Глава 3. Эпоха Александра Македонского

На севере Эллада соприкасалась с территориями близко родственных ей македонцев, а также иллирийских и фракийских племен.

Иллирийцы населяли западную часть Балкан – Адриатическое побережье, от Эпира до Альп, и среднее Подунавье, а также гористую страну в глубине Балканского полуострова, на северо-запад от Фессалии. Начало заселения Балкан иллирийцами относится к середине II тысячелетия до Р. Х., и завершилось оно в конце тысячелетия. Иллирийцы, вероятной прародиной которых был регион Унетицкой культуры, расположенный к северу от Праги, представлявший собой восточный ареал культуры полей погребальных урн, продвинулись на юг, войдя в соприкосновение с эллинами, некоторые из иллирийских племен – певкеты, или пицены, япиги, давны, пелигны – переселилась через Адриатику в Италию, заселив западный берег Адриатического моря. Часть иллирийского племени дарданцев вместе с фракийскими народами переселились через Босфор и Дарданеллы, которым они сообщили это название, в Малую Азию, составив господствующий элемент в населении Троады – древнего Илиона. Но по преимуществу в середине и во второй половине I тысячелетия иллирийцы обитали на Балканах, так что одно из наименований полуострова, Иллирик, происходит от этого этнонима.

Иллирийский мир представлял собой совокупность многочисленных и разноименных племен, стоявших на разных стадиях культурного развития, что главным образом зависело от интенсивности их контактов с эллинами. Но и племена, жившие на севере Иллирика и менее других соприкасавшиеся с греческой цивилизацией, умели выплавлять железо и пользоваться изделиями из него, в особенности оружием. Во главе племен и племенных союзов стояли наследственные вожди, которые имели укрепленные резиденции, где, кроме дружины правителя, жили также ремесленники и торговцы; такие поселения были своего рода протогородами, но значительное большинство народа, занимаясь земледелием, скотоводством, рыбной ловлей, пиратством и разбоем, обитало в деревнях.

Наиболее цивилизованной областью Иллирика был Эпир, южная часть которого издавна заселена была эллинами, а в его северной части – новом Эпире устроены были греческие колонии Эпидамн, или Диррахий, Амбракия, Аполлония и Левкас. В окрестностях этих колоний обитали иллирийские племена автариатов и дасариатов, а к северу от них, в гористой стране, непригодной для земледелия, воинственные племена даоризов, плереев и ардиев, которых впоследствие называли вардеями. Эти древние племена, вероятно, связаны ближайшим родством с сохранившимся доныне иллирийским народом албанцев, или шкиптаров.

Севернее, на изрезанном удобными для морского разбоя, глубокими извилистыми бухтами побережье, жили многочисленные далматы, у которых, по характеристике Страбона, некогда, до их разгрома римскими легионами под командованием Публия Сципиона, «было до 50 значительных поселений и даже несколько городов, как Салон, Приамон, Ниния и Синотий… Здесь находится, кроме того, укрепленное место Андетрий, а также Дальмий – большой город, по которому названо племя. …У далматов есть своеобразный обычай производить передел земли каждые 7 лет» (Страбон, цит. изд., с. 288). На далматинском побережье выращивали виноград и масличные деревья, ловили рыбу, пиратствовали. Особенностью далматов, отличавших их от других племен, населявших адриатический берег, было то, что они не использовали чеканную монету. Севернее далматов обитали либурны, а далее в том же направлении по побережью, а также на юго-восточных отрогах Альп, жили яподы, которые на побережье занимались рыбной ловлей и виноделием, а в горах с их каменистой почвой разводили скот и сеяли полбу и просо. Далматы, либурны и яподы заселили также многочисленные острова в Адриатике с их прекрасным мягким климатом и занимались там не только рыболовством и виноделием, но и мореходством. На крайнем севере адриатического побережья и на Истрийском полуострове обитало соприкасавшееся с италиками племя истров, которое и дало название занятому ими полуострову.

В высокогорных долинах восточных Альп, севернее яподов, ютились скотоводы норики, к востоку от них, между Дунаем и его притоком Савой, обитали многочисленные и разрозненные племена паннонцев, или, как их называли греки, пеонов, которые стояли на более низком уровне цивилизации, чем приморские иллирийцы. По характеристике Аппиана Александрийского, «пеоны жили не в городах, а в полях и деревнях родовыми общинами, они не сходились в общие дома советов, и начальники у них были не для всех. Молодежи военного возраста у них было до ста тысяч (эта оценка относится к I столетию до Р. Х. – В. Ц.). Но и эти не собирались вместе вследствие отсутствия единой власти» (с. 249). Страбон перечисляет названия паннонских племен: «бревки, андизетии, датионы, пирусты, мазеи, деситиаты… и другие маленькие племена, области которых тянутся вплоть до Далмации, а к югу – почти что до земли ардиев» (Страбон, цит. изд., с. 287). Одно из пеонских племен, которое лучше других было известно эллинам, обитало значительно южнее – в Родопских горах.

Между Паннонией на севере и Македонией на юге находилась область дарданцев, к которым Страбон причисляет также галабриев и фунатов. О них он пишет так: «Хотя дарданцы были совершенно дикими, так что вырывали пещеры под навозными кучами и там жили, однако проявляли интерес к музыке, играя на музыкальных инструментах: на флейтах и на струнных инструментах» (Страбон, цит. изд., с. 288).

Восточную часть Балкан занимала Фракия. В середине II тысячелетия до Р. Х. фракийские племена, обитавшие ранее в Паннонии, составлявшей юго-восточный ареал культуры полей погребальных урн, продвинулись вслед за ахейцами на юг и расселились во второй половине тысячелетия в Трансильвании, на склонах Карпатских гор, в северном Причерноморье – от Прута до Днепра, а также на западном побережье Понта.

Часть фракийцев перебралась через проливы в Азию и расселилась там рядом с анатолийцами – лидийцами и лувийцами. Страбон считал народами фракийского происхождения не только азиатских мисийцев, поскольку часть их, сохранив такое же название, осталась на Балканах, но также вифинцев и фригов и менее известных бригийцев, бебриков, финов, медовифинов, мигдонов и мариандинов (см.: Страбон, цит. изд., с. 270). Несомненно, что в Малой Азии фракийцы смешались с потомками хеттов и родственных им анатолийских народов. Это в особенности относится, очевидно, к фригийцам, или фригам, о принадлежности языка которых к фракийской или анатолийской семье судить, ввиду отсутствия лингвистического материала, затруднительно. Принадлежность к фракийской языковой семье, скудное представление о которой дают лишь сохранившеся в иноязычных текстах отдельные слова, а также ономастический и топонимический материал, поскольку живых фракийских языков не сохранилось и нет текстов, которые бы были написаны на одном из них, – киммерийцев, о чем гипотетически писал Ростовцев, тем более армян, – подобная точка зрения высказывалась лингвистами на рубеже XIX и XX веков, – сомнительна.

В культурном отношении фракийцы, тесно контактировавшие с эллинами, стояли на более высокой стадии культурного развития, чем иллирийцы: в середине I тысячелетия это был уже порог цивилизации. Но такая оценка относится по преимуществу к Фракии в тесном смысле слова, территория которой простиралась от северного побережья Эгейского моря и берегов Пропонтиды до придунайской равнины и с востока на запад от Черного моря до реки Стримона. Там обитали фракийские племена одрисов, медов, бизалтов, астов, сапеев и, к северу от них, мисийцев и трибалов. Культурно отсталую периферию Фракии составляли племена даков, живших за Дунаем в Трансильвании, а также близкородственных, а по другой версии тождественных им гетов, обитавших по обеим берегам нижнего Дуная, в соседстве с мисийцами, и терегетов, селения которых простирались от устья Днестра до Днепровского лимана.

В «Географии» Страбона приведены любопытные сведения о нравах некоторых фракийских племен. Ссылаясь на Посидония, он пишет, что «мисийцы из благочестия воздерживаются употреблять в пищу живые существа, поэтому не едят и домашних животных. Они питаются медом и сыром, ведя мирную жизнь» (Страбон, цит. изд., с. 231). Страбон сообщил не лишенные, вероятно, легендарных черт сведения о знаменитом Замолксии – гете, который побывал рабом у Пифагора, в своих странствованиях доходил до Египта и многому научился. «По возвращении на родину Замолксий достиг почета у правителей и в народе как толкователь небесных явлений. В конце концов ему удалось убедить царя сделать его соправителем как человека, обладающего способностью открывать волю богов. Сначала ему предоставили лишь должность жреца наиболее почитаемого у них бога, а потом его самого объявили богом. Замолксий избрал себе местожительством какое-то пещерное место, недоступное для всех прочих людей, и проводил там жизнь, редко встречаясь с людьми, кроме царя и своих служителей. Царь поддерживал его, видя, что народ теперь гораздо охотнее прежнего повинуется ему самому в уверенности, что он дает свои распоряжения по совету богов. Этот обычай, продолжает Страбон, сохранился даже до нашего времени, так как у них всегда находится человек такого склада, который в действительности является только советником царя, у гетов же почитается богом» (Страбон, цит. изд., с. 273).

О весьма своеобразном общении гетов со своим богом писал Геродот, ради занимательности рассказа, возможно, усугубляя экзотичность религиозных обычаев этого народа: «Каждые пять лет геты посылают к Салмоксису вестника, выбранного по жребию, с поручением передать богу все, в чем они нуждаются в данное время. …Выстроившись в ряд, одни держат наготове три метательных копья, другие же хватают вестника к Салмоксису за руки и за ноги и затем подбрасывают в воздух, так что он падает на копья. Если он умирает, пронзенный копьями, то это считается знаком божьей милости, если же нет, то обвиняют самого вестника. Его объявляют злодеем, а к богу отправляют другого человека. Тем не менеее поручения ему дают еще при жизни. Эти же самые фракийские племена во время грозы, когда сверкает молния, пускают стрелы в небо и угрожают богу, так как не признают иного бога, кроме своего» (Геродот, цит. изд., с. 211).

В долинах фракийцы занимались пашенным земледелием, виноградарством и коневодством. В горах сеяли просо, разводили овец и свиней, рубили строительный лес. Во Фракии развиты были ремесла, добывали железную руду и серебро, плавили железо и изготавливали из него орудия труда и оружие, там существовали города, племенная знать фракийцев держала рабов. Отношения с греческими колониями во Фракии – Абдерой, Маронеей, Перинфом, Селимбрией, Византием, Аполлонией, Месембрией, Одессом – складывались по-разному: время от времени случались войны, в мирную пору торговали. Фракийцы, поселявшиеся в колониях, подвергались эллинизации. По отцу великий историк Фукидид был фракийцем.

В первой половине V века до Р. Х. самое многочисленное и воинственное фракийское племя одрисов во главе с царем Тересом подчинило себе другие южнофракийские племена, власть царя распространилась и на припонтийские греческие полисы, которые вынуждены были платить ему дань. При его сыне и преемнике Ситалке, правившем с 431 по 424 г. до Р. Х., государство одрисов усилилось и распространилось территориально в северном и западном направлении. Ситалк вмешался в политическую борьбу внутри Эллады и во время Пелопоннеской войны заключил союз с Афинами, в благодарность за что его сыновьям было предоставлено афинское гражданство. При царе Севте I, который правил с 424 по 410 г., когда государство усилилось еще больше, одрисы стали чеканить собственную серебряную монету. По сообщению Фукидида, от одних только зависимых греческих городов в царскую казну ежегодно поступало по 400 талантов серебра. Тесные дипломатические и торговые отношения с Элладой влекли за собой эллинизацию высшего слоя одрисов – свободное знание греческого языка в этой среде стало нормой, усваивались и некоторые обычаи греков. После смерти Севта I между его сыновьями началась борьба за власть, которая привела к разделению государства на две части: побережье оказалось под властью Севта II, а севером страны правил его брат Медок. Афины вмешались тогда в междоусобицу и примирили братьев.

Наибольшего могущества государство одрисов достигло в правление царя Котиса I, которое продолжалось четверть века, с 383 по 359 г. до Р. Х. В целях укрепления союза с Афинами одна из дочерей царя была выдана замуж за афинского стратега Ификрата. Но впоследствии отношения одрисов с Афинами испортились. Попытка Афин захватить город Амфиполь в соответствии с решением общеэллинского конгресса, состоявшегося в 371 г., привела их к войне с Котисом, который считал этот город своим данником. В этой войне Афины потерпели поражение. В 360 г. Котис захватил афинскую колонию Сест и затем осадил Херсонес Фракийский. Но осаду прекратила смерть царя.

Его сыновья разделили государство на три части. Старший сын Керсоблепт попытался восстановить единое государство, но этому воспрепятствовали Афины, направившие во Фракию войска, которые действовали неудачно и были заменены наемной армией под командованием Хареса. Этот полководец одержал победу над Керсоблептом, и в 357 г. был заключен договор, по которому Херсонес Фракийский передавался Афинам и закреплялось разделение государства одрисов на три отдельных царства. Вскоре после этого перед лицом общей угрозы для афинян и одрисов они возобновили союзнические отношения. Их общим противником стало Македонское царство, могущество которого тогда стремительно росло.

Македония расположена к западу от Фракии и к северу от Фессалии. Самое имя стране дал народ македнов, или македонцев, хотя и близкородственный эллинам, но некогда, до позднейшей его ассимиляции, отличный от него. Македония делится на горную часть, расположенную на севере, и узкую равнину на берегу Эгейского моря. Границы Верхней Македонии образуют высокие кряжи Родоп, а Нижняя Македония – это плодородная равнина, лежащая по берегами Термейского залива. Летом в Македонии так же жарко, как и на Пелопоннесе, а зимой там, как и на севере Балкан, часто дуют прохладные северные ветры. В горах Македонии разводят скот, на равнине выращивают злаки, виноград, фрукты и овощи. Верхняя Македония до сих пор богата лесом, а в древности ее лесные массивы были более обширны и этот лес употреблялся для строительства домов и в кораблестроении.

Характеризуя эту страну, историк Хаммонд писал: «В горах Македонии еще сохранились остатки девственных лесов, намного более обширных в древности, когда важными продуктами экспорта были деготь и древесина всевозможных сортов. На равнинах с их болотами и озерами паслись огромные стада лошадей, коров и овец, аллювиальные почвы позволяли выращивать зерно на экспорт. Благодаря садам, виноградникам и розариям, первую македонскую столицу Эдессу называли “сад Мидаса”. В реке Андий и в наши дни моют в небольших количествах золото, а на севере и западе Македонии добывалось серебро» (Хаммонд, цит. изд., с. 565).

Исторически к Македонии принадлежала и Халкидика, в классическую эпоху совершенно колонизованная греками. В Халкидике с ее тремя узкими и длинными полуостровами: Актой, на южной оконечности которой находится Афонская гора, достигающая около 2 км высоты, Ситонией и Палленой – климат средиземноморский, поэтому и культивируемые там растения типичны для Средиземноморья – виноград, оливки, злаки. «В древности наилучшие порты размещались на Халкидийском полуострове» (Хаммонд, цит. изд., с. 565).

Македонцы – народ, близкородственный эллинам, из Македонии в начале II тысячелетия пришли в Элладу ахейцы, новыми пришельцами из горной Македонии в конце этого тысячелетия была разрушена микенская цивилизация. Дорийцы, согласно Геродоту (см.: Геродот, цит. изд., 26), когда они поселились у Пидна, называли себя македнами. Таким образом, древнемакедонский язык был, очевидно, тождествен первоначальному языку дорийцев, пока он, после смешения дорийцев с ахейцами в Элладе, не стал субстратом дорийского диалекта общеэллинского языка. Впоследствии язык македонцев, обитавших в соседстве с Фессалией, подвергся влиянию фессалийского диалекта. Македонцы, сознавая свою обособленность в эллинском мире, все же стремились к тому, чтобы греки признавали их принадлежность к нему, а те предпочитали отказывать им в этом признании, но не считали их и вполне варварами. Обитая в близком соседстве с иллирийскими и фракийскими племенами, македонцы, с одной стороны, ассимилировали некоторые из них, а с другой – подверглись их влиянию, которое затронуло и македонский язык.

По словам Хаммонда, «македонцы отличаются более крепким телосложением, чем южные греки, вследствие суровой жизни для крестьян и горцев более характерна угрюмость, чем жизнерадостность» (Хаммонд, цит. изд., с. 565). В Македонии, писал И. Г. Дройзен, «существовали обычаи весьма старинного склада. Кто не убил еще ни одного врага, должен был ходить подпоясанный недоуздком, кто не убил еще ни одного кабана в открытом поле, не имел права возлежать на пиру, но должен был сидеть на пиру, при похоронах дочь умершего должна была тушить костер, на котором был сожжен труп» (И. Г. Дройзен. История эллинизма. Т. I, М., 2003, с. 66). Близкие параллели с суровыми нравами скифов уводят историческое воображение к действительно глубокой, праиндоевропейской старине. Выделившимися из материнского лона македнов ахейцами, а потом и дорийцами под влиянием высокоразвитой культуры автохтонов Эллады были утрачены свирепые и героические обычаи их дальних предков – кочевников, сохранившиеся у самих македнов.

