Март. Книга 1-я

Закон наш, предусматривающий запрещённые и наказуемые деяния сектантов, очень краток. Всё его содержание начерпывается, можно сказать, двумя–тремя статьями, 196, 201, 203, – если, конечно, не иметь в виду статей побочных. 203-й статьёй воспрещается сама принадлежность к известного рода сектам; статья 196-я предусматривает распространение лжеучения между другими. Статья эта значительно дополнена кассационными решениями Сената, поясняющими разделение сект на разряды, понятие распространения и т.п. Но замечательно, что ни в той, ни в другой статье сами секты не поименовываются, кроме одной секты скопцов. В самих статьях закона (203) и в кассационных решениях (примеч. к ст. 196) указываются только признаки сект более или менее вредных, более или менее терпимых. За принадлежность преследуются только последователи таких сект, которые соединены с изуверством и противо-нравственными гнусными деяниями. Последователи всех остальных сект преследуются, – кроме публичного оказательства – лишь за совращение других; при этом секты эти делятся на более вредные и менее вредные, – разграничиваемые признаком вреда государственного, или общественного: в зависимости от этого меняется сам состав преступления, т. е. понятие распространения. Такая общность и недостаточная определённость неизбежно ведёт к тому, что всякое более или менее серьёзное дело не может обойтись без помощи учёной экспертизы и от усмотрения экспертов иногда всецело зависит направление дела.

Обстоятельство это, по-видимому, не представляет никаких особых затруднений и ничего неестественного. Но, прежде всего, дело в том, что мы не можем похвалиться многочисленностью людей в надлежащей степени сведущих, (раз эксперт духовных скопцов признал за поморцев). А за тем: так как указанные в законе признаки (изуверство, гнусность, противо-общественность) могут или расширяться, или суживаться; то ясно, что и между опытными экспертами могут происходить несогласия, и вследствие этого деяния однородные и однокачественные в разных местах могут подводиться под разные статьи. (Пример сего можно видеть в нашей заметке в Журнале Министерства Юстиции за 1895 г., июнь). Судебные же следователи при производстве предварительных следствий действуют иногда совершенно без ясного представления о том, к чему направлять всё следствие, какие вопросы предлагать свидетелям и какие показания свидетелей должны быть твёрже обоснованы и наиболее раскрыты.

Кроме неопределённости указываемых в законе признаков чувствуются иногда и пробелы. И во 1-х, кроме признаков изуверства и гнусных действий могут быть ещё и такие характерные свойства секты, по которым она также едва ли может быть терпима. Нам случалось по делам следственным и иными путями ознакомляться с такими безобразными сектами, как по отношению к церкви и христианской вере, так и – к государственному и общественному строю, что невольно удивляешься тому, как они могут быть терпимы. А между тем под 203 статью они не подходят по указанным в ней признакам; другой же статьи нет. Во 2-х. помимо распространения бывают иногда такие деяния сектантов, которые сами по себе составляют криминал, а между тем сектанты за них не преследуются. Мы разумеем приёмы и укрывательство бегунов, этих тайных, никому неведомых распространителей вредного учения, а также и их постоянное бродяжничество, и уклонение от исполнения всяких требований гражданской власти. Означенные деяния остаются безнаказанными, возбуждаемые дела прекращаются, и вся забота о предупреждении и пресечении их лежит на полицейских властях.

Указанные неопределённости и недомолвки от того, по нашему мнению, и произошли и потому и держатся, что мы мало знакомы с характером сектантства, с учением и обычаями каждой секты. При недостаточном знакомстве мы не в состоянии и разобраться в перепутанном хаосе лжеучений: – каждой секты отвести своё место, к каждому явлению из жизни сектантов отнестись с подобающей справедливостью. Серьёзное, беспристрастное изучение сектантства во всех его частностях откроет нам глаза на многие такие вещи, относительно которых судили и судят поверхностно, мало вникая в их смысл и значение, иногда даже как будто сочувствуя тому, что вовсе уже сочувствия не заслуживает. Сообщив правильный взгляд на эти вещи, обстоятельное изучение сектантства укажет вместе с тем и пути к прекращению или ослаблению оного, к предохранению народа от увлечения и соблазна.

Вот задача, которую мы прежде всего желали бы наметить для сотрудников журнала и для всех тех, кто принял на себя труд принести пользу Церкви и обществу в борьбе с сектантством. Каждая заметка, раскрывающая лжеучение и быт сектантов, заметка, основанная на непосредственном наблюдении за их жизнью, могла бы быть очень ценной и полезной. Работа на первых порах должна быть кропотливая, заключающаяся не в обобщениях, а в собирании материала. При этом, само собой понятно, выступает практический интерес в том, как давно появились известные лжеучения и на сколько прививаются они к народу. Сгруппирование всех сведений в одном издании придаст интерес цельности и значительно облегчит труд тех, которые могут изучать сектантство лишь по книгам.

На первый раз мы могли бы указать и некоторые секты, требующие обследования, это – именно те секты, которые мы в начале уже назвали и о которых нам приходилось сказать своё слово по двум следственным делам, т. е. самарские «мормоны»⁶² и шадринские сектанты. Затем, мы недостаточно знаем кавказских «шалопутов» и другие виды хлыстовства. Наконец, недавно напомнили о себе и закавказские духоборцы. Что они-такое, – прежние ли духоборцы, некогда обследованные, или с примесью новых понятий, с более резкой противо-общественностью?

Все упомянутые секты можно обследовать только на месте, человеку опытному и знающему.

Но каковы должны быть эти подготовительные знания и откуда их взять? Вопрос этот, думается, далеко не праздный. Много ли найдётся у нас людей, хорошо подготовленных для исследования сектантства? Поэтому необходимо сказать хотя о какой-нибудь общей подготовке. О разных сектах не мало написано в разных повременных изданиях; есть особые объёмистые сборники документов и статей об этих сектах; есть, наконец, и специальные обработанные исследования. Но изучить все эти источники было бы и долго, и трудно. Ещё труднее было бы оценить по достоинству каждую журнальную статью, всякое учёное исследование, – тем более, что частные взгляды и мнения авторов далеко не единообразны. Всякий поймёт, что начинать ознакомление с чем угодно по разбросанным по всюду статьям, без систематического руководства, совершенно неудобно. Останавливая же внимание на отыскании систематических, хотя и кратких, пособий, мы не находим ничего, кроме немногих печатных листов (5–6), составляющих 3-ю часть нашего «Руководства». Эта часть до сих пор, кажется, какая-то заброшенная: в духовных школах ею, по-видимому, мало интересуются. А между тем только в ней и можно видеть первое систематическое изложение сведений о сектах рационалистических и мистических, с указанием и тех источников, откуда эти сведения заимствованы. По сему, кому понадобилось бы узнать о чём-либо более обстоятельно, тот может и указание найти, где прочитать о сём. Первоначальные, хотя и краткие, научные сведения и должны служить основанием для дальнейшего ознакомления с развитием сектантства. При помощи этих сведений откроется путь к дальнейшей сознательной работе, не будет особенно трудно определить род и вид какой-либо малоизвестной секты и поставить её на известное место.

В настоящее время не редко приходится читать сообщения о сектах с разнообразнейшими названиями, как о сектах новых. Но читая эти сообщения недоумеваешь, что тут нового – одно ли название, принятое в известной местности, или действительно перед вами какое-нибудь новое явление в сектантстве. Такого рода отрывочные сообщения в существе дела ничего не приносят и проходят совершенно бесследно. Это от того именно и происходит, что за дело берутся люди, не имеющие знакомства с сектантством вообще, с основным, существенным характером известных уже сект.

На основании современного состояния науки и общепризнанных существующих взглядов, все секты. – кроме старообрядческих, – принято делить на два разряда: на секты мистические и секты рационалистические. Правда, и в некоторых сектах второго разряда также проявляются начала мистические; но тем не менее мистицизм первых на столько своеобразен и исключителен, что тот и другой род сект невозможно подводить под одну общую категорию сект мистических. Духоборец, прыгун, танцующий баптист далеко не – хлыст. Мистические бредни сектантов первого разряда доходят до человекообожания, до представления многих «христов» «богов», «богородиц», «пророков», «батюшки-искупителя», – которых обожают, на которых молятся. В основе нравственных требований означенных сектантов – лежит дуализм, следствием которого является абсолютное отрицание брака и семьи. Богослужебные культ сектантов мистиков заключается в радениях и пророчествах. Отношения к православной Церкви – совершенно лицемерные; сектанты представляются лучшими людьми в среде православных. усерднейшими почитателями Церкви Божией, наиболее строгими исполнителями её уставов. Действительные же свои убеждения они тщательно скрывают, по заповеди первого ересиарха, «не объявлять о том ни отцу, ни матери». Вот что̀ известно самого существенного о сектантах-мистиках.

Но в последнее время стали замечаться между ними колебания и уклонения то в одну, то в другую сторону, от чего является неизбежная спутанность в определении самых существенных его черт. И во 1-х, теперь можно спросить: сохранились ли. и если сохранились, то на сколько, – мистические бредни о прежних ересиархах – Даниле Филиппове, этом мнимом «саваофе», Иване Тимофееве, – мнимом «сыне Божием», о Кондратии Селиванове, этом скопческом «батюшке-искупителе», – что тоже о императоре Петре III, – об Акулине Ивановне, этой «богородице», что тоже – Елисавете Петровне, – и т. п. Во множестве прочитанных нами судебных следствий мы ни разу не натолкнулись на эти имена, хотя иногда ставили для судебных следователей прямые вопросы об этом. Если предания о них не сохранились уже между сектантами, то на чём держатся их верования и обычаи, из какого источника проистекают их дикие богомоления, соединённые с человекообожанием, отрицание здорового семейного начала, с освящением разврата? Психологические ли и бытовые причины тут действуют, или есть и историческая подкладка? Разъяснение этого вопроса, без сомнения, очень трудно, но оно существенно важно и в научном и в практическом отношении. От разрешения его зависит характер миссионерской деятельности, а также и гражданские мероприятия. До сих пор, когда нас спрашивали, как действовать против сектантов-мистиков, мы не указывали на прямую полемику, потому что, при скрытности сектантов, и полемизировать не о чём, – они во всём будут соглашаться, – а рекомендовали прилагать заботы о возвышении нравственного уровня в народе вообще, как можно благоговейнее совершать богослужение, открытие вне-богослужебных назидательных собеседований, – чтобы тайным собраниям противопоставить явные, для всех доступные. На этих собеседованиях должно говорить о пристойном, благоговейном служении Богу, о священных исторических лицах, об идеалах истинно-христианской жизни и истинно-христианского подвижничества, вооружаться словом обличения наиболее распространённых народных пороков: – пьянства, разных неприличных гуляний и т. п., – вообще всеми мерами стараться удовлетворять благочестивые потребности духа, питать религиозное чувство здоровою пищей; при этом сами собой будут исчезать болезненные проявления чувства и воображения. Во 2-х, заметны невыясненные колебания в самом характере сектантов. Не будем говорить о появлении скопцов духовных, т. е. о необязательности самого оскопления, – причём характер секты со стороны юридической существенно изменяется. В последнее время какие-то необъяснимые колебания замечаются и между хлыстами. С одной стороны, у нас, в казанской епархии, стали известны, так называемые, «кантовщики», несомненно хлыстовского пошиба, но с такими смягчёнными обычаями, что и радений у них не замечалось. Сверх сего, судя по многим следственным делам несомненно о хлыстах, между ними происходили и происходят секретные собрания, но только с сладкими ужинами, в виде поминок, с чтением и пением, с прихлопыванием руками и больше ничего. Возбуждаемые дела были прекращаемы по отсутствию состава преступления (ст. 277), так как распространения не было обнаруживаемо. Рассматривавший и рассматривающий дело эксперт не мог и не может выходить из области фактических данных, в деле имеющихся, и что-либо сочинять от себя; его задача в том заключается, чтобы осветить факты.

