№ 5. Февраля 2-го

Ны́не отпуща́еши раба́ Твоего́, Влады́ко, по глаго́лу Твоему́, с ми́ром (Лк.2:29)

В то время, когда родился Иисус Христос, жил в Иерусалиме некоторый праведный и благочестивый старик, по имени Симеон, которому церковью усвоено ещё название – Богоприимец, потому что он, как вы слышали из ныне цитированного Евангелия, – принял на свои руки Богомладенца Иисуса в храме Господнем, в сороковой день по рождении Его. Праведнику сему обещано было Богом, что он не умрёт, доколе не увидит Христа Господня. И вот пришёл он однажды, по внушению свыше, в храм Божий; в это самое время принесён был туда младенец Иисус для того, чтобы представить Его пред Господа и совершить над Ним законный обряд (Лк.2:22, 27), по которому каждого первенца мужеского пола до́лжно было искупить жертвою, предписанною законом Господним (Лев.12:6–8). Праведный Симеон взял младенца Иисуса на свои руки, воздал славу Богу, и сказал: ныне отпущаеши раба Твоего Владыко, по глаголу Твоему, с миром и прочие слова, как вы слышите это в церкви на вечернем богослужении. «Теперь, Владыко Господи, – как бы так говорил Богоприимец Симеон, – Ты отпускаешь меня в страну загробную, как Сам обещал, с миром, – я умираю спокойно. Ибо, приняв на руки свои Богомладенца, я видел собственными очами спасение Твоё, которое Ты уготовал пред лицом всех народов, открывая свет к просвещению язычников и являя славу народа Твоего – Израиля».

Праведный Симеон высказал здесь чувство особенного душевного спокойствия и непоколебимую твёрдость при ожидании смерти, и вместе с тем указал самый источник, основание этого спокойствия душевного. Отрадное поистине состояние – встречать смерть со спокойствием и невозмутимостью духа! И кто из нас, братие, не желает этого?! Ничего нет для нас, в настоящей жизни, страшнее часа смертного, и не может быть у нас желания более драгоценного и счастливого, как желание умереть мирно и спокойно. А между тем, много ли между нами таких, которые готовы встретить смерть спокойно, без особенного страха и смущения душевного, как встречали её праведники Божии и как встречал её праведный Симеон Богоприимец?! От чего же происходит в нас тяжёлый страх смертный? Чего мы боимся? Чего нам недостаёт при смерти, для нашего успокоения? И почему люди праведные и благочестивые не боятся умирать?

Пример святого Симеона Богоприимца показывает нам, братие, что́ более всего может успокаивать человека при смерти. Почему этот праведник Божий с миром отходил в страну вечности? «Потому что, – как сам он говорит, – своими очами видел спасение, или иначе – Христа Бога, Который пришёл на землю спасти всех людей». Видя Иисуса Христа, праведный Симеон твёрдо веровал, что Он пришёл на землю избавить людей от греха их, проклятия Божия и смерти вечной, и эта вера наставляла его жить праведно и свято и подавала душе его мир и успокоение, с которыми он готов был отойти в вечность. Ничто более и нас, братие, не может успокоить от страха и смущения при смерти, кроме той же веры в Господа Иисуса, какую имел праведный Симеон. Скажете: как нам не бояться часа смертного, когда мы грешны и грехи наши велики пред Богом, когда мы не стяжали себе праведности, какою обладал Симеон Богоприимец? Такое опасение наше имеет свою цену: нераскаянный и беспечный человек тяжко погрешил бы, если бы успокаивал себя от страха часа смертного единственно бесконечным милосердием Божиим. И в ком совесть не умерла, тому она говорит, что он имеет право надеяться на милосердие Божие ради бесконечных заслуг Спасителя нашего, но только тогда, когда будет жить по святому закону христианскому, исполнять уставы и правила церкви; когда свободно и охотно будет творить дела богоугодные, не будет мёртв и глух к действиям спасительной благодати Божией, и со всею готовностью будет открывать свои чувства и силы к восприятию и усвоению даруемой христианам жизни Христовой. Если и при таком образе жизни, проникнутом мыслию о исполнении воли Божией и о небесной помощи, сознание нашей преступности пред Богом не престанет смущать и страшить нашу душу в час смертный: то позволительно нам, усиливая наши труды и подвиги для славы Божией, успокаивать мысль свою в бесконечном милосердии Христа Спасителя нашего и Господа, пролившего за нас на кресте честную кровь Свою.

Итак, возлюбленные, для того, чтобы не смущали вас опасения часа смертного, старайтесь не быть нерадивыми и беспечными, не употребляйте во зло даров Божиих, пользуйтесь ими по воле Божией, неослабно трудитесь для собственного спасения, в самой мысли вашей не имейте того, будто Господь и самых беспечных грешников поселит в рай вместе с праведниками, которые до конца жизни своей несли тяжкие труды и подвиги, ради спасения своей души. – За непростительную нашу беспечность и нерадение о своём спасении и постигнет нас великая скорбь в минуты смерти, по сказанному в Божественном Писании: смерть грешников люта́ (Пс.33:22). Но если мы будем слушаться своего Господа и Спасителя, если будем любить Его и прилагать старание к исполнению святой и всеблагой воли Его, а в случае нарушения её, каяться и сокрушаться о грехах своих, если будем употреблять для своего спасения и другие меры, какие Господь благоволил даровать нам и которые всегда хранятся и всем желающим подаются в Его святой Церкви; то мы без всякого смущения совести возложим всё наше упование на милосердие Божие и всецело предадимся Господу, а в следствие того сам собою отбежит от нас тот страх смертный, который испытывают нераскаянные грешники. Аминь.

Мы ничего не говорили прежде о семейной жизни Ивана Михайловича как потому, что нам мало была известна эта сторона его жизни, так и потому, что не считали себя вправе говорить о ней; но теперь, когда более нас знакомые с его семейными отношениями заявили их печатно, – позволяем себе повторить нечто из сказанного ими об этом предмете, и повторяем с тою целью, чтобы показать, какою светлою и симпатичною личностью является Иван Михайлович в кругу своих детей, как отец семейства. «Иван Михайлович, – пишет один из его биографов, – любил семейную жизнь, вступать в которую, по его взгляду, вообще не следует медлить (на основании такого взгляда Иван Михайлович более чем не любил пожилых и особенно старых неженатых людей), и Господь, благословляя его семейные симпатии, наделивший его многочисленным семейством, дал ему редкое утешение не испытать ранней утраты никого из своей семьи, видеть в возрасте всех до единого детей, быть воспитателем их не дома только, но и в учебных заведениях, где, как-то: в академии, университете, институте и пансионе, в числе воспитанников и воспитанниц он видел и своих детей. Долг воспитания детей был одним из побуждений к чрезмерному усложнению его наставнического труда, ценою которого он заменял дорогую стоимость воспитания в лучших женских учебных заведениях. В нравственную сторону семейного своего быта он стремился внести мотивы святого настроения своей души. Он любил молиться с семейством и разделять с ним общий хлеб слова Божия, которым сам питался в обилии. Был у него семейный обычай, издавна заведённый и неизменно хранимый: каждую субботу (и под праздники) вечером читался акафист, затем воскресные или праздничные – апостол и евангелие, которые объяснялись при этом. При всей строгости своей собственной, благочестиво настроенной жизни, он, однако ж не был ригористичен и не заявлял какой-либо особенной исключительности требований по отношению к семейным своим также, как и вообще к людям. Выполняя, как находил лучшим, нравственно-воспитательный долг по отношению к семейству, он был вместе с тем, как бы сдержан в обнаружениях своего отеческого влияния, чтобы оно не чувствовалось здесь тяжело, а принималось свободно, чтобы при этом оставалось место развитию личных особенностей, личных направлений, неизбежных в жизни людей, как отдельных личностей. Он говорил притом, что самые живые проявления такого или другого настроения данной поры жизни, особенно детства, юношества, не служат ещё ручательством за удержание его в дальнейшие поры, что следовательно многое в вашем развитии должно быть предоставлено самой жизни, – и такой взгляд у него, конечно, сливался с верою в опеку над жизнью человеческою благого Промыслаû«Труды Киевской Д. Академии». Август 1863 г.. Думаем, что сказанного достаточно для того, чтобы иметь понятие об Иване Михайловиче, как мудром и попечительном отце и главе семейства.

