[Июнь]

По общим вопросам веры и церковной жизни

(Материалы к истории современного иконоборства)

В виду огромного исторического значения разнородности взглядов Государя и Св. Синода на один и тот же предмет – иконописание, дли полноты картины, которой посвящена настоящая статья, я приведу полностью указ и определение Св. Синода, чтобы иметь возможность сделать на него ссылки.

«Указ! Его Императорского Величества Самодержца Всероссийского из Святейшего Правительствующего Синода. Владимирскому губернскому правлению. По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали: 1) три прошения уполномоченных сельскими обществами, Мстерским, Палеховским, Вязниковского уезда, крестьян: Александра Купчихина, Петра Бороздина и учителя иконописной школы Михаила Цепкова, из коих одно, от 19 мая сего года на имя первенствующего члена Святейшего Синода преосвященного митрополита киевского, и два от 16-го того же мая и 12 августа сего года, на имя Святейшего Синода, – с жалобою на выделку московскими фабрикантами Жако и Бонакер икон на жести и с просьбою или совсем запретить изготовление означенных икон, или не дозволять духовным учреждениям приобретение и продажу этих икон, а также икон на бумаге, набитых или наклеенных на доски; 2) прошения по тому же предмету крестьян-иконописцев села Холуя того же уезда; 3) донесение преосвященного митрополита московского от 12 июля сего же года за № 368, о том, что изготовляемые вышеупомянутыми фабриками иконы выпускаются в обращение не иначе, как с дозволения духовной цензуры и с указанием на вероисповедную принадлежность владельцев сих фабрик, и 4) предложение, 17 августа сего года за № 5508, исполнявшего обязанности синодального обер-прокурора, отношения управляющего министерством земледелия и государственных имуществ от 5 августа того же года за № 246, с отзывом по предмету означенных ходатайств вышеупомянутых иконописцев. Приказали: Уполномоченные сельских обществ, Мстерского и 1-го и 2-го Палеховских Вязниковского уезда, крестьяне Александр Купчихин и Петр Бороздин и учитель иконописной школы Михаил Цепков в прошениях от 16-го и 19 мая сего года, из коих первое, на имя Святейшего Синода, а второе – на имя первоприсутствующего члена оного, преосвященного митрополита киевского, ходатайствуют о воспрещении производства икон на жести, выкладываемых московскими фабрикантами Жако и Бонакер, или же по крайней мере о недозволении всем духовным учреждениям приобретать и продавать эти иконы, а также иконы на бумаге, набитые или наклеенные на доски, объясняя, что с развитием фабричного производства всех этих икон и установлением по сему сравнительной дешевизны их, невозможно существование иконописного промысла, которым занято ныне до 3.800 человек, проживающих в селах Мстере и Палехе, не считая жителей окрестных сел и деревень, занимающихся другими промыслами, вызываемыми иконописанием, и насчитываемых в одном только 2-м участке Вязниковского уезда до 32.000 человек, которым по указанной причине грозит разорение. Затем, при прошении от 12 августа сего года те же лица, в доказательство непочтительного отношения к святыне фабрикантов печатных икон на жести, представили жестяной ящик из-под масла, сделанный из таковых икон. Кроме крестьян, иконописцы с. Холуя того же уезда в прошении Святейшему Синоду от 30 июня сего года излагают так же ходатайства. Независимо сего управляющий министерством земледелия и государственных имуществ, отношением от 5 августа сего года на № 246, сообщил г. синодальному обер-прокурору, что кустари иконописцы Вязниковского уезда обратились в министерство земледелия с просьбою о поддержании перед Св. Синодом ходатайства их о недопущении в монастырях, церквах и подведомственных Св. Синоду учреждениях икон, изготовляемых фабричным способом посредством печатания на жести. Посему, и в виду того, что кустарным иконописным промыслом в Вязниковском уезде занимается все мужское и большая часть взрослого женского населения села Холуй, сел Мстеры и Палех и некоторых других селений, всего свыше 8.000 человек, а также значительное число кустарей в Харьковской губ. и других местностях России, и что конкуренция дешевых печатных икон фабричного изделия без сомнения понизит спрос на более дорогие образа ручной живописной работы, и тем лишит многих кустарей иконописцев их единственного источника существования, – тайный советник барон Икскуль просит г. обер-прокурора не оставить без внимания вышеозначенного ходатайства кустарей иконописцев Вязниковского уезда. Из доставленных преосвященным митрополитом московским, по запросу Св. Синода, сведений относительно представления в духовную цензуру изготовляемых московскими фабриками Жако и Бонакер икон и вероисповедной принадлежности собственников сих фабрик оказывается: 1) все иконы, изготовляемые означенными фабриками, печатаются и выпускаются в обращение не иначе, как с разрешения согласно требований 277 ст. ценз. уст. изд. 1890 года, и разрешения печатаются на каждой иконе, и 2) Август Жако – французский гражданин, постоянно живущий в Париже, вероисповедания римско-католического и главный уполномоченный директор фабрики и распорядитель всего дела в Москве французский гражданин Генрих Ландрю, на имя которого и выдано свидетельство на право производства печати из канцелярии Его Императорского Высочества генерала-губернатора, постоянно живет в Москве и вероисповедания римско-католического. Заведующим же фабрикою по доверенности состоит московский мещанин Владимир Париков, вероисповедания православного. Владимир Бонакер прусский подданный, живущий постоянно в России, вероисповедания лютеранского. Обсудив наложенное и принимая во внимание, 1) что все изготовляемые на фабриках Жако и Бонакер иконы на жести выпускаются в обращение с разрешения духовной цензуры, 2) что к воспрещению икон на жести не оказывается достаточных оснований ни в канонах, ни в преданиях православной церкви, так как от прежнего времени и доныне не мало сохранилось металлических священных изображений, 3) что в силу 100-й ст. устава о пред. и пресеч. прест. т. XIV, издания 1890 года, изготовление и продажа предметов чествования христиан воспрещается лишь не христианам, а собственники вышеупомянутых фабрик принадлежат хотя и не к православным, но христианским вероисповеданиям, а заведующий фабрикой Жако православный, 4) что указываемое просителями и управляющим министерством земледелия г-ну синодальному обер-прокурору, что кустари-иконописцы Вязниковского уезда обратились в министерство земледелия и государственных имуществ, с вопросом об устранении экономических затруднений кустарей-иконописцев, происходящих от распространения изделий вышеупомянутых фабрик, не может быть предметом заботы духовного ведомства и 5) что представленный при одном из прошений уполномоченных Мстерского и Палеховских сельских обществ ящик из-под масла подлежит изъятию и из обращения, Св. Синод определяет: 1) вышеупомянутые ходатайства кустарей отклонить, и 2) предоставить г. обер-прокурору: а) уведомить управляющего министерством земледелия и государственных имуществ, что Синод признал подлежащим особому обсуждению вопрос о затруднительности положения указанных кустарей и б) пойти с кем следует в сношения о воспрещении обращения предметов обихода, подобных представленному уполномоченными. Для исполнения сего определил передать в канцелярию обер-прокурора, а для объявления просителям послать Владимирскому губернскому правлению указ, каковым уведомить для сведения и преосвященного митрополита московского. Октября 23 дня 1899 года».

Определение Святейшего Синода

«От 6 февраля-3 мая 1902 года за № 504, о воспрещении с 1 января 1903 г. продажи в церквах и лавках при церквах и монастырях икон, печатанных на жести. По возбужденному в центральном управлении Святейшего Синода вопросу о воспрещении всякого машинного производства печатных подражаний рукописной иконе, Святейший Синод, в заботе о поддержании иконописного мастерства, определением от 6 февраля-3 мая 1902 года за № 564, постановил: «объявить по духовному ведомству, чтобы в церквах и монастырях с 1 января 1903 года не были продаваемы иконы, печатаемые на жести».

Я указал и разъяснил, добавив о новейшем приеме – непосредственного печатания икон на деревянные доски, что такого типа не могло быть «в преданиях православной церкви». Таким образом этот аргумент является уже ныне отпадающим. Что касается до выражения о том, что «и доныне не мало сохранилось металлических священных изображений», то и эта ссылка теряет в настоящее время свой вес, как не приложимая и не применимая к деревянной иконной фальсификации. Несомненно, что некому было обратить внимание на устарелость духовного цензурного устава 1890 г., хронологически не могшего иметь в своих статьях указываемой мною разновидности иконно-печатного новшества, неминуемо вводящего в обман почти каждого неспециалиста. Указ Св. Синода ясно говорит о сознании лиц, его писавших, что наша высшая духовная инстанция признает печатную икону поддельной, именуя таковую «подражанием рукописной иконе». Запрещение Св. Синодом продавать такие иконы в подведомственных ему учреждениях есть указание на непригодность печатных икон для пользования ими православным людом. Но указ этот не исполняется нигде.

Указ Святейшего Синода, изданный в руководство торговцам, не имел и не имеет того значения, какое присуще обыкновенным гражданским законам. Несмотря на то, что указ касался только лиц, прямо подчиненных Св. Синоду, таковые не придали ему ровно никакого значения, как будто его совсем не существовало. При отсутствии контроля и карательных мер или принуждения исполнять указ, а также при полной неразъясненности со стороны Св. Синода причин, вызвавших его появление, также неудовлетворения Св. Синодом основы ходатайства, запретить корень зла – печатание икон, указ этот ничего не внес в жизнь, кроме недоумения на пассивность и бессилие с одной стороны и на злую волю со стороны торговцев. Еще до издания указа, людьми сведущими предвиделись все случившиеся печальные последствия нежелания видеть в печатной иконе, приделанной к доске, подделку под молельную рукописную икону, освященную веками. До появления этих подделок, которые в настоящее время вылились в тип тончайше предательской фальсификации посредством прямого печатания священных изображений непосредственно на деревянные доски, в России функционировали сто шестьдесят тысяч иконописцев, считая в этом числе и ходебщиков (скупщиков и торговцев иконами, тоже иконописцев). Подделки под иконы в настоящее время уменьшили, в силу неравной и неправой борьбы, число иконописцев до шестидесяти тысяч. Два упомянутых нами ходатайства, окончившиеся буквально ничем, учреждение комитета попечительства о русском иконописании, тоже ничего не сумевшего добиться в этом направлении, выброшенная фабрикою за борт стотысячная армия иконописцев, ведших свое дело от пра-пра-прадедов и ранее, все это довело наших иконописных тружеников до крайних степеней законного недовольства. Если добавить ко всему этому неуважение свыше защиты чистоты рукописной иконы и сказавшееся в результате чуть ли не покровительство машинным подделкам, уже нанесшим православной иконописи жестокий, почти смертельный удар, то станут ясны те волнения, которые царят среди иконописцев, еще уцелевших от погрома, в котором победоносным фельдмаршалом был профессор Н.В. Покровский. Державная воля, ясно высказанная при учреждении комитета, и, не имеющий двух толкований, Царский наказ о том, чего держаться в деле покровительства иконописания, крепко поняты православными иконописцами, как истины, касавшиеся иконы и лелеявшиеся в сознании православного народа в продолжение веков. Видя Царскую волю нарушенною, нужды иконописания нисколько не защищенными, в декабре 1905 года в селах Владимирской губернии Мстеры, Холуй и Палех, сплошь заселенных иконописцами, возникла вновь мысль послать выборных к Государю с просьбою, по крайней мере, заставить исполнять указ Св. Синода; что же касается до воспрещения печатания, то об этом уже отложены были попечение и сколько-нибудь веские надежды. В январь 1906 года депутаты от этих трех сел по 2 человека от каждого имели счастье представиться Государю и лично подать прошение. На словах они просили о воспрещении производства печатных фальсификаций икон и ходатайствовали «по крайней мере» об исполнении указа Св. Синода. Депутации были представлены Государю графом С.Д. Шереметевым, председателем комитета. Государю благоугодно было обещать принять просьбу во внимание. Благочестивейшему Государю не надлежало отнестись иначе к ходатайству и депутаты-иконописцы, полные веры в исполнение ближайшими слугами Престола Царской воли, отправились в свои села с радостной вестью о Монаршем внимании. Дли верующих, свято чтущих заветы старины и характер священных предметов религиозного обихода, признание законности бытия фальцифицированных неправославной фирмою икон, казалось немыслимым после слов самого Верховного Вождя земли православной. Каково же было изумление, горе и полная растерянность чаявших движения живой воды, когда пронесся невероятный слух о мнении непосредственного исполнителя Государевой воли – Высочайше утвержденного комитета попечительства об иконописании, совершенно по-новому, вопреки всякому здравому смыслу остановившегося на мысли, никому доселе по приходившей в голову! Слух передает, что комитет во исполнение желания Государя пообещал принять все меры, чтобы печатание икон, изъяв из рук гг. Жако и Бонакер, передать монастырям и этим самым вышепомянутым селам! Деятели иконографий просят запретить печатание, В.М. Васнецов, С.Д. Шереметев, Н.П. Кондаков высказывали громкий возмущенный протест против машинного производства, граф И.И. Толстой всегда стоял против убийства ручной иконы машинною и вдруг, комитет, – где подавляющее большинство этих лиц с незапятнанною идейною репутацией высказывались в унисон с желанием Государя, – приходят к заключению сделать наихудшее, что только можно измыслить, а именно, окончательно убить иконописание мелких и средних монастырских иконописных работ и производство кустарей. Все разглагольствования комитета об эксплуатации капиталистами-кулаками мастеров, о борьбе с кулачеством, – выразились в этом мнении в намерении окончательно вдвинуть машину и капиталиста в это святое дело! Чем можно объяснить и оправдать подобное решение? Церемонией с богатыми фабрикантами? Или же намерением купить у них машины и все производство и предать все это уничтожению, – если не хватает здоровых сил добиться указа просто о запрещении печатания? Бюрократическим недомыслием? Но ведь деятели, мною перечисленные, безусловно выдающегося ума и большого государственного опыта! Как объяснить повернувшийся курс большинства комитета в лагерь профессора Н.В. Покровского, вопреки воле Государя? Ведь у комитета нет ни власти, ни права поступать наперекор ясному желанию Императора! А между тем комитет дотолковался до абсурда и до полного нарушения Царского наказа… Неужели этот слух верен?

За одной бедой идет другая, а после третьей и конца нет бедам. На днях, через владимирского губернатора депутаты получили обратно свое прошение, – поданное лично Государю, – при уведомлении, что оно оставлено без последствий. Дело дошло до такого положения, что буквально никто ничего понять не может. Да и можно ли что-либо понять, когда депутаты лично слышали слова Императора и Его обещание!

Я могу придумать лишь одно объяснение такому бюрократическому лаконизму, который облекает слова «оставлена без последствий». Объяснение это может крыться в здравом смысле собранной Государевой Думы. Но остается ли надежда на будущую ее способность взглянуть на дело с точки зрения Государя и со стороны истинно православного воззрения на ценность рукописной иконы? Будут ли дороги большинству членов Думы нужды убиваемого машиной ручного искусства? Найдутся ли в Думе люди хоть сколько-нибудь сведущие в искусстве? Последний вопрос не из последних. Когда даже профессор Н.В. Покровский, всю жизнь проведший с художественными памятниками церковной старины, не понимает или не хочет понять, что произведения Жако есть новшество, не имевшее хоть сколько-нибудь узаконенной давности, и если даже он не понимает нелепости незапрещения печатания икон, пока сама иконопись своею качественностью не убьет сама машину, то что же можно будет требовать или ожидать от состава Думы, в которой не имеется ни одного члена, хоть сколько-нибудь знакомого с искусством и его нуждами? Остается надеяться только на законопроект, который внесется в Думу, с обильными комментариями. Но и здесь опять, и опять вопросы. Кто составит такой проект? Комитета попечительства об иконописании? – Я указал на слух о его последнем невозможном мнении. Н.В. Покровский? – Радости не больше с его «доколе». Св. Синод? – Он спросит мнение Н.В. Покровского. Академия Художеств? – Из нее вышли единственные два члена, понимавшие нужды иконографии в связи с нашим историческим народным и церковным укладом. Надежда только на приказ Государя составить законопроект в том истинном духе, как Он его понимает.

В настоящее время слух о необычайном проекте комитета попечительства о русском иконописании, к полному и общему изумлению, оправдывается. Член комитета профессор Н.П. Кондаков предпринял в конце апреля поездку по иконописным селам владимирской губернии с очевидною целью успокоить иконописцев, волнующихся после «оставленного без последствий» их январского ходатайства. Успокоение сказалось в советах проф. Н.П. Кондакова бороться с печатными иконами такими же, но лучшими, печатными иконами самим Владимирским иконописцами, для чего комитет рекомендует соединиться им в цех и обещает материальную помощь на машины. Убив таким способом теперь мешающие иконописанию фабрики печатных икон, можно-де будет вследствие приуменьшить по своей воле таковое собственное производство. Излагать оценку такой меры попечительства о преуспеянии и развитии рукописной иконы я нахожу излишним. Полагаю, что для всякого очевидно, что комитет не ведает, что творит, рекомендуя меру к уничтожению иконописи? Несомненно, здравый смысл иконописцев не позволит им делать то, против чего они борются. Русский народ вообще неспособен на компромиссы, и еще менее падок на сделку с убеждением в вопросах веры.

Нелепо надеяться на то, что наш темный народ разберет и предпочтет лучшую печатную школу худшей. В итоге – совет, предлагаемый проф. Н.П. Кондаковым, как членом комитета, в корне подрывает авторитет этого учреждения, так блестяще начавшего свою деятельность и пришедшего к изложенному позорному мероприятию. Нелепость совета проф. Н.П. Кондакова делается еще очевиднее, когда припомним, что комитет не может дать иконописцам на производство печатных икон даже одной десятой капитала Жако, затраченного последним на орудия своего производства. Успокоительная миссия Н.П. Кондакова – коварный и заслуживающий глубокого порицания дипломатический изворот…

А тем временем многоколесный дракон, питающийся огнем и горячим паром, изрыгает согни тысяч и миллионы поддельных икон, от которых люд православный вправе отворачиваться и идти на путь сомнений и к началу неуважения этих произведений католика и лютеранина. Производство машинной иконы возрастает с непомерной быстротой. Не так давно представитель Жако обращался к фабрикантам досок Владимирских сел, прося их ставить ему иконные доски. На вопрос, сколько штук каждого формата прислать на пробу, получен ответ, – «пришлите вагон». Когда владимирцы спросили, сколько придется посылать досок потом, если пробы подойдут под требования фирмы, доверенный сообщил, что, по меньшей мере, по вагону еженедельно. Владимирцы отказались за невозможностью поспевать готовить требуемое количество. И так, «доколе» Н.В. Покровский поджидает роста ручного иконописания, машина не может уже довольствоваться всею тою массою досок, которую могут сработать все владимирцы. Машина-дракон дожирает рукописную икону!

Перед нами остается во всей своей неприкосновенности практически неразрешенный новый иконоборческий вопрос. Сведя в одно общее все, что имеется за и против печатной иконы и выяснив шаткость доводов ее защиты, я остановлю внимание на следующих положениях. Святейший Синод, своим указом, запрещавшим торговлю печатной иконой в подведомственных ему учреждениях, признал непригодность для церкви иметь что-либо общее с этим суррогатом. Указ этот обойден дважды: 1) торговцами, подведомственными Св. Синоду, и 2) находчивостью фабрикантов, сумевших вместо жести печатать иконы на досках. Последний технический кунштюк совершенно уничтожил всякое значение указа, даже если бы он ныне и исполнялся. Остается выход – взглянуть на дело прямее и непосредственно ближе к его сущности, разе уже сложилось убеждение Св. Синода не иметь соприкосновения духовных учреждений с печатной иконой. Отсюда естественно вытекает нравственная необходимость воспользоваться формулою, предложенною профессором В.М. Васнецовым. Эта формула: «повеление священнослужителям освящать для молитвы в храмах и домах образа только рукописные без всяких исключений». Такой редакцией Указ Святейшего Синода уничтожить в корне печатные иконные фальсификации.

Припомним мысль Комитета, что распространение печатной иконы уничтожит то в рукописном образе, даже неискусном по мастерству, что придает ему высокий характер, влияющий на молебщика. Эта особенность ручной иконы истекает из силы личного религиозного чувства иконописца. Достоинство это разнообразится не только у каждого отдельно иконописца, но и у одного н того же по мере его вдохновенности и совершенствования. Богатство творческого разнообразия здесь беспредельно. Это огромное преимущество рукописных икон драгоценно. Драгоценны и те дремлющие силы высоких художественных способностей, которыми обладает русский православный иконописец кустарь. Я мог бы назвать имена иконописцев, работы которых по совершенству техники буквально неподражаемы со стороны лиц интеллигентных, посвятивших себя искусству. В народе незыблема и вера, не подточены ничем еще его гигантское терпение и усидчивость. У нас совершенно не обращали внимание на эти редчайшие способности кустарей и не давали рациональных путей их развитию. Между тем из многих десятков тысяч иконописцев-крестьян легко могли бы выработаться замечательные художники религиозной живописи. Хотя это вопрос далекого будущего, но нельзя в данном случае не обратить на него серьезного внимания, тем более, что иконописание в народе преемственно из рода в род, из поколения в поколение. Врожденность таких исключительных способностей уже в наличности. Это такая ценность, которую не купить, не привить и не достать ни за какие деньги, ни при каких иных условиях. В вопросе борьбы с печатной иконой забыли, что уничтожается для искусства, если кустарям, преемникам поколений иконописцев, придется бросить свое дело и заняться иным производством. Если бы еще можно было направить эту врожденную их способность на другой отдел искусства, тогда было бы полгоря. Но и такого течения не наблюдается, словно десятки тысяч людей своеобразной художественной культуры не представляют высокой государственной ценности. И эта народная сила обрекается на упразднение…

В заключение нельзя не остановиться на положении, высказанном, в пункте 4-м Указа. Оный гласит, что вопрос «об устранении экономических затруднений кустарей иконописцев, происходит от распространения изделий вышеупомянутых фабрик, не может быть предметом заботы духовного ведомства». Такое положение никак нельзя признать глубоким и основательным. В самой этой фразе уже указание на зло, причиняющее материальный ущерб иконописцам, говорит за необходимость заботы. Кому же, как не духовному ведомству интересоваться и пещись о качественности молельной иконы? Ясно, что качественность иконы стоит в прямой зависимости от материальной обеспеченности художника.

Для относительной полноты этих материалов по истории и современного иконоборства необходимо добавить, что главное зло упадка нашей иконописи кроется в полной некомпетентности в распознавании качественности иконы, со стороны канонической, подлинника и художественной, и в абсолютной непросвещенности в этой области православных священнослужителей. Религиозная живопись и иконопись в России охватывают неизмеримо большую часть всего национального художественно-живописного творчества. Оценка пригодности для молитвы православных икон должна быть обязанностью и священнослужителя, освящающего икону. Только при его просвещенности и при достаточном понимании в области иконографии невозможны будут случаи помещения в церкви и в домах фальсифицированных и кощунственных икон. Одной из коренных мер должно быть введение иконографии в курс духовных, учебных заведений.

Еще раз напомним первоначальное мнение Комитета попечительства о русской иконописи: «поддельная икона вызовет, неуважение к образу и нарушит вековые обычаи и предания греко-русской церкви». С своей стороны я присоединяюсь к мнению графа С.Д. Шереметева и к убеждению ста шестидесяти тысяч русских иконописцев, что в решении настоящего иконоборческого вопроса «не может быть среднего мнения и не может быть недомолвок».

А.А. Карелин

Императорской Академии Художеств Почетный Общник

Туманы хаоса расходятся. Это уже не хаос, когда не в книжке, не на бумаге, а в жизни и в деле есть иные понятия об отношениях человека к земле и к ближнему. Это новый огромный и сложный тип исторической психологии, новый строй общественной правды. Раз это так, все речи о хаосе и океанидах становятся только риторическим украшением слога.

Почему же Герцен, формулируя такие серьезные, полные такого огромного значения выводы, так нерешителен и не тверд в слове? Зачем он простую и глубокую мысль завертывает в детские идейные пеленки? Ответ ясен. Запад умер. Но когда-то Герцен любил Запад и тени прежней любви стояли над его сознанием, когда он издалека и с помощью телескопа присматривался к чудным очертаниям новой красоты.

И он сам знал это и много раз мучился этим.

Вот один любопытный отрывок из его исповеди, о побуждениях остаться навсегда заграницей.

«Зачем же я остаюсь?

Остаюсь затем, что борьба здесь, что, не смотря на кровь и слезы, здесь разрешаются общественные вопросы, что здесь страдания болезненны, жгучи, но гласны, борьба открытая, никто не прячется. За эту открытую борьбу, за эту речь, за эту гласность – я остаюсь здесь. За нее я отдам все, – я отдаю за нее часть своего достояния; а, может, отдам и жизнь в рядах энергического меньшинства «гонимых, но не низлагаемых».

За эту речь я переломил или, лучше сказать, заглушил на время свою кровную связь с народом, в котором находил так много отзвуков на светлые и темные стороны моей души, которого песнь и язык – моя песнь и мой язык, и остаюсь с народом, в жизни которого я глубоко сочувствую одному горькому плачу пролетария и отчаянному мужеству его друзей.

Дорого мне стоило решиться… Вы знаете меня… и поверите. Я заглушил внутреннюю боль, я перестрадал борьбу, и решился, не как негодующий юноша, а как человек, обдумавший, что делает, сколько теряет… Месяцы целые взвешивал я, колебался, и, наконец принес все на жертву:

Человеческому достоинству,

Свободной речи». (V, 170).

Это одна из сказок неопытной молодости, когда сам Герцен не знал своего сердца. Внешней красотой манили чужие формы. Кровная связь с народом порвалась не только на время. Она порвалась навсегда. Когда чары Запада рассеялись и Герцен, как ему казалось, «вернулся на родину», на самом деле он не только телом, но душой оставался на «стране далече». Он видел только самые общие очертания, внешнюю сторону жизни.

Лживую сказку запада он возненавидел всеми силами своей души. Он понял, что даже человеческое достоинство там можно сохранить, только удалившись в тесный круг семьи и закрыв двери для идейных болтунов и мечтателей. Он понял, что там честного и кровного дела нет, а где нет честного общественного дела, там нет и человеческого достоинства. Блудный сын, он понял, что ему приходится есть с одного корыта со свиньями и тосковал об отцовском доме. Западное корыто он опрокинул презрительным и гневным пинком, но домой воротиться ему не пришлось.

А разрыв с сказочным мiром чахлой идейности – быль полон и бесповоротен. Герцен перестал верить в пролетария.

«Человек будущего в России – мужик, – точно так же, как во Франции работник» (V, 275).

«Здесь Герцен перешагнул тот порог, вернуться с которого нельзя. «Образованное меньшинство», т.е. интеллигенция, как на Западе, так и у нас, мужика совсем не знает, а поэтому и верить в него – не может. Мужик и пролетарий – эта два полюса, которые никогда и ни в какой точке сойтись не могут. Это два мiра, чуждых и враждебных друг другу. У пролетария нет и не может быть здоровых основ общественная уклада. У него нет нравственных основ для обуздания своего эгоизма. У него нет прочных традиций и устойчивых навыков, потому что малейшая перемена в технике производства опрокидывает все устои его жизни. Его победы случайны и временны. Он герой только на одну битву, на один исторический момент. Он явился в мiр так же случайно, как и исчезнет. Он необходимый член общества только до тез пор, пока тот или другой народ признает формулы германо-романской психологии всеобщими законами исторического развития.

Это в известном смысле эфемерида, которая чувствует себя в мiре. недолговечным фантомом. Он чувствует, что его существование нельзя обеспечить на века и поэтому весь целиком отдается моменту, порыву. Он знает, что все, что строит он и что строят для него, по миновании надобности будет упразднено и поэтому он легко поддается страсти разрушать то, что раньше или позже должно само погибнуть.

У него нет широкого мышления людей действительно образованных, как нет и наследственного опыта мужика, никогда не разрывающая с прошлым и целиком поглощенного работами настоящего. Но самому положению своему, он мечтатель, а мужику мечтателем быть нельзя. В дни случайного торжества, он жесток и беспощаден, как зверь, потому что у него нет никаких побуждений, кроме личных. Полуграмотный и невежественный, он считает себя признанным ценителем науки и искусства. Свою личную и маленькую волю он считает единственною нормою жизни и проливает чужую кровь, потому что ему недорога своя. Он всегда быстр, тороплив и беспощаден, потому что видит недалеко. Его будущее так же темно и туманно, как и его прошлое. Исторические моменты, отпущенные ему судьбой для кратковременного существования, он хочет сделать годами своего господства и своей тирании.

Он страшен своим невежеством и своею беспочвенностью.

Этот вопрос уже давно расколол всю Европу на две половины. У нас этот раскол – не ко двору. Во все счеты проникает третьи половина – мужик. Надо быть большим социал-демократом, чтобы мечтать об единстве интересов рабочего и мужика. Наша интеллигенция стоит за пролетария и поэтому стоять за мужика ни в каком случае не может.

Для Герцена этот вопрос всегда был ясен. «Между селом, и городом, – говорил он, – века. Иные понятия, другая религия, другие нравы, часто другой язык». (VI, 270).

А на западе деревни меньше, чем у нас, и деревня там строится на городской лад. А нашу деревню в город не перетянешь. Она еще достаточно сильна для того, чтобы перетянуть город.

Пролетарий ни к какой стране и ни к какому племенному типу не принадлежит. У него нет характера. Он космополит по профессии. Он так же вне времени, как и вне пространства. Это полное отражение нашей бесформенной и беспочвенной интеллигенции.

Роковая ошибка нашей интеллигенции в том именно и состоит, что на мужика смотрят, как на пролетария, как на фабричного рабочего, как на батрака, который жив и умен только поденным заработком. На самом же деле не только представители свободных профессий, но и бюрократ, и вся интеллигенция, и вся буржуазия по духовному и нравственному смыслу своего заработка и своего пропитания гораздо ближе к рабочему, чем к мужику.

Мужик живет не изо дня в день, а с жатвы до жатвы. И даже не из году в год, а должен принять в счет и возможные неурожаи в будущем. И ему приходится подсчитывать приходы и расходы не только для себя и своего поколения, но не истощать почвы и не тратить всех запасов до тла, потому что ведь и внуки есть захотят.

При каждом новом волнении или восстания рабочих – интеллигенция вспыхивает, как порох. Она сама – праздничный и многоцветный фейерверк, и поэтому любит фейерверки. Вспыхнув, она сгорает до тла, как всякий порох. Это просто взрывчатое вещество, единственное назначение которого разрушить и сгореть. Ее жизнь – не жизнь рабочего, – от субботы до субботы, до получения расчета. Весь режим жизни рассчитан на более короткий срок.

Выражаясь бездарным языком исторического материализма, все остальное только идейные надстройки над экономический базисом недельного заработка н недельной получки. Бог при такой жизни нужен только от субботы до субботы. Расчет получен и – шабаш. После получки – новый счет: все вали на новую.

Этого не хотели замечать, хотя факты были налицо, и мы в свое время на это указывали. Фабричная философия охватила всю нашу литературу. Все наши поэты воспевали мечту и момент. Возьмите томики стихов наших идейных поэтиков. Все они поют мечту, красивую, радужную, непременно и обязательно несбыточную, – как несбыточны мечты рабочего о месячном или годовом обеспечении.

Если мечта остается в пределах возможного, она не по душе нашей интеллигенции. С нелегкой руки Надсона, все поэты и идейные мечтатели алчут «нечеловечески-величественных дел, – нечеловечески-великого страдания». Это, конечно, очень смешно, но все же не так дико, как это кажется с первого взгляда. Рабочей все же реальнее интеллигента: он умеет предвидеть на неделю. Интеллигент, побивая рабочий рекорд сокращения сроков, все совместил в один момент. Пусть сгорю, только бы вспыхнуть, только бы ослепить.

Вся литература последнего времени является яркою иллюстрацией к этому общему выводу. Новые христиане, мистики-порнографы по формулам отныне незабвенного кружка религиозно-философского содомизма, готовы были все отдать – и синод, и сенат, рясы и бороды, догматы и соборы, честь и приличия, церковь и религию, – за миг один плотского и духовного обновления в вонючей микве, как г. Розанов, или за один опыт изнасилования жены-христианки, распростертой перед распятием, мужем-язычником, утончающим разврат мистическою противоестественностью, как Юлиан у г. Мережковского.

Дамы-романистки изощряют всю свою – удивительную по настойчивости – фантазию, чтобы найти такой субъект и создать такой момент, чтобы ради него навек осквернить и опоганить святыню женской чести, испортить семейную жизнь и поднять завесу ужасного и загадочного. Конечно, в этой области ничего нового нет. «Всякое бывало», – говаривалау Гуцкова Акиба. И все это грязно, пошло и цинично. Но вопрос – не в том. Был – момент. Пусть после него омерзение, отвращение и скука. Но его ожидание – неодолимые чары коротких сроков.

Идейные писатели и беллетристы всю свою поэзию находили только в этом. Разве не герои момента все эти босяки Горького, прокаженные и сифилитики Андреева, окостеневшие в элефантиазисе, идейные трупы идейного творчества?

Теперь революционные поэты и революционные романисты воспевают политические убийства с огромным подъемом мiровой и гражданской скорби. Опята дело момента. Ведь нельзя же возвести убийство в норму жизни и убивать всегда. «Товарищи» по приговору неведомого трибунала приходят убивать сторонника старого режима. Поэты и художники увенчивают эти подвиги лаврами нетленной, вечной красоты и сверхчеловеческого величия. Но ведь это герои – на момент. Через момент это будут палачи и убийцы.

Если заветнейшая мечта идейного рабочего состоит в великом желании – нажраться так, чтобы потом всю жизнь не хотеть есть, то заветнейшая мечта интеллигента – наскандалить и набезобразничать так, чтобы от зависти перевернулись в гробу Аретино и маркиз де-Сад, чтобы обезьяна от стыда покраснела, чтобы все добрые люди сказали: каков прохвост и мерзавец!

Итак, по лестнице срочного прокормления и сокращения сроков – от «момента» идейной интеллигенции мы поднялись до субботней получки мастерового. Далее следуют, конечно, люди двадцатого числа. Тут логика и психология реальнее, устойчивее и прочнее уже в четыре раза. Правда, и этот срок не велик и оставляет место для размышления о преходящей славе века сего, о мимолетности всего земного, о суетности человеческой жизни и о прочих невеселых предметах.

Но месяц – все же срок достаточно длинный для того, чтобы до некоторой степени восстановить равновесие духа и обновить способность приспособляемости. На месяц можно почуять, откуда ветер дует и соответственно примениться. Без пера и чернил все равно ни одно правительство существовать не может, а что писать и как писать – не все ли равно? Перечитайте в Библии книгу царств. Сколько сменялось иудейских и израильских царей! Но при этом летопись педантически замечает, что при каждом из них – такой-то и, такой-то – «был писец его».

Бюрократически месяц – срок в миллион раз больший, чем «момент» интеллигента и в четыре слишком, раза больший, чем получка заработной платы на фабрике. Но по степени мечтательности и неопределенности в виду всевозможных веяний и течений не больше содействует устойчивости, широте и дальновидности мышления на общественные темы, чем ветхозаветная суббота пролетариата в лоне капитализма.

Другое дело буржуазия. Не говорю о победителях и рантьерах. Для них никаких сроков не существует, и они отдыхают на лаврах своих. Но воинствующая буржуазия, еще добивающаяся победы и лавров, имеет свои сроки. Полагаю, срок в шесть месяцев. Более долгосрочные векселя теперь не в ходу. Буржуазия по своей собственной расценке определила для себя шестимесячный аршин. Через шесть месяцев – может произойти полная перемена декораций и первые будут последними, а последние первыми.

Но шесть месяцев – все-таки передышка. Можно подготовиться к неожиданностям и принять меры. Пусть за этой чертой – бури и ураганы, но до нее мир и покой.

Если вы всмотритесь в эту градацию коротких сроков, вы сквозь бьющее в глаза различие, увидите общие и родственные черты. С первого взгляда кажется, что общего по логике и психологии пропитания и обеспечения между капиталистом и рабочим, между бюрократом и интеллигентом? Но стоит только каждого из них порознь и всех их вместе сопоставить с мужиком, сразу же бросится в глаза поразительное сходство, так что всем становится очевидно: одна семья.

Что такое мужик? У него нет сроков и все на срок. Он не может забастовать ни на момент, ни на неделю, ни на месяц, ни на шесть месяцев. Ему никак нельзя опустить ни одной упряжки, а все его существование – бессрочное. Землю нельзя истощить одним хищническим посевом, чтобы попробовать счастья в Монте-Карло. Землю нельзя поставить на карту под шестимесячный срок. Тут и ждать нельзя, и торопиться нет смысла. Кроме срочных расчетов, необходимо – стихийно необходимо – иметь и бессрочные. И тут, конечно, возможны инстинкты – беречь и холить землю, или истощить ее по мере возможной скорости. Но это уже характер народа, а не срочная банковская операция.

Понятие о пролетариате на наших глазах растет. Тени и оттенки его уже ложатся на всю интеллигенцию, на всю бюрократию и буржуазию, даже на земцев. Все почувствовали случайность и неустойчивость промышленного и профессионального заработка и с этою целью случайные и временные условия жизни, результат случайной экономической победы, хотят увековечит, гарантировать законом. К примеру, адвокаты, еще недавно получавшие баснословные гонорары, хотели бы перестроить все общество так, чтобы для них никогда не проходили эти дни счастья. Инженеры готовы и на забастовку, и на вооруженное восстание, чтобы навеки гарантировать себе огромные проценты с строительной горячки правительства. Словом, каждая профессия, по аналогии с пролетариатом, хочет придать вечную обязательность и вечную неизменность преходящим и изменчивым экономическим отношениям.

