Часть II. Благодетели Зосимовой Пустыни

Как известно, когда зимой 1825– 1826 года о. Зосима с сестрами, вверившимися его духовному руководству, приехали в Москву, странников приютила в своем московском доме «некая» госпожа Бахметева. Она по-христиански заботилась о них, а летом предоставила старцу и его духовным ученицам в полное распоряжение собственное подмосковное имение – мызу апостола Кодрата, находившуюся в Верейском уезде. После того как о. Зосима принял ее предложение (обосноваться там навсегда), она пожертвовала часть земли барского имения в пользу обители. К сожалению, Житие схимонаха Зосимы и позднейшие описания Троице-Одигитриевского монастыря не говорят о ее происхождении и о жизненном пути. Нам представляется необходимым отдать дань ее памяти, таким образом восполнив то, что в свое время не было сделано современниками и очевидцами ее жизни.

В «Русском провинциальном некрополе» сказано: «Бахметева Мария Семеновна, надворная советница, умерла 13 декабря 1839 года. Похоронена в Троице-Одигитриевском монастыре Верейского уезда в Троицкой церкви под жертвенником южного придела»²⁵¹. То есть рядом с основателем обители, схимонахом Зосимой! Могила старца по возведении над нею Троицкого храма располагалась у южной стороны алтаря²⁵², а за стеной храма похоронили первую благодетельницу обители. Позднее в 1850-х годах при постройке приделов могила М. С. Бахметевой подошла под жертвенник южного придела, а гробница старца оказалась «между центральным и правым (южным) алтарями»²⁵³.

Мария Семеновна была дочерью князя Семена Сергеевича Львова. С 1780 года князь Семен Сергеевич состоял губернским прокурором в Калуге, там провела свою молодость княжна Мария. Ее родная сестра Анна Семеновна вышла замуж за Василия Владимировича Шереметева. Именно благодаря опубликованному архиву семьи Шереметевых, мы узнали многое о жизни и характере Марии Семеновны²⁵⁴. Вместе с материалами архива напечатан портрет Марии Семеновны, сохранившийся в семье Шереметевых²⁵⁵.

В 20 лет Мария Семеновна вышла замуж за Петра Алексеевича Бахметева, но в браке была несчастна, супруги разошлись. Без прикрас рисует характер и привычки господина Бахметева его современница, Елизавета Петровна Янькова, владевшая соседним с ним имением в 1800-х годах: «В четырех верстах от нас в сельце Шихове жил тогда старик Бахметев Петр Алексеевич, человек старого закала, предерзкий и пренеобтесанный. Я у него только раз или два всего и была; муж мой у него бывал, но меня не принуждал ездить, потому что я была молода, а старик был очень нескромен в обхождении да и в разговоре тоже слишком свободен; словом сказать, был старый любезник. Он был женат на княжне Львовой Марии Семеновне; у них был только один сын, Владимир Петрович²⁵⁶. Не знаю, сколько лет жили они вместе, только Марья Семеновна не могла больше вынести жизни с таким мужем и его оставила»²⁵⁷.

Для соломенной вдовы после развода открылась «широкая дорога» светских увеселений. Но Господь заботится о вернувшихся к Нему грешниках более, нежели о праведниках.

Около двадцати лет имя Марии Семеновны было связано с блестящим именем графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского; недостаточно сказать, что она была фавориткой графа, она никогда не пряталась за его «имя», а ее личность была гораздо глубже, чем могло показаться на первый взгляд. Из-за разности возрастов и самостоятельного, можно сказать, строптивого характера Марии Семеновны отношения между ними складывались сложно. В одном из писем к Василию Владимировичу Шереметеву граф пишет: «Во время разлуки Вашей свояченицы с мужем, я с тех пор взял на себя попечение не оставлять, сказав, желаю быть вторым отцом, от чего и не отпираюсь». Но в другом письме: «Дочкою называться не хочет, а в матушки взять – молода; итак, вразуми мя, чтоб не простудиться». В одном из ответов В. В. Шереметев прямо пишет, что свояченица его «к сожалению, означает природу, которую разум не в состоянии победить»²⁵⁸. С другой стороны, активность характера Марии Семеновны, видимо, вносила много разнообразия, веселья, живости в семью графа, и ее все очень любили. Дочь графа Анна Алексеевна называла ее «сестричкою», а невестка «маменькой». Они пишут ей при разлуках: «Вы не поверите, как без Вас грустно, а иногда до слез приходит. Утешайте своими письмами».

Мария Семеновна была художественно одаренной натурой, прекрасно рисовала и вышивала. Вышивала даже портреты – «чудеса шитьем производила». Удивительно, что в те блестящие времена природная любознательность и доброта подвигали Марию Семеновну на шитье сюртуков людям, шуб детям, а по утрам – настряпанье сыров. Возможно, увлечения ее были поверхностны. Граф Орлов пишет о ней так: «Во всем довольно успевают, но только не хорошо, что все скоро бросают и как бабочка со цветка на цветок летают, но медку мало собирают»²⁵⁹.

Во время царствования Павла I семья графа Орлова-Чесменского была за границей, в основном в Германии. С его семьей жила и Мария Семеновна. По возвращении в Россию в 1801 году граф поселился в родной Москве, под Донским монастырем во дворце Нескучного сада. На высоком берегу Москвы-реки возвышались его гостеприимные хоромы. Сюда на праздники и вечера стекалась вся Москва. Сначала Бахметева жила в доме графа Орлова, но год спустя, в 1802-м, купила себе участок в переулочке между Нескучным садом и Донским монастырем²⁶⁰; на нем выстроила небольшой дом – скорее, домик. Как она сама писала, «себе я строю маленький домик; из желтого дома²⁶¹ иначе нельзя как в маленький». В 1805 году Мария Семеновна построила еще оранжереи и флигель для гостей. При доме был разбит довольно обширный сад.