В VI столетии до Р. Х. политическое устройство Македонии мало отличалось от того, какое существовало у предков дорийцев, пока они не вышли из Македонии и не завоевали Элладу. Сушествовали отдельные племена со своими вождями и родовой знатью. Но в начале V века в приморской, или Нижней Македонии началось объединение племен в единое государство. Первым македонским царем – василевсом, власть которого распространилась за пределы его племенной территории, был Александр I из династии Аргеадов, правивший с 498 по 454 г. Его резиденцией был город Эги с пригородом Эдессой. Аргеады своей прародиной считали Аргос и усваивали себе происхождение от Геракла и, значит, от Зевса. Основателем династии, захватившим власть в македонской Эдессе, был Пердикка, который, по Геродоту, бежал вместе с братьями из Аргоса. В своей «Истории» Геродот приводит родословную Александра, вполне возможно, что достоверную: «Александр был сыном Аминты, Аминта – сыном Алкета, отец Алкета был Аероп, сын Филиппа, Филиппов же отец был Аргей, внук Пердикки, который завладел македонским престолом» (Геродот, цит. изд., с. 414). Судя по числу колен, основатель династии мог жить в начале VII века до Р. Х. На Олимпийских играх в начале V века Аргеады были признаны эллинами и получили право участвовать в них. Греческое происхождение действительно имели или приписывали себе и другие княжеские династии в Македонии. Так, правители Линкестида – области в верхней горной Македонии возводили себя к беженцам из Коринфа Бакхиадам.

Во время греко-персидской войны, когда в Македонию вторглись полчища Мардония и потом самого шаха Ксеркса, Александр вынужден был признать верховную власть царя царей, снабжал его войска продовольствием и предоставил в его распоряжение воинский отряд, но после поражения и ухода персов из Европы он стал проводить политику сближения с греческими полисами и получил репутацию, а затем и прозвище Филэллина. Александр свободно говорил по-гречески и всячески способствовал распространению в стране эллинских обычаев и культуры. Но филэллинизм не удержал его от военного противостояния с Афинами, которые имели колонии на Халкидике, в то время как Александр стремился расширить македонское присутствие на побережье. Эта борьба оказалась для него неудачной, зато он с успехом действовал на севере Македонии, который ему удалось завоевать и таким образом объединить страну. Свою резиденцию Александр перенес из Эги в Пидну, но Эги осталась столицей.

Царство Александра и его преемников не было монархией восточного типа; его устройство скорее напоминало раннесредневековые европейские королевства. В подчиненных областях сохранялись местные династы, которые выплачивали дань царю и предоставляли в его распоряжение для ведения войны свои дружины. Кроме того, царь мог включать в собственную дружину воинов из родовой знати всех зависимых племен. Эти знатные воины именовались гетайрами – товарищами царя. Гетайры обладали обширными земельными владениями. По словам Феопомпа, 800 гетайров имели больше земли, чем 10 тысяч самых богатых эллинов (см.: Сергеев, цит. изд, с. 382). Земледельцы, жившие на этих землях, были свободными арендаторами. В мирное время гетайры выполняли по поручению царя административные обязанности, вместе с царем участвовали в рассмотрении судебных дел. Из числа гетайров царь подбирал себе ближайших советников, которые под его председательством коллегиально обсуждали важнейшие государственные дела, образуя учреждение, подобное древнерусской боярской думе. В одежде царь не отличался от гетайров, и в общении с ними не соблюдался дворцовый этикет, так что всякий гетайр мог запросто, без восточных церемоний, обратиться к царю, возражать ему и даже высказывать критические замечания по поводу тех или иных его действий. В этом отношении македонские правительственные обычаи были подобными тем, какие существовали в греческих полисах в общении между архонтами и носителями высших должностных полномочий, хотя родовой и династический характер власти сближал Македонию все же не столько с полисами классической Эллады, сколько с ахейцами времен похода на Трою. И царь и племенные вожди избирались народным собранием, в которое входили все, кто способен носить оружие, но традиция требовала, чтобы избирались лица династические и те из них, кому власть переходила по праву наследования.

Василевс считался верховным собственником всей земли, так что реальные землевладельцы были своего рода держателями наследственных ленов. Он являлся также высшим жрецом, главнокомандующим вооруженными силами, верховным судьей и распорядителем государственной казны. Изображение царя чеканилось на монетах, которые стали выпускаться в Македонии после греко-персидской войны. Но василевс не обладал неподсудностью, которая принадлежит обыкновенно монархам. Его самого можно было обвинить в измене и в других тяжких религиозных и государственных преступлениях, и в этом случае гетайры от лица маскедонского народа судили своего царя.

Преемники Александра Филэллина c успехом продолжили его дело, укрепляя единство страны и умножая ее богатства и военную мощь. Развивая торговые и культурные контакты с Элладой, правители Македонии научились безопасно проходить между Сциллой изоляции, которая бы препятствовала ее экономическому и культурному росту, и Харибдой пренебрежения национальными традициями и интересами, угрожавшего утратой независимости.

Искусным политиком был сын Александра Пердикка I. Он не остался в стороне от Пелопоннеской войны, но, легко меняя союзников в зависимости от складывающейся конъюнктуры, извлекал из союзнических отношений выгоду для Македонии. Выдающихся успехов в государственном строительстве добился сын Пердикки от невольницы Архелай, вступивший на престол в 413 г. до Р. Х., после того как он организовал убийство законных наследников. По всей стране он строил дороги и сооружал крепости. Этот царь реформировал войско, создав тяжелую гетайрскую кавалерию, для которой он позаботился обзавестись более сильными лошадьми, чем те, что разводились в Элладе в Фессалии, приобретая их в Малой Азии и вообще на Востоке. Всадники стали носить тяжелые доспехи, которые хорошо защищали тело в бою. Архелай перенес свою резиденцию из Пидны в Пеллу, расположенную поблизости от моря, в экономически самой развитой части страны, и основательно укрепил этот город. При дворе Архелая нашли гостеприимство вылающиеся художники и поэты Эллады, и среди них Еврипид, Зевксис, Агафон.

Архелай провел денежную реформу, уменьшив вес серебряных монет, увеличив их количество и введя разменную медную монету. Царю удалось укрепить единство государства, крепче привязав к себе удельную знать и самих удельных правителей, которых он привлекал к своему двору и включал в число своих гетайров – процесс, подобный тому, что происходил на Руси при Иване III, перемещавшем владетельных князей в Москву, где они становились княжатами.

Но эти меры царя вызывали сопротивление. В 399 г. до Р. Х. Архелай был убит заговорщиками. В стране началась смута. За власть боролась антиэллинская династия правителей Линка Линкестидов. На короткое время в Македонии воцарился организатор заговора из этой династии Аэроп, но когда он умер в 392 г., власть захватил Аминта II, его в том же году умертвил Дерда, и царем стал сын Аэропа Павсаний. Его в свою очередь устранил сын Арридея Аминта III, принадлежавший к старшей линии царского дома и правивший с 390 по 369 г.

Ослабленная в результате междоусобицы Македония стала объектом экспансии со стороны греков и варваров: иллирийцы захватили большую часть страны. После этого Аминта III вынужден был уступить часть македонской территории Халкидийскому союзу в обмен на его нейтралитет и с помощью Фессалии вытеснил иллирийцев из Македонии. Затем он заключил союз с Халкидикой, но когда в 382 г. иллирийцы вновь вторглись в Верхнюю Македонию, Халкидика, воспользовавшись моментом, захватила значительную часть Нижней Македонии. Усиление Халкидийского союза побудило доминировавшую тогда в Элладе Спарту к вмешательству. Спарта потребовала распустиь союз, и халкидийские полисы вынуждены были подчиниться. Но когда, воспользовавшись падением могущества Спарты, халкидийские полисы вновь объединились, Аминта заключил оборонительный союз с Афинами.

После смерти Аминты в 369 г. на престол взошел его старший сын Александр II, который в свое кратковременное царствование провел военную реформу. Александр создал регулярный корпус тяжеловооруженной пехоты, в который набирались выходцы из состоятельных семей, не принадлежавших, подобно гетайрам, к родовой знати, – пезетейры. Образцом для вооружения, воинского строя и боевой тактики пезетейров служила эллинская фаланга. В результате этой реформы Македония, военным преимуществом которой всегда была конница, теперь обзавелась и хорошо вооруженной, обученной пехотой, не уступавшей гоплитам.

В 368 г. Александр был убит заговорщиками; во главе заговора стояла его родная мать Эвридика из рода Линкастидов и ее любовник и зять Птолемей. Поставленный царем, Птолемей в течение трех лет удерживал престол, пока не был изгнан братом Александра Пердиккой III. Афинский полководец Тимофей, действуя против Фив, которые, как и Афины, стремились подчинить Македонию своему влиянию, и Халкидики, вынудил Пердикку заключить союз с Афинами и начать военные действия против Халкидики и Амфиполя. Но в 362 г. Пердикка перешел на сторону Амфиполя и предоставил ему военную помощь. В 359 г. царь во главе своего войска выступил в поход против иллирийцев, стремясь обезопасить свое государство со стороны севера, но в этом походе и сам он, и 4 тысячи его гетайров и пезетейров пали в бою с противником.

Народное собрание в Пелле избрало царем малолетнего сына павшего василевса – Аминту IV, регентом при нем стал его дядя, 22‑летний Филипп. Опираясь на гетайров и войско, Филипп вскоре после этого совершил государственный переворот, устранив малолетнего племянника и провозгласив себя царем. Когда Аминта вырос, Филипп женил его на своей дочери Кинане.

В правление узурпатора Птолемея юного Филиппа выдали заложником в Фивы, и он провел там 3 года – с 367 по 364. В Фивах он близко познакомился с Эпаминондом, усвоив приемы воинского искусства этого полководца. Филипп сумел оценить преимущества эллинской цивилизации перед полуварварским бытом его родины, но эллинофильство царя прекрасно уживалось с его македонским патриотизмом. Между тем доставшаяся ему страна находилась в бедственном состоянии. Она была расчленена: Линком владели иллирийцы, Пидна, Метона, Энея, Калиндея отделились от столичной Пеллы, братья Филиппа, родившиеся от наложниц Аминты – Архелай, Арридей и Менелай, – готовы были к междоусобной борьбе за власть, Афины поддерживали уже выступивших и потенциальных сепаратистов. Союзником Филиппа оставалась только Халкидика.

В этой крайне опасной ситуации Филипп II начал действовать с молниеносной решительностью. Жертвами нанятых им убийц пали его брат и соперник Архелай и правитель Калиндеи Павсаний, претендовавшие на власть в Македонии. Выступивший из Афин с отрядом нанятых гоплитов еще один претендент на царский престол Аргей был разбит Филиппом в сражении. После этого царь начал приводить к повиновению и других сепаратистов и заодно нанес сокрушительные удары по вторгшимся в Македонию иллирийцам, захватив часть их территории.

Чтобы завершить объединение страны, Филипп приступил к реформам, призванным укрепить мощь государства. Важнейшей из них была реформа воинского строя. Ядром армии стала тяжеловооруженная пехота, которая в бою действовала как особого рода фаланга, получившая у военных историков название македонской. Она отличалась от греческой фаланги компактностью и большой глубиной построения – не менее 16 рядов. В отличие от греческой строя, когда в сражении действовала одна фаланга, растянутая по фронту, Филипп расчленил боевое построение на несколько фаланг, которые находились на незначительном расстоянии друг от друга. Пезетейры Филиппа в бою употребляли двуручные копья – сариссы, длина которых зависела от шеренги, в которой находился воин, достигая в задних шеренгах 5 метров, так что бойцы могли поражать ими противников из-за спин товарищей, в результате чего усиливалась мощь удара. В армии Филиппа действовал также элитный корпус щитоносителей – гипаспистов и легкая пехота – пелтасты, лучники, пращники, метатели легких копий. Это были маневренные подразделения, которые начинали атаку, затем освобождали место для решительного удара фаланг, которые они прикрывали по флангам.

Усилив значение тяжелой пехоты, Филипп избежал рабского подражания воинскому строю эллинов и сохранил в своей армии важную роль гетайрской конницы, которая взаимодействовала с фалангами, а также выполняла самостоятельные операции. Кроме того, царь усилил мощь вооруженных сил Македонии тяжелыми метательными и стенобитными орудиями – катапультами, баллистами, таранами, передвижными осадными башнями, предназначенными для разрушения крепостных стен. В его штабе имелись технические специалисты: топографы, интенданты, военные инженеры. Наконец, он позаботился об увеличении числа находившихся на вооружении флота боевых кораблей, нехватка которых ранее составляла слабое место вооруженных сил Македонии. Филипп дал войску «нужную дисциплину и военную выправку… В пехоте он уничтожил ненужный обоз и телеги с поклажей, всадникам дозволил иметь только по одному конюху… и часто, даже в летнюю жару, он заставлял их маршировать и делать нередко переходы в 6–7 миль с полным багажом и провиантом на несколько дней» (Дройзен, цит. изд., т. 1, с. 73). Главное преимущество македонской армии в сравнении с войсками эллинских полисов заключалось в том, что греки к тому времени вынуждены были перейти к найму дорогостоящих и ненадежных наемников, а македонцы – знатные гетайры и простые крестьяне – воевали защищая интересы родины и обнаруживали превосходную дисциплину и преданность своему царю. Это была армия сражающегося народа, которая знала, за что она воюет.

Укрепляя центральную власть, подавляя остатки феодальной фронды, Филипп действовал решительно и гибко. Подростки – выходцы из знатных семей, в том числе и из правивших ранее удельных династий, приглашались ко двору царя пажами, где они воспитывались в духе преданности общенациональным интересам и верности монарху. Придворная знать, гетайры, составляли царскую лейб-гвардию – агему, из их числа назначались должностные лица в администрации и армии, в то же время в число царских друзей – гетайров включались и способные лица незнатного происхождения.

Захват пангейских серебряных рудников и увеличение добычи золота из Стримонского речного песка позволили Филиппу впервые в мировой истории денег перейти к системе биметаллизма с точно установленным соотношением ценности золотых и серебряных монет, которые стали называть филиппиками, хотя на них не чеканилось изображения царя – на лицевую сторону монеты наносился лик Аполлона, а на реверс – несущаяся колесница.

Создав мощную армию, Филипп приступил к проведению активной внешней политики. Важнейшей задачей было расширение приморской территории государства. Заключив союз с Олинфом, Филипп осадил Амфиполь, который был связан союзным договором с Афинами. Чтобы предотвратить вмешательство Афин, царь пообещал им вернуть Амфиполь после его захвата, но когда Амфиполь был взят штурмом, царь оставил за собой этот стратегически важный город, лежащий на берегу моря у устья Стримона, и в результате оказался в состоянии войны с Афинами. Затем он возвратил в состав Македонии Пидну, где раньше находилась царская резиденция, и ряд других городов на границе Македонии и Эллады. Чтобы успокоить олинфян, встревоженных захватом Амфиполя, и предотвратить их переход на сторону Афин, Филипп овладел союзной Афинам Потидеей, жителей которой, кроме афинских клерухов, он велел продать в рабство, а город передал Олинфу, после чего тот вступил в союз с Македонией и объявил войну Афинам.

Вслед за тем Филипп начал войну с фракийцами, захватив значительную часть их страны. На реке Несте во Фракии в 356 г. им был основан город Филиппы. На фракийском побережье Эгейского моря он завоевал города Абдеру и Маронию. Чтобы остановить экспансию Македонии, Афины заключили союз с правителями фракийских и иллирийских племен; к этому союзу присоединились и халкидикские полисы во главе с Олинфом, недавним союзником Македонии. Во Фракию направлена была афинская армия, но захват Сеста Херсонского афинским полководцем Харесом в 353 г. лишь задержал продвижение македонцев во Фракию. В следующем году Филипп возобновил военные действия, принудив одрисских царей к неравноправному союзу с ним. В результате Халкидика оказалась в изоляции и уже не представляла опасности для Македонии.

Объединив страну, раздвинув ее границы, включив в состав своих владений ряд греческих полисов, покорив несколько иллирийских и фракийских племен, Филипп сделал Македонию самым мощным государством Балкан, которое нависало над эллинскими полисами, раздираемыми застарелой враждой и постоянно возникавшими новыми конфликтами, представляя серьезную угрозу независимости Эллады. И Филипп не замедлил начать действия, направленные на ее покорение. Поводом для вмешательства в ее внутренние дела послужила священная война, которая началась в 355 г.

Война вспыхнула после захвата Фокидой участка земли у своей границы, который принадлежал храму Аполлона в Дельфах. Фокидян обвинили в святотатстве, Фивы настояли на созыве дельфийской амфиктионии, которая наложила на Фокиду огромный штраф, а та отказалась платить его. И тогда Фивы объявили Фокиде священную войну. Фокидский полководец Филомел в ходе этой войны взял Дельфы и захватил сокровищницу Дельфийского храма, на конфискованные средства он нанял армию в 20 тысяч гоплитов. Греческий мир разделился в противостоянии. Фокиду поддержали Афины и Спарта, а города Локриды выступили на стороне Фив. В Фессалии одни полисы взяли сторону Фокиды, другие – Фив: так, Лариссса присоединилась к Фивам, а давно соперничавшие с нею тираны города Фер стали союзниками фокидян. Перевес сил был на стороне союзников Фокиды, и тогда члены амфиктионии обратились за помощью к Филиппу. Тот внял призыву и ввел свою армию в Фессалию, начав боевые действия против корпуса под командованием фокидского стратега Ономарха. Вначале Филипп терпел неудачи. Дважды над его армией одерживал победу Ономарх, но в третьем сражении, в 352 г., получив значительное подкрепление из Македонии, Филипп одержал победу над противником. Погибло 6 тысяч фокидян, на поле битвы пал и сам Ономарх. Взятых в плен Филипп велел как святотатцев утопить в море, а тело погибшего в сражении Ономарха было распято на кресте. После этой победы Фессалия оказалась под контролем Филиппа, некоторые из ее полисов он присоединил к Македонии. В фессалийских городах, оставшихся юридически независимыми, были размещены македонские гарнизоны. С этих пор Филипп действовал уже не только как царь Македонии и верховный правитель вассальных иллирийских и фракийских княжеств, но и как архонт союза фессалийских полисов.

