Юстин

В конце правления императора Льва явились в столицу искать счастья три брата-селянина. Рослые и хорошо сложенные, привычные к труду земледельца, они пришли пешком с мешками за спиной, в которых несли хлеб из родного дома в селении Бедериана в провинции Дардании в верхнем течении реки Аксия (Вардар). Их имена были Юстин, Зимарх и Дитибист. Император зачислил их в придворные полки¹.

Ничего не известно о том, как шла служба двух братьев Юстина, но сам он постепенно поднимался в ранге и в начале правления Анастасия был в числе вождей той армии, которая действовала в Исаврии под главным начальством Иоанна Кирта. Впоследствии рассказывали, будто Юстин во время этой войны за какой-то военный проступок был отдан под стражу, и ему грозила смертная казнь; но грозное видение, повторявшееся три раза кряду, предсказало Иоанну о высокой судьбе, ожидающей Юстина и его родственников. Подчиняясь высшей воле, Иоанн освободил Юстина от ответственности за проступок². После подавления исавров, Юстин был одним из командиров армии, которая была направлена на восточную границу для войны с персами, а в конце правления Анастасия, занимая видный пост комита экскувитов, Юстин отличился в подавлении бунта Виталиана. За свою долгую боевую и военную жизнь Юстин не имел возможности позаботиться о своем образовании и до конца жизни не выучился писать. Когда впоследствии ему приходилось давать свою подпись на государственных актах, он пользовался для этого дощечкой с прорезанными на ней буквами legi (читал) и, водя по ней кисточкой, получал нужную подпись. Человек военный и верный слуга императора, Юстин не имел никакого знакомства с делом государственного управления; но судьба судила именно ему стать преемником на троне Анастасия. Об избрании Юстина на царство Константин Багрянородный сохранил официальную запись, в которой это событие предстает в таких чертах.³

Когда ночью на 9 июля скончался Анастасий, силенциарии немедленно дали знать о том магистру оффиций Келеру и комиту экскувитов Юстину. Явившись во дворец, они стали внушать солдатам, чтобы те поскорее сошлись на каком-либо лице, которое могло бы занять опустевший престол. Келер обращался к кандидатам и схолам, а Юстин к экскувитам и трибунам других полков. На рассвете явились во дворец высшие сановники, одни в трауре, а другие, не знавшие о смерти государя, в светлых платьях. Народ наполнил ипподром и, возглашая многолетия сенату, побуждал его скорее выбрать государя. Сановники вместе с патриархом составили заседание в портике около большого триклиния (обеденной залы). Келер побуждал собрание скорее остановить на ком-либо выбор, чтобы не пришлось признать чужого кандидата.

Между тем, в ипподроме экскувиты первые назвали имя кандидата на трон. То был трибун Иоанн.⁴ Экскувиты стали уже поднимать его на щите в свидетельство избрания. Но партия венетов, недовольная кандидатом, напала на экскувитов и разогнала их камнями. В происшедшей свалке было несколько убитых. Схоларии со своей стороны, овладев каким-то патрицием, имевшим сан магистра армии, – имя его не названо в описании, – стали провозглашать его императором.⁵ Тогда экскувиты бросились на них и едва не убили их кандидата. Присутствовавший здесь Юстин отдал этого человека под стражу и приказал увести его под арест, чем и спас ему жизнь. Устранив кандидата схолариев, экскувиты стали настойчиво предлагать императорский сан Юстину, но тот отказывался. В огромной толпе препиравшихся между собою людей, наполнявших ипподром, выкрикивали имена разных кандидатов на трон, и приверженцы того или другого стучали в двери слоновой кости, ведшие во внутренние покои, требуя от кубикулариев царского облачения. Среди этой суматохи сенат, получавший, очевидно, оповещения о том, что происходило на ипподроме, склонился на сторону Юстина и вышел просить его на царство. Юстин продолжал отказываться. Его упрашивали и с особенным задором делали это некоторые схоларии, причем один из них так крепко толкнул его в лицо, что раскроил ему губу. Наконец Юстин уступил и вышел в сопутствии синклита на ипподром. Обе главные партии, прасины и венеты, сошлись на нем с полным единодушием. Юстин в сопутствии высших сановников и патриарха Иоанна вступил на кафизму. Он встал на щит, и кампидуктор Годила, из полка ланциариев,⁶ возложил на него свою шейную золотую цепь. Опущенные прежде на землю знамена поднялись, и ипподром огласился громкими криками в честь новоизбранного императора. Солдаты окружили Юстина, построившись черепахой. Он облачился в царские одежды, а патриарх возложил на него венец. Взяв в руки щит и копье, Юстин через глашатая обратился к войску и народу с такими словами: «Император кесарь Юстин, победитель, всегда август. Вступив на царство с соизволения всемогущего Бога по общему избранию, мы взываем к небесному промыслу, чтобы он дозволил, по своему милосердию, свершить все на пользу вам и государству. Наша забота устроить вас, с Божьей помощью, во всяком благополучии и со всяческим благоволением, любовью и беспечальностью хранить каждого из вас. Ради праздника моего благополучного воцарения я подарю каждому из вас по пять (золотых) монет и по фунту серебра». Эта речь прерывалась много раз многолетиями и возгласами восторга и радости присутствующих, в том самом роде, как те, которые приведены были выше в описании воцарения Льва. Дальнейший ход церемонии восшествия на царство Юстина не описан у Константина, причем сделана ссылка на тот порядок, который был изложен в описании восшествия на престол Анастасия.

По случаю начала нового царствования объявлены были разные щедроты отдельным городам, очевидно, с желанием заручиться расположением населения. Город Антиохия получил тысячу фунтов золота.⁷

Официальная запись о возведении Юстина на престол, вполне достоверная в смысле фактической стороны события, выставляет избрание его на царство делом случая, событием совершенно непредвиденным и неподготовленным заранее. Иначе представляют дело хронисты. Так как Анастасий не обеспечил престола никому из близких лиц, то верный его слуга, препозит опочивальни Амантий, сделал попытку выдвинуть кандидатуру своего племянника Феокрита. С этой целью он передал большую сумму денег Юстину, чтобы тот подействовал на настроение экскувитов, состоявших под его начальством, и дворцовых схол. Юстин воспользовался этими деньгами, чтобы расположить солдат в свою пользу. И когда это было достигнуто, сенат, не имея своего кандидата, дал согласие на выбор армии.⁸ Последовавшая вскоре казнь Амантия и Феокрита делает вероятным сообщение хронистов и открывает некоторый просвет на те интриги, которые доставили трон Юстину.⁹

Простой, не получивший никакого образования, не сведущий в деле государственного управления, уже старый человек, не мечтавший о высоком положении, честный и прямой по характеру, Юстин лично совершенно не соответствовал тем требованиям, какие ему предъявлял его высокий пост.¹⁰ Но за ним стоял его племянник, сын его сестры и некоего Савватия, Юстиниан. Он родился, как и Юстин, в деревне (483 г.) и вырос в простой обстановке. Юстин вызвал его в столицу, где он и получил блестящее образование. Богато одаренный от природы, Юстиниан усвоил школьную науку у лучших учителей того времени. Латинский язык, близкий ему с детства в форме народной речи, он имел возможность изучить в его литературной форме под руководством таких учителей, как Присциан, автора грамматики, которая жила затем в течение долгих веков, а неизвестные нам по имени коллеги Присциана ввели Юстиниана в глубокое уразумение римского права. Философский элемент образования сводился тогда к усвоению диалектики, которая являлась служебным средством к высшей цели – ораторскому искусству. К старым элементам образования присоединилось, по условиям того времени, знакомство со Священным Писанием и творениями богословов. Борьба между приверженцами Халкидонского вероучения и монофизитами вызывала в то время живую полемическую литературу и вносила в настроение тогдашнего общества тревожное искание богословской истины. Юстиниан стоял на высоте всех вопросов и задач своего времени и явился направителем государственной политики при своем немощном старом дяде.