Нам интересно знать местонахождение ее домов, поскольку именно здесь двадцать лет спустя она приютила спутниц старца Зосимы. На плане участка 1817 года отмечено три деревянных жилых дома: два выходящих на улицу и один в глубине двора». Сохранился вид фасада одного из домов – вероятнее всего, в нем жила Мария Семеновна. Если вспомнить, что она позаботилась о тишине и окружила забором тот дом, в котором расположила сестер, то он находился, по-видимому, в глубине сада. Переулочек между Калужской и Донской улицами в конце XIX века назывался Бахметьевским, получив название по фамилии домовладелицы²⁶². В переулке, который теперь называется Малым Калужским, нет ничего, что напоминало бы былые времена²⁶³.

В 1819 году Мария Семеновна купила новое имение в Верейском уезде. Рядом в селе Михайловском Подольского уезда поселилась семья ее сестры Анны Семеновны Шереметевой²⁶⁴. Мария Семеновна долго и упорно налаживала хозяйство на своей новой мызе; ставила ульи, сеяла лен «почитала обязанностью устроить людей своих, поселя их и себя на новой земле, где никто еще не жил».

Во внутреннем мире Марии Семеновны, безусловно, произошли большие изменения. Она стала ходить на богомолья, помогать паломникам, приходящим в Донской монастырь. Госпожа Бахметева была о себе невысокого мнения (как и полагалось христианке), это хорошо видно в письме Марии Семеновны к преосвященному Евгению²⁶⁵, который в 1814–1818 годах пребывал в Донском монастыре и был близок ее семье. Вот выдержки из этого письма:

«Ваше Высокопреосвященство изволите извещать меня о получении книг переводных. <...> Я сердечно рада, что присылка оных вас утешила. Для вас они, конечно, быть могут на пользу или, по крайней мере, безвредны, потому что вы с молодых лет начали очищать ум и сердце. А мне, по закостенелости моей и по малому смирению, нельзя сметь их читать, что я собою испытала. Сильно воспаляет воображение, что опасно для неочищенного сердца. Уверишься, что любишь Бога, не имея сердца, достойного Его любить, когда еще долго надо молиться с мытарем. Не быв еще доброю рабою, вообразишь, что годишься в дочки. Не знаю, как Вы сие рассуждение мое принять изволите, но я, по надеянию моему на Вас, открываю свое мнение и чувства без остановки»²⁶⁶.

Среди писем к Марии Семеновне в этот период стали попадаться письма от чужих людей с разными просьбами, ведь все вскоре узнали, что она «любит помогать несчастным». Нам хорошо известно, как беззаветно служила она зосимовским сестрам, как сразу же приняла решение подарить им участок земли в собственном имении. И это – когда вся родня отговаривала ее в связи с невероятными слухами, следовавшими по пятам за о. Зосимой после Туринского процесса. После знакомства с о. Зосимой она пишет племяннику Сергею Васильевичу Шереметьеву (27 декабря 1825 года):

«...Прошу еще, ежели возможно, постарайся – посылаю письмо. Ежели тебе можно и рассудишь, то отвези его. ...Спроси его мнение²⁶⁷. Скажи, что я желала б поместить возле моей деревни, дав им землю для построения себе жилища. Они все свободные. Но что бы ни сказали, что есть какой раскол или тому подобное, хотя я уверена в противном. Но защита моя и уверения слишком слабы, ежели гонение какое будет, то на каком сие основании сделать. Пожалуйста, постарайся быть орудием. Впрочем, ежели это дело Божье, то созиждется, ежели человеческое, то разрушится. Но теперь еще знать нельзя, а я приемлю во имя Господа, и делать все должно, что рассудок и сердце велит, а там да будет воля Его. Не забудь сказать, милый, что старец тут жить не будет, но чтоб ему невозбранно было временно посещать для назидания. Мне сказали, что соседка моя, которую я после сего не видела, сказала, что старец не за свое дело взялся. Но Синод и Г. [Государь?] сего прежде не сказал и одобрил и дал позволение»²⁶⁸. А вот какая запись содержится в дневнике племянницы Марии Семеновны, жившей тогда в Петербурге, Варвары Петровны Шереметевой, от 11 января 1826 года, ее можно считать откликом на приведенное выше письмо:

«Поехали обедать к Шереметевым, а оттуда к Кикиным. Была речь об этом монахе Сибирском. Ничего утешительного еще сказать не могу. Но теперь обещали Сергею [Сергею Васильевичу Шереметеву – мужу Варвары Петровны] историю процесса и поэтому видно будет, чего держаться. И. Ан. Кикин сказал нам, ежели есть еще кто-нибудь, интересующийся этим человеком, то скажите, что я говорю, что он мошенник! Он не монах, он капитан или поручик; три года тому назад он был в Петербурге, и ему сильно покровительствовали мистические общества, но, однако же, все это не может утвердить репутацию: тогда обещали Сергею показать его процесс, который говорят ужасен (affreux). <...> Наконец сказали мне решительно, ежели лицо, которое просит²⁶⁹, желает быть ведомой этим человеком, оно может быть уверено, что он не только будет распорядителем ее души, но и ее людей и кармана. <...> Тетушка гораздо лучше поступит, если их не возьмет. ...Не могу себе представить труда, который навязывает на себя тетушка. Нужно заботиться об их судьбе в будущем, им нужно жить, квартира, наконец, столько вещей. Столько есть монастырей, где они могут поместиться»²⁷⁰.

Надо сказать, что автор дневника, светская женщина, прекрасно понимает, что возможны интриги. Здесь же, говоря об ужасном процессе, она добавляет своему корреспонденту (дневник написан в виде писем): «Наверное, прочитав это, вы подумаете: ничего нет удивительного, это потому, что есть связь (соображая обстоятельства) с кем-то, кто против, зная, что они хороши между собою. Я также это подумала, но в дальнейшем разговоре я видела, что судили здраво». Как же изменилось мнение аристократов, когда они увидели воочию старца Зосиму. Сохранилось свидетельство их совместной помощи общинке старца: они не раз присылали продукты (приблизительно в начале 1830-х годов)²⁷¹.

