Глава 10. ВО ХРИСТЕ НЕТ СМЕРТИ

Бог весьма часто попускает добродетельным быть искушенными и предоставляет возбуждаться против них многому злу со всех сторон. Он уязвляет тело их, как тело Иова, вводит их в нищету, в оставление человеками, уязвляет их в то, что ими приобретено. Только к душам их не приближается вред. Невозможно, чтобы в то время, когда мы шествуем путем правды, не встретилось с нами сетование, чтобы тело не болело в недугах и болезнях, и пребывало неизменным, если мы возлюбим жить в добродетели.

Преподобный Исаак Сирин

Прежде чем перейти к повествованию о последних годах жизни о. Валентина, расскажем о близких ему и в родственном, и в духовном отношении людях, которые были его поддержкой в эти годы, а также и о всей его семье.

Печальным исключением в ней был старший из детей о. Валентина – сын Александр, причинявший отцу большое горе. Как предвещал Господь во святом Евангелии, нередко слово Божие разделяет братьев и сестер, родителей и детей (Мф.10:34–36). Приближались безбожные времена, и русская молодежь часто подвергалась тлетворному влиянию духа времени, несмотря на все старания благочестивых и праведных родителей. Еще в юности увлекшись безбожными и вольнодумными учениями, Александр Амфитеатров отошел от Церкви, хулил самодержавие, и в зрелые годы был известным памфлетистом и клеветником на Царствующий дом. Глубоко страдая, отец Валентин неоднократно обличал его, даже публично, но все было напрасно.

Александр был сослан, затем жил за границей. Вернувшись после революции в Россию, он увидел, что творится в стране, и, ни в коей мере не принимая большевистских порядков, эмигрировал снова. Тогда уже он, вероятно, понимал, что и сам в какой-то степени спопособствовал крушению Православной державы. Человек талантливый и высоко образованный, Александр Амфитеатров был известным литератором в эмигрантских кругах. По обнародованным недавно воспоминаниям, приближаясь к концу жизни, он каялся, со слезами слушая книгу В. А. Никифорова-Волгина «Земля-именинница». Будем надеяться, что не погибла для жизни вечной и эта отрасль отца Валентина. Супруга Александра Амфитеатрова и ее сын почитали батюшку и поддерживали общение с ним.

В отличие от Александра, все дочери отца Валентина были глубоко благочестивыми. Старшая, Александра Валентиновна, была замужем за крупным ученым-юристом Е. В. Пассеком. У них была хорошая семья, и батюшка вполне одобрял это замужество. Они с супругом жили в Юрьеве, регулярно навещая семью отца и проводя вместе с ним на даче каждое лето.

Младшие дочери Любовь и Вера жили с батюшкой, и о. Валентин, видимо, хотел бы видеть их обеих на духовном пути. Они родились, когда их отец уже довольно долго был в священном сане; и, вероятно, не случайно получили такие имена, потому что вера и любовь были одними из самых частых тем проповедей о. Валентина. Когда скончалась супруга батюшки Елизавета Ивановна и отец Валентин особенно сосредоточился на жизни духовной, Любовь и Вера были еще детьми. Они воспитывались достаточно замкнуто, очень мало касаясь мирской жизни. В ранней юности вместе со старшей сестрой они еще иногда бывали в опере и театре, а затем перестали выезжать даже изредка.

Еще совсем молодыми, девушки начали помогать отцу в переписывании его проповедей и книг, приеме посетителей, составлении ответов на бесчисленные письма из самых разных уголков России. Батюшка посылал дочерей в семьи к больным и нуждающимся. Вера Валентиновна больше помогала с перепиской, писала под диктовку и по указанию батюшки давала ответы сама, а Любовь больше занималась благотворительностью и часто бывала в домах батюшкиных духовных чад. Отец Валентин очень любил ее и возлагал на нее большие надежды.

Однако случилось так, что Любовь познакомилась с духовным сыном батюшки Василием Петровичем Викторовым. Это был глубоко-верующий человек, удивительной чистоты и честности, он был очень красив. Приехав в Москву из Тульской области, он работал в садоводчестве Мейера и Иммера, и через свою тетю, духовную дочь о. Валентина, познакомился с батюшкой, стал бывать у него в храме, а затем в доме и помогать его семье.

Отец Валентин не хотел этого замужества. Любовь Валентиновна даже венчалась с Василием Петровичем у сестры в Юрьеве, поскольку в Москве все знали батюшку и это было бы неудобно. Но о. Валентин, будучи очень любящим человеком, не мог долго сердиться и огорчаться, он примирился и смягчился. Первое дитя супругов родилось мертвым, и перед тем, как должен был родиться второй ребенок, они, по совету батюшки, дали обет назвать его (если родится мальчик) Димитрием, в честь св.страстотерпца царевича Димитрия. По молитвам святого царевича, все разрешилось благополучно. Теперь уже отец Валентин был рад и доволен внуком, возможно, провидя его особое благочестие. Будущая судьба Дмитрия Викторовича была необычна и трагична, о чем будет рассказано ниже.

Может быть, Любови Валентиновне и был предназначен иной путь, но в ее супружестве был виден промысл Божий. Василий Петрович много сделал для всей семьи, особенно когда батюшка был уже болен и после его кончины. Это был очень благочестивый, очень добрый человек, и они с Любовью Валентиновной прожили хорошую жизнь. Именно Василий Петрович строил Очаковский дом, где батюшка провел последний год своей жизни и где потом его дочери несли свое духовное служение ближним. Василий Петрович, будучи достаточно образованным человеком и прекрасным хозяином, фактически кормил всю семью в тяжелые послереволюционные, а потом военные годы, до старости работая в колхозе и обрабатывая свой участок земли.

Вера Валентиновна, особенно после замужества старшей сестры, полностью посвятила себя заботам об отце, который уже был тяжело болен, и оставалась рядом с ним до конца.

Отец Валентин стремился сделать свою семью одним из своего рода духовных центров, которые после его смерти хранили бы веру и благочестие, что в свое время действительно осуществилось. Его благочестивые дети и внуки были необыкновенно дружны между собой, и до сих пор вера, благочестие и любовь свято хранятся среди его потомков. Память о дочерях батюшки благоговейно чтут все знавшие их лично и по рассказам. Многие почитатели батюшки слышали о их высоко-духовной жизни и почитают могилку Веры Валентиновны на Ваганьковском кладбище, хотя, как правило, и не знают о ней ничего определенного. Поэтому в настоящей книге ниже мы предоставим точные свидетельства о духовном облике дочерей батюшки и его потомках.

Шло время, и здоровье о. Валентина, подорванное скорбями и самоотверженными пастырскими трудами, стало ослабевать. Тяжело заболели ноги, но батюшка мужественно продолжал служить, пока болезнь не обострилась особенно сильно. Отец Валентин тяжело страдал, и доктора уже отчаялись. Глубоко переживая это, вся паства горячо молилась. Однако тогда Господь еще благоволил продлить жизнь пастыря. Ноги стали поправляться, батюшка переехал на дачу, окреп силами и снова принялся за пастырские труды.