Ближайшей задачей Филипп считал теперь экспансию в область центральной Эллады. Чтобы предотвратить захват Аттики, афинские войска заняли Фермопильское ущелье. И Филипп, всегда трезво оценивавший соотношение сил, стратегическую и политическую ситуацию, решил приостановить продвижение на юг, вновь занявшись расширением своих владений во Фракии и на Халкидике с ее греческими колониями. Граждане в прошлом союзного Македонии Олинфа, самого крупного халкидикского полиса, обратились за помощью к Афинам.

Между тем во всей Элладе, и в особенности в Афинах, отношение к македонской экспансии стало острой дискуссионной темой. Одни политики и простые граждане видели в ней смертельную угрозу самому существованию эллинской цивилизации – для них Филипп был новым Ксерксом и Дарием, новым Варваром, против которого греки должны сражаться, чтобы спасать свое общее отечество. Но существовала и другая, македонофильская партия. Для нее Филипп был не варваром, но эллином и, главное, Македония оставалась в ее представлении единственной реальной силой, способной объединить Грецию, прекратить нескончаемую вражду, грозящую ей совершенным разложением и поражением в противостоянии действительным варварам. Идея возобновления общеэллинской борьбы с империей Ахеменидов, которая после Пелопоннеской войны стала вновь бесцеременно вмешиваться во внутренние дела Эллады, продиктовав ей Анталкидов мир, овладевала умами греков, и эта идея подталкивала тех, кто ее разделял, к признанию гегемонии Филиппа.

Сторонниками союза с Македонией и признания македонского протектората в Афинах были Эвбул, заведовавший финансами полиса, стратег Фокион, философ Аристотель, адвокат и политический оратор Эсхин. Но самым последовательным и влиятельным македонофилом, своего рода идеологом этой партии стал плодовитый писатель Исократ, который прожил на редкость долгую жизнь. Родившись в 436 г. до Р. Х., он скончался столетие спустя, в 337 г. Среди сохранившихся сочинений Исократа его политическая позиция с особой ясностью, последовательностью и отточенностью аргументов изложена в «Панегирике», «Ареопагитике» и «Филиппе». Бедствием Эллады Исократ считал вражду полисов и избыток бездомного, неустроенного, бродячего элемента, находящегося в постоянной готовности к возмущениям. Из этой среды выходили ненавистные Исократу алчные сикофанты, доносительство которых, считал он, угрожало нравственным разложением эллинского общества. Единственным средством изъять горючий элемент было бросить его в пекло войны с внешним противником, вековым азиатским врагом Эллады – Персией. Восток сказочно богат, и его покорение обогатит греков несметными сокровищами. Война сплотит враждующие эллинские полисы: «Греция может сохранить состояние мира только в том случае, если величайшие государства, примирившись между собой, решат перенести войну в Азию и те выгоды и преимущества, которые они сейчас стремятся получить от эллинов, захватят у варваров». (цит. по: Сергеев, цит. изд., с. 387). Но одержать победу над персами без Македонии Эллада не в силах. Поэтому Исократ прямо обращался к Филиппу с призывом объединить Элладу под своей гегемонией и провести победоносную войну в Азии: «Какова же будет твоя слава, – писал он, – если ты осуществишь это на деле и главным образом попытаешься полностью сокрушить это царство или, по крайней мере, захватить как можно больше земли и занять Азию, как говорят, от Киликии до Синопы, кроме того, основать города на этой территории и поселить там тех, кто скитается теперь за неимением необходимых средств к жизни и вредит всем встречным» (цит. по: История Древней Греции, цит. изд., с. 233–234). На первый взгляд, неисполнимый авантюрный проект, но в действительности он был выполнен и перевыполнен с лихвой при сыне Филиппа.

К партии македонофобов принадлежали афинский богач Ликург и судебный оратор Гиперид. Рупором этой партии стал блестящий демагог Демосфен. Красноречие, искренний пафос, искусство аргументации этого оратора, с особой яркостью обнаружившие себя в его «Филиппиках» – речах против македонского царя и в других его записанных и сохранившихся словах, сделали их высокой классикой ораторского искусства. Демосфен родился в Афинах в 384 г. до Р. Х. в знатной и богатой семье. С ранней юности он мечтал о карьере политического деятеля, которая в Элладе, в особенности в Афинах, была немыслима без умения произносить убедительные и увлекательные речи на народном собрании. Но физические качества этого честолюбца представляли, казалось бы, неодолимое препятствие для того, чтобы стать успешным оратором. У него был слабый голос и короткое дыхание, косноязычие делало произношение его невнятным, к тому же у него подергивалось плечо, в то время как взыскательная публика ожидала от оратора и внешней импозантности. Но комплекс неполноценности часто прокладывает самый верный путь к успеху. Демосфен обнаружил фантастическое упорство и трудолюбие в освоении приемов ораторской техники и преодолении косноязычия. Он учился произносить речи, набирая в рот камешки и черепки, упражнялся перед зеркалом, контролируя мимику, в ветреную погоду декламировал на берегу моря, стремясь перекричать шум волн, подобный шуму толпы, неодобрительно встречающей выступление оратора. Чтобы отучить свое плечо от подергивания, он подвешивал над собой низко опущенный меч, который больно колол его при каждом движении плеча. Изучая лучшие образцы ораторского искусства, поэзии и прозы, Демосфен неделями не выходил из помещения, а чтобы не было соблазна выйти из дома и показаться на люди, он приводил себя в безобразный вид, обривая себе половинку головы.

Первые его речи были произнесены в суде по частным делам и оказались провальными, но затем он научился говорить убедительно и стал выигрывать в судах. И только преуспев в судебных речах, он стал потом политическим оратором. Его «Филиппики» получили известность не только в Афинах, но стали предметом обсуждения и пререканий по всей Элладе. Политические противники Демосфена были искренними македонофилами, но не отказывались от щедрых вознаграждений, которые присылал им Филипп. Демосфен обвинил их, в особенности Эсхина, который также был талантливым политическим оратором, в том, что они подкуплены Филиппом. Более того, он сумел настоять на привлечении Эсхина вместе с его единомышленником Филократом к суду по обвинению в подкупе. Испугавшись предстоявшего процесса, Филократ бежал из Афин, а Исократ сумел оправдаться на суде.

Филипа Демосфен обвинял в том, что он стремится покорить Элладу и править в ней как тиран, в том, что он враг демократии и национальной независимости эллинов. И Демосфен, подобно своему оппоненту Исократу, стремился к объединению Греции, но не под протекторатом Филиппа, а в борьбе против него. Он давал себе отчет в печальном состоянии нравственно разлагающегося эллинского общества, но не терял надежды, что страшная опасность, идущая с варварского, как он считал, севера Балкан, способна сплотить греков и подействовать очистительно на моральный климат в Элладе. Сравнивая героизм своих предков с мизерабильными нравами современников, Демосфен говорил в третьей «Филиппике»: «А теперь все это распродано, словно на рынке, а в обмен привезены вместо этого такие вещи, от которых больна вся Греция. Что же это за вещи? Зависть к тому, кто получил взятку, смех, когда он сознается, снисходительность к тем, кого уличают, ненависть, когда кто-нибудь за это станет порицать, – словом, все то, что связано с подкупом. Ведь что касается триер, численности войска и вообще всего, по чему можно судить о силе государства, то теперь у всех это есть в гораздо большем количестве и в больших размерах, чем у людей того времени. Но только все это становится ненужным, бесполезным и бесплодным по вине этих продажных людей» (цит. по: Сергеев, цит. изд., с. 390). И все же Демосфен не терял надежды и произносил вновь и вновь зажигательные речи против Филиппа и его приверженцев и клевретов в Афинах и всей Элладе, призывая афинян направить все средства полиса на строительство и вооружение мощного военного флота, в котором залог независимости Афин и последнее средство спасения Эллады.

Во время осады македонской армией Олинфа Демосфен призывал сограждан к незамедлительной военной помощи осажденному городу. Реакция на этот призыв была сдержанной. Афины направили в Халкидику отряд наемников, но он не в состоянии был снять осаду. Когла же, вняв аргументам Демосфена, афиняне направили на север более существенную военную силу – 17 триер, 300 всадников и 4 тысячи гоплитов, – было уже поздно. В 348 г. до Р. Х. Олинф был взят и разрушен Филиппом, его жители либо перебиты, либо проданы в рабство и все побережье Фракии, от Геллеспонта до Пидны, заняли македонские гарнизоны.

Падение Халкидики отрезвляюще подействовало на афинян. Теперь уже и Демосфен осознал ограниченность военных ресурсов Афин и всей Эллады и произнес тогда знаменитую речь «О мире», в которой допускал компромисс и признавал целесообразность переговоров с Филиппом. Из Афин к Филиппу была направлена для переговоров о мире делегация во главе с македонофилом Филократом, в посольство включили лидера промакедонской группировки Эсхина, но для баланса также и Демосфена. В 346 г. мирный договор был подписан. В историю он вошел с именем Филократова мира. Филипп пошел на него, потому что считался с тем, что Афины с их мощным флотом из 350 триер все еще представляли собой серьезного противника; к тому же он все-таки был искренним эллинофилом и предпочитал войне мирный, дипломатический путь интеграции Македонии и Эллады под своей гегемонией. По договору Афины признавали власть Филиппа над всем фракийским побережьем, кроме Херсонеса Фракийского, который был оставлен за ними. Афинская делегация вынуждена была также признать независимость отложившейся от Афин островной Эвбеи, снабжавшей их зерном.

Заключив мир с Афинами, Филипп по просьбе из Фив вновь отправился в поход против беотийской Фокиды. Взяв город, македонцы разрушили его стены, жителям, переселившимся из разоренного города в деревни, запрещено было впредь поселяться в городах. 3 тысячи фокидян, обвиненных в святотатстве, сбросили со скалы в море, граждан полиса принудили вернуть Дельфийскому святилищу отнятые у него средства, а поскольку они были уже потрачены, фокидян обязали ежегодно и в течение нескольких лет выплачивать храму по 60 талантов. Фокиды были исключены из дельфийской амфиктионии, и их место в ней занял Филипп, получивший почетное звание иеромнемона.

В 344 г. до Р. Х. с просьбой о помощи в войне против Лакедемона обратились к Филиппу Аргос и еще несколько полисов Пелопоннеса. Демосфен тщетно советовал им отказаться от такой помощи, губительной, как он считал, для свободы Эллады. Македонские войска вошли в Пелопоннес. Затем Филипп распространил свою гегемонию на города Эпира, так что его власть простиралась теперь до берегов Ионического моря. Но Демосфен не отчаивался, продолжая предпринимать титанические усилия по сколачиванию антимакедонской коалиции: ему удалось вовлечь в нее Коринф с его колониями, Керкиру и эвбейские полисы.

Денежную помощь антимакедонской коалиции обещала оказать Персия, встревоженная стремительным ростом могущества Македонии. Об этой помощи взывал Демосфен, который обвинял македонофилов в измене общегреческому делу, и другие застрельщики антимакедонского противостояния. Персидские деньги потекли в греческие полисы, готовые к борьбе с Филиппом. Агитация Демосфена возымела успех в его родном городе – Афины направили армию во Фракию, где она начала боевые действия против полисов, подчинившихся Филиппу. В ответ на это македонские войска осадили Византий и Перинф, контролировавшие проливы, через которые Элладу снабжали жизненно необходимым ей причерноморским зерном. Перед лицом угрожающей блокады к антимакедонской коалиции присоединились новые союзники – островные полисы Хиос и Родос. Соединенный флот этих городов вместе с афинскими триерами, внезапно появившийся перед Византием, значительно превосходил военно-морские силы Македонии, и флот Филиппа был разбит. После поражения на море царь вынужден был прекратить осаду Византия. Свою армию он повел в поход против еще не покоренных фракийских племен.

В 342 г. Филипп подчинил внутренние земли фракийцев. В долине реки Гебра он основал город и назвал его своим именем Филиппополем (ныне Пловдив). Вслед за тем его протекторат признали понтийские греческие колонии Аполлония и Месембрия. На покоренной территории он образовал Фракийскую стратегию, которая выплачивала ему дань. Затем македонские войска вторглись в страну гетов, и те без сопротивления признали его власть, заключив с Македонией неравноправный союз.

Между тем северное Причерноморье находилось тогда под властью скифов, которые незадолго до этого объединились в единое государство с царем Атеем во главе. Воспользовавшись слабостью фракийских племен, скифы начали экспансию в их земли: вначале они захватили дельту Истра (Дуная), а потом, переправившись на правый берег реки, подчинили себе всю Добруджу. Прибрежные греческие полисы признали над собой верховную власть Филиппа, надеясь на его защиту от скифов. Между тем Атей, которому тогда исполнилось уже 90 лет, столкнувшись с жестким отпором со стороны одного из фракийских племен, попросил Филиппа о помощи, пообещав в благодарность за нее завещать ему свое царство. Филипп откликнулся на эту просьбу и прислал Атею вспомогательный воинский отряд, но когда угроза со стороны фракийского племени для скифов миновала вследствие смерти их царька, Атей отослал македонский отряд на родину и велел передать Филиппу, что он пересмотрел свое обещание завещать ему свое царство, потому что у него есть другой наследник – его собственный сын. В гневе за злую насмешку Атея Филипп в 339 г. снял осаду с Византия и Перинфа и двинул свою армию на север, к Дунаю. Произошло сражение, в котором скифы были разбиты; Атей погиб, а Филипп захватил богатую добычу: женщин и детей, которых скифы по обычаю держали при себе во время военных походов и сражений, прекрасных лошадей, рогатый скот. Но на обратном пути войско Филиппа подверглось нападению из засады со стороны трибаллов. Захваченные врасплох, понесшие значительные потери в бою со скифами, уставшие от горных переходов, перегруженные обозом, македоняне потерпели поражение. Сам Филипп был ранен, скифская добыча досталась трибаллам, и Филипп вынужден был уйти из Фракии.

Поражение во Фракии обнаружило уязвимость Филиппа, которая внушила его противникам надежду на его скорое падение. Но они просчитались. В 338 г. до Р. Х. в Греции началась новая священная война. Жители локрийского полиса Амфиссы запахали землю, преданную проклятию, что расценено было амфиктионией как религиозное преступление. Амфиссе была объявлена война, в которую немедленно вступил Филипп. Его армия стремительным броском переместилась из Фракии в центральную Грецию, беспрепятственно пройдя через Фермопильское ущелье, которое заграждало путь в Аттику. Города центральной Эллады и Аттики увидели нависшую над ними опасность. Против Македонии объединились разделяемые вековой враждой Афины и Фивы, а также Эвбея, Мегары, Акарнания. Битва македонской армии с объединенными силами эллинских полисов произошла у беотийского города Херонеи. В этом сражении отличился юный сын Филиппа Александр, который командовал левым крылом. Блестящие действия этого крыла, обнаружившие незаурядный полководческий дар Александра, решили исход сражения. Тысяча эллинов пала в битве, вдвое больше было взято в плен, остальные разбежались.

После поражения эллинских полисов под Херонеей исчезла надежда остановить Филиппа. Афинский оратор сказал тогда, что вместе с телами павших при Херонее была погребена свобода эллинов. Настроения народа в большинстве городов, в том числе и в Афинах, склонялись к признанию гегемонии Филиппа. В Демосфене видели уже виновника всех бед, обрушившихся на Аттику и всю Элладу, виновника напрасно понесенных жертв; и Демосфен вынужден был бежать из Афин. Расположение эллинов к Филиппу особенно укрепилось ввиду того, что, проявляя дипломатический такт гибкого политика, он действовал в Элладе без нахрапа, являя в начавшихся переговорах уважение поверженному противнику и свое искреннее эллинофильство. Афинам он вернул все их прежние владения, кроме Херсонеса Фракийского, утрату которого он компенсировал Аттике беотийским Оропом. Пощажена была и Амфисса, бывшая виновницей священной войны, за что благодарные граждане воздвигли в Дельфах статую Филиппа. Суровее он поступил с Фивами: демократическое правительство в них заменено было олигархическим и промакедонским. Впрочем, олигархические македонофильские партии тогда пришли к власти в большинстве полисов. В Фивах оставлен был македонский гарнизон. Эллинские полисы сохранили юридическую независимость, но они должны были признать гегемонию македонского царя в Элладе, подобно тому как после Пелопоннеской войны была признана гегемония Лакедемона.