В промышленном государстве эти инстинкты имеют свое оправдание: барыши от предприятия надо делить более равномерно. Но в государстве земледельческом эта устойчивость и определенность промышленного заработка и барыша получается не за счет внешнего рынка, торгового и экономического порабощения чужих стран и далеких народов, а за счет своей же деревенской требухи. Это скорпион, который в минуту опасности убивает сам себя. Промышленные государства жируют и богатеют за чужой счет. Землевладельческое государство с капиталистическими замашками, целое приносит в жертву части.

В рабочем пролетариате мы получаем новый тип, тип экспроприатора мужицкой собственности. Лучшие условия жизни он добывает себе за счет обеднения и истощения мужика и деревин.

И если все слои общества проникаются моралью и психологией пролетариата, мужик попадает в новые формы крепостной зависимости.

Все это я говорил собственно к тому, чтобы отметить меткость и справедливость замечания Герцена о том, что мужик и рабочий – не одно и то же.

Впрочем, может быть, при такой постановке дела, сам собою напрашивается тот вывод, что земледельческое государство не может вылиться в формы государства промышленного, действительно капиталистического.

При этом не невероятным кажется и то предположение, что, если путем компромиссов и так называемой классовой борьбы все городское население, т.е. буржуазия и бюрократия, интеллигенция и пролетариат, как-нибудь придут к какому-нибудь соглашению, мужицкая Россия совсем останется вне счета. Другими словами, как во всякой настоящей борьбе обнаружатся только две стороны.

Чтобы бороться и драться, нужно не меньше и не больше двух сторон. Третий всегда будет только радоваться. Римляне не спроста же говорили: tertius gaudet. Если же такая борьба начнется, по всем разумным соображениям и по всем показаниям здравого смысла, она будет бесконечна. Если же ей какой-нибудь конец и будет, те совершенно особенный – вопреки всякому разуму и всякому здравому смыслу.

Девиз дан. Вере мужика противопоставлена вера пролетария. Все силы мобилизуются. Уже и в официальном органе святейшего синода встречаются в ущерб его достоинству, слишком часто и демонстративно поются – акафисты пролетариату. Несомненно, этот пример производить свое впечатление на духовенство. Недаром его в консервативной печати не раз и сурово упрекали в двоедушии. Новая и большая сила станет против мужика.

Но что делать, если не все окажутся малодушными? Один смелый и мужественный голос может смутить всеобщее соглашение властей и интеллигенции на общепролетарской точке зрения.

Освободительное движение не выдвинуло ни одного пророка и ни одного героя. Это понятно. В борьбе за экономическое преобладание – ничего героического нет. Героизм – всегда в отстаивании своих прав против тирании и террора большинства, в борьбе слабого против внешней давящей силы.

Величайшим и опаснейшим врагом всего освободительного движения был бы новый Сергий Радонежский или митрополит, который в ореоле святости поднял бы простой и мужественный голос против детальной неправды за весь народ и всю землю. Только тогда две, враждующие стороны – стали бы на свои позицию и не стали бы упражняться в усобице по типам прежних удельных усобиц…

Но святой, чтимый всей землей и всем народом – Божье чудо, которое стоит вне всякого человеческого учения.

По земным и житейским расчетам, дело представляется проще и печальнее. Не в первый раз зовут народ на новые дороги. Мужик не шел. И это Герцен отлично знал.

«Трудно, – говорил он, – своротить русский народ с его родной дороги. Он упрется, ляжет на ней, врастет в землю и притворится спящим, мертвым». (VI, 287).

По многим признакам и в официальной церкви надо опасаться уклона не к религии мужика, а пролетариата, – чтобы не увлек ее суетный дух суетой интеллигентности. Допустим, что она перейдет этот роковой порог, не утратив своего догматического наследства, не станет еретическою, не будет подобно Феофану Прокоповичу и его сподвижникам, искоренять православие и вводить протестантизм. Все же она рискует быть при таком уклоне по логике вещей чужою народу и возбудить новые толки об антихристовой печати.

Будет тоже, что предсказывал когда-то Хомяков на случай официального окатоличения православной русской церкви.

«Пусть, – говорил Хомяков, – русский народ подпадет обольщению (хотя это вне всякого правдоподобия); пусть духовенство изменит (хотя такое предположение выходит из пределов возможного); – и тогда миллионы душ останутся непоколебимыми в истине, миллионы рук поднимут непобедимую хоругвь церкви и образуют чин мiрян. Найдутся же в неизмеримом восточном мiре два иди три епископа, которые не изменят Богу. Они благословят низшие чины и составят из себя епископство – и церковь ничего не потеряет ни в силе, ни в единстве. Она останется кафолическою церковью, какою была и во времена апостолов».

Герцен, противопоставив мужика рабочему, вышел на ту дорогу, на которой все его взгляды получали и должны были получить совершенно другой характер.

Он остался с мужиком. Но что такое мужик по его представлению?

О мужике Герцену пришлось говорить в самых ранних его произведениях. Вполне естественно, что в молодые годы он разделял сентиментальные и платонически-восторженные речи о мужике филантропов крепостной эпохи. Говорил он о мужике и в «Дневнике». Чтобы тон его речи не показался слащавым и приторным, надо помнить, что «Дневник» одно из самых ранних произведений Герцена. Здесь он типичный представитель не только своего времени, но и вообще русской интеллигенции. Здесь он бьет челом каждому теоретическому западному идолу, не замечая, что эти идолы отнюдь не из одного капища, что стоять рядом им невместно. Здесь он отдается всем капризным настроениям праздной и несобранной молодости и пишет казенным языком модной идейности. Вот один яркий пример.

1843 год, декабрь. «С 29 на 30, ночь. Ни веры нет, ни надежды… Я себя как-то ненавижу… Хотелось бы, чтоб тут был Грановский и вино хотел бы пить… Этого не должно бы быть"… (VI, 96).

Мечтательны и его суждения о мужике, хотя и в них звучит живая трезвая нотка.

«Грустно в мiре Чичикова, – так, как грустно нам в самом деле. И там, и тут одно утешение в вере и уповании на будущее. Но веру эту отрицать нельзя – и она не просто романтическое упование ins Blaue, а имеет реалистическую основу: кровь как-то хорошо обращается у русского в груди. Я часто смотрю из окна на бурлаков, – особенно в праздничный день, когда, подгулявши, с бубнами и пением, они едут на лодке. Крик, свист, шум. Немцу во сне не пригрезится такого гулянья. И потом – в бурю. Какай дерзость, смелость! Летит себе, а что будет, ни будет. Взглянул бы на тебя, дитя, юношей. Но мне не дождаться. Благословляю же тебя хоть из могилы.

«Но все это ни одной йтой не уменьшает горечи жизни. Сверх всего, повторенного много раз, – отдельность, несимпатия со всех сторон тягостна. Барству, чиновничеству мы не хотим протянуть руки. Да и они на нашего брата смотрят, как на безумного. А православный народ, которому, для которого, за который всякий благородный человек готов Бог знает, что сделать, если не в открытой борьбе, где он нас опутывает сетью мошенничества, то он молчит и не доверяет, нисколько не доверяет. Я это испытываю очень часто. Когда он видит простой расчет, дело другое. Но, когда не из расчета, а просто из доброжелательства что-нибудь сделать, – он качает головой и боится быть обманутым». (VI, 14).

Мечта и жизнь, сказка и правда – мешаются в этой тираде с простодушной наивностью. Если мужик не доверяет, значит он имеет право не доверять. Если он мошенничает, значит все прямые пути ему закрыты. Юноша-Герцен с высоты барства старчески качает головой над мужиком и называет его «дитя», когда по годам, уму и опыту это дитя много старше и зрелее своего мечтательного печальника.

«In potentia много в русской душе», (VI, 16) – говорил Герцен, не замечая, что еще больше in facto, поскольку дело касается мужицкой души.

С испанским «плебеем» Герцен познакомился по произведениям Кальдерона. «Велик испанский плебей, если в нем есть такое понятие о законности. Вот он, элемент, вовсе не развитой у нас не токмо у мужика, но и у всех. У нас оскорбленный или снесет, как раб, или отомстит, как взбунтовавшийся холоп. Я смотрю здесь беспрерывно на низкий класс во всегдашнем соприкосновении с нами. Чего недостает ему, чтобы выйти из жалкой апатии? Ум блестит в глазах. Вообще на десять мужиков, наверное, восемь не глупы и пятеро положительно умны, сметливы и знающие люди. На них много клевещут с нравственной стороны. Они лукавы и готовы мошенничать, но это тогда, когда становятся в противоположность нам. Иначе не может быть. Мы явно и законно грабили их: сила неодинаковая. Но, когда они убедятся в человеке (и я имею гордость включать себя в это очень и очень ограниченное изъятие), тогда они поступают просто, даже наивно. Они не трусы, каждый пойдет на волка, готов в драке положить жизнь, согласен на всякую ненужную удаль, плыть в омуте, ходить по льду, когда он ломается, etc. Но видно, – как Чаадаев говорит в своей статье, – чего-то недостает в голове: мы не умеем сделать силлогизм европейский. Эта община, понимающая всю беззаконность нелепого требования, не признающая в душе неограниченной власти помещика, трепещет и валяется в ногах его при первом слове». (VI, 128).

Странно, что остроумный сибарит и тонкий эпикуреец Герцен держит ключ от загадки в руках и не понимает сущности дела. За крепостным правом стояли все силы государства, и мужик отлично понимал, что бороться с ним ему не под силу. Лукавство и плутоватость – его единственное орудие сократить ленивого и ненаблюдательного барина. Да он терпелив и по натуре. Стенька Разин и Пугачев нашли отголосок в его памяти, но не воспитали в нем революционного духа. Он терпит, пока можно терпеть, а вытерпеть он может много.

Революционный характер он принимает только тогда, когда поднимается на строение земли. Самое яркое и поучительное дело – это восстание всем мiром на строение земли. Когда перед 1612 годом тогдашняя интеллигенция, т.е. бояре, кокетничавшие с поляками, лисовчики и польские наездники, стрелецкие головы и казацкие атаманы, шпыни и воры, вооруженные всеми последними словами науки того времени и самою угодливою идейностью, сделали опыт разорить и испакостить землю, народ встал, прогнал идейных воров, выбрал царя и умиротворил страну.

Это революция в русском издании. У нас почему-то знаменательны двенадцатые годы столетий. Но нужно думать, что на этот раз не будет ждать так долго и раньше провиденциального срока умиротворит страну, потому что никому другому это не под силу.

Определеннее высказывается о мужике Герцен в статье «Крещеная собственность».

«С детских лет я бесконечно любил наши села и деревни. И готов был целые часы, лежа где-нибудь под березой или липой, смотреть на почернелый ряд скромных, бревенчатых изб, тесно прислоненных друг к другу, лучше готовых вместе сгореть, нежели распасться; слушать заунывные песни, раздающиеся во всякое время дня вблизи, вдали… С полей несет сытным дымом овинов, свежим сеном: из лесу веет смолистой хвоей; и скрипит запрещенный колодец, опускай бадью, – и гремит по мосту порожняя телега, подгоняемая молодецким окриком…

В нашей бедной северной долинной природе есть трогательная прелесть, особенно близкая нашему сердцу. Сельские виды наши не задвинулись в моей памяти ни видом Сорренто, ни римской Кампанией, ни насупившимися Альпами, ни богато возделанными фермами Англии. Наши бесконечные луга, покрытые ровной зеленью, успокоительно хороши. В нашей стелящейся природе что-то мирное, доверчивое, раскрытое, беззащитное и кротко грустное… Что-то такое, что поется в русской песне, что кровно отзывается в русском сердце.

И какой славный народ живет в этих селах! Мне не случаюсь еще встречать таких крестьян, как наши великоруссы и украинцы.

Оно и не мудрено. Жизнь европейская пренебрегала деревней. Она бойко шла в замке, потом в городе. Деревня служила пастбищем, кормом. Западный крестьянин, выродившийся кельт, побежденный галл, германец, побитый другим германцем. По городам победители мешались с побежденными. С земледельцами никто не мешался, пока они оставались земледельцами. Там, где победа пронеслась над головой местного населения, не осела на нем или не могла до него добраться, там крестьяне и не таковы, например, в Романьи, в Калабрии, в Испании, в горах Швейцарии, Шотландии, Норвегии.

Крестьянин на западе вообще однодворец. Если он богатеет, то он делается полезным мещанином – так, как, наоборот, в прежнее время русские купцы, приобретая миллионы, оставались по нравам и обычаям теми же крестьянами». (V, 286).

«Мы государство сельское. Наши города – большие деревни. Тот же народ живет в селах и городах. Разница между мещанами и крестьянами выдумана петербургскими немцами. У нас нет потомства победителей, завоевавших нас, – ни раздробления полей на частную собственность, ни сельского пролетариата. Крестьянин наш не дичает в одиночестве. Он вечно на мiру и с мiром. Коммунизм его общинного устройства, его сельское самоуправление делают его сообщительным и развязным». (VI, 287).

За последнее время город дальше отошел от деревни, но в главных чертах схема Герцена сохраняет всю свою силу. Русский город, кроме столичных и крупнопромышленных центров, сохранил и навсегда сохранит черты сельского быта, постоянного общения с деревней. Самостоятельного значения он добивается только в исключительных случаях. Психология города никогда не проникнет в деревню и городскому пролетарию никогда не задушить деревенской морали и совести, деревенского отношения «к ближним».

В этом отношении особенного внимания в русском мужике заслуживает одна характерная черта, только отмеченная Герценом.

«Крестьянин средней Италии так же мало похож на задавленную чернь, как русский мужик – на собственность. Нигде не видал я, кроме Италии и России, чтоб бытность и тяжелая работа так безнаказанно проходили по лицу человека, не исказив ничего в благородных и мужественных чертах. У таких народов есть затаенная мысль или, лучше сказать, не мысль, а непочатая сила, непонятная им самим, до поры, до времени, которая дает возможность переносить самые подавляющие несчастия, как крепостное состояние». (VI, 76).

Теперь, когда у порога русской жизни стоит более свирепый и беспощадный враг, чем печальной памяти крепостные помещики, когда домогается тиранической власти и господства идейный и уличный пролетариат, люди вчерашнего дня, люди мстительного и ожесточенного невежества, люди, в личном эгоизме потопившие совесть, люди преступления и насилия, люди крови и убийства, люди амнистии и безответственности, палачи по убеждению и профессии, насильники по инстинкту и влечению, – только вера в здоровый мужицкий ум и дает некоторую надежду на возможность спасения от конечной гибели. Безграмотный, бескровный и голодный мужик оказывается единственным носителем общественной правды, общественной устойчивости и действительно человеческой, а не скотской жизни. Если Герцен был прав, – а мы убеждены, что в данном случае он был прав, – если «благородные и мужественные черты» русского мужика, теперь не крепостного, проявятся во всей своей красоте и силе, все площадные и академические пролетарии превратятся в камень, как от лица Медузы.

«Сверх колоссального горизонта и неустановившейся атмосферы, вы забыли еще один элемент, – говорил Герцен в статье «Россия и Польша», – дающий огромную свободу мысли, а именно нашу привычку, тоже «от самых пеленок», вовсе не думать о политической независимости, о государственной самобытности. Мы не доказываем нашу народность, мы не боимся за нее, nous ne la faisons par valoir. Она такой незыблемый, неопровергаемый, очевидный факт, что мы забыли ее, как дыхание, как биение сердца» (VI, 292).

Эти бы слова да Богу в уши: очередь за Миниными и Пожарскими.

Но правда ли это? Ведь мы имеем дело с «темным и невежественным» народом, холопом и смердом от века, вьючным скотом, который не различает тьмы от света, зла от добра, который, как неуклюжая океанида, копается где-то в грязи, на прокорм и пропой интеллигенции. Ведь именно таково заветнейшее верование и убеждение нашей интеллигенции «с ее добросовестною верою в несбыточные вещи» (V, 198), которая «смотрит с отвращением стыдящегося родственника на народ» (VI, 256).

Наша интеллигенция в погоне за благом всего человечества, имела самые смутные представления о своей стране и, по суду мужика, вся поголовно перешла в «немцы».

«Вступив однажды в немцы, выйти из них очень трудно, как свидетельствует весь петербургский период. Какой-то нерв портится, какой-то угол отшибается и в силу этого теряется всякая возможность понимать что-нибудь русское, – по крайней мере, то русское, которое составляет народную особность.

Дело-то в том, что жизнь русскую, неустановившуюся, задержанную и искаженную, вообще трудно понимать без особенного сочувствия, но во сто раз труднее в немецком переводе, а мы ее только в нем и читаем. Она ускользает от чужих определений, а сама но достигла того устоявшегося полного сознания и отчета, которое является у старых народов вместе с сединою и печальным припевом: si jeunesse savait, si viellesse pouvait!

Вместо статистических„ юридических, исторических торных дорог, по которым мы ездим во все стороны на западе, у нас везде лес, проселки, дичь… Стремления, способности, огромный рост, в ужас приводящее молчание и какой-то народный быт, засыпанный мусором… Вот и все. Есть признаки, приметы, звуки, симпатии, по которым многое делается понятным для простого ума, т.е. не предупрежденного, для простого сердца, для кровной связи. Это чутье совершенно притупляется немецкой дрессировкой.

Кто не видал в свою жизнь истого городского жителя, как он теряется в поле, в лесу, в горах? Ни будочника, чтобы спросить дорогу, ни номеров, ни фонарей. А крестьянский мальчик попевает песни, щелкает орехи и преспокойно идет домой.

Той ясности, той легкости, к которой нас приучает чтение духовных завещаний, надгробных надписей, оконченным процессом, мы не находим и, обращаясь к хаосу русской жизни, ломаем и гнем непонятные факты в чужую меру». (VI, 258).

Герцен, конечно, не такой беспомощный турист, как наши интеллигенты под немца, которым без будочника чистый зарез. Но он все еще видит хаос там, где крестьянский мальчик преспокойно идет домой. Он все еще чужой в этой местности, хотя лучше других находит дорогу.

«Европа после всех реформ и революций, остановилась на трудах трупов, по колена в крови перед страшным, неразрешимым сфинксом – поземельной собственности и пролетариата, капитала и работника. Ни французский дележ земли на атомы, ни паразитная жизнь английского фермерства – ничего не устраняют, ничего не предупреждают. Земли становится меньше и меньше, владелец губит пахаря, капитал работника – и хор пролетариев из мастерских, из фабрик, с полей, все сильнее и сильнее поет лионский припев: «свинец ила хлеб! смерть или работу»!

Говорят, что возле есть народ, у которого совсем другое отношение к поземельной собственности, у которого на деле существуют веками уцелевшие разные виды коммунистического владения землей – от ежегодного дележа полей между общинниками до полной собственности. Правда ли, нет ли, но согласитесь, что при настоящем положении экономического вопроса нельзя не исследовать такого важного факта. Изучение его может же дать столько же наблюдения, как микрометрические опыты фаланги и икарийцев?

Что же вы думаете? Обратились ли люди на эти факты, изучили их, опровергли, подтверждали? Нет. Они осмеяли тех, которые говорили». (VI, 222–223).

Социализм и коммунизм здесь, конечно, ни к чему. Это остатки идейного жупела. Внешнее сходство в отношениях к земле еще не сглаживает глубокой разницы в отношениях к ближнему. А в этом вся суть. Тем не менее Герцен глубоко прав, когда смеется над идейными педантами, которые боятся найти то, чего так ищут.

«Представьте себе то удивление, которыми было поражено наше образованное меньшинство, когда оно, обращая с отчаянием взгляд свой средь этого кораблекрушения в эту темную ночь и не находя нигде ни совета, ни помощи, ни указания, ни маяка, увидело какой-то тусклый свет и этот свет мерцал от лучины, зажженной в избе русского мужика!

«…Этот дикий, этот пьяный, в бараньем тулупе, в лаптях, ограбленный, безграмотный, этот парий, которого лучшие из нас хотели из милосердия оболванить, а худшие продавали на своз и покупали по счету голов, этот немой, который в сто лет не вымолвил ни слова и теперь молчит, – будто он может что-нибудь внести в тот великий спор, в тот нерешенный вопрос, перед которым остановилась Европа, политическая экономия, экстраординарные и ординарные профессора и государственные люди?

В самом деле, что может он внести, кроме продымленного запаха черной избы и дегтя?

Вот подите тут и ищите справедливости в истории: мужик наш вносит не только запах дегтя, но еще какое-то допотопное понятие о праве каждого работника на даровую землю. Как нам нравится это? Положим, что еще можно допустить право на работу. Но – право на землю?

А пожду тем оно у нас, больше, чем право: оно факт. Оно больше, чем признано: оно существует. Крестьянин на нем стоит. Он его мерит десятинами и для него его право на землю последствие рождения и работы. Оно так же несомненно в народном сознании, так же логически вытекает из его понятия родины и необходимости существования возле отца, как право на воздух, приобретаемое дыханием, вслед за отделением от матери.

Право каждого на пожизненное обладание землею до того вросло в понятие народа русского, что, переживая личную свободу крестьянина, закабаленного в крепость, оно выразилось, по-видимому – бессмысленной поговоркой: мы господские, а земля наша». (VI, 283–284).

Тут, конечно, своя логика. Долго и про себя мужик таил одну заветную думу. Если бы он умел говорить по-нашему, он сказал бы, что господа – одна из разновидностей пролетариата, что они не прочно сидят на земле, что они со временем «пройдут», как проходят другие формы пролетарской притязательности и в сущности болезненного безволия. Оторвавшись от земли и работы, люди всегда не знают, чего хотеть, раскидываются на все стороны разом и рассеиваются, как пыль, когда угомонится ветер. И теперь на земле ничего, кроме деревни, прочного нет.

«Сверх признания права каждого на землю, в народном быте нашем есть другое начало, необходимо пополняющее первое, без которого оно никогда не имело бы своего полного развития. Это начало состоит в том, что земля на пользование которой каждый имеет право, с тем вместе никому не принадлежит лично и потомственно.

Даее, право на землю и общинное владение ею предполагают сильное мiрское устройство, как родоначальную базу всего государственная здания, долженствующего развиться на этих началах. Мiрское управление уцелело под гнетом иностранного правительства и помещичьей власти – так, как в Морее уцелели коммунальные и городские права под властью Османлисов. Этот характер мiрского управления русских деревень поразил Гакстгаузена, потом разных американских путешественников и в том числе известного экономиста Кэри, который ныне сам говорил, возвратясь их России в нынешнем году, что «в мiрском начале наших коммун лежит великая основа самоуправления».

Итак, элементы, вносимые русским крестьянским мiром, элементы стародавние, но теперь приходящие к сознанию и встречающиеся с западным стремлением экономического переворота, состоят из трех начал, из:

1. права каждого на землю,

2. общинного владения ею,

3. мiрского управления.

На этих началах и только на них может развиться будущая Русь». (VI, 184–285).

Все элементы формулы русской общинности на лицо, но сама формула поставлена вверх ногами: следствия поставлены на месте причин, а причины на место следствий. Прежде всего, мiрское самоуправление в той форме, в которой оно существует, возможно только на почве христианских понятий в их православном понимании. Только поэтому и возможно общинное владение ею, а отсюда и права на землю.

Община спасла русский народ от монгольского варварства, от выкрашенных по-европейски помещиков и от немецкой бюрократии. Общинная организация, хотя и сильно потрясенная, устояла против вмешательств власти; она благополучно дожила до развития социализма в Европе.

Это обстоятельство бесконечно важно для России». (V, 274).

«Народ русский все вынес, но спас общину. Община спасла народ русский. Уничтожая ее, вы отдаете его, связанного по рукам и ногам, помещику и полиции. И коснуться до нее в то время, когда Европа оплакивает свое раздробление полей и всеми силами стремится к какому-нибудь общинному устройству»! (V, 295–296).

«Скорость, с которою часть населения покорилась европейским обычаям, отрекшись от своих старых привычек, ясное доказательство того, что московское государство никогда не было полным выражением жизни народной и что существование его было только временное. Одни крестьяне противодействовали, когда перемены касались их быта и, страдательно уклоняясь, не приняли преобразований Петра I. Они остались верным хранителем народности, основанной (по выражению Мишле) на коммунизме, т.е. на постоянном разделе полей по числу работающих и на отсутствии личного обладании землею». (V, 307–308).

Община и общинное владение землею – несомненный и, конечно, очень крупный факт в жизни русского народа. Это одна из внешних оболочек, которые прикрывают тайны русской народной психологии и поэтому будущей русской философии. Если он не ускользнул от внимания немца Гакстгаузена, заезжего туриста, то конечно, Герцену, когда он откладывал идейные телескопы и микроскопы, было гораздо ближе это характерное явление русской жизни. Но объяснить его он не мог. Его мысль дальше внешности и поверхности не проникала.

Правда, он бросал намеки, которые доказывают, что и ему известна тайна удивительная и для чужих непонятного строя жизни. Он говорит, что у мужика не только иные, чем на Западе, отношения к земле, но и иные отношения к ближним. На этой точке ему следовало бы остановиться. Не стоят ли те и другие отношены в взаимной, связи? – Не обусловливают ли они друг друга? А если так, то что ставить в первую голову – землю или ближних? Землю, – говорил Герцен. Ближних, – говорят славянофилы.

Здравый смысл и логика здесь, конечно, не на стороне Герцена. Отношения к земле в русской общине являются отношениями не к земле собственно, а к тем же ближним. Отношения к земле, как по теперешней пролетарской терминологии мертвому орудию производства, никакого нравственного начала в себе не заключают и заключать не могут. Они окрашиваются бытовою, моральною и духовною радугою только на почве отношений к ближним.

Это, можно было бы сказать, азбучная истина. Но плохо ученым и особенно идейным людям – она совершенно недоступна. Чем ученее по современной научности человек, тем он простоватее, доверчивее, наивнее и тупее. Он верит книжке и претендует понимать только непонимаемое. Поэтому все простое и ясное для него совершенно не существует.

Следы идейной ограниченности замечены и на отношениях Герцена к общине. Иногда он бьет совсем не в тот колокол. Вместо трезвона иногда начинает бить в набат, возвещая пожар или мятеж, когда все просто, мирно и спокойно. Сюда относятся все его речи о социализме и коммунизме. Не на русской почве создались эти понятия и к русской почве никогда не подходили и не подойдут. В них совсем другая психология и именно поэтому они не применимы к русской жизни. Западный коммунизм на русской почве перестает быть коммунизмом. На западной почве он возник из начал эгоизма, утилитаризма, классовой борьбы, борьбы за существование, – из начал, которых нет в русской совести. Коммунизм и социализм носят признаки принуждения, насильственности, тирании. Общинное землепользование смешно и бессмысленно вне общего добровольного соглашения.

Социалистическая коммуна имеет в виду землю, только как орудие производства, и во всем преследует только материальные цели. Русская община прежде всего и самым существенным образом институт моральный. Коммунистическая община – как всякая отвлеченная доктрина, как всякая идейная утопия – стоит вне времени и пространства, приобретает абсолютное значение, т.е. для каждого народа и каждой эпохи. Поэтому она неподвижна, неуклюжа, стесняет свободу совести и личности, т.е. попросту мертва уже в зародыше, как все мечты и грезы пролетариата.

Русская община зорко смотрит на давно и хорошо знакомую среду, видит каждую перемену в личностях и обстоятельствах, приспособляется ко всяким переменам, каждую минуту живет и творит, нуждается в догадке и вдохновении, находчивости и сметливости, нуждается в каждом уме и каждой способности. Решение общины – плод личных способностей и личной находчивости каждого отдельного члена, оформленный и сглаженный авторитетом общего согласия и одобрения. Эта автономная семья, с которой все до одного члены безусловно автономны в своих мнениях и решениях, но ради общего блага в детальности ближайшей и непосредственной добровольно подчиняются общему соглашению и приговору.

До такой общины и коммунизму, и коллективизму далеко. Это мертвецы с людных улиц Запада, где каждый живет для себя. На просторе полей сильнее и слышнее запах их разложения и гниения. В русской деревне он не ко двору: там несравненно выше, цельнее, справедливее и умнее строй общественной жизни. Ни коммунизму, ни социализму с христианством не совместимы. Это языческий режим поголовной сытости, по мнению сторонников, – полу-нищеты и полу-сытости на самом деле. Это начала стадной, почти скотской жизни, что бы ни болтали мечтатели и педанты. Русская община состоит из людей, из которых каждый имеет голос и право решения.

Н.М. Соколов

(Продолжение следует).

В повременной печати – светской и духовной нередко теперь встретишь рецепты по уврачеванию язв экономического быта приходского духовенства. По одному из таких рецептов, духовенству рекомендуется, между прочим, внимательнее отнестись к церковной земле и применением новых, лучших способов, обработки земли возможно полнее использовать этот источник причтового содержания. И вот, когда приходится читать и слышать благожелательные советы в этом роде, невольно раздумываешь о практической пригодности их, целесообразности и совместимости их выполнения с достоинством нашего пастырства, как апостольского служения. А на встречу думам встает ряд картин из будней жизни, в воспоминаниях мелькают знакомые образы, лица…

I.

В уездном городе ярмарка, главным образом конная и рогатого скота. Кругом шум, крик и гвалт невообразимые… Громкое ржанье лошадей, оглушительное мычанье коров, споры продавцов и покупателей и крепкая русская брань, божба и клятва цыган и кулаков и пр., и пр.

– Эй, духовный! отец духовный!… постой, остановись, сделай милость, – послышался плаксивый, умоляющий голос.

Мы с товарищем, будучи случайными гостями ярмарки, остановились оба, принявши плаксивую просьбу на счет одного кого-либо из нас. Недоразумение наше тотчас разъяснилось.

На плоскодонной, обыкновенной барышнической телеге с коновязями, запряженной хорошо выкормленной лошадью, без подстилки, без кучера, стоя на коленах, ехал кто-то из духовных, – но кто именно? трудно было угадать: псаломщик или диакон, – предположить же в нем священника нельзя было никак. Атлет по сложению, косая сажень в плечах, с серебристыми, седеющими космамы волос, выбившимися из-под надвинутой на брови высокой шапки, – с кнутом за кушаком, перехватившим заплатанный в нескольких местах ватный подрясник, – ехавший духовный во многом напоминал Лесковского диакона Ахиллы Десницына. Следом за ним, запыхавшись, стараясь догнать, трусил мелкой рысцой, сидя верхом, оборванный, лохматый мужичонко. Лошадь сильно хромала на одну из передних ног и, видимо, выбивалась из сил, повинуясь стегавшему ее седоку. Седок, не надеясь догнать «духовного», надрывающим душу криком просил его остановиться. «Духовный», наконец, внял мольбам, попридержал возжи и пустил лошадь вольным шагом, поджидая мужика.

– Отец духовный, яви Божескую милость, – вопит мужичок, – возьми молодь лошадку, которую ты мне продал. Отдай мне деньги и получи ее. Не попробовал я при покупке, как она бежит, поверил твоим словам, что лошадь во всем исправная, а она, вон, оказалась совсем хромою. Пожалей, кормилец, ради Истинного Бога, – ведь, последние кровный денежки отдал тебе, – ну, а работать, видишь сам, опять будет не на ком.

– Ну, брат, сама себя раба бьет, что не чисто жнет. Видел, что покупал, – и пользуйся. Мертвых с погоста, сам знаешь, не носят; – как-то особенно невозмутимо-равнодушно отвечал духовный и, стегнул кнутом лошадь, скоро исчез из глаз мужика и начинавшей собираться толпы праздничных любителей ярмарочных сцен.

Мужик завыл-заголосил. Одни из толпы находили положение обманутого мужика смешным и открыто издавались над его оплошностью. Другие – большинство – разразились целым потоком бранных слов по адресу уехавшего духовного.

– Захотел ты милости от кого ждать?! – говорили они мужику. – Не знаешь же ты, брат, его. А он на ярмарках всегда и ищет таких покупателев, которые его не знают. Скорей камень треснет, чем он над тобой смилостивится, Любого барышника за пояс заткнет и нашего брата-мужика очень хорошо понимает. Купит себе лошаденку за полцены, проработает на ней лето, а потом, как ярмарка, «вдвадорога» за нее же сдерет. Священник, ведь, – ну, как тут не поверишь его слову? А поверишь, вон оно что выходит. Потом сам же над тобой и издевается…

Мы посушили с товарищем поскорей убраться, дабы не слышать нового потока заочных «благопожеланий» самого пострадавшего и сочувствовавшей его горю толпы уехавшему священнику, его жене, его детям, матери и всему родству, и свойству.

– Ты не знаешь, – спрашиваю у товарища, – что это за священник?

– Удивительно, как ты его не знаешь, – было ответом на мой вопрос. – Это же один из крупных богатеев и хозяин, каких мало, – Н-ский священник. – И товарищ попутно сообщил столько любопытных сведений о хозяйственных способах быстрой наживы, практикуемых этим священником, что… «не летъ есть глаголати».

II.

На большой, трактовой дороге, не далеко от села Н. расположился постоялый двор с обширными надворными постройками-кладовыми, амбарами и сараями. Содержателем постоялого двора состоит сын священника села Н., известного далеко в округе за «образцового», деятельного хозяина. В желании иметь надежного помощника в широко-организованном сельском хозяйстве священник решил, что первоначальной школьной грамотности и быстрого умения щелкать на торговых счетах вполне достаточно для тех занятий, к которым предназначался его сын. Наибольшее внимание было обращено на развитие практических, хозяйственных способностей сына под непосредственным руководством отца. И сын оказался понятливым, толковым учеником, и скоро превзошел самые смелые ожидания отца. Церковной земли, в значительном, сверх обычной пропорции, количестве для совместной деятельности по сельскому хозяйству отца с сыном было уже мало. Воспользовавшись удобным случаем продажи смежной земли, отец с сыном прикупили десятин пятьдесят. Под опытным руководством отца и тщательным надзором сына, хозяйство шло успешно, давало большие барыши. Отец с сыном не знали, не переживали никаких сельскохозяйственных кризисов. Да и откуда им было взяться, когда большая часть сельскохозяйственных полевых работ исполнялась без затрат, бесплатными руками. Отец каждый год составлял список приходских женихов и невест и, по мере надобности, требовать их то на покос, то на жниво, то на молотьбу. Отказаться от этих требований значило бы потерять добрые отношения священника, – подвергнуть себя всякого рода неприятностям со стороны духовного отца и двойной цене за венчание. На работы к священнику шли так же многочисленные приходские должники. Одни из них в свое время оказались несостоятельными в платежах за требы и отбывали свой долг полевым трудом; другие одолжились у батюшки по весне, кто – восьминкою, кто – четвертью ржицы и теперь работали «за процент». И тем, и другим должникам так же тщательно и исправно велся список.

Обычная область сельского хозяйство-ведения скоро была уже тесна для отца и сына. С общего совета решено было поставить «дело» шире и испытать свои силы в промысловых сельскохозяйственных предприятиях. Первым опытом в этом роде было содержание сыном постоянного двора на большой дороге. Доказавши достаточно свои способности в руководстве делом сельского хозяйства, сын не менее блестяще обнаружил их к в качестве содержателя постоялого двора, главным образом – кабатчика. Случайные заезжие посягатели двора не могли надивиться искусству беспатентной торговли водкой и превращения после дней в воду. Сын затем занялся ссылкой конопли и в этом деле превзошел всех кулаков-мiроедов – Колупаевых и Разуваевых. Отец устроил «маслобойню» и повел широко и не без выгоды торговлю маслом и жмыхами. И росло, и ширилось «дело» отца с сыном, и росли, и увеличивалась с каждым днем их оборотные и запасные капиталы… И славны они были по всей той округе, как опытные и искусные хозяева-практики…

III.

Но оставим такие случаи и обратимся к общим суждениям о совместности сельскохозяйственных занятий с достоинством нашего пастырства.

Наши благожелатели, умышленно или нет, всегда имеют в виду здесь одну лишь отрасль сельского хозяйства, именно – полеводство, оставляя почему-то в стороне все остальные, как: скотоводство, домоводство и различного рода сельскохозяйственную промышленность. В занятиях земледелием они не видят ничего зазорного для нашего сана и связанных с ним обязанностей, в подтверждение своего взгляда любят ссылаться на пример Спасителя, не гнушавшегося занятий плотничным ремеслом и скорбят лишь о том, что духовенство до сих пор придерживается ручных способов обработки земли, не хочет или не умеет перейти к рациональному, интенсивному землепользованию.

