Приложение

Возвращение Креста Господня из персидского плена и водворение его в Иерусалим – события такого великого значения для современников – засвидетельствованы в предании византийских хронистов крайне скудно и притом в двух противоречивых версиях. По одной из них, которую представляет Феофан, Крест Господень был возвращен Ираклию первым преемником Хосрова, царем Широе. Свидетельство об этом имеет вид краткого общего замечания, прибавленного в заключение весьма полного и детального описания последнего похода Ираклия в Персию, имевшего роковые последствия для Хосрова, и дано в таких словах: «Тогда Широе пишет Ираклию, оповещая его о гибели нечестивого Хосрова и заключает с ним (Ираклием) вечный мир, выдал ему всех находившихся в заточении христиан и содержавшихся в Персии пленных, вместе с патриархом Захарией и честным животворящим древом, которое было увезено из Иерусалима Шахрбаразом, когда он его взял». ⁸⁴⁵ – Военные события последнего похода Ираклия в Персию и его последствия для царя Хосрова, а также и это заключительное замечание отнесены Феофаном к 17-му году правления Ираклия. Под 18-м – Феофан рассказывает о возвращении Ираклия в столицу, сводя это событие к описанию торжественной встречи императора клиром, синклитом и народом в Иерии, на азиатской стороне Босфора, причем вовсе не упомянуто о Кресте Господнем, который, по предыдущему сообщению того же автора, был уже возвращен Ираклию царем Широе. А под 19-м годом помещено известие об отъезде Ираклия, «в начале весны», на восток и водворении Креста Господня в Иерусалиме.

Гораздо полнее и богаче подробностями, касающимися судьбы Креста Господня, другая версия, которую сохранил Никифор. По его сообщению, в ответ на первое сообщение преемника Хосрова, Широе, полученное в Армении, Ираклий потребовал незамедлительного возвращения Креста Господня. Но Широе этого требования не исполнил и писал Ираклию, что Крест будет отослан, когда его удастся найти. Вскоре Широе впал в тяжкую болезнь и скончался. В предсмертном письме он просил Ираклия принять под свое покровительство его младенца-сына, и Никифор сохранил цитату из этого письма такого содержания: «Как по вашим верованиям ваш Бог был вручен старцу Симеону, так я предаю в твои руки раба твоего, моего сына. Да узрит Господь, как ты с ним поступишь». ⁸⁴⁶ В дальнейшем повествовании Никифор рассказывает о сближении Ираклия с Шахрбаразом и заключении договора с ним, по которому были очищены от персидских гарнизонов занятые ими области империи и отослан Ираклию Крест Господен. О возвращении Креста Никифор говорит так: «Сам он (Ираклий), получив Животворящее древо запечатанным, как оно было увезено (из Иерусалима), прибыл в Иерусалим и отдал его епископу Модесту и клиру. Они признали печать целою и возблагодарили Бога за то, что Креста не касались нечистыми руками варвары. Патриарх принес ключ, хранившийся у него, и все совершили поклонение открытому (Древу). Когда оно было там (т. е. в Иерусалиме) воздвигнуто, царь тотчас отослал его в Византию... Шел второй индикт, когда это случилось. Вскоре затем Ираклий отправился в Византию». ⁸⁴⁷

Не входя в разъяснение и критику приведенных известий, укажем лишь на главный пункт разногласия Никифора с Феофаном: Крест был получен от Шахрбараза и немедленно привезен Ираклием в Иерусалим, после чего Ираклий и сам отправился в Константинополь. ⁸⁴⁸ Эти события Никифор датирует вторым индиктом, т. е. годом от 1 сентября 628 до 31 августа 629.

Бароний в своих Annales Ecclesiastici, сославшись на свидетельство Феофана, отнес возвращение Креста Ираклию и водворение его в Иерусалиме к 628 году и без всяких оснований связал последнее событие с праздником Воздвижения Креста. ⁸⁴⁹ Ему последовал и Гиббон. Лебо в своей Histoire du Bas-Empire (т. XI, изд. S. Martin, стр. 168–169), отнесясь более внимательно к свидетельству того же Феофана, приурочил возвращение Креста в Иерусалим к 629 году, удержав мнимую связь его с днем 14 сентября. Драпейрон в монографии об Ираклии (1869) принял тот же год для водворения Креста в Иерусалиме, а на 14 сентября 628 года поместил фантастическое событие: торжественное водворение Креста Господня в константинопольском храме св. Софии. Дату 14 сентября 629 года принимал также столь авторитетный ученый и глубокий критик, каким был проф. Нöльдеке. ⁸⁵⁰

В новейшей монографии об Ираклии, принадлежащей итальянскому ученому Перниче (Imperatore Eraclio. Firenze, 1905), принята та же самая дата, и автор постарался подтвердить приуроченные события к 14 сентября весьма сомнительными свидетельствами позднейших западных источников (Appendix III, стр. 319–320). В противоположность своим предшественникам, Перниче в изложении общего хода событий принял версию, сохраненную Никифором. Его побудило к тому не только знакомство с весьма важным для событий того времени армянским историком Себеосом, но также свидетельство нового источника, каким явилась поэма певца славы Ираклия, Георгия Писиды, на возвращение Креста в Иерусалим. Заслуга опубликования этого памятника принадлежит Штернбаху ( Wiener Studien, т. XIII). Скудная в смысле сообщения исторических данных эта поэма начинается с такого возгласа: «Торжествуй, Голгофа! Вся тварь чтит тебя опять и именует преемницей Бога, ибо царь, придя из Персии (έκ Περσνδος ἀϕιγμένος), показывает в тебе водруженный Крест...» Слова: «придя из Персии» побудили Перниче произвольно дополнить сведения источников предположением, высказанным в категорической форме, о том, будто Ираклий перешел из Армении, где он находился по окончании войны, в Сирию (но в ту пору Сирия еще не была оставлена персами).

Задолго до того, когда вышла в свет монография Перниче, хронологией событий времени Ираклия занимался наш знаменитый ученый, профессор Петербургской Духовной Академии, В. В. Болотов, скончавшийся в 1900 году. Из бумаг покойного был извлечен его незаконченный этюд, который появился в журнале « Византийский Временник» за 1909 год (т. XIV). Болотов начал свое исследование с доказательства того положения, что Ираклий вернулся в столицу осенью 629 года, а не немедленно по окончании войны в 628 году, как это принимали все ученые, касавшиеся этого вопроса раньше. Пребывание Ираклия в Армении Болотов связывал с его заботами об устранении церковного раскола и на конец 628 и начало 629 года помещал собор в Феодосиополе (Карине), на котором армянская церковь приняла Халкидонский собор. Наряду с этой, весьма слабой гипотезой, Болотов выставил другую, а именно, что Крест был возвращен немедленно по смерти царя Широе от имени малолетнего преемника его Ардашира посольством, которое исполнял католикос Ишояб, вступивший тогда же в церковное общение с Ираклием. Болотов предполагал далее, что Крест был отослан в столицу раньше возвращения императора, а не привезен им самим осенью 629 г. Исправляя показание Феофана о 19-м годе правления Ираклия, как дате водворения Креста в Иерусалиме, на основании других сохраненных Феофаном свидетельств, Болотов отнес поездку Ираклия на восток и водворение Креста в Иерусалиме к 630 году. В поисках для определения дня возвращения Креста в Иерусалим Болотов остановился на существовании у коптов праздника Креста Господня 6 марта и предположил, что этот праздник установлен был в память именно этого события. Крестопоклонная неделя в тот год приходилась на 11 марта, и в этот именно день Крест был воздвигнут на Голгофе.

Такой тонкий критик, каким был покойный Болотов, допустил в этом этюде целый ряд слабо обоснованных гипотез и предположений, и его друзья, издавшие этот незаконченный им этюд без проверки и дополнений в доказательствах выставленных им гипотез, отнеслись без должного уважения к его научному авторитету. Из всех выводов Болотова несомненное значение должно быть признано только за одним, а именно, что Ираклий вернулся в столицу не раньше осени 629 года и, прожив там зиму, ранней весной 630 года отправился в Иерусалим, где водворил Честной Крест, а затем отбыл на восток. К такой хронологии событий Болотов пришел кружным путем критики разнообразных свидетельств предания и собственных гипотез, но установленные им даты находят полное подтверждение в одном современном источнике, который остался ему неизвестен. Разумею Мученические Акты Анастасия Перса в издании Узенера по неизданным дотоле греческим подлинникам (актовая программа Боннского университета). ⁸⁵¹ Этот текст существенно отличается от того, по которому был сделан латинский перевод, вошедший в издание болландистов Acta Sanctorum под 22 января, тем, что кроме повествования о жизни и мученической смерти Анастасия, он включает рассказ о водворении мощей святого из Персии в Палестинский монастырь св. Анастасия, в котором он проживал в течение семи лет после своего обращения. ⁸⁵² Текст этот написан современником и очевидцем пребывания Ираклия в Иерусалиме, который воспользовался отъездом императора из Иерусалима в Месопотамию, чтобы совершить путешествие в Персию, имевшее целью привезти мощи Анастасия в родной ему монастырь. Год пребывания Ираклия в Иерусалиме автор обозначает так: «в третий индикт, в двадцатый год своего царствования». Присоединившись к свите царя, монах доехал с ним до Константины (Телла) и оттуда уже один отправился в Персию, осуществил свое благочестивое намерение и, овладев останками Анастасия, привез их по другой дороге, через пустыню, на Пальмиру и Тир в Палестину. Он возвратился в родной монастырь 2 ноября пятого индикта, т. е. 631 года. ⁸⁵³ Это свидетельство устанавливает справедливость показания Феофана, что Ираклий вернулся в столицу раньше, чем водворил Крест в Иерусалиме. Отсюда следует, что слова έκ Περσιδος ἀϕιγμενος у Георгия Писиды не имеют того значения, которое им дал Перниче, а должны быть истолкованы в более общем значении – после возвращения с войны с персами.

Сообщение Никифора о целости печатей на ящике, в котором был перевезен Крест в Иерусалим, и тождестве их с теми, которые были наложены при отправке Креста в Персию Шахрбаразом, сохранности у патриарха ключа от ящика, все это обрывки легенд, возникших позднее в оправдание и доказательство подлинности Креста. В сирийских источниках имеются прямые свидетельства о том, что Крест не остался под спудом. Йездин, главный начальник финансового управления в Персии при Хосрове, пользовавшийся большим его расположением, христианин несторианского исповедания, взял часть от Животворящего Древа с разрешения Хосрова и поднес драгоценнейший золотой крест с частицей Креста Господня знаменитому отшельнику Мар-Бабаю, подвизавшемуся в горах Изалы. ⁸⁵⁴

Если мученические акты Анастасия удостоверяют год события, то новый памятник, изданный проф. Марром в 1909 г., дал нам свидетельство современника о дне прибытия Ираклия в Иерусалим. Разумею «Повесть о пленении Иерусалима», принадлежащую монаху монастыря св. Савы близ Иерусалима, Антиоху Стратигу. ⁸⁵⁵ Извлечение из этого творения было опубликовано в арабском тексте с французским переводом в журнале Revue de l'Orient Chrétien за 1897 г. Проф. Марру посчастливилось найти полный его текст на грузинском языке, который он издал с русским переводом и обширным исследованием в виде предисловия. Весьма подробное, расцвеченное риторикой повествование Антиоха заканчивается кратким сообщением о возвращении Креста Господня в Иерусалим. Позволю себе привести из него следующее свидетельство: «В лето семнадцатое от пленения Иерусалима, в третий год по убиении Хосрова, в двадцать первый год воцарения Ираклия, третьего индикта персидский военачальник Разми-Озан (т. е. Шахрбараз) убил персидского царя Ардашира. Разми-Озан завладел царством, подружился с греками и пожаловал царю Ираклию животворящий Крест Христов в благодарность, как сокровище всего мира и как обогащающий дар. А царь Ираклий принес его в Иерусалим, куда прибыл с Мартиною... Вступил к нам в Иерусалим двадцать первого марта, водрузил опять на своем же месте славное и честное древо Креста, запечатанное по-прежнему в ящике, как он был взят. Ящик оставался, как ковчег завета, нераскрытым среди иноплеменников». ⁸⁵⁶

Сравнение Креста с ковчегом завета в судьбе его среди иноплеменников является указанием на сам мотив возникновения легенды, которая была известна Никифору, как указано выше.

Мученические акты Анастасия и повесть Антиоха Стратига должны бы, казалось, устранить всякие сомнения в определении даты возвращения Креста в Иерусалим. Но этого не случилось, и в апрельской книжке журнала English Historical Review за 1912 год английский ученый Норман Бейнз, ознакомившись со статьей проф. Болотова, выступил с полемикой против 630 г. и пытался доказать правильность датировки этого события 629 годом, как ее принял по старой традиции Перниче. ⁸⁵⁷

Поводом к этой полемике послужило то обстоятельство, что в поэме Георгия Писиды сделано указание на то, что весть о водворении Креста в Иерусалиме пришла в Константинополь в Лазареву субботу. В 630 году Лазарева суббота приходилась на 31 марта, а в 629 – на 8 апреля. Принимая в соображение тогдашние средства сообщения, Бейнз находил промежуток между 21 и 31 марта слишком кратким для того, чтобы могло прийти известие из Иерусалима в столицу, и считал более правильным держаться 629 года. Вступив в переписку с г-ном Бейнзом, я узнал от него, что, ознакомившись с актами Анастасия, он считает вопрос решенным в смысле 630 года и постарается в печати отказаться от высказанного им недавно мнения. Весьма детальный анализ материала византийских хронистов, который представил Бейнз в своей статье, не лишает ее ученого значения, несмотря на ошибочность положения о дате, которую он отстаивал.

В заключение этого обзора позволю себе указать на одно свидетельство хроники Михаила Сирийца, которое является подтверждением вывода Никифора о судьбе Креста. – В биографии епископа Севера имеется такое свидетельство: – Il у avait aussi un général de Mabboug qui était parent du saint (Sévère). C’est celui qui avait ramené de Perse et reçu de Schahrbaraz le bois sacré de la crucifixion et l’empereur Héracle l’avait rezu de lui á Mabboug. ⁸⁵⁸

Это свидетельство, являясь в дополнение к другим, сохраненным у Себеоса, Фомы Маргского и Табари, позволяет представить себе дело в такой последовательности. – Вступив в союз с Шахрбаразом в июле 629 года на свидании в Арависсе Триречном, в восточной Каппадокии, Ираклий оказал ему военную поддержку для его похода в Персию, имевшего целью отстранить своих личных врагов от влиятельного положения при дворе малолетнего Ардашира и занять первое место в государстве. В ожидании исполнения обязательств, принятых на себя Шахрбаразом, Ираклий отправился в столицу и провел так зиму, получая, очевидно, оповещения от своих людей, сопровождавших Шахрбараза, ⁸⁵⁹ и от него самого о ходе дел в Персии. Шахрбараз взял Ктесифон после сопротивления (о чем сохранил сведение Табари), отомстил своим врагам, упрочил за собою первое место при малолетнем царе, не посягая на его жизнь (что случилось позднее: 17 апреля 630 года). ⁸⁶⁰ Военные отряды имперской армии, ходившие с Шахрбаразом в Персию, вернулись в Сирию и привезли с собою Крест Господень. Ираклий покинул столицу в конце зимы, и получив в Иераполе (Маббуг) Крест, повез его через Тивериаду (о чем упоминает Феофан) в Иерусалим, куда вступил 21 марта 630 г.

Если в настоящее время можно с уверенностью утверждать, что Ираклий привез Крест Господень в Иерусалим 21 марта 630 г., то тем самым окончательно устраняется возможность связывать возвращение Креста в Иерусалим с днем 14 сентября, праздником Воздвижения. Это старое заблуждение держится в научной литературе со времен Барония, было много раз повторено в научных работах, его старался поддержать Перниче в специальном экскурсе и в самое последнее время повторил акад. Успенский. ⁸⁶¹ Это тем более странно, что в Пасхальной Хронике (р. 531, 9–12) имеется точная дата возникновения праздника Воздвижения, а именно: 7-й индикт, т. е. 335 год, когда 17 сентября был освящен храм, сооруженный на Голгофе имп. Константином Великим. ⁸⁶² Свидетельство о том, что праздник Воздвижения отмечался в Иерусалиме 14 сентября, имеется у Псевдо-Захарии Ритора в рассказе об одном событии в год смерти имп. Анастасия: «В тот год (т. е. 518) к празднику 14 элула (сентябрь) сошлось в Иерусалиме много бесноватых из Египта, Александрии, области за Иорданом, эдомитов и арабов. Собравшись перед Крестом Господним в день праздника, они выли как собаки. Лишь впоследствии выяснилось, что это было предзнаменованием возгоревшихся вскоре церковных разногласий и споров». ⁸⁶³ Так как автор греческого оригинала, с которого переводил сирийский автор, закончил свой труд в 558 году, то в этом рассказе мы имеем неопровержимое свидетельство о том, что в день 14 сентября правилось в VI веке Воздвижение Креста, σταυροϕάνεια, как назван этот праздник в Пасхальной Хронике. Водворение Креста Господня на старом месте Ираклием не было отмечено установлением нового праздника, и в святцах сохранялся лишь издавна существовавший праздник 14 сентября.