Великим постом отец Валентин особенно изнемогал и, случалось, что он был на грани смерти: «Сотни исповедников, продолжительные службы, а, главное, усиленные молитвы и воздержание изнуряли труженика, – вспоминает новомученица Анна, – так что к концу поста батюшка иногда прерывал служение и оставался дома на шестой и седьмой неделе. Однажды на пятой неделе Великого поста пастырь заболел и не приезжал в собор. Загоревала паства. Многие еще не успели поговеть, рассчитывая на последние недели. На Страстной батюшке сделалось совсем плохо с сердцем, так что домашние опасались за его жизнь. В Великую Пятницу он позвал к себе меня с моей подругой, поставил перед иконой Божией Матери “Нечаянная Радость”, которая находилась в его приемной комнате, сам встал на колени и долго молился. Потом стал прощаться с нами, намекая на то, что оставляет нас и что увидимся только в будущей жизни. В смятении и скорби мы отправились в храм, где можно было провести ночь по случаю чина погребения Господня. Едва дождавшись утра, я пошла справиться о здоровье батюшки. Прошла Великая Суббота, а в Светлое Христово Воскресенье батюшке, слава Богу, стало лучше. Говорили, что он очень страдал до Светлой заутрени: ему было тяжело дышать, все просил открыть форточку и дожидался радостного благовеста. Когда ударили к Светлой заутрене, батюшке стало лучше и он буквально воскрес».

При всем терпении и сострадании к людям, отец Валентин порой совершенно изнемогал от того, что народ в храме безжалостно теснил и давил его. Батюшке не давали выйти из собора, причем не помогали ни мольбы, ни угрозы. «Все рвутся за благословением, все толкаются, стремясь поцеловать руку или хотя бы прикоснуться к одежде, не думая о том, как себя чувствует пастырь после пятичасового предстояния на молитве»¹⁶⁷. Его силы были уже на исходе.

Последнюю беседу в храме отец Валентин произнес 31 марта (ст. ст.) 1902 года. Она была посвящена евангельскому чтению о проклятой смоковнице: «Это такая была чудная, знаменательная проповедь, что потрясла сердца всех слушателей, – вспоминает новомученица Анна. – Батюшка постепенно раскрывал весь ужас и пагубность бесплодной жизни и бездеятельности – духовной спячки человека – и как на единственные верные средства ко спасению, указывал на веру и горячую молитву».¹⁶⁸

Особенное внимание в этой последней беседе о. Валентин уделил необходимости хранения истинной веры и явления на деле ее плодов:

«Наш Спаситель взалкал. Он, подающий Всем жизнь и радость, искал зрелого плода на красивом по внешности дереве и не нашел. И теперь, и всегда, и ныне, и присно наш Спаситель алчет правды, добра, истины и духовной красоты. Он зрит и на нас, грешных. Он, Сердцеведец, и в каждом из нас, сугубо одаренных силами и способностями духа, ищет плодов. Имеющим эти плоды веры Он обещает величайшую награду. И теперь, как некогда в Нагорной проповеди, Он говорит с небес нашей совести: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны нищии духом, ибо есть царство небесное» (Мф.5:6,3).

И те из нас, кто возрастил в себе под влиянием благодати Божией плоды веры, надежды и любви христианской, да будут блаженны. Святая мать наша Церковь им благовествует: «Радуйтесь и веселитесь: вас ожидает счастье в будущей жизни, за гробом, на небесах».

Но где же эти многоплодные, достойные блаженной вечности создания? Среди нас воцаряется в ответ на этот вопрос общее молчание. И я, многогрешный, смиренно и стыдливо умолкаю. С благоговением ко Господу Богу я дерзаю произнести краткую молитву, которую вы будете слушать многократно сегодня после моей краткой, но сердечной беседы с вами: «Иисусе Сладчайший, спаси мя! Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя! Аллилуия!» Аминь».¹⁶⁹ (После духовной беседы за вечерней читался акафист Иисусу Сладчайшему).

Так была окончена последняя беседа батюшки, произнесенная им в храме. Событие проклятия Господом Иисусом Христом смоковницы произошло после Его торжественного входа в Иерусалим, в Страстной понедельник. Начиналась и «страстная седмица» жизни проповедника, рассказавшего в своей последней беседе об этом Евангельском чтении.

Незаметно подкралась тяжелая неизлечимая болезнь. «Еще с августа 1901 года батюшка стал жаловаться, что зрение его слабеет; особенно беспокоил один глаз, который стал быстро тускнеть и атрофироваться. Лучистые глаза батюшки стали гаснуть, и сами окулисты не могли объяснить этого. Кто говорил, что это от переутомления, кто – от нервного потрясения, кто объяснял это малокровием, истощением организма от усиленной деятельности...»¹⁷⁰

Вот что писал сам батюшка своему сердечному другу А. И. Чупрову о своем состоянии, а также и о проблемах духовных и общественных, которые, несмотря ни на что, волновали его:

«Верный друг и брат, Александр Иванович!

Такое воззвание смело употребляю по прочтении твоего ко мне последнего письма. С давних пор ни от кого не получал я отрады, какую принял от твоих ласковых слов. Каждое из них во мне воспоминало благодарное чувство к невозвратному прошлому. В моем вечере жизни твои благожелательные и дружеские мысли – светлый, теплый луч незаходимого света. Многократное спасибо.

Моя жизнь протекает печально. С 15 марта нынешнего года и доселе я больной и хилый старик. Как видишь, я уже не способен стал писать письма собственноручно. Это письмо из моих уст переносит на бумагу моя дочь Вера. С 25 августа левый глаз мой отказался служить, а правый глаз утратил глазомер и близкую зоркость: печатную книгу читаю не без усилий. При рукописании дрожит кисть правой руки. Присоедини к этому моему горю представление о моем слабом организме: шаг в ногах тупой, в сердце частое сотрясение, в ушах шум, подобный двум паровозам, готовым к отправлению груза. Голова екзематически раздражена. Сон неправильныый. Такова физика моего тела. Душевный строй – также без аккорда: душа окружена угнетающими мыслями за будущую судьбу моих детей; их жизненную дорогу я не могу считать верным путем к земному счастью. При всем том не подумай, чтобы я стоял над пропастью отчаяния. Я всегда верил и верую, как в истину непреложную, в прогресс возмездия человеку: рано или поздно, здесь, на земле, или там, после земной юдоли, человек свое получит.

Страницы в твоем письме о твоем благополучии, о душевном мире, развитии твоего умственного и нравственного горизонта, клянусь, составляют утешение в моей жизни. Поистине, добрый Ангел внушил тебе мысль о переселении в теплый край из нашего, с его холодной атмосферой.

По вопросам, всегда интересующим тебя и меня, в социальной индивидуальной народной жизни я не смею ничего сказать. Наблюдая жизнь среди знакомых и знаемых, вижу, что поклонение золотому тельцу растет не днями только, но и часами. Пред этим холодным металлом, увы, преклоняются люди науки. Не выдавая за непреложную истину, сообщу только как слышанное от людей интеллигентных, моложе меня и тебя возрастом: они ходят с понурой головой, признавая за истину, что приятная жизнь лишь у тех, у кого есть золото.

Прими, родной мой, привет с наступающим гражданским Новым годом. Молю Бога, чтобы ты переплыл в жизнерадостности долголетний океан надежд и упований, здоровья, сил душевных и телесных, утешения родительского, благородных стремлений принести пользу русской ученой корпорации. К моим благожеланиям присоединяются твои любящие сестры и дочь моя, Вера. Напомни, к слову, своей старшей дочери, что я ей желаю быть светлой отрадой для отца и меня, купавшего ее во имя добра, истины, красоты.

Сегодня посетил меня Анатолий Феодорович Кони; и он сказал мало утешительного о Питере... Кони дружески тебе кланяется.

Это письмо устно диктовал, а потому извини и грамматическую, и логическую бессвязность».

Собственноручная подпись:

«Любящий тебя до гроба Валентин».

Батюшку лечило множество докторов. Домашние также просили его непременно лечиться, и он во всем слушался медицинских советов. Отец Валентин ездил в Харьков к знаменитому окулисту, где пытались его лечить электричеством, что плохо сказалось на его здоровье. Весь стол в кабинете был заставлен лекарствами, однако болезнь глаз оказалась неизлечимой.

«Всегда милый и мне дорогой

Александр Иванович!