Но с другой стороны хлыстовство не в нашей, а в других местностях заявляет себя возмутительными противо-нравственными деяниями. В этом отношении особенного внимания заслуживает дело о Тарусских хлыстах (калужской губернии). Сведения о них сообщаются в газетах. «В корне искажая и подрывая православие, говорит корреспондент «Нового времени», современная хлыстовщина оказывает гибельное влияние на народную нравственность своим отношением к брачной жизни. С одной стороны, хлысты отрицательно относятся к законному браку, как церковно-гражданскому акту, считая его «скверной»; с другой – они не только терпят, но и всячески поощряют вне брачные, неупорядоченные сношения мужчин с женщинами, ео ipso содействуя крайнему растлению народной нравственности. Одному православному мать его, умершая хлыстовкой, не раз советовала бросить законную жену, потому что жить с женой, по её словам, «беззаконие». Этот же православный посоветовал раз хлысту, имевшему дочь невесту, выдать её замуж, иначе де «девушка может потерять себя». На это отец девушки цинично ответил: «знаешь пословицу: нет того дерева, на котором бы птица не сидела? Это – молодость: побалует и отстанет» ... В трактирах, на улицах и проч. хлысты всегда высказываются в том смысле, что де: «от жены отлепись, а к чужой прилепись» ... «Путаться с чужими жёнами» значит «делать добро», значит «иметь любовь», «все одно, что голубь с голубкой» ... Хлыстовский разврат тем более вреден, что сопровождается ещё диким самокалечением. Несмотря на крайне распутную жизнь, хлыстовки редко имеют детей. Это объясняется именно тем, что они, в случае замеченной беременности, принимают. им одним известные, меры к вытравлению плода. Прямым последствием этого является вырождение населения, что и было доказано на суде неоспоримыми цифровыми данными»⁶³. Всё это в сущности не ново: но ново во 1-х слишком уже открытое проявление цинизма: во 2-х, – в прежнее время хлыстовский разврат, в виде «свального греха», преимущественно привязывался к радениям, теперь же он, по видимости, имеет другую форму постоянного распутства, и в 3-х, он не доходил до вымирания поколения. По этим новым проявлениям сообщение является весьма важным, и хлыстовщина в таком виде становится сектой не только «более вредной», но и положительно нетерпимой.

Вот в каких направлениях замечается современное развитие хлыстовщины. Нашему времени предстоит трудная задача разобраться во всём этом, сдвинуть густое покрывало, каким окутываются сектанты, уяснить действительный смысл явлений, и той и другой отрасли хлыстовства отвести своё место. Если бы нам удалось выполнить эту задачу, то мы принесли бы большую пользу и научную, и практическую, знали бы, к кому как относиться, что с кем говорить.

(Окончание следует).

III.

Где причина и объяснение тех симптомов болезни, на которые мы указывали в предыдущей главе? Ответ на это, кажется, можно найти отчасти в характере религиозности русского народа, отчасти в характере того исторического момента, который мы переживаем. И то, и другое, впрочем, находится между собой в непосредственной связи.

Искренняя религиозность русского народа – факт общеизвестный. Иностранцы, приезжающие изучать Россию, прежде всего останавливаются перед этим, резко бросающимся в глаза, явлением. Но не менее общеизвестный факт, что религиозность эта довольно односторонняя, направлена преимущественно на внешнюю сторону религиозной жизни. Внутренние же, нравственные устои каждого русского человека очень слабы. К этому присоединить надо чрезвычайно смутное знание истин исповедуемой веры, граничащее почти с абсолютным незнанием. Отсюда полное смешение истины с ложью, веры с суеверием; отсюда, с одной стороны, вызывающая удивление набожность, соединённая с самым точным соблюдением предписаний и уставов Церкви, с другой – полная безнравственная разнузданность, не стесняющаяся ни внутренним законом совести, ни положительными предписаниями религии, – и это всё уживается вместе; страстная привязанность к обычаю и обряду, доходящая до «староверского» буквализма, и в то же время странное безразличие по отношению к догматам веры; смешение христианских начал с языческими суевериями в личной жизни крестьянина, высокий авторитет знахарства, недоверие к «попу» и т. д. Таких житейских фактов великое множество; они на каждом шагу и всем известны. И вот, когда наблюдатель народной жизни останавливается перед одними этими фактами, он по неволе приходит к неутешительным выводам. Но тот, кому приходится входить в тесное общение с крестьянином, имеет утешение видеть и другую, более светлую, сторону его духовной жизни: это именно то, что дало Ф. Достоевскому основание сказать про наш народ, что это «народ – богоносец».

И действительно. На ряду с незнанием основных истин веры в русском народе поражает наблюдателя удивительное проникновение его духом Православия, глубокое понимание этого духа и усвоение его. И это именно качество дало русскому народу силы вынести на своих плечах всю тысячелетнюю историческую тяготу, перестрадать все невзгоды, выйти из них победителем и создать самое могущественное и обширное в свете государство. Мужик не различает икон в иконостасе, не знает кому молится, или, как нам пришлось слышать, говорит: «когда Бог умрёт, то Николай – угодник на его месте будет»; – но этот же мужик так крепко усвоил себе христианское мировоззрение, что в этом поучиться у него приходится любому богословски-образованному человеку. Из этого источника вытекает всё то, что бывает так привлекательно в простом русском человеке: его смирение, покорность воле Божией, терпение, выносливость, его военные подвиги, удивляющие иностранцев, его постоянное сознание своей греховности и то покаянное чувство, которое лежит в зародыше в душе каждого русского человека. Смысл жизни ему ясен – и в этом заключается его личная сила даже при всей слабости его нравственных понятий, и при всей его умственной «темноте».

Таков в общих очертаниях характер религиозности русского народа. Нетрудно понять, что на его развитие оказали своё влияние исторические условия жизни. Приняв христианство во времена своего младенчества, русский народ и до сих пор в вере остался сущим младенцем. Все его силы, вся его энергия за десять веков были направлены к одной только цели – к самозащите и к созиданию для того сильного государства. Для сознательной переработки и усвоения принятой сердцем веры не оставалось времени и возможности. Сначала княжьи междоусобицы и борьба с кочевниками, далее татарское иго, собирание расчленённой Руси под стяг Москвы, борьба с внешними врагами, смутное время, прикрепление крестьян к земле, искусственная прививка западной цивилизации – вот главные стадии созидания нашей государственной силы. Для распространения просвещения, для борьбы с религиозным невежеством простого народа нужны были учительные силы, а их было мало. Духовенство само не всегда отличалось высоким уровнем; да притом материальное положение сельского священника ставило его всегда в тяжёлые условия. Для развития нравственных понятий необходима, кроме просвещения, ещё церковная дисциплина, а она также стояла у нас не на высоком уровне. На укрепление же в народе христианского миросозерцания оказали своё влияние: богослужение, таинства и духовная литература. Под впечатлением слышанных молитв, псалмов, канонов, песнопений, под благодатным воздействием таинственных священнодействий и обрядов воспитывалось в народе понимание духа православия и проникновение этим духом. Этим объясняется, по нашему мнению, одновременное сосуществование в народе религиозного невежества по отношению к истинам веры вместе с христианским миросозерцанием.

Итак, в общем деятельность народа и духовенства в религиозной жизни за первые девять веков была чисто охранительная. Полученное сокровище надо было бережно и в чистоте сохранить. Это и было сделано безукоризненно⁶⁵. Теперь же настало иное время, и совершенно другие условия, в которых находится народ, могут, как кажется, оказать своё влияние на дальнейшее развитие его религиозности. В первой главе мы указали уже на некоторые из условий современной народной жизни. Это прежде всего – освобождение крестьян от крепостной зависимости, что положило резкую грань между старым временем и новым. Благодаря дарованной свободе, народ стал в непосредственное общение с тем индифферентным слоем нашего образованного общества, который называется «интеллигенцией». Для общения этого открыты с 60-х годов широкие двери: земские училища, школьные библиотеки, народные чтения, земские собрания, самоуправление, общая воинская повинность, народная литература – всё это так или иначе способствует этому общению. Изменившиеся экономические условия народной жизни, погнавшие крестьянина в город, на фабрику, в отхожий промысел, необыкновенное развитие путей сообщения, удешевлённый проезд – всё это служит всё тому же общению. Напомним ещё, что в те же последние 30 лет интеллигенция наша переживает зуд сближения с народом ради тех или иных целей, для того чтобы «просвещать» народ (как хотят «либералы») или же самим учиться у него (как хотят «народники»). Но разные цели имеют всё-таки один результат: сближение. Желательно или нежелательно это сближение – вопрос этот мы считаем теперь совершенно излишним. Прекратить его нельзя; преграды все разрушены, поток не остановишь. Каковы же будут результаты сближения – трудно теперь сообразить; победит ли народ и приблизит к почве оторванную от неё интеллигенцию, или же эта последняя привьёт народу яд своего индифферентизма и расшатает вековые устои народной жизни – это покажет ближайшее будущее. Но во всяком случае мы – пастыри Церкви и ближайшие руководители народа уже не можем оставаться безучастными зрителями происходящего движения. Народ проснулся – вот краткая формула того исторического момента, который мы переживаем. Это момент критический, который, быть может, есть начало нового периода русской жизни, периода культурного созидания, как предыдущий был периодом государственного устройства. Народ ищет знаний, он хочет учиться, хочет сознательно усвоить то, что до сих пор было воспринято сердцем. Везде, во всех уголках России слышится это движение. Это ясно для всякого, кто стоит вблизи народа и видит его потребности. Поэтому мы не останавливаемся на этом факте подробно: считаем только не лишним привести одну справку, иллюстрирующую наше положение. Общее количество экземпляров народных книжек, изданных в 1892 году, было около 6 миллионов; 1893 году это количество увеличилось до 8 миллионов, а в 1894 году уже было издано 15-ть миллионов экземпляров. Полагаем, что эти цифры достаточно красноречивы.

Но если духовные запросы народа, составляют самую крупную величину в общей сумме современных жизненных явлений, то попятно, что в вопросах миссионерских необходимо прежде всего иметь в виду эту величину и считаться с ней. Кто удовлетворит этим запросам духа? Самозванные учители? или те, кому вверено слово истины? Кто поспешит на встречу новым потребностям жизни? В этом весь узел вопроса. Возвращать на правый путь тех, кто совращён самозваным учителем – дело святое, великое. Но чтобы это дело не было чрезмерно трудным – необходимо понять важность переживаемого момента, его смысл и значение, необходимо знать новые потребности народной жизни и удовлетворение их взять в свои руки. На этом только и может быть основана плодотворная борьба с сектантством.

Свящ И. Фудель

„Ино, сынове, и сами ведаете по Божественному Писанию, колико шатание и неистовство и укор, и мятеж бывший преже на истинную и на православную христианскую веру, и на Божию церковь... А церковь Божия, утвержденая Богом и данным нам законом новым, и огражена повеленьми апостольскими и укрепляема божественными и святых отец пра- вилми седми собор, светится паче солнца, яко сущее небо земное украшена, и красящеся непобедимым благолепием православия“. (Из послания м. Фотия псковичам от 23 сентября 1416 года. См. Акты Историч. стр. 42).

Предварительные замечания о древнейших противо-церковных учениях в России. Бремя зарождения и происхождения секты стригольников. Название секты. Основатель секты. Внешняя история секты.

Раньше других сект в истории русской церкви делается известною секта стригольников. Существовали ли в нашей церкви сектантские общества до появления стригольничества, – трудно сказать. Вероятно, их не было, так как сохранившиеся памятники древнерусской письменности ничего не говорят о них. Но те же самые памятники дают основание думать, что если в древнерусской церкви до XIV в. не было сектантских обществ, за то в ней с весьма раннего времени начали появляться различные противо-церковные учения. Только эти учения были большей частью заносные, сторонние, не русские, а потому они и не получали широкого и прочного распространения в среде русского народа.

Так, напр., упоминаются волхвы, иначе кудесники, ведуны. Они представляют пока странное и мало понятное явление в нашей древней церковной истории. Весьма скудные и разрозненные сведения не дают возможности составить ясное понятие о древних русских волхвах. Но во всяком случае несомненно, что волхвы были представителями особенного, своеобразного противо-церковного учения и находили себе последователей в среде русских христиан. Волхвы были родом финны и проповедовали своё учение сначала на границах славянских и финских поселений, а потом и внутри русских областей. Есть основание думать, что некоторые из волхвов пытались формулировать своё учение, представлявшее странную смесь христианства и язычества. Христианского Бога они признавали небесным Богом, предоставляли Его власти небо и души людей в земной и загробной жизни, а для языческих богов удерживали землю, земную судьбу человека и его тело при жизни и по смерти. Некоторые волхвы в иных местах, как, напр., в Новгороде в XI в., приобретали себе целые сотни последователей. Но вообще учение волхвов, как явление чуждое, произведение не русской почвы, не привилось к религиозному сознанию христианского русского народа и исчезло бесследно.

Тоже самое случилось и с богомильством. Последнее было занесено к нам из Болгарии в XI в. Богомильство, бывшее в полном смысле слова противо-церковной сектой, также не встретило сочувствия в русском народе. Проповедники его у нас были легко устранены и богомильство со временем совершенно затерялось.

Вообще должно сказать, что в первые века нашей христианской истории в русском народе отсутствовали условия для возникновения противо-церковных мнений и обществ. С одной стороны, в это время русский народ, как народ новообращённый, был глубоко, крепко предан своей вере – христианской, а с другой стороны, вскоре после принятия христианства для русского народа наступили тяжёлые времена, когда сознание народа отвлекалось в другие стороны его жизни; поэтому, во весь удельный период и в первое время последовавшего за ним монгольского ига русский народ, если можно так выразиться, не имел времени вдуматься в свою веру и отдать себе полный отчёт в ней. Оттого же, быть может, попытки критического отношения к вере и стремления к сознанию противо-церковных учений и обществ раньше всего и возникают в тех областях русского государства, которые меньше других претерпели от иноземного ига. Таковы были именно новгородская и псковская области, где и возникли первые русские самородные секты.

