Глава II. Схоластика

Слово «схоластика» происходит от греческого слова σχολαστικός – школьный, учёный. В позднем Средневековье под схоластикой стали понимать определённый способ философствования и богословствования. В современном понимании схоластика – это нечто мёртвое, чуждое жизни, реальным человеческим запросам. На самом же деле под схоластикой в IX–XIV вв. понималась конкретная практика преподавания в западных университетах и школах.

Западные школы появились достаточно давно – с VII–VIII вв., когда стала стабилизироваться жизнь в Западной Европе, начали образовываться монастыри, укреплялась власть пап и епископов. Тогда же возникает необходимость и в укреплении церковной власти, подготовке священнослужителей и образованных монахов, а впоследствии и образованных мирян. Для этого при монастырях и в епископатах создаются школы. Епископские школы считались более престижными, чем монастырские, но и те и другие готовили в первую очередь священнослужителей.

Наиболее известной из первых епископских школ была школа Исидора Севильского, образованная в VII в. Исидор был епископом Севильским, жил в Испании, в городе Толедо. Ему принадлежит произведение «Начала, или Этимология», в котором он изложил основную школьную программу преподавания в учебных заведениях того времени.

Другая знаменитая школа (VIII в.) была организована в Великобритании Бедой Достопочтенным, известным английским богословом, католическим святым.

Но наиболее знаменитой была школа, основанная Алкуином (730–806) в Йорке (Британия). Система образования, принятая в этой школе, а позднее в Турском монастыре во Франции, широко распространилась в последующие века. Алкуин был знаменитым педагогом; он переехал во Францию по просьбе короля Карла Великого и обучал самого Карла и его сыновей. Среди произведений Алкуина выделяется «Диалектика», которая считается первым схоластическим произведением. В нём Алкуин, так же, как и Исидор Севильский в «Этимологии», изложил основные принципы образования, по которым следует готовить грамотных священников.

При Алкуине установилась трёхступенчатая система образования. Вначале студенты изучали общие дисциплины (чтение, письмо, латынь, литургические тексты, общее представление о Священном Писании). На второй ступени – семь свободных искусств: тривиум (грамматику, риторику и диалектику, которая понималась как логика) и квадривиум (арифметику, геометрию, астрономию и музыку); понятно, что все эти дисциплины изучались в церковноприкладном аспекте. На третьей ступени на основе приобретённых знаний более глубоко изучали Священное Писание.

В дальнейшем из монастырских и епископских школ начинают образовываться университеты. Первый университет был открыт в 1088 г. в итальянском городе Болонья. К XI в. относится и начало той философии, которую принято называть схоластической. Представление о схоластической философии как о чём-то мёртвом и застывшем восходит к эпохе Возрождения – эпохе раскрепощения нравов и всеобщего отхода от Церкви; именно тогда термин «схоластика» стал пониматься отрицательно. С этого времени отрицательное представление о схоластике (и в целом о Средневековье как о тёмных веках) дошло и до наших дней. Однако схоластическое преподавание было достаточно грамотным, а схоластическое образование – необходимым для христиан того времени, особенно если принять во внимание, что появилось оно ещё до отделения католицизма от православия.

В дальнейшем значительно большее внимание начали уделять диалектике – одному из семи свободных искусств, что придало новое значение и смысл схоластическому образованию. Диалектика стала основой для изучения всех остальных наук, в том числе и Священного Писания. Философское мышление всё более распространяется на область богословия; этот синтез и получил название схоластической философии. Схоластическая философия – это философия определённого временного промежутка (XI–XIV вв.), основанная на христианском Откровении, на вере в истинность того, что изложено в Священном Писании, и в то, что эту истину можно и нужно понимать при помощи философии. Иными словами, схоластическая философия – это философия, основанная на том положении, что при познании Божественных истин определённая роль принадлежит и вере, и разуму.

Можно по-разному относиться к этой философии и даже смеяться над вопросами, которые схоласты задавали друг другу (например, сколько ангелов поместится на конце иглы?), но одно чрезвычайно важное достижение схоластической философии и вообще схоластического образования необходимо отметить. Как говорили средневековые философы-схоласты, «кто хорошо разделяет, тот хорошо мыслит». Умение разделять, чётко определять, «раскладывать всё по полочкам» было одним из основных методов философов средневековой Европы. Если взять любую «Сумму» (а в XII–XIV вв. во многом под влиянием «Источника знаний» преп. Иоанна Дамаскина стали писать разного рода «Суммы», из которых наиболее известны «Сумма теологии» и «Сумма против язычников» Фомы Аквинского), то можно увидеть, насколько тщательно и подробно схоласты подходят к анализу каждого вопроса. Например, «Сумма теологии» Фомы Аквинского занимает огромное количество страниц, и автор исследует все возможные ответы на каждый из вопросов. Философ действительно стремится как можно точнее разделять, чтобы не было смешения понятий, чтобы ничто не было забыто. Обучаясь в средневековых школах, человек действительно учился рассуждать, и священник, прошедший схоластическую школу, обладал тонким умением мыслить. Поэтому, читая произведения философов-схоластов, мы должны извлекать из них пользу, учиться скрупулёзному и тонкому анализу, который, несомненно, представляет собой достижение схоластов, как и их умение определять всё, что можно определить, и вычленить всё, что определить невозможно.

Иногда схоластику начинают с Иоанна Скота Эриугены, но чаще – с мыслителей, живших в XI в., когда возникает университетское образование. Одним из первых таких философов был Беренгарий (умер в 1088 г.). Пожалуй, основная проблема философии того времени, существовавшая и в более ранние века и получившая наибольшее выражение в работах Тертуллиана и Августина, – это проблема соотношения веры и разума. Беренгарий был из тех философов, которые отдавали приоритет разуму, считая, что в вопросах веры разум так же авторитетен, как и в других вопросах, где этот авторитет не подвергается сомнению.

В частности, в работе «О священной трапезе» Беренгарий исследует таинство причащения. Он считает, что вполне возможно исследовать это таинство, в том числе и превращение вина и хлеба в Кровь и Тело Христовы, с точки зрения разума. Беренгарий утверждает: невозможно помыслить, чтобы субстанция хлеба превратилась в субстанцию Тела Христова, ибо субстанция сама по себе неизменна по определению. Кроме того, акциденция, т.е. свойство предмета, не может существовать без самого предмета. Поэтому, поскольку, причащаясь, мы ощущаем вкус вина и хлеба, то можно сделать вывод, что субстанция вина и хлеба не исчезла. Смысл таинства причащения состоит в том, что к субстанции хлеба чудесным образом добавляется субстанция Тела Христова, а к субстанции вина – субстанция Крови Спасителя. Потому это и является таинством, что происходит чудесным образом. Потому и действенно это таинство, что мы действительно причащаемся Телу и Крови Христовым.

Эта концепция была осуждена католической Церковью, и сам Беренгарий вынужден был публично отказаться от своих взглядов.

Противоположную позицию в споре между верой и разумом занимал Петр Дамиани (1007–1072). Он считал, что познать Бога можно лишь верой, а разум если и может быть полезным, то лишь в качестве служанки. Благодаря Петру Дамиани классической формулой схоластики в Западной Европе стала фраза, сказанная ещё Филоном Александрийским: «Философия есть служанка богословия». Всё, что относится к мирскому, светскому, должно подчиняться церковному, ибо мирское, светское есть тело, а Церковь есть душа. Так же, как в человеке тело подчиняется душе, так и в нашей жизни светская власть должна подчиняться церковной власти – власти папы. Философия, не поставленная в рамки церковного учения, есть вымысел диавола, а логика есть источник всех ересей. Если бы философия была необходима для спасения людей, пишет он в книге «О святой простоте», то Христос избрал бы в качестве Своих учеников философов; однако Он избрал рыбаков и иных простых людей.

Философия должна быть не самостоятельной, но лишь служанкой богословия, и ей должны быть поставлены определённые пределы, каковыми являются догматы и таинства. Философия ни в коем случае не должна анализировать христианские таинства и догматы, потому что они выше нашего разума, превосходят его. Божественное всемогущество, согласно Петру Дамиани, настолько превосходит наше понимание, что Бог действительно может сделать всё. Один из популярных вопросов христианской философии: «Может ли Бог сделать бывшее не бывшим?». В работе «О Божественном всемогуществе» Петр Дамиани утверждает, что в силу Своего всемогущества Бог может уничтожить даже прошлое. Божественная воля ничем не ограничена, в отличие от нашего разума, имеющего свои пределы. К Богу, превосходящему всякое мышление, неприменимы те правила рассуждения, которыми пользуется человеческий разум. Бог – это вечность, и для Него равны и прошлое, и будущее.

Один из наиболее знаменитых философов-схоластиков X в. – Ансельм Кентерберийский. Он родился в итальянском городе Аоста в 1033 г., а умер в 1109 г. С 1093 г. он занимал Кентерберийскую кафедру в Англии. Среди его произведений выделяются «Монолог» и «Прослогион» (т.е. «Прибавление»), дополнение к «Монологу». Среди других его произведений – «Об истине», «О свободе воли», «Падение дьявола», «О Троице» и др.

Ансельма Кентерберийского современники называли «вторым Августином». И действительно, учение Ансельма во многом связано с философией Августина. К тому же Ансельм систематизировал и рационализировал учение Августина, которое сам великий отец Церкви развивал многие годы своей жизни, часто сомневаясь и отказываясь от ранее высказанных взглядов. Один из таких вопросов – отношение веры и разума. Вера, указывал Ансельм в согласии с Августином, выше разума, является его основой. Она всегда предшествует разуму. В любом исследовании мы всегда сначала во что-то верим, и в акте веры истина нам дана полностью и целиком. Но эта целая истина человеку ещё не совсем понятна, и чтобы человек мог лучше понять её и уяснить, Бог и дал ему разум. При помощи разума человек лучше понимает истину, которая была дана ему в первоначальном акте веры. Поэтому разум может помочь в более глубоком понимании истин веры, но не способен привести к вере.

Это решение проблемы отношения веры и разума помогает Ансельму лучше понять бытие Бога, понять, как он пишет, «что Ты есть, как мы веруем; и то есть, во что мы веруем» (5, с. 128). Сам Ансельм не считает, что он доказывает бытие Бога. Он пишет: «Ибо я не разуметь ищу, дабы уверовать, но верую, дабы уразуметь. Верую ведь и в то, что «если не уверую, не уразумею"» (5, с. 128).

Рассуждения по этому поводу привели его к проблеме доказательств бытия Бога. Ансельм перечисляет несколько таких доказательств. В «Монологионе» он предлагает ряд рассуждений, основываясь на внешнем опыте. Суть их состоит в том, что, наблюдая природу, внешний мир, можно прийти к выводу, что существует Бог, Которого мы не видим, но о существовании Которого нам говорит наш разум. Первое рассуждение основано на том, что блага в мире неодинаковы, и существуют различные степени совершенства. А если мы видим в мире что-то менее совершенное, более совершенное и ещё более совершенное, то необходимо, чтобы было мерило совершенства, венчающее эту пирамиду совершенств, т.е. абсолютно совершенное существо, Бог. Второе исходит из того, что, поскольку у всего в мире есть какая-нибудь причина, то и у мира в целом также должна быть причина – причина сама в себе, т.е. Бог.

Однако все эти доказательства не совсем удовлетворяют Ансельма, потому что делают вывод о существовании Бога на основании наблюдений за природой, т.е. как бы подчиняют веру в Бога данными органов чувств. О Боге же нужно судить непосредственно, а не опосредованно. Поэтому более важным, с точки зрения Ансельма, является доказательство, не основанное ни на чём, самодостаточное, которое получило впоследствии название онтологического.

У Ансельма Кентерберийского оно фигурирует в следующем контексте. В работе «Прослогион» он анализирует псалом 13 (52), в котором говорится: «Сказал безумец в сердце своём: нет Бога». Почему, спрашивает Ансельм, автор псалма назвал человека, говорящего, что Бога нет, безумцем? В чём его безумство? Отвечая на этот вопрос, Ансельм говорит: безумство состоит в том, что тот, кто говорит эту фразу, противоречит сам себе. Ибо в самой этой фразе скрыто противоречие: Бог всегда мыслится как существующий. Ведь даже безумец понимает, что такое Бог. Он понимает, что Бог – это «нечто, больше чего нельзя ничего помыслить» (5, с. 128). Значит, понятие Бога имеется, по крайней мере, в его разуме. Но может ли быть то, что имеется только в разуме, тем, больше чего нельзя ничего помыслить? Конечно, нет, ибо «если оно уже есть по крайней мере только в уме, можно представить себе, что оно есть и в действительности, что больше» (5, с. 128). А то, что существует и в действительности, и в понятии, всегда больше того, что существует только в понятии. Поэтому сказать, что Бога нет, значит высказать противоречие. «Ведь если то, более чего нельзя ничего помыслить, может быть помыслено как то, чего нет, из этого следует, будто бы то самое, более чего нельзя ничего помыслить, не есть то, более чего нельзя ничего помыслить; а это явное противоречие» (5, с. 129). Поскольку логических противоречий быть не может, то, следовательно, Бог существует. И атеист является безумцем, ибо высказывает логически противоречивую мысль.

Но ещё во времена Ансельма Кентерберийского это доказательство стало подвергаться сомнению. В частности, некий монах Гаунилон возразил Ансельму: можно помыслить всё что угодно, но это ещё не значит, что оно тотчас же станет существующим. Поэтому нельзя сказать, что от представления о некотором понятии можно тут же делать вывод о существовании вещи, обозначаемой этим понятием. Можно представить себе существующим некий вымышленный «остров блаженных», но это не значит, что он действительно будет существовать.

Аргумент Гаунилона кажется разумным, но он бьёт мимо цели. Потому что сам Ансельм говорил, что такого рода доказательства применимы только к одному существу – к Богу, Который действительно есть Тот, больше чего ничего нельзя помыслить. Никакой остров не обладает таким свойством, поэтому при помощи этого примера опровергать онтологическое доказательство нельзя.

Но всё же в рассуждениях Ансельма действительно кроется трудноразрешимая проблема. Если безумец говорит, что нет Бога, значит можно вообразить себе Бога несуществующим, а это противоречит тому, что, представляя Бога несуществующим, мы делаем логическую ошибку. Ансельм приводит следующее соображение. Во-первых, существуют два вида мышления: адекватное и символическое. Человек весьма часто путает области применения адекватного и символического мышления. Символическое мышление действительно может воображать всё, что заблагорассудится, но адекватное мышление есть мышление о действительности и поэтому истинно. Оно может анализировать символическое мышление и находить в нём противоречия. И если таковые находятся, то это значит, что символическое мышление оказывается ложным. Адекватное мышление, таким образом, показывает нам, является ли символическое мышление истинным. Иначе говоря, истинное мышление – это адекватное мышление, мышление о действительно существующем. А символическое мышление – это воображение, к действительности не обязательно имеющее отношения. Например, мы можем вообразить кентавра, но помыслить его не можем.

И ещё, добавляет Ансельм монаху Гаунилону: Бог мыслится существующим не так, как мыслится существующим всё остальное в мире, ибо то, что мыслится существующим, мыслится возникающим или исчезающим, переходящим из небытия в бытие и наоборот; но Бог существует всегда, Его нельзя помыслить возникающим, поэтому Он существует всегда и не может мыслиться несуществующим.

Онтологическое доказательство имеет корни в древней философии, а не является чистым изобретением Ансельма. Ещё Парменид утверждал, что бытие и мышление – одно и то же. От понятия об Уме и Едином к выводу об объективном их существовании приходил Плотин. Подобное рассуждение встречается у Августина, строящего следующую цепочку рассуждений: «Я сомневаюсь, следовательно, я существую, это истинно, – следовательно, истина существует, следовательно, истина есть Бог». Августин приходит через представление о своём собственном сомнении к мысли о том, что Бог существует. В последующей философии онтологический аргумент также будет встречаться весьма часто; особенно отчётливо он будет формулироваться Декартом, Лейбницем, Гегелем; значительное развитие это доказательство получит в русской философии у еп. Михаила (Грибановского), С.Л.Франка, Н.О.Лосского.

Смысл онтологического доказательства достаточно просто понять, если ознакомиться с тем, как его сформулировал Декарт: Бог, «по определению», есть наиболее совершенное Существо и поэтому обладает всеми положительными свойствами (знанием, могуществом, благостью и т.п.). Существование есть одно из положительных свойств, поэтому Бог обладает существованием. Невозможно представить себе Бога несуществующим, ибо это противоречит самому понятию Бога. Если мы мыслим себе Бога, то мы мыслим Его Всесовершенным, а значит, существующим. То есть понятие существования Бога выводится из самого понятия Бога. Это наиболее известная и простая формулировка онтологического доказательства. Очевидно, что основывается это доказательство на признании врождённости понятия Бога человеку, иначе это понятие многим было бы неизвестно. Следовательно, онтологическое доказательство может существовать лишь в философии рационалистической, считающей, что разум самодостаточен и не зависит от чувственных восприятий.

Такое понимание разума приводило Ансельма к платоновскому учению о понятиях. Действительно, если разум самодостаточен, а мышление состоит в оперировании понятиями, то источник понятий не может находиться вне разума, в чувственных восприятиях. Понятия сами обладают реальным бытием. Такая концепция получила название реализма понятий, в отличие от номинализма, который утверждал, что источник понятий – в чувственных восприятиях о материальных вещах, а сами понятия есть не что иное, как знаки этих вещей. Этот спор восходит к Платону и Аристотелю: существуют ли идеи реально вне предметов (Платон) или в самих предметах (Аристотель)? Термин «идея» в Средние века не был распространён, поскольку мир идей, по Платону, вечен и независим от Бога, что несовместимо с христианским учением о Боге – творце всего сущего. Поэтому говорили об общих понятиях, универсалиях. Реалисты утверждали, что реально существуют лишь универсалии, а единичные предметы существуют случайно, в силу причастности им. Реальность существования универсалий может быть разной: крайние реалисты утверждали, что универсалии существуют в уме Бога, а умеренные реалисты говорили, что универсалии существуют реально в самих вещах. Понятно, что крайние реалисты были сторонниками платоновской философии, а умеренные – аристотелевской. Номиналисты считали, что реально существуют лишь единичные вещи, а понятия – лишь имена (nomen) этих вещей. Этот спор получил название спора об универсалиях.

Одним из первых сторонников реализма в эпоху схоластики был Ансельм Кентерберийский, утверждавший, что реально существуют только понятия, а единичные вещи существуют в силу причастности им. Иначе невозможно понять большинство христианских догматов и таинств. К примеру, нельзя понять ни первородного греха Адама, ни таинства причащения, ни искупления Иисусом Христом человеческих грехов и т.д. Действительно, как понять, что каждый конкретный человек несёт на себе печать первородного греха? Это невозможно, если мы не представим себе, что первородный грех существует в качестве некоторой идеальной онтологической сущности, существующей самостоятельно, и все люди причастны ей. Ведь абсурдно то, что каждый человек является носителем того первородного греха, который совершили наши прародители, в том смысле, что этот грех передался нам по наследству.

Так же понимается и догмат искупления Иисусом Христом наших грехов: Иисус Христос искупил грехи всех людей, которые родились и ещё родятся, потому что понятие об этом существует в Божественном уме, а для Божественного ума не существует понятие времени – это вечность, которая распространяется на всех людей. И в таинстве человек приобщается этому божественному знанию; невозможно представить себе, чтобы каждый раз в каждом храме присутствовало тело Христово как отдельный конкретный предмет.

Кроме Ансельма Кентерберийского следует отметить ряд других философов, его современников. В частности, следует упомянуть Петра Ломбардского, автора четырёх книг «Сентенций». Эти книги знамениты тем, что по ним учились в университетах в продолжение трёх веков, пока не были написаны знаменитые «Суммы» Фомы Аквинского. Следует выделить также Гильома из Шампо (1068–1121), представителя крайнего реализма. Гильом утверждал, что реально существуют только общие понятия, а индивидуальные предметы существуют лишь благодаря причастности универсалиям, а отличаются друг от друга благодаря некоторым случайным свойствам. Существовал и крайний номинализм, родоначальником которого был Росцелин (1050–1120 гг.). Он утверждал, наоборот, что существуют только единичные вещи, а общих понятий нет вообще, это лишь «звуки голоса». Из этого тезиса Росцелина следовали чрезвычайно еретические выводы, которые были тут же осуждены католической Церковью. В частности, поскольку нет общих понятий, то нет и Единого Бога, Единой Божественной природы, которая объединяла бы в Себе три Ипостаси, а есть лишь три конкретных индивидуальных бога. На соборе в Пуассоне в 1092 г. эта идея Росцелина была осуждена как тритеизм.

Наибольшее выражение спор об универсалиях получил в философии Петра, или Пьера, Абеляра (1079–1142). Это была личность трагическая и парадоксальная. С одной стороны, Абеляр был осуждён на двух соборах и обвинён в ереси, и вполне справедливо, а с другой стороны, даже современные католики отдают дань уважения этому философу за его мощный и пытливый ум. Абеляра называли «Сократом Средневековья», да и сам Абеляр считал Сократа своим учителем и старался ему подражать.

История жизни Абеляра описана им в автобиографической книге «История моих бедствий», где повествуется о гонениях физических и духовных. Абеляр родился в знатной семье, но отказался от наследства. Почувствовав неодолимую тягу к философии, поехал учиться к Росцелину, а затем в Париж, где стал слушателем Гильома из Шампо. Однако крайний реализм Гильома не удовлетворяет Абеляра, и он вступает с ним в споры, упрекая его в непоследовательности. Ведь если, как говорит Гильом, реальным бытием обладает лишь общее, а индивидуальные вещи существуют только благодаря случайным свойствам, то непонятно, каким образом вообще возникает сама индивидуальность данной вещи. Если реально существуют только общие понятия, то материальные вещи одной сущности должны быть абсолютно похожими одна на другую. Следовательно, надо признать, что либо реально существуют индивидуальные вещи, либо за отличия между индивидуальными вещами отвечают некие общие понятия. За постоянные препирательства Абеляр впал в немилость у епископа Гильома и был изгнан из его школы.

После скитаний Абеляр организует собственную школу в пригороде Парижа Милене. Слава его к этому времени была уже чрезвычайно велика. Он едет в Париж и там, на холме св. Женевьевы, организует школу, в которую стекается огромное количество студентов. Впоследствии на основе этой школы возник Парижский университет; сейчас здесь находится знаменитый Латинский квартал.

В 1113 г. Абеляр становится учеником епископа Ансельма Ланского, но также разочаровывается и вновь начинает преподавать. Ансельм Ланский запрещает Абеляру читать лекции. В это время начинается знаменитый роман Абеляра с Элоизой, весьма просвещённой девушкой, знавшей многие языки, в том числе и те, которых не знал сам Абеляр (древнегреческий, древнееврейский). Ради встреч с Элоизой Абеляр становится её домашним учителем. Но, как пишет Абеляр в «Истории моих бедствий», под предлогом учения они всецело предавались любви. Вскоре Элоиза забеременела, и Абеляр тайно увозит её от родителей. Вскоре рождается дочь, которую нарекли Астролябией. Чтобы сохранить честь Элоизы и её родителей, Абеляр готов жениться на ней, но при одном условии – этот брак должен быть тайным. Дело в том, что для женатого мужчины были закрыты все пути богословской деятельности – ни преподавать в университете, ни стать священником Абеляр, будучи женатым, не смог бы. Родители Элоизы не хотят этого и делают всё для того, чтобы разлучить Абеляра и Элоизу. И однажды ночью родные и близкие Элоизы, подкупив слугу Абеляра, напали на философа и оскопили его. Несчастные влюблённые принимают постриг и разъезжаются по разным монастырям. Но любовь друг к другу они сохраняют до конца своих дней. После смерти Абеляра Элоиза завещает похоронить себя в одной могиле с ним, и через 20 лет это завещание было выполнено.

