Записки Василия Лужинского, архиепископа Полоцкого

Архиепископ Василий Лужинский, автор настоящих Записок, был одним из главных деятелей по воссоединению с православной Церковью униатов в царствование императора Николая I, сотрудником знаменитого литовского митрополита Иосифа Семашки.

По происхождению своему он быль белорус, сын униатского священника настоятеля Старо-Руднянской церкви Рогачевского уезда Могилевской губернии. Судя по тому, что в предисловии к своим Запискам, написанным в конце 1866 г., он называет себя 78-летним старцем, время его рождения надобно отнести к 1788–1789 году. Школьное образование он получил первоначально в светской школе иждивением своего двоюродного дяди по матери, помещика Кельчевского; потом учился в новооткрытой униатской семинарии полоцкого архиепископа Ираклия Лисовского.

В Записках своих он с благоговением вспоминает об этом старейшем деятеле по вопросу о сближении унии с православной Церковью и подробно описывает его подготовительную деятельность к воссоединению униатов, плодами которой воспользовалось уже позднейшее поколение деятелей в пользу православия. С таким же благоговением вспоминает он затем и архиепископа Иоанна Красовского, преемника Лисовского как по кафедре, так и по характеру деятельности. Эта первая часть Записок представляет собою единственное собрание живых сведений об указанных лицах современника очевидца, хотя, будучи писана автором больше на память, и не отличается особенною точностью хронологических и других мелких подробностей.

При архиепископе Красовском преосвящ. Василий закончил свое образование в Главной Виленской семинарии, составлявшей нечто в роде богословского факультета при Виленском университете, и в 1819 г. был рукоположен Красовским во священника без вступления в брак. Архиепископ полюбил его и приблизил к себе. В следующем году священник Лужинский состоял при нем уже в звании комиссария ad latus¹ и принимал участие в некоторых делах по епархиальному управлению; в то же время он еще управлял полоцкой семинарией, проходя в ней должность инспектора с правами ректора.

Глубокая преданность, какую он питал к архиепископу, не поколебалась среди самых трудных обстоятельств, в которых вскоре очутился Красовский вследствие интриг и доносов против него базилианских монахов. Вместе с другими представителями белого духовенства Василий Лужинский усердно старался спасти всеми любимого архипастыря от постигшей его беды. В конце 1821 г. Красовский был отдан под суд по указу самого государя и совершенно отстранён от управления епархией. Лужинский, как человек видный между духовенством, попал в число членов образовавшейся тогда временной администрации Полоцкой епархии, занял место члена и секретаря особой комиссии, назначенной для управления фундушевыми имениями и доходами архиепископии; по когда Красовского в качестве подсудимого вызвали в Петербург (в 1822 г.), Лужинский, не колеблясь, отказался и от инспекторства, и от епархиальных должностей, и вместе с архиепископом тоже уехал в Петербург, хотя не мог ожидать от этой поездки ничего, кроме больших для себя неприятностей, так как против Красовского всем своим влиянием действовал сам министр духовных дел, всесильный тогда князь А. Н. Голицын.

Опальное положение Красовского, а вместе с ним и Василия Лужинского продолжалось во все гремя управления министерством Голицына, до 1824 г, когда министерство перешло в руки адмирала Шишкова и обстоятельства повернулись в пользу загнанного полоцкого архиерея. В том же 1824 г. совет Виленского университета избрал Лужинского в префекты главой семинарии; вместе с этим от духовного начальства он был возведен в звание кафедрального каноника. В следующем году университет удостоил его степени доктора богословия, дававшей тогда право на епископство. В 1828 г., состоя в должности соборного протоиерея, он быль вызван в Петербург в асессоры учрежденной в том же году особой греко-унитской коллеги, которая назначалась для управления делами греко-унитской церкви под председательством униатского митрополита Иосафата Булгака.

Обстоятельства таким образом, еще со времени суда над Красовским, надолго отвлекли Лужинского от Полоцкой епархии. Во все эго время управление ею находилось в руках назначенного в управители ее Луцкого епископа Иакова Мартусевича, фанатика католицизма, который все старания свои употреблял па уничтожение всего, что было сделано для дела сближения унии с православной Церковью его предшественниками, Лисовским и Красовским. Такая вредная для дела воссоединения деятельность его продолжалась до самой его смерти в 1833 году, после чего Полоцкая епархия была отдана митрополиту Булгаку. Теперь Василию Лужинскому пришлось снова посвятить свою деятельность родной епархии и на этот раз уже навсегда, до конца своей служебной карьеры.

Он еще и прежде пользовался расположением митрополита Булгака. Долгое пребывание их обоих вместе в Петербурге при делах греко-унитской коллегии еще более скрепило это расположение. Престарелый митрополит нашел в Лужинском почтительного и энергического дельца и привлек его к делам своей собственной канцелярии, которыми тот и занимался сверх текущих занят по греко-унитской коллеги. Получив в свое управление новую епархию и не имея возможности сам посетить ее, митрополит (в конце апреля 1833 г.) командировал туда в качестве своего доверенного лица Лужинского, снабдив, его обширными полномочиями. С этого времени и началась «апостольская» деятельность Василия, направленная к воссоединению унии с православной Церковью.

Он ехал в Белоруссию, уже вполне настроенный к исполнению составленного в Петербурге плана воссоединения и глубоко проникнутый сознанием важности своей миссии. Воспользовавшись своими полномочиями над духовенством епархии, он немедленно по приезде в Полоцк приступил «к уловлению в сети апостольские» всех сколько нибудь видных духовных лиц, начиная с начальников и преподавателей семинар, членов консистории и благочинных; для этого вступал с ними в обширные собеседования о деле воссоединения и с тех, которых успевал склонять на свою сторону, брал подписки в том, что они добровольно присоединятся к православной Церкви вместе с своими архипастырями, как только объявлено будет благоприятное время для исполнения этого акта.

25 октября того же года его полномочия еще боле были усилены назначением его в председатели Полоцкой консистории с оставлением за ним и прежней должности заседателя греко-унитской коллеги. Перед этим он и сам дал от себя подписку преосвящ. Иосифу Семашке, главному руководителю всего дела воссоединения, в которой писал: «Исполняя желание Вашего Преосвященства, спешу сим объявить, что я разность по вере между восточной и западной церквами считаю плодом мудрствований человеческих, а не существенными истинами христианства, и что из любви ко благу Церкви и отечества готов во всякое время присоединиться к прародительской нашей греко-российской Церкви, – впрочем полагаюсь совершенно на благоразумие начальства, что сей поступок мой будет способствовать общему восприсоединению греко-унитского народа к оной же Церкви, а не возбуждать в нем отвращение к единокровным своим братьям и собственному отечеству – России».

C 1833 г. Записки преосв. Василия становятся особенно подробными, так что по ним из года в год можно следить за его деятельностью во всей полноте. Поэтому ограничимся здесь только указанием важнейших перемен в его жизни. В начале декабря последовал Высочайший указ о посвящении Василия в сан епископа Оршанского, викария Белорусской епархии митрополита, и еще двоих викариев на помощь преосв. Иосифу в Литовскую епархию, Иосафата Жарского и Антония Зубка. Василий был рукоположен в Петербурге 28 янв. 1834 г. без предварительного пострижения в монашество и после этого по желанию государя немедленно воротился в Белорусскую епархию, которая была вверена его управлению. Сначала он управлял е й не самостоятельно, как епископ викарный, потом с 1838 г. после кончины Иосафата Булгака сделан был самостоятельным ее епископом. Во все это время он неутомимо и самоотверженно подвизался в подготовке общего воссоединения униатов среди необычайно трудной борьбы с препятствиями как со стороны латино-польской партии ксёндзов, помещиков и чиновников, так и со стороны многих из униатского духовенства, питавших вражду к Православию, и даже со стороны русских правителей Белорусского края, опутанных польскими интригами, и православного духовенства, стремившегося к усилению частных обращений униатов и этим сильно мешавшего выполнению плана будущего общего воссоединения унии.

К 1839 г. вся подготовительная работа была кончена и 12 февраля, в неделю Православия, собор трех униатских епископов с знатнейшим духовенством, собравшийся в Полоцке, подписал самый акт воссоединения. Деятелям воссоединения оставалось теперь довершить свой план приведением этого акта в исполнение на деле. Св. Синод поколебался в решимости открыто объявить свой указ о воссоединении среди униатского населения и послал этот указ преосв. Василию с надписью: «совершенно секретно», и с распоряжением объявлять его не чрез консисторию, а лично только более надежным людям из духовенства, и приводить в исполнение постепенно. Сам преосв. Иосиф был первый за такую меру. Но Василий, во время своих неутомимых разъездов по епархии, близко узнавший настроение униатского населения и предвидя большой вред от таких неуместных секретов, с свойственной ему решимостью отважился пойти даже прямо против синодского указа и возвестил о совершившемся акте воссоединения гласно при торжественном служении своем в кафедральном соборе 9 апреля. С такой же решительностью он потом действовал в осуществлении акта воссоединения по всей своей епархии, предупредив в этом случае лаже главного деятеля воссоединения Иосифа с его викарием Антонием Зубко, которые приступили к тому же делу в Литовской епархии уже после решительных действий Василия.

В следующем 1840 г. Высочайшим указом от 7 июля преосв. Василий был назначен епископом уже православной Полоцкой и Витебской епархии, а 5 апреля 1841 г. возведён в сан архиепископа. После этого он непрерывно управлял Полоцкой епархией до 27 марта 1866 года, когда быль уволен от управления ее с назначением в члены Св. Синода. Скончался 21 января 1879 г. в Петербурге.

В конце 1866 г., чувствуя, что главное служение его, на которое он посвятить все свои силы и лучше годы жизни, уже закончилось, он решился оглянуться назад на пройденный им жизненный путь и изложить свои исторические воспоминания в записках. Побуждения, заставившие его взяться за перо, он высказывает в самих же Записках, это, во-первых, замеченный им в публике и среди самого духовенства недостаток правильных сведений о ходе воссоединения униатов, не смотря на великую историческую важность этого дела, вполне заслуживающего того, чтобы иметь правдивого историка, во-вторых, естественное желание оставить после себя верную память о своих собственных заслугах в этом деле, к огорчению его не довольно оцененных современниками. О последнем побуждении к написанию Записок он говорит яснее и даже горячее в некоторых своих письмах, выдержки из которых приводятся в статье о его Записках, Прав. Собеседника за 1884 г. (март–апрель) и которые в полном виде следуют далее в приложениях к настоящему изданию Записок. Ему было весьма прискорбно, что в нашей литературе, особенно при празднования 25-летнего юбилея воссоединения унии в 1864 г., вся честь воссоединения целиком приписывалась преосвященному Иосифу Семашке, везде только и говорилось об нем и об Литве и никто не упоминал о Белоруссии, где с самоотвержением и неустанно трудился другой совсем забытый труженик, он сам, и где еще раньше Литвы открылось оживленное движение в пользу Православия при Лисовском и Красовском. Читавшие изданные Академией Наук Записки преосв. Иосифа не могли не заметить, что и сам Иосиф тоже слишком мало придавал цены трудам этих двоих начальных деятелей воссоединения и своего сотрудника, преосвященного Василия.

От изложения полной истории воссоединения автор должен был отказаться за преклонностью своих лет для такой трудной работы и ограничился в своих Записках менее обширной задачей: дать в них «верный материал для будущего историка» только «в том, что касается воссоединения унии в Белоруссии и на Волыни». Сообразно с этой задачей и указанными побуждениями к составлению Записок он разделил их на две части (не обозначенные, впрочем, в самой рукописи и отмеченные нами уже при издании Записок по указанию и желанию автора, выраженному в одном из прилагаемых ниже писем). Первая имеет целью напомнить заслуги первых деятелей в пользу Православия между белорусскими униатами, архиепископов Лисовского и Красовского, и заканчивается смертью Красовского (1827 г.) с прибавлением только кратких указаний на некоторые важнейшие факты относительно дальнейшего хода православного дела в среде унии до 1833 г.; вторая с 1833 до 1866 г. описывает подвиги самого автора. Между той и другой частью в рассказе о постепенном ходе воссоединения читателю сразу бросается в глаза значительный пробел, касающийся петербургской деятельности преосв. Иосифа Семашки и разработки нового общего плана, по которому процесс воссоединения совершался потом при новых деятелях 1830-х годов. Пробел этот объясняется не одними только рамками, которыми автор ограничил свой рассказ, порешив не выступать в нем за пределы Белоруссии и Волыни, но и основным взглядом его на общий ход воссоединения.

Он вполне признавал важность той энергической деятельности, какой отличался Иосиф в делах греко-унитской коллегии и в деле подготовки воссоединения унии, считал важной заслугой Иосифа и то, что он был общим руководителем других деятелей воссоединения, обладал душей и сердцем самого митрополита, откровенно говорит, что и сам некоторое время находился под его же преосв. Иосифа руководством, им же привлечен и к своей апостольской деятельности в Белоруссии; но совершенно отказывается признать за ним инициативу этого дела и приписать ему самый план воссоединения. «Великое сие дело, говорит он, еще 1799 г. начато незабвенным архиепископом Полоцким, Витебским и Мстиславским Ираклием Лисовским по прекрасно и мудро задуманному им плану», потом после его смерти выпало на долю преемника его архиепископа Красовского, а за смертью этого ревнителя воссоединения досталось уже нам: епископу Иосифу Семашке в Литве и мне в Белоруссии и Волыни». Таким образом, все это дело со всеми подробностями плана, по которому оно совершалось деятелями 1830-х годов, целиком выводится из Белоруссии от первоначальных его деятелей начала текущего столетия, а все заслуги Иосифа Семашки поставляются только в том, что он верно понял мысли Лисовского и Красовского и оказался хорошим выполнителем их на практике. «Особенное стечение обстоятельств» выдвинуло его по мнению автора вперед, сделало действительно важной опорой дела воссоединения пред высшими властями в Петербурге, но все успехи воссоединения приписывать одному ему будет все-таки, несправедливо и бездоказательно; и я, говорит автор, протестую против такого неосновательного выражения, утверждения и уверения... Епископа Иосифа действия по воссоединению только в Литве заслуживают ему полное уважение всех ревнителей Православия; но в деле Белоруссии и Волыни по этому предмету он нисколько не потрудился: здесь поистине это плод моих собственных трудов, которые посвящал я воссоединению, быв единственным его деятелем»...

Не выступая из скромной издательской роли, ограничиваемся пока высказанными заметками о содержании и характере издаваемых Записок. Более подробный анализ их принадлежит ученой критике и научной разработке их, как исторического памятника. Мы желали с своей стороны указать только на более резкие черты проведенного в них взгляда на ход воссоединения сравнительно с взглядом, проведенным в известных уже читающей публике Записках Иосифа Семашки и, можно сказать, господствующим в нашей исторической литературе. Точка зрения на дело воссоединения в Записках Василия может казаться уже и, так сказать, низменнее, чем в Записках Иосифа; она чисто провинциальная, белорусская, и даже отчасти личная, но нельзя сказать, чтобы и в Записках Иосифа не было незаметно другой противоположной односторонности, петербургской, а отчасти также и местной, литовской. Во всяком случае, считаем не лишним напомнить здесь старинное правило: Audiatur et altera pars².

Еще несколько слов о самой рукописи издаваемых Записок. Рукопись эта пожертвована Казанской Академии самим преосвященным Василием осенью 1871 г. по случаю избрания его в число почетных членов Академии. Она представляет собой беловой экземпляр Записок из 329 страниц текста и 41 стр. приложений in folio³, довольно тщательно переписанный в 1870г. рукой не самого автора, а переписчика. Рукой автора написаны только кое-какие поправки ошибок, вкравшихся при переписке в начертаниях собственных имен, в хронологических и других цифирных показаниях и т. п., некоторые очень немногие и мелкие дополнения и поправки в несколько слов в самом тексте и наконец заключительная скрепа всей рукописи с свидетельством о ея верности подлиннику и с подписью имени автора.

В настоящем издании рукопись печатается без всяких перемен в своем содержании и языке. Редакция сочла возможным допустить при печатании только необходимые исправления в правописании переписчика, отличающемся особенно нетвердостью знаков препинания и довольно частыми полонизмами в употреблении «ы» и «и», «ья» вм. «я» и т. п.

Милостью Господа, достигнув вечера жизни, вечера позднего, я решился писать мои воспоминания о деле, на которое положил все мои силы, всею мою жизнь. Дело это – воссоединение унии в Белоруссии и на Волыни. Я предан был этому делу более, чем моей жизни; занимался им по крайнему разумно, по совести и поистине, – это ведает Бог, пред Которым готовлюсь предстать, и ежедневно не устаю благодарить Его всеблагий Промысл, удостоивший меня быть деятелем великого Церкви православной события в выше упомянутой стране.

Много скорби душевной, много печали от злобы и клеветы людской перенес и я, перенесли и мои смиренные сотрудники, – духовенство бывшее униатское, усердно помогавшее мне в святом деле. Причины понятные: мы подвизались в стране, где масса народонаселения хотя состояла некогда из древлеправославных, но где правящий ум, то есть, дворянство и все почти лица начальствующие были римские католики, а руководящий ими дух быль латино-польский, то есть, из всех фанатизмов самый враждебный всему русскому, пронырливый и дальновидный на все предательское. Они видели, что народонаселение униатское Белоруссии и Волыни, более миллиона муж. пола, навсегда исторгается из под влияния ксендзов, упорно сохранявших надежду присоединить их при удобном случае к верованию в своего чужеземного владыку. Не было интриги, которая не была бы употреблена против нас – деятелей, не было бесчестного вымысла, не было клеветы, которая не была бы пущена в ход, особенно против меня. Но мы не смущались и сооружали святое дело в твердом уповании на помощь Всевышнего, на покровительство Государя Императора, потом с 1887 г. и на поддержку обер-прокурора графа Николая Александровича Протасова и на сочувствие людей благомыслящих. Испытал я и другие скорби, 6олее глубокие, болезни души незалечимые, когда видел, что некоторые из православных иерархов равнодушно относятся к торжеству Православия,–иначе как торжеством нельзя назвать присоединение к Православию слишком миллиона муж. пола людей в Белоруссии и на Волыни. Были даже также из иерархов, которые мне противодействовали. Не могу решиться назвать их, мне больно и прискорбно пробуждать такие воспоминания; в Записках моих тоже не назову их, довольствуясь только правдивым изложением фактов,– правдивый человек, которому случится прочесть эти Записки, поймет, как называется то чувство, которое святителей православной Церкви могло делать равнодушными к делу Православия или даже заставлять противодействовать. Желал бы я забыть эти душевные скорби, – не могу. Со стороны некоторых из местных правителей гражданских я встретил не только равнодушие и противодействие, но злобу, клевету и настоящее гонение, Этих я пренебрегаю здесь назвать и упоминаю о них в моих Записках только по необходимости, обозначая их имена заглавными литерами. Одни из них, по скудости умственной, не умели видеть, что приобретает Церковь и отечество, возвращая отторженных насилием детей; другие по безнравственности и по влиянию польских интриг, даже женщин, не хотели этого видеть. На меня посылались доносы, составлялись всевозможные местные препятствия и помехи, и мне, неустанно занятому делом воссоединения, приходилось отписываться. оправдываться и бороться. Трудно и прискорбно бывало. Господь милосердый поддержал меня, здоровье служило, дух не ослабевал, и я, почерпая силы нравственные в самом труде моем, успевал утешать и моих смиренных сотрудников.

Пробуждая воспоминания прискорбные, я с отрадой воспоминаю и обильную, долю радостей, которые не допускали меня ослабевать. Мудрая воля незабвенного, императора. Николая I, Монарха благочестивого, любившего и знавшего Россию, пожелала, чтобы совершилось воссоединение без насилия, а только силой убеждения. Эта державная воля следила за всеми, моими действиями чрез посредством моих руководителей, которыми были – сначала митрополит всех греко-униатских церквей в России Иосафат Булгак, пастырь добрый в духе истинно евангельском, а потом граф Протасов, обер-прокурор Святейшего Синода, сановник достойный чести быть докладчиком мудрого Монарха, человек благочестивый, просвещенный и пламенно желавший добра⁴.

Представления мои оценивались и поощрялись. По мере, как развивалось и подвигалось дело, мне дано было все нужное для успеха полномочие. Некоторые из местных гражданских правителей благодушно смотрели на готовившееся событие и не отказывали мне в содействии. Сотрудники мои были исполнены доброй воли и трудились на пользу православия в безвестности, перенося клевету и гонение. Труды их в безвестности и остались. – С ними поступили, как поступают с подпорками; когда окончено вновь возводимое здание, – подпорки убирают прочь, – они уж не нужны. На воссоединенных пастырей даже и доселе, чрез тридцать слишком лет, смотрят еще с какой-то странной недоверчивостью, с каким-то предубеждением, и не много есть людей, даже между духовенства, которые о деле воссоединения имеют полное и правильное понятие. Вот главная причина, побуждавшая меня, семидесятивосьмилетнего старца, писать мои Записки, не имея, к сожалению, возможности писать историю. Но 3аписки мои могут служить верным материалом для будущего историка в том, что касается воссоединения унии в Белоруссии и на Волыни.

Воссоединение заслуживает того, чтобы иметь своего историка. Стоит только бросить хотя беглый взгляд на прошедшее. Когда судьба войны предала временно в руки поляков древнее достояние России – прекрасные земли по течении Днепра, все знают, какие меры приняла польская пропаганда для обращения православных к католичеству. И доселе справедливая ненависть народа, хранит в живой памяти все насилия, все неистовства, все зверства, которым предавались там ксендзы и начальствующие ляхи, доставляя новых, сынов римскому фанатизму.

Долгие годы кровавых утеснений не привели однако же к желанному результату; Православие держалось твердо. Новообращенных было немного... И вот иезуитский ум дальнозоркий и, можно сказать, мудрый на всякое дело зла и коварства, создал унию на началах весьма удобных для незаметного, постепенного, но верного перехода от Православия к католичеству.

Пришли новые годы, родные земли возвратились в состав отечества, но Православие было подкопано, – народ не знал какой он веры, и самая Церковь именовалась римско-униатской, а не греко-униатской, как впоследствии до воссоединения. Народ говорил по-русски, и слушал службу на русском языке, а молился по-польски, и народ русский заставляли молиться за Папу. Правительство русское видело все это, но всегда верное мудрой системе терпимости, не хотело принимать крутых мер и всего ожидало от времени. Время настало не скоро. Только в 1799 г. архиепископ Полоцкий, Витебский и Мстиславский Ираклий Лисовский, действуя с осторожностью и исподволь, положил начало воссоединению. За ним архиепископ Красовский и митрополит Коханорич действовали в том же духе, и все трое, благодаря козням польской партии в С.-Петербурге, понесли тяжкий крест за свои подвиги – истинно апостольские.

Мне смиренному, в след трех названных знаменитых святителей, судил Господь Всеблагий докончить и совершить дело воссоединения в Белоруссии и на Волыни. Не славлюсь и не кичусь моими подвигами. Я награжден от монарших милостей всем, чем награждается человеческая суетность, но, приближаясь к пределу жизни, могу сказать, как скажу пред самим Богом. Я совершил мой труд по долгу, по правде и по совести.

Уповаю, что человек благодушный, которому случится прочитать мои воспоминания, будет правильнее смотреть на труд мой, и помолится о потрудившемся, да не бесплоден буду пред Господом. 1870 года. Месяца августа 20 дня.

В некоторых из наших журналов и брошюр промелькнули рассказы о деле воссоединения в Империи греко-унитов с восточно-кафолической Церковью, которыми инициатива его приписывается епископу литовскому Иосифу Семашке⁵. Но это несправедливо. Великое сие дело еще 1799 года начато незабвенным архиепископом Полоцким, Витебским и Мстиславским Ираклием Одровонж-Лисовским, но прекрасно и мудро задуманному им плану.

Не можем бо еже видехом и слышахом не глаголати (Деян.4:20). C юных лет еще был я очевидцем начала и хода этого дела, слышал и даже видел, какие он Лисовский принимал мудрые и решительные со стороны своей меры к осуществлению своих стремлений по сему предмету. Но по неисповедимым судьбам Промысла Божия, трудясь неутомимо слишком десять лет с самопожертвованием, он не мог достичь преследуемой цели. После его смерти (1810 года) дело это выпало на долю преемника его, им же самим избранного, архиепископа Полоцкого, Витебского и Мстиславского Иоанна Ястрембец-Красовского, а за смертью этого доблестного подвижника и ревнителя воссоединения церкви греко-унитской с Православием, нам: епископу Иосифу Семашке в Литве, а мне а Белоруссии и Волыни, как это будет показано ниже.

Скажу не обинуясь, отдавая справедливость епископу Иосифу. что он вызвал меня на это апостольское дело и вел благоразумно по плану Лисовского к успеху, живя постоянно, по званию члена греко-унитской духовной коллегии, в С.-Петербурге.

Предварительно изложения этой истины, почту краткой речью память доблестного архипастыря Полоцкого, архиепископа (потом митрополита, всех греко-унитских в империи церквей), Ираклия Одровонж-Лисовского.

Архиепископ, и священно-архимандрит св. Онуфриевского монастыря, существовавшего в Мстиславском уезде Могилевской губернии, одного из богатейших, Ираклий Одровонж-Лисовский по происхождению быль сын небогатого помещика Лепельского уезда Витебской губернии, а по исповеданию, до поступления в монашество ордена Базилианского, как и родители его, римско-католической веры. Но он с юных своих лет любил богослужение, отправляемое на славянском язык. Обучаясь в светской школе в местечке Умаче, он, оставляя латинский ордена Доминиканского костел, всегда в праздничные и воскресные дни ходил на богослужение в базильянскую, монастырскую церковь и, всегда становился на клиросе с священно-монахами. Это знают все туземцы, По, окончании в упомянутой школе наук с отличным, успехом, он, с согласия и благословения благочестивых родителей своих, поступил в монашество ордена Базилиянского. В высшем учебном сего ордена, заведении, существовавшем в Полоцком при Софийском кафедральном соборе монастыре, окончил он философско-богословские науки, так же с отличным успехом при поведении примерном. Потом, исполняя с усердием и ревностью возлагаемые на него обязанности, по назначению орденской капитулы, удостоен наконец высокого повышения, за полезную службу поставления, и посвящения в архимандрита вышеупомянутого монастыря. Неподдельная любовь его к греко-восточным обрядам, конечно, внушенная ему свыше, побудила его к устройству в церкви монастырской‚ Свято-Онуфриевской иконостаса и всего прочего по, греко-восточному и к постепенному уничтожению латинских нововведений. – Бывший в то время генерал-губернатором Белоруссии, кажется, граф Чернышев знал его архимандрита, Лисовского лично и то, что он, не смотря на негодование начальства ордена Базильянского, сделал в своем архимандричем храме. А он генерал-губернатор Белоруссии, которому Высочайшей волей Императрицы Екатерины II поставлено было в обязанность: «недреманно⁶ смотреть за орденом иезуитов, яко за коварнейшим из всех латинских орденов», а следственно и за базильянами, и не мог не знать того.

Архимандрит Лисовский сделался известным с хорошей стороны и императрице, конечно, чрез генерал-губернатора Белоруссии. И вот, когда по присоединении того края к России бывший тогда Полоцким, Витебским и Мстиславским архиепископом Иасон Смогоржевский, уклоняясь от присяги на подданство императрице, уехал в Варшаву, то Ее Величество, в материнской заботливости своей о благе все ее верноподданных, обращая внимание на положение греко-унитов, остававшихся в том крае без архипастыря, Всемилостивейше изволила назначить архиепископом Полоцким, Витебским и Мстиславским упомянутого священно-архимандрита Ираклия Лисовского, с пожалованием из кабинета драгоценной панагии, которой униатские архиереи не носили; и выбор этот быль весьма удачный, как показали потом Лисовского действия. Он и в звании архиепископа, как специалист в механике, в свободное время от дел по управлению епархией делал собственными руками часы. Таковые устроил он одни на башне Онуфриевской монастырской церкви, другие на башне же Полоцкого Софийского кафедрального собора, которые и до сих пор там существуют, не требуя исправления. Он открыл прежде при монастыре Онуфриевском минеральные воды и устроил помещение при них для пользовавшихся ими. Так же с поступлением во владение его и имений в Лепельском уезде Витебской губернии: Судилович, Звоня, Гутова, Мягель и Черствят, заметив потом в Борковщизне два источника минеральных вод – серных и железных, он провел оныя трубами в два отдельных колодца, и устроил обширные помещения для приезжающих и для ванн с комфортом; и также для приезжающих туда пользоваться оными поставил от себя при тех водах опытного ученого медика, куда стекалось множество больных из трех губерний, Mогилевской, Минской и Витебской, кои получали исцеление от этих вод. И еще 1821 года содержалось это полезное заведение в отличном порядке, в котором находились многие высокопоставленные лица, даже из столицы, в числе коих был и товарищ министра народного просвещения г. Карташевский.

Он, Лисовский (1787 г.) в звании архиепископа, встречал императрицу Екатерину II в г. Мстиславле вместе с православным архиепископом Могилевским Конисским и архиепископом латинским, Богуш-Сестренцевичем, когда она путешествовала в Крым.

Теперь я изложу на верных данных благотворные деяния архиепископа Лисовского, деяния вполне согласные с интересами Церкви и государства. Архиепископ Лисовский, не оставляя сельского Студенецкого местожительства своего в Могилевской губернии, по своему прекрасно задуманному плану, сначала заботился о подготовлен к воссоединению с Православием духовенства и народа греко-унитского исповедания наглядным освоением их с греко-восточными обрядами.

С этою целью он устраивал иконостасы в униатских церквах вверенной ему Полоцкой архиепархии и чрез посредство преданных ему и его идее высших духовных в епархии сановников направлял умы и сердца приходских священников. С этой же целью были им учреждены в уездах y протопресвитеров конгрегации (соборики) духовенства, под председательством самих же протопресвитеров⁷. Съезд на эти, в определенный срок, конгрегации священников с своими благочинными был для всех строго обязательным. Сами протопресвитеры, начальствовавшие над благочинными, должны были и экзаменовать, и наставлять священников, с особенной осторожностью в словах, внушая им всю важность греко-восточных обрядов и необходимость возобновления оных в церквах, а следовательно и устройства в них иконостасов. Я помню как теперь, что отец мой, настоятель Старо-Руднянской церкви Рогачевского уезда Могилевской губернии, ездил на соборик к уездному протопресвитеру канонику Василию Мацкевичу в село Боркалабов с своим благочинным каноником Николаем Глыбовским и, возвратившись, хлопотал о устройстве на церковную сумму иконостаса в своей церкви.

Таким о6pазом, дело подготовления духовенства и народа к будущему воссоединению‚ подвигалось к успеху. Считаю не излишним упомянуть здесь о содействовавших ему в этом духовных сановниках. Первым и главным, был деятелем по сему предмету умный и энергичный официал консистории каноник архипресвитер Иоанн Ястржембец-Красовский, окончивший c особенным, успехом науки философские и богословские в бывшем Виленском, так именовавшемся папском алюмнате, и вице-оффициал консистории муж образованный каноник Григорий Коханович;– протопресвитер в Быховском уезде Могилевской губернии каноник Василий Мацкевич; благочинный в Рогачевском уезде; каноник Николай Глыбовский; протопресвитер в Мстиславском, Климовицком и Чериковском уездах каноник Демянович; протопресвитер в Сеннинском и Копысском уездах каноник Ермолович; протопресвитер в Оршанском и Бабиновичском уездах каноник Савинич, окончивший философские и богословские науки в папском алюмнате; и Витебской губернии протопресвитер в Витебском, Суражском и Велижском уездах каноник Юрьевич; – протопресвитер; в Городецком и Невельском уездах каноник Михаил Копецкий, также окончивший философские и богословские науки в вышеупомянутом алюмнате; протопресвитер в Люцинском, Дрисенском и Себежском уездах каноник Конюшевский, и протопресвитер в Полоцком уезде каноник Родзевич, окончивший также с отличным успехом философские и богословские науки в упомянутом выше алюминате.

При всем том архиепископ Лисовский не мог дать широкое развитие этому делу, по тогдашним весьма затруднительным обстоятельствам. Униатская церковь была тогда в зависимости от римско-католической коллегии, председательствуемой архиепископом Могилёвским митрополитом Сестренцевичем, который был единым митрополитом всех римско- католических и римско-унитских в Империи церквей; а монахи ордена Базильянского не знали над собой власти епархиальных архиереев ни в каких отношениях, они непосредственно управлялись провинциалами; имевшими свои капитулы в зависимости от генерала ордена Базильянского же, который именовался прото-архимандритом, – и от Папы; стоя в крепком братском союзе с иезуитами белорусскими, сильно покровительствуемыми самым верховным правительством по валянию хитрого иезуита. Грубера на Государя Императора Павла I⁸. Со стороны-то сильных и богатых базильянов и их могущественных союзников иезуитов он архиепископ Лисовский видел не только великую помеху в своих, но и опасность для себя в грозной их силе и замысле – низложить его с кафедры. В это неблагоприятных для него обстоятельств время внушил ему Промысл Божий мысль и желание путешествовать в Палестину для поклонения Гробу Господа нашего Иисуса Христа.

Итак он, испросив Высочайшее на то соизволение; а равно и на вверение управления Полоцкой епархией в его отсутствие из России своему официалу в звании архипресвитера полоцкой кафедры, Иоанну Красорскому, и снабдив его надлежащею по сему случаю грамотой, – поспешил в начале весны 1795 года в Иерусалим с малочисленною свитою, в составе которой были именно: каноник Калиновский c высшим образованием, духовник его иеромонах Гейкинг, умный и преданный архипастырю, и архидиакон Рогожинский, взятые им с той мудрой целью, чтобы совместно c ними почерпнуть в самом чистом источнике знание и твердое уразумение восточных обрядов; так же составляли свиту его один дьякон с прекрасным голосом тенора, один иподьякон, заступавший место регента певческого хора, два послушника с хорошими голосами баса и тенора, знавшие итальянское пение, три дисконта и три альта с лучшими голосами.

Там иерусалимским патриархом и епископами Синода его блаженства и всеми гражданскими чиноначалиями – музульманами был он принимаем весьма, благосклонно с подобающим уважением. Там довольно часто совершал он божественную литургию в Иерусалимском храме и бывал на богослужениях патриарших со своим священником и архидиаконом; там он с бывшими при нем изучал наглядно обряды греко-восточной Церкви, посещая храмы и служения греческими священниками и епископами совершаемые. Там он пробыл почти год и возвратился в Россию в место пребывания своего, Могилевской губернии Мстиславского, уезда – Студенец, с отращенной белой бородой и с такими же на голове волосами и в белой скуфейке, в одежде на подобие рясы; но не с широкими рукавами, полубелого цвета, в каковой ходил до смерти. Так же бывшие с ним каноник Калиновский и иеромонах его духовник, подражая: примеру его, отрастили бороды и волосы на своих головах⁹. А бывшие в епархии оставались в униатской одежде, подобной одежде римско-католических ксендзов: каноники – в чемарках до лифа сделанных, узких, с частыми маленькими пуговками, на краю левой полы с верху до низу и на рукавах по локоть пришитыми, и с пелеринками краткими в шесть вершков ширины; а священники–в палендрах (или сутанах); так же до лифа сделанных, без пуговок и без пелеринок, чёрного цвета, суконных или материи шелковой по состоянию своему, с поясами длинными (на втором платье), с золотыми или шелковыми кистями.

На память бытности своей, в Иерусалиме он Лисовский соорудил по плану оттуда привезенному, на собственный счет, великолепный храм каменный с каменными же 14 часовнями вокруг его с росписанием страстей Господних, – и устроил в храме все совершенно по греко-восточному обряду, при резиденции Струньской полоцких архиепископов, в 6 верстах от города Полоцка. Но сам он со свитой оставался еще в прежнем помещении своем Студенце Мстиславского уезда Могилевской губернии, невдалеке от св. Онуфриевского архимандричьего монастыря своего; а в самом монастыре этом помещалась консистория. Он же архиепископ Лисовский писал 8 сентября 1796 г. к холмскому и белзскому униатскому епископу в Царстве Польском Порфирию Важинскому письмо, в коему между прочим выразился даже, подробно разъясняя ему, что российская Церковь в тоже верит, что и греко-униаты, что эта Церковь по тому же обряду совершает таинства, как и греко-униаты прежних времен, даже в случае нужды по одному и тому же служебнику и по одному требнику. В тоже время устраивал он в своей Полоцкой епархии с особенным рвением и церкви сельские по чисто-восточному обряду и искоренял в них нововведения латинские. Теперь-то особенно увидели латино-польские защит ники унии, к чему стремился святитель Божий: они поняли страшный первоначальный удар, наносимый этими распоряжениями унии. Очень понятным образом все поборники римского католицизма, а с ними вместе в дружной коалиции и монахи униатские – базильяне, вместе заинтересованные и затронутые вдруг и столь больно, обобщали свою опасность и тайно и явно вели страшные подкопы против архиепископа Ираклия Лисовского с горьким для него замыслом своим – низложить его с архикафедры полоцкой.

Сначала люди зла и коварства изрыгали повсеместно клевету, запятнывая честь и благочестие святителя и осыпая его злоречием. Злоба их против Лисовского не имела никаких границ, они выпускали, целые тучи пасквилей. Но когда он, не смотря на то, продолжал действия свои в пределах Могилевской губернии, где имел свое местопребывание, – тогда в наглости своей базилиане стали возводить извет на него пред Государем Императором Павлом I посредством высланных от своего общества поверенных в С.-Петербург, а именно: игуменов Амвросия Дорошевского и Кириата, и иеромонаха Ермоловича¹⁰; в этом извете высказывали разные злоупотребления, будто бы произведенные Лисовским по монастырям, и даже такие проступки, за которые должен он быть лишен архиерейского сана. – Главными деятелями были архимандриты монастырей: Белоцерковского – Солятыцкий. Полоцкого – Новаковский, Пустинского – Жабо и Полоцкого Борисоглебского – Шулякевич.

Узнавши о сем, архиепископ Лисовский послал так же и от себя в С.-Петербург дельного поверенного¹¹, который представил бы на вид Государю все интриги, козни и замысел общества монахов базильянов против него за устройство церквей униатских по греко-восточному, – и всеподданнейше просил Государя дать аудиенцию поверенному для личного пояснения Его Императорскому Величеству всех тяжких страданий его, оканчивая прошение сими словами: «О, прости дерзновению моему, Государь, к которому побудили меня скорбь, мое невинное страдание! Велика печаль моя, Государь, но несравненно обширнее вера моя в неограниченность милости твоей». – Аудиенция была дана поверенному, и его речи Всемилостивейше выслушаны. Поверенные базильянские, бывши еще в столице, Кириат и Ермолович, по Высочайшему повелению, заточены в Петропавловскую крепость. Так Бог в награду за страдания незаслуженные дал святителю превозмочь делавших ему зло.

Таким образом грозная сила ордена Базильянского ослабла. Но для совершенного разрушения этой силы в будущем и достижения своей цели вошло и глубоко врезалось в душу его то: во-первых, чтобы не допускать лиц из общества базильянского до восприятия архиерейства, а всегда назначать, в будущем в сан епископа лиц из белого духовенства, безбрачных или вдовых, вполне достойных сего высокого сана по образованию, благоповедению и надежности своей; а до того времени, по примеру латинской церкви, введен был в унитской обычай и даже принято было за правило избирать лиц из ордена базильянского на высшие иерархические должности, по происхождению поляков; таким образом все епископские места занимались лицами из богатых польских фамилий, которые не знали ни греко-восточного чина, ни славянского языка, которые даже презирали и то, и другое.

Во-вторых, всеусильно стараться выхлопотать у правительства, чтобы общество базильянское подчинено было непосредственной власти местного епархиального архиерея.

B-третьих, для большего успеха в достижении цели воссоединения унитской церкви с православной, ему нужно было особенно позаботиться об учреждении семинарии в своей Полоцкой епархии, раскинутой на протяжении Могилевской, Витебской и Курляндской губернии, дабы подготовить. в оной деятелей по мысли своей; на что он и обращал все внимание свое. Правда, прежними полоцкими архиепископами, особенно митрополитом Гребницким, налагался сбор денег на тот предмет на все духовенство по талеру с лица, и было собрано таким образом 200 т. талеров. Но предместник его, Лисовского, архиепископ Смогоржевский, уезжая в Варшаву, не хотев присягать на подданство императрице Екатерине II, возвратившей к России Белорусский край, захватил значительную часть той суммы. Существовали также и имения до 1000 дворов населённых крестьян в Лепельском уезде Витебской губернии, укрепленные формальным документом князя Вишневецкоого, которые были просто предназначены сим князем, на духовную, семинарию, в епархии Полоцкой открыться долженствующую для пользы унитской церкви; но и теми имениями владели издавна монахи базилане, обратив оныя в свою собственную пользу. Это было положительно известно архиепископу Лисовскому. Не знал однако же он, где скрывается тот документ Вишневецкого. Принимая все меры к открытию его, он наконец узнал, что сей документ хранится у полоцких базильянов под крепкими сводами в потаенных шкафах, и достал его посредством преданных ему лиц. Затем по снятии с него в консистории копии он архиепископ Лисовский всеподданнейше представил, его подлинником Государю Императору (1802 г.) Александру I, всеподданейше прося Его Величество, чтобы по силе и разуму оного Высочайше повелено было: передать те имения, именно: Судиловичи, Дзвон, Гутов, Черствяты и Мягили, в непосредственное владение и распоряжение полоцких архиепископов со всем в них, движимым имуществом, для которых, т.е. архиепископов, строго должно. быть обязательным содержать на доходы с них семьдесят по меньшей мере семинаристов,–священнических детей сирот, и их начальников и наставников, а вместе с сим передать и все здания Полоцкого Базильянского монастыря под помещение семинарии, в наискорейшем учреждении и в открытии которой столь нуждается Полоцкая епархия,– а базилиан разместить по другим мужским монастырям, коих тогда находилось в Полоцкой епархии числом девятнадцать с населенными же имениями (кроме Онуфрейского архимандричьего монастыря, в непосредственном управлении его архиепископа Лисовского состоявшего).– И Государь Император, по особенному вниманию своему к ходатайству архиепископа Лисовского в пользу вверенной ему епархии, (1803 г.) Высочайше повелеть соизволил исполнить оное на упомянутом условии. Затем и приступлено было к скорейшему приведению в действо той Высочайшей воли. Затем архиепископ Лисовский, ревнуя истинною ревностью об образовании духовенства, с своей стороны, избрав предварительно способных и надежных лиц, сыновей священнических, в наставники семинарии, а именно: Венедикта Родзевича и Иеремию и Кондратия Мальчевских, бывших гувернёрами y богатых помещиков¹², предписал им явиться в Струнь Витебской губ., в резиденцию полоцкого архиепископа, и там заняться предварительно устройством помещения и всего нужного для 15 семинаристов на первый раз. Предписано было и протопресвитерам уездным высылать немедленно в Струнь священнических сирот, кои знают хорошо читать по-русски, по-славянски и по-польски. И протопресвитеры не замедлили исполнить архипастырскую волю. Всех мальчиков собралось в резиденцию архипастырскую Струнь пятнадцать, в числе коих быль и я, пишущий эти Записки, окончивший курс наук в светской школе в I классе иждивением двоюродного дяди моего по матери, помещика Кельчевского, который незадолго пред тем уже умер. Пять мальчиков поступили в I класс этой семинарии,–трое из нас признаны достойными перевода во второй класс, а последние оставлены в приходском училище. Все мы имели одежду подобную священнической, но зеленого сукна, длинную, до стану (лифа) сделанную с понсовыми маленькими пуговками на краю левой полы сверху до низу, и с поясами фиолетового цвета.

За сим переместился и архиепископ Лисовский из своего студенецкого помещения в Струнь с консисторией и свитой своей на постоянное жительство, –и число учащихся в семинарии увеличилось из певческого архиерейского хора шестью мальчиками, поступившими в первый класс.

Но архиепископу Лисовскому оставалась еще в-четвертых самая трудная задача, от удачного разрешения которой зависел успех его благих намерений и стремлений: это освобождение греко-унитской церкви от гибельного преобладания латинской. Тогда она подчинялась высшей власти римско-католической коллегии, председательствуемой митрополитом архиепископом могилевским Станиславом Богуш-Сестренцевичем, в которой не было ни одного члена из духовенства унитского. Но Господь помощник ему Лисовскому помог и эту столь трудную задачу удачно разрешить. Дело это поручено было снискавшему y него полную доверенность умному и энергическому архипресвитеру Иоанну Ястржембец-Красовскому. Сей исходатайствовал посредством его архиепископа Лисовского, аудиенцию у Государя Императора Александра l, и во время оной представил Его Величеству на вид в самом ярком свете существование в России около трех миллионов греко-унитов, страдавших от насильственного преобладания римско-католиков, и то, что ими отторгнута уже в римский католицизм значительная часть униатского русского народа, с многими священниками¹³, и постоянно отторгают его насилием целыми приходами с их пастырями, а церкви их освящают и забирают в латинское ведомство, и что архиепископ Лисовский обращался с протестом против таких совращений и даже с жалобами к Императору Павлу I, но по сильному и могущественному преобладанию римско-католиков протест и жалоба его оставались без последствий. Такое смелое, энергическое умного Красовского представление объяло всю душу и сердце благословенного Монарха. За сим пожалован в митрополиты всех в Империи церквей греко-унитских архиепископ Лисовский, и Высочайше повелено учредить в римско-католической коллеги 2 департамент по униатским делам, под председательством его митрополита Лисовского, и вызвать с каждой епархии греко-унитской, Полоцкой, Луцкой, Брестской и Виленской, по одному духовному сановнику для присутствования в том департаменте¹⁴. А этим и пополнилась греко-унитская иерархия. Вслед за сим последовал Высочайший указ и о возвращении отпавших в латинство греко-унитских священников и народа, совращенного целыми приходами с 1798 года.

Bсe вышеизложенное о действиях архиепископа митрополита Лисовского основано мною на оставшейся после смерти его в канцелярии митрополитов греко-униатских переписке, а равно на словах преемника его, архиепископа Иоанна Красовского, сообщившего мне (1820, 1821 и 1823 годов), бывшему тогда при нем в звании коммисария его ad latus и принимавшему участие по управлению Полоцкой епархией.

Но он, митрополит, при жизни своей успел возвратить из латинства только священников, а народ, по интригам польских помещиков и ксендзов, большей частью остался в латинстве. И на мою долю выпало бороться за него, и тогда только успел я присоединить к Православию, когда Государь Николай I 1843 г. дал Высочайший указ правительствующему Сенату о сделании разбора, прихожан самому латинскому духовенству с православным касательно совращенных людей по имеющимся при церквах документам, и таким образом передано из латинства 8000 в одной только Витебской губернии. Не мог он святитель Божий и повести дело воссоединения к успеху и осуществить свое благотворное намерение при своей жизни по той простой причине, что тогда Могилевская и Витебская губернии усеяны были коллегиями иезуитскими и их миссиями. А иезуиты везде принимали с своей стороны самые действительные меры и всякие средства к тому, чтоб удержать в унии народ. Они в ту эпоху царствования Екатерины II и Павла I, были столько сильны влиянием своим на правительство, что делали свое дело без помехи, и как сами хотели¹⁵. Удивляться надобно, как до того времени мало заботилось о благе России само правительство, покровительствовавшее римским католикам и в особенности иезуитам, действовавшим явно, даже торжественно во вред государству¹⁶. Они разъезжали с чиноначалиями гражданскими по пределам Витебской, Могилевской и Минской губернии, совращая и отторгая русский народ в латинство насилием, и печатали латинские служебники польскими буквами для униатских священников, отпавших в латинство, кои не знали латинского языка.

Архиепископ Полоцкий, митрополит, всех греко-унитских ‚церквей в России, Лисовский имел счастье встречать благословенного Монарха Александра I в своем Струнском новоустроенном великолепном храме и мы, семинаристы‚ присутствовавшие при том, были представляемы Его Величеству после краткого молебствия в том храме и осмотра Государем всех 14 часовен, вокруг него устроенных во имя страстей Господа нашего Иисуса Христа. В это незабвенное время мы имели счастье услышать слова Монарха: «благодарю ваше преосвященство за столь быстрое открытие сего духовного рассадника во вверенной вам епархии», а потом обратившись к нам: «учитесь, дети, и преуспевайте для блага Церкви и собственного своего». Затем, севши в экипаж, Его Величество изволил сказать митрополиту: «Я вас ожидаю в С.-Петербурге, прошу вас поспешить к месту высокого служения своего».

Итак он, митрополит архиепископ Лисовский, вскоре за сим, поручив управление епархией старшему каноннику, мужу высокообразованному, протопресвитеру Родзевичу и особенному его попечению семинарию, остававшуюся в Струне, за неустройством еще по-базилианского в Полоцке монастыря, Высочайше предназначенного под помещение оной, выехал в столичный город.

О, и сколько мы пролили слез, расставаясь с добрым архипастырем благодетелем нашим, лелеявшим нас! Поплакал и он, нежный отец, благословляя и целуя каждого из нас порознь. Чрез несколько лет после того, как он прибыл в С.-Петербург, почувствовал упадок сил телесных, но бодрый еще духом, он и в своей болезни не переставал преследовать цель, по прекрасно обдуманному плану своему, к ослаблению грозной силы общества ордена базильянского. Ему нужно было, чтобы это общество, уповавшее на поддержку архиереями других епархий, поставленными из среды монашествующих, по происхождению поляков, лишилось этой опоры своей, поспешить избранием кандидатов в епархиальные архиереи лиц из среды белого духовенства, своим образом мыслей и направлением вполне соответствующих его мысли. Скоро послужил ему и удобный к тому случай, и он, святитель Божий, им воспользовался. В епархии Луцкой открылась вакансия епархиального архиерея, на которую, не замедлил он избрать и с Высочайшего соизволения рукоположить во епископа старшего каноника Григория Кохановича¹⁷. Потом избрал в преемника себе на кафедру полоцкую из белого же духовенства умного Иоанна Красовского, архипресвитера епархии Полоцкой, бывшего в звании асессора 2 департамента римско-католической духовной коллегии, председательствуемого им, митрополитом Лисовским. И Государь, Император Александр I, утвердив все распоряжения митрополита Лисовского, сделанные им пред смертью, Всемилостивейше пожаловал кандидата епископа Красовского в архиепископа Полоцкого, о чем и дан ему, Красовскому, Высочайший рескрипт, а Правительствующему Сенату указ. Но, по неисповедимым судьбам Божьим, митрополит Лисовский не имел утешения совершить лично хиротонию над своим возлюбленным преемником, архипресвитером Красовским, и предчувствуя близкую кончину дней своих, он выразил желание свое, чтобы Высочайше повелено было экзарху епископу Луцкому Григорию Кохановичу исполнить это. 1810 года в начале сентября месяца смерть постигла митрополита Лисовского, сего святителя подвижника, первого, искренне желавшего воссоединения греко-унитской церкви с православно-восточной кафолической Церковью¹⁸.

Тело покойного архиепископа митрополита Лисовского было бальзамировано и, согласно выраженному желанию в Бозе почившего в духовном завещании, перевезено в город Полоцк и поставлено было в Полоцком кафедральном Софийском соборе, где в продолжении целой недели отправлялись духовенством заупокойные богослужения за душу его. Духовенство Полоцкой епархии, собравшееся с разных мест Могилевской и Витебской губерний в большом числе, чтоб заявить покойному искреннюю любовь свою, делало и провод самым торжественным образом в Струнскую Крестовоздвиженскую, им сооруженную церковь, в 6 верстах от Полоцка, вблизи резиденции полоцких архиепископов находящуюся. В церкви сей смертные останки незабвенного святителя оставались на катафалке чрез шесть дней и беспрерывно отправлялись каждый день соборне божественные литургии и панихиды в присутствии великого множества людей разных сословий из города Полоцка и сел. Не было только монахов ордена Базилианского. Нас, семинаристов, привозили из Полоцка каждый день на эти богослужения и мы все участвовали в торжественном проводе из кафедрального Софийского собора и при погребении в Струнской церкви со свечами в руках, с горькими слезами на глазах. Тело покойного погребено по правой стороне в этой церкви, при стене к востоку.

1810 года преемник митрополита Лисовского, архиепископ Полоцкий Иоанн Ястржембец-Красовский прибыл из С.-Петербурга в резиденциальный струнский дом архиепископов униатских и был хиротонисован в Полоцком Софийском кафедральном соборе во исполнение Высочайшего повеления епископом Луцкой епархии экзархом митрополии Григорием Кохановичем с епископами: бржестким Иосафатом Булгаком и виленским Адрианом Головнею, и с латинским епископом Одинцом, жившим на покое в Полоцке.

После того и епископ Луцкий, уже митрополит всех униатских церквей в России, Григорий Коханович по идее покойного митрополита Лисовского избрал из среды белого духовенства и, с Высочайшего соизволения Государя Императора Александра I, рукоположил во епископа викарного Луцкой своей епархии, каноника Иакова Окелло Мартусевича. Тут ясно увидев свое унижение, монашествующие ордена Базилианского скрежетали зубами и мало по малу теряли свою грозную силу, а вместе с сим и обдумывали средства к отмщению за это. И вот их базилианов ненависть, их жажда мести, их оскорбленное тщеславие, их уязвленное самолюбие, дождались дня, когда им можно было осуществить с успехом свой замысел, свои желания. Смутные для России обстоятельства (1812 г.) послужили им к тому, каковыми они и воспользовались при содействии им врагов воссоединения латино-польской партии.

Вот как это было: когда император французов Наполеон I нагрянул на Россию с союзниками своими и обладал западными губерниями ее, тогда в городе Вильне учрежден был религийный комитет под председательством ректора Виленского университета Ивана Снядецкого, в составе коем были и монашествующие ордена базильянского, именно: епископ виленский Головня¹⁹, архимандрит Троицкого монастыря Ленартович и Троицкого Виленского монастыря Каминский – провинциал сего ордена, с своими консульторами²⁰, а так же и лица латинской веры, высокопоставленные светские и духовные, вместе с базильянами злоумышлявшие митрополиту Кохановичу и архиепископу Красовскому, ярые католики. В комитете этом был задуман план, по которому должны были митрополит Коханович и архиепископ Красовский лишиться своих мест и званий. Решено уже было в оном наложить на них такие контрибуции, которых они не могли бы никогда уплатить, а за неуплатою ими таковых отобрать от них все населенные имения, удалив их самих от занимаемых ими кафедр, и на их места назначить и рукоположить во епископов из среды монашествующих ордена базильянов, а имения обратить в пользу открывающейся Речи-Посполитой. С этой целью были уже комитеты избраны и кандидаты на Полоцкую и Луцкую кафедры из монашествующих ордена базилианского лица по происхождению. поляки, а по исповеданию, до поступления в монашество базилианское, римско-католики, которые и были представлены Виленскому губернатору, назначенному императором Наполеоном I (comte Hogendorp), а сим последним императору Наполеону I на утверждение. В то же время были высланы из Вильны в Варшаву послы, обязанные ходатайствовать пред архиепископом Мехлинским (нидерландской Бургундии), который был уполномочен от престола апостольского в делах духовных, о скорейшем утверждении тех кандидатов. Это видно из подлинного письма митрополита Кохановича, писанного его собственной рукой конфиденциально по-польски из Жидичина Волынской губернии к архиепископу Красовскому в Полоцк, 6 числа марта 1813 года, которое нужным считаю прописать здесь слово до слова с переводом на русский язык.

Ваше Преосвященство!

Вот уже десятый месяц на исходе, как военные обстоятельства прервали между нами всякие сношения. В настоящее время, когда в стране восстановлено спокойствие и почта опять устроена, возобновляю с Вашим Преосвященством сношение и, свидетельствуя Вам мое почтение, извещаю, что я жив и кое-как здоров. Все неспокойное время прожил в Жидичине и никуда не выезжал. Четыре недели мы смотрели на неприятеля, который занял было два уезда Волынской губернии – Владимирский и Ковельский целиком и часть Луцкого, лежащую по ту сторону за Стырем, но мы были безопасны от его нападения, потому что нашу сторону охраняли огромная наша 3 западная и молдавская армия, расположенная подле самого города Луцка, и 10000 авангард в Жидичине. Таким образом мы были в безопасности, но последствия войны, ее жестокость, давали нам себя чувствовать в разнообразных случаях.

Белорусский край, как доходят до нас известия, пострадал еще больше, потому что два раза был военной дорогой, раз, когда неприятель шел к Москве, другой, когда он бежал из Москвы. Думаю, что имения, принадлежащие к кафедре Вашего Преосвященства, и место Вашего пребывая Струнь превращены в развалины. Разорены также, без сомнения, и имения помещиков, особенно лежащие близь больших дорог. Нам теперь одно утешение, что нет теперь в русской Империи ни одного врага с оружием и, может быть, мы уже никогда его не увидим. Всемогущий Бог и отец народа, милостивый Монарх изыщут способы, как вывести подданных Государя из нужды, в которую их ввергла жестокая война. В то время, как мы с Вами и вся страна выносили столь великие бедствия и несчастия, учреждённый в Вильне неприятелем религиозный комитет, в котором председателем был ректор Ян Снядецкий, а членами мой викарный и другие, обсуждая как увеличить доходы для восстановляющейся польской Ойчизны, положил на наши имения такой большой налог, что если бы пришлось платить его, мы не были бы в состоянии заплатить и за неуплату лишены были бы наших имений. Но что еще важнее, меня известили из Вильны, что тот же комитет представил бывшему в Вильне губернатору, а он Наполеону I новых кандидатов на Полоцкую архиепископию и Онуфриевскую архимандрию, которые мы с Вами будто бы насильно отняли у базильянов, и отправленные из Вильны в Варшаву послы получили поручение выхлопотать этим кандидатам утверждение у Мехлинского архиепископа (в Нидерландской Бургундии), уполномоченного будто бы Папой по делам веры (в Польши).

Если все это правда, то можно сказать, что о нас хорошо помнили и хорошо заботились. Но, благодарение Богу и Государю вечная слава за победу, замыслы наших врагов рассеялись и исчезли, обратися болезнь на главу их. Это извещение пусть будет тайной между нами, пока это дело не выяснится и не обнаружится.