На наш взгляд отправной пункт подобных суждений не верен уже по одному тому, что тут нравственной оценке подвергается одна лишь отрасль сельского хозяйство-ведения. А между тем, заговоривши о полеводстве, нельзя уже молчать и о других отраслях, составляющих вместе с первым полный круг сельского хозяйство-ведения. Полеводство немыслимо без скотоводства, последнее – без купли-продажи; продукты полевого хозяйства также требуют сбыта. Сельское хозяйство для того, чтобы стать источником хорошего дохода, безусловно должно принять характер одного из видов обрабатывающей промышленности. А понимаемое в этом, единственно отвечающем действительности, смысле, оно, это сельское хозяйство, есть уже далеко не простая, невинная вещь, подобно плотничному ремеслу Спасителя, и вопрос, насколько желателен священник, опытный и дееспособный хозяин-практик, с точки зрения соответствия его занятий с лежащим на нем саном, явится уже в другом освещении. Из фактов, приведенных нами из действительности, ответ на него следует совершенно другой, нежели даваемый многими защитниками хозяйничанья клириков. И у русского священника, приложившего свой ум и сердце к широкой эксплуатации сельского хозяйства, часто практикуются те же нравственные принципы, что и у любого кулака-мiроеда: «Своя рубашка к телу ближе», «Но обманешь, – не продашь», «От трудов праведных не наживешь палат каменных» и мн.т.п. …

Но скажут: приводимые нами примеры исключительны. Пусть так. Но что скажут против следующих обычных явлений в с.-хозяйственной практике каждого священника. Наступает «рабочая пора», – когда для каждого хозяина время особенно дорого, – когда, по народному выражению, «день год кормит». Желая управиться с полевыми работами наемными руками и часто не отыскавши таких рук и за любую плату, вы отстаете с уборкой хлебов от других, – вы волнуетесь, беспокоитесь, как бы все предшествовавшие ваши труды и потраченные средства не пропали даром. Долго ли до беды? Ни оттуда, ни отсюда зайдет туча, пойдет дождь, а то и вовсе град и – пиши все пропало. После некоторого раздумья вы приходите к решению, находите исход, как наверстать потерянное время, не рискуя остаться в большом убытке. В следующий же праздник или воскресный день вы заказываете матушке испечь пироги, распорядиться насчет съедобного угощенья, – покупаете ведро, два водки и приглашаете прихожан «на помочи», «на толоку». Крестьяне охотно идут на эту приманку батюшки в праздничный, нерабочий день. «Утру глубоку» того же дня вами наскоро, лишь «для очистки совести», совершается с пятого на десятое церковное богослужение, а затем вы вступаете в отправление обязанностей, ничего общего с вашим пастырством не имеющих. Вооружившись «четвертной бутылью» и большим стаканом, начинаете «угощать» мужиков.

– Своему здоровью, батюшка! – слышатся предложения собравшейся толпы.

Вы отказываетесь под каким-нибудь предлогом, но мужики настаивают на своем, – им «лестно» выпить с батюшкой. И чувствуя себя в этот день рабом толпы и исполнителем ее капризов, вы осушаете первый стакан. Стакан затем начинает гулять по рукам и устам прихожан; устраивается, с благословения и примера священника, общественное пьянство. Попробуйте подвести итог в своих действиях и поступках этого дня. Прежде всего, вы нарушили, оскорбили покой и святость праздничного дня, пригласивши прихожан на работу, были невнимательны и нерадивы в отправлении церковного богослужения, причащались св. Таин без всякой мысли о величии таинства, ибо они, эти мысли, в тот день были заглушены в вас беспокойными думами, как бы поменьше израсходовать, побольше сделать работы и, наконец, своим благословением и примером произвели в своем приходе пьянство. Прислушайтесь к голосу своей пастырской совести, и она скажет вам, во что обошлось вам хозяйство в этот день.

Положим, что вы успешно управляетесь с полевыми работами, не прибегая к подобным способам управки. Но у вас вся церковная земля – полевая, сенокосной нет. Без сена, этого главнейшего кормового продукта для скота, вам не обойтись. И, вот вы в сенокосную пору обращаетесь к тем из прихожан, которые владеют большими сенокосными участками и просите их продать вам сколько-нибудь сена. Мужики, не долго думавши, решительно заявляют вам, что продажного сена у них нет, «а, вот, ежели за могарыч, то для твоей милости – с великим предовольствием. Приезжай ужо, батюшка, к вечеру, привози ведерочки две водочки, а мы тут посоветаем промеж себя и отведем возков на пять, на шесть». И опять вы вечером едете на телеге, нагруженной четвертными бутылями, к мужикам на сенокос, поите их водкой и сами принимаете участие в их выпивке.

А, вот, вы, будучи рачительным хозяином, опытно убеждаетесь, что содержимые вами коровы простой породы мало дают молока и не особенно ценны в продаже. Нужно улучшить породу и в этих видах вы покупаете бычка-производителя семментальской породы. А чтобы с возможно-большей пользою для себя эксплуатировать доходность, доставляемую бычком, вы входите в соглашение с крестьянами. Обрисовавши все прелести семментальской породы, за условную цену деньгами или «натурой», отдаете крестьянам в стадо бычка «на нагул». И что же, говорят ли эти и под. факты за совместимость с.-хозяйственных занятий с священным достоинством нашего сана?…

IV.

Рекомендуя, далее, духовенству усердные занят сельским хозяйством, многие закрывают глаза и ничего не хотят знать о сложности посторонних обязанностей, не оставляющих прямо-таки времени для каких-либо хозяйственных занятий. Самые эти занятия почему-то ограничиваются тесным кругом лишь летних половых работ. На деле далеко не так. Там, где хозяйство ведется интенсивно (а лишь при таком только ведении оно в состоянии быть источником хорошего дохода), оно требует к себе усердного внимания, заботливых хлопот и работ во весь круглый год.

Весною вы пашете, засеваете землю. Только что кончили занятия этого рода, – подошла сенокосная пора. Не успели управиться с сенокосом, – рож подошла, овес поспел и другие яровые посевы. Кончилась уборка хлеба с полей, началась молотьба, производится посев озимых хлебов. Сентябрь уже на исходе, «осень на двор через прясло глядит», а вы еще не успели управиться с коноплею. А там еще ждут своей уборки различные корнеплоды, картофель, огородные овощи. Управились вы со всем в конце октября, подводите итоги с.-хозяйственному году. Определяете, сколько у вас хлеба на продажу, сколько оставить в запас на расход по хозяйству, – сколько конопли переработать в масло и оставить на семена. Направляете затем ваше внимание в сторону получения возможно большей выгоды при сбыте с.-хозяйственных продуктов, следите аккуратно за курсовой ценой на хлеб и пр., стараетесь воспользоваться благоприятным моментом повышения цен на хлебном рынке и т.п. Там, одна-две лошади оказались лишними на зиму, – опять заботы – сбыть возможно выгодней, тасканье по ярмаркам и продажа с практикой иной раз тех же приемов, которыми не гнушался и выведенный нами в начале статьи «духовный отец». Затем в своих хозяйственных планах решаете закормить одну пару свиней на продажу, другую себе на убой. Хозяйский глаз везде нужен: там отелилась корова, там лошадь принесла породистого жеребенка. Все требует внимания, бдительного надзора, тщательного хозяйского ухода и т.д., и т.д. …

Нужно ли на это время? – Без сомнения, и не малое, а ровно-таки 365 дней в году. А исполнение пастырских обязанностей? Разве оно лежит вне времени и пространства?

Пастырские обязанности, говорят, несложны, и от исполнения их у священников остается много свободного, праздного времени, особенно в период летних полевых работ, когда прихожане-крестьяне поголовно бывают заняты этими работами, реже посещают храм и нечасто требуют духовенство для отправления различных треб и молебнов по домам. Вообще, наши крестьяне приурочивают удовлетворение большинства своих религиозных потребностей к свободному для себя времени – осеннему, зимнему и отчасти весеннему. В наших местах период такого времени обнимает собою девять месяцев в году – с сентября по май. Посмотрим, чем занимается приходской священник в течение этого периода, при чем наперед спешим оговориться, что, при описании этих пастырских занятий, будем иметь в виду священника, сознательно и ревностно относящегося к своему пастырскому долгу.

За это время в нашем, напр., приходе священник с причтом ходит по домам прихожан с крестом в сентябре, совершает молебны по всему приходу с чтимой иконой в октябре перед святками ходит «с молитвой», на святых «христославит», на Крещение ходит «с водою», под Пасху «с молитвой», на Пасху служит молебны по всему приходу с иконами, после Пасхи совершаются частые крестные ходы для молебствования «на-зелени», по колодцам, над скотом и т.п. За это же время у нас бывает от 150 до 200 крестин, до 100 погребений и столько же случаев напутствований больных. За это же время бывает очень много церковных – воскресных, праздничных, заупокойных и великопостных богослужений. Это же время является наиболее удобным для пастырской проповеди с церковной кафедры, по обилию посещающих в храм прихожан. По тем же причинам то же время наиболее удобно для пастырских внебогослужебных собеседований преимущественно в воскресные и праздничные дни. Это же время посвящается усердной деятельности священника по законо-учительству в школах, иногда – в трех-четырех и редко – менее двух. В это же время приходское духовенство, у нас один священник, ведет весь круг церковного письмоводства: метрики и росписи в двух экземплярах, мировые – в 4-х, приходо-расходные, брачный журнал, обыск брачный, выписи по воинской повинности, летопись и пр. Тогда же духовенство должно наиболее усердно следить и за воспитанием собственных малолетних детей, не поступивших еще в духовно-учебные заведения…

Много ли же от исполнения этих занятий у усердного, ревностного к своему долгу священника насчитается за этот период времени праздных дней? – Решительно ни одного. Будний, короткий осенний и зимний день целиком уходят на занятия в школах, на письмоводство, домашние занятия с своими детьми и на отправление приходских треб. Праздничный и воскресный день – на церковное богослужение, пастырское учительство и совершение приходских богослужений и молитвословий. У сельского священника в этот период времени нет праздников, понимаемых в общем смысле дней, посвященных отдыху от трудов. А что и духовенство имеет право на отдых, вопрос излишний, так как в отдых не отказывают даже и каторжникам. И не будет ли простою справедливостью отдать на сравнительно ограниченный по совершению церковных богослужений и треб отдых духовенству те три летних месяца в году, которые нам рекомендуют посвящать на интенсивные занятия сельским хозяйством? И не лучше ли, отложивши в сторону предлагаемые «специальные с.-хозяйственные журналы, газеты и брошюры», посоветовать тому же духовенству обновить и освежить запас своих духовных сил из источников, более соответствующих своим содержанием самому назначению духовенства, чем сведения по агрономии, культуре табака, корнеплодов и пр.?…

V.

Резюмируя все выше сказанное, нужно признать, что сельскохозяйственным занятия и лежащие на нас пастырские обязанности взаимно исключают друг друга, что и засвидетельствовано еще 19 с лишком веков тому назад самим Пастыреначальником-Христом, когда Он прямо и категорически заявил: «Не можете Богу работать и мамоне». В священнике – рачительном и деятельном хозяине напрасный труд искать «доброго пастыря», бодрствующего на страже вечного спасения своей паствы и ревностного служителя Таин Божиих. Такой пастырь – только «наемник» и, расходуя постоянно и ежедневно весь запас своих духовных и физических сила на интенсивные занятия сельским хозяйством, на устройство своего жизненного 6лагополучия, мало уделяет внимания своим чисто пастырским обязанностям. Послания часто забываются, игнорируются им и превращаются в холодное, формальное, чисто механическое отправление церковно-приходской «службы». Много было таких пастырей наемников в «доброе старое время» в среде старозаветного сельского духовенства, выросшего и воспитавшегося на почва правовых условий крепостного рабства и созданного им взгляда на священника, как на слепое орудие барской воли, барских капризов. Не мало, к сожалению, в среда рядового, сельского духовенства найдется и теперь – в наш холодный, позитивный век – таких пастырей-наемников, и тип священника – опытного дельца и практика-хозяина «с трезвым взглядом на жизнь», едва ли не преобладающий. Пастырская церковно-приходская деятельность их… О ней лучше бы не говорить. Она вся ушла в погоню за наживой, в эксплуатацию сельского хозяйства, в сколачивание капитала. Много ли теперь священников, «право правящих слово истины»? Церковное богослужение совершается сплошь и рядом кое-как, с пятого на десятое, с одним желанием лишь бы поскорее кончить скучную «службу» и отдаться с.-хозяйственным занятиям. «Служба на почтовых», – это термин, изобретенный духовенством. Требоисправление, совершение таинств превратилось в ремесло. Вы платите рубль за крестины, – вашему ребенку – хорошее имя и самый чин совершен с некоторою внятностью и членораздельностью речи. А вы – 30 копеек? – Получайте Касьяна н довольствуйтесь ролью истукана, стоящего у купели и ничего, ровно-таки ничего не понимающего из того невнятного лепета, каким прочитываются все молитвы в чине Крещения.

А попробуйте обратить ваше внимание в сторону самой священнейшей обязанности – пастырского учительства, и самое большее, что вы услышите, – это первую, попавшую под руки печатную проповедь, читаемую с кафедры и с таким, заунывным, псалтирным речитативом, что едва ли потом в другой раз у вас явится охота слушать церковное поучение. Отсутствие личной инициативы, живого желания вникнуть в жизнь прихожан, горячим, убедительным словом согреть их сердца, осветить и расширить их темный и тесный кругозор религиозно-нравственных понятий, – отсутствие всего этого красной нитью проходит через всю пастырскую деятельность сельского хозяина-священника. Подобно богослужению и требоисправлению, церковная проповедь превратилась также в ремесло, исполняемое с тем большею халатностью, что за него не платят, не дают цены, не представляют к скуфьям и камилавкам. Для священника – усердного хозяина – в отправлении обязанностей пастырского учительства всякий аршин хорош, всякий шаблон удовлетворителен. Пишущему эти строки пришлось однажды в обществе ктитора и церковного сторожа прослушать терпеливо длиннейшее поучение Златоуста, прочитанное батюшкою на ц.-славянском языке псалтирным речитативом. А на любопытный вопрос – «для чего он читает подобные поучения?» – получишь не менее «любопытный» ответ, что так-де следует по чину, по положению и лучше Златоуста все равно ничего не выдумаешь».

От пастырского учительства попробуйте перенести свой взор на школьное законо-учительство батюшек – сельских хозяев. Попробуйте вы вопросить их, когда они, удрученные заботами и хлопотами по хозяйству, успевают заниматься в школах, учить детей вере истинной, жизни нравственной, христианской? И если вы хорошо знакомы с этими батюшками, то на свой вопрос услышите прежде всего веселый, чистосердечный смех над вашею наивностью, а затем уже получите надлежащий ответ. «Наивны вы, – скажут, – милостивый государь, точно пятилетний ребенок. Мыслимо ли усердно заниматься этим делом, когда вас всего с головою захватило хозяйство, а этих самых школ в ином приходе штук до пяти найдется? В одной побудешь, в другую, третью, четвертую не дойдешь. Так уж мы решили равнять все одинаково и, сдавши дело целиком, на руки учителям и учительницам, сами заглядываем изредка и случайно, по пути, напр., к больному с тропой или, вот, когда иной раз удосужится приехать о. наблюдатель, с которым, – к слову сказать, – мы в больших ладах, – ну, тогда провожаем его лично из одной школы в другую… И вое у нас шито-крыто, ни в чем ни сучка, ни задоринки«…

– Прекрасно, – соглашаетесь вы. – Ну, а как на счет воспитания своих собственных детей? На родительские-то обязанности вы уделяете достаточно времени?

– Ровно столько, сколько советует блаженной памяти поп Сильвестр, автор «Домостроя», для жизненного применения замечательного педагогического принципа: «Аще не имут меры кротости, то палкою – по кости»…

– Ну, а… – раскрываете вы рот для нового вопроса.

– Да позвольте, – нетерпеливо прерывают вас, – полно нам допытываться. Переменим разговор… Видали вы у меня семментальского бычка? Недавно купил и задешево пришелся, – по случаю. Не видали? Нет? Стоит посмотреть, – давно уж всем показываю. Прелесть что такое! Какой хобот, какие рога, – я вам скажу, – хвост, ну и все прочее. Посмотрите, сами убедитесь – красавец, хоть куда! Ну, а только ребенок еще совсем, всего только два года. Уходу за ним, хлопот, наблюдений еще много, пока до дела доведешь. Да, ведь, за то красавец-скотина, прямо залюбоваться можно. Хотелось бы еще теперь жеребца арденской породы достать. У вас так-то нет на примете?…

Сомкните ваши уста, идите смотреть и любоваться семментальским бычком, воспитание которого для хозяина составляет предмет несравненно больших забот и хлопот, чем воспитание собственных детей.

И вот обыденная жизнь нашего сельского духовенства. Это – того духовенства, которое именно, по словам В.М. Скворцова, «и должно составлять подлинную силу церкви» («Новый путь», – Записки р.-философ. собраний, – 1903 г., – январь); это – того духовенства, относительно нравственного значения и силы которого интеллигенция пришла к определенному выводу, «не признавая этой силы доброю» («Вынужденная самозащита», – О. Е. Ведомости, 1904 г.); это – того духовества, наблюдая обыденную жизнь которого, один из просвещеннейших иерархов нашей церкви, епископ Порфирий, пришел к грустному убеждению, что оно, «обладая узким образованием и направлением душ в одну сторону, – к колокольням, не в состоянии руководить идейной, духовной жизнью общества и рекомендует ставить во священника «грамотных, честных и зажиточных поселян» («Церков. Вестник» 1904 г., № 13, – стр. 399–400); это – того духовенства, – скажем от себя, – которое, в погоне за выгодой, за приобретением, ушедши с головой в сельское хозяйство и другие источники содержат – исповедные, крестинные, свадебные, похоронные вознаграждения, давно уже отказалось от своего великого назначения «священника, на свещнице горящего» и назойливые, мучительные вопросы, волнующие каждую живую душу – о правде Божией на земле сознательно и спокойно предоставило решать за себя новым самозванным отцам церкви вроде Л.Н. Толстого и т.п.

«Тогда, приступиша ко Иисусови иже от Иерусалима книжницы и фарисеи, глаголюще: почто ученицы Твои преступают предание старец? Он же отвещав, рече им: почто и вы преступаете заповедь Божию за предание ваше? » (Мф.15:1–3).

Я отсюда, из сельской глуши и затишья, вяжу удивленные взоры, слышу недоуменные вопросы: «Кто сей резкий, предерзостный обличитель-священник? Зачем он отступает от «освященных» временем традиций?

Он же, отвещав, рече им: почто и вы преступаете заповедь Божию за предание ваше? Все бо явленное свет есть"… (Еф.5:13).

Пора признать, что «незаменимая и благодарная задача деятельности лиц нашего сословия может быть одна и только лишь одна, находящая себе достаточное определение в названии именно этого сословия в отличие от других «духовным». И не тонеры, не проводники научных сведений по части агрономии, о которых с положительностью нельзя сказать – вышли ли они из семинарии или из с.-хозяйственного института, представят собою «разумную силу в народе», – а те самоотверженные апостолы правды Божией на земле, которые только что начинали обрисовываться, выделяться из густого тумана вековых сословных традиций, выросших и созревших на почве грубого материализма и служения личной выгоде. Не к жатве, выращенной усовершенствованными способами земледелия и минеральным удобрением, должно прилагать свое старательное усердие духовенство; а к той, единственно важной и священной для него «жатве», о которой еще Спаситель говорил, что ее, этой «жатвы», много, а делателей мало. Пора идти в мiр, в народ, на апостольское служение. Пора «благовестити нищим, исцелити сокрушенныя сердцем, проповедати плененным отпущение и слепым прозрение, отпустити сокрушенные во отраду, проповедати лето Господне приятно» (Лк.4:18–19)…

Священник Семен Попов

Прим. Ред. В искренней статье о. Попова несомненно много реальной правды, но в то же время нельзя не отметить сгущения красок в его мастерских «картинках с натуры» и односторонности в его суждениях по данному вопросу, которых редакция не может вполне разделять.

Миссионерский отдел

В VI-м Отделе Предсоборного Присутствия, как известно, были сосредоточены все дела относительно нашей внутренней миссии. В числе этих дел находился и вопрос об устройстве миссии. Для детальной разработки этого вопроса была избрана особая комиссия под председательством проф. Н.И. Ивановского и из членов-миссионеров: Харьковского, Херсонского и Самарского. Комиссия признала, что в епархиях миссионерское дело по-прежнему должно нестись народом или паствою, приходскими пастырями и специальными миссионерами. Но, по мнению комиссии, борьба с расколом и сектами не должна ограничиваться епархиальною организацией. Раскольники, а тем более сектанты представляют собою силу сплоченную и сорганизованную. Они действуют в пределах России по определенному плану, все части которого выработаны ими сообща и приводятся в исполнение под взаимным контролем и наблюдением центра. Посему, в целях более успешной борьбы с расколо-сектантством необходимо хорошо ознакомиться с повсеместною его деятельностью, обсудить таковую, и затем уже вырабатывать меры к ее ослаблению и даже прекращению. Всего этого и можно достигнуть только путем взаимных совещаний или съездов деятелей епархиальных миссий. Подобные съезды необходимы еще и по другим соображениям. Необходимо: а) прийти деятелям миссии друг к другу с поддержкою в деле возможно лучшего устройства и направления в епархиях миссии, б) водворить в действиях миссионерских лиц и учреждений (как-то: братств, комитетов, советов и т.п.) разных епархий полезное для дела миссии единство, в) предупредить и сгладить те мероприятия, которые являются или нецелесообразными, или бесплодными, или даже вредными для миссии, что особенно случается в местах, где впервые появляется раскол или сектантство и где миссионер и миссионерские учреждения только выступают на миссионерское поприще, г) подробно ознакомиться с расколо-сектантством, которое, как живой организм, дарит нас все новыми и новыми явлениями, д) проверить пригодность ранее принятых мер и выработать новые, соответственно назревшим новым нуждам миссии, е) совместно выяснить литературные нужды миссии, а также разрешить вопросы миссионерской полемики и методики, ж) совместно обсудить дело школьной миссии, з) выяснить материальные нужды миссии и и) вообще, при свете полной картины расколо-сектантства, разработать все вопросы практической и литературной миссии. Нечего уже говорить о том высоком духовном подкреплении, которое деятели миссии всегда получат на подобных съездах и которое вдохновит их на еще более идейное служение святому делу миссии.

Самое устройство означенных съездов может быть представлено, по мнению комиссии, в следующих чертах: съезды разделяются на областные или окружные и всероссийские. Окружные съезды происходят ежегодно. В состав их входят деятели миссии и представители церковно-общественных миссионерских учреждений братств, обществ и других из епархий, наиболее тесно связанных между собою общностью миссионерских нужд. С этой целью русская церковь делится на миссионерские округа, которые могут совпадать с проектируемыми митрополичьими округами. Всероссийские съезды устраиваются по просьбе не менее, как двух окружных съездов. Время и место тех и других съездов определяется Всероссийским Миссионерским Советом, для участия в заседаниях которого, при обсуждении в нем важнейших миссионерских мероприятий, окружные съезды намечают ежегодно из своей среды трех лиц.

Таким образом, окружные и всероссийские съезды миссионеров и представителей миссионерских церковно-общественных организаций, действующих в епархиях, явятся необходимым средоточием или центром миссионерской жизни русской церкви. Сюда должно стекаться все, касающееся миссионерского дела в епархиях, и отсюда должны исходить все мероприятия относительно миссии. Постановления съездов чрез их председателей – местных епископов, направляются во всероссийский Миссионерский Совет, которым незамедлительно вносятся на утверждение высшей церковной власти.

При таком строе миссии, правящим миссионерским центром в епархии остается епархиальный архиерей, а во всей русской церкви высшая церковная власть, т.е. в настоящее время Св. Синод.

Но, если высшая церковная власть и впредь должна оставаться единственным правящим центром всероссийской внутренней миссии, что не подлежит никакому сомнению, то важность и сложность дел противо-раскольнической, противо-сектантской и противо-инославной миссии настоятельно требуют, чтобы означенная власть имела при себе Всероссийский Миссионерский Совет, в котором сосредоточивались бы все сведения о положении миссионерского дела в России, о состоянии раскола, сект и инославия и их пропаганде, и чрез который она издавала бы руководящие и другого рода распоряжения по делам внутренней миссии.

Деятельность этого Совета, по мнению комиссии, коротко может быть выражена в следующих правилах:

§ 1. Всероссийский Миссионерский Совет учреждается при высшей церковной власти, в настоящее время при Св. Синоде, в качестве ближайшего совещательного и исполнительного органа ее по делам всероссийской внутренней миссии: противо-раскольнической, противо-сектантской и противо-инославной.

§ 2. Совет состоит из председателя и членов. Председатель назначается высшим церковным управлением из епископов – постоянных членов этого управления. Члены разделяются на постоянных и временных. Первые назначаются в потребном количестве высшею церковною властью из хорошо знающих дело миссии лиц, а вторые вызываются на срок Советом из числа лиц, указанных окружными миссионерскими съездами, а также и из других деятелей миссии.

§ 3. В Совете сосредоточиваются для высшей церковной власти все сведения о состоянии миссий в епархиях, о деятельности миссионерских лиц и учреждений (как-то: братств и др. …), о положении и пропаганде раскола, сект и инославия и т.п. … и чрез Совет высшая церковная власть осуществляет все свои мероприятия и распоряжения по делам миссии.

§ 4. Совет вносит на утверждение высшей церковной власти представления епархиальных епископов о назначены! и увольнении епархиальных миссионеров, а также ходатайства об открытии окружных н всероссийских миссионерских съездов.

§ 5. В Совете сосредоточиваются суммы, отпускаемые высшею церковною властью на нужды внутренней миссии, и он же изыскивает способы к увеличению этих сумм.

§ 6. Совет сносится по делам миссии чрез подлежащих архиереев со всеми церковно-общественными учреждениями в России: братствами, обществами и т.п., приглашает в свои заседания указанных этими учреждениями лиц с правом полного голоса.

§ 7. Совет пред открытием окружных и всероссийских миссионерских съездов, а также и в другое время приглашает в свои заседания с правом решающего голоса для обсуждения назревших миссионерских вопросов специальных миссионеров и лиц из числа тех, которые намечены для этой цели окружными съездами.

§ 8. Совет заботится о развитии миссионерской литературы: книг, брошюр, листков и проч.

§ 9. По вопросам, касающимся миссионерского дела в епархиях, Совет сносится с епархиальными архиереями.

§ 10. Все журнальные определения Совета проводятся им в исполнение только по утверждении их высшею церковною властью.

§ 11. Более подробно деятельность Совета определяется высшим церковным управлением.

При таком строе высшего миссионерского центра, получится полное взаимодействие церковных и общественных сил, работающих на миссионерской ниве, и высшая церковная власть явится вполне осведомленной в миссионерских делах. К этому и должно стремиться особенно в столь тревожное для Православной Церкви время, как наше, когда предоставлен широкий простор всякой пропаганде.

И. Мариупольский

По сектоведению

(Доклад VI отделу предсоборного присутствия)

Новое государственное законодательство по делам веры, – разумею новое Уголовное Уложение 22 марта 1903 года в том его виде, как оно редактировано Высочайше утвержденным 14 марта 1906 года мнением Государственного Совета, а также и Высочайший указ 17 апреля 1905 г. о веротерпимости, покоится на внеконфессиональном принципе. В нем государство объявило себя институтом чисто-правовым, или юридическим. Со скрижалями государственного кодекса предположено постепенно вычеркнуть весь вероисповедной элемент. В настоящее время государство прошло только половину того безрелигиозного пути. Внеконфессионализм еще не проведен им полностью в действующий закон. Исключение, в смысле приложения ограничительных и карательных законов, оставлено для последователей изуверных учений, как «несовместимых с основами разумной и нравственной жизни государства», и для религий нехристианских, по причине «глубокого сознания истинности высоких начал, лежащих в основе веры Христовой».

Таким образом, государство в наше время перешло на общехристианскую почву, не сделав существенного различия между христианскими исповеданиями, в том числе «старообрядческими согласиями» и рационалистическими, и мистическими сектами, за исключением, конечно, изуверных. Уравнять же с христианством религии нехристианские государство сразу не решилось, хотя этого и требует от него объявленный им же вероисповедной принцип.

Вследствие такого отношения к нехристианским религиям, государство новыми законами расширило права преимущественно христианских исповеданий, в том числе христианских сект и «старообрядческих согласий». Так, например, оно уравняло в правах «старообрядцев» и сектантов с лицами инославных исповеданий в отношении заключения ими с православными смешанных браков; лицам всех христианских, исповеданий, в том числе «старообрядцам» и сектантам, разрешило крестить по обрядам своей веры и воспитывать в той же вере взятых ими на свое попечение некрещенных подкидышей и вообще детей неизвестных родителей.

Все, эти и им подобные права, предоставленные действующим христианским исповеданиям, в том числе «старообрядческим согласиям» и рационалистическим и мистическим сектам, побуждает нас теперь же разрешить выдвинутый новым вероисповедным законодательством весьма важный вопрос: все ли секты, составившиеся из отпавших от Православной Церкви лиц, должны признаваться сектами христианскими, или же некоторые из них должны быть причислены к нехристианским религиозным общинам.

Неотложное решение этого вопроса требуется еще и тем соображением, что много чисто-церковных вопросов, касающихся иномыслящих, разрешаются в зависимости от принадлежности последних к христианским религиям. Таков, например, вопрос о молитве за умерших лиц инославных исповеданий и другие.

Основные положения, по которым та или другая секта должна быть признана нехристианской, – это, по нашему мнению: во-1-х, возникновение, выделение и дальнейшее развитие секты на почве, или точнее из недр нехристианских религий: магометанской, еврейской, языческой и других; во-2-х, возникновение и выделение секты хотя и из христианских исповеданий или учения, но с тем, однако, что в своем дальнейшем развитии эта секта окончательно порывает связь с христианством и усвояет в том или других виде учение и мораль нехристианских религий и сект; в-3-х, возникновение и выделение секты хотя и из христианства, но с тем, что в дальнейшем своем развитии эта секта привносит в христианское учение языческие и вообще нехристианские религиозные воззрения, или же собственный вымысел, так, что нередко от всего христианства у нее остаются одни только христианские имена с новым нехристианским содержанием; в-4-х, отрицание сектою двух главных догматов христианства, благодаря которым последнее является божественною религией, а не человеческим учением, – это догматы о Божеств Иисуса Христа, или единократном воплощении Его от Святаго Духа и Девы Марии и догмата об искуплении Христом грехов всего мiра; в-5-х, отрицание сектою обоих божественных источников христианского вероучения: Священного Предания и Священного Писания, и, в-6-х, наконец, отрицание сектою или общиною вообще всякого божественного элемента в своем учении, как и верования в личное бессмертие или загробную жизнь человека. Нехристианство последней категории сект или общин является в своем существе атеизмом, хотя бы секта или община и имела какой-либо культ, даже связанный с личностью или, точнее, с именем Иисуса Христа.

Сверх изложенных оснований, в деле причисления той или другой секты к нехристианским религиозным общинам. Православная Церковь может руководствоваться и церковными канонами: 7-м правилом II Вселен. Собора и 25-м прав. VI Вселен. Собора. В приведенных правилах еретики, наиболее сильно исказившие учение Христа, как то: евномиане, монтанисты, савеллиане, манихеи, валентиниане, маркиониты и им подобные, приравниваются к язычникам. Кто из этих еретиков пожелал бы присоединиться к православию, того принимали, как язычника. Таковых, пишут отцы II-го и VI-го Вселенских Соборов, «в первый день делаем христианами, во вторый оглашенными, потом в третий заклинаем их, с троекратным дуновением в лице и во уши: и тако оглашаем их, и заставляем пребывати в церкви, и слушати писания, и тогда уже крещаем их».

Приняв во внимание изложенные выше основные положения и церковные каноны, которыми, по нашему мнению, надо руководствоваться при распределении сект по религиям, мы признаем необходимым, в интересах Православной Церкви и в виду современного направления государственной веротерпимости, перечислить в разряд нехристианских религиозных обществ некоторые из сект, составившихся у нас из отпавших в разное время от Православной Церкви лиц, – это секты: жидовствующих, духоборцев, иеговистов, хлыстов, и скопцов, со всеми подразделениями означенных сект на многочисленные толки.

Понятно, что к тому же числу нехристианских религиозных общин должны быть отнесены и все другие секты, учение которых подходит под одно из вышеприведенных нами основных положений, или же которые приравниваются Церковью к нехристианским обществам «ради назидания многих», как о том читаем в 1-м правиле св. Василия Великого и чему примеры мы видели в 7-м прав. II-го Вселен. Собора и в 95-м прав. VI-го Всел. Собора.

Секта жидовствующих, о которой мы упомянули, в настоящее время гнездится, главным образом, в епархиях: Ставропольской, Астраханской, Оренбургской, Тамбовской и других. Она разделяется на три сравнительно больших толка: талмудистов или шапошников, староиудеев или бесшапошников и караимов. Эти толки разнятся между собою тем, что шапошники во всем подражают коренным евреям – талмудистам; бесшапошники отвергают Талмуд и обосновываются на книгах Св. Писания Ветхого Завета, а караимы пользуются только Пятикнижием Моисея. Все вообще жидовствующие пересаживают в русскую народность вероучение, мораль, надежды и чаяния коренных евреев. Свою судьбу они сливают с судьбой евреев и вместе с ними признают себя рассеянными по лику земли и пленниками русского царя. На православных они усвоили взгляд от евреев и считают их человеко-обожателями. Троичности Лиц в Боге жидовствующие не признают. Иисус Христос, по их мнению, – это простой человек, сын Иосифа и Марии, распятый за богохульство и противление кесарю. На своих религиозных собраниях жидовствующие, из которых талмудисты одеты в традиционные еврейские «талисы», возносят горячие молитвы о собрании их в Палестине, о воссоздании Иерусалима и храма, о наступлении в обетованной земле вечного царства их с царем – Мессией во главе, когда они будут владеть всеми народами. Впрочем, некоторые смотрят на Мессию, как на великого философа – моралиста, царство Которого будет торжеством разума и правды на земле. Другие вовсе не ожидают Мессию. Празднование субботы, обрезание и другие еврейские обряды и установления соблюдаются жидовствующими строго с тою только разницею, что у талмудистов эта обрядность сложнее, у бесшапошников она черпается только из ветхозаветной Библии, а у караимов из Пятикнижия Моисея.

На основании изложенного секта жидовствующих, хотя и выделилась из недр христианской Церкви, но, как перешедшая на еврейскую почву и усвоившая вероучение и мораль евреев, должна быть признана сектою нехристианскою.

Секта иеговистов в лице своего основателя, отставного капитана Николая Ильина, и его последователей отвергла все христианские догматы. Так, она не только отринула троичность Лиц в Боге, воплощение Иисуса Христа и Его искупительную смерть, но и не признала духовности существа Божия. Боги, по учению иеговистов, – это люди же, только бессмертные и просвещенные таинствами натуры, музыкою и разными языками. Бог Отец есть «простой человек. Он говорил лицом к лицу с нашими предками, ходил, ел и пил с ними и даже боролся с Яковом, имел не только все члены человеческого тела, но и душу. Имя Его Егова, что значит наимудрейший мудрец из всех мудрецов». Иисус Христос, Мессия – тот же Егова, человекобог, только распятый. «Открытие величайшей истины Божией для всех людей в том, что под именем Иисуса Христа был распят тот же самый Бог – еврей, который обедал у Авраама, ходил и стоял с ним у Содома» и т.д. … Отсюда у иеговистов полное отрицание Бога, как Творца и Промыслителя мiра. «Неопровержимо доказано, учит Ильин, что таким бесчисленным множеством солнцев, планет и комет, вращающихся на расстоянии квадралионов, окталионов, биллионов верстных миль не может владеть одно такое существо, которое, подобно человеку, ограничено в два аршина семь вершков, как Бог, – еврей, Егова или Бог Авраамов, а тем более Он не мог создать их не только в шесть дней, но даже и в 6.666.666 окталионов тысячелетий». Свое учение о происхождении мiра иеговисты черпают у материалистов. За отрицанием христианских догматов у иеговистов идет кощунственное отрицание православной и вообще христианской Церкви, церковной иерархии, таинств и обрядов. Из источников христианского вероучения иеговисты признают только ветхозаветное Св. Писание и Апокалипсис, кощунствуя нередко над Св. Евангелием и посланиями Апостолов. Они же далее учат о необходимости соблюдать Моисеев Закон и сами празднуют субботу, обрезываются, не едят свинины и т.п. … Соблюдение Моисеева закона приводит их к отрицанию всего христианства. Конечные чаяния иеговистов – это тысячелетнее чувственное царство Иисуса – Мессии на земле, в Иерусалиме на горе Сионе, с блаженством в нем только «еговистов». Задавшись целью объединить все человечество одною религией, – это «религией бессмертия» или «любви», иеговисты отвергли все религии. На место их они поставили свой воинственный бред, представляют собою смесь иудейства с материализмом и собственною их фантазией. В этом, по выражению Ильина, «новозаветном иудействе» только изредка попадаются христианские имена, без соответственного им в христианстве смысла. Таким образом, секта иеговистов, хотя и выделилась из христианства, но вскоре перешла на почву отчасти иудейства, отчасти материализма и собственного вымысла, в духе учения хилиазма и друг., совершенно порвав связь с христианством. От последнего она удержала несколько христианских имен соединив с ними свой смысл.

На этом основании секта иеговистов или «новозаветного иудейства» должна быть признана сектою нехристианскою.