Реакционный характер нового правительства выразился прежде всего в том, что было немедленно возвращено из ссылки несколько видных людей, устраненных от дела Анастасием. Таков был Аппион, пользовавшийся некогда большим доверием императора, но впавший в немилость и сосланный в 510 году. Он был назначен префектом претория. Возвращены были также Диогениан, назначенный магистром армии Востока, и Филоксен, удостоенный консульства в 525 году.¹¹

Партия, сплотившаяся вокруг нового трона, была единодушна в осуждении религиозной политики покойного императора и стояла за восстановление церковного общения с римским престолом. К ней принадлежали и все более видные члены рода Анастасия, занимавшие высокое положение в составе придворной знати. Протест монахов столичных монастырей подготовил настроение городского населения, и раньше чем правительство успело предпринять свои первые шаги в этом направлении, народное движение охватило столицу. На шестой день по смерти Анастасия, 15 июля, огромная толпа народа наполнила храм св. Софии, и когда туда явился патриарх, раздались грозные требования изречь анафему на евтихиан и манихеев, а также на главу монофизитского движения на востоке – патриарха Антиохии Севера. Приверженцы Халкидонского собора честили в ту пору манихеями всех людей примирительного настроения и тех, кого подозревали в сочувствии учению Нестория. От патриарха требовали далее, чтобы он формально заявил о признании им Халкидонского собора, внес в церковные диптихи имена папы Льва, низложенных Анастасием патриархов Евфимия и Македония и назначил на завтрашний день собор епископов для восстановления церковного единства. Патриарх заявил о своем согласии назначить на завтрашний день собор. Толпа этим не удовлетворилась и угрожала запереть двери храма и не выпустить его, пока он не изречет анафемы на Севера. Хотя патриарх Иоанн при вступлении на кафедру отрекся в угоду Анастасию от Халкидонского собора, но, не будучи тверд в своих религиозных воззрениях, почел за лучшее изменить свои мысли и удовлетворил требование толпы.¹² 16 числа в храме св. Софии повторилось то же, что было накануне, причем среди возгласов в честь императора, императрицы и патриарха, поношений Севера раздавались грозные крики против Амантия, «нового Тцумма», т. е. Хрисафия. Патриарх распорядился во время литургии помянуть имена папы Льва и патриархов Евфимия и Македония, и народ мирно разошелся из храма. 20 июля состоялся собор, на котором присутствовало свыше сорока епископов. Патриарх не явился на собор лично, но послал от себя представителя. Как только открылось заседание, монахи подали составленную ими петицию со следующими требованиями: 1) внесение в диптихи имен Евфимия и Македония и кассация всех постановлений, принятых против них, 2) восстановление в правах всех осужденных по приговорам суда по делам об этих патриархах, 3) внесение в диптихи соборов Никейского, Константинопольского, Эфесского и Халкидонского, 4) внесение в диптихи имени папы Льва в равной чести с Кириллом Александрийским и 5) анафематствование и низложение Севера. Это были те самые требования, которые сформулировал папа Гормизд в своей инструкции легатам, ехавшим в надежде на собор в Гераклее, кроме пункта о восстановлении чести патриархов Евфимия и Македония.

Собор принял без возражений требования монахов, составил текст решения и за подписью всех участников собрания представил его патриарху Иоанну.¹³ Патриарх, очевидно, с согласия двора, утвердил это постановление. Верные слуги Анастасия, препозит Амантий и Марин, имевший сан иллюстрия, протестовали против измены патриарха. Их поддержали несколько кубикулариев и племянник Амантия Феокрит. По свидетельству Захария и автора «Тайной истории», дело имело вид резкого протеста против измены патриарха. В кратких заметках хронистов ясно выступает политический характер этого события. Новое правительство отнеслось весьма строго к своим противникам. Заслуженный старый Амантий, друг покойного императора, кубикуларий Андрей Лавсиак были немедленно казнены в самом дворце; Феокрит был заключен в тюрьму, завален камнями и труп его брошен в море; Ардабурий и Мисаил были сосланы в Сардину.¹⁴ Что касается Марина, то он сохранил свое видное положение и в следующем году занимал пост префекта претория.¹⁵

Царский указ, составленный на основании соборного решения, был разослан по всему Востоку с требованием принять изложенные в нем определения. С особенным сочувствием его встретили в Палестине. В Иерусалиме 6 августа при огромном стечении монахов был торжественно обнародован царский указ и «определения четырех соборов были внесены в священные постановления», как выражается Кирилл Скифопольский в Житии св. Саввы.¹⁶ Савва принял на себя поручение отправиться в Кесарию и Скифополь, чтобы объявить там царский указ. Иначе было в Сирии. Монахи провинции Сирии Второй стояли, как и палестинские, за Халкидонский собор, резко враждовали с Севером и обращались с жалобами к папе на обиды, которые от него терпели.¹⁷ Но в Первой Сирии с ее центром Антиохией, столицей Востока, господствовало монофизитство, и Север пользовался там огромным авторитетом. В своих посланиях к единомышленному с ним патриарху Александрии и к другим иерархам он решительно и резко обличал Халкидонский собор. Опираясь на преданную ему паству, Север удержал за собой положение до осени 519 года и только тогда бежал в Египет, опасаясь грозившего ему ареста, который должен был произвести комит Востока Ириней.¹⁸

Когда император и патриарх по почину столичного населения положили конец расколу с римским престолом, явившемуся последствием издания Энотикона, патриарх Иоанн отправил послание к папе Гормизду. Он сообщил ему о принятых на соборе решениях и извещал о внесении его имени в церковные диптихи. Письмо это было получено в Риме 20 декабря 518 года.¹⁹ Патриарх просил папу прислать легатов для скрепления восстановленного единства церкви.²⁰ Император со своей стороны просил папу о том же.²¹ Писал папе и Юстиниан, приглашая приехать или прислать уполномоченных.²² Посольство к папе исправлял сенатор Грат, прибывший в Рим в декабре 518 года. Папа созвал поместный собор для обсуждения совершившейся перемены в отношениях к восточной церкви.

Одновременно с тем, как были начаты сношения с папой, при дворе вспомнили о защитнике православия против имп. Анастасия, с которым недавно сражался Юстин, Виталиане, скрывавшемся где-то в Скифии. Он был вызван из своего убежища, и в храме св. Евфимии в Халкидоне произошло свидание между ним и Юстином в присутствии Юстиниана. Обе стороны дали клятву взаимной верности, Виталиану был предоставлен пост магистра армии in praesenti и консулат на 520 год. Он жил во дворце и принимал живое участие в текущих делах по утверждению православия. Особенное раздражение он проявлял против Севера и, не считая достаточным лишить его епископской кафедры, требовал, чтобы ему был отрезан язык за его богохульные речи.