Мария Семеновна, несмотря на убедительные просьбы со стороны родных и знакомых отказаться от помощи старцу и сестрам, нисколько не поколебалась в своих намерениях и весьма твердо отвечала: «Я чувствую, что я хорошо сделала! Они просили у меня во имя Господне, и я не хочу знать, кто они, но во имя Господне приняла их. Какой бы я ответ отдала Господу на Страшном суде Его, если бы отказала им? Тогда сказал бы Он мне: «Странен бех, и ты, имея дом пустой, не приняла Меня»; если же сие правда, что у них есть ересь, то тем более любовь к ближнему заставляет меня держать их у себя».

До конца своей жизни Мария Семеновна Бахметева принимала сердечное участие в устроении Одигитриевской обители. Вот что писала Анисья Конюхова о. Зосиме в августе 1826 года, пока сестры ждали его в доме Марии Семеновны на мызе апостола Кодрата: «Мы ныне жили две недели с матушкой и благодетельницей нашей Марьей Семеновной как с родной матерью. Она нас утешала как родная мать. Спаси ее Господи и помилуй! Я недостойная благодарить ее не умею за ее благодеяния, но только, недостойная, всегда молю Бога от всего моего сердца: воздай ей Господь в будущем Царстве Небесном и успокой [за то], что она нас так странных, бедных, грешных приняла и любит и успокоевает»²⁷².

Интересен еще один исторический факт: начиная с 20-х годов и до самой смерти, графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская посвятила свою жизнь молитвам об отце, пожертвовала миллионные суммы на Юрьев монастырь в Новгородской губернии, на Яковлевский монастырь в Ярославской губернии и разделила собственное наследство между всеми монастырями России по духовному завещанию.

С 1830-го года Мария Семеновна Бахметева жила в своем доме около Одигитриевской пустыньки практически безвыездно. Денежные ее дела по каким-то причинам пришли в расстройство, дом ее так и остался покрытым соломою, но она уже совсем по-другому смотрела на все вокруг: «Закладываю, занимаю, продаю, и ничто на лад не идет, никого не обвиняю и себя только обвиняю, где что сделала для своего удовольствия или для мнимого спокойствия, а где поступала [по] евангельским заповедям, тому радуюся... Я часто размышляю о Промысле Божием обо мне и обо всех меня окружающих. Из Михайловского переселил меня в хижину в болото. Семьдесят лет прожила, не умела нажить ни друзей, ни знакомых, села в болото одна. Господь помог из болота сделать преприятное обитание и прислал целую обитель Своих рабов. ...За их молитву даст время сколько-нибудь исправиться. ...Я вижу, что не я для них уготовила место, а что они присланы меня спасать. А они уверены, что я им благодетельница, и всякий день докучают обо мне Господу и тем подают причину меня спасти, что надоели просьбою»²⁷³.

Мария Семеновна часто принимает сестер у себя. Например, в день апостола Кодрата обедали у нее сестрички – «все то же число было 22, очень весело было их видеть за трапезой, и они все очень довольны были, после обеда пели и просидели до вечера. Редко кому удается таковую беседу угощать, как меня Господь сподобил»²⁷⁴. Постоянно ее навещают Вера, Маргарита и Анисья Ивановна.

Общение с о. Зосимой и сестрами обогащает ее духовный мир. Зарисовки ее жизни в письмах к родственникам хорошо передают внутреннюю перемену г-жи Бахметевой: «Последуя своим соседкам²⁷⁵, целый год одно платье ношу. Вам этого сделать нельзя, стыдно, а мне иначе одеваться стыдно»²⁷⁶. Или: «Мы здесь живем совсем в другом мире, в котором более открываются козни вражий. <...> Я уже два года как никакого лекарства не принимаю и день ото дня здоровее. Вчера заболело горло и сделался кашель, так что всякий подумал [бы], что жестоко простудилась, и говорить нельзя было. Но я уже не даюсь в обман, применилась к сим припадкам. Намочила всю рубашку святой водой и поехала к обедни, в холодную церковь. Приехала без боли и без кашля. Жаль, что мало свидетелей, что со мною происходит. <...> Нельзя довольно возблагодарить Господа и Матерь Божию за все Их милосердия»²⁷⁷.

В Зосимовой пустыни «кончила она свою довольно бурную и сложную жизнь, редко уже выезжая в последние годы». Благодарные сестры Зосимовой пустыни воздали ей должное, похоронив рядом с алтарем Троицкого храма. А с соседним Михайловским (где жили Шереметевы) связь не терялась, и «монахини зосимовские почитались там как бы близкими родственницами»²⁷⁸.

Царица Грузинская и все ее дети знали и любили о. Зосиму, но особенно стали почитать его после излечения царевны Тамары. Житие преподобного Зосимы так описывает это событие.

«Однажды царевна Тамара была отчаянно больна. В это время отец Зосима, не зная о сем, приехал в Москву по делам своей обители. Царевич, брат ее, встретил его в городе и сказал: «Ах, отец Зосима, как мы нетерпеливо ждем Вас! Царевна больна, желает видеть Вас, посетите ее!» Старец был весьма расположен усердием ко всему благочестивому и благодетельному дому их и, ничего не подозревая, пошел с царевичем к болящей. Тут он нашел и другого царевича, ее брата, а царевну в сильном жару, без памяти. Оба царевича приступили к старцу и умоляли его, чтобы он возложил руки на болящую и помолился. Старец, по своему чудному смирению, испугался даже такой просьбы и, отрекаясь своим недостоинством, хотел в ту же секунду удалиться. Но царевичи нарочито сами подвели его к болящей и сами же с благоговением возложили руки его на главу ее. Старец заплакал, говоря: «Что вы делаете? Я недостойный грешник». Но как только руки его коснулись царевниной головы, она в ту же минуту пришла в память, узнала старца, обрадовалась ему и просила его помолиться. Но он поспешил удалиться. С той минуты ей стало легче, и она скоро выздоровела»²⁷⁹. Царевна Тамара спустя некоторое время стала орудием в руках Божиих, послужившим устройству первого храма в Зосимовой пустыне.

Некоторые исторические сведения о присоединении Грузии к России помогут рассказать о судьбе дома грузинских царевичей в Москве в первой четверти XIX столетия.