Секта духоборцев коренным образом извратила христианское учение о Боге вообще и, в частности, о троичности Лиц в Нем. Бог, по учению духоборцев, не есть самостоятельное, внемiрное и личное Существо. Он неотделим от духоборческого рода и видимого мiра. Божественная Троица – это не три отдельных Лица, а три различных действия, проявления или видоизменения одного и того же существа. В человеке: Бог Отец – это память. Бог Сын – разум, Бог Дух Святой – воля. В природе: Отец свет, Сын – живот, Дух Святой – покой. Иисус Христос, таким образом, не есть второе лицо Св. Троицы, а только божественный разум, который переселяется с древних времен из одних избранников в других. Так он переселился в простого человека Иисуса, а, по смерти и истлении Иисуса, перешел чрез Апостолов, и их преемников в духоборческий род, где и пребывает, постоянно рождаясь в духоборцах, особенно в основателе и дальнейших руководителях духоборчества. Посему-то последние и называют себя Сынами Божиими, Христами и требуют себе божеского поклонения. Так что духоборцы поклоняются «живому» Христу. Отсюда у них учение, что воплощение и смерть Христа не были жертвою для искупления грехов мiра, а только наглядным выражением того, что происходит в душе каждого духоборца, совершающего свое спасение. В учении о человеке духоборцы повторяют воззрения дуалистического пантеизма. Душа человека, по их мнению, существовала до сотворения видимого мiра и тогда же пала. В наказание за грех она заключена в тело. По смерти тела человека, души добрых людей переселяются в тела других людей, а злых – в животных. Отсюда мораль у духоборцев строго запечатлена взглядом на тело человека и на весь внешней мiр, как на темницу и узы души. Строгое воздержание в брачной жизни, неядение мяса, нелюбовь к разным благам материальной культуры и т.д., – вот характерные черты внешнего быта духоборцев. Евангельского учения о воскресении мертвых, будущей жизни и мздовоздаянии духоборцы не признают. Все свое учение они черпают не из Библии, которую почти совсем отметают, а из собственного разума, озаряемого, по их словам, божественным разумом, обитающие внутри каждого духоборца. Другим источником учения у духоборцев является предание их отцов, именуемое «Животною Книгою» и состоящее из разных псалмов. Выходя из мысли о непосредственном общении человека с Богом, чрез что каждый духоборец есть Сын Божий, духоборцы отвергают видимую Церковь, с ее иерархией, таинствами и обрядами. «Наша церковь, учат они, состроена в душах, в сердцах человеческих». Члены этой церкви рассеяны повсюду и принадлежат к различным религиозным обществам. Кроме явных духоборцев, в состав невидимой Церкви входят много потаенных, которые, хотя и не знают Христа, но стремятся к добру. Потаенные духоборцы есть и среди язычников, и среди магометан, и среди евреев.

Если теперь, как мы видели, секта духоборцев, извратила в корне все христианское учение привнесением в него дуалистически-пантеистических воззрений и собственного вымысла; если она отвергла самые источники христианского учения, заменив их своими; если она обожествила человека; отвергла к Богу самостоятельную и всякую вообще личность, а также все божественное домостроительство о спасении человека и всего мiра, как и всю христианскую эсхатологию; словом, если она от всего христианства сохранила только несколько имен с чуждым христианству содержанием, то она никоим образом не может считаться сектою христианскою, а должна быть признана нехристианским религиозным обществом.

Секта хлыстов, известная у нас еще под множеством других названий, полностью отринула все христианское учение, скрыв у себя под христианским обличием пантеистические и дуалистически-мистические начала языческих религий востока и нашего финско-славянского кудесничества, а также отчасти воззрения древних ересей, возникших в Церкви Христовой. Так, учение хлыстов о Боге, кроме употребления ими имен: Саваоф, Христос и др., не имеет в себе ничего христианского. Бог у хлыстов, хотя и существует вне мiра, но известен им только по Своим многократным воплощениям в избранных хлыстах. Последние, при воплощении и в них Бога, перестают быть простыни людьми и становятся «богами». Получается обожествление человека, или человекообожание. Троичности Лиц в Боге хлысты не признают. Первые два Лица Св. Троицы у них в учении о воплощении совершенно сливаются и отождествляются, разнясь между собою только в названиях. Дух Святой также является только особою духовною силою Бога Отца, обитающею на седьмом небе, откуда эта сила по молитве хлыстов «накатывает» на них и проявляет себя чрез них в пророчествах, нечленораздельных звуках и разных телодвижениях. Воплощение Христа и людей происходит двояко: или чрез естественное рождение от хлыста – Христа и его жены – Богородицы младенца «христосика», или же чрез особые подвиги хлыста, как-то: усиленную молитву, пост и т.п. В одно и то же время может быть много Христов. Евангельского Иисуса Христа, как второго Лица Св. Троицы, воплотившегося от Духа Святого и Девы Марии, Своею смертью искупившего грехи всего мiра и основавшего на земле Свою церковь, хлысты не признают. У них Иисус – это сын Иосифа и Марии, простой человек, но только воплотивший или вместивший в себя Христа, как вмещают Его и избранные хлысты. Посему закон Христа, данный чрез Иисуса, имел цену только для современников Иисуса, как и откровение Христа чрез хлыстов имеет значение только для современников этих хлыстов. Такое откровение Христа в хлыстовском обществе никогда не прекращается. Отсюда понятно, что и к источникам христианского учения – к Св. Писанию и Св. Преданию хлысты относятся отрицательно, признавая за ними значение только для времени Иисуса. На место их они ставят заповеди своих «живых» христов и пророков. Из учения об Иисусе Христе у хлыстов вытекает и отрицательное отношение к основанной Им видимой новозаветной Церкви. Эта Церковь, по их мнению, плотская, душевная, потребная только для людей, не познавших истины. У познавших истину есть другая Церковь, духовная, обладающая всеми чрезвычайными дарами Св. Духа: даром языков, пророчества и др. … Выходя из чисто-дуалистических воззрений на материю, хлысты признают в человеке тело злым началом, а дух добрым. Злое начало подлежит умерщвлению или погашению, а доброе возгреванию. Посему они отрицают брак и деторождение, как скверну; изнуряют тело особыми «радениями», иногда завершаемыми «свальным грехом»; не едят мяса и т.д. По топ же причин* они отрицают воскресение тела. Тело – это темница души. Душа существовала до сотворения видимого мiра и за содеянный грех заключена в тело. По смерти тела, душа хлыста переселяется в сообщество ангелов, а нехлыста входит в животного, где очищается и снова вселяется в тело человека, пока последний не станет хлыстом.

С сектою хлыстов почти вполне тождественна другая секта скопцов, выделившаяся из хлыстовства по мотивам нравственного свойства и доведшая или завершившая умерщвление тела известным изуверством над ним.

Из сказанного нами достаточно ясно, что под христианскими именами у хлыстов и у скопцов скрывается совершенно чуждое христианству религиозно-нравственное учение, которое представляет собою смесь пантеистических и дуалистически-мистических начал языческих религий востока с финско-славянским кудесничеством и отчасти носит в себе следы богомильских и монтанских религиозных воззрений. На этом основании секты хлыстов и скопцов должны быть отнесены к нехристианским религиозным обществам.

На перечисленные нами секты, а равно и на те, которые по своему учению подходят под выше изложенные нами положения, и должны быть распространены все те церковные и гражданские постановления, какие существуют у нас относительно нехристианских религий.

И. Айвазов

По расколоведению

Горестную картину представляет вам старообрядчество и сектантство во всех своих видах и во всех частнейших подразделениях. Но она, несомненно, была еще бы горестнее, если бы власти духовные и гражданские не употребляли разного рода мер к пресечению, врачеванию и искоренению этого зла. Меры эти, начатые с самого начала появления раскола, продолжались непрерывно, но соответственно духу времени изменялись и разнообразились.

Власть гражданская, со всею строгостью выступившая в первое время появления раскола, против отступников от церкви православной, постепенно делалась уступчивее и снисходительнее, пока, наконец, государственным актом величавшей важности, 17 апреля 1905 года, не объявила полной веротерпимости, предоставив каждому в делах веры следовать внутреннему влечению своего сердца. Отныне, таким образом, все заботы по ограждению чад церкви православной исключительно падают на рамена духовных вождей св. Церкви, архипастырей и пастырей, делая их ответственными пред Богом и людьми за успех или неудачу этого дела. Нет сомнения, что враждующие против Церкви православной, действовавшие до сего времени более или менее тайно, отныне явно и открыто будут стремиться к тому, чтобы привлечь последователей православия на свою сторону, будут назойливо навязывать разного рода измышленные сектантские и старообрядческие лжеучения и через то смущать нетвердых в православной вере. Следовательно, теперь каждый, кому дорого учение Христа, заветы и уставы св. церкви, не щадя сил, должен выступить на духовную защиту св. церкви, должен всемирно стремиться поддерживать колеблющихся в православии и споспешествовать отражению разного рода нападок на дорогую нам св. веру православную. Но такой взгляд ныне далеко разделяется не всеми; часто приходится слышать, что наступил конец проповеди к иномыслящим: «пусть, кто как желает, так и верует, теперь не нужны никакие специальные проповедники-миссионеры для борьбы с сектами и расколом; миссия – прямой долг приходского священника. Дать посильный ответ на представляемые возражения и составляет нашу задачу.

Миссия – прямой долг приходского священника – положение бесспорное. Главное орудие в распоряжении доброго пастыря, для воздействия на пасомых, всегда было и есть учительное слово. Пастырь душ, подобно кормчему, обязан руководить кораблем духовным так, чтобы обретающиеся в нем не претерпели треволнений и не утонули в волнах бурного житейского моря.

Как велико и ответственно это служение! Какие вообще великие заботы, труды и тяжелые обязанности предлежат пастырям для достойного служения их Богу и своей пастве.

Но кроме этих общих пастырских обязанностей, на священника в тех приходах, где среди православных живут, старообрядцы или сектанты, возлагается новая забота «об иных, овцах, яже не суть от двора сего и тыя подобает, привести"… Привести во двор овчий овец, ушедших на сторону далече, дело в высшей степени трудное, требующее осторожности, уменья, любви, снисходительности, терпения, знания Слова Божия, отеческих писаний и кроме того точного знания тех сектантских или старообрядческих учений против которых выступает он с проповедью истинного учения Христова.

Вот те качества, какие предъявляет к современному проповеднику православия миссии. При настоящем составе пастырского института, не с целью унизить или как-нибудь обидеть пастырей церкви, мы, в интересах святого дела миссии, решаемся ставить вопрос: все ли пастыри чувствуют в себе достаточно сил отвечать на запросы со стороны иномыслящих?

Мы смеем думать, что многие молодые пастыри, изучившие историю обличения сект и старообрядчества, при желании, способны сделаться пастырями-миссионерами, но в каком положении может очутиться пред запросами сектантских и старообрядческих лжеучителей добрая половина пастырей, которые никогда не изучали, что и как следует отвечать раскольникам и сектантам, которые никогда не слыхали полемических бесед с ними, которые, может быть, две трети жизни уже прожили в чисто православных приходах, и к тому же под твердой охраной гражданской власти, что может сделать в сем случае священник при появлении в его приходе лже-учителя-пропагандиста? Не встанет ли он, пастырь, по отношению к своим пасомым в положение беспомощного зрителя видя свое бессилие, не будет ли только скорбеть и терзаться, как его духовные чада будут, может быть, переходить в иноверный лагерь, из послушных чад делаться заклятыми врагами православной церкви?

Как тут быть, где искать помощи?

Другого исхода пока нет, как обратиться за помощью к опытным апологетам православия, принявшим на себя труд служения миссии. Для лиц, мало или поверхностно, по слухам, знакомых с деятельностью миссионеров, на основании многолетнего опыта скажем взятое прямо из жизни. Долго и спокойно живущий в православном приходе и не чувствовавший никогда нужды в миссионерах, священник обыкновенно привыкает смотреть на них, как на людей мало нужных и в лучшем случае смотрит лишь снисходительно, совершенно равнодушно относясь к их служению, а под влиянием светской и иногда, к удивлению, даже некоторой части духовной литературы, разного рода ложных слухов, распространяемых раскольниками, а хуже всего слухов, распространяемых некоторыми из своих собратий, почему-либо имеющих личное недовольство на кого-либо из миссионеров, начинает смотреть на деятельность миссии прямо недружелюбно и начинает размышлять о том: нужны ли в самом деле миссионеры, но следует ли эту должность упразднить?

Истинную оценку деятелям миссии знают в тех селах и деревнях, где сектантство или старообрядчество стоит, если так можно выразиться, в боевом положении к православию, где часто и от считающих себя православными веет обрядоверием старообрядчества или духом ложно направленной духовной свободы сектантства. В таких приходах пастыри, стоящие в лучшем виде на высоте своего призвания, всесторонне знакомые с ответами на пререкаемые вопросы, которые предъявляют заблудшие чада своего прихода, всегда видят в миссионерах самых близких своих друзей. Во всяком трудном деле, в силу психологического закона, человек ищет помощи, имеет стремительное, неудержимое желание поделиться своими взглядами на дела, поведать испытанные радость и горе, успехи и неудачи перед другим, но непременно человеком, связанным общностью интересов. В этом разгадка, почему сами деятели миссии сдружаются в такую тесную семью, начиная от простеца-начетчика, до человека, занимающего высокий пост в отечественной церкви.

Здесь нет места любоначалию, здесь равноправные соработники, в поте лица, расчищающие терния нивы Христовой. Самый вопрос: нужны ли миссионеры, здесь вызывает благородное негодование. Каждый пастырь, обуреваемый постоянно нападками со стороны старообрядцев или сектантов, дорожащий пользою дела, не входит в оценку лиц, а от всего сердца желает лишь одного, чтобы как можно чаще раздавалось Евангельское благовестие истинного учения Христова. Старообрядчество и сектантство – болезни вековые и упорные; для искоренения требуется всестороннее на них воздействие.

Но вот, в православном, приходе, где много уже лет священствует достойнейший пастырь, начинающий уже замечать плоды своих трудов, видя то или другое нравственное усовершенствование вверенной ему паствы, вдруг появляется новая личность враждебных взглядов по отношению к православной церкви, будь то человек пришлый или даже один из своих прихожан.

Слышится, что последователь неслыханного раньше в приходе нового религиозного учения, начинает пропагандировать свое учение и проповедь его заражает других. Добрый пастырь начинает беспокоиться за участь вверенных его попечению чад и, наконец, решается идти и преподать совращаемым пастырское наставление. Но вместо привычного послушания и должного внимания к своим словам встречает самый резкий протест, часто подкрепляемый доказательствами массой книг, которые для самого пастыря – terra incognita. От наставления такого пастыря вышла не польза, а скорее вред. Пропагандист с каждым днем действует, смелее и успешнее, пастырь же церкви делается печальнее и скорбь его усиливается сознанием, с одной стороны, ответственности за утрату своих духовных чад пред Богом, а с другой – переде духовным начальством. Горестное сознание неисполненного долга и тревожное состояние в приходе заставляет искать сторонней помощи. Вопрос: нужны ли миссионеры – забывается и встревоженный пастырь обращается за помощью к специальной миссии. Дело обыкновенно идет так: в начале пастырь, нуждающийся в помощи миссионера, лично или письмами ищет совета последнего, предлагая разрешить тот или иной пререкаемый вопрос, но видя, что от его трудов дело мало изменяется, требует, чтобы миссионер явился для бесед. Требование должно быть исполнено немедленно; здесь никто не хочет считаться ни с силами, ни с возможностью для миссионера удовлетворять всем и каждому. При малейшем замедлении летят на миссионера жалобы, обвинение в бездеятельности и лености, напрасном получении жалования и т.п.

Требование исполнено, миссионер с целым возом духовного оружия является в приход, начинается ряд бесед. В глазах колеблющихся слушателей засветился огонек духовной радости, началось пробуждаться сознание правоты дела св. церкви, от этого огонька тают все, навеянные лжеучителем, сомнения в вере. Сам лжеучитель, чувствуя, как его доводы в пользу проповедуемого им учения разбиваются постепенно о несокрушимые твердыни православия, израсходовав весь арсенал клеветы на св. церковь, теряется, а самые, имеющиеся в его руках неведомые, книги, служат ему в обличение.

Мы, пастыри, тяжелый ответ должны будем дать перед Богом и св. церковью за уклонения от нее каждого из «малых сих», колеблемых ветром лжеучений. Посему мы должны сплотиться, подав друг другу руку помощи, во единое воинство духовное; враг пробуждается; мы должны встретить его во всеоружии, впереди имея тех лиц, которым все ухищрения, коварство и козни врага более известны.

А такими лицами нельзя не признать испытанных деятелей на поприще миссионерства.

Но против сего слышится иногда возражение: миссионеры своею деятельность могут ослабить авторитет приходских пастырей.

Объяснимся и в этом.

Ни один миссионер, понимающий дело, будь то лицо духовное или светское, никогда не позволит себе вести дело так, чтобы набросить малейшую тень унижения на деятельность приходского пастыря. Самые миссионерские правила, утвержденные Св. Синодом, ставят миссионеров в некоторое подчинение по отношение к приходскому священнику. Приезжий миссионер должен явиться к настоятелю прихода, получить от него согласие и указания о времени и месте бесед; должен предоставить ему на беседах вступительное и заключительное слово. Что касается миссионеров из мiрян, то они, каковы бы ни были как по положению, так и образованию, обязательным для себя считают принять пред беседою благословение от приходского пастыря и тем наглядно показать, как высоко смотрят на его авторитет. Ясно, что опасения излишни, а в таком святом деле, как проповедь, споспешествующая делу Божию утверждения св. церкви на земле, и неуместны.

Наши соображения вызваны тем обстоятельством, что некоторые благочиннические округи высказались за упразднение должности благочиннических миссионеров, не представив никаких достаточных к тому оснований.

Лучшей постановки миссионерского дела по епархиям, чем какая принята у нас, мы пока не знаем. Если кто укажет лучшую, спасибо ему скажем. Но все же существа дела специальной миссии это не касается. Оно должно стоять незыблемо.

Наш окончательный вывод нужна ли противо-раскольничья и противо-сектантская миссия и миссионеры – таков. До тех пор, пока пастыри не будут в состоянии сами лично бороться с специальными и опытными защитниками противного православной церкви учения, до тех пор, пока поднятие уровня религиозного образования пасомых не даст им возможности самостоятельно разбираться в вопросах веры, до тех пор миссионерство, как особый институт во всех своих видах, публичные беседы, как особое средство борьбы православной церкви, должны существовать («Мисс. Обозр.» ноябрь 1905 г., кн. 2, № 17, стр. 1997). Исконный враг св. церкви Христовой не дремлет, соработники его, лжеучители, надвигаются; духовно возродившая, воспитавшая и облагодатствовавшая нас святая родная наша церковь ждет от нас защиты; встанем же дружной духовной ратью, с молитвою на устах, тщанием не лениви, духом горяще, Господеви работающе (Рим.12:11) за дело Божие!

Священник-миссионер Алексей Сокольский

(Из полемики)

Старообрядец: Захарий Копистенский в книге «О правдивой единости» во главе 36-й пишет: «Исповедание грехов пред епископами или от них поставленными священниками обязательно для всякого правосл. христианина, и кто не исповедуется или осуждает исповедь, тот грешит смертным грехом, теряет спасение и церковному наказанию подлежит. Но опять-таки, при настоящем гонении латинян и их единомышленников на русскую церковь, при недостатке священников, православные, но противореча учению и практике древней восточной Церкви, могут исповедовать грехи свои пред всяким иеродиаконом, монахом, всяким мiрянином и даже непосредственно пред самим Богом» («Палинодия Захария Копистенского», исследование Завитвевича, стр. 300).

А так как мы не имеем священников, то, следовательно, на основании этого учения можем творить исповедь и пред мiрянами, и непосредственно пред самим Богом, что не противно учению древней Церкви. Так, в Кормчей книге читаем: «аще во гресех состаревся человек, завещаем в молитве своей завет между собою и Богом, глаголя, яко прости мя Владыко, яже согреших доселе, и прочее не содею древних моих грехов, ни обращуся к ним, но исповемся имени Твоему. Аще сий завет сотворив к Богу человек, в малех днех умрет, что требе есть помышляти о нем? Ответ. Приятно бысть покаяние его от Бога, в нем же обретося, в томже и вчинен бысть се есть, в спасение придет покаяния ради. Еже бо покаятися и отступити от греха в человеце есть, а еже многолетну быти, в Бозе есть» (л. 629 и об.). – Значит и без иерея возможно получить прощение в грехах, исповедавшись Господу Богу. У пр. Никона Черногорца говорится даже о том, что «муж некий», сотворив исповедь в своих грехах пред образом (иконою) Спаса, получил прощение, что и удостоверено чудесным гласом от образа (Слово 52 л. 420–421).

На основании приведенных мною свидетельств, мы, старообрядцы, уверены, что, исповедуясь пред Господом, получим прощение в содеянных грехах.

Православный: Оправдывая свою исповедь и стараясь показать законность и спасительность совершаемого вами покаяния, вы сослались на Захарию Копистенского, который в книге своей «О правдивой единости» писал к юго-западным христианам, что они, «при настоящем гонении латинян и их единомышленников на русскую Церковь, при недостатке священников, не противореча учению и практике древней восточной Церкви, могут исповедовать грехи свои пред всяким иеродиаконом, монахом, мiряннном и даже непосредственно пред Самим Богом». – Но можно ли ваше положение сравнивать с положением юго-западных христиан? Те имели только скудость иереев, вы же совершенно отрицаете бытие их в настоящее время: тех гнали и угнетали латиняне, вы же живете на свободе и никто вас не гонит, никто не уничтожает священства, которого у вас и нет, да и быть не может; те находились в общении с общей вселенской Церковью, имущей – полноту иерархии и таинств, вы же отрицаетесь от всякого общения со вселенской Церковью, понося и осуждая ее всячески.

Там была нужда только местная, у вас же нужда всеобщая. Если в некоторых местах, благодаря гонению, христиане Юго-Западного края не имели прав. священников, к которым могли прибегать, на покаяние, то в других местах иереев было много, нужды не было. Там не возводили подобную исповедь в обдержный закон, а у вас, ведь, ныне это обдержный закон, которым вы управляетесь. Так можно ли подобным свидетельством оправдываться и тем более ставить его в обдержный закон для Церкви? «Что не по правилам, то в пример не приводится и что и редкое – не закон Церкви», говорит Матфей Властарь (Синтагма буквы В. Гл. 3-я).

Общий же закон таков: «исповедание грехов пред епископами или от них поставленными священниками обязательно для всякого правосл. Христианина, и кто не исповедуется, тот грешит смертным грехом, теряет спасение и церковному наказанию подлежит», учит тот же Захарий Копистенский (36 гл. «О правдивой»; см. у Завиткевича, 300 стр.). О том, что власть вязать и решить принадлежит исключительно священникам, а не простецам, и что только чрез посредство лиц иерархических получаем прощение в грехах, тот же Захарий Копистенский учит и в другой книге своей «Палинодия», в ч. перыой, разд. 1. артикул 7, стр. 398–406 и это особенно потому, что он был проповедником той мысли, того учения, что никогда Церковь не может лишиться православного священства. (Ч. 2-я, разд. 7, артик. 3-й. стр. 671).

Из Кормчей вы привели ответ Анастасия Синаита, в котором только и говорится, что Господь принимает кающегося грешника, который, по причине болезни, не успел загладить прежних своих беззаконий, прежней греховной жизни, жизнью добродетельной, добрыми делами и прощает его, вменяя ему, вместо добрых дел, данный им обет отстать от греха. Но никак нельзя думать, что раскаявшийся грешник, давший обет отстать от греха, и принятый Господом, пренебрегал и не прибегал к таинству покаяния, полагая последнее заменить молитвенным обитом – отстать от греха. Ведь, в той же кормчей книге, несколько повыше приведенного вами свидетельства, тот же Анастасий Синаит на вопрос: «Глаголют неции, яко то есть покаяние греха, еже остаятися и престати от греха», отвечал: «неправо смыслят, иже се глаголют» (л. 626 об.). И в другом месте «находятся, писал он, безумцы или, лучше сказать, нечестивцы, которые говорят, что нет пользы от исповеди пред людьми, такими же грешниками, как и мы, ибо один Бог может отпускать грехи. Говорящие это пусть знают, что они, во-первых, только прикрывают этим свое нечестие и безумие, во-вторых, забывают слова Самого Господа к Своим ученикам: елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси и елико аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех (Мф.18:18)…

«Бог совершает спасение людей не чрез ангелов, но чрез святых людей, своих служителей, которые суть соучастники Его в делах спасения тех, кто хочет спастись» (Номоканон Павлова по гуд. 1897 г. 473 стр.). Тот же Анастасий Синайский на вопрос: «Аще кто срамлялся рещи священнику человеку своя грехи и студодеяние, внидет же в Церковь, и о себе исповестся Господеви, убо приятен ли есть или ни»? Отвечал: «в онже день умилится человек и обещается Богу ктому не согрешати, но прилежне покается, приемлет его Бог; но не приемлет извещение о себе, (т.е. не при священнике) совершенных о своем прощении» (см. в кн. Никона Черниг. Горы 51 сл.; 416 л.).

Указали вы на то, что, якобы, пр. Никон учил, что и пред иконой Спаса можно приносить покаяние, творить исповедь. – Неправда. Таких людей, которые учили, что Бог прощает грехи творящих исповедь пред иконой, преподобный называл «развращенными» и советовал не только не беседовать с такими людьми, но и бегать их. «О других же от части смотрительне бываемых писал он, яко во иже ко иконе исповедавшагося, и Давыдово, и ина ветхаго завета и великаго какова, и другая, елика честное твое имяме писание, да испытует владыко мой честь твоя смотрительных силу и отнюдь непримати ниже в беседу, яко о таковых смотрительных развращенная тех толкования, не вмещающая в духовный ум, но от плотскаго мудрования совращается в различные ереси и прелести, и до конца погибают» (пандекты слово 28). Наоборот, преподобный учил, что «все Божественное писание глаголет, яко презвитерам священнодействтющим подобает исповедем бывати, а не ко инем» (там же 14 слово).

Ведь и тогда, когда мы приходим на исповедь к священнику, получаем разрешение от грехов, не должны думать, что исповедуем свои беззакония человеку и от человека получаем прощение. Все пред Богом и от Бога. «Разве к человеку ты приходишь с исповеданием грехов, писал Златоуст, или от человека получаешь ты отпущение грехов? Ведь ты приступаешь к Владыке и Царю всех Богу, отпускающему чрез священника тебе твои грехи. Священник здесь только посредник, а не от себя действует… Не сам он (священник) дает тебе отпущение грехов, но великий Первосвященник Христос, вверивший ему священство». (т. XI, 967–968 стр.).

Итак, никак и ничем нельзя заменить таинство покаяния, совершаемое иереями. Не имея священников, – вы не можете получить и не подучаете отпущение грехов, без чего и получить спасение не можете.

Старообрядец: Но разве мы не можем творить исповедание своих грехов пред нашими старцами, опытными в духовной жизни? Можем, и на это имеем свидетельство от Божественного писания. На вопрос: «хорошо ли исповедовать грехи мужам духовным?», – пр. Анастасий Синаит отвечал: «весьма хорошо и полезно, но не тем, которые исполняют это неискусно и грубо, дабы неразумною снисходительностью, или не благовременным и не рассудительным протяжением епитимий не сделать тебя бесчувственным презрителем их или ленивым и беспечным. Итак, если найдешь духовного мужа искусного, могущего врачевать тебя, исповедайся пред ним без стыда и с верою, как пред Богом, а не человеком» (Номокан. Павлова прилож. № 1). – Что действительно право выслушивать исповедь и давать разрешение от грехов имели лица, не имеющие на себе священного сана, об этом свидетельствует и профессор Суворов, говоря, что «даже простые монахи, не имеющие духовного сана, выслушивали исповедь и давали разрешение от грехов» (Курс. Церк. прав. т. 2 стр. 220).

Мысль, высказанную профессором Суворовым, подтверждает и св. Иоанн Дамаскин, который писал: «что монаху, еще не украшенному священным саном, можно исповедовать грехи, как унаследовавшему это право вместе с покаянною одеждою, и богодарованным образом, это засвидетельствовано в богодухновенных писаниях, которые, если проследить их внимательно, убедить тебя, что я говорю правду. Раньше одни только епископы получили от божественных апостолов в наследство власть вязать и решить. Когда же архиереи, с течением времени, сделались негодными, эта страшная власть перешла к священникам безукоризненной жизни и одаренным божественною благодатью. Затем, когда эти последние смешались с другими, когда и, епископы и священники, оставивши народ, сравнялись друг с другом и многие впали, как это и теперь бывает, в грехи обмана и пустословия, и равно погибли, власть эта, как я сказал, перенесена была на избранный Божий народ, разумею монахов, не потому, чтобы власть была отнята от священников и епископов, а потому, что они сами отчудились от нее» – («К вопросу о тайной исповеди» Суворова; стр. 60–61).

И, вот, о основании приведенных мною свидетельств, наши духовные отцы, хотя и не имеют на себе иерархического сана, хотя и мiряне, – могут принимать на исповедь приходящих к ним и, следовательно, т. покаяния мы имеем. Напрасно вы обвиняете нас; мы идем по писанию и самовольно ничего не вводим у себя.

Православный: В начале, стараясь оправдать свою незаконную исповедь, вы старались доказывать, что можно исповедь творить непосредственно пред самим Господом, без присутствия каких-либо посредствующих лиц. Теперь же, когда я доказал всю нелепость и незаконность измышленного вами учения, вы уже говорите, что покаяние свое вы творите пред своими старцами-мiрянами, опытными в духовной жизни, стараясь оправдать доводами действия своих старцев. Но, прежде чем разбирать приведенные вами свидетельства, я просил бы вас обратить внимание на то, что я в начале говорил, когда указывал, от слов Христа Спасителя, что власть вязать и решить дана Господом сначала апостолам, а потом и их преемникам – епископам и пресвитерам. Так укажите, когда же и где же Господь или апостолы власть вязать и решить передали и мiрянам, вашим старцам? Ведь до сих пор вы не указали.

Правда, вы сослались на Анастасия Синаита, который писал, что хорошо и полезно исповедовать грехи мужам духовным и, если найдешь духовного мужа искусного, могущего врачевать тебя, то исповедайся пред ним без стыда и с верою, как пред Богом, а не человеком». Но кого разумел Анастасий Синаит под «духовными мужами»: простецов ли, или лишь облеченных иерейским саном? Конечно, не простецов, а лиц священных, что видно из дальнейшего содержания ответа преподобного, ответа, который вы, по обычаю, не дочитываете, искажая тем действительный смысл слов преподобного отца: «находятся, говорится далее в ответ, безумцы, или лучше сказать, нечестивцы, которые говорят, что нет пользы, от исповеди пред людьми, такими же грешниками, как и мы, ибо один Бог может отпускать грехи. Говорящие это пусть знают, что они, во-первых, только прикрывают свое нечестие и безумие, во-вторых, забывают слова Самого Господа к Своим ученикам: елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси; и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех (Мф.18:18). Отвергающие исповедь – отвергают вместе и крещение, и евхаристию, так, как и эти священнодействия совершаются людьми. Ибо Бог совершает – спасение людей не через ангелов, но чрез святых людей. Своих служителей, которые суть соучастники Его в деле спасения тех, кто хочет спастись. – Указывая на это апостол сказал: так нас, да непщует человек, яко слуг Христовых и строителей таин Божиих (1Кор.4:1)». (Номоканон Павлова 473 ст). ясно, что Анастасий Синаит под духовными мужами разумел совершителей таинства покаяния – священииков. – Этим «духовным мужам» и «святым людям». Анастасий приписывает совершение таинств крещения и евхаристии и называет их «строителями таин Божиих». Так, разве можно понимать слова его по-вашему, т.е. что и мiрянам можно совершать таинство покаяния. Почти современник преподобного Анастасия – Иоанн, Игумен Раифский, писал об исповеди: «чистосердечно исповедовать грехи мы обязуемся в силу божественного повеления. Это видно из преданий и правил, предложенных Кафолической Церкви апостолами, по внушению Св. Духа. Исполняя эти каноны и уставы и, по их заповеди исповедуя свои грехи Божиим священникам, мы удостаиваемся получать разрешение и отпущение» (там же стр. 472).

Сослались вы на профессора Суворова, который в доказательство того, что исповедь может творить и простой монах, сослался на И. Дамаскина. Но, ведь, сочинение, на которое сослался Суворов, не принадлежит св. Иоанну Дамаскину, оно заведомо подложное, о чем подробно можете прочитать в «Номоканоне» изд. Павлова, в приложении первом, на стр. 475–478. – Так, разве можно подложными сочинениями оправдываться и ими заменять учение Христа, св. апостолов, и каноны церковные, как общий и обязательный для всех закон?! Ведь, Иоанн-то Дамаскин в своем, несомненно подлинном, сочинении о ересях – осуждает в учении мессалиан, как ересь то, что они всех приходящих к ним грешников – без посредства священнической власти объявляют чистыми от всякого греха» (там же стр. 475 в примеч.). Итак, «писание"-то ваше учение об исповеди, о праве, якобы, мiрян вязать и решить – считает ересью. Закон же церковный, церковные каноны право совершать таинство покаяния приписывают исключительно только епископам и, по нужде, с разрешения последних, пресвитерам. Так учит об этом 39 пр. и 52 прав. Св. Апостол, 6, 7 и 52 пр. Карфагенского Собора, и 102 пр. Шестого Вселенск. Собора. Вальсамон в толковании на 52 пр. Св. Апостол: «епископы… и презвитеры, с дозволения епископа, принимают помышления людей».

В толковании на 6-е пр. Карфагенского Собора Зонара: «с Богом примиряет его (кающегося) архиерей чрез покаяние»; Вальсамон: «епископы и презвитеры принимают обращающихся, но скажи, что и эти презвитеры принимают кающихся по дозволению епископов».

В толковании на 7-е правило того же Собора Зонара пишет: Монахи, принимающее помыслы, и, если не будет им от архиерея позволено принимать помыслы не имеют власти – ни вязать, ни решить; ибо Христос дал сию власть священным апостолам; а образ апостолов – суть архиерей». Вальсамон добавляет: «худо делают те посвященные монахи, которые принимают людские помыслы без епископского дозволения, а тем более не посвященные, ибо сии последние не могут совершить ничего такого и с дозволения епископского… Не посвященному не дозволено принимать помыслы». (См. толк. на 6-е пр.). – Таким образом закон церковный право и власть вязать и решить приписывает только епископам – и, с их разрешения, пресвитерам, осуждая монахов, которые, не имея священного сана, стали бы восхищать это право себе, при чем добавлено, что простые монахи даже с разрешения епископа не могут совершать таинство покаяния. – Как же это ваши старцы-настоятели, поправ закон Божий, закон церковный, дерзают творить исповедь, восхищая не дарованное… На суд себе они творят это…

Старообрядец: Но как же в Номоканоне, патриаршего издания, разрешается и простому старцу помышления принимати и исправляти? На листу 72 Номоканона читаем: «аще убо кто есть священник не искусен же, а другой не священник, искус же имея духовнаго деяния, сему паче священника праведно есть помышления принимати и правильно исправляти». На поле замечено: «старча исповедь прията». На обороте этого листа, как бы в пояснение, добавлено: «елицы убо освящении (т.е. имеющие на себе сан священный) по повелению епископа исповедания человеческия да приемлют, не священному же иноку наказание его искусства дает власть примирения: аще убо себе самого безбедно соблюдает, и исповедующихся Богови да примиряет» (Номоканон при Иосаф. Потребнике).

И так, опытному в духовной жизни старцу, искусному в прохождении духовной жизни иноку-простецу, – Номоканон разрешает принимать исповедь и примирять кающегося с Богом. Отсюда, вы должны согласиться с тем, что наши духовные отцы, старцы, совершают исповедь не самовольно, а по закону церковному.

Православный: В настоящей беседе мы с вами рассуждаем об исповеди, о покаянии – как одном из семи церковных таинств, совершать которое может только или епископ, или, с его дозволения, пресвитер, о чем выше мы привели доводы. Вы же из «Номоканона» привели часть ответа, да и то совсем не о том.

Разберем первую часть: «Аще убо кто есть священник не искусен же, а другий не священник, искус же имея духоннаго деяния, сему паче священника праведно ость помышления приимати и правильно исправляти». На поле сказано: «старча исповедь прията». В этом, отрывочно вами приведенном, сказании нет ни одного слова о том, что «искусный, т.е. опытный в духовной жизни старец может совершать исповедь – как таинство, т.е. разрешать от грехов. Говорится только о том, что к опытному, искусному в духовной жизни старцу, можно приходить и рассказывать, исповедовать ему свои помыслы, т.е. говорится о так называемой нравственной исповеди, в которой малоопытный в духовных подвигах и брани с врагами нашего спасения христианин, простец ли то будет или инок, или ин кто, – поверяет свои помыслы другому, которого он считает опытнее себя, с целью получить от него совет, наставления, как ему удобнее освободиться от своего греховного состояния, как ему бороться с обуревающими его помыслами, или злыми делами, как ему исправиться и только. В этом случае, действительно, лучше и полезнее обратиться к опытному в духовной жизни иноку-старцу, чем к малоопытному, юному иерею. Но, повторяем, инок-старец дает только совет, наставление, как бороться с грехами, как избавиться от врага нашего спасения, но разрешения от содеянных грехов он не подает, да и не может подать. Такие старцы бывают, и бывали, обычно, в монастырях, которым новопостриженные иноки вручались, как опытным в духовной жизни, под руководство. Эти старцы назывались «духовными отцами, духовными старцами» или просто «старцами» (см. 79 и 81 пр. Номоканона по изд. Павлова и толкование стр. 208). Об этих старцах, как руководителей неопытных в духовной жизни иноков, говорит и Св. Василий Великий (т. V, 44–49 стр. по изд. 1892 г.). Но к ним, повторяю, прибегали только за советом, наставлением, им вверяли свои помыслы; их советы, наставления соблюдали и не делали ничего, – вопреки воле такого «учителя».

