Труды членов Российской Духовной Миссии в Пекине
Том IV

Под этим названием предлагается здесь перевод давно известного по имени, но до последнего времени остававшегося неизданным сочинения: Юань чао ми ши, т.е. Секретной (фамильной) истории династии Юань (Монгольской). Она составлена первоначально на монгольском языке, в ХIII веке, в Монголии, неизвестным автором. Для оценки этого сочинения, считаю нужным войти в не которые пояснительные подробности.

Ни в Юань ши, или истории Чингисханидов в Китае, ни в других письменных памятниках тех времен, не встречается упоминания о нем, ни под каким названием. Записки о деяниях Чингисхана и его биографии, о которых говорится в Юань ши¹, составлены в Китае и, частию, послужили документами составителям Юань ши, в жизнеописании Чингисхана, во многом не сходном с рассказом Юань чао ми ши. Должно полагать, что она оставалась в рукописи, недоступною для общего сведения, как указывает и данное ей название, и входила в состав дворцового архива, называемого, в Юань ши, Тобчиянь².

В первый раз упоминается об Юань чао ми ши уже после изгнания Монголов из Китая и с воцарением в нем династии Мин. В записках о деяниях основателя этой династии, называемых Ши лу, под 15-м годом правления Хун ву (1382 г.)³ говорится следующее: «В этот год повелено составить сравнительный словарь китайских и монгольских слов. Предшествовавшая династия Юань, не имея собственных букв, для официальных актов (обнародований и повелений) заимствовала гаочанские (уйгурские) и из них образовала буквы монгольские, для сообщения по всем ее владениям. Ныне государь повелел члену Хань линь (академии) Чжан юань цзе и секретарю Маша ихэ, перевести монгольские слова на китайские. Таким образом переведены были слова по астрономии, географии, житейским потребностям, одеянию, пище, сосудам; потом, взяв Юань чао ми ши, сличили ее (переложение с подлинником), связали и разделили ее буквы и приспособили к ним (китайские) тоны и произношения. Когда труд был кончен, повелено было отпечатать (эти руководства) и обнародовать. С сих пор (наши) посланцы, часто ездившие в степи, могли понимать положение (дел) и намерения (монгол).»

Другие подробности об этих руководствах встречаются в описании одной частной библиотеки⁴, в следующих словах: «Хуа и и юй (китайско-монгольские слова), 1-я тетрадь. В 21 год правления Хун ву (1388-й г. когда труд был, вероятно, кончен), член Хан линь, Ши (Чжанъ?) юань цзе, перевел на китайскую речь монгольские слова, прописывая оные вполне, сочетая по нескольку знаков, и с переводом их значения. Этот словарь отпечатан. Государь приказал (ученому) Лю сан ву написать к нему предисловие. На конце прибавлены готовые выражения монгольские, для употребления в грамотах и сообщениях Китайского Двора к потомкам Юаньского дома.»

Из сих указаний, при сличении их с текстом Юань чао ми ши, оказывается, что оригинал ее писан был монгольскими, но не квадратными, а уйгурскими буквами; что составители руководства, взяв для образца Юань чао ми ши, при переводе ее, переложили монгольские слоги условными, однажды на всегда установленными, знаками китайскими и, перевели монгольские слова тоже условными и определенными навсегда китайскими выражениями. Эти условные выражения и знаки они могли заимствовать из переводной литературы времен династии Юань. Таким образом, Юань чао ми ши состояла из трех текстов: монгольского, писанного уйгурскими буквами; тонического, представлявшего только звуки монгольского текста, выраженные условными китайскими знаками, и, наконец, китайского, переводного. Этот последний, переводный, как и тонический текст, принадлежал, несомненно, сказанной комисии Хун ву хотя об этом и не говорится положительно в приведенных выше ссылках; потому что некоторые места в Китае, упоминаемые в сей истории, носят в переводном китайском тексте названия, существовавшие только во время царствования Хун ву. Самое название сочинения: Юань чао ми ши, дано ему переводчиками; тонический текст, по свидетельству людей, видевших оригинал, не носит никакого названия.

Юань чао ми ши, помещенная в Нанкинскую Библиотеку, разделила общую судьбу ее. В 1406 г., когда государь правления Юн лэ, свергнув племянника своего с престола, перенес столицу из Нанкина в Пекин, он приказал перевезти из Нанкинской Библиотеки дублеты и экземпляры хранившихся в ней книг в Пекин; они доставлены были во 100 ящиках и послужили основанием Пекинской Дворцовой Библиотеки, которая, со временем, увеличилась по каталогу, до 20 000 сочинений⁵. Из собранных Юн лэ книг, в числе которых было весьма много сочинений времен династии Юань, этот государь составил справочную библиотеку, известную под именем Юн лэ да дянь. Особая комиссия распределила книги по родам, многие разбила на части, отнесши оные в разные отделы, подвела названия книг, по китайскому способу, под рифмические тоны и установила сплошную нумерацию не по книгам, а по цэюаням, или отделениям книг⁶. Юань чао ми ши, не имевшая никакого деления, разделена была также на 15 цзюаней, в 8 тетрадях. Она означена в каталоге Юн лэ да дянь му лу под 12-м звуком Сянь, 43-м Юань, в 24 знаке Юань⁷.

Китайские писатели замечают, что знаменитая Пекинская Библиотека, вследствие неоднократных переворотов, и в особенности переворота 1644 года, равно похищений книг частными лицами, с воцарением маньчжур в Китае не заключала в себе и 10-й части прежних сокровищ. Нет сомнения, что и Юн лэ да дянь, составлявшая особый отдел в Библиотеке, вследствие тех же причин, не мало пострадала и уменьшилась. Однако ж Юань чао ми ши уцелела. В половине прошедшего столетия отпечатано было, подвижными деревянными буквами, до 80 томов разных сочинений, выбранных из Юн лэ да дянь; но в это издание, известное под общим наименованием Цзюй чжен (Собрания перлов), Юань чао ми ши, сколько я знаю, не вошла. Юн лэ да дянь ныне помещается в библиотеке Хан линь юань.

Неизвестно, была ли отпечатана Юань чао ми ши, вместе с руководством Чжан юань цзе. Экземпляр ее, в Хан линь юань, рукописный, вероятно только копия с подлинника, оставшегося в Нанкине Монгольского текста в этом экземпляре не оказалось; только оставлено для него полое место, или столбцы. Таким образом исчез редкий памятник старинной монгольской словесности и монгольского письма. Впрочем, для монголистов легко будет восстановить монгольский текст по тоническому, сохранившемуся, но не изданному, если когда-нибудь удастся приобресть его.

Упоминания об Юань чао ми ши мы встречаем во многих китайских сочинениях, как предшествующей, так и нынешней династии; между прочим краткая и неполная выписка из генеалогического отдела ее, помещена в сборнике Сан цай ту хой и в истории Фамилий Ван син тун пу – сочинениях, равно принадлежащих к последним временам династии Мин; покойный ориенталист Клапрот перевел эту выписку, в своих Mémories relatifs à l'Asie.

Составители подробного каталога книг, собранных в правление Цянь лун, в прошедшем столетии и известного под именем Сы ку цюань шу му лу, упоминают об Юань чао ми ши, замечая, что содержание ее, в сущности, тоже, что содержание сочинения Санан сэцэна о монголах, переведенного в то время на китайский язык, под названием Мын гу юань лю⁸. Очевидно, что они не потрудились прочесть Юань чао ми ши далее родословия Чингисхана, довольно сходного с родословием, излагаемым у Санан сэцэна.

В том же каталоге упоминается об историческом исследовании о династии Юань, автора Сун чэн цзе, с присоединением, на конце, Юань чао ми ши⁹.

Но это сочинение, вместе с прибавлением, вероятно, доселе остается в рукописи, в Общей Императорской Библиотеке, неизданным.

1748 года, Вань гуань дай был один из ученых, обративших особенное внимание на Юань чао ми ши. Он имел случай читать ее и составил сокращение ее, под названием Юань ми ши лио, изменив расположение текста и разделив сочинение на две цзюани. Это сокращение, в рукописи, хранилось в одной частной библиотеке, в г. Ян чжоу фу, известной в ученом мире китайском под именем Чжи бу цзу чжай. Янг фу цзи, издатель двадцатитомного сборника Чжао дай цун шу, списал с сей рукописи копию и поместил ее в пятом выпуске, или отделении, своего сборника, отпечатанного вполне в 1847 году. Вань гунь дай, в примечании к своему сокращению, говорит, что он представил только существенное, отбросив нелепости оригинала; но при сличении его сокращения с оригиналом, оказывается, что он счел благоразумным опустить многие трудные места и особенности монгольского рассказа; притом многого недопонял, вероятно, по поспешности в чтении и списании. Впрочем, труд Вань гуань дая имеет свою цену и полезен при чтении оригинала, как после окажется.

Ученый Цянь да синь, писавший в конце прошедшего и начале текущего столетия, первый оценил важность Юань чао ми ши, при скудных и неточных сведениях, какие представляет китайская история о первых временах монгольского владычества. Надобно заметить, что самый важный и прямой источник сведений о тех временах есть Юань ши; а это история, состоящая из 210 цзюаней, составлена была тотчас после изгнания монгол из Китая, менее чем в год от такой поспешности и частию от недостаточности и разноречия документов истории Юаньского дома, Юань ши исполнена ошибок, пропусков и противоречий; китайские ученые позднейших времен, не имея возможности исправить недостатки ее, ограничивались выставлением их. Ван хой цзу составил целый том вариантов и промахов Юань ши (см. Юань ши бэнь чжэн) но пользы оттого было мало. Биографический отдел Юань ши мог бы поставить значительные пополнения и многие подробности к Бэнь цзи, или отделу о царствованиях; но, как справедливо замечает Цянь да синь, биографии составлены на основании фамильных преданий (цзя чжуань) и могильных памятников (шэн дао бэй), а эти документы, писанные на заказ, обыкновенно наполнены бывают вымыслами и небывалыми фактами, для вящего прославления жизнеописуемого лица; в этом отношении, они совершенно сходны с похоронными речами Римских ораторов, которые произносимы были на форумах над гробом покойника. Наконец, так называемый Исторический Комитет, составленный в правление Цянь лун, для исправления историй трех династий, Ляо, Цзинь и Юань увеличил затруднения исказив текст Юань ши произвольными восстановлениями иностранных слов и названий. Работая по приказанию, а не по собственному расположению, он избегал труда критических соображений и изысканий и старался скорее кончить дело, не заботясь о достоинстве труда; поэтому, китайские ученые не обращают внимания на мнимые исправления и обыкновенно руководствуются текстом старинного, не исправленного издания Юань ши. Цзинь ши, или история династии Гинь, должна бы сообщить много подробностей о Монголах, но будучи составлена во время Монгольской династии, она мало представляла нового. Сказания писателей династии Сун, впрочем, весьма немногие, должны быть принимаемы с большою осторожностию; они большею частию основаны на слухах, доходивших в Южный Китай через гиньцев; самые достоверные из них требуют еще критической оценки. Что касается до исторических обозрений, каковы Тун цзянь, Тун цзянь ган му, равно сокращений Юань ши, как то: Юань ши лэй бян, Ши вэй, Сун ши цзи ши, бянь мо, то рассказы их о первых временах владычества монгол, есть дело позднейших составителей и не заслуживают большого внимания. Вот почему Цянь да синь и последовавшие за ним изыскатели встретили Юань чао ми ши, как редкую находку, как оригинальный документ о временах, события которых темно и кратко изложены в общедоступных источниках.

В последние годы Сюй сун, автор важного сочинения Си юй шуй дао цзи, или о водных системах Западного Края, по роду своих предпочтительных занятий, обратил тщательное внимание на Юань чао ми ши; он установил безусловное доверие к сказаниям этого повествования, до такой степени, что все варианты, все лишние подробности, касательно событий в Монголии при Чингисхане и вообще жизни этого завоевателя, встречающиеся в общеизвестных памятниках, и изложенные иначе, или опущенные в Юань чао ми ши, он отвергал, как искаженное предание. Он намеревался издать это творение и приготовил вчерне множество примечаний, но не успел кончить труда и умер в 1847 году.

Сюй сун принадлежал к обществу немногих китайских ученых, которые, с счастливой руки Цянь да синя, обратили особенное внимание на историю чужеземных династий в Китае: киданей, чжурчжитов и монгол, и старались открывать и издавать редкие сочинения, относящиеся к тем временам. Таковы, кроме Сюй суна, ученые Чэн тун вэнь, Гун дин ань, Шень цзы дунь, Чжан ши чжоу, Хэ цю тао, Люй сянь цзи, Вэн чжэн сань, известный библиофил Пекинский и один из министров последнего времени и, наконец, многие члены фамилий Е, к которой принадлежал и Е мин шень, Кантонский генерал-губернатор, попавшийся в плен англичанам. Все эти ученые писали в Пекине, который до сих пор отличается книжным богатством.

В мое время, один из богатых купцов, по фамилии Ян, нажившийся соляными откупами, ревнуя о чести издания редких старинных сочинений, пригласил двух из упомянутых выше ученых, Чжан ши цзе, иначе называемого Чжан му, и Хэ цю тао, для содействия в составлении и издании его сборника. Первым сочинением в этом сборнике была Юань чао ми ши, доставленная Чжан му. Чжан му, как он сам рассказывает, в кратком примечании к изданию, в 1841 году, по знакомству с библиотекарем в Хань линь юань, имел доступ в Библиотеку Академии, осмотрел ее сокровища, и поселившись на время в одном из зал ее, имел терпение собственноручно списать из Юн лэ да дянь, несколько редких сочинений, в том числе и Юань чао ми ши. После он сверил свою копию с другим списком, снятым с оригинала транспараном, и принадлежавшим фамилии Хань. В 1848 году Юань чао ми ши поступила в издание Сборника, под редакциею и корректурою Чжан му и Хэ цю тао. Изданный ими экземпляр несколько отличается от списка, находившегося в руках Сюй суна. К сожалению, предприятие Яна кончилось не совсем удачно. В 1853 году, когда инсургенты грозили Пекину, Ян счел благоразумным удалиться на свою родину, в Шань си, и забрал с собою печатные доски для предположенного сборника; слышно, что он уже помер. Отпечатано не много творений, кроме Юань чао ми ши и то в ограниченном количестве экземпляров. Из этих сочинений особенно замечательно Си ю цзи, или описание путешествия одного Даосского монаха к Чингисхану, мною тоже переведенное, и исторические исследования Шен цзы дуня.

Теперь, имея в руках Юань чао ми ши, можно беспристрастно и более точно судить о ее достоинстве и значении. Как произведение старинно-монгольское, она отличается простотою и наивностию, которые трудно отыскать в творениях китайских бытописателей. Она преимущественно распространяется о событиях в жизни Чингисхана, до той поры, когда он делается единодержавным владыкою степной империи; о дальнейших его завоеваниях, за пределами Монголии, она говорит кратко, далеко не так, как писатели покоренных им стран. Юань чао ми ши составляет особый источник сведений о Чингисхане, основанный на ближайших к его времени устных преданиях, и который трудно согласить с другим источником, тоже основанным на устных преданиях, но видоизменившимся в преемственных письменных памятниках династии Юань, как он существует в Юань ши; это два пособия, которые не должно смешивать и которыми равно не должно пренебрегать в критическом исследовании Монгольских древностей, пока действительные факты не будут очищены от примеси вымыслов.

Я счел излишним сличение настоящего сказания с другими известными у нас источниками; его легко сделать и без пространных пояснений. Мы имеем китайские жизнеописания Чингисхана в переводах Гобиля, Мальи и О. Иакинфа; это сказания краткие и сбивчивые, которые следовало бы пополнить и пояснить на основании общедоступных Китайских сочинений. К ним надобно присоединить Цинь чжен лу, старинную биографию Чингисхана, почти совершенно доселе неизвестную; перевод ее последует за Юань чао ми ши. Монгольские предания изложены в сочинении Санан сэцэна, переведенном Шмитом, и в Алтан тобчи, недавно изданном с русским переводом ламы Гомбоева; оба эти сочинения, проникнутые буддийским влиянием, не могут иметь важного исторического авторитета. Магометанские сказания о Чингисхане мы имеем в переведенных на русский язык сочинениях Хондемира и Абумази, равно в компиляции Пти-де-ла-круа и в Истории Монгол Д’оссона. Нет сомнения, что летописи Рашид Эддина, переводимые на русский язык нашим известным ориенталистом Березиным, завершат и далеко оставят за собою все прежние повествования и истории. Думаю, что настоящее монгольское сказание не будет бесполезно для уразумения некоторых подробностей рассказа персидского историка, и во всяком случае будет заимствовать от него много света и достоверность. Других источников, для сличения, заслуживающих внимания, я не нахожу.

Имя автора Юань чао ми ши неизвестно. Впрочем, вникая внимательно в рассказ ее, я получил убеждение, что она есть дело не одного лица; по-видимому, люди, бывшие свидетелями самых событий, или жившие не далеко от времен Чингисхана, слагали, каждый, свои живые предания в общую сумму, которая и излагаема была систематически кистью какого-нибудь грамотного монгола. От того, в повествовании, встречаются иногда разноречия и даже противоречия; что было неизбежно, при отсутствии правильных современных записей и в такую тревожную и разнообразную эпоху, какова была жизнь монгольского завоевателя. Впрочем, подобных недостатков в Юань чао ми ши, сравнительно с другими биографическими памятниками, слишком мало, и они доказывают только, с какою точностью автор излагал сообщаемые ему сведения.

Нельзя положительно сказать и о времени написания монгольского текста Юань чао ми ши. Автор, после повествования о Чингисхане, посвящает не сколько страниц царствованию Огэдая и, не упоминая об его смерти, оканчивает свое сказание пометкою, что книга кончена была в год мыши, во время большого собрания на реке Кэрулянь. Сюй сун, в одном из своих примечаний, не колеблясь, относит этот год мыши к циклическому знаку гэнь-цзы, т.е. 1240-му, предпоследнему в жизни Огэдая. Но Ван чу ан дай, сократитель Юань чао ми ши, относит время написания гораздо далее, на ошибочных основаниях; он говорит, что в переводном тексте Чингис часто называется Тай цзу (Великий Предок), а это наименование в храме предков дано Чингису во 2-й год правления Чжи да (1309 г.); следовательно сочинение писано уже после сего года; очевидно, что Ван гуань дай, принимает переводный китайский текст Юань чао ми ши современным монгольскому; притом название Тай цзу, придаваемое Чингисхану, было употребляемо с первых времен воцарения Монголов в Китае¹⁰; наконец, по замечанию самого Ван гуань дая, словом Тай цзу в китайском переводе передано слово Чингис хахан тонического переложения. Поэтому мнение Ван гуань дая не идет к делу. По моему мнению, то обстоятельство, что книга была писана или кончена на одном собрании в Монголии, – что в то время было ежегодным обычаем, – доказывает, что составление настоящей истории относится ко временам первых четырех ханов; потому что, в последующие времена, с разделением дома Чингисханидов, не видно более общих собраний внутри Монголии, особенно на Кэрулуне. Можно также указать на простоту и безыскуственность слога Юань чао ми ши, качества, которые подтверждают, что, в то время, монголы еще не выходили из своеобразного степного быта.