Разлукой с Элоизой бедствия Абеляра не заканчиваются. В 1021 г. состоялся собор в Суассоне, на котором, в частности, разбирался трактат Абеляра «О Божественном единстве и троичности». Абеляра обвиняют в ереси и ссылают в монастырь св. Медарда в Суассоне, который служил в то время духовной тюрьмой. Абеляр некоторое время живёт там. Но друзья покупают ему участок земли, и он строит небольшую часовню и живёт отшельнической жизнью простого монаха. Ученики его не забывают. Они строят рядом шалаши, помогают своему учителю возделывать землю. Из-за этого Абеляр вновь подвергается гонениям, и он в отчаянии пишет в «Истории моих бедствий», что мечтает даже уехать к язычникам (вероятно, имея в виду Испанию, которая была в это время занята арабами-мусульманами), чтобы там спокойно заняться философией: «Богу известно, как часто я впадал в отчаяние и помышлял даже о бегстве из христианского мира и о переселении к язычникам, чтобы там, среди врагов Христа, под условием уплаты какой-нибудь дани спокойно жить по-христиански» (3, с. 49). Однако вместо этого он возвращается в Париж, где опять преподаёт. Популярность его к тому времени становится чрезвычайно большой, а вместе с популярностью растёт и ненависть со стороны правящих епископов. Бернард, епископ Клерво, созывает новый собор в Сансе в 1140 г., и Абеляра осуждают в арианстве и пелагианстве. Он едет в Рим, к папе, чтобы просить у него защиты, по дороге останавливается в монастыре Клюни, где заболевает и умирает.

Работ у Абеляра много. Наиболее известны «История моих бедствий», «Да и нет», «Диалектика», «Введение в теологию», «Познай самого себя» (само название говорит об отношении Абеляра к Сократу).

Абеляра, конечно, интересовали все вопросы, над которыми билась схоластическая философия того времени: и вопрос об универсалиях, и отношение веры и разума. В отношении последнего Абеляр утверждал, что все недоразумения происходят из-за того, что путают философию, т.е. диалектику, и софистику. «А известно, что диалектика и софистика весьма сильно отличаются друг от друга, так как первая заключается в истинности доводов, вторая – в подобии их; софистика учит ложным доказательствам, диалектика же разоблачает их лживость и путём различения истинных доказательств учит опровергать ложные» (4, с. 134). Диалектика, т.е. логика, – это наука, имеющая Божественное происхождение, ибо в Евангелии от Иоанна сказано, что «в начале было Слово», т.е. Логос, разум. Поэтому разум и логика священны и имеют Божественное происхождение. Более того, читая Евангелие, мы видим, что Иисус Христос не только произносил проповеди, но и убеждал людей при помощи Своих аргументов, т.е. прибегал к авторитету разума. Ссылался Абеляр и на Августина, который говорил о пользе диалектики, философии и математики для уяснения Священного Писания.

Античная философия, по мнению Абеляра, тоже шла к Богу, и изобретение Аристотелем диалектики – это самое ценное приобретение человечества до вочеловечения Иисуса Христа. Конечно, как христианин и последователь блаж. Августина Абеляр понимает, что вера первична. Однако он восстаёт против бездумной веры, неразумного доверия авторитету. Христианская вера должна быть понята. Согласно Абеляру, «ни один разумный среди нас не запрещает исследовать и обсуждать веру при помощи разумных доказательств, и никто разумно не успокаивается на сомнительном, если только разумом не предпосылается то, на чём должно успокоиться… веру нужно защищать и утверждать больше всего при помощи разумных доводов» (2, с. 354–355).

Таким образом, если смысл решения проблемы отношения веры и разума, предложенный Ансельмом Кентерберийским, выражается фразой: «Я верую, чтобы понимать», то Абеляр высказывается в ином духе: «Я понимаю, чтобы верить». Абеляр отдаёт предпочтение знанию перед слепой верой. Он пишет, что во многих областях знания имеется прогресс, в вере же нет никакого прогресса, и объясняется это тем, что люди закоснели в своём незнании и боятся высказать что-то новое, считая, что, высказывая положение, которого придерживается большинство, они высказывают истину. Однако если бы положения веры были исследованы с помощью разума, то, по Абеляру, можно было бы добиться прогресса и в области веры.

Бернард Клервоский обвинил Абеляра в том, что он осмеивает веру простых, обсуждает то, о чём отцы Церкви молчали. В ответ Абеляр пишет работу «Да и нет», где приводит около 170 цитат из Священного Писания и творений отцов Церкви. Цитаты эти явно противоречат одна другой, но очевидно, что и Писание, и творения отцов Церкви тем не менее являются для всех главными авторитетами. Следовательно, сами свв. отцы показывали нам пример разумного исследования сложных проблем, не боясь впасть в противоречие с чьим-либо мнением. То есть, признавая авторитет Библии и отцов Церкви, мы тем самым признаём и авторитет разума. Поэтому Священное Писание необходимо исследовать при помощи разума, и тот, кто читает Библию без знаний в области философии, подобен ослу с лирой, который считает, что можно играть на этой лире без музыкальной подготовки.

В споре об универсалиях Абеляр занимал позицию умеренного номинализма, или концептуализма. Его не устраивал ни крайний номинализм Росцелина, ни крайний реализм Гильома из Шампо. Он считал, что понятия существуют, но не отдельно от вещей, в уме Бога (как говорил Гильом из Шампо), и это не просто звуки голоса, как считал Росцелин. Понятия существуют, но они существуют в человеческом уме, который в своей познавательной деятельности извлекает из индивидуальных предметов то общее, что в них есть, абстрагируясь от частных свойств предмета. Ведь в предмете материя и форма всегда существуют только вместе, но в процессе познания разум выделяет отдельно форму предмета: «...благодаря абстракции нечто извлекается (abstraho) из общей связанности, чтобы можно было рассмотреть отдельно его собственную природу» (1, с. 86). Эта абстракция формулируется в нашем уме в виде понятий, концепций. Поэтому теория Абеляра и называется концептуализмом, или умеренным номинализмом, потому что Абеляр считал, что общие понятия существуют, но не отдельно от вещей, а субъективно в человеческом уме.

Умеренный номинализм приводит Абеляра к недогматическому решению многих вопросов христианского богословия. В частности, отличалось от церковного его представление о миссии Иисуса Христа. Его роль, по Абеляру, состояла не в искуплении грехов, а в том, что Он учил людей нравственности. Грехопадение трактовалось Абеляром тоже по-своему: Адам и Ева дали нам не способность ко греху, а способность к раскаянию. Для добрых дел не нужна Божественная благодать. Наоборот, благодать даётся нам за добрые дела. Человек сам отвечает за все свои дела – и добрые, и злые. Поступок сам по себе не является ни добрым, ни злым, таковым он становится из-за намерения совершившего его. Это намерение может согласовываться или не согласовываться с убеждениями человека, поэтому доброта или злость поступка не зависят от того, когда был совершён этот поступок – до Рождества Христова или после. Поэтому праведники могут быть как до Рождества, так и после. В качестве примера Абеляр называет Сократа.

Понятно, что в основе этих взглядов Абеляра лежат его номиналистические представления, потому что, отрицая реально существующую идею – скажем, идею искупления Иисуса Христа или идею первородного греха, мы также отрицаем причастность всех людей и искупительной жертве Спасителя, и первородному греху. Поэтому из номинализма Абеляра вытекают и его пелагианство, и его арианство. Так что обвинения собора были, как видим, достаточно справедливыми.

Абеляр призывает к веротерпимости, утверждая, что в каждой религии есть доля истины и даже христианство не обладает всей полнотой истины. Всю полноту истины может постичь только философия.

Шартрская школа была основана в 990 г. Фульбертом (ум. в 1028 г.), которого за его любовь к античной философии и вообще к философии называли «Сократом».

Благодаря Фульберту в средневековую Европу стала проникать античная философия (прежде всего – аристотелевская). Особенность Шартрской школы и состояла в том, что благодаря ей состоялось более тесное знакомство с классической античной философией, в основном с философией Платона и Аристотеля. Со временем школа в Шартре вызывает всё больший интерес, и в конце XI – начале XII вв. при епископе Иве Шартрском, начинает соперничать с другими, более известными тогда парижскими школами.

После Фульберта, основоположника Шартрской школы, её возглавляли Бернард Шартрский (ум. ок. 1130 г.), Жильбер (Гильберт) Порретанский (1076–1154), Тьерри (Теодорик) Шартрский (ум. ок. 1155 г.). К этой школе относятся также Гильом из Конша (1080–1154) и Иоанн Солсберийский (ок. 1110–1180). Среди всех этих мыслителей выделяется Жильбер Порретанский, которого, наряду с Абеляром, такой известный и влиятельный католический историк средневековой философии, как Э.Жильсон, называет самым мощным философским умом XII в.

Философы Шартрской школы пытались преодолеть противоречия между философией и религиозным мировозрением, между наукой и религией, которые существовали уже в то время. Основную свою задачу представители школы видели в том, чтобы совместить философию и религию и установить союз разума и веры. Они опирались преимущественно на античные философские источники, главным образом на Аристотеля, Боэция и платоновского «Тимея».

Основоположник Шартрской школы Фульберт был большим знатоком арабской науки, благодаря ему в Европу начинают проникать арабские трактаты. Переводятся на латинский язык арабские и еврейские книги, работы Гиппократа, Галена, математические и астрономические работы, распространяются идеи Демокрита и Эпикура – философов, явно не вписывавшихся в средневековое христианское мировоззрение.

Расцвет Шартрской школы приходится на середину XII в. Одним из первых философов, способствовавших расцвету Шартрской школы был Бернард из Шартра, который возглавлял Шартрскую школу с 1114 по 1124 г. Произведения его до нас не дошли, и известно о его учении благодаря Иоанну Солсберийскому. Бернард говорил о необходимости изучения римских поэтов и писателей, у которых его привлекала и широта взглядов, и изящность слога, и идеи. Об отношении к античной философии можно судить по его знаменитой фразе: «Мы – словно карлики, сидящие на плечах гигантов. Мы видим больше вещей и вещи более удалённые по сравнению с тем, что видели древние, но не благодаря остроте нашего собственного зрения или нашему высокому росту, а потому, что древние поднимают нас до своей огромной высоты»⁴⁵. Во многом благодаря Бернарду из Шартра стал изучаться Платон, хотя он и был известен лишь через один диалог – «Тимей». Да и сам Бернард разделял многие положения платоновской философии, правда, с необходимыми поправками: в отличие от Платона, он считал, что и материя, и идеи сотворены Богом, а не вечны.

Идеи, выдвинутые Бернардом из Шартра, развивал Жильбер Порретанский. Платонизм Бернарда он дополнял идеями Аристотеля и в своей книге «О шести принципах» изложил и развил аристотелевское учение о категориях. Книга «О шести принципах» Жильбера Порретанского считается первым сочинением по вопросам логики. Он ввёл весьма важные для средневековой философии категории субстанции и субсистенции. Субстанцией является то, что имеет (несёт с собой – sub stat) определённое количество свойств (акциденций), а субсистенцией – то, что не имеет никаких свойств (акциденций). Каждая индивидуальная вещь отличается какими-то свойствами и поэтому является субстанцией, а её родовая идея свойств не имеет и поэтому является субсистенцией. Например, конкретное яблоко имеет свойства (красное или желтое, сладкое или кислое и т.п.), а его более общее понятие, «фрукт», свойствами не обладает и поэтому является субсистенцией. Именно субсистенция даёт бытие, придаёт познаваемость этой вещи, а субстанция вещи есть совокупность случайных материальных характеристик предмета. То же самое разделение Жильбер Порретанский делал и в отношении Бога, разделяя в Нём, соответственно, собственно Бога (Deus) и Божество (Deitas). Бог – это субстанция, а Божество – субсистенция. Отличие Бога от тварного мира состоит в том, что в Боге субстанция и субсистенция совпадают. Поэтому свойства Бога являются одновременно и его сущностью (essentia); всемогущество и благость Бога – это не Его свойства (как сладость у яблока), а совпадают с Его сущностью. Поэтому Бог есть собственно бытие, а мы – неполное бытие, являющееся бытием лишь в той мере, в какой Бог наделяет субстанцию субсистенцией, ибо сами субсистенции существуют в Божественном уме.

Тьерри Шартрский разрабатывал и развивал некоторые христианские идеи с точки зрения неоплатонизма. Перу Тьерри принадлежит несколько работ, в частности, неоплатоническая «О семи днях и о шести различных творениях» и «Гептатейхон» («Семикнижие» – сборник текстов и пособий, на их основе осуществлялось обучение семи свободным искусствам), в которой впервые привёл переводы логических работ Аристотеля: «Первой аналитики», «Топики» и «О софистических опровержениях». В работе «О семи днях» Тьерри даёт толкование на Шестоднев, стремясь соединить букву Священного Писания с философией Аристотеля и физикой. Он пишет о Боге в категориях аристотелевского учения о четырёх причинах, говоря, что в Боге можно различать собственно Бога-творца как действующую причину, премудрость Бога как формальную причину и благоволение Бога как целевую причину. Бог творит из небытия мир, состоящий из четырёх элементов, которые являют собою материальную причину мира.

Для познания Бога, по мнению Тьерри, весьма важно знание математики. Правда, математику он понимал не как науку об исчислениях, а, скорее, в пифагорейском смысле, как учение о числах. Такое пифагорейское понимание привело к тому, что Тьерри трактовал Бога-отца как единство, единое, называя Его «праединством», «основой числа». В Боге-Сыне появляется двоица, и поэтому Он есть, по мнению Тьерри, равенство, а Бог-Дух согласовывает единство и равенство.

Другой учёный Шартрской школы Бернард Сильвестр (ум. 1167 г.) написал работу «О всеобщности мира, или Большой и малый мир». Находясь под влиянием платоновского «Тимея», он написал её в форме диалога, в котором ведётся беседа между Провидением и Природой. В соответствии с учением Платона он указывает, что материя существует вечно и в качестве злого начала противопоставляется доброму Богу. В диалоге у Бернарда Природа жалуется Божественному Провидению на хаотичность первоматерии и молит его упорядочить мир и привнести в этот мир красоту. Провидение соглашается и выделяет в недрах материи четыре элемента. Далее Провидение, обращаясь к Природе, прославляет порядок, привнесённый им в мир, и обещает создать человека – венец всего творения. Бернар Сильвестр развивал и неоплатонические идеи, указывая, что Логос – это вторая ипостась Троицы, Логос, Который эманирует из Бога. В Логосе возникают идеи, являющиеся формами вещей. Из Логоса эманирует мировая душа, которая преобразует хаотическую материю, существующую независимо от Бога, в гармонический космос.

Интерес к «Тимею» был свойственен также и Гильому из Конша. Его перу принадлежат комментарии на «Тимея» Платона и «Утешение философией» Боэция, а также собственные работы – «Нравственные учения философов», «Философский драгматикон» и «Философия мира», в которой он развил неоплатонический пантеизм и эпикурейский атомизм. Гильом христианизирует Платона, и платоновский мир идей, по образцу которого демиург творит мир, становится у него Божественной мудростью, а собственной причиной творения является благость Бога.

Большинство философов Шартрской школы были реалистами, признавали самостоятельное бытие идей в Божественном Уме. Жильбер Порретанский выделяется из общего ряда философов этой школы своим умеренным реализмом. Он указывал, что идеи являются не прототипами вещей в Божественном уме, а общими началами, существующими в индивидуальных вещах. Идеи существуют реально, но существуют они в самих вещах. Человеческий ум, стремясь познать некую индивидуальную вещь, обнаруживает в ней эти идеи, и в процессе познания выделяет эти идеи из единичного предмета, абстрагирует и таким образом познаёт его.

Этот взгляд похож на концептуализм Абеляра. У него тоже идеи возникают в результате абстрагирующей деятельности человеческого сознания. Отличие умеренного реализма Жильбера Порретанского от концептуализма Абеляра состоит в том, что умеренный номинализм не признаёт существование идей в самих телах; идеи возникают только благодаря абстрагирующей деятельности познающего ума. Умеренный же реализм утверждает, что идеи существуют в самих телах и человек в познавательной деятельности абстрагирует их, и абстракция заключается в выделении из объекта реально существующей идеи. Любое познание всегда формулируется в понятиях и есть познание единичных предметов. Поэтому теология как учение о Боге, трансцендентном миру, невозможна в понятийной форме, ибо понятие соответствует лишь материальной вещи. Поэтому философию и теологию совершенно нельзя смешивать. В дальнейшем из этой концепции вырастет теория «двух истин».

Завершая краткий очерк философии Шартрской школы, скажем об учении Иоанна Солсберийского. Ему принадлежат несколько работ, в числе которых можно выделить работы «Поликратик» («Policraticus») и «Металогикон» («Metalogicon»). В «Поликратике» он повествует о своих социально-политических идеях, а в «Металогиконе» – о философских (прежде всего гносеологических) воззрениях. В молодости Иоанн Солсберийский учился у Жильбера Порретанского и Абеляра, в последние годы своей жизни был епископом Шартрским. Иоанну Солсберийскому принадлежит заслуга некоторой систематизации знаменитого спора об универсалиях, именно он классифицировал различные варианты решения этой проблемы и нашёл пять способов решения этой проблемы: крайний реализм, умеренный реализм, концептуализм, умеренный номинализм и крайний номинализм.

Если большинство философов Шартрской школы испытывали любовь к Платону и Аристотелю, то Иоанн Солсберийский проявлял большой интерес к античным скептикам, в частности к Цицерону. Иоанна Солсберийского даже называли «современным Цицероном». Согласно Иоанну, философы слишком полагались на силу своего разума; возомнив себя мудрыми, они начали говорить вздор. Подобно тому как у строителей вавилонской башни возникло смешение языков, у философов, тоже впавших в особого рода богоборчество, каковым является философия, произошло смешение систем. Они создали огромное количество безумных философских учений и тем более достойны жалости, что самим философам неведома глубина их падения. «Академики» же благодаря своей скромности избежали опасности заблуждения. Они сознают своё неведение и сомневаются в том, чего не знают. Поэтому их нужно предпочесть всем другим философам именно вследствие их сдержанности в утверждении чего-либо. Нужно сомневаться в таких материях, в которых ни чувства, ни разум, ни вера не дают нам безусловной уверенности; можно составить длинный список неразрешимых вопросов, противоречивые суждения по которым опираются на одинаково прочные основания. Сам Иоанн придерживался скептических взглядов по многим вопросам, в частности в отношении проблемы субстанции, сущности души, свободной воли, сущности материи, об отношении веры и разума, о проблемах универсалий, и говорил, что окончательных ответов на этот вопрос он дать не может.

Однако Иоанн Солсберийский, будучи скептиком, всё же не был агностиком и считал, что знание всё-таки возможно, невозможно оно лишь в абсолютном виде и только по некоторым особенно сложным богословским вопросам. Наиболее сложные проблемы потому и сложны, что предполагают несколько различных решений, каждое из которых, взятое отдельно, всегда будет неполным и догматичным. Иоанн Солсберийский высоко ценил логику и указывал, что до того, как изучать философию, каждый человек должен знать логику, ибо логика есть инструмент, при помощи которого человек постигает истину. Логика – это не цель, а только средство, инструмент для познания истины, для познания Бога. Те же философы, которые не изучали логики, сразу берутся за метафизические и богословские проблемы, но не могут решить элементарных вопросов. Такие псевдофилософы не смогут даже решить проблему, ведёт ли свинью на базар рука человека или верёвка, за которую человек ведёт эту свинью. Логика важна не только для философии, но и для познания Бога. И вообще целью жизни любого человека, по Иоанну Солсберийскому, является знание. Большинство людей, не обладая знанием и даже не стремясь к нему, ничем не отличаются от животных. Только знание может дать человеку счастье. Поэтому счастливым может быть лишь философ. Ведь истинная философия – это любовь к Богу, поскольку Бог – это истинная мудрость. Следовательно, настоящий философ не тот, кто стремится только к знанию, но тот, кто живёт согласно этому знанию; иначе говоря, не тот, кто любит говорить о Боге, а тот, кто действительно любит Бога и живёт согласно Его заповедям.

Кроме стремления согласовать христианство и философию на основе разума существовала и другая направленность в западной схоластике – мистическая. Основным представителем средневекового западного мистицизма является Бернард Клервоский (1091–1153). Бернард Клервоский происходил из знатного рыцарского рода. Ещё в молодости он отличался глубокой религиозностью и впоследствии вступил в цистерианский монашеский орден. Этот орден отличался строгим аскетизмом, однако Бернард решил основать монастырь с ещё более строгим уставом, и в местечке, названном им Клерво (Долина света), он основал свой монастырь, в котором монахи занимались тяжёлым физическим трудом. Будучи настоятелем этого монастыря, Бернард приобрёл огромную и духовную и физическую власть. Фактически на протяжении жизни двух римских пап именно он правил всей католической Церковью. Он был вдохновителем и фактическим организатором Второго крестового похода. Бернард считал, что папская власть выше светской.

Ещё при жизни Бернарда многие считали его святым, а вскоре после смерти он действительно был канонизирован католической Церковью. Среди его произведений можно выделить, в частности, «О степенях смирения и гордости», «О почитании Бога», «О благодати и свободе воли». Для Бернарда Клервоского характерно полное пренебрежение к философии. Не только на словах, но и на деле Бернард подчеркивал не просто своё равнодушие к философии, но и враждебность к ней. Он указывал, что философия и любое разумное познание Бога приводит лишь к неудачам. Познать Бога возможно лишь путём непосредственного Его созерцания, при помощи интуитивного видения Бога.

Тем не менее науку Бернард не отрицал, признавая её в той мере, в какой она полезна для познания Бога. Но науку и философию как самоцель он резко осуждал, уделяя главное внимание познанию смысла человеческой жизни. Смысл жизни он видел в постижении Бога. Всей своей жизнью, всеми своими делами человек должен заслужить благодать Бога путём любви к Нему и путём смирения. Эта благодать даётся не каждому; человек, будучи существом греховным, не может полностью и в один момент исправиться от всех своих грехов. Поэтому всю свою жизнь человек должен стремиться к Богу, чтобы заслужить Его благодать. Человек должен понимать, что зло исходит от его собственной греховной воли, и, отказываясь от своей собственной свободы, от своих желаний, от любви к материальному миру, и в первую очередь, как наибольшего греха, от любви к себе, человек может сподобиться Божественной благодати. Человек должен осознать своё ничтожество, и лишь осознав это, он может созерцать Бога. Наиболее полное познание Бога есть состояние экстаза, когда душа уподобляется Богу.