Прими сердечный привет с великими праздничными днями. Для меня эти дни полны удручающего страха: совершенно теряю зрение. Искал исцеления у пяти врачей; к одному из них, Гиршману, по неотступному настоянию любящих меня лиц ездил в Харьков: вернувшись оттуда, ищу осуществления своим надеждам у известного тебе врача, Гологина. Он и Гиршман утешительно не отняли у меня надежд видеть солнце дня, видеть дорогих мне существ. Прости мое краткое письменное объяснение в неизменно честной до конца дней моей жизни любви к тебе.

О семейных невзгодах, меня постигших, нет желания даже тебе, моему верному спутнику трудовой жизни, говорить и, тем более, писать. Скорби так велики, что языком их не выскажешь, письменным словом не выразишь. Любящими поводырями слепца остаются дочь моя Вера и твои сестры; одна из них проводила меня в Харьков и оттуда возвратила в Москву, приложив поистине христиански-гуманное попечение о больном человеке.

У нас начинается сезон приятных, весенних дней, прелести которых я только чувствую слухом и воображением, так как глаза мои находятся равнодушными и к дню и к ночи. Сестры твои здоровы; они и Верочка вместе со мной тебя целуют, мысленно произнося: «Христос воскресе, наш незабвенный Александр Иванович».

Сегодня навестил меня из Петербурга Н. А. Зверев. И он мрачно определяет бестолковое направление. Ты, кажется, близко знаешь Плеве. Нет ли возможности перевести нашего изгнанника из Азиатской России в Европейскую, в какой-либо из губернских городов?¹⁷¹ О полном прощении изгнанный на пять лет, по его словам, не мечтает. Скажу беспристрастно, что он не принадлежит к преступникам. Его преступление – легкомыслие. Он и семья его разорены.

Всеми любящими и благодарными чувствами души тебе и Ольге Александровне желаю жизнерадостности. Всей душой тебя любящий, сраженный горем и трудом

(собственноручная подпись): Валентин».

Вот что сообщает новомученица Анна о жизни о. Валентина в это тяжелое время и об одном из духовных детей, с которым он много общался в последние годы:

«Днем обыкновенно читали батюшке газеты или книги, а по вечерам приезжал к нему его друг – так о. Валентин сам называл его, – бывший помещик Митрофан Николаевич Маслов, который больше двадцати шести лет пользовался духовным руководством батюшки. Прежде он был предводителем дворянства и вообще видным лицом в городе Козлове Тамбовской губернии. Умный и развитой, он умел развлечь батюшку, сообщая новости общественной жизни. Отец Валентин любил этого барина и внимательно следил за его жизнью, потому что ему стоило многих трудов вытащить его из трясины светской суеты. С великим трудом тот был в свое время поставлен на крепкую почву духовной жизни, сделавшись из фата настоящим христианином. Батюшка так строго наблюдал за Митрофаном Николаевичем, что лучше, бывало, другим откажет, а ему – в ночь-полночь всегда открыты двери, когда нужно – приходи, обращайся со всеми своими делами и сомнениями. В прежние годы батюшка ездил кататься с ним, а летом брал с собой на дачу. Вся жизнь Митрофана Николаевича была полна батюшкой, он слушался его беспрекословно, с готовностью исполнял всякое желание батюшки, многократно перечитывал его письма. Он помогал многим бедным, стесняя себя во всем, жил для других, согревая их лаской и приветом. Чтобы послужить батюшке, он был готов на все, и сын не может так любить отца, как он любил отца духовного и благоговел перед ним».¹⁷². Так этот преданный батюшке духовный сын старался чем мог послужить ему и в последние годы.

«Милый, дорогой дядя! – писала Чупрову Вера Валентиновна. – Папино здоровье все в одном положении. Он свыкся с болезнью и, мне кажется, теперь меньше страдает. На улучшение его зрения нет надежды, но ему этого сказать совершенно невозможно, потому что он живет и дышит только одной надеждой увидеть. Радость и развлечение составляют молитвенные собрания, на которые он собирает своих духовных детей, и народу к нему ходит так же много, как и прежде – целый день. Остальное время проводит в чтении газет и книг исторического содержания. Вечером он пишет на машинке, почти не делает ошибок, но не хочет писать больше, чем полчаса в день. Около получаса диктует мне. Предмет его работы – его мемуары; по-моему, выходит хорошо».

Болезнь прогрессировала, и вскоре наступила полная слепота. Вряд ли здоровый человек может представить, что это такое. Еще в те годы, когда ничто не предвещало грядущего несчастья, о. Валентин говорил в проповеди на Евангельское чтение об исцелении слепого: «Слепой был именно страдалец: он страдал ужасно, так как у него не было самого важного из пяти чувств – зрения – и он чувствовал, что его физические силы как бы скованы цепью, ум его тоже был почти без деятельности и мог только ограничиться умственным созерцанием»¹⁷³.

Отец Валентин считал потерю зрения для себя самым страшным: «Лучше не было бы у меня рук, ног, но только бы осталось зрение», – говорил он. Огромной скорбью была для батюшки невозможность служить и, главное, совершать Божественную Литургию. Да и вообще, будучи чрезвычайно деятельным, энергичным человеком, отец Валентин страдал от того, что не мог обходиться без посторонней помощи и очень ограниченно мог заниматься письменными трудами.

Невольно бросается в глаза совпадение следующих фактов. Среди чудес о. Валентина особенно много исцелений от слепоты и болезней глаз. При этом именно крест слепоты был возложен Господом на самого чудотворца в последние годы его жизни. По всей видимости, отец Валентин предвидел уготованное ему испытание. Незадолго до потери зрения он говорил часто обращавшейся к нему рабе Божией Прасковье Михайловне: «Родителей надо любить. Мы не знаем, как слепому плохо и как расстаться с родителями плохо». Прасковья Михайловна не поняла этих слов, но через некоторое время в одну и ту же неделю батюшка лишился зрения и умер ее отец¹⁷⁴.

«Лишившись зрения, батюшка видимо стал ослабевать физически; не было уже той телесной крепости и бодрости, как прежде. «Такой шум в голове, точно паровик там шипит», – жаловался батюшка. Его беспокоил и порок сердца с частыми сердечными приступами. Статный и величественный в соборе, он стал худеть и стариться»¹⁷⁵.

Однако подвижник не был сломлен испытаниями и, смиренно предавая себя воле Божией, продолжал исполнять свой долг пред Богом и людьми, сколько было сил. Через близких и доверенных лиц о. Валентин продолжал оказывать духовную и материальную помощь всем нуждающимся. Как и прежде, непрерывным потоком текли к нему страждущие, просящие благословения, мудрых советов и указаний.

«Слабый, сильно похудевший, с потухшими глазами, батюшка являлся могучей духовной силой, когда начинал произносить дивные слова утешения и назидания. Многочисленные толпы скорбящих, угнетенных, обездоленных неудержимо устремились к благодатному домику за отрадой и поддержкой, сильно смущая этим старую няню, не успевавшую докладывать, не успевавшую удовлетворять всех, жаждавших повидать пастыря или хотя бы получить заочно его милостивое слово и мудрое указание. Верная хранительница батюшкиного покоя пыталась увещевать посетителей, упрекая за злоупотребление добротой пастыря, но ничего не помогало.

И вот изнуренный, согбенный пастырь выходил к народу. 11 и 12 часов были часами общего приема: тут бедные, богатые, низшие, высшие, малые, взрослые – все могли стучаться к пастырю. Никому не отдавалось особого предпочтения: здесь самый последний нищий ставился в ряды представительных посетителей, встречая ласку, привет и участие. Самый недостойный грешник был для батюшки дороже всех сокровищ»¹⁷⁶. Дочери пастыря называли ему имена пришедших. Впрочем, наверное, нередко батюшка провидел, кто и с какими нуждами придет к нему.