По инициативе Филиппа в 337 г. до Р. Х. в Коринфе состоялся Общегреческий конгресс, который должен был водворить мир в Элладе. На нем подтверждена была свобода эллинских полисов и принято решение, запрещавшее войну между ними. Большое внимание конгресс уделил совместной борьбе с пиратством, представлявшим большую опасность для торгового мореплавания. В целях укрепления сложившихся в Элладе режимов конгресс запретил конфискации имущества, отмену долгов и освобождение рабов на волю для использования вольноотпущенников в политической борьбе. Но самое главное решение Коринфского конгресса было о войне с Персией. Эта война объявлена была религиозной – ее собирались вести для того, чтобы отомстить за осквернение святынь Эллады Ксерксом во время греко-персидской войны, которая закончилась более ста лет назад. Но у этой войны были и менее возвышенные цели: грабеж несметных азиатских сокровищ, расширение плацдарма для эллинской колонизации, выдавливание из Эллады безземельных, обнищавших соплеменников, в которых виделась угроза общественной стабильности, – одним словом, Элладе предстояло реализовать программу, давно уже намеченную проницательным политологом Исократом. Образованный на конгрессе панэллинский союз был назван просто «Греки», в него вошли все балканские полисы, кроме Спарты, эпирские племена с их царями, а также многие островные полисы – общим счетом около 100 государств. Правящим органом союза стал «Совет греков», члены которого избирались союзными полисами в числе, пропорциональном их военным силам. Решения совета принимались большинством голосов и становились обязательными для союзных государств, так что союз имел характер федерации, а не конфедерации. В компетенцию совета входило объявление войны и заключение мира, сбор налогов, назначение арбитров для решения споров между союзниками, суд над нарушителями союзного договора.

Формально Македония не вошла в федерацию, но «Греки» в Коринфе заключили «вечный союз» с «Филиппом и его наследниками». Филиппа провозгласили гегемоном союза и верховным стратегом объединенных вооруженных сил. Греческие города истощили себя в нескончаемой междоусобице, и доминировать в Элладе стала полуварварская, но искренне приверженная эллинской цивилизации Македония с ее нерастраченными свежими силами, с ее здоровым государственным строем, выгодно отличавшимся и от восточной деспотии и от эллинской раздробленности и политической неустойчивости, чреватой нескончаемой чредой переворотов, частыми переходами от демократии к олигархии, от олигархии к тирании и снова к демократии после свержения краткосрочных тиранов.

Филипп энергично принялся к подготовке военных действий. 10‑тысячный отряд во главе с царским тестем Атталом был направлен им в Малую Азию и расквартирован в греческих полисах, которые формально признавали верховную власть персидского царя. В разгар военных приготовлений, в 336 г. до Р. Х., Филипп II в возрасте 45 лет был убит.

Это был полководец и государственный деятель большого масштаба, который сделал свою ранее политически незначительную страну великой региональной державой, доминировавшей на Балканах, покорившей Элладу с ее блистательной культурой и бросившей вызов могущественной империи Ахеменидов. Он был человеком сильного и гибкого ума, развитого эллинским образованием, трезвый, расчетливый, хладнокровный политик, способный к компромиссам, к продуманным, но для других часто неожиданным изменениям политического курса, так что былые союзники становились по его воле внезапно для них противниками, а противники союзниками; ему свойственно было поразительное трудолюбие и неуемная энергия, упорство в достижении цели, хладнокровная методичность и осторожность, сочетавшаяся со способностью, когда нужно, быстро принимать решения и действовать без промедления.

При этом Филипп отличался несдержанностью в житейских удовольствиях, любил шумные пиршества не в эллинском, а скорее в варварском вкусе, с обильными возлияниями. В отличие от греков, полигамия была в обычаях у македонской знати. Филипп имел 6 жен. Первой его женой была Фила из македонского княжеского дома, он женат был также на знатной фессалианке Филинне, которая родила ему сына, названного в честь отца Филиппом Арридеем, в отрочестве заболевшего падучей, отчего он стал слабоумным. Но самой знаменитой из царских жен была Олимпиада, дочь царя молоссов Неоптолема, с которым Филипп заключил союз, чтобы укрепить свое влияние в Эпире. Молоссы были греческим племенем, самым многочисленым в Эпире, но обитая в соседстве с иллирийцами, на периферии эллинского мира, они, как и македонцы, воспринимались во внутренней Элладе как своего рода полуварвары. «Прекрасная собой, необщительная, полная внутреннего огня, она, – по характеристике И. Г. Дройзена, – была горячо предана таинственному служению Орфея и Вакха и темному волшебству фракийских женщин, во время ночных оргий, гласит предание, она впереди всех носилась по горам в диком исступлении, потрясая фирсом и змеей, в ее снах повторялись те же фантастические картины, которыми был полон ее ум, за день до свадьбы… она видела во сне, что вокруг нее шумит грозная буря, что яркая молния ударила в ее чрево, что затем из него блеснул яркий огонь, пожирающее пламя которого широко распространилось и затем исчезло» (Дройзен, цит. изд., т. 1, с. 77–78).

Олимпиада родила Филиппу великого Александра. Высокомерная царица ставила себя выше других царских жен. По ее настоянию Филипп в 342 г. поставил царем Эпира ее брата Александра. Филипп тяготился требовательностью капризной жены. В семейных спорах сторону матери часто брал подросший сын Александр. На пиру, устроенном в связи с новым браком царя, на этот раз с Клеопатрой, племянницей македонского полководца Аттала, Александр поссорился с отцом, вызвав его гнев. Опьянев, Аттал призвал участников пира молить богов о том, чтобы у новобрачных родился законный наследник престола. «Александр вспылил и вскричал: “А меня, негодяй, ты считаешь незаконнорожденным, что ли?”. С этими словами он бросил в него чашей. Филипп вытащил меч и замахнулся на сына, но, к счастью обоих, от раздражения и вина споткнулся и упал. “Посмотрите, друзья, – сказал, насмехаясь над ним Александр, – тот, кто приготовился переправиться из Европы в Азию, растянулся, шагая от стола к столу”» (Плутарх, цит. изд., с. 778). После этого Олимпиада уехала в Эпир к своему брату, а Александр в Иллирию, но вскоре сын помирился с отцом и вернулся к нему в Пеллу. Олимпиада же продолжала питать враждебные чувства к вероломному мужу и обдумывала месть, пытаясь возбудить против него своего брата, но Филипп возобновил союз с ним, отдав ему в жены свою дочь от Олимпиады Клеопатру.

Во время бракосочетания эпирского царя со своей племянницей, совершенного против воли ее матери, Филипп появился на театральном представлении в древней столице Македонии Эгах без телохранителей и был заколот Павсанием. Народная молва возложила вину за этот заговор на Олимпиаду, подозрение коснулось и ее сына. Павсаний, жестоко оскорбленный Атталом и Клеопатрой, пожаловался Филиппу, но не нашел справедливости и у него. Встретив Александра, он пожаловался ему, а тот ответил строчкой из еврипидовской «Медеи»: «И тестя, и жениха, и невесту» (см.: Плутарх, цит. изд., с. 779).

Тело Филиппа II было погребено в гробнице македонских царей. Несмотря на подозрения в причастности сына Олимпиады к заговору, гетайры провозгласили его царем Македонии.

Александр родился в Пелле 21 июля 356 г. до Р. Х. Его воспитателями были родственник по матери Леонид, Лизимах, а также Аристотель, которого нанял учителем сына Филипп. И Александр получил прекрасное образование: Аристотель обучал его философии и естествознанию, от него же он получил основательные познания в медицине, которые пригодились ему в его походах, когда надо было лечить раненых воинов. Александр читал труды Платона и своего учителя, хорошо знал греческих лириков и трагиков, часто перечитывал поэмы Гомера – список «Илиады», исправленный Аристотелем, он всегда держал под подушкой вместе с кинжалом. В жизни своей он стремился подражать Ахиллесу. Наследник престола, он получил замечательную боевую выучку, включая и физическую подготовку, так что способен был и командовать войсками и сам сражаться, действуя всеми видами оружия, переносить тяготы суровой походной жизни.

В ранней юности Александр обнаружил редкую храбрость и находчивость, когда укротил необъезженного коня Букефала, который, взвиваясь на дыбы, никому не позволял сесть на него верхом. «Александр подбежал к лошади, схватил ее за узду и поставил против солнца. Он догадался, вероятно, что лошадь, видя перед собой свою дрожащую тень, пугалась. Несколько времени он бегал рядом с нею рысью и гладил ее рукой. Заметив, что она разгорячена и тяжело дышит, он тихо сбросил с себя плащ, вскочил на нее и твердо сел… Отец же, говорят, заплакал от радости. Когда Александр спрыгнул с лошади, он поцеловал его в голову и сказал: “Дитя мое, ищи себе подходящее царство – Македония для тебя мала!” (Плутарх, цит. соч., с. 776).

Любовь к славе, которую Александр хотел стяжать на века, была главным мотивом его поступков. Отец вовлекал сына в обсуждение политических тем, и когда Филипп отправился в поход против Византия, он оставил правителем Македонии Александра, которому тогда исполнилось 16 лет. Два года спустя в битве при Херонее Александр обнаружил незаурядный полководческий талант, командуя конницей гетайров на левом фланге македонского войска и действуя против решающей силы противника – фиванцев.

Вступив на престол через два года после этой битвы, он велел казнить убийцу отца Павсания. Затем умерщвлены были подозреваемые в соучастии в заговоре два отпрыска из знатной македонской династии Линкастидов и сын Пердикки Аминта, свергнутый Филиппом в самом начале его царствования, когда он был ребенком. По приказу Александра был также умерщвлен дядя Клеопатры Аттал, который командовал македонским отрядом в Малой Азии. Позже Олимпиада велела убить малолетнюю сестру Александра, рожденную Клеопатрой, когда мать держала младенца у себя на груди, а самой Клеопатре она приказала задушить себя своим поясом. Олимпиада сделала это без соизволения сына, и тот выразил ей за это свое неодобрение.

После восшествия на македонский престол Александр в речи перед послами союзных греческих государств призвал их хранить верность союзу. Но известие о гибели Филиппа многими в Элладе встречено было с нескрываемым энтузиазмом. Юного и неопытного царя там не считали способным продолжить политику отца. Демосфен в знак радости о смерти врага появился перед народным собранием с цветочным венком на голове, и он сумел повести собрание за собой – оно присудило венец убийце Филиппа Павсанию. Брожение охватило и другие полисы. Амбрактия заявила о выходе из союза и изгнала македонский гарнизон. О намерении распустить союз объявили Фивы. Фессалия блокировала узкую Темпейскую долину, через которую шел путь в Македонию.

Стремительным броском с небольшим отрядом Александр проник в центральную Грецию через Темпейскую долину, миновав позиции фессалийцев, для чего понадобилось вырубить ступени на крутом склоне горы Оссы, по которым спустились его воины, и затем провел войско через Фермопильское ущелье и осадил Фивы. Устрашенные внезапным появлением македонцев в самом сердце Эллады, греки пали духом, и верх во всех полисах, кроме Спарты, взяли македонофильские партии. По приказу Александра в Коринфе был созван новый конгресс, и на нем Александра признали гегемоном союза, пожизненным архонтом и командующим объединенными войсками, которые должны были выступить против Персии. После конгресса Александр пожелал побеседовать с Диогеном, который жил поблизости от Коринфа, в Крании. Когда Александр со свитой приблизился к нему, тот лежал и грелся на солнце. Поздоровавшись, царь спросил Диогена, «не желает ли он попросить от него чего-либо. “Да, – ответил философ, посторонись немного от солнца” Говорят, – продолжает свой рассказ Плутарх, – его слова произвели на Александра глубокое впечатление. Он был поражен гордостью и величием души философа, отнесшегося к нему с презрением, и, уходя, заметил на смех и шутки свиты: “Если бы я не был Александром, я желал бы быть Диогеном!”» (Плутарх, цит. изд., с. 373).

Из Коринфа Александр вернулся в Македонию и, оставив править в самой Македонии Антипатра, а командовать гарнизонами в Азии Пармениона, которому персы не смогли помешать укрепиться на азиатском берегу Геллеспонта, отправился в поход против отложившихся после смерти Филиппа и угрожавших македонской границе трибаллов и иллирийцев. В его распоряжении было три полка тяжелой пехоты – гипаспистов по тысяче воинов в каждом, один из них, самый лучший, отборный, назывался агемой, несколько полков фаланги по полторы тысячи человек, два полка легкой пехоты по тысяче воинов и два эскадрона гетайров по 200 всадников, а также около 2 тысяч всадников из легкой кавалерии, набранной в Македонии и в покоренных странах. Путь в землю трибаллов проходил через земли еще одного фракийского племени, которых называли независимыми фракийцами. С ними он встретился после перехода через реку Несс, у горы Гем. Фракийцы, вооруженные лишь кинжалами и легкими дротиками, а на голове имевшие, вместо шлемов, шапки из лисьих шкур, заняли вершину горы, собрав там большое число телег. Они замышляли, когда македонцы станут взбираться на гору, обрушить на них эти телеги. Проницательный полководец разгадал их замысел и немедленно принял меры, призванные обезопасить его армию. «Он отдал гоплитам следующий приказ: когда телеги начнут валиться на них, пусть солдаты в тех местах, где дорога широка и можно разбить строй, разбегаются так, чтобы телеги падали в промежуток между людьми, если же раздвинуться нельзя, то пусть они падают на землю, прижавшись друг к другу и тесно сомкнув свои щиты: тогда телеги, несущиеся на них, вследствие быстрого движения скорее всего перепрыгнут через них и не причинят им вреда. Как Александр указывал и предполагал, так и случилось» (Арриан. Поход Александра. СП б., 1993, с. 15). Пытавшиеся сопротивляться варвары были перебиты и пленены, оставшиеся в живых рассеялись. В этом своем победоносном походе Александр дошел до Истра, где обитали геты, покорил их и затем пошел воевать в земли автариотов и других иллирийцев. Во всех столкновениях с противником македонцы одерживали победы.

Между тем в Греции вновь подняли голову македонофобы, их финансировала персидская агентура, подстрекавшая эллинов против Александра. Демосфен получил от Дария 300 талантов; на эти деньги он вооружил изгнанников из Фив, живших в Афинах, для войны с Александром. Его враги особенно приободрились, когда вдруг распространился слух о его гибели в Иллирии. К войне с Македонией стали готовиться Фивы, Афины и несколько пелопоннеских полисов. Фиванцы осадили расквартированный в их городе на акрополе македонский гарнизон. Узнав о случившемся, Александр во главе македонского войска за 14 дней преодолел путь до Фив и начал штурм города. Овладев Фивами, Александр разрушил город, а его жителей продал в рабство. Пощажен был только дом Пиндара, которого царь высоко ценил, и потомки поэта. После катастрофы одного из самых могущественных полисов Эллады другие города притихли и покорились своему гегемону, и тот поступил с ними великодушно, не карая своих противников. От Афин царь потребовал выдать Демосфена, но затем по просьбе своих сторонников в Афинах он отказался и от этого требования. От эллинов затребовано было лишь признание гегемонии Македонии и участие в походе против Персии. В этом ему отказал лишь Лакедемон, представители которого заявили, что Спарта никогда не признавала над собой ничьего верховенства, потому что издавна она сама занимает в Элладе первенствующее положение. Александр не стал принимать мер, чтобы привести в повиновение Спарту, и, вернувшись в Македонию, вплотную занялся подготовкой азиатского похода.

На подготовку к войне с персами ушла осень 335 г. и последовавшая за ней зима. В Персии тогда правил Дарий III Кордоман. Держава Ахеменидов находилась в состоянии полураспада. Сатрапы мало считались с верховной властью царя. Население Египта, Финикии, Малой Азии, включенное в орбиту средиземноморской торговли, тяготилось зависимостью от далекой столицы империи; и Александр рассчитывал, что при вторжении македонской армии оно отложится от Персии.

Перед походом Александр раздал своим друзьям богатые дары: имения, деревни, доходы с гавани. Когда же почти все царское достояние было роздано, Пердикка спросил его: «Царь, что же оставляешь ты себе?». Тот ответил, что надежду. «Тогда и мы, – сказал Пердикка, – разделим свою собственность, отправляясь с тобою в поход» (Плутарх, цит. соч., с. 787). В царской казне оставалось лишь 70 талантов, на что можно было содержать армию в течение одной недели. Продажа в рабство фиванцев за 440 талантов позволила Александру расплатиться по долгам отца. Можно предполагать, что получившие царские дары со своей стороны подарили царю средства, на которые войска могли существовать до тех пор, пока в их руки не попадет военная добыча. Управление Македонией и Элладой в свое отсутствие царь возложил на Антипатра, запретив ему слушаться советов царицы Олимпиады.

В поход Александр повел около 40 тысяч пехоты и свыше 5 тысяч всадников. Основу кавалерии составляли гетайры под командованием сына Пармениона Филота и фессалийские всадники. Эскадроном царской лейб-гвардии из 300 всадников командовал Клит. По Диодору, у Александра было 13,5 тысячи македонских воинов, 14 тысяч греков из разных полисов, включая наемников, и около 7 тысяч варваров – фракийцев и иллирийцев. Большую часть армии составляли македонцы, но были также отряды, присланные греческими полисами. Главный штаб армии возглавлял опытный поководец Парменион. При штабе состоял секретариат во главе с греком Эвменом, который командовал разведкой, управлял снабжением войск и вел дневник военных событий.