Другие нравственные черты характера Ивана Михайловича наши читатели видели уже отчасти в изображении служебной его деятельности, когда дело касалось отношений его к лицам, в среде которых он действовал. Здесь мы укажем на любовь его к духовному званию и сану. Ничем другим, а любовью только к духовному званию и сану объясняется раннее, при начале служебной карьеры, поступление его во священника. Не много привлекательного для наставника академии заключало в себе звание священника в приходской церкви; но Иван Михайлович принял это звание, и в своей пастырской деятельности показал, как мы выразились прежде, что он был пастырь по призванию. Чем же условливалось в нём самом, и чем условливается в других это призвание? «Духовное воспитание, – говорит он, – у нас первое призывание к священству. Оно может быть подавлено на время или на всю жизнь; но отголосок этого призывания будет всегда повторяться и заставит пожалеть, что призываемый раньше не послушался этого голоса. Приглашение начальства, советы родителей и проч., тоже призывание. Этот голос тоже может быть устраняем то желанием лучшего состояния в светской службе, то пристрастием к миру, а иногда сознанием недостоинства. Но со временем первые побуждения ослабеют, а последнее всегда само по себе должно быть. И не лучшее ли это сознание, с которым никогда не до́лжно разлучаться священнику? Чем оно живее, тем более внимания к себе и сильнее сознание важности своего долга. Не принимать священства по сознанию недостоинства то же, что не приступать к причащению по той же причине. Священник совершеннейший один – Первосвященник небесный. Он нас призывает; Его дело дать нам силы и направлять наше служение к благим целям». Как кому покажется такой взгляд, вследствие которого Ив. Михайлович всегда неблагосклонно смотрел на оставляющих духовное звание; но мы уверены, что первое указанное призывание к духовному званию как было, так и впредь будет главным побуждением к предпочтению священства другим служебным карьерам, мы уверены, что многие и очень многие из оставивших духовное звание часто слышат внутри себя тот голос, о котором говорит Ив. Михайлович, а, может быть, жалеют, что в своё время не были внимательны к нему, мы наконец уверены, что любовь к духовному званию, приобретаемая именно в среде семейной, и одушевляемая при воспитании сознанием важности служения, способна производить таких пастырей, каким явил себя как пастырь, Иван Михайлович. «Человек Божий тот пастырь, который бескорыстно, без всякого угождения свету защищает и назидает своё стадо и готов положить за него душу свою» – вот идеал пастыря, который начертала любовь Ив. Михайловича к священному званию, и этим-то человеком Божиим старался он соделаться при помощи совершеннейшего священника – Первосвященника небесного.

Светлы, назидательны представленные нравственные черты характера Ив. Михайловича. Но как сложились эти черты? «На душе моей, – говорил шестидесятилетний старец, – неизгладимые следы прошедшей жизни, и в уме, нечто приобрётшем из знаний и в памяти, и в совести. Мои худые и добрые навыки – следствия моей прежней жизни. Я весь сложен из того, что было со мною». Что же это была за прежняя жизнь? Как выработалась в ней у Ив. Михайловича та власть над самим собою, под влиянием которой сложился описанный нравственный строй его жизни? По собственному сознанию, борьбу и великую борьбу вёл он с самим собою, доколе достиг нравственного совершенства, которое проявил в своей жизнедеятельности. Как началась и как велась эта борьба, описывает сам Иван Михайлович. В интересах общего назидания и поучения мы осмеливаемся раскрыть тайну внутренней его жизни и борьбы с самим собою, чтобы из его примера познать, что́ и нам самим нужно для того, чтобы также властвовать над собою, как властвовал он, чтобы из его примера научиться быть внимательными к себе, – во всех обстоятельствах примечать бдительный о нас промысл Божий и – с полною покорностью вверяться его премудрому водительству. «Уроки в обстоятельствах жизни», так озаглавил Иван Михайлович изображение хода своей внутренней жизни. «Эти уроки слышал я от самого младенчества; учась молитвам, ходя с отцом в церковь, сколько святых чувствований сознавал я и сохранял до времени! Научась читать, с жадностию читал я четьи-минеи, и много примеров веры и христианских подвигов осталось в моей памяти. Но к несчастию, дурные сообщества, и дурные же книги научили меня в то же время забывать всё доброе и приучали к худому. Случалось, что другие замечали мне мои пороки, а чаще голос внутренний говорил: это худо! Но зло росло и разрасталось, а доброе слабело. Пороки юношества иногда до того беспокоили меня и делались мне омерзительными, что я уходил в уединение оплакивать своё бедствие. И однако скоро опять я делался невольником моих страстей. Редко посещал меня промысл болезнями и несчастиями, а более действовал на огрубевшее сердце моё обстоятельствами счастливыми: возвышал меня пред другими, подавал мне нескудные средства жизни, радовал меня – то благодетелями, то ближайшими по родству. Я благодарил за то Господа, но исправления совершенного в себе не видел. Мне посылаемы были многие случаи для совершения добрых дел. По-видимому, принимался я за них с усердием; но обратилось ли это мне в природу? Стал ли я человеком Божиим? Господи, не вниди в суд с рабом твоим!». Так смиренно, с таким искренним самоуничижением нравственным может говорить о своих недостатках только истинный, достигший высокого нравственного совершенства, христианин; потому что чем в человеке более развито сознание своего нравственного долга, чем выше становится он в нравственной жизни, тем строже смотрит он на свои небольшие нравственные уклонения, и малое пятно на совести тогда кажется ему очень большим, тогда и грехи обыкновенной человеческой слабости представляются ему в ужасающей картине. Так смотрим и мы на сердечную исповедь Ивана Михайловича в грехах юности, – на его сознание, что он не видел в себе совершенного исправления; он желал, он ревновал – соделаться человеком Божиим... О если бы и каждому из нас иметь хотя долю его самонаблюдения, самоуглубления, внимания к голосу своей совести, ко всем обстоятельствам жизни, – хотя долю его сознания своих нравственных несовершенств, – хотя долю его преданности воле Божией!.. А первые уроки юности, уроки молитвы, посещения храма Божия, уроки назидательного чтения, как они много значат для всей дальнейшей жизни! Вот здесь наставление родителям о первых уроках для детей!

Как вся жизнь Ивана Михайловича была назидание, так не менее, а ещё более были поучительны последние дни его жизни и христианская его кончина. В поданном прошении об увольнении от должности члена консистории Ив. Михайлович жаловался на приливы крови к голове.

Нам кажется, что приливы крови к голове, которыми начал страдать в последние годы Ив. Михайлович, расположили его к особенному самоуглублению, к особенному сосредоточению внимания на внутренней своей жизни. При всей кажущейся бодрости, более чем шестидесятилетний старец не мог не сознавать постепенного ослабевания физических сил своих, а с тем вместе с большею силою раскрывались в нём – наклонность к спокойным религиозным созерцаниям, частое размышление о смертном часе, чаяние будущей, загробной жизни и особенное обращение к всеобъемлющей любви Божией. «Возраст тела моего, – писал он в своём размышлении о прошедшей жизни, – седины и утрата сил свидетельствуют, что бо́льшая часть жизни моей прошла. Тело по необходимости должно ветшать все более и более, и наконец разрушиться. Но существо моё бессмертное не должно ли по крайней мере малое, остающееся ему здесь будущее улучшить и приготовить такое прошедшее, которое было бы достойно вечной будущности. Да изыдет всё недостойное и останется лучшая часть моей природы». «Христианин! есть у тебя лучшее отечество (чем отечественная земля). Где ни живёшь ты, помышляй, что ты везде странник и взыскуешь града вечного...». «Помни и уповай, христианин, что Бог истинный всегда близкий к тебе Отец, Помощник и Покровитель. Никак не меньше Он любит тебя, как и всякого другого, как ангелов и серафимов. Возлюби же Его и ты, как любят Его ангелы». Вообще из размышлений Ив. Михайловича, из которых мы заимствовали приведённые места, видно, что в последние годы душа его начинала уже от земли парить в горние селения, что он приготовлял себя к встрече часа смертного, и, как бы определяя своё положение и состояние при наступлении этого часа, с твёрдым упованием и всецелою преданностью в волю Божию, говорил самому себе: «я возьмусь (в час смерти) за крест моего Спасителя и скажу: вот моя надежда и моя защита. С ним прейду я сень смертную и не убоюся зла. А там скажу я моему Господу: накажи меня за грехи мои, но смерти вечной не предай меня и на последнем суде Твоём помилуй меняûКак эти, так и все приведённые в этой статье слова Ивана Михайловича заимствованы из его дневных записок..

При таком предварительном чаянии жизни будущей и заблаговременном приготовлении себя к часу смертному, весьма естественно было, что Ив. Михайлович встретил как самую, постигшую его вдруг, болезнь, так и скорый, открывшийся затем по ходу болезни, исход из сей жизни с истинною христианскою и человеческою твёрдостью и с всецелою преданностью воле Божией. Предсмертная болезнь Ив. Михайловича началась таким образом: искупавшись (день был сырой и прохладный), он начал свою обычную, вечернюю прогулку; но, взошедши до половины александровской горы, почувствовал особенное утомление и, не согревшись после купанья, возвратился домой. Явились лихорадочные припадки, а затем вскоре и признаки более серьёзной болезни. Врачи при быстром развитии болезни высказали положительное сомнение о благополучном исходе, её; но мы думаем, что Иван Михайлович скорее врачей предузнал свою близкую кончину; потому что, как только болезнь приняла серьёзный оборот, он начал делать свои последние распоряжения по семейству, с особенным вниманием просматривал в присутствии членов семейства, читал и исправлял своё духовное завещание. При виде скорби окружавших болезненный одр его, он с христианскою твёрдостью говорил им: «что ж? смерть дело обыкновенное», только «как бы узнать у докторов – скоро ли конец?».

