Беседы для юношества. Из журнала «Русский паломник»

Тебе, нежное, волнующееся юношеское сердце, посвящаю я сии размышления Христианской любви, священия, благоговейного умиления! Тебе твоя судьба, любящее Провидение назначает их, предлагая cии листы. Неужели ты отложишь их беззаботно? Неужели будешь равнодушно к самому себе?

Вот, ты уже достигло тех лет, когда должно более и более принадлежать себе самому: ты с каждым днем становишься независимее от твоих наставников. Виновники твоей жизни умирают; родные отдаляются; все твое детство наконец, улетая, покидает тебя. Скоро ты останешься одно. Скоро почувствуешь, что значит быть в жизни одному, не иметь никого, кроме себя! С той минуты, как ты впервые вздохнуло, доселе заботились о тебе души верные, нежные. Теперь ты, подобно зрелому древесному плоду, спадаешь с любимого стебля, носившего тебя на своих ветвях. Отселе тебе надобно учиться, заботиться для себя самого, дабы тем приготовиться вскоре пещись и о других. Уже с давних пор те, которые любили тебя искренно, боялись за тебя сей решительной минуты. Поверь, сердце отцовское, сердце материнское часто трепетало от страха и беспокойства за сие мгновение. Может быть ты не знаешь, для чего? Со временем поймешь это! Ты само давно уже с нетерпением ожидало дня, когда, освободясь от надзора, могло бы жить в независимости. Ты рвалось выдти из детства. Теперь оно за тобою. Но я предсказываю тебе, что придет день, когда ты вздохнешь о сем невинном детском возрасте, как о потерянном рае. Скоро оставят тебя веселость, беззаботность, бывшие доселе с тобой. Может быть нет их с тобой уже и теперь. Долго охраняли тебя другие силою и благоразумием от неожиданных превратностей. Теперь нет у тебя покровителей, кроме самого себя. Ты само себе покровитель! Увы! и ты-то само на себя, против собственной воли, навлечешь большую часть напастей.

Милое существо, первые строки сей книги содержат для тебя предсказание горестное: Ты будешь еще много терпеть! Ты будешь еще крайне несчастным. Не улыбайся этому с недоверчивостью. Скоро, может статься, ты прочтешь сии слова с заплаканными глазами.

Ты, однако-ж, должно охранять себя, – ты, которого силы еще не были упражняемы, которое еще столь неопытно, которого сведения и благоразумие еще столь ограничены! Ты должно охранять себя, стоя на пути жизни одиноким, без всякой подпоры, оставленное, забытое, может быть обманутое самими теми, кому ты всего более доверяло.

Как можешь ты охранять себя? Как можешь приобресть силу и крепость против житейских бурь, твердость и мудрость в обстоятельствах затруднительных, неизвестных? Я скажу тебе: ты можешь достигнуть сего, только не само собою, но могуществом Существа Верховного, бодрствующего над тобою, – могуществом твоего Бога. Были сильнее тебя, и погибали, понадеясь на одну свою силу и оставя Бога. Без Него погибнешь и ты.

Охраняй себя, ты это можешь, не собственным благоразумием, но руководством Мудрейшего, Того, Который для твоего спасения претерпел смерть; мудростью Пребожественного, Которого умнейшие из смертных уже две тысячи лет называли своим Спасителем, мудростью Иисуса Христа. Были умнее тебя, и погибли, попадаясь на свою хитрость, ловкость и искусство, и оставя Иисуса, ибо не познали Его. Истинно, говорю тебе, без Него погибнешь и ты.

Знаешь ли ты Иисуса Христа? Из детства ты видал тысячи Его поклонников, молящихся во храмах Божиих; ты видал проникнутых Его духом и именем ученых и невежд, начальников и подчиненных, старцев и детей, богатых и нищих. Все с благоговением произносили имя Иисуса. Знаешь ли ты Его? Почитаешь ли Его? Уповаешь ли на Него? Как! Или ты можешь быть равнодушен? Или ты можешь почитать весь свет заблуждающимся и только себя умным?

Ты крестился во имя Его, и чрез то принят в бесчисленное сообщество тех, которые сделались, или желают сделаться добродетельными, святыми, счастливыми чрез Него, духом Его, словом Его животворящим. От того ты называешься и Христианином; но знаешь ли ты Христа?

Ты бывал у Святого причастия. Что ощущало твое сердце в тот священный час, когда ты приступал к алтарю? Неужели оно никогда не было проникнуто благочестивыми чувствованиями, когда ты наружно и внутренно соединялся с Иисусом в один дух и в одно тело? – Знаешь ли ты Его?

Смотри, это Он, Который соединяет твою бессмертную душу с Богом живым, Отцом вселенной, Который есть и твой Отец. Смотри, это Он, Который дни твоего земного странствования соединяет с днями другой жизни, ожидающей тебя после смертного часа. Таков Иисус, Сын Божий! Союз нашего духа с Богом и вечностью есть Вера, чрез Него нам открытая, а священное рвение осуществить, исполнять сей союз, есть благочестие.

В цвете юных, пылких лет, среди разных, свойственных сему возрасту веселостей и занятий, может быть покажется слишком строгим требование от него важной набожности. Правда, это лишь покажется. Но может ли быть когда-нибудь слишком ранним начало к приобретению всегдашнего спокойствия духа, постоянной чистоты души, неизменного блаженства внутреннего? Конечно никогда. Нет возраста, для которого бы Религия была несвоевременною. Благочестивый старец представляет собою зрелище достопочтенное, молящаяся мать – вид трогательный, но истинно набожный юноша, истинно набожная девица не меньше заслуживают уважения и тем любезнее становятся в глазах света.

Почему важность веры рановременна для твоего возраста? Правда, мысль о Боге и вечности важна, ибо она из всех самая возвышеннейшая, какую лишь может смертный себе представить и изречь. Но сия же самая важность мысли есть источник самой чистейшей веселости духа; она, охраняя от грехов, доставляет спокойную совесть; она, внушая упование на Бога любви, отъемлет страх у всех житейских приключений. Человек самый благочестивый есть и самый веселый. Человек нечестивый кружится и колеблется между крайностями радости и печали; он редко бывает ровен; неспособный к умеренности, он и тогда, как кажется веселым, бывает на душе своей более несчастлив, чем счастлив и радостен. Религия, далеко отгоняя от нас скуку и печаль, сообщает нашим удовольствиям настоящую их приправу, а в часы страданий придает нашему характеру то неустрашимое величие, которого ощущение бывает сладостнее всякого другого наслаждения.

Не думай, будто твои друзья и подруги не имеют благочестия, потому только, что редко или никогда не говорят о священных предметах. В часы уединения, они с умилением распростирают свои руки, сердце их в тайне трепещет, взоры обращаются к небесам, душа изливается пред Богом. Религия для каждого человека есть предмет самый возвышеннейший, самый драгоценнейший сердцу его, самый святейший. И потому истинно благочестивые люди не любят выставлять ее напоказ. Всякий хранит сею драгоценность во глубине своего сердца. Всякий знает про себя, в каком он находится отношении к Богу. На что ж ему рассказывать о том другим? Какую пользу принесет это ему и им? Может быть, он чрез сие подвергался бы лишь опасности, что его бы не узнали, или худо поняли.