Посольство, снаряженное папой Гормиздом в ответ на обращение к нему императора и патриарха, состояло из пяти членов клира. То были епископы Герман и Иоанн, пресвитер Бланд и дьяконы Диоскор и Феликс. Высадившись в Авлоне, послы папы направились по старой дороге на города Скамнию, Лихнид в Фессалонику, а оттуда в столицу. Навстречу им были посланы два придворных чина, Стефан и Леонтий, которые встретили их в Скамнии.²³ Епископы и народ встречали их повсюду с торжеством. За десять римских миль от столицы народ встретил их в процессии со свечами, их приветствовали Виталиан, Келер, Помпей и Юстиниан с другими членами синклита и с торжеством ввели в столицу при ликовании всего населения (25 марта 519 г.). На следующий день состоялось свидание с императором во дворце, где они были приняты с большим почетом. Послы предъявили папскую грамоту (libellus), в которой, кроме изложения правой веры, был возглашен целый ряд анафем не только на еретиков, какими были давно признаны Несторий и Евтихий, но также на всех врагов Халкидонского собора, патриархов Диоскора, Тимофея Элура, Петра Монга, Петра Кнафея, Акакия, Фравиты, Евфимия, Македония. Папа ставил непременным условием воссоединения личную подпись епископов под своей грамотой. В многочисленных ответных письмах папа настаивал на этой форме воссоединения востока с Римом.²⁴ На приеме у императора по настоянию легатов была прочитана папская грамота и предъявлено требование личной подписи. Это вызвало некоторые затруднения и споры, но после переговоров с патриархом на следующий день грамота папы была подписана с прибавленным к ней вступлением от имени патриарха. Затем были вычеркнуты из церковных диптихов имена патриархов, а равно исключены из церковного поминания имена императоров Зенона и Анастасия, как требовали того легаты на основании данной им инструкции. Многие епископы и архимандриты монастырей не хотели давать личной подписи, считая достаточной подпись патриарха; но легаты настаивали на этом требовании папы, и после препирательств дело было улажено. 27 марта в день Пасхи в храме св. Софии при всеобщем ликовании народа совершилось церковное служение. В своих донесениях легаты сообщали папе, что «по словам местных людей, никто не помнит такого ликования и такого множества приобщавшихся, как то было в этот день».²⁵

В заботах о том, чтобы привести к церковному единству весь восток, папские легаты оставались в Константинополе более года. Вопреки своему желанию, они были втянуты Виталианом в обсуждение одной спорной формулы, за которую стояли монахи из Скифии, близкие Виталиану люди. В противовес формуле, введенной сирийскими монофизитами, «распныйся за ны», эти монахи ввели другую: «один из Троицы плотью пострадал». Этой формулы не одобрил епископ города Том, Патерн, на него и принесли жалобу монахи. Легаты папы отнеслись с осуждением к этой формуле. Монахи не подчинились их решению и отправились сами в Рим, чтобы предоставить свое дело на суждение папы. 29 июня 520 года легаты писали папе по этому вопросу.²⁶ О том же писал папе и Юстиниан.²⁷

Во время пребывания легатов в Константинополе скончался (25 февраля) патриарх Иоанн. Его преемником был его синкелл, пресвитер храма св. Софии, Епифаний. 19 января того же года погиб защитник православия и ревностный приверженец единства с Римом Виталиан. 1 января он вступил с обычной торжественностью в предоставленный ему консулат, а 17 января он был предательски убит во дворце при выходе из бани. Вместе с ним погиб его доместик Келер и нотарий Павел. Летописная запись об этом событии сохранила свидетельство, что это убийство было делом мести столичного населения за те беды, которые когда-то причинил Виталиан столице во время бунта против имп. Анастасия,²⁸ а монофизит Захария видел в его гибели кару Божию за клятвопреступническую измену Анастасию.²⁹ Это кровавое дело не обошлось, по-видимому, без участия Юстиниана.³⁰

Требование папы предать анафеме целый ряд патриархов вызывало протест на востоке, и после отъезда легатов Юстин обратился к папе с письмом, в котором просил его удовольствоваться анафемой Акакия и не простирать ее на других патриархов.³¹ О том же просил папу и Юстиниан.³² В декабре к папе было отправлено посольство от патриарха, состоявшее из епископа Иоанна, пресвитера Ираклиана и дьякона Константина. От императора к папе поехал сенатор Грат. Посольство папы покинуло столицу только в апреле 521 г. Папа твердо стоял на своих требованиях и не сдавался ни на какие увещания и просьбы.

По всему востоку начались преследования не признававших Халкидонского собора. Многие епископы, предваряя изгнание и заточение, поспешили сами покинуть свои кафедры и укрыться от глаз правительства. Сирийские пустыни представляли для этого особые удобства. Захария сохранил имена многих бежавших епископов: Петр Апамейский, Фома Дамасский, Иоанн Тельский (Константина), Антонин Беройский, Константин Лаодикейский и многие другие. Фома, епископ Дары, благовременно скончался как раз в то время, когда к нему явился магистриан с требованием признать Халкидонский собор и «томос» папы Льва. То был тот самый заслуженный человек, пользовавшийся доверием имп. Анастасия, который заведовал сооружением этой крепости. Число всех бежавших и сосланных епископов доходило до 54. Преследованию подверглись также монахи по всему востоку. Они были тверды в своем осуждении Халкидонского собора и «нечестивого» послания Льва. Монахов разгоняли военной силой, и специальным распоряжением префекта было запрещено давать приют изгнанникам в своем доме под угрозой конфискации имущества и уголовных наказаний. Монахи рассеялись по всем пустыням Сирии и образовали пять весьма многолюдных монашеских общин.³³ В Эдессе епископ Асклепий, немедленно по своем вступлении на кафедру, изгнал за два дня до наступления праздника Рождества Христова монахов из большого и славного монастыря Иоанна. Монахи не хотели уходить, ссылаясь на неудобное время, старость и болезнь многих сочленов. Но Асклепий был неумолим. Дукс Фарасман сжалился и распорядился доставить верблюдов для больных и слабых.³⁴ Скитальцы терпели холод, дождь и снег зимой, страдали от зноя летом, но оставались тверды в своей вере.

Север и после бегства в Александрию не слагал своих функций по управлению церковью, поддерживал живые сношения с приверженными к монофизитству членами свой паствы и оставался руководителем движения. Другой видный вождь монофизитства, Ксенайя Филоксен, был сослан в Гангры, где и провел остаток своей жизни под стражей.³⁵ Преемником Севера был назначен Павел, по прозванию Иудей, бывший раньше стражем церкви св. Евфимии в Халкидоне. При нем начались преследования. Но так как он сам подвергся обвинению в несторианстве, то и был смещен в 521 году. Преследования продолжал затем его преемник Евфрасий, занимавший кафедру до 526 года, когда он погиб во время землетрясения.³⁶

Если в Сирии монофизитство еще не достигло преобладания и новая политика двора могла рассчитывать на успех, применяя меры насилия, то иначе было в Египте, где монофизитство, имевшее за себя в прошлом авторитеты Диоскора и Тимофея Элура, невозбранно утвердилось во время правления Анастасия. В 519 году (8 октября) александрийскую кафедру занял Тимофей IV. При нем бежали в Египет столпы монофизитства Юлиан Галикарнасский и Север. Пребывание этих иерархов в Египте явилось событием весьма важным по своим последствиям для будущего. Еще в то время, когда Север занял антиохийскую кафедру, Юлиан обратился к нему с посланием, в котором он, излагая свое исповедание веры, коснулся в частности вопроса о природе тела Христова, которое он считал нетленным. Север не признал этого мнения правильным, но в интересах церковного единства не возражал ему и вступил с ним в общение. Но так как Юлиан хотел добиться согласия Севера в этом пункте вероучения, то Север вынужден был разъяснить свои мысли по этому частному вопросу, и между ними началась полемика.³⁷ Север признавал тело Иисуса Христа тленным (φθαρτός ) и доказывал это положение ссылками на свидетельства из творений общепризнанных богословских авторитетов старого времени (χρήσεις). Но возражения Севера не убедили Юлиана, и он отстаивал свое положение о нетленности тела Христова (αφθαρτος). То и другое учение нашло себе живой отклик в Александрии, и церковь разделилась на два враждебных лагеря. Партия единомышленников Юлиана получила название автартодокетов, άφθαρτοδοκέται. Так возник в Александрийской церкви раскол, который имел тяжкие последствия и внес немало тревог в жизнь Александрии.