Но если тебе требуется совершить исповедь таинственную, соединенную не только с советом и наставлением – как бороться с грехами, но и с разрешением грехов, то тут уже «Номоканон» не делает, не отдает, предпочтения опытному старцу пред неопытным священником, а прямо заповедует «обаче иже не суть священницы иноцы, паче же не искуснии, приемлющие же некиих помышления и связующии и разрешающии, да знают, яко не по правилам сие творят, и ни во что же есть; ибо святии отцы ниже священником изволяют без повеления архиерейскаго примирите кающихся, яко же шестое, и 45 правило, иже в Карфагене Собора изъясняют» (л. 72-й).

Пояснения это правило «Номоканона» более не требует.

Второе свидетельство из «Номоканона» вы привели тоже отрывочно; отсюда и смысл его, и без того темный, вами еще более затемнен.

Вас смутили слова: «не освященному же иноку наказание его искусство дает власть примирения; ища убо себе самого безбедно соблюдает, и исповедующихся Богови да примиряет». Но, ведь, и здесь не сказано, чтобы инок, или простолюдин имели власть на разрешение грехов в таинстве покаяния. «Наказание и искусство», т.е. опытность в духовной жизни, дают иноку только право советом и руководством успокаивать мятущуюся совесть человека, исповедующего ему свои помыслы; при чем инок, как сам себя искусно соблюдает в жизни, так и других должен руководствовать, как сам живет в мире с Богом, так и других должен вести к тому же. Что так должно и следует понимать и этот ответ «Номоканона», на то указывают следующие выражения правила: «к богопроповедникам рече Господь апостолам: вы есте соль земли, и елика свяжете, и елика разрешите на земли, разрешена суть на небеси. Тем же от Божественных отец наших узаконися, даже исповедующимся примирителе бывают епископы, приемшии апостольское место от Бога. Освященный же инок, множае паче не освященный, чрез волю епископскую Богови примирити не может исповедующагося. Елицы убо суть освященнии, по повелению епископа исповедания человеческия да приемлют» и далее слова вами приведенные. Значит тот же «Номоканон» в том же правиле говорит, что право и власть вязать и решить в таинстве покаяния принадлежит епископам, а, по воле их, и пресвитерам. – Не ясный конец запутал вас. В первом издании «Номоканона» (1620 г.), из которого правило это внесено в наши «Патриаршие Потребники» конец этого правила читается так: «Елицы убо суть освящени, по повелению епископскому исповедания человеческия приемлют: не священному же иноку, ниже дар епископскую масть дает примирения»; а это согласно с законом церковным, с церковными правилами, в которых совершителем таинства покаяния считается епископ и, с его разрешения, презвитер; не посвященные же не могут совершать таинство покаяния, хотя бы и с дозволения епископскаго» (см. полн. Кормч. в толк. на 6-е орав. Карфагенск. Соб. стр. 388).

Что покаяние, как таинство, могут совершать только лица иерархические, а не простецы, о том учит и Матвей Властарь, который писал: «худо делают те посвященные монахи, которые принимают людские помыслы без епископского дозволения, ибо не имеют власти вязать и решить, а тем более монахи не посвященные, ибо отнюдь не позволительно и дозволять им вообще принимать людские помыслы и судить» (синтагма буквы «μ» гл. 9-я). Что только священники и могут совершать таинство покаяния, о том Св. Василий Великий на вопрос: «желающий исповедать грехи свои всем ли и кому случилось, или некоторым, должен исповедовать»? отвечал «исповедовать грехи необходимо пред теми, кому вверено домостроительство таинств Божиих. Так находим, что в древлекаявшиеся делали сие пред святыми. Ибо в Евангелии написано, что крестителю Иоанну исповедовали грехи свои (Мф.3:6), и в Деяниях (19:18) апостолам, которыми и крещены были все (т. 5-й, – стр. 328–329). Домостроительство же таин Божиих вверено было Апостолам и их преемникам – пастырям Церкви.

Старообрядец: Я имею и еще несколько доказательств в пользу того, что наши старцы имеют право принимать на исповедь и давать кающимся епитимии. Так, в «Богословском Вестнике» читаем: «Епитимиям подвергали согрешивших иноком игумены монастырей и простые старцы, не имевшие никакого начальственно-административного положения. Неизвестно точно, с какого времени, но по-видимому рано, в монастырях игуменским и старческим епитимиям стали придавать большее значение, чем простому дисциплинарному наказанию: епитимия признавалась неразрешимой никакою иною властью, кроме наложившей ее. Происходило это из представления об абсолютности игуменской и старческой власти, а также и от того, что в епитимиях старцев стали видеть проявление вяжущей и решающей власти, данной Господом апостолам, хотя большая часть игуменов и старцев не имели иерархического сана… В прологе под 15 октября содержится следующая повесть: некогда в ските жил монах послушный отцу. Но по соблазну искусителя он ушел «от рук старца без вины, преобидев и запрещение, ибо запрещен бяше за послушания отложение». Непокорный монах уходит в Александрию и во время гонения на христиан претерпевает там мучение за Христа. Христиане нашли его тело и погребли в жертвеннике церковном, «яко мученика». Когда же стали служить литургию, то во время возгласа «елицы оглашеннии изыдите» – гроб инока-мученика сам собой на виду у всех молящихся перенесся на паперть и находился там до конца богослужения. После того он занял свое прежнее место. Тогда один человек начал молиться Богу, чтобы открыть ему значение чуда, и явившийся ангел разъяснил ему дело, что инок был за непослушание свое, при жизни, связан епитимией старцем и не разрешен.

Благочестивый мiянин разыскал того постника, который был старцем мученика, и привел его в Александрию. Когда над открытым гробом своего непокорного ученика старец произнес прощение ему, гроб перестал переноситься из жертвенника во время литургии. Значит, разрешение поучило силу. Из этого рассказа выходит, что старческая епитимия имеет полную – каноническую силу: она есть проявление апостольского права являть и решить и никакие личные подвиги связанного, даже мученичество за Христа, не освобождают от ее уз» («Бог. Вестн.» апрель 1905 г. 743–744 стр.).

Подобное же свидетельство находим мы и в творениях пр. Феодора Студита. «Один старец, читаем у него, подвизался вместе с послушным учеником своим. Раз случилось, что животные, которых имел подвижник ради нужд монастыря, зашли в поля поселян. Поселяне бранили старца, а тот разгневался на ученика и дал заповедь, чтобы он не ел хлеба до тех пор, пока не остановит и не возвратит назад животных, и не сделает нужного ограждения, чтобы они более не ходили на поля. В то время, когда послушник исполнял приказание, старец помер. Опечалился ученик, возвратившись и найдя мертвым наставника: он почувствовал свое духовное сиротство и затем сознал, что на нем осталась епитимия – не вкушать хлеба. После похорон инок объяснил дела кому следует – и просил врачевства и разрешения епитимии. Однако никого не нашлось, кто бы исцелил язву и разрешил связанного, ибо каждый отрицался и посылал его к старейшему. И так как никто из находящихся там не мог его разрешить, то, но совету большого числа людей, он удаляется оттуда, приходит в Константинополь и идет к патриарху Герману, объясняет ему причину прихода и просит от него помощи, как от такого лица, который был главою Церкви; однако и здесь не получает разрешения и исцеления. Что же затем? Собирается собор, является на среду послушник, производится рассмотрение вины его. Но и после всего того последовало некоторое удивительное, достославное и по истине непостижимое, при таком архиерее и исповеднике, решение.

Ни он, ни собравшийся собор не презрели епитимии старца, связавшего его и внезапно умершего, хотя старец и не желал, чтобы ученик его оставался под епитимией. Но как он, связанный на земле, был связан и на небесах, то они и оставили его под епитимией, не разрешенным, и не смели освободить связанного одним человеком, который, может быть, не имел и степени священства, а был только аввою ученика, хотя тут были архиереи и даже глава Церкви.

Таким образом этот брат пребыл до смерти, не вкушая хлеба» (Огласит. поучения и завещание Феод. Студита; по изд. Оптиной пустыни 1896 г. стр. 133–134).

Так вот вам новое и решительное доказательство того, что старцы, не имея священного сана, могли вязать и решить; отсюда наши наставники поступают законно, когда принимают исповедь приходящих к ним.

Тот же пр. Феодор Студит на вопрос: должно ли не имущему священства (монаху) назначать епитимию за неимением пресвитеров и по вере приступающего? Отвечал: «Не противно правилам и простому монаху назначать епитимии» (твор. его т. 2, 601 стр.). И в другом месте к Аврамию Странноприимцу писал: «Во время болезни нужно искать врача и во время бури кормчего. Разве ты не видишь, что теперь великая буря и посланное от Бога наказание? Будь врачом, господин, будь кормчим, чтобы и себя спасти и виновных исцелять и возвратить в благоустроенное состояние» (т. 2, стр. 253). И так, не ясно ли, что и простой монах имеет право, при отсутствии священников, налагать епитимии, быть врачом и исцелять душевные болезни, т.е. принимать кающихся, вязать их и решать. Напрасно вы и стараетесь обвинить наших старцев в том, что они восхищают недарованное им; – напрасно утверждаете, что мы, не имея священства, не можем иметь и покаяния, отсюда-де – и надежды на получение спасения. Я кончил. Желаю услышать и на эти доводы разъяснение.

Православный: Постараюсь разъяснить и последние ваши доводы, из которых, однако, не видно того, чтобы простец-монах мог совершать исповедь, покаяние, как таинство. Смысл последних ваших доводов тот же, что и «старча исповедь прията», т.е. в них говорится об исповеди нравственной.

Ведь «Богословский Вестник» свидетельствует, что в период IV-VIII столетия и «мiряне и клирики охотно шли к монастырским старцам, людям духовного опыта. Они несли сюда не очищенные свои совести, борющие помыслы, разъедающие сомнения мысли, страсти подавленной воли; пред старцем исповедовали они свои грехи, не редко смертные, и прегрешения до мимолетного помысла и под его руководством, приняв епитимию, как духовное врачевство, проходили покаяние» (Бог. Вестн. сентябрь 1905 г. стр. 19).

Но ясно ли, что к старцам шли не для того, чтобы получить разрешение от грехов к таинству покаяния, а шли за советом, наставлениями, шли за лекарством против душевных болезней, а это и была исповедь нравственная, а не таинство, не исповедь «сакраментальная». Ведь мы видим, что к старцам шли и клирики, в том числе и священники; так ужели священник от простеца инока получал разрешение от грехов? Ведь, меньший от большого, по учению Апостола, получает благословение. Иначе думать учить будет нелепость.

«Принимающему исповедание грехов (разумеем в таинстве покаяния), говорит Симеон Солунский, нужно и благословлять, и говорить разрушительную молитву, и разрешать… Как же будет совершать это тот, кто не имеет священства»? (Т. 2, стр. 313).

«Какое же значение, читаем в «Богословском Вестнике», имела исповедь мiрян у монастырских старцев? Разумеется, только нравственное: исповедь мiрян перед простыми монахами была бытовым явлением, а не составною частью покаяния, как справедливо с современной канонической точки зрения рассуждает профессор Павлов» (Сентябрь стр. 20), – который, скажем, писал об этой исповеди, «что она подписывалась монастырскими уставами, как мера к утверждению новоначальных монахов в жизни по своим обетам под руководством старших братий. Обращались и мiряне с исповедью греховных таин своей души и с просьбою о подати душеполезного совета или о молитвенном ходатайстве за себя перед Богом… Но никто не смотрел на монахов, не имеющих священнического сана, как на компетентных духовников, т.е. уполномоченных не только выслушивать исповедь, но и разрушать от грехов» (Номоканон Павлова, по изд. 1897 г. 475 стр.).

Эти старцы приходящим к ним – давали и епитимии, как лекарство, противоядие, против известных душевных болезней: «Мiрянин, пришедший к старцу с тяжким грехом, получал епитимию, которую должен был добросовестно исполнить, чтобы заслужить разрешение от грехов» («Богосл. Вестн.» Сентябрь, 26 стр.); значит, он еще не получал прощения, разрешения от грехов и понятно почему: старец не иерей.

Словом, такая исповедь не могла заменить собою таинства покаяния: «при ней не было иерархического лица, пресвитерского или епископского сана, в качестве совершителя таинства покаяния» («Богосл. Вестн.» Март 1905 г. стр. 463–464). Так как юные монахи поручались старцам для научения их духовной жизни, о чем говорили мы выше, то «власть старца над безвольны. послушником, духовито отца над духовным сыном, была неограниченная» (так же, месяц сентябрь, 26 стр.), – и вот почему таких иноков, послушников, могли разрешать от епитимии только те, кто их наложил; вот почему не разрешили от епитимии пастыри послушников-иноков, о которых привели свидетельства из «Богословского Вестника» и «Огласительных Поучений» пр. Феодора Студита.

Но власть вязать и решать принадлежала и принадлежит исключительно пастырям церкви, а не мiрянам, как о том свидетельствует и «Богословский Вестник», приведший свидетельство Нила Синайского: «судить позволительно наиболее славным и чистым из пастырей, которым вверены ключи царствия, а не пасомым и носящим на себе следы греховных скверн («Богосл. Вестн». Апрель 1905 г. стр. 743). А вы дерзновенно вручили «ключи Царствия небесного простецам, своим старцам восхитили то, что Господом не даровано им. Тяжкий грех берут на себя.

Так и препод. Феодор Студит учил: «ключи Царства небеснаго Христос даровал великому Петру, также и всем Апостолам…, преподав через них преемникам их» (твор. его, т. I. – 290 стр.). И в другом месте, приведши евангелические слова: «еже аще свяжете на земли, будет связано на небесех, и еже аще разрешите на земли, будет разрешено на небесех (Мф.16–19), пр. Феодор Студит писал: «кто же это те, которым это вверено»?

«Апостолы и их преемники» (т. II, 322 стр.), так учил и знаменитый по учености и по жизни из монахов пр. Ефрем Сирин: «без священства, писал он, не дается смертным отпущение грехов… Чрез священство приял и ключи небес» (т. 2, стр. 398: сл. 57-е).

Особенно же ясно учил бл. Симеон Солунский, говоря, что монахи не имеют права на совершение таинства покаяния. «Служение духовных отцев, писал он, не должно вверять простым монахам, вовсе не имеющим рукоположения. Ибо это служение столь священно, что принадлежит одним епископам и презвитерам, как говорят правила церковныя (т. 2. стр. 312). Если презвитеры, продолжает он, не имеют на это права без позволения (епископов), а о диаконах правила не упоминают: то как иной простец, вовсе не получивший священства, будет совершать это таинство и священнодействовать святое покаяние»? (Стр. 314). «Ибо покаяние есть одно из таинств, и совершать его для верных – принадлежит епископам» (322 стр.). – «Слыхал и я, писал бл. отец одному епископу, что некоторыми архиереями дается монахам право принимать исповедь. Но я и прежде высказывал, и теперь выскажу мнение свое, оно, надеюсь, мнение и отцов, – что это дело священства и должно быть совершаемо архиереями, или священниками, но ни под каким видом лицами простыми. Если уже нужда какая-нибудь, за отсутствием священника, заставит, с архиерейского дозволения, совершать это дело и монаха, благоговейного и знающего Божии законы, разумею священные каноны: то пусть совершит, только чтобы принял одну исповедь и передал ее епископу, или подал требующему какой-либо душеполезный совет, но не прощал и не разрешал. Иначе без священства он мог бы и священнодействовать, и крестить, и благословлять, совершать и проч., а это чуждо Церкви» (т. 3, стр. 162). То же см. стр. 150.

И так, ясно, все Божественное Писание – право и власть вязать и решить, право совершать таинство покаяния, – усвояет исключительно лицам иерархическим – епископам и пресвитерам, воспрещая монахам и простецам дерзновенно восхищать недарованное им.

Монах или простец, по необходимости и по крайней нужде, может принять исповедь, но должен передать ее епископу, или имеющему право священнослужения (т.е. пресвитеру)…

Помнить монахи и простецы должны, что разрешить сами собою и называть себя духовниками они не могут, потому что не имеют на то права, но, если, по необходимости, принимают исповедь и исповедуют, после пусть передают ее отцу духовному. Все, что услышали и узнали от исповедавшего, пусть они перескажут тому, кто имеет власть решить: чрез это право разрешения останется неприкосновенным».

Самое даже разрешение епископами, при нужде, монахам принимать исповедь, блаженный считает незаконным и предписывает, чтобы и в этом случае «монахи не разрешали сами собою», но «доносили об этом местному архиерею, и чтобы решение было сделано им» – (т. 3, 150–151 стр.).

Какому же суду подлежат ваши старцы за самовольно присвоенное право совершать покаяние? Блаженный отвечает: «Если же некоторые, по Божию попущению, настолько дозволяют себе дерзости, что нечестиво и без веры (ибо это неверие) принимают на себя священство, не быв рукоположены, и совершают дела священства; то для выражения тяжести осуждения, ожидающего такого человека, – нет слов. – Его действия хуже действий самых нечестивцев и свойственны одним демонам, которые преображаются во ангела света, не будучи им, и подделываются под действия Божии, будучи безбожниками и противниками Бога. Таким образом такие люди подвергнутся величайшему и невыразимому наказанию за то, что так кощунствуют над вещами божественными» (т. 3, 148–149 стр.) Таким образом, по учению бл. Симеона Солунского, ваши старцы за присвоение не принадлежащего им права творить покаяние – осуждаются и почитаются горше нечестивых демонов… Вот им суд. И то, что они творят, почитается «кощунством», а не покаянием.

И так, не можете и не имеете вы таинства покаяния, этой «второй денницы по разбиении крестильнаго карабля и нуждно потребной тайны согрешивших», потому что некому у нас совершать эту тайну; ваши старцы не очищают вас от грехов, да и не могут; наоборот, «своим кощунством над Божественными делами», – они на ваши головы приносят большее осуждение…

Некому вас очистить от греховных скверн, а неочищенные от грехов, вы и получить спасения не можете. Пусть же старообрядцы Спасова согласия подумают над своим положением; оглянитесь на Церковь Христову, Церковь Православную, которую вы хулите, но которая одна только есть истинная мать наша, могущая чрез своих пастырей, хоти и грешных, очистить вас от грехов, и чрез данные ей ключи Царств небесного – ввести вас в небесный чертог – Царя Христа.

Самарский епархиальный миссионер, иерей Димитрий Александров

«Паутина», политичный ром. в 3 част. В.И. Крыжановской. «Русский Вестник», 1906 г. №№ 1, 2, 3 и 4

Г-жа Крыжановская стяжала себе в литературе имя, главным образом, как историческая романистка; ее романы из истории Египта, Рима и средних веков пользуются широкой известностью, в особенности «Железный канцлер древнео Египта», представляющий интересную историко-бытовую картину времена Иосифа, и «Светочи Чехии», рисующие борьбу Кирилло-мефодиевских начал, в Чехии XV в. против немецко-католического гнета и возникновение гуситства.

Теперь перед нами ее новое произведение, печатающееся с января в «Русск. Вестн.» и имеющее не только литературное, но и общественное значение. Автор назвал его романом; но это – не роман в общепринятом смысле, а если и роман, то во всяком случае роман-хроника, поскольку подобная литературная квалификация приложима, например, и к «Войне и Миру», где тоже романической интриге отведено второстепенное значение, а на первом месте стоит описание быта того времени и политических событий, в которых принимают участие действующие лица. Так и в данном случае: автор ведет вас в свою галерею и показывает картины быта современного общества и портреты своих героев.

Переживаемое нами «лихолетье» не могло не затронуть чуткого дарования г-жи Крыжановской и вот она рисует нам наше современное общество с его вековым грехом: «духом праздности, уныния, любоначалия и празднословия», и отсутствием национального самосознания, скажем мы, за Ефремом Сириным; а на ряду с этим указан дружный натиск на расшатанные, исконные начала русского народа соединенными силами инородцев и иностранцев, преимущественно наших старых благоприятелей-немцев. Грозящим русскому народу опасность крушения его самобытности, даже в политическом отношении, представляется автору в виде громадной паутины, захватившей уже в свои тенета обезличенную и беспочвенную русскую «интеллигенцию».

Роман еще не окончен и едва ли зашел за половину, а потому трудно предугадать конечные выводы автора; однако уже и теперь обрисовка действующих лиц и обстановки вполне ясна, хотя несомненно большой интерес, для сравнения с русским бытом, представят и картины жизни германского общества, в среде которого поселяется героиня романа.

Действие романа происходит сначала в Екатеринославской губернии, в имении генерала Шастунова, а затем переходит в Польшу в поместье барона фон-Рангвальда. Некогда богатый, но затем разорившийся, генерал Шастунов женат вторым браком на вдове, остзейской баронессе Матильде Фердинандовне Рангвальд, которая и становится орудием немецкого влияния, как на своего добродушного и безалаберного мужа, так и на все его дела, что особенно пагубно отражается на управлении имением Всесвятским, попадающим в цепкие лапы ставленника генеральши, немца-управителя, Либермана с присными. Свитое генеральшей немецкое гнездо, при содействии окрестных немецких колонистов, способствует развитию «штундизма» и растлевающе влияет на местное наследие.

С какими чувствами и намерениями гг. «культуртрегеры» являются из Германии наделять нас своей «культурой», выясняется из откровенной беседы Либермана с пастором. Дело происходит в большом селе, по близости Кенигсберга, куда управляющей генер. Шастунова приезжает за своими родственниками, для которых вместо поденной черной работы на родине, приготовил «ein warmes Plätzchen» (теплое местечко) в гостеприимной России.

Пастор Брейтгаммер, – тучный, с двойным подбородком, – сидел у окна и курил трубку с длинным чубуком; на нем был китайской ткани халат и черная ермолка прикрывала его лысую голову.

Расспросив Либермана о его личных делах, он поспешил перейти к политическому положению немцев в России; видимо, внутренние дела могущественного соседа особенно его интересовали.

– Много ли протестантских приходов в вашей провинции и каково живется там бедным изгнанникам, вдали от родины, – спросил он.

– О! Немецких колоний в Екатеринославской губернии много, я думаю – больше шестидесяти; жаль только, что большинство принадлежит к анабаптистам.

– Увы! Конечно, прискорбно, что значительное число наших соотечественников отступило от общей матери – церкви, основанной великим Лютером, – вздохнул пастор; – но все же они несут истинный свет евангельский во тьму язычества греческой схизмы. Мне говорили, однако, что у них там, среди туземцев, много последователей и заодно это надо уже быть к ним снисходительными; проповедуя слово Божие, они германизируют тупое славянское население и таким образом, оказывают нашей страна неоценимую услугу.

– Вы совершенно правы, г-н пастор! В деле пропаганды анабаптисты выказывают необыкновенное рвение и одерживают колоссальные успехи: их последователи не только многочисленны, но, сверх того, они настолько проникаются духом своих апостолов, что делаются настоящими немцами. Этих обращенных русских зовут «штундистами» и закон строго наказывает их… если поймают; но, так как проповедь, сама по себе, дозволена, то, согласитесь, что одиночные преследования не достигают цели! Да иначе и быть не может: наши колонисты – богаты и умеют, когда нужно, словесное убеждение поддержать и материальным давлением; где уж тут противиться такому забитому животному, как русский мужик? Крестьяне дохнут с голоду, их священники – чисто нищие, сравнительно с нашими пасторами, и авторитета имеют мало; ими пренебрегают, над ними издеваются и вот, постепенно и прочно растет заложенная нами там Новая Германия.

– Пусть, пусть ширятся ее пределы и священная, высокопатриотическая работа наших пионеров приблизит великий момент, когда Германии можно будет наконец закончить свою просветительную миссию и взять в руки мiровой скипетр – на благо человечества и цивилизации, – закончил пастор, молитвенно складывая руки и набожно возводя глаза к небу.

Потом, Брейтгаммер выпрямился и пытливо взглянул на собеседника.

– А сами-то вы прониклись ли в достаточной мере сознанием того долга, который Господь возложил на вас в этой дикой стране?

– Конечно! Я отлично знаю, что должен прежде всего оставаться черным подданным Германской Империи, иметь в виду исключительно интересы моего отечества и моих братьев-немцев и всегда быть господином над низшим, варварским населением, в среду которого меня забросила судьба…

– Это – лишь азбука и потому этого мало, – горячо возразил пастор. – На каждом немце, помните, Либерман, лежит обязанность делать все, от него зависящее, чтобы ослабить варварское царство, которое является нашим самым опасным врагом. Сеять раздор, возбуждать недовольство, разъединить и обезличивать глупую толпу, а главное, растравить сепаратизм мелких народцев, завоеванных ненасытным колоссом, вот – какая задача предстоит немцам, которых судьба приводит в Россию. Лишь когда эта страна перестанет быть великой державой, а ее дикие орды будут отодвинуты далеко в Азию, тогда только цивилизаторская миссия Германии может считаться законченной, ваш народ подучит возможность развернуться на свободе и проявить всю свою культурную мощь! Смешно и досадно видеть, что наши братья выселяются в Америку или в Африку, когда у нас тут же, под рукой, лежать целые области, представляющие неоценимые пространства для населения, земли, изобилующие богатствами, которые только и ждут нас для своего развития и процветания.

Пастор воодушевился, увлеченный грандиозными перспективами, созданными его фантазией; жирное лицо его было красно, маленькие, заплывшие глаза лихорадочно блестели, а грозно поднятый кулак представлялся ему уже закованным в броню и могущим раздавить неудобного соседа, который медлит звать к себе своих господ и благодетелей.

Красноречие Брейтгаммера не пропало даром, и подбавило жару патриотизму и национальному чванству Либермана.

– Будьте уверены, г-н пастор, что ни одна из сказанных вами сил не пропадет даром ни для меня, ни для моих братьев, которым я дословно передам весь наш разговор, – с многозначительным видом ответил он. – С тех пор как я живу в России, я и сам всегда чувствовал, что эта страна – наша будущая собственность и если мы там пока еще хозяева не законные, то, во всяком случае, фактические: мы – в первых рядах всюду, где надо распорядиться или забрать в руки выгодное дело. Да вот, хотя бы во Всесвятском – у нас там два завода: один мыловаренный, другой керамиковый, и что же? Оба управлявшие, заведующие мастерскими и главные мастера – все немцы; а русская сволочь служит рабочей силой, и так везде! Как-то в Петербурге мне пришлось закупать семена и растения для нашей оранжереи в Ботаническом саду, так верите ли, что мне не понадобилось сказать ни одного слова по-русски, все – немцы; ну, a русские… ха, ха, ха… годны только, чтобы таскать воду и мести аллеи. А на их главной улице, Невском проспекте? Лучшие магазины – немецкие, стоит лишь прочесть вывески и подумаешь, что очутился в Берлине; у газетчиков и в ресторанах немецких газет и журналов сколько угодно, наша церковь стоит на почетном месте, а кто занимает высшие административные должности. Das Herz hüpft einem im Leibe, когда читаешь имена всех этих – талей, – фельдов, – штейнов, – бергов, – дорфов, – бахов, – вальдов, – бургов и т.п. О! Мы смело и бодро идем к цели, о которой вы только что упоминали.

– Благослови нас Бог! Эта цель, в то же время, есть благо всего человечества, так как Провидение предназначило нас быть двигателями мiровой культуры. – Скажите, однако, дорогой Либерман, ценит ли, по крайней мере, это жалкое племя все благодеяния и просвещение, которыми мы его одарили, чувствует ли, что его назначение раствориться в нас и нам служить? Это крайне важно! Ведь для того, чтобы наш народ мог впоследствии спокойно пользоваться своими будущими владениями и дать могучий размах культуре, необходимо, чтобы народные массы были в повиновении и ревностно, безропотно выполняли черную работу; точнее сказать, нам необходимо выработать из них послушный, смышленый, трудолюбивый рабочий скот.

– Это будет потруднее, чем присоединить страну, – ответил Либерман, почесав за ухом. – Там есть крикуны, которые вопят, что мы наводнили Россию, как саранча, пожирающая хлеб у сынов земли и что мы – соглядатаи, которые только ловят случай, чтобы изменить или продать государство, приютившее и питающее нас. Разумеется, не их же интересы будем мы отстаивать в случае войны, – и Либерман расхохотался. – О, они бы нам горло перегрызли… если бы могли. На наше счастье, они могут только мечтать об этом, кроме того, голодовки и всеобщая беднота доставляют не мало забот, ну, а мы уж постараемся, чтобы они не вышли из нищеты и где сами не сможем, так жиды вам помогут. Нет лучшей узды, как голод!

– Вы правы, дорогой Либерман! С темной толпой необходимо быть строгим. Наш великий Момзен сказал, что надо кулаком бить по тупым славянским башкам, чтобы заставить их идти по прямой дороге, – убежденно закончил пастор.

Вечером того же дня, в гостинице «Zur fette Gans» заседало многочисленное общество, собрана была вся сельская знать.

Под навесом, в саду, сидели дамы с фрау Кнолле, по правую руку которой, на почетном месте, поместили Мальвину – красную от волнения по поводу выпавшего на ее долю счастья; сегодня даже чванная супруга органиста облобызала ее и пожелала удачи в новом отечестве.

Толковали о предстоящем Мюллерам путешествии, восторгались блестящей ролью, разыгрываемой немцами в России, и рассказы об этом были неистощимы. Подруга фрау Кнолле уехала горничной при одной русской даме; затем получила место гувернантки и стала «фрейлейн», а под конец, даже вышла замуж за доктора; другой общий знакомый «Lohndiener» сделался профессором у «добродушных» соседей и т.д.

В самом доме, в особой комнате, рядом с общей залой, за столом, загроможденным жбанами, бутылками и кружками, председательствовал Либерман. Здесь темой для разговоре служила политика и, весь еще под впечатлением своей беседы с пастором, герр Теодор развертывал картину порабощения России – этой новой земли Ханаанской, которая самой судьбой предназначена служить образованию новой, исполинской Германии и обеспечить, таким путем, немецкому народу скипетр мiрового господства.

Под винными, или точнее, пивными парами, «Drang nach Osten» собравшихся патриотов принимал размеры гомерические и предполагаемое завоевание казалось им уже сущим пустяком.

Так же легко, как он резал сыр и ветчину, кромсал Либерман на части «северного колосса»: сперва отнимал Балтийские провинции и Финляндию, затем Польшу и Литву и, наконец Крым с Кавказом, победоносно доводя русское государство до пределов Московского княжества: но, пожалев затем и об этом великодушии, с торжеством водружал немецкое знамя в Кремле, а русских изгонял в Азию, где и подвергал поголовному избиению китайцами и японцами, забывая даже, что этим самым лишал культуртрегеров их «рабочего скота».

В момент этого апофеоза, общая гармония чуть не нарушилась: возникли разногласия во мнениях по поводу дележа добычи, и общая потасовка была бы неизбежна, но тут в дело вмешались дамы, привлеченные криками и растащили расходившихся завоевателей, которые и разбрелись, затем, шатаясь, по домам.

Крайне сожалеем, что не можем, за недостатком места, привести еще очень любопытную картинку заседания «Кружка ландверных и резервных германских офицеров» (есть в Петербурге и такие кружки, чтобы дать понятие, до какой смелости доходят воинственные планы наших западных соседей; а потому ограничимся иным местом романа, рисующим деятельность «штундизма» и отношения штундистов к миролюбивому русскому населению.

– А о школе, и библиотеке отец Никандр ничего тебе не говорил? Мне он об этом писал.

– Как же! Мы с ним обсуждали это в течение двух часов, и я обещал дать тысячу рублей на поддержку. Я боюсь только, что, не смотря на всю их пользу, это окажется чересчур слабым оружием в борьбе с гидрой штундизма, охватившей нас со всех сторон. Здесь творится нечто ужасное, а администрация, по-видимому, глуха и слепа. Из того, что говорил мне отец Никандр, ясно видев обширный, умно задуманный план, проводимый с упорством и энергией, свойственной немцами…

– С их беспринципным иезуитизмом, проповедующим, что всякое средство хорошо, лишь бы цель была достигнута.

– Понятно, какие там принципы «mit den russischen Barbaren»!³²⁵ Что почтенные немцы не станут стеснять себя какими-то устарелыми принципами – истина, настолько известная, что и говорить о ней не стоит. А вот послушай, что мне рассказывал отец Никандр, который в качестве священника, и сам участвует в борьбе за свою паству. Шарлотентальская колония заселена исключительно меннонитами и является главнейшим очагом пропаганды в губернии, а один из богатейших колонистов, некий Мердерфельд, – самый ярый деятель систематической деморализации наших крестьян; у него проживают обыкновенно миссионеры, которых высылают сюда из-за границы и, в данное время, два негодяя – Шварц и Зульцмейер скрываются в его доме, рыщут по окрестностям, добывая себе разными способами исследователей, и, кроме того, раздают тенденциозные брошюры и книги, опорочивающие наше духовенство, православную веру и русский народ. Эту кучу печатного навоза читают, переводят и втолковывают темному люду, истомленному нищетой, и затем хорошо платят за отпадение от церкви, так как немцы широко снабжаются деньгами из своего фатерланда, а все движение, в целом, руководится из Берлина. Отец Никандр описывал мне несколько случаев, бессильным свидетелем которых он был: целые крестьянские семьи были сначала разорены и затем совращены в штундизм, под условием и предлогом материальной помощи, которая была им оказана щедрой рукой, лишь только состоялось отпадение их от православия. А как возмутительно ханжество этих сектантов: они парадируют своей идеальной честностью и на устах у них только библейские тексты, что не мешает им нисколько обманывать в торговых сделках и даже тайком обкрадывать, особенно русских. А как они жестоки к бедным мужикам, которые не дают себя совратить в штунду. Вообще, и презрение и наглое преследование всего русского превосходит всякое воображение. К скотине у них больше внимания, чем к людям. Для коров и овец Мердерфельд построил в поле крытые сараи и держит годового ветеринара, а для полевых рабочих, из дельных губерний, нанимаемых на лето, он находит такой комфорт излишним. Люди спят под открытым небом и лишены медицинской помощи, а между тем один Бог знает, насколько они в ней нуждаются! Отец Никандр примерами подтвердил мне массу самых невероятных и возмутительных фактов…

Юрий ни минуту остановился и нервным движением руки стряхнул пепел с сигары.

– Я едва могу говорить, так все кипит во мне, при мысли о тех мерзостях, которые эта немецкая саранча делает русскому народу, «das russische Vieh»³²⁶, здесь же, на его родине. Например, у них вошло в обыкновение кормить рабочих разными отбросами: но в последние годы и это нашли чересчур вкусным, и может быть заграничные агенты получили приказ травить народ, но теперь несчастным отпускают такое продовольствие, какого собака не станет есть и ни один желудок переварить не в состоянии: червивая мука, сбившаяся в комья, так что приходится разбивать ее топором, гнилая рыба и палый от чумы скот, который прирезывают незадолго перед тем, как ему сдохнуть. Разумеется, отравленные таким образом люди мрут, как мухи: у одного Мердерфельда погибло больше половины его рабочих, впрочем, и у других колонистов смертность не меньше.

– Отчего же тогда никто не жалуется властям? – негодующе спросил взволнованный Валериан Петрович.

– Как же, жаловались, даже следствие было наряжено по этому поводу; но кончилось оно, как обыкновенно, тем, чем кончаются подобные дела, когда в них замешаны бывают немец пли жид: смертность подтвердилась, а виновных не оказалось. Какой же здравомыслящий человек допустит, чтобы такие добродетельные и богобоязненные люди, с очами, возведенными к небу, и руководящиеся в жизни только евангелием, – вдруг, хладнокровно станут отравлять бедных рабочих? Фи! Их, разумеется, слегка допросили, потом долго писали и обсуждали, а затем, потихоньку стали замалчивать, пока все не забудется, – огорченным тоном закончил Юрий.

– И все идет по-прежнему!

– О, нет! Теперь, эта негодяи стали осторожнее; но, конечно, как только они убоятся, что все это дело травой поросло, примутся за прежнее.

Ловкая и хитрая Матильда Фердинандовна успевает так одурачить своего мужа, на все смотрящего глазами жены, что даже подбивает легкомысленного генерала, в ущерб родному сыну, заложить имение, оставленное тому лишь в пожизненное владение его первой женой, – чтобы купить поместье в Польше своему сыну от первого брака, бар. Леопольду. Этот полунищий барон-голыш, питающийся со своей супругой тем, что урвут у богатых русских родственников, оказывается не только деятельным пособником генеральши в деле насаждения и укрепления «тевтонского» духа, но даже и больше того, как увидим ниже.

Противники этого чужеядного влияния выведены в романе, во-первых, Юрий Шастунов – сын генерала от первого брака, затем его дядя, Валериан Петрович, дочь – Милица, героиня романа, и ее друг детства Щепин-Кромский. Первые два действующие лица обрисованы менее подробно и выставлены, как бы для того, чтобы выяснить, под влиянием какого рода людей рос и развивался характер Милицы.