Вверяю себя милости Ваше Преосвященства, а также моего брата, находящегося в крайней нужде, поручаю Вашему вниманию и покровительству. С истинным почтением остаюсь преданным и нижайшим слугой: Григорий Коханович, митрополит – епископ Луцкий.

1813 года 6 марта.

Жидичин

Но всемогущий помощник и покровитель России Бог, посредством доблестного русского воинства разрушил силу двадесяти языков, ополчившихся на нее и стер их с лица земли русской. Затем и страшная гроза, висевшая над головами митрополита Кохановича и архиепископа Красовского, исчезла и буря превратилась в тихий ветерок к утешению их²².

Но когда он, архиепископ Красовский, пользуясь благоприятствовавшими ему обстоятельствами в Белоруссии, стал решительно преследовать цель свою касательно воссоединения, тогда монашествующие ордена базильянского, в коалиции с римскими католиками, сначала изрыгали черноту на него из своей внутренности, запятнывая честь и благочестие доблестного архипастыря, и осыпали его злоречием, которое продолжалось до 1820 г. и которое мы слышали собственными нашими ушами, а потом, быв ободрены смертью митрополита Кохановича и Высочайшим назначением на его место в митрополиты епископа Бржестекого Иосафата Булгака, не прощая ему, Красовскому, победы над их замыслом изгнать его с Полоцкой кафедры, взялись за оружие клевет.

И так²³ 1820 года сделан ими донос правительству: что архиепископ Красовский предается пьянству; что тирански обходится с духовенством, наказывая священников в пьяном виде телесно пятихвостной плетью; что вмешивается противозаконно в дела их ордена; что разрушает, в церквах древнее устройство, по своенравию своему, к общему пререканию. Базилиане имели в столице своих агентов, а в среде их и каноника униатского Полоцкой епархии Григория Лавецкого, который запродажным стал их орудием, быв в звании асессора во 2 департаменте римско-католической коллегии, и поддерживал их клевету лично. В числе же многих монашествующих лиц в Полоцкой епархии был наиболее злоумышлявшим ему Красовскому архимандрит Полоцкого Борисоглебовского монастыря Изаиаш Шулякевич, который пользовался особенной милостью вельможи действительного тайного советника Александра Николаевича Голицына, бывшего тогда главноуправляющим духовными делами иностранных исповеданий. Сей-то высокий сановник дал делу, основанному на злостной клевете, самый быстрый ход, мстя Красовскому за свое оскорбление.

Вот как это было: когда он, Голицын, предложил ему, Красовскому, принять деятельное участие в библейском обществе, тогда Красовский в ответном письме своем высказал, что он считает это общество нечестивым, франк-масонским, карбониерским, а действия сего общества в распространении Библии Ветхого завета на всех языках самыми вредными для Церкви и государства, ибо это самое верное средство к введению реформации в благословенной России²⁴; Такой отзыв Красовского крайне оскорбил вельможу – поборника библейского общества, и президента оного – князя Александра Николаевича Голицына, и он поклялся так или иначе стараться низложить архиепископа Красовского, с кафедры архиепархии Полоцкой как противника мистическому духу его Голицына²⁵; В жажде о мести своей доложил он Государю Императору Александру I о вышеозначенных доносах, с всеподданнейшим ходатайством о том, чтобы на место Красовского был Высочайше назначен другой иерарх; Но мудрый монарх, знавший, лично архиепископа Красовского с хорошей стороны, понять злой замысел доносчиков и, оставив без внимания домогательство, Высочайше поручил митрополиту Булгаку собрать лично, на месте, без огласки сведения о поведении архиепископа Красовского. Митрополит Булгак во исполнение сей Высочайшей воли прибыль в г. Полоцк, вызывал к себе по секрету некоторых настоятелей монастырей, ближайших от города Полоцка, а именно: Махировского иеромонаха Толвинского, Серотинского – иеромонаха Гейкинга и Добригорского – иеромонаха Торосвича; а также из белого духовенства благочинных, именно: полоцкого Ляхтоновича, дризенского – Олефана Плещинского и некоторых других священников не молодых лет, которых расспрашивал устно, и давал им письменные секретные вопросы по всем вышеозначенным доносам. Покончив с ними дело, Высочайше ему порученное, он, митрополит, Иосафат Булгак продолжал, свои дознания таким же образом и в сельском местопребывании архиепископа Красовского в имении Судиловичах Лепельского уезда, допрашивая по секрету и устно, и письменно всех чинов консистории и меня, бывшего инспектора с правами ректора Полоцкой духовной семинарии, давая вид строгой ревизии консистории семинарии, греко-унитской коллегией будто бы ему порученной, которые действительно он и ревизовал; в Судиловичи вызывал он и благочинных, и священников сельских церквей Лепельского уезда, ближайших от Судилович с той же целью. Но как ни искусно вел митрополит Булгак секретные дознания о поведении архиепископа Красовского, прикрывая суть дела ему Высочайшей волей порученного, ревизией консистории и семинарии, весьма не спешно производимою, под личиной преобразования той и другой (это было сказано и в указе коллегии); но все мы каждый поняли дело, особенно когда узнали, что и духовника священника Гринкевича и прочих приближенных к архиепископу Красовскому лиц вызывал он вечерами к себе. И все мы каждый, любившие мудрого архиепископа Красовского любовью постоянной, горевали; думая, что против него делаются страшные подкопы. Выезжающего из Судилович митрополита Булгака я, по поручению архиепископа Красовского, провожал до станции почтовой Клясицкой, отстоящей от Судилович на 84 версты; митрополит приказал мне ехать с ним вместе в его карете и между прочим разговором еще расспрашивал меня и уже с совершенной откровенностью об архиепископе Красовском по сделанным на него доносам и, заметив слезы, катившиеся из глаз моих, сказал: «Не плачь, возлюбленнейший, все показания, я говорю тебе конфиденциально, в пользу вашего архипастыря. Змеи, согретые неприятельским дыханием и выползшие из нор, недолго пошипят, потом спрячутся, низложенные истиной». А я лобызая святительские руки его, омывал их еще более обильными слезами. Добродушный митрополит к утешению моему высказал еще и похвалу мне за отличный порядок по семинарии, найденный им в, оной и за неподдельное усердие и ревность мою по званию богослова ad latus и комиссария, принимавшего участие d некоторых делах по епархиальному управлению, поручавшихся мне архиепископом Красовским. В Клясицах на станции быль ночлег, а на следующий день рано по утру вызывал он в свою спальню местного священника. После же чая мы расстались, как расстаются, прощаясь, любвеобильный отец с сыном.

После возвращения своего в С.-Петербург, он, митрополит, имел аудиенцию у Государя Императора, на которой всеподданнейше представил акт изложения собранных им сведений о Красовском и пояснил устно несправедливость доноса на него. За сим означенные доносы были признаны плодом злонамеренных людей зла и коварства, лжи и клеветы. Вследствие этого и каноник Григорий Лавецкий, от должности асессора коллегии устраненный, возвратился из Петербурга в сельский свой приход в село Нище Себежского уезда Витебской губернии. Но ему, архиепископу Красовскому, секретным указом из духовной коллеги предписано переместиться из сельского местопребывания своего, Судилович, в котором он находился вместе с консисторией и семинарией с 1812 г.: по причине разорения французами резиденции струнской и семинарского помещения в Полоцк, в резиденцию полоцких архиепископов – Струнь, вместе же перевести и консисторию и семинарию в здания, полоцкого по-базилианского монастыря. Предварительно послания к нему указа коллеги митрополит Булгак конфиденциальным письмом своим, поздравляя его с победой над злоумышлявшими ему и уведомляя его, что он получить указ, из коллегии, о перемещении своем в Струнь, советовал между прочим ускорить перемещение свое для избежания неприятностей в будущем от сильных мира сего,... мстящих ему и ищущих погибели его. Это архиепископ Красовский, по своему раздражительному характеру принявший за угрозу, в ответственном конфиденциальном же письме своем к митрополиту Булгаку между прочим выразился крайне резко – оскорбительно для князя Александра Николаевича Голицына, сказав в заключение: «Не убоюся, что сотворит мне человек: civis romanus sum, Caesarem appello».²⁶

Иеромонах Мудрович, бывший секретарем канцелярии митрополита Булгака и чаявший епископства, кем-то в C. Петербурге обещанного ему, подхватив тайно оное письмо, доставил его князю Голицыну, у которого им же и списана была копия с него. Князь Голицын, кипевший неудовольствием за оправдание архиепископа Красовского и ожесточенный означенным письмом возгордившегося победой над замыслом низложить его с кафедры,– в своем раздражении, которое вышло из всяких пределов, и в волнении души своей, обнадежил иеромонаха Мудровича, что архиепископа Красовского постарается низложить с кафедры, лишь бы только поступили вновь какие-либо доносы на него более сильные и на верных данных основанные. После сего подстрекнутые монашествующие базилианского ордена, а впереди всех их стоял и действовал архимандрит Полоцкого Борисоглебовского монастыря Изаиаш Шулякевич²⁷. также искатель епископства; враг православия и всего русского, совместно с латино-польской партией, они обдумали новый план злостной клеветы на погубление архиепископа Красовского для спасения унии и осуществили свой план. Вот как было ведено это темной силы дело.

Архимандрит Шулякевич, держа себя в стороне, действовал с напряженными усилиями чрез пьяниц-монахов Борисоглебовского и Ушачского монастырей и чрез папистов-шляхт бездомных, прогнанных из имений архиепископских, бывших экономами (в Судиловичах, Дзвоне и Гутове), за воровство и разврат. Монахам, конечно, пьяницам или развратной жизни, Борисоглебовского и Ушачского монастырей дозволено было отлучиться из монастырей по своим нуждам в означенные (семинарские) имения, бывшие в непосредственном распоряжении архиепископа Красовского, в сотовариществе с упомянутыми прогнанными из оных имений экономами Пузиновским и Белявским. Эти негодяи монахи и бывшие экономы, подружившись с некоторыми пьяницами же и ворами крестьянами, пируя с ними днем и ночью на счет сказанных монастырей без помехи, пользуясь перемещением архиепископа Красовского в Струнь, именуя его тираном и разорителем крестьян, и кружкой водки крепкой, одна за другою, распаляли и ненависть их к нему и замысел выйти из крестьянства на волю. Бывшие экономами шляхтичи имели уже заготовленное прошение от имени упомянутых крестьян к министру внутренних дел, которое потом подписали за всех крестьян три лица из среды оных. В прошении оном выразились четыре следующие обвинения: а) что архиепископ Красовский тирански обходился с ними, наказывая кнутом до ста и больше ударов за малейший проступок крестьянина бедного; б) что сажал в колоду или налагал на ноги и руки тяжелые железа, и, в таком положения держал по нескольку дней голодных и изнеможенных; в) что разорил до крайности всех крестьян противозаконными поборами и работами сверх барщины; г) что отдал молодых людей из среды их в солдаты за имения других помещиков и деньги, полученные за них от тех господ забирал в свою пользу. Вслед за этим прошением послали и от себя жалобу выше упомянутые шляхтичи польские, бывшие экономами (и выгнанные, из имений за воровство или пьянство и развратную жизнь), будто бы архиепископ Красовский удалил их каждого от должности экономской за то только, что они, боясь Бога и страшась строгой ответственности: по законам, отказывались наказывать крестьян так, как приказывал лютый архиепископ, и не принимали строгих мер ко взысканию с крестьян, налагаемой им на них противозаконной дани и не заставляли их работать сверх барщины (1822 г.)²⁸.

Мощный вельможа, дышавший злобной местью, князь Александр Николаевич Голицын, пользуясь такими вымышленными страшными обвинениями архиепископа Красовского, устроил самый быстрый грозный делу ход. Исходатайствовано Высочайшее повеление о предании архиепископа Красовского суду и об устранении его от управления имениями и епархией Полоцкой, с поручением первых управлению комиссии, а последней архимандриту Полоцкого Борисоглебовского монастыря, в звании администратора оной, Изаиашу Шулякевичу, и о назначении наистрожайшего следствия посредством губернского начальства.

Вдруг составлена была следственная комиссия из лиц латино-поляков, под председательством уездного предводителя дворянства и при стряпчем римско-католического же исповедания. Благородная комиссия, в угоду своему министру, впавши в поздний вечер в резиденцию Красовского Струнь, опечатала все его движимое имущество. Полоцкий уездный стряпчий Петр Кулеша остался в Струне ночевать, но не спя всю ночь, обходил дом и все кладовые с сотскими и десятскими, наблюдая, чтобы не вывезено было чего-либо; а в наступившее утро, собравшиеся члены комиссии, описали в присутствии моем и главноуправляющего архиепископскими имениями Малевича, женатого на родной племяннице Красовского (по сестре), урожденной Васильевской, а затем наложено на все имущество и запрещение.

Пораженный такой наглостью, бедный страдалец, архиепископ Красовский, едва двигавший свой ноги, предав себя всецело воле Божией, не хотел быть свидетелем горьких для него действий людей зла и коварства, и потому всеподданнейше просил, чрез посредство митрополита Булгака, Государя Императора дозволить ему иметь местопребывание, впредь до окончания дела, в C. Петербурге, на что и последовало Всемилостивейшее разрешение. Получивши о сем указ из 2 департамента коллегии по унитским делам, велел мне прочитать оный; по прочтении которого с тяжёлым вздохом сказал мне: «Dilectissime fili!²⁹ Надеюсь, что ты не оставишь меня в настоящем моем тяжком положении и поедешь со мною в C. Петербург». Заявивши ему полную готовность поплакать и потужить вместе с ним, я просил по начальству уволить меня от должности инспектора Полоцкой семинарии. Мы и отправились в скором времени в столицу. Едва разместились мы в наемной квартире, как прибывший к нему, архиепископу Красовскому, митрополит римско-католических церквей Богуш Сестренцевич, сочувствуя горькой участи его, предложил ему помещение с полным содержанием в своем доме и настоял на том, что архиепископ Красовский радушно, в глубоком чувстве благодарности, принял предложение. Тут я первый раз услышал, что и он, митрополит Сестренцевич, подобно архиепископу Красовскому, тяжко страдал от козней своих монахов иезуитов.

Удивляться надобно, что сей мудрый митрополит латинский оказывал постоянно явные знаки высокого своего уважения подсудимому архиепископу. Часто посещал его и наш митрополит Булгак³⁰.

Чрез несколько недель после приезда нашего в C. Петербург архиепископ Красовский имел аудиенцию y Государя Императора Александра Павловича, долго продолжавшуюся, во время которой Красовский представил на вид Его Величеству все злостроения монахов базилианов (начиная с 1799 т.) ко вреду православия в Белоруссии и преданных оному архипастырей, и то, что он страдает за то же самое, за что страдал предместник его архиепископ (потом митрополит) Лисовский; и что они, базилиане, в дружной коалиции с латино-польской партией имеют везде сильную для своего замысла подпору, что замысел этот заключается по духу латино-польской партии в том, чтобы, во что бы то ни стало поддержать в Империи унию, следственно и низлагать с кафедр архиереев, преданных православию и России; что в видах своих выставили уже они и двух кандидатов на кафедру Полоцкую, именно: нынешнего администратора Полоцкой епархии, Полоцкого Борисоглебовского монастыря архимандрита Шулякевича первым, а иеромонаха Мудровича, состоящего в должности секретаря канцелярии митрополита Булгака, вторым, о которых заготовляется и всеподданнейший доклад Вашему Императорскому Величеству, сказал Красовский. Энергическое представление архиепископа Красовского объяло всю душу благословенного Монарха, который высказал и несколько слов утешительных для архиепископа Красовского. Все это передал мне Красовский, возвратившись от Государя.

Следствие и повальный обыск производились более года. К счастью архиепископа Красовского на делаемые тайные вопросы помещикам тех уездов, в которых находились архиепископские и семинарские, бывшие в непосредственном владении полоцких архиепископов, населенные имения, о том, в каком положении крестьяне тех имений и какое было управление ими,– все до единаго отвечали, что крестьяне архиепископские не бедствовали от недостатков или притеснений и управлялись так, как управляются лучшими помещиками крестьяне помещичьи, получая вспомоществование во всех случаях действительной нужды их от архиепископа, как и помещичьи от владельцев своих.

В это самое время совет Виленского университета избрал меня вторично в префекты Виленской Императорской семинарии, и я вызван быль (1824 г.) по распоряжению высшего начальства на предназначенное мне место с возведением в кафедральные каноники.

Вскоре потом в Вильне я получил утешительные для меня сведения о том, что по рассмотрении в министерстве повального обыска и следственного о Красовском дела и по решении оного во 2 департаменте духовной коллегии³¹ он, Красовский, был совершенно оправдан и Высочайшей волей возвращен на Полоцкую кафедру со славой и честью; но по нежеланию его, Красовского, оставаться на этой кафедре, среди тьмы людей зла и коварства, злоумышляющих ему, Высочайшей же волей, согласно его просьбе, назначен он 1824 года на кафедру Луцкую, с правами и преимуществами, усвоенными званию архиепископа. Но там, где надеялся он найти для себя спокойствие, постигла его чрез два года нечаянная смерть в Жидичинском монастыре ордена Базилианского. Базилиане, для которых как и для иезуитов, все средства были хороши, отравили его и в тот же самый день предали смертные останки Красовского земле.

После перемещения архиепископа Красовского в епархию Луцкую, Полоцкой управлял перемещенный оттуда Луцкий епископ Иаков Мартусевич. И когда Луцкая епархия лишилась доблестного архипастыря, архиепископа Красовского, то и ей управлял он же, епископ Мартусевич; но не был удостоен сана архиепископского. По истине нельзя не назвать мудрым такого распоряжения о епископе Мартусевиче, не возведенном в Полоцкого архиепископа. Я скажу не обинуясь, что он был по образу мыслей и направлению самый опасный для дела воссоединения греко-унитов с православно-восточной кафолической церковью. Он, и временно управляя епархией Полоцкой, уничтожал уже введенные греко-восточные обряды в церквах и возобновлял в них нововведения латинские, даже в самом кафедральном Полоцком соборе. По его идее только одна римско-католическая церковь, а с ней и римско-унитская, была истинной Церковью Христовою. Но Промысл Божий не попустил ему продолжать во вред православию; он умер в начале 1888 г. за смертью его, немедленно Высочайше пожалован Полоцким архиепископом митрополит Иосафат Булгак, епископ Брестский.

Архиепископ Полоцкий митрополит всех греко-унитских в Империи Российской церквей избрал меня, бывшего в звании соборного протоиерея асессором греко-унитской духовной коллегии, и занимавшегося в его собственной канцелярии (сверх занятий в коллегии) делами и снискавшего у него особенное доверие, – и с Высочайшего Государя Императора Николая Павловича соизволения командировал меня в свою новую архиепархию для благоустройства оной по части, относящейся к духовенству и церквам, и для принятия в его владение имений архиепископских, с данным мне на то полномочием, снабдив меня архипастырской грамотой³².

Вот она: «Мы, греко-унитских в России церквей митрополит, будучи именным Его Императорского Величества Всемилостивейшего Государя нашего Николая Павловича Высочайшим указом, данным правительствующему сенату 2 дня сего месяца и года назначены Полоцким архиепископом, по случаю смерти управлявшего епархией преосвященного епископа и кавалера Иакова Мартусевича; и находясь по должности председателя греко-унитской духовной коллегии в невозможности отправиться ныне в город Полоцк, для учинения на месте зависящих от нас распоряжений к благоустройству по части относящейся к духовенству, равно как и для принятия в ведение и непосредственное наше управление имений полоцких архиепископов, извещая подчиненное нам духовенство об отеческом Всемилостивейшем попечении августейшего Монарха, не оставившего епархию без местного пастыря с званием архиепископа Полоцкого, спешил привести вышеозначенное в действие чрез избранного нами его высокопреподобие господина полоцкой архикафедры соборного протоиерея, асессора греко-унитской духовной коллегии, доктора богословия Василия Лужинского; за последовавшим на сие Высочайшим соизволением, в лице нашем командированного и от нас сим уполномоченного с тем, чтобы он, прибыв на местопребывание Полоцких архиепископов в город Полоцк, именем нашим объявил о сем духовной консистории, правлению епархиальной семинарии и всем управителям по имениям Полоцкого архиепископства, и именно его преподобию иеромонаху Флориану Буковскому, имеющему доселе в своем управлении выше означенные имения, и чтобы к исполнению возложенных нами на него обязанностей, как по части относящихся к нам по управлению духовенством, так в особенности касательно принятия от имени нашего имений Полоцкого архиепископства, управления и распоряжения оными впредь до дальнейших наших по сему предмету постановлений немедленно он, господин протоиерей Лужинский приступил. С сим вместе поставляем в обязанность всем вообще и каждому в особенности, по части своей, с ним же его высокопреподобным (высокопреподобием) соборным протоиереем, асессором греко- унитской духовной коллегии, доктором богословия Василием Лужинским, как от нас уполномоченным, в случае нужды сноситься и в своих потребностях объясняться, а равно во всех отношениях и случаях по его требованию ему со стороны своей вспомоществовать, так чтобы мы, архипастырь, могли иметь самые точные сведения и пояснения, необходимо нам нужные для приведения в надлежащее исполнение всего того, что к нам в нынешнем звании нашем относиться может. Тем же самым мы желаем и сим обязуем повиноваться и быть с почтением к посланному от нас оному господину Лужинскому – каждому в особенности и вообще по принадлежности. Сие наше с полным доверием препоручение, с приложением нашей печати, собственноручным подписанием утверждаем. – Дан в столичном городе С. Петербурге. 1833 г. апреля 30 дня.» – На подлинном подписано: «Митрополит Иосафат Булгак».

С этого времени богоугодное дело воссоединение греко-унитской в Империи церкви с православной и мои к успеху его стремления и действия нашли крепкую опору в митрополите греко-унитских церквей архиепископе Полоцком Иосафате Булгаке, – особенно же опиралось оно, по особому стечению обстоятельств, на крепкую руку епископа Литовского и деятельного члена греко-унитской коллегии Иосифа Семашки. Правда, что для него епископа Иосифа Семашко многое двумя архипастырями, Лисовским и Красовским, было приготовлено. Стоило только надлежащим образом воспользоваться ему теми благоприятными для воссоединения духовенства и народа в Литве и в Белоруссии и Волыни обстоятельствами нашего времени. Но, чтобы вести это дело и возводить к успеху, ему, преосвященному Иосифу, предстояла в самом начале задача, от удачного разрешения которой зависел успех. Для вероятности преуспеяния, ему нужно было сначала обладать вполне душей и сердцем маститого старца председателя коллегии, Полоцкого архиепископа митрополита Иосафата Булгака, благотворно и могущественно влиять на него и руководить его во всем, касающемся успеха относительно будущего общего воссоединения греко-унитской церкви с православной. Впрочем он, преосвященный Иосиф Семашко, изучил и твердо уразумел из ясных и положительно верных устных рассказов вышеупомянутого архиепископа Полоцкого Иоанна Красовского, жившего тогда по своим делам долго в С. Петербурге (1822–1824 г.).

Итак он епископ Семашко взялся энергически сначала за дело разрушения грозной силы ордена базилианов, бывших всегда великой помехой доблестнейшим архипастырям Полоцкой архикафедры Лисовскому и Красовскому и постоянно злоумышлявших так или иначе низложить их с архикафедры Полоцкой, а митрополита Кохановича с кафедры Луцкой за преданность православию сих святителей. С этой целью и испрошено было 1828 года, чрез посредство митрополита Булгака, Высочайшее Государя Императора Николая Павловича соизволение: а) На упразднение многих базилианских монастырей в Белоруссии, Литве и Волыни, c назначением одни – под помещение духовной семинарии и уездных училищ в Литве и училищ (семинария существовала уже с 1808 года) в Белорусской епархии³³, другие – под помещение причтов, и с передачей недвижимых имений монастырских в Литовской епархии в пользу семинарии, училищ и церковных причтов и приходских училищ, долженствующих существовать при монастырских церквах; б) на подчинение базилианов непосредственной власти в иерархическом порядке епархиальных архиереев с упразднением монашеских капитул и провинциалов, управлявших самостоятельно и полновластно монастырями и монашествующими. При таком устройстве базилиане разом потеряли и свою силу и свое значение. Все это быстро приведено в действо. В одной только Белорусской епархии из 35 монастырей упразднено 16, с назначением одних под помещение духовных училищ, а других – под помещение церковных причтов с приходскими школами и с обращением монастырских некоторых церквей на приходские³⁴. Все вышеозначенные монастыри владели имениями, большей частью населенными крестьянами от 500 до 2000 душ, а самые бедные из них – от 100 до 200 душ, с значительными капиталами, от которых получались исправно в пользу монастырей проценты по семи со ста.

Тем же Высочайшим указом 22 апреля 1828 года, по примеру духовной коллегии, управляющей делами римско-католической церкви в России, учреждена особо духовная же коллегия греко-униатская, под председательством митрополита униатских в России церквей Иосафата Булгака. При том было Высочайше воспрещено полякам, римским-католикам, вступать в монашество базилианское.

Но дабы в будущем не встретилось помехи в деле воссоединения и со стороны епископов других епархий, которые могли бы быть возводимы в этот сан из среды дворян, по происхождению поляков, а по исповеданию римских-католиков, определено греко-унитской духовной коллегией, с согласия председательствующего в оной митрополита Иосафата Булгака, уменьшить на половину и число греко-унитских епархий³⁵, и на это было испрошено Высочайшее соизволение. И так из четырех епархий, именно: архиепархии Полоцкой и епархии Луцкой, Бржеской (Брестской) и Виленской, составились две только епархии под наименованием: Белорусской и Литовской. К первой причислены все монастыри, церкви и духовенство семи губерний: Волынской, Подольской, Киевской, Херсонской, Могилевской, Витебской, Курляндской и Минской (в шести уездах; Дисненском, Борисовском , Игуменском, Речицком, Мозырском и Бобруйском), а к последней‹ перечислены все монастыри и церкви с причтами и приходами бывших двух епархий: Бржеской и Виленской.

Но ускорению дела воссоединения более всего и паче всего послужило: а) осуществление идеи митрополита Лисовского не допускать к восприятию архиерейского сана никого из среды базилианского общества, и б) изъятие греко-унитской иерархи и духовной коллегии из-под ведомства министерства внутренних дел и подчинение ведомству одного обер-прокурора Святейшего Синода, графа Протасова, с такими точно правами и отношениями его, прокурора, к греко-унитской духовной коллегии, с какими он был к Святейшему Синоду, что и последовало в начале 1837 года.

Теперь приступаю к изложению моих деяний на пользу православной Церкви в Белорусской обширнейшей епархии, на которую Промысл Божий избрал меня в деятели.

1833 год. 1833 года апреля 30 дня, быв командирован в сказанную епархию с самым обширным полномочием от высокопреосвященнейшего моего архипастыря, выраженным в означенной выше грамоте, я немедленнейше приступил к точному исполнению данного мне по части, к духовенству относящейся, весьма важно поручения, которое предварительно было мной в столице хорошо изучено. Сначала я посвящал все время строгой ревизии Полоцкой духовной консистории и семинарии старался уразумевать образ мыслей, направление и характер членов консистории, начальников и наставников семинарии. В это же время настоял я в консистории на том, чтобы из оной без малейшего замедления даны были надлежащие указы всем настоятелям монастырей, протопресвитерам, благочинным, а чрез них и священникам в пределах Белорусской епархии, с буквальным прописанием грамоты архипастыря – митрополита Иосафата Булгака, дабы всему духовенству было в скором времени известно и высокое мое назначение и власть моя над ним.

Живя в Струне – местопребывании полоцких архиепископов в верстах шести от города Полоцка, я сначала вызывал к себе поодиночке членов консистории, начальников и наставников семинарии таких только, y кого не был затемнен ум традиционной враждой и предрассудком, препятствующими даже заглянуть, в православное учение, для собеседования с каждым из них порознь о деле воссоединения. Все эти лица, были образованные.

Находившийся постоянно при мне в Струне иеромонах Флориан Буковский, человек дельный и на все способный, имевший доселе в своем управлении имения архиепископские в звании прокуратора и приготовлявшийся к передаче мне с строгим отчетом этих имений, обратил на себя все внимание мое. Я и позаботился об уловлении его в сети апостольские, предвидя в нем надежного пособника себе в деле общего воссоединения; и первую, самую искусную атаку удачно сделал на него, Буковского, который, хотя и был до поступления в монашество ордена базилианского римско-католического исповедания, но признавая и чистоту учения православной Церкви, не питал вражды к ней, потому речи мои столько имели влияния на него, что он наконец добровольно согласился присоединиться к Православию вместе с архипастырями и дал обязательную в том подписку с благородным словом, содействовать мне в деле этом по мере возможности. Это была первая дорогая для меня находка. Вслед за ним, потом вняли речам моим и выдали подписки: вице-официал консистории протоиерей Иоанн Конюшевский и профессора семинарии Константин Игнатович, Иосиф Лукашевич и Иоанн Глыбовский. Все они окончили университетские науки в Виленской главной Императорской семинарии, – Конюшевский, с ученой степенью кандидата, Игнатович удостоенный степени доктора, а Лукашевич и Глыбовский – степени магистра богословия. Они и были потом сотрудниками моими в деле воссоединения.

Поставив себе непременным правилом привлечь к тому из среды сельского духовенства на первый раз только благочинных и некоторых священников в епархии и действовать с величайшей осторожностью, облекая намерения в величайшую тайну, и имев в виду данное мне прокуратором Буковским слово содействовать мне в этом моем предприятии, я приступил к принятию он него сказанных имений, начиная с Хороброва в Дризенском уезде. Вызываемые в Хороброво, избранные священники, поодиночке каждый, сначала исправляющий должность дризенского благочинного священник церкви села Боркович Иоанн Никонович, потом один за другим священники ближайших церквей: села Тоболок, села Боровки и села Прудзинок, священники эти, вразумленные мною, при влиянии на них иеромонаха Буковского, в чистоте учения и верования православной Церкви, изъявили согласие присоединиться к ней при общем воссоединении греко-унитов с православной восточно-кафолическою Церковью и, в удостоверение сего выдав каждый собственноручную подписку, обязались действовать с осторожностью в словах и на прочих священников, узнавая характер и образ мыслей их, и о последствии своих дознаний мне доносить по секрету репортами в собственные мои руки³⁶. Так поступал я и при приеме в Полоцком уезде Струнского и Тупицкого имений. И здесь вызывал я к себе поодиночке двух благочинных Обольского и Полоцкого и нескольких священников, которые вместе м своими благочинными, вразумленные и доведенные до полного сознания правоты учения православной Церкви, под влиянием на них упомянутого Буковского, подражая примеру которого и они выдали каждый секретно обязательные подписки в своей готовности присоединиться в свое время к Православию. Всего взято подписок 8. А церквей приходских с кафедральным собором было в обоих благочиниях Полоцкого уезда тридцать четыре³⁷.

Покончив дела свои в имениях Струнь и Тупицы в Полоцком уезде, я, не теряя времени, поспешил и в Витебский уезд для принятия в мое распоряжение и там двух архиепископских имений – Заронова и Гринева от прокуратора иеромонаха Флориана Буковского. И там я пользовался благоприятствовавшими мне обстоятельствами и условиями той местности, чтоб подействовать без помехи с чьей-либо стороны на духовенство. И потому туда и вызывались мною некоторые священники, более известные, по одиночке. Сам же я непосредственно и вразумлял и наставлял с любовью каждого в присутствии того же Буковского, направляя ум и сердце их к Православию. И благодарение Богу, они числом пять изъявили свою готовность каждый порознь присоединиться в свое время к оному, в удостоверение чего выдали мне и подписки собственной их рукой написанные³⁸.

После окончания моих занятий, относящихся до имений Зароново и Гринево, а по части и до духовенства, я прямо отправился в Могилевскую губернию для осмотра имений, Онуфриевской архимандрии принадлежащих и владеемых митрополитом Булгаком, а именно: в имение Шарово и Старжино, в Бабиновицком уезде находившиеся, и взял с собой моего доброго и надежного сотрудника Буковского.

В Шарове ожидал уже меня родственник митрополита Булгака, управлявший этими архимандричими имениями, г. Корсак, который привез от митрополита, письмо на мое имя. В письме этом выражалась убедительнейшая просьба Его Высокопреосвященства, чтобы я принял в мое распоряжение, и архимандричие имения от г. Корсака. Сколь ни трудным было для меня это новое поручение, но я в глубоком чувстве преданности своей святителю митрополиту Булгаку с благоговейной покорностью согласился верно и точно исполнить оное. И г. Корсак приступил, немедленно к передаче мне по инвентарям и описям имений Шарова и Старжины с их движимым имуществом. По принятии их, при посредстве иеромонаха Буковского , надлежащим порядком я назначил уже от себя управителя этими имениями, снабдил его надлежащей инструкцией. За сим г. Корсак отправился в Мстиславский уезд в архимандричье имение Павловичи, а мы еще остались здесь по делу важнейшему, относящемуся к духовенству Микулинского благочиния, и нисколько не теряя времени, потребовали сюда благочинного священника церкви села Погосьцища Иосифа Клодницкого. Сей благочинный, человек довольно образованный, выслушав наши речи благодушно, следуя примеру иеромонаха Буковского, которого подписка вместе с другими были ему Клодницкому показаны, изъявил и свое согласие воссоединиться с православной, восточно-кафолической Церковью при общем присоединении к ней всего нашего духовенства и в том выдал собственноручную подписку. Дал и благородное слово уразумевать образ мыслей и характер подведомственных ему священников, с осторожностью в словах и облекая пока в непроницаемую тайну наши намерения³⁹.

Затем поспешили и мы в имение Павловичи Мстиславского уезда, которое надлежащим порядком и принято мной от г. Корсака. По выезде его, Корсака, отсюда мне представился прекрасный случай воспользоваться и здесь местными благоприятными обстоятельствами и условиями уединенной местности и заняться своим делом по части, относящейся к духовенству. Сюда вызваны были: благочинный Чериковского и Климовицкого уездов протоиерей Мартин Глыбовский, старец почтенный и умный, и благочинный уезда Мстиславского священник Богданович, окончивший курс наук в главной Императорской при Виленском университете семинарии со степенью кандидата богословия. С ними провел я почти целые сутки в разговорах, растворенных любовью, о делах упомянутых благочиний: об устройстве церквей и соблюдении в них греко-восточных величественных обрядов⁴⁰ и о прочем. Потом начал я вести беседу о всех христианских церквах, высказывая заблуждения их в большей мере; наконец обращал я особенное благочинных внимание на благоденствующую православную Церковь Российскую и на чистоту учения ее по духу Христову и святых отцев седьми Вселенских Соборов, а так же и на то, в какое жалкое положение попала церковь униатская с того времени, как подчинилась Папам Римским. Тут-то уже я со всей откровенностью высказал пред благочинными, что настало уже нам благоприятное время возвратиться к православной Церкви, матери нашей; и умный протоиерей Глыбовский сказал: «Да ведь об этом думал и заботился митрополит Лисовский, и принимал все меры к осуществлению прекрасно задуманного было им плана по сему предмету». Тогда я сказал: «План тот ныне осуществляется вполне нашим святителем митрополитом Булгаком в Белорусской нашей епархии, а епископом Иосифом Семашко в Литовской, и я надеюсь, что и вы будете участвовать в этом деле святом». Тогда один и другой отцы благочинные отвечали: «Мы готовы». Возблагодарив Бога, я взял от них собственноручные их подписки, которыми они подтвердили добровольное свое согласие на присоединение вместе с архипастырями к православной Церкви, при общем воссоединении с ней церкви униатской в России. За сим поручено им располагать к тому и прочих собратий своих священников, подведомых им, действуя на них с осторожностью в словах, облекая это наше предприятие в непроницаемую тайну.

Теперь предстоял мне самый трудный подвиг, которым нужно мне было подвизаться с лицами монашествующими, особенно с настоятелями монастырей ордена базилианского. Тут-то надобно было приступать к делу своему с ними с твердым знанием всех данных, на которых основано лжеучение Римской церкви: о главенстве и непогршительности Папы и проч. проч. и о несомненной правоте учения православной Церкви. Нужно было убеждать каждого порознь в неосновательности и всей шаткости доказательств измышленных латинскими богословами в угоду гордым Папам; нужно было доказывать, что Римская церковь перестала быть истинной Церковью Христовой после отпадения своего от Церкви Вселенской, изменившая и изменяющая догматы веры Христовой; что Папа есть не более, как патриарх Римский, а не наместник Иисуса Христа и не преемник апостола Петра; что Папа такой же грешник, как и все, и что он не есть и быть не может главою Церкви Христовой; нужно было ясными доводами из Священнописания, истолкованного по преданию, т.е. отцами и Соборами первых восьми веков, удостоверить каждого священномонаха что мнимая непогршительность Папы и привилегии, какие он себе дерзает присваивать, осуждаются самим Господом нашим Иисусом Христом, истинным и единым главою Церкви, в которой наместник Ему не нужен, ни другая глава, что Он Сам может управлять ей без посредства Папы, человека грешника, подверженного преткновениям, и посреди которой Он пребудет до скончания века. Наконец нужно было доказывать и то, что православная Церковь Российская составляет часть Вселенской Церкви, от которой никогда не отделялась, а следовательно истинная Церковь Христова; что Российская Церковь никогда не признавала и не признает Государя главою ее, а напротив старшим сыном и покровителем ее именует его.

С достаточным запасом знания и умения нужного для предстоящей борьбы с монахами базилианами, слепыми по большей части обожателями папства, мы с почтенным и умным вышеупомянутым иеромонахом Флорианом Буковским (он же был и протоконсультором их бывшей капитулы), в сопровождении благочинного протоиерея Мартина Глыбовского, отправились в Онуфриевский в верстах 30 архимандричий монастырь, управляемый тогда (по поручению митрополита Булгака, священно-архимандрита его) иеромонахом Андрушкевичем. Сей иеромонах, преданный Римской церкви, встретил меня пред храмом в латинской комже и стуле (епитрахили). Это быль первый ясный знак его совершенной ненадежности и даже дерзости. По молитве мы приступили к строгой ревизии и наглядно удостоверились в беспорядках и противозаконных действиях Иеромонаха Андрушкевича. Так: престол в главном алтаре нашли мы приподнятым с своего места и с придвинутым, по обычаю латинскому, к восточной стене; на нем служебник униатской супрасльской печати, совершенно примененный к латинскому (мшалу); над престолом на стене латинский реликвияр, а по одну и другую сторону его помещены латинских святых образа Казимира и Станислава. Словом все то, что было незабвенным архипастырем Лисовским устроено по греко-восточному, он, Андрушкевич, уничтожил как в храме, так и богослужении. Оставался только один иконостас, совершенно уже не нужный при нововведениях латинских, господствовавших в сем храме и в богослужениях. Когда поставлялись ему, иеромонаху Андрушкевичу, на вид преступные его действия, и то, какой ответственности он подвергается, тогда с дерзостью он отозвался: «я схизмацких обрядов и обычаев не любил с детства, как и мои родители, быв с ними римско-католической веры». После сего благоразумие требовало уже оставить фанатика в его заблуждении с удалением от должности и преданием суду Полоцкой консистории⁴¹.

Всю почти ночь посвятили мы вразумлению иеромонаха Дымана, бывшего казначеем упомянутого монастыря, с добрым сотрудником своим иеромонахом Флорианом Буковским, имевшим по званию протоконсультора капитулы базилианской сильное влияние на него; и труд наш не остался бесплодным. Он, иеромонах Дыман, убежденный в правоте Православия, изъявил согласие присоединиться к восточной кафолической Церкви при общем воссоединении с ней церкви греко-унитской и удостоверил свое добровольное согласие собственноручной подпиской. За сим передан был в его управление Онуфриевский монастырь надлежащим порядком; а Полоцкой консистории предписано было от меня судить иеромонаха Андрушкевича 3а противозаконные его действия, о чем в то же время донес я и митрополиту Булгаку.

В другом монастыре, именно Пустынском, пошло дело мое удачно: голос мой не быль голосом вопиющего в пустыне. Настоятель оного игумен Косиковский, слушал с смиренномудрием мои речи касательно Римской церкви и пап ее, дерзко берущих на себя божественные свойства или святотатственно верующих, что получили их в наследство, и убедившись в правоте православного учения, он согласился присоединиться вместе с другими и действовать по мере возможности в пользу Православия, а это и удостоверил он собственноручною своею подпиской. С подведомственными ему иеромонахами по его, отца Косиковского, замечаниям еще не время было начинать дело. Поэтому возложена была на него, Косиковского, обязанность подготовлять их с особенной осторожностью в словах. В монастырской церкви, устроенной по греко-восточному еще со временем митрополита Лисовского, богослужение отправлялось по служебнику московской печати с соблюдением восточных обрядов, но поминался папа, как и следовало.

Из Пустынского монастыря путешествовал я с достопочтенным иеромонахом Флорианом Буковским в монастырь Оршанский. Прибыв в оный, я произвел надлежащую ревизию. Ревизию производил днем, а вечер и почти ночь посвящал я расположению ума и сердца о. игумена Соболевского, к цели воссоединения с Православием. Добродушный‚ образованный‚ игумен Соболевский, по происхождению из дворянского сословия, а по исповеданию до поступления в монашество бывший римским католиком, выслушивал со вниманием мои пояснения о неправоте учения Римской церкви касательно привилегий Папы и проч. и проч., иногда и возражал он против учения Церкви Православной, но наконец, был побежден доводами, взятыми из Священного Писания и из учений святых отцов Церкви восьми веков, и стал на прямом пути к истине; и когда он, Соболевский, задумался, тогда в веселом расположении духа, с любезностью, сказал ему почтенный о. Флориан Буковский: «Ну, брат, что долго думать? Давай подписку в готовности своей стремиться вместе с нами к высокой цели, которую преследовали полоцкие архипастыри, святители Лисовский и Красовский, и преследует ныне высшее духовное начальство наше». Ответ был: «Я готов». Между тем доложено, что чай приготовлен. Мы пошли в гостиную, где найден нами был смотритель с наставниками духовного училища, существовавшего при сем монастыре; иеромонах Заблоцкий. О. смотрителю объявлен был день, предназначенный для испытания воспитанников. За чаем разговор быль о разных предметах, не касающийся религий. По выходе смотрителя и наставников училища достопочтенный игумен, поднес мне собственноручную свою подписку, удостоверяющую добровольное его согласие присоединиться к православной восточно-кафолической Церкви. Таким же образом расположил я потом умы и сердца к Православию смотрителя училища, иеромонаха Заблоцкого, и одного наставника Савицкого, которые изъявленное согласие свое присоединиться тогда, когда последует общее воссоединение греко-унитов с православной Церковью, удостоверили каждый собственноручной подпиской.

Так избравший меня на это трудное дело Промысл Божий благословлял мои подвиги в монастырях Пустынском и Оршанском. В сем последнем монастыре успел я вразумить и оршанского благочинного священника Иосифа Щотковского, который, убедившись в правоте учения православной Церкви, и увлеченный примером игумена Соболевского и прокуратора Буковского, изъявил согласие присоединиться в свое время к Православию вместе с другими и дал подписку и обязался всеми мерами, с особенною осторожностью в словах располагать к тому 12 приходских священников вверенного ему благочиния. Затем были мною обревизованы оршанское духовное училище и женский монастырь и пансион в нем благородных девиц, которых обучали, монахини-базилианки. Не теряя из виду еще одного имения полоцкого архиепископства в уезде Копысьском, прозываемого Папин, которое должен был я принять от управлявшего архиепископскими имениями иеромонаха Флориана Буковского в свое управление и распоряжение (где ожидал меня, ревизор тех имений г. Буржинецкий), я из Орши выехал с о. Буковским 20 августа. По прибытии в Папин был тотчас вызван сюда благочинный священник Смолянской местечковой Пятницкой церкви Копысьского уезда Григорий Голынец⁴², в котором сразу я заметил дух нерасположения к Православию. Потому, не открывая ему предприятия касательно воссоединения, оставив его до поры до времени в его омрачении, я принимал в свое управление означенное имение и по надлежащем устройстве его, я и о. Флориан Буковский, мы отправились в Струнь –местопребывание полоцких архиепископов.

В Струне, поручив ревизору Михаилу Буржинецкому составить общую ведомость всему движимому имуществу, найденному во всех имениях архиепископских и отдельно во всех имениях архимандричьего Онуфриевского монастыря, сам я некоторое время занимался делами по епархиальному управлению, в собственной моей канцелярии консистории накопившимися. Между тем, мне нужно было спешить обревизованием монастырей. Итак, покончив важнейшие дела в Полоцке, я произвел ревизию трех монастырей при содействии мне почтенного иеромонаха Флориана Буковского, обращав свое особеннейшее внимание на образ мыслей, направление и характер управлявших оными. Речи мои, растворенные любовью, касающееся обличения в заблуждении папистов, возымели силу достаточную для убеждения в правоте учения православной Церкви. Управлявший временно полоцким Борисоглебским монастырем иеромонах Тараевич и настоятель Махировского в Полоцком уезде иеромонах Толвинский, а так же игумен Вербиловского в Себежском уезде монастыря Игнатий Кулик, окончивший курс наук в Виленском университете со степенью кандидата философии, каждый порознь, дали собственноручные секретные подписки в том, что они согласны последовать примеру архипастырей в деле воссоединения греко-унитской церкви с восточной кафолической.

В монастырь Вербиловский были вызываемы мной с той же целью и некоторые сельские священники Нищанского благочиния и себежский благочинный священник церкви села Дедина Лев Богданович, на которых оказал свое влияние иеромонах Флориан Буковский; и они также почтили мои речи своим вниманием и согласились присоединиться при общем воссоединении греко-унитской церкви с православной восточной кафолической Церковью и удостоверили в том собственноручными подписками⁴³.

Я не стану повторять здесь длинного ряда доказательств, высказанных нами в пользу Православия, которыми побеждались лица, имевшие затемненный ум традиционной враждой и предрассудками. Читатель знаком уже с ними достаточно.

Из Вербиловского монастыря я путешествовал в Невельский и Городецкий уезды. И в этих уездах Бог благословлял мои труды успехом по части, относящейся к духовенству. Так в первом уезде вызванные в дом отца благочинного священники церквей: села Туричина, c. Язна, c. Кубка, выслушав сердечно с своим благочинным мои речи касательно будущего воссоединения, выдали каждый собственноручные секретные подписки, удостоверяющие их добровольное согласие на то.⁴⁴

Из Невельского уезда путешествовал я в Городковский. Здесь также были вызываемы мною некоторые священники в село Хвощно к благочинному канонику Михаилу Копецкому, давшему мне свою подписку, кои, выслушав мои речи и советы сего ученого мужа, также обязались подписками с известными условиями присоединиться к православной Церкви⁴⁵.

Из села Хвощна я поспешил по прямому купеческому тракту обратно в резиденцию архиепископов Полоцких Струнь. Тут я нашел отношение митрополита Булгака, коим он уведомлял о том, что Государь Император Николай Павлович, по ходатайству его святительства, Высочайше повелеть соизволил: быть мне председателем Полоцкой духовной консистории членом правления семинарий с оставлением меня, впредь до распоряжения, и заседателем Греко-унитской духовной коллеги с сохранением получаемого по сему месту мною жалованья, – предоставил мне в звании официала и высшую духовную власть архипастырскою, на имя мое грамотою. Вот она:

«Иосафат Булгак, митрополит Греко-унитских церквей, архиепископ Полоцкий».

«Духовенству белому и монашествующему, также всем верным паствы нашей мир и архипастырское благословение».

«Объявляем властью нашей архипастырскою, что мы, будучи движимы усердием и попечением о благе вверенной нам паствы и желая споспешествовать в удовлетворениях нуждам обширной епархии Белорусской, особенно когда сам, как председатель Греко-унитской духовной коллеги, пребывая в C. Петербурге, нахожусь в отдаленности от епархии, по сим причинам уполномочиваем для исправления должностей духовного начальника на место наше официалом известного нам заслугами и способностями протоиерея Василия Лужинского, назначенного, по Высочайшему Его Императорского Величества повелению, исправлять должность председателя белорусской Греко-унитской духовной консистории, члена правления епархиальной семинарии, которому, сверх выше означенных должностей, властью нашею архипастырскою, коей он повиноваться должен, повелеваем иметь бдительное попечение: во-первых, наипаче о том, чтобы духовенство, как белое, так и монашествующее, утверждая своих прихожан в правилах веры, молило всевышнего Творца о долголетии и споспешествовании в благих намерениях всеавгустейшего Государя Императора Николая Павловича и о благоденствии верных его подданных; во-вторых, наблюдать дабы обряды святой греко-восточной Церкви были соблюдаемы; в-третьих, чтобы духовные, определенные к должностям, в точности оныя исполняли, о нерадивых же или неспособных нам представлять без замедления для замещения их места другими благонадежнейшими и способнейшими, тех, которые науками и хорошим поведением отличаются, к вакантным приходам по возможности определять; преступных же увещевать, а если по увещании не исправятся, предавать суду консистории; приходским священникам менее способным или ослабленным летами способных викариев назначать; администраторов временно к церквам в нужных случаях определять, или в случае сменять и нам о том доносить; кандидатов на приходских священников к вакантным приходам, согласно законному порядку, к нам представлять; праздношатающихся и проживающих без ведома своего начальства и ослушных консисторскому суждено предавать. В-четвертых, кроме сего сей нашей грамотой назначенному нами официалу, высокопреподобному отцу протоиерею Василию Лужинскому, даем власть: церкви или каплицы, вновь построенные или починенные, по соблюдении изданных на сей предмет государственных узаконений, освящать, оскверненные очищать, от всех грехов к власти нашей пастырской и данной нам от святой столицы апостольской относящихся разрешать; и другим священникам сию же власть разрешения в случае нужды давать; сосуды церковные освящать; увольнительные грамоты от оглашения в церквах о браке, так называемые indulta⁴⁶, смотря по обстоятельствам и нужде, бракосочетающимся выдавать; позволения письменные, так называемые aprobaty⁴⁷, на слушание исповеди выдавать; клириков пред посвящением их на священнические степени грамотами, так называемыми instrumenta, снабжать на произведение законным порядком следствия о их урождении, нравах и поведении, что все сие они должны представить консистории, для получения от оной формального о своих способностях к духовному сану свидетельства, так называемого: decretum habilitatis⁴⁸; приготовленных к принято священнических степеней предварительно в науках, принадлежащих духовному сану, испытывать, и тех, кои окажутся способными и не имеющими никаких законных препятствий, к рукоположению нам представлять; В-шестых⁴⁹, за просвещением юношества в семинарии и прочих духовных училищах, в епархии находящихся, прилежно смотреть и оным визитацию чинить; в положение их, образ правления, в приходы и расходы вникать по сил уставов семинарских; в случаях, требующих сношения с епархиальным архиереем, к нам обращаться; В-седьмых, девичьи и мужские базилианские монастыри визитовать, вникать в их дела и управление, так как сии монастыри не изъяты теперь от беспосредственного управления оными местных епархиальных архиереев; в-восьмых, визитацию, церквей и монастырей в случае нужды чинить и мнение о начальствующих духовных, разныя должности по епархии исполняющих, нам представлять; и наконец всем требованиям как начальников гражданских и военных, так равно и всех входящих с прошениями законным порядком на письме удовлетворение чинить; нас о всем уведомлять, а в важнейших предметах ожидать нашего разрешения».

«При чем всему духовенству, как белому, так и монашествующему, особенно всякой власти и всякому начальству епархии нашей Белорусской, нам подведомому, повелеваем: уполномоченному от нас высокопреподобному отцу протоиерею Василию Лужинскому, назначенному нами официалом, должное почтение, уважение и повиновение чинить, к нему в потребных случаях письменно относиться и всеми его распоряжениями и приказаниями руководствоваться и оныя доброхотно исполнять».

«Дана сия грамота уполномоченному от нас официалу Белорусской епархии, отцу протоиерею Василию Лужинскому, в Санкт-Петербурге 1838 г. октября 25 дня, за собственноручным нашим подписанием и приложением нашей печати».

«Митрополит Греко-унитских церквей, архиепископ Полоцкий, Онуфриевский архимандрит, председатель Греко-унитской духовной коллегии и кавалер Иосафат Булгак».

«Секретарь Игнатий Богдашевский».

Между тем и составлявшаяся ревизором Бужинецким общая ведомость наличному движимому имуществу, находившемуся в имениях полоцких архиепископов и в имениях Онуфриевской архимандрии, была уже готова. Поверив оную вместе с бывшим прокуратором имений, иеромонахом Буковским, и подписав, я представил ее высокопреосвященному митрополиту Булгаку. За сим почти каждый день ездил я из Струня то в консисторию, то в семинарское правление с тем, чтобы во исполнение воли верховного правительства, выраженной в грамоте митрополита, давать самый быстрый ход делам в связи епархиального и учебного управления. Пользуясь же сим случаем, я старался более и 6олее уразумевать образ мыслей, направление и характер ненадежных некоторых членов консистории и начальников, и наставников семинарии; и когда я располагал совершить еще свои разъезды по всем приходам, вблизи Полоцка, Лепельского уезда с целью направления умов и сердец священников к воссоединению, получен мною указ Греко-унитской духовной коллегии и отзыв митрополита Булгака, которыми, давая мне знать о том, что Государь Император именным Его Величества указом, данным 6 числа декабря месяца (1833 г.), Всемилостивейше повелел произвести меня во епископа города Орши, викария Белорусской епархии, с предназначением фундуша⁵⁰ Полоцкого Борисоглебского монастыря на мое содержание⁵¹, предписано было мне прибыть в С. Петербург первых чисел генваря месяца 1884 года для рукоположения в архиерея. За тем я должен уже был поспешить принятием в мое владение и распоряжение предназначенных на содержание мое населенных имений (числом до 600 душ) полоцкого Борисоглебского монастыря со всем движимым имуществом в оных от учрежденной консисторией комиссии.

Между тем назначенный в новоучрежденную Полоцкую и Виленскую епархии епископ Смарагд и только что прибывший в Полоцк затеял печальное дело забирать насилием в казенных имениях, при посредстве гражданского губернатора Шредера, немца лютеранина, униатские церкви и обращал народ в Православие, пустив в дело все недозволительные средства к успеху его.

А я 1834 года января месяца 10 дня отправился в C. Петербург с одним священником, протодиаконом и двумя диаконами. С моим приездом к коллегиальному дому, когда доложено о сем высокопреосвященнейшему митрополиту Булгаку, он встретил меня у ворот сего дома с особеннейшим радушием и, взяв за руку, повел в свое помещение, показал приготовленные для меня с приличной обстановкой покои, отделявшиеся залой от покоев его. Было также приготовлено помещение и для моей свиты. Почти вею ночь первую провели мы в собеседовании. На утро подарил мне кусок отличной шелковой фиолетового цвета матери на одежду епископскую, с преподанием архипастырского благословения.

Почти в одно время прибыл и ректор Литовской духовной семинарии, протоиерей Антоний 3y6ко⁵²; который тем же Высочайшим указом назначен епископом викарным Литовской епархии. Он имел помещение y епархиального своего епископа Литовского Иосифа Семашки, члена Греко-унитской духовной коллегии, постоянно по сему званию жившего в С. Петербурге. Тем же указом назначенный вторым викарным епископом Литовской епархии архимандрит Бытенского монастыря, член Греко-унитской духовной коллегии Иосиф Жарский. Он был уже до нашего приезда рукоположен в архиерея высокопреосвященнейшим митрополитом Булгаком с преосвященным епископом Литовским Иосифом Семашко и (за недостатком третьего епископа греко-унитского) с латинским епископом Павловским в церкви коллегии Греко-унитской⁵³.

28 числа генваря месяца я восприял хиротонию архиерейской благодати. Хиротонию совершал митрополит Иосафат Булгак с преосвященными: Иосифом Семашко и Иосифом Жарским, в той же церкви, в присутствии министра внутренних дел Д. Блудова и всех чинов министерства. Все, приглашенные мною к обеденному столу (весьма дорого стоившему мне), почтили меня и после долго продолжавшегося обеда бытностью своей у меня, вместе с г. министром, оставшееся откушать и чай. А Антония Зубко рукополагал во епископа святитель митрополит с преосвященными: епископом Литовским Иосифом, с епископом Жарским и со мной.

Чрез дней 10 потом митрополит Булгак, епископ Литовский Иосиф Семашко, епископ викарный епархии Литовской Иосиф Жарский; я и епископ Антоний Зубко, мы имели счастье представляться возлюбленнейшему Государю нашему Императору Николаю I и услышать от Его Величества приснопамятные слова, растворенные истинно отеческой любовью: «Я рад видеть вас в сане архиерейском и надеюсь, что вы будете радовать меня своею деятельностью на пастырском поприще». Потом, обращаясь к митрополиту Булгаку, изволил сказать, указав на меня: «Ему нужно поспешить в епархию вашу».

Когда мы возвратились от Государя Императора; обожаемый мною митрополит Булгак, прижав меня к сердцу своему, сказал со слезами на глазах: «Ну, мой любезный сотрудник по управлению обширнейшей Высочайше мне вверенной епархией, тебе теперь, после слов Монарха, нельзя долго оставаться здесь, со мной, собирайся в путь». И сняв с себя золотой драгоценный наперстный епископский крест, троекратно осенил им меня, и держа его в своих святительских руках, сказал мне: «Взирая на распятого Спасителя, молись и уповай на Него, – Он, Господь сил. даст тебе силы понести тяжелую ношу скорбей и огорчений на поприще твоего служения», а потом возложил его на меня. Покончив дела в коллегии, касающиеся воссоединения, и подписав вместе с другими заседающими в ней определения оной, я уже должен был оставить столицу, награжденный Высочайшею милостью: Государь Император пожаловать мне соизволил из кабинета драгоценную панагию, осыпанную бриллиантами и камнями.