«Если не видел он внешними очами, то сразу обозревал приходивших внутренним духовным оком, видел, кто и с каким делом приходил, сразу утешал, помогал, приносил облегчение. Кто же не мог придти сам, тот обращался письменно, и никакие письма и телеграммы не оставались без ответа и помощи. Страждущие и больные получали выздоровление, скорбящие и несчастные – радость и успокоение. А какое множество бедных и неимущих по-прежнему питалось на средства старца-благодетеля! Целые семьи кормились им».¹⁷⁷

На протяжении шести лет до своей кончины отец Валентин, слепой и больной, продолжал духовно окормлять и материально устраивать сотни людей.

Превозмогая болезни, он часто ездил молиться в храм: или ко всенощной под большие праздники, или к обедне. Иногда выбирал отдаленные храмы, так что многие из его духовных детей с радостью встречали его в своем приходском храме. По смирению, отец Валентин даже не проходил в алтарь, а вставал где-нибудь сзади, в уголке и там молился¹⁷⁸.

В хорошую погоду отец Валентин любил выехать покататься на извозчике, и тогда многие решались подходить к крыльцу попросить благословения. Вера Валентиновна всегда сопровождала отца. Однажды их увидела из окна конки Марфа Евдокимовна Суханова, которая очень скорбела, что давно не видит батюшку. Не помня себя от радости, она соскочила с конки на всем ходу. Видя это, Вера Валентиновна сказала: «Папочка, Марфа на всем ходу спрыгнула с конки». Батюшка велел остановить лошадь, благословил Марфу и попенял ей, что она могла сломать себе ногу¹⁷⁹. Приезжая с прогулки, иногда совсем больной и усталый, батюшка все же останавливался благословить народ. «Кто тут стоит?» – бывало, спросит он дочь или няню, и ему назовут пришедших, а он – сейчас же руку в карман и достает денег, чтобы помочь нуждающимся.

Вера Валентиновна постоянно была рядом с отцом, почти никуда не отлучаясь и предупреждая малейшее его желание, помогала в разборе писем и приеме посетителей, читала ему вслух, что он очень любил.

Друзья о. Валентина глубоко переживали за него. «Я очень тронут был приветом, который передал мне от Вашего имени Валентин Николаевич, – писал А. И. Чупров А. Ф. Кони из Италии в 1902 году. – Как хорошо, что Вы помните и посещаете больного старца, доставляя тем ему великое утешение. У меня слезы навертываются при мысли о тяжких недугах, которые приходится переносить ему. Всего более достойна жалости потеря зрения. Чтение, и во всю жизнь, и особенно в последние скорбные годы, составляло единственную его радость. И вдруг лишиться этого рессурса! Последнее письмо, полученное мною от него, уже написано не им самим, а его дочерью, под его диктовку, и каким горем проникнуто оно! Невыразимо тяжко, что я лишен пока возможности попасть в Москву, чтобы повидаться с этим лучшим другом моим и наставником от юных дней».

В 1903 году он пишет снова: «Давно уже к моим чувствам примешан элемент глубочайшей скорби о судьбе несчастного Валентина Николаевича. Он окончательно лишился зрения. Мне страшно будет увидеть его! Письма его – сплошной вопль скорби...»

«Но и слепой, чутко и жадно прислушивался Амфитеатров к шуму житейского прилива и отлива, – замечает А. Ф. Кони, – и в тревожные годы, пережитые нами, его благородное сердце билось в согласии с сердцами людей, желавших многострадальной Родине мирного и коренного обновления»¹⁸⁰.

Бывала у о. Валентина супруга сосланного Александра Амфитеатрова – Александра Николаевна с сыном. В то время она очень бедствовала материально и пыталась найти преподавательскую работу через объявления в крупных журналах. В этом ей помог А. И. Чупров и, благодаря его в письме, Александра Николаевна замечает: «Валентин Николаевич слепой производит на меня удручающее впечатление, особенно, когда он один без помощи Верочки ходит ощупью по своему кабинету. Очень его тогда жалко бывает. Володя мой часто дедушку навещает и нравится дедушке» (18 октября 1902 г.).

Вот что вспоминает В. Н. Зверев о последних годах жизни батюшки и своей последней встрече с ним:

«Уже взрослым, бывая в Москве, я часто посещал батюшку, любившего порасспросить меня обо всем понемножку, и видел, что здоровье его начало сдавать. Одолевавшие его немощи он переносил стоически и по-прежнему отправлял службы. День ото дня это становилось труднее. Оплывшие ноги отказывались... Зрение стало слабеть. Батюшка справлялся и с этим. Наконец, он ослеп окончательно и должен был уйти на покой. Велико было горе оставленной им паствы. Велико горе было и самому о. Валентину лишиться возможности до конца служить Богу. Однако, приняв кротко обрушившееся на него испытание, батюшка не потерял ни ясности духа, ни присущей ему добродушной веселости. Он удалился на жительство в Воронухину Гору, поместившись в маленьком деревянном домике, выходившем на набережную Москвы-реки, с видом на Дорогомилово. Оттуда он сохранял связь с оставшимися ему верными до гроба духовными детьми; вел огромную переписку и по-прежнему принимал всех притекающих.

Не могу воздержаться от желания рассказать здесь о нашем последнем свидании.

Вернувшись как-то из заграничной поездки, проездом через Москву, я отправился повидать батюшку. Стояла весна. В маленьком домике с цветущей сиренью палисадника все окна были настежь. Отца Валентина я застал полулежащим в большом кресле. Он был слаб, но по-прежнему бодр духом. Посещение мое его порадовало. Отпустив бывших у него и на сей раз посетителей, он усадил меня за стол, поил чаем, расспрашивал обо всех родных и о моем путешествии, и вспоминал, как он знал нас с братом еще маленькими. Вера Валентиновна хлопотала около больного отца, поправляла ему подушки и старалась предупреждать его желания.

Одна из особенно любимых батюшкой его помощниц, горбатенькая Анна Илларионовна Головина, состоявшая при нем до его кончины как бы его представительницей в общении с внешним миром, хорошо и мне известная, явилась было с докладом обо всем сделанном. Отец Валентин отложил деловые разговоры, увлекшись беседою об отце Серафиме Саровском...

За беседой я обратил внимание на то, что с улицы, где нескончаемой вереницей растянулись вдоль набережной подводы ломовых извозчиков, в раскрытые окна доносилась бессмысленная ругань толпившихся ломовиков. Ссоры не было, люди орали во все горло. Мне показалось это оскорбительным и было как-то стыдно перед о. Валентином за этих болванов.

– Отчего бы, батюшка, не закрыть окна, – предложил я.

– Это ты, деточка, про ломовых? Не обращай внимания. В глупости вслушиваться не стоит. А гвалт этот самый я даже люблю. Весна. Люди веселы, здоровы... ну, и дерут горло. Так... от полноты бытия. Бог с ними!

Отец Валентин задумался.

– Вот я часто думаю, – заговорил он опять, – что люди всегда недовольны настоящим, а того не замечают, что жизнь такова, как она есть, и есть счастье... Послушай этот гвалт. Солнце. Рекой пахнет. Смолой, мокрым канатом... Люди сыты. При деле. Дома, видимо, у всех благополучно. Пусть их веселятся. Дай им Бог здоровья!..

Прощаясь и попросив благословения, я поблагодарил батюшку за все, чем он украсил наше детство и молодость. Отец Валентин был тронут и сказал как-то нерешительно:

– Вот! Вы уж теперь большие... Не любят молодые, чтобы их учили... но вы с братом поймете. Не забывайте Бога! Всегда благодарите Бога... За все, за все. Не огорчайтесь выше меры в несчастии. Не прилепляйтесь чересчур к благам мира сего. Берегите свободу духа. Не стоит быть рабами вещей. Да не стыдитесь исповедовать Бога Живаго. И сохранит вас Господь.