Слог переводного текста Юань чао ми ши составляет особенность, которую нельзя пройти молчанием; он-то и был причиною забвения и пренебрежения, в каком, до последнего времени, находилось это сочинение. Этот слог китайские ученые называют тяжелым, грубым и деревенским. Многие из них, имевшие случай читать образчики этой монголо-китайской словесности, отзываются об ней с презрением и насмешкою; другие, более благоразумные, с удивлением и сожалением. Сам Цянь да синь, отдавая справедливость Юань чао ми ши, не мог воздержаться от сожаления, что не нашлось искусной кисти для исправления варварского слога сего важного творения. Для ученого китайца слог есть самое важное в сочинении. Действительно, слог Юань чао ми ши ниже разговорного слога драматических пьес, повестей и сказов китайских; притом представляет идиотизмы, ни в каких других известных сочинениях не встречаемые. Дело в том, что монголы принесли с собой в Китай наречие, которому научились, вероятно, на границах Китая, и нашли лучшим монгольские документы и казенные бумаги переводить этим наречием, как более способным выразить грамматические изменения монгольской речи, чем сжатый, неопределенный и неудобо понятный для них ученый слог китайцев. Как бы то ни было, можно положить за верное, что все памятники и акты, писанные грубым, или, правильнее, канцелярским слогом, суть переводные с монгольского языка; для подобных переводов учреждено было, при Пекинской академии, особое отделение. Таковы некоторые манифесты, льготные грамоты языческим монастырям, в особенности же Монгольско-Китайское Уложение Юань чао дят чжан¹¹, состоящее более чем из 2000 параграфов или статей, в которых все решения государя, данные на монгольском языке, переведены на китайский этим слогом, с постоянным однообразием выражений. Если открываются памятники, писанные обыкновенною китайскою ученою речью, с монгольским текстом, то это верный признак, что памятник собственно написан по-китайски, а монгольский текст есть только тоническое переложение китайских звуков. Этот обычай переводить монгольский текст особым слогом так укоренился в Китае, что документы, писанные и другими иностранными языками, переводимы были, большею частию, тем же слогом, не только при династии Юань, но также я во время династии Мин, а магометанские писатели в Китае, и доселе, приводя стих из Алкорана, переводят их простонародною китайскою речью. Комитет Хун-ву перевел Юань чао ми ши, с незначительною разницею, тем же самым наречием, которое было употребляемо у монгол, и притом перевел в то время, когда еще живы были предания этой письменности.

Однако ж, не нужно думать, что подобный слог, как разговорный, удобнее для понимания; в Юань чао ми ши он представляет для китайского читателя большие затруднения; в нем встречаются выражения или совершенно вышедшие из употребления, или исключительно употреблявшиеся у монгол в Китае, или имеющие совершенно особое значение, чем показывают знаки. Если присоединить к тому особенности рассказа, которые могут быть понятны только для опытного монголиста, знакомого с бытом и нравами монгол, то не мудрено, что китайские читатели не любят подобной литературы, и что самые ученые из них не в состоянии вполне понять ее смысла. Это может показаться странным, однако ж совершенно справедливо.

Простонародное наречие Юань чао ми ши, удобно для полного выражения монгольских периодов речи, но зато монгольские понятия перелагаются на китайский лад; так например, пища везде переводится выражением ча фань, т.е. чай и каша, и т. п. Есть и другие недостатки, касающиеся собственно перевода: такова неполнота в исчислении названий лиц и мест; например, говоря о не скольких лицах, переводный текст называет только первое и прибавляет частицу дэнь, и прочие, тогда как в тоническом тексте перечисляются все лица. Некоторые из сих пропусков, более важные, можно было пополнить помощью сокращения Вань гуань дая. В других случаях, в переводном тексте, употреблены общепринятые в Китае собственные названия, не так как в тоническом тексте; например, гиньское племя везде называется Нюй чжинь, тогда как, по другим указаниям, в тоническом тексте писано Чжурчжи или Чжурчжит. Впрочем таких разногласий мало.

Все собственные наименования, в переводном тексте, по правилу, установленному комитетом Хун ву, переложены определенными условными знаками; для выражения звуков р и г, которых нет в китайском языке, употреблены знаки, читающиеся эрр, ло, лу, ли, лэ, ла, с присоединением, с левой стороны, значка шэ (язык): это указывает, что те знаки надобно читать р, ро, ру, и т. д.; для выражения го, при знаке хо ставится значок чжун (средина); для выражения звука ха, также не имеющегося в китайском языке, присоединяется к знаку хо значок коу (рот); для указания, что знак надобно читать как отдельную согласную, чего не допускает китайский язык, подобный знак пишется вдвое меньше знаков текста и ставится несколько в стороне. Таким образом, Бо _лэ чжи ги дай ме _эррр гань, надобно читать Бор чжи ги дай мер гань; Аньбахай – Ань ба гай; Кэ _кэ се у са _бу ла _хэ – Кэксеусабрах. Нельзя, впрочем, сказать, чтобы, и при подобном способе переложения, монгольские названия были точны, тем более, что Пекинский экземпляр Юань чао ми ши, как копия с Нанкинского оригинала, не везде однообразен в названиях. Не говоря о более существенных трудностях текста, которые будут отмечены в своем месте, нельзя не пожелать приобретения тонического текста Юань чао ми ши для поверки переводного.

При переводе на русский язык Юань чао ми ши, употреблено было старание сохранить в возможной точности речь подлинника. Я присоединил филологические и другие, какие мог сделать, пояснения для полного уразумения текста, имея в виду не столько соглашение рассказа Юань чао ми ши с другими сказаниями, сколько разъяснение рассказываемых в ней событий.

Вначале, предками Монгольского дома¹² были: небом рожденный¹³ бурый волк, да сивая лань¹⁴; сочетавшись между собою они вместе переплыли воду, называемую Тэн-ии-сы¹⁵, достигли вершины реки, называемой Онань, и поселились у горы¹⁶ по имени Бурхань¹⁷; здесь они произвели на свет человека, по имени Батачихань¹⁸.

У Батачиханя был сын, по имени Тамача¹⁹; у Тамачи сын, по имени Хоричармериань; у Хоричармерганя сын Аучжаньбороунь; у Аучжаньбороуня сын Салихачау; у Салихачау сын Екэнидун; у Екэнидуня сын Синьсочи; у Синисочи сын Харчу. У Харчу был сын Борчжигидаймериан; у Борчжигидаймерианя жена называлась Манхолчжиньхоа; рожденный ею сын назывался Торохолчжинь-боянь. У Торохолчжиня жена называлась Борохчиньхоа; у них был один мальчик²⁰, домашний раб, по имени Боролдайсуялби; были также два добрых мерина: один Таир, другой Боро²¹. У Торохолчжиня родились два сына: Дувасохор и Добэньмергань.

У Дувасохора был во лбу один только глаз²², которым он мог видеть местность и предметы за три переезда. В один день Дувасохор с братом своим Добэньмерганем поднялись на гору Бурхань. Дувасохор с вершины той горы увидел, что по берегу реки, называемой Тунгэли²³, вниз по течению ее, перекочевывала толпа народа. Дувасохор сказал: «В той толпе перекочевывающего народа есть одна черная кибитка: напереди ее²⁴ сидит прекрасная девица; если она еще не замужем²⁵, сосватать бы ее за брата моего Добэньмерганя». Поэтому он велел Добэньмерганю ехать туда и посмотреть. Добэньмергань подъехал к толпе народа и посмотрел. Девица называлась Аланьхоа, действительно оказалась красавицей и еще не замужем. Народ же тот составлял Дом Хорилартаймергань. В прежнее время владетель урочища²⁶ Колбархучжинь, по имени Бархудаймергань, имел дочь, именем Бархучжиньхоа, которую он выдал за боярина²⁷ Хорилартаймергань из улуса²⁸ Хоритумадунь. От сего брака, в урочище Алих-усунь и родилась эта девица, именем Аланьхоа. Причиной же перекочевки Хорилартаймерганя было то, что когда община²⁹ его положила запрет на ловлю соболей и белок в урочище Хоритумадунь³⁰, он огорчился этим и, услышав, что в горе Бурхань звери водятся в изобилии, поднял весь дом свой и перешел к владетелю³¹ горы Бурхань, по имени Шиньчибоянь, и таким образом составил особую фамилию Хорилар. Вот как и случилось, что Добэньмергань взял себе в жены Аланьхоа.

Аланьхоа, по выходе замуж за Добэньмерганя, родила двух сыновей, один назывался Бугунэтай, другой Белгунэтай. У старшого брата Добэньмерганева, Дувасохора, было четыре сына³². Все они жили вместе, но, когда Дувасохор помер, четыре сына его перестали обращаться с Добэньмерганем как с дядей своим, покинули его и, отделившись, ушли и составили фамилию Дорбянь³³.

Впоследствии Добэньмергань, отправившись однажды на охоту за зверьми в гору, называемую Тохочах-ундур, встретил в лесу человека из улуса Урянха³⁴, который жарил тут бедра и потроха убитого им трехгодовалого оленя. Добэньмергань попросил у него мяса; Урянха, оставив для себя брюшину и легкие, все остальное, мясо отдал Добэньмерганю. Добэньмергань, навьючив на лошадь добытое им оленье мясо, возвращался домой и на дороге повстречался с одним бедняком, который шел, ведя с собою мальчика сына. Добэньмергань спросил его: «Ты что за человек?» – Он отвечал: «Я из рода Маалихбояудай теперь я обеднел; отдай мне это оленье мясо, а я отдам тебе вот этого сына». Добэньмергань отдал ему мясо с задней ноги оленя, на промен сына его, взял мальчика с собою и сделал его у себя в дому прислужником.

По смерти Добэньмерганя жена его, Аланьхоа, еще родила трех сыновей: один назывался Бухухатаги, другой Бухатусалчжи, третий Бодуанъчар. Родившиеся при жизни Добэньмерганя два сына, Белгунэтай и Бугунэтай, наедине толковали между собою: «У матери нашей нет ни братьев мужа³⁵), ни мужа, а она родила этих трех сыновей; в дому у нас только один человек, что из дома Маалихбояудай; уж не с ним ли они прижиты»³⁶? Когда они так говорили, мать их то проведала.

В один день, весной, мать их, Аланьхоа, заварив зимой заколотого барана³⁷, позвала пятерых сыновей своих и усадив их рядом, каждому из них дала по стреле и приказала переломить: все они переломили; потом, связав пять стрел вместе, приказала переломить, но ни один из пятерых сыновей не мог переломить³⁸.

Тогда мать их, Аланьхоа, сказала: «Дети, Белгунэтай и Бугунэтай! Вы оба сомневаетесь, от кого мною рождены были эти три сына, и сомневаетесь вправду, Вы не знаете, что каждую ночь ходил ко мне, через верхнее отверстие юрты и сквозь дверь, там где светит,³⁹ человек золотистого цвета и гладил меня по брюху; исходивший от него свет проник в мою утробу; уходя⁴⁰ же от меня, он взбегал по лучам светил⁴¹, словно желтый пес. Перестаньте же толковать по-пустому. По всему видно, что они дети неба и их нельзя сравнивать с простыми людьми. Когда они сделаются царями, да князьями⁴², тогда только узнаете»⁴³.

Потом Аланьхоа, наставляя детей, говорила им: «Все вы, пятеро, рождены из моей утробы. Если вы, подобно этим пяти стрелам, будете идти порознь, то всякому легко будет сломать вас; а если будете жить единодушно, то будете подобно этим пяти стрелам, связанным вместе; другим легко ли будет сломить вас?» Впоследствии мать их, Аланьхоа, скончалась.

По смерти матери, Аланьхоа, четыре брата: Белгунэтай, Бугунэтай, Бухухатаги и Бухатусалчжи, разделили между собою имущество, принадлежавшее пяти братьям вместе, и, считая Бодуаньчара глупым и слабым, поступили с ним не по-братски и не уделили ему ничего из имения.

Бодуаньчар, видя, что старшие братья поступают с ним не по-братски, сказал: «Для чего мне жить здесь? Уйду отсюда; умру, так умру; останусь жив, так буду жить.» Вследствие сего, он сел на сивую лошадь, с потертой спиной и с голым паршивым хвостом, и поехал по течению реки Онань приехав в урочище Балчжуньала, он построил здесь для себя шалаш и поселился.

Проживая таким образом, Бодуаньчар увидел однажды молодого кречета, который поймал тетерева; он придумал хитрость: вырвав из хвоста лошади несколько волос, сделал из них силки; поймал ими кречета и вскормил его, Бодуаньчар не имея что есть, стрелял зверей, когда волки окружали их у горных утесов⁴⁴, или подбирал остатки от съеденного волками и тем кормил себя и кречета. Так прожил он зиму.

С наступлением весны, налетели гуси и утки. Бодуаньчар морил кречета голодом, потом пускал его на лет и добывал много гусей и уток; чего не съедал, то весил на сухие деревья, где оно и гнило⁴⁵.

За горою, называемою Дуилянь жил народ, перекочевывавший по берегу реки Тунгэли; Бодуаньчар, охотясь с кречетом, каждый день доходил до жилища этого народа напиться кобыльего молока, а вечером возвращался на ночлег в свой шалаш. Те люди просили у Бодуаньчара его кречета; но Бодуаньчар не отдавал его; между тем, ни та, ни другая сторона, не спрашивали друг у друга ни об имени, ни о прозвании, и так проживали.

Впоследствии старший брат Бодуаньчара, Бухухатаги, отправился искать его вниз по реке Онань; достигши берега реки Тунгэли, он встретился с тем народом и спросил: Не был ли здесь такой-то человек, верхом на такой-то лошади? Народ отвечал: «Есть такой человек, с такою лошадью, как ты спрашиваешь; у него есть еще кречет, с которым он охотится; днем он приходит к нам сюда пить кобылье молоко; а где проводит ночь – не знаем; только, когда подует северо-западный ветер, сюда несутся перья и пух гусей и ток, словно снег⁴⁶; должно быть, он и живет в той стороне. Теперь настоящая пора, когда он приходит сюда каждый день; ты обожди немного». Несколько времени спустя, завидели приближавшегося к ним человека; действительно, то был Бодуаньчар. Брат, узнав его, взял его с собой и отправился обратно.

Бодуаньчар, следуя за братом, и похлестывая лошадь, сказал: «Хорошо, когда на теле человека есть голова, а на платье воротник». Брат ничего не отвечал ему. Бодуаньчар еще раза два повторил те же самые слова. Тогда только брат спросил его: «Ты два, или три раза повторяешь одно и тоже; что ты хочешь сказать этим?» Бодуаньчар отвечал: «У тех людей, что на берегу реки Тунгэли; нет головы, которая правила бы ими; у них большой и малый равны; легко прибрать их. Нам овладеть бы ими». Брат его сказал: «Коли так, то приехав домой, посоветуемся с братьями, а потом приедем овладеть тем народом». Приехав домой, братья посоветовались. Бодуаньчару они велели быть передовым. Бодуанъчар, будучи передовым, доехал до того народа; захватив одну беременную женщину, он спросил ее: «Ты из какого рода?» Женщина отвечала: «Я из рода Чжарчиут, Аданханъурянхачжинь»⁴⁷. Пятеро братьев овладели тем народом и возвратилась с ним. Посему у них был и скот⁴⁸ и прислужники на обедах.

Ту беременную женщину Бодуаньчар сделал своей женой; она родила сына, по имени Чжачжирабай, который был предком рода Чжадара, у Чжачжирадая был сын Тугуудай; у Тугуудая сын Бурибулчиру; у Бурибулчиру сын Харахадаан; сын Харахадааня был Чжомуха⁴⁹, составивший род Джадалан.

От Бодуаньчара жена его родила еще одного сына, но имени Бааридай который был предком рода Баалинь. У Бааридая был сын Чидухулбоко; Чидухулбоко имел много жен и От них много детей, отчего и составился род Меняньбаалин.

Белгунэтай составил род Белгунэт; Бугунэтай – род Бугунэут; Бухухатаги – род Хатагинь; Бухатусалчжи– род Салчжиут, а Бодуаньчар – род Борчжигинь⁵⁰.

Бодуаньчар взял себе еще другую жену и прижил с нею сына, по имени Бариньшииратухабичи. За матерью этого Хабичи последовала одна женщина, которая сделалась побочною женою Бодуаньчара и родила сына по имени Чжаоуредай. При жизни своей, Бодуаньчар сделал его законным сыном и позволил ему участвовать в жертвоприношениях⁵¹. Когда же Бодуаньчар помер, то Бариньшииратухабичи не стал обращаться с Чжаоуредаем по-братски и говорил: «В наш дом часто приходил человек из рода Аданхаурянхадай⁵²; может быть, что от него он прижит». Поэтому, во время жертвоприношения, он изгнал Чжаоуредая, который, впоследствии, составил род Чжаоуреит.

Сын Хабичи назывался Менянътудунь; у Меняньтудуня было семь сыновей; старший назывался Хачикюйлук, второй Хачин, третий Хачиу, четвертый Хачула, пятый Хачиунь, шестой Хараньдай, седьмой Начиньбаатур.

У Хачикюйлука был сын Хайду; мать Хайду называлась Намолунь. У Хачиня был сын Наягидай, названный так потому, что любил наряжаться боярином; он составил род Наял. Сын Хачиу назывался Барулатай, потому что родился большим ребенком и ел пищу с жадностию; он составил род Барулас. Сыновья Хачуры тоже ели пищу с жадностию; отчего и назвали их: Большой барула, и Малый барула⁵³, Эрдяньту барула и Тодоянь барула; эти четыре имени обращены в названия родов. Сын Хараньдая вырывал у других хлеб и пищу, не различая ни старшего, не младшего, отчего назван Будаан, а род его Будааньт. Сын Хачиуня назывался Адардай⁵⁴; он любил пересуды и ссорил братьев, отчего и назван так; он составил род Адаргинь. Начиньбаатур имел двух сыновей: Уруудая и Манхутая, которые составили два рода: Уруут и Манхут, Начинъбаатур, от взятой им жены, имел еще двух сыновей: Шичжуудая и Дохоладая.

У Хайду родились три сына: Бошинъхордохшинь, Чарахайлинху и Чаочжиньортегай. У Бошинъхордохшиня был один сын, по имени Туньбинайсечань; Чарахайлинху имел сына, по имени Сянкунъбилгэ; у Сянкунъбилгэ был сын, по имени Анъбахай; из сего составился род Дайичиут. Чарахайлинху, взяв за себя жену старшего брата, имел от нее сына, по имени Бесутай, который составил: род Бесут. У Чаочжиньортегая было шесть сыновей: Оронар, Хуанхотань, Арулат, Сютенит, Хабтурхаху⁵⁵ и Хенигэсы; они составили шесть особых родов тех имен.

У Туньбинайсечаня было два сына; Хабульхахан и Синьсечиле; у последнего был сын Бултечубаатур. У Хабула было семь сыновей, по именам Окиньбархах, Бартанъбаатур, Хутухтумунгур, Хутулахахан, Хулань, Хадаань и Тодояньотчигинь. У Окиньбархаха был сын Хутухтучжурки; Хутухтучжурки имел двух сыновей: Сечэбеки и Тайчу, которые составили род Чжурки. У Бартаньбаатура было четыре сына: Мангэтукиянь, Некуньтайцзы, Есугайбаатур и Даритайочигинь. Хутухтумунгур имел одного сына, по имени Бурибоко; это тот самый Бурибоко, который, во время пиршества на берегу реки Онань, рассек плечо Бемутаю, брату Чингиса⁵⁶. У Хутулараханя было три сына: Чжочи, Гирмау и Алтан. У сына Хуланъбаатурова, по имени Екэчжэлянь, были два раба: Бадай и Кишилих; оба они, впоследствии, при Чингисе, сделаны были боярами Талархань⁵⁷. Только у Хаадааня и Тодояня не было потомков.