Возвратившись в город Полоцк последних чисел марта месяца, я был поражен донесением белорусской консистории о том, что почти во всех казенных имениях приходские церкви взяты в православное ведомство и их священнослужители, вытесненные из своих собственных домов, скитаются бесприютные, разоренные и требующие благопопечительного призрения со стороны своего епархиального начальства, в числе коих были и два благочинные, каноник Михаил Копецкий и священник Обольской церкви Маковецкий. Это объяло всю душу мою, и я тотчас же определил их всех на священнические в уездах места вакантные при униатских церквах, а каноника Копецкого при кафедральном Софийском соборе.

В конце апреля месяца поспешил я на дело апостольское в уезд Лепельский, в котором латино-польская партия наиболее влияла на униатское многочисленное духовенство пятидесяти восьми приходских церквей⁵⁴, взяв с собой самого надежного сотрудника, умного, весьма заслуженного каноника Михаила Копецкого, бывшего в высоком уважении y двух архипастырей Полоцкой епархии, митрополита Лисовского и архиепископа Красовского, и y всего вообще духовенства в епархии. Вместе с ним мы, ревизуя церкви, увещевали священников тут же и в них и в собственных домах их словом убеждения каждого в чистоте учения Православной Церкви. И Бог скорый помощник нам, действовавшим на ум и сердце каждого по духу Христову, помог вразумить двух благочинных: бешенковичского, священника бешенковичской Ильинской церкви Можанского, и ветринского, священника села Начи Елиашевича, и 38 во всем уезде священников. Все эти служители алтаря Господня, каждый порознь, доведенные нами то речами, основанными на доказательствах отцев восточной и западной Церкви восьми веков и седьми Вселенских Соборов, то указанием каждому подписок, имевшихся под рукой, благо и монашествующего духовенства и грамоты митрополита Булгака, до полного сознания правоты учения православной Церкви, изъявив по убеждению своему добровольное согласие присоединиться к ней в определенное время, при общем воссоединении, удостоверили каждый таковое согласие свое собственноручными своими подписками, но выразив в оных и условия, обнаруживающие опасность положения их в будущем со смертью старца митрополита и после смены меня и замены православным российским архиереем⁵⁵. Но два благочинные лепельский священник Дворжецкой церкви Точицкий и бабыничский священник Масарской церкви Иаков Никонович, а с ним же протопресвитер священник Чашницкой церкви Захарий Марковский, а с ними и священники числом 15, y которых сильно затемнен быль ум традиционной враждой и предрассудком, препятствовавшим даже выслушать наши речи о православном учении, решительно отказались от присоединения к Православию; потому я вынужденным нашелся упомянутых благочинных и протопресвитера, как ненадежных людей, от должностей ими исполняемых удалить, а на их места назначить благочинными священников вполне надежных и преданных Православию, которым в то же время и переданы были дела по управлению теми благочинными; консистории же белорусской дано было предписание вызывать ненадежных в епархиальный город Полоцк для обучения их исправному священнослужению и обрядам греко-восточным и для служения но служебнику московской печати впредь до моего усмотрения, а вице-официалу священнику Иоанну Конюшевскому, заявившему письменно свою преданность будущему нашему воссоединению с Православием, поручено действовать увещаниями на них и наблюдать неослабно за подходящими к ним соблазнителями, не безызвестными ему.

Сам же я с сотрудником своим, чтоб оградить от соблазнителей и священников церквей, состоящих недалеко от Чашник, на границе Сеннинского уезда Могилевской губернии и Дисненского Минской губернии, мы без огласки поспешили к ним из Лепельского уезда и успели в тех местностях расположить к преследуемой нами цели одиннадцать приходских священников, от которых, каждого порознь, и взяты нами собственноручные подписки, коими обязались они быть верными и преданными делу общего нашего воссоединения; а двух там священников, одного в Сеннинском уезде, верстах в пятнадцати от местечка Чашник в селе Почаевычах, Романовича, а другого в Дисненском – Пршепиорского, мы нашли в болезненном от паралича положении, кои не владели ни языком, ни руками, ни ногами.

Возвратившись в первой половине месяца июня в свое Борисоглебское местопребывание и покончивши дела, накопившиеся в отсутствие мое по управлению епархиальному, я, не давая себе покоя, под видом осмотра и устройства имения архиепископского Заронова, живя в оном инкогнито, вызывал к себе по одиночке оставшихся еще некоторых ненадежных священников в пределах Витебского уезда; а равно и из самого губернского города Витебска для вразумления их Находился здесь при мне и бывший прокуратор имений архиепископских, уважаемый духовенством и преданный мне иеромонах Флориан Буковский, которому поручались мною подписки белого и монашествующего духовенства и вышеозначенная грамота на мое имя митрополита Иосафата Булгака с тем, чтобы оныя предъявлял каждому предварительно увещания; таким образом он подготовлял являвшихся прежде к нему священников к единению с православной Церковью согласно намерениям высшего духовного начальства, а с сим вместе и узнавал образ мыслей и дух каждого, о чем и сообщал он мне, докладывая о каждом. Первым явился ко мне в Зароново Витебско-Задвинский благочинный священник церкви Селют Клементий Клодницкий, окончивший науки y иезуитов, потому y него был затемнен ум традиционной враждой и предрассудком, препятствовавшими ему прошлого года выслушать сердечно мои речи. Священно иеромонах Флориан Буковский, после долгого собеседования с ним, представил его мне. Он в опасности за некоторые беспорядки в его благочинии, сделавшиеся известными мне, теперь уже слушал мои вразумления, сознавая неосновательность учения Римской церкви, а правоту православного учения, затем выразил чистосердечно и сочувствие свое делу воссоединения и выдал надлежащую подписку. За ним являлись таким же образом в Зароново один за другим и некоторые еще ненадежные священники; и они выслушивали сердечно прежде беседу сказанного Буковского, а потом и мои речи, с любовью к каждому порознь простираемые. И каждый из них, изъявляя добровольное согласие присоединиться к православной Церкви греко-унитской, выдавал и собственноручную подписку с известными условиями.

Из Витебского уезда я поспешил без огласки в уезд Суражский с сопутствующим мне достопочтенным иеромонахом Флорианом Буковским, и поместился инкогнито в Тадулинском монастыре⁵⁶, куда вызывались некоторые священники из ближайших сель; а у некоторых нужно было побывать внезапно в собственных их домах, чтобы не дать им времени ослепляться далее традиционным предрассудком и враждой и утверждаться в своем заблуждении подходящими к ним соблазнителями из среды латино-польской партии, дышащей непримиримою враждой и вековой ненавистью к православной Церкви. И много стоило мне трудов вразумление их. Наконец дело мое венчалось успехом при помощи Божьей в отношении к многим священникам.

Впрочем, правду сказать, имело силу, влияющую на них, и архиерейство мое почти с неограниченной властью над духовенством, предоставленной мне архиепископом Полоцким митрополитом Иосафатом Булгаком, с Высочайшего согласия выраженной в грамоте святителя, на имя мое данной⁵⁷.

Всех этих церквей священники с их благочинным священником церкви Тиостанской Сильвестром Заблоцким кандидатом философии, одни вызываемые в Тадулинский монастырь для вразумления, а другие отдаленные от оного в своих собственных домах, смиренно и благодушно выслушивали мои речи, доказывающие правоту учения православной Церкви, и внушения и вразумления, повинились моим требованиям касательно любовного их единения в будущем с православною восточно-кафолическою Церковью, матерью нашею, от которой отторгнуты предки наши насилием; и многие с своим благочинным, каждый порознь, стали твердо на пути к Православию, удостоверив свою надежность собственноручными секретными подписками. А некоторые только из них просили дозволить им подумать, и поручены были они благочинному для вразумления их. И из священно монахов Тадулинского монастыря, один только сильный паписта, старец настоятель оного Сильвестр Буковский, оказался совершенно нерасположенным к Православию. Но три священномонаха с казначеем того монастыря, выслушавшие мои внушения и вразумления, объявив нам свое сознательное сочувствие делу воссоединения греко-унитов с православной Церковью, обязались каждый секретно собственноручными подписками последовать за своими архипастырями. Всем им, и монашествующим и белым священникам, даны надлежащие мною наставления, вполне соответствующие местным тогдашним обстоятельствам и времени.

Из Тадулинского монастыря мы путешествовали по пути проселочному с этим же Буковским в уездный город Велиж, в котором были три каменные великолепные храмы с богатыми иконостасами в них, устроенными еще при митрополит Лисовском, и все граждане его купцы и большая часть чиновников, униатского исповедания. Всех церквей с сельскими состояло еще на лицо десять⁵⁸. Священники этих церквей хорошо подготовленные предварительно нашего приезда достопочтенным старцем благочинным каноником Калинорским (бывшим с архиепископом Лисовским 1798 г. в Иерусалиме), с которыми беседовали мы с каждым наедине в собственных домах их после ревизии церквей и которые с полным сознанием истины и чистоты учения восточно-кафолической Церкви дали свои собственноручные подписки в добровольном согласии присоединиться к Православию в назначенное для того время на известных условиях.

Избегая всякой огласки, но и не желая оставить без вразумления и Витебского градского духовенства, мы, минуя город Витебск, из Велижского уезда чрез Суражский поехали опять проселочными дорогами в вышеупомянутое архиепископское имение Зароново, куда вызывались по одиночке, или по два и по три священники градских церквей⁵⁹, начиная от благочинного протоиерея и кавалера Стефана Клодницкого. С этим протоиереем, обожавшим Римских пап и слепо веровавшим в привилегию владычества их над всеми в мире церквами, потягался я с моим сотрудником до истомления, но наконец своими речами, внушениями и вразумлениями, основанными на доказательствах исторических, на слове Божьем Нового Завета и учении отцев Церкви восьми веков и седьми Вселенских, cо6оров, мы с помощью Божьей привели его до сознательного сочувствия делу нашего будущего, воссоединения. И он протоиерей свое расположение к общему воссоединению и готовность свою содействовать успеху дела удостоверил собственноручной подпиской, заключающей в себе выше означенные три условия. За сим, отпущенный в Витебск, получил от меня словесное приказание высылать ко мне в Зароново по одному или по два-три священника по своему усмотрению с той же целью. На следующий день прибыли сюда высланные им два умные священника градских церквей Задунаевско-Воздвиженской Иосиф Васютович и Богословской Иадор Голембиовский, законоучитель Витебской губернской гимназии. Оба они оставались до сих пор с высоким уважением ко мне, с каким были прежде еще (когда я был инспектором Полоцкой семинарии с правами ректора и комиссарием при архиепископе Красовском, участвовавшим в делах по епархиальному управлению), и оба через два часа были уже моими, удостоверив расположение свое к будущему нашему воссоединению и преданность Православию собственноручными подписками, впрочем с условиями, выраженными в оных касательно бритья бород и проч. Вслед за ними таким же образом являлись и прочие градские священники, по одному или по два, в имение Зароново, которых семь, выслушав сердечно внушения мои и увидев подписки других, по примеру своего благочинного протоиерея Стефана Клодницкого и собратий своих священников Голембиовского и Васютовича, изъявили добровольное согласие присоединиться к Православию при общем воссоединении греко-унитов и удостоверили оное собственноручными подписками. А остальных двух градских священников мало ученых и не молодых лет он, благочинный протоиерей Клодницкий, и не высылал ко мне, заметив в них дух, неблагоприятствующий нашим намерениям.

Возвратившись в Струнь, победивши столь многих священников, я уже спокойно занимался делами, накопившимися в моей собственной канцелярии и подлежащими моему, как епархиального начальника, рассмотрению в Полоцкой духовной консистории и в правлении семинарии.

Покончив важнейшие из оных, я поспешил в наиболее ополченный и окатоличенный уезд Дрисенский, в котором, хотя и было пять священников надежных, давших еще в прошлом году подписки, но относительно других я терял надежду на успех по причине гибельного преобладания там латино-польской партии, державшей в руках своих униатское духовенство; и уповая на Господа, я с энергией взялся там за дело и при всей трудности успел, работая днем и ночью, вразумить одиннадцать священников, которые дали мне собственноручные подписки свои с условием, предоставляя себе право брить бороды, стричь на голов волосы и не заменять своей одежды на рясу после воссоединения с православной Церковью. За тем каждый из сих священников получил от меня нужные наставления, вполне соответствующие местным обстоятельствам. Но три священника не приняли во внимание наших внушений, не приняли и служебников московской печати, а потому они были вызываемы в белорусскую консисторию для обучения священнослужению по греко-восточному обряду.

Из Дризенского уезда мы отправились в монастырь Иллукштанский Курляндской губ. Зельбургского уезда, чтобы захватить и увлечь на свою сторону высокообразованного игумена того монастыря Сятковского. И он на другой день нашего приезда туда был уже при помощи Божией наш. Вызывались в монастырь этот и священники сельских приходских церквей⁶⁰ по одиночке. К счастью мы заметили сразу в каждом из них, что ум их не быль затемнен традиционной враждой и предрассудком⁶¹ и что их благочинный священник Фабиановской церкви Томковид человек умный, и потому каждому из них открывался план будущего воссоединения и взяты подписки сих священников, изъявивших свое добровольное согласие присоединиться в назначенное время вместе с другими к Православию; после чего каждый, со вниманием выслушавший мои речи, дал и свою подписку, написанную собственной рукою. Порадовал и утешил меня в одно и то же время разумным своим вниманием к моим внушениям и настоятель Якубштатского монастыря Блыщинский, быв вызван в Иллукштанский монастырь, который так же дал подписку.

Так удачно совершив свое дело по части от носящейся к духовенству, не производя ревизии упомянутых двух монастырей, мы поспешили в город Полоцк. Здесь, отпустив уже о. Флориана Буковского в Тадулинский монастырь, я представил его митрополиту Булгаку, как особенно деятельного и усердного мужа, ходатайствуя о назначен его игуменом настоятелем Тадулинского богатого монастыря на место престарелого там настоятеля Сильвестра Буковского.

После сего, истомленный столь долго продолжавшимися разъездами по уездам от церкви до церкви и не легким делом, я и не выезжал уже в епархию некоторое время, но часто однако же заседал в консистории и семинарском правлении, выезжал только иногда в свои имения Борисоглебские для осмотра и устройства экономической части. Между тем прихожане витебской Богословской и других градских церквей вошли ко мне с прошением, всеми ими подписанным, прося о том, чтобы я освятил лично архиерейским священнодействием устроенный придел в Богословской церкви во имя святой великомученицы Варвары в 4 день декабря месяца, в который братство и все прихожане градских церквей торжественно празднуют память ее с первых дней христианства в Витебске. И я, согласно их благочестивому желанию, поспешил туда со свитой. Все граждане города Витебска со своим духовенством и с хоругвями встретили меня на Полоцко- Витебской заставе и сопровождали до дому моего помещенья, вблизи генерал-губернаторского дома, и не прежде отошли от меня, как по получении каждым архипастырского благословения, Декабря 3 дня я отслужил соборне всенощную в той Богословской церкви и всех присутствовавших и молившихся сам же я и помазывал освященным елеем с раздачей каждому по кусочку и освященного хлеба. А на утро 4 дек. освятил соборне тот придел в сослужении 2 протоиереев и 6 священников, потом совершил божественную литургию и молебен, святой великомученице Варваре. После сего преподавал всем, каждому порознь, по кусочку антидора. А профессором Д. семинарии Иоанном Слиборским, маг. Бог., сказана и проповедь.

Отрадно было для меня видеть то настроение духа витебских униатов чиновников, купцов и граждан, с каким они молились, и то внимание полное любви их, каким почтили меня после тяжких испытаний моих в 9 часов утра того же дня. Не хотелось бы сказать, но нельзя и умалчивать о том, что в это утро случилось со мною. Г. Витебский, Могилевский и Смоленский генерал-губернатор князь Хованский, получив накануне в поздний вечер от православного епископа Смарагда письмо из Полоцка, которым он, в видах близорукой посредственности, настойчиво просил его сиятельство так или иначе не допустить меня 4 декабря до совершения торжественного богослужения и освящения придела во имя св. великомученицы Варвары в Богословской церкви, дабы таким образом умалить значение пред униатами епископа их с целью большего влияния на них православного епископа в деле присоединения их к Православной Церкви, приказал поставить у дверей той церкви жандармов и часть инвалидной команды, после прислал ко мне полицмейстера просить меня о том, дабы я, по особенному стечению обстоятельств, отложил преднамеренное торжественное служение свое в городе Витебске. Но когда в отрез было мною отказано в этом г. полицмейстеру, тогда он дал мне почувствовать, что поставленные при церкви войска не допустят меня войти в оную; а я в волнении души моей энергически ему возразил: «Поставьте целый полк, и я, окруженный тысячами собравшихся людей паствы моей, пройду, вниду в церковь и буду служить к утешению и назиданию их; но кто должен будет ответствовать за могущую случиться катастрофу? Конечно не я, посланный Государем на дело архипастырского служения. Доложите о таковой моей решимости князю Хованскому». По выходе от меня г. полицмейстера являлся и г. гражданский губернатор Шредер с таким же предложением от князя Хованского, который (губернатор), выслушав мои энергические речи и заметив из них, что я на их печальные мысли и желания, опасные своими последствиями для ни же самих, не обращал внимания, оставил меня. И вот, когда я, уже облаченный в мантию, собирался к шествию со славою из своей квартиры в означенную выше церковь, явился ко мне тот же полицмейстер, но уже с отрадной вестью от князя Хованского, что он сам будет присутствовать во время богослужений моих. Он и находился в церкви с своей свитой на моем служении от начала до конца. Потом пригласил меня к обеденному столу и извинился в неразумном действии своем, прося предать все то забвению. И мы примирились: милость и истина сретостася, правда и мир облобызастася.

Но я еще совершил и другое торжественное богослужение в г. Витебске 5 и 6 декабря⁶² по случаю храмового праздника в Свято-Николаевской (за рекой Витьбой) градской церкви по просьбе прихожан ее в присутствии великого множества людей, молившихся и присутствовавших в том храме. Так накануне праздника сего я служил сам с двумя протоиереями и 6 священниками всенощную; сам помазывал св. елеем каждого, и каждому же раздавал по кусочку освященного хлеба. А наутрие совершил соборне и божественную литургию с молебствием после оной. За сим сам же я преподавал крест к лобызанию правой рукой, а левой раздавал каждому из молившихся и присутствовавших по кусочку антидора. – Все видевшие это вне себя были от радости, и многие плакали от той же радости. И на этом богослужении присутствовал с своей свитой и гражданскими чинами генерал-губернатор князь Хованский. Так, Бог в награду за мои страдания дал мне превозмочь делающих мне зло, и я торжествующий победу возвратился восвояси.

1835 года. Епископ Смарагд сменен и заменен епископом более надежным. И частные присоединения униатов, сопровождавшиеся худыми печальными последствиями, по Высочайшему повелению прекращены.

Зная, какое сильное имеют влияние на народ торжественные соборныя богослужения и освящения архиерейские священнодействием, заключающим в себе глубокий‚ сокровенный смысл, и архипастырское слово к народу при сем случае, я от всей души своей желал иметь часто такой случай для себя, где бы то ни было в епархии. И вот преблагий Промысл сам устрояет для меня такой случай в нескольких приходах, униатских Могилевской губ.

В апреле месяце 1835 г. письменно просили моего разрешения на освящение церквей: а) помещица Сеннинского уезда г-жа. Милош – построенного ее собственным коштом в местечке Череи каменного храма; б) помещик Могилевского уезда г. Водзьбун – исправленной им на собственный счет в местечке Головчине одной из двух деревянной церкви, и в) помещик Быховского уезда Иосиф Булгак, родственный митрополиту Булгаку,–возобновленного его коштом в Новом Быхове каменного великолепного храма.

И я, радуясь сему случаю, обещающему преуспеяние делу по части относящейся к духовенству, поспешил поездкой в те местности во свитой моей, взяв с собой духовного самого надежного сановника.

В месяце мае (не упомню в какой праздничный день) освящена самым торжественным архиерейским священнодействием Черейская церковь в сослужении одного протоиерея, бывшаго при мне, и пяти священников. Освятив упомянутую церковь, я отправил сам соборне и божественную литургию, а потом и молебен на площади пред храмом в присутствии великого множества народа, стёкшегося из многих приходов, которому сказано мною назидательное слово, совершенно примененное к понятию простолюдинов. Милосердый Бог, услышав теплые мои мольбы, даровал достаточную силу и речам моим касательно вразумления пяти священников, бывших здесь; все они, убежденные в правоте учения Православной Церкви, высказав свое сочувствие делу воссоединения с ней греко-унитов, удостоверили свою готовность присоединиться к ней при общем воссоединении собственноручными подписками с известными условиями, и получили от меня нужные наставления, вполне соответствующие обстоятельствам и времени, требовавшим тогда величайшего пред народом секрета; а следственно особенной осторожности и их стороны в словах; им между прочим внушалось горячо молиться Богу, чтобы положил хранение устам их и дверь ограждения в них.

Успеху моего с ними дела много помогли и сотни подписок, выданных мне белыми священниками и священно-монахами, которыя я возил с собой, чтоб показывать их духовенству для большей вероятности успеха в том убеждении, что maior pars trahit minorem⁶³. Но наиболее тут помогло преуспеянию дела пояснение им двойственного ложного учения римских богословов о злоупотреблениях и противо-божественных притязаниях Римских пап, но не менее того и давнее знакомство мое с священниками, – с одними, в юности бывшими со мною вместе в семинарии, а с другими с 1820 г., когда я был отчасти начальником их, участвуя в делах по управлению Полоцкой епархией при архиепископе Красовском в звании комиссария его ad latus⁶⁴.

Потом прибыв в местечко Головчин Могилевского уезда двумя днями раньше предназначенного срока для освящения исправленной там Николаевской церкви, я теми же доводами убедил священников двух местечка Головчина церквей, благочинного Гринкевича и Августиновича, и пять сельских, вызванных для сослужения на торжественных архиерейских богослужениях, и принял от них, собственной рукой каждого написанных, подписки. Но мне нужно было для успокоения их целованием креста уверять каждого в том, что представлено будет Высочайшей волей Государя Императора полное им право брить бороды, стричь на голове волосы, носить прежнюю унитских священников одежду, не заменяя оной рясой священников православных, и соблюдать прежние некоторые молитвенные обычаи, не нарушающие догматов Православной веры.

Здесь в местечке Головчине я, утомленный, позволил себе одни сутки отдохнуть. Потом заезжал я в губернский город Могилев с целью попросить лично г. гражданского губернатора о том, чтобы благоволил принять действительные меры к побуждению некоторых помещиков исправить в своих имениях униатские церкви согласно Высочайшей воле. По пути в Новый Быхов я останавливался в селе Баркалабове у быховского благочинного священника Петра Карбовского (выдавшего подписку 1834 г.), весьма надежного и преданного делу общего воссоединения греко-унитской церкви с Православной; и он утешил меня представлением мне четырех подписок, взятых им от священников. В то же время ему приказано было, чтобы священников, отказавшихся от слушания его внушений по сему предмету, обязал он явиться ко мне в село Городище, где я намерен был ночевать у местного священника, для моего личного побеседования с каждым из них; а между тем тотчас же послан мною в село Городище сопутствовавший мне каноник Копецкий с тем, чтобы там предварительно произвел он наистрожайшую ревизию церкви и, пользуясь сим случаем, испытывал образ мыслей, дух и характер местного священника. Прибыв сам в оное село и ночуя у священника, я с трудом убедил гордого слепца в чистоте учения Православной Церкви, и он изъявил добровольное согласие присоединиться к ней в назначенное время, в чем и выдал собственноручную подписку; примеру его последовали и другие священники, сюда вызываемые.

Из села Городища я поспешил в местечко Новый Быхов, где предварительно освящения: церкви приступили мы, не теряя времени к делу с местными священниками, с настоятелем вице-благочинным Константином Мальчевским кандидатом богословия, который за 10 лет назад был‚ профессором нравственного богословия в Полоцкой духовной семинарии, и с его викарием; имея вполне соответствующие цели помещение вместе с бывшими при мне каноником Копецким и благочинным священником Карбовским. Мы всю первую ночь томились, вразумляя сего настоятеля, напитанного традиционной враждой и предрассудком, препятствовавшем ему сердечно слушать наши речи; но наконец успели заставить его сочувствовать делу воссоединения нашего, в удостоверение чего и взяли от него, собственноручную подписку с условиями. Примеру его последовал и викарий, родственник первого, Между тем явившийся ко мне Рогачевского уезда благочинный священник церкви села Городца Вишневский донес рапортом, что и его церковь в местечке Городце и другая в его благочинии в вел Рогине, исправленные и благоустроенные, готовы к освящению; а это для меня было и нужно. Назначив дни для этой торжественности в Городце и в Рогине, я отпустил его, приказав предварить о сем всех прихожан, не только своих, но и тех приходов, ближайших от Городца, из которых должны быть вызваны священники для сослужения в архиерейских по означенному случаю священнодействиях.

Освятивши Быховскую великолепную каменную, прекрасно г. Булгаком на собственный счет исправленную церковь с совершением божественной литургии, а потом и молебствия на площади пред храмом, чтобы весь народ, собравшийся в великом множестве, не могший вместиться в нем, видел торжественность архиерейского служения, и каждый порознь от старого до младенца получил от меня преподаваемое, по принятому мной обычаю, архипастырское благословение с возложением на главу каждого святительских рук. Из всех молившихся здесь людей одни, подходя под благословение, становились на колени, другие ползли на коленях к оному с места, где стояли, и молились.⁶⁵

В доме почтенного помещика Иосифа Булгака я написал обо всем к митрополиту Булгаку и выехал в Рогачевский уезд, за рекою Днепром по левой стороне его простирающийся, в местечко Городец, в сопровождении сего достопочтенного помещика, на его барских лошадях, он и дал мне на все время для моих предстоящих по Рогачевскому уезду разъездов свой экипаж, а мой, потребовавший значительной починки, при мне же отдал мастерам, которые были обучаемы мастерству в С. Петербурге на счет его.

Приехавши в село Городец, я подобно тому, как в Быхове, освятил соборне архиерейским священнодействием, с точным соблюдением греко-восточных обрядов, первую исправленную там церковь⁶⁶, отправил за сим соборне же божественную литургию, потом молебствие на площади пред храмом в сослужении бывшего при мне каноника Копецкого, двух благочинных, Быховского и Рогачевского, и 3 сельских священников; за сим было преподано мной архипастырское благословение народу с возложением рук на главу каждого из молившихся и присутствовавших в великом множестве людей, радовало меня многочисленнейшее собрание народа, стекшегося к моим богослужениям из четырех приходов, но более всего и паче всего меня радовало то, что эти служения, которых он никогда не видал, имели на него благотворное влияние, нужное для подготовления его к будущему воссоединению; о чем народ теперь и подумать не мог и чего не знал до дня совершения оного. Но я, работавший Господеви со страхом, и больше порадовался успеху дела с священниками и о. благочинным. Труды мои, посвященные вразумлению их, не пропали даром: еще благочинный и три священника изъявили добровольное согласие присоединиться в назначенное время к Православию и дали собственноручные подписки. А сам о. благочинный представил мне свою таковую же в Новом-Быхове.

Из местечка Городца я направил путешествие в село Старую Рудню (место рождения моего и моей детской счастливой жизни), чтобы окропить жгучими сыновней любви слезами могилу отца моего в том храме, которого он быль многие лета настоятелем. Собравшееся здесь духовенство со своими прихожанами, встретило, меня по чиноположению, и я припал к могиле, лобызал ее и молился. Между тем началась всенощная, по окончании которой преподано мною архипастырское благословение молившимся, каждому порознь. На утрие совершил я соборне божественную литургию и панихиду о упокоении души родителя моего и полюбовался, глядя ва иконостас, устроенный еще 1800 г. заботой моего отца. Отобедав у местного священника, я в тот же самый день поспешил в село Рогин.

В селе Рогине, где был в то время священником Феодор Малиновский (отец ныне епископа Нижегородского Филарета), освящена мною, церковь самым торжественным образом и отправлены соборне божественная литургия, а потом молебствие на площади пред храмом при соучастии в этих моих священнодействиях каноника Копецкого, двух благочинных и трех священников. И здесь молившихся стеклось великое множество, людей, никогда в жизни своей не видевших архиерейского богослужения. К ним простерто краткое каноником Копецким слово на белорусском языке о глубоком сокровенном смысле, заключающемся в освящении архиерейским священнодействием престола Господня. Потом преподано мною каждому порознь благословение с возложением на главу рук в утешение им.

Только что окончилось все в молитвенных наших действиях, как является ко мне родной старший брат мой Петр Стефанович Лужинский, протоиерей церкви околицы Светилович, с прошением от шляхт и мелкопоместных помещиков, прихожан своих, коим они умоляли меня прибыть в их околицу для освящения архиерейским священнодействием исправленного ими храма, готового к освящению. Как ни трудно было для меня путешествие в сказанную околицу по дурной проселочной дорог верстах в 50 от села Рогина, ноя рушился пожертвовать собой для достижения своей цели. Более и потому еще, что в том отдаленном углу, кроме Светиловичской было еще три греко-унитских приходских церквей, приходы коих также составляла шляхта, а именно: Железники, Громыки и Козловичи.

В Рогине, в самый день приезда моего, священник Малышевский представил собственноручную подписку на первое предложение мое, а на следующий день прибывшие сюда для соучастия в соборных архиерейских богослужениях священники церквей села Ровкович, с. Малынич и с. Малашкович, подготовленные им и местным благочинным к делу воссоединения, явились ко мне с своими подписками, но предварительно заявления сочувствия своего делу просили разрешить их от присяги, данной Папе, и поручиться в том, что будут оставаться до смерти на занимаемых ими священнических местах, не заменяя одежды униатского духовенства на рясу священников православных и не отращивая бород и волос на голов. Получив от меня, на основании грамоты митрополита, разрешение от присяги Папе и будучи удостоверены в том и другом, они дали мне подписки. Потом наставлены они мной, в чем следовало по обстоятельствам времени и условиям их положения в имениях польских панов.

Из села Рогина я поехал в околицу Светиловичи в сопровождении благочинного и родственного мне священника Рогинской церкви Малышевского. Дворяне прихожане Светиловичской церкви встретили меня процессийным ходом от своей церкви, при часовне в двух верстах от околицы Светилович, с хоругвями, который сопровождал священник Железницкой церкви с крестом в руках. И я, вышедши из своего экипажа, возложив на себя мантию по обычаю, встретил ту процессию, прикладывался ко кресту и тою же самою освященною водою, которою окропил себя, окропил почтивших меня такой встречей; за сим таким же ходом возвращались они к Светиловичской своей церкви, а я в экипаже, не снимая мантии, ехал шагом вслед за процессией; при этой церкви брат мой с крестом в руках, встретил меня по чиноположению; собравшимся на другой день после приезда моего священникам других церквей для получения от меня архипастырского благословения приказано было явиться к сослужению в торжественном архиерейском священнодействии по случаю освящения той церкви. – Предваренные о сем прихожане четырех шляхетских приходов, никогда не видевшие архиерейского служения, собрались к оному почти все числом до четырех тысяч обоего пола. В этой епархии не было ни одного помещика поляка римско-католика. В центре этих приходов быль один только помещик небогатый Шкляренко, но по происхождению русский, а по исповеданию православный, а других помещиков отделяли от околиц с одной стороны река Бесед с своими лесами дубовыми, а с трех сторон различных родов леса на большое пространство. Все дворяне имели собственную землю, а некоторые по несколько душ крестьян, от десяти до двадцати пяти. В числе коих гг. Гижицкие, Винчи, Малиновские и Дробушевские были родственны мне по матери. Архиерейское священнодействие при освящении храма, отправление литургии и молебствия на площади пред ним, и преподаваемое архипастырское благословение каждому порознь с возложением рук на главу каждого объяли душу и сердца их. Скажу не обинуясь; что все плакали от радости и положили бы живот свой за меня. Вот какое влияние имело на тысячи душ обоего пола, молившихся здесь. Благодарю Господа Бога, вдохнувшего в душу мою пламенное желание освящать церкви непосредственно самому. Добрый мой спутник кафедральный каноник Копецкий и благочинный протоиерей Вишневский разумно подготовили священников церквей Железницкой, Громыцкой и Козловичской; они, по кратком изложении им мною учения Православной Церкви, не колеблясь изъявив свое сознательное сочувствие делу воссоединения и добровольное согласие присоединиться в свое время к ней с своими архипастырями, дали собственноручные секретные подписки в верности своего согласия.

Покончив дело апостольское в этой стране я разъезжал по прочим приходам в Рогачевском уезде. Первая греко-унитская церковь была в местечке Корме верстах в 70 от Светилович. Десять достопочтенных лиц из дворян и помещиков сопровождали меня до местечка Чечерска, где предназначен для меня ночлег. На следующий день рано поутру, простившись с ними, я отправился в упомянутое местечко Корму в сопровождении благочинного. В Кормянской церкви при осмотре книг, документов и денежных сумм найдены беспорядки. По этому, при всех предрассудках местного священника нельзя было ему стоять долго за унию и Папу. Одного вечера довольно было, чтоб направить образ мыслей его и получить от него подписку в готовности его воссоединиться с Православной Церковью в определенное сему время общего греко-унитов воссоединения. Вызванные ближайших от Кормы церквей два священника, села Хлевно Фома Борейко (ныне член могилевской консистории) и села Болотни-Редутто не могли также устоять при своих предрассудках, когда выслушали речи наши и увидели сотни подписок священнических в готовности их присоединиться к Православию; они дали и свои собственноручные подписки. Оставался только в этой стране один священник церкви села Клинска, куда доехать не было мне никакой возможности. Из местечка Кормы направлен мной путь в Задруцко-Рогачевское благочиние на правой стороне реки Днепра и Друци; и здесь Бог благословил мои труды успехом: подписки шести приходских священников, обязавшихся присоединиться к Православию, взяты. Оттуда возвратившись к упомянутому помещику г. Булгаку в местечко Новый Быхов, я нашел экипаж свой отлично починенным.

Из местечка Быхова я направил свою поездку от церкви до церкви опять в Головчинское благочиние Могилевского узла, где требовалось, чтобы я сам непосредственно действовал своими внушениями на некоторых священников, а так же и в другом Павловичском благочинии⁶⁷. Первый был на пути священник церкви Браковской, имевший затемненный ум традиционной враждой и предрассудком. Но и помучил же он меня. Я более суток не выезжал от него, достигая своей цели, наконец дело венчалось успехом. Ослепленный таким же предрассудком и богатый своим состоянием был в 27 верстах от села Бракова и другой священник церкви местечка Княжиц, имевший местопребывание в самом близком расстоянии от монастыря и костела ксендзов-доминиканов. Его нужно было захватить дома внезапно. Так мной и сделано. Приезжаю к нему в 11 часов ночи со своим сотрудником и местным благочинным и, нисколько не теряя времени, начинаю, вразумлять его, напоминая ему его преступление в непринятии служебника московской печати и в поддерживании во вверенной ему церкви латинских нововведений, и то, какой он подвергает себя ответственности за все это. Почуявший страх, он потом со смиренномудрием слушал сердечно мои речи: о лжеучении римских богословов в угоду гордых Пап, приписывающих себе божественные свойства, о заблуждениях римской церкви, а вместе и о правоте учения православной восточной кафолической апостольской Церкви; притом показаны ему и подписки, выданные многими священниками и благочинными. Он заявил наконец сознательное сочувствие свое святому делу воссоединения греко-унитской церкви с Православной и согласие свое присоединиться к ней в определенное: время, вместе с другими сослужителями алтаря Господня; поклялся служить по служебнику московской печати и уничтожить латинские нововведения в своей церкви. Таким образом взята и от сего священника подписка. Засим мы пошли спать, простив ему проступок его: «милость и суд сретостася, правда и мир облобызастася». Вставши от сна, уже только для вида, чтобы скрыть цель своей поездки, производилась нами ревизия Княжицкой церкви: Затем вскоре, прибыв ко мне ксендз просил (настоятель) сказанного монастыря с почтением, просил и к обеденному столу. Но мне было не до вкусных яств y него; я должен был спешить в местечко Бялыничи, на расстоянии от местечка Княжиц в верстах 15, где было три деревянные ветхие, требовавшие починок, приходские греко-унитские церкви и великолепный каменный латинский костел ксендзов кармелитов, в котором находящаяся чудотворная икона Божьей Матери, привлекала великое множество богомольцев из трех губерний Могилевской, Витебской и Минской и в котором очень часто отправляли чтенные литургии по обычаю латинян и священники упомянутых церквей, принимая участие и в крестных ходах в великие латинские праздники с ксендзами монашествующими кармелитами. Поэтому я совершенно терял надежду на успех своего дела со всеми тремя священниками бялыничских церквей; и удивляться надобно, что, не смотря на все это, я скоро окончил с священниками двух церквей свое дело с желаемым успехом. Вот как это было: посланные мною вперед сопутствовавший мне каноник и местный благочинный священник местечка Головчина Гринкович должны были предварить священника Николаевской церкви Антония Довгялло, что я прямо приеду к церкви, и начать ревизию оной до моего прибытия. Между тем, сделавши ревизить почтенному пршеору⁶⁸ в местечке Княжицах, , и сам я со свитой почти вслед за ними отправился в местечко Бялыничи. Священник упомянутой церкви так потерялся, что встретил меня без колокольного звона и по латинскому обычаю в латинской комже (белая, по колена, шитая богато рубашка) и в латинской стуле (епитрахиль); «Ну, – подумал я, – сам идет в мои руки». Не сказав ему ни слова, тотчас осмотрел я ризничные вещи и утварь, церковные документы и приходно-расходные книги денежные и сумму и нашел довольно значительные беспорядки, чтоб на основании предоставленной мне власти удалить его от занимаемого им священнического места, а с сим вместе и предать его суду консистории, как ослушника верховной власти, которой поставлялось духовенству в строгую обязанность соблюдать греко-восточные обряды и уничтожать нововведения латинские. А для строгого осмотра других двух приходских здесь церквей, Ильинской и Свято-Рождественской, послан был без замедления добрый сотрудник мой вместе с благочинным. Такой внезапный, без всякой огласки мой приезд и осмотр церквей страшно поразили священников-фанатиков. В тот самый день вечером, без всякой помехи, поясняя им всю нелепость верования в непогрешимость Папы Римского с его противобожественными притязаниями и пагубную двойственность учения Римской Церкви, обращал я в то же время внимание и на чистоту учения Церкви Православной. Но уму их, затемненному традиционной враждой и предрассудком, недоступны были вначале мои речи. Заметивши это, я должен был пояснить им то, какой они подлежат ответственности и наказанию за свои действия, и что потому они и предаются суду консистории. Тут же о. благочинному я приказал высылать их немедленно в оную поодиночке, поручив приход высылаемого другому священнику, а им сказал: «Ступайте с Богом, мы в Полоцке увидимся с вами подсудимыми». Вслед за ними пошел и каноник Копецкий с о. благочинным, а я собирался почивать, не приняв ни чаю, ни закуски, предлагаемых мне. Но недолго два священника Ильинской и Рождественской церквей упорствовали: они написали на имя мое собственноручные свои подписки в добровольном согласии присоединиться к Православию в назначенное время, которые сотрудник мой каноник Копецкий немедленно и представил мне, бывшему уже в постели. С благодарностью Богу за успех я встал и потребовал к себе того и другого, чтобы в этот же момент своей радости утешить и их словом любви и мира, и мы дружески поцеловались; а священник Никольской церкви Антоний Довгялло объявил моему сотруднику, что он болен, страдая кружением головы и биением сердца. День Преображения Господня назначен для торжественного архиерейского соборного служения в одной из трех, удобнейшей для сего церкви. Между тем были вызваны благовременно к соборному служению и два священника церквей сельских, ближайших от местечка Бялынич. Им предложено было дело воссоединения и показаны подписки других, вполне сочувствующих оному. Они, умно выслушав мою беседу, заявили свое добровольное согласие последовать примеру их, согласно намерениям архипастырей, в чем удостоверили своими подписками. Теперь и тот, у которого кружилась голова из-за папы и унии, раскаявшийся, повинился и дал таковую же подписку. Заручившись таким образом упомянутыми священниками, мы вели между собой долго еще продолжавшиеся переговоры, заключенные моими наставлениями, полезными для них и для самого дела воссоединения.

Засим августа 5 дня, накануне праздника Преображения Господня, в избранном храме служил я сам соборне всенощную по чиноположению, на которой сам и помазывал освященным елеем каждого из присутствовавших и молившихся с преподанием и освященного хлеба по кусочку каждому же. В самый же день праздника совершена мной соборне Божественная литургия с молебствием на площади перед храмом, после которого преподано было мной благословение каждому порознь с возложением рук на главу благословляемого. Все без исключения, подходившие с благоговением под благословение, по принятому обычаю, становились на колени.

Находя уже для себя весьма затруднительными дальнейшие разъезды по проселочным дорогам, я ускорил обратное путешествие по ближайшему купеческому тракту в епархиальный город Полоцк через местечко Толочин Копысского уезда. Тут я вызвал к себе Смолянского благочинного священника церкви села Озерцы Иосифа Мазовского и священника Старосельской церкви, совершил в Толочинской церкви Божественную литургию соборне при сослужении моего сотрудника в великом деле воссоединения, двух благочинных и одного священника; при сем случае убедил я благочинного и священника, которые также, изъявив добровольное согласие присоединиться к Православию, дали собственноручные подписки, а благочинный обязался при том и располагать к тому подведомственное ему духовенство.

Из местечка Толочина я ускорил поездку свою по купеческому тракту в город Полоцк. Возвратившись из епархии, я занялся делами в консистории, в которой замечены были мной не высланные еще к некоторым благочинным служебники московской печати, и в то же время дано ей было от меня предписание как о высылке без замедления оставшихся в ней тех служебников, так и о том, чтобы вызываемы были из епархии по моему указанию ненадежные священники в епархиальный город Полоцк для обучения их греко-восточным обрядам и не прежде отпускались бы они, как после твердого уразумения оных.

В этом же году г. министр внутренних дел Д. Блудов сообщил митрополиту Булгаку от 29 мая за № 71 о том, что «Государь Император в отеческой заботливости своей о благе всех верных его подданных, обращая постоянное внимание и на особенное положение находящихся в империи униатов, издревле русских по языку и происхождению, всегда изъявлял твердую свою волю, чтобы сия народность их, не изменившаяся в течение столь долгого времени, несмотря на события веков минувших, была во всех отношениях охраняема и поддерживаема в полной чистоте и неприкосновенности от всякого чуждого влияния. С сей целью были соображаемы и распоряжения по устройству Церкви Греко-Унитской. Оными предназначено не допускать в сей Церкви дальнейших произвольных отступлений от сродных униатам обрядов русского богослужения и церковных установлений, устраняя по возможности введенные в оную прежде силой обстоятельств или своевольством частных лиц новости, противные духу сих коренных между униатами установлений Церкви Восточной, предоставленных унии самими буллами римских первосвященников. Дабы вернее обеспечить действие сих распоряжений, а с тем вместе и предупредить недоразумения и пререкания, которые могли бы возникнуть между духовенством, государь император признал за благо учредить особый комитет из духовных лиц греко-российского и греко-унитского исповедания и нескольких светских государственных сановников. Сей комитет, рассматривая предварительно все принимаемые по униатским делам меры, будет наблюдать за точным приведением их в действо, представляя о важнейших на высочайшее усмотрение. Членами сего комитета Его Императорское Величество соизволил назначить Ваше Высокопреосвященство, Высокопреосвященных Серафима, митрополита Новгородского, Филарета, митрополита Московского, и Григория, архиепископа Тверского, греко-унитского Литовского епископа Иосифа Семашко, меня (министра внутренних дел Блудова), генерала от инфантерии графа Толстого, действительного тайного советника князя Голицына, статс-секретаря Танеева и синодального обер-прокурора Нечаева».

И потому в то же время митрополит всех греко-унитских в России церквей Иосафат Булгак сделал со своей стороны независимо от всех прежних по сему предмету распоряжений архипастырское воззвание ко всему белому и монашествующему духовенству Белорусской и Литовской епархий со строжайшим подтверждением о том, чтобы они отнюдь не отступали от православных восточных обрядов и не допускали в своих церквах нововведений латинских, устраняя по возможности и введенные в оных прежде силой обстоятельств, и чтобы все и каждый непременно отправляли Божественную литургию по служебнику московской печати, вознося, впрочем, имя Папы там, где возносят российские православные священники Святейший Правительствующий Синод.

1836 года. – Оставаясь всю зиму на месте, я зорко наблюдал за ненадежными лицами в консистории и семинарии, а именно: за асессором оной священником Иоанном Игнатовичем, за асессором же оной ректором Полоцкой семинарии протоиереем Михаилом Шелепиным, за инспектором семинарии священником Адамом Томковидом и профессором семинарии иеромонахом Копецким. Учредил я и тайный комитет, в состав которого были назначены самые надежные, глубоко сочувствовавшие воссоединению и преданные Православию лица, для которых каждого строго обязательно было следить неослабно днем и ночью за интриганами, и жившими в самом городе Полоцке, и подъезжающими для соблазнения из ближайших уездов соблазнителями, составлявшими коалицию с упомянутыми выше интриганами Михаилом Шелепиным, Иоанном Игнатовичем, Адамом Томковидом и иеромонахом Копецким. Усердные и ревностные члены того комитета вскоре собрали самые положительные сведения о том, что интриганы, поклявшиеся вредить всеми мерами и средствами ходу дела касательно воссоединения греко-унитов с Православием, учредили свое секретное ночное сборище в Полоцке у купца, торгующего разными горячими напитками и винами, еврея Гели; что постоянно ночью собираются они с вызываемыми в Полоцк священниками и сильно действуют на них всеми средствами к удержанию их в унии, слишком ухищренно изрыгают черноту из своей внутренности, запятнывая честь и благочестие митрополита Булгака, епископа Иосифа Семашки, мое и всех бывших на стороне нашей. После этого само благоразумие требовало оставить обольщенных и озлобленных против своего начальства и не сближаться с ними до времени и более благоприятных обстоятельств. Потому предписано мной Полоцкой консистории не вызывать уже ни одного ненадежного священника в город Полоцк и приезжающих сюда высылать тотчас из города Полоцка к их благочинным под строгий присмотр за ними, кои у благочинных же и обучаться должны исправному служению по обрядам и постановлению Греко-Восточной Церкви, а вместе с сим распорядиться об отобрании от священников как принадлежащих собственно им самим, так и церковных служебников униатских, какой бы оные ни были печати.

Постоянно живя в Борисоглебском своем местопребывании, я почти каждый день ездил то в консисторию, то в правление семинарии. Пытался еще вразумить интриганов, твердо стоявших за унию, а именно: ректора и инспектора семинарии, протоиерея Михаила Шелепина и священника Адама Томковида, а также и асессора консистории священника Иоанна Игнатовича, которые волновали священников против благотворных распоряжений высшего начальства. Но напрасно; злой дух объял ум и сердца сих гордецов, ратующих за унию. Сколь ни болезненно было для моего сердца принимать решительные меры со своей стороны касательно сих духовных лиц, долго служивших на своих поприщах, но интересы великого дела и моя верность долгу службы не дозволяли мне долее терпеть творящих зло на занимаемых ими местах. Потому асессора консистории священника Иоанна Игнатовича, как более вредного, я, выезжая летом в Сеннинский уезд Могилевской губ., удалил от должности асессора консистории, оставив его на занимаемом им священническом месте, а асессором в оную определив вполне надежного протоиерея Фому Околовича, кандидата богословия, и донес о сем Греко-унитской духовной коллегии и митрополиту Булгаку с уведомлением о том и Преосвященного Иосифа Семашко. Ректор же и инспектор семинарии оставались пока на своих служебных местах. Но о неблагонадежности и вредности служения их в городе Полоцке сообщено было по секрету в свое время частным письмом Преосвященному Иосифу Семашке для сведения.

В начале июня месяца прихожане Сеннинской церкви Могилевской губернии просили разрешить благочинному Сеннинскому освящение храма; но я, не теряя из виду дела, касающегося духовенства, объявил им, что сам лично приеду к ним для освящения оного архиерейским священнодействием; и вскоре отправился туда со свитой, взяв с собой деятельного сотрудника, верного мне и делу воссоединения каноника Михаила Копецкого. Прибыв в город Сенно, я нашел местную церковь хорошо возобновленную, с приличным в ней иконостасом и освятил оную, а после освящения совершил и Божественную литургию с молебствием на площади перед оной в присутствии чиновников и множества народа молившегося, который стекся из трех приходов. В сослужении был мой сотрудник и два благочинные, Островенский и Черейский, и три сельские священника. Тут я по своему обычаю преподал народу долго продолжавшееся архипастырское благословение. Потом мы отправились на ревизию церквей в сем уезде, при которых более ненадежные находились священники. Всех церквей в этом уезде было 47⁶⁹. А между тем мне сделалось известным, что Сеннинский благочинный священник церкви села Сорицы Квятковский, получивший служебники московской печати для своего благочиния, бросал в присутствии многих на землю назначенный для его церкви Сорицкой, произнося при том дерзкие слова на епархиальное свое начальство, заставляющее служить по оным унитских священников, и что сам никогда его не употреблял. Поэтому мы в то же время туда и поспешили со своим сотрудником и Островским благочинным священником Ходчанской церкви Иустином Климонтовичем, бывшим в сослужении при освящении упомянутой церкви. Здесь на месте осмотренный нами тот служебник найден совершенно испорченным; и уличили его, благочинного священника Квятковского, в сказанных преступлениях достойные веры свидетели. Засим он в то же время удален мной от должности благочинного, а священник Иосиф Виллямович, очень способный и вполне надежный, назначен на место Квятковского Сеннинским благочинным; затем Белорусской консистории предписано от меня отрешить его и от священнического места с заточением в Оршанский монастырь. После столь строгого наказания благочинного, которое было одобрено и высшим духовным начальством, страх объял духовенство того благочиния. Все священники осмотренных нами церквей Сеннинского благочиния слушали мои речи благодушно и, убежденные в правоте учения Церкви Православной, обязались подписками присоединиться к ней, когда настанет время общего воссоединения нашего.

Поистине, нужно было мне на тот раз быть многоочитым, чтобы открыть таинственную переписку врагов воссоединения, священников – бывшего асессора консистории Иоанна Игнатовича и инспектора семинарии Адама Томковида, – с лицами духовными в епархии. И я провидел и открыл ее теперь. Догадываясь, что бывший Смолянский благочинный священник Смолянской местечковой церкви Копысского уезда Григорий Голынец может быть один из тех лиц, я со своим сотрудником и с Островским благочинным и поспешил без огласки в уезд Копысский прямо к сказанному священнику Голынцу. И в самый час приезда нашего к нему мы опечатали шкатулку и конторку, потом дан был ему запрос, какую вел он переписку с бывшим асессором консистории Полоцкой священником Иоанном Игнатовичем и инспектором семинарии Адамом Томковидом. Но когда он утвердительно выразил в своем ответе, что он никогда не был с ними ни в каких переписках, тогда поручил я оо. канонику Копецкому и Островскому благочинному священнику Климонтовичу пересмотреть наитщательнейше все бумаги, какие найдены будут. И не долго копались они: в конторке нашли между прочими письмами частными и секретные письма к нему упомянутых интриганов, которыми убеждали его противиться всеми силами, не колеблясь, делу воссоединения, задуманному епископом Семашкой, слабым митрополитом Булгаком и мной – викарием его, уверяя, что все помещики готовы принять всякие со стороны своей меры и средства к поддержанию унии и защищению священников, верных униатскому исповеданию. По прочтении о. каноником Копецким писем этих священник Голынец, павши на колени, просил прощения. Не желая разрушить спокойствия семейства его, бывшего во все время наших занятий на другой половине дома, я сказал ему: «Поезжай за мной в село Ходче к о. благочинному Климонтовичу, а там посмотрим». Между тем я располагал с отеческой любовью ум и сердце его к общему вместе с другими воссоединению, и предъявлялись ему все подписки, выданные монашествующими начальниками и священниками белого духовенства; наконец ему пояснялось и то, что дело это высшей духовной властью решено и что при противоборстве ожидает его самая горькая доля с семейством. Тут он уже просил со слезами дать ему время подумать. Пожалев полураскаявшегося, я это сделал для него, оставляя до времени при священническом месте и не предавая его суду консистории за неприятие им служебника московской печати. После осмотра церквей, выезжая из местечка Смолян, велел ехать вслед за мной в село Ходче и священникам двух других там церквей, Иоанновской и Преображенской⁷⁰; и приехавши туда, поручив прежде канонику Копецкому и благочинному священнику Климонтовичу вразумлять их и показать им все записки белого и монашествующего духовенства, потом и сам я непосредственно действовал на них увещанием; затем нужные подписки от них взяты. Радуясь такому успеху наших предприятий, мы провели у о. благочинного в дружеских беседах почти всю ночь. Наутро, внушив всем им особенную пока осторожность в словах, да сами они по своему положению среди поляков боялись обнаружить это дело, мы через город Сенно и м. Бешенковичи возвратились в Полоцк.

После сего, не предвидя уже никакой возможности действовать непосредственно самому на духовенство Волынской губернии, в верстах нескольких сот отдаленной от Полоцка, я немедленно предписал настоятелям Тригорского и Овручского монастырей и благочинным сельских церквей бывшей Луцкой греко-унитской епархии упомянутой губернии, а также и благочинному в Херсонской губернии, чтобы они прибыли без замедления в епархиальный город Полоцк и остановились бы у меня в Борисоглебском моем местожительстве.

Но, боясь за священников Подисненского благочиния Дисненского уезда Минской губернии, наиболее ополяченных и окатоличенных, чтобы там не соблазнили многих подходящие к ним соблазнители из партии интриганов, я в легком экипаже, без свиты, поспешил туда на дело апостольское, взяв с собой одного только надежного и преданного мне сановника духовного. При первой на пути Пршебровской церкви священник Флориан Манцевич в пределах этого благочиния встретил меня по обычаю латинян в комже, а на ней латинская стула (епитрахиль). Сильно пораженный такой встречей, принявши это за дерзкую демонстрацию против сделанных коллегией Греко-унитской и особо митрополитом Булгаком по высочайшей воле Государя Императора распоряжений касательно непременного устранения введенных в Греко-Унитскую Церковь новостей, противных духу коренных между униатами установлений Церкви Восточной, я раздрал сверху донизу ту комжу, взяв предварительно честный крест из рук его и отдав бывшему при мне духовному сановнику (к счастью, не было никого здесь при церкви, кроме нас), и пошел в церковь. В ней найдены многие значительные беспорядки. На спрос мой у священника, где служебник московской печати, ответ был: «Я его здесь не держу». По справкам оказалось, что он, спрятав его в кладовой, служил по служебнику униатскому супрасльской печати, который применен наиболее к латинским обрядам на основании определения бывшего Замойского базилианского Собора. Запретив священнослужение священнику Манцевичу впредь до дальнейших о нем распоряжений, я спешил в село Голубичи к другой церкви; но предварительно послал туда спутника своего дать о сем знать священнику оной Иоанну Обуху, не говоря ему о порядке встречи меня, ни того, в каком священническом облачении быть он должен. И что же вижу? И сей священник встречает меня, как и первый, в латинской комже и стуле. «Ну, – подумал я, – много будет священнических вакансий!» Приближаюсь к священнику сему и приказываю ему снять с себя (на паперти) комжу. В сей Голубицкой церкви все устройство латинское и большая половина латинских образов. И я запретил ему священнослужение. И в третьем селе Грегоровичах священник Букинич, подобно первым, встречает меня перед храмом. Тут-то уже я и призадумался! Отрешение каждого за сие от места не могло не сопровождаться пререканиями! Ночую у сего последнего священника, напоминаю ему о священнейшей воле Государя Императора, чтобы в греко-унитских церквах не оставалось и следу нововведений латинских, и о прежних распоряжениях Греко-унитской коллегии и о воззвании к духовенству святителя митрополита, сделанных по сему предмету, я в ярком свете представляю ему речами своими картину его погибели за ослушание самому Государю Императору, столь милостивому к греко-унитам. И благодарение Богу, у него слезы градом катились из глаз. В живом раскаянии своем припадает к ногам моим, прося пощады, а зная цель моей внезапной ревизии церквей, заявляет свое согласие присоединиться к Православию при общем воссоединении греко-унитов и дает подписку, удостоверяющую оное. Между тем приехал сюда и о. благочинный, священник Чересской церкви Михаил Стукалич. «Какие это у тебя священники?» – сказано ему. «Таких, благодарение Богу, не много», – был ответ его, и, получая архипастырское благословение, подает мне рапорт с приложенными при нем четырьмя подписками, взятыми им от священников на имя мое, а именно: священника Иказнянской церкви Феликса Хруцкого, ц. Леонпольской Алоизия Юревича, ц. Замосской Иоанна Котлинского и Перебродской Венедикта Любинского. А мной (с указанием на священника, хозяина дома) сказано: «Да вот и он наш; я его простил, разрешил и полюбил, люби и ты его, как брата, наставляй, в чем нужно и должно». Продолжая свои разъезды без огласки в сопровождении о. благочинного к прочим церквам, я имел уже удовольствие видеть встречу при храмах по обряду греко-восточному; но священники оных церквей не внимали вразумлению, наставлению и совету о. благочинного в отношении к Православию. Потому должно было мне самому непосредственно действовать внушениями, вразумлениями на каждого в собственном его доме, наедине, лицом к лицу. Следующие церкви предстояли нам: Узменская, Поставская, Козаровская, Друйская Духовская, Друйская Спасская, Погостская, Перебродская, Богинская, Козянская, Ришковская, Старошарковская, Юдичинская и Маньковичская. Ни в одной церкви при осмотре оных мы не нашли служебника московской печати и убедились в том, что все священники не оставляли еще служебников униатских виленской печати и латинские нововведения в них господствовали. А этого и довольно было для того, чтобы они, слушая мои внушения и речи, пользовались вместе и правдивым мерилом – страхом. Объяснив каждому всю силу достоинства служебника православного и указав множество неисправностей в унитских служебниках и то, какая ответственность перед верховным правительством ожидает их за сопротивление высочайшей воле и распоряжениям Греко-унитской коллегии и владыки митрополита Булгака, последовавшим во исполнение высочайшего повеления, я приступил к самому существенному делу вразумления каждого касательно решенного воссоединения с Православной Церковью греко-унитов. Потом энергически высказаны были все доказательства заблуждений Римской Церкви и правоты и чистоты верования Греко-Восточной Кафолической и Апостольской Церкви и того противобожественного притязания и действий пап, какие святотатственно присвояют они себе. Наконец выставлено каждому на вид, что настало благоприятное время при нынешних обстоятельствах и условиях возвратиться нам на лоно Православной Церкви, матери нашей, от которой отторгнуты предки наши насилием. А в заключение говорил каждому: «Я свой долг, из всех долгов самый справедливый, – долг любви начальника к подчиненным – исполнил; скажу вам только, что мы без вас обойдемся, на ваши места найдем способных воспитанников семинарии. Но найдете ли вы, многосемейные, места для своего существования – не знаю! То только мне положительно известно, что вам, по языку и происхождению русским, перейти в латинскую церковь закон не дозволит». Поняли они каждый, что беда предстоит им в будущем неизбежная. И они, со смирением выслушав высказанное им о многих заблуждениях Римской Церкви и папстве, вместе со взглядом на чистоту и правоту учения Православной Церкви, покорились архипастырскому назиданию и выдали каждый собственноручные свои подписки в добровольном согласии своем присоединиться к Православию при общем воссоединении греко-унитов с Православной Восточно-Кафолической Церковью. А один священник церкви Иодской Игнатий Пржепиорский найден и теперь нами в тяжкой болезни от паралича, не владевший ни языком, ни руками, ни ногами.