Отец Валентин прослезился и горячо меня обнял. Я тогда не думал, что вижу его в последний раз».¹⁸¹

А годы, когда от христиан потребовалось исповедничество, действительно приближались. На время предсмертной болезни о. Валентина пришлись кровавые события 1905 года – тревожные предвестники рокового октябрьского переворота. Ценное свидетельство о том, как встретил батюшка эти трагические дни, оставила новомученица Анна в своих дневниках. Производит большое впечатление то, как воспринимали православные люди, патриоты своей Родины, выросшие в свободной, здравой, прекрасной стране «героическую» «первую русскую революцию»:

«Наступил 1905 год. Ноябрь и декабрь этого года были настолько мятежны, что окончательно подкосили силы батюшки. Низкая измена сплела тонкие сети коварных замыслов самочиния и самоначалия и, подобрав мерзких коварных предателей, пыталась разрушить законную монаршую власть, чтобы погубить всю Россию и сделать из нее гнездо всякого беззакония, распущенности и разврата.

Выискались беззаконные смельчаки, которые, уничтожив блюстителей порядка самой зверской безжалостной расправой, открыли себе дорогу к мятежному своеволию, и вдруг в один ужасный день, вооружившись пилами и топорами, дерзко пошли по главным улицам Москвы, спиливая телеграфные столбы и разрушая телеграфные сети. Проделка им удавалась как нельзя лучше, и испуганные жители столицы в немом ужасе смотрели, как небольшая кучка каких-то выскочек победоносно шла днем по городу и производила свою предательскую работу. Дело все больше и больше запутывалось.

Ловкие интриганы, зная, что против них могут выступить войска, устраивали путы из проволоки, чтобы нельзя было проехать верховым. Москву объявили на военном положении, не позволяли выходить позднее 7 часов вечера, и тут-то началась самая гнусная стрельба, началось уничтожение всего благоустройства и порядка города. Появилось какое-то новое правительство, которое разъезжало по городу, требуя покорности и сдачи! Во главе выступил еврей Бауман, который в силу захваченной им самим власти, разъезжал и кричал: «Я бог, я царь». И вот, по милости Божией, нашелся храбрый дворник, который, не вынося такого богохульства, призвав на помощь Бога, схватил толстую дубину и как-то вспрыгнув в сани к «правителю», два раза ударил его этой дубинкой, приговаривая: «Вот тебе Бог, вот тебе Царь». Господь помог ему: он убил мятежника и благополучно скрылся в народе, так что никто и не схватил его.

Это привело в смятение бунтовщиков, однако они устроили пышные похороны Баумана и повезли его тело на Ваганьковское кладбище. И так все были испуганы, что никто не решился преградить им дорогу. Хотя всем и ужасно было видеть, как богоборца несут хоронить на православное кладбище, но за гробом шла такая толпа, что ничего нельзя было сделать.

Дело принимало все более и более мрачный характер; уже думалось, что Россия погибает. Мятежники захватывали все больше и больше улиц и переулков. Чтобы напугать жителей и заставить их скорей сдаться, они повсюду поджигали дома, а если в домах скрывались защитники, они громили их выстрелами и заставляли сдаваться. У Никитских ворот погиб весь многоэтажный дом, где в подвале спрятались испуганные жители. Враги, узнав об этом, подожгли дом и стали со всех сторон стрелять в него, а несчастные люди, боясь выбежать, все погибли в пламени. И вот, как будто не было ниоткуда ни спасения, ни освобождения!

Батюшка горячо молился о прекращении такого небывалого, неслыханного доселе бедствия! Одна его духовная дочь в это время пришла к нему, и он спросил: «Что там, говорят, Пресня горит?!» – «Да, батюшка», – спешит она подтвердить ему о всеобщем ужасе и беспорядках. – «Ну, это еще ничего, – успокаивает ее праведник, – теперь-то мы еще умолим Господа, а вот придет время, когда уже и умолить нельзя будет». Это батюшка предсказывал о нашем теперешнем ужасном времени...

Вскоре пришли храбрые семеновцы, которые одни не участвовали в предательской измене, и начальник их Дубасов сразу все привел в законный порядок. Он велел расставить пушки, которые загремели по Пресне, как главному притону мятежников, и подлые изменники, почуяв законную власть, как трусливые крысы, разбежались. Засияли храмы, раздался торжественный благовестный звон, и надолго все утихло и успокоилось...»¹⁸²

Так, молитвами русских святых, отшедших и живых подвижников благочестия была тогда помилована Россия, однако неотвратимо приближались страшные времена. Отец Валентин, по всей видимости, имел предвидение о них и тревожился о будущем своих пасомых. Новомученица Анна приводит следующее потрясающее пророчество батюшки: «После этого безбожного бунта он часто говорил своим духовным детям: “Молитесь хорошенько за Государя – он мученик, без него Россия вся погибнет!”»¹⁸³ Эти, ранее неизвестные пророческие слова о. Валентина ясно показывают его духовную связь со св.страстотерпцем царем Николаем; показывают и то, что в смутное время, когда многие великие умы недооценивали и недопонимали масштабы приближающейся катастрофы, церковный пастырь, просвещаемый Божией благодатью, как нельзя точнее еще за двенадцать лет предсказал ее... Он сам не дожил девяти лет до революции, измученный болезнями и скорбями.

Силы быстро оставляли больного старца. Вскоре он уже не мог без посторонней помощи выходить к посетителям. Кроме изнурительных болезней, случались скорби и другого характера:

«Добрый, неизменно любимый

Александр Иванович.

Своим добрым, великодушным сердцем не откажи принять мое благожелательное приветствие со днем наступающего твоего новолетия. Оно, как и во все годы твоей полезной жизни, всегда было свидетельством моих неизменных благожеланий. От лет юности и до старости мысль о тебе не отходила от меня: моя душа видела тебя, утешалась твоей деятельностью на пользу добра, истины, красоты, умственного и нравственного совершенства. Ты был всегда слуга и работник любви, доброго и честного. Желаю, чтобы и дальнейшие годы твоей жизни свет разума озарял людям пример добрых дел: «так да просветится свет ваш пред людьми, и да видят они добрые ваши дела и прославят Отца нашего Небесного» (Мф.5:16).

Я доживаю дни своей жизни в борьбе с болезнями и трудами безпомощно, хотя дети мои, знакомое общество сочувствуют моим бедам. Беды и напасти не прекращают нападать на меня, впрочем, нападения идут не от разбойников, но исключительно от сродников.¹⁸⁴ Несомненно, ты осведомлен о печали достойных поступках Натальи Ивановны Чупровой¹⁸⁵. Она утратила порядочную репутацию в Москве: бессовестно обманула доверие к ней очень многих лиц. Денежные ее долги превышают 160 тысяч рублей, и таким образом многих из моих знакомых она привела к бедности. В русских газетах ее имя печатается в списке несостоятельных должников. Магазин товаров, принадлежавший ей, закрыт для торговли, обобрала и моих дочерей, и внука Владимира. Обо всем этом твоя милая дочь, Ольга Александровна, и твоя родственница, Юлия Егоровна, знают. Прошу тебя также убедиться в том, что я ни в каких обстоятельствах жизни, равно как и мои дочери, на тебя не обижаюсь, и все мы просим не присылать нам никакой денежной помощи. В противном случае всякая лепта будет возвращена обратно. Бога ради благоволи к нам сердцем по-прежнему,– сердцем любящим.

Поздравляю твоих детей с дорогим именинником. Они ко мне были внимательны, добросердечны, искренны.

Любящий тебя во веки веков,

Валентин. 1906 г.»