Сделавши все нужные распоряжения, и укрепивши душу свою Святыми Таинствами, Ив. Михайлович всецело погружался в самого себя, конечно, размышляя о предстоящем исходе из сей жизни и явлении лицу Божию, потому мало говорил и не принимал посторонних, только одно училище для девиц духовного звания, как замечено было прежде, занимало его и в эти важные в жизни человека минуты, и ещё слушание музыки услаждало его душу. В последний раз, за немного дней до смерти, несмотря на сильное ослабление сил, он встал с своего болезненного одра, вышел в залу, выслушал всю пьесу «семь слов Спасителя на кресте» и сам, под звуки фортепиано, пропел слабым голосом: «да исправится молитва моя»... Каково было играть под эту последнюю, так сказать, лебединую песнь и слушать её предстоявшим, которые знали о скорой своей разлуке с этим – дорогим для них певцоѻМузыку всегда любил Иван Михайлович, даже сам пробовал себя на некоторых инструментах (скрипке, флейте, фортепиано), но любил музыку собственно духовную. Выйдет, бывало, Ив Мих. из своего кабинета в семейный круг, попросит сыграть (а играть в его семействе было кому) «Слава в вышних Богу»... «Херувимскою песнь»... «Тебе поем» и т. п., и как бы освежившись от своего умственного напряжения, снова удалится за работу. У Ив. Мих. был свой взгляд на удовольствие от слушания музыки. «Сама по себе, – говорит он в размышлении о музыке, – она не вносит в душу никакого чувства, а только возбуждает душу к чувствам, к каким она способна. Так, в одном является чувство восторга, в другом – печаль, уныние от одной и той же музыки. Есть в душе как бы свои струны, свои тоны, которые как бы сочувствуют струнам и тонам внешним, так как в душе есть нечто, сочувствующее гармонии духовной, небесной. Чтобы почувствовать приятность или чистое удовольствие от хорошей музыки, нужно, чтобы сердце было чистое. Нечистые страсти в нём то же, что дурные, расстроенные струны, слышимые среди самых стройных тонов. Так и для высшей духовной музыки способно только чистое сердце, согласное с законом любви Божией». Понятно, после сего, почему Ив. Михайловичу нравилась музыка собственно духовная. Струны души его были настроены на лад гармонии небесной. Понятно, после сего, почему и в предсмертной болезни слушание духовн. музыки доставляло услаждение и успокоение душе его. Музыка уносила её в ту область, куда стремилась она; музыка возбуждала в ней предчувствие гармонии духовной, небесной, внимать которой рвалась она....

Спокойно ожидая приближающегося смертного часа, Иван Михайлович поручал себя молитвам ближних своих, предавая их и себя всеблагой воле Божией. «Молитесь обо мне, – говорил он, – и просите, чего желаете для меня у Господа; но моя молитва одна – да будет воля Твоя».

Кончина Ив. Михайловича совершилась без мучительных страданий, каких ожидали и боялись по характеру болезни. В предсмертную минуту заметны были усилия совершить крестное знамение, свидетельствовавшее о живой мысли его о Господе, в руце Которого предал он дух своѻМы не описываем торжественного выноса и погребения тела Ив. Михайловича. Читатели знают об этом из некролога, помещённого в 35 № Руководства для сел. п. 1863 г..

Иван Михайлович жил как истинный философ – христианин, и умер – как праведник. Веруем и уповаем, что Господь принял верного раба своего в свои небесные обители, и что – здесь, на земле долго и долго, по слову премудрого, пребудет во благословениих память его.

Ал. Воскресенский

Дума об улучшении у нас быта духовенства вызвала уже несколько проектов на этот раз и в духовной, и в светской литературе. В последней особенно замечательна своею оригинальностью недавняя статья в «Русском Вестнике», помещённая в книжке за октябрь месяц прошлого года. Об ней следует поговорить отдельно. Бо́льшая часть, однако, являвшихся доселе проектов похожи на те миражи, которые видит усталый путешественник знойной пустыни, но которые жестоко разочаровывают его, если бы он позволил себе хоть на минуту поверить в действительность того, что представляется глазам его. Несостоятельность большей части этих проектов оказывается при первом внимательном взгляде на них, а всё потому, что те проекты не больше, как миражи – великолепные города на знойном песке или в воздухе, и предполагают устроить всё в десять раз лучше на том же основании и из тех же средств, недостаточность которых уже сознана.

Вот и это проект, имеющий задачею улучшить быт духовенства собственными средствами духовного ведомства.

Нельзя не признать в авторе его искреннего благожелания духовному сословию и что у него высказывается немало удобоприложимых мыслей и предположений.

Не имея в виду наделить избытком или богатством самых священнослужителей, он указывает на неотложную необходимость обеспечения их главным образом в воспитании того и другого пола детей их. С особенным им предполагаемым распределением сумм, находящихся в пользовании духовенства, он находит возможность ассигновать на воспитание и образование того и другого пола священнослужительских детей по 70 р. в год – на каждое, ограничивая срок пользования такими суммами сроком 10-летнего их воспитания.

Своеобразный взгляд автора на причётническое сословие не мешает ему – не то, чтобы поднять, а материально обеспечить причётников. Почти-что, выделяя их из духовенства, он зато обеспечивает их, переводя все паханые земли церковные (вероятно в указных пропорциях) в их пользование.

Училища духовные не только не забыты им; напротив, как и следовало ожидать, все его внимание сосредоточено на них.

Не чужда его сознанию и чувству «вопиющая потребность пенсий» престарелым священнослужителям, и их вдовам и сиротам. Суммы на то он старается отыскать в монастырских избытках, – неудачно.

Много хорошего и даже удобоприложимого в мыслях автора о благочинных. Для облегчения им бдительного надзора над причтами и в видах расширения их судебной деятельности, он желает: а) сделать их свободными от приходов; б) сократить для того число их, а число церквей подлежащих благочинию увеличить (теперь средним числом в благочинии 15 церквей, а тогда было бы напр. до 40); в) кроме предполагаемого священнического обеспечения зерновым хлебом, возвысить это звание окладом в 800 р. и г) сделать его избирательным. Пробел, какой можно заметить у автора при этих предположениях, – это отсутствие соображений о благочинническом местопребывании или стане, о доме для благочинного, и его отношении к местной церкви и причту.

Также хороша и нечужда удобоприложимости его мысль о благочиннических съездах, по подобию мировых, для разбирательства дел на месте, в видах сокращения числа дел по форме, не редко закрывающей истину и дающей торжество лжи. Увеличением судебного авторитета благочинных и учреждением благочиннических съездов, автор надеется много сократить число дел, наводняющих консисторию и на целые годы в ней остающихся нерешёнными.

Уменьшение числа дел в консистории даёт ему право видеть состав её не больше, как в числе трёх или, много, четырёх членов. Членами могут быть по преимуществу благочинные, прослужившие не менее двух шестилетий по выборам, и след. известные деятельностью, добросовестностью и в то же время опытностью. Чтобы могли вполне посвятить себя своей должности, члены должны быть свободны от других обязанностей (кроме соборного служения), иметь самостоятельность в мнениях, так что «если все члены подписывают какое-либо решение, то преосвященный не иначе мог бы отменить его, как с особого всякий раз разрешения Св. Синода», и получать оклад в 850 рублей. В соразмерности требуется увеличение окладов секретаря и других чиновников консистории.

Не забыты у автора и народные или церковно-приходские учители, которыми могут быть или священники, особенно малосемейные, или воспитанники семинарий, которым удобнее всего, до приискания священнических вакансий, заниматься обучением детей в церковно-приходских школах. Для их вознаграждения он также находит, по-видимому, до статочные средства (суммы, теперь отпускаемые в жалованье консисторским чиновникам, и сто тысяч ежегодного добавления из казны к 3½ миллионам, отпускаемым на духовенство).

Всю эту перемену, все эти улучшения в быте священнослужителей и их детей, причётников, благочинных, консисторий, в содержании духовных училищ и – не только мужеских, как было доселе, а и женских, даже с некоторым обеспечением духовных девиц и конечно с удовлетворительным обеспечением престарелых священнослужителей в виде пенсий, автор надеется произвесть при помощи собственных средств духовного ведомства. Какие ж это собственные средства, от которых так много ожидается улучшений?

Прочитавши всю статью, можно видеть, что это:

а) Давно знакомая духовенству плата за требы, – собственное средство лишь потому, что духовенство искони, за неимением других, и нередко скрепя сердце, им пользовалось.

б) Три с половиною миллиона рублей, отпускаемых ныне из государственной казны на жалованье причтам, и сто тысяч ежегодного добавления к этой сумме – оттуда же. От чего ж и это не назвать собственным средством? Правительство конечно не захочет отвлечь эту сумму на другие предметы, раз определивши её на поддержание духовенства.

в) Миллион триста семьдесят пять тысяч сто восемьдесят руб., – сумма, идущая ныне на содержание духовных училищ и получаемая от постоянного духовно-учебного капитала и текущих свечных сборов. Это действительно собственность церкви, утверждённая за нею и правительством, и некоторою давностью (с 1808 года).

г) Отсыпной хлеб или правильный по полупуду с муж. души сбор для священнослужителей зернового хлеба, который мог бы дать для каждого священнослужителя до 250 пудов в год. Это средство только в предположении у автора. Им он хочет заменить существующее в некоторых местностях, особенно северной России, собирание духовенством разного рода хозяйственных предметов с крестьян: хлеба или нови, полотна, льна, яиц и проч. Там, где время и обычай утвердили за духовенством разные подобные сборы, – там конечно они – собственность духовенства. Но если предполагаемый правильный сбор зернового хлеба будет гораздо больше того ничтожного сбора, который известен по местам под именем нови, то едва ли ещё можно назвать его собственным средством; ещё не известно, как отнеслось бы к нему общество, и какой был бы ход его.

д) Земли, которыми пользуются причты, но которые автор считает нужным отчуждить от священников и, целиком ли, или только в размере указных пропорций, отдать причётникам.