Войско направилось к Сесту, чтобы оттуда переправиться через Геллеспонт. Переплыв через пролив на триерах и транспортных судах, оно высадилось в Абидосе, откуда Александр направился в Илион, где возложил венок на место, которое почиталось могилой Ахиллеса, а его друг Гефестион – на могилу Патрокла. Ахиллеса Александр назвал тогда счастливцем, потому что о его подвигах возвестил такой поэт, как Гомер. Из Илиона царь прибыл в Арисбу, где лагерем стояла вся его армия. Оттуда он повел ее через Лампсак к берегам реки Гарника, впадавшей в Пропонтиду. Когда войско уже приблизилось к Гарнику, разведчики, которыми командовал Аминта, донесли, что за рекой стоят персы – до 20 тысяч пехоты и столько же конницы во главе с зятем Дария Митридатом, Арсамом, Реомифром и Петином. Опытный военачальник Парменион советовал царю укрепиться на берегу и тщательно подготовиться к переправе, но Александр предпочитал начать переправу с марша, считая, что в противном случае персы воспрянут духом, видя нерешительность и осторожность противника. Переправлялись всадники вплавь на конях, а пехота вброд.

Выбравшиеся первыми на занятый противником берег были изрублены врагом. Александр вел за собой правое крыло кавалерии, и, выскочив из воды, он вместе с отрядом всадников направился туда, где были сосредоточены лучшие силы персов и где находились их военачальники. В горячей сече македонцы обнаружили превосходство и в боевой выучке и в вооружении. Их оружием были не дротики, а копья с древками из кизила. Увидев Митридата, Александр бросился на него и в поединке нанес ему удар копьем в лицо, сбросив его на землю. Тогда персидский воин, ударив царя кинжалом по голове, разрубил шлем, однако Александр копьем поразил его в грудь. Перс Спитридат сзади замахнулся на царя кинжалом, но Клит опередил его и отсек Спитридату руку вместе с кинжалом и тем спас жизнь царю. Тем временем продолжалась переправа; натиск македонской конницы и пехоты на противника оказался столь сильным, что персы дрогнули и отступили, а затем обратились в бегство. В бою погибло около тысячи персидских всадников. Наемная пехота, парализованная ужасом, осталась на месте сражения, но почти не оказывала сопротивление и была изрублена конницей гетайров. В плен было взято около 2 тысяч персов. В сражении пали сын Дария Арбупал и его зять Митридат. Македонцы потеряли 25 гетайров, 60 других всадников и около 30 пехотинцев.

Царь с почестями похоронил павших, и по его приказу Лисипп, которому удалась лучшая скульптура самого Александра, изваял статуи 25 павших на берегу Гарника гетайров. Вдовы, родители и дети погибших были щедро вознаграждены Александром. Царь позаботился о раненых, сам осмотрел их раны и давал при этом дельные советы врачам. По его приказу были похоронены павшие персидские военачальники и наемники-эллины, но пленных эллинов, служивших врагу, он велел заковать в кандалы и отправить в Македонию. В Афины в благодарность за участие ее граждан в сражении царь выслал 500 комплектов персидского воинского снаряжения в дар Палладе. Этот дар сопровождался надписью: «Александр, сын Филиппа, и все эллины, кроме лакедемонян, взяли от варваров, обитающих в Азии» (см.: Арриан, цит. изд., с. 31).

Сатрапом занятой территории он поставил Калата, велев ему платить Македонии такие же взносы, какие ранее платились Дарию. Пармениону с отрядом воинов Александр велел занять город Даскалий, покинутый персами, а сам направился в Сарды и без боя взял их, позволив лидийцам, столицей которых был ранее этот город, жить по своим старинным законам. Начальником крепости в Сардах он назначил гетайра Павсания, оставив в его распоряжении гарнизон, а сам направился в Эфес, в котором устранил правивших там олигархов и установил демократию. Олигархические правительства ставленников Персии были смещены и в островных полисах Хиоса и Лесбоса. В Эфесе Александр познакомился с художником Апеллесом, который написал его портрет с молнией в руках, помещенный в храме Артемиды. Послы Магнессии и Тралл пришли в Эфес, чтобы сдать Александру свои полисы.

Из Эфеса Александр повел армию в Милет, персидский гарнизон которого решил сопротивляться, обнадеженный тем, что главные силы персов находились недалеко, и, кроме того, рассчитывая на помощь флота, но греческие корабли опередили противника и вошли в милетскую гавань первыми, заперев ее. Персидский флот превосходил македонский и числом кораблей, и боевой выучкой. Тем не менее Парменион советовал дать морской бой, но Александр не внял его совету, считая безумием со своими 160 кораблями и неопытными моряками сражаться со значительно превосходящим по силам персидским флотом, в котором служили настоящие морские волки – киприоты и финикийцы. Македоняне, считал он, непобедимы на суше, поэтому они не должны приносить себя в жертву варварам на чуждом им море. Проигрыш сражения послужит сигналом к отпадению эллинов, а выгоды от победы, на которую нет надежды, не могут быть велики, так как ход операции на суше сам собою уничтожит персидский флот, лишив его базы снабжения. Таким образом решено было не выводить македонские корабли из гавани, а держать оборону на случай, если неприятельский флот попытается высадиться в городе.

После недолгой осады войска Александра взяли Милет. Более трудным делом оказался захват Галикарнаса, гарнизон которого, заняв акрополь, готов был к длительной осаде. Но Александр решил не тратить время на Галикарнас и ограничился разорением нижнего города, после чего оставил в нем отряд для продолжения осады акрополя, а главные силы повел вдоль побережья, чтобы занять прибрежные эллинские города и тем самым лишить персидский флот гаваней. Греческие колонии Александр объявлял свободными, и эллины с готовностью принимали его сторону, отказывая в поддержке персидской администрации и гарнизонам, пытавшимся противодействовать.

Не встречая серьезного сопротивления, Александр дошел до памфилийского города Сида, а оттуда повернул в глубь полуострова, с боями прошел через Писидию, воинственные горные племена которой оказывали ожесточенное сопротивление, и остановился на зимний отдых во фригийском городе Гордионе, родине лидийского царя Мидаса. Там ему показали колесницу, дышло которой было связано с ярмом запутанным узлом, и рассказали предание о том, что тому, кто сумеет развязать этот узел, суждено стать царем всего мира. «Большинство писателей, – как пишет Плутарх, – рассказывает, что концы узла были спрятаны и переплетались один с другим самым хитрым образом. Александр не мог развязать узла и разрубил его мечом… Аристобул, напротив, рассказывает, что царь очень легко развязал узел, вынув из дышла крючок, которым прикреплялся ремень, затем вытащил и само ярмо» (Плутарх, цит. изд., с. 378).

Перезимовав, македонцы в начале 333 г. до Р. Х. двинулись на север, в Каппадокию, а затем повернули на юг, в Пафлагонию. Между тем с запада к Александру пришли тревожные вести: персидский флот под командованием грека Мемнона захватил Хиос, Лесбос и ряд других островов Эгейского моря и намеревался высадиться на полуострове, чтобы поднять греков против Македонии. Антипатр, оставленный Александром управлять Македонией, начал уже снаряжать суда для защиты побережья. Но внезапная смерть Мемнона отодвинула угрозу. Войска Александра перешли Таврский хребет и, спустившись в Киликию, заняли Тарс. Из Тарса царь повел их берегом моря в северную Сирию, где сосредоточены были основные силы персов: полчище Дария, по, возможно, преувеличенным сведениям греческих историков, насчитывало до 600 тысяч человек.

Осенью 333 г. около города Иссы, в узкой долине между горами и морем, произошло генеральное сражение. Противников разделяло устье реки Пинар, форсировать которую начала македонская кавалерия, а вслед за нею переправилась и пехота. Стремительным ударом македонцы атаковали левый фланг и центр персидского войска, где находился сам Дарий. Персы не выдержали натиска, и левое крыло обратилось в бегство, но на другом фланге греческие наемники Дария теснили македонцев. На помощь им двинулись македонцы, воевавшие на левом фланге, и войско Александра перешло в наступление. Между тем персидская конница, поставленная против фессалийской кавалерии, первой перешла Пинар и атаковала фессалийцев, но донесшийся до нее слух о бегстве Дария вызвал замешательство, и персидские всадники, ранее храбро сражавшиеся, вначале отступили, а потом обратились в беспорядочное бегство, давя обезумевших наемников-пехотинцев. Дарий бежал вначале на колеснице вместе со своими вельможами, а когда на пути его началось горное бездорожье, он сел верхом на коня и умчался, убегая от Александра далеко на восток, за Евфрат. Вначале Александр пытался догнать и захватить его, но потом оставил погоню.

В сражении при Иссе пало до 100 тысяч персов, погибли сатрап Египта Савак, полководцы, проигравшие сражение при Гранике – Арсам, Реомифр и Аттизий. Войска Александра потеряли около 300 пехотинцев и полтораста всадников. Победители захватили лагерь Дария, в котором нашли лишь часть казны – 3000 талантов: большую часть денег и драгоценной утвари Дарий отправил в Дамаск, но и эти сокровища были перехвачены отрядом, посланным Александром, который велел хранить их в Дамаске. Теперь у Александра не было недостатка в средствах на финансирование похода.

По рассказу Плутарха, Александр, войдя для омовения в купальню Дария, «увидел множество сосудов, кувшинов, ванн, флаконов с духами – все из золота, прекрасно сделанных. В бане разливался сильный запах ароматов и духов. Затем Александр вошел в царскую палатку, замечательную своей высотой, размерами, великолепными кроватями и столами со столовыми приборами. Он взглянул на друзей и сказал: “Вот, по-видимому, как он царствовал!” (Плутарх, цит. изд., с. 786). В лагере находились мать, жена и сестра бежавшего царя, его малолетний сын и две дочери, а также жены знатных персов. Услышав женский плач, Александр узнал, что это близкие Дария оплакивают царя, считая его погибшим. Александр велел успокоить их, сообщив им, что Дарий жив. Кроме того, он приказал обращаться с пленницами с почестями, какие подобают царицам. Царственного мальчика он обещал воспитать как собственного сына, а царевнам подобрать лучших женихов. Как пишет Плутарх, несмотря на дивную красоту жены и дочерей Дария, Александр, «не коснулся ни одной из них, как и вообще не знал до брака другой женщины, кроме Барсины. По-видимому, он считал более приличным для царя побеждать свои страсти, нежели побеждать врагов» (Плутарх, цит. изд., с. 786). Барсина была взята в плен в Дамаске, но Дамаск еще был впереди.

В сражении Александр был ранен мечом в бедро, тем не менее наутро после битвы он «обошел раненых, велел собрать трупы убитых и торжественно похоронил их в присутствии всего войска, выстроенного во всем блеске, как для сражения. Он воздал в своей речи хвалу всем, чьи подвиги в сражении видел сам или о чьих был наслышан со стороны, и почтил денежными подарками каждого по его чину» (Арриан, цит. изд., с. 56). Дарий прислал Александру письмо, прося вернуть ему его семью. Предлагая мир, он готов был отдать ему все земли до Галиса и обещал своего рода контрибуцию в 2 тысячи талантов, но Александр отклонил предложение, называя себя владыкой всей Азии. Победа под Иссой, отдавшая в руки Александра всю Малую Азию и Сирию, захват казны Дария позволили Александру за год набрать многочисленную армию, которая в 20 раз превосходила войско, с которым он одержал победу под Граником. По, вероятно, преувеличенным данным Диодора, «у него собралось 800 тысяч пехотинцев, 20 тысяч всадников, было еще много колесниц с серпами» (цит. по: Арриан, цит. изд., с. 291).

Из Иссы Александр повел армию по финикийскому побережью, захватывая города и оставляя в них гарнизоны. Без боя были взяты Арад, Библ, Сидон, но самый сильный из городов Финикии Тир, расположенный на острове возле побережья, готов был к сопротивлению. В ответ на пожелание Александра принести жертвоприношение тирийскому Гераклу – Мелькарту встретившиеся с ним на пути его войска в их город послы тирийцев предложили совершить жертвоприношеие их богу в старом храме на материке, но город на острове должен остаться закрытым как для персов, так и для македонцев. Алексанр не принял этих предложений и немедленно прервал дальнейшие переговоры. Нейтральный Тир, обладавший сильным флотом, считал он, мог стать центром притяжения и опорой для всех недовольных македонским господством на греческих островах и в самой Элладе.

Тиряне, отказавшиеся впустить Александра в свой город, оказали мужественное сопротивление, задержав продвижение македонцев на 7 месяцев, пока продолжалась осада. Финикийцы защищали его с ожесточением отчаяния. По рассказу Диодора, ими «изобретен был.. хитрый способ сломить мужество македонцев и подвергнуть самых храбрых воинов мучениям, которые нельзя было облегчить. Изготовлены были медные и железные щиты, в них насыпали песку и долго нагревали на сильном огне, так, что песок накаливался. С помощью какого-то механизма они бросали этим песком в тех, кто сражался всех мужественнее, и подвергали свои жертвы жесточайшим страданиям. Песок проникал через панцирь и рубаху, жег тело, и помочь тут было нечем.. и они кончались, впадая в неистовство от страшной боли» (цит. по: Арриан, цит. изд., с. 294). Чтобы взять город, расположенный на острове, Александр велел насыпать дамбу, соединившую его с материком, но тирийцам удалось ее разрушить. Пришлось строить новую дамбу, в гавань вошли военные суда Александра, к стенам крепости были подведены стенобитные машины. Город был взят в 332 г. одновременным ударом с суши и с моря и затем подвергся жестокому разгрому и грабежу. 8 тысяч тирийцев погибло при взятии города, 13 тысяч было взято в плен; всех юношей, а их оказалось более 2000, повесили, а женщин и детей продали в рабство.

Собрав рассеянные остатки войск, разгромленных под Иссой, персидские военачальники попытались вернуть власть над Лидией, где расквартированы были лишь малочисленные македонские гарнизоны, и выйти к Эгейскому морю, в котором персидский флот еще удерживал несколько островов. Но назначенный Александром сатрап Фригии Антигон разбил наспех собранное персидское войско.

Новая опасность для Александра возникла тогда в самой Элладе. Спарта, не признавшая гегемонии Македонии, попыталась поднять эллинские полисы против нее. Царь Лакедемона Агис III просил о помощи Дария, и персы предоставили ему 10 триер и 30 талантов. Во главе отряда спартанцев Агис высадился на Крите и заставил большинство критских полисов отложиться от Македонии и признать верховную власть Дария. Но на сторону Македонии перешли финикийский и кипрский флот, и с их помощью персидские гарнизоны были изгнаны из Лесбоса, Хиоса, Тенедоса и Коса. К началу 331 г. контроль Македонии на островах Архипелага был полностью восстановлен.

Между тем войско Александра двинулось из Тира по побережью на юг. Из прибрежных городов сопротивление ему оказала только Газа, но и эта считавшаяся неприступной крепость была взята после 2‑месячной осады. Завоевав Газу, Александр с небольшим отрядом направился в сторону Иерусалима. Об этом его посещении святого города умалчивают греческие авторы, вероятно, не придавая ему важного значения, но о нем рассказывает Иосиф Флавий. Первосвященник Иаддуй, узнав о приближении Александра, растерялся от страха и «принеся жертву Предвечному, стал умолять Господа защитить иудеев и оградить их от надвигающейся опасности. И вот, когда Иаддуй после жертвоприношения прилег отдохнуть, Предвечный явился ему во сне и повелел ему не робеть, а украсив ворота города венками, открыть эти ворота, всем облачиться в белые одежды, ему же и прочим священникам встретить царя в установленных ризах и не бояться при этом ничего, так как Господь Бог заботится о них» (Иосиф Флавий. Иудейские древности. Т. 1. М., 1994, с. 468). Когда Александр приблизился к встречавшим его священникам и народу, то, как пишет Флавий, он неожиданно для всех, – для македонцев, сирийцев, финикийцев и следовавших за Александром хуфейцев, то есть самарян, – первым приветствовал первосвященника. «Тогда Парменион, – продолжает Иосиф Флавий, – подошел к царю и на вопрос, почему он теперь преклоняется перед первосвященником иудейским, когда обыкновенно все преклоняются перед Александром, получил следующий ответ: “Я поклонился не человеку этому, но тому Богу, в качестве первосвященника которого он занимает столь почетную должность. Этого старца мне уж раз привелось видеть в таком убранстве во сне в македонском городе Дии, и когда я обдумывал про себя, как овладеть мне Азией, именно он посоветовал мне не медлить, но смело переправляться через Геллеспонт. При этом он обещал мне лично быть руководителем моего похода и предоставить мне власть над персами… Ныне же, увидав этого человека, я вспомнил свое ночное видение и связанное с ним предвещание и поэтому уверен, что я по Божьему велению предпринял свой поход, что сумею победить Дария и сокрушить могущество персов и что все мои предприятия увенчаются успехом”» (Иосиф Флавий, цит. изд., с. 468–469). Затем Александр вошел в Храм и по указанию Иаддуя принес жертву Предвечному.