Не думай, будто вовсе не имеют благочестивых чувствований те, которые из легкомыслия или суетности выказать себя просвещенными, или прослыть умниками и остряками, часто забываются до того, что кощунствуют над церковными изречениями, действиями и учением. Да удалится от нас мысль, будто можно издеваться над тем, что благодетельно и священно для других людей, в их образе мыслей! Но и те самые насмешники, при всем своем безрассудстве, во глубине своей души таят зародыши Религии. Дни бедствия, приближение смерти, угрозы судьбы обращают их к молитве. Те, которые часто издевались над богомольцем – сами молятся. Те, которые острословили, отвергая бессмертие души – с беспокойством ожидают вечности, ибо убеждение в ней не может искорениться из их мысли. Самый безбожник – если только он существовал когда-нибудь – верует в Бога. Самый развратнейший злодей втайне верует в Бога. И бесы, по словам Священного Писания (Иак. 2:19), верят и трепещут.

Религия есть неотъемлемая потребность человеческой природы. Она отнюдь не изобретение, отнюдь не человеческое произведение, Она есть дыхание, мысль и жизнь самого духа. Посему она не принадлежит собственно одному только нашему поколению или нашему только веку; нет, все поколения, все века имели ее искони. Не среди наших только образованных народов обитает она; нет, ее имели и дикие Индейцы по ту сторону океана, прежде чем сделались известными прочему миру, они имеют ее и доселе. Правда, их понятия о набожности сбивчивы, скудны, недостаточны, потому что их умственные способности плохо были обрабатываемы, или худо были упражняемы и мало развернулись. Таковы были и наши собственные понятия относительно Веры в первые годы нашего детства, теперь, когда мы достигли высшей степени просвещения, когда наш разум сделался образован, наши первые понятия часто нам кажутся смешными. Но когда грубый дикарь обожает и тварь вместо Творца; когда он, вместо того, чтоб приносить Божеству освященное сердце, приносит на алтарь животных, руководствующее его в этом начало есть – религиозность, одушевляющее его чувство – набожность; это союз его духа с Существом невидимым, вечным, недоведомым. В том-то и состоит заслуга Иисуса Христа, что Он пришел в мир, дабы вывести человечество из тьмы в свет, от преходящего к непреходимому, от заблуждения к истине, и дабы избавив от владычества греха, ввести во святилище божественной Премудрости.

Собственно, без Религии живет лишь сумасшедший, или во всем сомневающийся. Тот и другой болен духом.

Гибельная склонность к сомнению обыкновенно оказывается во время перехода из детского возраста к совершеннолетию. Мы очень часто видим, что дитя истинно детски верует, молится, любит; потом молодой человек, вступая в свет, в среду своих сверстников, впервые сам пускается в пытливость, впервые сам собою начинает мыслить, и впадает в сомнение о Вере; в возрасте мужеском он снова обретает Веру, убеждение и потерянное спокойствие. Если склонность к сомнению о предметах Веры обнаруживается в те года, когда пробуждаются первые умственные способности, это не значит, будто юноша, молодой человек или девица стоят уже тогда на самой вершине своих созерцаний. Они недавно оставили детские помочи. Первые понятия, внушенные им опытностью о мире, природе и судьбе еще слишком ограничены; сужденья их о сем еще слишком не зрелы. И так начало их склонности к сомнению заключается наипаче в недостаточности их понятий и в скороспелом применении своих душевных способностей к предметам Веры.

В те лета, когда рассудок начинает приходить в силу, вместо него часто дают господствовать воображению. Тут, слышанное и выученное в детстве, по ближайшем испытании, показывается в ином виде, – показывается невероятным, или даже противным здравому смыслу. Его отвергают, его страшатся. Начинают питать в себе подозрение к другим внушениям церкви. Дерзают и их подвергать испытанию. Сомнения разрождаются. Читают книги, не знав истинного достоинства их сочинителей; считают суждения резкие за несомнительные, острые выходки за доказательства, кажущееся за действительное. Так замешательство увеличивается; сомнение в том, что прежде почиталось истиною, усиливается; и кончается тем, что они все отвергают, ничему не верят. Так впадают в настоящее нечестие, – положение самое горестное, самое беспокойное в целой жизни. Оно беспокойно, потому что неестественно, состоя в прямой противоположности с существом и чувством нашего духа, расторгая все его связи с Богом живым, с бытием вечным! Человек стоит тогда одиноким во вселенной. Все благочестивые люди кажутся ему или обманщиками, или жалкими глупцами. Мир, все бытие становится для него темною загадкой. Он уже не понимает самого себя. Он не находит чистого наслаждения в радостях жизни, утешения в скорбях. Он сожалеет о безотчетном веровании своего детства, находя невозможным к нему возвратиться. Он ищет света и покоя; и однако-ж не имеет ни силы, ни бодрости обратиться к тихой Вере, которая бы рассеяла его сомнения и успокоила.

Находясь в столь бедственном состоянии, человек беспрестанно борется сам с собою, но не одерживает победы, потому что переходит от заблуждений к заблуждениям, желает невозможностей, и хочет все измерять мерою чувства или воображения там, где требуется мера чистого рассудка. Не могши обнять воображением предметов вечных, духовных, невидимых он усиливается удостовериться в их существовании таким же способом, как удостоверяется о вещах телесных и видимых. Тут он впадает из одного противоречия в другое, находясь в невозможности представить себе собственный свой дух, он отвергает его бытие и чудесную силу, потому только, что их нельзя представить себе, как прочие вещи. Между тем как Бог величественно и с любовью ежедневно говорит к нам своими действиями, внутри и вне нас происходящими, равно и наш дух проявляется в нас чрез наши мысли и слова. Природа же вещей есть мысль и слово Божие к человеческому духу.

Сомневающийся беспрестанно ошибается в том, что хочет видеть невидимое, знать по земному и по-человечески неземное, и нечеловеческое. Домогаясь постигнуть сие, он хочет, чтобы все это ему было неоспоримо изъяснено, представлено, доказано. Существование в нас духа мы в себе ощущаем, сим доказано уже и бытие Божества. Оно и управление Его открыты нам, Им Самим, в законах наших мыслей, которые так устроены, что необходимо и неизменно всегда приводят нас к Нему. Таким образом Божество само себя открыло в нашей собственной природе. От того искони все народы земные веровали в Бога, не знав даже один другого и не имев между собою никаких сношений.

Во всех, совокупно взятых сочинениях наших мудрецов, вы не найдете об управлении Божием ни одного слова столь простого и столь возвышенного, как за три тысячи лет изъяснялся Давид, – изъяснялся внятно для самого ученейшего, и для дитяти. Ужели не обличит вразумляющий народы, научающий человека ведению? Создавший ухо – ужели не слышит, и устроивший глаз – ужели не смотрит? (Пс. 93:9–10).

Первое средство к излечению духа от болезни скептицизма и нечестия в том состоит, чтоб решительно выбросить из головы все сомнения и более о них не думать. Для сего бывают полезны рассеяния, нарочно предпринимаемые, дабы месяцы и годы избегать пустых мечтательностей о тайнах религиозных и предметах неземных. Тогда только дух снова приходит в прежнюю силу, независимость, развязность, и делается способным постигать истину. Тогда он с восторгом снова обретает своего Бога, иногда и не искав Его, обретает утешение в вечной жизни, блаженнейшее упование, надежнейшее успокоение. Тогда все, что доселе было загадкою, становится понятным: человек не может надивиться, как он мог не постигать простой возвышенности, ясности и истины в учении Иисусовом. Евангелие делается для сердца животворною силою Божиею. Мы тогда уверяемся, что то лишь смертоносно для человека, что убивает в нем любовь к бессмертию.