е) Столь же собственные средства, как мы имели случай заметить, автор видит ещё в тех избытках, которые имеют некоторые монастыри, и в которых ему хочется открыть источник для пенсий духовенству и его семействам. Вот все или почти все средства.

Согласимся, что все эти средства духовное ведомство в праве назвать собственными. Пользуясь ими одно, и употребляя их только на свои нужды, оно, однако, нашло себя наконец в невозможности удовольстворять ими всем нуждам своего современного быта. Духовенство само бедно, содержание училищ неудовлетворительно, администрация или без окладов, или с окладами крайне недостаточными, пенсий нет, – обыкновенное заключение то, что нынешние средства недостаточны. Нет, докладывает нам автор, «следует только иначе распределить их, и они будут достаточны». И хочется верить ему, и не верится. Распределение в том случае могло бы быть причиной злу, если бы оказывалось, что одни статьи несоразмерно обогащены на счёт других. А там, где все статьи в одинаково-неудовлетворительном положении, там уже не распределение виновато. Как ни распределяй, а всё будет в итоге недостаток. Однако обещания проекта так заманчивы! Посмотрим же, как автор его думает распределить средства духовного ведомства, чтобы их стало не только не мало, а даже очень достаточно для духовенства.

Вот предлагаемый способ нового распределения духовных сумм.

1) Наши училища в неудовлетворительном положении. Сумма 1,375. 180 р., употребляемая на них, слишком мала. Итак, 3½ миллиона руб., отпускаемых из казны в жалованье священно-церковнослужителям, передать на училища мужеские и женские, потому что те и другие одинаково необходимы. Впрочем, так как даже такая сумма оказалась бы мало достаточною для надлежащего воспитания всех детей духовных обоего пола, включая и причётнических; то сумму эту обратить на детей обоего пола только священнослужительских. В таком случае, вместо 26 р. ныне идущих на воспитанника, придётся по 70 р. на каждого из детей священнослужительских того и другого пола, – почти что втрое больше, чем теперь. В рассуждении девочек такая сумма дала бы возможность, при выдаче лишь половины, сберечь для них в продолжение десяти лет воспитания 400 р., в приданое ли то, или в помощь под старость. Что же касается до детей причётников, то воспитание их предоставить самим причётникам, в частных школах. Для того:

2) Отдать в непосредственное пользование причётников пахотные земли, прекратив жалованье. Они будут их обрабатывать наравне с крестьянами, и конечно не будут в проигрыше.

3) Взамен отданного на училища своего жалованья, духовенство примет те суммы, которые доселе были в пользовании училищ, примет, впрочем, не для себя, а для удовлетворения достаточным окладом благочинных, членов консистории, её чиновников и отчасти кафедральных священнослужителей и архиерейской свиты.

4) Что же остаётся самому духовенству, то есть священнослужителям? Плата за требы и тот отсыпной по полупуду с мужеской души хлеб, сбор которого, по расчислению автора, может восходить в год до 250 пудов на священника.

Вот всё распределение. Так ли, однако оно поправляет дело, как то́ кажется автору?

Внимание его главным образом обращено на воспитание детей, на духовные училища. Прекрасно. Сколько можно судить по отзывам духовенства, воспитание детей больше всего затрудняет его, и неоспоримо важнее всего как для него самого, так и в то же время для церкви. Автор не без основания верит, что родители ничего не пожалеют для своих детей, и не усумнятся, если нужно, отказаться для них даже от жалованья. И почему ж не отказаться? Жертва нетрудная, не всё ли равно? Обеспечены дети, – значит, обеспечены родители? Так ли хорошо, однако, обеспечены они новым распределением, рекомендуемым автором брошюры? 400 руб. каждой священнослужительской девице – сбережения из её 70 рублёвого годового бюджета! Хорошее дело. Но, чтобы сберечь эту сумму и выдавать из 70 руб. лишь половину ежегодно на содержание и воспитание девицы, ведь нужно поставить дело так, чтобы 35 руб. в год достаточно было не только на её содержание, но и на образование. Пусть же автор осведомится, что стоит содержание и воспитание девиц – не говорю в пансионах, а хоть в наших, уж конечно не имеющих в виду корысти какого-либо частного лица, женских училищах. Чем же будут восполнять родители недостаточность этих 35 рублей, при отсыпном хлебе? И где ж след. это приданое каждой девице в 400 руб., когда ныне едва будут достаточны на воспитание все 70 руб., а 35 р. недостаточны и для содержания?

Эти 70 руб., однако, для мальчика определяются проектом с 10 до 20 его лет, для девочки – с 6 до 16. А чем будет священник содержать их до 6 и 10 лет, имея в своём распоряжении один или почти один ссыпной хлеб? Ведь то далеко не редкость – иметь шестерых и семерых детей, из которых старшему лишь 9 или 10 лет. Обеспечение детей очевидно проект рассчитал не совсем верно.

Дети причётников целиком почти исключены из участия в общем со священнослужительскими детьми образовании. В духовные училища вход им не возбранён правда; но в рассуждении права этого они сравнены с детьми мирян, то есть, должны платить за право учения. Сам автор сознаётся, что проект его относительно улучшения быта духовенства путём нового распределения тех средств, которые духовенство может назвать собственными, основан главным образом на лишении причётнического сословия права воспитания ими своих детей с пособиями от духовного ведомства наравне с детьми священнослужительскими. – Мера, может быть, не столько для причётников жестокая, сколько для духовенства не привычная. Причётническое сословие столько страдало само и в своих детях, что едва ли ему пришлось бы пожалеть, если бы даже таким образом был изменён быт его, как предполагает проект. Оторвавшись от своего круга, оно, по всей вероятности, пошло бы открывать для себя и своих детей другие пути с меньшею ответственностью и с бо́льшим материальным благосостоянием. Тем не менее как-то странно и непривычно вообще это наглядное раздвоение духовного сословия, вводимое проектом автора. Что же будет это причётническое звание в отношении к священнослужителям, – своё оно им или чужое, духовное оно или мирское? Дети его под особыми условиями; сами причётники представляются естественными земледельцами, потому что живут землёю и быт их приравнён к крестьянскому. Или то или другое: или причётники принадлежат к духовному сословию, и тогда дети их пусть у нас будут наравне с нашими детьми в рассуждении условий воспитания, или пусть, как и хотят некоторые, причётники и их дети будут вне звания духовного. Тогда духовенство будет по крайней мере ту иметь выгоду, что не будет иметь грязного хвоста, и на него не будут тенью падать невежество и пороки людей, не связанных с ним сословными интересами.

Впрочем, автор очевидно далёк был от того, чтобы иметь в виду обидеть причётников и детей их. Напротив, он им чуть ли не больше радеет, чем даже священнослужителям. Он отдаёт им всю церковную землю и делает их хозяевами. Земля – капитал и притом в настоящее время более надёжный, чем какой-либо отсыпной хлеб, или даже плата за требы. Иметь землю в посмертном пользовании, значит, почти быть собственником. Это конечно было причиною, что в своих отзывах большая часть священников высказалась за пользование землёю и даже желала, чтобы было удвоено количество указной пропорции. Причётники, оставшись без жалованья, но получив землю в так называемом указном количестве, едва не нашлись бы в лучшем положении, чем священники без земли и без жалованья, а подчас, статься может, и без отсыпного хлеба. Главный повод хлопотать автору разбираемой брошюры о передаче всей земли причётникам, – это неудобство для священника собственноручно обрабатывать поля; между тем как для причётника это, как кажется автору проекта, более удобно и сподручно. Ныне уже, конечно, редко можно встретить священника, который бы сам пахал и боронил поле; наука ослабила организм и сделала эти занятия для него непривычными. Священническое поле обрабатывается то наёмными людьми, то так называемою помочью. Нужно желать, чтобы эти помочи не устроялись не вовремя (напр. в праздничные и воскресные дни). Не хочет священник обрабатывать своего поля, – может отдать его в аренду, или исполу. Во всяком случае, у священника есть средства распорядиться своим участком, и многие священники, как показывают отзывы их, получают от земли наибольшую часть своего годового содержания. Что же с землёю сделают причётники? Могут ли они обрабатывать её с пользою для себя и для земли, потому что плохая обработка может вредить земле? У священника мало времени, чтобы хорошо заниматься хозяйством; больше ли времени для того у причётников? Крестьянин вполне предан земле и других должностей не несёт; возможно ли это причётнику, у которого каждая треба чуть не вдвое больше отнимает времени, чем у священника, потому что он заранее должен прийти куда нужно, приготовить, и вообще должен быть всегда готовым исполнить ту или другую порученность. Одно из двух: или крестьянин, или причётник. Да и крестьянин, отправляющий сельскую общественную должность, землепашеством мало занимается.

Кроме того, предполагается дать причётникам право выделки церковных свеч. Не станем говорить о том, какие бы это были свечи. Думаем, что не одного должен был поразить доход, который обещается причётникам от этой операции. «Каждое причётническое семейство при помощи подростков, – говорит автор, – могло бы легко выделывать в неделю до 2 пудов мелких церковных свеч и зарабатывать в год от 200 до 300 рублей». Но один только вопрос: куда же и на какой предмет причётническое семейство стало бы выделывать такое количество свеч (до 100 пудов)? Ведь в приходской церкви всего-навсе расходуется от 30 ф. до 2 или 3 пудов; больше – редко. Да и где каждое причётническое семейство может добывать столько пудов воску для выделки свеч? Мираж!