Однако в этих положениях скрываются некоторые проблемы. Прежде всего, есть опасность пантеизма, ведь если человек может созерцать Бога, то в этом случае исчезает граница между Творцом и тварью. Эту проблему Бернард решает при помощи утверждения, что душа созерцает Бога не при помощи своих собственных усилий, а благодаря благодати Бога, даруемой вследствие праведной жизни. Поэтому в экстазе душа не становится тождественной Богу, а всего лишь приближается к Нему и уподобляется Ему. Кстати, Бернард основывал своё учение на личном опыте экстатического видения Бога, хотя и подчёркивал, что выразить в словах этот опыт невозможно. Но тогда возникает другая проблема, ведь, согласно поздним работам блаж. Августина, чей авторитет на Западе был непререкаем, человек полностью предопределён и не имеет свободного выбора в вопросе спасения. Выбирая между благодатью и свободой воли, Августин отдаёт предпочтение благодати. Бернард же уверен в необходимости и благодати, и свободной воли: «Отними свободный выбор, и не будет того, чем спасаемся; отними благодать, и не будет того, что есть причина спасения» (6, с. 445). Следуя Августину, Бернард хочет согласовать свободу с благодатью при первенстве благодати и утверждает поэтому, что от человека, от его свободной воли зависит лишь то, согласен ли он принять благодать спасения, даваемую человеку Богом. Благодать действует посредством свободного выбора человека. «Следовательно, надо заботиться о том, чтобы мы, чувствуя, как внутри нас и с нами невидимо совершается это [спасение], не приписывали его своей воле… но только одной благодати, которой Бог полон. Именно она побуждает к свободному выбору» (6, с. 473).

Более мягкую позицию относительно наук занимали представители Сен-Викторской школы, названной по имени монастыря св. Виктора, основанного Гильомом из Шампо на окраине Парижа. Основным представителем этой школы был аббат этого монастыря Гуго Сен-Викторский (1096–1141). Своими учителями Гуго считал Бернарда Клервоского и Ансельма Кентерберийского. В работе «Дидаскалион», которую можно перевести как «Наука», Гуго Сен-Викторский предложил свод всех семи свободных искусств, служивших основой преподавания в школах и университетах тогдашней Франции. Эти семь свободных искусств служили для Гуго всего лишь введением в собственно богословие, которое было изложено им в работе «О таинствах христианской веры». В этой работе Гуго Сен-Викторский соединял идеи Аристотеля с мистическим познанием Бога. От Аристотеля Гуго берёт его классификацию наук, деля все науки на теоретические и практические, а теоретические – на теологию, физику и математику, ставя на место философии теологию.

Гуго признавал возможность познания истины. Истина может быть познана при помощи различных способностей человека, в том числе и при помощи чувственного познания. Однако чувственное познание даёт нам несовершенную истину, а гораздо более совершенную даёт нам внутренний опыт. Отсюда Гуго строит иерархию научного знания. Собственно знание дается наукой (scientia), гораздо выше её стоит мудрость (sapientia), и самое высокое знание – познание Бога (intelligentia). Этим трём ступеням знания соответствуют и три органа познания. Наука познаётся при помощи чувственной способности, и человек оперирует образами; мудрость, нравственное знание достигается духовно-разумной познавательной способностью, в которой человек оперирует понятиями, а познание Бога достигается при помощи интуиции. При помощи чувств человек познаёт внешний мир, при помощи разума он познаёт душу, а Бога познаёт и при помощи интуиции. Интуиция есть сверхразумная, иррациональная способность познания, и благодаря ей человек может уподобиться Богу.

Католическую философию последующих веков невозможно познать, не зная арабской мусульманской философии. Поэтому вернёмся на несколько веков назад и перенесёмся мысленно в арабский мир.

В те времена, когда христианство в ближневосточном мире всё больше и больше укреплялось, античная философия вынуждена была искать себе пристанище в других странах. Декретом императора Зенона в 489 г. была запрещена и закрыта аристотелевская перипатетическая школа, а в 529 г. декретом Юстиниана была закрыта и последняя языческая философская школа в Афинах – школа неоплатоников. Поэтому многие философы переселяются в ближневосточные страны.

Центром философии становится Дамаск, а затем Багдад. Известно, в частности, что многие неоплатоники были сирийцами по происхождению (например, Порфирий и Ямвлих). Сначала в Сирии, а затем и в Иране продолжают развиваться философские школы античности. Туда же перевозятся и библиотеки – книги Платона, Аристотеля, античных математиков, врачей, астрономов.

Мусульманство к тому времени ещё не представляло собой большой религиозной и политической силы, поэтому философы действовали совершенно спокойно, не опасаясь преследования со стороны мусульманских правителей. Характерно существование целых школ, которые занимались переводами на арабский язык античных трактатов. Так, в Багдаде был знаменитый «Дом мудрости», в котором были переведены на арабский язык работы Гиппократа, Галена, Евклида, Архимеда, Птолемея, Платона, Аристотеля, неоплатоников. На арабский язык были переведены практически все работы Аристотеля, кроме «Политики». Платон также был известен достаточно хорошо. Однако для арабских философских школ было свойственно не совсем точное представление об античной философии. И часто трактаты одних философов приписывались другим. Так, например, были переведены на арабский язык некоторые «Эннеады» Плотина, однако авторство их приписывалось Аристотелю, и их поэтому так и назвали – «Теология Аристотеля». Работы Прокла переведены были также под именем Аристотеля и назывались «Книга о причинах».

Большое развитие в научном арабском мире получила математика. Выделяется в этом плане математик Аль-Хорезми (IX в.). Благодаря ему мы имеем позиционную систему счисления и так называемые «арабские числа». Именно Аль-Хорезми основал алгебру как науку. Само слово «алгебра» происходит от арабского «аль джебр», т.е. операции, означающей перенос члена уравнения из одной стороны в другую с изменением знака. Имя Аль-Хорезми известно нам благодаря слову «алгоритм», которым арабы обозначали вообще всю математику.

Развивается в это время и философия, в основном как применение аристотелевских и платоновских принципов к положениям мусульманского богословия. Одним из первых арабских философов был аль-Кинди (800 – ок. 879). Именно благодаря усилиям аль-Кинди были переведены трактаты Плотина, известные как «Теология Аристотеля». Аль-Кинди прекрасно знал кроме работ Аристотеля, Плотина, Порфирия и работы астронома Птолемея, математика Евклида. В философии он опирался на аристотелизм, и так же, как Аристотель, считал философию венцом всего научного знания.

Аль-Кинди не ограничивался мусульманским мировоззрением и указывал, что истина – истина везде. И если, скажем, истину скажет иноплеменник или человек даже другой веры, то истина от этого ложью не станет. Большую роль для познания истины аль-Кинди уделял математике. Так же рационалистически, как математику, нужно строить и философию. Аль-Кинди вслед за Аристотелем считал, что при помощи разума возможно полное познание истины. Однако было и существенное отличие от Аристотеля, обусловленное мусульманским характером мировозрения аль-Кинди. Он утверждал, что целью всего существующего является Аллах, в котором существует полнота истины. Полное познание этой истины достигается лишь немногими, оно даётся лишь пророкам. Это знание выше всякого разумного познания, философ не может его достичь, ибо оно выше разума, выше логики.

Немного позднее аль-Кинди жил другой философ, учение которого важно для понимания арабской философии, – аль-Фараби (870–950). Родился он на территории, которая сейчас находится в Южном Казахстане, потом переехал в Багдад, где учился у врача-христианина, несторианина. Так же, как аль-Кинди, аль-Фараби был энциклопедически образованным человеком, врачом и музыкантом, блестящим ритором и философом. В философии аль-Фараби опирался на Аристотеля, в котором прежде всего его интересовала логика. Именно аль-Фараби собрал и упорядочил все логические трактаты Аристотеля.

Знание логики аль-Фараби было настолько велико, что последующие философы часто называли его «вторым учителем» («первый учитель» – это Аристотель). Логику он понимал как инструмент для познания истины, поэтому её необходимо изучать всем. Но у логики есть теоретические основы её существования. Эти основания логики (а также математики и физики) изучает метафизика, которая объясняет сущность предметов этих наук, а также сущность нематериальных предметов, в том числе и Бога, являющегося главным предметом метафизики. Поэтому аль-Фараби называл метафизику божественной наукой.

Аль-Фараби сформулировал принцип существования двух видов бытия. Первый вид – это те вещи, из сущности которых не вытекает их существование, эти вещи могут как существовать, так и не существовать. Поэтому аль-Фараби называет их возможно-сущими. «Возможно-сущее в своём бытии нуждается в причине, которая бы вела его от небытия к бытию, и всё, что у неё есть из бытия и вне её сущности, является возможно-сущим» (12, с. 346). Такие вещи не могут иметь причину своего существования в самих себе. Для их существования должна быть причина вне этих вещей. Но есть и вещи, причина существования которых имеется в самих этих вещах, т.е. существование которых определяется их сущностью. Речь может идти лишь о Боге, поскольку только из сущности Бога вытекает Его существование.

Бога аль-Фараби понимает, как Плотин, указывая, что Бог не имеет начала, непознаваем, Его невозможно определить, невозможно доказать Его существование, но не соглашается с пониманием Бога в качестве некоего безличного начала. У Бога есть личностная воля, и Он по Своей воле, путём эманации создаёт первый разум, а потом разум второй, который создаёт мир и четыре стихии. То есть плотиновская иерархия ипостасей у аль-Фараби соединяется с мусульманским креационизмом.

Первый и второй разум имеют свою умопостигаемую материю и свою форму. Эту форму может постичь лишь человеческий разум, не опирающийся на чувства, более того, разум, которому не мешают чувства. В связи с этим аль-Фараби проводит классификацию познавательных способностей человека. Всего аль-Фараби насчитывает четыре вида разума. Это, во-первых, низший вид разума, разум пассивный, связанный с чувственностью, второй вид разума – актуальный, который является чистой формой, способной к постижению форм. Третий вид разума – разум приобретённый, познавший некоторые формы. Четвёртый вид – деятельный, который на основе знания форм постигает остальные духовные формы и Бога.

Наиболее выдающимся мыслителем после аль-Фараби был известный арабский мыслитель Ибн Сина, более известный в Европе как Авиценна. Полное имя его – Абу Али Хусейн Ибн Сина; через еврейское прочтение как Авен Сена и получилось европейское Авиценна. Родился он близ Бухары в 980 г. и скончался в 1037 г. Авиценна снискал себе славу не только великого философа, но и гениального врача. Известно, что в возрасте 17 лет он вылечил эмира Бухары, после чего получил возможность пользоваться придворной библиотекой.

Ибн Сина чрезвычайно интересовался философией Аристотеля и говорил, что он сорок раз читал его «Метафизику», но понял её лишь тогда, когда прочитал толкование «Метафизики» аль-Фараби. И свою философию он разрабатывал как наиболее близкую философии Аристотеля. Главная книга Ибн Сины – «Книга исцеления», насчитывающая 18 томов. Сокращённый её вариант он назвал «Книгой спасения», а ещё более сокращённый – до одного тома – «Книгой знания».

Авиценна старался быть более близким к философии Аристотеля, придерживался такой же классификации наук, как у Аристотеля. Он признавал разделение наук на теоретические и практические, а в теоретической науке считал главной метафизику, ибо она занимается тем, что находится вне природы. Ниже метафизики лежит средняя наука, т.е. математика. Математика включает в себя среди прочего астрономические и музыкальные науки. Средней она является потому, что, с одной стороны, изучает явления нематериальные, а с другой – те, которые относятся и к материальному миру. Низшая наука – это физика, наука о чувственных вещах. Логику Авиценна, как и Аристотель, считал введением во все науки.

Вслед за Аристотелем Ибн Сина считал возможным познание мира и указывал, что истинным знанием является лишь знание, основанное на разуме. Авиценна разделял аристотелевскую концепцию, согласно которой в каждой вещи есть материальное и формальное её начало. Индивидуальность вещи исходит из её материального начала, а принадлежность к роду обусловлена формальным началом. Отдельно эти начала не существуют, и истинное знание есть знание о четырёх аристотелевских причинах, знание о материальном мире.

К тому времени проблемы универсалий начинают интересовать и арабских философов. Проблема универсалий, как мы помним, восходит к спору Аристотеля и Платона об объективности идей. Так вот, согласно Ибн Сине, придерживавшегося аристотелевской позиции, универсалии существуют в вещах, а затем в уме человека, извлекающего общие понятия в процессе познания. Это позволяет сделать вывод, что Ибн-Сина ближе к умеренному реализму, однако в других местах он подчёркивает, что универсалии существуют и «до вещей», в уме Бога. Это же решение проблемы универсалий позднее в католической философии предложит Фома Аквинский, согласно которому универсалии существуют «до вещей», т.е. в уме Бога, «в вещах» и «после вещей», т.е. в уме человека.

Большое внимание Авиценна уделял метафизике – основной философской дисциплине, поскольку именно она является учением о принципах всех наук и учением о бытии. Существует четыре вида бытия: 1) чисто духовные существа, в том числе и Бог; 2) духовные предметы, связанные с материей (например, небесные сферы вместе с оживляющими и приводящими их в движение душами); 3) предметы, связанные с телесностью, а иногда и не связанные (субстанция, свойство, необходимость, свобода и т.д., которые составляют основу метафизики); 4) понятия, всегда связанные с материей (существование и сущность индивидуальной конкретной вещи).

«Всё сущее, – пишет Ибн Сина, – есть либо необходимосущее по своей сущности, либо возможносущее по своей сущности» (13, с. 327). Бог – это единственное существо, у Которого сущность совпадает с существованием, т.е. существование Бога определяется Его же собственной сущностью. Поэтому Бог не может не существовать. Сущность Его такова, что именно она и определяет Его существование, поэтому Бог – это необходимосущее. Всё остальное, кроме Бога, обусловлено другими вещами и в конце концов Богом, поэтому всё остальное – это возможносущее, оно может существовать, а может и не существовать: как того захочет Бог. Сущность и существование совпадают только в Боге, а в любом другом предмете они различаются.

Строго говоря, все вещи, существующие в мире, можно назвать и возможносущими и необходимосущими одновременно, так как, с одной стороны, эти вещи возможносущие, потому что их сущность не определяет их существования, а с другой стороны, они необходимосущие, потому что их существование определяется самим Богом, а Бог необходимо существует. Поэтому, в конце концов, цепь причинностей приводит в любом случае к Богу. Однако Бог как причина находится вне цепи вещей этого мира, иначе Он был бы возможносущим. Следовательно, Бог как «необходимосущее не соучаствует в сущности какой-либо из вещей» (13, с. 330). Это учение Ибн Сины гораздо ближе к аристотелевскому учению о Боге как существе, мыслящем Самого Себя, чем неоплатоническая схема аль-Фараби.

Однако сотворение мира Авиценна разрабатывает совсем не по-аристотелевски, а по-неоплатонически, поскольку считал Аристотеля автором «Теологии Аристотеля», на самом деле являвшейся собранием трактатов Плотина. Поэтому большинство арабских философов признавало такую эманационную картину сотворения мира аристотелевской. Ибн Сина разделял это заблуждение и указывал, что мир творится Богом эманатийно. Из Бога истекает первый разум, из которого истекает второй разум и т.д., всего десять ступеней разума. Десятая ступень сообщает формы телам и обеспечивает наше знание об этих телах. Но эти формы существуют лишь в самих вещах, отдельно от вещей они не существуют.

Материю Авиценна оценивал, как и Аристотель, достаточно высоко, не считая её небытием и деградацией всеобщей эманации. Материя есть необходимый элемент любого существования и является самостоятельным началом, совечным Богу.

Бог понимается Авиценной так же, как и Аристотелем, как мыслящий себя ум. Будучи умом, Бог не может нарушить законы разума, поэтому воля Бога подчинена Его же собственному разуму. Точнее, Авиценна проводит параллель между волей и знанием, ибо Бог творит и волит только то, что Он знает. Воля Бога и есть Его собственное знание.

Бог есть чистая мысль, мыслящая сама себя. Точнее, Бог может мыслить кроме Самого Себя то, что Он эманатийно творит, т.е. некоторые общие вещи, общие роды бытия, но индивидуальные предметы Бог не познаёт. Таким образом, Бог, по Ибн Сине, оказывается ограниченным, ибо Он невсеведущ, не ведая того, что творится в нашем мире. Всё, что развивается в нашем мире, развивается не по воле Бога, а согласно законам разума и причинности.

Ибн Сина выступал против учения о переселении душ, ибо это учение тесно связывает душу с телом. Согласно Ибн Сине, цель существования человеческой души состоит в том, чтобы максимально освободиться от чувств, ибо чувства мешают познанию Бога. Душа бессмертна и постоянно будет существовать лишь в своей духовной сущности. В мусульманстве считается, что на Страшном суде душа может соединиться с телом для того, чтобы праведные могли наслаждаться всеми удовольствиями, в том числе и телесными. Ибн Сина не признаёт эту концепцию, считая, что на Страшном суде не будет воскресения человека в его телесном виде; душа будет существовать именно как душа. Освободившись от тела после смерти, душа праведника уподобляется ангелам. В этом состоянии душа, лишённая чувств, т.е. того, что мешает познанию истины, становится подобной ангелам и знает всю истину без учителей и без грамоты.

Таким образом, согласно учению Ибн Сины, разум в какой-то степени может познавать Бога. Такие представления стали вызывать со временем негативную реакцию у других, более радикально настроенных представителей мусульманского мира. Начинают возникать и другие концепции, в которых философии отводится менее почётная роль, чем у Ибн Сины и аль-Фараби.

Одним из таких философов, скорее даже богословов, был аль-Газали (1059–1111). Полное имя его – Абу Хамид Мухаммед ибн-Мухаммед аль-Газали. Он родился в Персии, в молодости изучал философию, стремился к познанию истины и даже был преподавателем богословской академии «Низамийе». Со временем он стал разочаровываться в философии, главным образом по скептическим причинам: ведь и чувства нас обманывают (например, отдалённый предмет, будучи большим, кажется нам маленьким), и разум не даёт истинного знания (скажем, нет полного отличия сна от яви). Решить этот скептический кризис помогла лишь религия. Аль-Газали покидает Багдад и становится дервишем, т.е. странником-аскетом, ведёт монашеский образ жизни на протяжении 11 лет. Но ученики всё-таки уговаривают его вернуться к преподавательской деятельности, и аль-Газали вновь начинает преподавать, но уже в совершенно другом русле.

Он пишет ряд работ, в числе которых «Самоопровержение философов», «Оживление религиозных наук», автобиография «Избавляющий от заблуждения». Естественные науки в те времена в арабском мире достигли значительного развития, и отрицать математику, астрономию и особенно медицину было бы безрассудно. Поэтому аль-Газали не возражает против естественных наук, он лишь утверждает, что естественные науки имеют свои границы: и математика, и физика, и медицина и другие науки имеют практическую пользу и только в этом достоинство их существования.

Однако люди, увлекаясь полезностью и доказательностью этих наук, особенно математики, переносят их способ рассуждения на познание Бога. И тогда возникает совершенно неправильное знание о Боге, возникают ереси и безбожие. Поэтому аль-Газали считает главной своей задачей критику философии, ибо именно философия приводит людей к безбожию.

Всех философов аль-Газали делит на три группы: 1) философы, утверждающие вечность мира и отрицающие существование Творца (Эмпедокл, Анаксагор и Демокрит); 2) естествоиспытатели, которые переносят естественно-научный метод познания на философию и всё объясняют при помощи естественных причин, – это полные еретики, которые отрицают загробную жизнь, отрицают Бога; 3) метафизики, с которыми больше всего спорит аль-Газали. К метафизикам он относит Сократа, Платона, Аристотеля, альФараби и Ибн Сину.

Заблуждения метафизиков состоят в основном из трёх положений. Во-первых, они говорят, что ««тела не воскресают; воздаяния и наказания получают лишь души; воздаяния и наказания носят духовный, но не телесный характер». Их высказывания верны там, где утверждается существование духовных воздаяний и наказаний (таковые действительно также существуют), но неверны там, где отрицается существование телесных воздаяний и наказаний». Во-вторых, они говорят: «»Всевышний Аллах обладает знанием об универсальном, но не об индивидуальном». Это – ещё одно очевидное проявление неверия. Истина же заключается в том, что «от ведения Его не укрывается ни одна вещь, будь она величиной с пылинку, ни на небесах, ни в земле"». И, в-третьих, «сюда относится также их высказывание об извечности и нетленности мира. Что-нибудь подобное не осмеливался ещё утверждать ни один мусульманин. За такими высказываниями кроется отрицание атрибутов Аллаха, их утверждение, что Аллаху ведомы лишь сущности и что кроме таковых Он ничего не знает» (10, с. 415).

В противовес философам аль-Газали утверждает, что Бог всемогущ, и поэтому невозможно предположить, чтобы было какое-то совечное Ему начало, существующее самостоятельно, каким, по мнению аль-Фараби, Ибн Сины и Аристотеля, является материя. Всемогущим является только Бог, поэтому материя несамостоятельна, зависит от Бога и сотворена. Бог знает все вещи непосредственно, для этого Ему не нужно создавать какие-то универсалии, общие сущности, это излишне, ведь Бог может познавать всё без всяких посредников. Поэтому аль-Газали может быть назван номиналистом: существуют лишь конкретные материальные тела, и Бог их творит непосредственно, обходясь без посредников в виде универсалий.

В арабском мире ситуация в споре об универсалиях приняла характер, противоположный той, что была в Европе. Там номиналистов преследовала Церковь, а реалисты, наоборот, отстаивали официальную церковную позицию. Реалисты-мусульмане аль-Фараби и Ибн Сина используют реализм для ограничения воли Бога, так что универсалии оказываются сущностями, препятствующими Богу познанию мира и как бы отгораживающими мир от всеведения и всемогущества Бога. И наоборот, аль-Газали – богослов-мистик, отрицающий философию, утверждает номинализм для того, чтобы утвердить всемогущество и всеведение Бога. Поскольку Бог – всемогущ и может знать мир в его многообразии без каких-либо универсалий, то универсалий не существует, существуют лишь конкретные единичные вещи и Бог.

Однако, несмотря на такое негативное отношение к философии, аль-Газали не отрицает её полностью и признаёт полезность в вопросах укрепления веры. Так, в «Книге об основах вероучения» он пишет, что хотя «доводы Корана избавляют [нас] от нужды приводить рациональные аргументы и доказательства [в пользу существования Бога]… мы, стремясь [из благочестия] к уяснению [сути вопроса] и следуя учёным-богословам, [подготовим доводы и] скажем: с точки зрения разума и здравого понимания очевидно и бесспорно, что возникшее нуждается в причине, вызывающей его возникновение. Этот мир – возникшее, следовательно, он зависит от причины, послужившей толчком к его возникновению» (11). Из этого рассуждения видно, что изучение Аристотеля не прошло бесследно.

Необычной является и концепция причинности у аль-Газали. В споре с философами-естествоиспытателями, которые объясняли всё естественными причинами, аль-Газали утверждал, что естественных причин не существует, ибо есть лишь одна причина всего – это Бог. Материя не обладает способностью к движению, и поэтому все причинно-следственные связи между материальными телами не существуют, они нам лишь кажутся. Бог всемогущ, Его творческая потенция также всемогуща, поэтому сотворение мира Он не ограничивает каким-то разовым актом и творит мир постоянно, таким образом, что в каждый момент он творит новый мир. Мы не замечаем нового творения, потому что оно мало чем отличается от предыдущего состояния мира, и поэтому оно кажется нам изменением, вызванным предыдущим его состоянием. На самом деле это новое состояние мира не имеет никакого отношения к предыдущему, а является новым творением Бога. Всё в мире зависит от воли Бога, нет никакой свободы, нет никакой случайности.