Благочестие есть свет, освещающий весь духовный мир; без него всюду лишь мрак, запутанность, погибель. Возвышенное, религиозное чувство молодит старика, а юность, делая крепкою и мужественною, снабжает мудростью старости. Юноша, девица, в союзе только с Богом и вечностью, могут достойно сих предметов мыслить, говорить, действовать. Совесть внушает им отрадное свидетельство, что они приятны Богу, Судии и наших сокровенностей; они тогда и пред людьми так себя ведут, как могли бы ответствовать пред тем, кому обязан ответственностью и самый сильнейший на земле. С летами более просветляются и наши понятия о благочестии; мы лучше вразумляемся в смысл слов Иисусовых: яснее является нам Бог в чудесах земли и Неба, славнее Его управление в сплетении судеб нашей жизни.

По сему мы всегда должны живо сохранять в себе религиозные чувствования, не выставляя их однако-ж всюду напоказ. Они должны отсвечиваться в нашем благоговении ко всему священному, в снисхождении к слабостям других, в дружелюбном суждении о ближних, в ревностной готовности на пользу знакомых и незнакомых, в уважении к высшим, в благосклонности к подчиненным, в непоколебимой твердости при исполнении нашего долга, – они должны отсвечиваться умеренностью в наслаждении, спокойствием в несчастии, подражанием всему доброму, и, наконец, отвращением от всякого зла и греха, хотя бы и втайне можно было его совершить.

Но человек слаб. Благородные чувствования улетают, хорошие правила часто забываются. Житейский быт, со своими заботами, удовольствиями и скуками, одолевая нас часто со всею стремительностью низвергает в область низкого, дурного. С усилием мы должны выходить из нее, и если пренебрежем, то более и более унижаемся под один уровень с животными (Пс. 48:13).

Итак, если хочешь, чтоб религиозное чувство в тебе жило и процветало, питай его в уединенные часы, посвящаемые тобою тихому благоговению. Питай его чтением сочинений благочестивых, хорошо написанных; чтением Священного Писания, особливо жизнеописания Иисуса, или песнопений Давида и Асафа; посещениями общественного Богослужения.

И сии листы также назначаются для оживления твоего религиозного чувства. Узнай в их словах голос твоего отца, твоей матери, всех добрых, любящих тебя людей, которые желали бы тебя видеть более совершенным, знать более счастливым. Узнай в них голос всех предков, из гробов взывающих к твоему сердцу; голос блаженных, взывающих к тебе из других миров, дабы ты некогда мог занять между ними свое место.

Паче же всего – сильнее чтения, сильнее размышлений – подействует на тебя твое внутреннее сообщение с Богом, твоя молитва. Да не пройдет ни один день, в который бы ты не уделил хотя одного часа, хотя одной минуты для собеседования с твоим небесным Отцем, с твоим бессмертным другом. Утром, пробудясь от сна, возобновившего твои силы, вечером, прежде чем сомкнешь свои вежди для покоя – соединяй свой дух с Духом, оживляющим вселенную: проси Его, благодари Его, обещай Ему житие лучшее. Молись, как молился Иисус, с любовью, упованием, совершенною преданностью: «Отче мой, да будет воля не моя, но Твоя!» Молись, как молился Соломон, не о земном, не о преходящем, но о мудрости и силе к побеждению своих грехов и страстей; о крепости и случае более делать добра, все более приближаться к совершенству, как Отец небесный есть совершен.

Христианское благочестие есть та Высочайшая мудрость, которая делает нас достойными любви пред Богом и людьми. И эта мудрость не входит в душу злую и не живет в теле, порабощенном греху. Но души праведных в руке Божией, и не прикоснется их мука. Правда бо безсмертна есть (Прем. 1:15).

Боже вечный и праведный, Боже святый! Одно только Христианское благочестие может меня вести по стезям правды, бессмертия и спасения; могу ли я забыть его? Могу ли забыть Тебя? Забыть прекрасные и священные обеты, мною Тебе данные? Забыть благодеяния, излитые Тобою на меня, на моих родителей, на все мое семейство? Как! Могу ли я забыть Иисуса, божественного друга души моей, забыть Того, Который умер по милосердию ко мне?

Нет, нет, никогда! Оставить Бога, значило бы оставить себя самого, отпасть от своего собственного спасения. Нет, никогда! Твоим желаю я пребыть, мой Боже, мой Отче. Среди всех соблазнов жизни, я желаю однако-ж принадлежать Тебе. К Тебе я буду возводить мой взор в часы радости, когда ты мне их ниспошлешь; к Тебе буду прилепляться в час скорби, когда бы последняя надежда моя погибала, ибо Ты не забудешь и не оставишь меня никогда; это я знаю, знаю чрез Иисуса Христа, знаю из опыта моей жизни. И в минуту разрушения тела моего, когда замирающие уста мои впоследние здесь будут лепетать Твое имя, я буду чувствовать, буду понимать, что Ты не можешь, не хочешь забыть меня и покинуть.

И так возможнее моей душе отделиться от тела, нежели мне от Тебя, Отче Небесный. Я буду искать Тебя в делах Твоих рук, в чудесах, которыми Ты наполнил вселенную. Я проникну к Тебе чрез откровение Иисуса Христа, моего божественного Спасителя. Я приближусь к Тебе, украшаясь добродетелями и страшась всякого греха. Боже невидимый, но Всевидящий, Вездесущий, испытующий наши сердца! Ты ведаешь мои слабости, мое легкомыслие и частые согрешения мои; укрепи меня Твоею силою, помоги мне Твоею благодатью, да не паду от соблазнов; да не удалит меня от Тебя ни прельщение чувств, ни суетность, ни гордость, ни сладострастие, ни лесть, ни ненависть.

Боже детства моего, Ты будешь Богом моей старости. Соединенный с Тобою чрез Иисуса Христа, я имею более, нежели сколько может мне сулить целый свет. Имея Тебя, я имею мир в моей душе; Ты открываешь мне блистательный горизонт за темнотами жизни, за временем и бурями; Ты отверзаешь мне врата спасения и блаженной вечности. Аминь.

Сердце юноши да устремляет свои чувствования к Твоему Провидению, о, Боже; да отверзется его взор и слух, да просветится его ум!

Да будет он утехою своим родителям, подпорою их старости; да будет чужда душе его неблагодарность, и могила их да будет для него священною.

Да шествует он твердо по стезям жизни, достигая цели предназначенной; но да не играет никогда своими благородными и добродетельными чувствованьями!

Кто проходит жизнь, нося Бога в своей груди, тот и в страданиях находит отраду, тот уже одолел свою лихую судьбину.

Лучше ли становятся времена, или хуже? Вот вопрос, который иногда предлагается, и на который обыкновенно отвечают очень различно.

Времена сами по себе ни хороши, ни худы. Они бывают таковы, какими сделают их люди. И так надобно бы вопрошать: лучше, или хуже становятся люди?