Главнее всего обеспечение самых священнослужителей. Если справедливо то, что обеспечить детей, значит обеспечить родителей; то, с другой стороны, одинаково справедливо, что если будут обеспечены родители, то не останутся без обеспечения и дети. Обеспечивать детей без обеспечения родителей – казённое, кантонистское обеспечение! Пролейте избыток в то или другое сословие; будут обеспечены все – и родители и дети. Родители не удержат у себя этого избытка: они передадут его детям; тут могут быть только некоторые исключения. Если духовенство в качестве родителей готово на все жертвы, чтобы только были обеспечены его дети; то правительство со своей юридической и едва ли не более правильной точки зрения имеет в виду первее всего обеспечение вообще духовенства, не сомневаясь, что с тем вместе обеспечатся и дети его. Чем же думает обеспечить духовенство предлагаемый проект?

Отсыпной хлеб и плата за требы – вот всё! Впрочем, чтобы правильнее ценить такого рода содержание, нужно перевесть его на деньги. С чего начать, со ссыпного хлеба или с платы за требы? Ссыпной хлеб в том количестве, какое проектирует автор, пока ещё некоторого рода новость. Знакомее плата за требы. Плата за требы! Она уронила духовенство в глазах общества, сделала его предметом анекдотов, ввела в притчу. Она поставляла духовенство в щекотливое положение: или терпеть недостаток в содержании, или делать вымогательства. Считаясь в идее действием набожного усердия и доброхотного дара прихожанина, она возбуждала в последнем чувство затаённой неприязни к человеку, вина которого лишь в том состояла, что он должен был получить за свой труд малое вознаграждение. Плата за требы, эта сердечная, как её называют некоторые, связь духовного отца с своими духовными чадами, от которой иным так приятно приходить в умиление, эта связь по крайней мере доселе только тем известна, что больше всего способна была делать их друг другу чуждыми. Основанная на доброй воле, на полной свободе дать и не дать, даже подсмеяться, если б её потребовал священник, она искони служила для духовенства поводом к прямым или косвенным вымогательствам, и никогда не изменит этому своему характеру, если от ней будет зависеть благосостояние священника. Духовенство настолько развито теперь, что желало бы больше или меньше устраниться от этого средства. Связь не порвалась бы со своими священниками у тех прихожан, которые пожелали бы продолжать эту связь. Плата за требы молитвословные, очевидно, продолжалась бы с тем же характером свободы, какой всегда был соединён с нею. Не беда, если бы эта плата, не входя, так сказать, в официальный бюджет содержания священнослужительного, была бы рассматриваема, как случайный доход, могущий служить к увеличению удобств жизни духовенства. Но вот на этой плате хотят снова строить содержание духовенства, так, однако, чтобы вымогательств уже не было. Что же в год даёт священнику статья эта? В приходах 5-го, 6-го и 7-го класса она не без вымогательств даёт в настоящую пору от 50 до 80 руб.; в приходах 3-го и 4-го класса до 150 р., – таких приходов не много; в приходах 1-го и 2-го классов до 200 рублей. Таких приходов очень мало: это в южных хлебородных губерниях, где и крестьяне привыкли платить рублями. На севере рублями не платили и землевладельцы. Пусть не указывают здесь на исторические памятники усердия народа к монастырям в былые времена. То были жертвы, во-первых, людей богатых, знавших, что жертва не сделает их бедными; во-вторых, то были по большей части последние жертвы людей, у которых смерть отнимала возможность пользоваться благами мира сего. И в былые времена бедные, терпя лишения сами, не могли обогащать своих пастырей. Лучшим тому доказательством служит то, что приходское духовенство у нас всегда было бедно. Итак, 150 и 200 руб. наибольше, 50 и 80 р. наименьше, среднее число 100 руб., – это священнику от треб, при уменьи⁷ его поддержать свои доходы.

50, 80, даже 150 р., что значат в настоящую пору? В помощь этим суммам автор предлагает ещё источник доходов для священнослужителя – отсыпной зерновой хлеб. Не новый источник по предмету, и только новый по способу сбора. Сбор нови и других предметов по домам прихожан ковшами, чашками, не везде, впрочем, водящийся, автор сам признал ничтожным и даже потому унизительным, и считает нужным облагородить его чрез введение правильного общего сбора и притом в усиленном размере. Кстати заметить, от чего ж бы ему было не провести этой мысли и в отношении к плате за требы и не дать руководства к введению и в неё также более правильного сбора? Такой способ взимания денежного вознаграждения за требы также облагородил бы плату за требы, как автор думает облагородить ныне существующие по местам мелкие сборы ковшами нови, горстями льна, единицами или двойками яиц к пр. при посредстве более правильного и общего сбора хлеба. Сбор этот по полупуду с мужеской души, с 500 ревизских душ, может восходить, по предположению его, до 250 пудов в год на священника.

Не везде 500 ревизских душ; есть приходы, где 200, 300, 400 д. В видах равномерного сбора с одной стороны и такого же распределения с другой, автор предполагает, как очевидно, устроение для того особенных магазинов, – где? – разуметь нужно: или в благочиниях или в уездных городах. Вижу крестьян, везущих священническую провизию за 30 и более вёрст, потом – священников, отправляющих туда свои подводы, канцелярию при магазине и расходы по ней, прижимки и мелкое взяточничество. Не упоминаю о недоимках, и о том, кто их будет править. 250 пудов зернового хлеба привезено целиком в двор священника. Нужно смолоть его: при этом потеряется в отрубях 50 пудов – может быть менее, за молотье – 3-я, 4-я или 5-я часть, смотря по времени года и пр.; след. у священника остаётся хлеба в муке 150 пудов. Может быть, этого много будет для семейства его и излишек можно обратить в деньги в добавок к доходу от треб? Предположим, что можно, при среднем числе членов семьи из 150 п. может остаться 50 пуд. Средняя цена пуду муки 50 коп.; след. остаток от ссыпного зернового хлеба 25 рублей. Итак, за готовым хлебом, средний доход или содержание священника вместе с платою за требы составит 125 р. – где больше несколько, где меньше.

125 рублей! На эти деньги семья должна иметь стол, одежду, обувь, другие мелочи, которые числом своим поглощают иногда больше, чем предметы видные, прислугу. Тут уже странно было бы думать о чае, о порядочном платье или головном уборе жене или дочери, о лечении болезни доктороѻРжаной ли только хлеб или и другие сорта хлебной нови проектирует автор, – из брошюры его невидно. Да и при хлебе-то дозволяет ли автор священникам варёную пищу – из брошюры не видно. И откуда священники добывать будут себе огородные овощи и другие съестные припасы при зерновом наделе, – составитель проекта тоже ничего не говорит.. Впрочем, сам автор, по-видимому, имеет в виду удовлетворение этим окладом более вдовых и бездетных священников. Но ведь у нас не одни вдовые и бездетные; есть семейные и многосемейные. Автор, кажется, всего больше опасается избытка первых; нет, более всего нужно опасаться крайней недостаточности последних. Среднее число членов семейства положим – пусть будет пятеро: муж с женою и трое детей – одного года, шести, семнадцати: это сплошь да рядом. Эти и другие подобных лет дети вне права на пособия, предполагаемые проектом. К этому прибавить нужно прислугу – одну мужскую и две женских. Всё это должно жить и оплачиваться 125 рублями. Как же вы хотите, г. автор, чтобы не бедствовало и прилично содержалось самое среднее по числу священническое семейство на сумму, которая только пятью рублями превышает годовую цену холостого слуги в городе?

Нужно ли говорить здесь о предположениях, высказанных в проекте относительно пенсий духовенству и семействам его? Неисчерпаемый источник для них он видит в каких-то капиталах монастырей. Светские люди могут чудеса воображать о несметных богатствах, без цели и употребления будто бы гниющих в монастыряһСуществующие у некоторых монастырей капиталы обыкновенно отданы бывают в кредитные государственные учреждения на вечные времена, и монастыри пользуются лишь процентами. Троньте капитал; не будет процентов.. Духовным прилично об этом судить несколько правильнее. Просительные книги, к которым не по корыстолюбию прибегает множество монастырей, убедительно говорят, что, если есть монастыри достаточные и даже богатые, то есть много и монастырей бедных, даже до крайности бедных. Самое правильное употребление избытка первых, это помощь последним. За тем одна или две стипендии для бедных воспитанников училища или семинарии – вот всё, на что может рассчитывать духовенство со стороны богатого монастыря.

Автор, как мы видели, не чужд симпатий к духовенству и желает ему добра. Как же это вышло, что по его проекту быт духовенства не только не улучшается, а напротив совсем становится невыносимым? Очень просто: он сделал попытку, ограничиваясь собственными средствами духовенства, сделать в них только одну перемену – новое их распределение. Распределение такое вышло: он отнял у самого духовенства главное его обеспечение – оклады, и дал его учащим и учащимся, думая не без основания, что главное затруднение духовенства в воспитании детей. Училищную сумму перенёс на обеспечение администрации духовной. И вышло, что училищная часть и администрация действительно как будто больше обеспечены, зато само духовенство осталось не причём или почти не причём. Всё дело тут с одной стороны в ошибочной оценке и расчислении средств, как особенно ясно это показывает расчисление дохода причётникам от фабрикации свеч, с другой – в желании во что бы то ни стало обойтись, – нет не обойтись собственными средствами: это ещё возможно при сокращении расходов, а сделать так, чтобы из ничего вышло всё.