Александр не раз поклонялся богам покоренных им народов Азии и Египта, но есть основания полагать, что этот бесстрашный и великодушный воин, охваченный неуемным порывом вдаль, к убегающему горизонту, к завоеванию всего мира, словно ему мало было земли и в его сердце полыхала жажда бесконечного и вечного, под оболочкой идолов силился разглядеть отблеск славы единого Бога, Творца неба и земли. И в Иерусалиме сердца всемирного завоевателя, чрез которого Промысл Божий устраивал судьбы мира, коснулась благодать Творца.

«Когда же ему, – рассказывет далее Иосиф Флавий, – была показана книга Даниила, где сказано, что один из греков сокрушит власть персов, Александр был вполне уверен, что это предсказание касается его самого» (Иосиф Флавий, цит. изд., с. 469). По просьбе первосвященника Александр позволил иудеям Святой земли и рассеяния в Персии и Мидии сохранить свои старые законы и даровал им освобождение от податей каждый седьмой год. По предложению Александра многие из иудеев вступили в ряды его армии, при этом им была гарантирована свобода соблюдать свои древние обычаи.

После падения Газы сатрап Египта Мазак, не располагая средствами для обороны страны, изменил Дарию и без боя сдал Египет, население которого тяготилось персидским владычеством. Особенно ревностными сторонниками перемены правления в Египте были жрецы, возмущенные пренебрежением персов к древним святыням страны. Из пограничной Пелусии Александр во главе войска направился в древнюю столицу Мемфис. Затем он посетил Сиутский оазис, путь к которому пролегал по безводной пустыне. В оазисе находился храм Амона, в котором Александр принес жертву божеству, а жрецы провозгласили его сыном Амона и наследником древних фараонов. Вернувшись в Мемфис, царь с частью своего войска по Нилу спустился вниз, в дельту; и на побережье, напротив острова Фароса, который впоследствии был соединен с берегом молом, между морем и озером Мареотидой, основал город, названный его именем. Александрия стала вскоре крупнейшим политическим, культурным и экономическим центром Средиземноморья. Основанием этого города завершался длительный процесс превращения Восточного Средиземноморья во внутреннее море эллинского мира во главе с Македонией.

Оставив в Египте гарнизоны и назначив туда чиновников для управления и взимания податей, Александр с армией вернулся в Финикию. В это время Дарий прислал еще одно посольство к Александру, предлагая ему теперь все земли до Евфрата, 10 тысяч талантов и дочь свою в жены, но Александр не принял и этих условий. Когда послы Дария изложили предложение своего царя Александру и его гетайрам, Парменион сказал, что «если бы он был Александром, то с радостью прекратил бы войну на этих условиях и не подвергал бы себя в дальнейшем опасностям. Александр ответил, что он так бы и поступил, если бы был Парменионом, но так как он Александр, то ответит Дарию следующим образом: он не нуждается в деньгах Дария и не примет вместо всей страны только часть ее: и деньги, и вся страна принадлежат ему. Если он пожелает жениться на дочери Дария, то женится и без согласия Дария. Он велит Дарию явиться к нему, если тот хочет доброго к себе отношения. Дарий, выслушав это, отказался от переговоров и стал вновь готовиться к войне» (Арриан, цит. изд., с. 69). Вскоре после этого в родах умерла жена Дария. Ее смерть глубоко огорчила Александра, который пожалел о том, что не отпустил ее к мужу, и велел устроить ей пышные царские похороны.

Получив подкрепление из Македонии, присланное Антипатром, Александр в начале 331 г. во главе войска направился из Финикии через Палестину и Сирию в Месопотамию. Дарий готовился к отражению противника. В Месопотамии, в Мидии и в Персии его власть имела более прочную опору, чем в Малой Азии, Египте и Сирии, и поэтому он быстро сумел набрать армию числом до миллиона человек. Его надежда на военный успех подкреплялась новыми осложнениями для Александра на Балканах.

Весной 331 г., после неудачного похода македонского наместника Фракии Зопириона в Северное Причерноморье против скифов, закончившегося гибелью стратега и всего его отряда, во Фракии восстали одрисы во главе со своим царем Севтом III. Александру изменил назначенный им новый наместник Фракии Мемнон, и Антипатр вынужден был со всем македонским войском, находившимся на родине, отправиться в поход во Фракию. Одновременно на Пелопоннесе спартанский архагет Агис III призвал эллинов восстать против Македонии и начал успешные военные действия против македонских гарнизонов, размещенных в городах Пелопоннеса. К нему присоединились полисы Ахеи, Элиды и Аркадии. Но Афины и другие государства центральной Греции не поддержали Спарту. Афины замечательно наживались на поставках военного снаряжения для армии Александра, а успех его восточного похода сулил им колоссальное расширение сферы экономической активности на богатом Востоке. Поэтому афиняне были заинтересованы в сохранении македонской гегемонии в Элладе, партия македонофилов там держала верх, так что даже Демосфен в этот критический момент не стал призывать сограждан к борьбе с сыном ненавистного ему Филиппа. Закончив войну во Фракии, Антипатр направил свои войска в Пелопоннес, пополнив их воинами из союзных эллинских полисов. Спартанцы и присоединившиеся к ним ахейцы и аркадяне были разгромлены. После победы Антипатра на синедрионе членов Коринфского союза было решено отправить послов к Александру и просить его о прощении пленных противников. Александр по обыкновению своему обнаружил великодушие к побежденным, но Спарта потеряла в результате этой войны Мессению и вынуждена была присоединиться к Коринфскому союзу.

Война в Греции, по противоречивым сведениям древних историков, закончилась накануне или уже после состоявшегося в октябре 331 г. сражения Александра с Дарием при Гавгамелах, около города Арбел, расположенного за Тигром, на территории древней Ассирии. На поле битвы Дарий вывел около миллиона пехотинцев, до 40 тысяч конницы, 200 колесниц с косами и 15 боевых слонов. Войска он расставил по племенам и народам. Бактрийцами, согдианами и индами командовал сатрап Бактрии Бесс, скифской конницей, вооруженной луками, – Мавак, парфянами и гирканами – Фратаферн, мидянами вместе с кавказскими албанцами – Атропат, ариями – Сатибарзан, вавилонянами – Бупар, армянами – Оронт, каппадокийцами – Ариак, сирийцами – Мазей. Войско Александра, также смешанного состава, – помимо македонян, эллинов, фракийцев и иллирийцев, оно включало в себя египтян и выходцев из покоренных стран Азии – числом более чем в два раза уступало противнику.

В начале сражения левое крыло македонцев, которым командовал Парменион, дрогнуло под натиском бактрийской конницы. Сирийцы под командованием Мазея, обойдя фланги, напали на обоз. Встревоженный этим Парменион просил Александра направить отряд для защиты обоза, но Александр не видел в этом опасности, потому что одержанная победа решит все проблемы снабжения армии. Он отдал войскам приказ атаковать врага. Александр, по описанию Плутарха, выходя из палатки, «надел на голову шлем… Его нижнее платье с кушаком было сицилийской работы. Поверх он носил двойной холщовый панцирь, один из предметов добычи, взятой при Иссе. Шлем его, железный, работы Теофила, сиял, однако, как чисто серебряный. К нему был приделан также железный ошейник, осыпанный драгоценными камнями. У него был замечательной закалки и легкости меч, подарок ему китийского. В сражениях Александр действовал обыкновенно мечом. Верхнее его платье было великолепной работы… Древней работы Геликона, оно было подарено городом Родом… В бою он надевал и это платье. Пока Александр выстраивал фалангу, отдавал какие-либо приказания.., он ездил на другой лошади, не на Букефале, которого берег, так как тот был уже старым. Но перед самым сражением его подводили к нему. Он садился на него и немедленно начинал нападение» (Плутарх, цит. изд., с. 795).

Перед сражением Александр произнес речь перед эллинами, вдохновляя их на битву с варварами. «Фаланга, – пишет Плутарх, – как морская волна, двинулась бегом на неприятеля» (Плутарх, цит. изд., с. 795), и тот обратился в бегство. Александр погнал бежавших к центру боевых рядов противника, где находился сам Дарий, красивый, рослый, видный издалека, окруженный несколькими рядами «бессмертных». Александр, вид которого, по словам Плутарха, «наводил на них ужас», «опрокинул беглецов на тех, которые оставались еще в рядах. В испуге большинство из них обратилось в бегство. Но самые храбрые и знатные из них, убиваемые в глазах царя и падавшие друг на друга, мешали преследованию. Борясь со смертью, они цеплялись за всадников и лошадей. Все эти ужасы происходили в глазах Дария. Солдат, которые должны были защищать его, отбросили к нему, вследствие чего ему было трудно как повернуть колесницу, так и проехать, – кучи трупов удерживали колеса и марали их кровью. Лошади, окруженные и почти заваленные мертвыми телами, становились на дыбы, пугая кучера. Царь бросил свою колесницу вместе с оружием, сел, как говорят, на молодую лошадь и бежал» (Плутарх, цит. изд., с. 795–796). К вечеру персы были окончательно разбиты.

Разгромив основные силы противника, оставившего на поле битвы около ста тысяч трупов, Александр повел войско в Вавилон. «Здесь войскам был дан продолжительный отдых, это был первый виденный ими настоящий восточный большой город. Громадный по своим размерам, он был полон самых изумительных строений, исполинские стены, висячие сады Семирамиды, кубическая башня Бела… и все это наполняли бесчисленные массы народа, стекавшегося из Аравиии и Армении, Персии и Сирии. Здесь царила чрезмерная роскошь и нега жизни… все это сказочное очарование восточного пыла страстей досталось здесь сынам Запада в награду за их труды и победы» (Дройзен, цит. изд., т. 1, с. 244).

Овладев страной, многократно превышавшей и размерами, и численностью населения, и богатствами его родную Македонию, Александр убедился в том, что с успехом править ею он сможет только в том случае, если сумеет явиться в глазах ее жителей не поработителем, а скорее освободителем от прежнего порабощения. И Александр «приказал снова украсить разграбленные Ксерксом храмы, восстановить башню Бела и отныне отправлять богослужение вавилонским богам со свободой и роскошью времен Навуходоносора. Таким образом он приобрел симпатии народа, возвратив его самому себе и его народной жизни, он давал им этим возможность в качестве непосредственнно деятельного элемента вступить в организм государства, которое он замыслил основать, – государства, в котором различия между Западом и Востоком, между греками и варварами, как они до сих пор существовали в истории, должны были исчезнуть в единстве всемирной монархии» (Дройзен, цит. изд., т. 1, с. 246).

После отдыха в Вавилоне войска Александра отправились в Сузы. И эта столица, как и Вавилон, сдалась без сопротивления. В Сузах была захвачена царская казна, которая, по Арриану, насчитывала 40 тысяч талантов и множество сокровищ, среди которых были и ценности, увезенные персами из Эллады во время греко-персидской войны, в том числе хорошо сохранившиеся пурпурные ткани из Гермионы, пролежавшие без малого 200 лет.

Из Суз Александр направился во внутренние области Персиды, путь в которую лежал через узкие горные ущелья, которые храбро защищали самые мужественные персидские воины – за ними была их родина. Но нашелся проводник, который провел армию Александра по обходной дороге. В Персеполе в руки Александра попала главная казна персидских царей, в которой хранилось 120 тысяч талантов. Для вывоза этой добычи понадобилась тысяча пар мулов. В Персеполе на пиршестве Александра с друзьями гетайрами афинянка Фаида, любовница телохранителя царя Птолемея Лага, потеряв рассудок от опьянения, сказала, что ей после долгих скитаний по Азии доставило бы радость сжечь дворец Ксеркса, который сжег Афины. Раздались одобрительные возгласы, и участники пиршества во главе с Александром с факелами в руках окружили древний дворец. Македонцы с радостью подожгли его, надеясь, что Александр, сжигая дворец, который стал его резиденцией, собирается на этом закончить поход и теперь поведет их с награбленными сокровищами на родину – в Элладу и Македонию. Но протрезвев, царь пожалел о том, что поддался безумному порыву, и велел тушить пожарище. Руины дворца Ксеркса сохранились до наших дней.

Из Персеполя царь повел войско не на родину, как надеялись уставшие от тягот походной жизни ветераны, а на северо-запад – в Мидию. Захватив мидийскую столицу Экбатаны, Александр отпустил эллинов домой, щедро вознаградив их, в особенности фессалийцев. В войске остались только те греки, которые захотели добровольно служить за плату как наемники. Получив известие об этом, Греческий союз удостоил Александра звания пожизненного гегемона, а царь более не требовал уже от союза присылать ему пополнение. Разгромив полчища персов и тем самым гарантировав Элладу от новых вторжений с востока, он считал завершенным общегреческую борьбу с вековым врагом. Но как царь Македонии, он оставил при себе для продолжения войны македонских воинов, и некоторые из них роптали по этому поводу. Сподвижники царя, обогатившись военной добычей, утопали в роскоши. Как писал Плутарх, «Теосец Гагнон носил, например, в башмаках серебряные гвозди, Леоннату привозили из Египта на нескольких верблюдах песок для гимнастических упражнений. У Филота было для охоты сетей на сто стадий. Некоторые, не имевшие раньше и простого масла, мазались перед тем как идти мыться или купаться смирной и возили с собой банщиков и постельничих» (Плутарх, цит. изд., с. 800). Александр укорял своих соратников, предававшихся неге, но впоследствии и сам не смог удержаться от восточной роскоши.

Разгромив Персию, он стал сознавать себя наследником персидских царей. Он отнял у них престол, стремясь к политическому соединению под своей властью Европы, которой правил как царь Македонии и гегемон эллинов, и Азии, права на которую приобрел победой над Дарием, а значит, он стал законным повелителем всего известного тогда в Греции цивилизованного мира. Его войско стало теперь пополняться выходцами из покоренных персами народов и из самих персов. Высокопоставленных слуг Дария Александр назначал на административные и военные должности, чем раздражал гетайров, испытывавших острую ревность к новым и иноплеменным выдвиженцам. Общение с ними приучало царя к восточному этикету, правила которого к тому же все более распространялись и на гетайров, непривычных к принятым на востоке знакам рабской покорности царю.

Но Дарий не был окончательно раздавлен, он располагал еще властью над восточными сатрапиями. Продолжая преследовать его, Александр прошел через Каспийские ворота и Гирканию, преодолев труднодоступные горные перевалы, в Парфию. Там Александр узнал, что скрывавшийся от погони Дарий захвачен изменившим ему сатрапом Бактрии Бессом. Когда Александр почти настиг Бесса и плененного им царя, Бесс велел убить Дария, после чего провозгласил себя царем с именем Артаксеркс IV. Захваченные им при преследовании Бесса останки Дария Александр велел с почестями похоронить в царской усыпальнице в Персеполе. Узурпатора захватил телохранитель Александра Птолемей Лаг. Александру Бесс был передан голым и в ошейнике. Царь велел подвергнуть его бичеванию и затем предал суду, обвиняя его в убийстве своего царя и благодетеля. Судили Бесса, по повелению Александра, аристократы Бактрии, и он приговорен был к мучительной казни, которая незамедлительно и была совершена: вершины двух рядом растущих деревьев пригнули к земле, привязали к ним тело предателя, затем ветви отпустили, и они разорвали его надвое. Труп Бесса был затем отдан брату Дария, который велел разрезать его на мелкие куски и расстрелять их из пращей во все стороны.

Династия Ахеменидов прервалась гибелью Дария Кордамона, и Александр был провозглашен персидской аристократией «великим царем», «царем царей» – шахиншахом. Мать Дария Сисигамбиду Александр стал именовать с тех пор своей приемной матерью. Персидское окружение Александра стало еще более плотным и многочисленным, углубив недовольство старых соратников Александра гетайров.

Со своей родной матерью Олимпиадой и правителем Македонии Антипатром Александр вел регулярную переписку. В своих письмах царю они обвиняли друг друга: Антипатр Олимпиаду – в попытках вмешиваться в дела государственного правления, Олимпиада Антипатра – в том, что он слишком много берет на себя и непочтителен с царицей. И, как пишет Плутарх, «матери он посылал много подарков, но не позволял ей вмешиваться в политику или давать ему советы в походе. Он спокойно слушал упреки оскорбленной женщины. Только раз, когда Антипатр написал ему длинное письмо с жалобами на нее, он прочел его и сказал, что “Антипатр не знает, что одна слеза матери уничтожает тысячи таких писем” (Плутарх, цит. изд., с. 799–800).