Каковы будут времена и люди вперед, это частью зависит уже от людей, ныне живущих. Своими добродетелями или пороками, своим просвещением или невежеством, своим расслаблением или строгостью нравов они готовят участь своим потомкам. Одно поколение образует другое. Родители, вы беспокоитесь о будущности ваших детей, но от вас же самих, единственно от вас, зависит и не мучить себя более такими заботами. Спросите самих себя, исполнили-ль вы во всем пространстве свои родительские обязанности к детям вашим? Дело не в том, доставили-ль вы им приличные их состоянию доходы, оставите ли им некогда достаточное имение; но так ли вы одушевили их Богом и добродетелью, что они никогда опять не уклонятся от сих святилищ человеческого сердца: научили-ль вы их, образовали-ль их ум столько, что они сами для себя могут достаточно приобретать и жить независимо от других; и приучили-ль вы их к воздержанию и строгости до такой степени, что они без всякого труда могут отказывать себе во многом. Если вы, положа руку на сердце, можете утвердительно отвечать на этот вопрос, тогда счастье ваших детей составлено и утверждено на основаниях незыблемых. Тогда вы с бодростью можете возложить прочие ваши заботы на Вечного Отца; Он все для них устроит во благое, подобно как все устроил и для вас.

Лучше ли становятся времена, или хуже? Это зависит от улучшения или развращения нашего потомства. Прежде всего, взгляните на юношество, вас окружающее: в его нравах, склонностях, образовании и занятиях вы, как в пророческом зеркале, можете прочитать счастливую или несчастную судьбину вашей страны на будущее время, когда уже вас, может быть, и не станет.

Наблюдайте молодых людей. Конечно, не надобно слишком строго судить глупостей их возраста, если иногда некоторые, преступая настоящие границы, увлекаются своими кипучими чувствованиями. Кому неизвестна буйность молодых лет, когда человек, еще полу-юноша и полу-муж, живет большею частью в призраках слишком распаленного воображения? Угрюмые старики, вспомните ваши молодые лета! Но наблюдайте сих юношей, благородные ли чувствования и любовь к честности движут сердце их, или они совершенно равнодушными остаются к прелести добродетели и возвышенности Веры и ее внушениям. Примечайте, любят ли они приобретать нужные сведения и заниматься полезными работами, или, быв слишком расслаблены для жизни деятельной и суровой, вдаются в праздность и ведут жизнь рассеянную. Примечайте, имеют ли они более склонности к удовольствиям благородным, укрепляющим вместе и тело, и дух, или больше находят удовольствия в грубых увеселениях, расслабляющих и отравляющих тело и душу.

Горестное чувство раздирает сердце друга отечества, когда он видит, что надежды оного уже в своем цвете разрушаются ядовитою росою всех пороков; видит, как юноши в деревнях растут в скотской грубости, или пренебреженные в худых школах, от невежества, либо дурных привычек, теряют прекраснейшее время своей жизни; как они, оставя плуг, стремятся на игры и шумные пиршества; ничего не зная о Вере, кроме разве бездушного повторения затверженных формул молитв и машинального хождения в Церковь, они буйность своей крови слепо присоединяют к разврату пожилых и необразованность своего ума к пагубным предрассудкам и суеверию стариков! Крушится сердце друга человечества, когда он видит, что в городах юношество низших сословий не лучше образовано, как и в деревнях; видит, как оно, чтоб отличиться, к грубости деревенской присоединяет утонченные распутства городские; видит, как сыновья людей из высших и богатых сословий, страшась суровости полезных трудов, наполняют свое воображение сладостными бреднями развратных книг, забавы и подражание моде обращают в главное занятие своей жизни и скучают за работою полезною, равно как и в часы досуга; видит, как они, вместо того, чтоб поставлять гордость в величии души, бодрости духа, самоотвержении и благородстве чувств, находят удовольствие в безнравственных разговорах, гордятся тем, кто кого превзойдет во всех родах сладострастия и распутства; вменяют себе в славу: с одинаким легкомыслием расточать благороднейшие часы своей жизни, равно как и достояние своих отцов; они если когда и принимаются за работу, то разве только для того, чтоб добытые деньги снова расточить беспутно.

В целом однако-ж такие безнадежные развратники, печалящие своих родных и отечество, составляют число меньшее. Гораздо больше таких, которые, не ознаменовав себя ни ужасами пороков, ни блеском славы, скромно идут по стопам своих отцов! Но много между благородными юношами и таких, которые над простою толпою возвышаются силою характера, исправностью в делах, простотой и чистотою нравов, распространяя, таким образом, благосостояние на свой дом, делая честь своим родителям, принося благословение своему отечеству.

Кто бы ты ни был, молодой человек, читающий теперь сии строки – веришь ли ты Провидению, чудесно и невидимо правящему судьбами человеческими? Сие-то Провидение, но отнюдь не слепой случай, бросило в твои руки сии листы. Не отвергай их! Они содержат в себе слово, которое может решить счастье твоей жизни. Слово это говорит тебе муж, который прошел юность, испытав все ее преимущества и все неприятности. Нет, не человек говорит тебе – ибо он есть лишь орудие Провидения – само Божество говорит твоему духу; Божество, создавшее тебя, бодрствующее над тобою и судящее тебя!

Юноша! Здесь идет речь о тебе, о твоей будущности, о твоем счастье или погибели, о самых важнейших твоих пользах, одним словом, о твоей Религии.

Сие слово не чуждо тебе; не чужда мысль о Боге и вечности, самые сомнения, втайне колебавшие тебя, уже обратили твои помыслы на твою участь. При размышлении о сем предмете твое сердце бьется гораздо сильнее, чем уста твои сознаться в том могут.

Не бойся, будто слово, обращаемое мною к душе твоей, будет приступом к суровым увещаниям; будто я хочу, чтобы ты отказался от наслаждений юношеского возраста, переменил свою натуру, сделался скучным, задумчивым, холодным как угрюмый старик. Нет. Религия не враг твоих удовольствий, покамест они не бесчестят тебя и не посягают на честь, спокойствие и довольство других! Но если бы они были или сделались таковыми: тогда не стал ли бы ты сам проклинать такие преступные удовольствия? Не бойся и того, будто голос Религии станет тебя пугать образами смерти и разрушения, нет, такие образы страшили тебя лишь в те минуты, когда твое сердце не было согрето высшею Верою, торжествующею над всеми человеческими ужасами. Кто сохраняет в своей груди сию высшую Веру, тому не только жизнь представится светлою, но и самая смерть благодетельною.

Поверь мне, что всякий без исключения человек знает и питает в себе религиозные чувствования, даже грубый развратник в часы уединения, хотя бы явно издевался над Религией и священными обрядами, чтоб выказаться просвещенным. Тем более утешайся ты, сохраняя в твоем сердце высшую Веру в Бога, вечность и в твое славное назначение.

Статься может, что тебя обеспокоят иногда сомнения. Это естественно бывает, когда твой дух очищается, сменяя понятия детские основательными убеждениями возраста зрелого. Но сомнения суть лишь сомнения, а еще не истины. Выходя из мрака первой молодости, где тебе было хорошо, потому что ты мало размышлял, ты приближаешься теперь к свету возраста мужеского. Он ослепляет тебя; ты блуждаешь в сумерках: не могши удержать представлений твоего детства, ты не имеешь еще довольно твердого духовного глаза, чтобы прямо смотреть на свет. От того сомнения и беспокойство, неразлучные с полузнанием. Полное освещение примирит тебя с собою самим, приведет тебя к правящему Божеству, снова оживит небесным духом, дышащим в жизни и учении Иисуса и указывающим на вечное бытие.