Первые известия о стригольниках, как о секте вполне определившейся, относятся ко второй половине XIV в. Первоначальное же зарождение секты стригольников относится к более раннему времени. Есть некоторые основания предполагать, что мнения, из которых впоследствии образовалось учение стригольников, существовали уже в самом начале XIV в. Так, в житии св. м. Петра (1308–1326 г.), составленном еп. Прохором (†1327 г.), упоминается о каком-то еретике, которого митрополит «препре, приехавши на прю и прокля и». По некоторым известиям, этот еретик был «новгородский протопоп, соумышленник тверского епископа Андрея», который в свою очередь, как видно из жития св. м. Петра, обвинял этого последнего перед константинопольским патриархом Афанасием в симонии. А, как увидим сейчас, «поставление на мзде», или симония, была одной из главных причин происхождения секты стригольников.

Секта стригольников своё наименование получила от прозвища основателя её. Основателем секты считается псковский диакон Карп, бывший «художеством стригольник». «Художество» диакона Карпа состояло в пострижении новопоставляемых дьяков. Духовенство обязано было выстригать волосы на верху головы, на темени. Выстриженное темя головы называлось гуменцем. Выстрижка гуменца совершалась при посвящении всякого духовного лица в первую степень церковного клира, в чтеца, или дьяка. Сам епископ, посвящавший чтеца, постригал новопоставляемого крестообразно, а настоящую выстрижку гуменца поручал делать другому лицу. Такие лица, избиравшиеся обыкновенно из среды церковного клира, назывались стригольниками. Таким же стригольником был, полагают, и псковский диакон Карп.

Псков в то время находился в церковном подчинении своему старшему брату – Новгороду. Новгородский архиепископ по временам приезжал в Псков и поставлял здесь избранных кандидатов в чтецы, диаконы и священники. В это именно время диакон Карп и исполнял свои обязанности стригольника. Но бывало и так, что псковские клирики сами отправлялись в Новгород, где их и поставлял новгородский владыка, причём диакон Карп в таких случаях не мог исполнять своих обязанностей стригольника. По существовавшему у нас в то время обыкновению, поставление во все церковные степени обязательно оплачивалось известной суммой денег. Размер таких ставленнических пошлин большей частью зависел от воли епископа и окружавших его лиц. Иногда эти пошлины бывали очень велики и со стороны ставленников требовалось значительное напряжение, чтобы уплатить ставленническую пошлину, которая, начинаясь с первой клирошанской степени чтеца, или дьяка, повторялась затем в увеличенных размерах при поставлениях в диаконы и священники. Понятно, что такой порядок вещей был весьма неприятен, прежде всего, для духовенства, которого он касался прямо и непосредственно, а потом и для мирян, которые, при выборном начале, существовавшем тогда в Пскове для духовенства, также материально страдали от ставленнических пошлин.

Но не трудно видеть, что диакон Карп, как стригольник, мог иметь особенные, чисто корыстные, основания и побуждения к недовольству сейчас показанным порядком вещей. С одной стороны, для него было бы гораздо удобнее и выгоднее, если бы поставления в священные степени, когда он являлся необходимым лицом, совершались всегда в Пскове. А это было бы возможно только в том случае, если бы в Пскове был свой епископ, чего однако же никак не желал допустить г. Новгород и новгородский архиепископ. Карп мог иметь чисто личное недовольство тем церковным порядком, какой существовал тогда в Пскове. Карп с другой стороны, как стригольник, мог ближе и лучше других знать быт ставленников-клириков и слышать сетования ставленников и нарекания их на тяжесть этих пошлин, а может быть и злоупотреблений, какие, иногда, возможны с уплатой таковых пошлин. Достаточно было на его месте иметь восприимчивый, решительный и энергичный характер, чтобы открыто заявить недовольство существующим порядком. А между тем, судя по сохранившимся свидетельствам о Карпе стригольнике, это был именно человек такого характера: книжный по своему времени, гордившийся своей начитанностью, впечатлительный, самоуверенный и дерзкий. Такой человек, особенно под влиянием общего настроения, действительно, мог решиться на открытый протест. Карп стригольник в своих смелых речах, вероятно, вооружался главным образом против ставленнических пошлин, «поставления на мзде», а вместе с тем, быть может, и против церковной зависимости Пскова от Новгорода.

Так как протест диакона Карпа существенно затрагивал интересы новгородского архиепископа, его псковского наместника и старшего духовенства, имевшего свою долю в ставленнических пошлинах, то он был лишён сана диакона и звания стригольника. А так как расстрига Карп и после того не прекратил своих смелых речей, то он был предан проклятию, что́ было равносильно совершенному отлучению его от Церкви и общения с нею в молитвах и таинствах при жизни и лишению христианского погребения и поминовения по смерти. Полагают, что это ещё более ожесточило дерзкого и самонадеянного расстригу. Отлучённый от православной Церкви, он задумал образовать подобие своей собственной церкви из своих последователей. Этими последователями Карпа были, вероятно, прежде всего подобные же ему дьяки и вообще клирики, за интересы которых, казалось им, пострадал Карп, а потом и миряне, особенно люди книжные, начитанные между ними. Да и вообще-то в последователях себе Карп не мог иметь недостатка в Пскове, где всегда существовало свободное отношение к духовенству и живо было недовольство зависимостью Пскова от Новгорода в церковном отношении.

Как долго местом деятельности Карпа был г. Псков, не можем сказать. Только спустя некоторое время он перешёл в Новгород. Но здесь на первых порах пропаганда стригольника – Карпа была встречена не сочувственно. Это и неудивительно, потому что здесь была на лицо высшая иерархическая власть и, кроме того, личность вожака сектантов была мало кому известна. Должно полагать, что новгородский архиепископ, как только узнал о пропаганде Карпа стригольника в Новгороде, предал его суду. Следствием этого суда, вероятно, и была жестокая расправа новгородцев с вожаками стригольнической секты. В 1376 году, как сообщает летописец, новгородцы побили диакона Карпа, диакона Никиту и ещё третьего их сообщника и бросили их в реку Волхов, как развратителей веры христианской. Но такая решительная и быстрая расправа с вожаками стригольников не прекратила сектантского движения. Наоборот, некоторые, и не без основания, полагают, что эта расправа могла только содействовать большему распространению сектантского учения. Казнь сектантов, мужественно перенесённая ими, должна была обратить общее внимание на новое учение, а у некоторых, кроме того, могла вызвать чувство сожаления и сострадания к погибшим. Но как бы то ни было, а только и в Новгороде, и в Пскове стригольническое лжеучение продолжало существовать, к великому смущению истинных православных христиан. Скоро сектантское движение приняло такие широкие размеры и сделалось настолько значительным, что для прекращения его потребовалось содействие высшей церковной власти в лице московского митрополита и константинопольского патриарха, который признавался тогда главой русской церкви. Действительно, о возникновении в Новгороде и Пскове стригольнической секты было сообщено в Москву. Но, к сожалению, в Москве тогда происходили смуты и беспорядки по случаю замещения митрополичьего престола. Только к началу 80-х годов XIV в. смуты эти поутихли и тогда было донесено константинопольскому патриарху о появившейся в Новгороде и Пскове стригольнической секте. Смущённый и глубоко опечаленный п. Нил, при содействии суздальского епископа св. Дионисия, составил увещательную грамоту в Новгород и Псков к стригольникам. Патриаршую грамоту доставил в Новгород и Псков тот же преосв. Дионисий, которому, между прочим, было поручено от патриарха личными увещаниями дополнить его послание там, где это оказалось бы необходимым. Св. Дионисий исполнил поручение и, по замечанию летописца, успокоил мятежи и соблазн «о проторех, т. е. издержках иже на поставлениях». Но успокоение было видимо неполное. Стригольническое лжеучение по-прежнему продолжало существовать в Новгороде и Пскове и вскоре затем начало даже усиливаться. Этому, полагают, немало содействовали смуты, которые по-прежнему продолжались в среде высшей русской иерархии. Только к началу 90-х годов XIV в. смуты эти совсем прекратились и на московском митрополичьем престоле прочно утвердился м. Киприан. Теперь явилась возможность серьёзно заняться вновь возникшей сектой. Новый константинопольский патриарх Антоний, которому было сообщено о продолжающемся сектантском движении в России, прислал от своего имени в Москву вифлеемского митрополита Михаила и с ним свои увещательные грамоты в Новгород и Псков по делу о стригольниках. Вифлеемский митрополит вместе с московским митрополитом Киприаном отправились в Новгород. Здесь к ним присоединился ещё полоцкий архиепископ Феодосий, так что в Новгороде, вместе с здешним архиепископом, составился как бы поместный собор, который и занялся сектой стригольников. Собор архипастырей, прежде всего, огласил патриаршие грамоты сначала в Новгороде и потом в Пскове. К увещаниям патриарха архипастыри присоединили затем и свои собственные наставления, которые клонились к тому, чтобы православные заботились об исправлении и вразумлении сектантов, а с нераскаянными из них не имели никакого общения и изгоняли их из среды своей. Есть основания думать, что миссионерская деятельность архипастырей сопровождалась успехом. Некоторые сектанты раскаялись в своём заблуждении, а более упорные из них должны были оставить свою родину и бежать в Галицию. По поручению константинопольского п. Антония, вифлеемский м. Михаил отправлялся и туда с целью увещания нераскаянных стригольников и прекращения вызванных ими здесь смут. Благодаря отчасти этим мерам, а больше всего потому, что в Галиции стригольничество было явлением чужим, оно не утвердилось здесь и скоро совсем исчезло. Но не то было в Пскове и Новгороде, – родине стригольнического лжеучения. По-видимому, затихшее с 1395 г., оно в начале XV в. возникает здесь снова и заявляет о себе ещё с большей против прежнего силой. Полагают, что, кроме местных условий, этому не мало содействовали также и те смуты, какие происходили тогда в русской церкви. Деятельность нового московского митрополита Фотия на первых порах вызвала недовольство у некоторых. Особенно м. Фотием недовольны были в Киеве и в Литве. В последней был избран даже особый митрополит, известный Григорий Самвлак. Замечательно, что западнорусские епископы, избравшие м. Григория, во главе с вышеупомянутым полоцким архиепископом Феодосием, который, конечно, был хорошо знаком с учением стригольников, в числе других оправдательных побуждений к принятой ими мере, указывали, между прочим, и на то самое обстоятельство, которое послужило ближайшим поводом к возникновению стригольнической секты. В своей соборной окружной грамоте они во всеуслышание заявляли, что решились сами избрать себе митрополита, так как константинопольский патриарх и священный его собор «поставляют, кого повелит царь, и от того дар св. Духа продаётся и покупается. Так поступил по отношению к церкви киевской в наши дни отец царствующего Императора с митрополитами Киприаном, Пименом, Дионисием и многими другими, заботясь не о чести церковной, а о серебре и золоте. Отсюда происходили тяжкие долги, многие соблазны, толки, смятения». Некоторые не без основания полагают, что под «толками и смятениями» соборная грамота разумела именно стригольническую секту, исходившую в своём лжеучении из вопроса о святокупстве. Эта догадка имеет тем большую правдоподобность, что именно в год издания соборной грамоты в Пскове особенно оживилось движение между здешними стригольниками. Псковское духовенство дало знать об этом м. Фотию. Этот последний ответил им увещательным посланием, в котором просил православных не смущаться сектантским движением, вразумлять заблуждающихся, а, в случае упорства их, изгонять их от себя. Под воздействием увещаний митрополита, псковские граждане, вероятно, начали усиленно вразумлять стригольников, следствием чего было появление в среде этих последних внутреннего брожения, которое потом повело к распадению стригольнической секты на толк. Однако же и после того стригольническое лжеучение было довольно сильно в Пскове. По крайней мере, в 1427 году до м. Фотия доходили слухи «о сущих ныне некоторых нововозмущённых» в Пскове. Вследствие таких слухов, м. Фотий писал в этом году два послания к псковичам. Первое послание м. Фотия от 22 июля возбудило ревность в псковичах, которые отвечали митрополиту, что они, по его грамоте, «обыскали и показнили еретиков», одни из коих убежали, а другие всё-таки остаются упорными в своём заблуждении. Тогда 23 сентября м. Фотий отправил к псковичам второе послание, в котором благодарил их за ревность по отеческой вере и увещевал их удаляться от нераскаянных сектантов в пище и питье и обращать их к православию, но только не смертными казнями, а внешними казнями и заточениями. Св. Иосиф Волоцкий свидетельствует, что после того был ещё совет князей и святителей, вследствие решения и указаний которого псковичи схватили всех стригольников и заключили их в темницы, где они и окончили свою жизнь. О дальнейшей судьбе стригольнической секты ничего точного неизвестно. Впрочем, хотя стригольническая секта, как самостоятельное общество, и прекратила своё существование, но она не исчезла бесследно. Как увидим, она выродилась в новую секту жидовствующих, которая и была прямым продолжением крайнего толка стригольнической секты.