Юрий – горячий, его дяля – более спокойный и уравновешенный и оба они – глубоко честные и хорошие русские люди, но слабосильные и не могущие, по мягкости характера, положить предел заразе, внесенной в их семью мачехой и невесткой, не смотря, однако на полное сознание приносимого ею вреда. Тем не менее, борьба между враждующими сторонами (русской и немецкой) ведется буквально не на живот, а на смерть, пока наконец Юрий, изобличив в измене «братца», устроившего из своего пограничного с Пруссией имения склад германского оружия, не погибает за откровенность от «шальной» пули на охоте.

Между этими, так сказать, антиподами, стоит целый ряд типичных представителей опошлившегося русского «бомонда», но мы остановимся на наиболее ярких, по своему нравственному и умственному убожеству, экземплярах. Вот, например, Лоло Юрасов – пошлый фат, увлекающийся смазливенькой рожицей подвернувшейся под руку племянницы Либермана и даже женящийся на ней; но в скором времени, как только у него прошел любовный хмель, он также спокойно бросает жену, как перед тем равнодушно отнесся к смерти матери, убитой известием о его женитьбе, и исчезает, за границу влачить свое никому не нужное и бесцельное существование. Таков и князь Игорь Загарин – развинченный гвардейский повеса. Влюбившись в Милицу, он долго за ней ухаживает и делается женихом, что, однако, ему нисколько не мешает завести интригу с красавицей полькой, графиней Осецкой; однако, на этот раз, подобная проделка ему обходится дорого. Обольщенная им девушка, узнав о его сватовстве и видя себя обманутой, мстит за свой позор выстрелом из револьвера, после чего конечно следует разрыв с Милицей.

Представительницы «прекрасного» пола соперничают в безнравственности с полом «не-прекрасным». Вот характерная сценка, рисующая сразу быт среды и ее главных действующих лиц. Перед читателем княгиня Репьева – стареющая, но пылкая не по летам светская львица.

Олимпия Аркадьевна, женщина лет пятидесяти пяти, в молодости должна была быть хороша собой. Лицо ее было удивительно свежо для ее лет, в черных волосах не просвечивало ни одного седого волоска; но накрашенные губы и не в меру выведенные брови предательски выдавали, что грим играл тут значительную роль.

Она была полна и потому туго затянута в корсет. Ее нарядный капот, светло-лилового цвета, украшал целый каскад дорогих кружев: широкие рукава открывали полные красивые локти и выхоленные, покрытые кольцами руки. Хорошенькие еще ножки, обутые в черные шелковые чулки и золотистые туфли, кокетливо выглядывали из-под платья и покоились на серой, атласной подушке на полу.

Выражение лица – добродушное, но, еще более, беспечное, служило правдивым отражением ее характера. В сущности, Олимпия Аркадьевна была не злая женщина, подчас даже добрая и довольно отзывчивая: но, прежде всего и главным образом, она была светской львицей и кокеткой, искавшей в жизни только успеха и поклонения.

Так, в вихре наслаждений и проказ своей шумной и бурной жизни, она не заметила, как потихоньку сделалась бабушкой, оставаясь глухой к голосу своего зеркала, взывавшего к ней: «Одумайся! Никакие уж краски не дадут тебе настоящей молодости; время любви для тебя миновало, и ты становишься смешной».

Даже смерть единственного сына княгини не могла отрезвить и стряхнуть ее неисправимого легкомыслия, хотя она искренно любила молодого князя и перенесла всю свою привязанность, к которой только была способна, на внучат, круглых сирот. Но все же, противиться увлечениям сердца была столь же мало способна теперь, как и тридцать лет тому назад.

Сидевший против княгини священник был человек средних лет. Голова и борода его подернулись сединой, доброта и ум светились в его глазах и от всего его существа веяло чистым и строгим покоем честной и безупречной жизни.

– Так могу ли я рассчитывать ни помощь вашего сиятельства, чтобы начать задуманное дело, необходимость и пользу которого я имел честь вам изложить? – спросил он, заканчивая горячее объяснение, которое Олимпия Аркадьевна слушала довольно внимательно.

– Непременно, отец Никандр. Начинайте постройку шкоды, а я сегодня же прикажу управляющему выдать вам необходимое количество леса и двести рублей на предварительные расходы. А для библиотеки я вам вышлю книги и иллюстрированные журналы. – Пожалуйста, не благодарите, – перебила она священника, пытавшегося выразить ей свою благодарность. – Я всем сердцем присоединяюсь к вам и понимаю, что школа и книга будут лучшим орудием против пропаганды штундистов. Только тогда народ будет иметь силу противиться опасным совратителям, когда он будет просвещен!

Священник вздохнул.

– Ах! Тяжела борьба с людьми, которые не брезгают никакими способами, чтобы привлекать последователей, располагают громадными средствами и ловко пользуются бедностью, минутами слабости и отчаяния, а главное темнотой крестьянского люда, чтобы отвращать его от православной веры. Разумеется, надо делать, что можно, а Господь довершить остальное. Я же очень рассчитываю на школу и поспешу с ее постройкой. Благодаря щедрости вашего сиятельства, можно будет приступить безотлагательно и на будущей неделе устроить закладку.

– Конечно, если ничто не помещает. Но вы знаете, отец Никандр, в какое затруднение меня поставила неожиданная болезнь мистера Фрейя. Я не знаю, как мне достать теперь же другого гувернера; а между тем, оставлять детей под надзором кормилицы, или теперь няньки Жоржа, – прямо невозможно. Я боюсь даже, чтобы не пришлось для этого ехать в Петербург.

– Мне кажется, что я могу вывести вас из затруднения и предложить человека вполне подходящего. Это – некто Веригин; он с университетским образованием и долго жил в Германии, в качестве секретаря у одного богатого коммерсанта; но семейные обстоятельства вынудили его вернуться ни родину и теперь он очутился в затруднительном, положении, потому что у него на руках мать и несколько малолетних братьев и сестер. Я отвечаю за его порядочность.

Княгиня оживилась.

– Вот и отлично! А ваша рекомендация, отец Никандр, служит мне лучшей порукой. Присылайте же мне поскорее г-на Веригина.

– Непременно, ваше сиятельство; пришлю завтра же.

В эту минуту вошел лакей и подал княгине на серебряном подносе письмо.

– Г-н Либерман, управляющий Всесвятского, приехал с племянником и подал письмо к вашему сиятельству, – доложил он.

Княгиня пробежала письмо.

– Либерман предлагает мне в гувернеры своего племянника и просит принять его. Иван, проведите их в голубою гостиную и попросите обождать.

Лицо священника нахмурилось. Заметив это, княгиня спросила, какого он мнения о Либермане.

– Это – личность мало достойная уважения и, кроме того, он слишком уж злоупотребляет оказываемым ему доверием. Главное же, он невероятно жесток с бедными крестьянами: нет такой придирки или гадости, которых он не сделал бы; к тому же он – твердая опора и пособник штундистов-проповедников. – Я только удивляюсь, что он осмеивается предлагать вашему сиятельству своего племянника. Мне доподлинно известно, что в прошлом году он привез сюда своих родных; но ведь это же люди простые, почти мужики! Чистое горе, что всякий проходимец из иноземцев сейчас воображает, что может быть чем-нибудь у нас.

Княгиня улыбнулась.

– Вы уж чересчур строги, отец Никандр! Как это ни тяжело сознаться, но образование за границей, даже среди народа, гораздо выше нашего, и в Германии, поверьте, нет мужиков в нашем смысле слова: самый бедный рабочий обладает прекрасными манерами, окончил школу и развит. Да как же нам обойтись без иностранцев? Они необходимы нам, как гувернеры, гувернантки, бонны и т.д., чтобы дети, по крайней мере, чисто говорили на языках.

– Да! А вместе с хорошим выговором, этот мусор общественных отбросов иноземных государств сеет в душе детей национальное равнодушие, или даже презрение ко всему русскому и восхищение нашими исконными врагами, – горько заметил священник.

Княгиня с улыбкой погрозила ему пальчиком.

– Не будьте так нетерпимы, отец Никандр. Но я все же запомню, что вы мне сказали, и останусь верной покровительствуемому вами Веригину. Теперь я пойду, спроважу немцев, а пока дам вам записку к управляющему: переговорите с ним и потом приходите завтракать.

Взволнованный Мориц в беспокойстве ожидал выхода княгини в маленькой гостиной, куда ввели его с дядей. Не смотря на убеждения Либермана быть более спокойным и уверенным в себе, он не мог победить своей тревоги.

В те времена, когда он подавал гостям «Zur fetten Gans» капусту с салом и кружки пива, чистил сапоги или мыл у колодца посуду, – даже его хозяин не протягивал руки, а здесь он должен был говорить с настоящей княгиней.

Он лихорадочно перебирал в уме уроки Шмацеля, когда вошла Олимпия Аркадьевна.

Пристально взглянула она на обоих немцев, отвешивавших ей глубокие поклоны, и приятное удивление мелькнуло у нее в глазах. С улыбкой кивнула она им и попросила дядю с племянником садиться.

Либерман начал говорить и с невероятным апломбом описывать достоинства Морица, рассказывая, что тот кончил курс высшей школы и что своим образованием и характером вполне способен занять то место, которого он для него просит. Цветистая речь уснащивалась при этом глубочайшим уважением «für durchlauchtigste frau Fürstin» и лестью, если и не особенно тонкой, за то умно подобранной.

Мориц благоразумно и скромно молчал; но, мало-помалу, ласковые взгляды княгини и ее видимое благоволение придали ему мужество. К тому же и переговоры шли успешно и, когда Олимпия Аркадьевна пригласила обоих гостей остаться у нее завтракать, то было решено, что Мориц принимается в качестве гувернера к маленьким князьям Коле и Жоржу Репьевым и, через неделю, должен вступить в исполнение своих новых обязанностей.

Вернувшемуся отцу Никандру княгиня сконфуженно объявила свое решение и возобновила приглашение остаться завтракать; но священник извинился, что по неотложному делу должен ехать домой и, холодно раскланявшись, удалился.

Обида и огорчение кипели в душе спокойного и снисходительного, обыкновенно, отца Никандра. Довольно было ему взглянуть на рослую фигуру Морица и на его здоровое, хотя мало выразительное лицо, и он понял, что эта соблазнительная внешность, в связи с престижем его иностранного происхождения, повернули дело в пользу немца, отняв ожидаемый кусок хлеба у его кандидата.

Презрительным взглядом окинул отец Никандр стоявшую у подъезда щегольскую тройку Либермана и, хмурый, полез в свою таратайку, запряженную парой косматых крестьянских лошадок с парнем в красной рубахе на козлах.

– Вот как живут у нас эти немецкие прощалыги, – проворчал он.

Героиня романа, Милица Шастунова – натура глубоко честная и прямая, но до болезненности чуткая и горячая; хотя, может быть, это последнее свойство развилось в ней при столкновении с окружающей ее средой, в которой она не может акклиматизироваться, благодаря полученному ею особому, здоровому воспитанию. Эта цельность и непосредственность ее характера, ярко очерченная в целом ряде сцен, не укладывается, конечно, в рамки той пошлости и предательства, которые воцарились в доме ее дела, при благосклонном участии генеральши и семьи ее сынка, как и вообще не мирится с условиями окружающего ее светского общества, а потому и производить впечатление упрямства и своеволия. Разочаровавшись в своем бывшем женихе, князе Игоре, она выходит замуж, за графа фон-Береклау, отчасти по чувству оскорбленного самолюбия и мести Загарину, а отчасти привлеченная теми высоко этическими чертами нового жениха, которых не встретила в своих соотечественниках. Но тут восстают против нее и становятся между ней и мужем неточность и узкость обыденной немецкой среды, в которую она попадает.

Правдиво оттенив вредную деятельность немецкой саранчи в России, строго объективный и беспристрастный автор дает прекрасный образ «заграничного» немца, графа Фон-Беренклау, человека вполне уравновешенного, с твердой волей, любящего свою родину и безгранично ей преданного. Остается только пожалеть, что г-же Крыжановской пришлось заимствовать своего герои из германского мiра, но винить в этом автора вряд ли возможно, потому что и раньше Тургеневу с Гончаровым, тоже приходилось прибегать к заграничным образцам для создания типичных представителей людей дела и твердой воли. Очевидно, в русской жизни нет еще на лицо тех здоровых условий, которые создают нормально развитые и цельные характеры, умеющие ставить себе действительные цели в жизни и сознательно добиваться их, а не томиться в созерцательном бездействии. Это предпочтение автора может быть очень обидно для русского самолюбия, но тем не менее это неизбежно, если писатель желает служить в своем произведении художественной правде.

Что г-жа Крыжановская была вполне беспристрастна в обрисовке своего героя, доказывается еще и тем, что она с не меньшим сарказмом казнит мелочность и пошлость среднего слоя заграничного немецкого общества, хотя и отдает, при этом, должную справедливость тем здоровым семейным, религиозным и политическим началам, под влиянием которых это общество складывалось и которые составляют существенные признаки культурности немцев.

Изображенная в романе правдивая картина нашего общественного разложения не может, во всяком случае, пройти бесследно для читателя; это не такая вещь, которую можно прочесть, полюбоваться, пожалуй, ее художественным замыслом и исполнением, а затем и забыть. Нет, «Паутина» оставляет очень глубокое впечатление, которое будит мысль сознанием надвигающейся беды, заставляет строже взглянуть на окружающие нас общественные явления и «самоопределиться» (модное словечко). Взбаламученная русская жизнь подняла со дна общественную муть, и в настоящую минуту, перед нами встает неотложная необходимость точного анализа жизненных условий нашего существования и «переоценки ценностей».

Положим, – скажет себе в утешение читатель, – автор изобразил пока лишь служилую или помещичьи среду; а, может быть, в иных «интеллигентных» слоях общества таится залог возрождения здоровых начал русской жизни? Но, во-первых, описанные у автора общественные классы тоже принадлежать к числу «интеллигентных»; а, во-вторых, что такое русская «интеллигенция» и каково ее духовное и умственное достояние?

Один из видных публицистов нашего времени, Н.М. Соколов³²⁷, выяснил символ веры современной «интеллигенции», выделяющий ее в особую, так сказать, секту из общего понятия просвещенного и образованного общества. Типичные черты интеллигентности заключаются, по мнению автора, в пяти «разрывах», а именно: 1. разрыв с наукой, так как ценится не столько знание, сколько «направление», самая же образованность может быть и довольно поверхностна и не идти дальше популярных книжек; 2. с государством; 3. с церковью и 4. с прошлым. А два последние разрыва влекут за собой неизбежно и пятый – разрыв со своим народом.

Как ни странно, на первый взгляд, последнее положение, а между тем вся босяцкая литература «максимовцев» несомненно является местью народу за его стойкость и верность вековым историческим и религиозным основам его жизни. Но за последнее время наша «интеллигенция» (слепо идущая на помочах масонства и пряча его за своей спиной), или по крайней мере та ее часть, которая делает «освободительное движете», дошла даже до открытого предательства родины, веры и своего народа, что блестящим образом доказывается стремлениями разных «прогрессивных» партий отделить церковь от государства, раздробив к тому же последнее за автономные области и т.д.

Оплевывая все свое н рабски заимствуя идеи Запада, да холопствуя перед его культурой, «интеллигенция» наша, под видом «либерального» направления, упорно проводила в общественном сознании замену понятий: патриотизма – космополитизмом, веры – религиозным индифферентизмом и т.п., а сама, между тем, просмотрела, или не желала видеть, например, в той же Германии и верность историческим традициям и то высоко развитое национальное самосознание и сплоченность, которые характеризуют немцев и делают их действительно, а не наружно только, мощным, культурным народом.

И так, опять вырастает неотвязчивый, мучительный вопрос – возможно ли возрождение русского общества? По нашему мнению, возможны два исхода: или вызванный к жизни свежие народные соки выгонят молодые побеги и создадут столь же здоровый, новый образованный класс, но уже связанный со своим народом, осудив, вместе с тем, на вымирание нынешнюю беспочвенную, испорченную и алчную «интеллигенцию»; или же эта тля захватит врасплох все в свои руки и закует в оковы народ – богатыря, как это произошло во Франции, где вытравлена даже сама идеи народности.

Но первый исход не может прийти сам гобой и спасение, думается нам, в деле оздоровления Руси, может и должно идти от православной церкви, остающейся, как в встарь, хранительницей ни только чистоты веры, но и народного духа. Если же это не произойдет, и материнские объятия православной церкви не раскроются для мятущихся сынов ее, тогда вопрос – быть или не быть самобытности русского народа – становится роковым.

Надо надеяться, что верная Христову учению, наша церковь соблюдет и не забудет великий завет Его:

«Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец.

А наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящаго волка и оставляет овец, и бежит; и волк расхищает овец и разгоняет их.

А наемник бежит, потому что – наемник и не радит об овцах».

С. Литвин

«Молоканский Вестник»

В половине марта с.г., в г. Владикавказе вышел 1-й номер молоканского журнала под названием «Молоканский Вестник». Редактором журнала состоит небезызвестный в молоканском мiре молоканин Н.Ф. Кудинов. Кудинов – житель г. Владикавказа, последние годы жил в г. Карсе, с конца 1905 г. опять поселился во Владикавказе, образования он домашнего.

Объявленная программа журнала довольно широка: в ней обещаются «духовно-нравственные статьи и проповеди, статьи богословско-философского содержания, беллетристика». Но заявлению редактора, «в журнале принимают участие выдающееся молоканские деятели». 1-й номер журнала не оправдывает, однако объявления редактора: весь номер состоит из двух проповедей самого редактора. Кроме проповедей напечатаны 3 проекта уставов – союза владикавказских молокан, союза молокан Карской области и союза бакинских молокан.

Проповеди г. Кудинова, не отличаясь ни содержательностью, ни достоинством изложения, наполнены нареканиями на православную церковь. Не смотря на заявление автора, что целью журнала служит прежде всего «очищение молоканства от тех нечистот, которым обильно наполняют духовную храмину молокан», он, при каждом случае, простирает свой «духовный веник» мимо своей хаты, главным образом в храмину православной церкви, намеренными вымыслами искажая историческую действительность:

На долю «убогой и заплеснелой» (по выражению автора) храмины молоканской достаются одни похвалы. Восхваляя молокан, как «истинных последователей Христа, восприявших и понявших великие идеи Христа», «всегда боровшихся с невежеством и тьмой», «призванным и в настоящее время делиться со всеми теми великими богатствами, которыми они обогатились сами», автор говорит о православной церкви следующее.

«Почему христианство до сих пор не пришло к единству, братству и равенству?» – спрашивает автор в 1-й проповеди, и отвечает: «потому что св. Писание тысячелетия лежало в церквах, оно не было известно всей народной массе. Народная масса пользовалась св. Писанием в той лишь мере, какую угодно было духовенству. Когда народная масса стала пробуждаться от духовной спячки, духовенство насторожилось, так как пробуждение народных масс было не в его интересах. Тех, которые проснулись от духовного сна, духовенство старалось снова усыпить, если же снотворный порошок не действовал, то они ссылали их в Сибирь и на Кавказ, отнимая у них Слово Божие, сжигая и бросая его в колодцы». Во второй проповеди автор решает вопрос: «откуда бедствие и несчастия среди христиан», и все рассуждения свои сводит к одному ответу – от церкви православной. «Люди служат Богу и мамоне-капиталу», говорит он и далее ведет такие рассуждения: «для составления капитала человек не спит ночей, чтобы так или иначе выудить язь принадлежащего другим людям капитала. Он усердно Богу молится, чтобы Бог дал ему успеха обделать то или другое дельце. Если ему удалось или обмануть кого-л., или торговать хорошо, то он ставит свечи, делает вклады в церкви. Для отвода глаз люди устроили суды, но эти суды тоже увлечены служением мамоне, а потому и не устраняют зла. Суд разбирает только степень обмана, а не разъясняет людям, что они служат мамоне. Есть и другое учреждение, которое занимается специальною целью доказывать необходимость Служения Богу. Но служители этого учреждения не делают этого. А не делают они этого потому, что сами прислуживают мамоне. Официально они называются служителями Бога, и чтобы показать себя таковыми, они носить отдельные от прочих одежды, устроили особые здания, которые внутри и снаружи украшают ликами, картинами, золотом и серебром. Люди все – и те, которые служат Богу, и те, которые служат мамоне, собираются туда для выражения своих чувств, одни к Богу, своему Господину, другие мамоне, своему господину. Казалось бы, служители этого учреждения делают одно из благороднейших дел. На деле же оказывается не то. Как с тех, кои служат Богу, так и с служителей мамоны они собирают деньги и отпускают их, ничего откровенно не сказавши. Вместо того, чтобы категорически заявить служителям мамоны о их нечестии и грехе, они стараются успокоить их в этом. Учредили особую пеню, которая якобы идет к Богу в виде вознаграждения Богу за то, что они Ему не служат» и т.д., и т.д.

Автор решает и политические, и остальные вопросы – и все по одному и тому же приему. О войне с Японией он говорит: «Бог в своем Божественном решении положил сохранить целость Японии. Не там, за десять тысяч верст нужно искать земли, чтобы дать таковую бедным, нуждающимся в ней, а тут, внутри страны, где она захвачена своими же братьями христианами. Неужели там, где блеск золота, украшающего храмы, где сотни монастырей, обладающих несметным богатством золота и земли, нужны еще завоевательные планы для того, чтобы удовлетворить крайнюю нужду крестьянина». Таким же образом решает он вопрос и о современном общественном движении: «если бы миллиардные богатства монастырей, их золото, собранное народом, их земли, исчисляемым миллионами десятин, были отданы тому, кому они более всего нужны, тогда мы не были бы свидетелями всех бедствий, происходящих в России».

Разбора такие нарекания на православную церковь не заслуживают. Выписки из проповедей сделаны только для характеристики приемов молоканских проповедников, забывающих наставление св. Писания: «слово гнилое да не исходит из уст твоих». В эпиграфе журнала редактор словами писания призывать всех к любви и миру, и сам же заведомо сеет смуту и разлад.

Напечатанные в журнале проекты уставов заслуживают внимания, как почин молокан в деле поднятия своего нравственного уровня. Союз Владикавказских молокан ставит в своем уставе следующие цели: объединить отдельные собрание молокан в г. Владикавказе (здесь существует 4 собрания молокан) в одно общее собрание, для каковой цели имеется в виду построить общий молитвенный дом (место для дома отведено городской думой бесплатно), учредить общество трезвости, устраивать беседы и чтения религиозно-нравственного содержания, открыть библиотеку-читальню при молитвенном доме, издавать книги и брошюры в духе молоканского учения. Проект устава молокан г. Карса и Карской области ставит более широкие задачи.³²⁸ Союз имеет целью объединить всех молокан Карской области таким образом. В каждом обществе карских молокан, входящем в состав союза, избирается сельский совет из 6 лиц. Сельские советы руководят местными общинами и собирают средства на общие дела союза. Сельские советы подчиняются главному совету в г. Карсе, избираемому из 12 лиц. Не менее одного раза в год устраивается общее собрание всех советов, которое рассматривает отчеты сельских советов и главного совета, рассматривает и утверждает сметы на предстоящий год, определяет, где и какую открыть школу, библиотеку или читальню, избирает главный совет, которому передает исполнительные полномочия на год. Заслуживает внимания решение вопроса о возникающих между членами союза недоразумениях на почве материальной. Недоразумения рассматриваются прежде всего сельскими советами; если стороны не пришли к примирению, дело их поступает на рассмотрение главного совета; если же и там стороны не примирились, им предоставляется право обратиться в коронный суд, с тем, однако, что виновная сторона исключается из состава союза. Устав союза бакинских молокан (назвавших себя прогрессистами) отличается более детальною разработкой просветительной и благотворительной деятельности союза.

Миссионер Кормилин

Свящ. Серапион Брояковский. Церковно-приходская летопись или описание прихода в историческом, этнографическом, религиозно-нравственном и других отношениях.

Выпуск II. Киев. 1905 г. in 8° II+157 стр., ц. 85 к., с пересылкой 1 р.

Настоящий выпуск (II) церковно-приходской летописи свящ. С. Брояковского является продолжением изданного им в 1904 г. первого выпуска «Летописи» и есть в собственном смысле «летопись» или хронология прихода, в которую автор в течение десяти лет заносил, факт за фактом, важнейшие события, дурные и хорошие, из местной церковно-приходской жизни с дня поступления своего на приход. Хотя этот труд имеет главным образом местный интерес, но, являясь единственным в своем роде, может служить для пастыря-летописца пособием в качестве руководства и образца при описании прихода, потому заслуживает внимания и широкого распространения среди тех лиц, на которых возложена обязанность вести церковно-приходские летописи. Имея под руками образцы, хотя бы даже не совершенные, того, о чем писать и что следует заносить на страницы «Приходской летописи», приходские пастыри без всякого затруднения сумеют выполнить лежащую на них обязанность «летописцев».

Обращаясь к ближайшему рассмотрению II выпуска церковно-приходской летописи свящ. Брояковского, мы видим, что автор в своем труде касается самых разнообразных событий из местной церковно-приходской жизни, при этом старается всем этим событиям и явлениям дать надлежащее освещение с пастырско-христианской точки зрения. К светлым явлениям приходской низин автор относится тепло и задушевно; к печальным же явлениям – с пастырскою скорбью и сокрушением. Наибольшее внимание он уделяет в своей «летописи-религиозно-нравственному состоянию своею прихода, просвещению в христианском духе подрастающего поколения, приходской благотворительности, взаимным отношениям пастыря и паствы и т.д. Частнее, автор касается больных вопросов о народных попойках, приурочиваемых к радостным и печальным событиям в жизни, о базарных днях в праздники, отвлекающих прихожан от посещения храма Божия, о нарушении святости воскресных и праздничных дней, о народных суевериях и о борьбе с ними, о жестоком обращении народа с рабочим скотом, об истреблении крестьянскими детьми птичьих гнезд и птиц и т.п. Наиболее интереса представляют те страницы летописи, где автор ведет речь о церковно-приходской школе, о порядках в ней и методах преподавания, об отношении к школе самого народа и о плодах церковно-школьного дела; между прочим особенно оттеняет он огромную роль пастыря-законоучителя в деле воспитателя подрастающего поколения (115–117 стр.). С не меньшим интересом читаются и те страницы, где автор ведет речь об устройстве им для церковно-приходской школы нового помещения и о тех хлопотах и затруднениях, которые ему пришлось пережить при постройке нового храма. С особою любовью автор заносит на страницы своей летописи отчет о плодотворной деятельности церковно-приходского попечительства (101–104 стр.). Не лишне упомянуть, что он в своей «летописи» отмечает также некоторые недоуменные вопросы из своей пастырской практики и дает указание к их разрешению.

Из этого краткого содержания рассматриваемой книжки о. Брояковского видно, что автор ее предложил вниманию читателей весьма умелый обзор важнейших событий из жизни своего прихода, – и этим начертывает программу вообще для всякой приходской летописи. Труд этот не лишен практического значения и может служить руководством для составления «приходской летописи», – и потому заслуживает широкого распространения среди пастырей церкви, которые, в силу сложившихся обстоятельств, являются «летописцами» приходской жизни.

П. Козицкий.

Высочайшим указом 17 апреля 1905 года провозглашена в России свобода вероисповедания. Первыми в России откликнулись на это событие молокане-уклеинцы Тамбовской губ., молокане – жители о. Разсказова, во главе с своим почтенным старцем Мих. Макс. Желтовым, решили устроить собрание уклеинцев и не одной только Тамбовской губернии, и действительно, в с. Разсказове 4–6 июня 1905 года быль съезд молокан. В миссионерской литературе до наступающего времени известно о двух бывших всероссийских съездах молокан, именно – 22 июля 1905 г. в с. Воронцовке, Тифлисской губернии, и 2–4 сент. 1905 г. в с. Астрахани, Бердянского у., Таврической губернии. Но до этих всероссийских съездов был, так сказать, областной их съезд в с. Разсказове. Вот на это собрание молокан-уклеинцев мы и намерены обратить внимание всех участников 3 миссионерского съезда Тамбовской епархии. Свое сообщение мы делаем исключительно, как непосредственный очевидец собрания и как знакомый с главными заправилами устроения его. Нам пришлось побывать на этом съезде, с разрешения организатора его – М.М. Желтова. Мы весьма благодарны за это последнему. Такое многолюдное собрание молокан нам пришлось видеть впервые.

Мысль устроить съезд молокан-уклеинцев в с. Разсказове принадлежит, как мы сказали, известным молоканам Желтовым, во главе с М.М. Желтовым. Сам М.М. на наш вопрос: по какому поводу они съехались, – ответил так: «Вот до сих пор мы не могли явно исповедовать свое «духовное христианство», а теперь – дай Бог здоровья нашему Батюшке-Царю! – имеем полное право. А уж как оно дорого-то для нас, это право! Ведь вы сами знаете, – что вам и говорить? – как нас преследовали. Вот – к примеру – сказать про моего отца; его три раза к архиерею вызывали, разные трудные работы заставляли делать; все это для того, чтобы он от своей веры отказался. Но Бог дал ему терпение; все перенес, все; а в вашу веру все же не ушел. А что было с моим отцом, то было и с другими нашими братьями. Ведь это были мученики за веру; то их в консисторию вашу зовут, то в монастырь отправят, то в тюрьму посадят, то – говорят – выселяйся из родной земли, уходи на Кавказ или в Таврическую губернию. У меня и сейчас есть родственники в с. Астраханке. Это ведь они были сосланы туда в 40–60 годах. Теперь они живут там, слава Богу, хорошо. – Так вот почему мы собрались. Хотим отпраздновать этот великий день в нашей жизни. Ведь наши братья почти 100 лет не видели такой спокойной жизни, какая наступила теперь? Только Александр Благословенный нас порадовал; да и то ненадолго. Как вступил на престол Николай I, ну – опять все у нас отняли, опять начали стеснять. Вот как у нас говорили, так и вышло: «Николай запретил, Николай и отпустить!».

Мы называем бывший в с. Разсказове съезд молокан областным. И вот именно нечему. На этом съезде присутствовали молокане уклеинцы не только Тамбовской губ., а и других губ. Здесь мы видели и познакомились с молоканами-уклеинцами Таврической губ., Саратовской (Балашов. у.) и даже с «духовными христианами» Кавказа. Молокане Кавказа и Таврической губ. по происхождению своему большею частью из Тамб. губ., а некоторые даже и из с. Разсказова. Исторически известно, что в 40–50 годах молокан из Тамбов. губернии выселяли на Кавказ, и в Таврическую губ. Знаем мы и то, что многие молокане уходили и этой губ. Приведем доказательство. В Тамб. Губ. Ведом. за 1863 г. (№ 44) из журналов тамб. губернского по крестьянскому делу присутствия узнаем о следующем. В 1858 г. 9 июня заарестован в г. Тифлисе «молоканин», приписанный к молоканскому селу Ново-Ивановки под фальшивым именем Симона Степан. Чулкова. На допросе оказалось, что он помещичий крестьянин Тамб. у. с. Разсказова, настоящее имя его Семен Феод. Шалдовицин, ткач на суконной фабрике, удалился с места своего жительства, вследствие преследования за секту, в сентябре 1855 года. – Итак, молокане уклеинцы выселялись сами из Тамб. губ. на Кавказ. Кроме того, известно, что сам Семен Уклеин, основатель молоканства, разъезжал по Кавказу с проповедью своего «духовного христианства». Из Саратов. губ. молокане-уклеинцы были потому, что эта губерния была одним из первых мест проповеди Уклеина. История свидетельствует, что после проповеди в разных селах Воронеж. губ. и возвращения в Тамбовскую, Уклеин, узнавши, что здесь его ищут, бежал в Саратовскую губ., где в Балашов. уезде более половины жителей села Дурникова или Кислого совратил в молоканство.

Молокане-уклеинцы живут, помимо Тамбов, губ., на Кавказе, в Саратовской и Воронежской губ. Для съезда же была избрана Тамбовская губ. и в частности село Разсказово и именно потому, что Тамб. губ. родина молоканства, первое место пропаганды Уклеина, первое «опытное поле», на котором Уклеин пробовал свои силы, а село Разсказово центр молоканства в Тамб. губ. По официальным данным за 1903 г. в нем числилось исповедующих «духовное христианство» – 613 муж. п. и 590 жен. п., итого 1.203 чел., т.е. такое число, которого нет ни в одном другом селе Тамб. губ. – Разсказово и место жительства главы современных малокан-уклеинцев М.М. Желтова. Кроме того, что с. Разсказово избрано местом собрания молокан-уклеинцев еще и потому, что это село было перввым в Тамб. губ. пунктом пропаганды Уклеиным своего учения, после его мнимого присоединения к православной церкви и получения, после этого, свободы. с. Разсказово, т.о., живой памятник для молокан-уклеинцев об их учителе Уклеине. Помимо сказанного, в этом селе находятся могилы многих тех молокан, который считаются «мучениками веры».

Самое собрание происходило таким образом.

Во дворе двухэтажного каменного дома бр. Желтовых был устроен шатер- палатка, вместимостью на 400–500 человек. Как со вне, так и внутри эта палатка была украшена зеленью. Во дворе и в самой палатке была разбросана трава. Ко времени начала моления ежедневно к этому дому то и дело подходили и подъезжали на хороших лошадях исповедники и исповедницы «духовного христианства». Все были в лучших праздничных костюмах. Здесь можно было видеть и дам в шляпках, и мужчин в европейских костюмах. Но у большинства одежда была простая: русская поддевка или длинный сюртук. Когда мы вошли в шатер, то нам представилось следующее. Она была буквально полна народом, часть которого пела псалмы. Все присутствовавшие стояли. Наше внимание было обращено как на самое пение, так и на количество певцов. Внимательно прислушались мы к мотиву напевов и нашли большие сходство их с мотивами русских простонародных песен минорного характера. Самый порядок пения был таков. Один из начетчиков-молокан с. Разсказова, держа в руках псалтирь, громко произносил каждый стих отдельно.

Певцы его повторяли. Помимо начетчиков с. Разсказова стихи говорились и начетчиками других молоканских общин. До сего времени нам приходилось несколько раз слышать пение молокан. Но такого грустного, удручающего душу, пения, мы еще ни разу не слышали. Грустно было на душе и у нас. Грустно потому, что, по-видимому, люди эти «ищут Бога», стремятся, взывают к нему. Но духовная слепота не позволяет им иметь достойные, указываемые православной церковью, дли служения Богу средства. Мы желали хоть на минуту проникнуться во время этого пения молитвенным настроением. Но пение только удаляло нас от этого настроения, не давало ему необходимой пищи.

Псалмы пела небольшая группа присутствовавших, человек 20–25. Услышав пение этой группы, мы недоумевали: где же то общее пение у молокан, о котором так много говорят?…

Когда пение окончилось, все сели. Сели и мы на предложенное место. Тут ми увидели яснее, что среди шатра, в длину ее, стояло несколько столов, покрытых белыми скатертями. Среди них выделялся один, стол, большого размера, за которым сидели сами устроители съезда Желтовы, во главе с М.М. Желтовым, и приглашенные почетные гости – главным образом, из начетчиков и наставников молоканства. На этом большом столе ми видели книги разного объема и содержания. Здесь были псалтири, новый завет и библии на русском языке синодального издания. Здесь же была любимая молоканами библия на славянском из издания времени Павла I.

Второю составною частью моления, происходившего на молоканском съезде, было объяснение избранных мест св. Писания. Кончилось пения. Тотчас встал один из сидевших за большим столом, взял в руки библию и начал речь. Потом я познакомился с этим оратором. Он оказался начетчиком из с. Астраханки, Берд. у., Таврической губ. Речь его лилась стройно, спокойно. Интонация голоса была приятна.

Предметом своей речи оратор взял 13 главу Евангелия от Луки. «Дорогие братья и сестры!» – таким обращением начал он свою речь. «Мы собрались сюда с разных концов России; собрались для того, чтобы отпраздновать знаменательный день нашей жизни – 17 апреля, день дарования или вернее возвращения нам религиозной свободы. Здесь мы назидаемся, как говорит апостол, «во псалмах и пениях». Кончили мы пение. Обратимся теперь к Слову Божию, Слову Господа нашего И. Христа. Мне хочется, дорогие братья и сестры, предложить вам 13 голову Еванг. от Луки». Оратор прочитал первые 5 стихов, сделал перифраз их и перешел от исторических фактов, упоминаемых в них, к историческим событиям жизни молокан в России. Центром тяжести в его речи было указание на то, какие преследования терпели их деды и прадеды за исповедание «духовного христианства». В своей речи он упомянул об отношении русского правительства к молоканам в благодетельное для них царствование Александра I об известном апокрифическом указе и перешел к изображению жизни молокан, в последующее за царствование Александра I время до закона 17 апреля. Здесь он отдал должную часть всем тем, кто был добр в своих отношениях к молоканам. Говоря о так называемой – «страдной поре» молоканского «жития» в России оратор назвал своих предков «мучениками за веру». И мы, сказал он в заключения, – тоже много терпели; но теперь настал конец всему этому; теперь мы вольны в своем религиозном исповедании».