Разделенная на три малых царства, Грузия была постоянной добычей турок или персов. Еще в 1782 году грузинский царь Ираклий II и имеретинский царь Соломон обращались к Екатерине II с просьбой о покровительстве и помощи. В результате в 1783 году был подписан так называемый «Георгиевский трактат», по которому Грузия приняла протекторат России. Последним царем на грузинском престоле стал отец упомянутых выше царевичей – Георгий XII, пославший в Петербург 11 октября 1798 года Императору Павлу своего полномочного посла с просьбой «осчастливить его утверждением на грузинском царстве как законного преемника, с возложением на него царских знаков, и продолжать к нему и ко всем народам императорское благоволение». Очередные угрозы персов привели к тому, что русский государь утвердил Георгия преемником Грузинского царства, а его сына Давида будущим наследником, и 12 декабря 1799 года в Тифлисе, в Сионском соборе, была совершена церемония присяги²⁸⁰. Но реальные события разворачивались по-другому. 28 декабря 1800 года царь Георгий XII скончался. Манифест о присоединении Грузии к России Император Павел подписал 18 января 1801 года, но 11 марта того же года его не стало. А 6 марта имел место указ Правительствующего Сената, по которому Грузия должна была быть преобразована в российскую губернию. Александр I осуществил по отношению к Грузии именно такую политику, подтвердив присоединение ее к России манифестом от 12 сентября 1801 года, а затем преобразовав Грузинское царство в Тифлисскую губернию.

Всех царевичей, за исключением католикоса Антония II, обязали покинуть родину и обосноваться в России²⁸¹. «Для устроения участи членов бывшего царского Грузинского дома, Государственным Советом положено купить им в России недвижимые имения, для чего и определены каждому из них особые капиталы²⁸²... чтобы привязать их к России, то и принять правилом, чтобы они, пользуясь процентами, капиталы не иначе могли получить в свое распоряжение, как для заплаты за купленные ими недвижимые имения»²⁸³.

В 1803 году покинувшей Тифлис царевне Тамаре было 14 лет, а ее младшим братьям и сестре еще меньше. В июне 1811 года семья получила Высочайшее дозволение поселиться в Москве, и 21 августа вдовствующая царица Мария с царевичем Ираклием и двумя царевнами прибыли на московскую землю.

Царевичи Илия и Окропил воспитывались в кадетском корпусе с 1804 года и в 1812-м были определены подпоручиками в лейб-гвардии Егерский полк²⁸⁴. Царевич Илия участвовал в войне 1812 года, воевал на Бородинском поле и дослужился до чина полковника. Царевич Окропил уволился со службы по болезни в чине поручика 23 мая 1816 года. Царевич Ираклий получил домашнее образование²⁸⁵. О царевне Тамаре известно, что с 1813 года начались ее страдания от ревматизма²⁸⁶.

В 1821 году царевичи Ираклий и Окропил начали (на свои капиталы) строительство собственных домов в Москве. Первые два участка земли, которые купил царевич Ираклий, располагались вдоль «проезда подле Китайгородской стены от Новых Владимирских ворот в Охотный ряд»²⁸⁷. А вторую половину квартала вплоть до Рождественской улицы приобрел для своей семьи царевич Окропил. Через год во владения царевича Ираклия вошел соседний участок, что «на канале речки Неглинной»²⁸⁸. Сохранились чертежи планов застройки этих участков и фасадов многих домов, построенных царевичами²⁸⁹.

В начале 1824 года половина дома царевича Ираклия была отделана и ее заняла царица Мария, с ней постоянно жила царевна Тамара. В этих же домах «по проезду Китайской стены № 51» жил в 1830-х годах царевич Илья Георгиевич, полковник и кавалер, женатый на Анастасии Григорьевне Оболонской, со своим большим семейством. Царевич Окропил Георгиевич в 30-е годы временами жил то в Москве²⁹⁰ в доме Ираклия, то в Петербурге²⁹¹. Он был женат на графине Анне Павловне Кутайсовой, позднее его дети наследовали все дома грузинских царевичей на этом участке²⁹².

Вопрос местопребывания Грузинского дома в Москве для нас непраздный. Вышеперечисленные данные позволяют выяснить, кто именно из царевичей, помимо Ираклия, жил в Москве во времена старца Зосимы, знал и почитал его, где старец бывал и где произошло чудесное исцеление царевны. По всей видимости, это были царевичи Илия и Окропил, жившие в доме царевича Ираклия у Китайгородской стены. Наиболее полное свидетельство могут дать исповедальные росписи храма Софии Премудрости Божией, что на Лубянке²⁹³, в приходе которого оказалась семья грузинской царицы Марии²⁹⁴.

Будучи с рождения православного вероисповедания, грузинские царевичи, пребывая в России, черпали духовные силы и испрашивали молитв о себе и своих близких в русских монастырях, в свою очередь помогая святым обителям. Известно их пожертвование в Оптину пустынь, сделанное в августе 1839 года²⁹⁵. В доме царевича Ираклия у Китайгородской стены был освящен домовый храм во имя Рождества Пресвятой Богородицы²⁹⁶. Имя одного из служивших там в 1830-х годах священников – иерей Пармен Цинамзгваров (духовник царицы Марии). Сохранился автограф митрополита Московского Филарета, его письмо к царице Марии от 14 декабря 1840 года, касающийся производства священника Пармена в протоиереи²⁹⁷. В свое время была написана акварель, изображавшая «Причащение Святых Христовых Тайн грузинской царицы Марии Георгиевны в первый день Пасхи 1847 года, марта 26 дня, в домовой их церкви во имя Рождества Пресвятой Богородицы». К сожалению, картина не сохранилась²⁹⁸. Имеются некоторые сведения о святынях, которые находились в домовом храме грузинской царицы (в том числе честная глава святой великомученицы Анастасии Узорешительницы в сребропозлащенной гробнице). Известный историк И. Ф. Токмаков описал в 1898 году святыни, переданные после смерти царевичей в Московский Страстной монастырь²⁹⁹.

Надо сказать, что многие видные русские деятели с симпатией относились к Грузии. Известный русский историк М. П. Погодин считал форму присоединения Грузии «несправедливой». Он находил, что «цари – изгнанники из своего Отечества, на чужой стороне, в зависимости»³⁰⁰. Были и более откровенные мнения: «Мы вообще так виноваты перед родом грузинским, и в особенности перед Церковью Грузинской, что я с особенною радостию узнал о решении великого князя Сергея Александровича дать известную сумму на исследования в области церковных грузинских древностей и истории Грузии» – это высказывание Т. И. Филиппова по грузинскому вопросу, сделанное им в 1883 году³⁰¹.