Народами Дада⁵⁸ правил царь Хабул⁵⁹. Хотя у Хабульхаханя было семеро сыновей, но никоторому из них он не вверил управления, а передал оное Анбахаю⁶⁰, сыну Сянкуньбилгэ.

Между озерами Буюйр и Колянь⁶¹ протекает река, называется Урщиунь⁶²; по этой реке обитал особый род татар⁶³. Аньбахай, отдавая им замуж свою дочь, сам проводил ее; а татары схватили и отправили его к Гиньцам⁶⁴. При отправлении, он говорил Барахачи, человеку из рода Бесу, возвращавшемуся домой: «Ты передай среднему из семи сыновей Хабулхаханя, Хутуле, да из моих десяти сыновей, Хадааньтайцзы⁶⁵, мои слова: Я, владелец народов, провожая дочь, был схвачен. На будущее время, да послужу вам зароком: хотя бы вам пришлось стереть все ногти на пяти пальцах и потерять все десять пальцев⁶⁶, мстите за нас!»

В то время, отец Чингиса, Есугайбаатур, охотясь с соколом у реки Онань, завидел человека из рода Мерки, по имени Екэчиледу, который вез жену, взятую им из рода Олхунэ⁶⁷. Есугайбаатур усмотрев, что эта женщина была красавица, немедленно съездил домой и снова вернулся со старшим братом своим Некуньтайцы и младшим Даритайотчигинь. Когда братья подъезжали, Екэчиледу, завидев их, испугался, ударил коня своего и переехал один хребет, обогнул горную распадину и вернулся к телеге своей жены. Жена его говорила: Вид этих трех человек весьма⁶⁸ недобрый; они непременно убьют тебя; удались скорее. Если сохранишь свою жизнь, пусть будет у тебя жена похожая на меня; коли будешь помнить обо мне, то назови другую жену свою моим именем.» Сказав это, она сняла с себя рубаху и отдала ее ему на память о себе⁶⁹. Екэчиледу, сидя на коне, только что принял рубаху, увидев приближавшихся Есугайбаатура с братьями, ударил коня и ускакал вверх по реке Онань.

Есугайбаатур с братьями погнался за Екэчиледу; они переехали семь хребтов⁷⁰, но не догнав его вернулись назад и окружив ту женщину, повезли ее; Есугай тащил⁷¹ кибитку; Некуньтайцзы ехал впереди, а Даритай подле оглобли. Эта женщина, по имени Хоэлунь, плача, говорила: «Муж мой! Ветер не развевал волос на голове твоей; желудок не терпел голода⁷²; а теперь, как бежал, какие труды будешь переносить». Вопли ее потрясали воду реки Онань и лес, растущий по долине. Дааритайотчигинь говорит той женщине: «Твой муж переехал уже много хребтов, переправился через много рек; хоть плачь, а он уж не обернет головы своей назад; ищи его следов, не увидишь; перестань же вопить; не плачь.» Таким образом, привезли ее домой и отдали в жены Есугайбаатуру.

Так как Царь Аньбахай, во время пленения своего, упомянул имена Ходааня и Хутулы, то народы Дада Дайичиу собрались при реке Хорхона⁷³, и поставили царем Хутулу⁷⁴. По этому случаю, под большим деревом устроили пир; народы Дада⁷⁵ веселились и прыгали кругом этого дерева до того, что протоптали глубокую рытвину.

Хутула, сделавшись царем, вместе с Хадааньтайзцы ходил против татар выполнять месть; тринадцать раз он бился с Котуаньбараха и Чжалибухуа, но все еще не довольно отмстил.

Во время битвы с татарами Есугайбаатур взял в плен у них Темучжиньугэ и Xорибухуа. В это время беременная жена Есугайбаатура, Хоэлун, на берегу реки Онань, при горе Делиунъболдах⁷⁶, родила Чингиса⁷⁷; он родился, держа в правой руке комок крови, похожий на животный камень⁷⁸. Как он родился в то время, когда взят был в плен Темучжиньугэ, то и назвали его Темучжинем. Хоэлинь родила четырех сыновей: Темучжиня, Хасара, Хочиуня и Темугэ, и одну дочь, по имени Темулунь. Когда Темучжиню было девять лет, Хасару было семь, Хочиуню пять, Темугэ три, а Темулунь была еще в колыбели.

Когда Темучжиню было девять лет, отец его, Есугай, повез его к дядьям по матери, в род Олхуна, просить девицы в жены Темучжиню⁷⁹; доехав до места, что между горами Чэксар и Чихургу он повстречал Дэсечаня, человека из рода Унгира⁸⁰. Дэсечань спросил его: «Сват Есугай! Ты куда едешь?» – Есугай отвечал: «еду к дядьям по матери этого сына, к роду Олхуна просить девицы». – Дэсечань сказал: «У этого сына твоего блестящие глаза и светлое лицо. Вчера мне приснилось, будто белый сокол, держа в лапах солнце и луну, слетел и сел ко мне на руку. Я и говорю другим: солнце и луну мы только видим очами; а теперь этот белый сокол, держа солнце и луну, слетел ко мне на руку; наверно, это доброе предвестие. Сват Есугай! На ту пору ты приехал с этим сыном своим и разгадал мой сон⁸¹. Верно, он предвещает счастье для вас, Киянь⁸²! Наш дом, Унгира, в прежние дни, не спорил с другими ни о землях, ни о народах; у нас были только красивые дочери, которых мы представляли в ваш царский дом, а вы делали их царицами и царскими женами⁸³. Когда сватают, то у жениха смотрят быт и состояние, а у невесты красоту⁸⁴. Сват Есугай! У меня в доме есть дочь, еще малолетняя; поедем со мной, посмотришь». – Тогда он повел их к себе. По прибытии в его жилище, Есугай увидел, что девушка была красавица, и в сердце порадовался. Девушка была десяти лет, старше Темучжиня одним годом и называлась Борте⁸⁵. В тот день они ночевали у Дэсечаня. На другой день Есугай стал сватать эту дочь. Дэсечань сказал: «Разве будет важнее, когда я отдам только после долгих просьб; и значит ли оказать пренебрежение, если отдам после немногих просьб?⁸⁶. Вестимо, что когда родится девушка, то ей не след навсегда оставаться в доме⁸⁷. Отдаю свою дочь за твоего сына, а ты оставь его здесь женихом». Обе стороны согласились. Есугай сказал: «Мой сын боится собак; не позволяй собакам пугать его». – Затем, оставив, одну заводскую лошадь, в знак заключенного сватовства, он уехал.

На возвратном пути Есугай, доехов до урочища Чэкчэр, встретил Татар, которые устроили там пир. Чувствуя от пути и голод и жажду, он сошел с коня и остановился у них. К несчастию, Татары узнали его и говорили: «Есугай-киянь приехал»! Вспомнив, что он некогда полонил их людей, они, в отмщение, тайно приготовили отраву и накормили его оною. Есугай сев на коня и продолжая путь, почувствовал себя нездоровым; чрез три дня, он приехал домой и болезнь его усилилась. Есугай сказал: «В сердце у меня боль кто близ меня»? В это время случился тут сын старика Чараха, Мунлик; позвав его к себе, Есугай сказал ему: «Мои дети молоды и малы. Я отвозил Темучжиня, чтобы сосватать за него невесту и на возвратном пути, у Татар, тайно отравлен; в сердце у меня весьма не хорошо. Повидай моих братьев и снох; тебе завещаю это⁸⁸; а сына моего Темучжиня поскорее приведи ко мне». – Сказав это, он умер.

Мунлик, повинуясь приказанию Есугая, отправился к Десечаню и говорил ему: «Есугай чрезвычайно тоскует по Темучжине; он послал меня взять его»⁸⁹, Дэсечань сказал: «Коли он тоскует по сыне, пусть Темучжинь отправится и, повидавшись с ним, возвратится сюда». – Мунлик, взявши Темучжиня, вернулся домой.

В тот год⁹⁰, весной, когда две жены царя Аньбахай, Орбо и Сохатай приносили жертву⁹¹ предкам, Хоэлунь опоздала и ей не дали жертвенных яств⁹². Хоэлунь сказала им: «Есугай помер, и мои дети уж не подрастут⁹³; почему же вы не даете доли священного мяса большим? Коли не даете теперь яств, которые я вижу своими глазами, то, значит, поднимаясь с кочевья, не повестите и не позовете меня с собою»⁹⁴ – Орбо и Сохатай сказали: «Не приходится просить и звать тебя; где найдешь пищу, там и ешь. Знать потому, что Царь Аньбахай помер, слышим мы от Хоэлунь такие речи. Сказать по правде⁹⁵, лучше покинуть эту мать с детьми в кочевье и не позволять ей идти с нами.» – На другой день, Тархутай-Кирилтух и Тодоянъ-Гирше⁹⁶, поднимаясь с кочевья, действительно покинули мать и детей. Старик Чараха отговаривал их; но Тодоян Гирше сказал: «Глубокая вода высохла, светлый⁹⁷ камень разбился»⁹⁸; и, не слушая его увещаний, поднялись; мало того, они ткнули старика Чараху в спину раз копьем.

Когда раненый старик Чараха лежал у себя дома, Темучжинь навестил его. Старик сказал ему; «Они увели с собой собранный отцом твоим народ и наших людей⁹⁹; когда я отговаривал их, они меня поранили».– Темучжин, заплакав, ушел. Хоэлунь сама села на коня и, приказав людям взять копья с кистями¹⁰⁰, во главе их отправилась в погоню; она остановила половину народа¹⁰¹, но остановленная половина людей тоже не захотела оставаться; все ушли вслед за Дайичиу.

Когда братья Дайичиут покинули Хоэлунь с детьми, Хоэлунь, женщина чрезвычайно разумная, собирала плоды, да вырывала коренья и тем питала детей своих. В таких трудных обстоятельствах воспитанные ею дети подросли; все они имели признаки царского и княжеского достоинства.

Когда дети Хоэлунь, воспитанные на растениях, подросли и преуспели, то уже осмеливались состязаться с другими. Чтобы прокормить свою мать, наделали из игол удочки и удили рыбу в реке Онань; связав также сети, они ловили рыбу, и так питали свою мать.

Однажды братья: Темучжин, Хасар, Бектер и Белгутай¹⁰², вчетвером, вместе сидели и удили рыбу; Темучжинь удочкой своей поймал рыбку золотистого цвета; братья его от другой матери, Бектер и Белгутай, отняли ее у него. Темучжинь и Хасар, воротившись домой, говорили матери: «Мы поймали золотистого цвета рыбку, а Бектер и Белгутай отняли ее у нас». – Мать их сказала им: «Вы, братья, зачем так поступаете?»– Потом иносказательно говорила им: «У нас¹⁰³, кроме собственной тени, нет друзей; опричь хвоста, (лошадиного) нет плетки¹⁰⁴. Когда мы в силах отмстить братьям Дайичиу за причиненное нам горе, зачем вы, подобно пяти сыновьям княгини Алань¹⁰⁵ не ладите между собою? Перестаньте так поступать».– Темучжинь с Хасаром огорчился такими словами матери и говорил еще: «Намедни, я подстрелил птичку, они отняли ее у меня; сегодня отняли тоже пойманную мной рыбу; если все будет так, то как нам жить вместе?» После сих слов, оба брата отбросили дверную занавеску¹⁰⁶ и вышли. В это время Бектер сидел на холме и пас коней. Темучжинь подкрался к нему сзади, а Хасар спереди; они вынули стрелы и намеревались застрелить его. Бектер заметил их и сказал им: «Нам тяжело переносить горе, причиненное нам братьями Байичиут; как бы отомстить им? Зачем вы хотите поступить со мной, как с волосом в глазу, или занозой во рту? Но пусть я умру; не покиньте только моего Белгутая». Сказав это, он сел, поджав ноги, и ждал их стрел. Темучжинь с братом, спереди и сзади, застрелили его до смерти.

Когда Темучжинь и Хасар вернулись домой, мать их, Хоэлунь, по выражению лиц их, догадалась и сказала: «Ты Темучжинь, родившись, держал в руке комок черной крови. Вы, что собаки, пожирающие место; лютые звери бросающиеся на скалу; львы¹⁰⁷, кипящие неукротимым гневом; удавы¹⁰⁸, глотающие добычу живьем: соколы, бросающиеся на тень; большие рыбы, пожирающие молча; бешеные верблюды¹⁰⁹, кусающие пяты задних ног у собственных верблюжат; волки, губящие под ветром и снегом; турпаны¹¹⁰, которые, не могши прогнать от себя птенцов своих, заедают их; шакалы¹¹¹, сторожащие свою берлогу; тигры, стремительно хватающие добычу; птицы и звери, безумно бросающиеся на добычу. У вас, кроме тени, нет товарищей; кроме хвоста лошадиного; нет плетки; горе причиненное нам братьями Дайичиут, невыносимо; когда думать бы о средствах отомстить врагам, вы как переносите это, и потом так поступаете?» – Так-то Хоэлунь, приводя слова старых людей, укоряла сыновей своих.

Через несколько времени, Дайичиут Кирилтух сказал: «Покинутые нами Темучжинь и другие дети с матерью, верно, теперь уже оперились как птичьи птенцы, и подросли, подобно детенышам зверей.» Взяв с собой товарищей, они наехали разузнать. Темучжинь с матерью, завидев приезд их, испугались; Белгутай в густом лесу наломал деревьев и устроил засеку, а Хачиуня, Темугэ и Темулунь, троих малых, спрятал в расщелине скалы; Хасар перестреливался Дайичиут; Дайичиут громко крикнули ему: «Нам надо только твоего старшего брата, Темучжиня, а других людей не надобно». – Устрашенный тем, Темучжинь сел на лошадь и пустился в горный лес; Дайичиут, заметив это, погнались за ним и преследовали до горы Тергуне; Темучжинь углубился в густой лес, а Дайичиу, не могши въехать туда же, окружили лес и стерегли.

Темучжин, пробыв в густом лесу трое суток, повел под уздцы лошадь и хотел выйти из леса, как седло с лошади упало на землю; обернувшись, он увидел, что шлея на груди и подпруга, по-прежнему, застегнуты, и сказал: «Седло может спасть, хоть подпруга и застегнута; но когда нагрудная шлея застегнута, то как можно седлу самому упасть? Верно, само Небо останавливает, меня». – Он воротился и еще прожил три дня. Потом, когда хотел выйти при выходе из густого леса, упал большой белый камень, в виде юрты, и загородил путь. Темучжинь опять сказал: «Верно, Небо останавливает меня». –

Он снова вернулся и еще провел три дня. Всего прожил он в лесу девять дней сряду, ничего не евши. Напоследок, он сказал: «Неужели мне умереть таким образом, без вести? Лучше выйти». Он взял нож, которым строгал стрелы, срезал им деревья, росшие подле заграждавшего выход камня, и, ведя за собой лошадь, сошел с горы. Сторожившие тут люди Дайичиуш тотчас схватили и увели его.

Тархутай Кирилтух, поймавши Темучжиня, объявил повеление своему народу, чтобы в каждом стане Темучжиню жить сутки. Так переходил он из одного дома в другой, до 16-го числа 4-ой луны¹¹²; в этот день Дайичиут устроили пир на берегу реки Онань. Когда, по захождении солнца, разошлись по домам, они приказали одному молодому и слабому парню стеречь Темучжиня. Темучжин, видя, что все разошлись, ударил того парня краем своей колодки в голову и сшиб его с ног, а сам убежал; добежав до леса, что на берегу реки Онань, он внутри его прилег; но опасаясь, что его здесь увидят вошел в стремнину реки Онань и погрузился в воду телом, выставив наружу только лицо.

Караульный, потерявший узника, громким голосом кричал: «Пойманный человек бежал!» На крик его, разошедшиеся Дайичиут снова собрались и при свете луны, ясном как днем, стали искать Темучжиня повсюду, в лесу, по берегу реки Онань. Сорханьшира, из рода Сулду-сунь, проходя, для обыска, близ того места реки, где лежал Темучжин, заметил его и сказал ему: «Вот за такую-то сметливость твою братья Дайичиут ненавидят и преследуют тебя. Будь осторожен и лежи так, я не донесу на тебя». Сказав это, он прошел мимо.

Когда Дайичиут, обыскивая на возвратном пути, толковали между собою, Сорханьшира сказал им: «Вы потеряли человека днем; а теперь, в темную ночь¹¹³, как искать? Воротимся на прежнее место и обыщем места еще не осмотренные и разойдемся; а завтра снова соберемся для обыска. Куда уйдет этот человек с колодкой?»¹¹⁴ Во время возвратного поиска, Сорханьшира снова проходил прежним местом и сказал Темучжиню: «Теперь мы кончили обыск и возвращаемся; завтра опять придем искать тебя; теперь когда мы разойдемся, ты уходи и сыщи свою мать и братьев; если встретишь кого-нибудь, не говори, что я видел тебя». Сказав это, он ушел.

Когда все разошлись Темучжинь подумал про себя: «Намедни, когда приказано было стеречь меня, по очереди, в каждом становище, во время пребывания в доме Сорханьширы, оба сына его, Чиньбо и Чилаоунь, оказали ко мне сожаление; на ночь снимали с меня колодку и оставляли меня ночевать на свободе. Сегодня Сорханьшира заметил меня, однако ж не хотел сказать о том другим; не один раз был здесь и проходил мимо. Пойду к нему; наверно, он спасет меня».– Вследствие того он пошел вниз по реке Онань искать Сорханьширу.

Жилище его можно было издали узнать по стуку от битья кобыльего молока, который продолжался с вечера до утра¹¹⁵. Прислушиваясь к этому стуку от битья молока, Темучжинь дошел до жилища Сорханьширы. Когда он вошел, Сорханьшира сказал: «Я велел тебе идти искать мать и братьев твоих; зачем ты сюда пришел?». – Сыновья его, Чиньбо, и Чилаоунь сказали: «Когда пташка, преследуемая лундором¹¹⁶, прячется в густую траву, густая трава спасает ей жизнь; если так бывает от травы, то мы будем хуже ее, коли не поможем человеку, прибегшему к нам». – Тогда, они сняли с Темучжиня колодку и сожгли ее, а его спрятали в воз с овечьей шерстью, стоявший назади жилья и поручили сестре своей, Хадаань, смотреть за ним, запретив ей сказывать о том кому-либо.

На третий день, братья Дайичиут говорили между собою: «Не спрятал ли кто-нибудь Темучжиня, обыщем свое кочевье». – Вслед за тем, они стали делать обыск; дошедши до жилища Сорханьширы, они обыскали его юрту, кибитку и под каном¹¹⁷; напоследок пошли к телеге с овечьей шерстью и стали из отверстия ее выкидывать шерсть; когда оставалось вытащить шерсть из зада телеги Сорханьшира сказал: «Можно ли человеку, в такую жаркую пору, оставаться в овечьей шерсти?» Тогда обыщики сошли с телеги и ушли.

Когда они удалились, Сорханьшира сказал Темучжиню: «Ты едва не погубил¹¹⁸ меня; дым исчез и огонь погас бы у меня¹¹⁹. Теперь ступай искать мать и братьев своих». – Он дал Темучжиню кобылу, без седла, желтой масти, с белой мордой, еще не носившую жеребят¹²⁰; дал также ему сваренного жирного ягненка, откормленного молоком двух овец, кобыльего молока в кожаном мехе; да лук с двумя стрелами; только не дал ему огнива¹²¹; так снарядив, отправил его.