(Продолжение будет).

(Из записок миссионера).

херсонской губернии, елисаветградского уезда, среди местностей, заражённых штундой, обращает на себя особое внимание хутор Рыбалки.

Лет 10 тому назад крестьяне разных мест херсонской и киевской губерний взяли у землевладельца барона Швахчема в аренду землю и образовали деревню дворов в 40, под названием «хутор Рыбалки», в 12 верстах от приходской церкви с. Новокрасного. Некоторые из новых поселенцев этого хутора прямо объявили себя штундистами и начали деятельно пропагандировать свои заблуждения среди своих новых соседей; особенно грозила большая опасность, в этом отношении, жителям деревни Воеводского, находящегося всего в одной версте от хутора Рыбалки.

В 1892 году хутор Рыбалки уже стал гнездом штундизма чуть не всей херсонской и даже киевской епархий. Собрания штундистов происходили здесь открыто, торжественно и были многолюдны. Сюда собирались штундисты из разных мест, отстоящих от x. Рыбалки на сотни вёрст; собрания «держались» всегда самыми видными представителями штундизма. Религиозная совесть православных была на столько смущена и подавлена, что, по свидетельству местных священников, православные здесь выглядывали как бы униженными перед штундистами, виноватыми: штундисты же, напротив, держали себя гордо и надменно.

Получив назначение на должность миссионера, я поспешил обратить самое серьёзное внимание на хутор Рыбалки. Первая моя миссионерская беседа в этом гнезде херсонской штунды представляется настолько характерной и поучительной не только для себя самого, но, думаю, и для со-работников наших на ниве Господней по исторжению плевел духовных, что я решаюсь описать её с полной откровенностью. Беседа эта показывает, как вообще штундисты наши далеки от христианского духа любви, смирения, которыми так фарисейски они кичатся перед православными и на сколько они зависимы от вожаков своих.

Прибыв около пяти часов вечера на хутор Рыбалки, мы остановились, за отсутствием другого подходящего помещения, в доме штундиста Ивана Б-ского, которого и просили принять на себя труд собрать штундистов. Кстати отметить, что в Рыбалке на сорок дворов нет не только старосты, но и вообще никакого должностного лица, – даже десятского. Пока собирались штундисты, мы беседовали с приехавшим с нами штундистом К. Косиченко. Ко-ко попросил нас объяснить тёмное, по его заявлению, для понимания пророчество Иакова об Иуде. Но это был (как оказалось после) заранее обдуманный план. Пророчество я объяснил; К-ко не удовлетворился: стал предлагать по поводу же пророчества разные пустые вопросы. Я отвечал ему. Когда в избу набралось довольно народа, мною предложено было выбрать какой-нибудь один вопрос для беседы. Но К-ко обратился ко мне с такими словами: «чего вы, господин, торопитесь? вечера теперь большие, а работ у нас никаких, успеем побеседовать о многом... Вот вы лучше объясните нам XXI главу 3-й книги царств, хотя с 1–17 стих; это будет для общего нашего и вашего назидания». – «С 1–17 стих XXI гл., – ответил я, и объяснять нечего. Это не притча какая-либо и не пророчество, а обыкновенная, случившаяся в жизни нечестивых царей Ахава и Иезавели история. Но так как, по словам Апостола, всё Писание дано для нашего назидания, то из этой истории нам нужно извлечь такой урок: каждый из нас, если не желает подвергнуться Божию гневу, должен довольствоваться тем, чем наделил его Бог, и не завидовать достоянию ближнего, а тем более не употреблять ни хитрых, ни насильственных мер к присвоению не принадлежащего нам; в противном случае его может постигнуть та же участь, какая постигла нечестивых царей». – «Ну нет, – возразил на это К-ко, – это для вас, православных, история Иезавели не имеет никакого значения; для нас же (штундо-баптистов) она значит многое. Не даром о нечестивой Иезавели упоминается в Новом Завете; не при Ахаве только она существовала, а во все времена. Разве её теперь нет?.. Разве не захватывается достояние, принадлежащее всем? Разве не говорите вы: «всех православных христиан да помянет Господь Бог во царствии своём» ... а за нас, баптистов, пусть Бог забудет? Разве мы не одного Отца дети?.. зачем преследуют нас? Когда это от Бога дана власть составлять на христиан верующих протоколы, сажать в темницы, выселять в Закавказье, лишать утешения в чтении слова Божия и молитве?.. Звери ваши писатели пронесли имя наше по всему миру... Полюбуйтесь, что пишут о нас ваши архиереи да попы! Вот слушайте, как описал нас тот прославленный вами архиерей Д.!»... После сих слов он начал озлобленно вычитывать обвинения против штундистов по статье, изложенной в книге Стрельбицкого (стр. 49–53): «– преследуют какие-то дальние цели, в роде коммунистических, которые, впрочем, тщательно скрывают. Они пускают в среду народа мысли о братстве и равенстве, о непригодности настоящего порядка жизни, о том, что никаких начальников не нужно, так как один Пастырь душ – Иисус Христос». Читали эту тираду из книги О. X. Стрельбицкого, можно сказать, все; буквально вырывали книгу, один из рук другого, стараясь друг друга перекричать, требуя объяснения каждого слова, каждого выражения, всё же вместе сопровождалось едкими замечаниями, остротами и даже бранью. Что я испытывал перед этой разъярённой толпой, один Бог знает. Но я твёрдо решил молчать, пока не пройдёт то опьянение гневом, хотя ко мне непрестанно обращались за разъяснением, за доказательствами, требовали защищать своих единомышленников, но я продолжал молчать. И я не ошибся в расчёте; молчание произвело впечатление на всех, хотя и неодинаковое: одни ещё более озлобились и стали кричать: «молчишь, потому что и сам такой, как миссионер, не раз пачкал, да писал на нас разные кляузы!» и т. п. Другие (большинство), поняв неодобрительность своего поведения, замолчали сами, да и других расходившихся стали урезонивать и успокаивать. Однако обвинения и упрёки продолжались не менее 3 часов. Наконец, хозяин дома сказал: «перестаньте, господа, кричать, дайте мне сказать несколько слов» и затем, обращаясь ко мне, стал говорить: «Видите ли, господин миссионер, ваши архиереи да священники очернили нас перед Царём, выставили нас, как политических преступников, готовых выйти из повиновения, не платить податей, не давать рекрутов и т. д., и т. д. Что ж после этого удивительного, если Царь, поверив вам, стал издавать против нас самые строгие законы? Если бы он знал, что всё это ложь и ваша выдумка, нас, конечно, не преследовали бы. А то вот вчера здесь был составлен на 15 душ протокол⁶⁷. Вот так все вы делаете: хороши апостольские преемники!»

Выслушав последние слова штундиста Бонишевского и видя, что волнение уже несколько поулеглось, я обратился к присутствовавшим приблизительно с такими словами: «Много говорили вы все, а я молчал; теперь позвольте и мне сказать вам несколько слов. Начну свою речь словами св. ап. Павла к Коринфянам: Нам, последним посланникам, Бог судил быть у вас как бы приговорёнными к смерти; потому что мы сделались позорищем для мира, для ангелов и человеков... Ради Христа и святого Евангелия мы стали у вас безумными и немощными... Мы в бесчестии у вас... Мы как сор, как прах вашими ногами попираемый (1Кор.4:9–12). Разве не то, о чём я прочитал сейчас, случилось со мной у вас? пришёл я к вам с евангельской проповедью; при входе в дом приветствовал вас миром, – а вы?.. Вы встретили меня так, как не встречают своих врагов даже язычники, не просвещённые ещё Божественным светом; ибо если враг придёт к язычнику с миром, то его принимают, как гостя, любезно и радушно. Вы же, не сказав и одного доброго слова, не пригласив даже сесть, подвергли меня всевозможным упрёкам, насмешкам, поруганию и проч. Так что, действительно, я стал у вас позорищем мира, прахом, который вы попирали ногами своими! Конечно, основываясь на словах Христовых, я мог бы отрясти и прах от ног своих, сделав через это вашу участь печальнее городов Содома и Гоморры. (Мф.10:14–15.) Но, Бог с вами! я не погибели вашей ищу, а спасения; посему я останусь у вас и разберу все ваши неосновательные обвинения»!..

Какое впечатление произвели на штундистов мои правдивые слова, трудно и передать. Все, за исключением вожаков, по инициативе которых всё это и произошло, наперерыв стали извиняться передо мной и просить, чтобы я не сердился. Я отвечал, что сердиться я не буду, но всё-таки разберу все пункты обвинения подробно. – «Вы меня упрекали в молчании? ведь вы так были возбуждены, что не только меня, но вероятно и самих себя не слышали. Что же было бы из того, если бы я стал возражать вам, – защищаться?.. Только больший крик и больше ничего. Теперь же, когда вы немного успокоились, я объясню все недоразумения, которые были вызваны чтением статьи из книги о. Стрельбицкого. Затем последовательно, слово за словом, выражение за выражением, я стал разбирать статью о политическом характере сектантов. Говорить пришлось долго и много. Развивая учение сектантов о братстве, об отрицании присяги, иерархии и проч., мы вместе делали логические выводы, которые вполне совпадали с выводами статьи. Сектанты поражались результатом, но оправдывались тем, что они не только никогда так не говорили, но даже и не думали. Более вспыльчивые горячились и поднимали опять шум, но их сами же сектанты вовремя останавливали.

Только местные вожаки не могли ни как успокоиться и всё время донимали нас разными колкими замечаниями. А один (Андрей Б-ский), после неудавшейся попытки отвлечь меня посторонними вопросами от предмета беседы, прямо сказал: «не слушайте его, господа, это обольститель; посмотрите, он вас всех одурачит. Советую лучше расходиться». Б-ий вышел, но так как его примеру никто не последовал, то он сам возвратился через несколько минут; но до конца беседы молчал. Беседа продолжалась далеко за полночь. Прощаясь штундисты ещё раз просили извинения в нанесённых мне оскорблениях, и высказали желание беседовать со мной почаще.

Дальнейшие беседы были более мирного характера; хотя штундисты возражали дружно, но основательно и спокойно. Впрочем, К-ко, Андрей Бо-кий, Р-ка и другие представители всегда стремились к тому, чтобы изгладить неблагоприятное для секты впечатление и затемнить сущность вопроса. Для сей цели употребляли все возможные для них средства: предлагают не относящийся к делу вопрос: то просят, будто для лучшего уяснения излагаемого предмета объяснить то или другое место св. Писания; то, не слушая никаких доказательств, твердят одно: «а я вам говорю: – иконы «идолы» или – «один у нас пастырь–Христос, а вы наёмники!» и т. п.; а иногда подвергают наши слова ядовитым насмешкам и замечаниям. Так на беседе о Церкви» К-ко стал смеяться: «где же это та святая и непорочная церковь: не в кабаках ли, не на базарах ли, не в тюрьмах ли?.. хороша святость, нечего сказать!»

Беседа о таинстве Причащения показала мне, на сколько штундисты увлечены духом гордости. Сознавая, что для спасения необходимо причащаться Тела и Крови Христовой, что таинство это должно быть совершаемо законно поставленными пресвитерами, чего у них нет, сектанты говорили, что в православии причастники миряне унижены. «Христос и апостолы, говорили они, заповедал нам любовь и смирение, а вы, священники, превознося себя, унижаете мирян: ведь вы сами и совершаете, и причащаетесь так, как установил Христос, а мирянам преподаёте ложечкой из чаши, будто они ниже и хуже вас. Вот это и удаляет нас из вашей церкви». – Я объяснил, с какой доброй целью изменён порядок или обычай причащения.

Но штундисты всё-таки твердили, что они сознают всю важность таинства, и потому желали бы, чтобы их не унижали, а предоставили им право причащаться по установленному И. Христом обычаю.

Беседы мои в х. Рыбалки посещали исправно и видимо интересовались ими; но особенно заволновались все, когда в конце одной беседы я объявил, что на следующий день буду говорить об иконопочитании.

(Продолжение будет).