Водворение болгар за Дунаем послужило поводом для какого-то современного византийского книжника сопоставить сведения об этом племени и расселении его на обширной территории от Приазовья и до Италии. Это произведение послужило источником для Феофана (356–358) и Никифора (33–34), которые пользовались им независимо друг от друга. Автор представил общее географическое описание тех далеких северных стран, где находилась родина болгар. Ему известна «величайшая река Атель (тюркское название Волги), которая, протекая “через земли сарматов от океана”», впадает в Меотийское болото. Река Танаид, источники которой находятся у Иверских ворот в Кавказских горах, впадает в Атель. В местности, где они соединяются, берет свое начало Куфис, которая впадает «в конец Евксинского моря, поблизости от Некропил, в местности мыса “Баранья морда”». От Меотийского болота «море, подобное реке (т. е. пролив) впадает в Евксинский Понт через землю Босфора и Киммерии». Земли к востоку от Меотийского болота в направлении города Фанагории и «обитающих там иудеев заселены множеством народов». От Меотийского болота по течению реки Куфиса лежит область, которая называется Великая Болгария, и в соседстве с нею живут соплеменные болгарам котраги. Властителем Великой Болгарии и котрагов был Кубрат (Кробат), который скончался в правление имп. Константа. Перед смертью он наказал своим пяти сыновьям держаться вместе на родине, так как это даст им возможность сохранить независимость и удержать властное положение относительно других народов. Но дети не послушались отцовского завета и, оставив старшего брата Батбайана на родине, искали новых мест жительства, каждый для себя отдельно. Второй сын, Котраг, перешел через Танаид со своей ордой и остался в соседстве с Великой Болгарией. Четвертый и пятый (не названные по именам) прошли дальше на запад, переправились через Дунай, и один остался жить в Паннонии, признав над собой власть аварского хана, а другой – поселился в Пентаполе и вступил в подданство императора. Третий, по имени Аспарух, перевел свою орду через Днепр и Днестр «и, захватив «Ογλος (Угол), водворился в местностях по северным притокам Дуная, считая эту область безопасной и труднодоступной, так как она спереди болотиста, а с других сторон окружена реками». Никифор, упомянув о переправе через Днепр и Днестр, характеризует область, занятую болгарами, так: «Аспарух... водворяется на Истре, заняв местность, удобную для жительства, называемую на их языке Ογλος, которая является трудной и недоступной для неприятелей. Она безопасна спереди вследствие отсутствия дорог и своего болотистого характера, а сзади защищена непроходимыми горами».

Расселение болгар ослабило их родину, и вскоре «из глубины Берзилии, области Первой Сарматии», могущественный народ хазар стал распространять свою власть на запад, подчинил себе Батбайана и простер свое господство до берегов Евксинского Понта. Таково повествование неизвестного нам по имени современника водворения болгар за Дунаем.

Представленное анонимным автором описание стран к северу от Черного моря позволяет предполагать, что он имел перед глазами карту, которая была очень далека от градусной сетки Птолемея и приближалась к живописным картам Косьмы Индикоплова и тем, что дошли до нас от средних веков. ⁸⁶⁴ Очертания материков были искажены, и местности, весьма отдаленные, сближены. Эти недостатки карты объясняют погрешности географического описания, сохраненного нам через посредство Феофана. Так, имя «Некропилы» древние географы давали части моря между западным побережьем Тавриды и «Бегом Ахилла» (Тендра). Феофан в другом месте своего изложения, в рассказе о морском путешествии Юстиниана из Хазарии, знает истинное положение Некропил (373, 20); между тем как в этом заимствовании из Анонима устье реки Куфиса (Кубани) оказывается поблизости от Некропил и мыса, которому он дает название «Баранья морда» вместо «Бараний лоб», как называлась южная оконечность Тавриды у всех греческих географов. Танаид превращен в приток Волги и течет не из Рипейских гор, как у Птолемея, а от Иверских ворот Кавказского хребта. По-видимому, дурным прочтением того, что было на карте, объясняется превращение имени пролива Босфор Киммерийский в «земли Босфора и Киммерии».

Неправильные представления о географии края не мешали автору иметь точные сведения о рыбном богатстве тех мест. Он знает, что в проливе ловится рыба «мурзулис и ей подобные». И доныне в Керченском проливе ловятся осетр, севрюга и белуга, которые, очевидно, уже тогда поступали на византийский рынок. Кроме рыбы, автор упоминает о «болгарском лакомстве», которое обозначил словом ξυστόν. Вряд ли будет ошибкой признать в этом лакомстве нашу икру. Упоминание об иудеях в Фанагории является указанием на посредников, при участии которых продукты рыбного промысла того края поступали на византийский рынок.

Исторические сведения о болгарах крайне скудны. Ему совершенно неизвестно, что после крушения державы Аттилы, не вся масса гуннских племен отхлынула на восток, что значительная их часть осталась в Паннонии, где они воевали с остготами до их переселения за Дунай и делали набеги в Иллирик в правление имп. Льва; далее, что те же гунны, уже под именем болгар, приняли участие в переселении лангобардов в Италию, а затем явились союзниками гепидов в защите Сирмия, преграждавшего Феодориху его путь в Италию. Он не знал также ничего о том разгроме, который потерпели гуннские племена от аваров, потеснивших значительную часть кутургуров в Паннонию, откуда часть их выселилась сначала к славянам, а затем нашла приют в Беневентском герцогстве как раз около того времени, когда хазары стали подчинять себе гуннские племена, жившие по реке Кубань. Об этом переселение болгар в Италию имел, очевидно, смутные сведения автор, как о событии современном; но неправильно поселил их в Пентаполе и сделал подданными императора. Слабое знакомство автора с историческими судьбами болгар имело своим последствием установление неправильной связи событий, а именно, будто выселение Аспаруха и его братьев с родины, «Великой Болгарии», было причиной того ослабления болгар, которое облегчило хазарам их завоевание. Дело обстояло иначе: переселение болгар в Италию не имело отношения к судьбам Великой Болгарии, а выселение Аспаруха на запад было вызвано нашествием хазар и бегством тех улусов, которые не хотели подчиниться сродному по расе, но чуждому по истории народу. Такая связь событий засвидетельствована современным армянским писателем, автором «Географии Моисея Хоренского по Птолемею». Обозревая географию Фракии (гл. 10), он помещает в дельту Дуная, которой дает имя «острова Певки», как называл ее Птолемей, Аспаруха – Aspar Hroug, сына Кубрата, Khoubratha, «бежавшего от хазар» (стр. 20).

Так как смерть Кубрата приурочена в нашем предании ко времени правления Константа, а вторжение Аспаруха во Фракию и война против него Константина IV к 679 году, то получается промежуток более десяти лет, в течение которых совершилось нашествие хазар в припонтийские области и переселение бежавшей от них орды Аспаруха на низовья Дуная, в местности, давно и прочно заселенные славянами. Иордан, происходивший из алан, смешавшихся с готами в нынешней Добрудже, засвидетельствовал для своего времени (труд его вышел в свет в 551 году), что к северу от города Новиодуна (Исакча) начинается славянская земля. ⁸⁶⁵ Разгром антов аварами в их передвижении на запад, о чем сохранились некоторые сведения во фрагментах Менандра, совершился ок. 560 года в Приднестровье. Хотя река Днестр известна под этим именем (в форме Danastius) уже Аммиану Марцеллину, в пору, когда в тех местах жили вестготы, ⁸⁶⁶ но старое ее имя Тира, Τύρας, не исчезло, как можно заключить из того, что Константин Багрянородный знает имя Τροῦλλις, передавая этим словом турецкое название Чорлу, как звали его печенеги. ⁸⁶⁷ Наша летопись знает имя славянского племени тиверцев, производное от старого имени этой реки. Черпавшие из одного источника Феофан и Никифор упоминают о переправе орды Аспаруха через Днестр и называют область, в которой поселилась его орда, именем”Ογλος (Угол), ⁸⁶⁸ описывая ее как недоступную для нападения вследствие болот спереди и гор – позади. ⁸⁶⁹ Феофан, который вдается в большие подробности, нежели Никифор, вполне определенно говорит, что орда Аспаруха расселилась по северным притокам нижнего Дуная. Таким образом, термин ”θγλος естественно приурочивается к нынешней Бессарабии, южная часть которой долго служила впоследствии местом жительства татарской буджацкой орды, а само слово буджак значит в переводе угол. Константин Багрянородный знал в свое время имя племени «Ούλτίνοι, которое соответствует нашему летописному уличи или угличи. ⁸⁷⁰

Утвердившись в славянских землях к северу от Дуная, болгары начали набеги за Дунай и явились угрозой для скудных остатков старого, ютившегося в городах населения, поддерживавшего свои связи с центром империи. ⁸⁷¹ Когда мир с арабами облегчил положение империи, имп. Константин снарядил против болгар большой поход морем и сушей. В своем изложении событий я сохранил ту локализацию войны, которая дана в источнике Феофана и Никифора, т. е. местности к северу от низовий Дуная. Оба наши источника в полном согласии упоминают о переправе болгар через Дунай лишь после отступления и бегства имперской армии. Но в научных работах последнего времени это ясное свидетельство нашего предания не препятствует их авторам переносить «Угол» на правый берег Дуная. Так поступает проф. Златарский, который в своем этюде, посвященном сличению свидетельств Феофана и Никифора, основываясь на показании армянского географа, локализует орду Аспаруха в дельте Дуная и приводит в подтверждение известные ему топографические условия этой местности. ⁸⁷² Со времени открытия большого городища неподалеку от Исакчи, древнего Новибдуна, близ селения Николицель, Шкорпил, Бьюри и тот же Златарский стал помещать Угол именно в это место, называя его главным становищем орды Аспаруха, где он отсиживался от императора Константина и его войска. Некоторое основание для такого превращения Угла из страны в укрепление дает Феофан, который определил раньше Угол как страну, в дальнейшем рассказе о самой войне употребил такое выражение: εις το προλεχϑεν οχύρωμα καταϕεύγουσι (358, 22). Но это выражение – лишь оплошность со стороны Феофана. Никифор, пользовавшийся тем же источником, выразился иначе: προς τα εαυτῶν οχυρώματα ὲϕυγον (35, 3–4). Это выражение дает более вероятную картину события, так как болгарская орда была довольно многочисленна и не могла укрыться в одном укрепленном лагере, как бы велик он ни был, а распределилась в разных безопасных от нападения местах. Превращение главных из этих защитных мест, где был сам Аспарух, в Угол есть недоразумение, допущенное Феофаном, а не прямое свидетельство нашего предания.

Дело пошло дальше передвижения Угла на правый берег Дуная: Бьюри и за ним Златарский передвинули и саму дату водворения Аспаруха на Дунае к 660 году, в правление Константа. Точной даты появления Аспаруха в низовьях Дуная нет и не могло быть в нашем предании. О походе имп. Константина рассказано у Феофана под 679 годом. Так как это крупное военное предприятие было результатом выяснившейся уже опасности со стороны болгар для Мезии, то само водворение орды Аспаруха в Угле следует отодвинуть на несколько лет, приблизительно к 675 году или, может быть, к тому трудному времени, когда арабы осаждали Константинополь, и все заботы правительства должны были сосредоточиться на борьбе с этим страшным врагом. Но передвигать это событие на 20 лет от 679 г. нет достаточных оснований. Бьюри нашел их не в источниках, а в теоретических построениях, вызванных его гипотезой о существе болгарского национального летосчисления, материал для которой дал памятник, давно уже введенный в оборот науки: «Именник болгарских князей».

Честь открытия «Именника» принадлежит А. Попову, который нашел его в тексте «Летописца Еллинского и Римского» и издал в «Обзоре хронографов русской редакции». I – II. Москва, 1866–1869. Акад. Куник в сотрудничестве с акад. Радловым занялся этим памятником и в 1878 году издал о нем «Разыскание» под заглавием: «О родстве Хагано-Болгар с Чувашами по славяно-болгарскому Именнику» (Прилож. К XXXII т. Зап. Имп. Акад. Наук, № 2, стр. 118–161). Двадцать лет спустя памятник этот заинтересовал проф. Маркварта, который посвятил ему особый экскурс (стр. 72–92) в своем исследовании: Die Chronologie der alttürkischen Inschriften (Leipzig. 1898) по поводу орхонских находок, а в 1911 году вновь вернулся к нему в специальной статье: Die altbulgarischen Ausdrücke in der Inschrift von Catalar und der altbulgarischen Fiirstenliste ( Изв. рус. арх. Инст. в К-поле, XV, 1–30). Эта последняя статья вызвана полемическими мотивами против теории болгарского летосчисления, которую предложил проф. Бьюри в исследовании: The chronological Cycle of the Bulgarians (Byz. Zeitsch. XIX, 1910, 127–144). Проф. Златарский, принявший большинство положений Бьюри, выступал, однако, несколько раз с возражениями против его построений и принятого им метода. Проф. П. М. Петровский оказал большую услугу своим переводом исследования Бьюри с экскурсами из полемики Златарского: «О летосчислении древних болгар» (Изв. Общ. Арх. Ист. и Этногр. при Имп. Каз. Унив., т. XXVII, 1911, стр. 432–502).

В 1912 году проф. Златарский поместил статью: «Болгарское летосчисление» в Изв. Отд. рус. яз. и слав. И. А. Η., т. XVII, 28–59. В том же издании в XVIII т. (стр. 116–131) появилась полемическая статья г. Степанова: «Заметка об исследовании Bury болгарского летосчисления». К той же литературе примыкает и краткая заметка г. Микколы: «Тюрко-болгарское летосчисление» в том же томе «Известий», стр. 243–247, в которой дана новая теория объяснения загадочных слов болгарского летосчисления, отклоняющаяся от принимавшегося раньше их цифрового значения.

В «Именнике» перечислено 13 имен князей с подразделениями на две группы, причем моментом деления является переход болгар на правый берег Дуная. Пять имен первой группы характеризованы признаком: (с) «остриженными главами». Период их правления определен в 515 лет, причем первому царю, Авитолоху, отведено 300 лет, второму, Ирнику, 108. Так как на остальных трех отведено в общей сложности 65 лет, то, очевидно, цифру 108 следует поправить на 150, половину 300 годов Авитолоха. Цифры 300 и 150 представляют, очевидно, время правления целых династий, а не отдельных правителей, и в имени Ирник нельзя не узнать сына Аттилы Ирнаха, Ήρναχ, которого видел в ставке Атиллы Приск в 448 году и занес в свое описание посольства рассказ о предсказаниях насчет него кудесников. Дальнейшие три князя даны в такой последовательности: Гостун – 2 года, Курт – 60 и Безмер – 3. Имя Курт нельзя не сблизить с Кубратом Никифора, Кробатом – Феофана, Хубрата – армянского географа, которого все три автора называют отцом Аспаруха. «Именник» не дает оснований для родства между царями и затрудняет дело тем, что между Куртом и Аспарухом помещено трехлетнее правление Безмера.

Вторая группа из семи имен начинается с Еспериха, или Испериха (оба написания даны в тексте), т. е. Аспаруха византийцев, так как ему приписывается переход через Дунай («приде на страну Дуная»). Его правление исчислено в 61 год, и преемником его является хорошо нам известный современник Юстиниана II, Тервель (или Тербел), правивший 21 год. Из остальных шести имен два: Кормисош (10) и Телец (12) известны нам по сообщению Феофана (стр. 432–433), как современники имп. Константина V.