Но мне оставались такие же местности в пределах Задисненского благочиния. Туда-то и направил я свои разъезды без огласки. Тут предстоял мне самый трудный подвиг, в этом благочинии, в деле моем с 15 священниками. Итак, уповая на Господа сил и работая Господеви со страхом, я напрягал все усилия, чтобы уловить и этих священников в апостольскую сеть. Упование на Бога, одушевлявшее меня, расширило энергию мою и обеспечивало успех, для которого одни, те же самые, меры и здесь принимались мной к вразумлению сих священников. Пробыв одни сутки у благочинного священника Стефана Косецкого, мы сначала поспешили к самому ненадежному священнику Залесской церкви Игнатию Малышевскому, бывшему в близких интриганских отношениях с инспектором Полоцкой семинарии священником Адамом Томковидом, а также со священником Иоанном Игнатовичем, кои в помрачении ума, в ожесточении сердца действовали против воссоединения греко-унитов с Восточной Кафолической Церковью по наущению и подстрекательству помещиков латино-поляков. По прибытии к нему, священнику Малышевскому, без огласки первым моим обще с каноником Копецким и о. благочинным Косецким было занятием опечатание шкафика, в котором хранились бумаги его. Засим произведена была нами наистрожайшая ревизия Залесской церкви и наитщательнейше пересмотрены не только церковные документы, приходо-расходные книги и проч., но и разные бумаги. Но беспорядков не замечено, и того, чего мы искали, т. е. переписок с упомянутыми интриганами, не найдено. Потом, пересматривая все бумаги Малышевского в сказанном шкафике, мы нашли там маленький ящичек с внутренним замочком. На вопрос мой: «Что здесь?» – он отвечал, что в нем некоторые ценные вещи жены его. На затребование ключа от ящика он отвечал, что ключ затерян. После сего был открыт тот ящик в очах его без ключа. Но в нем вместо вещей жениных найдены были письма к нему бывшего асессора консистории священника Иоанна Игнатовича и инспектора семинарии Томковида⁷¹, которыми просили его «держаться крепко их и латино-польской партии, стремиться вместе с ними к известной ему цели, действовать согласно той цели и стоять твердо за унию, не поддаваясь делателям схизмы, разрушителям Церкви Римско-Унитской». Забравши письма оные, я сказал ему: «Получил ли ты воззвание святителя митрополита, обращенное им ко всему Белорусской и Литовской епархии духовенству, и почему ты не принял от благочинного служебника московской печати? Знаешь ли, понимаешь ли ты столь тяжкое преступление свое и то, какому наказанию ты подлежишь?» Он молчал. «Молчишь, не знаешь? «Так знай же, – сказал я, – что ты ослушник верховной власти, против которой действуешь». «Да будет тебе ведомо и то, что узел интриг нескольких из вас, глупцов, уже развязан. Но ты первый и осуждаешься уже теперь». Засим, запретив ему, Малышевскому, священнослужение, велел благочинному священнику Косецкому сделать зависящее распоряжение о принятии от него церкви с назначением к оной одного которого-либо из надежных священников викарных или заштатных для богослужения и совершения всех треб прихожанам ее впредь до моего усмотрения. И в то же самое время предписано от меня Белорусской консистории судить его по всей строгости законов.

После мы с моим сотрудником поспешили в Березвечский монастырь, в 15 верстах от села Залесья отстоящий, для обревизования уездного духовного при оном училища и испытания воспитанников оного. Ректором этого училища был настоятель сего монастыря доктор философии Маевский, по языку и происхождению шляхтич-поляк, а по исповеданию до пострижения в монашество орд. базилианского бывший римско-католик, твердый папист, по образованию же и хитрости пронырливый иезуит. Но он был в это время одержим тяжкой болезнью. Это обстоятельство и послужило успеху дела воссоединения. Мы, не теряя времени, приступили к обревизованию упомянутого училища, потом к строгому испытанию учеников или, лучше сказать, наставников, в особенности же иеромонахов, именно: Онуфрия Савоневича (он теперь архимандрит второклассного Тадулинского монастыря Витебской губернии), Иосафата Шавровского, Исаии Бобурского и Вениамина Комара. Окончив свои занятия в училище, мне нужно было потрудиться подготовлением к преследуемой мной цели упомянутых образованных наставников, окончивших науки в Виленском университете и исшедших из оного с ученой степенью кандидата философии. Потому и провел я одни сутки в дружеских собеседованиях с ними о разных предметах, касаясь сначала прямо, но слегка христианских исповеданий, а косвенно поддерживая и восхваляя веру православную; потом, заметив в них маленькое безразличие (indeferentism), я с энергией уже и вразумительно доказывал им заблуждения сперва церквей лютеранской и реформатской и, пояснив исторически поводы отпадения Лютера от Римской Церкви, потом поражал заблуждения сей последней одно за другим: о противобожественном добавлении к догмату о Св. Духе (Filioque), разрушающем таинство Св. Троицы, о замысле папы Пия IX признать еще мнимый догмат о непорочном зачатии Пресвятой Богородицы, о непогрешимости пап, о разрушительных для христианской нравственности индульгенциях, о двойственности учения Римской Церкви и проч., сопровождая сравнительным взглядом на восточно-кафолическое Православие. Будучи, упомянутые иеромонахи, слабыми в науке богословия, Священнописания и церковной истории, они, выслушав внимательно и умно все высказанное им, соглашались во многом со мной относительно неправого учения Римской Церкви. Пользуясь сим, я начал уже говорить с ними, с каждым отдельно, со всей откровенностью о намерениях архипастырей Греко-Унитской Церкви, начиная от самого митрополита Иосафата Булгака (по происхождению и языку поляка), окончившего науки в самом Риме, касательно воссоединения греко-унитов с Восточно-Кафолической Церковью, и что это в скором времени осуществится; в удостоверение чего предъявлены при том были им и подписки, данные начальствующими священномонахами, которых они близко знали с превосходной стороны и высоко их уважали. Подумали они, подумали и сказали: «Когда так, то и мы готовы». Не замедлили они, каждый же, дать мне и свои подписки собственноручные. Я, преподав им благословение и прижав их с братской любовью к своему сердцу, дал им соответствующие тогдашним обстоятельствам и времени наставления, и мы расстались друзьями, полюбивши друг друга. Утешив их словом признательности к их деятельности и верности долгу службы и простившись с больным упомянутым Маевским, мы отправились на ночь к священнику Лужецкой церкви. Этот умный, чуждый всяких предрассудков священник Литвиновский, выслушавши мои речи о деле воссоединения, в тот же самый вечер приезда нашего к нему дал подписку в готовности присоединиться к Православию. Пользуясь надежностью его, я вызывал сюда поодиночке священников ближайших церквей, а потом, побывав в домах у прочих, я разрушил их традиционные предрассудки и веру в главенство Папы Римского, так что не осталось ни одного в среде их, не давшего мне подписки в своей готовности присоединиться к Восточно-Кафолической Церкви при общем воссоединении с ней Церкви Греко-Унитской, и ни один из них не влаялся уже потом ветром чуждого учения. Заручившись такими гарантиями в пределах Дисненского уезда, я возблагодарил Бога, всегда немощная врачующего и оскудевающая восполняющего и помогшего мне собрать от сорока пяти священников и четырех иеромонахов обязательные для них подписки. Трех только священников сельских церквей⁷², сильно соблазненных подходившими к ним соблазнителями, вынужден был предать суду Белорусской консистории за беспорядки в их церквах, при ревизии найденные, и за неприятие ими служебника православного.

1837 года. В январе месяце прибыли ко мне в Полоцкий Борисоглебский монастырь настоятель Тригорского монастыря Леонтий Скибовский Волынской губернии и один благочинный сельских церквей Петр Комар. А из Херсонской губернии доставлены мне при секретном рапорте почтенного благочинного священника Веревчано-Явкинской церкви Иосафата Стратоновича собственноручные подписки – его, о. благочинного, и священников церквей Снигоровской и Заселинской⁷³ в том, что они готовы следовать примеру архипастырей своих и греко-унитского духовенства Белорусской епархии касательно воссоединения с Православной Восточно-Кафолической Церковью. Сей настоятель Тригорского монастыря и благочинный упраздненной Луцкой епархии пробыли у меня целую неделю в дружном сообществе с заслуженным, давно им знакомым каноником Михаилом Копецким и вице-официалом консистории протоиереем Константином Игнатовичем. Радушный, истинно братский, любвеобильный прием их много расположил их ко мне. Все время посвящено было мной беседам, направляемым к цели, преследуемой нами. Мы рассматривали христианскую Церковь и ее установления восьми веков; мы рассматривали учение прежних времен самой Римской Церкви и заблуждения ее с девятого столетия; мы обсуждали противобожественные с того времени Римской Церкви установления и гордые притязания римского первосвященника, обагрявшие кровью Европу и проч. проч. Каноник Копецкий, с высоким образованием, живая история плана, прекрасно задуманного архиепископом (потом митрополитом) Лисовским, и его стремлений и действий касательно воссоединения греко-унитов с Восточно-Кафолической Церковью, рассказывал им начало и ход этого дела, а я со своей стороны, доказывая это фактами, предложил им наконец к сведению решительное намерение и митрополита Иосафата Булгака осуществить тот план, покончить с унией, порожденной силой обстоятельств и козней поклонников папства поляков в видах и своих собственных, и Рима, и что потому было бы неразумно, при настоящих весьма благоприятных обстоятельствах, сопротивляться духовной верховной власти, решившей уже это дело, начатое 1799 года Лисовским. Недолго затем думали тот и другой; став на стороне нашей, они заявили сознательное сочувствие свое намерениям владык и готовность следовать за ними в ограду Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви и быть в послушании ей. С сим вместе они приняли на себя обязанность по возможности подготовлять к тому с особенной осмотрительностью в словах – первый священномонахов, а последний священников церквей приходских⁷⁴.

В этом же году был по высочайшему повелению командирован член Греко-унитской духовной коллегии епископ Литовский Иосиф Семашко на ревизию семинарий Полоцкой и своей Литовской, существовавшей в местечке Жировицах Гродненской губ., с предоставленной ему от Греко-унитской коллегии властью удалять ненадежных начальников и наставников от занимаемых ими мест и должностей. Прибывшему в город Полоцк 14 числа мая, переданы мной ему, ревизору, в собственные его руки подписки начальников и наставников семинарии и 3 уездных духовных училищ: Вербиловского, Оршанского и Березвечского, всех 12, в доказательство благонадежности их. Четыре дня сряду он занимался производством ревизии и испытанием воспитанников семинарии. В это время чуявший свою опасность ректор семинарии соборный протоиерей Михаил Шелепин, испросив у меня прощение в своей глупости, дал собственноручную подписку, удостоверяющую полное согласие его на присоединение к Православной Церкви. Примеру его последовали профессоры иеромонах Зенькевич и Слиборский. Но инспектор священник Адам Томковид и профессор иеромонах Копецкий остались при своем образе мыслей, с противным Православию духом, не внявшие и увещанию самого епископа Иосифа Семашки, которых он, однако же, не удалил от занимаемых должностей на основании предоставленной ему власти, а предоставил этих самых вредных лиц непосредственному моему увещанию. Потом писал он, епископ Семашко, ко мне от 18 июля из Литвы, между прочим выражаясь так: «Трудитесь, Преосвященнейший, над отделением пшеницы от плевел»; я едва удержался, чтобы не представить о помещении инспектора Томковида и священника Игнатовича – первого в отдаленный монастырь, а последнего в викарные к благонадежному месту; это, однако ж, их не минет, если не исправятся. А в официальном отношении своем ко мне от 25 сентября того же года за № 621 уже из С.-Петербурга выразился так: «Жаль священника Игнатовича и инспектора Томковида, равно иеромонаха Копецкого, но что делать? Кажется, нужно будет с ними обеспечиться. Не знаю только еще, как поступить, еще я здесь не осмотрелся порядочно и ничего не могу сказать верного. По той именно причине я не делал предположенного было распоряжения об Обухе и Малышевском, равно о Стратоновиче, будет еще время сделать это от Вас или от меня. Между тем о Стратоновиче, Ваше Преосвященство, не откладывайте, ежели он действительно не принял и служебника».

По выезде из Полоцка епископа Семашки в Литву нельзя было уже мне медлить с преднамеренным выездом моим в пределы пяти уездов Минской губернии: Борисовского, Игуменского, Речицкого, Мозырского и Бобруйского, куда вызывала меня важность дела по части, относящейся к духовенству. К этому времени получена уже от минского гражданского губернатора князя Давыдова и подорожная с открытым предписанием градским и земским полициям (это первый еще раз) отводить денные и ночные квартиры и давать из обывательских по 6 лошадей под собственный мой экипаж, а по 8 под свиту и ризничные и утварные архиерейские вещи, в собственные же экипажи, оказывая при том всякое законное пособие, а кроме сего и особая подорожная в бланке с открытым предписанием и для находящегося при мне духовного сановника, который будет командирован мной в разные местности в пределах сказанных уездов, населенных греко-унитами, на три лошади. Поручив управление Белорусской епархией на все время своего отсутствия из Полоцка в административном порядке вполне надежному соборному протоиерею Михаилу Копецкому, я 2 числа июня месяца, взяв с собой соборного протоиерея из города Витебска Стефана Клодницкого, отправился со свитой прямо в село Большие Дольцы к Докшицко-Борисовскому благочинному священнику Лесневскому. Там я нашел и в местечке Докшицах, и в Больших Дольцах починенные приходские церкви, которые готовы были к освящению. Пользуясь сим приятным для меня случаем, я освятил оные, одну за другой, соборне архиерейским священнодействием при великом множестве стекшегося в местности эти народа, никогда не видавшего архиерейских богослужений. Вице-благочинный священник Молчанской церкви Иосиф Лесневский почтил, порадовал и утешил меня представлением десяти подписок, взятых им на имя мое от десяти приходских священников. За таковую деятельность его и неподдельное усердие и ревность он был посвящен в протоиерея с возложением на него и палицы в знак особенного отличия. Вслед за освящениями этих церквей совершил я соборне в первой и последней Божественные литургии, а потом и молебствия на площадях перед теми церквами по принятому мной обычаю; и преподавалось всем, каждому порознь, присутствовавшим и молившимся архипастырское благословение с возложением рук на главу каждого.

Заметив особенную способность в вице-благочинном протоиерее Иосифе Лесневском, я, побуждаемый нездоровьем соборного протоиерея Стефана Клодницкого, отпустив его, Клодницкого, в дом, при встретившемся удобном для сего случае взял с собой на все время своих разъездов вице-благочинного протоиерея Иосифа Лесневского, с которым производил строгую ревизию церквей; действуя сам непосредственно внушением и вразумлением на прочих 12 в благочинии этом священников, одних вызываемых к соучастию в архиерейских богослужениях, а других в собственных домах их, я при помощи Божией достигал цели своей. Слово мое, простираемое к каждому порознь, было выслушано, хотя, правду сказать, некоторые из них пользовались при том и правдивым мерилом – страхом. Таким образом, в пределах Докшицко-Борисовского благочиния не оставалось ни одного священника ненадежного в моих и правительственных видах. Но не легко было для меня удостоверить их словом, что никто не посмеет перемещать их в отдаленные российские губернии, или заставлять их на занимаемых ими священнических местах отращать бороду и волоса на голове, или заменять костюм греко-унитского духовенства на рясу духовенства православного; надобно было подтверждать удостоверение это иногда и клятвой, утешая их каждого шуточной речью. «Нет беды, – говорил я, – что змеи, конечно, согреются с весной нашего воссоединения и осмелются выползать из нор. Но не долго пошипят, потом спрячутся, низложенные неограниченной милостью к нам царя-отца, и буря превратится в тихий ветерок». После этих слов каждый священник припадал к ногам моим, поднося мне собственноручную подписку.

Из Докшицко-Борисовского благочиния я поспешил в благочиние Заберезинско-Борисовское к о. благочинному протоиерею местечковой Логайской Николаевской церкви Константину Шишко с достаточным запасом знаний истории церкви восьми веков, учения отцов Восточной и Западной Церквей и семи Вселенских Соборов и с разборчивым взглядом и уменьем, приобретенным практикой, как с кем вести свои речи о деле, с какой стороны заходить и начинать борьбу для вероятности победы над ним. Остановившись в местечке Логайке у весьма надежного и умного благочинного на трое суток в его доме, найденном по расположению комнат весьма удобным в видах моих, я распорядился тотчас о вызове шести приходских сельских священников к сослужению в архиерейском богослужении в праздничный для сего день; и, не теряя ни одной минуты, занимался своим делом с вызываемыми в местечко Логойск священниками, с каждым порознь. Действуя при косвенном содействии мне двух ловких сотрудников, протоиереев Шишко и Лесневского, сам непосредственно увещанием на них, я порадовался наконец и заявленному ими каждым сердечному их сочувствию делу воссоединения нашего. Восемь подписок взяты от сих священников. С этой же целью я останавливался в местечке Холопеничах. И здесь Божественная благодать, всегда немощная врачующая и оскудевающая восполняющая, помогла мне уврачевать вызываемых, более или менее страдавших болезнью традиционной вражды и предрассудка, которые по убеждению и выдали мне каждый собственноручные подписки последовать примеру других в деле воссоединения нашего. Потом трое суток я с сотрудниками своими посвятил этому делу в местечке Гливинске; и благодать Божия помогла мне, работавшему Господеви со страхом, просветить четырех священников светом учения отцов Церкви восьми веков и семи Вселенских Соборов. Подписки от них взяты. Из местечка Гливинска было направлено путешествие мое к губернскому городу Минску. Останавливаясь в пяти селах для ревизии церквей, а более всего и паче всего, чтобы самому непосредственно действовать внушением на священников, я также, благодаря Бога, радовался преуспеянию своих деяний. Все и в этих местностях священники стали, не колеблясь, на пути к Православию и обязались подписками быть верными своему заявлению, выраженному в оных⁷⁵. Во всех местечковых церквах совершал я соборне Божественные литургии в присутствии стекшегося в великом множестве народа и преподавал всем, каждому порознь, архипастырское благословение с возложением руки на главу. Это имело весьма благотворное влияние на простолюдинов, никогда не видавших архиерейских служений. Во всех местечках провожали меня, выезжающего, за две почти версты и тут получали еще архипастырское от меня благословение.

В самом городе Минске я останавливался на короткое время, чтобы лично благодарить г. губернатора князя Давыдова за его благовнимательное предписание во благо моему смирению, данное городским и земским полициям, между прочим и о том, чтобы исправники или по их поручению чиновники полиции сопровождали меня в уездах по всем местностям разъездов моих. В это время сделан был мной визит Высокопреосвященному архиепископу Минскому Никанору (потом был он митрополитом Новгородским и С.-Петербургским), а он, прибывши ко мне с ревизитом, забрал меня с собой, братски и любезно угощал меня почти целые сутки. Во всех православных церквах его епархии, вблизи которых случалось мне проезжать, священники, облаченные в ризы, с крестом в руках и освященной водой, при колокольном звоне встречали меня (бывшего тогда греко-унитским епископом, с бритой бородой, в костюме унитских епископов, подобном костюму латинских), и каждый после краткого молебствия сопровождал меня, выходящего из храма, на площадь перед ним. Это трогало меня до слез, но немного и компрометировало. Я и по сю пору не знаю причины такой встречи, за которую всей душой благодарил я Высокопреосвященнейшего Никанора, но не доставало у меня смелости спросить его о причине, оказываемой моему смирению такой великой чести. И нельзя не удивляться, что ни в одном уезде Минской губернии не было частных присоединений народа греко-унитов к господствующей вере средствами оскорбительными для Церкви Христовой, что нужно приписать богомудрому архипастырю Никанору.

Из города Минска я поехал в Игуменский уезд прямо в Лядинский монастырь для уловления в свою сеть некоторых священномонахов в оном. Настоятель монастыря Звяго прежде был уже пойман, но о том не знали в этой стране. Сети мои, из слов Священного Писания и преданий, равняющихся своей силой Священнописанию, связанные, были удачно закинуты на иеромонахов и наставников уездного духовного там училища. По Божией благодати смотритель и наставник училища, иеромонахи Франковский и Довгялло, изъявили добровольное согласие стать на пути, ведущем к Православной Восточно-Кафолической Церкви, и дали собственноручные подписки. Оба они люди образованные, окончившие университетские науки в Вильне со степенью кандидатов философии. Хотя настоятель Звяго вполне был надежный, добросовестный, а по своему знанию монастырских дел весьма полезный в том монастыре, но он по своему расстроенному здоровью требовал помощника себе надежного. Поэтому, щадя его слабые телесные силы и чтобы ответственность по монастырским делам лежала не на одном настоятеле, я назначил викарием Лядинского монастыря смотрителя тамошнего училища иеромонаха Франковского, оставляя его при смотрительской и наставнической должностях в упомянутом училище.

Здесь, в местечке Лядах, отправлял я соборне всенощную, во время которой сам помазывал освященным елеем всех молившихся и присутствовавших, каждого, а в следующий день Божественную литургию, на которой посвятил о. настоятеля Звяго в игумена Лядинского монастыря, а иеромонахов смотрителя Франковского и учителя Довгялу отличил возложением на них набедренников.

Благочинный Игуменский священник Шацкой церкви Николай Лойко, человек умный, ловкий, опытный и весьма усердный и ревностный деятель в Игуменском уезде, дал мне подписку в Полоцке, заявив оной свое добровольное согласие и присоединиться вместе с архипастырями к Православию, и содействовать нам в оном своим влиянием на духовенство Игуменского уезда. Он вполне оправдал оное, представив мне в Полоцке десять подписок, выданных на имя мое священниками его ведомства; он был и теперь деятельным сотрудником моим, подготовляя священников вместе с другим сотрудником моим протоиереем Лесневским предварительно предложения им непосредственно от меня архипастырских речей по делу воссоединения, так что мне оставалось только: а) убедить и утвердить каждого в чистоте и правоте учения и верования Православной Церкви и неправом, а во многом и совершенно ложном учении Церкви Римской, и не только ложном, но даже о некоторых предметах и нечестивом, которое извращает и разрушает самые догматы веры Христовой; б) а к успокоению их уверить каждого из них, что им предоставлено будет право брить бороды, стричь на голове волосы, не заменять одежды унитской на рясу и что воссоединенных священников не будут высылать в великороссийские губернии против воли Государя Императора, который есть и будет им покровителем и защитником; и г) наконец разрешить каждого тревожившегося в своей совести от присяги Папе Римскому, данной при институции на настоятельские места. Выслушавши все от меня по означенным предметам, каждый священник подносил мне в своем доме собственноручную подписку, удостоверяющую добровольное согласие присоединиться к Православной Восточной Кафолической Церкви при общем воссоединении греко-унитов с оной. Таким образом, собрано теперь непосредственно мной самим обязательных подписок 30 от настоятелей священников, две от иеромонахов и 4 от священников викарных при церквах⁷⁶. Прочие же священники настоятели, не отказываясь от воссоединения, когда настанет время, просили предоставить им о том подумать. А только один, бывший благочинный дистинкториат, Григорий Белинович и не принял к своему сердцу моего личного непосредственного увещания и решительно отказался от Православия и от служебника московской печати, и за это последнее был он предан суду Белорусской консистории.

После такового преуспеяния моих действий я с благоговейной благодарностью Всемогущему Богу совершил соборне в Шацкой Ильинской церкви Божественную литургию, а после оной молебен на площади перед нею, на которых присутствовало и молилось до двух тысяч людей прихожан разных церквей; и по молебствии преподавал архипастырское благословение с возложением руки благословляющей на главу каждого. Во время литургии посвятил я священника благочинного Лойко в протоиерея с возложением на него и палицы в знак особенных заслуг его. Также в двух сельских более замечательных церквах по просьбе прихожан оных и желанию духовенства я совершил таким же порядком соборне Божественные литургии с молебствиями после оных на площадях перед ними и преподавал благословение каждому порознь молившимся людям, с возложением на главу каждого руки благословляющей.

Присутствовавший на последнем богослужении г. губернский предводитель дворянства Ошторф просил меня отобедать у него и переночевать, пригласив к обеденному столу и бывших со мной в сослужении духовных сановников, игумена Лядинского монастыря Звяго и протоиереев Лесневского и Лойко; прием его нас в доме был самый откровенно радушный. Здесь было до десяти человек собравшихся помещиков римско-католического исповедания, в числе коих и минский уездный предводитель дворянства г. Богдашевский, внук митрополита Булгака, служивший при Греко-унитской коллегии и потому знакомый и друг мне с 1831 года. Он только что прибыл сюда. Встреча наша с ним была весьма приятная. Удивляться надобно тому особенно, что никто из гг. помещиков не сделал и намека о преднамерениях наших, о которых имели, конечно, некоторые сведения. На другой день рано поутру г. Богдашевский сообщил мне по секрету подробные сведения о распространении между помещиками по всей Минской губернии слухов о явлении будто бы на камне (на Песковатике вблизи г. Витебска) в полном архиерейском облачении епископа униатского Иосафата Кунцевича, который был убит в г. Витебске гражданами православными за преследование и мучение их; а вместе с сим он и показал мне картинку, на которой искусно изображен был этот епископ в полном архиерейском облачении, сидящим на камне, с описанием творимых будто бы им чудес. На вопрос мой, сделанный ему, г. Богдашевскому:

«Что ж, ужели вы верите этому?» – ответ его был: «Я не столько глуп, чтоб поверить сему, но, кажется, не ошибаюсь, думая, что измышлен ловко и с целью». Сказав ему: «Правда, друг мой», я просил его отдать мне ту картинку, и я получил ее от него. Так вот после радости от преуспеяния дела моего и скорбь объяла всю душу и сердце мое. Я видел в этой картине горький для меня замысел латино-польской партии оттолкнуть духовенство и народ от воссоединения с Православной Церковью. Выехавши от г. Ошторфа и ночуя в уездном городе Игумене, куда провожал меня о. благочинный с несколькими священниками на почтовую станцию, я расспрашивал его, благочинного, об этих слухах; и оказалось из расспросов, что эти слухи не доходили еще до духовенства, а следовательно, что они весьма недавно пущены латино-польской партией из г. Витебска. Простившись с духовенством, я конфиденциально сообщил о сем витебскому, смоленскому и могилевскому генерал-губернатору Петру Николаевичу Дьякову для сведения и зависящих по его усмотрению распоряжений, а вместе с сим и г. обер-прокурору коллегии графу Протасову. Игуменский земский исправник православного исповедания, сопровождавший меня по всему уезду от церкви до церкви, сопутствовал мне по тракту почтовому до границы Бобруйского уезда. Здесь встретил меня уже земский исправник бобруйский г. Залеский (по происхождению поляк римско-католического исповедания), майор в отставке.

В Речицкий и Мозырский уезды, по малому числу в оных уездах греко-унитских церквей⁷⁷, я не заезжал, а вызваны были благовременно в Бобруйск только благочинные: Речицкий – протоиерей Адам Фирсевич и Мозырский – протоиерей Кирилл Сковышинский. Оба они были надежны и вызывались только для того, чтобы лично и непосредственно от себя дать надлежащие наставления, как они должны действовать на подведомственных им священников, направляя умы и сердца их к общему воссоединению, с осторожностью в словах и поодиночке лицом к лицу, доказывая каждому ложность учения Римской Церкви и необходимость нашего единения с Православной Церковью.

С приездом моим в уездный город Бобруйск Минской губернии встретил меня Бобруйский благочинный священник местечковой Лисковской церкви Викентий Оржешкевич и вице-благочинный священник Михалевской церкви Антоний Глыбовский, самый благонадежный, который и представил мне от пяти приходских священников подписки, данные на мое имя⁷⁸.

Господин бобруйский земский исправник сам лично сопровождал меня до тех церквей, которые были исправлены с устройством оных по греко-восточному обряду и готовы к освящению, именно: в местечке Михалеве помещика Кельчевского, родственника моего по матери, и в селе Степах помещика, также родственного мне Кельчевского, родного брата первого, которые и были освящены архиерейским, заключающим в себе глубокий сокровенный смысл священнодействием соборне с шестью священниками; а засим отправлены мной соборне же Божественная литургия в оных и молебствия на площадях перед оными; и преподавалось мной там и здесь архипастырское благословение молившимся, каждому порознь, с возложением на главу руки благословляющей. Таковые торжественные архиерейские богослужения имели весьма благотворное влияние на народ, стекшийся в великом множестве на оные из ближайших приходов.

Затем в предназначенный день отправлены были мной соборне Божественная литургия и молебствие в помонастырской Лисковской церкви (место жительства благочинного священника Викентия Оржешкевича), в которой икона Божией Матери, прославившаяся чудесами, постоянно привлекала к себе на поклонение тысячи христиан. И к этому дню совершаемого мной соборне богослужения стекалось в Лиски народа до двух тысяч душ по меньшей мере. Несколько лиц из среды их просили меня исповедать их, и я исполнил радушно требу эту. Накануне собралось сюда сельских священников шесть, кои вечером и до десяти часов наутро исповедали богомольцев и приобщили их Св. Таин на чтенных литургиях, отправляемых на боковых престолах. Приобщал и я сам весьма многих на соборном служении. В местечке Михалеве, в селе Степах и здесь, в Лисках, действуя непосредственно сам лично архипастырскими речами, доказывающими правоту и чистоту учения Православной Церкви, на священников, направлял умы и сердца их к будущему нашему воссоединению. И они, изъявив свою на то готовность, удостоверили это собственноручными подписками. На богослужении, совершаемом мной в Лисковской церкви, вице-благочинный священник церкви Михалевской посвящен мной в протоиерея с возложением и палицы в знак особенного отличия, которого он и словом и делом вполне заслужил.

Предвидя тяжкую борьбу с благочинным священником Викентием Оржешкевичем, у которого все семейство исповедало римско-католическую веру, я для отклонения всякой помехи отпустил всех сельских, бывших здесь священников, выслал певчих архиерейского хора в местечко Михалево в дом вице-благочинного протоиерея Глыбовского и с присутствовавшим г. исправником простился.

Затем священнику Оржешкевичу приказано было отправить в наступающий день Божественную литургию с соблюдением восточных обрядов в присутствии нашем в Лисковской церкви. А между тем я приступил со своими сотрудниками увещевать его кроткими, рас- творенными любовью архипастырскими речами с самыми ясными доказательствами, что Православная Церковь есть Церковь истинная, божественная; предъявили наконец мы ему подписки духовенства, изъявившего добровольное свое согласие присоединиться к Православию при общем воссоединении. Но он ничему не внимал и слушать не хотел, повторяя ежечасно сознание своей преданности Римской Церкви и то, что никогда не отступит от нее. Он согласно требованию нашему совершал в очах наших Божественную литургию, но не по служебнику православному, а по унитскому супрасльской печати, наиболее примененному к обрядам и обычаям латинским и исполненному отступлений от первобытного восточного чинопоследования службы. На сделанный мной вопрос, читал ли он воззвание к духовенству митрополита, он отвечал: «Читал». «Почему же не служил сегодня по служебнику московской печати?» Ответ был его: «Совесть моя мне не дозволила этого». Затем на основании данной мне власти я удалил его, Оржешкевича, от должности благочинного и от священнического места с запрещением священнослужения, а Бобруйским благочинным назначил протоиерея Глыбовского, а вице-благочинным – священника Бацевицкой церкви Стефана Олешкевича, и в то же самое время на священническое место к Лисковской церкви определен самый надежный и способный священник, а он, Оржешкевич, предан суду Белорусской консистории. Но он подал прошение об увольнении его из духовного звания, которое тогда же представлено мной Греко-унитской духовной коллегии на ее усмотрение.

После сего путешествовал я в другие местности Бобруйского уезда. По пути в имении помещиков Прушановских я освятил соборне третью новоисправленную этими помещиками церковь и совершил в ней Божественную литургию, а потом молебствие на площади перед ней и преподал архипастырское благословение каждому порознь из молившихся, до тысячи душ, трех ближайших приходов, с возложением на главу каждого благословляющей руки по принятому мной обычаю и по желанию их. На вызываемых сюда к сослужению со мной трех священников и вызываемых в другие местности, вполне соответствовавшие моим видам, по части, относящейся к духовенству, я сам действовал непосредственно увещанием и вразумлял каждого. И благодарение Богу, труды мои и речи по духу Христову увенчались успехом. Многие из священников, одни выдали теперь же надлежащие подписки, а другие обещались дать оные, так что ни одного священника не осталось в этой стране ненадежного.

Теперь направлено уже было мое путешествие обратно в г. Полоцк через местечко Бобр Копысского уезда Могилевской губернии, чтобы, пользуясь сим случаем, и в Бобрском благочинии заняться этим делом по части, относящейся к духовенству.

В Бобрском этом благочинии было всех церквей 13, показанных на стр. 122, а священников 14. Счастливая и эта страна: к священникам этого предела не подходили соблазнители, поэтому и мне легче было самому непосредственно действовать внушением на каждого с полным успехом в пользу Православия. Все священники, подражая примеру своего благочинного, иерея Можайского, порадовали и утешили меня своим добровольным согласием присоединиться к Православной Церкви, но предоставили они себе право брить бороду, стричь на голове волосы и носить прежнюю одежду, не заменяя оную рясой древлеправославного духовенства. Затем с благоговейной благодарностью Богу, помощнику моему в означенном деле, я совершил соборне и в местечковой Бобрской церкви Божественную литургию с благодарственным молебствием на площади перед ней и по своему обычаю преподал присутствовавшим и молившимся, каждому порознь, архипастырское благословение с возложением на главу каждого же руки благословляющей.

После сего я ускорил уже свое путешествие в Полоцк, нигде не останавливаясь. Но в городе Полоцке получены мной печальные секретные сведения о том, что интриганы, ратовавшие за унию, именно: священник села Головчиц Полоцкого уезда Иоанн Игнатович, инспектор семинарии священник Адам Томковид, священник Чашницкой церкви Захарий Марковский, бывший благочинный Лепельский священник Дворжецкой церкви Точинский, бывший благочинный Бабиновичский священник Моссорской церкви Иаков Никонович и священник Воронечской церкви Фома Арматович, имевшие для себя сильную поддержку у помещиков и воспользовавшиеся долговременным отсутствием моим, разъезжали на лошадях, выставляемых помещиками, от церкви до церкви под видом порученного им консисторией осмотра оных по уездам Полоцкому, Лепельскому, Дисненскому и Дризенскому, возмущали священников, склоняя их к подписанию доверенности от имени всего греко-унитского духовенства на подачу всеподданнейшей просьбы Государю Императору об оставлении духовенства с народом в унии. Но когда не могли они убедить священников, давших уже 1834 г. мне свои подписки, подписать сказанную доверенность, тогда подписывали их сами, подводя почерк руки каждого. Предварительно же сего сатанинского действия эти интриганы собирались по ночам частью у помещика Людвига Бельковича, имевшего свое местопребывание в имении Екимани вблизи г. Полоцка на левой стороне реки Двины, частью у помещика Лепельского уезда в имении Ворони Семена Селявы и там сообща со многими помещиками совещались о своих предприятиях и обдумывали план к поддержанию унии; и с этой целью написали сказанную доверенность священникам Иоанну Игнатовичу и Адаму Томковиду, составили и самое прошение на высочайшее имя. Эти горькие для меня сведения подтвердил потом явившийся ко мне из Березвецкого монастыря священник Игнатий Малышевский, который принадлежал к той коалиции, и просил простить ему тяжкое преступление, принять, как блудного сына, возвращающегося к отцу с чистосердечным раскаянием, и возвратить ему священническое место в селе Залесье, которого он правильно лишен начальством. Он и помилован мной, освобожден от монастырского заточения, возвращен в село Залесье на священническое место с разрешением священнослужения, и был потом весьма полезен в Дисненском уезде для нашего дела в этой стране, ополяченной и окатоличенной.

Вот мои и подвиги в епархии, сопровождавшиеся радостью; вот и печальные обстоятельства, поразившие меня, возвратившегося из оной. Но Бог, не оставляющий меня, возвеселил меня утешением Своим. Я получил официальное уведомление от 25 сентября сего года за № 621 о том, что на место ненадежного вышеупомянутого инспектора семинарии священника Адама Томковида определен Греко-унитской коллегией, по моему ходатайству, профессором и инспектором протоиерей Фома Малышевский, племянник мой; он вскоре и прибыл из Литовской семинарии в Белорусскую; он по образованию, по преданности к Православию и по характеру своему был верным и усердным сотрудником моим в деле воссоединения.

В то же время моих трудов в Минской и Могилевской губерниях вполне удостоверившись в том, что ложное мнение внушено всем вообще жителям Белорусского края касательно отпадения Российской Церкви от Греко-Восточной Вселенской, я нужным счел просить и просил г. обер-прокурора графа Николая Александровича Протасова о переводе на русский язык с греческого грамоты Вселенских Патриархов по случаю учреждения Святейшего Синода в России и по напечатании в значительном числе экземпляров выслать для Белорусской и Литовской епархий с тем, чтобы раздавать их безмездно белому и монашествующему духовенству, а также и мирянам, по усмотрению епархиальных унитских архиереев.

В этом же году я препроводил при отношении от 9 декабря за № 1072 к г. обер-прокурору графу Протасову вместе со списком надежных духовных лиц сто шестьдесят подписок, взятых мной от белого и монашествующего духовенства в 1833 и 1834 годах; а прочие подписки, встречая нужду в них, я оставлял на некоторое время у себя.

1838 года. Греко-унитская коллегия указом от 18 генваря за № 89, давая мне знать, что Государь Император Николай Павлович, признавая полезным для облегчения распоряжений по устройству церквей Белорусской греко-унитской епархии и для некоторых пояснений, высочайше повелеть соизволил вызвать меня временно в С.-Петербург, предписала мне прибыть туда в самом скором времени. А б. прокурор коллегии г. Федор Серно-Соловьевич письмом своим от 22 генваря, поздравляя меня с особенным всемилостивейшим Его Величества вниманием к моим заслугам, советовал мне и просил меня поспешить в С.-Петербург. Во исполнение монаршей воли я немедленно и отправился туда, забрав с собой и бывшие у меня подписки священников, числом 90, которые вручены мной лично г. обер-прокурору графу Протасову. В это же время за прибытием моим всемилостивейше было повелено присутствовать мне в Греко-унитской коллегии во все время моего в С.-Петербурге пребывания⁷⁹.

Помещение и содержание столом имел я у незабвенного митрополита Булгака и жил как в раю. Но, к несчастью, благодетель мой, митрополит Булгак, вскоре после приезда, опасно заболел воспалением плуц⁸⁰. Государь Император каждый день присылал флигель-адъютанта узнавать о его положении, и г. обер-прокурор граф Протасов часто навещал больного; навещали также иногда его и митрополиты: С.-Петербургский Серафим, Московский Филарет и Киевский Филарет. Болезнь его с каждым днем более и более страшно развивалась и усиливалась. Пользовавшие его придворные лейб-медики под руководством г. Арента не помогли ему. Он умер, и умер, как истинно благочестивый архипастырь, после исповеди, причащения Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа и Елеосвящения, совершенного над ним. А мне судил и даровал Бог заявить своему благодетелю глубочайшую благодарность неустанной услугой при больном, а по смерти его совершать через три дня заупокойные Божественные литургии и большие панихиды с литиями после оной и вечерами в коллегиальной церкви в присутствии вышеупомянутых митрополитов православных и наконец сделать провод и погребать останки великого святителя архипастыря в усыпальнице под алтарем большого собора в Сергиевской за С.-Петербургом пустыне, которые почтены были с церемониальной торжественной встречей на пути за версту от монастыря и настоятелем его о. архимандритом Брянчанином (Брянчаниновым) со всей монашествующей братией, который соборне и отправлял в самом храме последование погребения, а я с двумя своими священниками совершил краткую панихиду на месте погребения его при стройном пении тех же монашествующих лиц.

В это горькой скорби и печали моей время государь император в отеческой заботливости своей о Белорусской греко-унитской епархии всемилостивейше соизволил назначить меня управляющим оной по порядку службы⁸¹.

По окончании всех важнейших дел по части, относящейся к духовенству и церквам Белорусской и Литовской епархий в Греко-унитской коллегии под председательством епископа Литовского Иосифа Семашки, я со страхом возвратился в Полоцк на весьма трудное поприще архипастырского служения Церкви и Отечеству. Но, одушевленный царским словом на аудиенции и всемилостивейшим вниманием к моим прежним, в звании епископа викария, трудам и заслугам, в ознаменование которых и сопричислен я к ордену св. Анны I степени с пожалованием мне полного архиерейского облачения с митрой и жезлом из кабинета, я утешал себя надеждой на помощь Божию мне в моих подвигах и в будущем.

Не прошло месяца с тех пор, как я возвратился из С.-Петербурга в Полоцк, получено мной отношение от г. обер-прокурора графа Протасова от 22 мая за № 1002, коим, уведомляя меня о том, что во исполнение высочайшего повеления Его Императорского Величества камергер надворный советник Валерий Валерьевич Скрипицын командируется в западные губернии с особым поручением по греко-унитским делам, просил меня оказать г. Скрипицыну мое в сем деле полное содействие сообщением ему всех сведений, какие для того окажутся нужными. А при другом своем отношении от 30 мая за № 1041 препроводил ко мне 400 печатных экземпляров книги под названием «Царская и патриаршие грамоты», переведенные с греческого на русский язык, об учреждении Святейшего Синода на место Патриархии Московской с изложением православного исповедания Восточно-Кафолической Церкви, которые я признавал необходимыми для того, чтобы читающие оные священники наглядно удостоверились, что Российская Церковь остается в неразрывном союзе с Восточно-Кафолической и никогда от нее не отделялась, как это ложно утверждают враги Православия римские католики по своим видам. Экземпляры эти тотчас же были мной раздаваемы во вверенной мне епархии безвозмездно по моему благоусмотрению⁸². И г. Скрипицын, выезжая в Литовскую епархию, письмом своим от 25 числа того же мая месяца уведомил меня, что он не раньше может быть у меня в Полоцке, возвращаясь из западных губерний, как первых чисел ноября месяца, смотря по тем поручениям, которые должен он исполнить в той стране, и просил меня, чтобы я с половины октября месяца не выезжал никуда из Полоцка.

Пользуясь этим положительным сведением, я в последних числах июня месяца отправился без свиты, с одним только иеромонахом Новицким, бывшим при митрополите духовником, в четыре уезда Могилевской губ. – Климовичский, Чериковский, Мстиславский и Оршанский, в которых взяты были мной непосредственно самим подписки от одних только благочинных и вице-благочинных, обязавшихся оными подготовлять к воссоединению с особенной осторожностью в словах священников церквей⁸³ их ведомства. И они, благочинные, – протоиерей Мартин Глыбовский, протоиерей Фома Борейко и священник Иосиф Щетковский, преданные Православию и верные своему обязательству, прекрасно, направили пути своих священников по слову моему, так что мне, теперь видевшемуся с каждым, оставалось только утвердить их речами моими в святости дела воссоединения нашего и взять надлежащие подписки от многих из них, некоторым же дать несколько времени подумать об этом, за которых ручались благочинные.

Возвратившись в г. Полоцк в конце августа месяца, я получил с особенным удовольствием подписку от священника Обуха, бывшего настоятелем церкви Голубицкой Дисненского уезда, а потом запрещенного в священнослужении и отрешенного от оной за неприятие служебника московской печати. Этот священник, чистосердечно раскаявшийся в своем заблуждении и указавший виновников своего несчастья – и помещиков, и настоятеля Березвечского базилианского монастыря, дядю своего по жене, Маевского, вооруживших его против Православия и увлекших его в оное заблуждение, обливаясь жгучими слезами, умолял меня простить его и разрешить покаявшегося. Сжалившись над ним и семейством его и принявши во внимание то, что он по своему образованию, честному поведению и способности, может быть весьма полезным на пастырском поприще и для меня в деле воссоединения, я разрешил его, принял в особенное свое покровительство и назначил его настоятелем Лавдерской церкви в Люцинском уезде Витебской губернии, а вместе с сим и исправляющим должность Люцинского благочинного. А как в том уезде пяти церквей⁸⁴ священники были по сю пору ненадежными, то я, взяв его, Обуха, с собой, тотчас отправился туда и, побывав у каждого из них вместе с ним и побеседовав с каждым порознь, я успел убедить их и расположить к Православию; и они все обязались подписками присоединиться к оному. Усердно и деятельно содействовал мне в этом деле священник Обух теперь и был весьма полезным потом в этой стране в звании благочинного.

Потом уже я оставался постоянно в своем Борисоглебском местопребывании. А в ноябре месяце прибыл ко мне из западных губерний и вышеупомянутый господин Скрипицын. Ему тотчас были доставлены мной все нужные для него сведения, вполне соответствовавшие данному ему от правительства поручению. Также согласно его просьбе предписано было от меня всем благочинным Полоцкого, Лепельского, Дризенского, Дисненского и Борисовского уездов, чтобы они исполняли все законные требования его, г. Скрипицына. Он, пробыв у меня почти двое суток, выехал от меня в местечко Бешенковичи Лепельского уезда, заезжая по пути к тем священникам церквей сельских, которые были подписаны на вышеупомянутой доверенности, заготовленной на имя избранных депутатов священников Иоанна Игнатовича и инспектора семинарии Адама Томковида для подачи вышеупомянутого всеподданнейшего государю императору прошения. Все священники, как в домах своих, у которых был г. Скрипицын, так и собираемые к надежным благочинным, показали, что они остаются и останутся верными исполнителями обязанности своей, выраженной в подписке, добровольно данной мне, своему архипастырю. Из таковых письменных и устных показаний священников г. Скрипицын вполне убеждался, что их подписывали сами интриганы. Верстах в 30 от г. Лепеля в селе Почаевичах Сеннинского уезда Могилевской губернии священник Почаевитской церкви Иосиф Романкевич, почти два уже года лежавший на одре болезни от паралича, не владевший ни языком, ни руками, ни ногами, был также подписан под означенной доверенностью. Г. Скрипицын вместе с приставом Почаевицкого стана нашли его в таком положении; они и составили формальный акт освидетельствования. Из местечка Печаевич ездил г. Скрипицын к Докшицко-Борисовскому благочинному протоиерею Иосифу Лесневскому; и там таким образом, как в Лепельском уезде, допрашивал священников, имевших место жительства к границе Лепельского уезда, кои все, каждый, и словесно и письменно также показали, что не подписывали, да и не смели бы никогда и ни в каком случае решиться на то, давши мне, архипастырю, подписки в своем сочувствии делу общего воссоединения греко-унитов. В Дисненском уезде г. Скрипицын нашел еще одного подписанного на доверенности священника Пршепиорского, настоятеля Иодской церкви, лежавшего на одре болезни, пораженного параличом и не владевшего ни языком, ни руками, ни ногами; и о положении сего священника составлен был акт формального освидетельствования. Засим были испрошены им, г. Скрипицыным, прочие священники (которые выдали мне свои подписки), и все они словесно и письменно удостоверили подложность подписей их на означенной выше доверенности. Один только священник Залесской церкви Игнатий Малышевский показал, что он подписывал противозаконную упомянутую доверенность, но в этом своем заблуждении чистосердечно уже раскаялся и получил от меня, архипастыря, прощение с возвращением его к Залесскому приходу, от которого был удален за сношения свои с интриганами священниками Игнатовичем и протопресвитером Захарием Марковским. Но смело с самонадеянностью один священник церкви села Перебродска Манцевич словесно и письменно подтвердил подлинность своего подписания упомянутой выше доверенности. Из Дисненского уезда путешествовал г. Скрипицын с той же целью прямо через местечко Дисну в Дризенский уезд к священникам Стршалковской церкви Моравскому и Церковнянской церкви Василию Игнатовичу. И каждый из них также решительно и смело, с какой-то самонадеянностью подтвердили свои подписки на сказанной доверенности, коей уполномочивались избранные депутаты всеподданнейше просить от имени всего духовенства оставить в унии греко-унитский народ и священников в Белоруссии. А все прочие Дризенского благочиния священники, числом пятнадцать, и словесно и письменно удостоверили, что никто из них не подписывал сказанной доверенности и что они остаются и останутся верными обещанию, выраженному в данных ими, каждым, мне подписках, а также и то, что потом упомянутые интриганы, собравшись в село Церковно этого уезда, совещались окончательно по сему предмету в доме священника Василия Игнатовича и служили молебен в Церковнянской церкви; а между ими и был первенствующим священник Головчицкой церкви Иоанн Игнатович, бывший асессор Белорусской консистории⁸⁵.

В Полоцком уезде то же самое и так само показано всеми священниками, от которых получены мной подписки в их благонадежности. Г. камергер Скрипицын открыл и тех священников, которые на доверенности подписывали надежных священников, не позволивших интриганам соблазнять себя. После того г. Скрипицын пробыл у меня почти двое суток и получил еще от меня согласно требованию г. обер-прокурора коллегии графа Протасова дополнительные сведения, какие оказались еще нужными по делам Греко-Унитской Церкви.

Сего же года декабря 1 дня препровождено мной при отношении за № 716 к обер-прокурору графу Протасову 103 подписки священников.

1839 года. Хотя становилось теперь решительно необходимым для меня обозреть самому непосредственно греко-унитские церкви Киевской, Подольской и Волынской губерний с той особенно целью, чтобы самому непосредственно действовать на умы и сердца тамошнего духовенства, но, видя крайнюю необходимость своего присутствия в Полоцке и в окрестностях оного, я сообщил это обстоятельство вторичным отношением от 5 января 1839 г. за № 5 на усмотрение г. обер-прокурора графа Протасова с присовокуплением просьбы моей о том, чтобы духовенство Волынской, Полоцкой и Киевской губерний греко-унитское подчинено было Литовскому Преосвященному Иосифу Семашке, которому гораздо удобнее управлять ими, имея двух своих викарных епископов. Вследствие таковых моих ходатайств все монастыри и церкви приходские с духовенством в тех губерниях и были переданы в непосредственное ведение Преосвященного Иосифа Семашко по распоряжению верховного правительства, и, об этом уведомляя меня, г. обер-прокурор отношением своим от 20 генваря за № 92 присовокупил, что присутствие мое в Полоцке или в окрестностях оного совершенно необходимо.

Между тем исправляющий должность председателя коллегии Греко-унитской Литовский епископ Иосиф Семашко частным письмом уведомил меня, что он и епископ Антоний Зубко с высшим духовенством Литовской епархии в скором по возможности времени соберутся ко мне в город Полоцк по делам униатским. С этого времени я оставался уже постоянно в Полоцке, принимая благовременно меры к приему высоких гостей и имея удовольствие получать от благочинных подписки на мое имя, выданные теми священниками, которым предоставлялось несколько времени размыслить о воссоединении, дабы крепко установилось у них убеждение.

Всех подписок доставлено мной к г. обер-прокурору графу Протасову, начиная с 5 генваря месяца сего года, 225 при моих отзывах, значащихся в настольном реестре исходящих бумаг⁸⁶.

Также Преосвященный Иосиф отношением за № 196, а г. обер-прокурор коллегии граф Протасов таковым своим за № 230 уведомили меня о том, что для духовных лиц, совершенно неисправимых, и по духу, и по характеру вредных при тогдашних обстоятельствах для Церкви, с высочайшего Государя Императора соизволения устроена в городе Курске временная обитель для некоторого числа священников и монахов униатских с подчинением оной ведению Преосвященного епископа Иосифа Семашки и что такие лица и высылаются уже литовским епархиальным начальством посредством сношений с гг. генерал-губернаторами в оную обитель, а другие, более вредные униатские духовные в великороссийские монастыри.

Вот и я во исполнение таковой высочайшей воли должен был высылать из Белорусской епархии в великороссийские монастыри делателей зла, некоторых духовных неисправимых и весьма вредных, а именно: бывшего инспектора семинарии священника Адама Томковида, священника Церковнянской церкви Игнатовича, бывшего протопресвитера священника Чашницкой церкви Захария Марковского, священника села Стршалок Моравского, священника села Дворжиц Точицкого, священника села Головчиц Иоанна Игнатовича, священника села Воронеча Фому Арматовича Витебской губ. и священника местечка Смолян Григория Голыница Могилевской губернии.

Собираются наконец ко мне в город Полоцк и епископы греко-унитские с начальствующим духовенством Литовской епархии. Настал и день 12 февраля, в который тогда праздновала Всероссийская Церковь Неделю Православия. Мы, епископы, со знатнейшим духовенством обеих епархий подписали учиненный нами акт⁸⁷, в коем, изъяснив чистосердечное желание свое принадлежать к прародительской Церкви своей, положили просить Государя Императора Николая I о повелении привести наше желание в исполнение. К акту приложив и всеподданнейшее наше прошение⁸⁸, предоставили мы старшему из нас епископу Литовскому Иосифу Семашке отвезти в столицу и повергнуть на высочайшее воззрение Государя Императора через заведовавшего делами нашего исповедания обер-прокурора графа Протасова. Сие деяние свое заключили мы горячим молением в Полоцком кафедральном соборе в Неделю Православия, да Всевышний Глава Церкви и Господь Иисус Христос подаст успех твердому намерению нашему положить во имя Его Святое конец разделению Русских Церквей.

Государь, получив столь приятное для его благочестивого сердца известие, с глубоким чувством благодарности к Царю царей, высочайше повелеть соизволил представленный ему акт с прошением внести в Святейший Синод на рассмотрение и сообразное с правилами Святой Церкви постановление.

Радостно приняв от августейшего монарха сии драгоценные залоги спасительной решимости нашей и прославив Небесного Пастыреначальника за новое умножение истинного стада Его, Святейший Синод определил: по правилам и примерам святых отцов принять епископов, священство и всю паству бывшей Греко-Унитской Церкви в полное и совершенное общение Святой Православно-Кафолической Восточной Церкви в нераздельный состав Церкви Всероссийской и таковое синодальное деяние⁸⁹ поднести Государю Императору при всеподданнейшем докладе⁹⁰.

В 25 день марта в праздник Благовещения Богоматери и накануне величайшего из торжеств Церкви Воскресения Господа и Бога нашего Иисуса Христа доклад Синода удостоен высочайшего утверждения собственноручной Его Величества резолюцией: «Благодарю Бога и принимаю».

Высочайшее соизволение слушано в 30 день марта в полном собрании Синода и, когда затем сделано постановление о приведении монаршей воли в действо, обер-прокурор Святейшего Синода ввел в заседание Преосвященного Литовского Иосифа. Первенствующий член митрополит Новгородский и С.-Петербургский Серафим объявил о совершившемся и от имени Всероссийской Церкви приветствовал представителя воссоединенного духовенства со столь вожделенным событием; митрополит Киевский и Галицкий Филарет читал синодальную грамоту воссоединенным епископам и духовенству⁹¹, которая Преосвященным Серафимом и вручена Преосвященному Иосифу; митрополит же Московский и Коломенский Филарет прочел высочайше утвержденные положения Синода⁹² о переименовании Греко-унитской духовной коллегии в Белорусско-Литовскую и о бытии ему, Иосифу, председателем оной с возведением его в сан архиепископа. Преосвященный Иосиф со своей стороны принес Святейшему Синоду благодарение от лица воссоединенных, и по взаимном целовании все совокупно отправились в синодальную церковь, где ожидало их прочее духовенство и где немедля совершено благодарственное Господу Богу молебствие с провозглашением многолетия боговенчанному защитнику Церкви Всероссийской, ее соборному правительству и Православным Вселенским Патриархам.

Таким образом, с высочайшего соизволения совершилось воссоединение греко-унитов.

Но тогда как и Церковь Всероссийская столь торжественно ликовала и веселилась о сем многознаменательном событии, приняв на лоно свое в одной только Белорусской управляемой мной епархии 777 лиц белого и монашествующего духовенства и более миллиона муж. пола душ людей, и все православные жители в столице сему событию радовались, Святейший Синод совершенно секретным указом своим за № 3929 и г. обер-прокурор его граф Протасов своим конфиденциальным отзывом за № 564, давая мне знать о столь торжественно совершившемся воссоединении, требовали от меня: во-первых, «чтобы сей указ не был сдаваем в консисторию, ни публикуем впредь до особого высочайшего повеления; во-вторых, чтобы я сам непосредственно давал оный по секрету читать с подписками в прочтении самым надежным лицам духовным – членам белорусской консистории, начальствующим духовной семинарии, благочинным и вообще всем самым благонадежным, приступившим к акту воссоединения, и священникам, приезжавшим к кафедре, по мере признаваемой к тому возможности, а остающимся в своих приходах через благочинных, кои должны быть для сего снабжены копиями указа и также обязаны давать оные читать с подписками в прочтении благонадежным духовным лицам, убеждая между тем и остальных к сердечному в пользу Православия расположению и не прежде объявляя им указ, как по совершенном удостоверении в их благонадежности».