Неправильно будет удивляться, казалось бы, безутешной скорби, звучащей в письмах отца Валентина. Иногда, может быть, бессознательно, мы представляем себе святых своего рода сверхлюдьми с железными нервами, которые невозмутимы и непоколебимы в боли и скорбях. В действительности же они, как и все, чувствуют боль и страдание, так же, как и Господь переживал перед Крестом и на Кресте величайшие душевные и телесные муки. Да и если бы святому не был нужен крестный труд предания себя воле Божией, в чем бы тогда заключался подвиг терпения скорбей? В этом смысле любой святой причастен мученическому подвигу, хотя не всем окружающим и не всегда это бывает понятно.

Несомненно, все святые и праведные люди всецело предают себя воле Божией, но при этом боль остается болью, хотя в тяжелых скорбях всегда есть благодатная сторона. Из воспоминаний современников видно, как изможденный болезнями отец Валентин преображался во время бесед с людьми, нуждающимися в его помощи. То же самое вспоминали и о прп. Нектарии Оптинском, последние годы которого проходили в глубоко скорбных обстоятельствах. В невыносимых скорбях особенно сияет красота души истинного христианина и, тем более, человека благодатного.

У о. Валентина учащались сердечные приступы, каждый из которых мог кончиться смертью. Особенно сильными они были по ночам, так что докторам едва удавалось помочь ему. Последствиями приступов были крайняя слабость и изнеможение. Изредка о. Валентин вставал и ходил по дому в своей излюбленной лиловой рясе, держась за стулья. Однако пастырь не отказывал в приеме никому из все умножавшихся посетителей. Особенно заботился о любимой им семье его домохозяев Рыбаковых и преданных старушках.

«Бывало, домашние с великим трудом поднимут батюшку с его кушетки, оденут, умоют и выведут в залу. Посадят на кресло, и он, едва поднимая ручку для благословения, все-таки промолвит несколько слов, особенно лаская своих старушек-питомиц, для духовного воспитания которых он положил столько стараний. Хотя на несколько минуток, а примет их батюшка»¹⁸⁶.

В последние годы летом батюшка отдыхал на даче в Очаково. Там, как и в других местах, снимали дом рядом с храмом (как правило, у священнослужителей), и поблизости вскоре начинали селиться духовные чада. В Очаково батюшка снимал квартиру у о. Алексия Величкина, священника приходского храма свт. Димитрия Ростовского. Отец Валентин любил свои родные места, часто избирал для отдыха местность, похожую на Орловскую губернию, и Очаково ему особенно полюбилось¹⁸⁷.

Отец Валентин никогда не имел собственного дома. Подобно своему святому родственнику, свт. Филарету (Амфитеатрову), он не оставил своим потомкам материального имущества; наследством было только богатство благочестия. В последние годы жизни батюшки было решено построить дом для семьи его дочери – Любови Валентиновны – для чего была куплена земля в Очаково, недалеко от храма. Церковь стояла на горе и была отделена от села речкой, перегороженной запрудой и образовавшей небольшой пруд. Рядом был погост, возле храма склонялись старые ивы. Дом был окончен за год до смерти о. Валентина. На первом этаже для батюшки устроили особенную длинную и узкую комнату, чтобы он мог сам ходить, держась рукой за стулья, поставленные вдоль стен. Там был устроен целый иконостас. Василий Петрович посадил возле дома липовые аллеи, кленовые и березовые рощи, яблоневый сад.

Вера Валентиновна вспоминала, что и в Очаково к батюшке приезжало множество посетителей. И здесь он всех принимал, а если не мог принять, прочитывал записочку и давал указания своим родным и помощникам: куда пойти, что сделать и чем помочь просителю.

Последние месяцы жизни батюшка провел в Москве. Он уже совсем не мог вставать. Ноги сильно распухли и были обуты в широкие туфли. К верующим его уже стали выносить в кресле. Но уже и голову он был не в силах долго держать прямо. Тогда вынесли кушетку в залу, и батюшка, благословив и отпустив народ, сейчас же ложился. Пастырь находил в себе силы лишь сказать несколько слов утешения и благословить пришедших.

В июле около батюшки собралась вся семья. Приехала старшая дочь Александра, а младшие Любовь и Вера почти неотлучно были при нем. «Пробовали они его уговорить повременить и собраться с силами, но батюшка хотел до самого конца своей жизни принимать народ, так как для него служило утешением то, что его помнят и приходят навестить. Многих он даже благодарил за то, что пришли к нему, а некоторых просил: «Не оставляйте меня, не покидайте меня!»

Духовные дети батюшки считали, что тяжкие его болезни были попущением Божиим по их грехам, чтобы привести их в совершенное покаяние, чтобы и после кончины пастыря паства пребыла в твердом благочестии.

Чувствуя, что приближаются последние дни, отец Валентин прощался с паствой, еле слышно говоря и с трудом поднимая руку для благословения. Последний раз он принимал посетителей за два дня до кончины. 20 июля 1908 года, в праздник святого пророка Илии, отца Валентина не стало. Ночь накануне была особенно тяжелой, приезжал доктор, вызванный по телефону, затем стало как будто получше, в одиннадцатом часу опять приехал доктор Корнилов, и в это время батюшка тихо скончался.

Думается, что день кончины о. Валентина был неслучаен. Среди его проповедей есть несколько посвященных св. пророку Илии, из которых видно, что батюшка особенно почитал великого пророка:

«По милости Божией, мы дожили и в этот год до дня славной памяти одного из великих и замечательнейших пророков древности. ...Откуда в святом Илии взялось такое изумительное мужество, такая смелая, благородная отвага – одному, одинокому, решиться на борьбу, можно сказать, с тысячами?! Откуда?

Пророк Божий смиренно дает ключ к решению этого вопроса. В своей уединенной молитве, свидетелем которой была его совесть и небо, он взывал: «Горе! Горе! Сыны Израилевы оставили Тебя, Господа Вседержителя, а я приложил свое усердие, ревностью поревновал». Эта любовь к Божиему закону, крепкая, как истина, в течение целой его жизни не давала ему покоя, постоянно его порывала, как воздух в пространство, на дело народной проповеди и заставляла презирать все опасности в неравной борьбе с нечестием и пороками.

Святой пророк – учитель священников ревностных и укоритель недостойно носящих этот сан. Священнику нужно, как служителю алтаря, стоять на стезе безукоризненного благочестия, ему нужно наблюдать, чтобы горел светильник веры, чтобы во всех сословиях не было к ней охлаждения».¹⁸⁸

Так говорил о. Валентин о святом, который особенно прославлен своей великой ревностью по Богу, и пример которого, очевидно, был особенно близок батюшке.

Скорбная весть о кончине праведника быстро распространилась по всей Москве. У дома стали собираться духовные чада и все чтившие батюшку. Облаченного в белую священническую ризу, о. Валентина положили на стол. Началась первая панихида.

Велика была скорбь паствы, лишившейся пастыря и наставника, не просто мудрого, а облагодатствованного еще при жизни. Тем более тяжела была такая потеря в преддверии страшных времен, приближение которых, может быть, кто-то уже смутно предчувствовал или догадывался о нем, видя повсеместный упадок благочестия. Однако, разлучаясь на земле, все знавшие и чтившие почившего пастыря обрели на небесах великого предстателя и молитвенника. Это было засвидетельствовано благодатной отрадой и утешением, непостижимо вливавшимися в сердца верующих, как это всегда бывает при погребении праведных людей.

«Торжественное пение на панихидах, величие проводов благодатного пастыря в мир славы и блаженства, многочисленная толпа, с трепетом подходящая к дорогим останкам – все это создавало особенно благоговейную атмосферу. Бывало, заноет сердце, но сейчас же точно кто запретит тебе предаваться тоске и отчаянию», – вспоминала новомученица Анна.¹⁸⁹

Вечером 22 июля о. Валентина, облаченного во все белое, при огромном стечении народа перенесли в приходскую церковь свт. Николая на Щепах, близ Смоленского рынка. Постоянно служились панихиды.