Темучжинь доехал до следов прежней ограды своей и оттоле следовал вверх по реке Онань; приехав к реке Кимурха¹²², впадающей на запад в Онань, он заметил на берегу этой речки следы и по речке вверх отправился. Близ этой речки есть гора, называемая Бетер, перед этой горой есть отдельная горка, называемая Хорчукуй: здесь он нашел мать и братьев своих.

Соединившись с родными, Темучжинь перекочевал к горе Бурхан; есть там гора Гулялгу, в этой горе протекает река Сангур¹²³; на берегу реки есть небольшая гора, называемая Харачжиругэ и Зеленое озеро¹²⁴. Здесь он устроил свое становище; ловил тубошу и степных мышей¹²⁵, и тем питался.

Однажды воры¹²⁶ увели у Темучжиня восемь сивых меринов; осталась одна светло-желтая лошадь, на которой брат его Белгутай отправился ловить тубошу. Когда, к вечеру, он вернулся с вьюком тубошу, Темучжинь сказал «Коней моих украли». Белгутай сказал «Я погонюсь за ними». Хасар сказал; «Ты не сможешь; я погонюсь». Но Темучжинь сказал им: «Оба вы не можете я сам поеду». – С сими словами, он сел на ту светло-желтую лошадь и поехал по следам, оставленным его восемью конями, ехал он трое суток и в последний день, рано утром, заметил на дороге в одном табуне лошадей бойкого парня, который доил кобылу. Темучжинь спросил его: «Не видал ли ты; восьми сивых меринов»? Парень отвечал: «Сегодня рано, еще до восхода солнца, такие восемь коней здесь прогнаны. Я покажу тебе, куда они бежали». Сказав это, он пустил лошадь Темучжиня на паству, а вместо ее дал ему белую лошадь, с черным ремнем на хребте; потом, не уходя домой, спрятал кожаный мех и кожаный дойник с надоенным молоком, прикрыв их травой, и говорил Темучжиню: «Ты совершенно измучился от дороги; у молодцов¹²⁷ печали общи; я буду тебе товарищем и вместе с тобой поеду догонять коней. Отец мой называется Нахубоянь¹²⁸; у него я единственный сын; мое имя Бöорчу¹²⁹». Сказав это, он поехал, вместе с Темучжинем, по конским следам; ехали они еще трое суток; в последний день, к вечеру, они доехали до одного становища¹³⁰ и увидели восемь коней, стоявших вне становища. Темучжинь сказал: «Товарищ! Ты стой здесь; а я поеду и отгоню этих коней». Бöорчу сказал: «Коли я взялся помогать тебе; то зачем мне оставаться здесь». И так оба они пустили лошадей своих и отогнали коней.

Похитители пустились за ними в погоню; один из них, сидевший на белой лошади, держал в руках арканный укрюк; он уже догонял их; Бöорчу сказал: «Дай мне свой лук и стрелы; я с ним постреляюсь». Темучжинь отвечал: «Боюсь, чтобы не ранили тебя из-за меня; я сам с ним постреляюсь». Он тотчас вернулся назад и начал стрелять. Сидевший на белом коне, направив арканную жердь на Темучжиня, остановился¹³¹. Товарищи этого вора, тоже пустившиеся в погоню, заметив, что свечерело, и небо стемнело, остановились и отстали.

В эту ночь, Темучжинь и его товарищ проехали пути на трое суток. Когда они воротились к жилищу Нахубояня, Темучжинь сказал Бöорчу: «Без тебя мне не добыть бы этих коней; разделим их; сколько тебе надобно?» Бöорчу отвечал: «Я решился помочь и сопутствовать тебе, потому что видел, как ты измучился; к чему же мне требовать от тебя твоего, как чужого богатства; я один сын у отца; у нас в доме богатства для меня слишком довольно, и твоего не нужно. Если я потребую от тебя твоего, то к чему послужит то, что я был твоим товарищем?» Так говорил он.

Когда они вошли в жилище Нахубояня, то застали его плачущим о потере сына своего Бöорчу; внезапно увидев их обоих и узнав своего сына, он и плакал и выговаривал ему. Бöорчу сказал: «Сам не знаю; как я увидев этого доброго товарища, который подъехал весь измученный, вздумал помочь ему и отправился вместе с ним. Теперь вот я и приехал». – Сказав это, он поехал верхом на лошади и привез прежде им спрятанные под травой кожаный мех и кожаный дойник с надоенным молоком; убил жирного ягненка, откормленного молоком двух овец; наполнил кожаный мех кобыльим молоком и, увязав все это на подобие вьюка, отдал Темучжиню, на продовольствие в дороге. Нахобоянь говорил им: «Вы оба молодые люди, будьте всегда друзьями и вперед никогда друг друга не покидайте». Темучжин, простившись, отправился в путь и через трое суток прибыл домой, на берег реки Сангур. Мать его, Хоэлунь, и Хасар с братьями, в это время тосковавшие по нем, увидев его возвратившимся, несказанно обрадовались.

Прежде, когда Темучжиню было десять лет, он расстался с дочерью Дэсечаня, Бортевучжинь¹³². Теперь он поехал за ней с братом своим Белгутаем вниз по реке Кэрулянь достигши удолья, что промеж гор Чэкчер и Чихурху, он отыскал жилище Дэсечаня. Дэсечань, увидев Темучжиня, чрезвычайно обрадовался и говорил ему: «Слыша, что братья Дайичиут возненавидели тебя, я чрезвычайно печалился и потерял уже надежду (видеть тебя); только теперь я узрел тебя». Затем он отдал дочь свою Борте Темучжиню в жены. Дэсечань и жена его Сотань проводили обратно Темучжиня с женою; с края Кэруляньского Урахчуэл¹³³ Дэсечань вернулся домой; а Сотань проводила дочь свою до самого жилища Темучжиня и оттуда уже возвратилась¹³⁴.

После того Темучжиню захотелось иметь товарищем Бöорчу; он послал за ним Белгутая. Бöорчу, как увиделся с Белгутаем, даже не сказавшись отцу своему, сел на горбатую желтую лошадь, навьючил шубу из черного меха и вместе с Белгутаем приехал к Темучжиню. С тех пор, он сделался товарищем Темучжиню и никогда более с ним не разлучался.

Темучжинь, поднявшись с берега реки Сангур, перекочевал к вершине реки Кэрулянь и основался станом у подошвы уступа, называемого Бурги¹³⁵.

Дочь Сотани, Бортевучжинь, привезла с собой кафтан из черных соболей, чтобы поднести его своей свекрови, при первом с ней свидании¹³⁶. Темучжинь сказал: «В прежнее время отец наш, царь Есугай¹³⁷, вел дружбу с Ван ханем¹³⁸, рода Кэреит¹³⁹; поэтому он то же, что отец для меня. Теперь он живет на берегу реки Туула¹⁴⁰, в Черном-Лесе¹⁴¹; я подарю ему этот кафтан.» Темучжинь, с двумя братьями, повез соболий кафтан к Ван ханю, и, при свидании с ним, говорил ему: «В прежние дни ты заключил дружбу с отцом моим; поэтому ты для меня то же, что отец. Теперь я подношу тебе, отец, подарок, взятый моей женой для поднесения ее свекрови.» С сими словами он отдал Ван ханю кафтан из черных соболей. Ван хань, получив кафтан, был весьма доволен и говорил Темучжиню: «Отделившихся от тебя людей я соберу для тебя, рассеявшихся присоединю к тебе, и накрепко запамятую это в сердце своем.» Так сказал он¹⁴².

По возвращении Темучжиня домой, пришел к нему от горы Бурхань старик Чжарчиутай с кузнечным мехом¹⁴³ за плечами и ведя с собой сына, по имени Чжэлме, и сказал ему: «Когда ты родился в . урочище Делиунь-Бöлдаха, я подарил тебе пеленку, подбитую соболем, и отдал тебе сына моего Чжелме; но как он был еще молод, то я взял его к себе и воспитал. Теперь отдаю его тебе; пусть он седлает тебе коня и отворяет дверь.» Сказав это, он отдал Темучжиню своего сына.

Спустя несколько времени после того, однажды ранним утром, на полурассвете, старая женщина¹⁴⁴, прислуживавшая матери Хоэлунь¹⁴⁵, сказала ей: «Мать, мать! скорее вставай! слышно, что земля дрожит. Не опять ли наехали братья Дайичиут, старые губители наши и страшные нам? Мать! скорее вставай»! Хоэлунь молвила: «Скорее разбуди детей». С сими словами, Хоэлунь тотчас встала; вслед за тем встали Темучжинь и его братья. Хоэлунь, Темучжинь, Хасар, Хачиунь, Темугэотчигинь¹⁴⁶, Белгутай, Бöорчу и Чжелме сели на коней; Темулуня мать взяла к себе на руки. Темучжинь имел наготове только одну заводную лошадь¹⁴⁷, и для супруги, Борте, не осталось коня.

Темучжинь, с братьями, тотчас сев на коней, уехали в гору Бурхань. Старуха Хоахчинь, желая скрыть Борте, посадила ее в черную кибитку и, запрягши в кибитку пеструю корову, поехала вверх по речке Тунгэли. На дороге, когда ночной мрак начал рассеиваться и стало светать, повстречалась им толпа¹⁴⁸ всадников, которые, подъехав к старухе, спросили ее: «Ты кто такая»? Старуха отвечала: «Я из дома Темучжиня; ездила по богатым домам стричь овец; теперь возвращаюсь домой¹⁴⁹». Всадники спросили ее: «Дома или нет Темучжинь? И далеко ли он отсюда?» Старуха отвечала: «Дом его не далеко; да я отправилась из заднего жилья, так и не знаю, дома ли Темучжинь». Так она говорила.

Когда всадники отъехали, старуха Хоахчинь приударила пеструю корову, запряженную в кибитку, чтобы ехать поскорее, как вдруг тележная ось оттого сломилась. Когда она хотела идти пешком в горный лес, те всадники настигли ее; они захватили мать Белгутая, которую один из них держал, сидя на коне. Подъехав к кибитке, они спросили старуху: «Кто сидит в этой кибитке?» Старуха Хоахчинь отвечала: «Она нагружена шерстью». Всадники сказали: «Братцы, сойдем с коней и осмотрим». С этими словами, они сошли с коней и отворили дверцы кибитки; увидев внутри ее молодую женщину, они вытащили ее оттуда и посадили на коня вместе с старухою; потом погнались за Темучжинем, следуя по конским следам, к горе Бурхань.

Эти всадники, преследовавшие Темучжиня, три раза объезжали гору Бурхань¹⁵⁰, но не могли поймать его; желая найти прямую дорогу в гору, они бросались то туда, то сюда, но везде встречали или топкую тину, или лесную чащу, так что нельзя было пробраться внутрь; оставалось только ожидать назади. Таким образом, им не удалось поймать Темучжиня.

Всадники те, на самом деле, были люди трех родов Мерки: один Тохтоа из Удуит мерки, другой Дайирусун из Увасы мерки, третий Хаатай дармала из Хаат мерки. Эти три рода Мерки приехали теперь с местью за то что в прежнее время Есугай отнял у Чиледу Хоэлунь. Они толковали между собою: «Схвативши жену Темучжиня, мы отомстили тем за похищение Хоэлуни. После чего, они съехали с горы и уехали домой.

Темучжинь, не зная действительно ли Мерки уехали, или скрывались в засаде, отправил Бемутая, Бöорчу и Чжэлме, разведать с задней стороны (горы), и уже через трое суток, когда уверились, что Мерки были далеко, Темучжинь решился сойти с горы, Тогда он, ударяя себя в грудь¹⁵¹, воскликнул к небу: «Благодаря хорьковому слуху и горностаевому зрению почтенной Хоахчинь, я спасен. Гора Бурхан защитила мою бедную жизнь¹⁵²; отселе впредь, буду всегда приносить ей жертву и завещаю моим детям и внукам тоже приносить ей жертву.» – Сказав это, он обратился к солнцу¹⁵³, повесил пояс на шею, а шапку на руку¹⁵⁴, и ударяя себя в грудь, девять раз преклонил колена и сделал возлияние кумысом¹⁵⁵.

После сего, Темучжинь, с Хасаром и Белгутаем, отправился в Черный Лес, что на реке Туула, к Тоорил-ван ханю и прибывши к нему говорил: «Три рода Меркит, напав врасплох, похитили мою жену. Государь и отец! Нельзя ли избавить и возвратить мою жену?» Ван хань сказал: «В прошлом году, когда ты приходил и подарил мне соболий кафтан, я обещал тебе отступившийся от тебя и рассеявшийся народ твой возвратить и собрать тебе, и постоянно помнил то. Теперь, согласно тем словам моим, я уничтожу Меркит, избавлю и возвращу тебе жену твою Борте. Ты же уведомь о том брата Чжамуху¹⁵⁶; он кочует в урочище Хорхонахчжубур. Я, с своей стороны, наберу две тьмы¹⁵⁷ ратников и буду правой рукой¹⁵⁸ а Чжамуха пусть тоже поднимет две тьмы ратников и будет левой рукой. Как же нам сойтись, решит то Чжамуха.»

Темучжинь, с братьями, возвратившись домой, послал Хасара и Белгутая к Чжамухе передать ему следующие слова: «Жену мою похитили Меркиты. Мы с тобой одного рода-племени. Как бы отомстить за такую обиду?» Потом поручил им передать ему также слова Ван ханя. Когда Хасар, с братом, передали Чжамухе эти слова Темучжиня, Чжамуха сказал: «Я тоже слышал, что жена Темучжин-аньды¹⁵⁹ похищена и крайне соболезновал. Теперь из этих трех родов Меркит, Тохтоа находится в урочище Бууракээр¹⁶⁰; Дайир усунь между реками Орхуан и Селянгэ¹⁶¹, в урочище Талхунь арал; а Хаатай Дормала в урочище Харачжикээр. Связав из растения свиная щетина¹⁶² плот, мы прямо переправимся через реку Килхо, к местопребыванию Меркит тохтоа, как будто упадем к нему в юрту через верхнее отверстие, и овладеем всем его народом.»

Чжамуха говорил еще: «Ты скажи Темучжиню и Ван-ханю, что я уже снарядил свое войско; брат Ван хан¹⁶³, тронувшись в поход, пусть пройдет перед горой Бурхань халдунь и, вместе с Темучжинем, сойдется со мной в урочище Ботохань боорчжи. У меня здесь есть народ, принадлежащий. Темучжиню аньде¹⁶⁴; из него я наберу одну тьму ратников, да своих возьму тьму, и с этими двумя тьмами пойду вверх по реке Онань к урочищу Бöтохань бöорчжи, где мы и соединимся.» После того, сряду, он двинулся в поход.

Хасар и Белгутай, по возвращении, передав слова Чжамухи Темучжиню, отправились к Вань ханю, чтобы и ему передать их. Ван хань, выслушав слова Чжамухи, тотчас приказал двум тьмам своих ратников сесть на коней, и отправился, через подгорье Бурхань халдунь, по направлению к реке Кэрулянь, к береговому яру, Бурги. В это время Темучжинь, стоявший у яра Бурги, узнав, что Ван хань, с войском своим, проходят тут, поднялся с места и, вверх по реке Тунгэлик, дошел до горы Бурхань, к речке Тана, где и остановился лагерем. Темучжинь отселе двинул свое войско, и когда тьма Ван ханя, да тьма брата его Чжахаганьбу, всего две тьмы ратников, ставили лагерь на берегу реки Кимурха, в урочище Алхарахона, соединился с ними. Поднявшись отсюда, Темучжинь, Ван хань и Чжахаганьбу, пошли вместе к вершине реки Онань, на условленное сборное место, урочище Ботохань боорчжи. Когда они прибыли туда, Чжамуха был там уже три дня. Увидев их рать Чжамуха выстроил две тьмы своих ратников в боевой порядок и стоял; Ван хань и другие, тоже выстроившись, приблизились; они узнали друг друга. Чжамуха сказал: «Когда условились о времени сбора, то хотя бы был ветер и дождь, непременно надобно прибыть в свое время; ведь уже об этом было переговорено. У нас, Дада¹⁶⁵, данное слово тоже, что клятва; коли не держать его, то не нужно брать и помощников.» Ван хань сказал: «Я пришел на условленное для сбора место тремя днями позже; брат Чжамуха кори и взыскивай с меня, сколько хочешь.» Так говорил он.

Соединенные войска¹⁶⁶, поднявшись с урочища Бöтохань бöорчжи и достигши берега реки Килхо, переправились через нее, по связанному плоту, и пришли в урочище Буура; здесь они захватили жен и народ Тохтоа. Сам Тохтоа, спавший в то время, попался бы в плен, если бы во время переправы черев Килхо, не случились на берегу ее рыбаки и охотники Тохтоа, которые ночью же поспешили предупредить его. Тохтоа и Дайир усунь, с несколькими спутниками, без всего, бежали вниз по реке Селянгэ, в Бархучжинь¹⁶⁷.

Когда Меркиты ночью поспешно бежали по реке Селянгэ и наши войска деятельно преследовали их, хватая их в плен, Тимучжинь, среди бегущей толпы, кликнул имя жены своей, Борте. Борте, находившаяся среди того народа, услышав и распознав голос Темучжиня, спрыгнула с кибитки, и вместе со старухой Хоахчинь, подбежала к коню Темучжиня и схватилась за поводья. В это время светила луна и они узнали друг друга Темучжинь, в ту же ночь, отправил посланца к Ван ханю и Чжамухе, с таким известием: «Я нашел, кого искал; далее не пойдем ночью, а остановимся здесь лагерем.» Тогда и остановились тут лагерем. Рассеянно бежавший народ Меркит тоже остановился станом. Вот как происходило избавления Бортеучжинь.

Когда Меркиты: Удуйте тохтоа, Увасы дайир усунь и Хаатайдармала, во главе трехсот человек, наехали на Темучжиня, чтобы отмстить за похищение Есугаем Хоэлуни, жены Чиледу, брата Тохтоа, и три раза объехали кругом горы Бурхань, но не могли схватить его, а полонили только жену его Борте, то отдали ее в жены силачу Чилгэр, младшему брату Чилэду. Теперь, когда нашла (наша) рать, Чилгэр, испугавшись, бежал и говорил: «Мне, как черной вороне, суждено питаться кожаными обрывками; захотелось же мне отведать диких гусей и драхвы¹⁶⁸; оскорбив Борте, я навлек напасть на весь род Меркит; это бедствие обрушится и на мою голову; чтобы спасти свою одинокую жизнь, скроюсь в какое либо темное и тесное место; авось избавлюсь.» Сказав это, он бежал.

Схватили только Хаатайдармалу и надели на него колодку. Потом прямо пошли к горе Бурхань. Люди сказали Белгутаю что мать его находится в таком-то становище; Белгутай пошел за ней и когда входил в юрту правой стороной двери, мать его, одетая в изодранный бараний тулуп, выходила левой стороной двери, и вне говорила другим: «Я слышала, что дети сделались князьями; а я здесь отдана подлому человеку; как же мне смотреть в лице детям. Сказав это, она скрылась в лесную чащу, в которой так и не отыскали ее» По этой причине, Белгутай, только что засматривал кого-нибудь из Меркит тотчас приказывал пускать в него стрелы с тупым острием; «говоря: Отдай мне мою мать!» Те триста человек которые приезжали к горе Бурхань и три раза объезжали ее, истреблены были до одного, а их жены, годные в жены, пошли в жены, годные в рабыни, сделаны рабынями.