Особый интерес придают «Именнику» загадочные слова, которые заканчивают сообщение о каждом царе: «а лет ему дилом твирем, дохс твирем, шегор вечем, верени алем, тек вечем, дванш ехтем, тох алтом, шегор твирем, сомор алем, шегор алем, дилом тутом». Куник не сомневается, что слова эти обозначают цифры на том языке, каким говорили болгары. Радлов сопоставил обозначения цифр в разных тюркских языках и гадательно истолковал большинство этих слов: верени – 1, сомор – 2, дванш – 4, дилом – 5, шегор – 8, дохе – 9, твирем – 20, вечем – 30, тутом – 40, алем – 50, альтом – 60, шехтем – 80. Приведя эти определения, Куник не пытался воспользоваться ими для определения хронологических дат по болгарскому счислению. Маркварт в своем разборе «Именника» в 1898 году склонился к мысли, что эти слова не цифры, а какие-то характеристики царей (стр. 92). Но в 1905 году найден был в раскопках на полях между селениями Чаталар (н. Крумово) и Труджи (н. Троица), к югу от Шумлы каменный столб с греческой надписью времени хана Омортага о сооружении им моста на Тыче (Τοῦζα) и дворца, который стал новой резиденцией. Текст надписи заканчивается такими словами: «ήτο σε καιρός, όταν έκτίσϑην, βουλγαριστι σιγορελεμ, γραικιστί ίνδικτιῶνος ιέ». Сопоставление слова σιγορελεμ с названием индикта с ясностью свидетельствует, что в слове σιγορελεμ следует видеть хронологическую дату, и слово это нельзя не сблизить с написанием шегор алем в «Именнике». В правление Омортага 15-й индикт приходится на год с 1 сентября 821 по 31 авг. 822. Таким образом, не может быть сомнения в том, что загадочные слова «Именника» суть числовые обозначения годов. В одном памятнике болгарской письменности, хранящемся в Московской Синодальной библиотеке (перевод речей Афанасия, еп. Александрии, против ариан), также сохранилась болгарская датировка крещения болгар при царе Борисе: «болгар крестил есть в лето ехть бехти».

Чаталарская надпись была для проф. Бьюри поводом заняться исследованием болгарской хронологии на основании материала, который представляет «Именник». Основные положения предложенной им теории таковы: болгарские числительные представляют собой даты воцарения ханов, и из двух числительных, обозначающих дату, первое есть единица, а второе десяток, причем 1. 20 значит не 21, а 11. Летосчисление болгар велось по 60-годичным циклам и годы были лунными без интеркаляции. Он приравнял их к годам геджры и считал возможным допустить заимствование этой системы летосчисления от арабов. Путем различных выкладок и соображений он определил числовое значение загадочных слов «Именника» так: верени – 1, дванш – 2, тох – 3, самор – 4, дилом – 5, дохе – 6, шегор – 8, тек – 9, ехтем (или шехтем) – 10, альтом – 20, твирем – 30, вечем – 40, алем – 50, тутом – 60.

На основании принятых положений Бьюри дал исправленный вид «Именнику», причем вступление во власть Ирника пришлось на 449–450 год по P. X., Курта – на лунный год с ноября 578 по ноябрь 579, Еспериха – 2 янв. 640 – 28 декабря, Тервела – 10 апр. 696 – 20 марта 697 и т. д., а также явились вставки безымянных ханов; Кормисош и Телец были переставлены согласно свидетельствам византийского предания об этих ханах.

Златарский принял главные положения Бьюри и заполнил пробел в списке единиц, приняв для семи слово “ехт”, но констатировал, однако, погрешности в исчислениях Бьюри и дал свой исправленный вид «Именника», в котором для вступления во власть Курта оказался 579 год, Испериха – 642, Тервела – 16 мая 700 – 4 мая 701. Проф. Маркварт не принял теории Бьюри, считая ее искусственной и произвольной. Со своей стороны он представил исправленный текст «Именника», в котором переставил имя Безмера в соседство с Гостуном и изъяснил существование этих славянских имен в списке болгарских ханов тем, что болгары были в подчинении у антов около времени аварского нашествия (554–558). Он остался при мысли, что загадочные слова обозначают не годы, а лишь девизы правлений, оставил Курта на старом месте: 619–678, правлению Испериха отвел годы: 679– 699, а Тервела – 700–720.

Искусственность теории Бьюри и гадательный характер многих его положений, лишают его гипотезу твердой почвы, а в самое недавнее время появилась новая теория, которая обещает дать вопросу о болгарском летосчислении новое направление. Разумею работу финнолога Микколы. Он полагает, что болгары держались в своем летосчислении 12-летнего цикла, как и их соплеменники, от которых остались надписи на Орхоне, причем годы обозначались, по обычаю китайцев, именами животных. Из двух слов каждого написания в «Именнике» первое обозначает год, второе – месяц, и притом в виде имени числительного. Пользуясь фонетическими данными тюркских языков, г. Миккола дает такой смысл первым словам отдельных пар: дилом – змея, шегор – вол, дохе – свинья, вер – (точнее “вери”) – волк, дванш – заяц, тох – курица, итемит – собака. Объяснить слово сомор г. Миккола “пока” не решился. Что до названия месяцев, то алем ελεμ значит первый, вечем – третий, тутом – четвертый, бехти –пятый, алтом – шестой, шехтем – восьмой, твирем – десятый, аниалем – одиннадцатый. – Какой вид должен получить «Именник» в освещении этой новой гипотезы, остается неизвестным, так как автор представил для печати лишь извлечение из своего доклада.

Не имея своего суждения по существу спорных вопросов, поскольку они связаны с объяснением загадочных слов «Именника», позволю себе, однако, выразить полное несогласие с Бьюри в том, что в угоду своей теории он передвинул смерть Курта в правление Ираклия (стр. 138), а водворение болгар за Дунаем отнес к 40-м годам VII века. Не считаю также нужным передвигать Безмера и переставлять его в VI век, как делает Маркварт, так как это славянское имя могло принадлежать князю той земли, где нашли приют болгары во время своего бегства от хазар, раньше чем Аспарух перевел их за Дунай и начал новую эпоху в жизни своей орды. Не понимаю и того, почему Маркварт продлевает правление Курта до 678 г., тогда как византийское предание относит его смерть ко времени правления Константа.

Приходится признать, что завязавшийся около «Именника» живой спор, который был вызван блестящей на первый взгляд теорией Бьюри, не дал пока никаких прочных результатов, не углубил научного знания о давнем прошлом болгар и лишь вызвал много праздных гипотез, к каковым позволю себе причислить локализацию «Угла» на правом берегу Дуная, тогда как в нашем предании он засвидетельствован в виде целой области к северу от низовий Дуная, чем и объясняется существование племени угличей наряду с тиверцами.

Как бы ни закончился научный спор, возгоревшийся около «Именника», несомненным остается одно, что болгары имели свое особое летосчисление и обозначение хронологических дат выражали словами, которые своими звуками свидетельствуют о принадлежности их племени к тюркской расе. Этнографическое изучение Кавказа позволяет констатировать существование одного весьма незначительного по численности племени горцев, обособленного от своих соседей, которое называет себя именем ‘‘Болкар”. Это племя живет в горных ущельях по верхнему течению рек: Черек, Черек-тхяхо, Чегем и Баскан, входящих в водную систему Терека. Оно говорит на тюркском языке, близком к кумыцкому, и исповедует мусульманство шиитского толка. По народным преданиям, сохранившимся у болкар, они жили некогда на равнине и были вытеснены в горные ущелья черкесским племенем кабардой. Подавшись в горы, они сами вытеснили осетин, отдельные поселки которых уцелели кое-где к северу от них. ⁸⁷³ Имя этого племени позволяет видеть в нем остаток болгар, уцелевший на старой родине и сохранивший свою особенность среди других племен, явившихся позднее их в степи переднего Кавказа.

Общепринятое в настоящее время положение о принадлежности болгар к тюркской расе имеет доселе в среде русских историков одного неколебимого противника в лице маститого Д. И. Иловайского. Отстаивая славянство гуннов и Аттилы, он видит славян как в сабирах, так и болгарах, и ведет полемику со всеми, кто держится противоположного мнения. Несколько раз удостаивал он своей полемики и меня, а в самое последнее время обратил свои стрелы против акад. Успенского, превратив свой отзыв о первом томе «Истории Византийской Империи» в защиту своей теории, причем довел полемику до того, что слово κανας, написанное греческими буквами в абобских надписях, переделал в славянское “князь” («Кремль», №№ 56, 57 и 58).

В числе вопросов по истории политической организации Византийской империи одним из самых живых в научной литературе за последнее время является вопрос о фемах. Со времени появления этюда французского византиниста Диля в 1896 году:      L’origine du régime des thèmes dans l’Empire Byzantin, вопросу этому посвятил целое исследование немецкий ученый Гельцер: Die Genesis der byzantinischen Themenverfassung (Leipzig, 1899), подходил к нему акад. Ф. И. Успенский в своей работе: «Военное устройство Византийской империи» (Изв. Р. Арх. Инст. в К-поле. VI, 1900), его же коснулся в самое недавнее время Б. А. Панченко в специальной статье, посвященной разъяснению интересного вещественного памятника, заключающего в себе упоминание славян в Вифинии в VII веке (Изв. Р. Арх. Инст. в К-поле. VIII, 1903, стр. 40 и сл.). Не задаваясь целью подвести итоги разработки вопроса в названных выше трудах и нимало не претендуя дать новую его постановку, позволяю себе надеяться, что в видах всестороннего выяснения этого сложного вопроса не окажется излишней предлагаемая вниманию читателя заметка.

В разъяснении вопроса о происхождении и сущности деления Византийского государства на фемы, τά ϑέματα, важно прежде всего установить историю этого слова и древность терминологического его значения на языке византийских писателей. Этимология слова ясна. Ее совершенно правильно чувствовал Константин Багрянородный, когда сделал по поводу этого слова такое замечание: αύτό γάρ το όνομα τοῦ ϑέματος Ελληνικόν έστι καί ού Ρωμαῖκόν άπο τῆς ϑέσεως όνομαζόμενον (De them. p. 13 В.). В греческом языке классического периода слово ϑέμα употреблялось как имя существительное в значении: утверждение, положение, откуда и то специальное его значение в языке школы, с каким оно перешло и в наш язык (не непосредственно, впрочем, из греческого) – тема; древние грамматики употребляли это слово для обозначения основы в противоположность флексии; наконец, в гражданском обороте оно применялось в сфере денежных дел в значении – вклад. В языке права оно нередко встречается в новеллах Юстиниана в смысле – положение, пункт, данный случай. ⁸⁷⁵ В сохранившихся памятниках VI века первый по времени случай употребления этого слова можно констатировать в Стратегиконе, носящем имя Маврикия. Во 2 гл. I кн. в изложении о боевом снаряжении кавалеристов, сделано такое замечание о знаменах отдельных боевых частей:      χρή τάς μεν κεφαλάς των βάνδων έκαστου μέρους όμοχρόους γίνεσϑαι, τα δε ϕλάμμουλα έκαστης μοίρας ίδιόχροα έίυαι. ίνα δε και το καϑ’ έκαστον ϑέμα ευκόλως έπιγινώσκη τό ίδιον βάνδον, δε”ι έτερα ιδικά σημεία προτιϑέναί ταις κεϕαλαίς των βάνδων, έγνωσμένα τοίς στρατιωταις, ώοτε έκ τούτου ευκόλως έπιγινώσκεσθαι αύτά καί κατά το μέρος, καί κατά την μοίραν, καί κατά το τάγμα. (ρ. 25 Scheffer). Это единственный случай употребления слова τό ϑέμα у Маврикия. Речь идет о кавалерии. В походе и в бою кавалерия подразделяется на «меры», которые в свою очередь делятся на «миры», слагающиеся из «тагм». В каждой «мере» верхушки знамен должны быть одноцветны, а развевающийся на знамени кусок материи должен быть разного цвета по отдельным «мирам»; таким образом легко различаются строевые части. А для того, чтобы солдаты в пределах каждой «миры» легко различали место своей «тагмы», верхушки значков «тагм» должны быть снабжены отличительными предметами. Вместо термина μοῖρα автор употребил слово ϑέμα, как общее обозначение боевой единицы, составляющей в строю одно целое.

Современник Маврикия, Евагрий, не знает слова ϑέμα, равно как и писатель первой половины VII века, Феофилакт Симокатта, в изложении которого описание военных событий играет первенствующую роль. Вполне обычным, и притом в смысле термина, становится это слово в языке писателя, литературная деятельность которого принадлежит началу IX века, Феофана.

Феофан очень часто употребляет слово ϑέμα; но в высшей степени интересно отметить, что оно входит в его язык только уже с описания событий времени имп. Ираклия. В первый раз употреблено это слово в записи о событиях второго года правления этого императора: Έρευνήσας (sc. Heraclius) γάρ τον στρατόν εί άρα έσώζοντο έκ τών μετά Φωκά κατά Μαυρίκιον στρατευσάντων έπι της τούτου τυραν-νιδος, δύο μόνους ευρεν έν πάσι τοῖς ϕέμασιν. ⁸⁷⁶ Так как Феофан не занес в свою хронику никаких свидетельств о реформах в организации военной силы государства и в дальнейшем упоминает постоянно слово ϑέμα в смысле территориальных частей военной силы: ϑέμα τών ’Ανατολικών, τών ’Αρμενιάκων, τών Θρςκκησίων, τοῦ Όψικίου и понимает именно эту организацию также и тогда, когда говорит: πάντα τα ϑέματα, περατικά ϑέματα, τά έξω ϑέματα, άρχοντες τών ϑεμάτων – то, очевидно, и в том первом случае употребления этого слова он придавал ему такое же значение, не отдавая себе отчета, что состав военной силы империи мог быть в ту пору еще иной. Тот же писатель наименование частей военной силы применяет и к обозначению территории. Так, например, он говорит: έξελθών έν το'ις μέρεσι τοῦ Όφικίου (414, 19), προσδραμών τφ ϑέματι τών άνατολικών (414, 29). ⁸⁷⁷ В одном месте, желая обозначить территорию фракийской фемы, он выражается очень своеобразно: πάντα μοναχόν καί μονάστριαν τούς ύπό то ϑέμα τών Θρςκκησίων όντας συνήξεν εις Εφεσον ό Λαχονοδράκων) (445, 4).

Патриарх Никифор (ум. в 829) не употребляет слова το ϑέμα; но в его языке войско и область нередко тождественны. Так, он говорит: στρατηγός ’ Ανατολής τά της ’ Ανατολής χωρία, ή χώρα τών άνατολικών, ό τών άνατολικών στρατός, στραιηγός τοϋ καλουμενου τών ’Αρμενιάκων στρατού, ή τοϋ ’ Οψικίου λέγομένη χώρα, ό τοϋ ’ Οψικίου στρατός, ο Οψίκιος στρατός, στρατηγός τοϋ Όψικίου λαού ήγεμών τοϋ λεγομένου βασιλικού ’ Οψικίου, άρχων τής ύπό Κιβυραιωτών χώρας.

В Тактике имп. Льва Мудрого, т. е. памятнике конца IX века, ⁸⁷⁸ слово το ϑέμα встречается как в смысле территории, так и военного контингента. В одном месте своего изложения царственный автор дает очень точное указание на то, что разумелось под словом ϑέμα в смысле контингента данной области, а именно: έπι του ενός ϑέματος έπιλεγεσθωσαν ανδρείοι στρατιωται καί πληρούτωσαν τό λεγόμενον στρατιωτικόν ϑέμα ήτοι των δ» τον αριθμόν επίλεκτων (XIII, 149). Итак, нормальная численность фемы в смысле военного контингента, то στρατιωτικόν ϑέμα, в пору Льва Мудрого была 4000 человек.

В языке Константина Багрянородного слово ϑέμα имеет те же два значения, что и в писаниях его отца. Примеры приводить было бы излишне; но отметим одно место, где слово это употреблено для обозначения строевой кавалерийской части вообще. В описании царского похода на восточную границу империи, De cerim., p. 489, Константин дает точные указания относительно охраны особы царя. Ввиде авангарда идет 500 человек, на расстоянии двух миль с обоих флангов, а с тыла держат охрану кавалерийские отряды, назначаемые друнгарием виглы, πλαγιοϕύλακες и οπισϑοϕύλακες. Говоря о них вообще, автор называет их τα ϕέματα, не определяя тем ни их численности, ни принадлежности к определенной части армии, а лишь квалифицируя этим термином их строевую обособленность, совершенно так же, как выражался Маврикий, употребляя то же самое слово.