Философия, имеющая ограниченную область знания, не имеет никакого отношения к Богу, человек не может иметь разумного знания о Боге. Бог, конечно же, имеет знание о Самом Себе, но оно не похоже на наше знание. Это знание – сверхразумно. И поэтому человек, удостоенный Богом созерцания Его, может видеть Бога лишь в сверхразумном мистическом экстазе.

К XII в. арабский мусульманский мир значительно расширяется, к этому времени завоёвывается уже и север Африки, и Испания. Идеи мусульманских мыслителей через Испанию, тесно связанную с остальной Европой, начинают проникать в умы образованных католиков. Особенно сильное влияние на умонастроения католической Европы оказал Ибн Рушд (1126–1198). Более известна латинская транскрипция его имени – Аверроэс.

Он родился в знатной семье в Кордове на территории нынешней Испании. Изучал множество наук: право, литературу, медицину, математику, философию и мусульманское богословие. Был приближен к Кордовскому халифу, который отметил незаурядные способности Ибн Рушда в области философии. По заданию халифа Ибн Рушд прокомментировал все трактаты Аристотеля, кроме «Политики», а также «Государство» Платона и трактат «О разуме» Александра Афродисийского. Однако в 1195 г. начались гонения на философов, и халиф под воздействием общественного мнения изгнал Ибн Рушда в небольшое еврейское селение, но потом вернул его к своему двору, так что последние месяцы своей жизни Ибн Рушд провёл опять при дворе халифа.

Ибн Рушд настолько блестяще прокомментировал трактаты Аристотеля, что в арабском мире и на средневековом западе Аверроэса часто называли просто Комментатором. Ибн Рушд утверждал, что Аристотель достиг пределов человеческой мудрости, и основная задача современных философов – это комментирование Аристотеля и истолкование его философии. Как говорили современники Аверроэса о нём: «Аристотель объяснил природу, а Аверроэс объяснил Аристотеля».

Аверроэс настолько хорошо знал Аристотеля, что первым усомнился в авторстве «Теологии Аристотеля»; не будучи уверен в авторстве Аристотеля, он не стал комментировать эти трактаты, увидев их противоречие с работами Стагирита. Поэтому перипатетизм Ибн Рушда наиболее чист и последователен. Основная его работа – «Опровержение опровержения», в которой он опровергает «Опровержение философов» аль-Газали. На русском языке есть ещё одна небольшая, но существенная работа «Рассуждение, выносящее решение относительно связи между религией и философией».

Роль философии, по Аверроэсу, состоит в познании Бога: «Если дело философии, говорим мы, заключается единственно лишь в исследовании и рассмотрении сущего в той мере, в какой оно содержит в себе указания на творца, то есть в той мере, в какой оно выступает как [совокупность] творений (а творения указывают на творца лишь постольку, поскольку познаётся способ их сотворения, и, чем полнее будет знание о способе их сотворения, тем полнее будет знание о творце), и если религия побуждает к рассмотрению сущего и настаивает на этом, то ясно, что обозначаемое этим именем с точки зрения религии либо обязательно, либо похвально» (9, с. 171). «Но возжелавшим познать Аллаха, благословенного и всевышнего, и его творения посредством доказательства предпочтительнее или даже необходимо узнать сначала, каких видов бывает доказательство, каковы условия его [обоснованности]» (9, с. 172).

Ибн Рушд, следуя Аристотелю, строит классификацию доказательств и утверждает, что существует всего три вида умозаключений: 1) аподиктические, или собственно научные; 2) диалектические, т.е. более или менее вероятные, и 3) риторические, дающие лишь видимость объяснения. Соответственно этому существует и три класса людей: аподиктики, диалектики и риторики. Аподиктики составляют меньшинство, это интеллектуальная элита, стремящаяся к истине, обладающая истинно научным методом познания. Гораздо больше тех, кто имеет диалектическое, вероятностное, близкое к истине знание, большинство же людей относятся к типу риториков, довольствующихся поэтическими и метафорическими псевдообъяснениями. К третьему виду относится большинство простых верующих, для которых какое-нибудь связно сказанное слово или образ является объяснением и успокаивает их. К числу диалектиков относятся современные Ибн Рушду теологи, в том числе и аль-Газали. Аподиктиков же меньшинство, и из арабского мира Ибн Рушд называет аль-Фараби и Ибн Сину.

Предмет познания у философии и у религии один и тот же, и поэтому противоречия между ними не существует, оно возникает в силу того, что люди не умеют пользоваться правильным методом познания. Из-за того, что богословы используют свой диалектический псевдометод, и возникают расколы и секты. В действительности познание Бога возможно путём чисто аподиктического научного знания. Философский способ познания более адекватен своему предмету, чем религиозный.

Истина изложена в священных книгах Корана, но в Коране, по утверждению Ибн Рушда, существует два смысла: внешний (буквальный) и внутренний (аллегорический). Для получения псевдознания о Боге достаточно довольствоваться буквальным смыслом изложенного в Коране, но часто этот смысл даёт лишь диалектическое и даже риторическое знание. Возникает масса противоречий, и их надо решать, находя внутренний смысл того, что сказано Аллахом через своего пророка в Коране. Аллегорический смысл доступен лишь аподиктикам, а риторикам и диалектикам – внешний смысл. Аподиктики вскрывают противоречия в Коране путём аллегорического толкования различных высказываний. Большинство верующих, неспособных к аподиктическому знанию, должны верить этим толкованиям. Более того, неподготовленным нельзя говорить об аллегорическом толковании, ибо они не поймут его, что чревато опасными последствиями. «Что же касается тех, кто не принадлежит к числу учёных, то они обязаны понимать эти высказывания буквально, и аллегорическое толкование с их стороны было бы неверием, поскольку оно вело бы к неверию. Поэтому мы полагаем, что со стороны любого, кто обязан верить в буквальный смысл [священных текстов], было бы неверием давать им аллегорическое толкование, поскольку таковое вело бы его к неверию» (9, с. 189). И поэтому «следует запрещать те его книги, которые содержат в себе эту [богословскую] науку, [всем], кроме учёных, так же как им следует запрещать аподиктические книги недостойным их людям, хотя вред, причиняемый людям аподиктическими книгами, и легче, поскольку с аподиктическими книгами знакомятся по большей части лишь обладатели высоких природных задатков» (9, с. 190).

Одним из основных вопросов философии, по мнению Аверроэса, является вопрос о вечности мира. По мнению аль-Газали, основного противника Аверроэса, учение о вечности мира приводит к атеизму, поскольку Творец в этом случае не нужен. Ибн Рушд возражает на это, утверждая, что наоборот, предположение о сотворённости мира приводит к разного рода противоречиям, приводящим к неправильному пониманию Бога. Во-первых, утверждает он, если предположить, что Бог творит мир, то, следовательно, у Бога чего-то недостаёт, что умаляет Его собственную природу. Во-вторых, если мы истинно считаем, что Бог вечен и воля Бога также вечна, то непонятно, откуда берётся начало мира? И если Бог вечен и неизменен, то откуда в мире изменения? Поэтому истинное знание о Боге, по мнению Ибн Рушда, наоборот, предполагает совечность мира и Бога.

Бога Аверроэс мыслит так же, как Аристотель, т.е. как перворазум и перводвигатель, как существо, мыслящее само себя и приведшее мир в движение посредством первого толчка. Бог мыслит только Себя, и в этом Ибн Рушд оказался наиболее последовательным аристотеликом, в отличие от Ибн Сины, который утверждал, что кроме Себя Бог мыслит ещё и всеобщее. По мнению Аверроэса, Бог знает лишь Сам Себя, Он не знает не только единичного, но и всеобщего. Поэтому мир максимально независим от Бога, материя есть самостоятельное начало и является источником всех изменений.

В вопросе об универсалиях Ибн Рушд не соглашался как с мнением аль-Газали, который отрицал объективность материи и объективность формы, так и с мнением Ибн Сины, который утверждал пассивность материи и активность формы. Аверроэс утверждает конкретность единичной формы и единичной материи, конкретность каждого единичного предмета, и возражал Ибн Сине в том, что универсалии существуют до вещей. Универсалии существуют только в материи. Они существуют в материи всегда, но потенциально, и актуализировать их может своим актом Бог. Не соглашался Ибн Рушд и с трактовкой причинности аль-Газали. Ибн Рушд утверждал, что причинность существует объективно, а не кажется нам. В качестве доказательства этого Ибн Рушд выдвигал положение, что мир существует в Боге как единое целое, в котором каждые части связаны друг с другом. Бог даёт миру гармонию, порядок, из которых и вытекает причинно-следственная связь в мире, а она исключает любую случайность и любое чудо.

Иначе, чем аль-Газали, понимал Ибн Рушд и душу человека. Вслед за Аристотелем Аверроэс утверждал, что душа – это форма тела, и поэтому душа вместе со смертью человека также умирает. Однако умирает не вся душа, а лишь то, что было связано с телом, то есть растительная и животная души – то, что давало индивидуальность человеку. Разумная же душа не умирает, она вечна, человеческий разум подобен божественному разуму. Поэтому со смертью человека разумная душа сливается с божественным разумом, что исключает индивидуальное бессмертие человека. Индивидуального бессмертия нет, есть лишь приобщение к вечному безличному разуму.

Таким образом, общение человека с Богом невозможно, поскольку, во-первых, Бог не видит человека, не может его познать как некоторую индивидуальность, а, во-вторых, человек не может возвыситься до Бога посредством своих собственных чувств, ибо эти чувства имеют другую сущность, небожественную, и связаны лишь с человеческим телом.

Правда, Ибн Рушд в своём экзотерическом учении был гораздо более лоялен по отношению к мусульманской религии и утверждал, что, несмотря на действительную ложность учения о бессмертии, не нужно говорить об этом народу, ибо народ этого не поймёт и впадёт в полный аморализм. Религия в том виде, в каком она существует, действительно, истинна и нужна, но лишь постольку, поскольку держит народ в узде. Истинный философ, аподиктик, может возвыситься над обычными религиозными представлениями до познания истины, а пророки, в том числе и Мухаммед, – это обычные люди. Они всего лишь проповедники нравственных положений для народа и не находятся выше философов. Эти люди только помогают держать народ в рамках нравственных положений.

В католическом мире в XIII в. происходят достаточно серьёзные события, которые привели к значительным изменениям и в богословии, и в философии. Это связано в том числе с тем влиянием, которое оказали идеи арабских мыслителей, прежде всего Аверроэса. Кроме того, в XIII в. на территории Южной Франции и в Испании возникают различные еретические движения – катаров, альбигойцев. Для борьбы с этими ересями организуются монашеские ордена.

Орудием борьбы с ересью альбигойцев стал орден доминиканцев, основанный Домиником Гусманом (1170–1221). По имени Доминика орден и получил своё название. Главной задачей этого ордена являлась борьба с ересями: сначала с ересью альбигойцев, а затем и с ересями вообще. Под влиянием доминиканцев для борьбы с ересями была организована и папская инквизиция. Доминиканцы иронически называли себя «псами Господними» (игра слов: domini canes – «псы Господни»).

Другой монашеский орден, возникший приблизительно в то же время, основывается Франциском Ассизским (1182–1226). Главной задачей орден считал возвращение к идеалам и нормам первоначальной Церкви, в первую очередь отказ от стяжательства. Поэтому францисканский орден назывался нищенствующим орденом, а монахи ордена – нищенствующими монахами. В дальнейшем орден францисканцев, как и орден доминиканцев, был включён в жёсткую иерархическую структуру католической Церкви.

В самом начале XIII в., в 1200 г., основывается Парижский университет, ставший центром светского и богословского образования в Европе. После создания Парижского университета система образования начинает сильно прогрессировать. Светское образование отделяется от церковного. Во всех университетах существовал факультет искусств (имеется в виду семь свободных искусств – тривиум и квадривиум). Не окончив этот факультет, нельзя было продолжить образование на одном из трёх факультетов: медицинском, юридическом и теологическом. Поскольку главной дисциплиной, преподававшейся на факультете искусств, была диалектика (философия и логика), то он часто назывался философским.

Теологический факультет Парижского университета был наименее многочисленным и наиболее престижным. Но со временем именно философский факультет привлечёт к себе наибольшее внимание.

Активизируется и переводческая деятельность. Благодаря тесному соседству с арабским миром появляются переводы трудов Аверроэса, аль-Фараби и Ибн Сины, а также произведения античных философов, которые не были известны в Западной Европе. Переводятся произведения Аристотеля, Платона, Плотина. Аристотель до этого был известен главным образом как автор логических трактатов. Теперь же появляются переводы «Метафизики», работ по физике и этике. Аристотель становится известным уже в полном объеме, его знают даже больше, чем в арабском мире, т.к. появляется и «Политика», неизвестная арабам.

Благодаря распространению работ Аристотеля в Европе создалась очень серьёзная ситуация в философии с соответствующими выводами в богословии. Многие годы в различных учебных заведениях студентов учили мыслить по аристотелевским логическим трактатам, не подозревая, что у Аристотеля есть и собственные работы по философии и физике. Наконец они получили возможность ознакомиться с учением о природе того философа, на работах которого учились правильно мыслить! Ведь, как пишет Э. Жильсон, «физика Аристотеля, даже фальсифицированная с помощью неоплатонизма, давала для объяснения природы набор столь гибких и плодотворных понятий и принципов, что отказаться от неё добровольно не был готов никто. Эта физика могла вызывать беспокойство или оказаться трудной для изучения, но она была на самом деле единственной систематической физикой, существовавшей в то время. Впервые – и сразу – люди Средневековья обрели полное объяснение явлений природы. Фундаментальные понятия, лежавшие в основе этого объяснения, они находили в трактатах по астрономии, физике и медицине, распространение которых невозможно было остановить»⁴⁶. И что же они узнали у Аристотеля? То, что мир вечен, что душа смертна, а бессмертен лишь разум, что Бог не знает ничего о нашем мире и т.п. И поэтому философы – последователи Аристотеля стали полагать, что в религиозном познании разум стоит выше, чем вера, т.е. с помощью своих рациональных доводов начали опровергать доводы католической Церкви, в частности, отвергать индивидуальное бессмертие, сотворение Богом мира из ничего и т.д.

Очевидно, что Церковь не могла спокойно терпеть такие нововведения. В 1210 г. Парижский Собор запретил под страхом отлучения от Церкви распространять естественную философию Аристотеля и комментарии к ней. Разрешалось лишь изучать логические трактаты Аристотеля, «Метафизика» (в это время уже переведённая с греческого на латинский), «Физика» и другие физические работы запрещаются. Но тем не менее интерес к Аристотелю не исчезал. Поэтому 23 апреля 1231 г. папа Григорий IX создаёт комиссию по изучению наследия Аристотеля, которой поставлена задача очистить произведения Аристотеля от ошибочных положений и найти в них истинные.

Такая ситуация приводит к серьёзному философскому и богословскому кризису в западном мире. Ситуация во многом была обусловлена деятельностью магистра факультета искусств Парижского университета Сигера Брабантского (ок. 1240 – между 1281–1284 гг.). Сигер Брабантский был одним из наиболее последовательных и активных проповедников идей Ибн Рушда и Аристотеля, и основанная им школа получила название Латинского аверроизма.

Перу Сигера Брабантского принадлежат несколько работ, в числе которых «О вечности мира», «О необходимости и взаимосвязи причин», «Вопросы о разумной душе». Аверроизм Сигера Брабантского не понравился епископату католической Церкви, и в 1270 г. положения Сигера Брабантского осуждаются. Вначале епископ Этьен Тампье осудил 13 тезисов. Сигера уволили с философского факультета Парижского университета, и он основал параллельный факультет искусств, который также был популярным среди студентов. Потом осуждается гораздо более полный список в количестве 219 тезисов, правда, там были не только тезисы Сигера Брабантского, но и Аверроэса, Авиценны, а также Фомы Аквинского. Сигер Брабантский хочет найти правду у папы римского, едет в Рим, но при тайных обстоятельствах его убивают. Говорят, что убил его некий сумасшедший из папского окружения.

Кроме Сигера, к этому движению принадлежали такие философы, как Боэций Дакский, Жан Жанденский и др. Латинские аверроисты развивали многие положения, высказанные их арабским предшественником. Как видно из заглавия одной из работ Сигера Брабантского, они также утверждали вечность мира, и главное, что беспокоило латинских аверроистов, – это проблема соотношения философии и религии, разума и веры. Оказывается, с точки зрения аверроистов, что истины философии и истины религии необходимо противоречат друг другу. Это противоречие не говорит ещё о том, что одна из этих дисциплин должна уступить место другой. И философия приводит к истине, и христианство говорит об истине, и то, что эти истины различны, говорит о том, что истина существует в двух видах (так называемая концепция двух истин).

Известный католический философ и богослов Этьен Жильсон утверждает, что в чистом виде концепцию двух истин ни у одного из средневековых мыслителей найти нельзя, эта концепция есть некоторое упрощение и адаптация к нашему современному сознанию. По мнению Жильсона, Сигер может быть назван трагической фигурой. Дело в том, что философия в том виде, в котором Сигер почерпнул её у Аверроэса, т.е. аристотелевская философия, с логической убедительностью доказывает справедливость вполне определённых положений. А христианство с той же убедительностью доказывает истинность совершенно других положений. И как примирить одни положения с другими – Сигер не знал.

С одной стороны, разум говорит, что мир существует вечно, душа смертна, Бог мир не творит, а является просто первотолчком и т.д., а с другой – христианство учит нас верить в личное бессмертие, в сотворённость мира, в Бога-творца. Поэтому он понимает, что человек слаб и не может своими силами дойти до всей истины, и полагает, что принимать нужно обе истины, нравится это нам или не нравится.

Однако в XIII в. Церковь считала, что Сигер проповедует антихристианские положения, следующие из аристотелевской философии, – что мир вечен, душа человека есть форма тела и поэтому умирает со смертью тела. Так, о душе Сигер пишет в работе «Вопросы о разумной душе»: «Разумная душа всегда, пока существует, совпадает в своём бытии с актом тела… Из тех [действий], которые она совершает, находясь в теле, не очевидно, что она полностью отделима от тела, ибо, как уже известно, никакого действия она не может произвести, согласно своей природе, без тела и [чувственных] образов» (14, с. 247). Взгляды Сигера о Боге также являются скорее аристотелевскими, чем христианскими: Бог не есть творец мира, Он подчиняется необходимости разума, и поэтому у Него нет свободной воли, Он не знает ничего о мире, а познаёт лишь Себя, так что молитвы людей к Богу оказываются бессмысленными. Аверроисты отрицали и троичность Бога, и воплощение второй ипостаси Бога Слова, и искупление Иисусом Христом человеческих грехов. Поэтому и последовало осуждение учения Сигера. Среди 13 тезисов, осуждённых епископом Тампье, следующие положения:

– разум всех людей – один и тот же и един;

– неверно или не соответствует истине положение: единичный человек познаёт;

– воля человека желает или делает выбор на основе необходимости;

– всё, что происходит в этом мире, подчинено власти небесных тел;

– мир вечен;

– первого человека не было никогда;

– душа – форма человека, она гибнет, когда разрушается тело;

– душа, отделённая после смерти от тела, не страдает от плотского огня;

– свободная воля – потенция пассивная, а не активная, и потому по необходимости ею движет то, к чему можно стремиться;

– Бог не познаёт единичных вещей;

– Бог не познаёт того, что отлично от Него Самого;

– действия людей не направляются Божественным провидением;

– Бог не может дать бессмертие или нетленность преходящей и телесной вещи (см.: 15, с. 251).

По мысли латинских аверроистов, Бога нужно понимать как аристотелевский Ум, который может мыслить лишь самое достойное, т.е. Себя. Единичных чувственных предметов Бог не знает и не мыслит, поэтому бессмысленно богослужение и молитва, ведь Бог всё равно нас не слышит. Всё в мире подчинено причинно-следственным связям. Их можно видеть при помощи небесных светил, которые обладают огромным влиянием на весь мир. Человек бессмертен не как личность, а лишь как разум, который после смерти сливается с разумом Божественным.

Однако далеко не все относились к Сигеру негативно. Через несколько десятков лет Данте Алигьери в «Божественной комедии» описывает рай, где обитают католические святые, и помещает в него виднейших философов – Бонавентуру, Альберта Великого, Петра Ломбардского, Исидора Севильского и др. Среди них он вместе с Фомой Аквинским называет и его противника, Сигера Брабантского, упоминая, что это именно тот, «что читал в Соломенном проулке в оны лета и неугодным правдам поучал» (Бож. комедия. Рай, 10, 136–138).

Одним из первых, кто понял истинность многих научных и философских положений Аристотеля, был Альберт Великий (Альберт из Больштедта). Он родился в 1193 (по другим данным – в 1206) году и умер в 1280 году. Долгое время преподавал в Кельнском и Парижском университетах, был руководителем доминиканского ордена в Германии. Альберт Великий изучал теологические и метафизические работы Аристотеля и впервые ввёл в обиход и сами работы Аристотеля, и многие термины, которые впоследствии стали основными философскими терминами в западном мире.

Он написал множество работ, современное издание насчитывает около 38 томов, среди которых очень много естественнонаучных работ, во многом основывающихся на идеях Аристотеля. Благодаря тому, что Альберт Великий писал работы практически по всем областям знаний (по философии, естественным наукам, этике и др.), он получил прозвище «всеобъемлющего доктора» (doctor universalis). Альберт исходил из того, что между разумом и верой не может быть противоречия и поэтому нужно чётко разделять области познания веры и разума: «Когда между ними [философией и Откровением] нет согласия, то в том, что касается веры и нравственности, нужно больше верить Августину, чем философам. Но если бы речь зашла о медицине, я больше поверил бы Гиппократу и Галену; а если речь идет о физике, то я верю Аристотелю – ведь он лучше всех знал природу»⁴⁷. Отныне многие аристотелевские положения начали входить в католический обиход, в частности аристотелевский «перводвигатель» стали спокойно ассоциировать с Богом-Творцом. В 1901 г. Альберт Великий был канонизирован католической церковью.

Однако решающую роль в ассимиляции аристотелевских идей католической Церковью принадлежит другому доминиканскому монаху – Фоме Аквинскому (1225 или 1226 – 7 марта 1274). Родился он в Неаполитанском королевстве, в замке Роккасекка близ городка Аквино. Отец Фомы Аквинского был знатный феодал, рыцарь. С пяти лет Фома учится в бенедиктинском монастыре в Монте-Кассино до 14 лет. После этого некоторое время учится в Неаполе. У Фомы Аквинского растёт желание стать монахом доминиканского ордена. Родители препятствуют, поскольку ему предлагают должность аббата монастыря в Монте-Кассино, от которой он отказывается. Был даже серьёзный семейный скандал, Фому заключили на год под арест в домашнем замке. В конце концов Фома становится доминиканским монахом, и доминиканцы посылают его учиться в Парижский университет. В 1245 г. он едет в Париж, до 1248 г. учится в Парижском университете, слушает Альберта Великого. Альберт замечает талантливого ученика, направляет его в Кёльн, и там они вместе основывают центр по изучению теологии. Ещё четыре года Фома Аквинский учится в Кёльне у Альберта Великого, в 1252 г. едет в Париж, где преподаёт до 1259 г. Папа Урбан IV вызывает Фому Аквинского в Рим, там он живёт до 1268 г. и преподаёт в доминиканских школах Италии. В 1269 г. он опять отправляется в Париж. Поскольку в это время в Париже аверроисты во главе с Сигером Брабантским приобрели достаточно сильное влияние, то Фома Аквинский получает послушание от доминиканского ордена опровергнуть их и построить истинно католическое аристотелевское учение. В Париже Фома Аквинский живёт до 1272 г., после чего он опять возвращается в Неаполь. В 1274 г. Фома Аквинский отправляется на знаменитый униатский собор в Лионе, но по дороге умирает. В 1323 г. Фома Аквинский канонизирован. Прозвище Фомы Аквинского – «ангельский доктор» (doctor angelicus).