«Все переулки на пути движения с телом батюшки в храм были заполнены народом: все толпились вперед, всем хотелось повидать гроб великого служителя Божиего!

Многие молитвенно обращались к почившему, прося его молитв и заступничества пред Господом. Добрый священник приходского храма после окончания всенощной, видя печаль людей, безмолвно стоящих у гроба, несколько раз поднимал воздух, давая всем повидать дорогое лицо батюшки.

С 4-х часов утра народ опять стекался ко гробу; началась ранняя обедня, затем – панихиды, во время которых продолжалось прощание. Не только простой народ, но и видные богатые господа приносили чистые платки или ватку и с благоговением прикладывали к руке батюшки, чтобы хранить потом как святыню. Двое Преосвященных и множество духовенства приехало к отпеванию, которое началось после поздней Литургии».¹⁹⁰

Вот как пишет об этом церковная хроника того времени:

«Отпевание было совершено 23 июля после заупокойной Литургии, которую совершал Преосвященный Анастасий, еп. Серпуховской, в сослужении придворного и прочего многочисленного духовенства. Самое отпевание совершали Преосвященные епископы Трифон Дмитровский (Туркестанов, †1934) и Анастасий Серпуховской, в сослужении настоятеля Антиохийского Патриаршего подворья о. архимандрита Игнатия и прочего духовенства. Стечение молящихся было так велико, что не только храм и обширный церковный двор, но и прилегающие к ним переулки были переполнены почитателями и почитательницами памяти почившего.

По окончании отпевания гроб с телом пастыря в преднесении хоругвей и запрестольных икон, при колокольном звоне, был обнесен вокруг храма, после чего Преосвященный Анастасий совершил у церковных ворот литию, и процессия, сопровождаемая о. архимандритом Игнатием и прочим духовенством, направилась к Ваганькову кладбищу. При следовании процессии, в попутных храмах производился колокольный звон и выходило духовенство, которое совершало пред гробом литии»¹⁹¹

Народ заполнил все улицы и переулки от Кудринской площади до Ваганьковского кладбища. Гроб попеременно несли на руках. «Это было всеобщее торжество и ликование!» – свидетельствует новомученица Анна. Похоронная процессия преобразовалась в праздничный крестный ход, с которым сочеталась и прекрасная ясная солнечная погода.

На Ваганьковском кладбище, рядом с могилкой супруги батюшки, была приготовлена необычайно глубокая могила для него. Так завещал сам отец Валентин перед смертью. Гроб в последний раз высоко подняли и опустили в могилу. С левой стороны от нее была могила сестры супруги батюшки – Марии Ивановны Чупровой, после смерти сестры воспитывавшей ее детей. Батюшкин дубовый крест стоял посередине, он был несколько больше двух других, поставленных позже на соседних могилах, и имел следующую надпись на медной доске: «Под крестом моя могила, на Кресте – моя Любовь».

Будучи всегда человеком простым и скромным, о. Валентин и здесь остался верен себе, завещав похоронить его без почестей, венков и речей рядом с его супругой и другими родственниками. «Не было почестей и пышного катафалка, но огромное стечение народа лучше всего свидетельствовало о значении жизненного подвига батюшки, – вспоминает новомученица Анна. – Казалось, что все, сделанное батюшкой, не по силам одному человеку: так много было выведенных им из пропасти порока, исцеленных от болезней телесных и душевных». Окончилась земная жизнь праведного пастыря, но не окончилось его служение и благодатная помощь всем обращавшимся к нему. Вместе с тем, не окончилось и дело духовного назидания пасомых, чья вера укреплялась многочисленными чудесами и чье благочестие поддерживалось примером и наставлениями близких батюшки и его духовных детей.

Число посещавших могилу верующих росло с каждым днем. Сейчас всем известен предсмертный завет батюшки его пастве. Как прп. Серафим Саровский, и другие святые старцы и подвижники, отец Валентин говорил: «Когда умру, идите на мою могилку и поведайте мне все, что вам нужно, и я услышу вас, и не успеете еще вы отойти от нее, как я все исполню и дам вам. Если кто даже и за версту от моей могилки обратится ко мне, то и к тому я отзовусь»¹⁹². По вере молящихся эти слова всегда подтверждались и сбываются доныне.

Примечательно, что, указав на свою могилу, как на видимую связь, укрепляющую веру, пастырь засвидетельствовал и то, что расстояние не является препятствием для молитвенного обращения. По молитвам праведников и святых, Господь помогает и тем, кто по воле Божией совершает паломничества в святые места, и тем, кто не имеет возможности побывать там.

«Кончина ревностнейшего пастыря о. Валентина Амфитеатрова, пользовавшегося в Москве громадной известностью, освежила в памяти моей заветный тип прежних московских священников, – вспоминал Е. Поселянин. – Я застал еще в юности моей представителей великой филаретовской эпохи, и теперь один за другим проходят пред мысленным взором моим эти устойчивые почтенные люди, полные духовности, полные высокого достоинства и задушевно приветливые в обращении, далекие от всякой суеты мирской, носившие и в душе, и во внешнем образе своем печать какой-то помазанности.

Эти люди заставляли многострунную лиру веры дрожать умиленными неземными звуками. В них Православие светило отрадным утешительным светом. От престола Божия шли они к народу, и к престолу Божию этот народ вели. Да будет светла их неукоризненная память, и да покоятся они от трудов своих до того заветного дня, когда на Страшном Суде Его скажут Царю Царей, указывая на земную паству свою, в которой согревали мысль о Боге и живое чувство вечности: «Се мы и дети, яже нам дал еси, Господи!» (Ис.8:18). К числу таких достойнейших представителей московского духовенства принадлежал и о. протоиерей Валентин Амфитеатров. Деятельность его была столь широка, что оставила по себе заметный след и глубокую память»¹⁹³.

В. Н. Зверев вспоминал: «Смерть о. Валентина последовала летом, помнится, во время жатвы. Большинство его знавших в тот же час покинули свои дела и заботы и срочно устремились в Москву, чтобы отдать последний долг любимому пастырю. В поездах, шедших тогда в Москву, со всех концов России ехало с той же целью многое множество народу. Боголюбивая Москва и провинция достойно проводили прах о. Валентина к месту его последнего упокоения. Долгие годы могила батюшки привлекала к себе несчетную семью его духовных детей, служа местом общения осиротевшей паствы».¹⁹⁴

Архиереи, принявшие участие в погребении о. Валентина, глубоко чтили его, как и многие другие духовные лица. С большой торжественностью отмечались и позднее дни поминовения о. Валентина. 1 сентября 1910 года, в день рождения пастыря, в храме Ваганьковского кладбища соборно служили заупокойную Литургию Преосвященный Трифон (Туркестанов), архимандрит Чудова монастыря (впоследствии – архиепископ) Арсений (Жадановский), архимандрит Антиохийского подворья Антоний, афонский иеромонах Аристоклий и множество духовенства. Богослужение было высокоторжественным, пел прекрасный хор. По окончании Литургии Владыка Трифон произнес слово о духовных заслугах почившего пастыря, и, по совершении панихиды, все духовенство и народ крестным ходом пошли на могилу для совершения литии. Несметное множество народа пришло почтить память батюшки и в день его ангела 24 апреля 1911 года¹⁹⁵. Так же было и все последующие годы, несмотря на поругание могилы и препятствия, чинимые безбожными властями.

Будем ревностными сынами Церкви Православной и по вере, и по жизни. Это будет лучший надгробный венок нашему дорогому отцу и пастырю.