В Юго-Западном крае среди сектантов-штундистов начали появляться в 1888–89 гг. пророчицы, которые пропагандировали среди своих единоверцев дикие, нелепые мнения о пришествии спасителя на землю, а одна из таковых объявила себя избранной свыше для рождения ожидаемого лже-спасителя, который должен вновь явиться на земле во плоти. Скоро затем появились в населении толки, что ожидаемый штундистами лжеучитель уже явился в г. Тараще, киевск. губ., в лице мещанина Конрада Малеванного, который в непродолжительном времени сделался внешним объектом мистического движения и предметом богопочитания целых сотен своих последователей. Между тем сектантский герой мистического ново-штундового толка, по заключению врачей экспертов, был страдающим «паранойей» – хроническим умопомешательством, которое явилось у него, как результат, с одной стороны, злоупотребления спиртными напитками, а затем с переходом в штундизм, как следствие долговременной религиозно-возбуждённой жизни и сильного напряжения мысли над решением библейских истин. Безумный бред привёл его к признанию себя Иисусом Христом, спасителем мира, и Малеванный объявил ближайшим сектантам, что скоро наступит страшный суд и Отец Небесный объявит его всему миру и поклонятся ему все цари земные и народы и он, Малеванный, устроит новую блаженную жизнь. Во время молитвы Малеванный поднимал руки вверх, от чего последние начинали дрожать, за дрожанием рук появлялись судороги, которые нередко бывали ритмическими, распространялись и на другие части тела; всё это объяснялось вхождением в лже-спасителя Св. Духа и производило большое влияние на простодушных окружающих, из которых многие мало по малу и сами начали подвергаться тряске и судорогам. Сначала около Кондрата образовалась небольшая община, поселившаяся в доме ересиарха на началах коммуны. В конце 1889 г. движение приняло эпидемический характер, быстро и почти одновременно охватив до 15 отдельных штундовых общин в разных уездах.

Переход последователей рационалистических толков в мистическую малеванщину совершался целыми общинами, иногда в количестве нескольких сотен и представлял собой картину стадного религиозного движения в народной массе.

Все сектанты, с переходом в мистический новый толк, оставили обычный образ жизни и занятий и стали обнаруживать странные и вредные в общественном отношении поступки. Так, например, в ожидании имеющего будто бы наступить страшного суда, уходили они целыми сотнями в поля и в снежную ночь мылись в холодной воде, мужчины и женщины вместе, а также мыли и своих малых детей. На общих собраниях мужчины переодевались в женские костюмы, а женщины бывали обнажёнными. Одна женщина в припадке религиозной экзальтации задушила своё шестилетнее дитя. В одном селении сектант поджёг ригу и намеревался сам подвергнуться сожжению, в другом – сектантка женщина пыталась поджечь селение. Один сектант подверг себя долговременному, свыше 50 дней, посту, по тем же религиозно-фанатическим мотивам. Вместе с тем у малеванцев появилась склонность к мотовству, доходившая до смешного и вызывающая резкое чувство негодования окружающего населения.

Новое, выродившееся на почве штунды, сектантское движение, будучи противохристианским по своему исходному началу и по своей сущности, в дальнейших проявлениях своих приняло болезненные свойства нервно-психической эпидемии. По отдельным чертам малеванское движение сходно в своих болезненных проявлениях с истерическими эпидемиями, описанными под именем средневековой пляски св. Витта, тарантизма, демономании, судорог, экстаза и квиэтизма.

По существу своего вероучения, мистический ново-штундизм представляет собой печальное выражение христианского сознания, сбитого с пути нашего православного народа. При отрицании Христа, пришедшего во плоти и Живого Троичного в лицах Бога, среди сектантов этого толка штунды бродит пантеистическое представление о Боге, как силе, проникающей всю вселенную и все члены человека; вместе с ним малеванцы учат о душе-переселении и христо-воплощении, одинаково с хлыстами и шалопутами, решительно отрицают воскресение мёртвых и питают твёрдую уверенность в личное своё бессмертие. Таким образом, видно, что религиозное сознание последователей этого толка крайне затемнено. По характеру своих верований и по психическому состоянию душевных сил штундисты-мистики безумно упорны и мерам духовного миссионерского воздействия они, за редким исключением, не поддаются.

Малеванцы жили в постоянном ожидании конца мира, который, по их понятиям, будет лишь какой-то благотворной переменой в условиях внешнего существования человека на этой земле, на которой наступит идеальный порядок всеобщего равенства и братства, мира, правды и общего блаженства, без смерти и тления, без грехов, судов и начальства, без труда и забот о будущем.

Всякий «Малеванец», по требованиям учения секты, обязан был продавать своё имущество, и некоторые из них положительно всё движимое продали, или роздали, не желая иметь никаких земных забот.

Болезненное психопатическое состояние сектантов выражалось резче всего в обонятельных галлюцинациях и галлюцинациях общего чувства, напр. чувства лёгкости, воздушности своего тела, или его бестелесности, чувства как бы отделения от земли и поднятия на воздух; у некоторых малеванцев случались галлюцинации слуха и зрения, слышания повелений бога, шёпота св. духа, появления звёзд разнообразных цветов. При этом на всех малеванцах наблюдаются явления очевидной психической усталости, пассивности и преобладания чувства над волей.

Но самое яркое наглядное выражение болезненного состояния последователей этого толка составляет необыкновенно резкая наклонность их к судорогам, которые обыкновенно появляются у малеванцев, когда они становятся на молитву.

Собрания их обыкновенно начинаются пением, что и составляет самое обычное религиозное упражнение малеванцев, проповедь же и чтение Св. Писания совсем устранены у них. Здесь вскоре же начинаются молитвенные вздохи, всхлипывания, слёзы и другие проявления душевного волнения, которые скоро переходят в истерические припадки. Тогда среди общего шума, крика и беспорядка, одни падают, как сражённые молнией, другие восторженно или жалобно кричат, плачут, прыгают, хлопают в ладоши, бьют себя по лицу, дёргают себя за волосы, стучат в грудь, топают ногами, пляшут, издают всевозможные звуки, – то подражают собачьему лаю, конскому ржанью и т. п. Между страстными позами и движениями нередко замечались такие, которые не оставляют сомнения в том, что их субстратом служит половое возбуждение, иногда сопровождающееся соответствующими галлюцинациями. Судорожные движения нередко длились до изнеможения субъекта. Случалось, что среди прыганья и судорог женщины распускали на себе волосы, обнажались и стремительно бросались к мужчинам с необузданным, продолжительным, страстным поцелуем.

При высших степенях возбуждения у некоторых из участников собрания наступает особое возбуждение центра речи и особого рода «verbaration», выражающееся в быстром произнесении бессмысленных слов. Малеванцы объясняют это явление схождением Св. Духа на сектантов, подобно сошествию Его на Апостолов в день Пятидесятницы, который и сообщает им дар иностранных языков. – Как, в каких уродливых формах и с какими пагубными последствиями на почве южнорусской штунды стало было распространяться хлыстовство в связи с ожиданием пришествия Спасителя, проповедуемого сектой «адвентистов», прекрасно иллюстрируют нижеследующие (бытовые) картины, взятые с натуры в одном из пунктов малеванского движения в киевской губернии (васильк. уез.).

* * *

Месяц апрель 1892 года. Солнце близилось к закату. В это время по улице с. Табуровки бежала босая растрёпанная девочка лет двенадцати; завидев в одном дворе девочку почти одних с нею лет, она позвала, чтобы та подошла к воротам. – «Да скорее»! Торопила она девочку, которая над чем-то возилась и не спешила на её зов.

– «Что это так скоро тебе нужно»? осведомилась Варя, подходя к звавшей.

– «А то мне нужно, что до нас приехал «сын света» и требует, чтобы собрались к нам в «хату» все браты и сёстры нашей Табуровской церкви,⁶⁹ сказывают – новую благодать привёз. Скажи, сестра, своему отцу и матери, чтобы приходили до нас в сумерки».

– «Что это ты, Оленко, – забыла, что у нас нет ни батька, ни матери, а только брат и сестра?» Заметила Варя, упрекая Оленку за то, что та не соблюла обычая штундистов – всех без разбора называть «братами» или «сёстрами». – «Прости меня, сестра, забыла! ответила на это Оленка и поклонилась подруге своей до земли, а та сказала: «Бог тебя простит, и я прощаю», и поцеловала Оленку.

Распрощавшись с Варькой, Оленка побежала дальше. Ей пришлось бежать мимо приходской церкви; невольно взглянула она на храм Божий, в который по праздникам в малолетстве она ходила с своей матерью. Ей вдруг до того стало жаль старой церкви, что на детских глазах её выступили слёзы. «Бедная сироточка»! прошептала Оленка, глядя на церковь и чуть не перекрестилась; но в это время мимо церкви проходила старуха, и поэтому Оленка, как дочь штундистского пресвитера, постыдилась или побоялась старухи, и не перекрестилась; однако же продолжала смотреть на церковь, на крестах которой в это время сидели галки, собираясь на ночлег. – «Такие чёрные, словно монашки», подумала Оленка, глядя на галок, и ей самой вдруг захотелось быть черничкой. В это время взгляд её упал на окна церкви, в стёклах которой весьма ярко отражались лучи заходящего солнца, и поэтому она подумала: «вот где находится Господь Света!.. Света от Света, Бога истинна от Бога истинна» ... Прошептала при этом Оленка слова из Символа православной веры.

– «Гм... Приехал какой-то там «сын света»; тут что-то не так: отца и матери, – говорят, – не нужно, а только чтобы были браты да сёстры, и вдруг является «сын света»! подумала Оленка и побежала дальше созывать своих на собрание, по требованию «сына света».

* * *

Девять часов вечера. Обширная хата пресвитера Табуровской церкви Игната Жомара была битком набита «братами и сёстрами» штундовой общины; она едва вмещала таковых: многие из сестёр вынуждены занимать места на печке и «припечку»; теснота была невообразимая. Глаза всех присутствующих устремлены на сына света, который сидел за столом. Это был мужчина лет под 50, роста высокого, по физиономии смахивал на поляка; его звали Петро Осинский. Одет он был в модный пиджак и полосатые брюки. Во избежание нашествия «поганых» (так титулуют сектанты православных!), двери хаты пресвитера были крепко накрепко заперты деревянным засовом, а окна завешены «ряднами»⁷⁰. Вот собрание зашевелилось: «сын света», взлезши на лавку, протёр усы клетчатым платком и начал благовествовать приблизительно так⁷¹;

– «Мир вам, братья и сёстры! Благодать св. Духа да пребудет с вами! Привёз я вам новую благодать. От нынешнего дня, братья, увидите вы новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет... как сказано в Откровении... «Разумеете ли вы, братья и сёстры, о чём это сказано»? – вдруг спросил «сын света», обводя глазами все собрание.

– «Нет. Ещё Господь не излил своего Духа на нас, а потому мы и не разумеем». Ответил за всё собрание пресвитер Игнат. –«То-то не разумеете! А сказано: с нами Бог – разумейте язы́цы и покоряйтеся, яко с нами Бог. Сам бог – Кондрат Малеваный. Слыхали вы, что живёт в Тараще? Он есть истинный бог христос, такой же бог, каким был Иисус Христос» ...

– «Позвольте... но как же так? Бог же один на белом свете; так и сказано: Я Господь Бог твой, да не будет у тебя других богов. Вот, читайте!» сказал один молодой штундист, выступая вперёд и подавая «сыну света» Библию, раскрытую на 6-й гл. Второзакония.

«Сын света», бросив молниеносный взгляд на неожиданного смелого противника, сказал пренебрежительно: – «Оставь Библию, теперь она не нужна, сказано в «откровении», что моря уже нет: вот Библия и есть то глубокое и бездонное море, в котором можно утопиться; потому то её теперь и не надо. Теперь уже новое небо и земля; a прежнее сказано – миновало. Прежнее небо и земля, это прежняя наша вера, прежнее учение; а новое небо, новая земля, то новое учение, новая вера и новая благодать, которую я вам привёз... Сказано: да не будет у тебя других богов, ну и не поклоняйся тем другим, которым кланяются «поганые» (т. е. православные). Бог, конечно, должен быть один, как одна огненная головня, а от ней сыплются много огненных искр, но всё то будет один огонь», – поучал возбуждённую толпу новый проповедник. – «Так и Господь Бог, – Он раз принял человеческую плоть, потому и может быть в каждой человеческой плоти Бог. Вот Кондрат Малеваный и есть истинный бог, истинный свет, а я сын божий, сын света» ...

– «Не правда, не правда!.. Если нет отца и матери, а только братья и сёстры... разве может быть сын?» послышался звонкий полудетский голос, перебивший речь проповедника. Глаза всех присутствующих устремились по направлению к печке, где стояла знакомая уже нам, дочь пресвитора Игната, Оленка, детские глазки которой горели огнём негодования к оратору.

– «Замолчи»! почти в один голос крикнули на Оленку мать и отец её, пресвитер Игнат.

– «Отец! сказано в слове Божием: не заграждай рта у вола молотящего, ну и не запрещайте мне говорить правду: Господь моими устами хочет обличить мудрых в лукавстве их⁷². Ответила Оленка на грозный крик отца, и он умолк. Но «Сын света», распалённый гневом заревел:

«Змея ты, порождение ехидны, замолчи»!..