Вслед за Парфией Александр, продолжая двигаться со своей теперь разноплеменной армией на восток, покорил Ариану, где им основан был город Александрия (ныне Герат) с греческой планировкой, первыми поселенцами которого стали наемники-эллины. Александр стремился сблизить своих старых подданных – македонцев и греков с новыми – персами, мидянами, парфянами и бактрийцами. Для этого он велел отобрать 30 тысяч мальчиков из местных племен и обучать их греческому языку. Так положено было начало языку койне – упрощенному греческому, которым пользовались народы Востока, и такому явлению в истории мировой культуры, как эллинизм. Причем сближение европейцев и азиатов мыслилось им не как односторонний цивилизаторский процесс в духе новоевропейского колониализма, а как двустороннее движение к сближению, как своего рода культурный синтез. Александр сам давал пример такого сближения своим македонским сподвижникам. Он надевал на себя персидскую диадему, белый хитон, персидский пояс, но не стал носить ни штанов, ни кафтана, которые носили персы и мидяне. Своим гетайрам он велел облачаться в багряные одежды, а на лошадей надевать персидскую сбрую. Подражая Дарию, Александр окружил себя наложницами, а ему уже подражали в этом сподвижники. При его дворе был введен персидский обычай кланяться царю в ноги, что смущало и отталкивало многих гетайров, особенно из старых соратников Филиппа, считавших проскинезис уместным только по отношению к богам, а земные поклоны царю воспринимались ими как позорное самоуничижение. Из близких друзей царя лишь немногие одобрительно относились к такой перемене. Среди них был Гефестион, который первым из македонцев совершил этот, на взгляд своих соплеменников, а также греков, варварский обряд. Александр назначал знатных персов на ключевые должности: брата Дария Оксафра включил в число высших по положению сановников – 7 своих телохранителей, сатрапом Вавилонии поставил перса Мазея, опытному полководцу и начальнику штаба Пармениону Александр велел передать казну новому казначею персу Гарпалу, назначив Пармениона сатрапом новозавоеванной Гиркании.

Вслед за этим назначением, в 330 г., обнаружен был заговор сына Пармениона Филота. Когда поступили на него доносы, Александр не хотел им верить, но передал дело на суд гетайров. Доносчики выступили на суде с обвинением. Подвергнутый допросу, Филот не признался в том, что сам участвовал в заговоре, но не отрицал своей осведомлености о готовящемся покушении на царя, о котором он однако не донес, хотя по два раза в день заходил в палатку Александра. Филота вместе с участниками заговора приговорили к смерти, и они поражены были дротиками. По указанию Александра убит был и отец заговорщика, старый и опытный полководец Парменион, против которого улик обнаружено не было, но оставлять его в живых Александр счел опасным.

Из Гиркании военные действия были перенесены в Бактрию и затем в Среднюю Азию, где македонцам оказали более ожесточенное сопротивлеие, чем на западе и в центральной части Ирана. Войска Александра перешли Окс (Аму-Дарью) и завоевали Согдиану. На некоторое время своей резиденцией царь сделал Мараканд (современный Самарканд). Усталость армии, а также то обстоятельство, что в окружении царя все больший вес приобретали новые сановники из числа персидской знати, усиливало раздражение среди его старых сподвижников – гетайров. На одном из пиршеств Клит, спасший жизнь Александру в сражении при Гарнике, стал похваляться этим своим подвигом, превозносить царя Филиппа и укорять Александра в сыновней неблагодарности: «Кровью македонян и этими ты сделался так велик, что выдаешь себя за сына Амона, не признавая своим отцом Филиппа». Продолжая препираться с царем, он продолжал: «Счастливы те, кто уже умер и не увидел, как мидийские палки гладят македонцев и как македонцы просят персов пустить их к царю!» (Плутарх, цит. изд., с. 806). Потеряв душевное равновесие от возмущения дерзкими укорами гетайра, Александр схватил копье и в гневе пронзил им Клита, вероятно не до конца сознавая, что он совершает убийство, – Клита за мгновение до этого рокового удара гетайры вытолкали за дверь, но когда Александр взял в руки копье, он, возвращаясь, проходил через дверной проем, сокрытый от обезумевшего от ярости царя занавеской. Потрясенный содеянным, Александр выхватил копье из тела пронзенного им друга и хотел пронзить им свою шею, но от этого его удержали плотно обступившие его гетайры. После этого трагического происшествия Александр три дня не выходил из своей палатки, не принимал пищи, вначале громко стеная, а потом не подавая звуков. Испуганные предположением о его смерти, гетайры ворвались к нему и почти принудили царя вернуться к исполнению своих обязанностей.

Вслед за тем открыт был новый заговор: юные пажи Александра, отпрыски знатных македонских родов, намеревались убить царя за то, что он вводит варварские обычаи при дворе и, как им казалось, предпочитает гетайрам своих новых друзей – мидян и персов. Юноши перед судом гетайров признались в своем умысле, были приговорены к смерти и, по македонскому обычаю, побиты камнями. Подозрение в организации заговора пало на учителя казненных пажей грека из Олинфа Каллисфена, философа, ученика и родственника Аристотеля, и он был подвергнут аресту: Александр хотел судить его после похода, в присутствии Аристотеля. Об обстоятельствах его смерти существуют разные версии: по одной из них Александр, переменив свое прежнее намерение, велел его повесить, а по другой – он «умер от водянки и вшивой болезни» (Плутарх, цит. изд, с. 810).

Из Мараканда Александр направился с армией на северо-восток, в сторону верхнего течения Яксарта (Сыр-Дарьи), по берегам которой обитали азиатские скифы – саки и массагеты. На берегу Яксарта он основал самый северный из созданных им городов – Александрию Крайнюю (современный Ходжент). Но в тылу у его армии вспыхнуло восстание, в котором участвовали согдийцы, бактры, саки и массагеты, объединившиеся под командованием согдийца Спитамена, который в прошлом действовал заодно с Бессом. Восставшими были перебиты малочисленные македонские гарнизоны в Согдиане. Но гарнизон в Мараканде оказал энергичное сопротивление. На помощь осажденным Александр направил отряд, которому Спитамен, сняв осаду, устроил засаду и весь его уничтожил, после чего возобновил осаду, которая продолжалась до прибытия главных сил македонцев во главе с самим Александром. Спитамен ушел из Согдианы на север, в пустыню, где кочевали массагеты. Подавив сопротивление согдийцев, Александр сурово покарал их, велев казнить несколько тысяч пленных.

Разместив часть войска по гарнизонам Согдианы, Александр с основными силами армии провел зиму 329–328 гг. в Бактрии. Воспользовавшись этим, Спитамен снова стал поднимать согдиан на борьбу с завоевателями. Для подавления нового восстания Александр направил отряд во главе с назначенным им правителем Согдианы Кеном, который нанес смертельный удар по восставшим. Оставшиеся в живых согдийцы и бактрийцы сдались Кену, а саки и массагеты во главе со Спитаменом бежали в пустыню, к своим кочевьям. Когда однако до массагетов дошла весть, что сам Александр собирается со своим войском идти в пустыню к их кочевьям, они, чтобы предотвратить этот поход, схватили Спитамена, отрезали ему голову и послали ее Александру.

Последним очагом сопротивления оставалась Согдианская Скала с неприступными отвесными скалами, которую защищал отряд согдийцев и бактрийцев. Осадив Скалу, Александр предложил ее защитникам сдаться, пообещав им свободу. Но, как пишет Арриан, «те с хохотом, на варварский лад, посоветовали Александру поискать крылатых воинов, которые и возьмут ему эту гору» (Арриан, цит. изд., с. 117). Александр решил брать Скалу ночью и пообещал первому, кто поднимется на Скалу, награду в 12 талантов, второму – меньшую, а последнему – 300 дариков. «Собраны были солдаты, привыкшие во время осад карабкаться по скалам, числом около 300. Они заготовили небольшие железные костыли, которыми укрепляли в земле палатки, их они должны были вколачивать в снег по тем местам, где снег слежался и превратился в лед, а там, где снега не было, прямо в землю. К ним привязали прочные веревки из льна и за ночь подобрались к самой отвесной и потому вовсе не охраняемой скале… Во время этого восхождения погибло около 30 человек, и даже тел их не нашли для погребения: они утонули в снегу. Остальные уже на рассвете заняли верхушку горы» (Арриан, цит. изд., с. 117–118).

Пораженные появлением на Скале «крылатых» воинов, ее защитники сдались. В плен помимо мужчин были взяты женщины и дети. Среди них находились жена и дочь одного из бактрийских вождей Оксиарта, который продолжал сопротивление. Дочь Оксиарта Роксана отличалась редкой красотой, и Александр захотел взять ее в жены. Узнав об этом, Оксиарт прекратил борьбу и стал со своим отрядом служить Александру. Свадьбу отпраздновали в крепости согдианского вождя Хориена, который покорился после того, как узнал о взятии Скалы. После этого Согдиана и Бактрия, равно как и другие восточные сатрапии – Маргиана, Ариана, Дрангиана и Арахозия, подчинились новому царю царей, преемнику власти древних Ахеменидов.

Для удержания завоеванных стран Александр создавал укрепленные города, в которых размещал греко-македонские гарнизоны, но где поселялись также персы, мидяне, арии, согдийцы со своими семьями, где через браки завязывались родственные связи между ветеранами и туземцами. Эти города, большей частью названные именем самого царя, вроде Александрии Аррианы или Александрии Крайней, управлялись муниципальными учреждениями по образцу эллинских полисов и становились очагами эллинистического сплава греческих и восточных культурных традиций.

Александр всерьез собирался покорить весь мир. Он намеревался для этого повести войска на север, чтобы обезопасить свою империю от нападений кочевников, но европейские, причерноморские скифы прислали к нему послов и просили заключить с ними договор о дружбе и союзе, и когда такой союз был заключен, Александр отказался от намерения идти против них войной. Для овладения всем миром, как он считал, осталось только завоевать Индию. По существовавшим тогда у эллинов географическим представлениям, за Индией лежал океан, простирающийся оттуда до Гадесского пролива – Гибралтара.

Перед началом похода в Индию Александр велел сжечь избыточный обоз, размещенный на телегах, вместе с телегами. Зрелище грандиозного пожара огорчило одних, но обрадовало других, самых смелых и отчаянных, готовых на любые авантюры. По берегам Инда и его притоков жило многочисленное разноплеменное население, управлявшееся своими царями – раджами. В поход отправилась армия, большинство которой составляли уже прежние подданные Ахеменидов, но элитой войска оставались македонцы и греческие наемники. Перебравшись через казавшийся непреодолимым горный хребет Гиндукуш, армия Александра спустилась в долину реки Кабул, которая впадает в Инд. Правитель этой страны Таксил, наслышанный о подвигах непобедимого полководца, заключил с Александром союз, обменявшись с ним подарками. Затем Александр разделил армию на две части, во главе одной из них поставил Гефестиона, который вместе с союзным раджой Таксилом должен был наводить переправу через Инд, а сам двинулся во главе войска на север для покорения горных племен. В сражениях с ними Александр дважды был ранен. При захвате неприступной горной крепости Аонт особенно отличились скалолазы.

Покорив горцев, Александр повернул на юг и догнал армию Гефестиона. Для переправы через Инд был построен мост и сооружены небольшие деревянные суда. Александр переправился через великую реку весной 326 г. На левом берегу был расположен большой город Таксил, который покорился Александру. В этом городе царь подкрепил свое войско боевыми слонами и 5 тысячами наемников-индийцев. Свою конницу Александр разделил на 5 гипархий, в которые набраны были в основном иранцы, но которой командовали гетайры. Чтобы продолжить продвижение на восток, Александру предстояло разбить армию царя Пенджаба Пора, имевшую численное превосходство, к тому же Пор заручился поддержкой со стороны раджи Кашмира Абисара. Александр через своих посланников передал Пору приказ прибыть в македонский лагерь с изъявлением покорности. Тот отказался подчиниться, и войска Александра двинулись в сторону притока Инда Гидаспа, на берегу которого и состоялось последнее большое сражение Александра.

Его войска должны были вступить в бой сразу после переправы. Пор поместил кавалерию по флангам бевых порядков, а слонов в центре, между ними он расставил пехотинцев. «Вся расстановка в целом, – по словам Диодора Сицилийского, – напоминала укрепленный город: слоны стояли как башни, солдаты между ними играли роль простенков» (цит. по: Арриан, цит. соч., с. 321). Как пишет тот же историк, в начале сражения македонская конница уничтожила почти все колесницы противника. Затем в дело вступили слоны Пора. Одни воины «гибли под их ногами, растоптанные вместе с оружием, других они обхватывали хоботом и, подняв вверх, швыряли на землю: люди умирали страшной смертью, многие были насквозь пронзены клыками и тут же испускали дух. Македонцы мужественно противостояли всем страхам, перебив сарисами воинов, стоявших между животными, они уравновесили боевые силы. После этого они стали дротиками и стрелами поражать слонов, животные, покрытые ранами, обезумели от боли. И инды, ходившие за ними, не могли уже их удержать, повернув, они неудержимо понеслись на своих, топча и давя их» (цит. по: Арриан, цит. изд., с. 321).

Решающее значение для перелома в ходе сражения имела стойкость тяжелой пехоты, действовавшей под командованием Селевка. Несмотря на беспорядочное бегство своих солдат, Пор сумел собрать вокруг себя 40 слонов, сохранивших спокойствие и управляемость, и устремился с ними на македонцев. Много противников было перебито стрелами и дротиками и затоптано грозными животными. Александр велел тогда своим лучникам целить в самого Пора, который виден был издали из-за своего гигантского роста, и Пор, израненный стрелами, скатился на землю. Среди индов разнеслась весть о гибели царя, и все войско обратилось в бегство. Потеряв много крови, Пор однако остался жив и вскоре исцелился, но сражение им было безнадежно проиграно. В битве пало 12 тысяч индов, и среди них два сына царя и главные военачальники, в плен взяли 9 тысяч воинов, захватили 80 уцелевших слонов. Александр потерял 280 всадников и 700 пехотинцев. Захватив изобильные съестные припасы побежденного противника, войска отдыхали в течение месяца, проводя его в пиршествах. Пора Александр оставил правителем Пенджаба, заручившись от него обещанием покорности. На обоих берегах Гидаспа Александр основал два города, один из них был назван Александрией-Никеей, а другой – в память издохшего там 30‑летнего боевого коня – Букефалией.

После продолжительного отдыха Александр повел войска по плодородной и густо населенной стране в сторону еще одной великой реки – Ганга. Но когда армия дошла до реки Гифвсиса, начался сезон тропических ливней. В войске вспыхнули эпидемии. Затопленная водными потоками земля кишела змеями, наносившими смертоносные укусы солдатам. Армия начала редеть. Остававшиеся живыми и здоровыми страдали от усталости, от недостатка продовольствия. По словам Диодора, «у лошадей от непрерывного пребывания в пути поистирались копыта, оружие в большей части своей уже никуда не годилось, эллинская одежда изорвалась, и солдаты вынуждены были одеваться по-варварски, они только укорачивали индийские плащи» (цит. по: Арриан, цит. изд., с. 325). В войсках усиливался ропот, армия не видела больше смысла в продолжении похода, отказываясь понимать безмерное честолюбие своего вождя. Солдаты стояли на пороге бунта, который грозил полным крахом всему грандиозному предприятию Александра, делу всей его жизни; и тогда после трехдневного безвыходного пребывания в палатке он принял наконец тяжелое для него, но неизбежное решение – и отдал приказ возвращаться. Армия вернулась к берегам Гидаспа, где Александр подтвердил царские права Пора и принял изъявление покорности от царя Кашмира Абисара, назначив дань этим двум вассальным раджам, и оттуда повел армию к Инду, где завершалось строительство городов‑колоний – Александрии Никейской и Букефалии.

Оставив в этих городах гарнизоны и получив подкрепление из Македонии, Александр велел построить тысячу кораблей, на которых часть армии вместе с самим царем начала спуск вниз по Инду. По берегу двигалась другая половина войска под командованием Гефестиона и Кратера. Дойдя до середины реки, Александр отправил отряд Кратера с обозом на запад через Аррахозию и Дрангиану. В низовьях Инда царь столкнулся с ожесточенным сопротивлением со стороны местных дравидских племен, которых призывали к борьбе с завоевателями брахманы. Отражая нападения дравидов, Александр действовал с большей жестокостью, чем раньше. Возможно, что причиной этого была ожесточенность уставшей армии либо даже экзотический на взгляд европейцев внешний вид дравидов. Сопротивлявшиеся племена подвергались резне и массовому обращению в рабство. Во время осады крепости малиев – одного из дравидских народов Александр был ранен стрелой в грудь, потерял сознание, и по войску пронесся ужасный слух о его гибели. Но придя в чувства, Александр приподнялся в лодке и поприветствовал свою армию поднятой рукой, вызвав громкое ликование воинов.

Спуск на судах продолжался 9 месяцев. В июле 325 г. до Р. Х. македонская армия достигла города Патталы, где начиналась дельта Инда. Покоренную часть Индии Александр разделил на сатрапии, в которых основано было несколько новых Александрий со смешанным населением из туземцев, иранцев, македонцев и греков, но с греческим полисным устройством городского самоуправления и с официальным употреблением в них греческого языка. По границам империи располагались вассальные владения местных раджей, вроде Пора. В Индии Александр потерял значительную часть своей армии, там умер и его сын Геракл, рожденный Роксаной. Завершив плавание по Инду, Александр вышел на судне в море, чтобы принести в жертву Посейдону дары, и среди них – драгоценную золотую чашу, брошенную в морскую пучину.

В сентябре 325 г. половина войска под началом Неарха на судах была отправлена из Новой Александрии, построенной на морском берегу (ныне Карачи), к устью Евфрата. По пути Неарх должен был исследовать морское побережье, с тем чтобы впоследствии наладить регулярное морское сообшение с Индией. Сам Александр с остальным войском двинулся на запад по суше, вдоль побережья, чтобы можно было снабжать флот и находившихся на нем солдат продовольствием и пресной водой. Двигаясь на запад, Александр оставил в Оре, где была основана еще одна Александрия, большой гарнизон во главе с Леоннатом и продолжил путь с отрядом в 10 тысяч воинов и сопровождавшими их гражданскими лицами, покоряя по пути местные племена: одни из них подчинялись добровольно, другие после поражения в стычках с македонцами.