Фома Аквинский написал большое количество работ, трудолюбие его и плодовитость поражают. Среди его работ можно выделить комментарии к различным книгам Библии, к «Сентенциям» Петра Ломбардского, к книгам Боэция, «Божественным именам» Дионисия Ареопагита, «О причинах» Прокла и к работам Аристотеля. Вышла полемика в Парижском университете времён борьбы с аверроистами под названием «Спорные вопросы» и небольшие философские трактаты: «О существовании и сущности», «О вечности мира против ворчунов» (под ворчунами подразумеваются августинианцы), «О единстве разума против аверроистов». Заглавие отсылает нас к работе Альберта Великого «О единстве разума против Аверроэса».

Особо можно выделить две знаменитые работы Фомы Аквинского. Первая – «Сумма истины католической веры против язычников», или просто «Сумма против язычников». Три книги носят философский характер, поэтому работа часто называется «Сумма философии». Вторая фундаментальная работа – «Сумма теологии». Она написана Фомой в последние годы жизни и считается неоконченной. В этих работах Фома Аквинский продемонстрировал во всём блеске свой знаменитый схоластический метод.

Фома Аквинский, приступая к исследованию любой проблемы, начинает с того, что излагает все возможные точки зрения, в том числе и нелицеприятные для католической Церкви. В этом плане у него существует строгая схема: начинается как бы тезис: «Говорят, что...», и далее излагается точка зрения, неприемлемая для католической Церкви. Потом Фома Аквинский излагает существующее возражение: «Однако существует мнение, что...», и далее излагается известное возражение. После этого Фома Аквинский, суммируя приведённые возражения и добавляя к ним свои, излагает истинный взгляд по данному предмету.

Этот метод Фомы Аквинского надолго закрепится в западном схоластическом мире, его строгое отношение к мышлению перейдёт через схоластику и в философию нового времени. Отголоски этой философии мы увидим в философии и Декарта, и Спинозы, у которых ясность и точность будут считаться основными критериями истинности философии.

Основные проблемы для Фомы Аквинского, как он пишет об этом в самом начале «Суммы теологии», делились на три группы. В первую очередь это Бог, первый предмет философии, который составляет общую метафизику. Второе направление философии – это движения разумных сознаний к Богу, т.е. этическая философия. И третий раздел – это Христос как путь, ведущий нас к Богу, т.е. учение о спасении.

Философский аспект имеют первые два раздела, поэтому мы на них и остановимся. Вопрос об отношении богословия и вообще религии к философии как науке был для того времени наиболее острым. Фома считает, что философия есть служанка богословия и существуют она для того, чтобы помогать людям усваивать истины христианства. Богословие самодостаточно, но некоторые его истины могут быть усвоены человеком при помощи естественно-научного и философского знания. Поэтому богословие использует философию и науку, чтобы более доходчиво, наглядно, убедительно показать человеку истины христианского учения. Это – следствие того, что человек имеет несовершенный ум, который не может привести человека непосредственно к богопознанию.

Фома Аквинский разделяет богословие и науку по разным принципам. Теология черпает своё знание из откровения, а наука – из чувств и разума. Предмет у теологии и философии один, различны лишь методы познания. Науки бывают высшие и низшие. Высшая наука – та, которая черпает свои знания из некоторых общих принципов, а низшая основывается на высшей науке. Из наук естественных к высшим наукам относятся арифметика и геометрия, поскольку они основываются на некоторых очевидных аксиомах. Среди низших Фома отмечает, например, теорию перспективы, основанную на геометрии, и теорию музыки, основанную на арифметике. Такая же классификация приводится Фомой Аквинским и в отношении богопознании. Есть высшая наука, но этой наукой владеет лишь Бог. Только Бог знает Сам Себя полностью и совершенно. И есть наука низшая, основанная на божественном знании, эта наука – богословие. Богословие черпает свои положения из высшей науки, откровения, но поскольку человек не может своим умом постигнуть Бога, то основные принципы, которые берёт богословие, это принципы, которые сам Бог даёт нам в Своём откровении. Поэтому богословие основывается на божественном откровении, в первую очередь на Священном Писании.

Хотя предмет у наук и теологии один, но метод, которым изучается и исследуется этот предмет, разный. Теология и наука исследуют один и тот же предмет, но разными методами. Так же, как землю можно исследовать и астрономическими, и физическими методами. Однако если астроном исследует землю, используя метод математический, то физик использует метод чувственного познания. Но это не означает, что результаты, которые достигнут эти учёные, будут отличаться по своей истинности. Наоборот, они будут друг друга дополнять, и если между ними возникнет противоречие, то следует отдать предпочтение более высшей науке перед низшей.

То же самое можно видеть и в отношении истин, которые постигаются в богословии. Поскольку предмет богословия и философии один и тот же, лишь методы разные, то о предметах, с которыми имеет дело богословие, можно размышлять. То есть и философия и теология могут размышлять о Боге, используя разный метод. Богословие использует метод откровения, а философия – метод рационального познания, и философия благодаря своим методам может доказать истинность некоторых положений христианской религии. К таким истинам относится факт существования Бога, бессмертие души, сотворение мира, единство Бога, единичность Бога. Однако божественное знание и божественная природа настолько превышают человеческие способности, что и здесь существует предел. Так что философия не может доказать существование Пресвятой Троицы, воплощение Иисуса Христа, искупление Иисусом Христом человеческих грехов, грехопадение и многие другие догматы, которые познаются лишь верой.

Из этого не следует, что эти догматы противоразумны. Наоборот, поскольку многие положения христианства могут быть доказаны, а многие – не могут, то говорит это о том, что эти догматы не противоразумны, а сверхразумны. Они не противоречат разуму, а превосходят его. Поэтому наука не противоречит религии, а если и возникает кое-где противоречие некоторых научных положений христианским догматам, то, памятуя о том, что философия есть служанка богословия, мы должны отдавать предпочтение христианству перед наукой. Таким образом, наука не отвергается Фомой Аквинским. Наука приобретает подчинённую роль, причём эта роль такова, что теология всегда может контролировать истины, которые открываются наукой. Если эти истины противоречат христианским положениям, то Церковь должна поправить науку и указать ей на более истинную точку зрения.

Отличие философского метода от богословского состоит в том, что философ и богослов по-разному идут к предмету своего исследования. Если богослов принимает бытие Бога за очевидную данность и, исходя из этой очевидной данности, спускается к чувственному миру и объясняет все явления мира, то философ, наоборот, идёт не от более очевидного по сути, как богослов, а от более очевидного по познанию. Более очевидным по познанию является то, что окружает человека в этом мире. Поэтому философ идёт от факта существования чувственного мира и затем восходит далее и далее к вершине, к цели существования и познания, к Богу. Поэтому задача философа состоит в том, чтобы правильно показывать и доказывать существование Бога исходя из данных чувственного мира, т.е. философия является прежде всего естественной теологией.

Доказательства бытия Бога, таким образом, становятся одним из основных предметов философии. Фома Аквинский предлагает пять доказательств бытия Бога. Все эти доказательства носят характер рассуждений, восходящих от мира к Богу. Эти доказательства возможны, поскольку, как говорит Фома Аквинский, всё в мире связано причинно-следственной связью. Поэтому если мы видим лишь следствия, но не видим её причины, но знаем, что ничто не бывает без причины, то, видя следствие, мы можем заключить о существовании его причины и, познав следствие, можем познать некоторым образом причину.

Фома Аквинский отвергает онтологическое доказательство существования Бога по следующей причине: заключать от разума, от понятия к бытию, в принципе правомочно, однако мы не можем делать вывод о бытии Бога, потому что бытие Бога отличается от нашего бытия. Во-первых, бытие Бога превосходит наше бытие, а во-вторых, Бог обладает бесконечным количеством атрибутов. Поэтому для того, чтобы разум имел возможность прийти к бытию Бога, обладающего бесконечным количеством атрибутов, то разум должен быть также бесконечным. Человеческий разум, увы, не бесконечен, поэтому онтологическое доказательство бытия Бога доступно лишь для Самого Бога. Для человека это не доказательство.

Опровержение онтологического доказательства Фомой Аквинским сыграло и некоторую социальную роль. Дело в том, что в то время в западном католическом мире были весьма популярными различные еретические гностические учения, отрицавшие необходимость Церкви для спасения человека и познания Бога. И онтологическое доказательство, по мнению Фомы Аквинского, могло оттолкнуть человека от Церкви, показать ему, что возможно богопознание и богоуподобление через свою собственную душу, через своё познание.

Фома Аквинский предлагает пять других доказательств. Практически все они восходят к Аристотелю. Поскольку изложение их в «Сумме теологии» не занимает много места, приведу их так, как формулирует их сам Фома.

Первое доказательство бытия Бога – кинетическое: «Первый и наиболее очевидный путь – это доказательство от движения. Ведь несомненно, да и подтверждается показаниями чувств, что в этом мире иные вещи пребывают в движении. Но всё, что движется, приводится в движение чем-то другим; ибо ничто не движется, если только в возможности (потенциально) не устремлено к тому, к чему оно движется, движущее же может лишь постольку, поскольку оно существует в деятельности (актуально). Ведь двигать – значит приводить нечто от возможности к действительности. Но ничто не может быть приведено от возможности к действительности иначе, как через посредство того, что уже актуально. Так, горячее в действительности, каковым является огонь, приводит древесину, которая горяча лишь в возможности, в состояние актуально горячего, а это и есть её (древесины) изменение и движение. Однако невозможно, чтобы одна и та же вещь и в одном и том же отношении была одновременно и актуальной, и потенциальной; она может быть таковой только в различных отношениях. Ибо то, что горячо в действительности, не может быть в то же самое время и горячим в возможности, но лишь в возможности холодным. Поэтому невозможно, чтобы в одном и том же отношении и одним и тем же образом одна и та же вещь была одновременно и источником, и субъектом движения, т.е. самодвижущейся вещью. Следовательно, всё движущееся необходимо движется чем-то другим. И если движущий движется сам, то, значит, и его самого движет что-то другое, и это другое – таким же образом. Но этот [ряд] не может идти в бесконечность, ибо тогда не будет первого двигателя, и, следовательно, никаких двигателей вообще; ибо вторичные двигатели движут лишь постольку, поскольку движимы первым двигателем, подобно тому, как и посох движет постольку, поскольку движим рукой. Поэтому необходимо прийти [мыслью] к первому двигателю, который уже не движим ничем; и каждому ясно, что это – Бог» (16, с. 25).

Достаточно длинная и насыщенная аристотелевскими рассуждениями цитата, которую можно сформулировать более кратко. «Поскольку всё, что движется, приводится в движение чем-то ещё, то должен необходимо существовать некий перводвигатель». Но для этого сначала необходимо доказать первое положение, что всё, что движется, приводится в движение чем-то другим. Фома Аквинский доказывает это положение, используя аристотелевский принцип о невозможности быть и не быть одним и тем же, т.е. движущимся и приводящим в движение. А с другой стороны, необходимо доказать и существование перводвигателя, и это Фома Аквинский также доказывает. Доказывает тем, что необходимо некоторое движущее начало, само недвигающееся, как это говорит и Аристотель.

Свои следующие доказательства Фома излагает в «Сумме теологии» весьма кратко, гораздо подробнее останавливаясь на них в «Сумме против язычников» (см.: 17, с.73–91). Поэтому просто процитируем и остальные его рассуждения:

«Второй путь – [это путь, вытекающий] из природы действующей причины. В чувственном мире мы наблюдаем [определённый] порядок действующих причин. И нет (да и быть не может) такого случая, когда бы вещь была действующей причиной самой себя; ибо тогда она бы предшествовала самой себе, что невозможно. Также нельзя уводитъ действующие причины в бесконечность, ибо в упорядоченной последовательности действующих причин первая есть причина промежуточной, а промежуточная – причина последней, причём промежуточных причин может быть как несколько, так и только одна. Затем, устраняя причину, мы устраняем и следствие. Поэтому если бы в причинном [ряду] не было первой причины, то не было бы ни последней, ни какой-либо промежуточной причины. И если бы было возможно, чтобы [ряд] действующих причин уходил в бесконечность, то не было ни первой действующей причины, ни последнего следствия, ни каких бы то ни было промежуточных причин; всё это – очевидно ложное [предположение]. Поэтому необходимо прийти [мыслью] к первой действующей причине, каковую все называют Богом.

Третий путь исходит из [понятий] возможности и необходимости и пролегает следующим образом. В природе наблюдаются вещи, которые могут как быть, так и не быть; ведь мы находим их то возникающими, то уничтожающимися, откуда понятно, что им возможно как быть, так и не быть. Но таким вещам невозможно пребывать вечно, ибо то, что в возможности может не быть, когда-нибудь да не будет. Поэтому если бы всё могло бы не быть, то однажды [в мире] ничего бы не стало. Но если бы дело обстояло именно так, то и сейчас не было бы ничего, поскольку несуществующее приводится к бытию лишь благодаря уже существующему. Таким образом, если бы некогда не было ничего, то ничего не смогло бы и начать быть, а значит, даже сейчас не было бы ничего, что нелепо. Стало быть, не всё сущее только возможно, но должно быть также и нечто, чьё существование необходимо. Но всё необходимо-сущее либо необходимо через иное, либо нет. Однако невозможно, чтобы ряд причинно обусловливающих друг друга необходимых сущностей уходил в бесконечность, как это было уже доказано в связи с действующими причинами. Поэтому нельзя не принять бытия некоей сущности, необходимой через саму себя, а не через иное, и обусловливающей необходимость всего прочего, что необходимо. И это то, что все зовут Богом.

Четвёртый путь исходит из неравенства степеней [совершенства], обнаруживаемых в вещах. [В самом деле], мы видим, что есть вещи более, а есть и менее благие, истинные, достойные и т.п. Но «более» или «менее» говорится о вещах, в той или иной мере приближенных к [некоему своему] пределу; так, более горячей называют вещь, более приближенную к самому горячему. Поэтому [необходимо] есть нечто абсолютно истинное, наилучшее и достойнейшее и, следовательно, обладающее наипревосходнейшим бытием; ибо, как сказано во 11-й книге «Метафизики», что превосходнее по истине, превосходнее и по бытию. Но обладающее неким свойством в наибольшей мере есть причина этого свойства во всех; так, огонь – предел теплоты – причина горячего [в вещах]. Таким образом, [необходимо] должна быть некая сущность, являющаяся для всего сущего причиной его бытия, блага и прочих совершенств; и её-то мы и называем Богом.

Пятый путь идёт от порядка мира. Мы видим, что действия вещей, лишённых разума, например природных тел, таковы, что устремлены к некоей цели и всегда или почти всегда ведут [к ней] наилучшим образом. Отсюда ясно, что их целеустремлённость не случайна, а направляема сознательной волей. Но так как сами они лишены разума и не могут [сознательно] стремиться к цели, их направляет нечто разумное и сознающее, так и стрела направляется лучником в цель. Следовательно, есть некая разумная сущность, направляющая все природные вещи к их цели; эту-то сущность мы и называем Богом» (16, с. 26–27).

Видно, что Фома Аквинский цитирует Аристотеля не просто как одного из философов, а как наивысший авторитет, чтобы подкрепить свою аргументацию. Такое отношение к Аристотелю удивительно, если вспомнить, что в это время аристотелевская философия считалась противоречащей христианству. И вот Фома Аквинский уже часто пишет не «Аристотель», а «Философ». Удивительна та смелость, даже дерзость, с которой он использует аристотелевские положения. Ведь в число тезисов, в которых осуждались положения Сигера Брабантского, были помещены и некоторые положения Фомы Аквинского, однако Фома не изменил своего мнения, будучи полностью уверенным в том, что разум (т.е. аристотелевская философия) не может противоречить христианству.

О Боге Фома Аквинский говорит во многом то же самое, что и предшествующие отцы Церкви. Так, в частности, Фома повторяет «Ареопагитики», что сущность Бога скрыта, о Нём невозможно ничего знать, поэтому лучше о Боге говорят отрицательные определения. Но мы можем знать кое-что о Боге благодаря усилению до бесконечности некоторых положительных Его атрибутов.

В отношении положительного знания о Боге Фома Аквинский говорит, что поскольку Бог вечен, то Он недвижим; поскольку в Боге нет никакой пассивной потенциальности, Бог есть чистая актуальность, чистое действие, следовательно, Бог никогда не преходит, Он нетленен. Поскольку Бог прост и един, следовательно, Он не имеет никакой сложности, следовательно, Он не есть тело. Таким образом, свою метафизику Фома Аквинский почти целиком заимствует у Аристотеля. Однако это заимствование не означает полного совпадения взглядов Фомы и Аристотеля. Ибо если главной целью Аристотеля было научное познание мира, то главной целью Фомы Аквинского является познание Бога.

Фома Аквинский согласен с Аристотелем и Платоном, что человеку доступно познание лишь общих сущностей. Единичное, индивидуальное бытие, конкретный предмет познанию недоступен. Платон в учении об идеях и Аристотель в учении о формах утверждали, что познанию доступно лишь общее. Об индивидуальном предмете можно иметь лишь мнение, а не истинное знание. С этим согласен и Фома Аквинский, утверждавший, что то общее, о котором существует у нас знание, проявляется в конкретных индивидуальных вещах в виде их сущности, эссенции. Сущность есть у всего, у каждого индивидуального предмета, у каждой экзистенции. Сущность вещи, essentia, по Фоме Аквинскому, так же, как по Аристотелю, есть то, что выражено в её определении. Поэтому, давая определение вещи, мы познаём её сущность, но сущность ещё не означает существование вещи. Сущность и существование совпадают лишь в Боге, только Бог является таким существом, в котором из сущности вытекает существование. Это совпадение достигается в Боге потому, что Бог прост. Чувственный же мир непрост, и поэтому сущность отличается от существования. В силу этого необходима причастность вещей некоторой сущности. Следовательно, сама сложность нашего мира говорит о том, что должна существовать некоторая простая сущность, которая и обеспечивает существование нашего мира.

Поскольку Бог прост и есть своя собственная сущность, то Его нельзя определить. Таким образом, Фома Аквинский как бы подводит логическое основание под отрицательную, апофатическую теологию. Сущность вещи, которую мы познаём в определении, конкретизируется и познаётся нами в форме. Форма выражает познаваемость вещи, её общее содержание, родовую сущность, а индивидуальность конкретному предмету придаёт материальное начало. Поэтому единичная вещь есть всегда единство формы и материи. При этом действующим началом является форма, а материя абсолютно пассивна.

У Аристотеля приблизительно так же взаимодействуют форма и материя. Однако Аристотель представляется в этом случае менее последовательным, чем Фома Аквинский, ибо, утверждая, что материя является пассивным началом, Аристотель утверждает вечность первоматерии. Фома поправляет Аристотеля и говорит, что если материя пассивна, то она не может обладать самостоятельным бытием. Бытие у материи должно быть также приходящим, т.е. материя должна быть сотворена Богом.

Бог творит и материю и форму. Формы бывают материальными, соединёнными с конкретными вещами, и нематериальными, бестелесными. Не обошёл Фома Аквинский и знаменитую проблему универсалий. Как и во многих положениях, он старался положить конец бесконечным спорам. В вопросе об универсалиях Фома Аквинский высказывался так же, как Ибн Сина. Существуют три рода универсалий. Во-первых, универсалии существуют в самих вещах (in rebus). Эти универсалии, существующие в вещах, и составляют сущность этих вещей. Это есть непосредственная универсалия. Универсалии существуют и в человеческом уме, который путём абстрагирования извлекает при помощи активного ума универсалии из конкретных вещей, так что универсалии существуют и после вещей, post res. Эти универсалии Фома называет «мысленные универсалии». Но, кроме того, универсалии существуют и в Божественном уме, до вещей, ante res. Эти универсалии и есть идеи, или первоначальные формы, содержащиеся в Божественном уме, и лишь Бог является первопричиной всего сущего, только Он мыслит в Себе образцы всех вещей. Таким образом, Фома Аквинский примиряет позиции и крайних и умеренных реалистов, и номиналистов, утверждая, что правы все и что универсалии существуют и в Божественном уме, до вещей, и в самих вещах, и после вещей, т.е. в человеческом уме.

В то время благодаря усилиям латинских аверроистов широко обсуждалась проблема о том, познаёт ли Бог материальный мир. Понятно, что эта проблема имеет не только философские, но и важные религиозные следствия. Ведь если Бог не познаёт наш мир, не познаёт индивидуальные предметы, то Он не знает и каждого конкретного человека, поэтому бессмысленны и действия человека, и молитва, и само существование Церкви в этом мире.

Фома Аквинский рассматривает, как всегда, доводы аверроистов, что Бог не познаёт мир. Во-первых, утверждают аверроисты, единичное – материально, а материальное не может быть познано ничем нематериальным, ведь подобное познаётся подобным. Далее, единичные вещи не вечны, они существуют не всегда, поэтому их не может познать вечное существо. Следующий аргумент аверроистов: единичные вещи случайны, поэтому познание их возможно лишь тогда, когда они существуют, а когда они не существуют, знание о них невозможно. Некоторые вещи существуют потому, что они созданы конкретным человеком, поэтому как может знать Бог то, что известно лишь этому человеку? Число вещей бесконечно, а бесконечное – непознаваемо (аристотелевский аргумент). Конкретные вещи слишком ничтожны и не заслуживают внимания Бога. Некоторые предметы заключают в себе зло, а Бог не может познавать то, чего в Нём нет.

Фома подробно останавливается на этих аргументах и утверждает, что Бог познаёт единичные материальные вещи в качестве причины этих вещей, поэтому, будучи нематериальным, познаёт материальное. Вечное существо может познать невечные предметы, как ремесленник. Бог познаёт невечные предметы, как творец, который творит из вечности нечто невечное. Бог существует вне времени и поэтому видит каждую вещь, как если бы она существовала всегда. Бог знает волю каждого человека, поэтому Ему известны все предметы, созданные любым человеком. Бог может познать бесконечное, Божественный разум отличается от человеческого. В мире нет ничего всецело ничтожного, потому что всё создано Богом, и поэтому всё в некоторой степени несёт в себе идею благости. И если что-то включает в себя зло, то это зло существует лишь потому, что существует добро. Поэтому познание зла предполагает познание добра, поэтому и зло также известно Богу.

Фома Аквинский, конечно же, разделяет августинианское и общехристианское учение о том, что всё в мире совершается по Божественному промыслу. Единственное, что Фома не разделяет в учении Августина, это то, что Бог всё совершает своей собственной волей. Многие события совершаются не непосредственно Божественным вмешательством, а посредством или других воль, т.е. человеческих, или посредством некоторых других естественных причин. По Своей благости Бог даёт вещественным формам возможность самостоятельного действия, которое тем не менее восходит к божественному всемогуществу.