«Господь сказал: вот я посылаю к вам пророка, мудрого книжника, сына света, и кто не станет его слушать, того убейте». – «Вы согласны убить эту ехидну»? Обратился оратор с воззванием к собранию.

– «Согласны!.. Кровь её на нас»! Послышались голоса возбуждённой толпы... Оленка побледнела, но только на минуту. – «Ох, забыли вы слова Христа, который сказал: берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, ибо многие придут под именем Моим и будут говорить: Я Христос (Mф.24:4–5). Вот и пришёл к вам змий – искуситель, тот самый, что навёл на грех Адама и Еву: он не сын света, а сын тьмы» Оленки дальше не дали говорить: мать первая бросилась на неё и схватила за горло, а затем в одну минуту её свалили на пол, накинули на лицо подушку и навалились несколько человек и непорочная душа рабы Божией Елены переселилась в иной мир...

Когда открыли подушку и убедились, что обличительница «сына света» была мертва, то сей последний распорядился оставить её на полу, сказав: «завтра можно будет схоронить объявив, что Оленку задушил «дехтярык»⁷³.

Прерванное на несколько минут благовестие было продолжено:

«Разумейте и покаряйтесь, с нами Бог, сам Кондрат Малеванный – истинный бог на земле; Бог небесный полюбил и освятил его своим пребыванием в нём; он такой же святой помазанник Духа Святого, как Христос. Потому и нам не нужно курить «табак» и пить «водку», чтобы Бог полюбил нас и обитал с нами. Кого Бог полюбит, того самого Он сделает богом, а женщину – богородицей» и вознесёт нас на небо. Сказано: «вы боги и сыны Вышнего все вы»; – «уже скоро, скоро – продолжал оратор – мы все пойдём на небо: в месяце мае будет кончина века, придёт наш Бог Спаситель и всех вознесёт с собой на небо. Но нам нужно обновится духом ума и облечься в нового человека, а для этого нужно и молиться по-новому, и рождать новую веру – умножаться. Наша новая молитва должна быть такая, какая была у св. Давида: с скаканиями и взыграниями, до изнеможения, пока сам дух св. не сойдёт на нас; а когда сойдёт дух, мы начнём говорить иными языками, как это было с апостолами: не даром сказано: «сделался шум» (Деян.2:2)... Тогда огонь должен быть погашен и всякая сестра должна принять целование любви для умножения церкви»... «Первую службу и первую новую молитву вы должны совершить сегодня же в моем присутствии, я научу вас. Вот как нужно молиться» ... И сказавши эти слова, «сын света» начал быстро вертеться и кружиться по хате, произнося сначала на распев слова из псалмов, какие приходили только ему на ум. Его примеру последовало все собрание: каждый и каждая из присутствовавших начали вертеться и кружиться с различными выкрикиваниями и причитаниями. Вдруг «сын света» упал на землю и в судорогах и корчах начал лепетать бессмыслицу звуков, в роде: абун, татораба, кендити, пелеман ля ля» ...

– «О! уже дух св. сошёл... тушите скорее огонь»! скомандовал пресвитер...

Молитва по новому штундо-хлыстовскому способу окончилась на этот раз в три часа ночи. Но братья продолжали говорить иными языками до самого рассвета. Почти в каждой хате штундиста слышны были выкрикивания бессмысленного набора слов, чрезвычайно быстро произносимых ими. Восходящее солнце прекратило лепет иными языками... С этого дня в селе Табуровке для «просвещённых новой верой» начался сплошной ежедневный праздник, приостановились все работы и всякие хозяйственные занятия прекратились. Каждую ночь устрояются вечера любви и молитва по-новому «с скаканиями и взыграниями» продолжается до утра... Все с нетерпением ждут пришествия бога и деятельно приготовляются к великому дню вознесения на небо...

Наконец настал желанный месяц май – месяц, назначенный для вознесения; все члены Табуровской общины готовы к отшествию: имущество их всё распродано и вырученные деньги израсходованы на «вечери любви», устраивавшиеся с дорогими винами и сластями, частью же употреблены на приобретение новой белой одежды, которая была ничто иное, как саваны, сшитые из белого чистого холста... Побросав свои жилища Табуровцьи по целым дням бродят то по селу, то выходят за село, садятся над дорогой, ожидая ни встретят ли они желанного бога, который должен был забрать всех на небо... То и дело раздаются восклицания иными языками...

– «Слышите, как штунда зовёт своего бога»? – смеялись православные на выкрикивания бессмысленных слов своих односельцев штундо-хлыстов, – «так на небо хотят»!

А штундисты вполне были готовы уйти на небо: у них ничего не оставалось на земле: они в исступлении до умопомешательства ожидали указания часа и места явления к ним бога и восхождения с ним на небо... бродили распевая известную штундовскую песню:

«О, пастырь наш Иисус

Словесных агнцев в мире

Блюдущий верных душ...»

* * *

Продолжительный экстаз и непрерывно возбуждённое состояние сильного ожидания повысил значительно в среде массы процент сумасшедших большей частью параноиков. У субъектов истеричных и квиетистов помешательство выразилось в столь значительной мере и действовало так заразительно на массу, что представлялось необходимым, по заключению врачей и ходатайству общества, многих из них поместить в психиатрическую лечебницу.

В экономическом отношении штундисты этой группы на столько подорвали своё хозяйство, что в течение многих лет будут представлять собой самых слабых членов сельского общества в платёжном отношении.

Мормонство принадлежит к числу самых уродливых явлений в религиозной жизни американских переселенцев из Европы. Возникло оно благодаря самому пустому обстоятельству в начале второй четверти настоящего века. Один из рудокопов в западной Америке в 1827 г. покинул свою шахту, потому что, как он выражался, более целесообразно ценить людей не по золоту, добываемому из земли, а по золоту их веры в Бога. С этой целью он решился сделаться «пророком нисходящей с неба истины». Этот рудокоп, – по имени Иосиф Смит, – принадлежал к широко распространявшей своё влияние тогда секте методистов. Своими религиозными возбуждениями методисты доводили весьма многих до того напряжённого состояния, в котором они были готовыми на все самые неожиданные действия. Методисты видели в такого рода возбуждении божественное действие Духа Святого. Тоже самое было и со Смитом.

Он торжественно объявил, что 22 сентября 1827 года ему явился ангел с неба, вручил ему две блистающих, подобно золоту, скрижали и повелел написанное на них учение объявить миру, как золотую мудрость. Воспользовавшись в широкой мере протестантским учением о непосредственном откровении Духа Божия духу человека, И. Смит объявил себя правоспособным толкователем слова Божия и составил так называемую «книгу Мормонов». Нужно заметить, что первоисточником фантастических вымыслов И. Смита послужила составленная одним пресвитерианским проповедником романтическая история о первобытных обитателях Америки. Они происходили будто бы от Иуды и, под предводительством своего вождя Леги (Lehi), переселились в Америку, где и образовали одно великое племя. Около 400 года после И. Христа благочестивые представители этого племени вместе с пророком Мормоном и его сыном Морони были истреблены. перед смертью своей сын Мормона скрыл в одной пещере книгу божественного откровения, написанную его отцом и им самим на золотых досках, чтобы таким образом оставить по себе памятник последующим поколениям благочестивых. Рукопись этой истории в подлиннике или в копии попала в руки И. Смиту и послужила основой для его проповеди и его первого сочинения. Составленная И. Смитом книга появилась в свет в Америке в 1830, в Европе в 1841, на ирландском языке, и, хотя её содержание вполне напоминает детскую сказку, тем не менее И. Смит нашёл многих, которые поверили в то, что он и есть тот великий пророк, которому, – согласно предсказанию Мормона, – суждено было восстановить в Америке истинное учение И. Христа, лично являвшегося в Америке после своего воскресения благочестивому племени «нефитов». Из верных приверженцев И. Смита образовались общины «святых». Вследствие столкновений со вновь прибывшими в ту страну колонистами, мормоны были оттеснены постепенно к западу. Первый город с великолепным храмом, построенный ими, был Наувоо в штате Иллинойс. Но вследствие произведённого здесь возмущения со стороны мормонов, правительство решило преследовать их, как возмутителей, оружием. И. Смит и его брат при этом пали жертвой взаимного ожесточения. Мормоны создали из них мучеников, память которых подогрела фанатизм сектантов и возбудила в них ревность к распространению мормонства. Могила Смита, место которой известно только мормонам, сделалось для них священным местом, куда они и теперь отправляются на поклонение.

После смерти И. Смита во главе мормонства стал Брагам Юнг, как президент «двенадцати апостолов», составляющих верховный совет этого единственного в своём роде религиозно-общественного явления. Верховному совету подчинены 70 «старцев», «первосвященники», «старейшины», обыкновенные «священники», «учители» и «диаконы». Б. Юнг родился в 1810 году, на 20-м году своей жизни он уже принадлежал к секте и с 1834 года начал заседать в «коллегии апостолов». Как проповедник («евангелист») он переходил с места на место по восточным штатам северн. Америки, был в Англии и здесь в первый раз издал «Библию Мормонов». Потом он собрал и издал в свет своё сочинение «Тысячелетняя звезда». Таким образом ему, как деятельнейшему представителю секты, было вручено главенство в ней. Он заметил, что жизнь мормонов среди других колонистов не может беспрепятственно развиваться, и счёл необходимым избрать для них область, где они могли бы без стеснений и столкновений осуществить свои государственные и общественные идеалы. С этой целью он предпринял переселение мормонов в сравнительно пустынную местность плоскогорий Утах, в окрестности Соляного озера, которая сделалась для мормонов своего рода обетованной землёй. С беспримерной силой воли принялись мормоны за возделывание новой страны и устройство своего главного города, которому дано громкое имя «Нового Сиона» или «Нового Иерусалима». Переселение произошло в 1847 году летом. Два года спустя в городе было 900 обитателей, а во всей стране (по исчислению 1850 года) было 11,354 жителей. Через 10 лет народонаселение почти утроилось, причём в главном городе было более 11 тысяч жителей. В 1852 году Б. Юнг объявил так называемый у мормонов «небесный закон о браке», или многожёнство. В основе его лежит необходимость для «народа святого» размножаться, как песок морской, т. е. распространять истинную церковь Христову. В защиту основоположений этого закона, Юнг ссылается на то, что в Библии будто нет нигде запрещения многожёнства, как думают «язычники» (христиане). Число жён по закону Юнга может быть неограниченное. Кто из них захочет, кроме одной жены жениться на другой, третьей, четвёртой и т. д., тот должен получить согласие своей избранницы, затем её родителей или воспитателей, – что, впрочем, не необходимо. Но без согласия «пророка» обойтись нельзя никоим образом. После этого совершается торжественное религиозное благословение («запечатление»), которое даёт право новобрачной вступить в полные права супруги хозяина дома, как будто она первая и единственная его жена. Из такой постановки дела видно, как должны быть велики власть и влияние пророка, без которого не может состояться ни один брак. – Как ни странным является многожёнство в среде цивилизованных людей, тем не менее у мормонов оно стоит очень прочно, потому что оно есть средство к возрастанию на земле царства Христова, а, следовательно, и одно из средств к достижению небесного Его царства. Самыми ревностными поборниками многожёнства являются представители мормонства и из них первым оказывается Б. Юнг, имевший 18 законных жён и больше 40 детей. В 1857 году Б. Юнг издал законы, которыми подробно определялось устройство государства мормонов (штата на плоскогории Утах). Видно, что он обладал большими организаторскими и административными способностями. Власть его в штате, губернатором которого он был признан официально в 1850 году, была безгранична: он был и светским главой, и, одновременно с этим, духовным, владыкой штата до самой своей смерти в 1877 году. С его смертью мормонство, как секта, понесло невознаградимую потерю, потому что никто из его преемников не был в силах удержаться на степени, которую занимал он. К этому присоединились и внешние обстоятельства. Умственное и религиозное невежество, на котором покоится основание штата мормонов, не могло выдерживать борьбы с идеями американской цивилизации. Уединённая, замкнутая жизнь держала мормонов во тьме, которая стала рассеиваться по мере проникновения в их «священную пустыню» образованности. Постепенное заселение соседних областей, распространение железных дорог и их проведение к центру мормонства, к «Новому Иерусалиму» было причиной всё большего и большего их соприкосновения с христианским миром, или, как выражаются сами мормоны, «с миром язычников», который не остался без влияния на умственный и религиозный склад воззрений молодых поколений мормонов. Старики их стали вымирать, а с ними разрушались «столпы» мормонства. Молодые мормоны стали стыдиться своей веры и стали стремиться к тому, чтобы сравняться с соседями в образе своей домашней жизни. Да это необходимо и в видах полного присоединения штата к Союзу С.-А. С. Штатов.