Достигнув устья реки Хингол, Александр, чтобы обогнуть преградившие путь горы, двинулся в глубь материка; проводники заблудились, и армия оказалась в безводной Гедросийской пустыне – в Белуджистане. «Жгучий зной и отсутствие воды, – пишет Арриан, – погубили много людей и еще больше животных, которые падали, увязая в раскаленном песке, много умирало и от жажды. На дороге встречались целые холмы сыпучего песка, который нельзя было утоптать: в него проваливались как в густую грязь или, вернее, как в рыхлый снег. Лошадям и мулам приходилось подниматься и опускаться, и они очень страдали вдобавок от неровной и непротоптанной дороги. Длинные переходы очень утомляли войско, но потребность в воде гнала и гнала вперед» (Арриан, цит. изд., с. 175–176) «Много людей погибло и оттого, – продолжает историк, – что, измученные зноем и жаждой, они, встретив много воды, пили без меры. Александр поэтому обычно ставил лагерь не у самой воды, а стадиях в 20 от нее, чтобы не все сразу накидывались на воду, губя этим и себя, и животных, и особенно, чтобы невоздержанные не входили сразу же в ручей или поток и не грязнили воду остальному войску» (Арриан, цит. изд., с. 176–177). Сам Александр вынужден был спешиться и шел впереди своего отряда, бросив свой личный багаж. Он отказывался от воды, когда ее не хватало для всех. Измученные жаждой воины ложились посреди дороги под испепеляющими лучами солнца и умирали. Особенно велики были потери среди менее выносливых гражданских лиц, сопровождавших солдат.

Мучительная и губительная часть перехода закончилась, когда войска вошли в Карманию. Туда к Александру явился Кратер с отрядом воинов и армейским обозом. В Кармании Александр встретился с той частью войска, которая под началом Неарха переправилась из Индии в устье Евфрата океаном. Флот Неарха также столкнулся с лишениями – нехваткой воды и съестных припасов и понес потери – в пути потонуло четыре корабля.

В 324 г. Александр по Тигру приплыл в Сузы, туда прибыл уже и Леоннат со своим отрядом. В Сузах царь наградил его и Неарха золотыми венцами. Десятилетний восточный поход, перекроивший политическую карту мира, закончился; и Александр занялся обустройством своей империи с неуемной энергией и политической мудростью, явив себя столь же великим государственным деятелем, каким он был полководцем.

Своими размерами его империя превосходила все прежде существовавшие государства, включала в себя, помимо державы Ахеменидов, Элладу, Македонию и примыкавшие к ней территории зависимых иллирийских и фракийских племен, а также западную Индию. Его властные права в созданной им империи складывались из таких его должностей, как наследственный василевс Македонии, впрочем, ограниченный в этом качестве македонским народным собранием и советом гетайров, гегемон Греческого союза, фараон и царь царей с неограниченной властью в Египте и Иране, сюзерен для вассальных раджей Индии и племенных вождей иллирийцев и фракийцев.

Первым делом Александр позаботился о замене провинившихся или негодных сатрапов новыми чиновниками. Сатрапы грабили храмы, вскрывали и расхищали гробницы, притесняли подвластное население. Царь велел их арестовать. Лишь один из сатрапов, Гераталк, сумел оправдаться и был освобожден, четыре сатрапа персидского происхождения были, по повелению царя, казнены за притеснения подвластного народа и самоуправство, а заодно и по подозрению, что они стремятся отложиться, вместе с ними было зарублено на месте около шестисот человек из их сообщников-солдат. Совершив скорую расправу над обидчиками подвластных людей, Александр стяжал у покоренных народов Востока славу справедливого правителя, защитника всех неправедно обижаемых. Вместо казненных сатрапами были назначены македонцы, которым однако царь повелел с уважением относиться к местным традициям и порядкам. Выполняя наставления царя, Певкет, поставленный сатрапом в Персию и Сузиану, даже стал носить персидские одежды, чем заслужил особую преданность подвластного народа. Чтобы предотвратить сепаратистские поползновения, Александр велел распустить нанятые прежними сатрапами отряды наемников и твердо придерживался унаследованной у Ахеменидов политики отделения гражданской администрации, которая и была в руках сатрапов, не только от военных, но и от финансовых властей.

Мысль о возможно более тесном сплочении македонцев с персами привела Александра к устройству в Сузах грандиозного празднества, посвященного браку его самого и 80 гетайров с невестами из персидских и мидийских аристократических семей. Сам царь при этом взял в жены старшую дочь Дария Статиру, а его ближайший друг Гефестион женился на ее сестре Дрипетиде. Затем македонские солдаты, имевшие восточных наложниц, одновременно отпраздновали женитьбу на этих женщинах, а Александр вознаградил новобрачных свадебными подарками и освобождением от дальнейшей службы. В Сузах Александр принимал парад 30 тысяч юных воинов персидского происхождения, обученных греческому языку и проходивших службу в македонском строю.

Иранофильство царя вызывало раздражение среди его старых боевых спутников. Летом 324 г. в Описе Александр объявил об увольнении и щедром вознаграждении ветеранов, которые по возрасту или из-за перенесенных ран стали негодными к воинской службе. Когда-то во время похода в Индию эти люди стремились скорее вернуться на родину, но теперь они иначе отреагировали на решение своего василевса. В толпе солдат раздались крики возмущения – македонцы обвиняли царя в том, что он хочет избавиться от них и взамен набрать азиатов. По указанию царя 13 зачинщиков бунта были схвачены и немедленно казнены, а затем Александр обратился к солдатам с укоризненной речью: «Филипп застал вас нищими бродягами; одетые в кожухи, пасли вы в горах по нескольку штук овец и с трудом отстаивали их от иллирийцев, трибаллов и соседей-фракийцев. Он надел на вас вместо кожухов хламиды, свел вас с гор на равнины, сделал вас грозными противниками для окрестных варваров… Над теми самыми варварами, которые раньше уводили вас в плен и уносили ваше добро, он поставил владыками вас, прежних рабов и подданных; присоединил к Македонии большую часть Фракии… Он вручил вам власть над фессалийцами, а вы раньше умирали от страха перед ними; унизив фокейцев, открыл вам широкий и удобный путь в Элладу… Все это было сделано моим отцом для вас; дела его, если рассматривать их сами по себе, велики, но они ничтожны, если их сравнивать с нашими. Я… распахнул перед вами дорогу через Геллеспонт… Победив с помощью конницы сатрапов Дария, я прибавил к вашим владениям всю Ионию, всю Эолиду, обе Фригии, Лидию; осадил и взял Милеет. Все остальные земли, добровольно присоединившиеся, я отдал в пользование вам. Блага Египта и Кирены… принадлежат вам; Келесирия, Палестина и Междуречье – ваши владения; Вавилон, Бактры и Сузы – ваши; вы – сатрапы; вы – стратеги; вы – таксиархи. Что досталось мне от этих трудов, кроме этой порфиры и этой диадемы? …Я ем тот же хлеб, что и вы, и сплю так же, как вы. Думаю, впрочем, что я не ем так, как некоторые любители роскоши среди вас, и знаю, что я бодрствовал затем, чтобы вы могли спокойно спать… У меня на теле спереди нет живого места; нет оружия.., которое не оставило бы на мне своих следов. Я был ранен мечом, в меня попадали стрелами с лука и с машины; много ударов нанесли мне камнями и бревнами – за вас, за вашу славу, за ваше богатство. Я провел вас победителями через всю землю, через море, через все реки, горы и все равнины» (Арриан, цит. изд., с. 188–190).

Этой речью, сказанной из глубины негодующего сердца, а не с холодным расчетом демагога, Александр успокоил возмущение, убедив соотечественников, что он ценит и любит их не меньше, чем своих новых подданных. Волнения закончились пиршеством в честь достигнутого примирения, в котором участвовало 9 тысяч македонцев, греков, персов, мидян. Все получили щедрые вознаграждения; сироты павших воинов и дети македонских солдат, рожденные от азиаток, были за счет Александра приняты на обучение воинскому делу. После этого ветераны спокойно ушли на родину вместе с Кратером, которого царь назначил правителем Македонии. Антипатр должен был привести оттуда воинские подкрепления; временные вакансии в войсках, в том числе на командных должностях, Александр заполнил персами.

Одним из самых ненадежных элементов среди зависимых от Александра народов оставались греки. При этом в его войсках было много греческих наемников, которые по большей части были изгнанниками из своих полисов. И вот на Олимпийских играх в августе 324 г. от лица Александра было объявлено, что все эллины, служившие в его армии, и все вообще изгнанники могут свободно вернуться в свои полисы. Царь стремился таким образом прекратить нескончаемые гражданские войны в Элладе. Но он предвидел, что против этой меры могут выступить отдельные города, поэтому своему заместителю по гегемонии в Греческом союзе Антипатру он приказал быть готовым к подавлению возможных возмущений в Элладе. Одновременно от эллинов в благодарность за великие благодеяния им, которые заключались не только в возвращении изгнанников, но также в отмщении персам за оккупацию и разорение Греции при Ксерксе, в основании многочисленных греческих колоний на Востоке, в сооружении храмов в честь эллинских богов в Египте и далекой Азии, в даровании грекам мира, было затребовано воздать Александру «божеские почести». Это вовсе не значило, как превратно поняли дело некоторые современники, и как это представляют часто историки, что он хотел, чтобы его самого объявили богом. Божественные почести, которые ранее в эллинском мире оказывали Лисандру, Диону, Тимолеонту Сиракузскому, призваны были выразить мысль о том, что Александр пользовался в своих свершениях покровительством богов. Поэтому изданный в ответ на это требование в Спарте лаконичный указ: «Поскольку Александр хочет быть богом, пусть он будет богом» (см.: Хаммонд, цит. изд., с. 671) – представлял собой не столько выражение покорности, сколько злую насмешку.

Зимой в Экбатанах, где тогда находился Александр со своим двором, умер его ближайший друг Гефестион. Царь был до такой степени подавлен этой утратой, что в течение трех дней не принимал пищи, и затем во всей империи был объявлен траур. В знак траура Александр приказал остричь гривы всем лошадям и мулам и даже сломать зубцы городских стен. «Всем обитателям Азии, – по словам Диодора, – царь приказал загасить до окончания похорон так называемый священный огонь: персы это обычно делают при похоронах царей» (цит. по Арриан, цит. изд., с. 339). Врач, не сумевший вылечить друга царя, был по его приказу распят. Останки Гефестиона сожгли на погребальном костре в Вавилоне. В память о нем были проведены игры. Когда вскоре после этого Александр покорил племя коссеев, он велел перебить все племя, назвав это свое злодеяние жертвоприношением за Гефестиона.

В 323 г., перебравшись из Экбатан в Вавилон, который Александр решил сделать столицей империи, и получив воинские подкрепления из Персии, Карии, Лидии и из Европы, он занялся реорганизацией армии. Царь решил перемешать этнически ее части и подразделения. В каждом отделении пехоты впредь полагалось быть 4‑м македонским фалангистам и 12 выходцам из других народов – лучникам или метателям дротиков. Командовал отделением македонянин. Восточную границу он собирался охранять местными силами, которым придавалось лишь 2 тысячи всадников и 13 тысяч пехотинцев из Греции и Македонии. А основные силы Александр предназначал для новой кампании. В Вавилоне был вырыт огромный водоем на тысячу кораблей, устроена верфь и на ней строились корабли, которые должны были перебросить войска вниз по Евфрату для дальнейшего освоения морского пути в Индию, колонизации побережья и островов Персидского залива и, главное, для исследования и завоевания Аравийского полуострова. Кроме того, Александр стремился исследовать и освоить берега Гирканского залива, как называлось тогда Каспийское море – предполагалось, что на севере оно имеет выход в океан. Кроме того, царь имел намерения и относительно покорения запада – Сицилии, Ливии и Карфагена и всей Африки. Помимо военной экспансии Александр проявлял большой интерес к научному исследованию уже завоеванного и еще не покоренного мира, а также к техническим усовершенствованиям в разных частях освоенной земли. Он намеревался усовершенствовать ирригационные сооружения в Месопотамии, осушить болота в Беотии, разводить породистый индийский скот в Македонии.

В Вавилоне после ночного пиршества с гетайрами Александр заболел лихорадкой, которая развивалась стремительно. На второй день болезни он утратил способность говорить. В его покои допустили солдат, они проходили около его одра, и царь прощался с ними мановением головы и глазами. 28 даисия (13 июня) 323 г. до Р. Х. после 10 дней болезни Александр Македонский скончался в возрасте 32 лет. Двор и армия поверглись в искреннюю скорбь. Многое говорит об этом человеке то обстоятельство, что пользовавшаяся сыновним почетом при его дворе мать поверженного им Дария Кордамона Сисигамба, узнав о кончине названного сына, от горя уморила себя голодом.

Александр Македонский был одним из самых великих в мировой истории полководцев и государственных деятелей. Человек удивительного ума, проницательности, предусмотрительности, он обладал в политике беспримерной творческой фантазией, которую при всей ее безмерной дерзости умел претворять в жизнь, решительно отличаясь в этом от прожектеров и утопистов. Имея нервную и порывистую натуру, граничившую с болезненной неустойчивостью, временами терявший контроль над собой в припадках необузданной ярости или печали, доходившей до отчаяния, Александр в то же время был трезвым и расчетливым стратегом, ему свойственно было редкое упорство в достижении намеченной цели. Его храбрость, боевая выучка и воинское мастерство, незаурядная физическая сила в самом деле сближают Александра с любимым его героем, гомеровским Ахиллесом. Воин, беспощадный в сражениях, он вместе с тем обнаруживал благородство и великодушие, способность прощать противника и преступника, испытывал искреннее сердечное сострадание к человеческому несчастью, легко приближал к себе прежнего врага, и не только из политических расчетов, но мог искренне полюбить его. Александр отличался чрезмерной эмоциональностью и чувствительностью, которую не страшился обнаруживать открыто, чего обыкновенно избегают политики, закованные в броню железного самообладания; в этом отношении сердце его казалось сделанным не из металла или камня, а из воска. При всей жестокости, на которую Александр бывал способен в гневе, руководствуясь при этом не холодным и безжалостным расчетом, но слепой страстью, он в целом все-таки относился к побежденному противнику человечней и сострадательнее, чем это было принято по законам войны его эпохи, и тем на века заслужил благодарную и легендарную память у потомков покоренных им народов Востока, для которых имя Александра, Искандера, прославленного в бесчисленных народных дастанах и сказаниях, в героических поэмах, написанных на фарси, стало эпонимом мудрого и благородного правителя.

Свою молниеносно пронесшуюся жизнь он закончил, совершив дело в своем роде противоположное той цели, с какою начал восточный поход. Александр поднял тогда Македонию и Элладу на войну с вековым врагом – Персией и всем подвластным ему Востоком, а оставил после себя мировую державу, под скипетром которой и персы и носители более древних цивилизаций Востока могли ощущать себя столь же защищенными, как и эллины. Великий философ и учитель Александра Аристотель «советовал ему держать себя относительно эллинов как гегемон, а относительно варваров – как повелитель, и обращаться с эллинами как с друзьями и единоплеменниками, а с варварами – как с животными и растениями» (Дройзен, т. 1, цит. изд., с. 287). Александр однако не считал ни северных варваров, ни высококультурных варваров Египта и Азии недостойными столь же человечного к ним отношения, какое он всегда обнаруживал к эллинам. При этом он вовсе не помышлял ни о том, чтобы из варваров сделать греков или македонцев, ни о варваризации, или ориентализации Эллады. Он только стремился к тому, чтобы покоренные народы, сосуществуя в единой империи, взаимно обогащали друг друга такими своими достижениями, которые не несли на себе печати этнической или культурной исключительности, а были приемлемы и полезны для других или даже для всех.

Суровая действительность не вполне совпадала с его идеалистическим видением, но высокие помыслы царя влияли и на его деяния, диктовавшиеся, конечо, не столько заранее продуманными проектами, сколько железной необходимостью реагировать на реально складывающуюся и постоянно меняющуюся ситуацию, задавая им вектор, а значит, они отразились и на картине мира, из которого он ушел в столь раннем возрасте. В этом мире навсегда остался след его дел, на нем запечатлелся благородный склад его ума и души.

Созданная Александром империя распалась политически через несколько лет после его смерти, но несравненно более прочным феноменом оказалась рожденная его гением, сложившаяся на пространстве этой империи эллинистическая цивилизация, которая просуществовала несколько столетий и наследие которой оказалось неистребимым в позднейшей истории мира. И что важнее всего, этот эллинистический мир, в котором греческая культура породнилась с культурой Востока, стал поприщем евангельской проповеди. Семя христианского благовестия падало на всем пространстве империи Александра Македонского на хорошо удобренную почву, в то время как за ее пределами оно чаще оказывалось брошенным на камни или в тернии. В этом мире возник язык койне, на котором написано Евангелие.