Тебя проникают истины Веры, когда дух твой свободен от мучительного сомнения. Тебя проникают истины Веры, когда и сомнения тебя беспокоят; ибо сии сомнения зарождаются не в сердце, но в твоем шатком уме, хотящем постигнуть Бесконечное, обнять силою воображения беспредельность. Ты заблуждаешься тогда в рассуждении высших предметов человечества, заблуждаешься в Религии, потому что ты заблуждаешься в понятиях о себе самом, о силе твоей. Достигнув границ человеческого познания, ты с ужасом остановился и, не довольствуясь откровениями, данными тебе природою и Священным Писанием, не довольствуясь Верою и религиозным сердца твоего чувством, которым Творец одарил тебя и всех смертных, ты хотел перешагнуть границы бесконечности. Бедный смертный! Чтобы проникнуть в тайну вселенной, тебе надлежало бы самому быть Божеством.

Ты носишь Религию в твоей груди. Без сумасшествия ты не можешь отвергать души, движущей твоим телом, Божества, правящего вселенною, истины, блистающей в высоком учении Иисуса. Юноша, еще один шаг! Имей мужество пребыть верным самому себе. Чувство сие придает более статности мужчине, более красоты женщине, более почтения старику. Но благочестивый юноша делается предметом уважения всеобщего, ибо благочестие обнаруживает в нем силу характера, какой едва можно ожидать от его лет, бодрость, сопротивляющуюся легкомыслию его сверстников, твердость духа, которая, отвергая всякое притворство, смело показывается в слове, чувстве и деле.

Посему, не навязываясь другим твоими убеждениями, храни их в своем сердце, как священную драгоценность. И как ты желаешь, чтоб сего сокровища у тебя не похитили, и не только не оскверняли кощунством, но безмолвно уважали бы: таким же образом и ты сам чти священные чувствования и даже набожные обряды твоих собратий. Сии обряды достопочтенны, ибо они имеют живое и спасительное влияние на чувства наши, более или менее тонкие. Быв уверен в таком полезном впечатлении, тщательно сохраняй обряды твоей Церкви. Поставляй себе за честь явно показывать свои благочестивые чувствования. Не удаляйся от торжественных собраний Христиан, и не красней от ложного, смешного стыда, посещая те священные места и храмы, где твой отец, может быть, твой дед, воссылали за тебя свои молитвы к Вечному, где также восходили к небу и нежные вздохи носившей тебя в своих недрах.

Исповедуй Религию в твоих чувствованиях, и ты увидишь, что твои последние, мучившие еще тебя сомнения, рассеются, ты снова найдешь твое счастье, твой покой в тихом детском веровании чистой души, найдешь тот мир, который отгоняли от тебя призраки твоего воображения, мечты ума, не знавшего самого себя.

Исповедуй Религию словами. Избегай дерзкого и вместе пошлого кощунства над священными тайнами души человеческой; научись понимать, что смирение, с каким преклоняется пред Величеством Всемогущего простолюдин, не меньше достопочтенно, как и возвышенная обдуманная молитва мудреца; что лепта вдовицы, приносимая к алтарю, пред очами Бога имела большую цену, чем золото Фарисея, с хвастовством раздаваемое в милостыню на площадях. Один Бог, Которому поклоняются все существа, как бы они Его себе ни представляли. Он внемлет не тому, о чем они молятся, но как молятся. Так и земной отец с одинакою любовью внимает желаниям своих детей, выражаются-ль они речью взрослых, или лепетом малюток.

Исповедуй твое религиозное чувство делами! Истинная набожность состоит не в млении¹, но в делах. Древо познается по его плодам, говорил Иисус. Без благородных поступков, самые благороднейшие твои мысли не имеют цены: без добрых дел наилучшая твоя вера мертва.

Тебе труднее людей пожилых всегда вести себя так, чтоб ты мог быть доволен самим собою; ты спотыкаешься, то по недостатку опытности и нужной осмотрительности, то по живости твоих чувств, увлекающих тебя гораздо далее, нежели ты сам желал. Тем нужнее для тебя поставить себе за правило: ничего не делать, не предпринимать и не говорить, не обдумав. Такое благоразумие трудно сохранить; но навыком, строгим наблюдением за собою, можно его себе усвоить. Первый и вернейший шаг к достижению сей добродетели, могущей тебя поставить превыше твоих сверстников, есть следующий: молчать, когда кипит в тебе страсть; ничего не делать, когда чувствуешь, что ты душевно расстроен. Да будет это правилом как в радости, так и печали. Горькие опыты уже учили тебя, что ты мог бы избежать многих неприятностей, если бы более владел собою. Исполняй это, и тогда основный камень для твоего счастья положен. Но если ты не надеешься на самого себя, если твоя изнеженность и своенравие не допускают тебя господствовать над собою – о, тогда делать нечего; тогда будь рабом твоих низких чувств; но только не жалуйся на Промысл, если жизнь твоя исполнена будет огорчений и досад. Ты сам, чрез свое своенравие, чувственность и похоти, сделался убийцей своего счастья.

Молодой человек, сколь прекрасно поселить в других уважение к себе. Ты стремишься к отличиям и почести. Средство к сему в твоих руках: упражняйся в укрощении твоего сердца, чтоб не наказало тебя некогда раскаяние! Конечно, иногда не достанет у тебя благоразумия, к соображению всех обстоятельств и последствий твоих слов и дел; потребно еще много опытности, чтобы все оценить надлежащим образом. Но если бы иногда и ускользнуло от тебя это звание света и людей, знай, что есть еще нечто высшее мудрости светской, чем ты можешь возобладать, что не допустит тебя до заблуждений, между тем как часто обманывается и наилучший знаток человеческого сердца; нечто высшее, гораздо превосходящее всякую опытность: это есть мудрость Христианская, блещущая в Божественном откровении Иисуса. Во всем, как хотите, чтобы поступали с вами люди, так поступайте и вы с ними (Мф. 7:12). Избегай всякой несправедливости, каким бы названием она ни прикрывалась; будь снисходителен в суждениях о других и строгим судиею самого себя! Будь истинен и благонадежен в словах даваемых, осмотрителен – в принимаемых. В твоих поступках оказывай человеколюбие к незнакомым, непоколебимую верность к друзьям, великодушие к неприятелям. Защищай свое право без огорчения, и никогда не язви несправедливых притязаний твоего противника.

Вот, юноша, поведение Христианское, какому ты должен следовать; все оно заключается в этом слове: люби Бога выше всего, и ближнего твоего как самого себя! Служи им в различных отношениях, так как бы ты желал, чтоб служили тебе, когда бы ты был на месте их.

Легко поступать благородно и хорошо, имея всегда пред глазами пример доброго и благородного, но трудно, почти невозможно, сохранить чистоту сердца, когда беспрестанно видим примеры порока и разврат черни; привычка переменяет отвращение в равнодушие. А кто стал равнодушен к худому, тот уже отстал от доброго.

Для того, будь осмотрителен, мой сын, в выборе твоих отношений. Откажись от сообществ, о которых твои собственные неиспорченные чувства говорят, что они соблазнительны и худы. Откажись от счастья иметь друга, если не найдешь такого, которого образ мыслей очищает твои мысли, с которым обращаясь можешь надеяться улучшения своего ума и сердца. Друг, который во многом не лучше тебя самого, замедлит твой ход к совершенствованию. Друг, который во многом хуже тебя, вовсе тебя остановит.

