ОСНОВНОЙ СМЫСЛ И ХАРАКТЕР ЕВХАРИСТИЧЕСКОГО КАНОНА («ЖЕРТВА ХВАЛЕНИЯ»)
Слово канон (греч.) означает собственно тот инструмент, каким пользуются мастера для правильного выведения стен, и который у нас зовется «отвесом» (бечевка, на конце которой привешен «золотник», металлическая тяжесть или простой камешек). А отсюда уже стали называть и многое другое, что построено по какому-либо определенному правилу, образцу, – например, третья часть утрени, песнопения канона, где ирмосы и тропари всегда расположены в определенном количестве (8 или 9 песней – по 14 тропарей, после обязательного ирмоса и т. п.), и в определенном литературно-музыкальном строе: тропари должны строго соответствовать ирмосам по величине, расположению мыслей и т. д.
Затем канонами стали называться уже и правила вообще, или законы; так, например, церковные законы с апостольских времен, затем постановления Соборов великих отцов древности называются канонами.
Понятно теперь, что и Евхаристический канон называется так потому, что он, раз составленный, остается неизменным, узаконенным, точно исполняемым, всегда одинаковым богослужением или частью богослужения; другие части и менялись исторически, и могут меняться и впредь, а эта центральная часть, и притом в основных ее моментах, оставалась и будет оставаться вовеки, до скончания мира, нерушимым законом, неизменным правилом.
Почему же Церковь так точно и бережно хранила эту часть богослужения? Конечно, не случайно. Причина в том, что содержание ее связано, как увидим, с самыми существенными христианскими догматами, которые не только не подлежат изменению по существу своему, но и теснейшим образом связаны именно с Евхаристией, а потому не могут быть произвольно исключаемы или дополняемы или изменяемы (за исключением разве каких-либо несущественных подробностей).
Что же означает слово «Евхаристический», «Евхаристия»?
Большинство обыкновенно под этим словом разумеют или Причащение, или же чаще Пресуществление Святых Даров, или вообще всю ту часть богослужения, на которой совершается таинство Пресуществления и Приобщения; наконец, под этим словом иные разумеют принесение Святых Даров как Искупительной Жертвы Богу. И в этом смысле чаще всего разумеют это слово.
В известной мере все это имеет свои основания, но самый существенный смысл все же не в этом, как увидим.
Однако я хочу остановиться еще несколько на обычном, ходячем понимании Евхаристии как Искупительной Жертвы и на происходящих отсюда мыслях и чувствах.
Если бы центральный смысл Евхаристии был в Жертве, тогда весь этот канон и сводился бы к этой идее; она должна была бы занять и заполнить все. Между тем, Евхаристия как Жертва занимает лишь незначительную часть канона, именно от тайной молитвы, даже второй половины ее, читаемой во время пения «Свят, Свят, Свят» («С сими и мы блаженными силами»), где говорится, что Бог так возлюбил мир, что и Сына Своего Единородного дал за спасение его, и Он, все сделав для этого в жизни Своей, наконец «Сам Себе предаяше за мирский живот и спасение», для чего пред смертью Своею установил таинство Причащения, Бескровную Жертву Тела и Крови. Затем произносятся слова Господа о сем («Приимите, ядите... пийте от нея вси» Мф.26:26–27)), а после возносятся Дары как жертва Богу – Ему от Его же Даров: «Твоя от Твоих Тебе приносящи о всех и за вся». И наконец после призывания Святого Духа Святые Дары пресуществляются в Тело и Кровь, или в Жертву Искупителя.
Вот на этом, собственно, и кончается искупительный момент Евхаристии. Как видим, он не занимает даже и 3-й части всего этого отдела богослужения, если к Евхаристическому канону, как и должно, отнести молитвы, начиная со слов: «Возлюбим друг друга», потом Символ веры, далее – от слов «Станем добре» и проч. – большую тайную молитву, читаемую во время пения «Достойно и праведно» и до половины другой молитвы «С сими блаженными силами», и, наконец, молитвы, читаемые после Пресуществления о Церкви Небесной, молитвы об усопших и живых, которые занимают весьма много места, особенно в литургии святителя Василия Великого.
Отсюда мы уже можем делать вывод, что центр Евхаристии не в Жертве. Она является лишь посредствующим, хотя и чрезвычайно важным моментом Евхаристии, основное содержание которой, в общем, иное.