Митрополит Московский Филарет так отозвался на печальное событие – погребение грузинской царицы Марии (ум. 29 марта 1850 года): «Москва. Апреля 15. 1850. Вчера я был на погребении грузинской царицы Марии. Ее проводили паремиею о погребении Иакова и другою, о мудрой жене. И ее останки, как останки Иакова, повезут в землю отцов»³⁰². Можно согласиться, что «в этих словах чувствуется грусть. По-видимому, митрополит жалел царицу и сочувствовал ей»³⁰³. «Во главе ее лежала грузинская корона, впервые употребленная для властителей Грузии, потому что она была сооружена и хранилась в Оружейной палате московской в память присоединения сего царства. Странно послужила она – для погребения последней царицы Иверской. Тело ее было отвезено для погребения в Мцхетский собор в Грузии подле ее мужа»³⁰⁴.

Не прошло и полугода, как семью постигло новое горе – умерла царевна Тамара. Царевич Ираклий пишет 29 июля 1850 года к игумену Антонию в Малоярославец:

«Почтеннейший и любезнейший отец Антоний!

Господу угодно было посетить нас новою скорбью. Любезнейшая сестра наша царевна Тамара волею Божиею преставилась от сей временной жизни к вечной в городе Воронеже прош. сего июля 23-го дня в 8 часов 15 минут утра в воскресение. Прошу Вас не оставить ее в Ваших молитвах и отслужить по ней сорокоуст с панихидами по примеру как над матушкой. Не оставьте меня Вашим утешительным письмом. Душа моя очень смущена такими несчастиями. Не забудьте меня.

Остаюсь многогрешный царевич Ираклий»³⁰⁵

Царевич Ираклий умер в Москве 10 октября 1859 года, он похоронен в приделе святителя Ионы митрополита под Покровской церковью Московского Покровского монастыря³⁰⁶. Первым в подклете упомянутой Покровской церкви был погребен Грузинский митрополит Иона (из рода грузинских князей Гедевановых), скончавшийся в 1821 году в 4-й день августа, в Чудовом монастыре. В устроенном в его память приделе затем образовался грузинский некрополь. Там же погребены и братья царевича Ираклия: Михаил, Илия, Окропил, а также жены, дети и внуки Илии и Окропила³⁰⁷.

Возобновление монашеской жизни в Московском Покровском монастыре, прерванной гонениями советской власти³⁰⁸, началось в середине 1990-х годов с организации женской общины. Зимой 1996–1997 года провели вскрытие пола над захоронениями грузинских царевичей, их родственников и приближенных. Оказалось, что все могилы разрушены, надгробные плиты разбиты, их осколки и человеческие кости перемешаны, различить отдельные захоронения нет никакой возможности. Все останки собрали в несколько саркофагов и оставили в подклете церкви. Но в утешение всем снова горят лампадки в храме и возносятся к небу молитвы³⁰⁹. Место упокоения посещают грузины и заказывают панихиды по царевичам.

Из грузин благотворила Зосимовой пустыни и графиня Анна Георгиевна Толстая, урожденная княжна Грузинская. Она была последней представительницей старшей линии Багратидов. Ее отец долгое время занимал пост нижегородского предводителя дворянства и владел богатейшим селом Лысково Нижегородской губернии, в котором вырос будущий наместник Троице-Сергиевой Лавры архимандрит Антоний (Медведев)³¹⁰.

Супруг Анны Георгиевны, граф Александр Петрович Толстой, также был потомком грузинской царствовавшей династии (но по женской линии)³¹¹. В 1856–1862 годах Александр Петрович занимал пост обер-прокурора Святейшего Синода. Надо сказать, что именно его иждивением и усердием в 1869 году была издана книга писем игумена Антония (Путилова). По отзыву современников, он представлял «образец веры, которая выражается не в одних только благочестивых размышлениях, но во всем составе жизни, в каждой подробности действий, в ежеминутном ощущении присутствия и заступления промышляющего о своем создании Бога, в совершенном изгнании из сердца всякого человеческого страха и всякой житейской заботы и которая одна только и заслуживает своего высокого наименования»³¹².

И его супруга, Анна Георгиевна, являла собой дивный пример древнего благочестия христианских жен. «Религия проникала всю ее жизнь и всю ее деятельность. Это была ее стихия, которой она жила, в которой одной она находила себе отраду и успокоение и которая руководила всею ее деятельностью. Особенно она ценила монашество, считая его образцом истинной христианской жизни и рассадником духовного просвещения. Она жила душой в духовном мире, любила говорить о религиозных предметах»³¹³. Скончалась Анна Георгиевна 17 июля 1889 года, ее погребли в Донском монастыре рядом с мужем (ум. 21 июля 1873 года) – против алтаря Сретенской церкви, находящейся под собором, где погребены грузинские цари. Московским епархиальным начальством было сделано распоряжение, чтобы новопреставленная графиня Анна, известнейшая благодетельница, была поминаема в продолжение сорока дней во всех церквах Московской епархии³¹⁴.

Позавещанию графини А. Г. Толстой выделено «2000 руб. в ставропигиальный Донской монастырь и 6000 руб. в Зосимову пустынь, находящуюся в Московской губернии»³¹⁵.

Доброхотно дающего любит Бог.

2Кор. 9:7

Был еще один дом, который в 1823 году раскрыл свои гостеприимные двери перед о. Зосимой и его племянницами; после того как последних облекли в рясофор в Симоновом монастыре, «принял всех их в дом свой почтенный и благодетельный купец Николай Афанасьевич Самгин». Владелец колокольного завода³¹⁷ Николай Афанасьевич по доброте душевной и по роду своей деятельности встречал и давал кров приезжавшим в Москву монашествующим, это подтверждают многие свидетельства. Его дом без всяких перестроек сохранило до наших дней беспощадное время, он находится на улице Пятницкой под номером 48. Рядом с Самгиными располагались владения купцов Лепешкиных³¹⁸. По-видимому, благодаря этому соседству о. Зосима познакомился с семейством Лепешкиных, ставшим главным благодетелем для обители, основанной старцем в Верейском уезде в 1826 году.