Значение Египта, как житницы Константинополя и наиболее доходной провинции империи, требовало особенной осторожности со стороны центрального правительства. Хотя патриарх Тимофей, несмотря на понуждения из столицы, твердо стоял на непризнании Халкидонского собора, но никаких мер насилия в отношении к нему принято не было, и он невозбранно остался на своем троне до самой своей смерти, последовавшей уже при Юстиниане в 535 году. Так подготовлялось то обособление Египта, которое впоследствии облегчило его отторжение от империи.

Глубоко проникнутый сознанием истины христианства и верный принципу церковного единства Юстиниан, руководитель своего дяди в вопросах государственной политики, оживил борьбу против разных еретических учений, существовавших с давнего времени в лоне церкви. Запретительные законы прежнего времени пришли в забвение, и общины еретиков разных толков и направлений невозбранно продолжали свое существование в разных местах и даже в самой столице. Ревнуя о славе церкви, Юстиниан возобновил политику преследования еретиков. Так как арианство было национальным исповеданием готов, то Теодорих вступился за своих единоверцев и пригрозил, что если ариане будут подвергаться преследованию, то он с своей стороны начнет преследование православных в пределах своей власти. Для более непосредственного воздействия на церковную политику императорского двора Теодорих отправил в Константинополь своим послом папу Иоанна. Встреча главы церкви была обставлена с большой торжественностью. Юстин выехал за десять римских миль от столицы и поклонился папе до земли. С великим торжеством папа въехал в Константинополь и в день Пасхи 525 года (30 марта) служил на латинском языке обедню в храме св. Софии в сослужении с патриархом Константинополя и другими епископами и вместе с ними причащался Св. Даров. Во время служения папа восседал на самом почетном троне с правой стороны.³⁸ Папа находился в общении со всеми епископами востока, кроме патриарха Александрии Тимофея, который оставался тверд в своем отрицании Халкидонского собора.

Дело об арианах было улажено, и они были изъяты от действия запретительных указов. Те чрезвычайные почести, которые были оказаны папе во время его пребывания в Константинополе, вызвали подозрительность Теодориха, и папа Иоанн по возвращении в Равенну был заточен в тюрьму, где и окончил свои дни.³⁹

В силу запретительных указов о еретиках повсюду в империи начались преследования. Многие из членов еретических общин присоединялись к господствующей церкви, другие спасались бегством, а монтанисты во Фригии доходили в своем фанатизме до самосожжения. Собираясь в своих церквах, которые подлежали передаче православным, они поджигали их и погибали сами в огне.⁴⁰ С особенной жестокостью шли преследования манихеев. Их религиозные убеждения были давно признаны заслуживающими смертной казни. Императорским указом от 527 года манихейство было вновь воспрещено, и в случае упорства в ереси виновным грозила смертная казнь.⁴¹ За несколько лет до того (523 г.) против тех же еретиков вел жестокую беспощадную войну персидский царь Кавад в пределах своей державы. Он истреблял их тысячами, предавая смертной казни или сжигая на кострах. Поводом к тому было совращение в манихейство сына Кавада по имени Фтасаарсана, рожденного им от родной дочери Самбики.⁴² Манихеев обвиняли в том, будто они побуждали этого отступника от учения Зороастра убить Кавада.⁴³ Таким образом, преследования манихеев в Персии имели политические мотивы. Их не было в империи, где манихейство никогда не имело значения крупной и опасной для государства секты.

Времени Юстина принадлежит радостное для христианского мира событие, прекращение всяких преследований православных в Африке. В 525 году, по смерти царя вандалов Трасимунда,⁴⁴ власть перешла к ставшему теперь старшим в роде Гильдериху, сыну Гунериха и Евдокии, дочери имп. Валентиниана III. Сознавая себя внуком римского императора, Гильдерих поддерживал живые сношения с византийским двором и нередко обменивался щедрыми дарами с Юстинианом. Немедленно по вступлении во власть, Гильдерих отменил все указы своих предшественников против православных, вызвал из изгнания томившихся в ссылке и водворил полную свободу исповедания христианской веры. Как сын дочери римского императора, он чувствовал себя в иных отношениях к туземцам, чем его предшественники, и внутренняя политика вандальского царства получила иное общее направление и другой характер.

Несколько раньше этой доброй вести император Юстин, как глава христианского мира, принял живое участие в судьбе христиан, потерпевших жестокое гонение за веру в далекой стране, лежавшей вне пределов его власти, в земле химьяритов. На свет истории этот народ вывели торговые сношения Египта с Индией. Имя химьяритов носило население юго-западной приморской части нынешнего полуострова Аравии. Эта область выделилась из царства сабеев, плативших некогда дань Ассирии. Занимая весь край полуострова до Музы (н. Моха) и Аданы (н. Аден), химьяриты вели торговые сношения с побережьем Африки до Занзибара, а также и с Индией, откуда приходили корабли в Адану. Центром их царства был город Сафар (н. Джафар).⁴⁵ Уже Август помышлял об установлении зависимости южной Аравии от империи, в целях обеспечения торговых сношений с дальним востоком. С начала христианской эры здесь была пропаганда иудейской религии, вытеснявшей первобытный политеизм, носивший имя сабеизма; с течением времени иудейство стало здесь господствующей религией. Рано начало проникать сюда и христианство из страны Аксум на африканском материке (Абиссиния). Епископ, назначенный в Аксум, имел поручение от императора добиться у химьяритов свободы христианского исповедания как для прибывавших в эту землю купцов, так и для туземцев, принимавших христианство. Туземная династия придерживалась иудейства, но в Сафаре возник христианский храм. При Анастасии христианская община настолько упрочилась у химьяритов, что к ним был назначен епископ, по имени Сильван. Он имел свою кафедру в другом важном городе стране, Негране, лежавшем к северу от Сафара.

В 523 году царь, по имени Зу-навас,⁴⁶ вознамерился истребить христиан в городе Негране. Будучи сам ревностным исповедником иудейского закона, он находил повод к гонению христиан в преследованиях, которым подвергались иудеи в империи. Он перебил римских купцов, которые ходили в Индию через страну химьяритов, и со страшной яростью обрушился на своих соплеменников, исповедовавших христианство. Самым видным из множества погибших в это время христиан был Арефа.⁴⁷ Зу-навас дозволял себе всякий обман и коварство в отношении христиан и проявлял дикую жестокость. Когда в Константинополе было получено известие об этих зверствах, император отправил посла к Аламундару, царю арабов, подвластных персам, с целью достигнуть его содействия к прекращению преследований. Императорского посла сопровождал к Аламундару Симеон, епископ персидского города Бег-Аршама.⁴⁸ Свое путешествие и добытые им сведения о деяниях Зу-наваса он изложил в послании, обращенном к архимандриту монастыря в городе Габале, Симеону.⁴⁹ Захария Ритор сохранил этот драгоценный и оригинальный документ.⁵⁰