По окончании речи, молокане вторично запели псалмы. Затем Μ.М. Желтов пригласвл начетчика, наставника молокан, с. Митрополья Тамбовского у. – Феодора Захаровича, прочитать молитву. Чтение молитвы было очень продолжительно. Молитва эта представляла из себя импровизированный свод мест св. Писания Ветхого и Нового Завета с некоторыми добавлениями собственно-молоканского сочинения, причем Феодор Захарович старался от лица всего собрания возможно горячее возблагодарить Бога за дарованную милость – указ 17 апреля. Упомянул он в молитве Александра Благословенного, воздав Ему должную похвалу за благодетельное отношение к их предкам. Помолился о нем и своих предках, которые терпели притеснения. Просил от лица собрания воздать (им) венец нетления всем, кто умер от преследования за веру. Помолившись за умерших, он перешел к молитве за живых. Здесь он на первом плане поставил имя Государя Императора Николая II и весь Царствующий Дом. В конце молитвы Ф.З. упомянул о законе 17 апреля и, желая показать своим «братьям » его значение для молокан, сказал, между прочим, следующие знаменательные слова: «теперь ни гражданская, ни церковная власть нас, молокан, не может без покоить». Свою молитву Ф.З. сопровождал следующими обрядами: поклонами в пояс, коленопреклонением, поклонами в землю и держанием рук, сложенных одна на другую, на груди. Тоже делало и все собрание.

Таков общий характер бывшего в с. Разсказове. съезда молокан уклеинцев. Как мы слышали, на этом съезде был и обмен, и знакомство с напевами, принятыми в разных местах молоканско-уклеинских общин. По справке оказалось, что лучшие напевы существуют среди балашовских молокан-уклеинцев.

Мы не можем сказать о том, были ли выработаны на этом съезде молокан какие-нибудь постановления, касающиеся вообще религиозной жизни их, в особенности новой жизни, наступившей после закона 17 апреля. Слышали мы, что помимо «общих» собраний все съехавшиеся устраивали и «частный». Всего, что служило предметом этих «частных» собраний, мы не знаем. Известны только некоторые частности. На собраниях обсуждались такие вопросы: 1) о необходимости составить адрес с выражением верноподданнических чувств на имя Государя Императора и 2) о необходимости всероссийских съездов молокан. Все это, как известно, уже приведено в исполнение. Адрес на имя Государя Императора был составлен в таком виде: «Общество духовных христиан, именуемых молоканами, села Разсказова с великою радостью встретило царскую милость – свое освобождение от религиозных стеснений, которое даровано Высочайшим указом от 17 апреля сего года. Посему, призвав единоверцев других сел на торжественное собрание по обряду нашей религии, прочитав означенный указ, единодушно помолились за здравие Его Величества, Великого Государя, Николая Александровича, ибо милости, даруемые нам означенным указом Его Величества, очень велика и неоценимо дороги; они вызывают у нас слезу радости и восторга и, будучи восторжены, мы – все общество, – как один человек вознесли пламенные молитвы к Царю небесному, прося Его, да прославится имя и царствие Государя Николая Александровича на веки. При этом, пропев 20 псалом, пожелали повергнуть к стопам Его Величества искреннюю благодарность их за милости и заботы о благе своего народа н заявить о их верноподданнических чувствах и готовности верой и правдой служить Государю и родине, с которыми они неразрывно связаны, как истинно русские люди. 1905 года, июня 26 дня. Представители духовным христиан, крестьяне села Разсказова, Тамбовской губ. и уезда, Михаил Максимович Желтов, Павел Васильевич Ганьшин». На подлинном Государю Императору благоугодно было начертать: «Прочел с удовольствием, благодарю всех».³³⁰

Мы достоверно знаем также, что на частных собраниях были решаемы и такие догматические вопросы, как вопросы о водном крещении, о причащении и др. Нужно сказать, что и среди молокан-уклеинцев проглядывает иногда мысль о необходимости признания водного крещения, каковое уже приняли так называемые «новомолокане ». Так, по крайней мере, нам говорил сам глава тамбовских уклеинцев М.М. Желтов. Но авторитет последнего еще очень силен. Вот почему всем защитникам водного крещения пришлось по необходимости «положить хранение устом своим». Поднимали вопрос и о крестном знамении, но ни к чему определенному не пришли. Сидя за стаканом чаю в доме бр. Желтовых 5-го июня, мы между прочим, беседовали о том, будут ли молокане-уклеинцы строить молитвенные дома. На мой вопрос: что теперь думают, по этому вопросу молокане-уклеинцы, ответил сама М.М. так: «мы пока об этом, не думали».

На этом и заканчиваем, описание Разсказовского молоканского съезда.

Епарх. мисс. М. Третьяков

Не так давно опубликован годичный отчет по Тамбовскому Казанско-Богородичному миссионерскому братству за 1905 г.

Из отчета видно, что братство влачить прямо-таки жалкое существование и доживает последние дни.

Братство имеет довольно большой архив, в виде 13 почетных членов; но число его действительных членов относительно невелико – всего 45 человек. Почетные члены – это декорация, если хотите – традиция: о них не будем говорить. Но что же делали по миссионерской части те 45 человек, которые собственно и суть братство, союз, дружина. Отчет молчит об этом, и очевидно потому, что и сказать тут нечего. В списке их фамилий против каждого поставлена лишь цифра 3 рубля: вот, и вся их «деятельность».

Но чем же, однако заполнены 68 страниц отчета?

Кроме перечня членов братства, его совета, отделений, членов ревизионных комиссий и т.д., отчего дает ореада всего статистический очерк состояния расколо-сектантства епархии. Откуда взяло братство эти сведения? Из обязательных донесений приходского духовенства. Статистика довольно подробная, но также и довольно сбивчивая. Так, например, одна и та же секта называется: раз – субботники, другой – новоиудействующие, третий – жидовствующие; в иных селах помечены хлысты, в другом – «хлысты тайные»: как будто есть еще в епархии и «хлысты явные!» Все это производит впечатление механического собирания рукою мало-осведомленного в деле делопроизводителя цифровых донесений разрозненных неспевшихся иереев. Подозрительно и то, что при датах, где заметно большое колебание в числе расколо-сектантов отчетного паи сравнительно с 1904 годом, нет ровно никаких объяснений. Есть в статистике и явные промахи, касающиеся особенно городов. Так известно, что в г. Борисоглебске есть сектантство, но оно там не помечено. Январский епархиальный миссионерский съезд 1906 г. удостоверил, что в самом Тамбове имеется до 40 человек баптистов, а отчет, составленный несколькими месяцами позже съезда, все же насчитывает, их всего 5 человек.

Между тем, именно городское духовенство преобладает в братстве и его совете – правлении.

Далее говорятся о «существовании» в епархии трех епархиальных миссионеров. Об их деятельности отчет молчит, ибо они совершенно не подведомы братству. Но по какой же логике и для чего отчет братства все же напоминает об их существовании?

Затем, речь идет о миссионерах окружных. Их в 1906 году было 34 человека. Отчет сообщает о деятельности 4 из них, причем видно, что из сих 4-х лишь два вели беседы и вне своего прихода. Но и окружные миссионеры, как епархиальная должность, существующая на основании Синод. Правил 1888 г., едва ли подчинены братству: добровольно же в состав братства они войти по пожелали, что видно из сопоставления их списка со списком действительных членов братства. Какое же отношение их деятельности к деятельности братства и его отчету? И неужели за те 200 р., какие уплатило братство в 1905 году всем 34 окружными миссионерам (200:34=около 6 р!), оно купило и право присвоить себе их деятельность?…

Потом, на полстраницы идет пять-шесть общих фраз (ежегодно повторяемых в отчете!) о том, что и приходские священники продолжали миссионерствовать «по мере сил». Но, помимо всего прочего, опять вопрос: с какой стати отчет о деятельности братства говорит о деятельности тех, кто не пожелал добровольно войти в братство?…

Во всем остальном отчет держит тот же тон: вменять братству все, что ни есть в епархии миссионерского, особенно, если его отношение к братству можно установить хотя в виде нескольких рублей, а также – ставить ребром всякую копейку!

Узнало братство от приходских священников (кстати: в братстве не состоящих!), что у них есть в приходах несколько крестьян, ведущих беседы с сектантами, и вот оно, не давая себе труда привлечь означенных крестьян в состав братства и совершенно не справляясь об их согласуй, просто-напросто вносить их деятельность в отчет о своей деятельности.

При этом одно и то же обстоятельство братство старается десять раз использовать для своего отчета, и одни и те же данные на разных страницах преподносит под разными рубриками: одни и те же крестьяне с их миссионерской деятельностью фигурируют то в графе о миссионерах- начетчиках, то в графе о миссионерах-кннгоношах, то в графе о миссионерских кружках.

Есть у братства совершенно непроизводительные расходы. Такт, в 1905 году оно выдало 1.500 р. миссионерско-псадомщической школе, тогда как оно имеет всего 5 недельных миссионерских уроков (т.т. 400 р. за урок!), а бесполезность ее для дела миссии удостоверена официально – чрез донесения оо. благочинных и постановлением миссионерского съезда.

Отчет по братской книжкой торговле не указывает и ее оборот, ни ее прибыли.

Отчет по братской библиотеке не дает указаний на самое главное: кому и на сколько служила библиотека.

Приходо-расход братства путанный. В графе дохода ясно указаны специальные суммы. Но проследить их в графе расхода и учесть остатки по ним невозможно. Во взносах духовенства и монастырей при просмотре ведомости можно догадаться о недоимках; но в отчете они не указаны.

Отделения братства существуют на бумаге. Половина из них не имела в 1905 г. ни копейки добровольного поноса. Есть отделения, расход коих за год не достиг 10 рублей. Есть в приходо-расходе отделений и такие курьезы: Кирсановское отделение уплатило своим окружным миссионерам 125 р. (надо помнить, что всем 34 окружн. миссионерам епархии уплачено около 200 р.), но в числе тех 4 миссионеров, которые упомянуты в отчете, как делавшие нечто, миссионеров кирсановских нет.

Вообще, отчет производит тяжелое впечатление, особенно в год закона 17 апреля.

В.

За последнее время, старообрядцы много писали и пишут в газетах о своем «угнетенном» положении, о своем «смирении» и «терпении». Писали и пишут даже после указа 17 апреля. Образчика такого «угнетенного» положения и «смиренного» «терпения» старообрядцев сообщается в 7-м № «Старообрядческого Вестника», в корреспонденции и из Воронка, озаглавленной: «Бунт из-за креста». Воспроизведем эту корреспонденцию.

«На старообрядческой церкви стоял крест. В начале июня два городовых пришли и сняли его. Кто-то увидал это и ударил в набат. Собралась огромная толпа народа (т.е. старообрядцев) и потребовала, чтобы городовые поставили крест на место. Те, боясь побоев, исполнили желание народа (т.е. старообрядцев). Народ (старообрядческий) потребовал объяснений, кто их послал снимать кресты. Городовые ответили, что единоверец, т.е. обратившийся из раскола в православие на правах единоверия Карамин. Это – злой фанатик, обладающей большими средствами (не он ли построил старообрядцам и церковь, когда пребывал еще в расколе?). Старообрядцы ринулись к нему, но он успел спрятаться; сколько ни искали, найти не могли. Домашние его сказали, что его просил об этом миссионер Родинцев. Толпа старообрядцев кинулась к этому миссионеру, но он убежал и скрылся в бане, где и просидел суток двое. И хорошо сделал. Иначе, пожалуй, пришлось бы лишиться здоровья, а то и самой жизни. Возбужденная толпа (старообрядцев) разбила окна в некоторых домах, негодуя за поругание своей (?!) святыни».

Не правда ли? Сообщаемый «Старообрядческим Вестником» факт весьма любопытен, как яркий показатель «угнетенного» положения старообрядцев и их «смиренного» и великодушного «терпения», которыми они, особенно в последнее время, так прославляют себя в разных газетах! Корреспондент «Стар. Вестника», очевидно, особенно умилившись таким «терпением» старообрядцев, заканчивает свою корреспонденцию такими словами: «Очевидно, и для полиции, и для миссионеров прошло то золотое время, когда можно было безнаказанно издаваться и над человеческим достоинством старообрядцев в под крестом Христовым». Очевидно, – скажем и мы, – наступило такое время, когда, по понятию «Стар. Вестника», буйство старообрядцев должно признавать «человеческим достоинством», когда старообрядцы и без разрешения могут строить церкви и ставить кресты, чего не разрешается и православным, а блюстители закон наго порядка, очевидно, могут быть безнаказанно избиваемы «угнетенными» старообрядцами, когда те будут требовать от старообрядцев при постройке церквей соблюдения установленного закона!…

N.N.

15 и 16 мая с.г. в г. Курске происходили собрания представителей единоверческого клира и мiрян курской епархии. На собраниях присутствовало до 40 делегатов, в том числе некоторые продствители от других епархий (Херсонской и г. Орла). Было и несколько старообрядцев беглопоповщинской секты от курской и могилевской губерний, близких по духу к единоверию.

Общих заседаний было три: два под председательством местного епископа Питирима и одно – под председательством благочинного единоверческих курских церквей о. Рябухина. Съезд открыл преосвященный Питирим пространною и глубоко-содержательною речью о тяжелых переживаниях Отечественной Церкви и о средствах борьбы с растущим неверием и усилением сект. Такими средствами, по словам архипастыря, является объединение всех церковных элементов – пастырей и пасомых – вокруг Божьего храма, благоустройство церковно-приходской жизни и организация религиозно-нравственных собраний и чтений в приходских храмах. В своей речи преосвященный Питирим заявил о своем близком знакомстве с единоверием и старообрядческим расколом по Черниговской губернии и выразил желание всячески содействовать процветанию курского единоверия с целью привлечь близкое к нему беглопоповство.

После речи епископа съезд перешел к рассмотрению намеченных программой вопросов. Сперва были рассмотрены вопросы общего характера, касающиеся нужд и ближайших задач всего единоверия, как то: о церковном управлении, о единоверческих епископах, о клятвах собора 1667 года, о всероссийском единоверческом братстве и его отделениях; о периодических всероссийских и епархиальных единоверческих съездах и друг.

По вопросу о церковном управлении постановлено: единоверцы согласно Высочайше утвержденных правил о единоверии 1800 г. и Синодальных указов 40-х годов должны оставаться вне всякой зависимости от духовной консистории, ограничиваясь лишь канонической зависимостью от епархиального архиерея своей епархии или в будущем – от единоверческого епископа.

В церковно-хозяйственной же жизни они всецело управляются своими церковно-приходскими Советами и собраниями по особой инструкции.

О единоверческих епископах постановлено согласиться с журнальным постановлением по данному вопросу комиссии VI отдела предсоборного присутствия (о назначении особых единоверческих епископов в митрополичьих округах), с следующим лишь добавлением: в епархиях, удаленных на большое расстояние от окружных единоверческих епископов, или в случае, если единоверцы в лице местного епархиального епископа встретят деятельного организатора (в миссионерском смысле) и покровителя единоверия (как например Курский архипастырь Питирим), предоставить единоверцам свободный выбор быть в зависимости от единоверческого окружного, или местного православного епископа.

По вопросу о клятвах Собора съезд постановил принять в принцип проект профессора Н.И. Ивановского о пересмотре деяний Собора 1667 года на Всероссийском Церковном Соборе при участии восточных патриархов. Съезд добавил: при обсуждении данного вопроса на предстоящем Соборе в интересах миссии весьма желательно бы видеть и представителей старообрядчества.

По поводу учреждения всероссийского единоверческого Братства и его филиальных Отделений по епархиям, съезд вполне согласился с известным докладом по сему же вопросу С.-Петербургского священника С. Шлеева, заслушанным VI Отделом предсоборного присутствия, выразив желание учредить отделение Братства и в Курской епархии.

Не лишены интереса суждения съезда и по другим вопросам общего значения, наприм., об устройстве особых единоверческих церковных школ при единоверческих церквах, об отношении единоверцев к раздорному старообрядчеству в смысле миссионерского воздействия на него и о мерах борьбы с ним.

По первому вопросу съезд рекомендовал завести при каждом единоверческом приходе церковно-приходскую школу с особым единоверческим характером в смысле миссионерского влияния на местный раскол. С этою же целью постановлено возложить труд заведывания и приискания соответствующих учителей исключительно на единоверческих священников, а утверждать последних должен непосредственно сам епископ, чрез которого ведутся сношения с училищным советом или отделениями и по вопросам хозяйственным.

По вопросу о миссионерских мерах борьбы с местным расколом съезд рекомендовал меры общего характера и специально миссионерские: производство публичных и частных собеседований с раздорным старообрядчеством в духе мира и евангельской любви; открыт церковно- приходских библиотек и книжных складов с полемическо-миссионерской литературой; учреждение церковно-приходских Братств и кружков ревнителей Православия и подготовление членов последних к миссионерской полемике с иномыслящими и др. Меры общего миссионерского воздействия на старообрядцев рекомендовано позаимствовать из доклада того же священника Шлеева VI Отделу Предсоборной комиссии (Журн. 3, ст. 4), как наиболее целесообразные и отвечающие нуждам современной миссии.

Далее, преосвященным председателем съезда был возбужден весьма интересный вопрос об изыскании способов легчайшего соединения старообрядцев с единоверием. Владыкою были указаны случаи обращения к нему старообрядцев беглопоповщинских общин с просьбою благословить епископскою властью для них священников, предварительно выдав им св. миро и грамоты. Другие же просили выдать им в новостроящийся молитвенный дом древний св. антиминс, и когда Он заявил просителям, что у него, в архиерейской ризнице, хранится древний антиминс, из которого изъяты частицы св. мощей, и задал им вопрос: примут ли они этот антиминс, если он вложит в него часть св. мощей и освятит по древнему чину, – старообрядцы изъявили полное согласие. Из этих фактов преосвященный председатель съезда усматривает тяготение беглопоповцев к Православной Церкви и искание ими, хотя бы условного, единения с епископами греко-российский Церкви.

Преосвященный предлагает съезду тщательно осветить этот вопрос на основании канонов древней церкви и высказаться за облегчение способа примирения с Вселенскою Церковью «раздорников церковных, не содержащих ересей». Сперва владыка сам высказал несколько ценных соображений на эту тему, а потом подробно разбирали вопрос епархиальный миссионер Рябухин и делегаты съезда: протоиерей о. Васютин, священники: о. Серокуров (от Херсонск. губ.), о. Маслюков, Андронов и псаломщик Сырников (Курск. епар.).

Общими суждениями установлено: история и каноны Церкви допускали различные способы примирения с Церковью одних и тех же еретиков и раздорников церковных. Русская Церковь также практиковала различные способы примирения старообрядцев с греко-российскою Церковью: в единичных случаях беглопоповцы принимались по 2-му чину чрез св. миропомазание, а при массовых обращениях к единоверию по 3-му чину чрез одно покаяние и прочтение разрешительной молитвы (в 1880 гг.). В 40 гг. беглопоповцы «Старо-дубских слободе» (Черниг. губ.) и других епархий воссоединились с Церковью путем единоверия чрез «семипоклонный начал» и молитву: «Ослаби, остави, прости, Боже, согрешения наша» и т.д. Или вернее – были привиты в общение с церковью без всякого чиноприема с признанием таинства брака, совершенного над старообрядцами их же беглыми попами.

Воссоединение раздорников с Церковью, таким образом, вопрос не догматического характера, а скорей, административного. Он аналогичен с другим вопросом примирения с Церковью кающихся в тяжких грехах, а последнее, по 102 пр. Всел. Соб., всецело возложено на получивших власть вязать и отпускать согрешения человеческие – «дабы овцу заблуждшую возвратити и уязвленную змием уврачевати, или лютейшими и терпкими, или слабейшими и мягкими былиями», а так как беглопоповцы глубоко изменились в своих убеждениях (в лучшую сторону) относительно истинности Православия, и так как они по вере так же православны, как и единоверцы, и многие из них держатся беглопоповства не по убеждению, а по традиции, то их можно сравнивать с «подцерковниками», кои «чрез одно покаяние паки совокупляются, яко едино тело, к Соборной Церкви» (1-е прав. Василия Вел.).

Преосвященный председатель затем предлагает съезду высказаться по поводу чиноприема, совершаемого беглопоповцами над иереями, приходящими к ним от Православной Церкви.

Миссионер Рябухин докладывает, что и беглопоповцы принимают к себе православных священников неодинаково: в одних случаях по 2-му чину (чрез маслопомазание), – в других – по 3-му, чрез покаяние и отрицание от ересей, причем отрицание иногда читается лично приходящим священником, без присутствия других беглых попов; читается по старопечатному потребнику чин «како примати еретики яковиты».

Чиноприем ни одним словом не касается существа православной церкви в не порицает ее обрядов. Далее докладчик указывает на существование среди беглопоповцев таких лиц, которые охотно бы приняли священника с епископского благословения; приняли бы и св. миро, но под условием, чтобы после того им была бы предоставлена в церковной жизни полная независимость от консистории и благочинных.

По мнению о. Рябухина, православная церковь могла бы отнестись к чиноприему беглопоповцев над приходящим священством более снисходительно, в виду аналогичных примеров в практике церкви русско-древней и современной, – указывающих на возможность такого снисхождения, а именно: по Соборному уложению патриарха Филарета приходившие из Белоруссии в Москву священники «Греческого закона» не допускались к общению в молитве до тех пор, пока не очищались покаянием от священника «Московского государства». Или: совершаемое у нас в 1-ю неделю в. поста торжество Православия, с произнесением анафемы еретикам, есть своего рода чиноприятие или чиноисповедание своего Православия, – следовательно, и практикуемое современным старообрядчеством чиноприятие над беглыми священниками есть не более, как чиноисповедание, не касающееся существа веры и оправдываемое вышеуказанными примерами.

После доклада о. Рябухина преосвященный Питирим подробно касается вопроса воссоединения близких к единоверию беглопоповцев с православной церковью, о необходимости пойти на встречу их желанию соединиться с Вселенской Церковью и о способах легчайшего примирения их с единоверием.

Владыка рекомендует целый ряд легчайших мер для привлечения беглопоповцев в лоно Вселенск. Церкви. Такими мерами является предоставление им некоторых льгот и прав во внутреннем церковном управлении, как то: предоставление им права обращаться к православному епископу с просьбою о рукоположении для них священников, выдача им древних антиминсов и св. мира; право надзора за благоповедением поставленных священников, равно и наблюдение за церковно-приходским хозяйством – предоставить исключительно самим старообрядцам и их приходским общинам, оставить за православным епископом лишь право канонического суда над старообрядческими священниками, когда о сем заявит сама община. С целью облегчить присоединение широких старообрядческих масс к общению с Вселенской Церковью, возложить на рукополагаемых или отпущенных к ним священников обязанность привлекать их к церкви, хотя бы даже чрез одно покаяние или семипоклонный начал и прощение.

С заключениями преосвященного Питирима съезд согласился вполне, присоединив от себя, что решение вопроса о способах примирения еретиков и раскольников с Церковью, всецело находится во власти самой Церкви.

Съезд единоверцев закончился торжественным архиерейским служением Божественной Литургии по единоверческому чину. В этом служении приняло участие пять единоверческих священников и один православный протоиерей. Пели единоверческие певцы. Но прочтении часов, пред началом литургии, преосвященнейшим Питиримом совершен был чин присоединения беглопоповского наставника (Ветковского согласия) Георгия Соколова и его жены. Во время чина присоединения и богослужения владыка изображал крестное знамение и благословлял молящихся по единоверческому уставу, – истово, двоеперстно, приобщал в обычное время новоприсоединенных Св. Таин, и сказал соответствующее торжеству глубоко-назидательное слово.

После литургии преосвященный посетил квартиру благочинного о. Рябухи на, где собрались все депутаты съезда. Представителями от мiрян был поднесен владыке весьма художественный (Византийского письма) и ценный образ «Живоначальныя Троицы» и благодарственный адрес.

Все указанные события, как то: епархиальный единоверческий съезд под председательством епископа, редкая отеческая заботливость местного архипастыря о нуждах единоверия и о всех иномыслящих, «иже не суть от двора Церкви Божией», архиерейское служение в православном храме по старопечатному уставу, – действительно, явление редкое в истории нашего православия после собора 1667 года и заслуживающее подражания пастырей православной Церкви.

Трудно себе представить радость единоверцев – депутатов, бывших свидетелями архипастырского внимания и истинно-отеческого отношения к ним. Эту радость они ярко подчеркнули в поднесенном его преосвященству адресе. Несомненно, что все эти события не останутся без влияния и на беглопоповцев, живо интересующихся вопросом воссоединения с Церковью, и уж это влияние успело сказаться в некоторых местах, охваченных движением в пользу православия, а в ближайшем будущем не замедлит дать добрые плоды.

Можно надеяться, что при внимании и неустанной заботливости всех православных архипастырей и пастырей о нуждах единоверия и при благосклонном отношении к старообрядческому расколу, по примеру Курского архипастыря, вековая смута, разделяющая две родственных семьи русского народа, наконец, рухнет и средостение уступить место братскому единению в духе единой веры, единого учения и единой христианской любви.

М.С.Р.

Новая секта христиан-коммунистов. – Фанатическая секта в Америке. – Краткий исторический очерк шведских миссий и шведского Миссионерского Союза. – Торжественный благодарственный митинг Британского и иностранного Библейского Общества.

Многие американские и французские газеты сообщают интересные сведения о новой секте, появившейся недавно в Швейцарии, в деревушке Амден. Основатель секты, богатый американец Клейн, приобрел, не щадя издержек, большую земельную собственность, на которой образовалась в скором времени целая колония как из семейных людей, так и из одиноких мужчин и женщин. Многие члены прибыли из Америки. Колонка основана на христианском коммунизме; это "община», в том смысле, как ее понимали первые христиане. Принадлежащие к секте отказываются от всякой собственности в пользу общины и тем самым приобретают все права; желающим же выйти из секты имущество их возвращается. Каждый может свободно заниматься своей профессией или чем пожелает; напр., для художников выстроена отдельная вилла. У сектантов нет ни общественного богослужения, ни проповеди; они не находят нужным, молиться на том основании, что и без этого Бог посылает людям то, что для них полезно. Община Клейна считает, что Христос быль человек, но такой, который руководился исключительно Божьей волей; несмотря на это, они поклоняются Богоматери и святым и ожидаюсь второго пришествия Христа Спасителя на Пасху 1904 г. в Амдене. Он принесет на землю мир и владыки земные придут и поклонятся Ему. Христос избрал для Своего второю пришествия Швейцарию, потому что она лежит в сердце Европы и имеет республиканский образ правления. Сектанты убеждены, что миллионы духов, населяющих воздух, а также и души всех умерших ожидают вместе с ними скорого пришествия Христа в Амден.

Экономическое устройство общины напоминает в некоторых чертах фаланстеры Фурье.

Французская газета «L’Aurore» считает эту секту одним из проявлений религиозного помешательства, введенного в моду непонятной поддержкой, оказанной Толстым духоборам. В настоящее время эти несчастные дошли в Канаде до полного безумия и впали в чисто животное состояние.

Швейцарские власти следят за сектантами и для вмешательства своего ожидают только какого-нибудь противозаконного действия с их стороны.

Кстати о духоборах.

В американской газете «Presse» появилась маленькая заметка о том, что в половине октября шесть человеке духоборов были арестованы и отданы под суд по обвинению в поджоге машины, связывающей снопы, а также известного количества зерна.

Духоборы оправдываются тем, что в России они жгли (?) ружья и пушки, потому что это орудия разрушения; в Канаде же жгут земледельческие машины, потому что и они «измышления лукавого».

Корнваллис, город в штате Орегон, был взволнован в конце минувшего года бесчинствами членов новой секты, называющих себя «Божиими помазанниками». Охваченные фанатическим рвением, они уничтожали и жгли мебель, ковры, кухонную посуду и др. домашние вещи. Самые дорогие музыкальные инструменты делались жертвами пламени.

Все это происходило в доме м-ра и м-с Хорт. Деревья в саду были выворочены с корнем, цветники и оранжереи вытоптаны и уничтожены. Говорят, что даже собаки и кошки были сожжены на жертвенном огне.

Особенный интерес этому делу придавало то обстоятельство, что присоединившийся к дикой секте г. Хорт был членом правительственного комитета штата Орегон; семейство его – бывшие члены Армии Спасения – принадлежат также к убежденным последователям новой секты.

В ноябре минувшего года Хорт, служившей много деть в одном из торговых домов города, отослал ключи в контору с заявлением, что отныне он намерен посвятить себя служению Богу. Затем он лично принял участие в уничтожении домашней обстановки и в истреблении сада и оранжерей.

Целый день двадцать человек – членов секты – находилось в доме и наконец сожгли и уничтожили все потому, что Богу было так угодно. Они претендуют на непосредственное сношение с Господом, Который Сам указывает им, что следует уничтожить и что сохранить.

Через два дня двое главарей секты предстали перед судьями и после продолжительного допроса, снова выпущены на свободу. Это швед Крефильд и американец капитан Брукс, бывший член Армии Спасения. В городе все убеждены, что с удалением этих главарей сектанты перестали бы безумствовать.

В течение дня около дома м-ра Хорта перебывало до 2.000 посетителей. С наступлением сумерек уличные мальчишки обстреливали здание каменьями и перебили стекла во всех окнах. Вечером дом был освещен, но скоро все огни погасли и все успокоилось.

Во время молений все сектанты катаются по полу с громкими рыданиями, стонами и криками и производят такой шум, что соседи обращаются к властям с просьбами унять их.

Многие из друзей Хорта хотели посетить его, но не были приняты. Крефильд или Брукс встречали их у входа, не впускали в дом и отказывались вызвать Хорта на том основании, что он занят беседой с Богом и тревожить его нельзя. На вопрос, почему они окружают свои моления такой тайной? – Брукс ответил стихом псалма: «Тайна Господня с боящимися Его».

Сектанты уверяют, что конец света быстро приближается.

Офицер, явившийся арестовать Брукса и Крефильда, не встретил сопротивления. Его ввели в комнату, в которой несколько человек лежали на полу. Одна молодая девушка, очевидно, билась в припадке падучей болезни, лицо ее было закрыто платком. Когда офицер подошел с намерением приподнять платок, сектанты закричали в один голос*: «не трогайте ее, оставьте»!

Появление "Божиих Помазанников» вызвало в Корнваллисе такое волнение, какою мирный город давно не испытывал.

В 1903 году Шведский Миссионерский Союз отпраздновал свою 25-летнюю годовщину, и в память этого замечательного события была издана книга, в которой излагается история происхождения и деятельности этого Союза и помещены портреты всех его миссионеров. Этот юбилейный сборник, заключавший не менее десяти статей разных авторов и обнимавший 230 страниц в большую 8-ю долю листа, превосходно издан и иллюстрирован. Распространение его должно чрезвычайно увеличить интерес в деятельности этой миссии, и едва ли он может не достигнуть цели, для которой он издан.

Миссионерская деятельность, предпринятая шведами после реформации, началась прежде всего среди лапландцев, в пределах их собственной страны. С 1741 до 1748 года Петер Хегстрем трудился в Лапландии, и его сменил Пер Фьельстрем (Per Fjellström), который продолжал до самой своей смерти, последовавшей в 1764 г., учит, проповедовать и писать для лапландцев с избытком любви и неутомимой ревностью. После его кончины, однако, ревность и интерес к миссионерскому делу постепенно ослабели, пока полстолетие тому назад dr. Скарстедт, на громадном миссионерском собрании, не провозгласил: «Скандинавская миссионерская деятельность среди лапландцев во многих отношениях была и продолжает быть штопаньем» (a lap (patch)-work).

Миссионерское движение в Британии в начале XIX столетия оказало влияние на другие страны, и между прочим на Швецию. В 1818 году была издана миссионерская записка, а десятью годами позднее в Готенбурге было образовано небольшое миссионерское общество с целью усилить интерес к миссиям посредством издания соответствующих сочинений. В 1835 г. было основано Шведское Миссионерское Общество. Сначала его поддерживало Базельское Общество, которое имело на своей службе одного набожного шведа, отправившегося в Китай, а также «Моравские братья», которые нанимали много шведских миссионеров. Затем оно решило заняться миссионерством внутри своей страны и среди лапландцев «старалось заводить и поддерживать школы и детские приюты, поощрять лапландцев к христианской жизни согласно с установленными правилами Евангелической лютеранской церкви».

В 1874 году с целью расширения интереса к деятельности миссий была учреждена Шведская Церковная Миссия, избравшая Зулулэнд (в юго-восточной Африке) сферой своих миссионерских операций. В 1876 г. Шведское Миссионерское Общество и Шведская Церковная Миссии соединили свои силы, и в первый раз в лютеранской церкви была допущена организованная миссионерская деятельность, и поддержания ее требовали как долга Церкви. Агенты соединенного Шведского Церковно-Миссионерского Общества трудятся теперь не только среди зулусов Наталя, но также и среди туземцев Индии, говорящих на тамильском язык, и труды их сопровождаются великим успехом.

В 1856 году широко распространившееся религиозное оживление произошло в Швеции, явившееся результатом трудов великого шведского проповедника, Розениуса, и для поощрения внутренней миссионерской деятельности в шведской церкви было основано Den Evangeliska Fosterlands – Stiftelse. Это учреждение постепенно принимало участие в заграничных миссии и поддерживало миссионера на Золотом берегу (Африка). Затем оно избрало полем своей заграничной миссионерской деятельности Галлаланд, в Восточной Африке, за Абиссинией, но ему пришлось бороться почти с непреодолимыми трудностями, не столько для того, чтобы начать дело, сколько для того, чтобы вообще добраться до этой страны. На Красном море, поэтому, было начато предварительное дело в Мак-Кулло, близ Массовы. Теперь миссионеры этого учреждения трудятся в Абиссинии, стране Тигра и Кунаме, а также, конечно, и в Галлаланде. Миссионерское дело ведется также и в Индии среди голдов и индусов центральных провинций с большой энергией и успехом.

В 1878 г. был образован Шведский Миссионерский Союз (Svenska Missions – förbundet), который и праздновал двадцатипятилетний юбилей своего существования. Этот Союз был практически отделением от Fosterlands – Stiftelse, которое ригористически держалось Аугсбургского исповедания, между тем, как диссиденты, вдохновляемые новым евангелизмом Вальдстремовского возрождения, не могли принять этого исповедания во всей его полноте: главная разность заключалась в значении, придаваемом удовлетворению (atonement) и требовании реформ в государственной церкви.

Шведский Миссионерский Союз немедленно обеспечил себе щедрую поддержку в каждом округе страны, не смотря на препятствия, поставляемые на пути более старыми обществами и властями государственной церкви. Выло найдено возможным открыть миссионерский колледж, в который сразу поступило не менее 8 волонтеров, готовых отправиться с миссионерской проповедью в чужие края. В 1881 году миссионерское дело было начато в Европе среди кавказцев; в 1892 г. – в Африке среди туземцев Конго; в 1886 г. – в Америке, среди жителей Аляски; в 1890 г. – в Азии среди китайцев. Миссии для евреев и мухаммедан в Алжире также существуют в течение многих лет; а в С.-Петербурге, Лондоне и Зундерленде (морской порт в графстве Дэргэм) Союз имеет капелланов для удовлетворения духовным нуждам шведских и других скандинавских моряков, посещающих эти порты. В большей части из этих мест миссионерское дело ведется с громадной энергией и сопровождается выдающимся успехом.

Аляскинская миссия едва начала свою деятельность, когда шведы в Америке решились сделать Аляску специальным полем миссионерского труда и, образовавши американский Шведский Миссионерский Союз, обратились к главному обществу, давшему им жизнь, за позволением взять на себя все дело и всю ответственность с тем чтобы миссия была передана им. Поэтому пришлось искать нового места для миссионерской деятельности и в 1894 году был занят Китайский Туркестан. В Китае Союз вел свое дело на востоке, Вучанге, Ичанге, Шази (Shasi) и Сунгпу, как главных станциях, и на западе – в Кашгаре и Яркенде.

И дело внутренней миссии не остается в небрежении, так, как способные миссионеры трудятся во многих определенных населенных центрах, а большой состав странствующих проповедников посещает другие округи Швеции, нуждающиеся в научении христианской истине. Государственная церковь Швеции сначала ничего практически не делала для детей, и Шведский Миссионерский Союз воспользовался этим бездействием и чрезвычайно сердечно принялся за дело: он основал более 2.300 воскресных школ и имеет более 4.000 учителей с 105.000 учащихся. И это обстоятельство побудило государственную церковь к соперничеству в любви и добрых делах, так что теперь много благодетельного делается в Швеции для молодежи.

В течение этих 25 лет у Шведского Миссионерского Союза не переставал действовать миссионерский колледж, приготовлявший агентов для внутренней и заграничной миссии, так, что на всякое вакантное место миссионера всегда находился вполне способный или почти готовый кандидат. Число студентов колеблется от 30 до 50, учебный курс продолжается три года, а каждый семестр около 8 месяцев. Так как лютеранская церковь в Швеции очень ригористична, она проявляет абсолютную власть относительно посвящения на церковную должность, a так как Шведский Миссионерский Союз совершенно независим от Государственной Церкви, его миссионеры не рукополагаются. Когда приходится посылать кого-нибудь в качестве миссионера за границу, совершается торжественная служба посвящения (a Solemn consecration service), и президент Союза говорит отправляющемуся миссионеру: «Конференция Шведского Миссионерского Союза решила призвать вас, А.В., и послать вас в качестве миссионера в N-скую миссию, и я теперь но поручению Шведского Миссионерского Союза, задаю вам вопрос: принимаете ли вы это назначение и приготовились ли вы, с верою в Господа вашего и Спасителя, посвятить себя всецело и безусловно проповеданию неисчерпаемых сокровищ Христа нашим ближним, которые ходя во тьме греха и неведения»? В случае утвердительного ответа миссионер посвящается посредством возложения рук при чтении молитвы.