Таковое требование верховного правительства изумило и поразило меня! В волнении души своей подумал я: «что же это делает с нами Святейший Синод?». «Ну, – сказал я, – наконец, дело, с такими почти семилетними трудами мной сделанное, пропало!». Подводный камень, на котором готово разрушиться воссоединение населенного в семи губерниях народа, положен самим Святейшим Синодом! Да, я это ясно видел из тогдашних обстоятельств и условий. Населенный народ был в крепостном состоянии помещиков римско-католического исповедания; он не знал о наших намерениях, стремлениях и действиях; он только с большой осторожностью в словах был приуготовляем через приходских священников к Православию внушениями ему, что так называемая греко-унитская вера есть древняя греко-восточная, догматами и обрядами отличная от римской и напротив того ничем не различествующая с православной, почему и должна называться православной, т. е. правой верой, а о воссоединении его с Православной Российской Церковью и намека перед ним не делалось. Следовательно, помещики, владельцы его, и чиновники римские католики, воспользовавшись предписуемой правительством тайной касательно совершившегося окончательно воссоединения нашего, своими кознями и коварством заставили бы его возненавидеть своих пастырей и не пустить их в церкви, если уже не сделали бы им большего зла.

Поэтому, пользуясь правдивым мерилом – страхом, особенно за народ, ибо все уже духовенство вверенной мне епархии по своему образу мыслей, направлению и убеждению твердо стояло на пути к Православию, я решился не оставлять вышеупомянутого указа Святейшего Синода безгласным или не облекать совершившегося дела нашего воссоединения в непроницаемую тайну. И так, в твердом уповании на помощь Всевышнего в деле моей решимости, горячо помолившись, дабы Он умудрил меня и направил пути моя по словеси Своему, я привел намерение свое по сему предмету в действо, давая гласность совершившемуся окончательно и столь торжественным образом воссоединению Греко-Унитской Церкви с Православной Восточной Кафолической Церковью.

Уничтожив надписание на указе сверху: «Совершенно секретно», а в конце оного: «Не сдавать в консисторию» – и прочие в нем, не соответствующие местным обстоятельствам выражения, я в девятый день апреля месяца, день воскресный, после облачения меня и прочтения часов велел стоявшему при амвоне секретарю Белорусской духовной консистории титулярному советнику Клементию Тарновскому прочитать тот указ громко и отчетливо, засим соборне отслужить благодарственное Господу Богу молебствие с возглашением архидиаконом многолетия Святейшему Правительствующему Всероссийскому Синоду и 4 Вселенским Православным Патриархам, потом отправил соборне и Божественную литургию с поминанием Святейшего Синода (вместо Папы Римского) на большом выходе. Затем уже сдан был мной тот указ с нужными, вполне соответствующими местным обстоятельствам края архипастырскими внушениями, вразумлениями и наставлениями в Белорусскую духовную консисторию для зависящих со стороны оной распоряжений к исполнению, в чем следовало. Дивен Бог, внушивший мне это дерзновение! В это время по усмотрению Его случилось полное собрание уездного дворянства в городе Полоцке, в числе которого один только был помещик православного исповедания, именно полковник в отставке Кржижановский. И хотя нечего было мне бояться присутствования столь многих господ папистов на означенном, никогда в нашем кафедральном соборе не бывалом богослужении, чисто православном, но я принимал со своей стороны нужные меры предосторожности. Накануне в субботу побывал я у г. директора Полоцкого кадетского корпуса генерал-майора Павла Кесаревича Хвощинского. Ему открыл я решимость мою действовать на этот раз против правительственных распоряжений, который хотя и намекал об ответственности за такую мою смелость, но вместе, постигая всю важность цели, с которой решился я на это, он и ободрял дерзновение мое для пользы Православия, и сам вызвался как присутствовать со всеми штаб- и обер-офицерами и со значительной частью кадетов в кафедральном соборе во время богослужения, так и замечать, какое будет иметь эта торжественность влияние на римских католиков обоего пола – помещиков, военных и дворян. По замечаниям г. директора и штаб- и обер-офицеров Полоцкого кадетского корпуса и военного начальника уездного II округа Витебской губернии полковника Агатонова, когда после молебна протодиакон громким басом возгласил Правительствующему Всероссийскому Синоду «Многая лета!», тогда женщины римские католички, пораженные этим, выходили из собора, утирая слезы на глазах, а мужчины оставались до конца Божественной соборной литургии и во время большого выхода с напряженным вниманием, приблизившись к иконостасу, прислушивались (к) поминанию. Тут я, видя их перед собой, пользовавшийся тогда отличным голосом тенора, возгласил громко, не спеша: «Святейший Правительствующий Всероссийский Синод да помянет Господь Бог во Царствии Своем всегда, ныне и присно и во веки веков». И возвращаясь к престолу с потиром, подумал: «Слава Богу, совершися». По богослужении все бывшие в соборе до конца помещики, генерал-майор Хвощинский со своими штаб- и обер-офицерами и военный начальник полковник Агатонов с прочими чиновными лицами, по обычаю, зашли из собора ко мне. Русские православные в глубоком чувстве радости своей поздравляли меня с достижением цели семилетних моих подвигов, а римские католики в смущении своем спрашивали: «Что ж, не стало уже у нас унии?» На это был им ответ мой: «Бедная умерла и погребена уже в С.-Петербурге с подобающей торжественностью церемониала…» Наконец, чтобы прекратить дальнейший разговор о сем и положить предел вопросам по сему предмету, поданы были им мной большие медали⁹³ в память сего события, препровожденные ко мне с грамотой Святейшего Синода, – золотая для меня, а серебряные для духовных сановников, приступивших к подписанию акта общего воссоединения, которые заняли всех и каждого. Вслед засим подана закуска, потом шампанское, увеселившее сердце каждого.

По особому стечению обстоятельств находился на этом торжественном служении и на закуске у меня в числе упомянутых выше помещиков Витебской губернии и достопочтенный помещик губернии Минской Дисненского уезда, владелец имения Товят, г. Иосиф Лопацинский. И потом 12 числа апреля месяца, в день моих именин, был он у меня с поздравлением с днем Ангела моего. Посещал он меня также 14 и 15 апреля. Мы довольно долго в эти дни разговаривали с ним со всей откровенностью о заблуждениях Пап Римских и клевретов их, римских позднейшего времени богословов, и о пролитии крови человеческой в интересах лжеучения и притязаний пап, со взглядом на чистоту учения и верования Православной Церкви. Этот разговор наш окончился радостью и утешеньем для меня: он, г. Лопацинский, при виде заблуждения или укоренившегося убеждения их, которое считается заблуждением, изъявил желание принять Православие и присоединить к оному 400 душ обоего пола крестьян своих римско-католического исповедания, в которое они были совращены 1799 г.

В тревожном состоянии из-за решимости своей я не позволил себе и отдохнуть, но взялся за перо, чтобы сообщить о данной мной таким образом гласности совершившемуся воссоединению Греко-Унитской Церкви с Восточно-Кафолической Церковью в нераздельный состав Церкви Российской. В отношении своем к г. обер-прокурору графу Протасову я с подробностью излагал все местные обстоятельства, побудившие меня к тому. И когда он, г. обер-прокурор, испуганный происходившим в Полоцком Софийском кафедральном соборе в 9 день апреля публичным чтением секретного указа Св. Синода, письмом своим укорял меня за такую решимость, которая подвергает меня ответственности в случае худых последствий, а в официальном своем отношении от 18 апреля за № 319 отозвался между прочим так: «Я нахожу сие необычайное действие излишним, равно как и бывшее при сем случае торжественное молебствие преждевременным»; тогда я с необычной уже смелостью и энергией, доказывая Его Сиятельству, г. обер-прокурору Св. Синода графу Протасову, бывшую решительную необходимость для меня сделать это так торжественно в интересах самой Православной Церкви в Белоруссии, отозвался, что, уповающий на Бога, думающий и действующий по духу Христову, я не страшусь ответственности за худые последствия такой торжественной огласки; я сделал ее, чтобы не пострадало здесь Православие, потеряв более миллиона народа с 700 приходскими церквами, и что становится уже также решительно необходимым для самого правительства, чтобы такое же торжественное богослужение – молебствие и Божественная литургия – были отправлены соборне с прочтением того указа митрополитом Киевским, членом Св. Синода Филаретом, который будет проезжать через Витебск, вместе со мной и епископом древлеправославным, с духовенством обеих епархий в двух витебских градских храмах, именно: Успенском древлеправославном и Петропавловском воссоединенном. В заключение пояснено мной и то, что в городе Витебске одиннадцать приходских церквей, коих приходы составляют собой купцы и мещане воссоединенные, и что на такие пункты, как Витебск (и Велиж), которые более всего действуют на целую губернию, остается не только мне, но и высшему начальству обратить особенное внимание. Поэтому я льщу себя сладкой надеждой, что сие смиренное мое представление будет одобрено мудростью и прозорливостью Вашего Сиятельства, соревнующего к пользам Православной Церкви! Не прошло и трех недель с того дня, как я это представил, уведомил меня г. обер-прокурор как о том, что Его Императорское Величество согласно с моим ходатайством высочайше повелеть соизволил Киевскому митрополиту Филарету в проезд свой из столицы в епархию свою через г. Витебск остановиться там и служить по моему указанию в градских церквах соборне, так и о том, когда выезжает он, митрополит, из столицы, и просил меня поспешить своим выездом из Полоцка в Витебск со свитой для совместного соборного торжественного там служения по случаю совершившегося окончательно присоединения так называемой Греко-Унитской Церкви к Восточной Кафолической в нераздельный состав Российской Церкви. А особым отношением своим он, г. обер-прокурор, от 30 апреля за № 568, на имя мое адресованным, сообщил мне и о том, что «по поводу присоединения так называвшейся Греко-Унитской Церкви к Святой Православной Восточной Кафолической Церкви в нераздельный состав Церкви Всероссийской Государь Император, снисходя к поднесенному Его Величеству всеподданнейшему прошению епископов бывшей Греко-Унитской Церкви, указом от 12 февраля сего года высочайше повелеть соизволил, дабы воссоединенному духовенству и народу разрешено было не переменять привычкой вкорененных местных обычаев, непротивных сущности Православия, каковы нынешнее неслужебное одеяние сего духовенства, бритье бород, употребляемая во время постов пища и некоторые молитвенные, не нарушающие догматов православной веры». Засим я, предписав консистории опубликовать по всей Белорусской епархии означенное Государя Императора к воссоединенному духовенству снисхождение по части, относящейся к обычаям, отправился несколькими днями прежде до приезда митрополита Филарета в город Витебск. При первой встрече нашей он выразил боязнь свою, говоря: «Мы идем на смерть!», – «Как на смерть?», – возразил я. «Да так, – сказал он, митрополит, – ведь здесь же убили некогда витебские граждане униатского епископа Иосафата Кунцевича!..». «Так, – отвечал я, – но он убит за гонение и мучение православных. Не бойтесь, Владыко, верное своему долгу духовенство мое подготовило прихожан к Православию, и православных архипастырей убивать не станут». По предварительных переговорах моих с воссоединенным духовенством и с церковными старостами и почетнейшими гражданами и купцами я вполне был уверен, что наши торжественные совместные служения будут сердечно приняты всеми к торжеству Православия. Первое совместное служение совершено митрополитом с двумя епископами, древлеправославным и воссоединенным, при сослужении 10 священников городских, двух благочинных сельских церквей, двух протоиереев и двух архимандритов обеих епархий в древлеправославном Успенском соборе 14 мая, в день Пресвятой Троицы. По окончании литургии и вечерних молитв к Пресвятому Духу прочтен указ Святейшего Синода о воссоединении, заключенный трогательными словами монарха: «Благодарю Бога и принимаю». В сие время митрополит, стоя на амвоне между архиереев обеих епархий, возгласил велегласно к Богу: «Слава Тебе, показавшему нам свет». На другой день, в который продолжается празднование Святому Духу, мы совершили совместно Божественную литургию в Петропавловской соборной великолепной каменной церкви воссоединенной, на правой стороне реки Двины. Здесь по поводу великого стечения народа по литургии мы отправляли молебен на площади перед церковью. На первом и на другом богослужениях по распоряжению митрополита Филарета я занимал место с правой стороны, а Преосвященный епископ древлеправославный с левой; на большом выходе митрополит возглашал поминание с дискосом в руках августейших особ, а я с потиром поминал Св. Синод и Святейших Вселенских Патриархов – Константинопольского N, Антиохийского N, Александрийского N и Иерусалимского N и проч. Здесь мы после молебствия, отправленного на площади перед храмом, три архиерея, каждый, благословляли всех молившихся и присутствовавших каждого порознь; благословение это как в первый день, так и теперь занимало времени потом полтора часа.

Митрополит и я, мы уведомили г. обер-прокурора Протасова о совершенных нами столь торжественных совместных служениях и о том, как были греко-унитами приняты оные. По докладе о сем Государю Императору Его Величество во внимание к особенной ревности и неутомимым действиям моим, согласным с истинными пользами Православия, всемилостивейше соизволил пожаловать мне вдобавок к содержанию от имений Борисоглебских еще по шести тысяч рублей ассигнациями в год июня 24 дня 1839 г.

Так вздымавшаяся надо мной грозная туча за мое вышеозначенное дерзновенное действие в Полоцком Софийском соборе превратилась в тихий ветерок, и царь по манию Божию за скорби мои утешает меня своими щедротами.

Затем уже дан был от Св. Синода указ и архиепископу Литовскому Иосифу Семашке к надлежащему исполнению по означенному предмету.

Высокопреосвященнейший митрополит Киевский Филарет в восторге от преуспеяния в подготовлении греко-унитов, прихожан одиннадцати витебских градских церквей, к радушному принятию означенных богослужений, совместных древлеправославного и воссоединенного духовенства, от всей полноты души и сердца благодарил меня за сие публично, заявляя потом и признательность благочинному протоиерею Стефану Клодницкому и всем градским священникам. Потом, обратившись к генерал-губернатору генерал-адъютанту Петру Николаевичу Дьякову, просил его быть во всем помощником и покровителем воссоединенному духовенству; а мне сказал вслух всем: «Любезнейший брат наш, доблестный подвижник! Нет у меня слов, чтоб достойно возблагодарить Ваше Преосвященство за ваши благотворные действия и труды на пользу Православной Церкви и государства», – и, обняв, лобызал меня. Таким образом, верное обязательству своему, воссоединенное духовенство оправдало на деле свою заботу о подготовлении своих прихожан принять сердечно совместное служение наше. И он, митрополит, на память подарил из собственной своей ризницы богатое полное священническое облачение с протоиерейской палицей в Петропавловскую воссоединенную церковь. Затем он, митрополит Филарет, выехал из Витебска в Киев.

После выезда из г. Витебска митрополита Филарета я обращал все свои силы и практичное уменье на дело с монахинями Витебского Свято-Духовского монастыря, и, к великому удивлению всех, действия мои увещанием сначала на настоятельницу Казимирскую, даму высокого образования, по происхождению польку, помещичью дочь, а по исповеданию бывшую до поступления в монашество орд. базилианов римско-католичкой, увенчались успехом. Она добровольно согласилась быть на лоне Православной Церкви и удостоверила это собственноручной своей подпиской; а примеру ее последовали и три монахини: казначея Мартусевич, сестра ее – учительница и мистришня пансиона благородных девиц при том монастыре – Клара Мартусевич и монахиня Пигульская, бывшие в мире греко-унитками.

Но я не ограничился служениями этими в Витебске, обратив особенное внимание свое на главнейший пункт другой, который более мог действовать на три губернии – Могилевскую, Минскую и Витебскую. Пункт этот был избран мной в Могилевской губернии, а день для совместного древлеправославного и воссоединенного духовенства служения осьмый июля, день празднования явления чудотворного образа Пресвятой Богородицы Казанской в храме женского Кутуевского монастыря вблизи города Орши, куда стекалось в этот день великое множество народа, и древлеправославного, и унитского, из трех вышеозначенных губерний. И о таковом предположении моем я сообщил г. обер-прокурору графу Протасову, пояснив, что по моим соображениям совместного нашего служения в городе Витебске было недостаточно для ограждения народа от искушений и козней, предстоявших ему со стороны римских католиков, ксендзов и помещиков, замышлявших оные с целью удержания его, а в особенности крепостных людей, в унии. И г. обер-прокурор Св. Синода граф Николай Александрович Протасов принял радушно и одобрил мое мнение, как видно из отношения его от 23 июня 1839 года за № 1809, ко мне последовавшего, в котором, между прочим, отозвался так: «И я со своей стороны не встречаю никаких препятствий к отбытию вашему в Оршу для совместного служения с Преосвященным Смарагдом, если вы это признаете полезным (эти последние слова написаны между строками собственной рукой Его Сиятельства), оставаясь в надежде, что отсутствие ваше, милостивый государь и архипастырь, из Полоцка будет по возможности кратковременное. О чем и Преосвященному Смарагду дан по высочайшему повелению указ».

За сим июля месяца 3 дня отправился я с бывшим у меня в гостях двоюродным моим братом по матери, помещиком Белицкого уезда Могилевской губернии, губернским секретарем Феодором Францевичем Куровским, присоединившимся к Православию теперь в Полоцке, взяв с собой свиту, в г. Оршу, предварительно же было от меня предписано и благочинным – Сеннинскому священнику Иосифу Виллямовичу, Островенскому св. Иустину Климонтовичу, Черейскому Александру Климонтовичу Сеннинского уезда, и Толочинскому благочинному протоиерею Дмитрию Гринкевичу, и Смолянскому благочинному священнику Мазовскому Копысского уезда, чтобы они с двумя священниками каждый прибыли в г. Оршу непременно к 7 числу июля месяца. Остановившись в воссоединенном, в самом городе Орше существующем Покровском монастыре, я непосредственно сам занимался увещанием игуменьи Оршанского женского монастыря Щепановской, помещичьей дочери Городецкого уезда Витебской губернии, бывшей римско-католической веры до поступления в монашество орд. базилианов; а косвенно действовал на нее и посредством игумена мужского Оршанского монастыря Соболевского. И она, игуменья, почтила меня своим согласием на присоединение с выдачей и подписки. Примеру ее подражавшие в слушании моих речей монахини казначея и мистришня пансиона благородных девиц сделали то же самое. Также я вызывал сюда Оршанского уезда священников с их благочинным Иосифом Щотковским. Им объявлены были мной лично: во-первых, вышеозначенный указ Св. Синода о совершившемся с высочайшего соизволения присоединении так называвшейся в России Греко-Унитской Церкви к Святой Православно-Кафолической Восточной Церкви в нераздельный состав Церкви Всероссийской; во-вторых, отношение синодального обер-прокурора о высочайшем государя императора повелении, дабы воссоединенному духовенству разрешено было не переменять прежних вкорененных местных обычаев, непротивных сущности Православия, каковы нынешнее неслужебное одеяние сего духовенства, бритье бород, употребляемая во время постов пища и некоторые молитвенные, не нарушающие догматов православной веры; в-третьих, и о том, что в 8 день (явления чудотворного образа Пресвятой Богородицы Казанской) мы будем совершать совместное служение с древлеправославным духовенством в древлеправославном храме женского, за Днепром, монастыря; засим я приказал назначенным в это служение духовным возвратиться без замедления в свои домы и, забрав с собой самые лучшие священнические облачения, прибыть в Оршу для соучастия в том служении. Прибыл туда и Преосвященный архиепископ Могилевский Смарагд, а вслед за ним и г. камергер Валерий Валерьевич Скрипицын. Он, Преосвященный Смарагд, знал уже со всеми подробностями о совершившихся в губернском городе Витебске торжественнейших совместных служениях. Не теряя времени, мы составили церемониал для нашего служения, вполне соответствующий цели. По сему церемониалу я при соучастии 22 вышеозначенных воссоединенных духовных, вызванных из уездов к соучастию в этом торжественном служении, и игумена Оршанского воссоединенного монастыря Соболевского с иеромонахом смотрителем уездного духовного училища Теблючинским совершал крестный ход, держа в руках великую святыню – крест преподобной Евфросинии, княжны Полоцкой, правнуки св. равноапостольного князя Владимира, бывшей в 1110 году игуменьей девичьего в Спасе Полоцком монастыря; а духовенство мое имело в руках иконы (у о. игумена была икона древнейшей живописи преподобной Евфросинии). Процессию я начал в церкви мужского монастыря и направился к женскому православному монастырю верстах в четырех от первого. Тысячи народа древлеправославного и воссоединенного следовали за этой процессией. А Преосвященный Смарагд с обыкновенным крестом в руках шествовал в сослужении 10 лиц духовных своей епархии крестным ходом навстречу нам из церкви вышеупомянутого женского монастыря. Чудотворную икону несли два духовные сановника – архимандрит и протоиерей, а священники имели в руках иконы. Встретившись на половине четырехверстного протяжения дороги, мы остановились лицом к лицу. Засим я покланялся чудотворной иконе и лобызал оную, а Преосвященный Смарагд в свою очередь покланялся кресту преподобной Евфросинии и лобызал оный; потом мы с собой целовались.

Чины гражданские и военные и весь народ в умилении повергались на землю. Затем продолжали мы совместную процессию в сказанную монастырскую церковь. Там ожидали нас древлеправославные с игуменьей монахини со свечами в руках; с ними была и игуменья воссоединенная, вышеупомянутая Щепановская, с двумя своими монахинями. Вся обширнейшая местность, по которой шла процессия, открытая со всех сторон, занималась стекшимися богомольцами, соблюдавшими удивительный порядок. По исчислению приблизительному военным уездным начальником округа и земским исправником Оршанским молившихся и присутствовавших здесь было до шести тысяч по меньшей мере. День был прекраснейший, в крестном шествии ни одна свеча не погасла. Казалось, что само небо радуется сей необычайной религиозной торжественности!..

Вшедши в храм, мы, оба архиереи, стали с крестами в руках на благолепно устроенном возвышенном амвоне, а духовенство на своих между иконостасом и амвоном местах. В это время поставлена была на своем месте и чудотворная икона. Засим был прочтен указ Св. Синода о воссоединении Греко-Унитской Церкви с Восточно-Кафолической Церковью, и мы служили благодарственное молебствие по сему случаю. Многолетие возглашалось Государю Императору, Государыне Императрице и проч. протодиаконом древлеправославным, а Святейшему Правительствующему Всероссийскому Синоду и Святейшим Вселенским Православным Патриархам – протодиаконом воссоединенным. На Божественной литургии во время большого выхода архиепископ Смарагд с дискосом поминал Государя, Государыню, Наследника и проч., а я с потиром поминал Святейший Правительствующий Всероссийский Синод и Святейших Вселенских Православных четырех Патриархов. И здесь воссоединенная паства, подобно древлеправославной, теснилась принимать благословение от сослужащих архипастырей. И мы после Божественной литургии, выходя из церкви в мантиях, преподавали всем, каждому порознь, архипастырское благословение, которое должно было на площади перед церковью продолжаться более часа.

В это же самое время представили мне свои собственноручные подписки и те священники Оршанского уезда, коим дозволено мной было подумать о том.

И так мысль и задуманный мной план касательно оглашения во всеуслышание совершившегося окончательно присоединения Греко-Унитской в Империи Церкви к Восточной Кафолической Православной Церкви в нераздельный состав Церкви Всероссийской осуществились как нельзя лучше. О чем сообщено нами было из Орши на другой день отношением за № 110 г. обер-прокурору Св. Синода графу Протасову, а им доложено и Государю Императору, и Его Величество соизволил сказать: «Слава Богу! Это прекрасно!» Скоро и другие места, именно: м. Пустынка, м. Головчин, м. Новый Быхов, м. Баркалобов, м. Бобр и м. Городец Могилевской губернии – были свидетелями величественных сослужений обоего духовенства, которое из окрестных мест нарочно для сего собиралось в числе 20 и 50 священников со своими благочинными, и им вполне сочувствовал и народ. Скажу, не обинуясь, что такая гласность разрушила помыслы латино-польской партии, особенно помещиков, удержать крестьян в унии с отчуждением их от воссоединившихся священников. Данная таким образом гласность повела народ за пастырями в ограду истинной Церкви Христовой, и благие ее последствия были неисчислимы.

Возвратившись в город Полоцк, я имел удовольствие получить от протоиерея Ново-Быховской церкви Константина Мальчевского донесение, что он во исполнение данного ему от меня поручения ездил в околицу Церешковичи Белицкого уезда и присоединил к Православию помещиков и дворян при содействии г. Куровского 9 семейств, что все они, числом 80 душ, запечатлели свое присоединение причащением Тела и Крови Господа и Бога нашего Иисуса Христа, кои просили устроить по греко-восточному латинскую каплицу, построенную некогда собственным коштом их предками, и обратить оную потом на приходскую для них церковь. О сем радостном событии и желании воссоединившихся по твердому убеждению мелкопоместных помещиков и дворян было сообщено мной в то же время г. обер-прокурору Св. Синода графу Протасову с просьбой об оказании содействия согласно их просьбе.

В это самое время и вышеупомянутый помещик Дисненского уезда Минской губернии г. Иван Антонович Лопацинский прислал ко мне записку, собственной его рукой написанную, коей просил дать предписание в скорейшем по возможности времени священнику Замошской церкви Котлинскому о немедленном прибытии его в имение Довяты для надлежащего присоединения крестьян его римско-католического исповедания к Православной Восточно-Кафолической Церкви, подготовленных уже к тому его внушениями, а более всего и паче всего примером его, Лопацинского, обещавшего своим крестьянам вместе с ними и исповедаться, и приобщаться у воссоединенного священника. И я, сдав в Белорусскую консисторию эту записку г. Лопацинского, дал от себя 1 числа августа месяца за № 119 предписание тому священнику Котлинскому о том, чтобы он по получении сего предписания тотчас отправился вместе с другим священником Игнатием Малышевским к г. Лопацинскому и озаботились бы с ним при содействии его, Лопацинского, присоединением тех его крестьян мерами убеждения со взятием от них надлежащего письменного обязательства в добровольном их согласии быть в недрах нашей Восточно-Кафолической Церкви и непоколебимо до смерти оставаться чадами ее, и это обязательство доставить ко мне подлинником при своем исполнительном рапорте, а присоединенных внести в исповедные росписи Замошской церкви. Конец дела сего Бог венчал полным успехом. Помещик Лопацинский, верный своему слову, исповедался и приобщался со своими крестьянами согласно их желанию вместе в воссоединенной Замошской церкви.⁹⁴

А вот и ученый ксендз латинский в пределах той же губернии Борисовского уезда, плебан (настоятель) Околовского костела, кандидат богословия Аполлинар Иванов Звиноградский (в одно время со мной обучавшийся в Виленском университете) пожелал чистосердечно присоединиться к нашей Православной Церкви и заявил в своем им самим написанном прошении ко мне от 16 октября 1839 г. искреннее, непритворное, чистосердечное расположение и желание быть до смерти в недрах Православной Церкви. И по собранным мной положительным сведениям через посредство благочинных двух, из коих я увидел, что он отличается постоянно прекраснейшим поведением и душевно, истинно расположен к Православию, я дал надлежащий ход делу касательно присоединения его и сообщил обер-прокурору упомянутое прошение подлинником при моем отношении от 30 октября за № 168 с просьбой о содействии с его стороны по сему предмету.

В августе месяце того же года мы с епископом древлеправославным совершили совместное с обеих епархий духовенством служение в день Преображения Господня в воссоединенном Свято-Духовском соборе в уездном городе Велиже 6 числа. Мы прибыли туда 5 августа вечером. Все граждане города Велижа с хоругвями из четырех храмов, а духовенство в церковных облачениях с Животворящим в руках Крестом встретили нас за городом, и, получив архипастырские благословения от нас обоих, они предшествовали нам до означенного собора. А по отправлении в нем всенощной сопровождали нас до дома купца Крупского – старосты того собора, в доме которого оба мы помещались.

Наутро совершали мы литургию в том соборе и процессию вокруг храма по обычаю Униатской Церкви, т. е. с хождением по солнцу, чтением трех Евангелий с трех сторон храма и пением молебна Преображению Господню при сослужении двух архимандритов, воссоединенного и древлеправославного, и 6 священников, двух древлеправославных и четырех воссоединенных. И это служение наше принято было сердечно гражданами велижскими. По окончании богослужений все они, обоего пола, получали от нас архипастырские благословения.

Потом в следующее воскресение, 9 августа, мы с духовенством воссоединенным и древлеправославным совместно освятили новоустроенную православную церковь в селе Плоском Велижского уезда и совершали Божественную литургию, а потом молебствие, после которого преподаны нами архипастырские благословения народу, бывшему здесь в великом множестве.

Из села Плоского Велижского уезда возвратившись в губ. г. Витебск, мы таким же образом освятили еще (13 числа августа) обновленную Свято-Троицкую древлеправославного Маркова монастыря церковь с двумя архимандритами и двумя протоиереями, древлеправославными и воссоединенными, и с шестью воссоединенными священниками и совершали потом Божественную литургию и молебствие, и все воссоединенное население г. Витебска сердечно приняло наше совокупное служение и усердно молилось на нем, а потом принимало от нас архипастырское благословение, а тем это население и доказало, что оно воссоединено с Православной Церковью мерами убеждения, а не богопротивными какими-либо средствами.

С тех пор имя Папы Римского исчезло во всех церквах воссоединенных и ни в каких молитвословиях духовенством оно не возглашалось, а поминался Святейший Синод, чему служат доказательством рапорты настоятелей всех монастырей и благочинных сельских церквей.

Так, где некогда падали несчастные жертвы лютого изуверства, там теперь родное возвращено к родному любовью. И не мы первые задумали это воссоединение; об этом заботился митрополит Лисовский еще с 1799 г. А мы по плану его, прекрасно и мудро задуманному, поступая, достигли цели, пользуясь благоприятными сложившимися обстоятельствами. И мы, епископ Иосиф Семашко и его викарий Антоний Зубко в Литовской епархии, а я в Белорусской сам один, – в зависимости от митрополита Булгака, действовали все, начиная от упомянутого митрополита, а не некоторые только. Пусть же весь мир христианский, зная это, осудит совершенно ложные предположения, на кои опирался Папа Римский Пий IX в речи своей, говоренной в Римской консистории, с жалобой на нас и с протестом перед всем миром христианским, будто бы мы употребляли незаконные средства к подвержению не желавших воссоединения тяжким испытаниям в угоду Императору Николаю Павловичу. Нет. Такое несправедливое и злостное возглашение Папы совершенно опровергается уже и тем, что Государь Император, не желавший стеснять в долге совести касательно религии кого бы то ни было, всемилостивейше соизволил предоставить некоторым монашествующим базилианам полную свободу возвратиться в прежний латинский свой обряд, каковой высочайшей милостью тогда же и воспользовались эти лица в определенный на то шестимесячный срок.

Из города Витебска я прямо поехал в Лепельский уезд для осмотра тех именно церквей, кои некогда освящены были во имя Тела Господня, торжественно празднуемого вместе с Римской Церковью в 9 четверг после Пасхи. Найдя эти церкви требующими починок, я просил г. генерал-губернатора сделать в возможной скорости распоряжение о побуждении зависящими от него мерами помещиков к неотложному исправлению оных, а секретным письмом своим к нему я открыл ему намерение свое касательно уничтожения и следов единства нашего с Римской Церковью освящением оных во имя святых, празднуемых Православной Церковью. И он, г. генерал-губернатор, постигший всю важность цели моей, строго предписал чиновникам земской полиции наблюсти за неотложным исправлением и устройством тех церквей по греко-восточному обряду.

Возвратившись в город Полоцк, я предписал Белорусской консистории вменить в строгую обязанность всему духовенству, во-первых, чтобы оно усугубляло свои пастырские внушения, вразумления и наставления прихожан касательно утверждения их в правилах Православной Церкви, действуя в сем деле с особенной осторожностью в словах и с долготерпением, кротостью и любовью по духу Христову; во-вторых, чтобы оно отныне уже не нарекало новорожденных младенцев несвойственными Православной Церкви именами; в-третьих, чтобы также предписано было секретными указами всем благочинным неослабно наблюдать за ухищренными латинского духовенства и самих помещиков-папистов действиями, вредными для Православной Церкви вообще и для воссоединенного народа в особенности, и по мере получаемых от подведомственных им священников о таковых действиях сведений тотчас мне доносили бы для надлежащих с моей стороны о том сношений с главными начальниками края. Но скажу, не обинуясь, что один только добрый генерал-губернатор Витебской и Могилевской губерний Петр Николаевич Дьяков не оставлял моих просьб, касающихся интересов Церкви, без последствий. Другие же, поддерживающие ляхов и коварных патеров их, законные требования мои ежечасно оставляли без внимания, давая таким образом простор всяким козням папистов во вред Церкви, священнослужителей и паствы православной.

В последствии времени я получал между прочим донесения благочинных о том, что помещики римско-католики после данной столь торжественным образом гласности делу воссоединения Греко-Унитской Церкви с Православной Восточно-Кафолической Церковью оставляют уже свой замысел удержать так или иначе народ в унии, но что священники поражаются распространяемыми тайно слухами, что ненавидящие их помещики задумывают какой-то план, печальный для всего духовенства воссоединенного. Недоумевая, как могли гг. помещики замышлять это при всемилостивейшем Государя Императора воссоединенному духовенству покровительстве и поддержке обер-прокурора Святейшего Синода графа Протасова, я проходил молчанием, не сообщая о таковых слухах ему, Протасову, и никому. Но в конфиденциальных своих письмах к ним, благочинным, по сему предмету утешал напуганное духовенство теми словами, какими ободрял я себя: «Господь мне помощник, и не убоюся, что сотворит мне человек. Он разрушает замыслы коварных, и руки их не довершают предприятия... и совет хитрых становится тщетным» (Иов.5:12–13).

Но таковые сведения, объявшие всю душу мою, заставили меня наконец путешествовать еще раз в Минскую губернию, где означенные слухи наиболее распространялись. Итак, не усматривая крайней необходимости оставаться в г. Полоцке или делать свои разъезды в окрестностях оного, я первых чисел октября месяца поспешил туда, взяв с собой игумена Иосифа Новицкого, чтобы утешить оо. благочинных и священников лично словом архипастырским, особенно же, чтобы удостовериться в добром направлении воссоединенного народа и самому порадоваться сердечному его расположению к Православию и совершенно убедиться в том, что он посещает свои приходские церкви с таким же усердием, как и прежде, исправляя у своих пастырей и все духовные требы. И благодарение Богу, я везде нашел там воссоединенное население в удовлетворительном порядке, хотя и смущало его то, что с устройством иконостасов не видит оно священнослужителей, молящихся за него пред Престолом Божиим. Об этом обстоятельстве тогда же и было представлено мной Св. Синоду на его благоусмотрение.

Но хотя я и удостоверился в том, что воссоединенное население Минской губернии во всех приходах посещает свои церкви, исправляя и все духовные требы у своих священников, но, имея в виду, во-первых, что оно по своей необразованности и невежеству легко может увлекаться искушениями латинских ловких ксендзов, во-вторых, отношение ко мне начальника Минской губернии г. Сушкова от 29 мая сего 1839 г. за № 6814, коим он и выражал свое мнение, оскорбительное для воссоединенного духовенства, и требовал того, чтобы те благочинные или священники, которые доносят мне о противозаконных действиях латинских ксендзов и не могут доказать того формальным порядком, подводились под такую же ответственность, которой подвергаются по закону доносчики в строгом смысле, я, дабы оградить доброе имя от разных взводимых на воссоединенное духовенство клевет, распространяемых латино-польской партией тайком, ползком, а народ от совращения латинскими ксендзами, покровительствуемыми губернатором, сделал Святейшему Синоду представление о крайней необходимости перечисления воссоединенных монастырей и церквей с имуществом, духовенством и прихожанами в ведомство епархиальных начальств древлеправославных, а именно: херсонского, киевского, подольского, волынского, минского и могилевского, оставляя в своем управлении воссоединенные монастыри, церкви, духовенство и паству Белорусской епархии только в двух губерниях – Витебской и Курляндской. И Святейший Синод, приняв в особенное внимание такое мое представление, как полезное для Православной Церкви, духовенства и паствы, указом от 31 декабря того же года за № 20154 предписал мне с высочайшего соизволения, дабы все монастыри и церкви с их имуществом, духовенством и прихожанами вместе с делами из Белорусской моей консистории были переданы в ведомство означенных древлеправославных епархиальных начальств, кроме монастырей, церквей, духовенства и паствы в Минской, Курляндской и Витебской губерниях, которые должны оставаться некоторое время в моем управлении. И мне изъявил свою глубокую благодарность за такое представление, соответствующее цели правительства; с сим вместе и уведомил меня о том, что о сем и даны уже особые указы от Святейшего Синода древлеправославным западных губерний архиереям, со вменением им в обязанность делать воссоединенным священно- и церковнослужителям, подчиняемым их управлению, всякое снисхождение и обходиться с ними ласково.

После сего мне казалось, что таковым мудрым распоряжением Святейшего Правительствующего Синода достаточно обеспечились положение и судьбы воссоединенного духовенства, и я питал твердую надежду, что древлеправославные иерархи, приняв сердечно обязательное для них оное мудрое распоряжение правительства к точному исполнению, сумеют, возмогут лучше меня влиять на начальников губерний и успеют защитить от натиска врагов воссоединенное духовенство и паству.

Из всего за семь лет вышеизложенного кажется нельзя не видеть, что я был главным и даже единственным деятелем и совершителем воссоединения столь многочисленного духовенства и народа, населенного в семи губерниях, не щадивший для этого ни трудов, ни усилий; и сколько душевной скорби, сколько печали от злобы и клеветы людской во все время подвигов своих я перенес! Позволяю себе в заключение сказать с апостолом Павлом: «Подвигом добрым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох, прочее убо соблюдается мне венец правды, его же воздаст мне Господь в день он, праведный Судия» (2Тим.4:7–8). Впрочем, потомство и будущий историк этого великого благоплодного события, для памяти которых я и оставляю подробное описание всего хода дела по оному, читая оное, будут, думаю, правильнее смотреть и вместе с таким взглядом своим на великие труды мои помолятся о потрудившемся на пользу Святой Церкви и России.

Настал и 1840 год. Настало нам и новое горе! Те, кои прежде смущали, поражали воссоединенных священнослужителей лишь распространяемыми тайком слухами о высылке их в великороссийские губернии, о которых упомянул я выше, с наступлением этого года начали уже действовать открыто к осуществлению своего замысла. Обращаясь к описанию этих печальных фактов, я изложу в последовательном порядке все те меры и средства, которые латино-польской партией и принимались, и считались вполне дозволительными при бездейственном и бесплодном покровительстве нам местных властей православных русских.

Когда воссоединенные пастыри, стоя твердо в Православии, всемерно и единодушно старались энергически, с напряженными усилиями убеждать в святости дела нашего богоугодного воссоединения и вразумлять и утверждать во всеуслышание своих прихожан в любви к Православной Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви, матери нашей, от которой предки наши были отторгнуты насилием в римскую унию, а также и в любви к своему русскому Отечеству и царю, и прихожане, как это всем известно, слушая сердечно их назидательные наставления, шли за ними с миром и благодушным расположением, посещали свои церкви, исправляли у них и все духовные требы, говоря подходившим к ним соблазнителям: «Куда наши духовные, туда и мы, они душам нашим погибели не желают»; тогда озлобленные ляхи, чуявшие большую помеху со стороны сих священников в будущем своем новом, замышляемом ими восстании против России⁹⁵, стали сообща всеми силами стремиться к исполнению своей темной задачи. Так, дворянство Минской губ., рассчитывая на угодливость себе со стороны губернатора Сушкова, собравшись с его же разрешения в генваре месяце в губернский город Минск, на предварительном совещании своем постановило: всеподданнейше просить Государя Императора Николая I о выведении из края всех воссоединенных священнослужителей в великороссийские епархии и о высылке на их место оттуда православных священников. Потом в дворянском собрании написан и подписан надлежащий по сему предмету журнал, а по оному и всеподданнейшее прошение за подписом всех помещиков, начиная от губернского предводителя дворянства г. Ошторпа, в присутствии губернского прокурора, по происхождению русского православного, а г. начальник губернии, русский же православный, Сушков, утвердив тот печальный журнал и приняв от дворянства означенное прошение, представил на всемилостивейшее воззрение Его Величества со своим мнением, изложенным в духе минского дворянства. В прошении том помещики с коварным заявлением своих верноподданнических чувств и желаний скорее будто бы обрусить край изрыгали на духовенство самую гнусную клевету, тем более тяжкую для него, что оно чувствовало себя нисколько не похожим на недостойный образ, в котором его представляли преследователи, а г. губернатор Сушков сверх того в своем представлении, называя благочинных и священников доносчиками, выразился, что они заводят ябеды, стараясь приобресть уважение посредством боязни доносов, а таким образом возбуждают у помещиков общую ненависть к себе. Копии же со сказанного выше журнала и с прошения минское дворянство препроводило по секрету посредством дисненского уездного предводителя к дворянству Витебской губернии с тем, чтобы и оно на своем дворянском собрании сделало то же самое и ускорило бы подачу прошения на высочайшее имя посредством витебского губернатора. Подивись, читатель, искусству поляков в выборе средств и уменью их придать благовидность и значение полезного таким видам и предприятиям, которые прямейшим и очевиднейшим образом содействуют их коварным и беззаконным целям!

Но мудрый, прозорливый Государь Император Николай I, постигший вполне ту коварную и беззаконную цель дворянства, с которой оно повергало свою просьбу на его всемилостивейшее воззрение, в отеческой заботливости своей о верном и всецело преданном Его Величеству и Отечеству духовенстве воссоединенном, высочайше повелеть соизволил: «Объявить посредством виленского генерал-губернатора Мирковича строгий высочайший выговор помещикам, приступившим к подписанию означенной неуместной и дерзкой просьбы, и минскому губернатору Сушкову, содействовавшему их предприятиям, явно противным высочайшей воле, так как с воссоединением Греко-Унитской Церкви с Православной не полагается никакого различия между духовенством воссоединенным и древлеправославным российским, и внушить им, чтобы они не вмешивались не в свои дела и не осмеливались бы напредь утруждать Его Величество подобными нелепыми прошениями»⁹⁶.

Таким образом, страшный удар, направленный коварными поляками на воссоединенное духовенство, пал на головы тех, кто желал ему зла и старался погубить его! Скоро затем и губернатор минский, который величался своим особенным покровительством и защитой, постоянно оказываемой польским панам и ксендзам, потерял свое место. Дворянство же Витебской губернии, собиравшееся каждое в свой уездный город для совещаний по тому же предмету и писавшее и подписавшее на своих съездах журналы, узнавши о том, что дворянство минское со своим губернатором получили строгий высочайший выговор, не давало дальнейшего хода этому делу, но кипело ненавистью к нам и истощало потом против пастырей в Витебской губернии весь свой запас оскорблений и клевет, как это будет показано со всей подробностью ниже.

Но в одно и то же самое время, как и дворянство Минской губернии, нашлись некоторые из православных иерархов, кои по своему предубеждению или чьему-либо внушению начали было действовать ко вреду духовенства воссоединенного, поступившего в их управление в силу означенного выше указа Св. Правительствующего Синода. Так поступали и те некоторые власти, у которых оно должно было найти для себя и покровительство, и защиту, и правду, и мир, но нашло в них гонителей! Не хотелось бы сказать, но нельзя и умалчивать. Буду же говорить, не обинуясь, откровенно и прямодушно, как мы говорим с Богом и совестью, на основании фактов, имеющихся в виду.

Когда в конце прошлого, 1839, года я, имевши прежде всего целью оборону воссоединенного духовенства, ходатайствовал, как об этом упомянуто выше, перед Святейшим Синодом о передаче воссоединенных монастырей, церквей, духовенства и паствы в ведомство древлеправославных епархиальных начальств – херсонского, киевского, подольского, волынского, могилевского и минского, и по таковому моему ходатайству последовало о том распоряжение правительства, вполне обеспечивавшее положение и судьбы их среди озлобленных поляков, тогда херсонское епархиальное начальство вдруг с отчислением в его ведомство от Белорусской моей епархии духовенства с их церквами и прихожанами, оставив без последствий упомянутое выше указанное предписание Святейшего Синода по части, относящейся к воссоединенному духовенству, направило свои неприязненные действия к его оскорблению и поражению. Эти действия коснулись сначала одного только благочинного священника Веревчино-Явкинской церкви Иосифа Стратоновича, человека многосемейного, сановника всеми уважаемого и любимого, проходившего должность священника 15 лет, а благочинного 12 лет с честью и отличной похвалой. Такого-то духовного сановника оно удалило, неизвестно, на каком основании и за что, от занимаемого им выгодного прихода и от должности благочинного, а на его место и благочинным, и священником Веревчино-Явкинской церкви назначило древлеправославного священника, предоставив первому самобеднейшее место в городе Херсоне при каком-то госпитале. Таким-то образом, поруганный и разоренный, о. Стратонович, быв доведен до крайне стесненного положения, обратился ко мне с просьбой о предоставлении ему священнического места в Витебской губернии. Я, как виновник и воссоединения, и перечисления воссоединенных в ведомство древлеправославных епархиальных начальств, оплакивая его плачевную участь, представил подлинником означенное прошение к г. обер-прокурору Святейшего Синода графу Протасову при отношении своем от 13 февраля 1840 г. за № 15 и просил Его Сиятельство со слезами оградить воссоединенное духовенство от такого стеснения и гонения, прося и о том, дабы благоволено было почтить меня уведомлением, как я должен поступить с о. Стратоновичем. По рассмотрении вышеозначенного прошения Святейшим Синодом Херсонскому Преосвященному дан был строгий выговор за таковые противоправительственные его действия, оскорбительные и для всего воссоединенного духовенства, с предписанием ему возвратить тотчас священника Стратоновича на прежнее его священническое место в звании благочинного над воссоединенными церквами, причтами и прихожанами. Вследствие сего он и занял по-прежнему настоятельское место при упомянутой Веревчино-Явкинской церкви. Но каково же было его положение в будущем под начальством лиц, озлобленных на него за подачу ко мне прошения? Потому он через год после того опять просил меня о принятии его в управляемую мной епархию. Он потом и был с разрешения высшего начальства принят мной с назначением соответствующего способностям и заслугам его выгоднейшего первоклассного прихода в звании благочинного невдалеке от города Полоцка.

Вот это первый печальный для нас совершенно верный факт⁹⁷.

* * *

Вслед засим по именному Его Императорского Величества указу, данному Святейшему Синоду, я всемилостивейше пожалован епископом Полоцким и Витебским с передачей в мое ведомство и управление древлеправославных церквей, духовенства и прихожан, состоящих в Витебской губернии, вместе с делами консистории, которые и соединены с делами Белорусской консистории. А Преосвященный древлеправославный перемещен в Могилевскую епархию. С сим вместе упразднилась и Белорусская епархия, а воссоединенные церкви с духовенством и прихожанами Минской губернии Белорусской епархии перечислены в ведомство тамошнего епархиального начальства.

Но коварные ляхи после объявленного помещикам Минской губернии высочайшего строгого выговора, о чем упомянул я выше, не переставали делать воссоединенным священнослужителям зло, только по другому уже плану. Они вместе со всеми сословиями папистов соединили в одну общую силу отдельную силу каждого из них и при таких дружных усилиях оскорбляли и мучили их многоразличными бедствиями, которым они подвергались; всякий из них при встрече со священником ругал его такими словами, которые пройти здесь молчанием требует приличие, плевал в лицо ему; и счастлив был тот священник, который терпел и переносил всякие поругания, не говоря ни слова обидчику. Владельцы имений поражали, истомляли их то презрением, то преследованием, то притеснением и другими наиболее чувствительными для них средствами, как-то: воспрещали крестьянам своим под страхом строгого наказания наниматься в работники к священнику или собираться к нему на толоку, допускали травеж посевов хлеба и сенокосных лугов священнических, выдумывали и разглашали самые злостные клеветы на них перед чиноначалиями русскими, а если не могли сами, то через других, связанных личными соотношениями с ними. Притом не находило ни в одном судебном месте духовенство по своим справедливым жалобам защиты, и тот, кто решался искать законным порядком удовлетворения за тяжкие, нанесенные ему обиды и причиненные потери, еще большему и тягчайшему подвергался преследованию. Довольно было тяжко оскорбленному отозваться, что будет он жаловаться, и ему теперь же поляк нанесет тяжкие побои, крича во все горло: «Жалуйся кому угодно, поп-схизматик, вот тебе и пропускной билет!».

Ведя неустанно с самого начала этого 1840 года прискорбные переписки к ограждению воссоединенного духовенства от гонений, я в то же самое время обращал особенное внимание и на паству, имея прежде всего целью оборону ее от соблазнов и соблазнителей. Празднование повсюду Унитской Церковью вместе с Римской праздника в 9 четверг после Пасхи Тела Господня меня более всего беспокоило. Мне становилось крайне необходимым уничтожить в воссоединенных церквах сей латинский праздник. Но как приступить к тому, как решиться на это, когда столетия укрепили в народе особенное сердечное расположение к нему с живой верой в Пречистое Тело Христово, которого и приобщались после исповеди в этот праздник все немолодых лет люди? Сообразив все обстоятельства, просил я Бога, чтобы Он умудрил меня, как разрешить мне эту трудную задачу. И вот мне и пришла прекрасная мысль, чтобы в вышеозначенный день был устроен самим правительством праздник в память многознаменательного события воссоединения Греко-Унитской Церкви с Православной для торжественного в оный день празднования с крестным после литургии хождением на реку для водоосвящения, а потом и вокруг церкви, где это последнее удобоисполнимо. Представление мое о сем г. обер-прокурору было предложено Святейшему Синоду, а сей, одобрив идею мою, определил: праздновать указанным мной порядком в девятый четверг после Пасхи память воссоединения унии с Православной Церковью во всех западных епархиях и за воспоследованием высочайшего Его Величества на то повеления дан был мне секретный указ из Святейшего Синода по означенному предмету, который господином обер-прокурором Синода препровожден при конфиденциальном ко мне отношении его от 17 мая 1840 г. за № 2812, коим предписано было мне учинить распоряжение о совершении в означенный день (по моей мысли) богослужений, предоставив моему усмотрению избрать предварительно для таковых места, в коих исполнение сего признается удобным и вполне соответствующим цели в интересах Церкви. Но он, господин обер-прокурор, в означенном отношении своем отозвался, что на моей же ответственности остаются и худые последствия от означенных богослужений! Уповая на Господа, я, воспользовавшись предоставлением моему усмотрению избрания мест для означенных богослужений, избрал и назначил для оных такие местности, где были и бывшие греко-унитские церкви, и латинские костелы, и дал секретное предложение консистории о немедленном предписании указами всем благочинным, дабы они объявили подведомым им священникам об учреждении Святейшим Синодом с высочайшего соизволения в девятый четверг после Пасхи праздника в память воссоединения и торжественно праздновали эту память на первый раз только в предназначенных мной местностях, совершая Божественные литургии с крестным хождением на реку для водоосвящения, а потом и процессию вокруг церкви по обычаю; о таковом распоряжении моем сообщил я господину обер-прокурору Святейшего Синода графу Протасову с указанием и тех мест, где на первый раз должны были торжественно совершиться соборные богослужения, а равно и г. витебскому, могилевскому и смоленскому генерал-губернатору Дьякову, прося их о начальничьем с их стороны распоряжении о том, во-первых, чтобы в латинских костелах оканчивалось в тот день служение до 10 пополуночи часов непременно, т. е. до начатия такового православным духовенством в их церквах; во-вторых, чтобы вменено было в обязанность чиновникам земской полиции находиться при тех богослужениях православных. Получив отношение ко мне г. генерал-губернатора от 31 мая за № 106, коим он уведомлял меня о сделанных со стороны его распоряжениях по сему предмету, я дал знать о сем всем благочинным со строгим предписанием, чтобы священники вразумили и наставили своих прихожан, что нам, православным, не подобает праздновать латинский праздник и что потому сей день, девятый четверг после Пасхи, будет вечно празднуем в западных епархиях в память благодатного воссоединения нашего с Православной Церковью. И, благодарение Богу, означенные богослужения совершены были на всех мной указанных местах преблагополучно. И так Бог и в сем случае не вознерадел о мне, но возвеселил меня утешениями Его. Порадовалось сему и правительство, которому было мной сообщено о весьма удачном отправлении тех торжественных богослужений (в 13 день июня месяца) к сугубому утверждению в Православии воссоединенного народа мной самим со всем градским духовенством в городе Витебске, а в епархии священниками. Затем уже и Литовскому архиепископу Иосифу Семашко дан был по сему предмету из Святейшего Синода указ к надлежащему исполнению в свое время в будущем.

Вслед за этим освящал я сам архиерейским священнодействием в Лепельском уезде четыре церкви, которые по распоряжению генерал-губернатора Дьякова, согласно ходатайству моему, были исправлены и устроены по греко-восточному и которые были некогда освящены во имя Тела Господня, в которых и храмовой праздник был празднуем самым торжественным образом при весьма значительном стечении народа, шляхты и гг. помещиков, особенно в тех местностях, где не было латинских костелов. Освящал же я каждую из них, одну за другой, то во имя Преображения Господня, то во имя Премудрости Божией (Софии), то во имя преподобной Евфросинии, княжны полоцкой, покровительницы Белорусского края, то во имя Николая Чудотворца и прочих святых Православной Церкви.

Тогда же на мою долю выпало вырвать из мощных рук богатых помещиков, вельмож польских, Щитов и Корсака, Дризенского уезда три приходские, бывшие греко-унитскими до 1799 г. церкви, две каменные и одну деревянную, захваченные ими и обращенные в римские приходские костелы, и именно: церковь села Боровки каменную и села Дернович великолепную деревянную Дризенского уезда и церковь каменную села Соколища Полоцкого уезда, которые по устроении в них наскоро иконостасов были самим мной также освящены архиерейским священнодействием; возвращены потом судебным порядком в православное ведомство и все прежде бывшие сих церквей прихожане, но совращенные 1798 г. насилием в римскую веру, числом более четырех тысяч обоего пола душ крестьян сказанных помещиков.

Но при этом утешительном для меня событии встречалось и немалое затруднение относительно прихожан Дзерновичской церкви. Разъясню это. Когда этот храм был законным порядком передан в ведомство православное и определен к нему образованный священник, тогда латино-польской партией пущены в ход измышленные чудеса, что из него образ Пресвятой Богородицы, не потерпевший схизмы, улетел на облаках в ярких сияниях, окруженный ангелами, в Дисненский латинский костел, не нарушив ни дверей церковных, запертых схизматиками на два замка, внутренний и висящий, ни окон. Обстоятельство это потребовало для успокоения народа, возвращенного в Православие, строжайшего исследования.

В состав комиссии следственной были назначены генерал-губернатором лица самые надежные, бескорыстные, а именно: военный начальник округа, православный уездный стряпчий и архимандрит Витебского первоклассного монастыря Маркова Павел. При осмотре комиссией с понятыми церкви и поверке по сдаточной описи всех икон найдены все окна и замки во всей исправности и иконы в целости налицо. Местный образованный и умный священник, магистр философии и прав канонических, Василий Риклянский указал комиссии людей, которые пустили в ход разглашения об означенном вымышленном чудесном явлении ко вреду Православия. Первая из тех лиц была богатая местная помещица старуха Корсакова, которой содействовали в вымысле этом ее управитель поляк-паписта, две помещицы и одна дворянка, подобные ей злобные фанатички, дворовые их люди и ксендз-доминикан, бывший здесь прежде плебаном. Дворовые люди и управляющий имением госпожи Корсаковой, взятые под арест, руководствуясь правдивым мерилом – страхом, открыли тайну, а вместе с сим высказали и средства, принимаемые сей помещицей к разглашению чудес. Крестьяне ее, привыкшие к упомянутому образу, в прекрасном кивоте помещенному невысоко от пола в храме, перед которым с особенным благоговением молились и который в их среде считался чудотворным, с тяжкой скорбью беспрестанно спрашивали и священника Риклянского, и причетников, и церковного старосту, куда девался тот образ, а неудовлетворяемые пояснением их, что такого образа при передаче церкви в православное ведомство не было, обращались с такими же вопросами к дворовым людям и к управляющему. Этим-то и воспользовались злостроители-обманщики. Но первый тот же управитель, сидящий под строгим арестом, указал комиссии покой, в котором помещица Корсак хранила секретно тот образ в том же самом кивоте и виде, в каком он находился в Дзерновичском костеле до передачи оного православному ведомству, и то, что накануне передачи оного по приказанию помещицы взят ночью и поставлен в означенном покое, от которого ключ всегда хранился у самой помещицы. Потребован ключ, но г-жа Корсак, слегшая нарочно в постель, решительно отказалась выдать оный комиссии. Тогда отперта была дверь без ключа, взят найденный там образ и благоговейно православным духовенством в светлых праздничных священнических облачениях при колокольном звоне перенесен в Дзерновичскую церковь при значительном стечении народа и поставлен на том самом месте, где стоял прежде. Таким образом народ наглядно, твердо уразумел всю силу лживого разглашения, пущенного в ход врагами Православия. Этим дело и окончилось⁹⁸, но виновники остались не наказанными по законам. Бывший тогда до 1799 года настоятелем этой церкви священник Яновский, а потом живший на содержании этой помещицы до воссоединения униатов с Православной Церковью, к которой и он присоединился, был свидетелем этого торжества, имея от рождения 80 лет.

С наступлением 1841 года меня всецело занимала мысль о возобновлении в Спасе Полоцком существовавшей некогда обители преподобной Евфросинии, княжны полоцкой, ею самой на собственный свой счет устроенной, – меня, имевшего целью распространение Православия в стране древнего достояния России. На этой прелестной местности оставался с тех пор один только двухэтажный каменный домик с прекрасным садом над рекой Полотой; в сказанном доме помещались летом заслуженные старцы иезуиты до 1820 г., а церковь, самой же преподобной построенная, древнейший памятник Православия, но коварными иезуитами обращенная в латинский костел с захватом и собственных ее имений, до пяти тысяч дворов крестьян, населявших оные, которые были завещаны этой обители. После изгнания из России их, иезуитов, эти имения, монастырская местность с застройками и храм, поступили в казенное ведомство, а 1833 г. с учреждением православной епархии в Витебской губернии эта местность с окружающей оную пахотной землей поступила на угодье архиерейского дома, и этим угодьем пользовался древлеправославный епископ до тех пор, пока не был я высочайше пожалован Полоцким и Витебским епископом. С принятием в мое распоряжение сказанной местности и всех угодий я, постигая всю важность цели возобновления той обители, сделал представление об этом Святейшему Синоду и особо от оного ходатайствовал перед обер-прокурором графом Протасовым о его содействии мне в этом святом деле.