Одновременно с посольством к Аламундару Юстин отправил посла к александрийскому патриарху, чтобы тот озаботился доставить его письмо к царю аксумитов. Просьбы и угрозы Юстина возымели свое действие, и царь Эла-Ашбех,⁵¹ собрав большие силы, переправился на противоположный берег и после упорной борьбы взял в плен и казнил врага христиан Зу-наваса. На место убитого он поставил царем христианина, по имени Эсимфей, обязав его платить дань аксумитам. Рабы, а также и многие солдаты аксумского войска, пленившись богатством края, не вернулись на родину и остались жить в земле химьяритов. Вскоре эти люди возмутились против царя Эсимфея, заточили его в крепость и поставили царем некоего Авраама, также христианина, который был рабом одного римского купца, жившего в приморском городе Адулисе в земле аксумитов. Царь Аксума послал против Авраама три тысячи воинов, но войско изменило и осталось жить у химьяритов. Новый поход, предпринятый из Аксума, окончился поражением, и Авраам остался царем, а при преемнике своего врага вступил в даннические отношения к Аксуму. Впоследствии Юстиниан имел сношения с Авраамом по вопросу о торговле шелком. – Так рассказывает Прокопий о внешней стороне отношений. Его не интересовал вопрос о мучениках, потерпевших от Зу-наваса; точно так же и Малала лишь кратко помянул об этой стороне дела, не назвав даже имени Арефы, которое сохранили агиографические источники.⁵²

Война, которую вел царь Кавад с императором Анастасием в 505– 507 годах, не была закончена установлением прочного мира. Военные действия прекратились, но персы считали незаконным самое существование крепости Дары, воздвигнутой Анастасием в пограничной полосе. В договоре, заключенном Феодосием Младшим с царем Бахрамом V, обе державы обязывались не возводить новых укреплений поблизости от границы, а за охрану кавказских проходов империя должна была платить персам по пяти кентенариев золота в год. Внутренние смуты и тяжкие войны с ефталитами ослабили Персию, византийский двор прекратил платежи, и Анастасий в своем отказе Каваду мог сослаться на то, что его предшественник ничего не платил персам. По смерти Анастасия Кавад предъявил Юстину требование платы за охрану проходов, но столь же безуспешно. На границах обеих держав опять происходили взаимные набеги. Персидские арабы делали время от времени вторжения в сирийские области, а римляне отвечали на них набегами в персидскую Армению и грабежами в окрестностях Нисибина. Во время одного из набегов попали в плен два римских вождя, Тимострат, брат Руфина, и Иоанн. Авраам, отец дипломатического агента времени Юстиниана по сношениям с востоком, Нонна, ездил к Аламундару по поручению Юстина и выкупил пленников.⁵³ Дворы обменивались посольствами, и царь Кавад сам предложил назначить уполномоченных для выяснения пограничных затруднений. – Таково сообщение Захарии Ритора.⁵⁴

Прокопий дополняет наши сведения о тогдашних отношениях к Персии сообщением о других мотивах, какие были у Кавада, когда он искал сближения с империей. Как все персидские цари, он имел много сыновей от разных жен. Право первородства не соблюдалось в Персии и высшая знать имела особые права при решении вопроса о престолонаследии по смерти царя. Кавад не любил своего старшего сына Каоса и хотел отстранить его от престола. Второй его сын, Зам, был слеп на один глаз и, по старым обычаям, тем самым лишался права на престол. Третий сын, Хосров, рожденный от брака с сестрой аспебеда, пользовался большой любовью отца, и Кавад хотел обеспечить ему преемство своего трона. Так как Зам был человек храбрый и уже пользовался большой популярностью в народе, то Кавад опасался, что он, по его смерти, поднимет восстание. Желая усилить шансы Хосрова, Кавад отправил к Юстину посла с просьбой, чтобы император усыновил его (521 год). Это предложение вызвало сначала полное сочувствие со стороны Юстина и Юстиниана, видевших в этом сближении залог мира; но влиятельный в начале правления Юстина сановник Прокл, занимавший пост квестора, восстал самым решительным образом против предложения Кавада и убедил всех, что усыновление будущего персидского царя может дать повод усыновленному заявить претензии на замещение императорского трона и вызвать тяжкую войну. В своем письме Кавад спрашивал, в какой форме Юстину будет угодно произвести усыновление, и предлагал ему прислать на границу уполномоченных для выяснения спорных вопросов и выработки условий прочного мира на будущее время. По настоянию Прокла, ответ был дан в том смысле, что император со своей стороны искренно желает заключить мир и пришлет уполномоченных, а что до усыновления, то ответ гласит: «не хартиями усыновляются варвары, а снаряжением оружия».⁵⁵

В ту пору, когда шли эти переговоры, явился новый повод для взаимного недовольства обеих держав: империя приняла под свою верховную власть царя иверов. Издавна утвердившиеся близкие отношения между иверами и империей держались еще в силе в начале правления императора Льва; но затем, как вследствие внутренних волнений в стране, так и вмешательства персов в дела кавказских народов, старые связи ослабли, и Иверия вошла в зависимые отношения к персидской державе. Одновременно с тем власть царя иверов претерпела ограничения в смысле территориальном, и за царем осталась лишь западная часть области, которую римляне называли Колхидой или Лазикой от имени племени, заселявшего ее. Она обнимала широкую горную область по течению реки Фазида (Риона) до берега моря. Прокопий называет лазов иверами, т. е. грузинами, и этим свидетельствует, что в то время византийское дипломатическое ведомство было хорошо осведомлено о племенном единстве грузин, имеретин и мингрельцев, как теперь называются главные племена картвельской народности.⁵⁶ Главный город страны лежал близ моря на устье реки Фазида и носил имя реки. Доступ в Лазику из Иверии закрывали две крепости – Сканда и Сарапаний, воздвигнутые на таких крутых утесах, что провиант и военные припасы приходилось носить людям на спине.⁵⁷ Страна производила мало хлеба, население в большинстве вело пастушеский образ жизни и довольствовалось самой простой пищей. Дорог в стране не было, и сообщения были вообще очень затруднены. Соль и хлеб лазы получали с моря, и торговлю с ними вели греческие купцы из Трапезунта. Самая цветущая часть земли лазов лежала на среднем течении Фазида; здесь находились города Кутаиси (или Котатисий, как называет Прокопий), Мухерезий, Археополь (в расстоянии одного дня пути от Мухерезия) и Родополь, расположенный на равнине; на северо-восток от Кутаиси лежала крепость Ухимерий, закрывавшая дорогу в область, населенную племенем сванов (Сванетия).⁵⁸ Христианство издавна проникло в Лазику из Иверии, которая дала в начале IV века такого стойкого и самоотверженного борца за истину монофизитства, каким был Петр Ивер, епископ Маюмы, окончивший жизнь в конце правления Зенона.⁵⁹

Власть царя Колхиды не ограничивалась территорией, заселенной лазами, а простиралась к северо-востоку в горные местности, занятые племенем сванов и скимнов, и по побережью на апсилов, мисимиан и абазгов. Области абазгов и апсилов лежали к северу от Лазики, а еще дальше на север жили мисимиане, граничившие с аланами.⁶⁰ Земля абазгов делилась на два царства: одно по морскому побережью, другое в горах, к востоку от моря. В случае смены на троне в этих зависимых царствах царь Колхиды утверждал преемника. К югу от Колхиды между нею и горною областью, занятою племенем цаннов, жил независимый народ, исповедовавший христианство и состоявший в духовной связи с лазами, так как он получал от них епископа.