Верно есть слишком уважительные причины в деле улучшения материального быта духовенства обращаться только к собственным средствам? Для многих есть; по крайней мере так им кажется.

Одни говорят, что жалованье, назначаемое от правительства, поставляет церковь в зависимость от государствѻГазета «День» прошлого года.. Трудно разгадать, как это бывает или может быть. До Императоров Александра Благословенного и Николая I жалованья духовенству не было и в помине. Однако разве до них церковь менее была зависима от государства, чем стала после них? Жалованье, увеличивая средства духовенства, может только способствовать его духовной деятельности среди общества.

Другие говорят, что жалованье от казны уподобляет духовенство чиновникам, и что будто народ не слишком благожелательно смотрит на чиновников. Народ неблагожелательно смотрит не на всех чиновников и не потому, что они получают жалованье. Получение жалованья из царской казны, напротив, всегда весьма много значило в глазах народа, – у него есть чутьё, что царское жалованье есть награда заслугам. От того, может быть, он и недолюбливает чиновников, но никогда не презирает их. Утвердительно можно сказать, что и духовенство, по крайней мере в некоторых местностях, особенно стало подыматься в глазах народа только с тех пор, как начало получать жалованье.

Есть и такие, которые говорят, что духовенство служит не правительству гражданскому, а обществу; – так общество, а не правительство должно и вознаграждать его службһ«Рус. Вест.» месяц окт. статья за 1863 год.. Тут забывается, что правительство есть орган общества, и что получать от правительства – значит получать от общества; иначе придётся получать от Ивана, от Петра, от того или другого прихода, а не от общества.

Недавно одна журнальная статья утверждала даже, что жалованье духовенству есть способ содержания не канонический⁸. Основанием для такого заключения для ней послужило то, что в первые три века христианское духовенство ничем не пользовалось от языческих императоров, а затем от христианских государей пользовалось только временными пособиями. Но временное пособие от христианских государей причтам церквей и самым церквам не то же ли, что жалованье, только выдаваемое не ежегодно и в определённом количестве, а через два – через три года и смотря по нужде? Тут существенного различия неһБыли и в Греции примеры постоянного от правительств оклада церквам. Евс. Ист. ц. х. 6.. В древней нашей России не было жалованья и чиновникам. По неустройству и младенчеству государственной администрации, вместо жалованья служили должности и то, что на них каждый по своей силе и возможности мог приобресть правдой и неправдой. Способы содержания, если не всех, то по крайней мере некоторых сословий в государстве следуют за развитием жизни народной, и к ним применяются. Христианские государи не усомнились открыть новые средства содержания и обогащения христианских церквей в землях, в государственных субсидиях, а церковь не усомнилась принять эти средства несмотря на то, что их не было в первые три века. При лучшем устройстве государств открываются у них новые источники богатства общественного, а лучшее устройство администрации лучше и с большим удобством распределяет их. При недостатке в нашей древней России торговли и промышленности, деньги были редки, их не имела много и государственная казна; самые подати входили в казну больше натурою, и вот оттуда возникла Владимирова десятина духовенству натурою. Неудобство этого сбора уже тогда заставляло некоторых князей, вместо десятины, выдавать епископским кафедрам оклады деньгами (Святослав новгород. и др.⁹. Ежегодная десятина не тоже ли, что ежегодное жалованье? Впрочем, всё это, кажется, так просто.

Были и такие, которые выражали боязнь, что с достаточным жалованьем духовенство, пожалуй, выйдет из-под зависимости от прихожан. Чтобы сгладить, однако резкость такого опасения, они перекладывали эту мысль на более благовидное опасение, состоящее в том, что при независимости священника от прихожан в содержании, может ослабеть связь его с ними и их с ним. Хорошая связь, исконѻСо времён IV века. служившая с одной стороны к вымогательствам, с другой к неудовольствиям и раздражению! Жалованье не мешает учёному служить науке, судии – служить правде. Не помешает, а поможет оно и священнику служить обществу и спасению его духовных чад.

В рассмотренной нами брошюре, к чести её автора, нет выходов против жалованья. Она говорит только, что «при нынешнем состоянии государственных финансов, было бы неблагоразумно ожидать от правительства увеличения расходов на содержание духовенства, тем более что духовное ведомство обладает само довольно значительными средствами». Духовенство, как сословие образованное всё – от первого до последнего члена, способнее других сословий входить в положение государева. И терпеть бедность ему не ново, и терпевши много, оно не отказывается, ввиду обстоятельств, потерпеть и ещё. Положение государственных финансов конечно рано или поздно, и вероятнее всего скоро изменится; – и тогда, от чего этому сословию, заправляющему религиею, нравственностью и обучением народным, не рассчитывать на увеличение ему ежегодного вспоможения, обыкновенно называемого жалованьем, если стало очевидно для всякого благомыслящего человека, что у духовного ведомства не достаёт собственных средств для улучшения материального быта духовенства?

Свящ. А. Колосов

Переходим к обозрению тех журналов, которые подобно предыдущим стоят, или вернее – силятся устоять в пределах чистой науки, но вместе с тем, невольно подчиняясь непреодолимому влиянию событий современной общественной жизни, входят иногда в круговорот её частных и временных интересов. Таким образом направление этих журналов двоится, и они стоят на границах между чисто учёным и другими двумя направлениями, хотя по главным чертам своего характера, во всяком случае должны быть отнесены к числу журналов учёных.

III. Старейший из этих журналов есть «Христианское Чтение», издаваемое при Санкт-Петербургской духовой академии. Журнал этот стоит на границах между учёным и обличительно-назидательным направлением. Первоначальною задачею его было – излагать богословские науки языком понятным для публики, и он остаётся и доселе верен этой задаче. Большое место в нём занимают разные назидательные размышления, повествования и поучения, которые пишутся языком ясным и простым, так что доступны пониманию людей, и незнакомых специально с богословскими науками. Таковы, например, в издании 1863 года: «Воскресение Христово – основание и сила веры и церкви» (№ 4), «Мнози суть звани, мало же избранных» (№ 5), «Последние годы жизни св. Григория Богослова» (№ 6), «Стремление к миру духовному, как существенная черта жизни христианской» (№ 7). Сюда же относятся поучения, печатаемые изредка в «Христианском Чтении», хотя впрочем поучения эти или относятся к частным событиям в общественной жизни, как, например, краткое поучение, произнесённое одним из знаменитейших наших проповедников протоиереем Путятиным в присутствии Его Императорского Высочества, Государя Наследника, или приспособлены исключительно к образованным слушателям, каково, например, «Слово в великий пяток» (№ 3), убеждающее слушателей не подчиняться авторитету общественного мнения, которое изменяется с изменением времени и обстоятельств, но во всём быть верными законам божественной истины, вечно-неизменяемой и никогда не стареющейся. Вообще редакция имела здесь в виду исключительно так называемых образованных людей. Действительно, для образованных читателей все указанные нами статьи могут представлять значительный интерес, потому что все они написаны языком живым и ясным, без специально-богословских терминов и без всякой запутанности в изложении. Они читаются легко и могут заохотить образованного человека к чтению духовных книг и даже сообщить ему, без особенного напряжения мысли, несколько сведений в богословских науках. Статьи эти трактуют большею частию о предметах обще-назидательных, мало имеющих отношения к явлениям и стремлениям современной жизни и потому если и пригодны священнику, как пособие для его пастырских наставлений и поучений, то пригодны не только священнику нашего, но и всякого другого времени. Впрочем, и сельский священник, как частное образованное лицо, может с удовольствием и не без пользы читать разобранный нами отдел «Христианского Чтения».