Фома Аквинский применяет учение Аристотеля о четырёх причинах, но вносит в него существенные коррективы. Говоря о материальной причине, Фома не согласен с положением Аристотеля о вечности первоматерии. По Аристотелю, первоматерия абсолютно пассивна, является чистой возможностью, не имеет в себе никакого формального начала и потому никакой способности к действию. Фома Аквинский видит противоречие в том, что первоматерия, с одной стороны, абсолютно пассивна и является абсолютной возможностью, а с другой – что она существует вечно. По Фоме, невозможно представить себе, чтобы абсолютно пассивная первоматерия существовала вечно, ибо существовать вечно – это значит существовать самостоятельно, что подразумевает некоторую способность к действию. Если первоматерия абсолютно пассивна, то она не имеет в себе способности к существованию, а значит должна получить её не от себя, а от чистой действительности, каковой является Бог. Поэтому первоматерия должна быть сотворена Богом.

Творя материю, Бог творит её всю сразу Своей доброй волей, а не вследствие Своей природы (возражение против учения об эманации, которая предполагает, что природа Бога такова, что Он не может не творить), однако воля Бога, по Фоме, не противоречит разуму Бога. Бог един, Он прост, и поэтому воля и разум Бога есть, собственно, одно и то же. Творя материю, Бог не может творить её в противоречии с некоторыми разумными установками. В частности, творя мир, Бог не может нарушить закон непротиворечия, как не может превратить человека в осла, потому что это противоречит собственным замыслам Бога.

Развивая эту мысль, Фома говорит, что Бог не может сделать многое, ибо в таком случае воля Бога вступала бы в противоречие с Его разумом. Бог не может, говорит Фома, изменить сумму углов треугольника, сделать бывшее небывшим, изменить Себя, уничтожить Себя, лишить человека души, сотворить другого Бога, впасть в грех и т.д.

Бог не только творит мир, но и всегда управляет им. Всё в мире подчинено Божественному промыслу. Фома Аквинский не деист, каковыми будут многие учёные и философы XVII в., к чему склонялся и Аристотель, говоря о том, что Бог сообщает миру первотолчок, а далее в дела мира не вмешивается. Эту же деистскую концепцию исповедовали и латинские аверроисты. Однако Фома возражает и Августину, который утверждал, что Бог непосредственно управляет всем миром и всеми событиями в нём. По Фоме, существует иерархия причин, и в конце концов всё сводится к высшей Божественной причине. Существуют естественные причины, и Бог действует через них. Но есть в каждом человеке и свободная причинность, и Бог может управлять миром посредством воздействия на человеческую волю, но это воздействие не противоречит свободе человека, так же как и воздействие Бога на тела не противоречит тому, что эти тела имеют и свою собственную способность к действию. Поэтому Бог творит мир и управляет миром посредством Им же созданных законов, которые являются содержимым Божественной мысли, содержатся в уме Бога.

Фома Аквинский понимает мир во многом так же, как и Аристотель, считая, что наш мир единственный, ограничен в пространстве, а не бесконечен, не однороден в пространстве, а имеет строгую иерархию. Мир иерархизирован и с точки зрения пространства, и с точки зрения бытия – от абсолютно действительного бытия Бога до материи как чистой возможности. Эта абсолютная иерархизированность мира предполагает и наличие в мире некоторого несовершенства. Именно это несовершенство по сравнению с Богом и кажется людям злом. Однако зло есть лишь видимость, которую мы постигаем по сравнению с добром. Зло существует в добре, поскольку всё существует в Боге, а Бог есть высшее благо, поэтому и зло существует в добре; и в той мере, в какой оно существует, зло также есть благо. Абсолютного зла – зла как носителя самого себя, как некоей субстанции – не существует, ибо таковое зло разрушило бы само себя.

Серьёзную проблему для христианского богословия во все века представляла проблема человека. Августин, ассимилировав платоновскую философию в христианство, считал, что сущность человека есть его душа. Однако христианство никогда не рассматривало человека именно в платоновской традиции – что тело есть оковы, могила души. Для христианина тело так же ценно, как и душа, и человек должен прославлять Бога и в теле, и в душе. Для каждого христианина несомненно, что в день Страшного суда воскреснет каждый человек в его целостности – не только душа, но и тело.

Такая уверенность не совмещается с платоновско-августиновским учением о душе как сущности человека. Поэтому Фома Аквинский вновь обращается к учению Аристотеля, которое, по мнению Фомы, гораздо более соответствует христианскому учению, чем платоновское, ибо, по Аристотелю, сущность человека – душа, понимаемая как энтелехия тела (т.е. активное начало, превращающее возможность в действительность), поэтому душа неотделима от тела. Душа есть форма тела, т.е. его энтелехия – завершённость, актуальность. Человек, по Аристотелю, един, поэтому тело и душа не являются различными субстанциями.

На таком пути, однако, Фому Аквинского ожидает другая трудность, ибо кроме веры в воскресение во плоти каждым христианином движет и вера в бессмертие его души. Как соединить эти две концепции, казалось бы, несоединимые: веру в воскресение из мёртвых и веру в бессмертие души?

Ещё Альберт Великий обратил внимание на сложность этой проблемы. Он указывал, что душу можно рассматривать как бы двояко: как душу в себе (по Платону), а в отношении к телу – как форму. Понятно, что это решение чисто эклектическое и не соединяет платоновскую и аристотелевскую концепции гармонично.

Фома Аквинский всё-таки более склонен к аристотелевской концепции: душа – это форма тела, обладающая жизненным потенциалом, но форма бессмертная. Он вносит существенную поправку к Аристотелю, потому что у Стагирита форма не может существовать вне тела, она может лишь мыслиться отдельно от тела. По Аквинскому, душа – это форма, обладающая субстанциальностью. Явный сдвиг в отношении к платонизму: Фома соглашается с Платоном в том, что своей субстанциальностью человек обязан не чему иному, как душе. Однако душа, будучи субстанцией, обладает своей энтелехией, действительностью только в единстве с телом. Поэтому субстанциально душа не существует без тела, и полной субстанцией является только целостный человек. Душа же без тела, указывает Фома, есть неполная субстанция. Тело – это не оковы души, не могила её, а необходимое её дополнение. Природа души такова, что она требует себе тело, чтобы им управлять. Душа есть форма тела, поэтому она актуализирует это тело, сообщает единство человеку и пребывает во всём теле целиком; нельзя сказать, что душа находится в каком-то одном органе.

Душа требует себе тело, поскольку душа – это жизненное начало. Не зря под живым существом всегда понимают существо одушевлённое. Быть одушевлённым и быть живым, утверждает Фома, это одно и то же. Душа есть жизненное начало, она не может существовать без того, чтобы вносить жизнь в косную материю, поэтому душа не может существовать без тела.

Главное проявление жизни – это движение и познание. Душа одушевляет тело и поэтому не является телом, она есть энтелехия (завершённость) тела. Душа не вечна. Бог творит душу для каждого конкретного человека. Душа творится Богом для конкретного тела и всегда соразмерна ему, т.е. душа есть энтелехия именно данного тела. Поэтому душа не утрачивает своей индивидуальности и после смерти тела, она остаётся индивидуальностью, приспособленной для конкретного тела. Душа может существовать отдельно, но это существование является ущербным, неполным, ибо душа без тела есть неполная субстанция. Душа без тела живёт неполной жизнью в ожидании Страшного суда и всеобщего воскресения из мёртвых, когда душа, предназначенная для конкретного тела, вновь обретёт это тело и человек вновь станет целокупной субстанцией.

В учении о человеке Фома Аквинский согласен с аристотелевским положением, что душа есть совокупность растительной, животной и разумной частей; он называет их вегетативной, чувственной и умопостигающей. В отличие от Аристотеля, Фома не видит различия между этими частями, или потенциями души, ибо душа есть субстанциальная форма тела (т.е. она даёт бытие, единство телу), а потому, будучи определённым началом, не может иметь в себе несколько начал. Таким образом, согласно Фоме, у человека не три различных души, а одна, простая и субстанциальная душа. Отличие человека от животных в том, что его душа может выполнять все три функции: питательную и роста (ветегативную) и сообщать человеку страсти и ощущения (через чувственную душу), и обеспечивать рациональное, разумное познание. В этом учении Фома разделяет точку зрения свв. Григория Нисского и Максима Исповедника, также утверждавших единство человеческой души в её трёх силах⁴⁸.

Среди способностей души Фома Аквинский различает две группы: есть такие, которые совершаются без тела (мышление и воля), а есть те, которые совершаются только посредством тела (ощущения, рост, питание). Первые (мышление и воля) сохраняются и после выхода души из тела, вторые (способности растительной и животной души) остаются в душе только виртуально, т.е. потенциально, как некая возможность для дальнейшего соединения души с телом после воскресения.

Теория познания Фомы Аквинского также во многом построена на теории познания Аристотеля. Поскольку душа есть форма тела, а познаёт человек не индивидуальное, а общее, т.е. форму тела, то и душа может иметь знание о вещах. Если бы в материальных вещах не было никакой формы и они были бы полностью материальными, то не было бы и никакого познания, т.к. подобное познаётся подобным. Нематериальная душа может познавать только нематериальное, т.е. форму тела.

Познание всегда начинается с чувственного созерцания. Мы помним, как активно Платон аргументировал против сенсуалистической теории познания, утверждая, что она уводит к материализму и релятивизму софистов от познания истины. Фома не согласен с Платоном и считает, что чувства действительно играют активную роль в познании. Однако чувства познают лишь единичное и потому не дают того истинного знания, которое достигается умом. Ум, не будучи актом какого-то телесного органа, познаёт не индивидуальное, не единичное, а сущностное начало вещей. Знание о сущности возникает в результате абстрагирования от индивидуальных особенностей предмета, выделения общего свойства.

Органы чувств Фома рассматривает не как нечто однородное. Они отличаются по степени истинности. Ниже всего стоит осязание, далее идут вкус, обоняние, а выше всего слух и особенно зрение, дающее наиболее совершенное чувственное познание. После того как человек при помощи чувств получает знание о конкретных вещах, в органах чувств возникают единичные образы. Чувственный образ направляется в сферу действия внутренних чувств (это положение также заимствовано Фомой у Аристотеля). В первую очередь речь идёт об общем чувстве, которое соединяет данные от различных органов чувств и даёт человеку целостное видение предмета. Затем эта синтезированная картина предмета, чувственный образ помещается в памяти, и путём обработки памятью, воображением и разумом происходит полная дематериализация чувственного образа – возникает умопостигаемый образ, который становится объектом для разума.

Фома Аквинский различает пассивный и активный разумы. Пассивный, или возможностный, разум называется так потому, что включает в себя возможность перехода от незнания к знанию. В нашем разуме имеется возможность обладать истиной. Пассивный разум получает знание от органов чувств, а активный разум обрабатывает эти данные, соединяя их, производя дальнейшую дематериализацию, образуя понятия – те самые универсалии, которые существуют после вещей. Соединяя понятия, человек образует суждения; связывая суждения, человек образует умозаключения и достигает истины.

Таким образом, познание начинается с чувств. Понятно, что в конце концов знание имеет нематериальную природу, ведь это есть знание о тех универсалиях, которые заключены в вещах, но тем не менее человек познаёт только материальное и лишь посредством органов чувств. Поэтому человеческое знание несовершенно (ибо материя, будучи принципом индивидуации, всегда мешает человеку познавать общее), в отличие от того знания, которые имеют ангелы, ведь они познают сущность без материи и схватывают общие, сущностные черты непосредственно и сразу. Бога же человек тем более не может познавать непосредственно; Бог для человека познаваем только через Его творения, через материальный мир. Это ещё раз доказывает необходимость доказательств бытия Бога космологического, а не онтологического характера.

Активный разум, при помощи которого человек обрабатывает умопостигаемые образы, существующие в его душе, есть Божественный свет. Он включает в себя некоторые доопытные, априорные принципы. Благодаря этим принципам человек может познать свою собственную душу.

Фома Аквинский классифицирует все существа на обладающие интеллектом и не обладающие таковым. Существа, которые не обладают интеллектом, всегда реализуют некоторую цель, поставленную перед ними кем-то другим, в конце концов цель, поставленную Богом. Существа же, имеющие интеллект, всегда реализуют цель, свободно поставленную ими самими.

Все существа реализуют цели – отличие лишь в том, кем эта цель поставлена. А поскольку каждая цель предполагает следующую цель, то Фома демонстрирует ещё раз телеологическое доказательство бытия Бога, потому что не существует каких-нибудь абстрактных, отвлечённых целей: цель всегда предполагает другую цель и т.д. до высшей цели. Поскольку человек стремится к цели как к некоторому благу, то высшая цель есть высшее благо, поэтому мораль (т.е. следование человека к каким-нибудь целям) есть просто частный случай управления Богом нашим миром.

Главный вопрос этики Фомы сводится к вопросу о том, как разумное и свободное творение может двигаться к Богу. То, что весь мир управляется Богом и всё существует благодаря Богу, – это очевидно, и задача человека – двигаться в обратном направлении, к своему Творцу.

Человек в жизни совершает различные действия, но не все эти действия являются собственно человеческими. Многие его действия могут быть названы действиями человека как животного: таковы многие страсти. Собственно человеческими являются лишь действия свободные, разумные. «Свободное» и «разумное» для Фомы Аквинского понятия синонимичные, ибо свободным существом может быть лишь разумное существо. Это положение встречается и у отцов Церкви, например у преп. Иоанна Дамаскина. Разумность воли состоит в том, что воля может ставить перед собой некоторые цели. Поэтому мораль для Фомы Аквинского состоит в анализе того, какие цели ставит перед собой человек. Действие морально, если оно свободно; если действие не свободно, а вынужденно, то оно не может считаться моральным; тем более, если действие не просто свободно, а свободно в своём целеполагании, если человек свободно ставит перед собой какую-нибудь разумную цель. Вся мораль проистекает от высшей цели.

Всякая вещь, и человек в том числе, стремится к благу. Та степень совершенства, которая доступна каждой вещи, есть поэтому мера её подобия Богу. Все существа, таким образом, стремятся к Богу. Поскольку бытие есть также характеристика совершенства, то все существа стремятся к сохранению своего существования. Низшие существа (животные) стремятся к сохранению самих себя, высшие – к сохранению своего вида и рода; Бог как наиболее совершенное существо стремится к сохранению всего. Однако человек отличается от других существ не только тем, что стремится сохранить своё бытие и уподобиться Богу, но и тем, что может наслаждаться Богом. Поэтому Фома ставит вопрос о том, какова природа этого блага, к которому стремится человек.

Фома предлагает три возможных решения: это благо находится или вне человека, или в самом человеке, или где-то ещё. Благо не может находиться вне человека, ибо все возможные блага не отвечают критериям, которые предлагает Фома Аквинский. Так, ни богатство, ни почести, ни слава, ни власть не есть собственно блаженство, но лишь способствуют его достижению. Но не может ли благо быть внутри самого человека? Нет, внутри человека благо не может быть, потому что благо души не является верховным благом для человека, ибо человеческая душа всегда направлена к какой-либо цели, находящейся вне души. Но поскольку эта цель не может находиться вне человека, то остается третий вариант – высшее благо может находиться только выше человека. Это высшее благо, высшая цель человека, таким образом, есть всеобщее благо – Бог.

Как достигнуть высшего блага?

Человек, как известно, имеет всего три способности: чувства, знания и волю. Чувства не могут способствовать достижению блага; воля может лишь испытывать блаженство. Поэтому высшее блаженство достигается только посредством интеллектуальной способности, точнее не просто интеллектуальной, а созерцательной, т.е. посредством теоретического разума (вновь вспоминаются аристотелевские категории созерцательного и практического разума). Поэтому к Богу человек может стремиться только своим интеллектуальным началом, своим разумом. Но разум конечен, несовершенен и ограничен и поэтому не может сам познать Бога. Стремиться к Богу и в конце концов познать Бога человек может только при помощи Самого Бога. Разум должен быть освящён Божественным вмешательством, человек должен получить благодать от Бога, чтобы познать Его. Именно такова жизнь святых, жизнь подвижников, именно такова конечная цель человека. Поэтому и составляет неразрывное единство мораль в этой жизни как единство всех способностей человека и высшее блаженство в жизни загробной. Поэтому и достигается такая непрерывность между нравственной жизнью на земле и блаженством человека в Царствии Небесном.

Нравственным может быть лишь существо свободное. Существо, не имеющее свободы, не может считаться нравственным, потому что от такого существа нельзя требовать ответственности за его поступки. А поскольку цели может ставить только разумное существо, то свобода может быть лишь у разумного существа, ибо свободным может быть лишь тот, кто имеет знания о своей цели. Здесь Фома Аквинский опирается на положения, высказанные не только Аристотелем, но и повторённые впоследствии Иоанном Дамаскиным и Григорием Нисским.

Человек свободен настолько, что насилия над его свободой не может совершить никто – даже Бог. Бог может изменить характер действия человека, но не может отменить саму свободу человека, ибо, отменяя свободу человека, Бог изменяет его природу и человек перестаёт быть человеком.

Может ли человек сам отменить свою собственную свободу? Фома Аквинский строго придерживается сократовского принципа связи нравственности и знания, поэтому для него важно исследовать, может ли незнание каким-то образом воздействовать на свободу человека, а через неё и на его нравственность.

Незнание, по Фоме, может находиться в трояком отношении к его свободному действию: оно может сопутствовать воле, поступку, может следовать за поступком, а может и предшествовать поступку. То есть человек может совершать какой-то поступок и одновременно не знать о том, что он делает. Скажем, человек, как пишет Фома, может целиться в оленя, но убить вместо него кого угодно и не знать об этом (поступок сопутствует незнанию). Поступок может следовать за незнанием: человек делает нечто по абсолютному неведению не только в момент поступка, но и до совершения его. Бывает и так, что человек знает, что он делал, но пытается оправдать свой грех тем, что якобы не знал того, что будет делать.

В первых двух случаях свободы нет, а в третьем случае свобода сохраняется, поэтому сохраняется и ответственность.

Человек всегда стремится к благу. Для Фомы Аквинского это определение, ибо стремиться можно только к благу; благо есть то, чего желают, и желают всегда лишь того, что есть благо. Желать чего-нибудь значит желать блага. Поэтому нет никакого отдельного источника блага, благо есть лишь некоторый аспект бытия, ибо желают только того, что существует. Поэтому благо и бытие тождественны, а поскольку абсолютным бытием обладает лишь Бог, поэтому и абсолютным благом является лишь Он.

В своих поступках человек всегда стремится к благу, поэтому он всегда стремится уподобиться Богу. То есть всякое действие благо лишь постольку, поскольку оно стремится к Богу и поскольку в нём есть бытие. Бытие в мире есть присутствие в мире формы (ассимиляция Аристотеля Фомой Аквинским). Поэтому действие человека тем более благо, чем более оно соответствует форме человека – той форме, которая задана ему Богом. Форма же есть то, что можно постичь разумом, поэтому и каждый поступок является благим настолько, насколько он является разумным. Для Фомы Аквинского выстраивается ещё одна цепочка тождеств: обладать бытием – быть разумным – быть моральным. То есть Фома сознательно и долго доказывает справедливость сократовского положения о том, что нравственным является только разумный поступок. Поэтому каждое действие является благим тогда, когда соответствует Божественной воле.

Кроме разумных действий, у человека есть и действия, которые объединяют его с животным – страсти. Страсть – это не активное, а пассивное состояние души. Душа испытывает страсти вследствие того, что соединена с телом. Душе самой по себе это состояние чуждо, но для души, соединённой с телом, это состояние вполне естественно.

Испытывать страсть – значит нечто получать. Испытывать страсть может лишь существо, которое чего-то не имеет. Поскольку Бог есть абсолютное бытие, чистая действительность, чистый акт, Он ни в чём не нуждается, поэтому в Боге нет и страстей. Во всём остальном бытии есть некоторая потенциальность, а следовательно, и возможность для страстей.

Место пребывания страстей в человеческой душе – это пассивная часть души, способность желания (т.е., по Аристотелю, животная часть души).

Фома Аквинский предлагает развёрнутую классификацию страстей, основанную на классификации человеческих желаний. Все желания могут быть разделены на две большие группы: первые желания основаны на движении к обладанию желаемым предметом или, наоборот, на стремлении удалиться от него (эти желания Фома Аквинский называет вожделительными, как и соответствующие страсти). Есть желания, основанные на сопротивлении опасному предмету, или, наоборот, на преодолении трудностей для обладания этим опасным предметом (эти страсти и желания Фома называет страстями пылкости). То есть страсти делятся на две группы: страсти вожделения и страсти пылкости. Есть и другая классификация: страсти по отношению к добру и злу.

Все страсти, по Фоме, сводятся к следующему: страсти вожделения – это любовь, желание и радость (страсти по отношению к добру) и противоположные им ненависть, отвращение и печаль (страсти по отношению ко злу). Страсти пылкости – это пять страстей: с одной стороны, надежда и отчаяние (по отношению к добру), с другой противоположные им страх и отвага (по отношению ко злу). Отдельная, не имеющая противоположности страсть пылкости – это гнев.

Фома достаточно подробно останавливается на анализе страстей ещё и для того, чтобы исследовать, насколько нравственным является каждый поступок человека. Отдельным вопросом для Фомы является вопрос о том, является ли страсть моральной.

Страсти в большинстве своём относятся к неразумным действиям, следовательно, они находятся вне морали, ибо они не свободны. Однако страсть может стать причиной греха, когда человек сознательно выберет некое греховное деяние. Такой сознательный выбор греха Фома именует пороком. Но в целом воля выбирает зло лишь тогда, когда зло кажется ему добром: этот сократовский принцип Фома исповедует неизменно. Поэтому в конце концов причиной греха всегда является ошибка разума, которая возникает как раз вследствие страсти. Поэтому анализ страстей для Фомы является необычайно важным, чтобы помочь разуму избежать ошибок в своём действии и правильно оценивать поступки, ставить цели и найти правильный путь к спасению своей собственной души.

Правильно судить разуму страсти мешают по трём причинам: или рассеянности, или настойчивости страсти, или из-за телесных изменений. Если страсть приводит к телесным изменениям, в результате чего человек не может делать некоторые произвольные действия и действия его становятся непроизвольными (как, например, в результате болезни человек теряет рассудок и совершает греховные с точки зрения здравого смысла действия), то они не могут считаться грехом, ибо человек в данном случае не свободен.

Есть и другая страсть – та, к которой человек стремится добровольно. Как указывает Фома, пьянство есть грех, ибо человек избрал этот порок добровольно. Этот грех воли, т.е. сознательный выбор греха, является самым страшным грехом человека.

Способствовать нравственному состоянию человека, по Фоме, должно государство. Фома исследует различные концепции государства, насчитывая шесть форм (как и Аристотель) – три правильных и три неправильных. Первые – это монархия, аристократия и демократия, а неправильные – это тирания, олигархия (власть немногих) и охлократия (власть толпы), или демагогия, как называет её Фома Аквинский, противостоящая демократии (демократию Аристотель называет ещё политией). Наиболее правильным типом государства Фома считает монархию, поскольку она соответствует тому, что есть в природе. У человека есть одна душа, и он управляется этой душой; миром правит один Бог, поэтому и государством должен править один правитель.