Темучжинь, благодаря Ван ханя и Чжамуху, говорил им: «Ван хань отец и ты, Чжамуха Аньда! Благодаря помощи вашей, небо¹⁶⁹ даровало мне силу отомстить за обиду, нанесенную молодцу. За то, народы Меркит до конца истреблены и жены их полонены; теперь воротимся.»

Когда Удуит меркит поспешно бежали, то покинули в своем становище пятилетнего мальчика, по имени Кюйчу; он был весьма красив, с прекрасными блестящими глазами, и одет был в платье, сшитое из меха речного соболя¹⁷⁰, с набеленной мездрой; на голове надета была соболья шапка, на ногах сапоги из оленьих лап. Ратники, овладев становищем, прибрали этого мальчика и, в виде подарка¹⁷¹ отдали матери Хоэлунь.

Темучжинь, Ван хань и Чжамуха, соединенно разрушив жилища Меркит-дада¹⁷², и полонив красивых жен их, на возвратном пути, отступили чрез урочище Талхуньарал, что между реками Орхуань и Селянгэ; Темучжинь и Чжамуха возвратились в урочище Хорхонохчжубур, а Ван хань, следуя по загорью Бурхань халдунь, прошел три урочища Хокорту чжурбу, Хачаурату субчит и Хулиятусубчит, и занимаясь облавой, возвратился в Черный-Лес реки Туула¹⁷³

Темучжинь и Чжамуха, достигши урочища Хорхенахчжубур, стали станом, вместе. Вспоминая прежнее время и начало дружбы своей, когда они обменялись подарками¹⁷⁴, теперь они обещались полюбить друг друга еще крепче¹⁷⁵, и о том говорили между собою. Вначале когда сделались они аньда, Темучжиню было 11 лет; раз, когда они играли в животные камешки на льду реки Онань, Чжамуха подарил Темучжиню животный камень от серны¹⁷⁶, а Темучжинь отдарил Чжамуху животным камнем, налитым медью; чрез то, они и сделались аньда. Потом, весной, когда Темучжинь и Чжамуха забавлялись вместе пусканием стрел из небольших деревянных луков, Чжамуха, из рога молодой коровы склеив гремучий наконечник на стрелу, подарил его Темучжиню, а Темучжинь отдарил Чжамуху наконечником стрелы из кипарисовой¹⁷⁷ верхушки. Так-то случилось что они дважды побратались.

Темучжинь и Чжамуха толковали промеж себя: «Старые люди говаривали что когда делаются аньда, то оба друга имеют как бы одну жизнь; один другого не покидает, и бывают они охраной жизни друг другу. Таков закон взаимной нежной дружбы. Теперь мы снова скрепим нашу дружбу и крепче будем любить друг друга.» В этих изъяснениях Темучжинь опоясал Чжамуху золотым поясом, добытым им у Меркит, и подарил ему захваченную им кобылу, не сколько лет не носившую жеребят; а Чжамуха отдарил Темучжиня тоже золотым поясом, отнятым им у Меркит Дайирусуня, да захваченной им белой лошадью, с чолками¹⁷⁸. Они устроили в урочище Хорхонахчжубур, у скалы Хулдахар, под густым деревом, пир; а ночью спали под одним одеялом.

Темучжинь и Чжамуха, из любви друг к другу, прожили вместе полтора года. Однажды, они поднялись с того становища; было же то летом в 16-е число 4-й луны. Темучжинь и Чжамуха вместе ехали впереди кибиток; на дороге Чжамуха сказал: «Ныне, если мы остановимся у горы, то пасущие коней достанут юрты; если подле потока, то пасущие овец и ягнят достанут пищи для горла¹⁷⁹. Темучжинь смолчал и остановившись, обождал свою мать, Хоэлунь, когда она подъехала, он передал ей слова Чжамухи и сказал: «Я не понял слов его и ничего не отвечал ему; нарочно подъехал спросить об этом тебя, матушка.» Мать его не успела еще молвить слова, как Борте проговорила: «Про Чжамуха аньду люди говорили, что он любит новое и презирает старое; теперь он наскучил нами. Не скрывается ли в словах его какого-нибудь умысла против нас? Мы не должны останавливаться; пойдем в ночь; лучше, подобру, поздорову, расстаться с ним.»

Темучжинь сказал: «Борте говорит дело.» По этому¹⁸⁰ он не остановился и пошел в ночь. Когда он, по пути, проходил через кочевье Дайичиут, последние, испугавшись, поднялись с места и в ту же ночь ушли к Чжамухе. В становище, они покинули одного мальчика, по имени Кокочу, наши ратники взяли его и отдали матери Хоэлунь, на воспитание.

В это ночное перекочеванье, когда начало светать, глядь, пришли следом люди из рода¹⁸¹ Чжалаир: Хачиунь Харахай и Харалдай, три брата Тохураунь¹⁸² потом рода Тарху: Хадаань Далдурхань, и другие братья, впятером; также рода Киянь: Мунгэту, с сыном своим Унгур, и другими детьми, вместе с людьми родов Чаншиут и Баяу; еще пришли из рода Балура: Хубилай и Худусы; рода Манху: братья Чжэдай и Дохолху; потом младший брат Боорчу, Огэлянь¹⁸³, отделившись от рода Алура; пришли также, отделившись от рода Урянха, младшие братья Чжэлме, Чаурхань и Субеэтай из рода Бесу: Дегай и Кучугур; из рода Сулду: Чилгутай, Таки и Дайичиудай; из рода Чжалаир: Сечэдомох и Архзйхасарбала, с двумя сыновьями; из рода Хуанхотан: Сюеикэту; также: Сукэкэ, Чжэгай и Хуандахор, с детьми своими: Сукэгай, Чшэунь, Неудай и Чахааньбува; из рода Олхуна: Кингиядай из рода Хорола: Сечиур; из рода Дорбе: Мочибедуунь; из рода Икиресунь: Буту, имевший здесь невесту¹⁸⁴; из рода Наяки: Чжун-шай из рода Орона: Чжирхоань; из рода Баруласы: Сухусечань и Харачар, вместе с детьми своими; из рода Бааринь: Хорчи, старик Усунь и Кокососы, с родом Менянъбааринь, всем становищем.

Хорчи, пришедши, говорил (Темучжиню): «Наш мудрый и могущественный предок Бодуанчар, от взятой им супруги, имел двух единоутробных сыновей; то были предки Чжамухи и наш¹⁸⁵; поэтому, нам не следовало бы отделяться от Чжамухи; но по откровению духа¹⁸⁶, я видел белесоватую дойную корову, которая, пришедши к Чжамухе и бодая кругом юрты и кибитки, сломала себе один рог; эта корова, роя землю пред Чжамухою, и мыча, говорила: «Чжамуха! отдай мой рог.» Потом один безрогий и сильный бык, вез колья¹⁸⁷ от большой юрты по дороге, которой ехала кибитка Темучжиня; он шел и мыча говорил: «Небо¹⁸⁸ присудило¹⁸⁹ господином царства быть Темучжиню я везу к нему царство.» Вот что дух открыл мне и представил очам моим; а я открываю это тебе Темучжинь! Если ты сделаешься господином царства, то чем, за то, порадуешь¹⁹⁰ меня?» Темучжинь отвечал: «Если я действительно буду им (господином царства), то сделаю тебя темником¹⁹¹.» Хорчи сказал: «Я высказал тебе много важного: если ты дашь мне только темника, то что это за радость? Ты дай мне темника, да позволь мне выбрать в царстве тридцать прекрасных девиц в жены, кроме того, что бы я ни сказал тебе, ты слушайся меня¹⁹².»

Потом пришли из рода Гэнигэсы: Хунань, и другие; равно Даритай отчигинь; из рода Чжадара: Мулхалху, и люди рода Сахаит; из рода Чжурки: Сорхатучжурки, с детьми своими. Сачабеки¹⁹³ и Дайчу; сын Некуньтайцзы, Хучарбеки, и сын Хутулахаханя, Алтаньотчигинь; все они, с целыми становищами, отделились от Чжамухи и присоединились к Темучжиню, когда он стоял станом у речки Кимурха, в урочище Аитхарахана. Поднявшись с сего места, он дошел до урочища Гурелгу, к реке Сангур и остановился в урочище Харачжуругэ, у озера Коконаур.

Алтань, Хучар и Сачабеки, посоветовавшись целым обществом, объявили Темучжиню: «Мы хотим провозгласить тебя царем¹⁹⁴. Когда ты будешь царем, то в битвах со многочисленными врагами, мы будем передовыми, и если полоним прекрасных девиц и жен, да добрых коней, то будем отдавать их тебе. В облавах на зверей, мы будем выступать прежде других и пойманных (нами) зверей будем отдавать тебе. Если мы, в ратных боях, преступим твои приказы, или, в спокойное время, повредим делам твоим, то ты отними у нас жен и имущество и покинь нас в безлюдных пустынях.»

Так поклявшись, они провозгласили Темучжиня царем и нарекли его Чингисом¹⁹⁵.

Чингис, сделавшись царем, приказал младшему брату Боорчу, Огэлаю¹⁹⁶; вместе с Хачиунем,Чжэдаем и Дохолху, четверым, быть стрелками¹⁹⁷. Вангуру, Сюеьикэту и Хадаандалдурханю, троим, заведовать пищей и питьем, Дегаю паствою овец; Гучугуру изготовлением кибиток¹⁹⁸; Додаю управлять домашними людьми. Потом велел Хубилаю, Чилгутаю и Хархайтохурауню, троим, вместе с братом его Хасаром, быть мечниками и стоять в одном месте¹⁹⁹. Брату своему Белгутаю, с Харалдайтохураунем, заведовать выправкою коней²⁰⁰. Дайичиудайхуту, Моричи и Мутхалху, троим, паствою конских табунов; потом поручил Архайхасару, Тахаю, Сукэгаю и Чаурханю, четверым, быть в роде дальних и ближних стрел²⁰¹. Субеэтай храбрый сказал: «Я буду убирать²⁰², как старая мышь, прилетать, как галка, прикрывать, как конская попона, и защищать, как подветренный войлок. Вот как я буду поступать.»

После того, Чингис сказал Бöорчу и Чжэлме: «Я не забыл в сердце своем, что когда у меня еще не было товарищей, вы двое, прежде других, сделались моими товарищами: будьте же старейшими²⁰³ во всем этом собрании.» Потом, он сказал собранию: «Вы, собравшиеся здесь, отстали от Чжамухи и решились прийти ко мне. Если небо сохранит и поможет мне, то вы все, старые мои, впоследствии будете моими счастливыми²⁰⁴ сподвижниками.» Сказав это, он поручил им исправлять их должности²⁰⁵.

Чингис, сделавшись царем, послал Тахая и Сукэгая известить о том царя рода Кэреит Тоорила. Тоорил сказал: «Весьма хорошо, что Чингис сделан царем; как вы, Дада²⁰⁶, могли бы обойтись без царя? Не изменяйте же того, что вы порешили с общего согласия.» Так он сказал.

Чингис отправил также Архайхасара и Чаурханя к Чжамухе: Чжамуха сказал: «передайте ближним Темучжиня, Алтаию и Хучару, что они наговорами своими, поссорили и развели меня с Темучжинь аньдой²⁰⁷. Почему вы не провозгласили его царем в то время, как мы были вместе, и с какою целью провозгласили его теперь? Вы постарайтесь, чтобы сердце Темучжинь аньды было спокойно; будьте усердными сподвижниками Темучжиню.

После того, когда младший брат Чжамухи, Тайчар, кочевал у горы Чжалама, в урочище Олегайбулаха, а сподвижник Чингиса, Чжочидармала, в урочище Саали, Тайчар захватил табун коней²⁰⁸ у Чжочидармалы; товарищи последнего не осмелились преследовать и Чжочидармала один пустился в погоню; ночью, настигши конский табун, он прилег на гриву лошади и прострелял Тайчара в спинной хребет, а коней своих отогнал назад.

Чжамуха, желая отмстить за убиение своего брата Тайчара, во главе своего и других 13 родов, всего с тремя тьмами ратников, перешел горный хребет Алаут Турхау и намеревался сразиться с Чингисом. Чингис, находившийся, в то время, в урочище Гулялгу, извещен был о том прибывшими в нему Мулкэтотахом и Бололдаем, людьми из рода Икиресы²⁰⁹. Узнав о сем, он собрал в своих 13 становищах, тоже три тьмы ратников, выступил на встречу Чжамухе и сразился с ним в урочище Даланьбалчжут. Чингис, отброшенный натиском Чжамухи, отступил к реке Онань и остановился в одной теснине урочища Чжэрене. После сего Чжамуха возвратился и захватив находившихся в Чинасы великих князей²¹⁰, велел сварить всех их в 70 котлах; также отрубил Неудайчахааню голову, и положив ее на крестец лошади²¹¹, уехал.

После отбытия Чжамухи, Чжурчжудай, из рода Уруут, и Хуюйлдар, из рода Манху²¹², каждый со своим родом, отделились от Чжамухи и перешли к Чингису, пришел также из рода Хуанхотань, Мунлик, с семерыми сыновьями²¹³. Чингис, на радости, что к нему перешло столько народа, устроил пир на берегу реки Онань, в лесу. При этом, он прежде всего отпустил один кувшин кобыльего молока для Хоэлунь, вместе с Хасаром и Сачабеки, потом, для молодой жены Сачабеки, Эбегай, тоже один кувшин; по этому случаю, боярыни Холичжинь а Хуурчинь²¹⁴ заметили; «Почему нам прежде не отпустили молока?» и прибили кравчего, Шикиура²¹⁵; Шикиур сказал: «Есугайбаатур и Некуньтайцзы²¹⁶ померли, так меня и бьют.» Говоря это, он громко заплакал.

Во время того пира. Чингис приказал Белгутаю вне ловить коней²¹⁷ и наблюдать за порядком, а со стороны Чжурки велел заведывать тем же Бурибоко; один человек из рода Хадгинь украл повод и был пойман²¹⁸ Белгутаем; Бурибоко, защищая того человека, разрубил наплечник Белгутаю; Белгутай из-за этого не завел дела; когда кровь текла из его раны, Чингис, сидевший под тенью дерева и все видевший, спросил его: «Как ты позволяешь им подобный поступок с тобой?» Белгутай отвечал: «Хоть я и ранен, но неопасно; из-за меня не стоит братьям ссориться²¹⁹». Но Чингис, не слушая его, сломил с дерева прут, да вынул деревянный пест, которым бьют кобылье молоко, напал на Чжурки, и одолел их; захватил также Холичжин и Хуурчинь. Те пришли с мировой и обе боярыни были возвращены.

После сего, когда посланцы ездили взад и вперед²²⁰, Гиньцы²²¹ отправили министра Ван гина²²², с войском, на Татар Мегучжинь сеулту, и других²²³, за то, что сии не слушались их повелений²²⁴. Ван гинь преследовал Мегучжиньсеулту, вверх по реке Улчжа.

Чингис сказал: «За Татарами есть кровная обида, та, что они погубили моего предка и моего отца. Теперь, пользуясь этим случаем, удобно напасть на них с двух сторон²²⁵. Вслед за тем, он отправил человека к Тоорилу, с такими словами: «Гиньцы послали Ван гина, который преследует Мегучжиня и других Татар, вверх по реке Улчжа. Это род враждебный, погубивший моего предка и моего отца: Отец! помоги мне ратовать на них²²⁶». Тоорил согласился помочь: в три дня, он приготовил войско и сам пришел с ним к Чингису. Чингис также послал человека к Сачабеки и Дайчу, рода Чжурки, объяснить им свое желание мести за обиду и просить их помощи; он ждал их шесть дней, но они не приходили. Тогда, Чингис с Тоорилом, повел войска вниз по реке Улчжа; они с Ван гином с двух сторон, напали на Татар. Татары устроили укрепление в урочище Хусутушитуянь. Чингис с Тоорилом, разбил укрепление и убил татарского Мегучжинь сеулту.

Когда Гиньский Ван гинь узнал, Чингис и Тоорил разбили татарское укрепление и убили Мегучжиня и других, он крайне был доволен и дал Чингису титул Чжаухури²²⁷, а Тоорилу титул Вана²²⁸. Потом, Ван гинь говорил Чингису: «Я весьма одолжен тебе, что ты убил Мегучжиня и других; когда я возвращусь, то донесу о том Гиньскому царю, и постараюсь, что бы он дал тебе еще важнейший титул: Чжаотаогуань²²⁹.» За тем Ван гинь отправился в обратный путь. Чингис и Тоорил, полонив Татар тоже вернулись домой.

Когда войско Чингиса находилось в лагере Татар, то подобрали в нем одного мальчика, который носил на носу золотое кольцо, и набрюшник с золотыми кистями, подбитый соболем; его отдали матери Хоэлунь. Хоэлунь сказала: «Верно, он из какого-нибудь знатного дома²³⁰». Дав ему имя Шигиканьхудуху, она сделала его своим шестым сыном.

Старые и малые из народа Чингиса, отставши назади, стали на берегу озера Халил. Чжурки с 50 из них содрали платье, да десятерых убили. Когда известили о том Чингиса, он разгневался и сказал: «За что мы терпим подобные поступки от Чжурки? Прежде, во время пира на берегу реки Онань, в лесу, их люди прибили кравчего и порубили плечо Белгутаю; теперь, когда я хотел отомстить за предков, вместе с ними, они не пришли; напротив, предавшись нашим врагам, сделались врагами.» Поэтому он повел войско свое разорять Чжурки; прибывши в Долоань болдау, у реки Кэрулянь, он овладел народом Чжурки; только двое, Сачабеки и Дайчу безо всего бежали к ущелью Делету, но Чингис поймал их и спросил: «Вы что мне прежде говорили?»²³¹ Оба они отвечали: «Мы не исполнили данного нами прежде обещания.» С сими словами, они протянули шеи, чтобы их убили: Чингис и убил их. Убив Сачабеки и Дайчу, Чингис возвратился в становище Чжурки и поднял этот народ²³².

В то время, человек из рода Чжалаир, до имени Телегэту Боянь имевший троих сыновей, велел старшему из них, по имени Гууньуа, с двумя его сыновьями, Мухали и Буха, представиться Чингису и отдаться ему, сказав: «Пусть они будут навсегда рабами твоими. Если они отстанут от твоих дверей, то вытяни у них из ног жилы и вырежь сердце и печень.» Потом велел второму своему сыну, Чилаунь Хайичи с двумя его сыновьями, Тунгэ и Хаши, тоже представиться, говоря: «Пусть они оберегают у тебя золотые двери. Если они отстанут, то отними у них жизнь.» Наконец, третьего сына своего Чжэбкэ, он отдал брату Чингиса, Хасару.

Чжэбкэ нашел в лагере Чжурки одного мальчика, по имени Бороул, которого отдал матери Хоэлунь. Хоэлунь, принявшая последовательно четырех, мальчиков: Гучу, Кокочу, Шигиканьхутуху и Бороула, вместе с детьми своими днем наблюдала очами, ночью внимала ушами, и так воспитала их.

Происхождение рода Чжурки было следующее: у царя Хабула было семь сыновей; старший назывался Олбархах²³³; Хабул, во внимании к его старшинству, выбрав из народа смелых, сильных, твердых и искусных в стрелянии из лука людей, дал ему их в свиту. Куда бы они ни ходили, всех побеждали и никто не смел состязаться с ними; поэтому они и названы были Чжурки. Чингис покорил этот род и присоединил его народ к своему.