Попытки к распространению своей секты мормоны делали неоднократно, но почти нигде не встретили себе сочувствия. Наибольший успех они встречали себе среди шведов и датчан. В настоящее время число их простирается до 300 тысяч. В Америке час мормонства пробил, так что, если они не отыщут для себя новой «пустыни», новой «обетованной земли», имя их должно будет исчезнуть с лица земли, и только величественные постройки около Соляного озера будут свидетелями их существования⁷⁴.

Вопрос об иконопочитании является одним из главных камней преткновения для наших миссионеров в борьбе с так называемыми духовными христианами: духоборцами, молоканами, штундо-баптистами, пашковцами и другими. Трудность эта обусловливается широтой данного вопроса – захватывающего много побочных понятий, необходимых для выяснения сущности православного учения об иконопочитании, – с одной стороны, а с другой – недостатком хороших полемико-апологетического характера сочинений по тому же предмету. Правда есть не мало отдельных брошюр, трактатов и бесед в защиту православного учения об иконопочитании; все они в большей или меньшей мере удовлетворяют своему назначению и служат подспорьем нашим пастырям и миссионерам в их борьбе с иконоборческими сектами. Но таких сочинений в нашей противо-сектантской апологетико-полемической литературы, которые бы всецело были посвящены вопросу об иконопочитании, всесторонне освещали предмет и отличались убедительною доказательностью, найдётся очень немного. К числу таких редких, бесспорно полезных, глубоко и всесторонне захватывающих предмет и в тоже время не лишённых популярности произведений и принадлежит труд под вышеназванным заглавием протоиерея Е. А. Остромысленского. – Автор вопрос об иконопочитании подразделяет на два частных вопроса: об иконопочитании и об иконопоклонении. На сколько обстоятельно обследуется данный вопрос, можно видеть из того, что выяснению понятия об иконах, чествуемых православной Церковью, предпосылается целый ряд вопросов: понятие о кумирах и всяких подобиях; вещи и принадлежности богослужения, возбраняемые и предписываемые в Слове Божием; Бог – истинный и боги языческие; боги – как образы вымышленные; образы небесных предметов; кивот завета – как образ Божий; образы херувимов; ветхозаветные явления Бога в образе, человеческом; различие между иконами и кумирами как по их содержанию, так и по самым побуждениям к их созиданию; иконы – для воспоминания о Боге: иконы – олицетворённое Слово Божие; различие между иконами и кумирами по цели, для которой они устраиваются. Точно также подробно рассматриваются автором и вопросы об иконопоклонении или чествовании икон притом всецело на основании мест из св. Писания В. и Н. завета. Во второй части названного труда протоиерея Остромысленского предложен трактат о священном Писании, выясняющий вопрос о том, как нужно читать Слово Божие и чем руководствоваться в истолковании его, – и указывающий какие вредные последствия влечёт за собой произвол в понимании и толковании Слова Божия: различные секты, существующие у нас, в России, в том числе и молоканство, представляют собой печальный результат горделивой пытливости ума человеческого, вышедшего в деле понимания Слова Божия из повиновения святой Церкви.

Труд о. протоиерея Остромысленского особенно в первой своей части, трактующей об иконопочитании, несмотря на то, что вышел из под пера автора более 10 лет тому назад (в 1882 г.), не только не устарел, но до сих пор является единственным в своём роде и, благодаря своему простому, популярному даже изложению, может оказать неоценённую услугу пастырю-миссионеру в деле борьбы с иконоборческими сектами, а по теплоте христианского чувства и отсутствию всякого вида нетерпимости и раздражительности может служить образцом для пастыря-миссионера в его собеседованиях с заблуждающимися.

П. К.

Труд протоиерея П. Боброва представляет из себя три трактата, предложенных читателю в виде бесед и касающихся трёх главных пунктов православного вероучения, пререкаемых молоканами и штундистами: иконопочитания, священного Предания и Церкви Христовой с богоустановленной иерархией. Автор в популярной форме ведёт речь свою в защиту православного учения об этих пунктах; при этом он попутно, сообразно с ходом бесед, опровергает молоканские возражения и неправильно толкуемые этими сектантами места из Слова Божия, приводимые ими в подтверждение своего лжеучения.

Из предложенных трёх трактатов – бесед – первый из них об иконопочитании значительно слабее остальных двух; впрочем, это и понятно: вопрос об иконопочитании – один из самых труднейших вопросов нашей догматики, оспариваемых сектантами.

В виде упрёка можно поставить автору то обстоятельство, что его беседы не имеют строгой системы: чтение этих бесед производит такое впечатление, как будто бы автор в собеседованиях своих руководствовался течением вопросов, предлагаемых сектантами в ущерб даже единству предмета и цельности беседы. Вследствие этого и понятны встречающиеся в беседах повторения (30, 31, 41 стр. и др.).

К числу недостатков чисто внешнего характера рассматриваемого труда о. Боброва нужно отнести и то, что автор тексты приводит на славянском, а не на русском языке. Между тем общеизвестен факт, что ни одна из рационалистических сект в настоящее время не пользуется славянским текстом свящ. книг В. и Н. Завета. Если в устных беседах с сектантами миссионеры не находят возможным пользоваться славянским текстом Библии, то тем более этот текст не должен иметь места в печатных, миссионерского характера, беседах. Популярное изложение рассматриваемых нами бесед рассчитано, по-видимому, на то, чтобы они нашли для себя читателей и среди сектантов. А если так, то славянский текст свящ. Писания, который совершенно игнорируется сектантами, не уместен в печатных миссионерских практического характера произведениях.

Нельзя также оправдать автора и за то, что он в свой печатный труд привнёс некоторую долю вульгарности: выражения «мы нажидали вас, жить на волке, молоканить, необычилось» и некоторые другие (3–5 стр.), по нашему мнению, совершенно неуместны в печатном, хотя бы и предназначенном для простолюдинов, произведении.

Впрочем, названный труд о. Боброва, несмотря на вышеуказанные недостатки, может быть полезен для пастыря миссионера: он служит наглядной иллюстрацией, как вести беседы с сектантами.

П. К.

Предлагаемые свящ. В. Данкевичем поучения в ограждение православных от штундистских заблуждений обнимают собой почти весь круг штундистского суемудрия и исчерпывают почти все вопросы, пререкаемые сектантами. Кроме таких общих вопросов, как вопросы: о свящ. Предании и св. Писании, о храме, о кресте и крестном знамении, об иконопочитании, о молитвенном призывании святых, о посте, о таинствах и повиновении законно-поставленным, а не самозваным, учителям, – автор касается и более частных вопросов, как напр.: можно ли толковать св. Писание по своему личному разумению, какая вера спасает, о необходимости внешних обрядовых действий при молитве и богослужении, о нареканиях на пастырей Церкви из-за платы за требы, об оскорбительных суждениях штундистов о церкви и церковных сборах.

Поучения о. Данкевича написаны просто, удобо-вразумительно для простолюдинов и не лишены даже назидательности; направлены они не столько на опровержение сектантских заблуждений, сколько на ограждение и охранение православных от сектантского суемудрия и утверждения сынов нашей Церкви в православии. Потому вполне понятно, что автор подтверждает в своих поучениях те или другие положения обильными выписками из творений святоотеческих и творений мужей апостольских (15, 17, 20, 39, 52, 54, 55, 66, 68 и др. стр.), церковной истории (11, 12, 13, 25, 46 и др. стр.), из Четьи Миней и Печер. Патерика (43, 44, 48, 59, 60, 68 и др. стр.). Эти выписки сообщают поучениям характер церковности и назидательности.

Нельзя не обратить внимания на то обстоятельство, что в некоторых местах к поучениям простым и незатейливым по своему построению и изложению приставлены тирады, преимущественно в начале, написанные возвышенным богословско-философским языком, отличающиеся ораторской отделкой и глубиной и широтой богословского мировозрения, (10, 49, 50 стр.). Подобные тирады, не гармонирующие с общим строем простых поучений, мало понятны для того круга слушателей, для которого эти поучения предназначены, а потому они являются совершенно неуместными.

Утверждать, как делает автор «Поучений», что со времени В. Князя Владимира более восьми веков не было у нас ересей (4 стр.) – историческая неточность, – и что данное в В. Завете обязательно для нас и для наших времён, за исключением лишь обрезания, которое заменено крещением (38 стр.) – неточность догматическая. Подобные неточности не полезны; желательно было бы их не встречать, в особенности в поучениях миссионерского характера.

П. Козицкий

Автор своим беседам предпосылает краткое предисловие (3–6 стр.), в котором излагает причины, побудившие его выпустить в свет свой труд под выше указанным заглавием. О. Быстров, поступив священником в сектантский приход, напечатал в «Пастыр. Собеседнике» в ограждение православного учения ряд бесед об иконопочитании и издал их отдельной брошюрой. Брошюрки эти были розданы тем, кто заподозрен был в принадлежности к сектантству, и произвели между ними известного рода сенсацию. Через несколько времени один из сектантов представил о. Быстрову нечто в роде молоканского катехизиса, или вернее, – в роде изложения вероучения сектантов. О. Быстров и ответил сектантам в форме беседы. Из этого объяснения автора с читателем видно, что беседы о. Быстрова должны отличаться оригинальностью и не походить на обычный тип миссионерских противо-сектантских бесед. Более близкое знакомство с рассматриваемым нами трудом вполне подтверждает наше предположение.

Довольно объёмистая книжка о. Быстрова (265 стр.) заключает в себе шесть отделов: 1-й – о свящ. Предании (IX бесед), 2 – о почитании святых (VI бес.); 3 – молитвенном призывании святых (VIII бес.); 4 – о почитании святых мощей (XI бес.), 5 – об иконопочитании (VIII бес.); 6 – о св. кресте и крестном знамении, (ХII бес.). Все эти отделы распадаются на две части: в первой части автор самым подробным образом разбирает те основания, на которых покоится то или другое из рассматриваемых им учений православной Церкви; во второй – опровергает пункт за пунктом возражения сектантов по тому или другому вопросу, заимствованные преимущественно из представленного ему молоканского катехизиса. В своих доказательствах положительных истин автор ссылается на места свящ. Писания, на доводы разума, на свящ. Предание, заключающееся в святоотеческой литературе и на церковно-исторические данные. Этим же путём он разрешает и возражения сектантов. Ссылки на свящ. Предание при опровержении возражений сектантов по тому или другому пункту православного вероучения о. Быстров мотивирует тем, что «ближайшее знакомство сектантов с учением Церкви, при непосредственном руководстве и указаниях свящ. Предания, скорее всего откроет глаза заблудившимся и побудит их оставить заблуждения» (6 стр.).

К числу достоинств рассматриваемого нами труда о. Быстрова нужно отнести: простоту изложения, ясность мысли, глубокое проникновение в дух свящ. Писан., широкое знакомство и умелое пользование святоотеческой литературой, спокойный тон изложения и всестороннее рассмотрение разбираемого вопроса. Указанные достоинства «Бесед» о. Быстрова дают нам право отвести им видное место в нашей миссионерско-полемической литературе и обратить на них внимание ратоборцев на миссионерском поприще.

П. Козицкий

В одном из уездов Владимирской губернии, Меленковском, давным-давно свило себе гнездо молоканство. Оно насчитывает в рядах своих последователей более 1000 человек. Пропаганду своего лжеучения главари секты вели до сих пор энергично. Они обыкновенно для своей проповеди избирают такие окрестные сёла и деревни, где бывают ярмарки, базары, торжища. Здесь среди многолюдной толпы православного люда непризванные учителя и «толкаются» с проповедью своих лжеучений. Для подкрепления её и для большего распространения среди тёмного люда своего лжеучения, пропагандисты даром раздают экземпляры Нового Завета «с ясными отметками текстов, якобы подтверждающих их вероучение», а также щедрой рукой раздают и брошюры сектантского характера.

На подобную деятельность молокан обратило своё внимание Владимирское братство св. Александра Невского. Оно сочло нужным в главном центре молоканства, с. Коровине, учредить должность особого миссионера. Выбор пал на местного священника о. Г. Орфеева. Молодой и энергичный батюшка умело взялся за дело. Он разъезжал по местным сёлам и деревням и вёл публичные беседы с молоканами. Но трёхлетний опыт показал ему, что одних публичных бесед слишком мало для ослабления молоканства. И вот о. Орфеев решается открыть в своём селе Коровине, с целью приготовить из прихожан и некоторых других ревнителей православной веры помощников себе в борьбе с сектой молокан, противо-сектантское братство с особой организацией и соблюдением особо составленных для этого правил. Из 9-ти правил особенно обращают на себя внимания правила 4, 5, 6. Правило 4) члены отделения дважды в месяц должны являться на общее собеседование для подробного разъяснения истины православия и раскрытия вопросов, предлагаемых сектантами православным; 5) для утверждения православных в св. вере, члены-сотрудники праздничными днями перед православными ведут религиозно-нравственные чтения по предметам, указанным о. Орфеевым; с этой же целью они посещают дома лиц, в которых замечается охлаждение к православию; 6) с целью привлечения сектантов в лоно Церкви, миссионер, при участии членов-сотрудников, ведёт публичные беседы, а после них члены-сотрудники по домам сектантов и колеблющихся в православии той деревни, где происходила беседа, снова раскрывают предметы публичной беседы в частных уже беседах».