Между тем по именному Его Императорского Величества высочайшему указу, данному Святейшему Синоду за собственноручным Его Императорского Величества подписанием, во внимание к отлично усердному служению и ревностным трудам всемилостивейше пожалован я Полоцким архиепископом 5 дня апреля месяца.

В продолжение мая и июня месяцев я неустанно осматривал приходские бедные церкви и, видя крайний недостаток в них утварных и разных вещей, я принял собственно на себя труд путешествовать в Москву для сбора таковых с высочайшего соизволения.

Нельзя пройти молчанием следующего обстоятельства: когда я, прибывши в Москву, послал своего спутника ректора семинарии архимандрита Филарета⁹⁹ к митрополиту Московскому с просьбой назначить мне день и час предстать перед ним для засвидетельствования ему моего глубочайшего почтения, то он, великий святитель, сам поспешил ко мне и, прижимая меня к своему сердцу, лобызал меня с сердечной любовью, как нежный отец сына, и многократно выражая искреннюю свою благодарность как за то, что приездом своим в Москву доставил я ему приятный случай видеть в сане архиепископа доблестного подвижника и ревнителя Православия, так и за то, что привезена мной в Москву весьма древняя великая святыня – крест преподобной Евфросинии, княжны полоцкой, правнучки св. равноапостольного князя Владимира, сооруженный преподобной в Иерусалиме 1160 года и положенный в храме Полоцкого Спаса, прежде ею построенном. Собеседование наше продолжалось. Потом Владыка сказал: «Вы хотели приехать ко мне, так я же сам и завезу вас». И так забрал меня и о. ректора архимандрита Филарета с собой. Мы обедали у него в 6 часов пополудни. Отпуская потом меня, он предложил мне не только своих шесть лошадей с экипажем на все время моего в Москве пребывания, но и свои святительские услуги, в чем оные окажутся для меня нужными. Привезенный мной крест просил он меня положить в Успенском соборе на устроенном для него прекрасном налое. Я по Его Высокопреосвященства указанию вез его торжественно в собор Успенский, держа в руках при груди, облаченный в мантию и омофор, а впереди передо мной сидели два архимандрита, также облаченные в мантии и епитрахили. Епископ викарный с духовенством встретил на площади перед Успенским собором наше с крестом шествие. Святыня сия положена мной на уготованном месте, где уже и был святитель Божий митрополит в мантии и омофоре, и, став между мной и викарным своим епископом Венедиктом, первый, положив три земные поклона, приложился ко кресту, вслед за ним сделал то же самое и я, за мной викарный епископ, а потом духовенство. Кончилась эта церемония, и, митрополит Филарет и я, мы вместе вошли в алтарь, а викарный епископ с архимандритами и двумя протоиереями служили Божественную литургию. После Божественной литургии митрополит Филарет, я и епископ викарный, все уже трое в полных архиерейских облачениях светлых отправили благодарственное Господу Богу молебствие. В этом богослужении предоставлялось бывшему со мной архимандриту Филарету, ректору Полоцкой семинарии (ныне епископ Нижегородский), перед другими архимандритами первое место в служебном стоянии. Удивляться надобно, что не прошло и трех дней с того времени, как я приехал в Москву, все жители оной уже знали о моем прибытии с упомянутым крестом, и в день положения его в Успенском соборе было такое великое стечение поклонников, какое, по словам местных жителей, редко бывало. Свидетелем сего был г. директор хозяйственного управления при Святейшем Синоде тайный советник Константин Степанович Сербинович, прибывший в Москву к тому времени по каким-то делам. Первая неделя моего пребывания в Москве была для меня самая утомительная, но вместе с тем и самая приятная; с утра до позднего вечера делали мне честь чиноначалия, чины и почетные граждане и купцы, а равно архимандриты всех монастырей и епископы, бывшие там на покое. А между тем по мере возможности исполнял и я долг свой, делая ревизиты в первую неделю чиноначалиям, начав с генерал-губернатора, а потом Преосвященным и настоятелям монастырей, также потомственным гражданам и почетным купцам.

Собор Успенский был для поклонения кресту преподобной Евфросинии открыт от пяти часов утра пополуночи до десяти включительно пополудни. При нем стояли все время в священных облачениях священники по два, а весьма редко случалось, что стоял один на священной страже. С разрешения митрополита Филарета соборное духовенство развозило ночью с особенным благоговением упомянутую святыню по домам чиноначалий, вельмож, князей и графов и богатых купцов для совершения в их помещениях молебствий с водоосвящением. Сему духовенству строго было воспрещено святителем митрополитом Филаретом погружать сей крест в воду, а иметь для сего другой, из собора крест, а крест преподобной Евфросинии должен был лежать над водой, и только при сильном желании молящихся, осеняя им освященную уже воду, прикасаться только к ней концами Евфросиниевского креста. Это воспрещение последовало, потому что в кресте сем были мощи Пантелеимона целителя, св. первомученика Стефана и других первых угодников Божиих, а что всего важнее – частица Древа Креста, на котором был распят Спаситель, обагренная Его Божественной кровью. Крест сей каждое утро должен был осматривать бывший при мне вышеупомянутый ректор Полоцкой семинарии архимандрит Филарет и письменно доносить мне об освидетельствовании его невредимости. Я сам возил сей крест только в некоторые богоугодные заведения и к благочестивому знаменитому вельможе, действительному тайному советнику князю Сергею Михайловичу Голицыну, и совершал сам в домовой его церкви, на даче за Москвой, молебствие с водоосвящением, который положил на крест свое пожертвование в пользу будущей обители преподобной Евфросинии в Полоцком Спасе, о возобновлении которой я представил Св. Синоду перед выездом своим в Москву. Сбор в соборе Успенском, по уверению самого Преосвященного епископа викария, составил в течение одного месяца сумму более сорока тысяч руб. ассигнациями. По просьбе старосты и соборян Архангельского собора с разрешения нашего митрополита и моего крест сей, на тех же условиях перенесенный в собор Архангельский, находился в оном восемь суток и принес пользы оному более десяти тысяч рублей ассигнациями. Да порядочно же пользовалось и духовенство того и другого соборов за молебствия, отправляемые им день и ночь. Так как не было еще до сей поры решено дело по моему ходатайству о возобновлении в Спасе Полоцком обители преподобной Евфросинии, то вся та огромная сумма, накопившаяся в кружках, выставленных при кресте в сказанных соборах, и осталась в пользу тех соборов. Только некоторые благочестивые лица, узнавшие, что жертвуемые богомольцами в честь креста деньги на возобновление обители не выдаются мне из соборов, помолившись перед крестом и поклонившись ему, приезжали ко мне в подворье Савин, отдавали в мои собственные руки свои денежные приношения на предположенное возобновление обители в Полоцком Спасе. И таким только образом поступило в мое ведение четыре тысячи рублей ассигнациями вместе с пожертвованными деньгами, как выше значит, князем Голицыным.

Накануне праздника Успения Пресвятой Богородицы, Высокопреосвященнейший митрополит Филарет, я и его викарный епископ Венедикт, мы совместно совершали всенощное бдение, а в самый день праздника 15 августа и Божественную литургию. (У меня и у моего архимандрита Филарета были уже отрощены бородки, и мы были в рясах и клобуках.) Мной одним с архимандритами города Москвы были потом торжественно совершаемы богослужения в праздничные и воскресные дни в Успенском и Архангельском соборах, а с Владыкой митрополитом мы служили соборне в монастырских храмах в дни храмовых праздников оных. Кроме сего, я совершал в будние дни по просьбам почетного купечества в кладбищенских четырех храмах Божественные заупокойные литургии с панихидами, наконец два богослужения в Троицко-Сергиевской лавре. И Бог, видимо, благословлял благие намерения мои. Несмотря на то, что во время пребывания моего в Москве богатейшие купцы находились на Макарьевской ярмарке, приношения в бедные воссоединенные церкви бывшей Белорусской епархии были весьма значительные. Так, предъявлено мне на бумаге боголюбивыми купцами жертвуемых ими ризничных и утварных вещей, а именно: полных священнических облачений до тысячи, диаконских двести двадцать пять, особо стихарей для псаломщиков до двухсот, одежд на престолы 700, на жертвенники 700, пелен 700, занавес к царским вратам 700, воздухов больших 700, воздухов малых 700, сообразно с числом приходских Белорусской епархии воссоединенных церквей; а одна благочестивая графиня Толстая пожертвовала одежд на аналои триста, почетный гражданин Лепешкин – архиерейскую довольно богатую митру и полное архиерейское облачение и облачения на четырех священников серебряной парчи для Витебского кафедрального, уже моего тогда, собора; а из утварных вещей семьдесят пять большой величины серебряных 84 пробы потиров, по столько же дискосов, тарелочек и лжиц, хорошо внутри и снаружи позолоченных через огонь, дарохранительниц на престолы 700, ковшиков серебряных внутри позолоченных 700 и сверх того трикирия и дикирия серебряные 84 пробы; напрестольных серебряных позолоченных разной величины крестов 700 и одну, украшенную стразами и аметистами, для Витебского кафедрального собора серебряную позолоченную с такой же цепочкой панагию. А один купец пожертвовал в церкви к иконостасам девятьсот икон, на дереве написанных искусным живописцем, академиком, вышиной в аршин с четвертью, а в ширину три четверти аршина, а именно: местных 300 Спасителя, 300 Пресвятой Богородицы и 300 храмовых по списку, мной жертвователю представленному. Достопочтенные жертвователи приняли на себя и обязанность доставить ко мне в город Витебск все означенные вещи на собственный свой счет. Было мне поистине чему радоваться! Но впоследствии мираж радости моей рассеялся отчасти: вещи эти разделились на церкви бывшей и Белорусской, и Литовской епархий. Вот как это было: когда именной список всех жертвователей с подробным показанием, кто что жертвовал, представлен был мной г. синодальному обер-прокурору графу Николаю Александровичу Протасову с ходатайством с моей стороны о наградах для них, тогда угодно было Его Сиятельству сделать распоряжение, чтобы пожертвованные утварные и ризничные вещи высланы были к епархиальным начальствам для раздела оных на все воссоединенные церкви Витебской, Могилевской, Курляндской, Минской, Волынской, Киевской, Гродненской и Виленской. Впрочем, я доволен был и тем, что г. обер-прокурор граф Протасов почтил своим вниманием мое ходатайство о наградах для жертвователей: все они получили таковые по мере приношений своих.

8 числа сентября месяца 1841 года я оставил богохранимую Москву. За прибытием в С.-Петербург крест тот преподобной Евфросинии по распоряжению Св. Синода положен был в синодальной церкви с подобающей торжественностью, и в то же время совершено было мной молебствие в присутствии митрополита Киевского Филарета и прочих синодальных членов, а равно г. обер-прокурора графа Протасова и всех чинов синодальных. Сей крест лежал в синодальной церкви на престоле до возвращения Государя Императора Николая Павловича из-за границы. В это время я повторил мое усиленное ходатайство перед Святейшим Синодом и г. обер-прокурором его о возобновлении в Полоцком Спасе обители преподобной Евфросинии, княжны полоцкой, с предоставлением в пользу оной всех угодий, которые были назначены в пользу архиерейского дома древлеправославного епископа. Накануне праздника Воздвижения Честного Креста Господня 13 сентября я совершал соборне всенощное бдение и воздвизание креста преподобной Евфросинии по чиноположению в синодальной церкви в присутствии тех же членов Св. Синода, а в самый день праздника и Божественную литургию. Возвращается наконец Государь Император из-за границы и останавливается в Царском Селе. В тот же момент представший перед Его Величеством г. обер-прокурор граф Протасов всеподданнейше доложил о моем приезде в С.-Петербург с крестом преподобной Евфросинии, княжны Полоцкой, и о ходатайстве моем касательно возобновления обители ее в Спасе Полоцком. Его Величество в тот же час высочайше повелеть соизволил: во-первых, указом, данным на имя Св. Синода, сделать постановление о возобновлении упомянутой обители; во-вторых, святыню, крест преподобной Евфросинии, перевезть мне из синодальной церкви в Казанский собор таким же образом, как это было сделано мной в Москве по распоряжению Московского митрополита; в-третьих, устроить железную кружку с надписанием на ней крупными буквами: «Для сбора приношений на возобновление обители преподобной Евфросинии, княжны полоцкой, в Спасе Полоцком» – и поставить оную при налое, на котором будет положена та великая святыня с надежным прикреплением железными плитками на местах установления как самого креста, так и кружки; в-четвертых, при ней стоять по два из соборного духовенства священника неотступно в полном церковном облачении; в-пятых, деньги из кружки вынимать и мне доставлять находящемуся при мне архимандриту Филарету, ректору Полоцкой семинарии, совместно с кафедральным протоиереем Казанского собора; и, в-шестых, кружка та должна содержаться за моей печатью, а ключ от замка при оной у кафедрального протоиерея. В 11 часов пополудни объявлено мне господином обер-прокурором о таковом всемилостивейшем Государя Императора высочайшем повелении. В следующее засим воскресение в 10 часов пополуночи в парадной митрополита Новгородского и С.-Петербургского Серафима карете с открытыми в ней окнами я в мантии и омофоре, а два архимандрита передо мной в своих мантиях, я перевез сей крест из синодальной церкви в Казанский собор, перед которым на площади была встреча духовенства, подобная встрече, бывшей перед Успенским собором в Москве. По положении на уготованном месте св. креста взошел я на амвон и меня облачили; вслед засим совершал я при сослужении четырех архимандритов и четырех протоиереев Божественную литургию, а потом было поклонение кресту. Не моим пером описывать то великое множество людей разных сословий, которые сопровождали меня от зданий синодальных до Казанского собора; я скажу только, что в алтаре было со звездами столько высокопоставленных сановников, что с трудом могли проходить между ними прислужники церковные.

Теперь скажу по совести о том, что путешествие мое с тем крестом в Москву, а потом в столицу было без всякой задней мысли. Оно случилось по Промыслу Божию. Ибо согласно высочайшему именному указу, данному Греко-унитской коллегии 1833 года, никто не мог износить его из кафедрального Полоцкого унитского Софийского собора, в котором он хранился почти столетие с того времени, как насилием покровительствуемых королем Баторием иезуитов была взята та обитель с населенными своими имениями (12 тысячами душ мужского пола), а монахини базилианского ордена были перемещены в новопостроенный греко-унитским Полоцким архиепископом митрополитом Гребницким в деревянный маленький монастырь при кафедральном Софийском Полоцком соборе.

«По какому же поводу, – скажет читатель, – оставлена по высочайшей воле православная святыня, крест преподобной Евфросинии, столь редкий и бесценный памятник Православия Белоруссии, в униатском соборе и ведомстве?» В разрешение недоумения читателя и будущего историка скажу, что знаю и знаю положительно: 1833 года, после смерти епископа Иакова Мартусевича, управлявшего Полоцкой греко-унитской епархией, высочайшим именным указом Государя Императора Николая Павловича всемилостивейше пожалован был епископ Бржестский митрополит всех греко-унитских в империи церквей председатель Греко-унитской духовной коллегии Иосафат Булгак Полоцким архиепископом, а Святейший Синод в одно и то же время в интересах своей Церкви, о чем мной упомянуто выше, учредил в Витебской губернии новую, под названием Полоцкой, епархию православную, отчислив к ней церкви, в этой губернии существовавшие в числе не более тридцати пяти, от Могилевской епархии, и назначил в оную епископа Смарагда, а кафедральным собором для него церковь Николаевскую Полоцкого кадетского корпуса. Преосвященный Смарагд, прибывши в Полоцк и узнавши об этой бывшей в греко-унитском соборе святыне, просил генерал-губернатора князя Хованского всеподданнейше испросить у государя императора высочайшего повеления на взятие оной от униатов в собор православный. Но князю Хованскому на его представление о том высочайше объявлено, что крест преподобной Евфросинии должен оставаться в ведении греко-унитского епархиального начальства в кафедральном Софийском соборе и сохраняться там в целости под ответственностью того начальства. О таковой высочайшей воле дано знать тогда же и Греко-унитской коллегии г. министром внутренних дел Блудовым. Тут снова скажет читатель: «Как же я мог дерзнуть против высочайшей воли взять с собой в Москву эту бесценную святыню?!» На это скажу, не обинуясь: «Виноват я и не виноват». Угодно так было Богу, чтобы я забыл на тот раз о существовавшем вышеозначенном высочайшем повелении, а и это, конечно, по неисповедимым судьбам Божиим для того, чтобы чудодействующий крест сей прославился в Москве, сердце России, не видавшей и не знавшей его, и расположил благочестивые сердца москвичей к посильным приношениям на возобновление древнейшей обители в Спасе Полоцком, о чем я ходатайствовал перед Святейшим Синодом. Вот как это случилось. В самый момент выезда моего из Полоцка, когда я садился уже в экипаж, почтальон подает мне свиток и письмо на имя мое от г. директора хозяйственного при Святейшем Синоде управления Константина Степановича Сербиновича, который просил меня поверить самым тщательным образом и исправить рисунок упомянутого креста, препровожденный в сказанном свитке, с подлинником. Не имея ни времени, ни возможности исполнить это требование и имевший в виду то, что из Москвы должен я ехать в С.-Петербург, я велел ризничному священнику Богдановичу, прощавшемуся со мной, принесть мне с футляром крест оный и повез его с собой вместе со сказанным рисунком. Но в Москве при нашем с митрополитом Филаретом собеседовании вспомнил я о том высочайшем повелении и убоялся. Но владыка Филарет, успокояя меня, сказал: «Не беспокойтесь, Преосвященнейший, это Божией волей совершилось – вот и будем здесь торжественно праздновать появление его у нас».

Возвращаюсь теперь к рассказу своему о событии в С.-Петербурге по положении креста преподобной Евфросинии в Казанском соборе. В понедельник в 10 часов пополуночи Государь Император со всем августейшим семейством своим, приехавши из Царского Села прямо в Казанский собор, поклонялись сему кресту и лобызали его. Потом долго с глубоким благоговением рассматривали его, и Государь Император объяснял в краткости императрице Александре Феодоровне историю сего креста, содержащего в себе частицу Древа того Креста, на котором был распят Иисус Христос, обагренную кровью Его, мощи св. Пантелеимона целителя и первомученика Стефана и прочее многозначительное и священнейшее, на том кресте существующее¹⁰⁰. Затем Их Императорские Величества и августейшее семейство Их, положивши вторично все, каждый, по три поклона и приложившись ко кресту и мощам, выехали обратно в Царское Село.

Суммы в наличных деньгах было вынуто и доставлено мне всего тридцать тысяч рублей ассигнациями на предмет возобновления обители преподобной Евфросинии. До выезда моего из С.-Петербурга в город Полоцк (в конце октября месяца) дан мне по высочайшему повелению указ из Св. Синода о сделании зависящих со стороны моей распоряжений к возможно скорому устройству возобновляемой в Полоцком Спасе обители преподобной Евфросинии на собранную сумму. По возвращении своем в город Полоцк 26 октября (1841 г.) предложил я консистории озаботиться этим важным делом. Собранная сумма, (вместе с пожертвованными в Москве) 35 тысяч рублей ассигнациями, внесена для хранения в железном сундуке в Полоцкое уездное казначейство, составлена строительная комиссия под председательством ректора семинарии архимандрита Полоцкого Богоявленского II класса монастыря Филарета, представленные консисторией кандидаты в состав строительной комиссии мной утверждены членами оной. Затем я сам со свитой во исполнение другого указа Св. Синода переместился уже в ноябре месяце на постоянное жительство в губернский город Витебск для удобнейших и устных и письменных сношений по делам Св. Церкви с г. генерал-губернатором и для более успешного движения дел, а консистория и семинария оставались еще в г. Полоцке за неустройством в г. Витебске помещения для оных.

На время отсутствия моего из епархии по поводу путешествия моего в Москву и С.-Петербург Полоцкая епархия была вверена с высочайшего соизволения Могилевскому Преосвященному, к которому и посылались от консистории на его рассмотрение все бумаги, требовавшие скорого разрешения. Страдания же духовенства воссоединенного не прекращались по случаю ненависти к нему латино-польской партии.

1842 года. Бедное духовенство утешено высочайше утвержденными окладами жалованья, хотя весьма недостаточными для семейных священно- и церковнослужителей, но все-таки послужившими посильным пособием к жизни. Притом и чиноначалия делались более и более благорасположенными к воссоединенному духовенству. Высочайшая воля Государя Императора, чтобы никакого различия не полагалось между древлеправославным и воссоединенным духовенством, свято уже исполнялась всеми; мир воцарился. В это время змеи польские не выползали из нор, некому было согревать их. Генерал-губернатор витебский, могилевский и смоленский Дьяков и особенно незабвенный, мудрый муж, гражданский витебский губернатор Никтополион Михайлович Клементьев покровительствовали уже ему сердечно. Притом и губернский предводитель дворянства граф Карл Борг, человек высокоцивилизованный и умный, умел вести дело к миру.

Дело устройства в Полоцком Спасе обители преподобной Евфросинии, которое занимало всю душу и сердце мое, имело под неослабным наблюдением ректора семинарии архимандрита Филарета быстрый и правильный ход. Бывший в Спасе один только небольшой двухэтажный каменный дом отлично возобновлен. Начались новые производиться постройки различных служб, как-то: амбаров, конюшни, сараев для экипажей, для склада сена и дома для прислуги и кухни, а вне монастыря – хлевов для скота, жилого дома для хозяина и рабочих людей, гумна и прочего. Земля, сенокосные луга, лесная дача и прочие бывшие угодья архиерейского дома переданы мной, по распоряжению правительства, Евфросиниевской обители, а в маленьком одноэтажном, вблизи Спасского древнего храма существовавшем почти в развалинах, каменном же домике устроена благолепно теплая церковь, исправлена и главная Спасская церковь снаружи, а отчасти и внутри. С благодарностью Богу за преуспеяние дела по возобновлению святой обители в Полоцком Спасе, откуда разливался некогда свет православной веры и благочестия во все западные губернии и даже в пределы польские¹⁰¹, я самым первым и справедливым счел долгом, не ожидая окончания прочих построек, поспешить перемещением из монастыря, существовавшего при Полоцком Софийском соборе, в уготованный окончательно дом в Спасе Полоцком воссоединенных монахинь-базилианок. С этой целью приказано было мной строительной комиссии принять все самые действительные меры к наискорейшему окончанию строившегося вне монастыря дома для священника, духовника упомянутой обители, и псаломщика. Получивши от комиссии донесение, что дом для помещения монахинь с их настоятельницей совершенно готов и всем нужным комфортом снабжен достаточно, а также и помещение для священника и псаломщика почти готово, я ускорил свой выезд из города Витебска со свитой в город Полоцк. Прибыв туда мая месяца 20 дня, я сделал распоряжение о вызове из ближайших сел священно- и церковнослужителей с прихожанами тех церквей в город Полоцк к торжественному служению 23 мая совместному воссоединенного и древлеправославного духовенства по случаю перенесения креста преподобной Евфросинии, княжны полоцкой, в древний, сооруженный ею самой храм Спаса из Полоцкого Софийского собора. День для сей торжественности был назначен воскресный. Вызов этот принят сердечно и духовенством, и народом. Господин директор Полоцкого кадетского корпуса генерал-майор и кавалер Павел Кесаревич Хвощинский, постигавший всю важность цели, с которой устраивалась торжественность служения, принял горячее участие в процессии со всеми штаб- и обер-офицерами и кадетами со знаменами. В 9 часов пополуночи началось шествие из Софийского воссоединенного кафедрального собора со святыней, крестом преподобной Евфросинии на моей голове, в сослужении 20 священников и иеромонахов, 2 архимандритов, древлеправославного и воссоединенного, 4 протоиереев, трех воссоединенных и одного православного, по два в ряд; кадеты и все воспитанники семинарии по два в ряд со свечами в руках; впереди двумя иеромонахами несена была весьма древняя икона в богатых рамах преподобной Евфросинии, которой предшествовали воссоединенные монахини в мантиях с большими зажженными свечами, украшенными золотом и серебром и искусными разноцветными кокардами. Положив в древнейшем храме Спасском сию святыню на налое перед царскими вратами, я соборне совершал Божественную литургию при соучастии в служении 2 архимандритов и 4 протоиереев, древлеправославных и воссоединенных. После литургии мы шествовали с крестом преподобной Евфросинии через монастырский сад к реке Полоте, на берегу которой устроен был прекрасно гг. корпусными офицерами Иордан. По совершении водоосвящения обойден был крестным ходом со стройным песнопением дом жилища посвятивших себя Богу девиц, потом совершено мной по чиноположению и освящение того дома, получившего наименование «обитель преподобной Евфросинии, княжны полоцкой». После сего на площади перед храмом Спаса, преподобной игуменьей Евфросинией построенным и до нашего времени уцелевшим, совершено было благодарственное Господу Богу молебствие, в конце возглашено многолетие Государю Императору и всего августейшего дома особам, Святейшему Правительствующему Всероссийскому Синоду, Святейшим Вселенским Патриархам – Константинопольскому, Антиохийскому, Александрийскому и Иерусалимскому, потом военачальникам, градоначальникам, жертвователям на возобновление святой обители и споспешествовавшим сему, наконец всем православным христианам. Засим покланялись все присутствовавшие здесь и молившиеся, каждый, кресту сему и лобызали его, получая вместе с сим и архипастырское благословение от меня с окроплением их священной водой. Потом взял я крест сей и, осенив им предстоящих, которые в это время падали на колена, занес его в маленькую келью на хорах храма, в которой молилась преподобная Евфросиния, и положил в кивоте, для него в Москве сделанном, а на стене над ним укреплена медная вызолоченная доска с надписанием, чьим старанием и когда возобновлена обитель и кем и когда перенесен этот крест туда, где и теперь он хранится. Все это окончилось в пять часов пополудни. Само небо споспешествовало силе и значению сего торжественнейшего служения, погода была прекраснейшая, светлая, тихая, ни одна свечка не погасла, а это и имело еще более благотворного влияния на народ, тысячами стекшийся из шести сельских приходов и из местечка Екимании и города Полоцка. Таким образом все то при помощи Божией прекрасно, дивно и чудно совершилось, к чему я всей душой и всем сердцем стремился, чего пламенно желал и о чем заботился. Так! Бог в награду дал Православной Церкви за страдание превозмочь делающих ей зло и торжествовать победу над врагами Православия на земле Русской.

Устроивши таким образом помещение для монахинь и переместивши их туда, ходатайствовал я перед Святейшим Синодом и о перенесении из киевских пещер мощей преподобной в храм ее в Спасе Полоцком. Но в этом не имел успеха по поводу противодействия моим благим намерениям Киевского митрополита.

Вскоре потом на ту же собранную сумму построен был и дом для училища девиц духовного звания при обители Евфросиниевской, и по моему ходатайству перед Святейшим Синодом разрешено мне открыть училище с содержанием в оном тридцати девочек, сирот священнических, на счет казны. Тотчас же было собрано на первый раз двадцать девочек от 10 до 12 лет. С того времени училище содержится в отличном порядке и воспитанницы просвещаются умственно и нравственно, утверждаясь под руководством образованных и благочестивых монахинь в православной вере и в благочестии, на все полезном. И Церковь Святая радуется сему рассаднику Православия в Белоруссии.

Но когда Церковь Святая Православная Восточно-Кафолическая торжествовала победу над инославием в сем краю, храмы приходские в селах, и помещичьих, и казенных, один за другим приходили к разрушению, несмотря на высочайшее Государя Императора повеление, которым строго обязывались починять церкви ветхие и строить новые помещики в своих имениях, а управляющие палатой государственных имуществ в имениях казенных; первые дело починок ветхих или построек новых церквей для православных крестьян своих считали в своей совести не только необязательным для себя, но и преступным по исповедуемой ими латинской или лютеранской вере, а это они и заявляли во всеуслышание всем чиновным лицам и властям в губернии, и тех благонамеренных помещиков, которые в своих имениях исправляли или вновь построили православные церкви, укоряли, а последние, окруженные чиновниками латино-польскими, по своим видам не обращали на это важное дело должного внимания, представляя в оправдание себя то неурожайные годы, то болезни ежечасные крестьян, то падежи рогатого скота и лошадей.

На такое печальное состояние храмов Господних в губернии Витебской смотреть мне больно и прискорбно было. Народ бедный, лишенный всякой возможности поддерживать хотя кое-как церкви на свой счет, тужил. Поэтому я напрягал уже все усилия свои устроять в нем духовную Церковь, наставляя его в вере и благочестии. Я не пропускал ни одной церкви, в которой не испытывал бы его сам непосредственно в молитвах и в катехизисе и не объяснял бы ему оных с архипастырским словом утешения, а притом я совершал соборне архиерейские богослужения в тех церквах сельских, которые хотя несколько к тому были удобнее, несмотря на их ветхость. И эти поучения мои и богослужения имели особенно благотворные влияния на народ. В то же время во многих приходах приходилось также потужить вместе с местными священниками: домы их были близки к падению от гнилости, в некоторых потолки были подперты бревнами; иные священники помещались в банях; десяти-десятинный участок земли по положению, высочайше утвержденному, не обрабатывался прихожанами, а окладов жалованья священно- и церковнослужителям не только за полгода не выдавалось из казначейства, но и по истечении года едва через несколько месяцев могли они получить оные.

В том же году 1842 поступили по распоряжению правительства в казну и все недвижимые, населенные крестьянами имения церковные, монастырские, архиепископские и семинарские. И сколько по сему случаю было огорчений и оскорблений!.. Высочайше повелено было с принятием по инвентарям и документам в казну имений в одно и то же самое время наделять монастыри и архиерейский дом угодьями: землей, лесными дачами, сенокосными лугами, мельницами, рыбной ловлей. Имения чинами палаты (для своей поживы) скоро взяты, а об отводе высочайше повеленных угодий и думать не хотели. Десятки лет монастыри и архиерейский дом оставались без оных. Правда, многократно предписывалось начальством палате государственных имуществ о наискорейшем исполнении высочайшей воли по сему предмету, но начальство палаты ловко ухищрялось безнаказанно. Тот только монастырь имел счастье получить принадлежащее ему по закону, настоятель которого давал посильные взятки гг. чинам палаты¹⁰². Да и я сам, ведя более десяти лет бесплодную переписку о наделении Витебского архиерейского дома угодьями за передачей в казну имений архиепископских, населенных крестьянами в числе более 1 200 душ, едва 1854 г. и только ловко употребленной на этот раз хитростью мира сего успел приобресть для архиерейского дома лишь до сорока десятин пахатной земли вблизи города Витебска. Вот как это было: именьице, прозываемое Залучосье, не приносило, по милости чинов палаты (с 50 душами крестьян оного), ни одной копейки казне, а напротив, показывались значительные расходы на поддержание оного, и это долго так продолжалось. Вот наконец департаментом Министерства государственных имуществ задача разрешается не в пользу чинов палаты, предписано было палате от департамента, чтобы тотчас сделано было со стороны оной должное распоряжение об отдаче особой статьей в арендное содержание земли того фольварка на 12 лет с торгов, а крестьян оставить на оброке. Нашелся добрый человек в самой палате, который в тот же день по получении означенного предписания шепнул мне об этом. Засим подано мной объявление в палату, что я желаю взять оное в аренду собственно для себя с землей, к нему принадлежащей. Я и доверил торговаться своему письмоводителю, колежскому секретарю Степану Григорьевичу Клодницкому, вручив ему и залог (банковский билет в 350 р. сер.), прося допустить его к торгам. Усадьба эта с пахатной землей оценена была 35 руб. Торговались один еврей-купец, два витебские мещанина и мой письмоводитель, наставленный мной, с какой особенной осторожностью надобно торговаться, не горячиться, много не надбавлять, а по полтинке серебром в ответ на вопрос: «Кто больше?». Таким образом надоедал он другим торговавшимся да и самим чинам, и кончилось на переторжке тем, что упомянутый хутор остался за мной с платой арендных денег в год по девяносто пяти рублей серебром. Оценяются потом близкие к падению, в присутствии моем, строения в хуторе присяжными оценщиками, а именно дом и овин с током, и сдаются мне по описи, а вместе с сим получаю я и контракт от палаты. И так я, архиепископ арендатор, повременив несколько недель, обращаюсь по начальству с просьбой об отдаче упомянутого хутора с землей при нем на угодье Витебскому архиерейскому дому, заявив от себя, что я сердечно уступаю с аренды. Нечего уж тут было делать палате; крутили, мутили, наконец сделано представление об этом департаменту Министерства государственных имуществ согласно с моей просьбой, которое и утверждено. После сего я потребовал уплаченные вперед за один год аренды и деньги 95 рублей, и это мое требование исполнено.

Через несколько лет после сего последовало второе всемилостивейшее высочайшее повеление о наделении всех архиерейских домов в западных губерниях лесными дачами, в числе коих был показан и Витебский. На это время управляющим палатой был человек истинно благочестивый, по исповеданию православный. Вполне сочувствуя жалкому положению Витебского архиерейского дома, сделал он неотложно самое действительное распоряжение об отводе лесной дачи невдалеке от хутора Залучосья, верстах только в двух. До семидесяти десятин дровяного и строевого леса отмежевано с поставлением на границе узаконенных столбов, составлен надлежащий и план этому участку, копия которого за надлежащей скрепой передана вместе с отведенным лесом Витебскому архиерейскому дому в октябре месяце, и в то же время представлено палатой на утверждение в департамент Министерства государственных имуществ. Пользуясь удобным временем для рубки дров и складки в сажени, я приказал эконому архиерейского дома архимандриту Онуфрию нанять неотложно рабочих людей (25 человек) для вырубки в отведенной даче ста по меньшей мере сажень дров и складки их в то же время и озаботиться затем благовременной вывозкой оных по санной первой малоснежной дороге, для чего договорены были и подводы. Но в департаменте Министерства государственных имуществ и в этом случае ухитрились против именного Его Императорского Величества указа касательно наделения архиерейского дома лесной дачей. Вместо утверждения сделанного палатой постановления, по сему предмету последовал решительный отказ, на том будто бы основании, что для архиерейских домов надел лесными участками не полагается по закону, значит, высочайшее повеление в этом отношении не было для департамента обязательным, и предписано отобрать отведенную уже дачу. Таким образом, архиерейский Витебский дом, потеряв 50 руб. на наем работников, рубивших дрова, остался и без дров в ноябре месяце. Вот факт горького положения нашего в продолжение многих лет! Прости, Господи, злоумышлявшим нам!

Под помещение архиерея со свитой, певчими хора и консисторией был назначен с высочайшего соизволения бывший иезуитский монастырь полуразрушенный; часть оного только исправлена: три покоя для архиерея с кухней в погребах, три в первом этаже для консистории и одна зала с кухней в том же этаже для певчих архиерейского хора. Таков-то был наш быт, пока от щедрот монарших по моему непрестанному ходатайству не устроился этот монастырь. Не было и домовой для архиерея церкви в этом помещении – в смету она не вошла. Составилась смета добавочная в 1 500 рублей ассигнациями на устройство оной в этом доме, но в отпуске суммы Св. Синод отказал по ограниченности средств в оном. А становилось решительно необходимым для меня иметь таковую церковь. И так я на собственный свой счет должен был устроить оную и устроил. Нужно было также исправить для летней резиденции дом в хуторе Залучосском, находившийся в самом жалком положении, – не было в нем ни пола, ни стекол в окнах, кровля гнилая пропускала везде течь… Решаюсь я ходатайствовать перед Святейшим Синодом об отпуске на исправление оного тысячи только рублей ассигнациями. Но вместо денег получаю разрешение Святейшего Синода употребить на этот предмет деньги из местных источников, а их вовсе не было никаких. И так и этот загородный дом я собственным коштом исправил. Нужно было иметь в хуторе рогатый скот для хлебопашества; я на собственные же деньги купил двадцать тирольских коров и повел хозяйство мастерски по своему знанию и твердому разумению оного. Это всем и каждому известно, об этом имеются свидетельства и в делах Святейшего Синода, и в делах местной консистории. Высочайшим именным указом вменялось палатам государственных имуществ в обязанность удовлетворять за все понесенные издержки по взятым в казну имениям на улучшение оных. Но и это осталось без последствий. Я в своем имении Турце построил на реке новую мельницу о трех жерновах и сукновальню, также три сарая в фольварке и новую корчму наемными плотниками из великороссийских губерний, а также водяную другую мельницу в Борисоглебе, домы для управителей в имениях Церковне и Горах и хлевы для скота; и все это производилось на собственный мой счет, не говоря уже о том, что копались на полях и сенокосных лугах канавы для осушки оных также наемными на мой счет людьми, знавшими хорошо это дело; и немалые понес я издержки на покупку железа и жерновов, а равно макштовых сосновых дерев на валы для мельниц и проч. Но все мои законные, основанные на высочайшем повелении требования оставлены без последствий Министерством государственных имуществ. Опять скажу, не обинуясь: «Милость и суд не встречались, правда и мир не облобызались».

Но мы находили для себя милость и правду у Государя Императора. Его Величество, воззрев на мои труды и страдания, благосоизволил и в сем году, 1845, наградить меня орденом святого равноапостольского князя Владимира II степени большого креста, и главное гражданское начальство покровительствовало духовенству.

Одушевленный особенной монаршей милостью к себе, я задумал о распространении Православия в Витебской губернии и между русскими раскольниками. И потому я четыре года сряду сближался и дружился с наставниками, имея целью уразумевать их характер, их учение, их дух, их влияние на раскольников; ежечасно бывал я в раскольнических слободах и моленных, при которых всегда там встречало меня общество раскольников со свечами и с хлебом-солью. В моленных я поклонялся иконам, рассматривал их книги и, помолившись, выходил из оных, сопровождаемый оными в домы наставников. Тут в братской любви я разговаривал с ними о разных предметах, ласкал детей их, сопровождая все это назидательной беседой. Таким образом я уготовлял путь свой к успеху своих намерений касательно привлечения их сначала к себе, а потом и к единоверию. И Бог мне помог в этом.

1851 и 1852 годы. Так пользуясь и их любовью к себе, и искренней ревностью генерал-губернатора князя Голицына о распространении между населением раскольников единоверия, при мудром содействии мне в этом святом деле со стороны Его Сиятельства, я и присоединил 1851 и 1852 годов из раскола к единоверию поповщинского и беспоповщинского толков шесть наставников и пять тысяч душ населения Витебской губернии сектантов их. Построено потом единоверческих для них церквей от щедрот монарших по моему ходатайству новых три, одна каменная великолепная в городе Полоцке, а две деревянные в местечке Креславке Динабургского уезда и в селе Лютне Невельского уезда; две церкви устроены из моленных, именно: в городе Витебске каменная, а в городе Динабурге деревянная. Все церкви я сам по их просьбам и освящал архиерейским священнодействием по старопечатному Потребнику Патриарха Московского Филарета, также рукополагал священников и диаконов; часто совершал я в оных, пользуясь случаями, и Божественные литургии с самым строгим соблюдением старых обрядов и обычаев, также по сказанному старопечатному Служебнику.

Предварительно же построения для присоединенных к Святой единоверческой Церкви лиц устроял я сам на собственный свой счет из их моленных временные церкви, а именно: в уездном городе Полоцке, в уездном городе Динабурге, в местечке Креславке Динабургского уезда и в селе Лютне Невельского уезда – и сам же освящал эти временные церкви архиерейским священнодействием. Лица к восприятию священнического сана избрались единоверческим обществом из среды их, бывшие наставниками или прекрасными начотчиками строгой нравственности. Два из беспоповцев наставника безбрачные, постриженные в монахи, рукополагались в иеромонахов и засим определены были настоятелями приходских единоверческих церквей. А прочие лица брачные рукополагались в белые священники. Всех присоединенных из раскола к святому единоверию лиц я сам и миропомазывал. За все это имел я счастье получить и особенную благодарность с признательностью от Св. Синода, и Государь Император Николай Павлович наградил меня орденом св. благоверного князя Александра Невского, выражаясь в высочайшей на мое имя грамоте так: «Ревностное служение Церкви и Отечеству и неутомимые труды к распространению и утверждению Православия в стране древнего достояния России приобрели Вам право на особенное внимание и благоволение к Вам Наше, во изъявление коих всемилостивейше и сопричисляем Вас к ордену св. благоверного князя Александра Невского» – и проч. (1851 г. августа 8 дня).

Но такой по благости Божией успех в святом деле присоединения раскольников к единоверию любовью и убеждением подняли общий вой помещиков римско-католиков, которые всякие бесчестные вымыслы и клеветы пускали в ход против нас, князя Голицына и меня, и принимали самые гнусные средства и считали оные дозволительными к повреждению нашей чести за присоединение раскольников, крестьян их. Особенно злобно ратовали за них губернский предводитель дворянства Михаил Борх в Динабургском уезде и другие помещики в Полоцком, Себежском, Невельском и Витебском уездах при тайном содействии им со стороны начальника губернии генерал-майора Ермолова и штаб-офицера жандармов Т-зина, нечистых на руку.

Но я не смущался и сооружал святое дело в твердом уповании на помощь Всевышнего. Очень часто посещал я населения раскольнические и единоверцев, прихожан семи приходских церквей, располагая раскольников к единоверию и утверждая присоединившихся в вере и благочестии; совершал соборне богослужения при сослужении единоверческих только священников и говорил к ним назидательные поучения после богослужений. По докладе о сем г. синодальным обер-прокурором графом Протасовым Его Императорскому Величеству ему благоугодно было на всеподданнейших докладах собственноручно написать: «Это прекрасно». А на всеподданнейших того ж обер-прокурора докладах о вновь присоединенных мной из раскола к единоверию лицах благоугодно было Его Императорскому Величеству писать собственной рукой каждый раз: «Слава Богу, это прекрасно». Так точно благоугодно было и Его Императорскому Высочеству наследнику Александру Николаевичу в отсутствие Его Величества из России выражаться письменно на докладах по сему предмету обер-прокурора Св. Синода.

Кроме неусыпных забот о распространении правой веры между раскольниками и присоединенным из них к святому единоверию и утверждении последних в оном я по высочайшему повелению особенное имел наблюдение и за преподаванием Закона Божия кадетам Полоцкого корпуса и принимал со стороны своей все возможные, зависящие от меня меры к успеху. И Его Императорское Высочество Государь Наследник цесаревич Александр Николаевич, обратив особенное внимание свое на предложенные мной меры к устранению неравного успеха воспитанников Полоцкого кадетского корпуса в Законе Божием, в рескрипте своем на мое имя соизволил выразить мне «живейшую признательность за эти меры и за оказанное в сем деле истинно пастырское участие (1852 года февраля 12 дня)». Вот и еще Его Императорское Высочество государь цесаревич наследник Александр Николаевич в рескрипте своем на имя мое за собственноручным подписанием изволил выразиться так: «С особенным удовольствием удостоверясь об успешном ходе преподавания Закона Божия в Полоцком кадетском корпусе, изъявляю Вашему Преосвященству свою глубокую признательность за истинно пастырское участие в важном деле духовного и нравственного воспитания детей, обучающихся во вверенном мне учебном заведении (февраля 22 дня 1852 г.)». Так Небесный Царь (1851 и 1852 г.) благословлял труды мои и по множеству оных возвеселил меня утешениями благочестивейшего царя земного и наследника его благоверного государя цесаревича Александра Николаевича.

1853 год. Сверх обычного обозрения епархии в летнее время я по распоряжению высшего правительства согласно высочайшему повелению насчет особенно важного предмета и для строжайшего пересмотра духовенства путешествовал по девяти более замечательным в сем отношении уездам Витебской губернии – Витебскому, Дризенскому, Люцинскому, Себежскому, Невельскому, Городецкому, Полоцкому, Динабургскому и Режицкому – в самое неудобное для разъездов по проселочным дорогам время, с 25 сентября до 29 числа ноября, и лично во всех важнейших погостах и других местностях делал нужные по тому предмету постановления и указания благочинным и самым надежным священникам, собирая в то же время лично положительные сведения о способности, надежности и поведении всего вообще духовенства, а равно брал я и нужные письменные показания, но только от благочинных, относящиеся к тому предмету. Собранные таким образом сведения, соответствовавшие тогда требованию обстоятельств, я представил со своими соображениями Св. Синоду, который, оставшись вполне довольным как действиями, так и соображениями моими, объявил мне «за особенную ревность и деятельность совершенную признательность и благодарность (1853 г. декабря 12 дня)». До сих пор благоденствовало воссоединенное духовенство и Церковь Православная ликовала о торжестве своем.

Но, к несчастью нашему, тяжкие телесные страдания князя Голицына от усилившейся его болезни того же лета заставили Его Сиятельство отправиться за границу для излечения. С выездом его из Витебска змеи польские, согреваемые злобным дыханием начальника губернии Ермолова против князя Голицына за то, что он делал ему выговоры за взятки, начали выползать из своих нор, а равно и закоренелые раскольники, остававшиеся еще в своем нечестивом заблуждении, пользуясь отсутствием генерал-губернатора, смело уже своими средствами ласкали, убаюкивали и к своим интересам приковывали сказанного губернатора и жандармского штаб-офицера Т-зина. Настали потом и притеснения единоверцев со стороны злобных раскольников, и богохульные явные насмешки над святым единоверием, а запродажные клевреты их – и Ермолов, и Т-н , в свою очередь изрыгали черноту из своей внутренности, запятнывая честь своего главного начальника генерал-губернатора князя Голицына, и взводили на него злобную клевету перед высшим правительством. Не мое дело пояснять здесь злонамеренность сих людей зла и коварства, лжи и клеветы, которыми вызвали они правительство командировать по высочайшему повелению в Витебскую губернию г. флигель-адъютанта Чернышева, который производил следствие по внушению клеветников о князе Голицыне в отсутствие Его Сиятельства из Витебской губернии и из России. Вот как темная сила действовала против главного начальника, мужа честного, благородного, всей душой преданного царю, Церкви и Отечеству, к тяжкому оскорблению и унижению его и ко вреду единоверческой Церкви и ревностных пастырей оной в том краю! А после возвращения Его Сиятельства из-за границы Государь Император соизволил назначить его сенатором. Он вскоре и отправился в С.-Петербург к месту нового назначения своего. Вскоре засим и губернатор витебский, и штаб-офицер жандармов заменились другими лицами.

Теперь надобно остановиться на злобной мести ляхов, получивших за 14 лет перед сим высочайший выговор, о котором упомянул я выше, и заняться новым горем, которое опять постигло бедное воссоединенное духовенство.

1854 года. На место князя Голицына витебским, могилевским и смоленским генерал-губернатором по высочайшему повелению назначен был г. генерал-адъютант П. Н. И-ев. И помещики римско-католики, торжествуя победу над князем Голицыным¹⁰³, с надеждой своей на поддержку в их злом замысле со стороны нового главного начальника края, принявшего бразды правления с достаточным запасом предубеждения своего против воссоединенных священников и с незнанием того, что они по происхождению и языку русские, преданы всей душой Православию, царю и Отечеству, начали тайком, ползком, исподтишка влиять на него и вскоре таким образом сумели придать взгляду Его Высокопревосходительства благовидность и значение полезного таким видам и предприятиям, которые прямейшим, очевиднейшим образом содействовали их собственным коварным и беззаконным целям. Сей новый главный начальник края, окруженный здесь людьми зла и коварства, всегда и принимал от них всякие бесчестные вымыслы и клеветы на воссоединенное духовенство и не мог даже скрыть этого передо мной: «Не доверяйте, Преосвященный, своим благочинным, доносящим вам о здешних помещиках, – говаривал он, – они обманывают вас». Он и не замедлил бы, конечно, содействовать тотчас коварным ляхам, готовившимся к новому после 1831 года мятежу и желавшим потому высылки всех воссоединенных священников из Белоруссии в великороссийские губернии, мстя им за воссоединение. Но помехой в этом были ему проходившие того лета через город Витебск и Белоруссию к границе австрийской полки и батареи. Ими-то и надобно было главному начальнику края в особенности заняться, а ляхам помещикам, убоявшимся проходивших на границу победоносных наших войск, нужно было уже ожидать дня, когда им можно будет осуществить с успехом свои замыслы, свои желания и стремления. Я сам даже в ожидании прохода войск через город Витебск не путешествовал по епархии, имея целью почтить самой торжественной церковной встречей и своими речами доблестные войска. Я и встречал торжественнейшим образом со всем своим духовенством витебским в числе 18 пастырей, 10 диаконов в светлых облачениях служебных, при колокольном всех храмов звоне, с почетнейшими гражданами и с хоругвями церковными, держа сам в руках честный крест, а священники имели в руках своих иконы. Проходившие через г. Витебск войска были: Черниговский кавалерийский ополченный полк, лейб-гвардии Уланский полк, казачий Оренбургский полк № 1, казачий Оренбургский полк № 2 и батареи. Такая встреча и мои речи сердечно ими были приняты. Копии моих речей по желанию начальников войск выдавались каждому полку, и каждому же полку подносились мной в благословение иконы с надлежащим надписанием на оных. О сем доведено было г. министром внутренних дел Бибиковым до сведения Государя Императора Николая Павловича, и Его Величество повелеть соизволил объявить мне высочайшую благодарность (февраля 8 дня 1855 года).

1855 года. Между тем он, г. генерал-адъютант И-ев, получивший новое назначение в С.-Петербурге, уведомляя меня о сем отношением своим от 3 генваря 1855 года за № 7, а также и о том, что им предложено г. витебскому гражданскому губернатору по управлению губернией действовать на основании 271 стат. 2 т. Св. законов, в заключение выразился между прочим так: «Оставляя здешний край, я сохраню навсегда в душе моей искреннейшую признательность за существенно полезное содействие Ваше по управлению, составлявшему, смею сказать, общую заботу нашу» – и проч. И до выезда в С.-Петербург каждый почти день бывал он у меня, бывал и я у него, слыша каждый раз дружеские, как мне казалось тогда, слова его при наших разговорах с присовокуплением: «Стойте, Преосвященнейший, на страже». Но когда он последний раз на расставании со мной сказал: «Пожалейте римских католиков, ведь и они молятся за Государя», тогда я, взволнованный, смотря пристально ему в глаза, отозвался: «Что же прикажете делать – смотреть равнодушно, терпеть и молчать, когда коварные ляхи, ненавидящие нас, делают нам зло, а их латинские ксендзы, как хищные волки, будут врываться в стадо словесных овец православной паствы полоцкой? Нет, – сказал я ему, – я по-прежнему буду стоять на страже и бороться с коварными польскими панами и ксендзами, ратуя за Православную Церковь с самоотвержением, и мое духовенство, подражающее мне в этом отношении с лишком двадцать лет, не будет дремать; и ужели еще долго должен мучить нас тяжкий гнет преобладания их над нами и на нашей же Русской земле?» Улыбнувшийся на эти слова, он сказал: «Нет, этого не будет, да пререкания помещиков за доносы священников…» Тут-то я догадался уже, что, мягко постилавший мне, не с добрыми мыслями выезжает он из Витебска, и потому вновь ему напомнил я о верности долгу службы, благонадежности и преданности престолу и Отечеству искони русского, как и он сам, моего духовенства, доносившего мне о противозаконных действиях папистов; напомнил также и о том, что в нашем краю оно служит одной из самых главных опор и Православия, и общественного порядка... Я и не ошибся в подозреваемом образе недобрых мыслей Его Высокопревосходительства по отношению к воссоединенному духовенству, внушенных ему коварными людьми, которые окружали его и снискали у него полную доверенность. И вот он, генерал-адъютант И-ев, бывший здесь генерал-губернатором весьма короткое время, прибывший в С.-Петербург, во всеподданнейшей записке своей, составленной 20 генваря 1855 года по мысли коварных ляхов, которые опутали его хитро раскинутыми своими сетями, изложил собственно от своего лица ложь и клевету на воссоединенное духовенство Витебской и Могилевской губерний и сделал свое собственное заключение о нем. Таким образом поляки, мудрые на всякое дело зла и коварства, укрывая себя за мощным высокопоставленным сановником, по происхождению русским, а по исповеданию православным, достигали своей цели. В ком же в самом деле искать начала и основания такой клеветы? Либо в нем, И-еве, самом, либо в ком другом? Если же в нем не было главного основания клеветы на духовенство (да и не могло быть, ибо он не путешествовал по губернии), то очевидно, что эта клевета получила свое начало и основание от внушений ему оной людьми зла и коварства – помещиками и чиновниками латино-польскими или русским, державшимися латино-польской партии. Подал же он, генерал-адъютант, Государю Императору Николаю Павловичу сказанную записку перед смертью Его Величества, которая и передана была наследнику его Александру Николаевичу.

По восшествии на всероссийский престол Государя Наследника Александра Николаевича та всеподданнейшая записка препровождена по высочайшей воле к исправляющему должность обер-прокурора Св. Синода г. тайному советнику Карасевскому, а сей последний при своем секретном и конфиденциальном отношении от 25 февраля 1855 года за № 898 препроводил ко мне выписку из тех статей всеподданнейшей записки, которые касались вверенной мне епархии, и просил меня сообщить ему мои мысли и заключения по всем содержащимся в оных замечаниям.

Во исполнение такового требования Его Превосходительства я в отзыве своем к нему от 11 марта 1855 г. за № 19 откровенно высказал ему мои мысли и заключения, доказав на совершенно верных данных всю ложность сделанного доноса на духовенство и неосновательность печальных о нем замечаний и мнения бывшего главного начальника края, и то, до какой степени он был ослеплен и опутан хитросплетаемыми сетями козней и коварства латино-польской партии и ее орудий.

Вот тот мой отзыв: «При почтеннейшем для меня отношении от 25 прошлого февраля за № 898, препровождая выписку статей из всеподданнейшей записки бывшего главного начальника здешнего края генерал-адъютанта И-ева от 20 генваря сего 1855 г., касающихся вверенной мне епархии, Ваше Высокопревосходительство изволили требовать от меня мыслей и заключения по всем содержащимся в оных замечаниям.

В означенной выписке изложено: «Православное духовенство образовалось в Белоруссии из униатского; но по возвращении некоторые из лиц, облеченных в священнический сан, не изменили прежних обычаев своих, с польским языком сохранили они все предания прежних своих наставников, несвойственным сану образом жизни возбуждают таковые неуважение к себе и подают дурной пример молодому духовенству, образующемуся из их сыновей и родственников.

В сношениях с помещиками-католиками большая часть православного духовенства держит себя в совершенном удалении и унижении, а некоторые заводят ябеды, стараясь приобресть уважение посредством боязни доносов.

Обеспечиваемое ныне в средствах к жизни и имея возможность быть примером трудолюбия и домостроительства, они могли бы принести большую пользу крестьянам. Но для пользы духовного ведомства и духовной паствы полагаю необходимым, чтобы все лица сего ведомства, не вполне оправдывающие святое призвание, были безотложно устраняемы и чтобы перемещения, доселе чрезмерно частые, были допускаемы лишь в исключительных случаях, ибо подобные перемещения разоряют священников, лишают их возможности не только заняться хозяйством, но и сблизиться со своими прихожанами. Худо исполняющий обязанность свою в одном приходе, будет и в другом вреден.

Значительное число православных приходских церквей находится в самом жалком виде и по наружности отличается от сельских амбаров только крестом, поставленным на кровле.

Во многих нет ни пола, ни потолка; крыша от гнилости просвечивает; иконостас и церковная утварь в поразительно бедном положении.

Другие весьма благовидной постройки, после 14-летнего оставления без ремонта и пренебрежения ничтожных вначале поправок доведены ныне до такого положения, что требуют значительных издержек; крест с крыши свалился, рамы и стекла вырваны ветром, сквозь согнившую крышу льется дождь и падает снег внутрь храма¹⁰⁴.

При назначении православных приходов по воссоединении унии количество прихожан определено столь неуравнительно, что некоторые приходы имеют по 250 муж. пола душ, и поэтому поправки, а особливо вновь постройки церквей делаются совершенно обременительными.

Большая часть крестьян не только не знает ни одной молитвы, но даже на вопрос: «Какой веры?» – отвечает: «Новой веры» – и при дальнейшем объяснении прибавляет: «Прежде были польской, а теперь, кажется, русской».

Прочитав эти замечания, я поражен был неописанным горем; несколько часов обливался жгучими слезами скорби при одном представлении ничем уже неизменимого обстоятельства, что блаженной и вечно славной памяти великий монарх, взыскавший меня столькими милостями и отличивший наградами, в последние дни своей жизни не услышал, как видно из прописанных замечаний, ни одного одобрительного слова о вверенной мне пастве и о мне и о служении моем мог возыметь невыгодное мнение; представилось мне ясно и то, что многотрудный мой подвиг с 1833 г. на пользу Православной Церкви, с немалыми опасностями сопряженный, с искренним усердием и едва выносимыми для здоровья многолетними усилиями, по крайнему разумению совершаемый, на закате дней моих отмечен пред очами обожаемых Государей – и почившего в Бозе, и воцарившегося – черным пятном и с позором должен уже перейти к потомству; тысяча мыслей волновали до крайности смущенную душу мою. Я спрашивал себя: «Почему в свое время не дано мне особенных наставлений, по коим мог бы я немедленно переменить нравы и искоренить несвойственные обычаи вверенного мне духовенства?» Как бы строги те правила ни были, я исполнил бы точно и неукоснительно. Почему напротив было предписано «к разнообразию некоторых местных обычаев, не касающихся догматов и таинств, являть апостольское снисхождение и к древнему единообразию возвращать посредством свободного убеждения, с кротостью и долготерпением»? (Высочайше от 25 апреля 1839 г. утвержд. доклад Св. Синода, изъясненный в указе 31 мая того же года за № 6449, и указ Св. Синода от 31 генваря 1840 г. за № 425.) Зачем ни от кого не сделано мне предостережения, не указано на столь важные недостатки, дабы убедиться на деле, какие старания приложил бы я к их искоренению; напротив, вовсе неожиданно для меня доведено о том до высочайшего сведения и в такое время? Поистине, я был в отчаянии, тем более что долго не мог найти причины, по которой нанесен мне столь тяжкий удар и на все воссоединенное духовенство возведено столь огорчительное обвинение.