Новомученица Анна (Зерцалова)

Сира Феодоровна Белякова, чей рассказ о прижизненной помощи батюшки мы уже приводили, в лето батюшкиной кончины жила вместе с братом и матерью за городом, вблизи станции Обираловки по Нижегородской дороге. Ходя по болотам за ягодами и грибами, она так сильно заболела лихорадкой губ, что не могла даже есть. Врачи и лекарства не помогали. В это время Сира Феодоровна узнала из газет о кончине о. Валентина, и со скорбью поспешила в Москву. Она успела поклониться гробу батюшки в храме и получила кусочек ваты, приложенной к голове почившего, которые раздавали при гробе. Приложив вату к больным губам, Сира Феодоровна выздоровела, и к вечеру уже могла свободно есть.

Рассказывают, что такие чудеса и исцеления при гробе батюшки были многочисленны. После же погребения, на могиле праведника они стали совершаться в изобилии. Не только телесные болезни исцелялись там: люди, потерявшие близких, помолившись на могиле, чувствовали облегчение, унылые утешались, маловерные укреплялись в вере. Приведем очень небольшую часть рассказов о таких чудесных событиях на могиле о. Валентина, главным образом, из машинописной книги Новомученицы Анны «Великий подвижник – отец Валентин».

Старушка Александрушка рассказывала, что в ее дворе жил отрок, не владевший ни руками, ни ногами, висевшими как плети. Александрушка рассказала родителям о чудесах о. Валентина, дала почитать книгу о них и посоветовала съездить на могилку. После этого мальчик стал бегать и свободно владеть руками. То же произошло и с сыном одного Ваганьковского певчего, который был прикован к постели, а после того, как мать стала привозить мальчика на могилку батюшки лежать, он стал свободно бегать.

«У Анисьи Павловны Климановой очень болели зубы; ни днем ни ночью она не знала покоя, даже во рту все пересохло – ничего не могла есть. Совсем измучившись, она отправилась на могилу батюшки, попросив священника отслужить панихиду. Потом взяла с могилы листочек, приложила его к больной щеке, и вдруг почувствовала, что по щеке что-то потекло. Боль в зубах стала утихать и вскоре совсем прекратилась.

Внучка Анисьи Павловны Нина долго не могла ходить, даже не ступала на ножки. Поехали они к батюшке на могилку, и вдруг девочка сама попросилась спустить ее с рук, тут же на могилке встала на ножки и пошла, и с тех пор стала хорошо ходить.

За старшую дочь Анисьи Павловны, Анну Алексеевну, сватались два жениха. Анисья Павловна увидела во сне батюшку, и он сказал: «Ни за того, ни за другого не отдавай, а когда нужно будет, я через свою дочку скажу». И вскоре старушка Дуня, преданная духовная дочь батюшки, посватала ей хорошего жениха – Петра Гавриловича. Дело скоро уладилось, и молодые стали жить счастливо.

Валентин, сын Михаила Алексеевича Климанова, заболел глазами. Лечил его хороший доктор-еврей, но глазки ребенка все больше слепли. Его бабушка, Анисья Павловна, глядя на младенца, все плакала и приговаривала вслух: «Батюшка, дорогой батюшка, спаси Валю...»,– так что доктор недоумевал, слушая эти слова. Сестра отца несколько раз ездила на могилку батюшки и просила его помочь в ужасном горе. В это время в дом пришла одна знакомая, принесла листиков с могилки батюшки и приложила к воспаленным глазкам младенца. И что же? Зрение постепенно стало улучшаться, и через некоторое время мальчик прекрасно стал видеть, так что доктор-еврей был поражен таким чудом и заявил сестре отца: «Видно, по вашим молитвам зрение возвратилось, а то мальчик непременно должен был ослепнуть...»

Юлия Платоновна Бабкова, с молодых лет болевшая удушьем, при жизни батюшки однажды была у него, спрашивала совета о своей жизни, и батюшка утешил ее. Переехав в Москву уже после кончины пастыря, она бывала на даче в Красково. Там хорошо знали батюшку, и, обратив внимание на то, что Юлия Платоновна подает просфору о его упокоении, познакомили ее со старушкой Дуней, которая посоветовала больной женщине ездить к батюшке на могилку. Женщина исполнила совет и постепенно полностью исцелилась.¹⁹⁶

При жизни Господа и св. апостолов порой даже бесы свидетельствовали о их святости. Подобное явление произошло и на могилке о. Валентина: бесноватая женщина билась и кричала: «И что это ты пришел сюда мучить нас; зачем лег на мирское кладбище; отправлялся бы к своему Иоанну Кронштадтскому. А то вот пришел сюда, измучил нас, всю Пресню перемутил».¹⁹⁷

«Одна духовная дочь батюшки, будучи в бедственном положении, все роптала, что батюшка после своей кончины ничего ей не оставил, тогда как других старушек наградил некоторой суммой денег. И вот во сне она видит батюшку, который с горестью говорит:

– Что же ты, Марфа, все ропщешь, что я тебе ничего не оставил?

– Да, батюшка, – сердито отвечает она ему, – ничего не оставили!

– А крест-то, ведь я тебе его оставил!

– А на что мне Ваш крест-то, батюшка?

– Ах, – с упреком возражает пастырь, – что может быть лучше Креста?»¹⁹⁸

Так, утешив свою ропщущую духовную дочь, о. Валентин, очевидно, указал ей на таинство крестного пути – не только единственно-спасительного, но и отрадного.

Накануне дня памяти о. Валентина с матушкой Елизаветой Васильевной Воскресенской случился сердечный приступ в лавке: слезы текли ручьями, она едва добралась до дома и все время чувствовала удушье. Заснув, она увидела батюшку и сказала ему, что вчера чуть не умерла. Тогда батюшка благословил ее. Проснувшись, женщина почувствовала себя здоровой и поспешила на его могилку.

Ксения Исидоровна Сафосова была брошена мужем и осталась без средств к жизни. Она послала в Москву письмо и деньги с просьбой отслужить панихиду на могиле батюшки, и, когда это было сделано, муж вернулся, и они зажили счастливо.

Раб Божий Александр, находясь в Киеве, заболел склерозом сердца. После сильного приступа доктор сказал, что надежды нет и больной должен умереть. Была послана телеграмма в Москву с просьбой отслужить панихиду на могиле батюшки. Когда это было исполнено, больной вскоре выздоровел.

Из Киева приходило много писем с просьбой отслужить панихиду, и помощь Божия по молитвам о. Валентина приходила незамедлительно. У сестры милосердия А. Н. Демидюк в 1915 году заболели ноги, так что в течение трех недель она не могла ходить. Когда она стала просить батюшку о помощи, ей стало немного легче. Тогда она отправилась на могилку, с трудом дошла до нее, попросила священника отслужить панихиду. Там ей стало легче и вскоре ноги у нее совсем окрепли. Через год женщина заболела внутренней болезнью. Была сделана операция, но болезнь осложнилась, и больная около месяца была в большой опасности. Когда она стала просить батюшку о помощи, в тот же день ей стало легче. Также, когда у нее не было работы, после посещения могилки по молитвам о. Валентина работа находилась».¹⁹⁹

Одна барыня, приехавшая из Калуги на могилку батюшки, рассказала, что у нее умирает сын, и что во сне ей явился незнакомый старец и сказал: «Поезжай в Москву на Ваганьковское кладбище и помолись на моей могилке»,– при чем назвал себя.

У столяра Петра Тимофеевича Кузнецова в июле 1910 года появились симптомы холеры. Один из его мастеров отправился на могилку батюшки, взял листиков с липы, растущей рядом, обварил их горячей водой и дал пить больному. Больной тотчас исцелился.²⁰⁰