Доход Союза исчисляется ежегодно в сумме около 17.000 фунтов стерлингов (около 170.000 рублей), а всего в течение 25 лет израсходовано на миссионерское дело значительно более 200.000 ф. стерлингов. Благословение Божие сопровождало труды Шведского Миссионерского Союза в прошлом, как показывают достигнутые результаты, и можно надеяться, что в будущем Бог благословит таких ревностных, преданных и благочестивых соработников Божиих в их трудах в пользу миссии.

Достопамятное и импонирующее зрелище представлял Алберт-Холл во вторник вечером 7 ноября прошлого года, когда состоялось заключительное праздновало столетнего юбилея Библейского Общества, на которое собралось до 8.000 человек, чтобы воздать хвалу Богу за то, что были собраны необходимые суммы для восполнения фонда, образованного в память столетнего юбилея общества, который носит название «the Centenary Fund». Редко, если когда-либо, собирались представители стольких платформ. Тринадцать епископов английской церкви сидели среди лидеров нонкорформизма и членов главных реформатских общин континента Европы.

Присутствовали представители по крайней мере 25 религиозных и миссионерских обществ. Китаец в костюме из красного и темно-синего шелка живописно контрастировал с почтенной фигурой генерала Бутса (Booth), с его развевающимися белыми локонами, одетого в шарлаховую фуфайку (jersey), которая резко выделялась из-под его длинного темного мундира Армии Спасения. Архимандрит греческой церкви в Лондоне не мог посетить собрания по причине болезни.

С одной стороны президента сидел американский посланник, с другой – граф А. фон-Бернсторф, в иностранном ордене. Вице-президенты общества и комитет были на виду на платформе, а арена, кресла, балкон и галерея огромного Холла, казалось, были затоплены восторженными друзьями и приверженцами общества, в числе которых было огромное множество влиятельных делегатов из вспомогательных отделов (Auxiliaries) в разных частях страны; многим из них, чтобы присутствовать на митинге, пришлось проехать большие расстояния.

Прелиминарная программа священной музыки была блестяще исполнена добровольным хором, причем соло из Мендельсона и Шпора были прекрасно спеты Т. Сэмпсоном, учителем из лондонского колледжа для хористов. Новое переложение на музыку гимна «С ледяных гор Гренландии», специально написанное мисс Кликман, вызвало сильные аплодисменты. Затем все собрание приняло участие в превосходном пении гимна «The Strain Uprise». Граф Стэтфордский прочел псалом 150. Rev. Дж. Гринхоо (Greenhough), бывший президент баптистского союза, вознес благодарение Богу за то, что были собраны полностью не достававшие средства для фонда в память столетней годовщины. Епископ Митчинсон, старейший президент общества, начальник (master) пемброкского колледжа в Оксфорде, вознес молитву об единстве и согласии среди всей конгрегации Христова стада. Rev. Маршал Хартлэй, ех-президент уэслейанской конференции, молил Бога, чтобы Он помог своим руководством в расходовании средств фонда, после чего все величественное собрание приняло участие в пении молитвы Господней, и звуки молитвы, вырывавшиеся из нескольких тысяч уст, походили на прибой волн у морского берега.

Президент общества, маркиз Норсэмптонский, голос которого отчетливо раздавался по всему залу, со своего кресла произнес краткую, но сильную и вдохновенную речь. Он радовался, что для восполнения «Сентенарного фонда» была принесена не одна лепта вдовицы, и объявил, что теперь собраны полностью четверть миллиона гиней³³¹, не считая прибыли от процентов или дивиденда. Лорд Норсэмптон выяснил также, что этот фонд будет посвящен специальным расширениям дела общества и тому, чтобы сделать более производительными его операции и организацию. Он горячо призывал увеличивать доходы общества, чтобы оно могло вести свое дело за границей беспрепятственно.

Епископ манчестерский привлек все внимание собрания своей речью. Кто мечтал бы, говорил он, о переводе Шекспира для африканских пигмеев³³², или Гете для эскимосов, или даже Гомера для патагонцев. Но Библия есть благовестие Божие для всего мiра, написанное, правда, людьми, но ее голос – голос Самого Бога. Мы могли бы послать ее всякому народу, живущему под небом, и она возвратилась бы к нам, прибавив новые доказательства ее божественности. Весь обширный мiр никогда раньше не ждал так благовестия Божия, как он ожидает теперь. Ужели мы намерены ограничить обращение книг Священного Писания и отказаться от своих усилий распространять Библию в чужих краях?

Внимание собрания было чрезвычайно заинтересовано, когда председатель приступил к чтению в последовательном порядке поздравительных приветствий, который мы приводим в Конце статьи, от короля Эдуарда VII, германского императора, короля Дании и короля Швеции. Секретарь нидерландского библейского общества прочитал по-голландски, а лорд Норсэмптон после перевел на английский язык, приветствие от королевы голландской и ее супруга, принца Генриха Нидерландского. Последовательное чтение этих приветствуй от протестантских правителей разных стран мiра вызывало безграничный энтузиазм, который достиг кульминационного пункта, когда американский посланник, Уайтло Рэйд (Whitelaw Reid), поднялся с своего места и передал приветствие от президента Соединенных Штатов. В словах, исполненных особенной сердечности и прелести, его превосходительство провозгласил, что, хотя его страна придавала меньшее значение публичному исповеданию религии, нежели большая часть других наций, она была не менее глубоко религиозна, и в качестве свидетельства привел, примеры Уашингтона (Washington), Линкольна и Мак Кинли, имена которых, были встречены громкими одобрениями. Свое приветствие он заключил чтением письма, которое президент Рузвельт прислал по поводу «многознаменательного и приятного события, которое празднует Британское Библейское Общество».

В любезных и изящных выражениях лорд Норсэмптон высказал признательность за эти королевские приветствия, а также огласил поздравительный телеграммы от Национального Библейского Общества Шотландии, Ирландского Библейского Общества, Южно-Австралийского вспомогательного отдела в Аделаиде, и от библейского митинга в Коломбо, посланную rev. Артуром Тэйлор, секретарем Британского Библейского Общества, уехавшим по делам Общества на Восток, имя которого вызвало горячая одобрения. Воздав дань покойному сэру Джорджу Уильяме, лорд Норсэмптон прибавил: «Теперь обратим наши умственные взоры снова к Царю царей и споем венчайте Его многими венцами».

Затем граф А. фон-Бернсторф, который превосходно и бегло говорил по-английски, описал как обращение Библии на континент приготовило путь для религиозной свободы, и собрание ответило на его слова приветствием по поводу наступлении религиозной свободы в России. Он признался, что все германские библейские общества обязаны своим существованием импульсу, полученному от Британского Библейского Общества, и процитировал изречение м-ра Сперджена: «Библия – это молодой лев; только пустите его на свободу, и он сам защитит себя».

Вечерняя овация приберегалась для генерала Бутса, который произнес характерную речь о «Библии и массах». Он сильно доказывал драгоценность Священного Писания для бедняков. Оно вводит Бога в жизнь бедного одинокого труженика: оно делает рабочего человека добрым. Собрание весьма оживилось и выражало знаки одобрения, когда генерал Армии Спасения объявил, «что Бог хочет сделать великое дело среди масс, и тогда улучшатся их нравы». Истины Библии доказывают их божественность переменами, которые они производят среди масс нашего собственного (т.е. английского) народа. Они делают людей не только добрыми, но и полезными, «обращая мужчин и женщин, которые были проклятием, заразой и порчей повсюду, куда бы они ни пришли, в служащих ангелов, спасителей человечества». Между другими рассказами он сообщил об одном ребенке, который спрашивал свою мать: «Не говорила ли ты, мама, что та книга была Божьей книгой»? «Да, милый», отвечала мать. Тогда ребенок сказал: «Не думаешь ли ты, мима, что нам лучше послать ее домой, так, как мы никогда ее не читали». Чтобы заставить читать Библию, мы должны найти мужчин и женщин, которые живут ее учением открыто пред лицом людей. Критицизм масс не касается книг: это практический критицизм жизни тех, которые объявляют себя верующими в Библию. Генерал Бутс закончил свою речь среди новых шумных аплодисментов. Затем все присутствующее поднялись со своих мест и запели Те Deum, по известному переложению Джэксона, с чрезвычайным эффектом.

После пения были вознесены еще три молитвы: Rev. U. Б. Рубусана, ассистент корректор кафрского перевода Библии, вознес благодарение за распространение Библии в Африке; профессор Кэмбриджского университета, А. Макалнетер, горячо молился за влияние Библии в домах английских граждан, и м-р Ченг-Чинг-Йи, ассистент-корректор мандаринского перевода Библии, с трогательной простотой благодарил Бога за дарование Библии великим нациям Востока.

После этих молений последовала речь президента Форсисс (Principal Forsyth), председатель конгрегационального Союза, который говорил о «Библии и заграничных миссиях». Собрание выразило одобрение, когда он провозгласил, что эта книга была лучшим средством распространения цивилизации, нежели винтовка, и с напряженным вниманием слушало, когда он описывал, как для миссионера, впервые выступившего на миссионерское поприще в глухих местах, отрезанных от внешнего соприкосновения с церковью, делается его великим таинством, совершаемым Самим Христом. Чем более мы постигаем силу Библии, которая пронимает и покоряет темные уголки нашего собственного сердца, области нашей собственной жизни, которые были чуждыми и недоступными для Бога, – тем более мы должны верить, что Библия предназначена быть благословением для мрачных, отдаленных и непокоренных стран мiра.

Последний оратор, епископ Карлайля (Carlisle), сразу привлек все внимание собрания, и с гениальным юмором и духовной мудростью извлек четыре урока из самого митинга. Первый, – «Церковь всемiрная, церковь всякого библейского (Scriptural) наименования и вероисповедания», нуждается в большем количестве, силе, совете и деятельности набожных мiрян. Второй, – Библия не знает никакого различия между высшими классами и народными массами. Епископ здесь повторил утверждение генерала Бутса, заметив, что оно было высказано раньше них самим, а не заимствовано у генерала. При этом генерал Бутс встал и драматически поклонился к великому удовольствию собрания. Третий, – при всем различии христианских наименовании они представляют нечто единое. «Мы», сказал епископ, «находящиеся здесь, на этой платформе, принадлежим ко многим вероисповеданиям, различающимся в деталях богослужебной практики, но согласны в основных истинах откровения. Насколько я понимаю, в наших разностях нет ничего ошибочного, пока наши разности не окрашены враждой. Мы не представляем зверинец, скопище львов, тигров и леопардов, которых нужно сажать в клетку отдельно друг от друга. Мы имеем свои разности, как их имеют все мыслящее люди, но мы связаны вместе принятием Библии. Есть лица, которым нравится находить свое единство в соборах Церкви; и предпочитаю находить свое единство в Библии – – единство духа, узы (bonds) которого не косность, но мир». Наконец, епископ признался, что он не знает никакой церкви или общества по истине столь кафолического, как британское и иностранное Библейское Общество. На этой платформе были люди многих племен и рас, и народов, и языков – как будет повсюду в конце концов.

В возвышенном настроении и громким голосом был пропет заключительный гимн «Хвалите, о хвалите нашего Бога и Царя». Епископ Уэйкфильдский произнес благословение, и торжественные звуки «Аллилуйного Хора» (Hallelujah Chorus) достойно закончили благодарственный митинг, память о котором, никогда не исчезнет у всех, имевших возможность присутствовать на нем.

Телеграммы

От короля Эдуарда VII:

«По приказанию его величества поздравляю комитет Британского и Иностранного Библейского Общества с успешным сбором, превысившим четверть миллиона гиней, каковой суммы требовал комитет для расширения своего дела. Король желает Обществу всякий удачи в будущем, и надеется, что усилия, принимаемые обществом ежегодно, помогут, может быть постепенно, но прочно, распространить христианство но всему мiру».

Knollys

От президента Соединенных Штатов:

«Могу ли я послать мои сердечные поздравления Британскому и Иностранному Библейскому Обществу на его благодарственный митинг, по случаю столетней годовщины? Я надеюсь, что его собрание возбудит всемiрный интерес к переводу и распространению Библии, и я уверен, что все, кому близко к сердцу благо человечества, будут чувствовать к усилиям Общества самую искреннюю симпатию и признательность».

Teodore Roosevelt

От короля Швеции:

«Его величество король Оскар П., известившись, что Б. и И.Б.О. собирается на благодарственный митинг по случаю окончания празднеств столетней годовщины, с удовольствием разделяет это торжество. Его величество, взирая с глубочайшим интересом на благословенное дело Б. и И.Б. Общества по всему мiру, радуется вместе со шведским народом развитию того, что было сделано для дальнейшего распространения этого великого дела».

От королевы Голландской и ее супруга:

«Исполненные чувством горячей симпатии к возвышенной цели, которую Б. и И.Б. О-во преследует более столетия, и с благодарностью воспоминая о помощи, которую оно так охотно оказало Нидерландскому Библейскому Обществу, мы имеем честь, по случаю благодарственного митинга, свидетельствовать наше искреннее участие ко всякому делу и усилию, направленному к распространению Евангелия».

Wilhelmina, Heinrich

От Германского императора:

«Примите мои наилучшие поздравления по поводу блестящего успеха, которым сопровождался сбор пожертвований в память столетней годовщины, и мои сердечные пожелания дальнейшего счастливого развития благородного дела Б. и И.Б. Общества».

William I R.

От короля Дании:

«Мои наилучшие пожелания счастья и успеха нашему делу и Божия благословения Обществу и его руководителям».

Christian R.

С. Зверинский

Об изменении способов содержания духовенства. Постановление 9 округа Николаевского уезда Самар. губ. По всестороннем обсуждении вопроса об изменении способов содержания, духовенство не пришло ни к какому окончательному результату, но все высказались за желательность изменения существующего способа содержания; по мнению одних было бы желательно, чтобы сами прихожане собирали известную определенную сумму и передавали причту, и таким образом, чтобы сами прихожане заботились о своих пастырях, доставляли все потребное для их содержания, и возложить обязанности этих сборов па попечительства и попечительские советы. Некоторые отцы съезда находят такой способ на практике неприменимым, с одной стороны потому, что духовенство будет в полном порабощении прихожан, пастырский авторитет едва ли повысится, а с другой стороны – и цель едва ли будет достигнута, т.е. духовенство может оказаться совершенно без средств.

Некоторые отцы съезда высказались за желательность обеспечения духовенства жалованьем от казны в достаточном для содержания размере, вместо платы за так называемые обязательные требы; это было бы и надежнее, и определеннее, и духовенству не пришлось бы дрожать за свой завтрашний день; при этом и земля должна быть по-прежнему оставлена в пользование причтов. На съезде 5 Ставроп. округа духовенство определяет норму вознаграждения в следующ. цифрах: священнику – 600 р. в год, диакону – 400 р., псаломщику – 200 р. за исполнение обязательных требоисправлений, каковы крещение, миропомазание, причащение, покаяние, брак, елеосвящение, похороны младенцев и взрослых без выноса, остальные же требы, не принадлежащие к числу неотложных и исполняемых по желанию прихожан, желает оставить на прежнем положении. Съезды 3 и 7 Николаевского уезда и 3 Бугульминского считают нормой жалования 1.200 руб. священнику, 800 – диакону и 600 псаломщику, 4 Самарского – норма 1.600 р. на причт из трех членов, 2 Бугульминского – норма 1.800 р. на причт из трех членов и 1.200 руб. из двух членов. Духовенство полагает, эта сумма может быть изыскана земством или другим учреждением, имеющим заменить земство, из местных средств, каковое учреждение должно выдавать жалование духовенству своего района ежемесячно, при чем желательно уравнять приходы, полагая 1.000 душ на двухчленный причт мужеского пола и 2.000 душ на 4-членный причт, при обеспечении последнего 2.400 р. Пользование церковной землей должно оставаться на прежних началах. Более подробный доклад по тому же вопросу представлен духовенством 3 округа Новоузенского уезда (Самар. Еп. Вед.).

О церковно-приходских библиотеках. Ставропольский Епархиальный съезд выразил в следующих словах свое желание о более правильной постановке библиотеки.

Не говоря уже о Священном Писании и творениях святых отцов церкви, чтение которых составляет непременный и священный долг пастыря, признать желательным и необходимым, чтобы духовенство в виду запросов, предъявляемых к нему настоящим, временем, знакомилось с жизнью и при помощи светской литературы и особенно повременной печати.

Предоставить причтам широкое право пополнения приходских библиотек произведениями церковной и богословской литературы для чтения клира и образованных мiрян, и религиозно-нравственных книг, журналов и брошюр для народа.

Ныне же заняться детальною разработкой вопроса об издании епархиального печатного органа.

Журнал сей за общим подписом представить на благоусмотрение его преосвященства, нашего архипастыри.

На подлинном резолюция его преосвященства, преосвященнейшего Агафодора, епископа Ставропольского и Екатеринодарского от 30 апреля 1906 года за № 1860: «Предоставляется духовенству епархии право пополнять церковно-приходские библиотеки произведениями церковной и богословской литературы для чтения клира и образованных мiрян и религиозно-нравственными книгами, журналами и брошюрами для народа. Вопрос о реформе духовно-учебных заведений разрабатывается и ходатайство об изменении этой реформы не полезно. Удовлетворение прочих желаний духовенства зависит не от меня, а от высшей церковной власти – от предстоящего Собора». (Ставроп. Еп. Вед.).

Талмуд и его проповедь ненависти к не-евреем и христианам. Талмуд не признает даже и людьми тех, кто не имеет счастья принадлежать к еврейской национальности. По учению талмуда, не исповедующие иудейства не заслуживают, никакой милости. Талмуд прямо позволяет обманывать, грабить, подувать всяческими способами всех гоев, акумов, кутимов, т.е. неиудев; запрещает давать последним деньги без процентов, для чего повелевает каждому отцу учить своих детей такому навыку. Об отношении евреев к христианам в талмуде прямо не говорится, но есть более ясные намеки на христиан и более частные термины для обозначения их. Так именно они разумеются под именами: галах, ноцрим, цадок, или саддукей, они же называются эдомитянами и пр. На них именно намекает талмуд, когда говорит, что саддукеи, из слов (Быт.1:26): сотворил человека по образу нашему, выводят заключение, что богов много, или много лиц в Боге, – что эдомитяне или ноцримы машут пальцами своими вдоль и поперек (намек на христиан. крестное знамение) и пр. Ненависть талмуда к этим людям выше даже ненависти к язычникам. Если кто-нибудь преследует еврея с тем, чтобы убить его, то еврей пусть лучше спасется в храме язычников, чем саддукейском (т.к. христианском), говорит талмуд… Об истреблении этих именно людей иудеи доселе молятся: пусть будут уничтожены в одно мгновение… Истреби их, Господи, порази, уничтожь их в одно мгновение, порази их внезапно в глазах наших» (Рязан. Епарх. В-и, № 6).

Почти повсюду, по словам отчета, среди старообрядцев замечается особенный подъем духа. Наибольшую живучесть в религиозно-нравственном отношении проявляют старообрядцы следующих толков: австрийского, окружнического и противо-окружнического, нетовского, больше-начальнического и отчасти поморского брачного. Прочие толки к дарованной свободе относятся сравнительно безучастно, а старообрядцы странники – те даже приуныли, видя в этом особенные козни «антихриста». Подъем духа среди старообрядцев австрийцев-окружников выражается по местам в устройств отдельных каменных или деревянных храмов, как, напр., в д. Федурине, Муром. уезда, в с. Каринском, Ал. у.; в участии на съездах всероссийских в г. Москве; в распространении современной старообрядческой литературы, вроде журнала «Старообрядец», газ. «Народная Газета»; в старании слиться воедино с противо-окружниками и в пропаганде своей «веры» путем, наезда старообрядческих миссионеров на некоторые местности нашей епархии. От бесед с православными миссионерами австрийцы-окружники в отчетном полугодии упорно отказывались. Общество австрийцев неокружников раздирается внутренними усобицами по вопросу о соединении с окружниками. Противником единения является старообрядчески Московский епископ Иов, проживающий в д. Молокове, в Гуслице, сторонником – другой епископ Даниил, тоже «гусляк» из д. Давыдовой. Деятельность старообрядцев спасовцев выразилась за истекшее полугодие в составлении ковровскими старообрядцами всеподданнейшего адреса с описанием своих нужд в устройстве в г. Коврове и с. Ивонине, Суд. у., соборных совещаний при участии старообрядческих деятелей: саратовского слепца Коновалова, его учеников Агапова и Пискунова, проживающих в г. Коврове, и старца-скитника г. Коврова «батюшки Ионы», по вопросам: «о допущении брадобрийцев на общественную молитву», «О необходимости покаяния пред старцами» и о нравственной распущенности молодежи. Среди поморцев в отчетном полугодии и возникла интересная письменная полемика между поморским наставников Ив. Зыковым из с. Кабанского, Пок. у., и австрийцем окружником Зеленковым из г. Егорьевска. Ряз. губ., по вопросу о незаконности австрийского священства. Брошюры того и другого начетчика в большом количестве расходятся между последователями поморского и австрийского согласия. В последнее время Зыков стал охотно выступать на беседах с православными миссионерами после многолетних упорных уклонений от бесед.

Из сектантов особенным усердием в пропаганде своих лжеучений отличались штундисты. Пропаганда штундизма велась особой специально разъездной миссией, состоящей из двух лиц – старшего пресвитера Маринушкина и диакона Маркина. Труд этих миссионеров вознаграждается в размере 36 руб. в месяц, кроме прогонов. Молитвенные собрания после манифеста 17 апреля штундисты устраивают открыто и беспрепятственно. Кроме того, в последнее время штундисты устраивают по местам воскресный собрания для детей. На эти воскресные собрания или воскресные школы собирается детей человек до 30. Предметом обучения служит чтение Св. Писания и толкование его в духе штундизма. Дух сектантства проникает в крестьянскую среду в особенности чрез молодежь, побывавшую в солдатах или столицах.

Чего должны желать мы отечеству в настоящее время

Наше отечество в настоящее время особенно нуждается в мире и спокойствии. Сколько смут и нестроений внесено в него врагами его; там забастовки, смуты; здесь нестроения, грабежи, убийства. Некогда Господь угрожал народу еврейскому, что за отступление его от веры и заповедей Его отнимает у него и храброго вождя, и мудрого советника, и прозорливца, и отроки будут начальниками, и дети будут господствовать ими (Ис.3:2–4). Не сбывается ли это пророчество на нас? Не горько ли видеть такое явление; юношество, недоучившее еще своих уроков, бросает учебные книги, и с своими, наскоро составленными по темным книжкам, взглядами, без знания науки и жизни, рассуждает учительским тоном о переустройстве общественного быта и без соображения последствий выходит на борьбу с существующим порядком! «Мы новые люди с новым словом; мы – грядущая сила, которая разрушит старое и создаст новое». И вот поются гимны молодому поколению с слепой верой в него. И что всего удивительнее, под звуки модных гимнов и старцы некие объюродели, стали молодиться, нарумянивать свои старческие морщины под цвет новой силы, и хотят устроить семью, общество и государство без Бога, без религии, без церкви, без верховной власти, без законов, без войска, без суда, без всего того, чем зиждется и держится современное государство. Хотят достигнуть всеобщего равенства во всем, всеобщего благополучия чрез совместное владение всеми землей и имуществом, исключив собственность, как воровство, из списка слов, и имевших доселе право гражданства. Говорят, что нет греха; что страсти имеют полное право на свое законное существование; что они не только не вредны, а даже полезны, так, как возбуждают, жизнь и энергию в обществе. Таким образом, все, с чем сжилось человечество, должно быть оставлено как пережиток, и человечество, очертя голову, должно ринуться на неведомый доселе путь к достижению своего благополучия.

Не только мужи зрелого возраста, по даже подростки с неудержимою страстью занимаются вопросом о переустройстве русского государства, о расширении прав и льгот всех вообще и каждого в отдельности. Ожидают «правового порядка»: причем одни останавливаются на конституции, как средстве от всех бед и зол, а другие идут дальше, мирятся не иначе, как только на социал-демократической республике. Как и следовало ожидать, дело мешается с бездельем. Сперва говорили во всякого рода заседаниях ученых, земских, а потом перешли к устройству банкетов, к пению революционных песней. Видя и слыша все это, благонамеренные люди протирают себе глаза и с недоумением спрашивают: «сон ли это, или действительность?» – Русь! Святая Русь! Твои ли это сыны? Твои ли это граждане, присягнувшие любить тебя и делать только то, что служит к славе твоей!

Нет, нам нужен не договор с правительством, не внешняя форма конституционных государств, в виде общей говорильни, а нравственное обновление, нравственное перерождение, нам нужна та правда Божия, которая возвышает народ и привлекает милость Божию. Эту истину подтверждает, как слово Божие, так к исторический опыт всего человечества. Как бы ни были хороши законы наши сами по себе, они не помогут горю, если только люди, приставленные к проведению их в жизнь, не будут воодушевляться нравственным законом. Люди бессовестные всегда найдут возможность обойти эти законы и самым законнейшим образом совершать самые беззаконные дела. Напрасно строить крепости, если те, кому они вверяются, будут трусы: если вместо самоотвержения, патриотизма и чувства долга они будут жить только утробными интересами… Тогда чрез эти твердыни пройдут ослы не только Филиппа Македонского, но и всякого другого врага. Что бы ни говорили современные радетели о мнимом благе народа, но надобно создаться, что нынешняя Россия своим могуществом и обширностью обязана России древней. С живейшею преданностью св. православной вере, с пламенною любовью к отечеству, с неизменным терпением и упованием на Бога, наши предки создали единство России, раздвинули ее пределы на необозримое пространство, вынесли на плечах своих бесчисленные невзгоды и приготовили нам то вещественное духовное богатство, которым мы пользуемся. А мы? Мы часто не ценим этого богатства, не воздаем должной чести, преданности и благодарности нашим предкам, любим выставлять на позор, с Хамовым злорадством, их медленность и погрешности и в погоне за иностранными порядками забываем о том, что нужно ли пользы отечества нашего.

В нашем положении нам нужно каяться в грехах своих и просить прощения у Господа Бога. Наши предки в таких случаях, не обинуясь, исповедовали свои грехи и каялись, налагая пост на всех – и старых, и малых, и даже па бессловесных животных. И Господь всегда принимал такое покаяние и прощал. Нам нужно усугубить свои молитвы о Государе и Его державе, нам надобно молиться Спасителю Богу, чтобы Он «даровал пастырям нашим ревность и бдение о душах, градоначальникам – мудрость и силу, судиям – правду и нелицеприятие, наставникам – разум и смиренномудрие, супругам – любовь и согласие, обидимым – терпение, обидящим – страх Божий; всем же вообще – дух разума и благочестия». (Мол. акаф. Покр. Богор.).

Русь! Святая Русь! Будь по-прежнему свята не только по имени, но и делами и поступками сынов твоих! Не забывай, что в силу и славу вошла ты путем самодержавия и крестного подвига. Будь верна до смерти своим Государям и тем исконным началам, на которых создавалось твое внешнее величие; не разменивай на мелочь всякой лжи, коварства и мщения свою веру, свою народность. Знай, что крепка ты только своей верой православной, да любовью к Царю и родине! (Киев. Епарх. вед.).

Жажда религиозного знания весьма велика в народе, и ее необходимо удовлетворять. И если приходской священник не сумеет вовремя удовлетворить эту жажду религиозного знания, то ее удовлетворит непризнанный проповедник сектантства из мутного источника своего знания. В сектантство потому идут не «самые негодные члены прихода», как иногда говорят, а люди часто довольно толковые, религиозные и богатые, которым решительно нет никакого материального расчета переходить в сектантство. Следовательно, для прекращения развития сектантства в приходах необходимо главнее всего всеобщее и притом, по возможности, основательное ознакомление прихожан с основными истинами православного христианского вероучения. Необходимо удовлетворить резвившеюся в народе жажду религиозного знания. Это и будет главнейшею мерою борьбы с сектами. Когда это будет достигнуто, и когда прихожане в состоянии будут дать хоть какой-нибудь ответ в своем уповании всякому вопрошающему, тогда само собой развитие сектантства прекратится. Но удовлетворяется ли в настоящее время эта народная жажда религиозного знания, какими способами и насколько? Главным и единственным средством для достижения этой цели служат вне-богослужебные собеседования и то по «местам». Но при тех условиях, в какие поставлено в настоящее время это дело, собеседования не удовлетворяют всем духовным потребностями прихода. Поэтому, кроме собеседований, в настоящее же время необходимо, как можно скорее, знакомить с изданиями особых брошюр и листков, в которых излагается положительное учение православной Церкви, на основании слова Божия, об основных догматах христианских в противо-сектантском духе, притом в доступной для понимания простого народа форме изложения. Порядок же ознакомления может быть такой: при совершении, напр., таинства св. крещения священник будет давать восприемникам брошюру об этом таинстве, при венчании – о таинстве брака, его святости и богоучрежденности, при говении в Великий пост брошюру о поминовении умерших и т.д. Таким образом, можно будет постепенно познакомить всех прихожан с основными догматами православной веры и предохранить их от заражения сектантством.

Крестьяне вместо того, чтобы проводить время в пустых разговорах и пьянстве при крестинах, браках, поминках и т.п., займутся чтением брошюрок об истинах веры. Если, предположим, в приходе будет 150 крещений, то не менее 1.500 душ узнают учение православной Церкви о св. крещении из прочитанных брошюр, чего никак нельзя ожидать при нынешних вне-богослужебных собеседованиях. Если прихожане чего не поймут при чтении, то они, несомненно, спросят об этом священника при вне-богослужебном собеседовании. Таким образом, недоуменные вопросы послужат темой для собеседования, и священнику не придется заблаговременно придумывать ее. Средства же для приобретения брошюр и листков можно брать из церковных сумм; суммы эти дают прихожане, следовательно, для их духовной пользы и можно взять их; трата эта, несомненно, вознаградится.

(Совр. Об. № 47).

(Голос пасомого)

Учить народ слову Божию и воспламенять сердца любовью к Богу – вот две из главнейших обязанностей Церкви по отношению к своим чадам. Первое достигается главным образом путем проповеди, второе – многоразлично: – отчасти путем той же проповеди и собственного пастырского примера, отчасти же путем истово совершаемого Богослужения. Обязанности эти настолько важны и существенны, что свв. Апостолы – первые устроители Церкви Христовой – нашли нужным в 58-м Апостольском правиле постановить следующее: «Епископ или пресвитер, нерадящий о причте, и о людех и не учащий их благочестию, да будет отлучен. Аще же останется в сем нерадении и лености – да будет извержен». Свв. Отцы VI-го вселенского собора подробно рассматривали этот вопрос и изрекли следующее священное правило: «Предстоятели церквей должны во вся дни, наипаче же во дни воскресные, поучати весь клир и народ словесам благочестия, избирая из Божественная Писания разумения и рассуждения истины, и не преступая положенных уже пределов и предания богоносных отец: и аще будет наследуемо слово писания, то не иначе да изъясняют оное, разве как изложили светила и учители Церкви в своих писаниях. и сими более да удовлетворяются, нежели составлением собственных слов, дабы при недостатке умения в сем не уклонитися от подобающего. Ибо, чрез учение вышереченных отцов, люди, получая познание о добром, и достойном избрании, и о неполезном и достойном отвращения, исправляют жизнь свою на лучшее, и не страждут недугом неведения, но, внимая учению, побуждают себя к удалению от зла, и страхом угрожающих наказаний соделывают свое спасение». Сказало ясно и определенно; никаких толкований и комментариев не требуется. Что сказать, чем оправдаться нарушителям этого чисто вселенского, соборного, святоотеческого правила, в котором предусмотрен и недостаток умения со стороны некоторых пастырей в составлении собственных слов и подробно рассмотрено значение церковного учения для пасомых?

Согласно с приведенными соборными правилами в древнем православном Богослужении поучение было введено в чин: за утреней после первой кафизмы читалось толковое Евангелие, после 6-й песни канона читался пролог или в «Триоди» синаксарь; за литургией также всегда предлагалось поучение или из книги «Златоуст» или иное какое. Богослужение вследствие этого являлось школой не только для чувства, но и для разума. Даже такой реформатор, как Лютер, сокративший чин богослужения до nec plus ultra, до нескольких молитв и песнопений, символа веры и чтения из Апостола или Евангелия – не дерзнул, однако, подвергать сокращению проповедь, но, наоборот, возвел ее в чин богослужения, сделав ее неотъемлемой и едва ли не самой главной составной частью каждого богослужения, необходимость и важное значение которой проистекает не только из правил св. отцов, но и из простого здравого смысла. Что же ми видим на этот счет в современном православном Богослужении? Во многих церквах проповедь можно услышать не более 2–3 раз в год, в других это тоже крайне редкое явление, а, главное, совершенно случайное, зависящее от желания священника; вечерние поучения – чтение толкового Евангелия, пролога и синаксарей сохранились только в старообрядческих храмах, да в некоторых общежительных православных монастырях; во всех же приходских храмах без исключения совершенно пропускаются, даже в лаврах (Киево-Печерской, Сергиевской) и многих монастырях мужских и женских чтение всего этого часто считается излишним. В большинстве церквей проповедь заменяется каким-нибудь велегласным концертом в то время, когда по смыслу службы все присутствующее в храме приглашаются забыть все земное и все помыслы и чувства свои направить горе, к небесному. В результате всего этого страшный «недуг неведения» широкой волной разливается среди сынов Церкви православной: толкуют вкривь и вкось Евангелие, потому что не слышат в Церкви верного его толкования, не знают о житии и подвигах святых, так как не слышат пролога, в котором, кроме краткого жизнеописания святых заключается еще не мало ответов на самые практически жизненные вопросы в духе святоотеческом; не знают содержания и значения праздников, так как не слышат синаксарей, в которых все это подробно разъясняется. Спрашиваю недавно одного юношу, знает ли он, в честь чего установлен праздник Покрова Пресвятой Богородицы: получаю ответ: «в честь погребения Богоматери»; или: собираются православные каждый год в субботу на 5-й седмице великого поста слушать акафист Пресвятой Богородице, но многие ли из них знают, в честь чего установлен этот акафист? Между тем в синаксаре на этот день все это подробно объясняется. Нравоучительные проповеди, предлагавшиеся в древнем православном Богослужении каждую неделю, а в св. Четыредесятницу и каждый день, из книги «Златоуст» и т.п., теперь, как сказано выше, также приходится далеко не так часто слышать. Но, скажут, все эти слишком устарело, все это написано неудобопонятным древнеславянским языком и может навести одну только тоску на слушающих. Допустим (хотя на деле это и не так), что это так; но логично ли взамен всего этого поставить черту – оставить пустое место, совершенно пропустить весь поучительный отдел Богослужения? Есть много прекрасных проповедей на самые различные темы, как новейших, так и более древних церковных учителей – Иоанна Златоуста, Тихона Задонского, Иннокентия Херсонского и мног. друг.; толкований на Евангелие тоже не мало, напр., прекрасный поучения на Воскресные Евангелия Дьяченко, Пролог также есть на русском языке. Что же касается синаксарей, в которых излагается сущность праздника, то их легко и удобно было бы излагать священнику своими словами. В лучших общежительных монастырях наших (Оптина, Зосимова, Глинская пустынь и т.п.), где, еще устав более или менее строго соблюдается, широко пользуются сочинениями вышеупомянутых авторов и показывают при помощи их безусловно большое воздействие на ум и чувство слушателей.

Часто ссылаются на то, что теперь многие из присутствующих в церкви, лишь только начинается проповедь, уходят вон из храма. «Если, говорят они, начать говорить поучения, то никто не станет посещать храма"… О, лукавое возражение, составленное не для блага ближнего, а для оправдания своих собственных слабостей и греховных привычек!

Пастырю ли учить овец и управлять ими, или заблудшим овцам пастыря?… Не про наше ли время пророчествовал ап. Павел, говоря: «Будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут набивать себе учителей, которые льстили бы слуху. И от истины отвратят слух и обратятся к басням» (2Тим.4:3–4)?

И вот какое наставление дает он по этому поводу епископу: «проповедуй слово, настой во время и не во время обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием» (2Тим.4:2).

Церковь Христова есть «столп и утверждение истины»: только тогда она может рассчитывать на всеобщее уважение и благоговение, если она будет высоко нести свое знамя, если не будет ни в чем отступать от истины, если будет всегда и неуклонно возводить своих чад от земного к горнему, идеальному, а не сама спускаться в преисподнюю человеческих страстей. Соборные и Апостольские правила относительно проповеди настолько истинны и безусловны, что отступать от них истинной Церкви ни в каком случае не подобает. Если бы не половина, а девять десятых церкви не захотела бы их слушать, все-таки Церковь не в праве лишать одну десятую оставшихся в храме просвещения и назидания.

Впрочем, такое небрежное отношение к проповеди и Богослужению обыкновенно не имеет места при правильной постановке дела церковного, а встречается только там, где паства распущена и лишена пастырского вразумления и назидания.

Наказанием за игнорирование священных сих правил служат религиозное невежество, теплохладность и равнодушие пасомых и падение пастырского авторитета, характеризующие современное православное общество.

Чтобы поднять проповедь на надлежащую высоту, необходимо ввести ее в чин Богослужения, дневного и вечернего, как это было в дрене-православном Богослужении, как это требуется соборными и апостольскими правилами и, наконец, простым здравым смыслом, а не предоставляют этого дела усмотреть настоятелей. Только при этом условии в связи с истовым исполнением православное богослужение получить значение великой духовной школы для православного народа, каковое в настоящее время им утрачено.

Православный