Предложенное в предшествующем краткое сопоставление данных по истории слова ϑέμα позволяет сделать важный исторический вывод, а именно, что слово ϑέμα в значении «военный отряд» древнее в языке византийских писателей, нежели в другом – область, состоящая под властью стратига. Рамбо, посвятивший вопросу о фемах обширную главу своей книги: L'Empire byzantin au X-me siècle, отметив двойственное значение слова τό ϑέμα, останавливался в нерешительности перед тем, к какому из двух столь различных учреждений первоначально прилагалось это обозначение. ⁸⁷⁹ Бьюри в своем рассмотрении вопроса о фемах совершенно определенно высказался за первенство значения в смысле военной части. ⁸⁸⁰ С такой же определенностью говорит об этом и Диль. ⁸⁸¹ Но последний по времени высказывавшийся по этому вопросу ученый, Ф. И. Успенский, дал с полной решительностью иной ответ. «Первоначальный смысл фемы, – говорит он, – есть гражданско-административный округ, в который входят жители городов и деревень, управляемые гражданскими чиновниками и отбываю-, щие определенные повинности, в числе которых была и военноподатная». ⁸⁸² Ссылаясь на Дюканжа под словом ϑεματικοί – provinciales, акад. Успенский считает излишним доказывать свое положение. Но справка у Дюканжа является скорее возражением, чем подтверждением этой теории: все приведенные у Дюканжа цитаты относятся уже к позднейшему времени и не восходят раньше X века. Само собою разумеется, что слово ϑεματικοί стало употребляться в значении provinciales только уже в ту пору, когда утвердилось деление на фемы в смысле административных округов. Если бы первоначальный смысл слова ϑέμα был именно «гражданско-административный округ», то никакого вопроса о фемах не существовало бы в научной литературе и оставалось бы только указать, когда исчезло из употребления слово επαρχία (=provincia) и явилось на смену новое – ϑέμα. Но и сам Ф. И. Успенский не только признает существование вопроса, но и считает его настолько трудным, что, по его словам, «он с пользой для дела может быть поставлен на очередь много раз, несмотря на появление работ Диля и Гельцера». Потому именно, что первоначальное значение слова фема есть военный отряд, и существует в науке вопрос о фемах, над разъяснением которого со своей стороны потрудился и Ф. И. Успенский в своей недавней работе.

Как и почему этот военный по существу термин стал прилагаться к обозначению области и военные командиры стали во главе гражданского управления страны, – эти стороны вопроса о фемах остаются и доселе неясными, несмотря на наличность обширной литературы. Прослеживая словоупотребление писателей, можно лишь констатировать факт, что раньше половины VII века слово το ϑέμα не применялось для обозначения территории. Полагая сущность фемного строя в устранении гражданских начальников областей и перенесения функций гражданской власти на военных начальников, Гельцер в своем исследовании о происхождении фемного строя возводит начало этого порядка к Льву Исавру. ⁸⁸³ Но ученый автор не мог привести ни одного прямого свидетельства из источников в подтверждение своей гипотезы, хотя и старался дать ей вид твердо установленного научного положения. Общая вероятность не есть еще историческая достоверность, и положение, отстаиваемое Гельцером, остается пока гипотезой. Если бы он был даже прав в своем утверждении, то и тогда здесь никоим образом не было бы дано полного ответа на поставленный себе исследователем вопрос о происхождении фемного строя. Так как по существу фемы являются делением военных сил государства и такой именно характер этого учреждения с полной определенностью виден даже у Константина Багрянородного при всей неясности, недостаточности и путаности его исторических сведений о прошлом империи, то выяснение начала фемного строя, его происхождения, возможно только на почве изучения военных древностей Византии. ⁸⁸⁴ Гельцер под началом фемного строя понимает факт соединения военной и гражданской власти в пределах данной области в руках одного лица и поэтому возводит начало фем к той эпохе, от которой нет более прямых свидетельств о существовании эпархов. Но этот argumentum a silentio совершенно недостаточен. Для того, чтобы придать ему значение и силу, необходимо на конкретных фактах – раз отсутствуют свидетельства законодательных актов – выяснить, какие функции гражданской власти перешли к стратигам фем. Ни сам Гельцер, ни другие ученые не вели исследования в этом направлении, и дело остается, таким образом, далеко не ясным. Ф. И. Успенский, коснувшийся вопроса о разграничении компетенции стратига и чинов, осуществлявших гражданское управление, пришел к выводу, который он сформулировал в таких словах: «при полном развитии фемного устройства гражданская администрация в провинциях была независима от стратига». ⁸⁸⁵ Но если это так, то фемного строя в том смысле, как его обыкновенно понимают и что в нем видит Гельцер, никогда не существовало в Византийской империи. – Вопрос о фемах ждет, таким образом, более широкой постановки и большего углубления анализа свидетельств, которые могут быть вовлечены в круг исследования, направленного к тому, чтобы выяснить историю и сущность этого учреждения.

Позволю себе в заключение указать на один текст, который доселе не вовлекался в обиход исследования по этому вопросу. Разумею красноречивые жалобы на притеснения стратиотов в сочинении: De velitatione bellica, приписываемом имп. Никифору Фоке. Здесь читается между прочим следующее: «Стыжусь сказать, эти мужи, что душу свою полагают за службу нашим святым царям и за свободу и за отмщение христиан подвергаются побоям! И это терпят они от ничтожных людишек, сборщиков податей, которые не только не приносят никакой пользы государству, но лишь притесняют и мучат бедняков, собирая себе из обид и многой крови бедняков много талантов золота. Не следует, чтобы они, защитники и, с Божией помощью, спасители христиан, полагающие, так сказать, каждый день душу свою за святых наших царей, терпели бесчестие от судей фем (τών ϑεματικών κριτών), чтобы их пытали как рабов, подвергали побоям, налагали на них (о, ужас!) узы и оковы. Сам закон повелевает, чтобы каждый командир имел власть над своими людьми и судил их. А чьи же фемные солдаты (λαός οικεῖος ό τοῦ ϑέματος), как не исключительно стратига, какого ставит феме святой царь? Поэтому-то древние римляне предоставили стратигу законом власть над его провинцией (τοῦ ίδιου ϑέματος), право судить обращающихся к нему по военным делам, разрешать тяжбы, возникающие в его провинции, имея своим сотрудником и помощником судью; со своей стороны, он оказывает содействие протонатарию и остальным чинам, ведающим гражданские дела...» ⁸⁸⁶

Автор настоятельно требует в интересах безопасности государства от внешнего врага, восстановления «старого», по его словам, порядка неподсудности военных людей гражданским чиновникам. Известны ли были автору «законы», обусловливавшие прежний порядок, и даже существовали ли такие законы, этого мы не знаем. Но интересно отметить эту жалобу военного человека на притеснения гражданских чиновников. Она раздается во второй половине X века, т. е. в пору полного развития фемного строя в Византийской империи. Гражданская власть во всей своей силе простирается на военных людей, они от нее не изъяты, хотя имеют своих военных начальников в лице стратига и подчиненных ему турмархов. Итак, фемный строй нельзя рассматривать, как устранение унаследованного Византией от Римской империи порядка, по которому в пределах отдельных провинций! гражданская и военная власть были строго разграничены. Вопрос о фемах сложнее и труднее, чем то обыкновенно представляется, и разыскание дат, когда впервые названа та или другая фема, ничего не проясняет в поисках о происхождении фемного строя.

За десять лет, истекших с того времени, как была напечатана эта моя статья, вопрос о фемах не продвинулся в научной разработке. Но я не считаю себя вправе обойти молчанием того, что изложил по этому вопросу акад. Успенский в первом томе своей «Истории Византийской Империи», который вышел в свет в 1913 году. В своем изложении судеб Византии автор дошел до конца династии Ираклия, а потому не мог не коснуться вопроса о фемах. Он сделал это два раза: в первой главе «третьего периода», где в заголовке значится «о возникновении фемного строя» (стр. 651–658), и в седьмой, которая озаглавлена: «Основания фемного устройства» (789–812). Свое суждение о существе фемного строя он сформулировал в таких словах: «В смысле учреждения, возникшего в VII веке и развившегося при асаврах, фемное устройство обозначало особенную организацию гражданского населения провинций, приспособленную специально для отбывания воинской повинности. Таким образом, раскрыть историю фемного устройства значит выяснить меры правительства по отношению к землевладению и земельному устройству крестьянского населения, так как военноподатная система в конце концов основывалась на организации военноподатных земельных участков» (стр. 655–656). Оба специалиста, выступавшие с отзывами о сочинениях акад. Успенского, П. В. Безобразов в журнале «Византийский Временник», XX (1913), 294–301, и А. А. Васильев – в «Журнале Министерства Народного Просвещения» в январской книжке 1915 года (стр. 227–241), отнеслись отрицательно к выставленному автором положению. Г-н Безобразов признал неправильным его толкование одного свидетельства Константина Багрянородного, которое было им приведено в доказательство этого положения (De cerim. I, 657–658), а г-н Васильев, не предлагая от себя никаких разъяснений, заявил, что он вполне согласен с г-ном Безобразовым. Со своей стороны могу прибавить, что акад. Успенский не только не разъяснил темных сторон вопроса о фемном строе, но скорее запутал его в целую сеть противоречий, которые способны поставить читателя в полное недоумение. Так, по его словам, Ираклий, собравшись в поход против персов, «остановился на довольно продолжительное время в областях, получивших фемное устройство, и производил здесь обучение новобранцев новой системе военного искусства» (651). В дальнейшем изложении он утверждает, что «фема Армениак» образовалась «до Ираклия», а также и «фема Анатолика» (657). ⁸⁸⁷ На стр. 685 он делает такое сообщение: «Здесь, в провинции Вифинии, были те фемы, где устроен был Ираклием защищенный лагерь (?), где он провел шесть месяцев, занимаясь набором (?) войска и обучением новобранцев»; и далее: «Не подлежит сомнению, что главная часть новобранцев происходила из славян, которые к тому времени наводнили Балканский полуостров и содействовали к (sic!) образованию фемного устройства Малой Азии, давая из себя значительное число охотников для колонизации Вифинии» (686).

Итак, выходит, что фемы существовали до Ираклия, что в одной провинции Вифинии Ираклий застал несколько фем, что славяне добровольно переселялись в Малую Азию и воздействовали на образование фем. Что же осталось делать исаврам, которым автор приписывает однако «развитие» фемного строя? И в чем могло состоять это развитие, если фемы существовали даже до Ираклия? При такой неясности общих представлений автор не мог ничего дать от себя в углубление и уяснение вопроса о возникновении фемного строя и его существа. Он не только не использовал источников, но затемнил их ясные свидетельства домыслами, каков, например, этот «укрепленный лагерь в Вифинии», где Ираклий будто бы оставался шесть месяцев. Георгий Писида и заимствовавший из него Феофан писали не для акад. Успенского: он оставил их в стороне и все переделал по своему. Никакой новой системы военного искусства Ираклий не создавал, и вовсе не ей обучал свое войско, а делал лишь то, что должен был делать каждый начальник экспедиционной армии по условиям тогдашнего состава военных сил государства. Ясные и вполне определенные сведения об этом дает автор «Стратегикона» Маврикия и Феофилакт Симокатта в описании войн конца VI столетия. Ни о какой иммиграции славян в Вифинию, раньше насильственного переселения их при Юстиниане II, нет известий в нашем предании, никакой «конторы» для записи добровольцев из славян не было в Фессалонике, вопреки заверению почтенного академика (стр. 802). Процесс образования фем шел не с запада от славян, как хочет уверить своего читателя акад. Успенский, а с востока, от угрожаемой границы, и первой фемой, которую знает наше предание, были армениаки.

В том христолюбивом воинстве, с которым Ираклий совершил два своих вторжения в недра персидской державы, в 623 и 627–628 годах, армяне составляли видную часть, и в числе вождей выделялись представители армянской знати. После разгрома персидской державы Ираклий восстановил зависимость от империи армянских областей в тех границах, какие были установлены по договору Хосрова с имп. Маврикием. Но так как области с армянским населением были отвоеваны персами еще в правление Фоки, и более 20 лет не состояли под властью императора, то восстановление прежних отношений зависимости от центра государства получило иной вид. Ираклий поставил полномочного наместника из среды армянской знати, своего боевого сподвижника, Мжежа-Гнуни (Мезезий Феофана). После его смерти этот пост был предоставлен по настоянию местной знати его убийце, Давиду Сааруни. После переворота, отдавшего верховную власть Константу, его занял Валентин Аршакуни, а когда и он погиб во время народного движения в столице, – Феодор Рыштуни. Так как наместник Армении был, по условиям того времени, главнокомандующим в охране страны от внешнего врага, то мероприятие Ираклия было как бы восстановлением возникшего при Юстиниане Великом, в начале его правления, особого армянского командования, наряду с существованием магистра армии Востока. Новый пост был предоставлен знатному армянину Ситте (или Тцитте), за которого была выдана сестра императрицы Феодоры. Его титул был magister militum per Armeniam, ⁸⁸⁸ и пост этот замещался до тех пор, пока персы не отвоевали всех армянских областей в правление Фоки. Мероприятие Ираклия заключало в себе то существенное отличие от прежде действующих условий, что наряду с Мжежем-Гнуни и его преемниками не было назначаемых от двора представителей гражданской администрации в стране. Император назначал лишь своего полномочного наместника и притом из местной знати, которая сохраняла свои владельческие права относительно соплеменников. Охрана страны была организована в Армении в форме выступления в поход отдельных князей с известным контингентом своих людей, и наместник императора был общим командиром этой сборной силы. Епископ Себеос, который, живя в местных условиях, не представлял себе иной формы военной организации, определил положение Сумбата, сына Вараз-Тироца, когда он при Константе был назначен на старый пост магистра армии во Фракии, в таких словах: «начальник фракийских князей». Армянское войско, ходившее с Ираклием в его последний поход в Персию, Феофан называет армениаками: Γεώργιος τουρμάρχης των Άρμενιάκων (325, 3), и этот термин живет с тех пор в течение столетий. Завоевания арабов и отпадение армянских князей от империи сократили армянские области империи на скудный остаток Понта и Каппадокии, и местные войска этих территорий удержали название армениаков. Они имели во главе назначаемого от двора стратига, по всему вероятию из местной знати, а в конце правления Константа, когда в Константинополе правление было в руках регентства ввиду малолетства императоров, стратигом армениаков оказался перс Шапур.

Если бы почтенный академик обратил внимание на то обстоятельство, что армениаки были первой по времени фемой, о которой дает свидетельство наше предание, он вряд ли бы стал путать славян, мнимая и будто бы добровольная иммиграция которых в Вифинию «содействовала к образованию фемного строя». Насильственно переселенные в Вифинию Юстинианом славяне вступили в готовые с давних пор условия существования военного сословия в империи. Наследственность военного звания засвидетельствована в императорских указах еще со времени Константина Великого, а переселение готов в пределы империи в конце IV века, продолжавшееся и в течение V-ro, имело своим последствием возникновение привилегированного военного сословия, не только не платившего никаких податей за предоставленную ему землю, но и пользовавшегося изъятиями от действия строгих законов о еретиках. Термин федераты самым существенным образом изменился в своем значении, и акад. Успенский только по недоразумению смешивает его то с «наемниками», то с «союзниками», σύμμαχοι Прокопия (стр. 651). Старые полки, имена которых сохранила Notitia dignitatum времен Феодосия Младшего, превратились в кадры, состоявшие на учете в центральном управлении (κατάλογοι), и для организации действующей армии (состояния in expedito) вызывались отряды, из которых главнокомандующий формировал армию. Такая действительность представлена нам в «Стратегиконе» Маврикия, так поступали Петр и Приск при Маврикии (Феофилакт Симокатта) и Ираклий в своих приготовлениях к войне с персами. Акад. Успенский совсем напрасно говорит о вербовке новобранцев, да притом еще из славян. От времени вторичного правления Юстиниана II есть, правда, свидетельства о производстве набора из гражданского населения империи, а именно: для снаряжения похода на выручку осажденной арабами Тианы в Киликии и для карательной экспедиции против Херсона. Сообщения Феофана слишком кратки, чтобы на основании их можно было составить представление о том, в каких формах и условиях происходил набор и для какой части населения он являлся принудительным; но ясно одно, а именно, что это мероприятие имело характер чрезвычайного события, и современники видели в нем проявление деспотических наклонностей ненавистного тирана, который своими жестокими казнями расстроил состав имеющегося военного сословия в государстве, а потому и был вынужден прибегнуть к набору, который, однако, не оправдал себя, так как обе экспедиции окончились полным неуспехом.