При жизни старца Зосимы обеспечивать всем необходимым сестер его общины стали Семен Лонгинович Лепешкин с супругой Анной Васильевной. После смерти старца это боголюбивое семейство московских купцов не оставило своей попечительной заботы об обители. В 1838 году Семен Лонгинович Лепешкин воздвиг каменный храм над могилой старца, а после утверждения общежития в 1841 году построил несколько каменных корпусов, каменную ограду с угловыми башенками, амбары и другие необходимые строения. Купил для монастыря огородные земли около деревни Печатники под Москвой³¹⁹. К 1855 году соборный Троицкий храм был расширен двумя приделами и освящен 1 октября. Им же начато строительство колокольни, которую закончили его сыновья Василий и Дмитрий, так что 22 июля 1857 года во втором ярусе колокольни был освящен храм во имя Рождества Иоанна Предтечи. Василий Семенович и Дмитрий Семенович тоже много благотворили Зосимовой пустыни.

Воздавая должное благодетелям Зосимовского монастыря, вспомним о деловых заслугах и благих делах боголюбивого семейства.

Семен Лонгинович Лепешкин (01.04.1787–10.08.1855) «образования особенного не получил и богатства от родителя своего также не наследовал. Но зато от природы был награжден умом быстрым и предприимчивым. Оставил детям миллионное состояние»³²⁰. В 1832 году Семен Лонгинович – московский купец 1-й гильдии и кавалер, в 1833 году возведен в потомственное почетное гражданство, в 1840 году стал коммерции советником³²¹. С 1846 года по 1849-й был градским главой и председателем в Биржевом комитете³²².

После смерти своего отца (в 1823 году) Семен Лонгинович поселился с семьей на Пятницкой улице. В течение 1824–1830-х годов, будучи церковным ктитором, на свои средства заново перестроил храм Троицы в Вишняках. В это же время были выстроены и дома для причта. Для строительства колокольни и трапезной с двумя приделами в храм были приглашены известнейшие в то время архитекторы³²³.

Как все предприимчивые люди того времени, Семен Лонгинович не ограничился торговлей и смело занялся производством. В 1835 году товариществом на паях в Дмитровском уезде (при селе Муромцеве и деревне Путилове) была основана фабрика, вскоре назвавшаяся «Вознесенской мануфактурой». Полным хозяином фабрики Семен Лонгинович стал в 1842 году, а в следующем году на ней были установлены выписанные машины. Во всеподданнейшем отчете по губернии за 1844 год Московский гражданский губернатор так рапортовал о бумагопрядильной и плисовой фабрике коммерции советника Лепешкина в Дмитровском уезде: «Фабрика отличается огромностью и красотою здания, машинами значительной силы... Этого рода фабрики почитаются одними из выгоднейших и потому оные здесь видимо распространяются. Примерное благоустройство фабрики Лепешкина в отношении содержания фабричных людей, получаемой ими платы и вообще по отличной обработке бумаги и в особенности плиса заслуживает особое внимание».

Официально признавалось, что «Господин Лепешкин, как первенствующий российский фабрикант, смело выдержит в Китае соперничество с англичанами. По вопросам преобразования русской торговли на более широких и благодетельных для Отечества основаниях и о расширении ее до Кяхты с одной и за пределы Кавказа с другой стороны Семена Лонгиновича удостоил беседой даже Государь Император Николай Павлович и осчастливил его виды своим милостивым одобрением»³²⁴.

В 1847 году Семен Лонгинович построил при своей мануфактуре деревянный храм. «Митрополит Московский Филарет, питавший особое уважение к С. Л. Лепешкину за его щедрые благотворения на благоукрашение храмов Божиих, сам освятил трехпрестольный храм в означенной мануфактуре: главный средний престол храма в память Вознесения Господня, с правой стороны придельный престол в честь святителя Христова Николая, а с левой – в честь преподобного отца Симеона, иже в Персиде, 17 апреля тезоименитого ангела храмоздателя»³²⁵.

Деятельность Семена Лонгиновича в какой-то мере соприкасалась со служением святителя Филарета, ведь по благословению владыки он строил храмы, а митрополит Московский их впоследствии освящал. Менщу ними даже поддерживалась переписка, что далеко не часто допускал митрополит Филарет. В архиве семьи Лепешкиных сохранился автограф одного из писем митрополита Филарета к Семену Лонгиновичу³²⁶.

«Именем Господним благословение и мир Симеону Лонгиновичу.

Благодарю, что Вы вспомнили меня и сказали мне доброе слово на дни радости Воскресения Христова. Взаимно желаю Вам, чтобы Воскресший Господь присущ Вам был Своею благодатью и утешениями духовными и Вас и семейство Ваше сохранил в здравии и благоденствии.

А что Государь Император обратил справедливое внимание на Ваше служение Церкви, за то не мне принадлежит благодарность, но и должно благодарение к Вам за дело и Всемилостивейшему Государю за милость. Ибо в благолепии церковныхдел мое благо и утешение.

СПб. Апр. 27. 1833. Филарет, М. Московский».

Благодеяния Семена Лепешкина трудно перечислить. Троице-Одигитриевский монастырь Зосимова пустынь под Наро-Фоминском обязан ему своим становлением. Кроме того, в 1830 году Семен Лонгинович устроил на Даниловском кладбище храм святых Херсонских чудотворцев и две богадельни. Вместе со своей супругой Анной Васильевной он принимал участие в устройстве Гефсиманского скита³²⁷.

Согласно завещанию Семена Лонгиновича, им пожертвовано по 1000 рублей серебром Троицкому храму в Вишняках, кладбищенскому храму, где будет похоронен (церкви Сошествия Святого Духа на Даниловском кладбище), церкви Вознесения на фабрике в Дмитровском уезде, 3000 руб. на Гефсиманский скит, 500 руб. на Серпуховской Белопесоцкий монастырь и 10 000 руб. на Троице-Одигитриевский монастырь. Кроме того, им оставлен капитал для мещанского училища, на который содержалось несколько пансионеров³²⁸.