Раз Чингис приказал Бурибоко и Белгутаю побороться в своем присутствии. Обыкновенно, когда Белгутай боролся с Бурибоко, последний, действуя одной рукой и одной ногой, поборал и заставлял его лежать без движения. В этот раз Бурибоко, притворившись, что уступает силе Белгутая, упал наземь. Белгутай, прижав его, обернулся лицом к Чингису; Чингис закусил нижнюю губу свою; Белгутай, понявши этот знак, уперся коленами в спину Бурибоко, обеими руками ухватился за его шею, и с силою потянув назад, переломил ему спинную кость. Бурибоко проговорил: «Я не мог проиграть к борьбе: но, боясь Чингиса, нарочно показал вид, что не могу одолеть тебя: а ты спровадил мою жизнь»²³⁴.

У царя Хабула было семеро сыновей; старший назывался Олбархах; второй Бартаньбаатур; сын Бартаня был Есугай сын Евугая Чингис; третий сын Хабула именовался Хутухтумунлер; сын Мунлера и был Бурибоко. Бурибоко обошел потомков Бартаня и сделался товарищем отважных потомков Барха²³⁵ за то, хотя во всем царстве никто не мог спорить с ним в силе, он, под конец, не избег смерти от перелома спины²³⁶.

После того, в год курицы²³⁷, улусы: Хатагинь и другие, в числе 11²³⁸, собрались в урочище Алхуйбулаа и по совещании, решились провозгласить Чжамуху главою²³⁹. Тогда они, убив лошадь и произнесши клятву, отправились вниз по реке Эргуне²⁴⁰, и у острова реки Каньмурянь²⁴¹ провозгласили Чжамуху царем и намеревались идти войной на Чингиса и Ван ханя. Один человек из рода Хоролас, по имени Хоридай, прибыл в урочище Гулялгу и уведомил о том Чингиса. Чингис отправил человека известить Ван ханя следствие чего, Ван хань, собрав войско, пришел с ним к Чингису. Ван хань и Чингис, соединившись, отправились вниз по реке Кэрулянь, навстречу Чжамухе. Чингис отправил передовыми Алтаня и других двоих²⁴², а Ван хань – Санкуня²⁴³, тоже с двумя товарищами; эти передовые отрядили от себя дозорных, в места: Энегяньгуйлету, Чэксале²⁴⁴ и Чихурху, для дозора. Когда Алтан доехал до урочища Укитъя²⁴⁵, приехал к нему дозорный с Чихурху, с известием, что неприятели приближаются. Алтань, с товарищами, тотчас отправился вперед, для разведывания, и на дороге повстречался с четырьмя передовыми Чжамухи, Аучубаатуром и другими; переговорив между собой²⁴⁶ и видя, что уже поздно, они возвратились на ночлег в главный; лагерь.

На следующий день, войско Чингиса сошлось с войском Чжамухи и вступило в бой в урочище Коитянь. Во время построения рядов, в войске Чжамухи, Буирух и Худуха, чарами своими навели ветер и дождь, чтобы по ветру и дождю ударить на Чингиса; но вопреки их ожиданию, ветер и дождь обратились против них самих; воздух стемнел и ратники Чжамухи, не будучи в состоянии двинуться вперед, попадали в ров. Чжамуха и другие сказали: «Небо не покровительствует нам; от того и вышло так.» Вслед затем, войско его рассеялось; Найман и другие роды, в числе 11, возвратились в свои улусы.

Чжамуха, захватив народ, провозгласивший его царем, отправился в обратный путь, вниз по течению реки Эргуне; Ван хань пустился преследовать его, а Чингис Аучубаатура, рода Дайичиут Аучубаатур, прибывши в свой улус, поднял весь народ, переплыл реку Онань и здесь выстроил свое войско, в ожидании Чингиса, чтобы сразиться с ним. Чингис, тотчас по прибытии, вступил в битву и сделал несколько схваток; к вечеру обе стороны остановились на ночлег, одна против другой, на самом месте битвы. Чингис, в сражении с Дайичиут, ранен был в шею; от истечения крови, он впал в глубокий обморок; прислужник его, Чжэлме, высосал из раны его скопившуюся кровь, и Чингис уже в полночь очнулся. Он сказал: «Кровь во мне высохла; чрезвычайно хочется пить.» Чжэлме, ногой, отправился в неприятельский стан, искал в кузовах кибиток кобыльего молока, но не нашел, его; попалось ему только ведро со сливками²⁴⁷, которое он и унес с собой, так, что никто не заметил, как он приходил и ушел. Потом он сходил за водой, и разведя ею густые сливки, дал Чингису напиться. Чингис три раза принимался пить, отдыхая, и только после третьего раза, остановился. Тогда Чингис сказал:«Глаза мои прозрели, душа просветлела». С сими словами, он при поднялся и пока сидел, начало светать. Заметив на месте, где он сидел, кровь которая образовала грязную лужу, Чингис сказал: «Что это такое? Разве нельзя было откидывать подальше?» Чжэлме отвечал: «Второпях, мне невдогад было отходить подальше; да я и боялся удалиться от тебя, и как попало то глотал, то выплевывал кровь; в мое брюхо вошло ее тоже не мало». Чингис сказал опять: «Когда я был в таком положении, как ты решился, нагой пробраться в неприятельский лагерь; если бы схватили тебя, ведь ты сказал бы им, что я ранен?» Чжэлме отвечал: «Если бы схватили меня, то я сказал бы им, что я человек, передавшийся им; что вы, узнав о том, сняли с меня платье и пока готовились убить меня, я вырвался от вас и бежал к ним. Они непременно поверили бы словам моим, одели и употребили бы в дело, а я, сев на одну из их лошадей, непременно приехал бы сюда.» Чингис сказал: «Прежде, когда Меркит стеснили меня в горе Бурхань, ты тогда защитил мою жизнь; теперь ты высосал у меня скопившуюся кровь; захотел я пить, и ты, рискуя своею жизнью, отыскал мне сливок и напоив меня, возвратил мне дух. Эти три услуги твои я навеки не забуду.»

На другой день, Чингис увидел, что неприятели ночью рассеялись; а народ, находившийся в их стане, полагая, что не может убежать, не поднимался с места. Чингис, сев на коня, поехал вслед за ушедшим народом, чтобы и его возвратить назад; вдруг заметил он на горе женщину, одетую в красное платье, которая плакала и громко кликала: «Темучжинь!» Чингис послал к ней человека узнать, что такое? Та женщина сказала: «Я дочь Сорханьшира по имени Хадаань; ратники хотят убить моего мужа; потому я и звала Темучжиня, чтобы он спас его.» – Чингис, узнав это, тотчас поехал спасти ее мужа, но когда прибыл, муж ее был уже убит ратниками. Вслед за тем, Чингис остановился лагерем в этом месте и позвав к себе Хадаань, посадил ее рядом с собою. На другой день, представились Чингису Сорханьшира, и Чжэбе; оба они первоначально были домашними людьми Тодогэ, рода Дайичиут. Чингис сказал Сорханьшире: «В прежнее время, ты и дети твои оказали мне услугу, сняв с меня колодку; почему так поздно пришли ко мне?» Сорханьшира отвечал: «В душе я уже предан был тебе, но если бы я пришел к тебе ранее, то, пожалуй, Дайичиут истребили бы моих жен. Вот почему я явился к тебе только теперь.»

Чингис спросил Чжэбе: «Во время битвы, в урочище Куйтянь, кто с горы пустил стрелу и прострелил шейную кость у моего коня.» Чжэбе отвечал: «Это я пустил стрелу. Теперь, если ты, царь, повелишь убить, меня, то замараешь только клочок земли, не больше, как с ладонь: а коли оставишь меня живым, то я поусердствую²⁴⁸ тебе; глубокую воду остановлю и крепкие камни разобью в куски»²⁴⁹ Чингис сказал: «Когда враг убивает человека, то он обыкновенно таит и не высказывает этого: ты же теперь не утаил от меня: будь же моим сподвижником.» – До этого Чжэбе назывался Чжиргоадай, а теперь за то, что он мог застрелить ратную лошадь, Чингис дал ему имя Чжэбе и употреблял его, как ратную лошадь. Чжэбе же есть название военного оружия.

Истребив всех детей и внуков Аучубаатура рода Дайичиут, Чингис, всем народом, перекочевал в урочище Хубахая, где и провел зиму.

Боярин из племени Дайичиут, Тархутай-Кирилту, будучи во вражде с Чингисом, бежал в лес; домашний человек его, старик Ширгуэту, с двумя сыновьями своими, Алах и Наяа решились выдать его Чингису; и так как он, по толстоте своей, не мог сидеть на коне, то повезли его в кибитке; братья и дети Тархутай-Кирилту, пустились вслед за ним и настигли; старик Ширгуэту испугался; притиснув Тархутай-Кирилту, он вынул нож и сказал: «Убью ли тебя, или не убью, все равно, умру; лучше же наперед убить тебя, а потом умереть.» Тархутай-Кирилту закричал своим братьям и детям: «Он хочет убить, меня; если убьет, то что вам пользы в моем трупе; лучше скорее воротитесь назад, а меня пусть отвезут к Темучжиню; он наверно не убьет меня; ведь я, в молодых годах, оказал ему услугу²⁵⁰.» Братья и дети его поэтому вернулись назад. Когда Ширгуэту доехал до урочища Хутуху, сын его, Наяа, сказал ему: «Если мы приведем его к Темучжиню, Темучжинь наверно скажет, что мы схватили своего законного господина и не можем быть ему товарищами: он непременно убьет нас; лучше отпустим Тархутай-Кирилту, а Темучжиню скажем, что мы схватили было его, но как он наш законный господин, то не могли потерпеть того и отпустили его на волю; Чингис непременно примет нас.» Тогда они отпустили Турхутай-Кирилту и прибывши к Чингису, рассказали ему, как было дело. Чингис сказал им: «Если бы вы привезли его ко мне, я непременно убил бы вас; но вы не потерпели того и отпустили его на волю; вы поступили хорошо.» За то он особо наградил Наяа.

После того, когда Чингис находился в урочище Терсу, поддался ему, из рода Кэреи, Чжахаганъбу²⁵¹. В то время, Мерки хотели воевать с Чингисом; Чингис, вместе с Чжахаганьбу, отразил Мерки. Потом поддался ему рассеянный народ родов: Кэреи, Натубеган и Дунха²⁵².

Дружба между Ван ханем, рода Кэреи, и Есугаем, началась по следующему обстоятельству. Ван хань умертвил младших братьев отца своего, Хурчахусыбуируханя; дядя его, Гурхань²⁵³, хотел за то убить Ван ханя, преследовал и загнал его в гору Хараунь; у Ван ханя осталось только сто человек; он пришел к Есугаю. Есугай прогнал Гурханя в страну Хашин²⁵⁴ и собрав снова народ, принадлежавший Ван ханю, возвратил ему. Оттого и возникла между ними дружба.

После того, Ван хань хотел умертвить своего младшего брата, Эркэхара; последний бежал в Найманьский род к Инаньча. Инаньча поднял войско и прогнал Ван ханя к Гурханю, рода Харакита²⁵⁵. В скором времени, Ван хань возмутился против Гурханя и ушел от него. Проходя родами Уйу и Танъу²⁵⁶, он питался только молоком, надоенным от пяти овец²⁵⁷ и пил кровь верблюда, добывая ее прокалыванием в его теле. Так он дошел до озера Гусер. Чингис, по старой дружбе, выслал к нему на встречу храброго Сукэгая; потом и сам вслед пришел к вершине реки Кэрулянь и встретил Ван ханя. Приведши его в свой стан, Чингис приказал своему народу доставить провиант для его продовольствия. Тот год, они провели зиму в урочище Хубахая.

Братья Вана ханя и бояре, порицая его, говорили между собою: «У Ван ханя злое сердце; он перебил своих братьев и погубил собственный свой народ. Надобно придумать, как отомстить ему. Прежде, когда ему было семь лет, он был в плену у Мерки и занимался толчением²⁵⁸; тринадцати лет, он, вместе с матерью, схвачен был Татарами, которые заставили его пасти скот. Впоследствии, боясь быть убитым от Найманей, он бежал в страну Хойхой²⁵⁹, к реке Чуй и прибегнул к Гурхаханю, рода Харакита; но меньше, чем через год, он возмутился и опять бежал оттуда, и проходя странами Туу²⁶⁰ и Танъу, терпел крайнее бедствие. Темучжинь помог ему; но теперь он забыл прежние благодеяния и, напротив, питает недобрые мысли. Что же хорошего мы можем сказать о нем?» Некто, по имени Алтуньашух, после передал эти речи Вань ханю; Ван хань схватил сговаривавшихся братьев своих и вельмож: Эрхутура, Хулбари и Ариньтайцзы; один только брат его, Чжахаганьбу, бежал к Найманям. Элхутур, с товарищами, были крепко связаны и помещены в жилье. Ван хань говорил им: «Когда мы проходили Туу и Танъу, вы тогда что говорили? Если вы так поступаете, то я не буду подобен вам.» Затем, он велел присутствовавшим наплевать им в лицо и потом отпустил их.

После того, в год пса, осенью, Чингис ратовал, в урочище Даланьнемургэсы, с четырьмя родами Татар, т.е. с Чаань Татар и другими. Перед сражением, он отдал приказ своему войску: «Если одержим победу, то не гнаться за добычей; по окончании же всего, разделить ее поровну. Когда ратники принуждены будут отступить к первоначальному строю, то снова должны вернуться и биться и биться усильно; кто, отступив к первоначальному строю, не вернется, тому отрубить голову.» Тогда Чингис победил Татар, дошел до реки Улхуй, в урочище Шилугэлчжит, и овладел всеми Аолу²⁶¹ четырех родов. В начале сражения, Алтань, и другие²⁶², вопреки запрещению, грабили вещи; Чингис приказал Чжабе и Хубилаю отнять у них все награбленное.

Овладев четырьмя родами Татар, Чингис тайно совещался со своими родичами и говорил: «Татары заслужили нашу месть, убив нашего отца; теперь предстоит удобный случай умертвить всех их людей мужеского пола, кто ростом будет не ниже колесной чеки²⁶³; остальных разделим и сделаем рабами.» Когда так решено было на совещании, и Белгутай вышел, один из Татар, по имени Екэчжэрянь, спросил его: «О чем вы сегодня совещались?» Белгутай отвечал: «Решили умертвить всех ваших мужчин, ростом не ниже колесной чеки²⁶⁴». Екэчжэрянь передал эту весть Татарам, которые немедленно заняли горное укрепление. Чингис велел разбить их укрепление; войску много было труда; когда же разбили укрепление, то умертвили всех мужчин, ростом не ниже колесной чеки. Перед тем, Екэчжэрянь, узнав о замысле, говорил Татарам: «Спрячем в рукава по ножу и когда они станут убивать нас, каждый из нас пусть убьет одного из них; постелем²⁶⁵ и потом помрем».

Татары действительно спрятали в рукавах своих по ножу и умертвили много ратников. Когда дело было кончено, Чингис сказал: «Благодаря Белгутаю, который открыл другим то, что мы порешили в домашнем нашем совете, у нас убито весьма много ратников. С сих пор, в случае совещания о важных делах, Белгутаю воспрещается входить в совет; пусть он будет вне и решает дела по спорам, дракам и воровству; позволяется же Белгутаю и Дааритою²⁶⁶ входить внутрь уже тогда, когда совещание будет кончено и совещавшиеся выпьют по чарке вина».

В это время, Чингис взял себе в жены дочь Татара Екэчжэряня, по имени Есугань. Есугань, приобретшая особенную любовь Чингиса, сказала ему: «У меня есть старшая сестра, по имени Есуй, тоже красавица; она достойна быть супругою царя. Она только что вышла замуж и неизвестно где находится.» Чингис сказал: «Если она действительно красавица, то я прикажу отыскать ее; но когда отыщут ее, захочешь ли ты уступить ей свое место²⁶⁷?» Есугань отвечала: «Только увижу ее, тотчас же уступлю.» Тогда Чингис послал людей отыскать Есуй; посланные встретили ее в лесу, куда скрылась она с женихом, ища спасения от смут; жених ее увидев, приближающихся людей, бежал, а посланные, нашедши Есуй, возвратились к Чингису. Есугань, увидев Есуй, уступила ей свое место, на котором та и села²⁶⁸.

Однажды Чингис сидел вне²⁶⁹ с Есуй и Есугань, и пил вино. В это время Есуй глубоко вздохнула. Чингис возымел подозрение; он приказал Мухали и другим приближенным, всех бывших в собрании людей разместить и поставить по своим улусам Напоследок, остался один молодой человек, не присоединившийся ни к которому улусу; Чингис спросил его: «Ты что за человек?» Тот отвечал: «Я жених Есуй; когда ее схватили, я бежал. Теперь же, как дело порешено, я вышел, надеясь, что в большой толпе народа меня не узнают.» Чингис сказал: «Ты потомок моих врагов и пришел сюда подсматривать; я умертвил их всех; так и о тебе нечего раздумывать.» С сими словами, Чингис отрубил ему голову.

В тот год пса, когда Чингис воевал Татар, Ван хань ходил разорять Меркит и преследовал Тохтоа до места Бархучжиньтокум²⁷⁰; он убил старшого сына Тохтоа, по имени Тоусыбеки, взял двух дочерей его и жен, потом полонил двух сыновей²⁷¹ его и народ. При этом, Ван хань не дал Чингису из добычи ровно ничего.

После того, Чингис, вместе с Ван ханем, ходил войной на Найманьского Гучугудуньбуируха. Буирух в то время находился в стране, прилежащей к Улухтах²⁷². у реки Сяохох. Когда Чингис с Ван ханем пришли, Буирух, не в силах будучи противостоять им, поднялся и перешел за гору Алтай²⁷³; его преследовали до страны²⁷⁴ Хумшингир, до реки Урунгу²⁷⁵. Один боярин Буируха, по имени Едитублух, выехавший для дозора, встретился с дозорными Чингиса и преследуемый ими, пустился на гору; в ту пору, подпруга у седла его коня лопнула и он был пойман. Потом преследовали Буируха до озера Кишилбаши²⁷⁶, где он и доведен был до крайности²⁷⁷.

Когда Чингис с Ван ханем возвращались, один из Найманьцев, по имени Кэксеусабрах, искусный воин, выстроил войско в урочище Баидарахбелчир, в намерении сразиться с ними. Чингис и Ван хань тоже выстроили свои войска; но, за поздним временем, остались на ночь против неприятелей. Ночью Ван хань нарочно развел в своем стане огни, а сам поднялся и ушел вверх по реке Нахарасеул.

В то время, Чжамуха, поднявшийся вместе с Ван ханем, говорил ему: «Темучжинь аньда, в прежнее время, часто отправлял посланцев к Найманям; сегодня он до сих пор запоздал и не видать его; наверно, он поддался Найманям» Потом, величая Ван ханя царем²⁷⁸, он говорил ему:

«Царь! Я, что постоянно пребывающий жаворонок²⁷⁹, а Темучжинь перелетная птица, кричащая в поднебесье²⁸⁰.» В это время, человек из Убчихтай, по имени Гуриньбаатур, заметил Чжамухе: За чем ты льстишь и клевещешь на своего доброго брата?»

Чингис, переночевавши, с рассветом дня увидел, что на месте, где стоял Ван хань, нет никого, и сказал: «Он покинул меня, как будто заварив пищу²⁸¹.» За тем, пришедши Етеръалтайское ущелье, он прямо пошел в урочище Саарикээр и здесь остановился. Сообразив также намерения Найманьцев, он не счел их важными.