Итак, в вопросе о возникновении фемного строя следует исходить из наличия в империи военного сословия и воздействия тех порядков, которые определились в областях с армянским населением, начиная со времен имп. Ираклия в связи с отвоеванием утраченных при Фоке земель, и акад. Успенский глубоко ошибается в своем утверждении, что «раскрыть историю фемного устройства, значит выяснить меры правительства по отношению к землевладению и земельному устройству крестьянского населения», а равно погрешает и в том, что отводит в вопросе о возникновении «фемного устройства» видную роль славянам. Его домыслы отодвигают научное исследование вопроса с того пути, на который оно поставлено в трудах его предшественников.

Фемный строй Византийской империи, известный для X века главным образом по сочинению Константина Багрянородного De thematibus, вызвал за последние годы целый ряд исследований, в которых отдельные ученые делали попытки общего рассмотрения вопроса, ставили его на принципиальную почву или освещали отдельные его детали. ⁸⁹⁰ Вопрос о фемах, их происхождении и существе настолько сложен и темен, что, по справедливому замечанию нашего известного византиниста Ф. И. Успенского, он «может с пользою для дела быть поставлен на очередь еще много раз» ^{. 891} Обыкновенно фемный строй рассматривается, как оригинальное создание политической мысли византийцев. Но так как Византийская империя была непосредственным продолжением Римской, то ее учреждения нерасторжимыми узами связаны со своим далеким прошлым и нередко только тогда становятся нам понятны, когда удается выяснить эту связь. Для меня лично вопрос о фемах интересен именно с этой точки зрения.

В появившихся за последнее время работах ученых византинистов в рассмотрении этого вопроса господствует и обусловливает направление исследования не эта точка зрения; ввиду этого считаю не лишним остановиться на разъяснении некоторых занимавших меня сторонах и деталях общего вопроса, которые, как мне кажется, заслуживают специального рассмотрения, а в видах большей определенности и конкретности ограничусь в частности фемой «оптиматов». ⁸⁹²

Фема оптиматов, в смысле области, занимает северо-западную оконечность материка Малой Азии. Константин Багрянородный перечисляет пять городов в пределах этой фемы: Никомидия, Еленополь, Пренет, Астак и Парфенополь. ⁸⁹³ Положение последнего неизвестно; что же до остальных, то три из них были расположены на южном побережье Астаканского, ныне Исмидского, залива Мраморного моря, если направляться с запада на восток, в такой последовательности: Еленополь, Пренет, Астак; Никомидия, главный город фемы, ныне Исмид, расположена в северо-восточном углу залива. Этнографический состав населения области царственный автор определяет так: Βιϑυνοί Ταρσιᾶται, Θυνοί. Древние географы помещали племя финов на северо-восточный угол материка, полуостров, омываемый с севера Черным морем, а с юга ныне Исмидским заливом; главное же племя, вифинян, давшее имя всей области, – к югу и востоку от Исмидского залива, ⁸⁹⁴ что же касается тарсиатов, то как племя они нам неизвестны; но имя Ταρσία засвидетельствовано у Никиты Хониата, Георгия Акрополиты и в агиографических памятниках в смысле обозначения местности на нижнем течении реки Сангария, к востоку от Никомидии. ⁸⁹⁵ Так как город Пилы на Астаканском заливе и Никея, расположенная в столь недалеком расстоянии от Никомидии, входили в пределы другой фемы, Опсикия, то, очевидно, южная граница фемы оптиматов шла не на далеком расстоянии от городов Еленополя, Пренета и Астака. В своем дальнейшем направлении к востоку она проходила через реку Сангарий и, охватив местность Тарсию, поднималась затем к северу до морского берега, оставляя к востоку округ города Прусы (или Прусиады, Προυσιάς у Константина) на реке Гиппии, входившего в пределы соседней фемы букеллариев. ⁸⁹⁶ Таким образом, фема оптиматов, в смысле области, составляла лишь незначительную часть древней римской провинции Вифинии.

В общем обзоре Константина Багрянородного фема оптиматов занимает особенное и, можно сказать, загадочное положение. Хотя в общем счете она оказывается пятой фемой, но царственный автор замечает о ней, что с остальными фемами она не имеет ничего общего (ούδεμίαν ἔχει κοινωνίαν προς δέματα) и даже не считается фемой (ουδέ εις ϑέματος τάξιν λελόγισται). Командир ее носит титул доместика, состоит в ранге ниже стратига и даже подчинен стратигу (ύπό χε’ιρα ών οτρατηγου). К сожалению, автор не сказал, какому именно стратигу подчинен доместик оптиматов. – Она не поделена на турмы и друнги, как другие фемы. Службу, которую несут оптиматы, Константин называет рабством (δουλεία) и дает пояснение, что оптиматы привлекаются на службу в том случае, если царь выступает в поход со своей гвардией. Царскую гвардию, как известно, составляли четыре полка (τάγματα): схолы, ⁸⁹⁷ экскувиты, ⁸⁹⁸ иканаты и арифмы. По словам Константина, каждый из воинов этих полков берет себе оптимата для личных услуг. Состояние это он приравнивает положению класса «кортелинов». ⁸⁹⁹ В той же связи Константин делает замечание и о том, что такую же личную службу (τοιαύτην δουλείαν) оптиматы несут при особе царя. Некоторое разъяснение к этому общему замечанию можно извлечь из подробного описания царского похода на восточную границу империи, помещенного в приложении к первой книге сочинения De cerimoniis. – Местом высадки царя на малоазиатском берегу была гавань Пилы. Доместик фемы оптиматов должен был являться туда «со всеми оптиматами» и доставлять нужное число погонщиков из своих людей; для этой службы люди должны быть занесены в особый список с обозначением имени и принадлежащего каждому участка земли (р. 476). Кроме того, под начальством комита оптиматов, должна была являться особая команда в 200 человек; из них сто вместе с комитом поступали в распоряжение стольника (ό έπί τραπέζης) и доместика прислуги (р. 477) и несли службу погонщиков при царской кухне (р. 477); а другие сто отправлялись в распоряжение конюшего (κόμης τοῦ στάβλου) и хартулария, которые принимали людей по точному списку (р. 474). – Таковы данные, которые дает об оптиматах Константин. ⁹⁰⁰

[Что касается приниженного состояния оптиматов и превращения их в прислугу, то свидетельство моливдовула о «славянских рабах» до некоторой степени разъясняет дело. См. выше].

В хронике Феофана оптиматы упомянуты только два раза, первый – в рассказе о походе имп. Константина Копронима против болгар в 774 году с огромной армией в 50 тысяч человек. Царь выступил со своими тагмами, которые были усилены оптиматами: ένώσας τοῖς τάγματι τούς όπτιμάτους. ⁹⁰¹ Таким образом, в этом свидетельстве как бы подтверждается показание Константина, что оптиматы не составляют во время похода самостоятельной военной части, подобно другим фемам. Император лишь присоединяет их к регулярным полкам византийской армии, которые имели пребывание в Константинополе и составляли царскую гвардию. Но во всяком случае нельзя заключить из слов Феофана, будто оптиматы принимали участие в походе только лишь в качестве личной прислуги при стратиотах и офицерах гвардии. Скорее следует представлять себе дело так, что для укомплектования и численного увеличения состава этих четырех полков был вызван контингент оптиматов. – В другой раз, занеся в свою хронику под 799 годом известие о поражении, которое нанесли арабы комиту Опсикия Павлу, Феофан отмечает, что его армия состояла из «всей» его фемы и оптиматов. ⁹⁰² Таким образом, и здесь как бы подтверждается свидетельство Константина о том, что оптиматы не составляли особого военного командования, а лишь служили для усиления других военных частей. В данном случае ими командует комит соседней с ними фемы Опсикия.

Оба упоминания оптиматов у Феофана не давали бы даже сами по себе права утверждать, что оптиматы составляли особую фему. Если же тем не менее все исследователи вопроса о фемах видят в показании Феофана под 774 годом первое историческое свидетельство о существовании фемы оптиматов, то такое представление основано прежде всего на показании Константина Багрянородного и подтверждается свидетельствами арабских источников. Так, оптиматы названы в первом по времени арабском списке византийских фем Ибн Хордазбеха (ок. середины IX века). ⁹⁰³ Не лишено интереса отметить, что Ибн Хордазбех, в тексте которого имя оптиматов звучит «офтимати», дает народную этимологию этого слова: «уши и глаза». ⁹⁰⁴ В описании Византийской империи Кодамы число войска фемы оптиматов указано в количестве 4000 человек. ⁹⁰⁵ Та же цифра дана у Кодамы для армениаков, Каппадокии и Хальдии, для других фем она выше; отсюда следует, что эта фема, по сведениям арабов, принадлежала к меньшим и менее значительным.

Константин Багрянородный представляет деление военных сил империи и ее территории на фемы, как процесс последовательного раздробления более крупных целых на меньшие единицы, и это представление имеет за собой историческую достоверность. В интересном документе 687 г., послании имп. Юстиниана II к римскому папе Иоанну, весь Восток империи разделен на четыре командования: Опсикий, анатолики, армениаки и флот. ⁹⁰⁶ Таким образом, тогда еще не существовали в качестве особых фем ни букелларии, ни оптиматы. Очевидно, территория этих фем входила в Опсикий. Прямого указания на время возникновения этих фем нет в наших источниках, и оптиматы упомянуты впервые, как уже сказано, под 774 годом. Гельцер выставил предположение, что возникновение обеих этих фем следует привести в связь с событиями первого года правления Константина Копронима, сына и преемника Льва Исавра. Близкий родственник императорского дома, Артавазд, верный сотрудник почившего императора, поднял в 741 году против его наследника большое восстание, опираясь на силы фемы Опсикия, которым он командовал. Константину удалось подавить восстание к концу 743 года. ⁹⁰⁷ Так как под 767 годом встречается первое упоминание о феме букеллариев, а под 774 годом – оптиматов, то Гельцер предполагает, что выделение этих обоих командований и территорий из фемы Опсикия произведено было Константином после подавления восстания Артавазда с целью уменьшить могущество командира этой фемы. ⁹⁰⁸ Гипотезе Гельцера нельзя отказать в вероятности; но во всяком случае она оставляет неразрешенным другой вопрос, гораздо более трудный и неясный, который ставят перед нами сами названия этих фем. Смысл названий «букелларии» и «оптиматы» могут открыть нам только свидетельства V и VI веков. Появление их в VIII веке в значении названий византийских фем – является своего рода загадкой, разрешение которой может бросить широкий просвет в скрытое от нас прошлое фем, и, быть может, повести к разгадке самого происхождения этого учреждения. Оставляя на этот раз в стороне интересный вопрос о букеллариях, остановимся на оптиматах.

Древнейшее сохранившееся для нас упоминание имени оптиматов относится к началу V века. Оно дошло в извлечениях, сделанных Фотием из исторического труда Олимпиодора, писателя времен Аркадия и Феодосия II, гласит так: ὃτι τῶν μετά Ροδογάίσον Γότϑων οι κεϕαλαιῶται όπτίματοι έκαλοῦντο, εις δώδεκα ουντείνοντες χιλιάδας, οῦς καταπολεμήσας Στελίχων Ροδογάίσον προσηταιρίσατο. ⁹⁰⁹ – Нашествие Родогайса, или Радагайса, на Италию, успешно отраженное Стилихоном, относится к 405 году. Краткое сообщение об этом событии сохранил Зосим (V, 26), несколько полнее – Орозий (VII, 37, 4–17), расцветивший свое изложение своеобразной риторикой, упомянули о нем блаж. Августин ⁹¹⁰ и хронисты: Марцеллин Комит, Исидор, Проспер. ⁹¹¹ Все свидетельства единогласны в том, что вторгшиеся с Радагайсом варвары потерпели страшный разгром. Хронисты и Орозий упоминают о продаже в рабство огромного множества пленных по невероятно низкой, по тем временам, цене. У Зосима есть замечание, подтверждающее свидетельство Олимпиодора: ῶστε μηδενα σχεδόν έκ τούτων περισωϑήναι, πλήν έλαχίστους, οσους αύτος τή Ρωμαίων προσεϑηκε συμμαχίςχ.

Прием варваров на службу в римскую армию мог в ту пору совершаться в различной форме. Издавна уже варвары, свободно или по принуждению, поступали в одиночку или группами в регулярные полки империи. В роковой 378 год, ознаменовавшийся переходом в придунайские провинции вестготов, готские контингенты во множестве состояли на службе, между прочим, в полках, расположенных далеко от Дуная, на восточных границах империи. Аммиан Марцеллин с признанием отмечает заслугу командовавшего в тех пределах генерала по имени Юлий. Узнав о событиях во Фракии, Юлий отдал секретный приказ всем начальникам частей перебить в определенный день всех готов, состоявших под их командой. Приказ был исполнен «без шума и замедления, и восточные провинции были этим исторгнуты из великих опасностей», как выражается Аммиан. ⁹¹² Этот эпизод не изменил условий на будущее время, и варвары по-прежнему во множестве служили в римских войсках. Варваризация армии особенно усилилась при Феодосии. ⁹¹³

Другой вид службы варваров в имперской армии – поставка военных отрядов под командой национальных вождей в силу договора между империей и представителем целого племени или его части. Империя давала племени территорию для поселения в ее пределах с возложением обязательства поставки военных контингентов определенной численности под римские знамена, за что государство со своей стороны уплачивало оговоренную сумму денег. При Феодосии точнее определились эти отношения, и в его армии, и в той, которую он оставил своим сыновьям, состояли весьма значительные по своей численности отряды варваров, и прежде всего готов, под общей командой своих национальных вождей. Кровавый эпизод, связанный с именем Гайны, разыгравшийся в восточной половине империи в 399 году, определенно говорит о силе и численности варварских контингентов на службе римского императора. ⁹¹⁴ Так как эти отношения устанавливались на основании договора, foedus, то производное от этого слова – foederati – являлось общим обозначением варваров, состоящих на службе империи. В случаях поселения целого племени в пределах империи термин foederati прилагался к нему в целом его составе в смысле общего обозначения его правового положения в империи. Оглядываясь на прошлое остготов, Прокопий говорит о нем в таких словах: – μετά δε δόντος βασιλεως ῷκήσαντο ές τα έπ'ι Θράκης χωρ’ια, καί τά μεν ουνεμάχουν Ρωμαίοις, τάς τε συντάξεις ώσπερ οι άλλοι στρατιωται προς βασιλέως κομιζόμενοι άνά πάν ετος καί φοιδεράτοι έπικληθέντεζ οϋτω γάρ αυτούς τή Λατίνων φωνή έκάλεσαν Ρωμαῖοι... ⁹¹⁵

Наряду с этой формой определения постоянных отношений между империей и варварами существовала другая, столь же древняя в государственном строе римского государства, как и договор, но менее почетная для варваров, deditio, т. е. признание подданства, откуда термин dediticii как правовое понятие. В одном указе от 406 года, наряду с федератами, названы dediticii , причем содержание указа не оставляет никакого сомнения в том, что под обоими терминами понимаются германцы. ⁹¹⁶