Назидательное направление, вытекшее из стремления журнала приблизить к простому пониманию предметы богословских наук, не есть однако же исключительное его направление. Огромная масса статей имеет своим предметом обличение и опровержение современного рационализма и вообще стремления современной мысли и жизни выйти из-под авторитета религии. Даже в назидательном отделе «Христианского Чтения» заметно это обличительное направление. Таковы, например, в первых двух частях статьи, прямо направленные против современного антирелигиозного и антицерковного направления: «О недостатках веры и благочестия, в современном обществе» (№, 2), «Пост св. четыредесятницы по правилам древлеканоническим, обычаям древних христиан и законам греко-римских императоров» (№, 3). Даже спокойное историческое исследование «влияния веры и церкви православной на судьбы отечества нашего в минувшем тысячелетии» (№ 1) переходит постепенно в грозное обличение самых нелепых и чудовищных, самых противохристианских и противочеловеческих учений, которые из западноевропейского мира отчасти явными, а более всего тайными путями успели проникнуть в наше отечество. Почтенный автор этого исследования, г. Ф. Надеждин, во имя того благодетельного влияния, которое в течение многих веков оказывала вера и Церковь православная на развитие России общественное и государственное, призывает современное духовенство бороться с проповедниками этих учений, противопоставить «грубому, чувственному и бездушному материализму живую и разумную веру, основанную на учении, страданиях и смерти Спасителя», вообще «положить преграды страшному приливу погибельных идей, грозящему потопить в своих волнах многих беспечных и неосторожных». – Но главным образом обличительное направление журнала сосредоточивается во II отделе: «Учёно-богословские исследования». Весь этот отдел, за исключением статей о расколе, посвящён обличению и опровержению рационализма. В первых двух частях издания 1863 г. находятся следующие статьи, посвящённые этому предмету: «Неверие само в себе и в приложении к истине бытия Божия и к христианству» (№№ 2, 3, 4, 6), «Естественное богословие, или учение о Боге по началам разума» (№№ 2, 3, 4), «Несколько слов о неверии» (№ 8), «Штраус и характеристика его критики на евангелистов» (ib.), «Мысли о высоком значении начальных глав пятокнижия» (№ 9 и дал.). Читатели видят, что почти в каждом номере целая социальная статья посвящается опровержению современных рационалистических и критических воззрений на христианство и его источники; а в иных нумерах таких статей по две, не говоря уже о том, что большая часть статей, не имеющих прямого отношения к этому предмету, касаются его косвенно-мимоходом. Наш русский национализм сосредоточен преимущественно в С.-Петербурге. Это заключение мы выводим из того, что петербургские журналы, и во главе их «Христианское Чтение», главный свой интерес поставляют в борьбе с разными рационалистическими идеями и взглядами, тогда как московские и провинциальные журналы уделяют этим идеям самую малую долю внимания, иные даже вовсе не обращают на них внимания. – «Христианское Чтение», как и прилично журналу, издаваемому при высшем духовно-учебном заведении, борется с рационализмом и неверием в пределах чистой науки, не выходя из них в область частной практики. Оно не укоряет современных рационалистов в непочтении к родителям, в непокорности властям и в других практических пороках, как делают это другие, даже светские, журналы. Оно называет неверие «болезнию или извращением естественных законов нашей природы» и не хочет неверующих изгонять из среды общественной, напротив желает уврачевать их умственную болезнь и для этого опровергает положения рационализма методом строго-научным, надеясь этим путём достигнуть основательного и твёрдого убеждения заблуждающихся в неправильности их мнений. Приёмы борьбы, конечно, превосходны, и можно порекомендовать каждому приходскому священнику, которому приходится бороться с рационализмом, тщательно изучить полемические приёмы «Христианского Чтения». Но так как нашим читателям, т. е. сельским пастырям, редко приходится бороться с рационализмом, то для них конечно не так важно изучение характера научной полемики «Христианского Чтения» с современным рационализмом.

Для ваших читателей гораздо важнее III отдел рассматриваемого журнала: «Современное обозрение церковных дел и богословской литературы», на который, без сомнения, преимущественно и обращают внимание сельские священники, получающие и читающие «Христианское Чтение». От этого отдела читатели из сельских священников в праве ожидать практических указаний и объяснения касательно отношений церкви и духовенства к современному обществу, руководительных статей по разным вопросам современной общественной жизни, касающимся положения и значения духовенства в обществе, и материалов для составления твёрдого и основательного взгляда на разные явления современной жизни. Но Современное обозрение разбираемого нами журнала очень мало обращает внимания на явления и потребности общественной жизни в нашем отечестве. Кроме «начальственных распоряжений по ведомству православного исповедания», которые регулярно печатаются в другом журнале и следоват. не дают особенной цены современному обозрению «Христианского Чтения», в нём нет почти ни одной статьи, касающейся положения и значения духовенства в современном обществе и средств – улучшить это положение и возвысить это значение. Статья «Отечество и церковь в 1862 г.» представляет только свод мнений, высказанных в духовной журналистике в 1862 г., и хотя представляет здравые и верные взгляды, которыми могут руководствоваться сельские священники в своей пастырской и общественной практике, но эти взгляды выработаны другими журналами и притом касаются только небольшого числа общественных вопросов: о братствах, о попечительских приходских советах и о церковно-приходских школах. Но этот отдел не входил в программу «Христианского Чтения» до 1862 года и конечно и теперь не составляет главной заботы редакции. Зато тут же находим обилие статей, посвящённых делам Церкви греческой и западных вероисповеданий. «Постановления временного греческого собрания 1858–1860 годов, принятые в основание будущих действий церковного правительства в константинопольской патриархии» (№ 2), «Английские понятия о прогрессе и его отношении к христианству»·(№ 2), «Вифиния» (№№ 3, 5, 6, 8), «Светская власть пап пред судом латинского духовенства» (№ 4), «Состояние церковных дел в греческом королевстве» (№ 5), «Известия, заметки и выписки заграничные» (№ 6), «Английские воззрения на прогресс ХIX века« (№ 9), – все эти статьи конечно имеют интерес для всякого образованного читателя, следовательно и для пастырей церковных. – Мы ничего не сказали о статьях, имеющих предметом своим прошедшее или современное состояние раскола, потому что статьи эти немногочисленны, не привносят собою никакой характерной черты в направление журналѻМы не упоминали в нашем обозрении о первых двух отделах «Христианского Чтения» потому, что они не дают никакой новой черты для характеристики направления этого журнала. Переводы на русский язык Библии и отеческих творений, не имея никакого отношения к журнальному делу, могут быть с равным правом помещаемы во всех периодических духовных изданиях, равно как и издаваемы отдельными книгами. Потому они и не должны входить в наше обозрение., и притом есть журнал, специально посвящённый разработке истории раскола, к которому и может обратиться каждый, желающий познакомиться с этим делом.

Из всего сказанного нами касательно направления «Христианского Чтения», читатели наши могут видеть, что редакция этого журнала имеет в виду удовлетворить потребности современного образованного общества в духовном чтении, что она и исполняет добросовестно, но нисколько не касается нужд и потребностей пастырского служения сельских священников, вниманию которых мы посвящаем настоящее обозрение.

IV. Журнал «Труды Киевской духовной Академии», издаваемый, как видно из самого названия его, при Киевской духовной академии, ещё более имеет характер чисто-научный и ещё менее занят явлениями и потребностями современной общественной жизни, чем «Христианское Чтение». В объявлениях об издании его говорится, что он издаётся «с целию удовлетворять, по возможности, требованиям таких читателей, которые ищут в духовных изданиях не одного общеназидательного чтения, но и обстоятельного изложения или раскрытия христианских истин». Потребности общеназидательного чтения удовлетворяет «Воскресное Чтение», издаваемое при Киевской же духовной академии, которое именно имеет целью популяризовать богословскую науку и дать своим читателям назидательное чтение по всем частям христианского учения и церковной жизни. Издание «Трудов» и предпринято с целью доставить возможность духовно-назидательного чтения тем из читателей, которые по своему образованию и научному развитию не удовлетворяются популярными общеназидательными статьями, помещаемыми в «Воскресном Чтении», и желают иметь для чтения обстоятельное и научное изложение истин вероучения и нравоучения. Поэтому все почти статьи, помещаемые в «Трудах», имеют характер учёных исследований и по своему изложению доступны пониманию только людей солидного образования. Редакция «Трудов», как увидим сейчас из обозрений содержания этого журнала, обладает большими средствами для того, чтобы сделать своё издание одним из лучших духовных журналов. Замечательная журнальная добросовестность редакции, отсутствие в её издании всякого, так называемого, литературного балласта, очевидное стремление дать читателям чтение серьёзное, не рассчитанное на изменчивые и прихотливые вкусы читающей публики, – всё это качества не очень обыкновенные в русских журналах и внушающие уважение к «Трудам Киевской духовной Академии».