Царь Колхиды, современник императора Анастасия, Дамназ, получил утверждение во власти от Кавада и пользовался большим расположением с его стороны. Когда он умер, сын его Цафий,⁶¹ опасаясь, чтобы Кавад не заставил его принять религию Зороастра, вступил в соглашение с императорским двором и, с разрешения императора, явился в Константинополь с большой свитой местной знати. Он встретил самый почетный прием, принял крещение, получил в жены знатную женщину, дочь патриция Нома, Валериану, и был объявлен сыном императора. Из рук императора он принял внешние отличия своего сана и тем признал свою зависимость от империи. Император зачислил его в штат силенциариев своего двора и положил определенный оклад. Событие это записано в хрониках под 522 годом.

Малала сохранил описание того царского орната, который получил царь Цафий от императора. То была облегавшая тело одежда, стихарь, белый, шелковый, с золотыми клавами и портретом императора на груди; плащ из той же белой материи (χλαμύς) с золотой полосой и портретом императора, приходившимся на грудь. Убранство дополняли золотая диадема, золотой пояс, украшенный жемчугом, красные сапоги, также расшитые жемчугом. Со своей благородной супругой из старого рода патрициев империи Цафий отправился в свое царство, обласканный и щедро одаренный императором.

Узнав о крещении Цафия и измене его персам, Кавад заявил претензию Юстину, что он принял в подданство царя народа, который с незапамятных времен находился под властью персов. От византийского двора был дан ответ, что Цафий явился в столицу без всякого зова, чтобы принять христианство, и император, просветив его светом истины, отослал на царство.⁶² Кавад не был удовлетворен таким ответом.

Уполномоченными в комиссию для выяснения спорных вопросов и выработки трактата мирного договора были назначены с римской стороны племянник императора Анастасия Ипатий, магистр армии Востока Патрикий и Руфин, сын Сильвана.⁶³ С персидской стороны то были высший сановник в царстве Сезоис и военачальник Мебод. Уполномоченные съехались на границе и приступили к обсуждению условий договора. Хосров прибыл из столицы и выжидал в двух днях пути от Нисибина окончания переговоров, чтобы затем ехать в Константинополь. Но на совещании немедленно вышла взаимная обида, так как Сезоис упрекнул римлян за захват Лазики, а персы обиделись тем, что Хосров будет усыновлен как варвар. Резкий тон, который приняли объяснения, устранил с самого начала надежду на возможность соглашения, и уполномоченные разъехались во взаимной вражде. Вину такого печального конца комиссии члены собрания взваливали друг на друга. Мебод обвинял Сезоиса, а Руфин–Ипатия. Над Сезоисом был наряжен суд. К числу возводимых на него обвинений присоединилось и то, что он предал погребению свою умершую жену и тем нарушил закон Зороастра, по которому воспрещалось предавать мертвых земле. Он был казнен. В Константинополе также было следствие о виновности Ипатия. Пытка, которой были подвергнуты близкие ему люди, ничего не выяснила, и он остался на свободе, хотя и был отстранен от двора.

По сообщению Захарии, царь Кавад в досаде на неудачный исход дела приказал царю арабов Аламундару сделать набег в римские пределы, и тот прошел с грабежом и разбоем области городов Эмессы, Апамеи и Антиохии. Он увел много пленных, в числе которых было 400 монахинь из монастыря св. Фомы в Эмессе. Все монахини были зарезаны в честь богини Уцца. Это страшное событие видел собственными глазами отшельник, по имени Дада, который был также уведен в плен и, вернувшись впоследствии, сам рассказывал об этом автору.⁶⁴ У Прокопия в его последовательном обзоре отношений к персам нет упоминания о вторжении арабов, но он относит еще ко времени Юстина вторжение персидской армии под начальством вождя Боя в Колхиду. Царь лазов укрылся со своим семейством в неприступных горных ущельях, и персидская армия, ввиду отсутствия дорог и трудности сообщений, не могла предпринять никаких военных действий. Император прислал на помощь лазам вождя Петра с небольшим отрядом гуннов. Петр был скоро отозван в столицу, и на помощь лазам прибыл вождь Ириней с большими силами. Ему было приказано занять гарнизонами пограничные крепости Лазики с Иверией. Но так как лазы тяготились доставлять туда провиант, то римские войска оставили эти неудобные стоянки. Персы воспользовались этим, заняли крепости и поставили в них свои гарнизоны. Ответом на враждебные действия персов в Лазике было вторжение в персидскую Армению, организованное под начальством бывших оруженосцев Юстиниана, молодых тогда людей, Велизария и Ситты, которые недавно прибыли из Константинополя. Не встречая сопротивления, войска проникли далеко вглубь страны и воротились назад в Дару с огромными стадами награбленного скота.⁶⁵

Второе вторжение, предпринятое Велизарием и Ситтой в ту же область, окончилось неудачей: они потерпели жестокое поражение от персидских войск, состоявших под начальством братьев Нарзеса и Аратия, принадлежавших к армянской знати. В тот же год римские войска из Дары предприняли поход в направлении Нисибина под командой дукса Либелария. Не покушаясь на осаду этой сильной крепости, Либеларий прошел к укреплению Тебету, в 15 парасангах от Дары (около 75 верст), и обложил этот город. Ему удалось сделать брешь в стене; но страшная жара и болезни, появившиеся как результат неумеренного употребления мясной пищи в жарком климате, заставили его отступить, не доведя дела до конца. За этот неудачный поход Либеларий получил отставку, и дуксом Дары был назначен Велизарий.⁶⁶

В такой связи рассказаны события у Прокопия. В хрониках поход Кавада в Колхиду отнесен к первому году правления Юстиниана. Малала сообщает, что Юстиниан, по просьбе царя лазов, послал значительные силы под командой вождей Гильдериха, Кирика и Иринея. Вследствие несогласия вождей, войска понесли тяжкое поражение. Юстиниан сместил провинившихся командиров и отправил стратилата Петра, который, приняв начальство над войсками, увел их назад.⁶⁷ У Феофана вместо Гильдериха назван Велизарий, и Петру приписана блестящая победа над персами, которую он одержал вместе с лазами.⁶⁸

Утверждение римской власти в Лазике имело огромную важность для империи в ее старом, веками ожесточенном соперничестве с Персией. В пору могущества империи все восточное побережье Черного моря состояло под верховной властью императора. В первой половине II века при имп. Адриане Арриан объезжал побережье и в описании своего путешествия дал ясную картину тогдашних отношений зависимости племен и царей кавказского побережья от центра верховной власти.⁶⁹ Тревоги времени «тридцати тиранов», утверждение готов в черноморских степях и Тавриде и их морские предприятия, последовавшее затем нашествие гуннов ослабили престиж империи в тех пределах, и в V веке только в двух крепостях удержались римские гарнизоны. То были Питиунт (Пицунда) и Севастополь (Сухуми). Так было и в начале правления Юстиниана.⁷⁰ Через эти два пункта шли сношения империи с племенами внутреннего Кавказа и, в частности, с аланами (предками нынешних осетин), сидевшими к северу от перевала через Кавказский хребет, который ныне носит название Военно-Грузинской дороги.⁷¹ От времени Юстина нет сведений о сношениях с аланами;⁷² но они есть от времени Юстиниана, и, очевидно, не прерывались. Утверждение римлян в Колхиде облегчало сношения с сильным племенем гуннов-сабиров, занимавшим широкие степные пространства к северу от нын. Дербентского прохода, носившего тогда имя Тцур, Τζούρ.⁷³ Об оживлении сношений с ними свидетельствует следующее событие, записанное в хрониках под годом смерти Юстина (527). В союз с империей вступила вдова хана Балаха, по имени Боа (Βώα ρήγισσα – Малала). Ее склонили к тому присланные ей щедрые дары. В ее улусе насчитывалось до ста тысяч кибиток. Когда два хана из расположенных далее к северу улусов, Тиранкc и Глом, шли на службу к Каваду с ордою в 20 тысяч человек, она преградила им путь. Глом пал в битве, а Тиранкс попал в плен. Боа препроводила его в Константинополь, где он и был предан позорной казни в Сиках близ церкви св. Конона.⁷⁴

Для характеристики отношений к закавказским варварам двух культурных держав, пользовавшихся за деньги их грубой силой и воинственным духом, интересно отметить эпизод, занесенный в хроники под третьим годом Юстина (521).