Заслуги Семена Лонгиновича Лепешкина перед Отечеством были отмечены многими наградами: орденом Святой Анны III степени «в воздаяние отличного усердия, оказанного им при исполнении распоряжения Начальства к прекращению бывшей в Москве болезни холеры» (1831 год) и затем многими орденами вплоть до ордена Святой Анны II степени (1854 год) «в воздаяние отлично усердного служения его по званию церковного старосты и значительных пожертвований, сделанных им в пользу храмов Божиих и на призрение бедных».

Семен Лонгинович совсем немного не дожил до утверждения любимой обители – Зосимовой пустыни в статусе монастыря, но именно его стараниями было сделано все необходимое для этого. Как уже отмечалось, он не успел достроить колокольню, но выбранный им проект искусно воссоздал рукотворную «елочку» среди окружающего елового леса, так что колокольня до сих пор украшает монастырь. Закончили строительство колокольни сыновья Семена Лонгиновича и продолжили дело отца на ниве благотворительности.

Старший из сыновей, Василий Семенович Лепешкин, был купцом 1-й гильдии. К сожалению, он рано умер – 9 сентября 1860 года, в неполные сорок лет от роду. По духовному завещанию оставил Зосимовой пустыни пять тысяч рублей серебром³²⁹. Похоронен на Даниловском кладбище рядом с родителями³³⁰. Несмотря на ранний отход в вечность, он успел немало сделать на благо ближнего³³¹: с 1858 года Василий Семенович – первоприсутствующий Московского сиротского суда.

Наиболее известны благодеяния для города его вдовы Варвары Яковлевны (урожденной Прохоровой) и сына, Семена Васильевича Лепешкина. Овдовев, Варвара Яковлевна, будучи наследницей покойного мужа, произвела раздел имущества с братом его Дмитрием Семеновичем Лепешкиным и переселилась со своей семьей в соседний дом по Пятницкой улице³³² (дом не сохранился). Именно в этом доме позже расположилось известное городское женское профессиональное училище, основанное Варварой Яковлевной в память о своей покойной дочери Варваре Васильевне, умершей в возрасте пятнадцати лет (училище было названо ее именем). Целью созданного в 1887 году профессионального училища было «дать дальнейшее образование и воспитание девочкам, окончившим элементарную городскую или сельскую школу, и подготовить их к трудовой жизни».

Профессиональное женское училище было главным, но не единственным «детищем» Варвары Яковлевны. Она еще являлась председательницей Совета общества призрения слепых в Москве³³³. В 1889 году Варвара Яковлевна пожертвовала дом и землю на Плющихе Троице-Одигитриевскому монастырю³³⁴. Этот дар дал возможность монастырю иметь в Москве свое подворье, которое впоследствии расширилось и послужило во благо обители.

Старший сын Варвары Яковлевны, Семен Васильевич Лепешкин, – известный благотворитель и общественный деятель, гласный Московской городской думы. Семену Васильевичу Москва обязана учреждением первого студенческого общежития для Московского университета. Общежитие открыло свои двери 19 февраля 1881 года, оно располагалось в Филипповском переулке (здание сохранилось, ныне № 11). 26 сентября состоялось освящение нового общежития у Зубовской площади. Семен Васильевич Лепешкин много послужил Отечеству и родному городу³³⁵.

Второй сын Семена Лонгиновича, Дмитрий Семенович Лепешкин (25.07.1828–29.06.1892), был потомственный почетный гражданин и кавалер, купец 1-и гильдии, стат¬ский советник, с честью исполнивший заветы отца в среде своей семьи и на общественном поприще. Служил Дмитрий Семенович выборным Московского биржевого общества, жил с семьей на Пятницкой улице в отцовском доме в приходе храма Святой Троицы в Вишняках. Свой двухэтажный каменный дом он в 1860-х годах отделал заново в стиле барокко³³⁶. Сейчас это здание занято Астрономическим советом Академии наук. Но в первозданном виде сохранился один из флигелей, каким он был при Семене Лонгиновиче и каким его видел старец Зосима.

С 1860 года Дмитрий Семенович несколько раз (по три года) был церковным старостой Троицкой церкви в Вишняках. Известны его пожертвования на этот храм в 1862– 1866 годах общей суммой в 55000 рублей серебром. Дмитрий Семенович участвовал вместе с мужем своей сестры И. А. Ляминым и пятнадцатью московскими купцами в строительстве церкви в Сокольниках, посвященной (впервые в Москве) святителю Тихону Задонскому. Многие годы он служил Церкви как церковный староста Вознесенской церкви при Лепешкинской мануфактуре в Дмитровском уезде³³⁷. Дмитрий Семенович был кавалером многих наград вплоть до ордена Святого Владимира III степени «За отличное усердие и значительные пожертвования на пользу Церкви»³³⁸.

Кроме пожертвований на храмы, Дмитрий Семенович сделал немало для здравоохранения рабочих на Вознесенской мануфактуре и для окрестного населения собственного имения в Валуево Подольского уезда³³⁹. При мануфактуре была организована больница и детские ясли, называвшиеся в то время «колыбельной». А в 1885 году Дмитрий Семенович выстроил в селе Валуево лечебницу для местного населения. Это благотворительное учреждение принесло великую пользу людям.

Похоронен Дмитрий Семенович в Донском монастыре. По его завещанию многим храмам были выделены капиталы, в том числе 13 000 рублей Зосимовой пустыни, а также капитал в 300 000 рублей на нужды воспитания сирот и содержание больных³⁴⁰. Не забыла Зосимовой пустыни в своем завещании в 1898 году и его теща, вдова потомственного почетного гражданина Мария Афанасьевна Шапошникова³⁴¹.

Дочери Семена Лонгиновича также подражали отцу в деле благотворительности, особенно Ольга Семеновна (29.06.1819–31.08.1897). Как и глава семейства Лепешиных, она много жертвовала Троице-Одигитриевой Зосимовой пустыни, храму и богадельне на Даниловском кладбище и др.; им она завещала большую часть своего капитала. После смерти мужа, Николая Васильевича Шапошникова (ум. 13 марта 1885 года), Ольга Семеновна жила в монастыре (в каком, точно неизвестно, надо полагать, в Зосимовой пустыни).