Несколько раз перечитывал я прописанные замечания, желая в них самих найти указание источника оных; потому что, по совести и архипастырскому долгу сказать, о воссоединенном духовенстве и характере оного и о всей вверенной мне пастве в действительности ничего подобного высказанному в замечаниях я не слышал ни от кого и не знаю, потому что к замеченным важным недостаткам не могу отнести проступков, всегда строго мной преследуемых, а чтобы лицо, облеченное особеннейшим доверием Государя Императора, отличающееся умом и благостью в намерениях, в короткое время само собой могло составить мнение столь решительное и невыгодное о вверенном мне духовенстве, с репутацией коего нераздельно и все мое служение Церкви, я и мысли подобной позволить себе не мог. Наконец по одной предложенной в замечаниях мере против воссоединенного духовенства я узнал старых моих и всего воссоединенного духовенства врагов, ненависти и гонению которых подвергаемся мы от дня воссоединения нашего, с которыми борюсь во все время моего служения, постоянно поражаемый удивлением многосложности и темноте пронырств, непроницаемой для прозорливости умных, но не ознакомившихся с ними людей. Эти враги веками воспитаны в озлоблении против Православной Церкви: они умеют различно, но одинаково успешно для своей цели действовать и тогда, когда свободны в своих действиях, и когда ограничены и даже совершенно стеснены в оных, не смогут сами лично, успеют через других, если не через иноверцев, то через самих православных, но не дадут себе покоя, пока не падут или не восторжествуют; совершившееся любовью воссоединение с Православной Церковью отторгнутых некогда насилием греко-унитов, за которое возблагодарил Бога почивший государь и в котором я первым и единственным был тружеником, достаточно для них не только на всю мою жизнь, но и пока сами они и все их потомство будет на свете враждовать непримиримо и ожесточенно против всего воссоединенного духовенства.

Соображая затем благоприятные ко мне отношения г. генерал-адъютанта И-ева во все время его в здешнем крае полуторагодового пребывания и припоминая, что ничего подобного об образе жизни духовенства вверенной мне епархии от Его Превосходительства не было мне сообщаемо, а случайные при частных разговорах замечания объясняя местными обстоятельствами, а частью и секретными предписаниями высшего начальства, я не терял, однако ж, и сих замечаний из виду в распоряжениях моих по епархиальному управлению; наконец, припомнив все случаи кратковременного, и то лишь по уездным городам, наблюдения бывшего генерал-губернатора над духовенством и паствой вверенной мне епархии, я совершенно убедился, что прописанные статьи замечаний г. генерал-адъютанта И-ева, вошедшие во всеподданнейший доклад, составлены не по личному его убеждению, но по свидетельству некоторых лиц, злоупотребивших доверием Его Превосходительства, к торжеству непримиримых врагов всего православного духовенства в здешнем крае, поэтому в сем успокоительном убеждении с ясной мыслью, с твердым сознанием правоты на основании многочисленных официальных доказательств долгом поставляю кратко представить пояснения всех означенных статей.

Православное духовенство Полоцкой нынешней, вверенной мне, епархии, состоящей из 300 церквей, образовалось частью а) из воссоединенного в конце прошлого столетия с Православной Церковью – это самая меньшая часть всех причтов нынешней Полоцкой епархии, сие духовенство именуется древлеправославным и само почитается таковым; б) из вызванных в Витебскую губернию до всеобщего воссоединения из великороссийских епархий духовных лиц и семинарских воспитанников, также составляющих такую же часть, – как те, так и другие вовсе не употребляют польского языка и нимало не знают оного, напротив с русским языком сохранили все предания своих наставников; в) из воспитанников детей духовенства воссоединенного, окончивших курс в Полоцкой епархиальной семинарии под руководством наставников, образованных в С.-Петербургской, Московской и Киевской духовных академиях; таковых воспитанников имеется теперь в епархии до 140 в одном священнослужительском сане; все они почти нисколько не знают польского языка, а если употребляют некоторые фразы сего языка, то лишь для того, чтобы в дружеских разговорах между собой насмешливо казить оный; можно сказать по сущей справедливости, что сии священнослужители по преимуществу сохранили дух и предания своих наставников, какими сии последние сами напитаны в высших духовно-учебных заведениях империи; наконец г) остальная, в последнее время более, нежели третья, часть собственно из воссоединенного духовенства немолодых лет, которые за исключением весьма немногих лиц, получивших воспитание в Виленском университете, наставлены в бывшей Полоцкой униатской семинарии под непосредственным наблюдением Полоцких архиепископов, известных правительству ревнителей греческих обрядов – митрополита Лисовского и архиепископа Красовского; если употребляется сими духовными лицами польский язык, то вовсе не в пастырских собеседованиях с прихожанами, которые ведутся с ними на белорусском языке, а в частных разговорах со своими семействами, и не в официальных бумагах или объяснениях перед епархиальным начальством, а только в обращении с помещиками-католиками, и то лишь для того, чтобы хотя сим способом смягчить сколько-нибудь их вражду; перед русскими владельцами они употребляют некоторые польские фразы единственно для избежания неудачного выражения на русском языке; заключать из этого о сохранении ими каких-то преданий своих прежних наставников значило бы вовсе не знать коренного духа и сердечных расположений всего бывшего греко-унитского русского духовенства, с постоянством чуждавшегося и в унии латинства; мне кажется, что лица, которые до 25 или даже и до 40 лет не умели не только сказать, но даже и понять многих русских выражений, а теперь говорят довольно свободно, хотя и не без ошибок, по-русски, заслуживают некоторого снисхождения; в чистых же догматах православной веры сии лица ныне тверды; приверженность их к Православной Церкви и вере давно уже надежна; даже во внешних привычках и самом костюме они в здешней епархии, к удивлению многих, в короткое время явились, можно сказать, совершенно преобразовавшимися, с любовью и уважением несколько лет тому назад все до единого приняли по одному моему напоминанию весь костюм православных священников, отрастили волосы и бороды, несмотря на то, что в свое время, подавая подписки о воссоединении, просили настоятельно дозволения сохранить с местами служения и весь прежний греко-унитский костюм. Несвойственного затем сану образа жизни, кроме проступков против благоповедения, строго епархиальным начальством осужденных уже или судимых на законном основании, я не слышал и не знаю, замеченные же в пороках духовные лица, не исправленные другими мерами, удалены по представлению моему в иные епархии или содержатся в строгом заключении монастырском, и это относится не к одним воссоединенным, но и вызванным сюда из других епархий; таким образом, я старался по мере сил моих всеми законными способами прервать повод к возбуждению неуважения к духовенству. Молодое же духовенство, как я постоянным наблюдением убедился, теми сколько дурными, столько и бедственными для виновных примерами не только не соблазняется, но и вразумляется вести себя достойно. Замеченные не по соблазну, а по собственному характеру в предосудительном поведении и молодые священнослужители вразумляются и исправляются по мере виновности сильными мерами. Обо всех моих в сем отношении замечаниях и действиях я, сверх особенных по важности обстоятельств донесений моему начальству, подробно, со всей откровенностью, без всякой утайки излагал в годовых отчетах Святейшему Синоду.

В сношениях с помещиками-католиками православное духовенство по наставлению моему старается достигнуть близости и достигает сего в замечательной, дотоле небывалой степени везде, где только это возможно по менее ожесточенному фанатизму помещиков сего исповедания; где же выражения фанатизма столь явны, что сближение неминуемо повлекло бы за собой явное поругание, там само благоразумие и мое архипастырское наставление обязует строго священников держать себя в приличном удалении. Поистине, великое терпение нужно иметь священнослужителю, который постоянно замечает, что при встрече с ним католик как бы по какому наставлению непременно плюнет на него и произнесет хулу на Православную Российскую Церковь; даже проходя или проезжая возле православной церкви, заставляют детей своих непременно плевать на нее. При таком расположении духа, при таких правилах фанатичествующих лучше не сближаться православному священнослужителю, даже незаметно избегать самой встречи, дабы впоследствии не быть вынужденным за тяжкую обиду принесть жалобу и затем прослыть ябедником. Об унижении же православного духовенства здешней епархии, особенно воссоединенного, я, по совести, первый раз слышу; вероятно, это обвинение падает на тех священников, которые по скромности оказываются молчаливыми перед помещиками, или на тех, которые, будучи вынуждены крайностью, просят себе какого-либо пособия от сих последних. Трудно духовенству посреди враждебно расположенных к нему лиц избежать нареканий, если не за дерзость, то за унижение перед помещиками, но всего больнее подвергнуться обвинению в ябедничестве и еще для приобретения уважения посредством боязни доносов. Кроме донесений по должности и присяге, и то вынужденных уже продолжительным повторением противозаконного поступка, столь явного и вредного преуспеянию в вере и благочестии прихожан, что доносящий исполнение обязанности службы ставит выше опасности преследования не теперь, так впоследствии, я никаких ябед на помещиков не знаю. Правда, таковые донесения почти никогда при исследовании гражданскими чиновниками не подтверждаются вполне и подтвердившиеся остаются втуне, но сие происходит оттого, что следователи, радея помещикам или ксендзам против духовных православных, домогаются сами особенного уважения. Увидев на деле тщету таковых донесений, коих справедливость часто и мне лично была известна, я еще в прошлом году предписал всем благочинным вверенной мне епархии входить с рапортами о противозаконных действиях светских лиц, вредных преуспеянию прихожан в вере и благочестии, только тогда, когда доносящие уверены вполне, что таковые при обследовании вполне подтвердятся.

Обеспечиваемое и поныне в средствах к жизни духовенство вверенной мне епархии имело бы возможность быть примером трудолюбия и домостроительства и могло бы принести большую пользу крестьянам, если бы действительно было сполна обеспечено в упомянутых средствах с того времени, как последовало всемилостивейшее повеление. Но в течение свыше двенадцати лет, несмотря на неоднократные высочайшие подтверждения, одна монаршая милость назначения окладов сельским и градским причтам, нисколько не зависящая от расположения духа здешних помещиков и от местных гражданских распоряжений, составляла, можно сказать, единственное средство существования для большей части духовных семейств. Все другие статьи обеспечения: постройка домов и служб, обработка земли или условная вместо таковой плата и проч. – едва в последние два года по значительной части приходов приведены в действо, в силу особого высочайшего повеления, и за всем тем по сей день в епархии имеются 12 приходов, обеспечению которых по означенным статьям и начала еще не положено, потому что и актов к определению и разложению предметов обеспечения не составлено. Некоторые причты в сих обстоятельствах явили особенную предусмотрительность и, можно сказать, самоотвержение. Поняв намерения владельцев своих прихожан, они не решились на продажу в церковно-помещичье ведение своих примерными трудами воздвигнутых достаточных и опрятных строений и потому доселе и при беднейших местах не только имеют приличные жилища, но и ведут хозяйство благоустроенное, по-прежнему личным трудом приобретаемое. Во многих же местах, где духовенство доверчиво продало владельцам прихожан свои строения, до сего времени не получают сполна или даже нисколько денег; между тем строения, оставаясь в продолжение 10 лет без поддержки со стороны прихожан вопреки положению, пришли в ветхость и должны быть срыты для вероятного построения новых; таким образом, священно- и церковнослужители лишаются собственности, ибо от уплаты условленных денег помещики отказываются и под тем предлогом, что те строения, хотя воздвигнуты были коштом причтов, но лесные материалы отпускаемы будто бы были из помещичьих дач и работы произведены их же крестьянами. А где за неимением построек, годных к передаче в церковно-помещичье ведение, должно было по сие время или в продолжение 7, 10 и 11 лет ожидать построения новых, там священнослужители претерпели невероятные неудобства и ужаснейшие лишения, живя семейные вместе с крестьянами в курных избах, в которых тут же в зимнюю пору содержался и домашний скот крестьянский. Такие священники, служа притчей унижения, не могли быть примером трудолюбия и домостроительства и принести большую пользу крестьянам; довольно, если они послужили образцом терпения, уклоняясь даже от жалоб, которые могли быть сочтены ябедой. Есть еще и теперь кое-где такие жилища для священников (о причетниках уже и не говорю), в которых едва ли не хуже жить, нежели на открытом воздухе или в сарае; жалость к детям, терпящим от сырости согнивших и разрушающихся жилищ, отведенных им, могла бы довести священников до унижения перед помещиками, потому что могущество сих последних в сопротивлении даже повелениям верховного правительства очевидно и бедственно самими священнослужителями испытано. При таком помещении с совершенным недостатком хозяйственных пристроек нельзя желать от священников примерного трудолюбия и домостроительства и большой пользы для крестьян. Наконец в последние два года построены по местам отличные жилые для священников домы, но при них еще не везде есть необходимые хозяйственные пристройки, поэтому негде поставить на зиму домашнего скота, некуда сложить пожатого хлеба, негде смолотить оный; от дождей, от дальней перевозки для молотьбы немалая утрата зерна, на которое не щедры белорусские урожаи; негде ссыпать собранное; при таких и многих других затруднениях у скорбящих священнослужителей руки не поднимаются на труды примерного хозяйства и домостроительства, ибо видят сии священнослужители, что они не могут принести большой пользы не только крестьянам, но и себе самим, что половина их труда должна пропадать понапрасну; обработка в натуре додесятидесятинных участков земли для священников несвоевременна, весьма небрежна; она возбудила и постоянно возбуждает и распространяет между крестьянами и неудовольствие на священников, и расстраивает прежние благоприятные взаимные отношения священников и прихожан; уплата вместо натуральной обработки тех участков добровольно условленных денег также несвоевременна, или неполна, или даже вовсе не производится, так что за несколько лет накопились на помещиках и по сему предмету значительные для священников долги до 400 руб. серебром и более, каковые теперь помещики усиливаются уменьшить или даже и вовсе уничтожить разными в разное время мелочными подарками и некоторыми добровольными, по особому усердию и заслугам священников, послугами крестьян из достающихся на долю сих последних рабочих дней. Нельзя даже исчислить всех затруднений, какие по сим предметам возникают для священников и будут возникать непрестанно; в последнее время даже возбужден такой вопрос: «Следует ли вместо натуральной обработки участка земли уплачивать священникам условные деньги от таких крестьян, на коих числятся казенные недоимки?» Как будто крестьянину не выгоднее уплатить за весь год и с целого своего семейства несколько копеек, нежели в рабочую пору лета послать на один день человека с лошадью к священнику, или таковая мера может когда-либо умножить казенные недоимки на здешних помещиков. Монастыри, как только последовало распоряжение правительства, нимало не медля, передали в исправности принадлежавшие им населенные имения. Постановлено было в то же время отводить им узаконенные угодья; но для некоторых эти угодья с 1842 года и по сие время не отведены, и еще не предвидится, когда учинен будет отвод оных, а в монастырях нельзя завести не только примерного хозяйства и домостроительства, но и необходимого на продовольствие.

Многие сельские причты также немедленно по распоряжению начальств передали в казенное ведомство принадлежавшие им населенные имения (фундуши), по местам значительные, между тем вознаграждения или вовсе, или вполовину не получают; а вычет из штатного оклада жалованья по-прежнему производится, даже землю церковную, лучшую и к причтам ближайшую отбирают под крестьян, переданных сими причтами. Таким образом погосты, считавшиеся лучшими в епархии, ныне остаются почти на одном половинном жалованьи. Не скрываю и не скрывал в годовых отчетах Св. Синоду, что есть некоторые нерачительные о хозяйстве и домостроительстве священно- и церковнослужители и что против них приняты и постоянно принимаются более и более сильные меры епархиальным начальством, которому, однако же, таковые священники почти всегда представляют весьма уважительные объяснения: поголовный падеж скота и другие, равные сему несчастью, особенно обстоятельства вышеизъясненные. А теперь не могу умолчать и о том, что не один священник вверенной мне епархии благодушно претерпевает лишения важных для них, но легких для прихожан пособий, назначенных благопопечительностью монаршей, единственно из благословенного усердия к сохранению доброй расположенности своих прихожан, столь необходимой в деле пастырского служения.

Что же касается безотложного устранения всех лиц духовного ведомства, не вполне оправдывающих святое свое призвание, каковое устранение г. генерал-адъютант И-ев полагает необходимым для пользы духовного ведомства и духовной паствы, то я при всем нежелании огорчить кого-либо вынужден пояснить, что не только для пользы духовного ведомства и духовной паствы, но и для блага Св. Церкви Православной и для славы самого правительства этой меры в здешнем крае, пока живо поколение, которое помнит дело воссоединения, допустить не следует, разве в случаях каких-либо уголовных преступлений, потому что я живо еще помню, каких усилий мне стоило преодолеть боязнь именно этой меры у бывших греко-унитских священников на всем пространстве более 700 греко-унитских приходов бывшей Белорусской епархии, находившейся в губерниях Витебской, Минской, Херсонской, Волынской и Курляндской, боязнь, с особенной силой внушаемую им тогда врагами Православия; я уверял тогда архипастырским словом, даже клятвой, что этого никогда не будет, разве кто заслужит сего упорным противлением святому делу, потому что те же самые враги, когда увидели, что это оружие их бессильно и благодатное дело воссоединения совершилось, прибегли к крайнему усилию, которым надеялись разрушить совершенное или по крайней мере бедственно наказать совершителей; под самыми благовидными предлогами они решились просить устранения всех воссоединенных священнослужителей из здешнего края и на место их назначения из великороссийских епархий. Но правительство тогда скоро проникло тайное намерение просителей и отвергло просьбу (которая признана им не только не уместной, но даже дерзновенной, как это видно из отзыва покойного г. синодального обер-прокурора от 21 марта 1840 года за № 1655), без сомнения полагая это необходимым для пользы духовного ведомства и духовной паствы здешней; несмотря на то, что едва воссоединенным не труднее было тогда оправдывать святое свое призвание, нежели, как теперь, твердо укрепившимся в воссоединении с Православной Церковью.

Пламенное желание я всегда питал и немало усилия употреблял на то, чтобы повсюду во вверенной мне епархии иметь священнослужителей, вполне оправдывающих святое призвание свое, но долговременный опыт давно не одному мне подтвердил, что люди со всеми совершенствами весьма редки и настоит неизбежная нужда терпеть не вполне совершенных; устраняя неполноту в оправдании святого призвания и поставляя на то место предполагаемую, но не испытанную полноту, чаще можно лишать духовную паству привычного и сродного, нежели давать ей угодное и вполне соответственное; немало было у меня случаев, что священнослужители из великороссиян с отличными качествами никак не могли приобресть любви и доверия воссоединенных прихожан и нужно было уступить обоюдным просьбам о перемещении.

Скажу более: если бы в самом деле признано было необходимым безотложно устранить всех лиц здешнего духовного ведомства, не вполне оправдывающих святое призвание свое, то, во-первых, епархиальное начальство поставлено было бы в крайнее затруднение определять точно полноту оправдания священнослужителями своего призвания; во-вторых, в это дело непременно вмешался бы каприз или даже ошибочный расчет помещиков и других лиц; я видел здесь уже множество случаев, что помещики попросят удаления одного священника и определения другого и укажут, кого именно, а потом домогаются возврата прежнего, или помещики желают другого священнослужителя, а крестьяне просят оставить прежнего, или еще: одна часть помещиков и крестьян желают лучшего, а другая часть домогается остаться при настоящем – одни не терпят священника потому, что он, исполняя предписания и гражданского, и епархиального начальства, своевременно и подробно рапортует о неисполнении высочайших повелений касательно построения церквей и обеспечения причта или о вмешательстве латинских ксендзов в требоисправления по православному приходу, другие именно по этим самым причинам любят его, ибо таковые исполнили свой долг по означенным предметам и желают, чтобы неисполнившие были заставлены исполнить; в-третьих, за устранением всех духовных лиц, не вполне оправдывающих святое свое призвание, каковых, по-видимому, найдено будет наибольшее число из среды воссоединенных, не предвидится никаких средств к спасению сих лиц, по большей части многосемейных (ибо редкий духовный немногосемеен), от бедственного нищенства, к посрамлению духовенства и к торжеству врагов Православия; в-четвертых, католики помещики, увидев это, без сомнения, сперва поругались бы над бедствующими, а потом, заметив, что они готовы отовсюду принять пособие с благодарностью, не пропустили бы случая приласкать их, даже выгодно у себя пристроить их на известном условии и потом передать все в искаженном виде за границу и с самыми страждущими личностями для большего эффекта; затем, в-пятых, за границей по сему поводу в разных журналах появилось бы кстати множество поразительных сказаний, ибо, если там вопреки всем обстоятельствам, даже наперекор хронологии, географии и здравому смыслу, не раз составляемы были целые легенды и книги о гонении и мучительстве униатов и католиков в России, то чего не выдумали бы там теперь враги наши, имея в руках какие бы то ни было данные? Не говорю уже о том, какое впечатление произвела бы эта мера на здешний воссоединенный народ и духовенство и сколько тягчайших нареканий пало бы на меня, главного здесь виновника воссоединения. Нет, я душевно убежден и никогда не позволю себе думать иначе, чтоб г. генерал-адъютант П. Н. И-ев по личному убеждению, основанному на тщательном изучении обстоятельств края, мог сам собой предложить такую против здешнего духовенства меру; только враги наши, несмотря на некоторое уклонение его, г. И-ева, от них, неприметно для него хитрой подстановкой лиц, изъяснением или даже направлением обстоятельств заставили его высказать оную.

Перемещения как священнослужителей, так и причетников с одного прихода в другой, особенно частые в краткое пребывание здесь г. генерал-губернатора И-ева, хотя действительно разоряли перемещаемых, лишая их возможности заняться хозяйством и сближаться со своими прихожанами, были, однако ж, допускаемы мной частью по соображению важных обстоятельств приходов, частью для прекращения многоразличных неудовольствий помещиков, а большей частью во исполнение секретных распоряжений высшего начальства для благой цели, о которых не знаю, известен ли г. генерал-адъютант И-ев. Знаю, что сими перемещениями не только разорены многие духовные и устрашено все духовенство, но и возбуждены об оных нелепейшие толки; но я лучше хотел болезненно видеть и слышать временное бедствование некоторых духовных лиц вверенной мне епархии и претерпеть тяжкое нарекание, нежели не сделать для благой цели должного или предписанного или изменить секрету. Теперь же, когда духовенство распределено мной по всем соображениям как обстоятельств приходов, так и способностей оного, я решился дать оному покой в сем отношении и не перемещать никого иначе, как только по существенно необходимой нужде, или для мира и спокойствия, или на праздные места по прошениям и по соображению обстоятельств вакантного прихода.

К поразительной и совершенно верной картине жалкого вида значительного числа здешних православных церквей, представленной генерал-адъютантом И-м, недостает еще одной верной черты, которой я не забывал в моих особенных представлениях начальству и годовых отчетах Св. Синоду, а именно: есть здесь несколько приходов весьма значительных числом душ обоего пола, воссоединенных посреди или вблизи католических костелов, в которых приходах от 10 до 20 лет вовсе не имеется церквей и прихожане по самой необходимости едва только раз в год для отбывания долга исповеди ходят в соседние церкви, а во все прочее время внимают богослужению только при исправлении треб священниками по домам. Не дивно, что в таких местах большая часть крестьян не только не знают теперь по-русски ни одной молитвы, но с новым поколением, вероятно, и совершенно забудут действительно, какой они веры. Я это предвижу, и горько оплакиваю, и часто напоминаю об этом в разных официальных переписках, может быть чаще, нежели сколько это кажется сносным для некоторых лиц. В архипастырской заботливости по сему предмету являл я ревность, опять скажу, может быть, для многих несносную. Зная из детства здешние обстоятельства, изучив наглядно как местные средства края, так и жалкое употребление оных, а равно дух, характер и наклонности почти всех здешних крестьян и их владельцев, я видел и представлял, кому следовало, что вовсе не от неурожаев и не от действительного расстройства помещичьих имений (которому причина главным образом не неурожаи и скотские падежи), но от недостатка доброй воли и уклончивости столь долго не исполнено высочайшее повеление касательно устройства православных храмов и обеспечения сельских причтов домами и прочими пособиями, ибо есть немало здесь примеров, что некоторые владельцы мелкопоместные, до 100 душ крестьян только имеющие, в удалении от коммерческих и всяких особенных выгод без запасного капитала посреди всех неурожаев вовсе не брали от казны никаких ссуд или весьма мало решились принять оных, и то лишь потому, что попечительное правительство учинило таковые на самовыгоднейших условиях, из которых легко можно было сделать прибыльнейшие спекуляции; и эти незажиточные помещики, поняв в требованиях правительства свою прямую пользу, при одной доброй воле все сделали и делают: построили или починили церкви, обеспечили причты прекрасными домами и всякое пособие им оказывают, и отнюдь не истощили тем своих имений. Строевыми материалами здешний край изобилует; если где нет вблизи строевого лесу, там при изобилии дровяного легко бы устроить кирпичный завод; почти везде можно найти и мастеров, кои под руководством одного нанятого мастера могли бы устроить приличные здания; это даже принесло бы особую пользу помещикам и их крестьянам, усилив в имениях деятельность и наглядные познания строительных работ. Осталось бы собственно на денежные издержки одно приобретение икон, незначительного количества стекла и железных материалов; благоразумный владелец умел бы из этой издержки извлечь вознаграждающую пользу. Впрочем, епархиальное начальство, смотря по мере нужды и возможности, оказало бы пособие из церковных сумм, где таковые имеются, или выдало бы просительные книги. Но здешние помещики в оправдание своей уклончивости от исполнения высочайших повелений по означенным предметам обыкновенно ссылаются на постоянные неурожаи и расстройство затем имений. Зимой, говорят они, нужно крестьянам прокармливать себя заработками, а летом работать на себя и на помещика для уплаты повинностей и во избежание новых бедствий голода. Оправдание, по-видимому, важное; оно не раз уже принято в уважение; на этом основании несколькократно помещики получили отсрочку и ныне пользуются таковой. Но, если позволено мне так выразиться, приведенное оправдание – одна лишь уклончивость; в течение двенадцати лет не все были неурожаи; в неурожайные годы оказаны правительством выгоднейшие пособия, которыми можно было поправить имения на несколько лет; многие помещики при одинаковых с другими выгодах имений по одной только рачительности почти не знали неурожаев, не имея капиталов, не брали ссуд, даже извлекали для себя из самих неурожаев пользу, ибо сбывали по выгодным ценам продукты своих имений, выполнили должное по всем предметам, которые для других так кажутся разорительными и голодом угрожающими; неурожаи в собственном смысле этого слова постигали собственно те имения, в которых хозяйство велось постоянно неправильно, без расчета рабочих сил, не по свойству почвы, без предусмотрительности, но и при этом ссуды и вспоможения от правительства прокормили и обеспечили семенами гораздо большее число людей и на большее время, нежели сколько потребно на построение церквей и на обеспечение причтов домами и прочими постройками; зимние заработки здешних крестьян существуют только на словах или еще более расстраивают их и помещиков; летние полевые работы начинаются не ранее половины мая и оканчиваются половиной сентября, поэтому с весны и по осени еще можно употребить по 45 дней на производство построек, затем в 90 дней 25 или 30 человек из целого прихода могли бы сделать очень много; в приходах, где от 600 до 1 000 и гораздо более душ одного мужеска пола, 25 человек отделять на постройку церкви и в самую дорогую пору лета, особенно при расчете перемен погоды, никак не повлекло бы бедствий голода; созидание храмов Божиих никогда не вызывало народных бедствий; немало можно бы по сему предмету высказать еще неоспоримой, хотя и горькой для многих правды, но ограничусь одним, все поясняющим замечанием: помещики-католики, без сомнения, не видят нужды для своих крестьян ни в зимних заработках на прокормление, ни опасности новых бедствий голода, отвлекая их летом от полевых работ, когда даже без нужды и тайно от начальства по местам строят костелы и каплицы или тщательно созидают вместо прежних достаточных новые обширнейшие корчемницы… Не могу еще не присовокупить: иногда известнейшие здешние богачи, как бы для примера прочим, более и искуснее уклоняются от построения православных храмов и обеспечения сельских причтов!

Назначения православных приходов по воссоединении унии никогда не было; количество прихожан никогда вновь не определялось, но принято готовое; многие приходы, допускавшие расчисление по другим церквам, закрыты; но один только вновь открыт, и то по настоятельной и самой уважительной просьбе помещика и его крестьян; допустить вновь преобразование приходов значило бы возбудить неисчислимые затруднения, значило бы расстроить все действия губернского комитета по обеспечению православных сельских причтов и приостановить устроение православных храмов; малочисленные приходы в религиозно-нравственном воспитании прихожан представляют большие удобства, тогда как многочисленные, при разбросанности и малолюдстве селений здешнего края, представляют неимоверные затруднения; всякая же обременительность построения церквей в малолюдных уничтожается совершенно высочайше одобренными упрощенными чертежами, между которыми есть не только на 250 душ одного мужеска пола, но и всего на 100 душ. Малому приходу не труднее построить малую церковь, нежели большому большую и по изящным фасадам. Наконец, всего более прилагал я архипастырских забот как о том, чтобы крестьяне вверенной мне епархии знали не только молитвы, но и догматы православной веры; при ежегодных обозрениях церквей, несмотря ни на какие преграды, даже во время эпидемии, не упускал случая по нескольку часов заниматься испытанием по сему крестьян и руководством священнослужителей; сии последние и наградами, и страхом наказаний строгих непрестанно были побуждаемы к распространению религиозно-нравственного образования между своими прихожанами. Казалось мне, что эти труды мои увенчались уже таким успехом, что никто не будет иметь права сказать, будто большая часть крестьян не только не знает ни одной молитвы, но даже на вопрос: «Какой веры?» – отвечает: «Новой веры». Я успел бы более, если бы крестьяне могли чаще посещать храмы Божии и слышать здесь богослужение, молитвы и поучения; обучать же прихожан вере и молитвам по домам для священников никакой нет возможности, частью по хозяйственным занятиям, как своим, так и самих крестьян, а частью, и главнее, потому, что священнику, особенно в многолюдном приходе, вовсе нельзя отлучаться из дому, дабы не быть не найденным при частых требованиях к больным и умирающим; я успел бы несравненно более, если бы сельские приходские училища с такой же готовностью присылкой крестьянских детей от помещиков поддерживались, с какой готовностью усердием и бескорыстием приняты оные духовенством. Но большая часть помещиков в грамотности крестьян видят почему-то большую для себя и для них невыгоду и не хотят отдавать крестьянских детей в училища к православным священникам, где бы они всего легче, правильнее и надежнее изучили молитвы и истины веры и благочестия; через сих детей, таким образом воспитанных, не только будущее поколение, но и настоящее быстро подвинулось бы в религиозно-нравственном образовании. То же должно сказать и о казенных крестьянах; почти все училища их поддерживаются слабо, неохотно, вопреки стараниям священнослужителей, а некоторые и вовсе закрыты. И теперь, не касаясь ничьих трудов и не опасаясь быть посрамленным, я вызываю смело сравнение крестьян всех великороссийских губерний, не уничиженных подобным вышепрописанному отзывом, с крестьянами вверенной мне епархии по знанию не только молитв и заповедей Божиих, но и учения о христианских таинствах и главнейших догматах православной веры. Нужно немалое уменье обратиться с вопросом к здешнему крестьянину, иначе, если кто неясно спросит его, то не только на вопрос о вере, но и о самом его имени или о том, где его родители, не сумеет или не захочет отвечать.

Изложив таким образом вкратце, на точном основании официальных документов, мысли по всем статьям вышепрописанной всеподданнейшей записки г. генерал-адъютанта П. Н. И-ева, я ничего не могу привесть в заключение, как то, что я и теперь, как всегда, исполню со всей точностью и неукоснительно всякое предписание и распоряжение начальства.

Представляя же Вашему Высокопревосходительству все вышеизложенное, долгом поставляю всепокорнейше просить Вас, милостивый государь, повергнуть всеподданнейше оное на высочайшее воззрение всемилостивейшего Государя Императора».

По всеподданнейшем Государю Императору Александру II докладе обер-прокурором Св. Синода Карасевским сего моего отношения, содержащего в себе выраженные мои мысли и заключение, Его Величество, всемилостивейше признав оные совершенно основательными, высочайше повелеть соизволил: «Замечания генерал-адъютанта И-ева, изложенные в упомянутой всеподданнейшей записке, касающиеся духовенства Полоцкой епархии, на неверных данных основанные и потому не заслуживающие внимания, оставить без последствий и поставить это ему на вид». Вот мы и с победой! Все усилия злоумышленников пошли прахом! Коварные ляхи смутились и горевали из-за неудачи своих козней. Так Всевышний разрушает замыслы коварных, и руки их не довершают предприятия… и совет хитрых становится тщетным (Иов.5:12–13).

Но еще более уныли они, узнавши о том, что я, путешествовавший в то время по епархии для обозрения церквей, был по собственному благосоизволению Государя вызван в Москву для присутствования при священнейшем короновании Их Императорских Величеств, и увидевши потом всемилостивейше пожалованные мне алмазные знаки ордена святого благоверного князя Александра Невского с царской на имя мое грамотой, выражающей особенное монаршее благоволение ко мне так: «В справедливом внимании Нашем к попечительному управлению Полоцкой епархией, отличающемуся ревностными стараниями о благоустройстве оной и неутомимой заботой о назидании в духе приверженности к Православию, престолу и Отечеству, Мы всемилостивейше жалуем вам алмазные знаки ордена святого благоверного князя Александра Невского» – и проч.

После сего настали нам дни мира и спокойствия; новый генерал-губернатор Витебский, Могилевский и Смоленский, генерал-лейтенант князь Урусов нас уважал и ограждал от нападков латино-польской партии, и все чиновные люди ему в этом подражали. Но это наше благоденствие недолго продолжалось; генерал-губернаторство вскоре здесь упразднилось, а губернией Витебской управлял вне зависимости уже от генерал-губернаторской наблюдательной власти П. Н. К-н, человек мира сего в полном значении этого слова. При нем-то возобновились дни скорбей наших. Поляки имели в нем и прежде поддержку, а теперь овладели им совершенно, особенно посредством ловких полек, которые держали его всегда в плену и через которых ляхи наиболее успевали в своем злом замысле против нас, готовясь втайне и к польскому мятежу. Так, по их, конечно, внушению, этот начальник губернии 1860 г. во всеподданнейшем отчете Государю Императору за 1859 год, говоря о русских раскольниках, обвинял духовенство в том, что будто «оно есть главной причиной незначительного уменьшения раскола, будучи равнодушным к поддержанию и разумному направлению сильного стремления раскольников, добродушных поселян, яснее уразуметь учение Церкви нашей». И Святейший Синод, вследствие высочайшего повеления, обращая на это внимание, указом от 22 июня 1860 года за № 2727 требовал от меня надлежащих пояснений по сему предмету, во исполнение которого я на основании многолетних своих наблюдений и донесений благочинных изъяснил: во-первых, что никакого стремления раскольников поселян уразуметь учение Православной Церкви никогда между раскольниками замечено не было; во-вторых, что все они чуждаются грамотности и образования, не требуют ни учителей, ни школ и никогда не изъявляют желания своего, чтобы дети их были научены священниками догматам веры; в-третьих, что нетерпимость их ко всему нераскольническому, и особенно к Православной Церкви, которую они называют антихристовой, доходит до того, что в числе раскольнических заповедей главное место занимает заповедь: с еретиками, т. е. православными, не есть, не пить и никакой богослужебной книги Православной Церкви не только не читать, но даже и не держать в руках; эта нетерпимость доходит даже до изуверства, так что в некоторые места, наполненные злобными раскольниками, священники, боясь опасности немедленно лишиться жизни, не имеют и доступа; в-четвертых, чтобы духовенство было равнодушно в деле обращения раскольников к Православию, о том в делах секретного совещательного комитета нет и малейшего намека, и сам начальник губернии ни в заседаниях комитета словесно, ни официально на бумаге не выразил ни одной по этому предмету жалобы на духовенство; напротив, духовенство Полоцкой епархии, и при всех тех затруднениях, которые оно встречает в обращении раскольников и со стороны их невежества, и со стороны беспрепятственного отправления ими своего богослужения в многочисленных своих моленных, и, наконец, со стороны их учения, которое потворствует безнравственности, столько заманчивой для простого народа, постоянно действовало и действует ко благу Святой Церкви, как это доказывается цифрой (до 5 000) обращения раскольников к единоверию 1851 и 1852 года; в-пятых, что он, начальник губернии, никогда о таковом равнодушии духовенства ни мне, ни губернскому по делам раскольников комитету не сообщал.

Святейший Синод, усматривая из моих объяснений, что представленные Государю Императору Витебским гражданским губернатором сведения о сильном стремлении поселян-раскольников к уразумению учения православной веры никак не относятся к раскольникам, которые чуждаются всего православного, что возведенное на духовенство Полоцкой епархии обвинение в равнодушии к поддержанию этого их стремления ничем не подтверждается и что начальник Витебской губернии, представивший Его Величеству означенные (вымышленные) сведения, не входил ни в какие предварительные по сему предмету сношения с епархиальным начальством и никогда не доводил до его сведения о том равнодушии духовенства в делах раскола, о котором он упомянул во всеподданнейшем своем отчете, признав не заслуживающими никакого внимания, повергнул через г. обер-прокурора синодального со своим заключением доставленные мной сведения на высочайшее Его Императорского Величества воззрение. Государь Император Александр Николаевич, признав упомянутые в отчете губернатора К-ина сведения вымышленными, высочайше соизволил повелеть: «Поставить это на вид витебскому гражданскому губернатору».

Гордый и самонадеянный, этот начальник Витебской губернии, пораженный таким ударом, вступил открыто уже на путь гонения духовенства и большего сближения с помещиками римско-католиками. Помещики те, пользуясь этим в преступных видах своих, и начали учреждать в своих имениях польские школы для мальчиков и девочек православных крестьян своих; снабжали оные польскими книгами, катехизисами католическими и всеми принадлежностями и переводили в оные мальчиков и девочек православного исповедания из приходских, при церквах заведенных духовенством училищ, отчуждая совершенно православных пастырей и от учения, и от наблюдения за учением детей тех, назначив для сего своих латинских ксендзов и наемных шляхтичей-фанатиков. Для поощрения же православного населения к отдаче в те школы своих детей давали им полное содержание от себя. Таким образом закрывались приходские при церквах училища, а начальник губернии г. К-ин не только равнодушно смотрел на эти и другие противозаконные действия помещиков римских католиков, но и на мои ежечасные сношения с ним как по сему предмету, так и по разным политическим обстоятельствам не обращал внимания; он даже, имея целью унижение меня, запрещал секретно чиновникам земской полиции сопровождать меня, путешествовавшего со свитой по епархии для ревизии или освящения церквей и служений в них, потому не раз и приходилось мне встречать в пути самые грустные неприятности; он тяжко оскорблял и духовенство своими поступками, через которые обнаруживал публично свое презрение и ненависть к нему; он и по угодливости полякам, и по духу и правилам и характеру своему подобрал к себе из среды их людей зла и коварства, кои выдумывали все возможные клеветы на духовенство, и окружал еще себя чиновниками особых поручений из таких поляков, которые принимали деятельное участие в польском мятеже 1831 года и за то были сосланы в разные российские отдаленнейшие губернии, но которые потом всемилостивейшим высочайшим манифестом 1856 года прощены и возвращены оттуда под секретный надзор местных здешних властей. Посредством таких-то людей злоумышленники и разглашали во всеуслышание печальные слухи о решительном будто бы намерении правительства закрыть Полоцкую духовную семинарию, а сам начальник губернии принимал действительно свои меры к тому для большего огорчения духовенства.

Как обо всем этом, так и других обстоятельствах, внушающих опасение, я сообщил обер-прокурору Св. Синода графу Александру Петровичу Толстому от 15 апреля 1861 года секретным нижеследующим письмом:

«Вашему Сиятельству весьма известен состав и характер населения губернии Витебской, в которой Господь судил мне быть епархиальным архиепископом. И в самом губернском городе Витебске, и в уездных городах, и по селам между православными людьми русскими есть весьма немало католиков и людей, почитающих себя принадлежащими к так называемой польской нации. Дух этих последних людей и характер их деятельности нам, живущим здесь, очень хорошо известен, по крайней мере я из долгого опыта знаю, что ими живет, ими поддерживается, их имеет своими орудиями и римская пропаганда, и дух своеволия и анархии.

По поводу последних действий этой, не всей конечно, части здешнего народонаселения я и счел долгом утруждать Ваше Сиятельство настоящим своим письмом. Недавние варшавские движения известны у нас всем; эти движения отразились в самое последнее время в городе Витебске и на глазах начальника губернии, и генерал-майора свиты Его Величества, г. Голынского, и моих. Несколько чиновников польских фамилий и других не служащих лиц при содействии ксендзов затеяли демонстрацию, конечно не слишком опасную, но во всяком случае обидную для государственного порядка и никак не терпимую там, где заботятся о благоустройстве общественном. Как только пришли в Витебск первые вести о последствиях варшавских движений, вышепоименованные лица во всеуслышание объявили о имеющей быть на другой день панихиде по убитых поляках. Как сказано, так и сделано без всякой помехи со стороны начальника губернии. На другой день действительно отправлена в подоминиканском костеле торжественная заупокойная литургия и панихида в присутствии великого стечения молившихся и присутствовавших разных сословий лиц, а после богослужений объявлена была ксендзом Волчацким и подписка на устройство в городе Витебске при костеле Варвары памятника в честь погибших в Варшаве повстанцев. Сбор приношений на этот предмет взял на себя один начальник телеграфа, поляк Обромпальский, и несколько дам польских, именно: губернского предводителя дворянства г. Липского жена и ее три сестры – девицы, помещица Слепец и другие. Это случилось, повторяю, в губернском городе на глазах начальника губернии в такое время, когда в Витебске (всем известно) проживал по делам службы свитский генерал-майор. Судите же, Ваше Сиятельство, сами, что может быть на уездах и по селам за глазами начальства, где рассеяно немало и ксендзов, и называющих себя поляками.

Из опасения разных вредных и прискорбных случайностей и в предупреждение их я счел приличным и благовременным в видах содействия лицам, непосредственно и официально служащим делу поддержания и водворения порядка и тишины, принять и со своей стороны одну меру, косвенную, конечно, и посредственную, но такую, которая в иных и во многих случаях бывает весьма действительной, и именно счел нужным обратиться с воззванием по этому поводу к духовенству, которое на уездах в случаях подобного рода и может быть полезно своим косвенным содействием, и обязано содействовать правительству. Но так как эта мера от случая приобретает значение дела не только религиозного, но отчасти и политического, то я счел своей обязанностью представить Вашему Сиятельству один экземпляр моего воззвания, напечатанного с разрешения г. генерал-майора свиты Его Императорского Величества Голынского в Витебской губернской типографии на мой счет отдельными книжечками числом четыреста экземпляров, которые разосланы мной по назначению для каждого священника посредством благочинных. А один экземпляр представлен мной и главному начальнику края г. Муравьеву. С сим вместе я считаю долгом кроме вышесказанного довести до сведения Вашего Сиятельства и о других известных мне делах подобного рода. Мне со скорбью рассказывали некоторые благонамеренные помещики, что их дети и родственники бежали из университетов за границу с тем, чтобы вступить в состав польского легиона, формируемого известным бунтовщиком поляком Мирославским. Кроме того, у нас откуда-то взялись и носятся слухи о какой-то значительной демонстрации, якобы имеющей произойти 16 сего апреля; о справедливости слухов судить не могу, но они заслуживают внимания, потому что, конечно, имеют же в основании своем что-нибудь действительного.

Принятая мной вышеозначенная мера побудит духовенство, особенно сельское, усердно действовать в этом случае для поддержания порядка и спокойствия, и, конечно, принесет оно посильную лепту. Говорить о его способности, благонадежности, усердии и преданности престолу и Отечеству считаю делом излишним: но скажу, что эта уже давно признанная истина, что для сельского народонаселения в России, и в частности в нашем краю, духовенство служит одной из самых главных опор и Православия, и самодержавия, и общественного порядка. Но при этом не могу умолчать, даже считаю себя обязанным не умолчать перед Вашим Сиятельством, что духовенство моей епархии в последнее время обеспокоено и упало духом вследствие распространенных и настойчиво поддерживаемых между ним слухов о предположенном закрытии здешней семинарии, в чем принимает, знаю это, косвенное участие и начальник губернии г. П. Н. К-ин по гадкой угодливости с его стороны польской партии; упадок духа в духовенстве на известное время и на известный случай для людей, затевающих движения и возмущения и потому хорошо старающихся взвешивать свои силы, средства и препятствия, с которыми может предстоять столкновение, имеет значение задатка успеха, и я предполагаю, что слухи о закрытии семинарии, повергшие, и весьма естественно, в уныние все духовенство здешнее, имеют связь с последними движениями и манифестациями как одно из их средств. Я знаю способ действования людей, с которыми боролся целый свой век, знаю, как искусно они пролазят инуде и как умеют придать благовидность и значение полезного таким вещам и предприятиям, которые прямейшим и очевиднейшим образом содействуют их коварным и беззаконным целям. И для Церкви, и для Отечества нужно учреждать и развивать школы церковные; между тем у нас, где наиболее нужны и полезны эти школы, они уничтожаются при церквах здешними помещиками в глазах начальника губернии и его чиновников и открываются при местожительствах помещиков или при латинских костелах, вдали от православных церквей, польские школы для православного населения, и притом сваливают вину на духовное правительство с тем, конечно, что не потерпит ли от этих слухов доверие к нему в духовенстве, еще не окончательно по местам окрепшем. Я проследил эти слухи и знаю посредственные их органы, и об этих слухах счел долгом довести до сведения Вашего Сиятельства с той целью и в той надежде, что вы, милостивый государь, благоволите стоять твердо за церковные школы и за Полоцкую семинарию и известите меня о несостоятельности тех слухов и дадите мне возможность и ободрить, и успокоить духовенство вверенной мне епархии, которое, при своей бедности, решительно потеряло присутствие духа в чаянии угрожающего ему через закрытие семинарии незаслуженного горя и разорения. Духовенству в нашем краю немало трудов вообще, а кто знает, какого усердия потребуют от него при настоящих движениях? Когда Ваше Сиятельство через меня успокоите и утешите духовенство, то оно с большей бодростью вступит в борьбу с беспорядками и в самой милости к нему начальства найдет и поощрение, и побуждение к трудам и заботам».

В ожидании ответа на это письмо мое от г. синодального обер-прокурора я решился, кроме вышеупомянутого архипастырского воззвания моего, написать еще, напечатать в Витебской губернской типографии отдельными книжечками на мой счет и разослать два архипастырские послания духовенству Полоцкой епархии в числе по 400 экземпляров.

Между тем этот начальник губернии г. К-ин по высочайшему повелению выведен из Витебской в Херсонскую губернию, а на его место назначен д. с. с. А-ин. Ну и поплакали ж и потужили поляки при расставании с ним, и в слезах провожали его из Витебска до станции почтовой в верстах 18, Дымановской, а он в доказательство дружбы своей к ним взял с собой в Херсон трех поляков в звании чиновников особых поручений, самых рьяных, по сердцу и убеждению преданных делу польского мятежа. Это знают все в том краю.

Эти все изложенные факты, означенные крупными чертами, и множество других, высказанных мной в свое время и в официальных сообщениях г. синодальному обер-прокурору, и в рапортах и ежегодных отчетах по управлению епархией Святейшему Синоду, ясно доказывают истину страдательного положения воссоединенного духовенства.

Истомленный, измученный борьбой с коварными ляхами и местными властями, подвергшись тяжкой болезни, я просил г. обер-прокурора Св. Синода генерал-лейтенанта Ахматова¹⁰⁵ исходатайствовать у Государя Императора всемилостивейшее увольнение меня от управления Полоцкой епархией. Но вместо того он в письме своем ко мне от 6 мая 1863 г. отозвался так:

«С прискорбием увидел я из отношения Вашего № 859 о принятом Вами намерении оставить, хотя и временно, вверенную Вам епархию в столь трудную для нее минуту.

По чувству моего к Вам уважения, в коем со времени вступления моего в должность я, кажется, не подал Вам повода усомниться, решаюсь, предварительно предложения ходатайства Вашего Святейшему Синоду и всеподданнейшего о нем доклада Государю Императору, лично от себя обратиться к Вашему Преосвященству с искренним и откровенным словом.

Мы переживаем теперь такую эпоху, когда церковь нуждается в лучших своих деятелях; неужели Ваше Преосвященство захотите оставить поприще целой жизни Вашей именно тогда, как опытность и сведения Ваши всего нужнее, когда на край Ваш обращено напряженное внимание всей России и известная энергия и деятельность вновь назначенного генерал-губернатора Белоруссии и Литвы представляют все залоги к успокоению, умиротворению благомыслящей части населения и водворению в крае нормального порядка?

Наконец, хотя я вполне надеюсь, что Вы при малейшей к тому возможности не оставите высокого служения, Богом Вам вверенного, но на случай, если бы силы Ваши решительно того потребовали, я должен сказать, что едва ли в настоящих обстоятельствах Святейший Синод решится оставить Полоцкую епархию без пастыря под управлением архимандрита ректора семинарии и будет поставлен в крайне затруднительное положение вполне соответствующим времени и событиям выбором Вам преемника.

Если же, несмотря на все это, Ваше Преосвященство не сочли бы возможным изменить своей решимости, то по известной Вам готовности моей на все, могущее Вам быть на пользу, я прошу Ваше Преосвященство уведомить меня, что мог бы я сделать или ходатайствовать у Святейшего Синода и государя императора для дальнейшего успокоения Вашего».

Тронутый до глубины души моей высоким вниманием Его Превосходительства к моим трудам, деятельности и пользе оных на архипастырском поприще, я, несмотря на свое до крайности расстроенное здоровье, решился продолжать с самопожертвованием службу свою и о сем уведомил его, г. обер-прокурора Св. Синода, от которого вскоре засим получил я и ответ его 29 мая за № 3541, содержащий в себе весьма лестные для меня выражения следующие:

«Поспешаю отвечать на письмо Вашего Преосвященства от 22 мая. Никогда не сомневался я, что только тяжкая необходимость была причиной Вашего ходатайства о увольнении от службы или хоть о трехмесячном отпуске. Ваша преданность Отечеству, пламенное усердие к Святой Церкви, Ваша энергия мне давно известны. Постоянным свидетельством искреннего и глубокого уважения моего к Вам, милостивый государь и архипастырь, может служить моя готовность исполнять Ваши желания. Так, например, на днях состоится распоряжение относительно о. ректора Полоцкой семинарии, буду также искать возможности исполнить и другое желание Ваше относительно секретаря консистории. Могу обещать Вашему Преосвященству, что все меры, которые Ваша опытность и прозорливость найдут полезными для поддержания Православия и русской народности в Витебской губернии, встретят с моей стороны сочувствие и полное содействие».

А вот и г. главный начальник края граф Михаил Николаевич Муравьев II почтил меня благодарственным отзывом своим от 30 мая 1863 г. № 305 следующим:

«Господин обер-прокурор Святейшего Синода сообщил мне о готовности Вашего Преосвященства, несмотря на расстроенное здоровье, не оставлять Вашей паствы при настоящих затруднительных обстоятельствах.

Спешу выразить Вам искреннюю благодарность за эту жертву, принесенную Вами общему делу, и надеюсь, что с Божией помощью при содействии доблестного войска нашего, Вашем, православного духовенства и всех оставшихся еще верными долгу и присяге граждан в здешних губерниях удастся совершить возложенное на меня волей государя императора дело усмирения вверенного мне края и положить предел безумным начинаниям мятежников.

Поручая себя архипастырским молитвам Вашим с истинным почтением» – и проч.

В этом же 1863 г. жаждавшие крови нашей поляки римско-католики приготовили было кафедральному собору и всем градским церквам Варфоломеевскую ночь, когда в оных по случаю Светлого Воскресения Христова богослужения должны были начаться. К счастью нашему, штаб-офицер жандармов г. Турцевич, узнав благовременно об этом сатанинском замысле поляков и о приготовлениях их к тому, сообщил губернатору А-ну и военному начальству, по распоряжению которого и явилось к тому времени во всеоружии доблестное наше воинство, которое расположено было частью вокруг храмов, а частью внутри оных; были также устроены при каждом храме и огни: горели бочки, смолой наполненные. Так эта ночь и утро прошли для нас благополучно. И я узнал о причине такового распоряжения для спасения православных от г. штаб-офицера жандармов, сообщившего мне о том по секрету тогда уже, когда собрались ко мне начальствовавшие с поздравлением со Светлым Воскресением Христовым.

После того общее восстание, охватившее всю Литву, к которому так ловко и здесь все подготовлялось коварными поляками, разлившееся (разлилось) там кровавым потоком повсюду. Падают под кинжалами или вешаются на висельницах при своих же домах пастыри, или разоряются и сжигаются домы тех, кто по счастливой случайности успел скрыться в лесах. Это знает вся Россия, приносившая столько пожертвований для их осиротевших или разоренных семейств. И все это здешний начальник губернии А-ин считал вымышленным, приписывая распространение этих слухов воссоединенному духовенству; появляется и в самом губернском городе Витебске среди города на самом главном и видном месте польский мятежный флаг с одноглавным белым орлом длиной в три четверти, а шириной в две четверти аршина, укрепленный на длинном шесте в день Св. Троицы, с надписанием в ногах орла воззвания к полякам: «Братья поляки! Беритесь за оружие, время уже настало»; все главные улицы и площади города переполнены были торжествующими поляками всех сословий; мужчины были в мятежнических чемарках, с кинжалами при боках за кушаками с одной и другой стороны под чамарками, а их жены и дочери в гарибальдийских шляпочках с мятежными на персях крестами, но начальник губернии по духу, направлению и характеру своему и теперь не только не принимал никаких мер к сохранению общественного порядка, говоря вслух всем: «Пусть пошалят и позабавятся детской игрой», но еще и дает у себя в своем помещении угощение собравшимся к нему в мятежнических нарядах, и они в восторге своем от приема начальником губернии насыщаются яствами, пьют и веселятся, а в уездах приготовляют револьверы, кинжалы, пули, порох и скрывают оные закупоренными в смоляных бочках в лесах, болотах или под полом в покоях в непроницаемой тайне, а по ночам собираются в избранных, надежнейших для сборища домах для мятежнических совещаний. Об этом знали и некоторые чиновники земской полиции, а самому начальнику губернии было известно из моих конфиденциальных ему сообщений, но он не только не устранял от должности ненадежных исправников и становых приставов, но и переводил еще таких чиновников в те уезды, где более кипела тайная мятежная деятельность. Так, из Полоцкого уезда в Лепельский (граничащий с Борисовским Минской губернии и с Дисненским Виленской) перевел он рьяного поляка, исправника Арцишевского, известного ему, губернатору, своим образом мыслей и бывшего тайным агентом в справе польской, принимая деятельное участие в приготовлениях к мятежу помещиков Лепельского уезда. Это потом сделалось известным главному начальнику края г. Муравьеву II, и по распоряжению Его Сиятельства был он, исправник Арцишевский, сослан под конвоем в великороссийские отдаленнейшие губернии.

И вот наконец разоряют уже повстанцы и уездный город Горы–горки Могилевской губернии, сближаются и к Витебску. К счастью, уже были здесь собраны военным начальством победоносные войска наши. Эти войска через ночь поспешили навстречу мятежникам и дружно напали на них при местечке Лозне, в 40 верстах отстоящем от Витебска, и частью побили их, частью забрали в плен, частью же потопили в реке Лозне, а часть их спаслась бегством в дремучие леса.

В скопище этом было до ста чиновников, служивших в губернском городе в разных присутственных местах, и даже из собственной канцелярии губернаторской, и более двадцати лиц учеников 4 класса Витебской губернской гимназии. Упомянутые чиновники вышли с ружьями под видом охоты за несколько дней прежде, но на самом месте боя разбежались по лесам, а потом через три дня после того явились к своим служебным местам, но не наказывались по закону.

После этого печального события этот начальник Витебской губернии А-ин был по высочайшему повелению вовсе удален от места, а вице-губернатор г. Пятницкий управлял губернией впредь до назначения нового губернатора в Витебск.

В бывшем сражении при упомянутом местечке Лозно ученик IV класса 16 только лет от роду, тяжело раненный пулей, которая и оставалась в нем, умер в градской больнице. Этому покойному юноше-повстанцу сделана была погребальная торжественность на славу. Все должностные лица, по распоряжению исправляющего должность губернатора, шествовали за гробом в мундирах со знаками тяжелого траура, держа свечи горящие в руках своих; следовало за ним и великое множество людей с женами и детьми своими, плача и рыдая; многочисленная музыка играла жалобный марш, а в свою очередь ксендзы, и городские, и из уезда вызванные, пели псалмы; по сторонам гроба ехали верхом жандармы; гроб открытый с мертвецом-повстанцем, увенчанный всеми возможными цветами, и особо верх от того гроба несли, переменяясь, витебский губернский предводитель дворянства и другие должностные лица, проходя по всем главнейшим улицам города, для большего эффекта – из больницы в костел св. Варвары за Двиной-рекой невдалеке от заставы Полоцкой.

Умер через две недели потом в военной больнице и храбрый молодой наш солдат Гринценко, раненный в бою с мятежниками пулей, оставшейся во внутренности его. Бывшая вышеозначенная демонстрация поляков вызвала меня, еще слабого после тяжкой болезни моей, противопоставить погребальную торжественность, достойную русского воина, положившего живот свой за царя и Отечество, вышеозначенной демонстрации. И я, недужный, сам отправился в военный гошпиталь за город с многочисленной свитой, с певчими в парадных кафтанах и со всем градским белым и монашествующим духовенством отпевать его и проводил потом покойного в кафедральный Николаевский собор самым торжественнейшим образом, при колокольном во всех 13 церквах звоне, останавливаясь перед каждым на пути храмом на литию. Гроб же, открытый, увенчанный также различными из цветов гирляндами и венками, несли, переменяясь, генералы и полковники, а верх от гроба офицеры. Наутро сам же я совершил соборне с двумя архимандритами и шестью протоиереями заупокойную литургию, а после оной со всем градским духовенством, белым и монашествующим, облаченным в лучшие ризы, и большую панихиду; потом проводили мы торжественно и до могилы на кладбище, за городом состоящее в двух с лишком верстах от кафедрального собора, в присутствии всех военных штаб- и обер-офицеров и великого множества народа русского. По донесению об этом событии главному начальнику края г. Муравьеву II он изъявил мне глубочайшую свою благодарность за таковые патриотические многознаменательные действия мои.