Особенно будь благоразумен в обхождении с другим полом. Благонравнейшие из них облагородят твою душу скорее, чем самый добродетельный друг; безнравственные – скорее погубят, чем самый развратнейший из твоих знакомых. Первым ты можешь нравиться лишь твоею невинностью; только она может тебя пред ними возвысить и сделать достойным любви, чего ты тщетно будешь домогаться всеми утонченностями, так называемого хорошего тона, и изысканным языком учтивости и лести.

Сохраняй уважение к себе в сообществе с особами другого пола. Не шути теми священнейшими чувствованиями, которые ты, может быть, некогда должен будешь посвятить добродетельной супруге; будь господином себя самого и не терпи, чтобы слепая страсть, овладев тобою, снедала тебя; страсть, подвергающая тебя насмешкам других и справедливому презрению себя самого. Берегись, чтоб женообразная чувствительность не расслабила твоего мужественного характера; не обольщай себя призраками твоего тщеславия. Особенно страшись нарушить спокойствие счастливого сердца, возбуждая в нем склонность, которой удовлетворить не позволяют твои отношения.

Юноша, если ты, в таком положении вещей, чувствуешь любовь истинную, тебя достойную: то чти невинность, имя, спокойствие, счастливую тишину души любимой особы, чти столько же, как ты ее любишь. Может ли любовь желать бедствия любимому предмету? Преодолей себя, молчи, удаляйся и будь муж. Такое величие души исполнит тебя истинным уважением к себе самому; ты будешь наслаждаться счастьем, что тебе станут удивляться, найдут достойным любви; ты не нарушишь мира в чуждом сердце, не потеряешь спокойствия собственного, по внушению тщеславия.

Сохраняй и тело твое столь же чистым, как твое сердце. Горе тебе, если бич сладострастия забушевал в твоей крови, и ты пал жертвою твоих скотских похотей, изменив себе самому, тихим желаниям твоих родителей, твоему Богу! – Можешь ли ты, не краснея, без внутренних упреков, войти в круг твоих невинных сверстников? Можешь ли ты некогда с чистою совестью подать руку невинной жене для вечного союза? Чти самого себя; тогда ты будешь почтен и другими. В чистоте души есть небесное наслаждение: но то ли в распутстве развратника? Чувство собственной невинности есть самое высшее удовольствие.

Может быть сии слова мои и тронули твое сердце, юноша. Если так, то сохрани навсегда впечатление их. Будь велик и добр; да прославится тобою твой дом, да гордятся тобою твои родные, да украшается тобою твое отечество. Смотри, пред тобою расстилается твоя жизнь – ты надеешься славной будущности. Не разрушай же сам сих надежд своих. Я скажу тебе еще одно слово, взятое из уроков опытности: Ты никогда не будешь счастливее других, если не будешь лучше их. Запечатлей навсегда это слово в твоей памяти. Вспоминай его всякий раз, когда твои страсти повергнут тебя в затруднение и бедствие! Вспоминай его, когда страдания, навлеченные собственной виной, заставят тебя проливать слезы, или раскаяние будет доводить тебя до отчаяния. Вспоминай его, когда ты станешь предпочитать оковы твоей страсти самообладанию, поносное легкомыслие – важности в словах и делах, упреки грызущей совести – небесному чувству невинности; вспоминай его тогда ты, созданный для счастья!

Боже, подай мне помощь, ежедневно испытывать пред Тобою мою совесть! Да пребуду я чистою, всегда бодрствуя над собою, безопася себя от сетей сокровенных. Показывай мне беспрестанно, что есть праведно и благо пред очами Твоими.

Для избавления меня от опасностей, охраняй мое поползновенное сердце от всякой рассеянности; да будет оно непрестанно устремлено лишь к Тебе, внимательно к Твоему гласу и закону, занято Твоим судом и своею кончиною.

Я обращаюсь и к тебе, о, юная Христианка, цветущая во всем блеске молодости, окружаемая, может быть, льстецами; – к тебе, девица, которая, может быть, составляешь еще теперь предмет прекраснейших надежд или томительных забот виновников дней твоих и прочих родных!

Не бросай сего листа, не прочитавши; он беседует с тобою о твоей будущей судьбе, о твоих надеждах, счастье дней твоих, настоящих и грядущих.

Не бросай сего листа, не прочитавши, – он попал в твои руки по воле Всеправящего Промысла. Содержащиеся в нем мысли, может быть, спасут тебя от опасностей, над которыми ты бродишь, как над сокровенною пропастью; может быть, они доставят тебе утешение в какой-либо тайной грусти, томящей твое сердце, или, может быть, ты почерпнешь в них силу встретить с большею бодростью и перенести с вящшею² твердостью ожидающие тебя удары судьбы.

Участь девицы гораздо не известнее участи юноши. Мужчина вступает с собственною силою в трудные и запутанные отношения жизни; будучи сам себе господин он избирает себе звание, в котором хочет создать свой почетный гражданский быт! Для достижения различных своих целей, он свободно предпринимает приличные меры; по времени он избирает себе и супругу, спутницу жизни, наиболее соответствующую его склонностям. Но девица совсем не то.

Редко может она по собственной воле устроить свою судьбу: она должна ожидать ее безмолвно. Редко может она избрать себе супруга, с которым бы охотно желала разделять в жизни свои радости и горе: обыкновенно избирают ее. Редко она имеет достаточные способы для своего пропитания и охранения: в том и другом она зависит от других. Принадлежа к полу, по природе более нежному, более слабому, менее способному действовать в бурях гражданской жизни, она состоит как будто во всегдашней опеке у законов; в гражданском быту она должна вверять свои дела другим, для попечения и защиты.

И так сколь ненадежна участь молодой девицы, даже и тогда, как у ней еще есть значительные и достаточные родители! Сколь шатко основание всего ее будущего счастья, когда оно зависит от стечения столь много различных обстоятельств благоприятных или неблагоприятных! Когда она еще сего дня не знает, долго ли будет наслаждаться покровительством и попечениями своих родителей или родственников; не знает, будет ли когда-нибудь супругою человека по сердцу, по сходству взаимного образа мыслей и чувств, без чего не бывает домашнего счастья.

Следственно, она в уединенные, тихие минуты тем более должна строго обозревать настоящее и будущее свое положение; должна вооружаться твердою решимостью, чтобы встретить всякую судьбу неустрашимо и умно; должна приготовиться, быть достойною лучшего счастья, хотя бы оно и не досталось ей в удел; она должна прежде научиться никогда не быть несчастною, хотя бы желания ее и не сбылись, хотя бы приключения в жизни уничтожили все ее надежды.

Но за такой труд надобно приниматься заранее, воспитать таким образом свое сердце нельзя в одну минуту. Заранее должно приучаться к важному размышлению. Качества сего никак нельзя приобресть в тот самый день, когда уже должно его употребить. Девица должна с ранних лет учиться делать независимым свое истинное счастье от внешних обстоятельств; она должна положить ему основу в своем собственном сердце, если хочет некогда наслаждаться им как супруга, как мать, как хозяйка, или и в безбрачном состоянии.

Уже и теперь, во цвете своего возраста, она бывает окружена опасностями, которые сами по себе часто бывают слишком незначительны, но на будущие годы имеют неизъяснимо великое влияние. Уже и теперь надобно ей прилагать большой труд, чтобы от некоторых соблазнительных отношений и примеров сохранять неиспорченными сердце и разум, без чего нет для нее счастья в будущем.