В начале V века существовала еще одна форма службы варваров империи. Термином для нее было слово bucellarii. Древнейшее свидетельство о букеллариях сохранил нам Олимпиодор в таких словах: «Оτι το Βουκελλάριος όνομα έν τάίς ήμεραις » Ονωρίον έϕέρετο κατά στρατιωτών ού μόνον Ρωμαίων, άλλα καί Γότϕων τινῶν. ⁹¹⁷ Этот термин обозначал военные и вооруженные дружины, который составляли на свой страх и на свои средства частные лица. Будучи по существу преступлением, как нарушение главной прерогативы государственной власти, злоупотребление это было не только терпимо в империи в V веке, но настолько вошло в обычай, что получило вид особого учреждения, которое несло службу государству. ⁹¹⁸ Источники наши для V века далеко не настолько полны и обильны, чтобы возможно было с точностью проследить историю отдельных учреждений и форм быта, получивших свое развитие среди смутных событий внешней и внутренней истории того времени. Как в возникновении, так и в развитии института букеллариев сказалось воздействие германских нравов и форм быта на империю. Прототипом кондотьеров римского происхождения были, несомненно, германские князья, служившие империи в качестве и звании федератов. По свидетельству Олимпиодора дружины букеллариев набирались из людей разных национальностей, но преобладали в них готы и вообще германцы, как в ту пору, так и при Юстиниане, как это видно из сообщений Прокопия в его описаниях войн того времени. Между федератами и букеллариями не было резкой грани по условиям жизни того времени, и во многих свидетельствах источников институты эти, различные по существу, объединяются в одном термине – foederati. Таково, для примера, следующее место Малалы в повествовании о событиях 471 года, когда император Зенон отделался от Аспара с его сыновьями: είχεγάρ (se. Aspar) πλῆϑος Γότϑων καί κόμητας πολλούς και άλλους παιδας καί παραμενοντας αύτοίζ άν&ρωπους οῦς έκαλεσε ϕοιδεράτους άϕ ῶν καί ϕοιδερατικάι άννωναι κατάγονται. ⁹¹⁹ В языке Прокопия термином для обозначения установления отношений дружинника служило слово έταιριζεσϑαι. ⁹²⁰

Возвращаясь после этих общих разъяснений к эпизоду 405 года и в частности к вопросу о принятии на службу империи остатков полчищ Радагайса, приходится признать, что, по их положению оставшихся без главы и покинувших свою родину людей, их отношения к империи естественнее всего могли быть установлены по третьей или четвертой из указанных выше форм. Зосим называет дело Стилихона словом – προσηταιρίσατο. Если употребление здесь этого слова не случайно, то можно прийти к мысли, что оптиматы вошли в состав личной дружины Стилихона. По тогдашнему положению Стилихона – фактического главы государства – включение в его личную дружину было равносильно принятию в состав имперской армии. Но с другой стороны нельзя не прибавить, что от начала V века у нас нет свидетельств о существовании столь значительных личных дружин, как во времена Юстиниана, когда дорифоры и ипасписты Велизария составляли дружину в семь тысяч человек. Да и само положение Стилихона устраняло всякую надобность для него заботы о создании себе личной дружины, когда он располагал средствами и силами всей западной половины империи. Вероятнее поэтому будет признать, что оптиматы Радагайса остались в империи как deditìcii. Весьма возможно, что и в самом тексте упомянутого выше указа от 406 года под названными там deditìcii следует понимать не кого другого, как именно оптиматов, принятых незадолго до того на римскую службу. В указе они названы наряду с федератами, как совершенно однородная группа живущих в пределах империи варваров. В позднейших свидетельствах, как в законодательных актах, так и у писателей, термин deditìcii в применении к германцам, поселившимся в пределах империи, более не встречается. Единство национальности и однородность положения естественно могли повести к тому, что исчезла и сама память о весьма существенном различии между племенными группами, служившими империи в силу договора и принятыми ею в качестве сдавшихся на милость победителя с возложением той же службы.

Олимпиодор в своем сообщении определяет общее количество готов, принятых на службу империи Стилихоном, в 12 тысяч человек. Так как нашествие Радагайса, по всем свидетельствам об этом событии, имело характер не грабительского набега, а народного переселения, то эта цифра не представляет сама по себе ничего невероятного. Но весьма странно наименование варваров, принятых Стилихоном на службу, главарями готов – κεϕαλαιωται τών Γότϑων, слово, которым Олимпиодор передает их латинское название optimates.

В языке того времени слово optimates применялось нередко для обозначения знатных лиц и знати у варваров. Так, например, Орозий называет этим словом галльскую знать времен Цезаря (VI, 7, 4), для обозначения которых сам Цезарь в свое время пользовался словом principes. Аммиан Марцеллин употребляет слово optimates в применении к германцам (XXXI, 3, 5), но лишь в отношении нескольких лиц. Между тем остатки готов Радагайса во всем количестве 12 тысяч именуются оптиматами. Этой загадки мы не умеем разрешить. Затруднительным представляется и следующий вопрос: где была отведена территория оптиматам для постоянного их поселения? В 405 году Стилихон стоял во главе западной половины империи: армия, с которой он разбил полчища Радагайса, была расквартирована в северной Италии, и центром ее расположения был город Тицин (ныне Павия), как сохранил о том сведение Зосим. ⁹²¹ Очевидно, места для поселения оптиматов Стилихон мог отвести только в западной половине империи, в пределах своей власти. Но никаких следов существования оптиматов на западе нет в наших источниках, и такой богатый сведениями о составе военных сил империи памятник, как Notitia dignitatum utriusque imperii, в котором названо столько постоянных частей имперской армии, составленных из варваров разных национальностей, не дает никаких указаний на то, под каким термином можно бы отгадать оптиматов Радагайса. Проще всего было бы предположить, что они не удержались в своей особенности и растворились в огромной массе германцев, служивших под знаменами римского императора. ⁹²² Но один источник конца VI века ставит дело иначе. Имеем в виду «Стратегикон» Маврикия. ⁹²³

Армия, находящаяся под командой военачальников, в поучение которым составлен «Стратегикон» этим одноименным современником императора Маврикия (582–602), очень далека от той, какую имела империя в цветущую пору своего могущества, но она не похожа также и на армии, которые прославили победами имя Юстиниана. Она имеет характер ополчения, которое собирается по мере надобности и по приказу правительства в определенном месте и получает свою организацию, а также и выправку от главнокомандующего. Люди, обязанные военной службой, получают денежное довольствие из казны, которое называется χρυσικη ρόγα . ⁹²⁴ Они являются для похода с конем и оружием. Во время уплаты жалованья подлежащие чины должны иметь наблюдение за наличностью и исправностью боевого снаряжения людей.

Главнокомандующий сам формирует свою армию в отряды, которые носят общее обозначение тагм, το τάγμα, и могут иметь различную численность, не свыше 400 и не меньше 200. ⁹²⁵ Из тагм образуются большие строевые и боевые единицы: миры (μοίρα) и меры (μέρος). В этой новой и отличной от прошлого армии, охранявшей империю от славян на западе и персов на востоке, лучшими и наиболее надежными частями являются тагмы федератов и оптиматов. Те и другие входят в состав армии, как интегральные ее части, и резко отличаются от «союзников», σύμμαχοι, под которыми разумеются инородцы – εϑνικοί. В боевом построении те и другие имеют свое определенное место, а именно: федераты занимают центр первой линии (πρόμαχος), а оптиматы строятся во второй линии (βοηϑός). ⁹²⁶ Как оптиматы, так и федераты выступают в поход с оруженосцами: у первых они зовутся арматами, άρματοι, ⁹²⁷ у вторых – отроками, παίδες. Каждая тагма имеет определенное число оруженосцев, которые принимают участие в бою, выстраиваясь на определенных местах в своих тагмах. ⁹²⁸ Ряд у оптиматов строится по семь человек, из них пять воины и два – оруженосцы. ⁹²⁹ Оптиматы имеют некоторые свои особенности, в отличие как от остальных частей, так и от федератов. Так, их тагмы не подлежат ограничению в численном составе, применяемому ко всем другим, ⁹³⁰ а равно и офицеры, командующие несколькими тагмами, зовутся у них не мирархами (μοιράρχαι), как в других частях, а таксиархами, ταξίαρχοι. ⁹³¹ Неискусный писатель и скупой на разъяснения Маврикий нигде не оговаривается насчет народности оптиматов и федератов. В одном лишь месте, в изложении о боевом построении первой линии в трех мирах, он помещает федератов в центр, отводит правое крыло тагмам, которые называет Ίλλυρικιανοί, а левое – вексилляциям, βηξιλλατίονες τών αριθμών (p. 60). Vexillatio – старый термин, который в Notitia Dignìtatum служит для обозначения регулярного кавалерийского полка. Из того же источника известны нам иллирийцы, в значении особых кавалерийских отрядов. ⁹³² Таким образом, это место Маврикия позволяет с большой вероятностью догадываться, что федератами и оптиматами времен Маврикия были германцы и главным образом готы, осевшие в пределах империи и сохранившие тот характер военного сословия, какой они получили с самого начала прямых сношений с империей и установили в виде нормального порядка в Италии, когда прочно устроились в этой стране под властной рукой Теодориха Великого. ⁹³³

Во времена имп. Юстиниана федераты были давним и определенно сложившимся учреждением. Времена нашествия в самые недра империи целых народов были в далеком прошлом. В пограничных областях жили германские племена: эрулы, гепиды, лангобарды; занятие ими имперской территории совершалось на основе договора, и Прокопий называет их ἔνσπονδόι; но к ним не применялся старый римский термин foederati, изменивший в ту пору свое значение. Он обозначал людей другого состояния; осевшие в разных местностях империи германцы составляли класс военных людей, и обозначавший их термин foederati подводился под понятие milites. Это сказал сам император в одном указе сенату в таких словах: milites autem арpellamus eos, qui tam sub excelsis magistris militum tolerare noscuntur militiam, quam in undecim devotissimis scholis taxati sunt, nec non eos, qui sub deversis optionibus foederatorum nomine sunt decorati. ⁹³⁴ В этом определении устанавливаются три категории военных людей с точки зрения подчинения их различным ведомствам: на первом месте названа регулярная армия, которая состоит под командой высших военных чинов – magistri militum; на втором одиннадцать схол, т. е. личная гвардия императора, состоящая в ведении высшего придворного чина – magister officiorum; ⁹³⁵ в качестве третьей категории являются федераты, наличностью которых ведают чиновники, выплачивающие им жалованье, optiones.

Исконный в римской армии солдатский чин optio, означавший помощника центуриона в пехоте и декуриона в кавалерии, имел уже в армии времен Константина Великого особое и специальное значение, а именно: заведовать получением и раздачей солдатского довольствия в своей части. ⁹³⁶ Так оставалось это при Анастасии ⁹³⁷ и при Юстиниане. ⁹³⁸ По аналогии со строевыми частями, федераты имели своих оптионов, которые являлись промежуточной инстанцией в самом жизненном и существенном отношении между ними и центральным правительством. В этой связи интересно свидетельство указа Юстиниана от 542 года. Император борется против злоупотребления, ослаблявшего военные силы государства: отвлечения частными силами солдат и федератов на личную себе службу. Грозя тяжкими наказаниями виновным, император повелевает солдатам возвращаться в свои полки, а федератам – к своим оптионам: οί μεν στρατιῶται εις τούς ίδιους αριϑμούς, οίδε ϕοιδεράτος προς τούς εαυτών όπτίονας έπανελϑωσι. ⁹³⁹ Отсюда следует заключить, что оптионы каждого контингента федератов имели свое определенное местопребывание, где и исполняли лежащие на них обязанности. ⁹⁴⁰

Источники наши, к сожалению, не дают возможности точно выяснить, было ли вообще централизовано управление федератами. Правда, из времен Юстиниана известны имена двух лиц, носивших звание Κόμης τῶν ϕοιδεράτων: Артабан, соединявший это звание с командованием военными силами столицы, т. e. magister militum praesentalis, ⁹⁴¹ и Евсевий, занимавший этот пост в 562 г. ⁹⁴² Из предшествующего времени это звание упоминается при имп. Анастасии, ⁹⁴³ а из позднейшего – в последний год правления Тиверия, когда в этом звании состоял будущий император Маврикий. ⁹⁴⁴ Эти немногие случаи упоминания титула комита федератов не достаточны сами по себе, чтобы дать определенный ответ на поставленный выше вопрос.

Институт федератов удовлетворял своему назначению усиливать военные средства государства. Как при Юстиниане отряды федератов составляли главную силу его армий, так к наиболее надежным боевым силам причислял их и Маврикий в своем «Стратегиконе». Империя имела в их лице военное сословие, которое содержала на своем иждивении, уплачивая им жалование, именовавшееся ρόγα .

Совместная жизнь с населением другого языка и другой культуры должна была иметь своим последствием устранение той резкой грани, которая существовала некогда между туземцами и германцами. Уже во времена Юстиниана в состав федератов могли попадать туземцы. Замечание об этом обронил Прокопий в следующих словах: έν δε δή ϕοιδεράτος πρότερον μεν μόνοι βάρβαροι κατελεγοντο, όσοι οΰκ έπ'ι τό δούλοι είναι, άτε μή πρός Ρωμαίων ήσσημενοι άλλ έπί τη ιση καί τή Ίση και τή όμοίςκ ές την πολιτείαν άϕίκοντο, ϕοίδερα γάρ τάς πρός τούς πολεμίους σπονδάς καλούσι’ Ρωμαίοι το δε νύν άπασι τού ονόματος τούτου έπιβατεύειν ούκ έν κολύμη έστι, τού χρόνου τάς προσηγορίας έϕ ών τίϑεινται ήκιστα άξιούντος τηρέίν.. . ⁹⁴⁵

Естественный ход вещей должен был привести к тому, что германцы смешались с туземцами, и, столетие спустя после Маврикия, мы не слышим больше имен федератов и оптиматов, а ему на смену является военная сила под именем Гοτϑογράΐκες. Этот замысловатый, хотя и ясный по своему словесному составу, термин для обозначения военных людей употреблен всего один раз у Феофана и не встречается у других хронистов. Под 715 годом Феофан рассказывает о восстании против имп. Анастасия, в результате которого византийский престол занял на самый короткий срок Феодосий, низвергнутый вскоре Львом Исавром. – Анастасий снарядил большой морской поход против арабов. На корабли царского флота был посажен десант из фемы Опсикия, ταξάτοιέκτου "Οϕικιου ϑέματος, который и направился к сборному пункту для всех эскадр, участвовавших в походе, острову Родосу. Там была объявлена цель похода. Опсикиане возмутились, убили главнокомандующего, логофета Иоанна, эскадры разошлись по своим местам, а бунтовщики прибыли в Адрамитий. Там они нашли, в лице чиновника финансового ведомства по имени Феодосия, человека, которому и предложили императорский венец. Бунтовщикам удалось привлечь на свою сторону всю фему и «готогреков», Γοτϑογραίκους. По морю и сухим путем бунтовщики собрались в Хризополе – портовый город севернее Халкидона на азиатском берегу, напротив Византии. Шесть месяцев шла борьба. Наконец, бунтовщикам удалось переправиться. Еще задолго до того Анастасий покинул столицу, чтобы организовать борьбу с бунтовщиками из Никеи, главного города фемы Опсикия. «Нечестивые люди», παράνομοι λαοί, Опсикия вместе с готогреками проникли в Константинополь через Влахернские ворота, врывались ночью в дома сановников и простых граждан и совершали разные бесчинства. ⁹⁴⁶ Так рассказывает об этом событии Феофан; у Никифора этот бунт выставлен как дело одних опсикиан, и действует у него άπας ό τοῦ’ Οψικίου στρατός. ⁹⁴⁷ На основании сообщения Феофана можно вывести заключение, что «готогреки» были такими же солдатами империи, как и опсикиане, и далее, что место их расположения находится в соседстве с Опсикием. ⁹⁴⁸

К этому, остававшемуся долго единственным, упоминанию о готогреках можно прибавить второе в опубликованном болландистами тексте жития трех лесбосских святых, Давида, Симеона и Георгия, подвизавшихся в конце VIII и начале IX века: Φίλου γάρ τίνος έν τοῖς τῆς Γοτϑογροικίας (σιψ) μερεσι νοσήματι δεινοτάτφ περιπεσόντος... και τῷ άγίῷ μή κατοκνήσαι παρελϑέίν εις αύτόν ικετικως διαμηνυσαμενου, ή ϑαυμασία... ψυχή μήτε προς το του καιροῦ χειμέριον άπιδών, ή το της ώρας όψε, των τε ές άπαγωνήν έλϑόντων αύτοῦ ναι τών ϕιλικῶς αῦτῷ συνοδεῦσαι προϑυμηϑέντων, έπί τη του ύετού και χειμώνος συνοχή δειλανδρισάντων, μηδέν άναμείνας λόγοις τε τούτοις (читать следует τούτους ) παραϑαρρύνας, δυσιν ήμεραις και επι τοσαύταις νυξίν ύετού ραγδαιοτάτου άστραπταν τε και βροντών και κεραυνών καταϕερομενών έν όλή (очевидно, вместо όλη) τή περιγείώ τής νήσου... τήν έπι τον φίλον άόκνωζ και μετά προϑυμίας έβάδισεν... ⁹⁴⁹

Издатель этого текста прочел имя страны Γοτϑογροικίας и сделал такое примечание:      «Нос nomine rarius usurpato Gotthiam seu Chersonesum Tauricam designari putaverim». He подвергая сомнению, что издатель прочел верно и в рукописи стояло именно такое написание, мы готовы однако без малейшего колебания сделать поправку и читать Γοτϑογραικίας. Что же до предложенного издателем объяснения, будто под этим именем следует разуметь Таврический полуостров, то это простое недоразумение, которое изобличает самый текст. Речь идет о морском путешествии: в течение двух полных суток, при бурной погоде, путешественники, отправившись из Лесбоса, достигли области Готогреции. Нельзя не видеть, что этого срока слишком мало для расстояния, какое приходится между Лесбосом и Тавридой. Очевидно, следует искать Готогрецию гораздо ближе. И так как нельзя не отожествить этой области с теми местностями, где жили готогреки, грабившие дома жителей столицы в 715 г., то естественно прийти к мысли, что св. Георгий ездил в какой-нибудь город малоазиатского побережья к северу от области фемы Опсикия, т. е. в пределы фемы оптиматов, как она описана у Константина Багрянородного. Отсюда дальнейший вывод, что готогреки Феофана тождественны с оптиматами Константина.