Мятежники хотели потом убить меня. Вот как это было: значительная из них часть скиталась в лесах вокруг города Витебска и скрывалась в оврагах вблизи оного, и этими-то злодеями сделан был в меня, ехавшего на прогулку, выстрел из револьвера. Но покровительствовавший всегда мне Бог и теперь спас меня. Только экипаж мой пострадал от гранкулек, попавших в него между мной и кучером, а я с наехавшими двумя тройками почтовыми возвратился в Витебск цел и невредим. О сем происшествии был тотчас уведомлен исправляющий должность губернатора и штаб-офицер жандармов. Сделаны были и распоряжения со стороны гражданского начальства о поимке их, но они, узнавши благовременно о таковых распоряжениях, переменяли местности своего укрывательства и грабили свободно шедших в город или возвращавшихся из города крестьянок со съестными припасами; сверх того, исправляющему должность губернатора предписано было главным начальником края г. М. Н. графом Муравьевым II учредить немедленно стражу во всей губернии из благонадежных православных крестьян, снабдив их верховыми лошадьми от общества, а ружьями, пулями и порохом от казны с целью обхождения всех тех местностей, где могли укрываться скитающиеся повстанцы, чтоб ловить их и уничтожать.

Между тем прибыл в Витебск и новоназначенный военный губернатор, генерал-майор Веревкин, человек крутой и недальнего ума, не умевший повести дело в законном порядке.

Здесь кстати присовокупить и о том, что в Витебской губернии было с 1832 до 1866 года тринадцать один за другим сменяемых губернаторов¹⁰⁶. Из этой почтенной цифры четыре только губернатора вполне соответствовали своему назначению на поприще начальников губернии, действуя на нем в полном сознании своего верноподданнического священнейшего долга. Эти достоуважаемые сановники суть следующие: д. с. с. Львов, д. с. с. Тиличеев, д. с. с. Никтополион Михайлович Клементьев, а превыше всех князь Сергий Алексеевич Долгорукий, ныне статс-секретарь Его Императорского Величества; этот мудрый муж, преданный всей душой Церкви, царю и Отечеству, поселял в православном населении примером своим добродетель и благочестие и к духовенству питал особенное уважение, доказывая это и словом и делом.

Но вот наконец по милости Божией и настали нам в этом крае приятные дни мира и спокойствия. Великий ум, прозорливость и энергичная деятельность графа Михаила Николаевича Муравьева II успели совершенно усмирить край и положить предел безумным начинаниям мятежников. Он, муж правдивый, в официальном отзыве своем ко мне 22 июля за № 443 заявил свою искреннюю признательность и воссоединенному духовенству за содействие ему в этом трудном деле. И господин обер-прокурор Святейшего Синода генерал-лейтенант свиты Его Императорского Величества Ахматов в отношении своем ко мне от 1 июля за № 4320 почтил, утешил и порадовал меня словом искреннейшей благодарности за все мои благотворные действия во время мятежа, выражаясь так: «Все Ваши слова и действия, внушенные Вам, милостивейший архипастырь, долговременной опытностью, запечатленные энергией, самопожертвованием и преданностью вере и престолу, постоянно возбуждали и возбуждают общую симпатию, как уже вызвали особенное внимание и благодарность главного начальника края».

Да и сам Государь Император Александр Николаевич 1864 года марта 25 дня рескриптом своим на имя митрополита Литовского Иосифа благосоизволил изъявить нам, совершившим дело воссоединения¹⁰⁷, высочайшее полное и совершенное благоволение, приписывая умиротворение края сколько победоносному воинству, столько и общему воссоединению греко-унитов с Православной Церковью.

Однако ж и теперь еще некоторые из лиц начальствовавших и облеченных доверием правительства, отуманенные незаметным для них тлетворным дыханием поляков римских католиков, вместо покровительства и защиты сами делали нам зло. Мы знаем это и не можем, «яже видехом и слышахом, не глаголати» (Деян.4:20). Те, повторяю, лица, доверяя более тайным наветам злоумышлявших на нас, закрывали, по-видимому, свои глаза, чтобы не видеть светлой и безупречной жизни, пламенного усердия и подвигов наших, и свою власть даже употребляли на усиление поношений и поруганий, коих мы были жертвой, к чему побуждало их, быть может, то, что им благоприятнее и удобнее было держаться партии еще сильных, богатых и со влиянием панов польских римских католиков, не перестававших мстить духовенству и за воссоединение, и за содействие с самопожертвованием правительству в умиротворении края. И я, и все мои смиренные сотрудники, скажу откровенно, мы покорялись судьбе своей, говоря: «Господь наш Иисус Христос более страдал ради спасения нашего, потерпим и будем все переносить и мы, пока достанет нам сил. Пусть упрекают нас злоумышленники, что мы по употреблении нас в дело выбрасываемся вон, как самый бесчестный и ничего не стоящий сосуд или как подпорки из-под сводов, которые по складке оных вынимают и считают за ничто».

В 1864 году я, согласно желанию главного начальника края г. Муравьева, хотя и слабый еще после тяжкой болезни, путешествовал по шести уездам Витебской губернии: в Режицком, Люцинском (в пределах коих скрывались еще частями польские мятежники), а равно в Динабургском, Дризенском, Себежском и Невельском уездах, чтобы лично своим архипастырским словом уверить народ, что польские повстанцы уже стерты с лица земли нашей, и утвердить его в верности и преданности Государю-Освободителю, разъезжая почти по всем православным приходам, отправляя соборные богослужения с благодарственными молебствиями, говоря назидательные поучения, вполне соответствующие тогдашним обстоятельствам и условиям страны, а в то же время освящая исправленные или новопостроенные церкви архиерейским священнодействием, которые по поводу польского мятежа в крае оставались еще не освященными. Всех Божественных литургий отправлено мной соборне в сельских и градских церквах двадцать две и столько же молебствий. А освящено пять церквей новопостроенных, именно: в городе Динабурге (каменная), в селе Михалове Люцинского уезда (деревянная), в селах Зябках и Прудзинках (деревянные) Дризенского уезда и погосте Канашеве (каменная) Невельского уезда.

В эти весьма опасные еще для моей жизни разъезды в шести уездах по распоряжению главного начальника края г. Муравьева II сопровождали меня военные уездные начальники с исправниками с 6 жандармами и с 6 казаками и, где был ночлег или отдых мой, ставилось в моем помещении по два жандарма и по два казака вооруженных на страже. В бытность мою и почти в моих очах в Люцинском уезде из укрывавшихся еще в латинских приходах 30 повстанцев схвачены 4 лица, переодетые в крестьянскую, но самую чистую одежду, с револьверами и кинжалами, и отправлены в Динабургскую крепость вместе с двумя соцкими римско-католического исповедания, которые знали о их укрывательстве с целью возмущения крестьян.

В конце этого 1864 года истомленный, измученный борьбой с мятежниками г. граф Муравьев, подвергшись тяжкой болезни, оставил свое славное поприще служения к прискорбию нашему и всех благомыслящих людей. Его место по высочайшему повелению занял генерал-адъютант Константин Петрович фон Кауфман, о котором одно только скажу я то, что он по неведению, конечно, своему вдруг потребовал посредством Витебского губернатора генерал-майора Веревкина, чтобы духовенство, начиная от меня, делало ему при осмотре им церквей в городах или селах встречу с торжественной церемонией церковной, подобно той, с какой встречаются Государи. Но я на основании известного чина встречи решительно отказал в этом домогательстве, а предписал только настоятелям церквей, чтобы они при открытых дверях в церкви ожидали его в рясах и провожали его в церковь для осмотра оной. Так и я сам сделал в Витебском кафедральном соборе с местным духовенством, которое потом согласно пожеланию Его Высокопревосходительства, облачившись в служебные церковные ризы, отправило за его здоровье молебствие.

1865 года апреля 15 дня был я отличен медалью для ношения на груди на трехцветной ленте в ознаменование подвигов моих во время польского мятежа, каковой удостоены и многие священники. Потом в том же году был я вызван в С.-Петербург для присутствования в Св. Синоде. А 1866 года волей Государя Императора назначен я членом Св. Синода с содержанием по семи тысяч ста четырнадцати рублей серебром в год¹⁰⁸ и в то же время всемилостивейше сопричислен к императорскому ордену святого равноапостольского князя Владимира I степени и имел счастье получить за № 66 высочайшую грамоту. Содержание ее следующее:

«Со времени достопамятного воссоединения с Православной Церковью бывших чад ее, постоянно управляя вверенной Вам епархией, Вы не преставали являть ревность на архипастырском Вашем поприще и опытность в руководительстве паствой. Во внимание к отлично полезному и долговременному служению Вашему, важным заслугам Церкви Православной и понесенным трудам, желая изъявить особенное Наше благоволение, всемилостивейше сопричисляем Вас к императорскому ордену Нашему св. равноапостольского князя Владимира I степени. Всевышний да сохранит Вас и укрепит силы Ваши для дальнейшего служения Св. Православной Церкви» – и проч.

Этим уже и кончаю я изложение моих воспоминаний, написанное мной на основании официальных документов и верных данных тысяча восемьсот шестьдесят шестого года.

Архиепископ Василий, член Святейшего Правительствующего Всероссийского Синода

Все изложенное на трехсот двадцати девяти страницах переписано под моим непосредственным наблюдением верно. Свидетельствую и собственной моей рукой подписываюсь с приложением печати моей.

Василий, архиепископ, член Св. Синода

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Мы, благостью Божией епископы и Освященный Собор Греко-Унитской Церкви в России, в неоднократных совещаниях приняли в рассуждение нижеследующее.

Церковь наша от начала своего была в единстве Святой Апостольской Православно-Кафолической Церкви, которая самим Господом Богом и Спасом нашим Иисусом Христом на Востоке насаждена, от Востока воссияла миру и доселе цело и неизменно соблюла Божественные догматы учения Христова, ничего к оному не прилагая от духа человеческого суемудрия. В сем блаженном и превожделенном вселенском союзе Церковь наша составляла нераздельную часть Греко-Российской Церкви, подобно как и предки наши по языку и происхождению всегда составляли нераздельную часть русского народа. Но горестное отторжение обитаемых нами областей от матери нашей России отторгнуло и предков наших от истинного кафолического единения, и сила чуждого преобладания подчинила их власти Римской Церкви под названием униатов. Хотя же для них и обеспечены были от нее формальными актами восточное богослужение на природном нашем русском языке, все священные обряды и сами постановления Восточной Церкви, и хотя даже воспрещен был для них переход в римское исповедание (яснейшее доказательство, сколь чистыми и непреложными признаны были наши древние восточные уставы); но хитрая политика бывшей Польской Республики и согласное с ней направление местного латинского духовенства, не терпевшие духа русской народности и древних обрядов православного Востока, устремили все силы свои к изглаждению, если бы можно было, и самих следов первобытного происхождения нашего народа и нашей Церкви. От сего сугубого усилия предки наши по принятии унии подверглись самой бедственной доле. Дворяне, стесняемые в своих правах, переходили в римское исповедание, а мещане и поселяне, не изменяя обычаям предков, еще сохранившимся в унии, терпели тяжкое угнетение. Но скоро обычаи и священные церковные обряды, постановления и само богослужение нашей Церкви стали значительно изменяться, а на место их вводились латинские, вовсе ей не свойственные. Греко-унитское приходское духовенство, лишенное средств к просвещению, в бедности и унижении порабощено римским и было в опасности подвергнуться наконец совершенному уничтожению или превращению, если бы Всевышний не прекратил сих вековых страданий, возвратив Российской державе обитаемые нами области – древнее достояние Руси. Пользуясь столь счастливым событием, большая часть униатов воссоединилась тогда же с Восточной Православно-Кафолической Церковью и уже по-прежнему составляет нераздельную часть Церкви Всероссийской; остальные же нашли по возможности в благодетельном русском правительстве защиту от превозможения римского духовенства. Но отеческим щедротам и покровительству ныне благополучно царствующего благочестивейшего государя нашего императора Николая Павловича обязаны мы нынешней полной независимостью Церкви нашей, нынешними обильными средствами к приличному образованию нашего духовного юношества, нынешним обновлением и возрастающим благолепием святых храмов наших, где совершается богослужение на языке наших предков и где священные обряды восстановлены в древней их чистоте. Повсюду вводятся постепенно в прежнее употребление все уставы нашей искони Восточной, искони Русской Церкви. Остается желать только, дабы сей древний боголюбезный порядок был упрочен и на грядущие времена для всего униатского в России населения, дабы полным восстановлением прежнего единства с Церковью Российской сии прежние чада ее могли на лоне истинной матери своей обрести то спокойствие и духовное преуспеяние, которого лишены были во время своего от оной отчуждения. По благости Господней мы и прежде отделены были от древней матери нашей Православно-Кафолической Восточной, и в особенности Российской, Церкви, не столько духом, сколько внешней зависимостью и неблагоприятными событиями; ныне же по милости Всещедрого Бога так снова приблизились к ней, что нужно уже не столько восстановить, сколько выразить наше с ней единство.

Посему в теплых, сердечных молениях, призвав на помощь благодать Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа (который един есть истинный Глава единой истинной Церкви) и Святого Всесовершающего Духа, мы положили твердо и неизменно:

1. Признать вновь единство нашей Церкви с Православно-Кафолической Восточной Церковью и посему пребывать отныне купно со вверенными нам паствами в единомыслии со Святейшими Восточными Православными Патриархами и в послушании Святейшего Правительствующего Всероссийского Синода.

2. Всеподданнейше просить благочестивейшего государя императора настоящее намерение наше в свое августейшее покровительство принять и исполнению оного к миру и спасению душ высочайшим своим благоусмотрением и державной волей споспешествовать, да и мы под благотворным его скипетром, со всем русским народом, совершенно едиными и неразнствующими устами и единым сердцем славим Триединого Бога по древнему чину апостольскому, по правилам святых Вселенских Соборов и по преданию великих святителей и учителей Православно-Кафолической Церкви.

Во уверение чего мы, все епископы и начальствующее духовенство, сей соборный акт утверждаем собственноручными нашими подписями и в удостоверение общего на сие согласия прочего греко-унитского духовенства прилагаем собственноручные же объявления священников и монашествующей братии, всего тысячи трехсот пяти лиц¹⁰⁹.

Подлинный подписали:

Смиренный Иосиф, епископ Литовский

Смиренный Василий, епископ Оршинский, управляющий Белорусской епархией

Смиренный Антоний, епископ Брестский, викарий Литовской епархии

Заседатель Греко-унитской духовной коллегии соборный протоиерей Игнатий Пильховский

Заседатель Греко-унитской духовной коллегии соборный протоиерей Иоанн Конюшевский

Заседатель Греко-унитской духовной коллегии соборный протоиерей Лев Паньковский

Председатель Литовской консистории соборный протоиерей Антоний Тупальский

Председатель Белорусской консистории, ректор семинарии, соборный протоиерей Михаил Шелепин

Вице-председатель Литовской консистории соборный протоиерей Михаил Голубович

В должности ректора Литовской семинарии соборный протоиерей Ф. Гомолицкий

Вице-председатель Белорусской консистории протоиерей Константин Игнатович

Член Литовской консистории и эконом семинарии крестовый игумен Иосаф Вышинский

Член Белорусской консистории игумен Иосиф Новицкий

Инспектор Белорусской семинарии соборный протоиерей Фома Малышевский

Инспектор Литовской семинарии крестовый иеромонах Игнатий Желязовский

Ключарь Полоцкого Софийского каф. собора соборный протоиерей Михаил Корецкий

Эконом Белорусской семинарии соборный протоиерей Иоанн Щенснович

Заседатель Литовской консистории соборный протоиерей Плакид Янковский

Заседатель Белорусской консистории протоиерей Иоанн Глыбовский

Заседатель Литовской консистории Григорий Куцевич Заседатель Белорусской консистории иерей Иоанн Сченснович

Заседатель Белорусской консистории Фома Околович

В должности секретаря при Литовском Преосвященном крестовый иеромах Фауст Михневич

В должности секретаря при Преосвященном Антонии иеромонах Петр Михалевич

Всеавгустейший монарх, Всемилостивейший Государь!

С отторжением от Руси в смутные времена западных ее областей Литвой и последовавшим затем присоединением оных к Польше русский православный народ подвергся в них тяжкому испытанию от постоянных усилий польского правительства и римского двора отделить их от Церкви Православно-Кафолической Восточной и присоединить к Западной. Лица высших состояний, стесняемые всеми мерами в их правах, совратились в чуждое для них римское исповедание и забыли даже собственное происхождение и народность. Мещане и поселяне были отторгнуты от единения с Восточной Церковью посредством унии, введенной в конце XVI столетия. С того времени сей народ отделился от матери своей России; постоянные ухищрения политики и фанатизма стремились к тому, чтобы сделать его совершенно чуждым древнего Отечества его, и униаты испытали в полном смысле всю тягость иноплеменного ига.

По возвращении Россией древнего ее достояния большая половина униатов восприсоединилась к прародительской своей Греко-Российской Церкви, а остальные нашли покровительство и защиту от преобладания римского духовенства. В благословенное же царствование Вашего Императорского Величества при благодетельном воззрении Вашем, всемилостивейший государь, у них уже по большей части восстановлены в прежней чистоте богослужение и постановления Греко-Восточной Церкви; их духовное юношество получает воспитание, соответственное своему назначению; они могут уже быть и называть себя русскими.

Но Греко-Унитская Церковь в отдельном своем виде среди других исповеданий не может никогда совершенно достигнуть ни полного благоустройства, ни спокойствия, необходимого для ее благоденствия, и многочисленные, принадлежащие к ней жители западных губерний, русские по языку и происхождению, подвергаются опасности остаться в положении, колеблемом переменчивостью обстоятельств, и несколько чуждыми своих православных собратий.

Сия причина, наипаче же забота о вечном благе вверенной нам паствы, побуждают нас, твердо убежденных в истине догматов Святой Апостольской Православно-Кафолической Восточной Церкви, припасть к стопам Вашего Императорского Величества и всеподданнейше молить Вас, державнейший монарх, упрочить дальнейшую судьбу униатов дозволением им присоединиться к их прародительской Православной Всероссийской Церкви. В удостоверение же общего нашего на сие согласия имеем счастье поднести составленный нами, епископами и начальствующим духовенством Греко-Унитской Церкви, в городе Полоцке сего числа соборный акт и при оном собственноручные объявления 1 305 лиц остального греко-унитского духовенства.

Подлинное подписали:

Иосиф, епископ Литовский

Василий, епископ Оршинский, управляющий Белорусской епархией Антоний, епископ Брестский викарий Литовской епархии

Полоцк.

12 февраля 1839.

Епископы Греко-Унитской Церкви империи Нашей представили Нам через заведующего духовными делами сего исповедания, обер-прокурора Святейшего Синода графа Протасова, прошение о дозволении им вместе с вверенной им паствой присоединиться к их прародительской Православной Церкви, от которой предки их были отторгнуты в смутное время преобладания Польши в обитаемых ими западных русских областях. Они с тем вместе поднесли Нам и составленный ими с прочим начальствующим духовенством их епархий в городе Полоцке 12 сего февраля соборный акт, коим изъявляют твердое намерение признать единство их церкви с Православно-Кафолической Восточной Церковью и быть в послушании Святейшего Всероссийского Синода, а в доказательство согласия на то и всего остального их духовенства прилагают к акту собственноручные объявления 1305 священников и монашествующей братии.

Воздав из глубины души благодарение Всемогущему Богу, подвигнувшему сердца столь многочисленного искони русского духовенства возвратиться вместе с их паствой на лоно истинной их матери Православной Церкви, Мы повелели обер-прокурору Святейшего Синода означенный акт и объявления внести в Святейший Синод на рассмотрение и сообразное с правилами Святой Церкви постановление.

На подлинном собственной Его Императорского Величества рукой написано:

Николай

В С.-Петербурге. 1 марта 1839.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Лета Господня 1839 марта в шестой день по державному изволению благочестивейшего Государя Императора Николая Павловича, самодержца всероссийского, в присутствие Святейшего Правительствующего Всероссийского Синода внесен и в оном слушан соборный акт, постановленный в 12 день прошедшего февраля епископами и прочим духовенством так именовавшейся доныне Греко-Унитской в России Церкви, в котором они, изложив свое древнее и первоначальное единение со Святой Апостольской Православно-Кафолической Церковью вообще, и в особенности с Российской Церковью, потом непроизвольное в предках своих отторжение от сего единения силой бедственного отторжения от державы Российской, торжественно изъявили свою твердую и неизменную решимость признать вновь единство своей Церкви с Православно-Кафолической Восточной Церковью и потому пребывать отныне купно со вверенными им паствами в единомыслии со Святейшими Восточными Православными Патриархами и в послушании Святейшего Правительствующего Всероссийского Синода и таковое намерение свое представили в августейшее покровительство благочестивейшего Государя Императора.

Акт сей подписан всеми греко-унитскими в России епископами и старейшим по них духовенством, а в удостоверение общего на сие согласия прочего греко-унитского духовенства приложены собственноручные же объявления 1305 священников и монашествующих.

По выслушании сего первым и общим движением Святейшего Синода было благодарственное прославление Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, Который, неисследимыми путями Своего благодатного смотрения непрестанно приводя в исполнение Свое непреложное обетование, яко и врата адова не одолеют истинной Церкви Его, и ныне многообразные, продолжительные и, по-видимому, даже успешные усилия человеческие отчуждить от Православной Церкви Российской немалое число единоверного и единоплеменного народа соделал ничтожными, положив в сердце благочестивейшего Государя Императора Николая Павловича оградить греко-унитское священноначалие от постороннего влияния, а потом невидимым мановением подвигнул сердца отчужденных обратиться к первоначальному и истинно православно-кафолическому единству с таким свободным многочисленного духовенства единодушием, которое должно составить достопримечательный пример в церковных летописях.

Вступя в ближайшее рассмотрение предлежащего предмета, Святейший Синод принял во внимание следующее.

Отторжение так именуемых греко-унитов в России от Православной Восточной Церкви произведено собственно через устранение их от иерархического с ней общения, но так, что они сохранили древний восточный чин богослужения и священных обрядов, который, будучи проникнут духом православных догматов и преданий, внутренней силой противодействовал совершенному уничтожению прежнего единства, не взирая на то, что оно внешне расторжено было подчинением чуждой власти.

Хотя же в продолжение времени чин сей посторонним влиянием начинал быть изменяем, через что и применение мудрований человеческих к древнему чистому учению сделалось сильнее; но когда лишь только чуждым усилиям поставлена была преграда, предстоятели Греко-Унитской Церкви не замедлили пещись о восстановлении оного в древней чистоте. Сие в особенности усмотрено Святейшим Синодом в 1834 году, когда все греко-унитские архиереи единогласно определили заимствовать главнейшие богослужебные книги от Святейшего Синода, в чем они тогда и были удовлетворены.

Торжественное ныне в постановленном Собором акте исповедание, что Господь Бог и Спаситель наш Иисус Христос един есть истинная Глава Единой истинной Церкви, и обещание пребывать в единомыслии со Святейшими Восточными Православными Патриархами и Святейшим Синодом не оставляют ничего требовать от Греко-Унитской Церкви для истинного и существенного соединения веры, а потому не остается также ничего, что могло бы препятствовать единению иерархическому.

По таковых рассуждениях Святейший Синод, по благодати, дару и власти, данной от великого Бога и Господа нашего Иисуса Христа и от Святого и Всесовершающего Духа, постановил и определил:

Епископов, священство и духовные паствы так именовавшейся доныне Греко-Унитской Церкви по священным правилам и примерам святых отец принять в полное и совершенное общение Святой Православно-Кафолической Церкви Всероссийской.

В особенности епископам и священству преподать соборное благословление Святейшего Синода с молитвой веры и любви к Верховному Святителю исповедания нашего Иисусу Христу, да утверждает их выну в изреченном ими исповедании и да благоуправляет дело служения их к совершению святых.

В управлении вверенных им паств поступать им на основании Слова

Божия, правил церковных, государственных постановлений и согласно с предписаниями Святейшего Синода и утверждать вверенные им паствы в единомыслии православной веры, а к разнообразию некоторых местных обычаев, не касающихся догматов и таинств, являть апостольское снисхождение и к древнему единообразию возвращать оные посредством свободного убеждения с кротостью и долготерпением.

В заключение сего Святейший Синод положил принести благодарение благочестивейшему государю императору и самодержцу всероссийскому от лица Всероссийской Церкви за явленное споспешествование сему благому и душеспасительному начинанию и затем исполнение настоящего синодального постановления смиренно представить в его державное покровительство; воссоединенным же Преосвященным епископам дать во извещение и благословение синодальную грамоту.

Писано в богоспасаемом царствующем граде святого Петра в лето от сотворения мира семь тысяч триста четыредесять седьмое, от воплощения же Бога Слова тысяча восемьсот тридесять девятое марта в двадесять третий день.

Подлинное подписали:

Смиренный Серафим, митрополит Новгородский и С.-Петербургский.

Смиренный Филарет, митрополит Киевский и Галицкий Смиренный Филарет, митрополит Московский.

Смиренный Иона, митрополит.

Смиренный Владимир, архиепископ Казанский.

Смиренный Нафанаил, архиепископ Псковский.

Духовник протопресвитер Николай Музовский.

Обер-священник Василий Кутневич.

На подлинном собственной Его Императорского Величества рукой написано: «Благодарю Бога и принимаю».

С.-Петербург. 25 марта 1839.

Николай.

Всепресветлейшему державнейшему великому Государю Императору и самодержцу всероссийскому всеподданнейший доклад Синода.

Именным высочайшим указом от 1 дня сего месяца Ваше Императорское Величество соизволили повелеть Синоду войти по церковным правилам в рассмотрение соборного акта, постановленного епископами и прочим духовенством Греко-Унитской в России Церкви для воссоединения ее с Церковью Всероссийской.

Синод входил в рассмотрение сего предмета со вниманием, соответствующим важности оного, и состоявшееся по сему постановление о принятии Греко-Унитской в России Церкви в полное и совершенное общение Святой Православно-Кафолической Восточной Церкви и в нераздельный состав Церкви Всероссийской, изложенное в подносимом при сем Синодальном деянии, всесмиренно представляет на благоволительное Вашего Величества усмотрение и в державное покровительство исполнение оного.

Всемилостивейший государь! При сем событии Синод, исполненный духовного утешения и благодарения к Богу, благодеющему Церкви Своей и благословляющему царствование Вашего Величества, от лица всей Церкви Российской благоговейно приветствует Ваше Императорское Величество мирным торжеством духовного воссоединения с ней многочисленных сынов России, столь благоприятного естественному и гражданскому между ими единству, вознося купно к Вашему Императорскому Величеству благодарение за предшествовавшее благопромыслительное устроение, которое открыло Греко-Унитской Церкви свободный и ничем не преграждаемый путь возвращения в объятия древней и истинной своей матери Церкви Всероссийской.

Обращаясь к последствиям воссоединения, Синод полагает:

1 Управление воссоединенных епархий и принадлежащих к ним духовных училищ оставить на прежнем основании впредь до ближайшего усмотрения, каким лучшим и удобнейшим образом оное может быть соглашено с управлением древлеправославных епархий.

2 Греко-унитскую духовную коллегию поставить в отношение к Святейшему Синоду по иерархическому порядку на степень Московской и Грузино-Имеретинской Святейшего Синода контор и именоваться ей Белорусско-Литовской духовной коллегией.

3 Иосифу, епископу Литовскому, быть председателем Белорусско-Литовской духовной коллегии с возведением его в сан архиепископа.

Всемилостивейший Государь!

Сии положения представляя на всемилостивейшее усмотрение Ваше, Синод всеподданнейше испрашивает высочайшего Вашего Величества указа.

Вашего Императорского Величества всеподданнейшие: Подлинный подписали:

Серафим, митрополит Новгородский и С.-Петербургский

Филарет, митрополит Киевский Филарет, митрополит Московский

Иона, митрополит

Владимир, архиепископ Казанский

Нафанаил, архиепископ Псковский

Духовник протопресвитер Николай Музовский

Обер-священник Василий Кутневич

№ 2.

23 марта 1839.

Божией милостью

Святейший Правительствующий Всероссийский Синод боголюбезнейшим епископам – Литовскому Иосифу, Оршинскому Василию и Брестскому Антонию – со священством и духовными паствами.

Благодать вам и мир от Бога Отца и Господа Иисуса Христа и Святаго Духа.

Благословен Бог, положивший в сердца ваши правые, благие и спасительные помышления мира и через то даровавший нам утешение простирать к вам словеса мира и любви.

Поистине, сколь прежде болезненно было, что от веков соединенные с нами единством рода, Отечества, языка, веры, богослужения, священноначалия горестным отторжением подверглись многим затруднениям и бедствиям и опасности совершенного духовного отчуждения, столь ныне вожделенно скрепление вновь древнего прерванного союза и восстановление совершенного единства.

Надежду сего вожделенного события мы полагали преимущественно в том, что в церквах ваших по благодати Божией сохранился восточный священный чин богослужения, проникнутый духом православных догматов и преданий. По мере как вы, державным покровительством благочестивейшего Государя Императора Николая Павловича, быв освобождены от посторонней зависимости, усугубляли ревность вашу о восстановлении сего священного чина в его древней чистоте, чаяние наше возрастало и наконец, боголюбезные братья, вы совершенно исполняете оное, обратясь к древнему и истинному священному единству с таким многочисленного священства единогласием, которое должно составить достопамятный пример в церковных летописях.

Мы вняли вашему общему и торжественному обету принять вновь единство Церкви вашей с Православно-Кафолической Восточной Церковью и пребывать отныне купно со вверенными вам паствами в единомыслии со Святейшими Восточными Православными Патриархами и в послушании Святейшему Всероссийскому Синоду и, приемля от вас обет сей перед лицом Господним, по благодати, дару и власти, данной нам от великого Бога и Спаса нашего Иисуса Христа и от Святого и Всесовершающего Духа, последуя священным правилам и примерам святых отец, приемлем вас и сущее с вами священство и духовные паствы в полное и совершенное общение Святой Православно-Кафолической Восточной Церкви и в нераздельный состав Церкви Всероссийской, вознося молитву веры и любви к Великому Архиерею, прошедшему небеса, Верховному Святителю исповедания нашего Иисусу Христу, да утверждает вас выну в изреченном вами исповедании и да благоуправляет дело служения вашего к совершению святых.

В управлении же вверенными вам паствами, как и ведаете, подобает вам последовать Слову Божию, правилам святых апостолов, Святых Соборов семи Вселенских и Поместных и святых отец, а также и государственным постановлениям. Так утверждайте, боголюбезные братья, вверенные вам паствы в единомыслии веры. К разнообразию же некоторых местных обычаев, не касающихся догматов и таинств, мы положили являть апостольское снисхождение и к древнему единообразию возвращать оные посредством свободного убеждения с кротостью и долготерпением.

Дано в богоспасаемом царствующем граде святого Петра в лето от сотворения мира семь тысяч триста четыредесять седмое, от воплощения же Бога Слова тысяча восемьсот тридесять девятое марта в тридесятый день.

Подлинную подписали:

Смиренный Серафим, митрополит Новгородский и С.-Петербургский

Смиренный Филарет, митрополит Киевский и Галицкий

Смиренный Филарет, митрополит Московский и Коломенский

Смиренный Иона, митрополит

Смиренный Владимир, архиепископ Казанский и Свияжский

Смиренный Нафанаил, архиепископ Псковский и Лифляндский

Духовник протопресвитер Николай Музовский

Обер-священник Василий Кутневич

1

Конфиденциально.

Преосвященнейший Епископ,

Милостивый Государь!

Из отношения Вашего Преосвященства от 9 сего декабря № 1072 я с удовольствием увидел успех действий в Белорусской епархии, соответствующий видам правительства, и отношу оный к заботливости и рвению Вашего Преосвященства. Вместе с сим я покорнейше прошу Вас, милостивый государь, доставить ко мне и те подписки, о которых изволите уведомлять, поступая таким же образом и впредь в подобных случаях.

Ходатайство Вашего Преосвященства о возведении священника Заблоцкого в сан соборного протоиерея как в вознаграждение оказанного уже им усердия, так и в поощрение его и других к подобным благонамеренным действиям я признаю справедливым потому особенно, что если начальство обязано подвергать виновных наказанию, то на нас лежит также долг и награждать ревностных исполнителей постановлений правительства. Посему не угодно ли будет Вам, Милостивый Государь, сделать формальное представление к Преосвященному митрополиту Иосафату, что благочинный Заблоцкий по усердию своему и ревностному содействию Вашему Преосвященству в восстановлении древних обрядов в греко-унитских церквах заслуживает вполне возведения в сан соборного протоиерея.

С совершенным почтением имею честь быть… Подлинное подписал:

Граф Протасов

С.-Петербург.

Декабря 19 дня 1837 года.

№ 345.

2

Секретно.

Получено 3 декабря 1838 года.

Преосвященнейший Епископ, милостивый государь!

Прочитав с особенным вниманием подробную ведомость, доставленную мне Вашим Преосвященством при отношении от 24 августа сего года № 494, об обозрении Вами, милостивый государь, прошлым летом греко-унитских церквей Минской губернии в уездах Дисненском, Борисовском и Игуменском и Курляндской губернии – в Зельбургском, я почел со своей стороны долгом отнестись к гг. минскому гражданскому губернатору и генерал-губернатору Остзейских губерний как об отклонении встречаемых греко-унитским духовенством от некоторых помещиков и других лиц противодействий, так и о распоряжении к оказанию для устройства церквей должного содействия.

При сем случае не могу не присовокупить, что я с живейшим удовольствием видел новый опыт постоянного усердия и заботливости Вашей к устроению вверенной Вам, милостивый государь, епархии по видам и благотворным намерениям августейшего нашего монарха.

С совершенным почтением имею честь быть…

Подлинное подписал:

граф Протасов

С.-Петербург. Ноября 15 дня 1838 г.

№ 546.

3

Секретно. Получено 11 декабря 1838 г.

Преосвященнейший Епископ, милостивый государь!

С особенным удовольствием получил я отношение Вашего Преосвященства от 10 сего ноября за № 642, видя в нем новые доказательства живого усердия и ревности Вашей на истинную пользу Греко-Унитской Церкви, согласно благим о ней видам правительства.

Считая приятнейшим для себя долгом принести Вам, милостивый государь, искреннейшую мою благодарность за столь успешные Ваши действия, я буду ожидать доставления ко мне упоминаемых в отношении Вашего Преосвященства подписок от священников униатских. Вместе с тем желательно бы мне было получить от Вас, милостивый государь, уведомление: сколько затем остается еще во вверенной Вам епархии благочинных и других начальствующих лиц, не изъявивших готовности возвратиться в лоно прародительской Православной Церкви в случае общего к ней униатов присоединения.

С совершенным почтением имею честь быть… Подлинное подписал:

граф Протасов

С.-Петербург.

Ноября 30 дня 1838 г. № 587.

4

Секретно и конфиденциально.

Получено 24 декабря 1838 г.

Преосвященнейший Епископ, милостивый государь!

Получив при секретном отношении Вашего Преосвященства от 1 сего декабря № 716 подлинные подписки от 100 священников, одного диакона и двух учителей униатских училищ в желании их возвратиться в недра Православной Церкви, я приношу вновь искреннюю и живейшую Вам, милостивый государь, благодарность за успешные Ваши на пользу униатского дела старания.

Но при столь утешительных для меня результатах Ваших трудов и попечений, тем с большим прискорбием известился я от Вашего Преосвященства, что в уездах Лепельском, Дризенском, Себежском, Сеннинском, Полоцком и Копыском униатское дело встречает, как полагаете, от влияния помещиков сильное сопротивление, несмотря на все меры, с Вашей стороны предпринимаемые.

Вследствие сего я покорнейше прошу Ваше Преосвященство поспешить меня уведомлением: все ли без изъятия благочинные и приходские священники первых пяти уездов обнаруживают явное сопротивление видам правительства или же некоторые из них, и кто именно, изъявили готовность возвратиться в Православие, также и по остальным трем уездам: кто из благочинных и священников принадлежит к числу благонадежных и кто – к числу неблагонадежных.

При доставлении сих сведений, Ваше Преосвященство, по известности Вам местных обстоятельств, не оставите присовокупить о ближайших и надежнейших по мнению Вашему мерах, долженствующих немедленно быть принятыми как со стороны духовного, так и гражданского начальств для решительного отклонения и уничтожения встречаемых ныне Вами противодействий.

С совершенным почтением имею честь быть…

Подлинное подписал:

граф Протасов

С.-Петербург.

Декабря 14 дня 1838 г. № 611

5

Секретно

Преосвященнейший Епископ, милостивый государь!

По поводу принесенной Его Императорскому Величеству греко-унитскими священниками Иваном Игнатовичем (бывшим асессором консистории) и Адамом Томковидом от имени и якобы по вверенности 111 священников сей же епархии дерзкой жалобы на действия духовного своего начальства государь император высочайше повелеть соизволил: состоящего за обер-прокурорским столом в Святейшем Синоде камергера надворного советника Скрипицына командировать в западные губернии для дознания на месте, кто из священников, подписавших доверенности, действительно виновен в составлении оных и кто вовлечен в заблуждение внушениями и происками лиц неблагонамеренных.

Посему считаю долгом покорнейше просить Ваше Преосвященство об оказании г-ну Скрипицыну для успешного исполнения высочайше возложенного на него поручения полного Вашего содействия и о сообщении ему сведений, какие для того окажутся нужными.

С совершенным почтением имею честь быть… Подлинное подписал:

граф Протасов

С.-Петербург.

Генваря 3 дня 1839 г.

№ 5

6

Секретно

Преосвященнейший Епископ, милостивый государь!

Рассмотрев доставленную мне Вашим Преосвященством при отношении от 5 сего января № 16 ведомость об обозрении Вами, милостивый государь, в истекшем году, греко-унитских церквей Могилевской губернии в уездах: Могилевском, Рогачевском, Быховском, Копыском, Оршинском и Бабиновицком, Минской – Бобруйском и Витебской – Витебском и Полоцком, я почел со своей стороны долгом отнестись к генерал-губернаторам Дьякову и князю Долгорукову и также к состоящему в должности минского гражданского губернатора об оказании содействия к надлежащему устройству поименованных в ведомости Вашей церквей.

Что касается до снабжения оных разными надлежащими предметами и богослужебными книгами, то я полагаю, что Ваше Преосвященство сделали уже надлежащее по сему распоряжение, причем, по мнению моему, полезно было бы обязать благочинных от времени до времени доводить до Вашего, милостивый государь, сведения: какие вещи уже приобретены и какие затем остается приобресть.

Считаю долгом изъявить Вам, милостивый государь, искреннюю мою благодарность за оказанное Вами и в настоящем случае усердие и заботливость к приведению в должное устройство вверенных управлению Вашему церквей.

С совершенным почтением имею честь быть…

Подлинное подписал:

граф Протасов

С.-Петербург.

Января 27 дня 1839 г. № 110

1

Ваше Преосвященство, милостивый государь!

Я нашел в Лядах лучше, как надеялся: по монастырю нет расстройства, а училище лучше несравненно Оршанского и даже Вербиловского. Потому я не счел нужным делать ныне какие-либо перемены в отношении смотрителей уездных училищ. В Лядах настоятель хотя и недужный, но, кажется, добросовестный, а по своему знанию монастырских дел может быть здесь еще более другого полезен. Я считаю нужным только, чтобы ответственность по монастырским делам лежала не на одном настоятеле; и потому прошу Ваше Преосвященство сделать распоряжение о формальном назначении викарием Ляденского монастыря смотрителя тамошнего училища Франковского.

Вашего Преосвященства покорнейший слуга

Иосиф Епископ

№ 346. Супрасль.

1 июля 1837 г.

2

Ваше Преосвященство, милостивый государь!

С прискорбием узнал я о Вашей болезни, но, слава Богу, тоже Ваше последнее письмо известило меня и о Вашем выздоровлении. Мы увидимся в Березвече в первых числах сентября, а если будет нужно, заеду и в Полоцк. Между тем трудитесь, Преосвященнейший, над отделением пшеницы от плевел, сколько позволит благоразумие. Из общих выражений Вашего письма я не мог сообразить о степени вреда, происходящего тамо от неблагоразумия или, лучше сказать, глупости инспектора Томковида и Иоанна Игнатовича, но я едва удержался, чтобы не представить о помещении первого в отдаленный монастырь, а последнего в викарные к благонадежному месту,– это, однако ж, их не минет, если не исправятся. Я говорил довольно с достойным подателем сего, протоиереем Малишевским, о назначении его инспектором Вашей семинарии; но воздержались до объяснений с Вами и моей там бытности. Между тем щадите, Преосвященнейший, свое здоровье; неужели Вы до сих пор не привыкли презирать суждения толпы? Делайте дело, а о толках не заботьтесь.

Примите уверение в совершенной моей к Вам дружбе и преданности.

Весь Ваш Иосиф

У нас здесь, в Литве, слава Богу, хорошо, лучше даже, нежели я знал и ожидал.

18 июля 1837 г.

3

Ваше Преосвященство, милостивый государь!

Я получил три Ваши конфиденциальные письма и вместе две подписки, благодарствую за доверенность. Прошу Ваше Преосвященство в конфиденциальных письмах не стеснять себя на будущее время формами или излишней обработанностью слога, пишите ко мне, вот как я, – это будет и скорее, и проще.

Жаль, очень жаль, что Ваше Преосвященство коллегия несколько скомпрометировала по поводу Давидовича; но не беспокойтесь, мы это сейчас исправим, уже это заметили, накажем его гораздо строже Вашего и консистории, и дело с концом.

Жаль также Игнатовича и Томковида, равно Копецкого, но что делать? Кажется, нужно будет с ними обеспечиться. Не знаю только еще, как поступим; еще я здесь не осмотрелся порядочно, еще не привел дел в порядок и ничего не могу сказать верного. По той именно причине я не делал предположенного было распоряжения о Самовиче, Обухе и Матшевском, равно о Стратоновиче; будет еще время сделать это от Вас или от меня, между тем о Стратоновиче, Ваше Преосвященство, не откладывайте, ежели он действительно не принял и служебника.

Прощайте, Преосвященнейший, на этот раз нечего, кажется, более писать.

Весь Ваш Иосиф

№621.

25 сентября 1837 г.

С.-Петербург.

Ведомость о собранных мной от духовенства подписках обнимает пятилетний период с 1833 по 1838 год включительно, которые хранились у меня под рукой по нужде в оных.

1837 г. Декабря 9 дня (по требованию обер-прокурора) препровождено мной к Его Сиятельству при отношении за № 1072 подписок белого и монашествующего духовенства, ненужных уже для меня, – 163.

Того же года бывшие у меня подписки 3 профессоров семинарии и 4 наставников иеромонахов Березвечского, Оршанского и Лядинского духовных училищ взяты от меня лично епископом Литовским Иосифом Семашко, ревизовавшим в том году семинарию и те училища, для сведения о благонадежности тех лиц – 7.

1838 г. Декабря 1 дня при отношении за № 716 препровождено к его Сиятельству подписок всех –103.

А в бытность мою по высочайшему повелению в С.-Петербурге передано мной лично в собственные руки Его Сиятельства января месяца подписок – 99.

Декабря 24 дня при отношении за № 817 препровождено подписок – 13¹¹⁰.

1839 г. Января 5 дня при отношении за № 2 – 6.

Января 12 дня – за № 8 – 5.

Января 19 дня – за № 10 – 6.

В числе этих подписок одна Волынской губернии.

Января 26 дня при отн. за № 14 препровождены к Его Сиятельству подписки, доставленные ко мне от священников Овручского уезда Волынской губернии благочинным Петром Комаром – 5.

Февраля 2 дня при отнош. за № 16 препровожд. от священников Волынской и Могилевской губ. – 10.

Февраля 8 дня передано в собственные руки епископа Литовского Иосифа в Полоцке, когда все собрались ко мне для подписания акта, – 90.

Февраля 9 дня при отн. за № 19 препровождены Его Сиятельству подписок духовенства Волынской губернии – 8.

Февраля 17 дня при отн. за № 23 препровождено к Его Сиятельству подписок священников – 17.

Февраля 29 дня при отн. за № 27 – 8.

Марта 9 дня при отн. за № 30 –17.

Марта 16 дня при отн. за № 34 препровож. – 11.

Марта 23 дня при отн. за № 39 препр. Е. Сият. – 6. Марта 30 дня – за № 45 – 6.

Апреля 4 дня – за № 46 – 10.

Апреля 7 дня – за № 48 препровождено подписок духовенства Подольской губернии – 7.

Апреля 11 дня – за № 49 – 14.

Апреля 13 дня – за № 50 – 2.

Апреля 26 дня – за № 54 – 6.

Мая 5 дня – за № 66 препровождено Его Сиятельству от духовенства Волынской губернии Овручского уезда – 9.

Мая 5 дн. за № 67 препровождено подписок духовенства Волынской губернии – 7.

– Киевской губернии – 1.

Мая 10 дня –за № 72 препровож. 7.

Мая 23 дня – за № 76 препровождено Его Сиятельству от священномонахов – 12.

Мая 30 дня – за № 82 препровож. 7.

Июня 2 дня – за № 83 препровождено к Его Сиятельству – 15. Июня 6 дня – за № 85 – 7.

Июня 12 дня – за № 91 –5.

Июня 13 дня при отнош. за № 92 препровож. – 13. Июня 16 дня –за № 98 – 4.

Июня 23 дня – за № 103 – 7.

Июня 29 дня – за № 107 – 5.

Июля 18 дня – за № 112 – 20.

Июля 25 дня – за № 115 – 3.

Июля 31 дня – за № 117 – 4.

Августа 2 дня –//– за № 122 – 2.

Августа 22 дня –//– за № 133 – 4.

Августа 25 дня –//– за № 134 –4.

Августа 29 дня –//– за № 146 – 4.

Сентября 5 дня – за № 150 – 2.

Сентября 7 дня – за № 151 – 5.

Сентяб. 12 дня – за № 153 – 4.

Сентяб. 22 дня – за № 155 – 4.

Октября 3 дня – за № 159 – 2.

Октября 19 дня – за № 165 – 2.

Ноября 3 дня – за № 169 от иеромонаха игумена Булгака – 1.

Ноября 24 дня – за № 171 – 2.

Декабря 22 дня – за № 177 и № 178 препровождено от иеромонахов – 6.

Итого всех подписок от белого и монашествующего духовенства доставлено мной семьсот восемьдесят семь – 787¹¹¹.

Василий, архиепископ, член Святейшего Правительствующего Синода

1

Ваше Высокопреосвященство, милостивый архипастырь!

Присланный мне Казанской духовной академией диплом за № 539 на звание почетного члена оной я имел честь и удовольствие получить. Почтительнейше приношу Вашему Преосвященству, а через Вас и всем достоуважаемым членам совета, сердечное благодарение за сей ясный знак милостивого внимания к моим заслугам отечественной Церкви, на пользу которой в 7 губерниях – Витебской, Курляндской, Минской, Могилевской, Херсонской, Киевской, Подольской и Волынской – много я потрудился. На дело воссоединения унии в Белоруссии и на Волыни я положил все мои силы, всю мою жизнь, и много, много перенес скорби душевной, много печали от злобы и клеветы людской. Все это просто и искренно, но с подробностью по совести, поистине и доказательно на основании официальных документов изложено мной в моих Записках, написанных мной 1866 года – о начале и ходе окончательно совершившегося дела воссоединения греко-унитов в Белорусской, управляемой мной, обширнейшей епархии. Эти мои рукописные Записки (выйдут они в печати, не знаю, когда) и счел я своим долгом, по званию почетного члена Казанской духовной академии, поднести оной на память, которые могут служить верным материалом для будущего историка в том, что касается воссоединения духовенства и народа в Белоруссии и на Волыни. Препровождая при сем оные, покорнейше прошу Вас, милостивый архипастырь, передать Академии и о том почтить меня уведомлением.

Поручая себя Вашим святым молитвам и благорасположению, с чувством глубокого уважения и совершенной преданности имею честь пребыть Вашего Высокопреосвященства, милостивого архипастыря, покорнейшим слугой

Василий, архиепископ, член Святейшего Синода

12 сентября 1871 г.

№ 78.

2

Ваше Высокопреосвященство, милостивый архипастырь!

Вследствие отношения Вашего Высокопреосвященства от 30 сентября сего года за № 672, полученного мной в тяжкой болезни моей, коим Вы, милостивый архипастырь, изволили почтить меня уведомлением о том, что совет Казанской духовной академии с благодушной признательностью принял Записки мои на память и вместе с сим пожелал, чтобы я уполномочил его печатать означенные Записки вполне или в извлечении, я счел долгом почтительнейше высказать перед Вами соображения мои о сем деле.

Весьма хорошо зная свое настоящее положение, в какое судьба поставила меня здесь и какая с моей стороны в нем требуется пока осторожность касательно допущения всеобщей гласности означенным Запискам, я полагаю, что благая минута печатания их еще не настала. В тех Записках, особенно начиная с 1833 года, представляется мрачная картина многих людей, начальствовавших тогда в Белоруссии, из коих некоторые занимают теперь в Петербурге весьма важные места. Эти люди горделивые, не имеющие в сердце своем мудрой мысли и желаний святых, увидев в напечатанных советом Академии Записках моих истинный образ духа, сердца и характера своего, могли бы, конечно, зашуметь и закричать, и наконец слились бы в рев голоса их против меня. Потому я покорнейше прошу совет Академии позволить мне повременить с дачей ему полномочия печатать вполне теперь Записки мои.

А если совету благоугодно будет печатать в настоящее время часть только тех Записок, которая представляет подвиги в деле воссоединения трех прежних святителей, а именно: архиепископа Полоцкого (впоследствии митрополита) Ираклия Лисовского, преемника его архиепископа Иоанна Красовского, митрополита епископа Луцкого Григория Кохановича, которые и понесли тяжкий крест за свои подвиги, и последовавшие затем (с 1828 г.), по инициативе и идее митрополита Лисовского, благие действия митрополита (тогда епископа Брестского) Иосафата Булгака, действия, направленные им к разрушению силы базилианов, бывших до того времени всегда великой помехой в предпринимаемых архипастырями мерах к воссоединению, то я с удовольствием уполномочиваю совет Казанской духовной академии печатать все без исключения, прописанное мной в этой части означенных Записок до начала 1833 г., которые в таком случае должны быть разделены на две отдельные части, и эта часть моего сочинения будет первой частью Записок.

С начала же того 1833 г. представляются уже в Записках мои подвиги и страдания. В этом году я в звании еще соборного протоиерея и асессора Греко-унитской коллегии, избранный митрополитом (уже архиепископом Полоцким) Иосафатом Булгаком, принял на себя тяжкое бремя в деле воссоединения в Белорусской обширнейшей епархии и, быв потом в нем единственным личным деятелем, положил на это дело все мои силы, и много, много скорби и печали перенес я тогда и потом за свои подвиги от злобы и клеветы людской, которые в этой части означенных записок прописаны мной; и все изложенное в них до 1866 г., бывшее в связи с предыдущим, должно будет составлять вторую, отдельную и главную моих Записок часть, печатание которых ныне, по соображению моему, признается безвременным.

Впрочем, предоставляю это мудрому соображению совета Академии с просьбой об уведомлении меня о последующем. Почтительнейше уведомляя о сем Ваше Высокопреосвященство и поручая себя Вашим святым молитвам и пр.

22 ноября 1871 г. № 91.

3

Ваше Высокопреосвященство, милостивый архипастырь!

Виноват я перед Вашим Святительством и перед советом Казанской духовной академии! В отношении своем от 22 ноября прошлого 1871 г. за № 91, к Святыне Вашей обращенном, я высказался ошибочно, сказав: уполномочиваю совет Академии печатать мои Записки о деле воссоединения нашего вполне до начала 1833 г., и таким образом решил я без главной причины, чтобы многолетние труды мои на пользу Православия оставались долго-долго в безвестности. Да позволено будет исправить эту важную ошибку.

По тщательном рассмотрении всего прописанного в тех Записках, я не опасаюсь быть посрамленным, уполномочиваю совет Академии печатать вполне оные Записки до начала 1840 г., а не до 1833 года; это я признаю ныне даже необходимым, потому что справедливо дана тогда будет гласность моим, смею сказать с апостолом Павлом, добрым подвигам, которыми я подвизался в деле воссоединения, смело и совершенно справедливо осуждая в беседах своих с духовенством ложное учение римских богословов и притязания пап, основанные на совершенном самообольщении. Но скажу и теперь, как сказал и прежде, что печатать вполне мои Записки с 1840 и до конца 1866 минута еще не настала, печатать же оные в извлечении предоставляю совету Академии полное право. А есть и в этой части Записок много статей, представляющих труды мои, которым можно и должно так или иначе дать гласность в настоящее время, не касаясь тех статей, в которых описаны нравы и характеры людей, делавших нам зло. Почтительнейше уведомляя о сем и проч.

28 марта 1872 г. № 22.

1

Преосвященнейший Владыко, возлюбленнейший брат о Господе!

Дорогое любезное письмо святительской руки Вашей, коим Вы поздравляете меня с новой монаршей милостью от себя собственно и от Братства св. Гурия, Богом умудряемого на дело святое под мудрым архипастырским председательством Вашим, получил я вчера вечером и прочитал с особенным удовольствием. Выраженные Вашим Преосвященством доброго сердца чувства радости Вашей из-за радости моей и благожеланий Ваших моему смирению возложили на меня обязанность принести Вам сегодня искреннюю от всей полноты души благодарность мою, несмотря на служебные в сем дне занятия свои. Теперь-то я совершенно убеждаюсь в том, что есть и в среде древлеправославных архипастырей такие, которые понимают труды, заботы, деятельность и заслуги мои так, как оные изображены верно в высочайшем всемилостивейшем, последовавшем на имя мое рескрипте. Вступив на ту стезю жизни, где все земное озаряется лишь одним воспоминанием, я не мог без умиления сердечного, без слез радости и благодарности верноподданнической прочесть в сем высочайшем рескрипте драгоценнейшее изречение, коим Его Величество Государь Император так торжественно, во всеуслышание признал деятельность мою собственно в одной из воссоединенных, именно Белорусской обширнейшей епархии по возвращению в недра Православной Церкви отпавших некогда в римскую унию трех обоего пола миллионов чад ее и утверждения их в древлеотеческом Православии. Таким образом Государь Император заградил многим, даже поставленным во главе управления, суемудрствующие по-своему уста и многим другим внушил обязательную добродетель держать язвительные языки свои за зубами и не писать ложь и клевету, из-за которых горевал я, горевали и люди, любящие правду, ненавидящие ложь, приписывающую несправедливо все кому иному, а не мне, единственному деятелю в сказанной епархии в продолжение тридцати четырех лет, начиная с 1833 года. До глубины души тронутый таким Всемилостивейшим Рескриптом, я теперь радуюсь и веселюсь, горячо моля непрестанно Бога о продлении мудрого и славного Царствования возлюбленнейшего Государя нашего, так торжественно подтвердившего и верность всего изложенного мной в Записках моих и в предисловии к ним, и возвратившего мне на радость и утешение многим славу и честь, которые похищены были у меня людьми злыми.

За сим покорнейше прошу Ваше Преосвященство препроводить верную копию с сего письма за скрепой Вашей в совет Казанской духовной академии для приобщения оной к моим Запискам, поднесенным мной в дар Академии, и принять уверение в высоком уважении и совершенной преданности, с коими имею честь быть

Вашего Преосвященства покорнейшим слугой

Василий, архиепископ, член Святейшего Правительствующего Всероссийского Синода

27 апреля 1874 года.

В С.-Петербурге.

2

Преосвященнейший Владыко, возлюбленнейший брат о Господе!

В почтенном письме от 6 апреля сего Ваше Преосвященство благоизволили выразить братские доброго сердца своего чувства благожелательного поздравления, приносимого Вами моему смирению по случаю высочайше пожалованного мне алмазного креста для ношения на клобуке и драгоценнейшего рескрипта Его Императорского Величества на имя мое последовавшего, в коем так верно изображены и оценены мои заслуги в деле возвращения в недра Православной Церкви бывших чад Ее и ревностные труды по управлению одной из воссоединенных паств (Белорусской обширнейшей епархии, раскинутой на протяжении семи губерний, именно: Витебской, Курляндской, Минской, Могилевской, Херсонской, Киевской и Волынской) и утверждению оной паствы в древлеотеческом Православии.

Да, такое драгоценное изречение в высочайшем рескрипте есть сугубое подтверждение правдивости, изложенной в моих Записках о воссоединении униатов в Белорусской, управляемой мной, епархии, где Преосвященный Литовской епархии Иосиф Семашко не принимал никакого трудового участия; оно и объяло всю душу мою радостью и веселием; оно и заградило суемудрствовавшие по-своему уста, и притупило острые язвительные языки, клеветавшие во всеуслышание в видах своих к умалению моих заслуг. Мог ли я, вступив уже на ту стезю жизни, где земное озаряется лишь одним воспоминанием, без умиления сердечного, без слез радости прочесть в сем рескрипте такое изречение, коим государь император торжественно соизволил почтить пастырскую деятельность мою по возвращению в Белоруссии и Волыни в недра Православной Церкви некогда отпавших чад Ее и утверждению их в древлеотеческом Православии?

Благодаря Вас от всей полноты души за Ваше сердечное поздравление меня с такой монаршей новой милостью и, испрашивая Ваших молитв, имею честь быть с отличным уважением и преданностью

Вашего Преосвященства покорнейшим слугой

Василий, архиепископ, член Св. Синода

19 апреля 1874 года.

С.-Петербург.