Юстин просил за деньги помощи у гуннского хана Зилигда, и тот обязался клятвой помочь ему в войне с персами. Но когда явилось посольство от Кавада с такою же целью, то хан, приняв деньги, дал и персам такую же клятву. Свое обещание персам он выполнил и явился на помощь с 20 тысячами соплеменников. Узнав об этом вероломстве, Юстин, чтобы отомстить хану, пользуясь случаем отправления посольства для выработки условий мирного договора, послал царю письмо, в котором сообщал, что хан взял от него большие деньги за помощь против персов, и если он теперь явился как бы на помощь Каваду, то в душе, вероятно, замышляет предательство. «Нам, как братьям, – писал Юстин, – надлежит вступить в дружбу и не допускать, чтобы эти псы издевались над нами». Получив это письмо, Кавад спросил хана, брал ли он деньги от римлян, и тот признался. Тогда Кавад, заподозрив его в злом умысле, ночью послал на гуннов отряд персов. Хан и большая часть его воинов были убиты, и на родину вернулись лишь те, кому удалось бежать в темноте.⁷⁵

Раньше чем случилось сближение с Лазикой, возобновил свои старые связи с империей город Боспор, носившей прежде имя Пантикапея, с которым он начал свою историю еще в VI веке до н. э. Город этот возник как греческая колония, на западном берегу пролива, за которым было установлено имя Босфора Киммерийского (Керченский пролив). Распространяя свое господство по побережью на запад и восток, он стал центром царства под династией царей Спартокидов. Митридат VI Евпатор, царь Понта, включил его в свою державу, охватывавшую оба берега Черного моря, и в нем окончил свою бурную жизнь в 63 г. до P. X. При Августе Босфорское царство вошло в кругозор римской политики, и в течение первых веков здесь правили цари с династическим именем Тиберий Юлий. В половине III века сюда надвинулись готы и воспользовались боспорским флотом для своих морских грабительских предприятий на малоазиатский берег и побережье Кавказа. В начале IV века прекратилась местная династия царей Тибериев Юлиев. Археологические находки позволяют предполагать, что при Констанции Боспор был в руках готов; но это временное господство чужого народа не отразилось на составе местного населения, пользовавшегося греческим языком.⁷⁶ Этот центр культурной жизни, уцелевший на далекой окраине, восстановил свои отношения к империи при Юстине. Одна эпиграфическая находка 1888 года дала неожиданное свидетельство, что этому предшествовало восстановление старой династии Тибериев Юлиев.⁷⁷ Это событие относится, быть может, еще к концу V века и во всяком случае не позже начала VI. Гунны, занявшие степные пространства Таврического полуострова, понимали значение старых торговых городов на побережье, где они могли получать предметы производства культурной жизни в обмен на сырые продукты своего простого хозяйства, кожи, сало, шкуры зверей, получая в обмен соль, вино, ткани и предметы роскоши.

Восстановление старых отношений Константинополя с Боспором случилось незадолго до принятия Лазики под верховную власть императора. Желая оказать помощь лазам в неизбежной борьбе с персами, Юстин послал на Боспор племянника имп. Анастасия, Проба, чтобы за деньги навербовать гуннов на службу империи. Но на этот раз деньги не прельстили гуннов, и Проб уехал назад, не добившись успеха.⁷⁸

Так в правление Юстина восточное побережье Черного моря вошло в более близкие отношения к империи. Если прежде в обладании империи находились только две крепости, Питиунт и Севастополь, то теперь между ними и Херсоном на южном побережье Крыма явился вновь подчиненный империи город Боспор с его старым торговым значением, а на юго-востоке в кругозор византийской политики вошло побережье лазов и абазгов.

В правление Юстина жизнь столицы и больших городов империи вновь оживилась. Анастасий запретил бои людей с дикими зверями по всей империи и изгнал танцоров из столицы, запретил это увеселение и в других городах империи. Хотя по давно сложившимся обычаям император не мог стоять вне партий ипподрома, и Анастасий принадлежал к партии красных, а тем самым к прасинам, вследствие попарного соединения партий; но покровительствуемая партия не имела того преобладания, как бывало то раньше. Так как деление на партии окрашивалось политическим оттенком и связывалось с текущими религиозными разногласиями, то с переменой правителя произошло изменение в отношении партий, и вместо прасинов партией императора стали венеты. Соперничество партий усилилось под воздействием большого интереса к увеселениям со стороны двора, чем то было при Анастасии, а вскоре отменены были те ограничения, которые провел этот император в целях воздействия на нравы населения. В 520 году во время ристаний вышли большие беспорядки. Правительство не поколебалось сразу принять очень строгие меры: были выведены войска, и много димотов было перебито. После этого партии побратались между собой, и когда префект Феодот давал театральные зрелища, народ вышел из театра и не стал смотреть представления. На следующий день димы собрались на ипподроме и обратились к императору с просьбой сделать выход на кафизму и смотреть на ристания. Из толпы стали раздаваться возгласы о плясунах, которые веселили их раньше. Прасины требовали себе Карамалла, венеты – Порфирия александрийца, красные и белые – своих прежних.⁷⁹ Юстин дал соизволение на просьбу народа и воротил партиям плясунов, как было при Зеноне и в начале правления Анастасия. Явившись опять в столицу, плясуны веселили народ на ипподроме особым видом танцев с плащами (μετά παλλίων), выходили на улицы, продолжая ту же забаву и гоняясь друг за другом. Эти увеселения не всегда кончались благополучно, и нередко случалось, что разбушевавшиеся димоты бросали людей в море.⁸⁰

Широкий тон жизни города не поддерживал ни старый Юстин, ни его скромная супруга Лупицина, переименованная, как августа, в Евфимию. То было делом Юстиниана. Он любил и понимал великолепие и роскошь, а богатства, скопленные в казне мудрой политикой Анастасия, дали ему возможность придать широкий тон жизни столицы. Свое первое консульство, 1 января 521 года, он отпраздновал с невиданным дотоле великолепием. На щедрые подарки, обычные в этой церемонии, и на великолепные игры, дававшиеся по этому случаю, было потрачено 288 тысяч солидов, т. е. до 4 тысяч фунтов золота. В отмену проведенного Анастасием запрета кровавых зрелищ, Юстиниан прибавил от себя 20 львов и 30 пантер. Избалованное население столицы имело свои претензии и в этот раз, так как Юстиниан отказал в еще одном выпуске возниц на состязание, которого требовал народ.⁸¹