Чтобы подтвердить наши суждения, сделаем краткий обзор содержания тех нумеров журнала за 1863 г., какие мы имеем под рукою. Кроме переводов Свящ. ПисаниһПереводы эти снабжаются комментариями., в нём помещался перевод творений блаженного Иеронима (Стридонского) с предварительным описанием его жизни. Это описание, обширное и обстоятельное, содержит в себе и краткий обзор творений блаженного Иеронима, чтобы, говоря словами автора жизнеописания, «лучше понять содержание и значение каждого из них в связи с ходом дел церковных того времени (в которое жил блаж. Иероним) и с обстоятельствами жизни самого писателя». В конце жизнеописания (которое помещено в №№ 1, 2 и 3) приложены два каталога творений блаж. Иеронима, один – хронологический, который – выразимся опять словами автора жизнеописания – «имеет то значение и ту выгоду для желающего изучать творения блаженного Иеронима, что при чтении их видим и изучаем вместе весь ход жизни писателя и без затруднений понимаем особенности того или другого творений, на котором резко отразились современные обстоятельства жизни или частное душевное настроение блаж. Иеронима», – другой – систематический, который, «располагая писания на отделы по предметам, по форме и по характеру их, даёт удобство сделать цельный и раздельный взгляд на труды блаж. Иеронима и с разных определённых сторон изучать их». Таким образом «Труды» дали читателям своим капитальное произведение по предмету патрологии. Далее мы находим также весьма серьёзное и специальное учёное сочинение – «Описание Тридентского собора», которое начавшись в издании в 1862 г. (№№ 8 и 9) продолжалось и в прошедшем 1863 году (№№ 3, 6 и 9). Собор этот имеет чрезвычайно важное значение в истории Западной церкви. Ему может быть одному католичество обязано тем, что оно доселе существует и даже пользуется известной степенью могущества. «Можно думать с несомненностию, – говорит автор статьи, – что если бы в Западной церкви не случилось той перемены к лучшему, какая была произведена Тридентским собором, то протестантство, которое с такою быстротою начало распространяться по Европе, совершенно подавило бы католичество и утвердилось бы на его развалинах». Поэтому описание этого собора, весьма обширное и обстоятельное, излагающее его историю в связи с событиями той замечательной эпохи, в которую он был собран, и содержащее обзор определений, сделанных на нём, представляет замечательное произведение по истории Западной церкви. Статья: «Последние представители политеизма древнего мира» (№ 4) представляет другое учёное историческое сочинение, которое изображает последний роковой и отчаянный момент борьбы древнего, языческого мира, с новым, – христианским. Эпоха этой борьбы имеет такое громадное значение в истории человечества и с такою отчётливостью и картинностью изображена в указанной статье, что всякий, знакомый с историею, прочтёт её с большим удовольствием и с немалою пользою. По предмету гомилетики находится замечательная статья г. Певницкого: «В каком виде может и должна быть поставлена кафедра гомилетики» (№ 5). Автор этой статьи доказывает возможность и необходимость реформы преподавания гомилетики в духовно-учебных заведениях; именно он предлагает преподавать её не как изложение различных форм духовного ораторства, а как изложение исторического развития и выражения религиозной идеи в жизни человечества. «По всей длине истории, – говорит автор, – развёртывается перед нами важный жизненный нерв, без знания которого для нас темна будет жизнь в самых многознаменательных своих глубинах и основах. Здесь, как в истории умственно-духовных движений, встречаются самые разнообразные и сложные сочетания частных нравственных элементов; здесь заметны могучие проявления силы и искусства; зыбким моментам развивающегося человеческого религиозного сознания, условия общественности и соприкосновенных местных и временных обстоятельств дают определение и движение в ту или другую сторону; в свою очередь идеи великих представителей религии, развиваясь великими проповедниками и духовными писателями, проникают далеко в глубь жизни и своим влиянием на умы не только определяют сознание многих поколений, но и дают толчок и возбуждение к устроению такого или иного порядка в самых отдалённых сферах гражданственностей». Если гомилетика, по плаву автора статьи, будет излагать историческое развитие религиозно-христианской идеи, как мироисторической общественной силы, вносящей, по выражению автора, «не малую долю влияния в общую лабораторию народной жизни», и след. сделается частью церковной истории, то автор надеется, что «самая занимательная часть церковной истории будет предметом занятий на кафедре церковной словесности». – По философии в рассмотренных нами №№ издания 1863 г. помещены: «Христианское употребление философии, или философия св. Григория Нисского» (№ 10), статья покойного протоиерея Скворцева и последнее его сочинение (№ 8), «найденное, – как говорит автор предисловия к этому сочинению, – в бумагах его по смерти вчерне и неоконченным, писанное им за несколько недель до смерти и, по всей вероятности, частию даже во время самой предсмертной болезни». Сочинение это, как заключает автор предисловия из его содержания, выражает «последнее окончательное суждение многоуважаемого о. Скворцева о достоинстве и значении той науки, преподаванию которой, в течение более четверти века, посвящены были им лучшие силы его ума. – его последние, окончательно сложившиеся философские убеждения, выработанные длинным процессом жизни и мысли». Каждый знакомый с духовной литературой, без сомнения, знает, какое почётное место занимал в ней покойный прот. И М. Скворцев, каждый читатель духовных журналов знает, что это был человек с твёрдыми и определёнными, не случайно усвоенными, а выработанными долгим путём научного развития и жизненной опытности убеждениями. Поэтому одно имя почтенного автора их достаточно для того, чтобы каждый любитель духовного чтения обратил на них самое серьёзное внимание. – Перечислим затем остальные статьи, имеющие учёно-богословский интерес. По предмету патрологии: «О стихотворениях св. Григория Богослова» (№. 4), «О творениях, приписываемых св. Дионисию Ареопагиту» (№ 8); для объяснения Свящ. Писания: «О книге премудрости Соломоновой (опыт историко-библиографического исследования)» (№ 5); материалы для истории Русской церкви: «Краткие биографические сведения о Екатеринославских архиереях» (№ 3), «Материалы для истории мистицизма в России» (№ 10); для общей церковной истории: «Состояние Греко-Восточной церкви в конце 16 и начале 17 столетия» (№ 7); по предмету обличительного богословия: «историко-критическое введении в Коран», перевод сочинения Густава Вейля (№ 10); кроме того несколько церковных поучений. Для обличения и опровержения современного рационально-критического направления редакция представила две статьи: «Пастырские заметки касательно борьбы с материализмом» (№ 1), и «Новая тюбингенская школа» (№№ 6, 7, 9). Наконец для знакомства с современным состоянием Православной церкви вне России полезна статья: «Заметки поклонника св. Горы» (№№ 1, 4, 5, 7).

Из сделанного вами обозрения содержания «Трудов» видно, что в этом журнале помещаются учёные статьи самого разнообразного содержания. Все эти статьи отличаются обширностью и обстоятельностью исследования и серьёзностью изложения и потому доступны пониманию только людей солидно образованных и притом имеющих достаточно свободного времени от занятий своею специальною профессией, чтобы обратить своё внимание на такое разнообразие учёных исследований. Впрочем, редакция «Трудов» в издании 1863 г. сделала попытку перейти от научного энциклопедизма к предметам и потребностям современной религиозно-общественной жизни. Не говоря о статье «Бюджет содержания учителя семинарии за 1863 год» (№ 1), предмет которой не имеет непосредственного отношения к жизни сельских пастырей, мы, собственно, имеем здесь в виду «Заметки», помещённые в № 6-м. Эти «Заметки» представляют одну из замечательных статей по вопросам современной общественной жизни, касающимся положения приходского духовенства. Но как видно, учёный интерес, так близкий и родственный учёному составу редакции, одержал верх над интересами общественной жизни: по крайней мере, мы доселе (до №10 включительно) не нашли обещанного автором «Заметок» продолжения их.

I.

Об издании журнала: «Домашняя Беседа» в 1864 году.

Домашняя Беседа в минувшее лето по возможности отзывалась на все вопросы, задаваемые беспокойною современностью, и без малейшего лицеприятия говорила то, что сама почерпала из чистого источника Евангелия и древнеапостольского исповедания Веры православной. Сами враги наши, при всей своей неутомимости, не могли уличить Домашнюю Беседу ни в чём противном тем началам, которых она держалась и будет держаться впредь, во всё время своего существования.

Крепко хотелось бы нам, ввиду вопиющей необходимости – следить за всеми явлениями жизни современной и литературных её органов, увеличить объём нашего журнала, и даже выпускать его по два раза в неделю: но с одной стороны опасаемся оказаться несостоятельными, по невозможности иметь обязательных сотрудников, при дешевизне нашего издания; а с другой – боимся быть в тягость тем, для кого каждая копейка составляет счёт, так как увеличение объёма нашего журнала неизбежно должно было бы возвысить и подписную цену его. Стало быть, пусть уж будет так, как было.

Домашняя Беседа, по-прежнему, будет выходить еженедельно, по субботам, от одного печатного листа и более принятого нами формата.

Подписная цена на годовое издание (на полугодовое не принимается) без доставки, на месте, два рубля сер.; с доставкою на дом (в Петербурге) два рубля пятьдесят коп. сер.; с пересылкою во все города Империи три руб. сер. Подписка принимается – в Петербурге – преимущественно в Конторе Редакции журнала – у Измайловского моста в доме г. Жданова, кварт. № 10, а также в книжном магазине Николая Григорьевича Овсянникова в Гостином Дворе с Невского проспекта № 17; – в Москве, в Библиотеке для чтения Андрея Николаевича Ферапонтова, на Никольской улице.

Редакция покорнейше просит гг. подписчиков, как можно разборчивее и точнее обозначать свои имена и фамилии, а равно и почтовые конторы, в которые должна быть адресуема высылка журнала.

Редакция не раз уже обращалась к подписчикам своим с покорнейшею просьбою не обременять её какими бы то ни было посторонними поручениями, не относящимися к прямым её обязанностям. Невзирая на это, некоторые из них всё-таки продолжают простирать к ней иногда более чем странные требования и обижаются, не получая удовлетворения. Считаем нужным ещё раз повторить, что никаких посторонних поручений мы принимать не будем, а равно и отвечать на вопросы разного рода не имеем ни сил, ни времени.

II.

О Издании Журнала „Книжный Вестник“ в 1864 году.

Журнал наш издаётся с недавнего времени (с 1860 г) и на долю его выпала задача совершенно новая в русской литературе, а именно: своевременно знакомить русскую публику со всеми, вновь выходящими у нас книгами, заявляя вообще об их выходе в свет и представляя критическую оценку наиболее по чему-нибудь замечательных, а также делать постоянно обзор замечательных наших журнальных статей и указывать на наиболее крупные явления иностранной библиографии. Кроме того, мы по-прежнему будем помещать обстоятельные статьи, заметки и сведения, касающиеся книжно-литературного движения: о деятельности и характере разных наших журналов, о замечательных событиях в литературном мире, о новых литературных предприятиях, о книжной торговле, о типографиях и т. п.

Недавнее существование «Книжного Вестника», трудность и новость его задачи (напр. характеристика содержания и духа замечательных журнальных статей – не только явление новое в русской литературе, но, сколько нам известно, не делается ни в каком заграничном библиографическом издании), обязывают нас постоянно заботиться об его улучшении, строго придерживаясь прежней программы.

Цена в год 2 руб. 50 коп., с перес. 3 руб.; за полгода 1 р. 40 к., с перес. 1 р. 75 к. Подписка принимается в редакции при Книжной торговле Сеньковского и К° в С.-Петербурге на Невском просп. д. № 60 и у других известных книгопродавцев. Гг. подписчики, желающие приобресть полный каталог нашего магазина, прилагают 25 коп. (вместо 50 к), и перес. за фунт.

Печатать дозволяется. Киев. 1864. Января 30 дня.

Цензор священник Алексей Колосов