Неиспорченность сердца, составляя высшее благо каждого человека, для девицы есть украшение наилучшее. Чрез нее, и нехорошая собою делается любезною; а без нее, и красивая теряет всю прелесть, как скоро сердце ее отравлено страстьми, злобным своенравием, нечистыми чувствованиями.

Слово, выражающее все благородство, всю любезность женщины, есть невинность. Она есть самое возвышеннейшее украшение для девицы, основа всех женских добродетелей. Развратник имеет уважение, варвар сохраняет почтение к нежному существу, осененному величием своей женской чести. Но женщина, быв осквернена злоупотреблением, не значит более ничего – она явно и тайно всеми отвержена. Если она не пожинает со всех сторон презрения, то пожинает сострадание, которое не менее оскорбительно. Лучшие пожимают плечами; худшие осыпают насмешками и хохотом, сплетая разные рассказы о несчастной даже и по смерти ее.

Чти, милая дочь, твое женское достоинство; тогда любезность твоя навсегда останется с тобою, хотя бы с летами и миновалась миловидность твоей молодости. Учись познавать опасности, угрожающие твоей невинности и встречай их с оружием, состоящим в твоей власти, – стыдливостью, благонравием, скромностью! Чти сии чувствования, вложенные в твою грудь рукою самого Бога, и берегись истреблять их. Тогда ты сделаешься презрительною в собственных твоих глазах, пред твоим полом и даже пред самыми презреннейшими из мужчин. Удаляйся сообществ, в которых забываются правила благопристойности; удаляйся разговоров, даже с твоими подругами и приятельницами, от которых ты по справедливости должна бы была краснеть, если бы кто-нибудь третий их подслушал; удаляйся льстецов, представляющихся восхищенными твоею красотою, а в самом деле ничего другого в виду не имеющих, как мало-помалу возбудить склонность, страсть, чрез которую ты, забыв себя, должна наконец сделаться добычею своих нечистых пожеланий.

Нередко мода, изобретенная наглостью больших, нраворазвратительных городов, вводит бесстыдные обнажения, пред которыми даже молодой неиспорченный человек, благородный мужчина со стыдом или отвращением потупляют взоры. Девица, увлеченная тщеславием и безвкусием моды, может ли что унизить тебя более, как если и самые мужчины стыдливее тебя, если уже и они превосходят тебя в той добродетели, которая должна быть твоим наилучшим украшением? Мода переменяется с каждым годом, а благонравие целые тысячелетия осталось первым украшением женщины.

Будь однако-ж стыдлива не перед другими только, но пред самой собою! Гнушайся каждым воспоминанием, могущим возбудить в тебе нечистые мысли; убегай необузданных представлений твоего воображения, и рассеивай их полезною деятельностью или размышлениями важнейшими. Горе тебе, если ты пятнаешь свою душу развратными помыслами, обнаружение которых пред другими заставило бы тебя покраснеть. Ты уже на пути к погибели; ты уже нанесла вред твоей истинной невинности – ты уже нечиста более пред самой собою, пред Всеведущим Богом и, удерживаясь в твоих наружных пожеланиях, обманываешь только людей, которые мало знают тебя.

Чтобы сохранить невинность своего чувства, охраняй неиспорченность своего разума. Не ищи образования духа на тех стезях, которые часто ведут в сторону противную; не гоняйся за такими сведениями, которые мало помогают тебе к умножению домашнего счастья: не гоняйся за такими способностями и знаниями, которых никто от тебя не требует и не ожидает. Не читай никаких сочинений и книг, кроме рекомендованных, по их содержанию, от приятеля добросовестного. Особливо охраняй себя от влияния таких литературных произведений, которые писаны лишь для занятия воображения. Они мало научают тебя знанию света, каков он есть, но представляют часто безнравственные бредни празднолюбца; они дают тебе ложное понятие о действительной жизни; представляют образец, которого надлежало бы учиться скорее убегать, нежели любить; они хотя и неприметно, а слишком усиливают требования твои от света; они естественно доброе твое чувство превращают в чрезмерную чувствительность или плаксивость; они наполняют твое воображение бесполезными, часто вредными образами. Чрез них ты привыкаешь всегда преувеличенно думать, желать, чувствовать; жизнь действительная, ежедневная чрез то становится для тебя слишком обыкновенною и противною. Люди, с которыми ты должна жить, покажутся тебе чрез то менее доставляющими наслаждения. Ты все будешь находить заслуживающим порицания, потому что ничто не будет согласоваться с твоими, из романов почерпнутыми, понятиями. Чрез такое неблагоразумное чтение ты, вместо истинного образования, получишь превратное; ты не сделаешься для света более полезною, но более негодною; ты наконец станешь не благороднее, но глупее, мечтательнее.

Многие женщины чрез это, никак не думая, положили основу своему домашнему бедствию. Они уже не могли так легко возвратиться в свое первое состояние, в свое назначение, в свой ежедневный быт. Отринув руку человека честного, потому что он не согласовался с мечтательными их представлениями о будущем супруге, они оставались или незамужними, или должны были наконец выходить за человека менее достойного, менее совершенного; или они потом даже и в замужестве бывали мечтательницами, несносными, худыми женами, худыми матерями, всегда желая лучше блистать и выказываться, чем быть совершеннейшими в своем положении.

Лучшее образование, какое женский пол в ранние годы усвоить себе может и должен, есть благоприличное приготовление себя к будущему состоянию своему в качестве знающей и приспособленной хозяйки, мудрой воспитательницы детей – приготовление, независимо пропитать себя полезными сведениями и тогда, если бы по смерти родителей, родственников или супруга, или в безбрачном состоянии, надобно было остаться вовсе беспомощною. Вот самое важнейшее, чего мы вправе ожидать от образования женщины благонравной – важнейшее, чего каждая должна требовать от самой себя. Затем – ибо все еще может оставаться лишний часок – не должно быть пренебрежено и высшее образование. Но оно состоит не в знании мечтательных сказок и повестей, большею частью невероятных, большею частью неоживленных чувством благородным, к добру возбуждающим; оно состоит в наставлениях уму, в распространении сведений о природе и Божием в ней величии, в правильном и скромном распознавании человека, в познании себя самой.

Занятия женщины требуют рассудительности, благоразумия, предусмотрительности, твердости. От мудрых мыслей и действий ее, по большой части, зависит все довольство, все благополучие домашней жизни, без чего истинное счастье невозможно. Все сведения, могущие к сему руководить, девица должна стараться приобретать в тишине, без притязаний. Она никогда не должна терять из виду величия и важности женского назначения. Вот настоящее образование. Назначение же женщины есть – всюду, во всем кругу действий своих распространять дух приятности, порядка и чистоты, дух согласия, мира, утешения. Назначение женщины есть – некогда в брачном союзе принимать участие в счастии и горе мужа, судьбою ей назначенного, разнообразить и возвышать его радости, в жилище своем вознаграждать его за многотрудные его попечения и работы, укрощать его строптивость, возвышать упадающую бодрость. Назначение женщины есть – некогда, в качестве матери, способствовать лучшему и существенному образованию ума и сердца в детях своих; в качестве хозяйки – иметь к супругу любовь, к детям – предусмотрительную нежность, к прислуге – исполненную достоинства ласку, и ко всем состоящим в связи с ее домом – приветливую доброту. По истине, это звание одно из достопочтеннейших и священнейших в человеческом обществе! По истине, сии обязанности требуют благоразумия, сведений и занятий, которые не легки! И вот звание, вот обязанности, для которых девица назначена.