Пульс столичной жизни повысился, и в 523 году произошли очень крупные беспорядки на почве борьбы партий ипподрома. Префект города Феодот, желая положить конец бесчинствам, принял самые строгие меры и, по приказу императора, многих казнил. Записавший в свою хронику это событие комит Марцеллин помянул о множестве казненных разными видами казни: мечом, огнем, петлей и прибавил от себя замечание, что эти казни представили приятное зрелище для добрых граждан.⁸² Но для префекта дело не обошлось благополучно. В числе виновных в беспорядках оказался весьма богатый и знатный человек, некто Феодосий Стикка, имевший сан иллюстрия. Префект казнил и его, не испросив на то специального приказа. Он был смещен, лишен сана и сослан на Восток.⁸³ Боясь за свою жизнь, он скрылся и два года спустя появился в Иерусалиме.⁸⁴ Вместо Феодота был назначен префектом города Феодор, по фамилии Тегенист. Хотя, таким образом, префект сам оказался виноватым и пострадал, но его строгости не прошли бесследно. Феофан сохранил свидетельство, что в шестой год правления Юстина настало успокоение бесчинства, которые позволяли себе раньше венеты по всей империи, пользуясь своим положением партии правительства.⁸⁵ Современные свидетели приписывают Юстиниану оживление жизни партий. Завзятые члены партии венетов заводили особые моды. Носили волосы на гуннский лад: брили голову, оставляя усы и запуская бороду; щеголяли гуннским и персидским покроем платья. Венеты позволяли себе нередко всякого рода бесчинства, вплоть до убийств и похищения жен своих противников, что приводило иногда к самоубийствам пострадавших. Деление на партии ипподрома захватывало широкий круг людей, и так как только венеты попадали на всякие посты, то прасины не могли добиться правды даже в судах.⁸⁶

С особенной резкостью и разнузданностью оживление борьбы партий сказывалось в Антиохии. Дело доходило до убийств на улицах и в домах, и власти оказывались бессильными покарать виновных. Еще в 520 году дело дошло до крайности. В наказание за совершенные тогда бесчинства запрещены были игры, называвшиеся Олимпийскими, и комит Востока Ефрем, родом из Амиды, обуздал партию венетов строгими карами, так что на некоторое время настало успокоение. В Антиохии в эту пору, как и по всему Востоку, действовал запрет плясунов (ορχησταί), проведенный Анастасием, и только в одной Александрии был в ту пору допущен этот вид народных увеселений.⁸⁷ Слава александрийских плясунов шла по римскому миру, и столичное население выпросило себе возвращение этой забавы.

В правление Юстина многие местности империи были посещены тяжкими землетрясениями. В 522 году страшно пострадал город Диррахий, родина императора Анастасия, который он богато украсил церковными и общественными сооружениями. На отстройку этих городов были отпущены большие суммы денег.⁸⁸ В 525 году был совершенно разрушен землетрясением город Аназарб, административный центр Киликии. Юстин отстроил его и назвал Юстинополем.⁸⁹ Тогда же пострадал главный город провинции Месопотамии, Эдесса, от страшного разлития протекавшей через город реки Скирта. Вода поднялась так высоко, что смыла множество зданий и в волнах погибло большое число жителей.⁹⁰ В октябре того же года начались страшные пожары в Антиохии, не прекращавшиеся в течение шести месяцев и уничтожившие большую часть города. Огонь появлялся часто прямо на крышах и исходил из кирпичей. Во время этих пожаров погибло много людей. Император прислал патриарху Евфразию двести фунтов золота на помощь погорельцам.⁹¹ Но еще более тяжкое бедствие постигло Антиохию 20 мая,⁹² в день вознесения, 526 года. Земля сотрясалась в течение целого года. Весь город был разрушен, много людей было засыпано развалинами или погибло в разверзавшейся земле; огонь появлялся снизу, падал и сверху. Погиб во время землетрясения и патриарх Евфразий. Все церкви и все здания оказались разрушенными.⁹³ Юстин сложил диадему и царский пурпур, и много дней пребывал в трауре; в таком простом виде ходил он и в храм; весь сенат облачился в трауре. Император плакал перед сенатом, и сенат плакал с ним вместе, моля Бога прекратить свой праведный гнев. При первом известии о бедствии, постигшем столицу Востока, Юстин послал комита Карина, дав ему 500 фунтов золота, для принятия мер к спасению людей, откапыванию их и охране от грабителей. Затем были посланы еще два сановника, Фока и Астерий, снабженные огромными суммами для отстройки города.⁹⁴ Малала считает число погибших в 250 тысяч человек. Несчастье одних толкало других на грабеж и разбои. Летописец свидетельствует, что все, повинные в этом грехе, зло погибли. На третий день после первого страшного подземного удара, на небе с северной стороны был виден сквозь облако крест, и в течение часа со слезами молились люди, прося Бога о милосердии. Когда раскапывали развалившиеся здания, было много случаев чудесного спасения после 20 и даже 30 дней, проведенных под развалинами. Некоторые женщины разрешались под землей от бремени, и найдены были живыми и с живыми младенцами. Отстройка города началась при Юстине, а довести дело до конца пришлось Юстиниану после смерти Юстина. Он и Феодора построили в Антиохии много церквей и общественных сооружений. Комит Востока Ефрем так расположил к себе уцелевших антиохийцев заботами о доставлении всего нужного, что они выбрали его своим епископом вместо погибшего Евфразия. Малала, сам антиохиец, считает нужным прибавить, что после этого страшного несчастья местные димы были некоторое время в мире.⁹⁵ Но застарелые и крепко укоренившиеся нравы вызвали вновь вражду и побоища димотов, и опыт, вынесенный из уличных свалок, сослужил в 540 году свою службу Антиохии в роковом несчастье, постигшем ее по воле царя персов Хосрова.

Юстиниан, направлявший государственную политику при Юстине, пленился одной красавицей, выросшей с детства в атмосфере ипподрома. То была Феодора, красоту которой, по свидетельству современника, бессильно описать человеческое слово. Дочь смотрителя медведей партии зеленых, по имени Акакия, Феодора рано осталась сиротой вместе с двумя сестрами, из которых Комитό была старше ее, а другая, Анастасия, моложе. По смерти Акакия мать Феодоры вышла замуж за другого, и дочери были предоставлены сами себе. Старшая стала актрисой и жила так, как было обычно у женщин этой профессии в то время. Живя с сестрой, Феодора еще в годы детства узнала всю грязь жизни своего круга. Рано начала она выступать как плясунья на ипподроме, и ее пленительная грация стяжала ей большую известность. Она выступала в пьесах, носивших название мимов, которые по старой традиции имели особый характер. Живя, как другие актрисы, Феодора изведала на себе все глубины падения женской нравственности.⁹⁶ Префект Пентаполя Гекеболий увез ее в Ливию; но скоро она его бросила, жила в Александрии и других городах Востока. После этого путешествия она воротилась в Константинополь. Юстиниан увлекся дивной красотой Феодоры, страстно влюбился в нее и решил жениться на ней. Темное прошлое ее не являлось препятствием к браку ни в глазах самого Юстиниана, ни его старого и простого дяди. Но благочестивая жена Юстина, простая и непритязательная женщина, чуждая всякого честолюбия и не вмешивавшаяся вовсе в политику, Лупицина, принявшая имя Евфимии, воспротивилась этому браку с точки зрения требований христианской нравственности, и лишь после ее смерти в 524 году Юстиниан отпраздновал свое бракосочетание с Феодорой с подобающей торжественностью.⁹⁷

Когда Юстин стал слабеть и почувствовал приближение кончины, он венчал на царство Юстиниана и объявил его своим соправителем. Это событие совершилось 1 апреля 527 года, по показанию Пасхальной хроники, или 4 апреля, как сообщена эта дата у Константина Багрянородного. Юстин хворал от разболевшейся старой раны, полученной в давнее время на войне, и ввиду его болезни сама церемония возведения на царство была упрощена. Она совершилась не на ипподроме, а во внутреннем зале дворца, Дельфике, куда был созван весь сенат, схолы и войско. Молитвы читал патриарх, он же возложил и венец на голову Юстиниана.⁹⁸ Соправительство продолжалось шесть месяцев. 1 августа скончался Юстин и началось единодержавие Юстиниана.