Поскольку монархом христианского государства может быть лишь Сам Бог, т.е. наш Господь Иисус Христос, Который приводит людей к небесной славе, делая их Божьими детьми, поэтому и истинной властью в государстве должен обладать не простой светский царь, а царь, имеющий священнический сан, т.е. папа римский. Для Фомы Аквинского идеальным государством является католическая форма теократии (власть Церкви), когда во главе государства стоит папа римский – верховный первосвященник, выполняющий волю Царя Небесного.

Адаптация Аристотеля к христианству проходила в основном в доминиканском ордене, и главную роль в этом сыграл один из наиболее выдающихся доминиканских монахов – Фома Аквинский. Однако и монахи францисканского ордена – другого мощного ордена католической Церкви Западной Европы, в каком-то смысле конкурирующего с доминиканцами, также искали новые способы изложения христианского учения в новых условиях после аверроистского кризиса, когда пробуждался интерес к научному знанию, к рациональному постижению мира.

Мы рассмотрим учения четырёх основных представителей францисканского ордена: Бонавентуры, Роджера Бэкона, Иоанна Дунса Скота и Уильяма Оккама.

Бонавентура – современник Сигера Брабантского и Фомы Аквинского. Родился в Италии в 1217 (или 1221) г., при рождении ему было дано имя Джованни Фиданца. Когда Джованни был ещё ребёнком, он очень сильно заболел, и все были уверены, что болезнь смертельна. И только мать Джованни, страстная почитательница Франциска Ассизского, молила дни и ночи святого Франциска, чтобы он даровал жизнь её больному сыну. Чудо свершилось, Джованни выздоровел, и после этого его стали звать Франциск Ассизский Бонавентура. «Бонавентура» в переводе с латинского «благое пришествие», т.е. «благое пришествие Франциска Ассизского». Впоследствии его стали звать просто Бонавентура.

Бонавентура получает первоначальное образование во францисканском монастыре. В 1236 году едет учиться в Париж, на факультет искусств. В 1243 г. становится монахом францисканского ордена, в 1248 г. получает степень бакалавра и начинает преподавать сам в Парижском университете. Вначале преподает Библию, потом – «Сентенции» Петра Ломбардского (знаменитый учебник по догматическому богословию, написанный под большим влиянием «Точного изложения православной веры» преп. Иоанна Дамаскина). В 1257 г. Бонавентуру избирают генералом францисканского ордена. Влияние Бонавентуры всё более и более растёт, он становится кардиналом и даже помогает в 1271 г. стать папой римским Григорию X, который в 1273 г. назначает его кардиналом и епископом Альбанским. Бонавентура приложил много усилий для объединения восточной и западной христианских церквей. Во многом благодаря его усилиям открывается в 1274 г. II Лионский собор, главной задачей которого было соединение восточной и западной церквей. Но во время работы этого собора 15 июня 1274 г. Бонавентура заболел и умер.

Практически сразу после смерти Бонавентура был канонизирован, и до сих пор в католическом мире он один из наиболее почитаемых святых. Как правило, наиболее выдающимся философам и богословам Средневековья в католическом мире давалась некоторая характеристика, так вот Бонавентура был назван «серафическим доктором». Среди произведений Бонавентуры, которых он написал достаточно много, можно выделить «Комментарии к «Сентенциям» Петра Ломбардского» и особенно «Путеводитель души к Богу». В этом произведении Бонавентура попытался соединить все возможные способы размышления о Боге. Он соединяет и мистицизм, и философию, и естественные науки по примеру Дионисия Ареопагита, учившего об иерархичности бытия.

Прежде чем перейти к анализу этого произведения, ознакомимся с основными положениями философии «серафического доктора» вообще. Согласно Бонавентуре, стремление к Богу и познание Бога возможно главным образом через внутренний опыт. Стремление к Богу врождено человеку и есть естественное чувство человека. Возможны два пути познания Бога: философский и богословский. Философия исходит из познания вещей и затем восходит к Богу. Путь богословский, наоборот, исходит из Божественного откровения, и затем уже происходит нисхождение к тварному миру. Богословие ведётся светом Божественного откровения, философию ведёт естественный свет разума. Но самостоятельность философии кажущаяся, потому что в действительности каждый философ пользуется неким критерием истинности, а он есть не что иное, как Божественный свет. Поэтому сам разум может пользоваться своими истинами лишь при помощи сверхъестественной помощи.

В этом и состоит заслуга христианства – в нём разум получил надлежащую опору на откровение. До христианства люди пользовались разумом самостоятельно, но одни опирались только на разум, как, например, египетские жрецы, другие же, подобно Соломону, просили у Бога разум по своим делам, по своим молитвам получали его.

В человеке разум и вера отличаются, в Боге же вера и разум полностью совпадают. Поэтому человек не может познать Бога полностью, ибо его разум отличается от Божественного. Идея Бога врождена человеку, и в отличие от Фомы Аквинского, который говорил, что человеку врождена лишь возможность идеи Бога, Бонавентура утверждал, что сама идея Бога врождена человеку, ясно и чётко, хотя и неполно. Поэтому философия может сотрудничать с верой, с религией. Философия есть этап на пути к Богу.

Бог познаваем, согласно Бонавентуре, и существует два пути познания Бога. Первый путь исходит из того, что Бог есть истина, врождённая душе. Человеку явлено существование Бога, но не явлена Его сущность. Возникает вопрос, почему тогда существуют язычники – люди, верящие в Бога неправильно? На это Бонавентура отвечает, что даже те, которые верят в Бога неправильно, они всё равно в Бога верят, верят в Его существование. Человеку врождена идея существования Бога, но не идея Его сущности. Бог есть истина, а человеческий разум стремится к истине и, следовательно, любит истину. Но невозможно любить то, чего не знаешь. Если человек любит истину, то он её уже знает, а невозможно знать то, чем ты не обладаешь. Следовательно, человек обладает идеей истины, т.е. идеей Бога. На основании врождённости идеи Бога возможно онтологическое доказательство бытия Бога. У Бонавентуры это доказательство принимает очень простой, почти тривиальный вид: «Если Бог есть Бог, то Бог есть, но посылка настолько верна, что её нельзя помыслить неверной. Следовательно, бытие Божие есть несомненная истина». Иначе говоря, если Бог – это действительно совершенное существо, более Которого ничего нельзя помыслить, то Бог существует.

Второй способ познания Бога – при помощи чувственного мира, ибо вещи несамодостаточны, они не могут существовать самостоятельно, для этого необходимо существование Бога. Второй способ познания Бога для Бонавентуры не столь совершенный, как первый, ибо любое доказательство, идущее от внешнего мира, лишь помогает развить врождённую душе идею Бога. Поэтому второй путь приводит к первому.

Одна из основных проблем философии для Бонавентуры – это проблема творения. Точнее, Бонавентура указывал, что для философии существует только три основных проблемы: это проблема творения, проблема индивидуации (существования множественности вещей) и проблема иллюминации (освещение Божественным светом истины человеческой души).

Недостаток любой философии до христианства (мы рассмотрим лишь решение Бонавентурой проблемы творения) состоял в том, что философы всегда искали в творении некое начало, отличающееся от вещей и от небытия. У Платона таким началом были идеи и материя. Аристотель предлагает другой мир, в котором идеи существуют уже в самих вещах, однако и он также считал, что мир не творится Богом, а существует вечно. Бонавентура утверждает, что не нужно верить в отдельное существование идей и вещей, поскольку Бог в силу Своего совершенства творит каждую вещь целиком, творит и идею, и материю, и форму, и их соединение, творит всё Сам без каких-либо опосредованных звеньев. Бог творит мир из небытия и творит вещь сразу во всей своей сущности. Творение происходит во времени, ибо бытие творится из небытия, а фраза «из небытия» предполагает, что бытие возникает после небытия. И здесь Бонавентура советует обращаться к Платону, ведь Платон лучше объясняет сотворение мира во времени, хотя Аристотель и гораздо логичнее.

Творение мира Богом объясняется естественным стремлением блага передаваться и распространяться. Бог есть всеобщая причина, поэтому всё, что существует, есть следствие этой причины. Когда Бог творит мир из небытия, то тварный мир получается соединённым из бытия и небытия. Поэтому сотворённый мир и оказывается несовершенным и ограниченным во времени, т.е. конечным. Подобную идею развивал и блаж. Августин.

В «Прологе» Бонавентура повествует об обстоятельствах, побудивших его написать эту работу. Бонавентура решил посетить гору Альверно, на которой однажды Франциску Ассизскому было явление шестикрылого серафима. Размышляя над этим видением, он понял, что «под шестью крыльями серафима на самом деле следует понимать шесть ступеней озарения, которые проходит душа, как бы шесть ступеней или дорог, которыми она восходит к миру через экстатические излияния христианской мудрости». Размышляя далее, Бонавентура указывает, что, поскольку Бог присутствует во всём – и в материальном мире, в виде следов Бога, и в нашей душе, являющейся образом Бога, – то «в настоящем состоянии нашей природы сотворённый мир представляет собой лестницу для восхождения к Богу» (18, с. 51). Следовательно, чтобы достичь созерцания Бога, необходимо «перейти через следы, которые телесны, преходящи и находятся вне нас, и это выведет нас на путь к Богу. Затем следует войти в нашу душу, которая является бессмертным образом Бога, духовна и находится внутри нас, и это значит войти в истину Божию. Наконец, мы должны возвыситься до вечного, высшей духовности и находящегося выше нас, взирая на Первоисток, и это значит возрадоваться в познании Бога и благоговении перед Величием Его» (18, с. 51–53). Поэтому всего существует три этапа восхождения: мир, душа, Бог.

Эти три этапа соответствуют и тройному существованию вещей: в Боге, в материи и в уме (такое же решение вопроса об универсалиях предлагал и Фома Аквинский). Соответствуют они и Пресвятой Троице. В соответствии с этим и в душе существуют три начала: ощущение, ум и дух. Поэтому и святые евангелисты говорят, что Бога любить надо всем сердцем, всей душой, всем разумом. Трём этапам соответствует три вида теологии – символическая, собственная и мистическая. Символическая повествует о Боге, существующем в мире; предметом собственной является Бог, проявляющийся в нашей душе, а мистическая говорит о Боге Самом по Себе. Но каждый из этих этапов можно рассматривать двояко: и как сам по себе, и как существующий по сравнению с другим. Поэтому количество этапов удваивается, и получается шесть этапов, шесть ступеней восхождения души к Богу: мир, отношение мира и души (т.е. познание душой материального мира), душа, воздействие Бога на душу, Бог откровения и Бог как всё во всём. Эти шесть ступеней Бонавентура сравнивает с шестью днями творения, с шестью ступенями храма Соломонова, с шестью крыльями серафима и т. д.

Шести этапам соответствуют и шесть способностей души: ощущение, воображение, смысл, понимание, ум и последняя способность, которую Бонавентура называет «светоч синдерезы», – способность, которая превосходит все остальные наши способности. Этот термин обозначает как бы мистическое соединение с Богом, уподобление Ему.

На первой ступени человек наблюдает мир, существующий сам по себе, и видит в нём мудрость Творца. Он видит бесконечное количество вещей и понимает, что это говорит о безграничном могуществе Бога, бесконечности Его атрибутов. Красота вещей говорит о бесконечной красоте Бога, порядок говорит о бесконечной мудрости Бога и т.д. Логика этих рассуждений Бонавентуры по сути совпадает с логикой доказательств бытия Бога Фомы. Бонавентура тоже делает вывод о бытии Бога и Его свойствах на основании наблюдения за материальным миром.

На второй ступени человек рассматривает уже не само творение, а то, каким образом мир входит в душу, т.е. как человек познаёт этот мир. Бонавентура описывает свою теорию познания во многом на августинианском языке, показывая, что в окружающей среде возникает сначала подобие вещей, их образы, затем эти образы проникают в органы ощущений. Из внешнего органа ощущений эти образы проникают во внутренний орган, затем в воспринимающую способность, далее попадает в память и становится предметом умственного понимания. После того, как возникает в уме образ воспринятой вещи, возникает суждение, мысль о воспринятой вещи. Человек, придя к истинному высказыванию, получает от этого определённое наслаждение. «В соответствии с этим виды, вызывающие наслаждение вследствие своей красоты, приятности и благотворности, открывают, что в первом виде заключена первая красота, первая приятность и первая благотворность… Ведь если наслаждение сопряжено с соответствием друг другу и единственно лишь подобие Богу является высшим смыслом красоты, приятности и благотворности… то из этого можно явно видеть, что единственно в Боге есть основное и истинное наслаждение, к поиску которого ведут нас все наслаждения» (18, с. 79–81). Следовательно, и анализ чувственного познания мира и связанного с этим удовольствия от этого познания показывает, что истинным источником и познания, и наслаждения является Бог.

На третьей ступени Бонавентура советует человеку, совершающему восхождение к Богу, войти в себя и увидеть, как душа любит себя. Но может ли душа любить себя не зная? А знать – не помня? Поэтому в душе существуют три способности (также от Августина): память, знание, т.е. умозрительная способность, и способность выбора, или воля. Каждая из этих способностей показывает, каким образом Бог существует в нашей душе и каким образом душа является образом Бога. Например, память показывает, что в душе существуют некоторые принципы, которые человек никогда не может забыть и без которых было бы невозможно мышление. Это основные принципы наук, аксиомы, очевидные положения, которые являются врождёнными и очевидными для всех людей. Умозрительная способность также показывает нам присутствие Бога в душе, поскольку способность мыслить основана на совершении заключений, а сами эти заключения основаны на некоторых определениях. Определения, в свою очередь, основываются на более высоких определениях и т.д. до самого высшего начала, до Сущего самого по себе и Истины самой по себе. Мысля, человек отличает ложь от истины, поскольку сама душа освещается Богом, т.е. истиной. Таким образом, и умозрительная способность показывает, почему душа является образом Бога.

Здесь же Бонавентура, анализируя познавательную способность, рассматривает место и роль философии в познании Бога. Философия также ведёт человека к Богу. Философия бывает трёх видов: естественная, рациональная и моральная. Естественная философия рассматривает причину бытия и поэтому ведёт к Богу-Отцу, рациональная философия рассматривает законы мышления и поэтому ведёт к Богу-Слову, а моральная философия рассматривает порядок жизни и поэтому ведёт к благу Святого Духа. Соответственно каждая из трёх видов философии делится также на три вида знания. Так, естественная философия делится на метафизику, математику и физику. Метафизика исследует сущность вещей и поэтому ведёт к Богу-Отцу, математика исследует числа и поэтому ведёт к Богу-Слову, физика рассматривает упорядоченность мира и поэтому ведёт к Святому Духу.

Рациональная философия состоит из трёх частей: грамматики, логики и риторики. Грамматика повествует о сущности слов, поэтому ведёт к Богу-Отцу; логика повествует о правильности употребления слов, поэтому ведёт к Богу-Слову; риторика повествует о том, как правильно пользоваться словами, как красиво говорить, и поэтому ведёт к Святому Духу.

И моральная философия, соответственно, делится на мораль индивидуальную, семейную и социальную. Индивидуальная мораль говорит о нерождённости Бога-Отца, семейная напоминает о рождённости Бога-Сына, а социальная мораль говорит о свободе, существующей в Святом Духе. Все виды этой философии, поскольку все они основаны на истинной вере, основаны на непогрешимых правилах, поэтому они необходимо ведут к истине.

Действие способности выбора заключается в обсуждении, суждении и желании. Обсуждение касается исследования того, что кажется человеку лучшим. Но узнать, что лучше, можно лишь в том случае, если у нас есть знание о самом лучшем, т.е. о Боге. «Желание – это прежде всего то, что в наибольшей степени движет душой. Наиболее же движет душой то, что она любит; а то, что она больше всего любит, – это блаженство. Блаженством можно обладать лишь через высшее благо» (18, с. 101), т.е. через Бога.

На четвёртой ступени рассматривается не просто душа, существующая сама по себе, но душа в её отношении к Богу, т.е. душа, преображённая Божественной благодатью. Бонавентура спрашивает, почему не каждая душа может увидеть Бога в себе? Потому что большинство душ погружены в чувственный мир, а подняться душа может только при помощи благодати Божией, при помощи Иисуса Христа. Для этого нужно самому верить в искупительную жертву Иисуса Христа и надеяться на Его благодать. Нужно верить, надеяться и любить Бога. То есть вера, надежда и любовь – это три основных добродетели.

На этой стадии человек обращается уже не к философии, а к Священному Писанию, и созерцание Бога достигается не посредством действий ума, а посредством опыта сердца. Душа слышит высшую гармонию, воспринимает высшее наслаждение. Наш дух выстраивается иерархически, как и весь мир, и эта иерархия соответствует иерархии девяти ангельских чинов. Созерцая ангелов в себе, человек видит в себе Бога. Поэтому на более высоком, т.е. четвёртом этапе восхождения к Богу, следует опираться на Священное Писание, которое учит нас, как учили этому законы Моисея, душевному очищению, учат нас озарению, как этому учили нас пророки, и учит духовному совершенствованию, что было изложено в Евангелиях.

В отношении пятой ступени Бонавентура говорит, что созерцать Бога можно не только в нас, но и выше нас, через свет, превосходящий нашу душу. Душа созерцает Бога как бытие, существующее вне человека. Если первый способ, т.е. рассмотрение Бога в мире, является лишь притвором храма, второй способ рассмотрения Бога в душе есть святилище, то третий есть Святая Святых.

Бога можно понимать как сущность и как Его ипостаси. Как сущность лучше всего рассмотрел Бога Иоанн Дамаскин, такое рассмотрение соответствует Ветхому Завету. Имя, соответствующее Богу при подобном способе Его постижения, есть Сущий. Рассмотрение Бога через Его ипостаси лучше всех было проведено Дионисием Ареопагитом, имя Бога при подобном способе познания есть Благо, и это даётся нам Новым Заветом. Для постижения Бога надо направить свой взор на бытие как таковое, которое есть полная лишённость небытия. Бытие есть первое, что попадает в человеческий разум. Мыслить несуществующее невозможно, поэтому первый предмет человеческой мысли есть бытие. Без этого бытия, бытия Божественного, разум не может познавать. Так же, как для видения цветов нужен свет, так и для познания нужно бытие. Это бытие есть всегда благо, поскольку бытие лучше, чем небытие (своеобразная модификация онтологического доказательства Бога). Поэтому Бог есть истинное бытие, и поэтому Он существует, и есть истинное благо.

И на последней, шестой ступени человек зрит Бога как Того, в Ком Творец и творение совпадают, как некоторую нераздельную сущность, при рассмотрении которой разум умолкает, говорит лишь сердце. Это то, что и было открыто святому Франциску Ассизскому, и об этом этапе говорить ничего невозможно, ибо ни разума, ни слов не существует для описания этого этапа. Для этого нужно оставить действия разума, нужно вопрошать благодать, нужно видеть Бога, а не человека, – это есть высшая цель человеческой жизни, это и есть смерть. Этими идеями заканчивается «Путеводитель души к Богу».

Таким образом, Бонавентура показывает, что все виды познания ведут, в конце концов, к Богу: и чувственное, и рациональное, и мистическое. Поэтому способы восхождения к Богу, изложенные в виде ступеней, следует рассматривать не столько как лестницу, взойти на следующую ступень которой невозможно, минуя предыдущую, сколько как исследование всей полноты мира – и материального, и духовного, – показывающего, что всё, на что ни обратит своё внимание человек, говорит о Боге и ведёт его к Богу.

Роджер Бэкон (1214–1292) – современник Бонавентуры и Фомы Аквинского. Учился в Англии, в Оксфордском университете, преподавал в Парижском университете в степени бакалавра-сентентуария, т.е. он имел право преподавать «Сентенции» Петра Ломбардского. Потом заинтересовался аристотелевской философией, больше всего его привлекала «Физика» Аристотеля, и пишет комментарий к этой книге.

В 1256 г. становится монахом францисканского ордена, продолжает заниматься точными и естественными науками. Возможно, вследствие этого он получил прозвище «удивительный доктор». Когда генералом францисканского ордена стал Бонавентура, то по его приказу Роджера Бэкона отправили из Парижского университета в монастырь с достаточно строгим уставом, как говорят, из-за его увлечения алхимией и астрологией.

В папских кругах к Роджеру Бэкону относились достаточно хорошо, и папа Климент IV попросил Роджера Бэкона издать свои сочинения. Бэкон пишет «Большое сочинение», папа Климент IV отпускает его из монастыря. Потом он пишет ещё ряд работ: «Меньшее сочинение», «Третье сочинение», «Компендий философии». Последнее произведение – «Компендий теологии» – Бэкон пишет опять в монастыре, ибо после смерти папы Климента IV Роджера Бэкона вновь туда отправили.

Основные интересы Бэкона лежали в области естественных наук, и он обсуждает умозрительное толкование Аристотеля, сделанное Фомой Аквинским, считая, что Аристотеля нужно понимать прежде всего в духе его «Физики», а не «Метафизики».

Своё «Большое сочинение» Роджер Бекон посвятил различным проблемам. Вначале он рассказал о причинах человеческих заблуждений, затем поставил общую проблему тех времён: отношение философии и теологии. Большую часть произведения посвятил проблемам естественнонаучным, повествуя о математике и физике, и закончил этическими проблемами, а именно вопросами спасения души. Роджер Бэкон соглашался с Фомой Аквинским в том, что науки и философия необходимы. Однако знание, по мнению Роджера Бэкона, должно иметь более практическое назначение – улучшать земную жизнь людей.

Во многих частях этого сочинения можно увидеть прозрения, удивительные для того времени. Так, он пишет о тех временах, когда люди будут летать по воздуху, плавать под водой, поднимать с помощью приспособлений огромные тяжести, смогут разговаривать на расстоянии и т.д. Также он пишет, что изобрёл некую смесь из серы, селитры и некоторых других составляющих, которые производят огромный шум и яркий блеск, что позволяет считать Роджера Бэкона изобретателем пороха. Бэкон занимался не только философией, много времени он уделял собственно научным опытам и исследованиям.

Главными науками Роджер Бэкон считал математику, физику и этику. Математика имеет огромное значение, это одна из важнейших наук. Её роль в познании мира и для существования других наук является решающей. Математика – единственная из наук, которая достоверна и ясна. Принципы математики врождены человеческому уму, поэтому математика – самая лёгкая и самая доступная из наук в силу врождённости её принципов. Обучение наукам должно начинаться поэтому именно с математики. Вспоминаем, что францисканцы больше тяготели к платоновской философии, чем к аристотелевской, к которой тяготели философы доминиканского ордена. Аристотель, как известно, не ценил математику, а Платон, наоборот, считал математику введением во все науки.

Физику Роджер Бэкон делил на ряд отдельных дисциплин, в число которых входит оптика, астрономия, алхимия, медицина, техника и другие. В отличие от Аристотеля, Роджер Бэкон совсем не ценил логику. Впервые, может быть, до эпохи Нового времени была высказана мысль, что логика не даёт прироста научного знания, а есть лишь наука об умении правильно выражать мысли, поэтому логика подобна риторике и грамматике.