Кэксеусабрах, преследуя Ван ханя, захватил жен и народ Санкуня²⁸²; также отнял у Ван ханя половину народа и скот в ущелье Телегэту²⁸³. Перед тем, два сына Меркитского Тохтоа, Хуту и Чилаунь, находились у Ван ханя; пользуясь теперешним случаем, они, вместе с народом своим, отстали от Ван ханя и ушли вниз по реке Селянгэ, чтобы соединиться с отцом своим.

Когда Найманьский Кэксеусабрах овладел женами и народом Ван ханя, последний отправил посланца к Чингису, с такою просьбой: «Пришли ты ко мне своих четырех витязей²⁸⁴, чтобы спасти меня.» Чингис тотчас отправил Боорчу и других трех витязей²⁸⁵, с войском, помочь Ван ханю. Перед самым прибытием витязей, Санкунь в урочище Хулааньхут, вступил в битву с Найманьцами; конь Санкуня был прострелен в ногу; Санкуня хотели уже схватить, как четыре витязя подоспели и спасли его; они освободили также и возвратили жен и народ. Тогда Ван хань сказал: В прежнее время, добрый отец его освободил и возвратил мне проигранный мною народ; теперь сын прислал четырех витязей, которые освободили и отдали мне потерянный мною народ. Клянусь покровительством и помощью неба²⁸⁶, что я постараюсь отплатить за такие благодеяния!»

Ван хань говорил еще: «Есугай аньда однажды уже возвратил мне потерянный мною народ; ныне сын его, Темучжинь, тоже возвратил мне потерянный народ; для кого так трудились и отец и сын? Теперь я уже стар; впоследствии, кому передам управление моим народом? Мои младшие братья без достоинств; есть только сын Санкунь, но все равно, как бы и не было его²⁸⁷. Сделаю Темучжиня старшим братом Санкуня, так, что у меня будет два сына; тогда я буду спокоен.» Вследствие чего, он сошелся с Чингисом у Черного Леса Туулы и усыновил его себе. Прежде Чингис называл Ван ханя отцом ради дружбы его с Есугаем; в этот раз, они сами заключили союз отца с сыном и так говорили между собой: «В войне со врагами будем ратовать вместе; в облавах на зверей вместе будем охотиться. Если люди будут ссорить нас, не будем слушать и верить им, и тогда только удостоверимся, когда лично переговорим.» Так они порешили; тогда взаимная дружба их была весьма полна.

Чингис, чтоб еще более скрепить дружбу с Ван ханем, просил сестру Санкуня, Чаурбеки, за сына своего Чжочи, и взамен, предложил дочь свою, по имени Хочжин, в супруги сыну Санкуня, Тусахе. Санкунь, величаясь своим достоинством, ответил на то: «Девица нашего дома, перешедши в их дом, будет стоять только за дверьми, лицом к северу²⁸⁸; а их девица, у нас, будет сидеть лицом на юг²⁸⁹.» Поэтому Санкунь презрел и отверг предложение брака. Сердце Чингиса оттого охладело²⁹⁰.

Об этом охлаждении сердца Чингиса проведал Чжамуха. В год свиньи²⁹¹, весной, на совещании с Алтанем²⁹², и другими, он поднялся и пришел к Санкуню, в урочище Беркээле, что на северной стороне горы Чжэчжээрь ун дур. Клевеща Санкуню он говорил ему: «Темучжинь постоянно пересылается посланцами и переговаривает с Найманьским Таяном²⁹³; он устами толкует о связи отца с сыном, а на деле вот как поступает! Неужели доверять ему после этого? Коли не погубить его заблаговременно, то он разве захочет подчиниться вам? Если же решено будет уничтожить Темучжиня, то я сам нападу на него сбоку.» Алтань и Хучар молвили: «Мы убьем для тебя всех детей матери Хоэлунь.» Эбугечжиньхартаат сказал: «Для тебя, я отниму у него руки и ноги.» Тоорил²⁹⁴ сказал: «Нет, лучше овладеть его народом: тогда что ему останется делать?» Хачиуньбеки сказал: «Санкунь! Что бы ты ни захотел делать, я пойду с тобой на самый верх и до глубокого дна²⁹⁵.»

Санкунь, внявши словам Чжамухи и его товарищей, послал Саиханьтодеэ к отцу своему сообщить ему об этом. Ван хань сказал: «За чем ты думаешь так о сыне моем Темучжине? Мы теперь доверились ему, если будем питать к нему дурные мысли, то небо не возлюбит нас и не будет покровительствовать нам. Речи Чжамухи лживы и не заслуживают веры.» Таким образом, Ван хань не внял словам сына. Санкунь снова прислал человека с такими словами: «Теперь имеющие рот и язык²⁹⁶ говорят так; почему же не верить?» Ван хань снова ответил, что он не соглашается. Тогда Санкунь сам пришел к отцу и говорил ему: «Ты теперь еще жив и он не считает нас ни за что, когда же ты скончаешься²⁹⁷, неужели он позволит мне управлять народом, собранным, с большими трудами, моим дедом и отцом?» Ван хань отвечал: «Сын мой! Как мне отречься от собственного своего²⁹⁸? Мы теперь доверились ему; следовательно зло думать о нем не следует; небо не возлюбит нас и не будет покровительствовать нам.» Санкунь, видя, что отец не соглашается, раздраженный хотел уйти: Ван хань, позвав его назад, сказал: «Верно небо не возлюбило нас. Как ты захочешь бросить сына моего, так ступай, действуй, а одолеешь ли его, ты уж сам ведай²⁹⁹.»

Тогда Санкунь, совещаясь с собранием, говорил: «Темучжинь сватал у нас девицу Чаурбеки; назначим ему день и пригласим его на сговорный пир когда он приедет к нам, мы здесь и схватим его.» Решивши таким образом, он послал человека пригласить Чингиса. Чингис отправился с десятью человеками и на дороге остановился переночевать в жилище старика Мунлика. Мунлик говорил ему: «Когда мы³⁰⁰ сватали у них девицу, они, из гордости презрели и не хотели, выдать ее; с какой же стати теперь они нарочно сами просят тебя на сговорный пир? Сын Темучжинь и не смекнет. Лучше не езди к ним, и откажись под тем предлогом, что весной кони де тощи, и что теперь кони на корму.» Чингис послушался его слов, и послал Бухатая и Килатая на пир, а сам оттоле вернулся домой. Санкунь увидев приехавших Бухатая и Килатая, сказал: «Они догадались. Поедем пораньше, окружим и захватим Темучжиня.»

Когда на совещании решено было таким образом, младший брат Алтаня, Екэчэрянь, прибывши домой, говорил: «Сегодня сообща порешили, чтобы завтра ехать и схватить Темучжиня; если бы кто-нибудь сегодня же известил об этом Темучжиня, не знаю, как бы он наградил того.» Жена его, Алахаит, молвила: «Не говори лишних слов; услышат домашние, так, пожалуй, примут твои слова за правду³⁰¹.» В это время, конский пастух, Бадай, принес кобылье молоко и слышал то; воротясь он рассказал об этом товарищу своему Кишлиху. Кишлих сказал: «Я еще пойду и послушаю.» Вошедши в жилище, он увидел сына Екэчэряня, Наринькэяня, который, натачивая стрелы, говорил: «Да, кому бы из наших домашних отпять язык, загородить рот, чтобы он не говорил того, о чем мы только что толковали?» Потом, он сказал Кишлиху: «Поймай и привяжи белую, да карию лошадь; завтра рано я еду.» Кишлих вы слушав эти слова, ушел и сказал Бадаю: «Сейчас я разведал, твои слова справедливы. Поедем уведомить о том Темучжиня» Поймав и привязав двух лошадей, они вошли свою юрту, убили ягненка и сварили его на огне, разведенном деревом нары; потом сели на пойманных ими коней и в ту же ночь приехали к жилищу Темучжиня, сзади. Они передали ему слова Екэчэряня и его сына, и сказали: «Не сомневайся! Тебя вправду хотят схватить». Чингис, узнав от Бадая и Кишлиха такую весть, в туже ночь сообщил ее ближайшим и доверенным сподвижникам своим, и покинув домашний скарб, бежал на северную сторону горы Маоуньдур³⁰²; Чжельме он велел идти назади, для наблюдения. На другой день, по полудни, он расположился, для отдыха, в урочище Халахалчжитэлет. Во время отдыха, конский пастух Алчидая, Чигидай с товарищами, пришел с таким известием: «От горы Маоньудур видна пыль, поднявшаяся в урочище Хулааньбурахат: враги пришли.» Чингис сел на коня и поехал.

В это время. Ван хань, прибывший вместе с Чжамухой, спросил его, «Кто бойцы у Темучжиня?» Чжамуха отвечал: «Два рода, Уруут и Манхут: у него добрые ратники; они не расстроиваются в нестройном бою и с малолетства навыкли к копьям и мечам; знамена у них или цветные или черные: когда они появятся, то надобно остерегаться.» Ван хань сказал: «В таком случае, пусть нападет на них прежде наш Чжиргинский храбрый Хадахги; за ним выступят храбрые Ачихширун из рода Тумян Тубегань, и Омань и Дунхаит; им на подмогу Хоришилемуньтайцзы, во главе 1000 телохранителей; под конец вступит в дело наша ханская рать³⁰³.» Ван хань прибавил к тому: «Брат Чжамуха! Ты командуй моей ратью³⁰⁴» Чжамуха, получив поручение, вышел и говорил своим товарищам: «В прежнее время, я никогда не мог одолеть³⁰⁵ Темучжиня; а теперь Ван хань поручил мне командовать его войском; кажется, что он еще хуже меня; уведомим о том Темучжинь аньду» Вслед за тем Чжамуха тайно послал к Чингису человека передать ему выше сказанное, прибавив: «При таком положении дела, тебя не одолеют; не бойся, и будь осторожен.»

Чингис, узнав о сем, сказал: «Дядя³⁰⁶ Чжурчэдай! Я хочу поручить тебе быть передовым; что ты об этом думаешь?» Только что Чжурчэдай хотел отвечать, Хуилдар сказал: «Я буду передовым, а ты после позаботься о моих сиротах.» – Чжурчэдай, сказал: «Мои Уруут и Манхут будут драться перед царем впереди.» С этими словами, он выстроил оба рода перед Чингисом. Только что они выстроились, как со стороны Ван ханя напал передовой отряд его, Джиргинь; Уруут и Манхут выступили против их и разбили их; когда они преследовали этот отряд, напал на них Вань ханев вспомогательный отряд, под предводительством Ачихшилуня, рода Тумян Тубегань, который проколол нашего Хуилдара, и свергнул его с лошади; Манхутский отряд обратился назад и стал на том месте, где упал Хуилдар. Чжурчэдай, во главе Уруут, напал на вспомогательный отряд и разбил его; преследуя его, он встретил Омань и Дунхаит и тоже одолел их; потом напал на него Шилемынтайцзы, с 1000 телохранителей, но был также разбит Джурчэдаем. Тогда сын Ван ханя, Санкунь, без ведома отца своего, тоже бросился в битву, но будучи ранен в щеку стрелой Джурчэдая, упал. Рать Кэреит, увидев, что Санкунь ранен и упал, обратилась и стала около него³⁰⁷. Чингис, одержав победу³⁰⁸ над Ван ханем, и видя, что уже поздно, собрал войско и велел отнести раненого Хуилдара. В ту ночь, он поднялся и остановился на ночлег, вдали от места побоища.

На другой день, с рассветом, Чингис осмотрел и счел своих ратников; не оказалось троих: Окотая³⁰⁹, Борохула, и Бöорчу Чингис сказал: «Окотай, с самыми верными Борохулом и Бöорчу вместе жили, вместе и умерли, не желая разлучаться.» – В ту ночь, Чингис, опасаясь нападения от неприятелей, держал свое войско готовым к битве. С рассветом увидели одного человека, который приближался к лагерю сзади³¹⁰: то был Бöорчу; Чингис, ударяя себя в грудь, воскликнул к небу: «О!»³¹¹ Бöорчу говорил: «Конь мой, простреленный неприятелями, пал; идя пешком, я видел, как Кэреит вернулись и стали около Санкуня; пользуясь этим обстоятельством, я подметил одну их вьючную лошадь, на которой вьюк покривился, и отрезав вьюк, сел на нее и по следам приехал сюда.»

Спустя немного времени, появился еще всадник; с приближением его, увидели под ним еще две висящие ноги; когда они подъехали, то узнали Окотая и Борохула, ехавших на одной лошади; у Борохула рот был замаран кровью, потому что он высосал ссевшуюся кровь из раны от стрелы на шее Окотая. Увидев это, Чингис заплакал и сердце его стеснилось; он тотчас прижег рану огнем и дал Окотаю съесть снадобья, утоляющего жажду. Борохул сказал: «У неприятелей высоко поднялась пыль; кажется, что они пошли к горе Маоуньдур³¹² в урочище Хулааньбурхат». Чингис, выстроив войско, пошел вверх по реке Улхуйшилугэлчжит³¹³, и ушел в урочище Даланьнемургэсы.

Впоследствии некто Хадааньдалдурхань³¹⁴, разлучившийся с женою³¹⁵, пришел к Чингису и рассказал ему: «Когда Санкунь был ранен стрелою, Ван хань сказал: «Мы начали драться с человеком, которого не следовало задирать; за то жаль смотреть³¹⁶ как вколотили гвоздь в щеку моему сыну; остался сын мой живым, пусть-ка еще ринется³¹⁷». Ачихшилунь сказал: «Царь, царь! перестань. Когда у тебя еще не было сына, ты молился о даровании тебе наследника; вот у тебя и есть сын, Санкунь; позаботься же о нем. У нас еще более половины наших Дада; а ушедший³¹⁸ вместе с Темучжинем народ, куда уйдет? У каждого из них по одной верховой лошади; ночь они непременно проводят под деревьями; если они не придут к нам, то мы пойдем и подберем их, как конский помет.» Ван хань послушался и сказал: «Не трясите же моего сына и хорошенько позаботьтесь³¹⁹ о нем.» – Оттоле он вернулся.»

Чингис, поднявшись с урочища Даланьнемургэсы, пошел вниз по реке Халха. Перед отправлением, он осмотрел свое войско; оказалось всего 2600 человек; взяв из них 1300, он пошел по западному берегу реки, а Уруут и Манхут с другими 1300 пошли по восточному ее берегу; по пути занимались облавой и тем добывали себе продовольствие. Во время облавы, Чингис удерживал Хуилдара, у которого рана еще не зажила; но тот не послушался. Когда он на коне гнался за зверьми, рана его снова открылась и он помер. Прах его погребли на крутом полугорье горы Орнэу, что у реки Халха.

При впадении реки Халха в озеро Буюйр, жили Тергэ³²⁰ и другие Унгира. Чингис отправил к ним Чжурчэдая, во главе Уруут и Манхут, объявить народу Унгира: «Вспомните ваше старинное родство и покоритесь мне. Если же не хотите покориться, так бейтесь³²¹.» После сего объявления, все Унгира поддались. Чингис, за добровольное их подданство, не тронул их никоим образом.

Овладевши Унгира, Чингис перекочевал на восточный берег речки Тунгэли. Отселе он отправил к Ван ханю двух человек: Архайхасара и Сюегэгвай-чжэуня, передать³²² ему следующую речь:

«Мы остановились на восточном берегу речки Тунгэли трава здесь тучная и кони в теле.»

«Отец! За что ты прогневался на меня и навел на меня страх? Коли корить³²³ меня, то корить бы спокойно, а не губить моего достояния³²⁴. Верно были люди разделившие нас с тобою. Ведь мы с тобой, у Шорхэлкуньской горы, Хулаанэу³²⁵, условились, что если люди станут наговаривать нам друг на друга, то не верить им, пока лично не объяснимся; а теперь, отец, разве мы объяснились с тобой лично? Хоть я и мал, но стою многих; хоть я дурен, но стою хороших. Притом, мы с тобой, что две оглобли у кибитки; когда проломится одна, быку не свезти кибитки; мы с тобой, что два колеса у кибитки; сломайся одно, ей не двинуться; разве мне нельзя сравнить себя с оглоблей и колесом?»

«В прежнее время, у отца твоего царя Хурчахусы буируха было сорок сыновей; из них ты был самым старшим, поэтому и поставили тебя царем. После, ты убил двух братьев Тайтемура и Бухуатемура; хотел также убить брата своего Эркэхару, но он бежал к Найманям. Дядя твой, Гурхань, мстя тебе за убиение братьев, пошел на тебя войною, и ты только с сотнею человек бежал в теснины горы Хараунь. В то время, ты представил дочь свою Хучжаур учжинь Меркитскому Тохтоа³²⁶, и от него пришел к отцу моему, с просьбою о помощи. Отец мой, с войском своим, прогнал твоего дядю в страну Хашин и возвратил тебе твой народ. На берегу реки Туулы, в Черном-Лесе, вы побратались с отцом моим и сделались аньда. Движимый чувством благодарности, ты сказал: За такое благодеяние твое, я отплачу твоим детям и внукам, клянусь в том небом!»

«После того, брат твой Эркэхора, заняв у Найманей войско, снова пошел на тебя войной; ты бежал в страну Хойхой, владение Гурхана, рода Кита³²⁷. Меньше, чем через год, ты возмутился и ушел оттуда; проходя странами Уйу и Хэси, был ты доведен до такой крайности, что питался молоком пяти овец и пил кровь, выпущенную из верблюда, и приехал ко мне на слепой каурой лошади; из-за дружбы твоей в отцу моему, я выслал навстречу тебе людей, принял и привел тебя в свое становище; кроме того собрав у моего народа, что мог³²⁸, продовольствовал тебя. Потом, когда ты, овладел народом Мерки, скот и имущества его я уступил тебе.»

«После того, когда мы с тобой преследовали Буируха и бились с Кэксеусабрахом в урочище Байдарахбелчир, ты ночью, разведя нарочно огни, отступил и ушел. Кэксеусабрах, преследуя тебя, полонил жен и народ Санкуня, овладел также половиною твоего народа, жившего в Телегэту. Ты опять просил у меня помощи и я послал четырех витязей, которые избавили и возвратили твоих и Санкуневых жен, народ и скот. Ты тогда тоже благодарил меня. За что же, теперь, ты коришь меня?³²⁹»

Когда посланные пересказали эти слова Ван ханю, Ван хань, вздохнув, сказал: «Я не должен был бы расходиться с сыном моим Темучжинем, а разошелся с ним.» – Тогда, восскорбев сердцем, он порезал ножом мизинец на своей руке, текшею из него кровью наполнил маленький берестовый бурачек и сказал: «Коли я буду лиходеить сыну моему Темучжиню, то пусть буду так исколот!» С сими словами, он отдал эту кровь посланцам, которые и принесли ее к Чингису.

Чингис велел передать Чжамухе такие слова: «Из зависти и ненависти, ты развел меня с царем отцом моим. В прежнее время, каждый день, бывало кто раньше вставал, тот пил из черной чаши³³⁰ кобылье молоко у отца; я всегда вставал рано; за то ты и возненавидел меня³³¹. Теперь пей полной черной чашей царя отца немного будет убыли³³².»

Потом Чингис велел сказать Алтаню и Хучару: «Не знаю, как вы решились покинуть меня! Хучар! Тебя, как сына Некуньтайцзы³³³, сначала у нас хотели сделать царем; но ты сам не захотел. Алтань! Твой отец, царь Хутула некогда правил народами Дада, и потому хотели сделать тебя царем³³⁴; но ты тоже не захотел. Из высших³³⁵ были сыновья Бартаня, Сача и Тайчу³³⁶, оба они также отказались. Вы, целым обществом, сделали царем меня, против моей воли. Теперь, как отстали от меня, усердно помогайте Ван ханю и не начинайте того, чего не можете кончить, чтобы не навлечь на себя людской хулы. Доверьтесь вполне Темучжиню; без Темучжиня нельзя обойтись. Охраняйте тщательно вершины трех рек, не позволяя другим становиться там.»