Последней игуменией Троице-Одигитриевой Зосимовой пустыни была правнучка Василия Лонгиновича Лепешкина (родного брата Семена Лонгиновича) Александра Васильевна Лепешкина, в монашестве Афанасия. Поведать о предках зосимовской игумений – наша обязанность.

Василий Лонгинович Лепешкин (02.1785–01.05.1840) вместе со своим отцом Лонгином Кузьмичем (10.1757–29.05.1823) в начале 1818 года участвовал в возобновлении храма преподобного Марона, пустынника Сирийского, что в Панях на Якиманке³⁴². Лонгин Кузьмич стал его первым церковным старостой.

Сам он происходил из каширских мещан, признан в купеческом состоянии в Москве в 1811 году³⁴³. Похоронили его на Даниловском кладбище; позже около могилы Лонгина Кузьмича погребали многих из членов семейства Лепешкиных. До наших дней эти захоронения не сохранились.

Старший его сын Василий Лонгинович после смерти отца остался в его доме и с августа 1828 года продолжил бессменно исполнять обязанности церковного старосты и благодетельствовать храму преподобного Марона. Во имя Рождества Иоанна Предтечи им устроен новый придел, в 1837 году для пользы храма куплен соседний участок земли, на котором был выстроен двухэтажный дом, где разместился приют для шести бедных женщин. В Клину попечением Василия Лонгиновича выстроена градская больница, ее так и называли Лепешкинской³⁴⁴.

Всего по завещанию Василия Лонгиновича выделено более 35 700 рублей серебром на храмы и монастыри и более 50 тысяч рублей серебром на вспомоществование богадельням, сиротам и бедным, в том числе – всем богадельням Замоскворечья, на содержание четырех бедных учащихся в мещанском училище³⁴⁵ и т. п.

Выражаясь светским языком, он добился многого в своей жизни – стал купцом 1-й гильдии, потомственным почетным гражданином, мануфактур-советником и кавалером.

Его духовное завещание начинается знаменательными словами, которые могут стать смыслом жизни для одаренных Божиими милостями современных христиан. «Бог убожит и богатит³⁴⁶. Чувствуя в смиренном сердце неизреченную благость Господа Бога, благословившего меня видимым достоянием, почитаю первою обязанностью часть сего достояния употребить на богоугодные устройства в славу Бога, благ Подателю».

Дед игумений Афанасии, старший сын Василия Лонгиновича, Николай Васильевич (25.03.1819–24.10.1882), – купец 1-й гильдии, потомственный почетный гражданин, мануфактур-советник и кавалер. Состоял старостой Московских придворных соборов с 1847 по 1875 годы, был членом различных комитетов, выборным от московского купечества, гласным Московской городской думы с 1877 года, а с 1880 года – статским советником³⁴⁷. Торговал москательным товаром в старом Гостином дворе. Имел химический завод близ Серпуховской заставы.

Николай Васильевич стал церковным старостой храма преподобного Марона после смерти отца. При нем церковь была возобновлена внутри и снаружи, полное ее освящение совершил митрополит Московский и Коломенский Филарет 29 октября 1844 года.

В 1881 году Николай Васильевич вновь обновил весь храм. Около сотни тысяч рублей в течение 30 лет составили его пожертвования храму преподобного Марона Пустынника.

За свою усердную и полезную службу церковным старостой и пожертвования в пользу Церкви Николай Васильевич, по ходатайству церковнослужителей и прихожан, был награжден 28 января 1857 года орденом Святого Станислава III степени, а затем орденами Святого Владимира IV и III степени. В 1881 году он учредил «Комитет для вспомоществования священноцерковнослужителям и другим лицам, служившим при Мароновской церкви» (единственное в епархии учреждение такого рода). Свыше 20 вдов членов причта Мароновской церкви получали ежемесячное пособие. Жена его (бабка игумений Афанасии) Любовь Васильевна (урожд. Шапошникова) все 13 лет вдовства оказывала щедрую помощь больным и неимущим. Построила в 1888 году богадельню для престарелых женщин при Мароновской церкви и обеспечила ее содержание (дом богадельни не сохранился). Затем Любовь Васильевна встала во главе церковно-приходского попечительства при Мароновской церкви; скончалась она 2 января 1896 года на 73-м году своей жизни, некролог был опубликован в «Московских церковных ведомостях»³⁴⁸. Среди церквей и монастырей, куда вдова Николая Васильевича завещала внести деньги по 500 рублей на поминовение, фигурирует и Троице-Одигитриевский монастырь³⁴⁹.

Их старший сын Василий Николаевич (отец игумений Афанасии) потомственный почетный гражданин, в купеческом состоянии числился по 1-й гильдии. После смерти отца с 1882 по 1895 год Василий Николаевич – церковный староста Мароновской церкви. При нем возобновлен иконостас в главном приделе, церковь сделана теплой, открыта церковно-приходская школа. Жена Василия Николаевича Лепешкина (мать игумений Афанасии) Александра Григорьевна была из семьи московских купцов Котовых³⁵⁰. Дочь их Александра (будущая игумения Афанасия) воспитывалась в Усачевско-Чернявском училище.

В настоящее время в «родных» для семьи Лепешкиных храмах возжены лампады и возносятся молитвы ко Всевышнему. Святыня преподобного Марона на Якиманке возвращена верующим в марте 1992 года, и большая дружная община уже собралась под духовным руководством настоятеля храма протоиерея Александра Марченкова. Троицкий храм в Вишняках вновь освящен в 1994 году как церковь при Свято-Тихоновском Богословском институте³⁵¹. Краткая биография последней игумений Троице-Одигитриевской Зосимовой пустыни Афанасии (Лепешкиной) включена в первый том мартиролога, изданный Свято-Тихоновским богословским институтом³⁵². Подробнее о ней см. ниже в главе «Преподобномученицы игумений Афанасия (Лепешкина) и послушница Евдокия (Бучинева)».