Роджер Бэкон не обошёл вниманием и общие для его времени проблемы философии. Так, в частности, решая проблему универсалий, Бэкон придерживался позиций умеренного реализма, считая, что универсалии существуют реально в самих вещах, отрицая, в отличие от Фомы Аквинского, их существование до вещей. Однако вместе с тем он отдаёт должное и номинализму и утверждает, что единичные предметы также существуют реально. Впрочем, он не делает окончательного вывода в пользу либо реализма, либо номинализма, считая, что универсалии существуют в самих вещах, и человек, познавая этот мир, познаёт содержащиеся в вещах универсалии.

Один из основных пунктов философии Бэкона – это его теория познания, поскольку она должна обосновать необходимость существования всех естественных наук. По Роджеру Бэкону, существуют три способа познания: вера в авторитет, рассуждение и опыт. Вера в авторитет всегда основана на некотором опыте, рассуждение основывается также на некоторых опытных данных, поэтому основным источником знания для человека всегда является опыт. Опыт находится в основе всего, в том числе и математики. Опыт математики отличается от опыта других наук тем, что математика даёт всеобщий опыт. Доказательства без опыта, по Бэкону, не имеют никакой ценности, ибо что бы мы ни доказали, наибольшую убеждённость человек получит лишь тогда, когда он результат этого доказательства увидит на собственном опыте. Поэтому опытная наука является владычицей умозрительных наук.

Под опытом Бэкон понимал прежде всего как опыт чувственный. Поэтому всё познание идёт от ощущений посредством дальнейшего восхождения путём абстрагирования и выделения идей к рациональному познанию при помощи ума. Если нет ощущений, утверждает он, то нет и науки. Здесь Бэкон отходит далеко от Платона. Но если в основе всего у Бэкона лежит опыт, то как же существует метафизика и какой опыт лежит в основе религии? Бэкон указывает, что кроме чувственного опыта существует и внутренний опыт, чем-то напоминающий августиновское озарение, иллюминацию.

Кроме того, философ всегда познаёт то, что сотворено Богом, поэтому он исходит из следствия к причине. Поэтому философ всегда восходит от внешнего мира к его первопричине. Однако существует и так называемый праопыт. Этот опыт доступен не каждому, но Бог Своей благодатью наделяет этим опытом отдельных людей, каковыми являются пророки и святые. Благодаря этому опыту пророки и святые постигают непосредственно всю истину и излагают её в богооткровенных книгах.

В таком же русле Роджер Бэкон трактует и возникновение многих наук, главным образом математики, и считает, что математика возникла из неких истин, сообщённых святым, жившим ещё до Ноя. Поэтому знание, по Бэкону, является следствием одного из трёх видов опыта: Бог или Сам даёт нам это знание в праопыте, или оно достигается в нашем внутреннем опыте, или даётся в внешнем опыте. Поэтому знание в конце концов исходит от Бога, наука не может противоречить религии, наука помогает познанию Бога, а знание помогает богословию, упорядочивая богословское знание, систематизируя и снабжая богословие своими аргументами. Знание должно укреплять веру. Оно есть средство обращения атеистов и еретиков. Поэтому христианство является гарантом знания. Богословы, по Бэкону, это «священники знания», имеющие знания не только в области религии, но и глубокие научные познания. Папа – самый учёный из священников – объединяет в себе духовную и светскую власть.

В конце XIII в. становится знаменитым другой францисканский монах – Иоанн Дунс Скот, один из наиболее выдающихся философов Средневековья. Родился он в 1266 г. в графстве Роксбург в Шотландии. В 1281 г. стал монахом францисканского монастыря на юге Шотландии, в 1291 г. рукоположен в священники. Учился в Парижском и Оксфордском университетах, с 1301 г. преподаёт в должности бакалавра в Парижском университете, потом его отзывают в Кёльн, где он и умер 8 ноября 1308 г. Прозвище – «тонкий доктор».

Сочинений он написал чрезвычайно много за свою небольшую жизнь, это один из наиболее плодовитых схоластов. Выделяется его произведение «Оксфордский труд», который представляет собой комментарий к трудам Петра Ломбардского. Кроме этого труда отметим «Разнообразные вопросы», «О первом начале всех вещей» и «Тончайшие вопросы к метафизике Аристотеля». Возможно, наименование этой работы послужило поводом для прозвища «тонкий доктор».

Главным оппонентом Иоанна Дунса Скота, как и Роджера Бэкона, был Фома Аквинский. В отличие от Роджера Бэкона, у Иоанна Дунса Скота было много сторонников и учеников, так что наряду с томизмом в XIV в. развивается другое направление в схоластике – скотизм. Разногласие между Иоанном Дунсом Скотом и Фомой Аквинским начинается с самых основных положений – с понимания сущности философии и её отношения к религии. Дунс Скот себя философом не считал, вообще философия и религия, по его мнению, имеют не то что разные методы, но и разные предметы, в этом ошибка Фомы Аквинского. Тем более что философия своим орудием имеет человеческий разум, а он испорчен человеческим грехом, что опять же не понял Фома Аквинский. Поэтому о Боге нужно не рассуждать, а верить в Него и созерцать Его посредством данной Им благодати.

Фома Аквинский считал, что поскольку существуют два вида знания, богословское и научное, то существуют и две истины. Иоанн Дунс Скот говорил, что если об одном и том же предмете существуют две истины, то логично предположить, что одна из этих истин менее совершенна и просто не нужна. Поэтому или мы должны отбросить одну из областей знания, или предположить, что эти области знания имеют разные предметы.

Иоанн Дунс Скот выбирает второй вариант и утверждает, что предметы философии и теологии различны: предметом теологии является Бог, а предмет философии – бытие. Знание о Боге имеет лишь сам Бог, поэтому наше знание может основываться лишь на том, что сообщит нам Бог. Поэтому теология основывается на откровении, а философия не может познать Бога.

Можно подумать, что Иоанн Дунс Скот принижает человеческие разумные способности, хотя сам он утверждает, что он, наоборот, возвышает разум, поскольку Бог нисходит до слабого человеческого разума, давая ему благодать, и если Бог нисходит до разума, значит это является ценностью в глазах Бога.

Что такое бытие, по мысли Скота? Это одна из наиболее сложных категорий его философии, хотя Дунс Скот себя философом не считал, и тем не менее философских мыслей в его работах чрезвычайно много. Практически по всем вопросам Иоанн Дунс Скот рассуждает как один из величайших философов. Бытие, по мысли Скота, есть то, что существует везде. Поэтому увидеть бытие мы не можем, в материальном мире есть лишь единичные вещи, но все вещи, существуя, имеют что-то общее, т.е. бытие. Вещи, как говорит Иоанн Дунс Скот, синонимичны в этом отношении друг другу.

Бытие одинаково везде – и в вещах, и в Боге, однако в Боге бытие имеет бесконечный характер, и вследствие бесконечности бытия разум ничего не может говорить о Боге. Само понятие бесконечного бытия человек употребляет по аналогии с бытием вещественным, считая это понятие наиболее совершенным из всех понятий разума, которое могло бы как-то приблизить человека к Богу. Понятие бесконечности у Иоанна Дунса Скота является существенным понятием, которое даёт нам знание о Боге. Если у Фомы Аквинского основной характеристикой Бога является тождественность в Нём сущности и существования, то Дунс Скот считает, что сущность тождественна существованию во всех предметах, и не это отделяет предметы от Бога. Отделяет же Бога от нашего мира Его бесконечность. Бог бесконечен, поэтому Он прост. Иоанн Дунс Скот доказывает это, говоря, что Бог не может входить частью в другое целое, поскольку Он бесконечен. Но Он не может состоять и из других частей, ибо если эти части будут конечны, то тогда и целое будет конечно, а Бог бесконечен. А если эти части будут бесконечны, то вспоминается предыдущий аргумент, что бесконечное не может быть частью целого. Поэтому Бог, будучи бесконечным, прост.

Из бесконечности Бога вытекают и другие Его свойства. В частности, можно сказать, что в Боге возможно нарушение формального тождества и различия. Если относительно материального мира можно говорить, что вещь тождественна лишь сама себе и отличается от другой вещи, то в бесконечном бытии такое различие исчезает. Поэтому мы можем говорить о Боге как о Троице и Единице одновременно. Благодаря Его бесконечной сущности мы можем говорить о Нём как о Мудрости, Бытии, Любви и при этом не нарушать Его единства, Его простоты, Его тождественности. Поэтому, с одной стороны, в Боге мудрость не совпадает со справедливостью, но, с другой, поскольку Его мудрость и Его справедливость бесконечны, то в конечном счёте мы можем сказать, что они также входят в божественную простоту и поэтому совпадают. Все атрибуты Бога и отличаются друг от друга, и тождественны друг другу.

Отдельный момент – отношение Бога и мира. По платоновско-августианской традиции, более принятой во францисканском ордене, Дунс Скот разделяет мнение о существовании в Боге некоторых идей. Однако и здесь Иоанн Дунс Скот отходит от позиции блаж. Августина и считает, что идеи как таковые не существуют ни вне Бога, ни в уме Бога – идеи как некоторые сущности. Вне Бога идеи не могут существовать потому, что они вечны, а это противоречило бы сотворённости мира, а в Боге они не могут существовать, потому что это нарушало бы принцип простоты Бога. Идеи существуют в Боге только как Его мысли, но не как какие-то отдельные сущности.

В качестве мыслей Бога идеи не сотворены, но и не творят. Они есть не что иное, как мысли Бога, и их бытие поэтому относительно и зависит от Божественной воли. Эти идеи действуют в отношении мира постольку, поскольку действует Сам Бог, поскольку Бог мыслит. Поэтому идеи, как таковые, ничем не отличаются от мысли Бога.

Фома Аквинский утверждал, говоря о Боге, что Бог не может многое, поскольку Его воля не может противоречить его собственному знанию. Практически то же самое говорит Иоанн Дунс Скот, хотя исследователи часто упрекают, что он ставит Божественную волю на первое место. Дунс Скот действительно говорит, что воля главенствует над знанием, но тем не менее он указывает, что хотя Бог может всё, но Он не делает многого: например, не нарушает принципа тождества, одного из важнейших постулатов логики, потому что Бог не хочет этого. Но этот божественный волюнтаризм не является таким уж волюнтаризмом, просто воля Бога и Его разум – одно и то же, ведь в Боге Его воля и разум совпадают.

Говоря о взаимоотношении Бога и мира, естественно, нельзя обойти проблему материи. Поскольку наш мир материален, то возникает проблема познания материи и её существования как отдельного начала, отношения материи и формы и другие проблемы. Фома Аквинский утверждал, что материя противоположна форме и является одной из двух составляющих, из которых состоит тело. Тело состоит из материи и формы. Иоанн Дунс Скот возражает и заявляет, что говорить о материи просто как о противоположности форме некорректно и неправильно. Если мы говорим о материи, то это означает уже, что материя существует, поэтому материя имеет и свою сущность. Иначе бессмысленно говорить, что вещь состоит из материи и формы. И если мы говорим, что Бог сотворил материю, значит Бог сотворил её, имея некоторую идею о материи, что ещё раз подтверждает возможность существования материи без формы.

Такая материя без формы может существовать, даже может познаваться, но не человеком. Человек познаёт лишь формы, и поэтому материя в познании ему не даётся. Материя, как указано в книге Бытия, творится раньше формы, поэтому для Иоанна Дунса Скота материя даже имеет некоторый приоритет перед формой, ибо она существует до формы. А поскольку она существовала раньше формы и может существовать отдельно, то и принципом индивидуации, т.е. тем, что придаёт вещам индивидуальный характер, материя быть не может.

Здесь Иоанн Дунс Скот встаёт перед серьёзной трудностью. Так же, как Аристотель и Фома Аквинский, он утверждает, что о единичном знания быть не может, знание есть только об общем. Но, отрицая существование идей и наличие у вещи её формы, Иоанн Дунс Скот лишается и той опоры, при помощи которой можно утверждать познаваемость материального мира.

Поэтому возникает сложность: с одной стороны, очевидно, что знания существуют, а с другой – знание возможно только об общем, а общего не существует, существует лишь индивидуальное. Такая же трудность стояла и перед Аристотелем, и сам Аристотель также колебался, чему отдать приоритет – разуму или чувствам. Отдавая приоритет разуму, Аристотель неизбежно возвращался к платонизму; отдавая приоритет чувствам, Аристотель неизбежно должен был становиться материалистом и релятивистом в отношении истины. И то и другое было одинаково нежелательно, поэтому у него и были колебания.

У Иоанна Дунса Скота мы видим другое решение принципа индивидуации и проблемы познания. Если знание существует, а знание об индивидуальном существовать не может, и тем не менее существует только индивидуальное, то это показывает внеприродный, нечеловеческий, сверхъестественный характер нашего знания.

Принцип индивидуальности Дунс Скот решает также по-своему, указывая, что этим принципом является haecceitas, что по-русски переводится как «этовость», или «чтойность». Каждая вещь является «вот этим». «Этовость», исходящая от Бога и дающая принцип индивидуации вещам, делает каждую вещь тем, чем она является, неповторимой. Поэтому, по Дунсу Скоту, существует только Бог и реальный мир во всём его многообразии, всё остальное – лишь наши абстракции, домыслы и, возможно, наши заблуждения. Поэтому Иоанн Дунс Скот в этом положении, оставаясь в целом приверженцем францисканского ордена и сторонником августинианской философии, принимает номиналистическую позицию.

Говоря о материи, Иоанн Дунс Скот вслед за Аристотелем различает несколько видов материи. Во-первых, есть некая универсальная и первичная субстанция, которая существует без формы и лежит в основе всего сущего. Эта материя и составляет предмет метафизики и получила у Дунса Скота название «перво-первая материя». Кроме неё существует и второ-первая материя. Это качественно-определённая материя, из которой состоят предметы материального мира. Эта материя составляет предмет натурфилософии, т.е. естественных наук. И третье-первая материя есть тот материал, из которого человек делает окружающие его вещи, она является предметом механики.

В силу Своей бесконечности Бог является свободным существом, ибо Бога ничто не может ограничить и сдержать. Другим свободным существом является человек. В своих поступках человек руководствуется не своим знанием, а волей, ибо свобода есть сущность человека. Человек свободен, но он подчиняется Божественной воле и действует по законам, установленным Богом. Одно не противоречит другому. Французский философ Э.Жильсон, поясняя это положение Иоанна Дунса Скота, приводит следующий пример: когда человек прыгает в пропасть и во время своего падения не раскаивается в своем поступке, а продолжает своё падение с сознанием своей правоты, то получается, что, с одной стороны, человек действует по закону всемирного тяготения, а с другой – его падение продолжает оставаться свободным. Таким образом, законы не насилуют его волю, не отменяют его свободу, а свобода и закон действуют параллельно. Так же и человек действует свободно в мире, управляемом Божественным законом.

В мире, которому Бог дал моральные законы, человек действует так же свободно. Эти моральные законы, принципы нравственности человек свободно соблюдает или не соблюдает. И даже соблюдение их не нарушает его свободы, поэтому человек, будучи нравственным, остаётся свободным.

Человек не может знать, из чего исходил Бог, когда устанавливал те или иные нравственные постулаты. Поэтому добром для человека является то, что сотворил, создал и помыслил Бог. Творение и мысли Бога не поддаются никакой оценке. Из того, что Бог бесконечен, вытекает и ряд других следствий философии Иоанна Дунса Скота. В Боге совпадает Его природа, Его воля, Его свобода, Его необходимость, Его любовь. Все эти положения, будучи различными, тем не менее составляют простую Божественную сущность. Поэтому Бог, будучи Троицей, имеет в Своей сущности любовь, и эта любовь есть отношение Бога-Отца и порождённого Им Бога-Сына.

Рождение Святого Духа есть акт воли и одновременно необходимость. Бог не может не породить Святого Духа, потому что Он не может не любить Святого Духа. Поэтому первый свободный акт Бога есть всегда акт Его любви. В понимании Бога Иоанн Дунс Скот исходит не из разума, как это делал Фома Аквинский, а из воли Бога. А поскольку первым актом Бога является любовь, то для понимания Бога для Дунса Скота гораздо важнее любовь. Именно так, пишет Дунс Скот, и считал наш христианский философ, имея в виду апостола Павла.

Поэтому Иоанн Дунс Скот и не считал себя философом, поскольку главная цель человека есть спасение и познание Бога. Но настоящее знание Бога возможно лишь в акте любви к Богу, а отнюдь не в интеллектуальном Его познании. Поэтому он всячески открещивался от философии и противопоставлял себя интеллектуализму философов. Философы, по мнению Иоанна Дунса Скота, всегда по необходимости детерминисты и интеллектуалисты и поэтому не могут знать Бога, тем более что и предмет философии другой.

Следующим по времени францисканским мыслителем является Уильям Оккам (ок. 1300–1349/50). Оккам родился тоже в Великобритании, недалеко от Лондона, учился и преподавал в Оксфорде. Одно время занимал довольно резкую позицию в отношении папы римского, из-за этого сидел в тюрьме. Когда он был выпущен из тюрьмы, бежал в итальянский город Пизу к императору Людвигу Баварскому и обратился к нему за помощью, сказав исторические слова: «Охраняй меня мечом, я буду охранять тебя словом». Последние годы жизни провёл в Италии.

Среди его произведений выделяют «Распорядок», «Избранное» и «Свод всей логики». Уильям Оккам как представитель философии и христианской схоластической мысли XIV в. иллюстрирует упадок схоластического богословствования. Оккам практически совершенно отрицает право философии на какое-либо познание Бога. Философия вообще ничего не может доказать, она не имеет никакой ценности для богослова, философия даже не может доказать существования Бога, потому что Бог есть актуальная бесконечность, человек же мыслит бесконечность потенциальную. Поэтому в своём познании Бога богословие опирается лишь на Писание, а предмет философии не зависит от богословия. Истины Писания недоказуемы, и чем очевиднее их недоказуемость, тем сильнее вера в них. Истины, постигаемые философией, отличаются от истин богословия. Поэтому у Оккама мы вновь видим возрождение теории двойственной истины – что истины философии и истины богословия отличаются друг от друга в силу различия и предметов и методов познания.

Уильям Оккам вошёл в историю мысли во многом благодаря так называемой «бритве Оккама». «Бритва Оккама» – это методологический принцип, помогающий мыслить правильно, не впадая в заблуждения. «Бритва Оккама» формулируется в различных выражениях: «Без необходимости не следует утверждать многое», «То, что можно объяснить посредством меньшего, не следует выражать посредством большего». И краткая формулировка «бритвы Оккама», возникшая уже впоследствии: «Сущности не следует умножать без необходимости».

Этот принцип Уильям Оккам сформулировал в борьбе против различных схоластических ухищрений, различных тонких дистинкций и т.д., ставших особенно популярными благодаря трудам Иоанна Дунса Скота. Уход от познания реального мира не устраивал Оккама, и в своей защите эмпиризма, познания чувственного мира против схоластики, Оккам и сформулировал этот принцип.

В сущности этот принцип ведёт своё происхождение от знаменитого спора Аристотеля с Платоном. Аристотель возражал Платону, что, вводя идеи вещей, тот удваивает количество сущностей, необходимых для объяснения мира. То же самое фактически говорит и Оккам. Если у нас имеется чувственный мир, то для его объяснения нет никакой необходимости придумывать какие-то универсалии, идеи, формы и т.д. Поэтому не существует ни идей, ни универсалий, есть лишь познающий субъект и объект. Если бы универсалии существовали, то они были бы единичными вещами, что самопротиворечиво. Универсалии возникают в душе человека в результате интенции, т.е. направленности субъекта на объект. Поэтому универсалия есть не что иное, как интенция души. Человек направляет своё познание на некоторый предмет, и таким образом образуются универсалии.

В силу этого Оккам считает, что наше знание всегда единично, что мы всегда познаём конкретные и индивидуальные предметы. Общим это знание становится лишь в нашем уме, в соответствии с тем или иным значением, которое мы ему придаём. Поэтому универсалии принимают характер этого значения, и Оккам развивает учение о знаках, ведь универсалия, по Оккаму, есть не что иное, как знак. Одни из знаков естественны, как, например, дым есть знак огня, а смех есть знак радости. Другие универсалии условны, искусственны, как наши слова есть знаки вещей. Мыслится не непосредственно предмет, а его знак, понятие. Всего бывает два типа понятий: знаки вещей и знаки знаков. Универсалия – это знак для многих знаков и вещей: «…всякая универсалия есть единая единичная вещь, а поэтому является универсалией только по обозначению: поскольку есть знак многого» (19, с. 117). Общее не имеет реальности. Поскольку универсалий нет нигде, в том числе и в Божественном уме, то Бог познаёт их через человека.

Оккам оказал большое влияние на последующую философскую и научную мысль. С одной стороны, полное размежевание предметов и методов философии и теологии означало, что отныне философия не нуждается в услугах или надзоре со стороны теологии, а теология, в свою очередь, освобождается от философии и должна опираться только на веру. Это вело к секуляризации философии и подготавливало почву для новой эпохи. С другой стороны, «бритва Оккама», его эмпиризм и номинализм способствовали росту научного знания, и поэтому его можно считать одним из предшественников новой науки.

Таким образом, Оккама можно считать последним философом схоластики, поскольку отныне перед философией стоят другие задачи.

Литература

Абеляр П. Логика «для начинающих"//Абеляр П. Теологические трактаты. М., 1995.

Абеляр П. Диалог между Философом, Иудеем и Христианином//Абеляр П. Теологические трактаты. М., 1995.

Абеляр П. История моих бедствий. М., 1959.

Абеляр П. Возражение некоему невежде в области диалектики, который, однако, порицал занятия ею и считал все её положения за софизмы и обман//Абеляр П. История моих бедствий. М., 1959.

Ансельм Кентерберийский. Прослогион//Ансельм Кентерберийский. Сочинения. М., 1995.

Бернард Клервоский. О благодати и свободе воли//Антология средневековой мысли. Теология и философия европейского средневековья. Т. 1. М., 2002. С. 444–476.

Дамиани П. О божественном всемогуществе//Ансельм Кентерберийский. Сочинения. М., 1995. С. 356–394.

Аверроэс. Опровержение опровержения. Киев; СПб., 1999.

Аверроэс. Рассуждение, выносящее решение относительно связи между религией и философией//Сагадеев А.В. Ибн Рушд (Аверроэс). М., 1973.

Аль-Газали. Избавляющий от заблуждения//Классики арабо-мусульманской философии в переводах А.В.Сагадеева. М., 1980.

Аль-Газали. О наиболее ясных доказательствах для подтверждения мусульманского вероучения.

Аль-Фараби. О трактате великого Зенона по высшей науке//Аль-Фараби. Философские трактаты. Алма-Ата, 1970.

Ибн Сина (Авиценна). Указания и наставления//Ибн Сина (Авиценна). Избранные философские произведения. М., 1980.

Сигер Брабантский. Вопросы о разумной душе//Антология средневековой мысли. Теология и философия европейского средневековья. Т. 2. М., 2002. С. 242–250.

Тезисы аверроистов, осужденные в 1270 г.//Антология средневековой мысли. Теология и философия европейского средневековья. Т. 2. М., 2002. С. 251.

Фома Аквинский. Сумма теологии. Ч. 1. Вопросы 1–43. Киев, М., 2002.

Фома Аквинский. Сумма против язычников. Долгопрудный, 2000.

Бонавентура. Путеводитель души к Богу. М., 1993.

Оккам У. Логика//Оккам У. Избранное. М., 2002.