Если имя «оптиматы» являлось в значении особой фемы в конце VIII века, то, очевидно, оно никогда не выходило из употребления и официального языка, так как этот неизвестный византийцам термин не мог воскреснуть, если бы он вышел из употребления. Появление этого имени на данной территории вынуждает предположить, что в этой местности были некогда поселены оптиматы, являвшиеся со своим военным строем в пору Маврикия в походы имперской армии, имевшие в ней значение «отборных» частей и разнившиеся кое в чем и от близких к ним федератов. Когда и почему оптиматы были именно здесь поселены, гадать об этом трудно и бесцельно; но устойчивость имени ручается за самый факт. Давность и непрерывность с тех пор оптиматов доказывает и самый титул их начальника в смысле фемы – «доместик». Константин Багрянородный видит в этом титуле их начальника свидетельство приниженности их положения в общем ряду фем. Вряд ли однако это так. Титул доместика носили командиры гвардейских полков, как первого по рангу, т. е. схол, так и экскувитов, иканатов, а равно и «нумера». ⁹⁵⁰ В общей табели рангов доместик оптиматов стоял на 43 месте. ⁹⁵¹ При Юстиниане титул доместика принадлежал ближайшему после главнокомандующего генералу, его помощнику. Во время похода против вандалов его носил Соломон. Прокопий, упоминая об этом, определяет положение Соломона в армии такими словами: ός τήν Βελιασαρίου έπετρόπευε στρατηγίαν δομεστικον τούτον καλοῦσι Ρωμαῖοι. ⁹⁵² Из того, что командир фемы оптиматов носил титул доместика, можно заключить не о приниженном ее состоянии, а о другом, а именно, что выделение оптиматов в особое командование, хотя и не равносильно по значению с соседним то βασιλικόν Όψίκιον, было непрерывной традицией того прошлого, когда этот титул сохранял еще свой исконный смысл, когда в обеих половинах империи существовали domestici pedites и domestici équités, состоявшие под начальством лиц, именовавшихся viri illustres comités dom es ti corum . ⁹⁵³

В том же смысле, т. е. как свидетельство давности и непрерывного существования оптиматов, может быть понято показание Константина, что эта фема не поделена на турмы и друнги. Сравнительно незначительные по своему пространству пределы территории фемы оптиматов заставляют предположить, что количество людей военного сословия, удержавших от старины это свое историческое имя, было не особенно велико; с другой стороны деление фем на турмы и друнги, т. е. перенесение терминов боевого строя на территорию, было более поздним фактом, чем возникновение оптиматов, которые уже в пору Маврикия имели кое-какие свои особенности тактических делений в боевом строю. Сообщение Константина о том, будто оптиматы исполняли только службу денщиков гвардии во время царского похода и служили прислугой царю, не находит, как было указано, подтверждения в свидетельствах Феофана об их участии в военных предприятиях империи. Но во всяком случае остается в силе связь оптиматов с лицом императора и его гвардией. Показание в том же смысле дает и титул их главного начальника, доместик. Как в конце VI века оптиматы принадлежали к лучшим боевым силам имперской армии, так в VIII веке они привлекались к укомплектованию имперской гвардии. Весьма возможно, конечно, что в X веке боевые качества оптиматов ослабли, ввиду отдаления их от границ империи и мирного положения их области в противоположность напряженной боевой жизни пограничных фем с их ежегодным опытом «курсов», τα κούρσα, как назывались набеги арабов и аналогичные предприятия византийцев. Оптиматы, по своему удаленному положению, были свободны от этих постоянных тревог военного времени и могли в X веке уступать другим фемам в военном духе и опыте. Но как бы то ни было, трудно поверить Константину в том, что вся их служба в царской гвардии сводилась к роли денщиков или хотя бы оруженосцев. И тут, очевидно, Константин допустил недоразумение, каких много в его сочинении De thematibus.

Представленная в предшествующем попытка углубиться в розыски относительно оптиматов приводит нас невольно к той общей мысли, что фемный строй, как организация военных сил византийского государства, не был созданием политической мудрости того или иного императора, не имеет определенной хронологической даты для своего начала, а был в самом своем существе наследием давнего прошлого, когда вместо регулярной армии, основанной на системе набора из всего населения государства, в империи оказалось сословие военных людей и притом как на границах в виде milites limitanei или castellani, владевших землей и обрабатывавших ее с обязательством наследственной военной службы как на месте, так и внутри государства – в виде военного сословия, каким являлись проникавшие и принимаемые в пределы империи варвары и прежде, и больше всего – готы. Когда империя еще в VI веке растеряла мало-помалу свою регулярную армию, comitatus, как гласило общее ее обозначение со времен Константина Великого, жалкие остатки которой еще как бы проявляются у Маврикия; когда убийца имп. Маврикия, имп. Фока, окончательно расстроил военные силы государства, то восстановление их совершилось путем возведения в общую систему принципа военного сословия, наличность которого была унаследована империей из прошлого. Эта заслуга принадлежит императору Ираклию и относится ко времени подготовления войны с персами. Константин не без основания называет несколько раз его имя, говоря о начале фем. Но, по своему полному неведению о прошлом своей империи, он совершенно неправильно представляет дело Ираклия и последующих императоров, как праздную забаву дробления территории государства на малые части.

В интересном и весьма обстоятельном исследовании: «Памятник славян в Вифинии VII века», принадлежащем Б. А. Панченко, затронут между прочим вопрос о происхождении имени фемы «Опсикий». Почтенный автор коснулся его лишь попутно и оставил многое неясным, ограничившись по некоторым существенным пунктам общими соображениями. В дополнение к сделанной им постановке вопроса, я позволю себе войти в некоторые детали, которые, быть может, поведут исследование несколько дальше по пути решения этого интересного и темного вопроса.

I.

Слово όψίκίον и производный от него глагол όψικεύειν имеют в языке византийских писателей терминологическое значение. В связи с этим стоит то объяснение имени фемы, которое дано в сочинении Константина Багрянородного «De thematibus»: τὸ δε ϑέμα τὸ καλοὺμενον ’ Οψίκιον πᾶσιν έχει γνώριμον την προσηγορίαν» ό ψικιον γάρ Ρωμαιστι λέγεται, οπερ οημαίνει τή τών Ελλήνων ϕωνή τους προπορευομένους έμπροσϑεν τοῦ βασιλέως έπι εύταξίςκ και τιμή (ρ. 24). Еще определеннее и полнее изъясняет царственный автор смысл имени фемы в дальнейшем замечании такого рода: διά то προπορεύεσϑαι έμπροσϑεν τοῦ βασιλέως και καταρτίζειν και διευϑύνειν τάς οδούς αύτοῦ και μονάς (p. 5). Итак, по Константину, в самом значении латинского obsequium, получившем в выговоре византийских греков форму όψίκιον, будто бы дан смысл почетного конвоя, предшествующего императору в его путях, на обязанности которого лежит забота об исправности дороги и устройстве остановок в дороге. Само собой разумеется, что никакого подобного смысла не заключено в латинском слове obsequium. Если же Константин именно так разъясняет слово όψίκιον, то в его словах мы имеем лишь осмысление термина фактами тогдашней действительности, хотя и тут возможно некоторое сомнение в полной точности представленного им толкования. В исторических сведениях об участии опсикиан в походах и войнах тех времен тщетно стали бы мы искать подтверждения засвидетельствованного Константином специального отношения войск этой фемы к особе императора. Не упоминает об этом и сам Константин там, где он подробно излагает об      условиях и обстановке царского похода на восточную границу империи. ⁹⁵⁵ Но во всяком случае утверждаемое Константином тождество слова όψίκιον, с латинским obsequium стоит вне всякого сомнения, а если это так, то и учреждение, которое обозначается термином όψίκιον, получает свою довизантийскую историю, ведет нас в те времена, когда империя была не только по названию, но и в действительности – римской, как она продолжала называться и тогда, когда уже стала греческой. Г-н Панченко не повел исследования в этом направлении, интересуясь другими сторонами вопроса. Он отметил лишь один случай употребления слова obsequentes в военном обиходе времен Марка Аврелия. По свидетельству Капитолина этим именем был назван отряд гладиаторов, сформированный Марком Аврелием для военных целей в трудные времена войн на Дунае (cap. 21). С этим свидетельством г-н Панченко сопоставляет другое, сохраненное писателем очень поздней даты, а именно Кодином, об имп. Аркадии, который набрал шесть тысяч константинопольских граждан – έίς όψίκιον ήγουντά πρόκενσα αὺποῦ (De aedif. p. 79).

Если первое свидетельство имеет свой интерес в вопросе об истории терминологического употребления слова obsequium в сфере военных древностей империи, то второму вряд ли можно придать какое-нибудь значение. Не говоря уже о поздней дате писателя, его сохранившего, нельзя не обратить внимания и на то, что у Кодина не сказано, чтобы эти шесть тысяч горожан, составившие дружину Аркадия, получили название obsequium или obsequentes: он лишь утверждает, что они имели назначением служить почетной свитой императора. Таким образом, второе свидетельство оказывается мнимым и остается лишь одно показание Капитолина о гладиаторах Марка Аврелия, получивших название obsequentes. – Обращение к гладиаторам в военное время не было новшеством, а, напротив, оправдывалось давней традицией. Тацит в описании выступления в поход Отона против Вителлия упоминает о гладиаторах: ас deforme insuper auxilium, duo milia gladiatorum, sed per civilia arma etiam severis ducibus usurpatum (Hist. II, 11). Тот же Тацит упоминает о гладиаторах при особе легата Паннонии Блеза в 14 году, ⁹⁵⁶ имп. Нерона, ⁹⁵⁷ в составе гарнизона Таррацины в 69 г. ⁹⁵⁸ Если, таким образом, привлечение на военную службу гладиаторов при Марке Аврелии не было новшеством, то нельзя не отметить того, что в социальном строе империи люди этого ремесла стояли слишком низко, чтобы сформированный при Марке Аврелии отряд, получивший название obsequentes, мог послужить началом возникновения особой военной части. То был преходящий и случайный факт, и можно с полной уверенностью сказать, что между obsequentes Марка Аврелия и «Опсикием» византийских императоров не было никакой исторической связи.

Чтобы попытаться разъяснить довизантийскую историю «Опсикия», следует обратиться к данным латинского языка IV, V, VI вв. Материал представляют как писатели, так и тексты указов Феодосиева Кодекса. Дюканж в своем «Glossarium mediae et infimae latinitatis» привел несколько относящихся сюда текстов. Таково место из того же Капитолина, v. Pertin., с. II: qui (=milites) cum de castris ad obsequium principis convenissent. Из контекста ясно, что слово obsequium имеет здесь отвлеченное значение: проводы, сопровождение. Оставляя в стороне остальные цитаты Дюканжа, дополним его материал данными из Кассиодора и языка императорских указов. Кассиодор употребляет слово obsequium как в отвлеченном значении, так и в конкретном. Из множества примеров второй категории ограничимся указанием на следующие тексты: Var. hist. I, 4: tristis ab obsequio suo reliquit, quem sibi necessarium fuisse cognovit (p. 15 Mommsen); V, 28: viris nobilibus obsequia nostra decorentur (p. 159); VII, 31: Si quos etiam comitiacorum ad comitatum indicaveris esse dirigendos consulens obsequio nostro, tuo subiacebit arbitrio (p. 220). Обращаясь к языку императорских указов, ограничимся лишь некоторыми из большого множества, которое дает Феодосиев Кодекс. – VII, 1, 2 (349 года): Si quis miles per commeatum dimissus fuerit a tribuno vel praeposito, aut inconsulto eodem de obsequio militari signisque discesserit, per singulos milites tribuni et praepositi quina pondo auri fisco inférant. – Ib. 15 (396 год): Si quis posthac militem in privato obsequio repertus fuerit retinere, quinqué libras auri multae nomine feriatur. – VI, 23, 1 (415 год): Decuriones nostri Palatii, post emensum fideliter obsequium, post deposita sacramenta militae... Ib. 27, 1 (354): De agentibus in rebus. Si quis annos viginti transierit in obsequio, minime eum ad curiam revocari. – Во всех приведенных случаях слово obsequium может быть передано на русский язык словом «служба». То же самое значение имеет это слово и в том тексте, который нам остается привести, чтобы ближе подойти к византийскому Опсикию. Имеем в виду указ имп. Аркадия от 398 года – VII, 1, 17: «Si qui miles, ex his qui praesentes divino obsequio Nostrae Clementiae deputati sunt et qui in hac esse urbe praesente comitatu concessi sunt, quive de aliis numeris vel legionibus sunt, repertus fuerit sibi vacans, vel alieno obsequio contentus, nobis ilico nuncietur, ita ut conscii, qui talium praesentiam non praebuerint, viginti libras auri sciant esse multandos. Sin vero quisquam missus a numero vel a tribuno ad Comitatum Serenitatis Nostrae pervenerit, ilico se Viris Inlustribus Comitibus offerre festinet, et causas profectionis exponat, ut et responsum Cadeste mereatur et citam remeandi accipiant (lege accipiat) facultatem». ⁹⁵⁹ В тексте указа различаются прежде всего два разряда военных людей (milites): 1) состоящие при главной квартире и 2) расквартированные в пределах провинций. Первый из этих разрядов, in praesenti, praesentales, обнимает военные части двух категорий: отряды, состоящие непосредственно при особе императора, и полки регулярной армии, comitatus. Для обозначения первой категории употреблено описание: praesentes divino obsequio Nostrae Clementiae. Обращаясь к источнику, в котором дано полное перечисление военных сил империи в начале V века, «Notitia dignitatum», мы можем пополнить представленную классификацию указанием на двойной состав личной гвардии императора; в нее входили: 1) scholae, находившиеся в ведении высшего придворного сановника, magister officiorum и 2) domestici –eqnites et pedites, составлявшие особое ведомство над командой двух сановников: comités domesticorum – один для конницы, другой – для пехоты. ⁹⁶⁰ Полки регулярной армии, делившиеся в свою очередь по рангам на: palatini, comitatenses и pseudocomitatenses, находились под командой пяти военачальников – magistri militum. Два из этих последних назывались praesentales. Этот термин указывал на ближайшее их отношение к особе императора и определял их постоянную квартиру: в столице или в походе с императором. Круг власти трех остальных magistri militum определялся указанием на территорию расположения войск, состоявших под их командованием, а именно: per Orientem, per Thraciam, per Illyricum. Описание – milites , qui praesentes divino obsequio Nostrae Clementiae deputati sunt – в указе 398 года относится, очевидно, к личной гвардии императора, т. е. обнимает собою как доместиков, так и схолы. В распределении имперской армии по территориальным командованиям лежит зародыш византийского фемного строя, как на то справедливо указывал французский византинист, Диль, в своем прекрасном этюде «О происхождении фемного строя». ⁹⁶¹ В частности относительно фемы Опсикия можно, думается нам, с полной уверенностью искать ее начало в употреблении слова obsequium в указе 398 года. В документе 687 года, который привлек к исследованию вопроса о фемах тот же Диль, а именно: послание императора Юстиниана II к римскому папе Иоанну, перечисляются отдельные части имперской армии – Christo dilecti exercitus: a Deo conservandum imperiale obsequium, Orientalis, Thacianus, Armenianus. ⁹⁶²

Хотя текст указа имп. Аркадия и послание имп. Юстиниана II далеко отстоят друг от друга по времени, но вряд ли возможно какое- либо сомнение в том, что divinum obsequium Nostrae Clementiae и a Deo conservandum imperiale obsequium находятся между собой в живой генетической связи. Латинский термин в документе 687 года соответствует греческому ϑεοϕύλακτον βασιλικόν ’Οψίκιον, как звучит полное имя фемы, засвидетельствованное на печатях, ⁹⁶³ и для времени послания было, конечно, переводом этого установившегося греческого термина на латинский язык, давно замолкший в Византии и понадобившийся для обращения в Рим.