В отделениях, кроме свящ. о. Г. Орфеева, членами-сотрудниками состояли ещё десять крестьян; в ряду последних находятся трое, до 1893 года принадлежавшие к секте молокан. Коровинское противо-сектантское братство имеет свою библиотеку, которая главным образом состоит из книг и брошюр противо-сектантского содержания.

Прежде чем вызвать на помощь миссии членов-сотрудников о. Григорий Орфеев в целом ряде «братских бесед» раскрыл перед ними главные и важнейшие истины православия, а также подверг вполне доступному для их понимания разбору главнейшие положения молоканства и те возражения, которые делают молокане против православных. Эти беседы, происходившие дважды в месяц в здании церковно-приходской школы, по замечанию самого о Орфеева, «дали копьё и меч каждому из его сотрудников» по борьбе с молоканами.

Подготовленные таким образом члены-сотрудники, действительно, явились ревностными помощниками о. Орфееву. Их ревность к делу защиты святой истины доходит до самоотвержения. По словам о. Орфеева, «в зимнюю пору, оставляя своё хозяйство, поддерживаемое трудной работой в рудниках, не взирая ни на холод, ни на вьюгу, члены-сотрудники отправлялись на публичные беседы в деревни и сёла, отстоящие от их жилищ вёрст на двадцать и более». Члены-сотрудники не только помогали о. Орфееву во время публичных бесед, но и после них оставались в том или другом селе, где велась беседа, на день, а иногда и на два, чтобы ещё раз среди колеблющихся в православии христиан раскрыть и уяснить предметы проведённой публичной беседы. Кроме того, эти же члены-сотрудники в своих деревнях посещали дома колеблющихся в православии, разъясняли по указанию о. Орфеева те или другие предметы св. веры, а иногда и вели чтения рекомендованных миссионером о. Орфеевым статей противо-сектантского характера. Зимой эти чтения члены-сотрудники вели в своих домах, а летом среди улицы под открытым небом. Бывали и такие случаи, когда члены-сотрудники о. Орфеева являлись в собрания молокан и здесь предлагали лже-наставникам вопросы, которые в большинстве случаев ставили главарей молоканства в затруднительное положение.

Результаты подобной деятельности противо-сектантского коровинского братства в высшей степени благотворны. Православные раньше никогда не решались дать отпор сектантской пропаганде молокан, чувствуя себя не в силах бороться с молоканами, и не редко были уловляемы ими в сети своего лжеучения. Теперь же положение вещей круто изменилось. Православные, благодаря непрерывным беседам о. Орфеева и его членов-сотрудников, ободрились и относятся с недоверием к сектантской проповеди, так что переход православных в молоканство в приходах, заражённых им, совершенно прекратился. Мало того, теперь и некоторые из молокан стали оставлять свои заблуждения и возвращаться в лоно православной Церкви.

В настоящем году это Коровинское отделение братства вступило уже в третий год своего существования. Число членов его год от года увеличивается, район его противо-сектантской деятельности тоже расширяется. Насколько широки размеры этой деятельности, видно из того, что в последнее время члены-сотрудники, вместе со своим вождём о. Орфеевым, провели свыше 30 публичных бесед.

Дай Бог, чтобы Коровинское противо-сектантское братство своей благотворной деятельностью вызвало подражание и в других пастырях нашего обширного отечества.

Ещё в июле м. 1891 г. по ходатайству г. Обер-Прокурора Св. Синода, её Императорскому Величеству, ныне вдовствующей Государыне Императрице Марии Феодоровне, благоугодно было положить начало одному из самых полезных, практичных и самых дешёвых способов просвещения простого русского народа, именно: устройству, так называемых, «уличных библиотек»⁷⁵. С того времени эти библиотеки стали постепенно множиться и приобретать некоторую популярность. Между истинными ревнителями народного просвещения нашлись такие люди, которые посвятили немало времени и труда устройству уличных библиотек, создали для них некоторую организацию и тем содействовали их постепенному росту. В этом полезном деле весьма видное место, бесспорно, принадлежит И. Д. Митрополову, который пользуется вполне заслуженным вниманием общества не за то только, что он устроил уличные библиотеки в С.-Петербурге, Саратове, Воронеже, Задонске, Екатеринбурге, в некоторых даже местечках и селениях, но и за то, что дал много полезных советов и указаний тем, которые захотели бы подражать ему в деле устройства таких библиотек и послужить ко благу тёмного народа⁷⁶.

По его планам и указаниям, устроена и Шуйская уличная библиотека, при церкви Всемилостивого Спаса. Вот что рассказывает об устройстве этой библиотеки и пользе её сам устроитель библиотеки, священник Д. Г. «Прочитав со вниманием в Церковных Ведомостях заметки И. Д. Митрополова об устройстве уличных библиотек и познакомившись с планами и способами устройства их, я, говорит устроитель означенной библиотеки, вознамерился воспользоваться этими заметками и открыть при своей Спасской церкви, по одному из предлагаемых Митрополовым планов, небольшую уличную библиотеку. Центральное положение в городе Спасской церкви, мимо которой ежедневно проходит много народа, могло вполне обеспечивать успех предприятия. Можно было вполне надеяться, что библиотека, будучи выставлена на открытом видном месте, с хорошим подбором назидательного чтения, сослужит свою службу в деле проведения в народную массу полезных и душеспасительных знаний и принесёт некоторую пользу. Испросив в августе месяце прошлого года архипастырское разрешение на устройство библиотеки, я приступил к делу.

Из многих планов и способов устройства, так называемых, уличных библиотек, указанных г. Митрополовым, я избрал самый простой и самый дешёвый, именно, способ устройства на дощечках, который выполняется таким образом: на сухие сосновые дощечки наклеивается сперва белая бумага, а потом, сверх бумаги, – наклеиваются листки для чтения и покрываются желатином и дамарным (картинным) лаком, чтобы они от непогоды и других неблагоприятных условий не портились. Приняв этот способ устройства библиотеки, я заготовил 10 нужных дощечек в 1 арш. и 6 верш. длины и 6 вершков ширины, приобрёл по два экземпляра общеполезных брошюр, совершенно одинаковых и по содержанию и по времени издания, и приступил к расклейке их на дощечках. При этой работе, первая страница, нечётная, берётся из одного экземпляра, а вторая, чётная, берётся из другого такого же экземпляра, третья страница опять нечётная, берётся из первого экземпляра, а четвёртая – чётная, из второго и т. д. После того, как все страницы из двух брошюр бывают расклеены в последовательном порядке, – одна под другой, – получаются на дощечках продольные параллельные столбцы, заключающие законченные чтения. Когда таким путём была приготовлена Шуйская уличная библиотека, то выставлена была на решётках церковной ограды, с южной стороны, при Спасской церкви.

Вскоре после сего можно было наблюдать, как проходившие мимо церковной ограды, движимые любопытством, устремлялись к вывешенной библиотеке, и, несмотря на непогоду осеннего времени, подолгу стояли здесь, прочитывая наклеенные на дощечках листки. В воскресные и праздничные дни, особенно при благоприятной погоде, у библиотеки замечалось значительное скопление народа: один напр. читал про себя, другой вслух, а окружавшие его напряжённо слушали читаемое. Так продолжалось дело в течение осени до зимы. С наступлением же зимы, когда довольно обильно выпавший снег и холодное время стали препятствовать чтению прохожих на открытом воздухе, то библиотека была снята с церковной ограды и убрана до весны.

По истечении Великого поста, при наступлении тёплой погоды, устроитель библиотеки снова вывесил её на прежнем месте, заменив почерневшие от времени листки новыми и пополнив состав библиотеки четырьмя большими рамами со стёклами⁷⁷. За стеклом в каждой раме выставлен толстый картон, а на картоне кнопками прикреплены листки, как и на дощечках. Так как каждая рама особым переплётом разделена на две равные половины, то чтения, как и на дощечках, идут в два ряда на каждой половине, так что в каждой раме помещается до четырёх небольших законченных чтений, составленных из брошюр. Кроме сего, в ограде церковной, под аркой одной двери, которая никогда не отворяется, также размещены чтения религиозно-нравственного содержания. Одни из этих чтений, представляя собой отдельные листки большого формата, крупной церковно-славянской печати, наклеены на прочный картон и прибиты к стене. таковы, напр., слово св. Иоанна Златоустого к смеющимся и разговаривающим в церкви (с картиной), «о мире и согласии» его же, а также большой лист, гражданской печати, «о приглашении христиан покупать восковые свечи по возможности в церкви, о воскресном дне» и т. п., а другие чтения, без всякой наклейки, прибиты прямо к стене арки, где они прикрыты и от дождя и от ветра и где читать их удобно даже и в дождливое время.

В летнее время всегда можно замечать читающих что-либо из вывешенной библиотеки. В воскресные и праздничные дни число читающей публики увеличивается. Особенно перед началом службы много является охотников до чтения. В таких случаях обыкновенно бывает так, что из целой толпы выделяется один грамотный и начинает чтение, а прочие слушают и по временам, снимая шапки, крестятся.

Нет надобности распространяться о пользе и рациональности устройства уличных библиотек: то и другое очевидно само собой. Опыт показал, с какой охотой читает народ книжки и листки духовно-нравственного содержания. Издаваемые Троице-Сергиевой лаврой листки и книжки, как известно, расходятся ежегодно сотнями тысяч экземпляров. Но листок, ставший достоянием одного лица, прочитается одним, другим и, много, третьим, и затеряется, тогда как тот же листок, будучи прибит или приклеен к доске и выставлен на видном месте для всех, может быть прочитан не одной сотней людей.

В селе Кузьмине, Серпуховского уезда, существует церковно-приходская школа; законоучителем в ней состоит приходский священник П.Д. Кремышенский. Так как приход означенного села имеет значительное число раскольников, то законоучитель, воспитывая детей в духе православия, желает охранить их в будущем от совращения в раскол, поэтому он расширил пределы программы по Закону Божию: о. Кремышенский довольно уделяет времени для преподавания детям истории раскола и наглядно знакомит их с книжками и брошюрами по его обличению. Для укрепления в памяти учащихся детей сведений по части раскола, в Кузьминской школе развешаны по стенам напечатанные крупным славянским шрифтом таблицы из «тринадцати вопросов о св. Церкви и священстве, поданных лже-архиепископу Антонию Шутову Егором Антоновым», – таблицы о именословном перстосложении для благословения и троеперстном сложении для молитвы; – есть таблицы, составленные законоучителем под заглавием: «Вопросы в обличение поповщинского толка». Каждый воскресный и праздничный день, после утрени до обедни, ученики собираются в школу; сюда же приходят дети и из соседней, в деревне Глотаевой, школы, вместе с своими отцами или старшими братьями, и отчётливо громким голосом один из старших учеников в научение присутствующим прочитывает развешанные таблицы. Само собой понятно, что дети с малых лет, усвояя уроки по Закону Божию, в то же время, при указанном школьном порядке, приобретают хотя краткие, но ясные и основательные познания по обличению раскола; от частого повторения незаметно эти сведения укрепляются в памяти не только малых детей, но и слушающих безграмотных родителей их или родственников. В известный период времени, по испытании законоучителем детей в знании помещённого на таблицах, последние сменяются другими подобного же содержания. Что такой порядок борьбы с расколом благотворно отражается на населении, можно видеть из того, что в последнее время были отрадные случаи искреннего, – по словам о. законоучителя, – обращения из дебрей раскола к свету Православной Церкви. – Член Серпуховского уездного отделения Кирилло-Мефодиевского братства, Воскресенской города Серпухова церкви свящ. С. Д. Поспелов, производивший 26-го мая прошлого года в упомянутой школе окончившим курс учения экзамен, не мало был удивлён осмысленными и толковыми ответами их на следующие, например, вопросы: «как произошёл на святой Руси раскол? кто первые расколоучители? сохранилось ли у старообрядцев единение? Какие признаки истинно – Православной Церкви? есть ли эти признаки в обществах раскольнических?» и т. п. В Кузминском приходе с давних пор раскол, по-видимому, укрепился и, так сказать, торжествовал над православием, потому что, по-своему ожесточённому упорству, не поддавался никаким воздействиям со стороны местного духовенства; но теперь настала иная пора: начинающееся ослабление его посредством школы обещает в недалёком будущем полное торжество православия («Русск. Лист.»).