Если теперь обратиться к переживаниям молящихся, то, будучи связаны с идеей искупления, Жертвы, страдания за мир, Голгофского Креста, Смерти Спасителя, эти переживания, конечно, должны также получить и соответствующее жертвенному пониманию содержание, своеобразную окраску, характер, тон мыслей и чувств.
Иные стоят в это время сравнительно равнодушно, менее даже внимательно в душе, чем за Евангелием, за проповедью, и слабее, чем во время собственного причащения, и это естественно: многие не понимают смысла Евхаристии, а поемые и произносимые (с сокращением прекрасных объяснительных «тайных» молитв) слова так отрывочны и недостаточно связаны для рядового богомольца, что ему трудно понять и внутреннюю связь, и глубокий смысл всего. И лишь во время «Тебе поем» становятся на колени. Этим, конечно, оттеняется важность данного момента Пресуществления, но коленопреклонением обычно выражается у нас и другой смысл: прошение, покаяние, смирение. И нужно думать, что теперь богомольцы делают это по привычке, не давая отчета себе, а в лучшем случае соединяя оба указанные смысла. Между тем по уставу церковному совсем не полагается здесь стояние на коленах, да еще с таким чувством, как прошение, покаяние, следовательно, церковное понимание не вкладывает такого смысла. Еще менее можно это коленопреклонение истолковывать в смысле сострадающего состояния при Крестной Жертве Спасителя на Голгофе, повторяемой здесь; для этого тоже нет никаких указаний в служебнике. Единственно, что употребляется, да и то лишь в практике, а не в уставе – это поклонение Святым Дарам после их Пресуществления, как знамение Божеского почитания Христа Спасителя, «зде нам невидимо спребывающаго» (молитва пред «Святая Святым»). Но в служебнике и этого не указано. Следовательно, характер и тон всей Евхаристии – не просительный, не умилостивительный, а иной. Какой же?
Признаюсь, я и сам прежде неясно отдавал себе отчет в общем характере, основной идее и цельном, главном всеохватывающем чувстве, какое подобает держать за Евхаристией, какое составляет подлинный и действительный смысл ее и какое, как увидим, ясно выражено во всех молитвах ее.
Итак, в чем же главный смысл Евхаристии?
Для понимания этого мы мало обращаем внимания на самое слово «Евхаристия» и мало нам объясняли это. Между тем несомненно, что из всех богослужений наших самое центральное – это литургия; ни вечерня, ни утреня никак не могут сравняться с нею ни по высоте и силе совершающегося таинства, ни по напряженности религиозных переживаний: веры, близости в общении с Богом, молитвы – одним словом, ни объективно (по существу), ни субъективно (по чувствам). Да это и понятно: все прочие богослужения собственно являются подготовительными к литургии или, во всяком случае, более слабыми видами «приобщения» Господу Богу, каковыми являются всякие молитвы – беседа или общение души с Богом.
Но если литургия – центр всего, то в ней Евхаристия, и именно рассматриваемый нами Евхаристический канон, есть несомненно вершина ее. И становится поистине странным и непонятным: как это у нас доселе нет правильного понимания и переживаний ее?! Между тем стоило бы только остановиться глубже на самом наименовании этой части богослужения – и сразу все должно осветиться совершенно иным светом, повернуть нашу душу в ее переживаниях совсем к иным чувствам, мыслям.
«Евхаристия» – слово греческое, от благо, хорошо, добро; и дар, подарок, благодать, то есть, следовательно, незаслуженное получение чего-либо. А все слово (Евхаристия) означает по смыслу прежде всего «благой дар», «благодать», «дар совершенный» (как говорится в заамвонной молитве), а потом уже и настроение «благодарения» (за «благой дар», за «благодать»). Если же соединить оба эти смысла, то получится «благодарение» за некий «благой дар», благодарность за благодать. Но из этих двух сторон одного и того же в сущности чувства сила смысла сосредоточивается на благодарении, и обычно так именно и переводится это слово, и так должно его переводить, как «благодарность». И теперь греки употребляют его в таком же смысле, например наше русское слово «благодарю» по-гречески переводится «евхаристо». Но и в этом понимании заключается скрытый смысл о «даре», о благодати, ибо «благодарить» можно лишь не за заслуженное что-либо, а за – полученное даром, за «благодать».
И именно так Церковь наименовала и самое таинство, и этот богослужебный канон – Евхаристия, благодарность, а в наименовании обычно схватывается самый существенный смысл, самый характерный тон понятия.