С каким трудом пролагает себе путь юноша к своему будущему званию чрез школы и мастерские, прежде чем довольно усовершенствуется! Сколь тяжкие часы доставляет ему его многолетнее приготовление к изучению звания, которое он некогда проходить должен будет! А ты, милая дочь, к прохождению звания не меньше важного, к исполнению обязанностей не меньше великих, неужели можешь приготовиться, проживая совершенно беззаботно в доме родительском! Неужели будешь довольствоваться лишь тем, чтоб изучить простые домашние работы, остальные часы расточать на празднолюбие или рассеяние, на пустое чтение или мелочные старания о том, как бы нарядиться и понравиться?

Если мы видим так много несчастных браков, видим, как тихий домашний мир столь часто нарушается, дети столь часто остаются невоспитанными, цветущее благосостояние и нажиток столь часто расстроивается – не есть ли это вина и женского пола, который, не имея познания о своем назначении, легкомысленно проведя детство и юность в пустяках, вступает в важное отношение супружеской жизни без истинного женского образования, даже иногда с испорченным уже умом и сердцем?

О, юная Христианка, ты уже стоишь теперь у порога назначения своего, вспомни о своем звании, вспомни, что ты будущим твоим счастьем можешь быть обязана не будущему супругу, не его состоянию, не его достатку, но твоим совершенствам и добродетелям, которые ты приобрела еще в девицах. Вспомни, что сии добродетели суть наилучшее утреннее вено³, которое ты некогда принесешь жениху. Вспомни, что ты можешь некогда потерять всякое другое счастье, но никогда не раскаешься в том, какое основано тобою в твоем сердце собственною силою и уверенностью. Посему, как юноша в школах и мастерских, ты упражняйся уже теперь в твоих домашних отношениях, чтоб сделаться достойнейшею твоего пола. Снискивай себе украшение, которое не улетает с годами, не стареется с модою, но сохранит тебя достопочтенною и тогда, когда ты будешь женщиною пожилою.

И сие украшение – так выразительно говорит к твоему сердцу божественное слово – сие украшение должно быть не внешнее, состоять не в плетении волос, не в золотых уборах или нарядах в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленном украшении духа, что драгоценно пред Богом (1Петр. 3:3 и 4).

Красота душевная да будет для тебя драгоценнее красоты телесной; ею ты оковываешь души; приятность стана и телодвижений может только подстрекать нечистое пожелание или удовольствие в человеке чувственном.

Учись, девица, уже теперь исполнять прелестнейшую и благодетельнейшую из всех должностей: как дочь, как сестра, как родственница – скромными, кроткими предупреждениями не допускай раздоров, восстановляй дружелюбие и согласие, способствуй к сохранению любви и кротости между всеми. Ты подавай пример, оковывай всех твоею чистою, любовью и добротою ко всем, и никто не дерзнет опечалить тебя; ты своим кротким словом будешь руководить всех к лучшему, будешь Ангел-хранитель домашнего благоденствия. Разыскивай источники обыкновенного несогласия в твоем семействе или между твоими приятельницами, и потом не успокаивайся до тех пор, пока ты своею настойчивостью, благоразумием и нежною пощадою вовсе не иссушишь сии источники раздора, хотя бы это длилось целые недели, месяцы, годы.

Учись, девица, сносить то с терпением и кротостью, чего ты переменить не в силах. Может быть ты терпишь также и от своих родителей, братьев, сестер – показывай им себя с духом благородным. Нельзя тебе, собственною силою переменить их в образе мыслей; угроз твоих никто не побоится; поучений твоих никто не требует; твое противоречие, твоя настойчивость, твоя досада лишь более огорчают. Учись с терпением и кротостью то переносить, чего не можешь переменить. Твоя снисходительность наконец утомит гнев; твоя кротость наконец тронет и смягчит жестокосердых; твоя любовь, твое послушание, твоя нежная привязанность снова приобретет тебе наконец сердца полупотерянные.

Вовсе не имей глаз для слабостей твоих родителей; имей лишь пощаду в поучении твоих ошибающихся сестер; не оказывай строгости ни к кому, кроме самой себя. Если бы твое самолюбие и подсказывало тебе, что ты не заслуживаешь тех выговоров, какие иногда может быть тебе делают: о, поверь, уже верно ты подала к тому повод какою-нибудь несправедливостью твоего поведения. Поправь эту ошибку – кто захочет безжалостно оскорблять невинную?

Особенно берегись слушаться твоею своенравия, но показывай чувство всегда ровное, веселое, дружелюбное. Не изнеживай даже и твоего сердца, если бы тебе иногда самовольно хотелось поступать и говорить так, как пришло в голову в ту или другую минуту. Нет, старайся владеть собою; обуздывай свои ощущения и чувствования. Никому так мало не прощают порыв грубых или непристойных ощущений, неровность и переменчивость чувства или характера, как благонравной женщине. Менее всякой другой способна быть счастливою и счастливящею супругою та, которая будучи невольницею своих собственных причуд, желает и в доме все им подчинять.

Учись работать: твое прилежание с утра до ночи будет прекрасным примером для прочих. Празднолюбец устыдится стоять пред тобою без дела, а человек благородный больше полюбит и уважит руку, старающуюся, чрез сохранение порядка и чистоты, сделать дом храмом тихого благополучия, чем ту, которая умеет лишь наряжаться.

Учись быть бережливою – беречь и тогда, когда бы ты жила в изобилии! Не для того, чтобы скряжничать или собирать деньги без пользы, но чтобы сохраняя то, без чего можно обойтись, можно было помогать нуждающимся семействам. Мужчина работою приобретает, женщина бережливостью собирает целые сокровища. И дружелюбная благодетельница бедных – есть перл общества, предмет почтения всех благородно мыслящих и нежно чувствительных.

И наконец, о, девица, о, Христианка, о, дочь Божия, учись начинать и оканчивать с благочестивым чувством каждое из твоих дневных дел. Женщина, без Религии, по справедливости почитается предметом тайного отвращения и омерзения всех образованных. Женщина, которая со своею малою опытностью и сведениями, с бедным своим знанием хочет представлять вольнодумку, есть противоречие себе самой, и в глазах людей умных считается глупою; она, не имея внутреннего достоинства, из тщеславия хочет простирать свои требования на мнимую мудрость.

Облагородствуй, довершай твое отношение, сие нежное, внутреннее, тихое отношение к твоему Богу, как ты его чувствуешь из дней твоего детства.

Ни твой отец, ни твоя мать, ни даже твой жених, твой будущий муж, никто не может быть самым искренним поверенным чувствований и движений твоего сердца. Это лишь Бог. Нет для тебя друга постояннее – всякого другого могут у тебя исхитить переменчивое человеческое чувство, судьба и смерть. Но Бог для тебя остается. Он покровительствует тебе. Он печется о тебе.

Если ты можешь еще, по наставлению твоего Господа Иисуса, с веселостью и детским упованием молиться Ему, Небесному Отцу, – о, тогда не унывай. Тогда ты еще достойна тебя, и достойна любви всех добрых людей.