Признавая генетическую связь между тем живым фактом, который в указе 398 года обозначен термином divinum obsequium, а в послании 678 года – imperiale obsequium, мы должны, однако, отметить, что эти термины относились к реальностям, различным по существу. В 398 году под этим термином обозначены domestici protectores domestici) и scholae, а в 687 году дело обстояло иначе: император сначала называет свою гвардию, а именно: militantes incolae sancti Palatii (т. e. scholae palatinae) и excubitores, a затем уже перечисляет отдельные части своего Christo dilecti exercitus, в числе которых на первом месте оказывается a Deo conservandum imperiale obsequium.

Доместики, в виде особого военного корпуса, в эту пору уже не существовали; что же до excubitores, то в виде особой гвардейской части они возникли при имп. Льве I (457–474) ⁹⁶⁴ и с тех пор невозбранно существовали в Византии до самых поздних времен. Итак, imperiale obsequium 687 года не есть гвардия, ⁹⁶⁵ а часть имперской армии того времени. Проследить процесс изменения конкретного содержания термина obsequium мы лишены возможности из-за скудности наших источников; но мы позволяем себе тем не менее настаивать на указанной выше генетической связи, за которую ручается прежде всего единство термина, а кроме того и достоверные исторические факты IV и VI веков.

В пору сложившегося фемного строя Опсикий обнимает территорию передней Малой Азии. Мы можем привести целый ряд указаний на то, что гвардейские части были некогда расквартированы в пределах позднейшего византийского Опсикия.

От конца IV века есть прямые свидетельства о том, что доместики не были сосредоточены в столице при особе императора. Так, в указе имп. Юлиана от 362 года, данном на имя префекта претория Востока, император повелевает, чтобы доместики, состоящие в схолах сверх комплекта (причем последний определен в 500 человек), не оставались in praesenti, т. е. при главной квартире, чтобы на них отпускалось довольствие и они возвращались – ad plurimos suos ас términos. ⁹⁶⁶ Отсюда следует заключить, что доместики были не просто военной частью, а классом военных людей, живших в разных местностях империи в виде кадров для пополнения части, состоящей in praesenti. ⁹⁶⁷ Такому положению дела содействовало то обстоятельство, что на доместиков распространял свое действие принцип закрепощения детей за службой их отцов. Об этом с полной определенностью свидетельствует указ императоров Валентиниана и Валента от 364 года. Он издан на имя комита доместиков, как именовался начальник этой военной части: Domesticorum filios vel propinquos parvos vel impúberes, domesticorum coetibus adgregamus, ita ut non solum matriculis inferantur, verum etiam annorum (annonarum?) subsidiis locupletentur. Quaternas enim annonas eos, quos armis gestandis et procinctibus bellicis idoneos adhuc non esse constiterit, in sedibus jubemus adipisci: his condicionibus, ut annonae, quae amplius insumuntur, vel per tractorias deteruntur, recidantur. ⁹⁶⁸ Итак, несовершеннолетние доместики, хотя и получают от казны содержание, на службу не вызываются, и должны оставаться in sedibus . ⁹⁶⁹ Это выражение соответствует, очевидно, употребленному в указе имп. Юлиана – ad plurimos suos ас términos – и обозначает оно расквартирование на стоянках мирного времени, в противоположность тому, что называли expeditus (или procinctus), т. е. когда армия сконцентрирована в одном месте для военных предприятий или находится уже в походе против врага. Не лишено интереса отметить, что латинское слово sedes в этом своем терминологическом значении перешло в греческий язык в форме τὸ σεδετον, τα σεδετα и что то были обыкновенно провинциальные города, как видно из одного указа имп. Анастасия I. ⁹⁷⁰

Приведенные свидетельства не дают точных указаний на местности, где именно были расквартированы не состоявшие при особе императора доместики. Но от времен Юстиниана имеется целый ряд свидетельств о том, что как доместики, так и схолы были расквартированы в разных местностях передней Малой Азии, т. е. на территории, называвшейся впоследствии фемой Опсикий. Таково показание Прокопия в его «Historia arcana». В перечислении разных неправд и обид, которые позволял себе имп. Юстиниан относительно военных людей, Прокопий упоминает о высшем разряде гвардии ("έτεροι τών έν παλατύρ πολλοί άξιώτεροι, έπεί καί πλείω το δημόσιον αύτο'ις χορηγέιν έιωϑεν), – «которые именуются доместиками и протекторами» и делает о них такое замечание: одни из них расквартированы в Византии, другие же – издревле в Галатии и других местностях. ⁹⁷¹ Такое же свидетельство, и притом с существенным дополнением относительно схол, дает указ имп. Юстиниана от 548 года (Edict. VIII). Восстановляя временно упраздненную административную инстанцию: викариат Понтийского диоцеза, император предоставляет этому сановнику не только гражданскую власть, но также и военную, подчиняя ему всех военных людей, находящихся в пределах десяти составлявших этот диоцез провинций, т. е. всей» северной половины Малой Азии, начиная от Вифинии и до персидской границы. ⁹⁷² Разряды военных людей обозначены указанием на их верховных командиров, власть которых над ними суспендирует этот указ: καί τοῦ ένδοξοτάτου μαγίστρου τών ϑείων ημών όϕϕικίων καί πρός γε τών ένδοξοτατών οτρατηγών έτι γε καί τών μεγαλοπρεπεστάτων αρχονττσν, οι... πρός γε δομεστίκοις καί προτίκτορσιν έφεστάσι (с. I); ύπακούσεται δε αύτῷ πάσα στρατεία ύπ’ έκείνους ούσα τούς τόπους, καί ὺπουργησουσι το'ις παρ’αύτού λεγομενοις δομεστικοί τε καί προτίκτορες, οχολάριοι τε καί στρατιώται ού δεόμενοι προστάξεως αρχικής ή κελεύσεως ήμετέρας... (с. III, 3). Доместики, протекторы и схоларии сопоставлены в тексте указа со стратиотами регулярных полков. Таким образом, речь идет не о случайном откомандировании отдельных людей из гвардейских частей для исполнения той или другой экстренной надобности, а о целых воинских частях, имеющих свои квартиры в пределах провинций Понтийского диоцеза. Восстановление викариата и предоставление военной власти викарию вызвано обнаружившимися в тех местностях беспорядками и разбоями, о чем упомянуто во вступительных словах указа. Для более энергичных мероприятий в борьбе с этим злом, полки регулярной армии, расквартированные в тех местах, выведены из-под власти соответственных magistri militum, схолы – magistri officiorum, а доместики и протекторы – своего пребывающего в столице начальства.

Точно также в указе 536 года, которым был создан проконсулат Каппадокии, сделана оговорка относительно находящейся в Каппадокии схолы. ⁹⁷³

К приведенным свидетельствам можно присоединить также сообщение Феофана, записанное под 562 годом. ⁹⁷⁴ В феврале месяце этого года сделано было распоряжение о переводе во Фракию семи схол из следующих малоазиатских городов: Никомидия, Киос, Пруса, Кизик и Дорилей, и расквартирования их в Гераклее и соседних местностях. Всего схол при Юстиниане было одиннадцать, как засвидетельствовано то в одном его указе к сенату. ⁹⁷⁵ Если предположить, что четыре остальные находились в столице, при особе императора для придворной службы, то оказывается, что в 562 году большая часть этого корпуса имела свои квартиры в пределах будущего византийского Опсикия. Феофан не оговаривается ни одним словом относительно мотивов, вызвавших это распоряжение императора; не говорит он также ничего о том, были ли эти семь схол навсегда переведены на европейский материк, или же распоряжение это имело экстренный характер и впоследствии эта военные части были возвращены на места своих прежних стоянок. В пору набега Забергана в 559 году стоявшие в Константинополе схолы участвовали в охране города, но оказались слишком слабыми для активных действий против врага, которого сумел отразить от самых стен столицы лишь Велизарий, организовавший военную силу из своих людей. ⁹⁷⁶ Под 562 годом Феофан упоминает о       новых бедствиях от нашествия Гуннов во Фракию. Возможно предположить, что перевод семи схол из Азии стоял в связи с получением известия о готовящемся новом нашествии, для отражения которого и был послан родственник императора, стратилат Маркелл «со множеством войска», как упоминает о том Феофан. ⁹⁷⁷

Какова бы ни была дальнейшая судьба семи схол, т. е. остались ли они навсегда на новых квартирах, или же были возвращены на свои прежние стоянки, во всяком случае до 562 года они были на постоянных квартирах в названных шести городах Малой Азии, из которых один, а именно Дорилей, находился в довольно значительном расстоянии от морского берега, в глубине материка. Пять из этих городов лежат в пределах позднейшей фемы Опсикия, один – Никомидия – был впоследствии главным городом фемы оптиматов. Но так как эта последняя фема выделилась в самостоятельную позднее и в 687 году существовал, наряду с exercitus Orientalis и Armenianus, единый a Deo conservandum imperiale obsequium, то указанное различие не имеет существенного значения, а потому свидетельство Феофана под 562 годом дает в целом объяснение того, почему передняя Малая Азия могла получить название Опсикия.

II.

Переходим к другому частному вопросу касательно фемы Опсикия, которого также коснулся г-н Панченко в своем исследовании, хотя и не предложил никакого решения, а именно: о титуле командира этой фемы. В документе 687 года Deo conservandum imperiale obsequium занимает первое место в ряду Christo dilecti exercitus византийского императора. По всему вероятию, это положение соответствовало и военному значению этой части военных сил. Так было, несомненно, при Льве Исавре, когда во главе этой фемы стоял самый близкий сподвижник императора и его свойственник, Артавазд, оспаривавший по смерти Льва византийский престол у его сына и преемника Константина Копронима. ⁹⁷⁸ Позднее из Опсикия были выделены две фемы: букеллариев и оптиматов, что случилось, вероятно, в середине VIII века и, быть может, стояло в связи с восстанием Артавазда. ⁹⁷⁹ В X веке фемы анатоликов, армениаков и фракисийцев стояли в ранге выше Опсикия, и в общих перечислениях Опсикий следовал за ними на четвертом месте. ⁹⁸⁰ Но тогда как не только те три фемы, но и многие другие, стоявшие в ранге ниже Опсикия, имели во главе командиров с титулом стратигов, начальник Опсикия всегда носил титул «комит». Это различие в титуле командира требует разъяснения, и мы попытаемся подойти к нему.

В организации государственного управления в IV веке, когда действовала стройная, иерархически расчлененная система чинов и рангов, исконный в империи титул comes имел двоякое значение. Во-первых, он имел чисто титулярное значение ранга (comitiva primi, secundi, tertii ordinis), или прилагался как почетное звание к некоторым высоким санам (comes et magister equitum или peditum, comes et quaestor, comes et magister officiorum). Во-вторых, он мог иметь терминологическое значение определенного поста, который специфицировался прибавлением другого слова в род. пад. Таковы были посты в центральном гражданском управлении: comes largitionum, comes privatarum; в сфере управления провинциями: comes Orientis (первый по рангу из пяти викариев восточной половины империи); в военном ведомстве этот титул искони обозначал пост командира доместиков, comes domesticonim, ⁹⁸¹ а также принадлежал некоторым из числа командиров пограничных войск, как-то: comes limitis Aegypti, comes Armeniae, ⁹⁸² comes Isauriae, ⁹⁸³ при имп. Льве – comes Lycaoniae et Pisidiae. ⁹⁸⁴ 14-й титул VI книги Феодосиева Кодекса дает сведения о существовании в IV веке общего ранга comes rei militaris (указы 372, 397 и 413 гг.) двух степеней (primi et secundi ordinis); лица, получившие этот титул первой степени, могли заменять magistri militum. ⁹⁸⁵

При Юстиниане Великом титул comes, κόμης, получил новое применение в системе административных постов. 535-му году принадлежит новелла VIII, в которой перечислены все посты провинциального управления. Из текста ее видно, что comes Orientis сохранял свое прежнее положение первого в ранге викария и свой старый титул. Диоцезы Понтийский и Азиатский были упразднены и прежних викариев заменили комиты, власть которых была ограничена пределами: первого – провинции Galatia prima, ⁹⁸⁶ второго – Phrygia Pacatiana (с.II, III). В том же году был издан указ, в силу которого тот же титул был сообщен и правителю Исаврии (Nov. XXVII). Полномочия, которые были возложены на этих трех комитов, обнимают как гражданскую, так и военную власть с подчинением им находящихся в пределах отведенных им территорий военных частей. К этим трем комитам с такими же полномочиями присоединен был четвертый в указе 536 года, а именно: comes tertiae Armeniae (Nov. XXXI). ⁹⁸⁷ Итак, старый принцип римской имперской администрации – отделение функций гражданской и военной власти – отменялся для отдельных территорий. В перечисленных областях этот правитель нового типа назывался комитом, в других, как то: Писидии, ⁹⁸⁸ Ликаонии, ⁹⁸⁹ Пафлагонии, ⁹⁹⁰ Фракии ⁹⁹¹ – претором, в одной, а именно: Каппадокии ⁹⁹² – проконсулом.

Отмечая приведенные факты из истории титула comes, мы не можем, однако, искать в них начала фемы Опсикия, так как фемы, раньше чем означать область, имели отношение только к делению на части военных сил империи, получившему территориальный характер. Таким образом, происхождение титула «комит Опсикия» приходится все-таки искать в сфере военных учреждений. Divinum obsequium IV века составляли доместики и схолы. Первые, как было указано выше, имели своим командиром комита. Что касается схол, то об одном общем командире этих частей у нас нет сведений из IV и V веков. Но звание comes получали командиры отдельных схол, praepositi ас tribuni. Свидетельство об этом сохранено в указе 413 г., ⁹⁹³ а новелла Феодосия II от 441 года уже прямо называет командиров отдельных схол – comités. ⁹⁹⁴ Одно сообщение Феофана под 562 годом позволяет предполагать, что в ту пору существовал один комит, как общий командир всех или определенного числа схол. Вслед за приведенным выше сообщением о переводе семи схол на территорию Фракии, Феофан упоминает о бунте «схол» против своего комита, возникшем по поводу сокращения окладов. ⁹⁹⁵

Так как в передней Малой Азии были расквартированы доместики и схоларии, то весьма естественно предположить, что общий командир находившихся там военных сил, – когда возникло такое командование, – получил титул, какой издавна применялся в отношении командира военных частей этого ранга.

Доместики – в виде особой воинской части – исчезли, гвардия сократилась в своем составе и сконцентрировалась в столице при особе императора (схолы в документе 687 года названы militantes incolae sancti Palatii), a та часть военного сословия империи, которая удержалась в пределах Малой Азии на месте прежнего распространения доместиков и схол, сохранила, очевидно, свое латинское название obsequium и получила общего командира с титулом «комит». Exercitus Orientalis и Thracianus имп. Юстиниана II стоят в преемственной связи с армиями Востока и Фракии времен, о которых сохранила нам столь полные сведения Notitia dignitatum, и как командиры последних носили титул magistri militum per Orientem и per Thracias, так и к их преемникам применялись титулы στρατηλάτης, στρατηγός, которые были переводом латинского термина magister militum. Гвардия стояла вне подчинения магистрам, и к командиру того imperiale obsequium, который существовал при Юстиниане II, не мог применяться титул στρατηγός, взамен существовавшего с давних пор титула κόμης. ⁹⁹⁶ Таким образом, мы позволяем себе думать, что как самый термин obsequium, превратившийся в Όψίκιον, как и титул comes для командира этой фемы ведут нас в довизантийский период фемного строя, свидетельствуя о том давнем прошлом, о котором не имел никаких сведений имп. Константин Багрянородный и ученые люди того времени, помогавшие ему в составлении его сочинения De thematibus.