Чингис велел еще передать брату Тооринь³³⁷: «Что я называю тебя братом, причина тому та: в прежнее время, у Туньбиная и Чарахайлинху был раб из пленных, по имени Охда; у Охды, был сын Субегай; у Субегая сын Кокочукирсаань, у сего сын Егайхуантохар; сын же Егайхуантохара – ты. Из-за чьего народа ты льстишь Ван ханю? Управлять моим народом Алтань и Хучар никогда ее позволят другим. Ты мой раб по наследству от моих предков. Вот обстоятельство, почему я называл тебя братом³³⁸.»

Чингис велел передать Санкуню: «Я сын твоему отцу, родившийся в одежде, а ты сын ему, родившийся нагим. Отец наш некогда лелеял нас обоих равно. Тебе запало подозрение, и ты опасаясь, чтоб я не опередил тебя; возненавидел и прогнал меня. Теперь перестань причинять отцу скорбь и страдание; постоянно навещай его и рассей его печаль и скуку. Если же ты не изгонишь из своего сердца старую зависть, то, верно, тебе хочется еще при жизни своего отца сделаться царем, когда заставляешь, его страдать. Если пошлешь ко мне людей, то посылай двух³³⁹».

Когда Архайхасар и Сугеайчжэунь, по приказанию Чингиса, передали эти слова Санкуню, Санкунь отвечал: «Когда он называл отца моего царем отцом? Он называл его старым убийцей³⁴⁰. и меня когда он называл Аньдой? Он называл меня только Тохтоашиун³⁴¹, которому бы плести бараньи вихры и хвосты³⁴². Тайный смысл речей его я разгадал; битва – это самое первое слово. Вы, Билиэбеки и Тодоянь!³⁴³ Поднимите большое знамя и откормите меринов на пастбище. Нечего более сомневаться³⁴⁴.

Тогда Архаийхасар возвратился от Ван ханя, а Сугэгайчжэунь остался там, потому что жена его находилась у Тооринь. Архайхайсар передал Чингису полученные им ответы.

Вслед за тем, Чингис перекочевал к озеру Балчжуна. Здесь он встретил Соосычаханя и других, из рода Хоруласы, которые без боя покорились ему. Пришел также сюда Хойхой Асань³⁴⁵, от Алахушидигитхури, рода Вангут³⁴⁶; у него было 1000 кладеных баранов, да один белый верблюд, он переходил вниз по реке Эриуне, для вымена соболей и белок и, подошедши к озеру Балчжуна поить овец, встретился здесь с Чингисом³⁴⁷.

Когда Чингис стоял у озера Балчжуна, брат его Хасар, бросив свою жену и трех сыновей: Егу, Есунгэ и Туху у Ван ханя, сам безо всего, с несколькими товарищами, бежал оттуда и искал Чингиса; он достиг до горы Хараунь, но нигде по хребту не видел его; провиант у него вышел и он питался сырой коровьей кожей и жилами; так прибыл он к озеру Балчжуна, где и свиделся с своим братом, Чингисом, который обрадовался ему. Посоветовавшись между собою, они послали Халиутара, из рода Чжаоредай, и Чаурханя, из рода Урянхадай, от имени Хасара, к Вань ханю, с такими словами: «Я нигде не видел тени моего брата; исходил дороги и не нашел его; звал его, но он не слышал меня. Ночью я сплю, смотря на звезды и головой на земле. Моя жена и дети теперь у тебя, отец царь! Если ты пришлешь ко мне доверенного человека, то я приду к тебе.» Чингис потом сказал посланцам: «Вы ступайте, а мы тот час поднимемся с места; когда воротитесь, то приезжайте на реку Кэрулянь, в урочище Архалгоуги.» Условившись таким образом, Чингис велел Чжурчэдаю и Архаю быть передовыми и перекочевал с Хасаром в урочище Архалгоуги, что у реки Кэрулянь³⁴⁸.

Халиутар и Чахурхань, прибыв к Вань ханю, передали ему вышесказанные слова. Ван хань в это время только что поставил золотой шатер³⁴⁹ и устроил пиршество. Выслушав Халиутара, он сказал: «Если действительно так, то пусть Хасар приедет.» И затем послал с Халиутаром и его товарищем одного из вернейших людей своих, Итургянь. Приближаясь к условленному месту, Итургянь издали заметил весьма много признаков³⁵⁰ становищ, поворотил назад и поскакал; Халиушар, у которого конь был бойче обогнал его, но не смея схватить, загородил ему спереди дорогу; а Чахурхань, сидевший на тяжелой лошади, прицелившись сзади, с того места, откуда могла долететь стрела, вонзил стрелу в крестец лошади Итургяня, лошадь осела; тогда они схватили Итургяня и привели его к Чингису, а Чингис отправил его к Хасару, приказав убить Итургяня.

Халиутар и Чахурхань донесли Чингису: «Ван хань не принимает мер осторожности; теперь он поставил золотой шатер и устроил званый пир; поедем день и ночь и нападем на него врасплох.» – Чингис сказал: «Хорошо!» и тотчас велел Чжурчэдаю и Архаю быть передовыми. Войско шло день и ночь и прибывши к ущелью в урочище Чжэрхабучихай, что у горы Чжэчжээруньдур, окружило Ван ханя. Бились трое суток; на третий день, не могши долее противиться, Кэреи покорились; Ван хань и сын его бежали неизвестно каким путем. Бывший в этой битве, некто из Кэреит, по имени Хабах Баатур, сказал Чингису: «Мне тяжело было дозволить Вам схватить и убить моего законного господина; поэтому бился три дня, чтобы дать Ван ханю время уйти дальше. Теперь, велишь мне умереть, умру; а если даруешь мне жизнь, то поусердствую тебе.»– Чингис сказал: «Кто не захотел покинуть своего господина, и чтобы дать ему время убежать дальше, один сражался со мной, тот молодец. Будь моим товарищем³⁵¹.» И так Чингис не убил его, а сделав сотником, отдал вдове Хуилдара, на вечные времена, в рабы и прислужники. Так как прежде Хуилдар первый сказал, что он хочет биться, то потомкам его навсегда дано право просить наград, следующих сиротам и вдовам.

Сокрушив народ Кэреит, Чингис роздал его своим сподвижникам. Тахайбаатуру, рода Сулдудай, который оказал Чингису услугу, Чингис дал сто домов Чжиргинь. У брата Ван ханя, Чжахаганьбу, были две дочери; старшая называлась Ибаха; Чингис взял ее себе; а младшую, по имени Сорхахтани, отдал Толую³⁵²; по этой причине, он не позволил другим овладеть народом Чжахаганьбу. Бадаю и Кигилиху Чингис отдал Ван ханев золотой шатер, с расставленными в нем золотыми сосудами, равно и людей, заведовавших сосудами; отдал им фамилию Ваньхочжинь³⁵³, рода Кэреит, чтобы быть телохранителями³⁵⁴, приказал им носить лук и стрелы и во время питья вина³⁵⁵ и им выпивать по чарке; сделал так, чтоб их дети и внуки благоденствовали, дал им право добытую ими в боях добычу и в облавах пойманных зверей не отдавать в раздел, а все брать себе³⁵⁶. Чингис сказал при этом: «Во-первых, эти два человека спасли мне жизнь; а потом покровительством и помощью Вечного Неба³⁵⁷, я сокрушил род Кэреит и достиг великого сана³⁵⁸. да ведают все мои потомки всегда меру такой услуги³⁵⁹.» Затем, он роздал все дома Кэреит своим сподвижникам. Ту зиму он и провел в урочище Абучжиакодиыэр.

Ван хань и Санкунь, бежавшие безо всего, достигли урочища Дидиксахаль к реке Некунь³⁶⁰; Ван хань, томимый от дороги жаждою, подошел к реке и стал пить воду; в это время дозорный со стороны Найманей, по имени Хорисубечи, схватил его и хотя Ван хань назвал себя, но тот не поверив, убил его; Санкунь же, бывший в это время поодаль, и не подходил, а уехал после того в Чуал³⁶¹. Здесь, когда он, со спутником своим Кокочу и женой его, искали воды напиться, Санкунь завидел дикую лошадь, кусаемую мухами; он сошел с коня и отдав его Кокочу, сам стал подкрадываться к лошади, намереваясь застрелить ее. Тем временем Кокочу с лошадью хотел уехать; жена его сказала: «Он одевал тебя в хорошее платье и кормил хорошею пищею; за что же ты так покидаешь своего законного господина?» С этими словами она стала и не хотела ехать. Кокочу сказал ей: «Ты не едешь: уж не хочешь ли выйти за Санкуня?» – Жена его отвечала: «Пусть говорят, что у женщин на лице собачья кожа³⁶²; но³⁶³ ты оставь хоть эту золотую чашку, чтобы Санкуню было из чего напиться воды.» – Кокочу бросил золотую чашку и, вместе с женой, прибыл к Чингису. Когда он рассказал Чингису о том, как он покинул Санкуня Чингис сказал: «Как можно принимать в товарищи таких людей?» Жену Кокочу он наградил³⁶⁴, а Кокочу вывел и убил³⁶⁵.

Гурбесу мать Найманьского царя Таяна, сказала: «Ван хань был маститый царь; принесите мне его голову, я посмотрю; если то его голова, то принесем ей жертву.» Она послала людей к Хорисубечи, которые, отрезав голову Ван ханя, принесли ее к ней. Когда удостоверились, что это Ван ханева голова, то начали играть музыку³⁶⁶ и принесли голове жертву. Во время жертвоприношения, голова Ван ханя улыбнулась; Таян заметив эту улыбку и считая ее дурным предзнаменованием, растоптал голову в куски. В это время некто, по имени Кэксеусабрах, сказал Таяну: «Вы отрезали голову мертвого человека и потом растоптали ее. Вот и вой собак предвещает недоброе. Прежде, отец твой, царь Иначечабильгэ. говаривал: «Я состарел; жена моя молода; сын Таян тоже слаб; он родился мне по молитвам моим к духам; боюсь, что впоследствии, он не сохранит моего многочисленного народа.» Так он говорил. Теперь и вой собак предвещает поражение. Правила у Гурбесу весьма строги³⁶⁷, а наш царь Таян слаб; кроме, как на соколиную охоту, да на облавы, у него нет других талантов». Так говорил Кэксеусабрах.

Впоследствии Таян сказал: «В этой восточной стороне есть несколько Дада³⁶⁸; они напугали и выгнали старого Ван ханя колчанами и стрелами³⁶⁹, и довели его до смерти. Уж не возмечтал ли он сделаться царем? На небе одно только солнце³⁷⁰: как же на земле быть двум господам³⁷¹? Пойду и захвачу этих Дада.» Мать его Гурбесу сказала: «От этих Дада воняет³⁷²; платье у них черное, к чему их ловить и приводить сюда? Пусть будут подальше от нас. Если же есть у них красивые жены и дочери, так пусть они наперед омоются, а потом доят коров и овец; на это они годны.» Таян сказал: «Это не трудно. Мы пойдем и отнимем у них луки и стрелы.»

Кэксеусабрах услышав слова Таяна, вздохнул и молвил: «Не говори надменных речей; подобных слов вдругоряд не произноси». Таян не послушал его и, вслед за тем, отправил Торбиташи послом к Алахутидигитхури, рода Вангут, с такими словами: «На восточной стороне есть сколько-то Дада; ты будь правою рукою, а я двинусь отселе; отнимем у них луки и стрелы». Алахутидигитхури в ответ сказал: «Не могу быть твоею правою рукою. Вместо того, он послал человека к Чингису сказать; «Найманьский Таян собирается отнять у тебя луки и стрелы; он хотел, чтоб я был его правою рукою, но я не согласился. Теперь я предостерегаю тебя; если не примешь мер, то Наймами, пожалуй, отнимут у тебя луки и стрелы». В это самое время, Чингис занимался облавой в урочище Темеянькээр. Получив это известие, он на месте же облавы совещался со своими; многие говорили: «Кони тощи: что делать?» Отчигинь³⁷³ сказал на это: «За чем вы отзываетесь тем что кони-де тощи? За то у меня кони в теле. Как можно оставаться спокойным, слыша подобные речи?» Белгутай тоже сказал: «Коли у нас живых отнимут луки и стрелы, что будет пользы? Молодцы умирают вместе с луком и стрелами; разве так не славно? Наймами осмелились говорить надменные речи, надеясь на обширность царства и многочисленность жителей; нам не трудно, пользуясь настоящим временем, отнять у них самих луки и стрелы; если мы пойдем на них, они спокойно покинут многочисленные свои табуны коней; жилища опустеют и весь народ убежит в горы и леса. Итак на коней!»

Чингис одобрил мнение Белгутая; возвращаясь с облавы, он прошел чрез урочище Абчихакотергэ, к реке Халхе, и остановился в Кэльтегайхада, близ Орнау. Пересчитав свое войско, он поставил тысячников, сотников и десятников³⁷⁴; учредил шесть Чжерби³⁷⁵ и всем распределил должности. Потом определил 80 человек для ночной стражи³⁷⁶ и 70 человек Саньбань³⁷⁷. Для охранной стражи³⁷⁸ избраны молодые люди, ловкие и статные, из домов тысячников и сотников, равно люди свободного состояния³⁷⁹. Оп приказал Алхайхасару набрать 1000 человек храбрых и начальствовать над ними; в битвах этот отряд долженствовал быть впереди; в спокойное же время составлять охранную стражу. Над 70 Саньбань поставлены начальниками вместе Огэльчэрби и Хубусыхалчань.

Чингис говорил еще: «Стрельцы³⁸⁰ Саньбань, телохранители, кравчие³⁸¹ и дверники, днем должны быть на месте своей службы, а с захождением солнца, заведываемые ими дела и вещи они должны отдавать ночной страже и почивать вне; заведывающие конями пусть берегут коней; ночная стража должна стоять кругом юрты³⁸²; дверники³⁸³ по очереди, стоят у дверей. На другой день, когда принесут горячую воду³⁸⁴, пусть все входят внутрь и исполняют свои обязанности. Очередь сменяется через каждые три дня.» Распределены были также должности тысячникам, сотникам, Чжерби и другим.

В год мыши³⁸⁵, четвертой луны 10 го числа, Чингис принес жертву знамени³⁸⁶ и пошел войной на Найманей, следуя вверх по реке Кэрулянь; он отправил Чжебе и Хубилая передовыми. Достигши урочища Саарикээр, наши передовые встретились с Найманьскими дозорными, которые стерегли с горы Канхорха во время взаимных стычек, Наймани поймали одного из наших всадников, который сидел на белой лошади с потертой спиной и говорили: «Так у Дада кони тощи». Когда войско Чингиса прибыло в урочище Саарикээр и здесь остановилось, Додайчэрба сказал Чингису; «У нас людей немного и пришли мы издалека, откормим здесь наших коней, а чтобы обмануть неприятелей, расставим ратников³⁸⁷ по всему протяжению урочища Саарикээр, ночью же велим разводить каждому по пяти огней; хоть неприятелей и много, но государь их слаб и никогда не бывал вне; он наверно испугается и усумнится³⁸⁸; таким образом, мы откормим лошадей и потом, преследуя их дозорных, нападем врасплох на главный лагерь и несомненно одержим победу». Чингис последовал совету Додая. Действительно, Найманские дозорные, смотря с вершины горы, говорили: «Слышно было, что Дада не много; откуда же у них огней столько, как звезд?» Они тотчас проводили пленного с лошадью к Таяну и донесли ему: «Рать Дада запрудила все Саарикээр, должно быть, что с каждым днем она прибывает; по крайней мере, ночью у них огней столько как звезд».

Таян находился в то время на берегу реки Хачир, что в Канхае³⁸⁹. Услышав такое известие, он послал человека к сыну своему Гучулуху, с такими словами: «У Дада кони тощи; но огней у них столько, как звезд, наверно, рать их весьма велика; я слышал прежде, что Дада так тверды, что коли им в глаз, они не мигнут; в щеку, они не посторонятся поэтому, если теперь же вступать с ними в битву, то после трудно будет справиться; теперь уведомляют что у Дада кони тощи; мы поднимем народ, перейдем за Золотые-Горы³⁹⁰ и выстроив там войско, заманим их туда; когда они прибудут к Золотым-Горам, тощие кони их будут утомлены, а наши, на ту пору, в теле; мы вернемся, вступим с ними в бой и победим». Гучулук, выслушав это, сказал: «Эта баба³⁹¹ Таян! опять испугался. Дада много! Откуда они пришли? Большая часть их, вместе с Чжамухой, находятся здесь у нас. Отец мой, Таян, не хаживал и на столько, сколько беременная женщина проходит до удобного места³⁹², или теленок до корыта с кормом; оттого он теперь и испугался». Эти слова велел он передать Таяну. Таян, услышав, что сын сравнил его с женщиной³⁹³, воскликнул: «О сильный и храбрый Гучулук! Смотри, чтобы в бою такая храбрость твоя не похирела!» Один из его сановников, Хорисубечи, сказал ему: «Отец твой, Инаньчабилгэ, когда, бывало, ратовал с равными врагами, никогда не показывал им своей молодецкой спины и зада лошади. Теперь, для чего ты заранее испугался? Если бы прежде знать такой нрав твой, то пусть бы управляла войском мать твоя, Гурбесу, хоть она и женщина, не было бы лучше. Жаль, что Кэксеусабрах³⁹⁴ состарился и дисциплина наших войск чрезвычайно ослабела. Верно, настала счастливая судьба³⁹⁵ для Дада.» Кончив вздохи, он, сидя на коне, ударил по колчану³⁹⁶ и уехал особь³⁹⁷.

Таян слыша такие речи, со гневом сказал: «Жизнь мертвого человека и тело обреченное страданиям – одно и то же. Будь по вашему; встретим врагов и будем биться,» Вслед за тем, он отправился вниз по реке Тамир³⁹⁸ и переправившись через реку Орхо³⁹⁹, прибыл к восточному склону горы Наху в урочище Чакирмаут. Когда дозорные Чингиса завидели Найманьское войско, Чингис выстроил свою рать; сам он взялся быть передовым; брату своему Хасару поручил начальство над средним полком, а Отчигиню команду над заводными конями⁴⁰⁰. Тогда Найманьские войска⁴⁰¹ отступили к яру горы Наху и расположился на горе⁴⁰². Чингисовы дозорные преследовали Найманьских дозорных до самой горы.

В то время Чжамуха был, тоже у Найманей. Таян спросил его: «Кто эти, преследующие наших, как волки, когда они гонятся за стадом овец до самой овчарни?» Чжамуха отвечал: «Это четыре пса моего Темучжиня, вскормленные человечьим мясом; он привязал их на железную цепь; у этих псов медные лбы, высеченные зубы, шилообразные языки, железные сердца. Вместо конской плетки, у них кривые сабли. Они пьют росу, ездят по ветру; в боях, пожирают человеческое мясо. Теперь они спущены с цепи; у них текут слюны; они радуются. Эти четыре пса: Чжэбе, Хубилай, Чжэлме и Субетай.» Таян сказал: «Коли так, то подальше от этих презренных⁴⁰³ людей.» Он отступил и поднявшись по горе, остановился. Потом, он опять спросил: «Кто эти, следующие за тем отряды, похожие на жеребят, когда они, насосавшись молока, резвятся и бегают кругом своей матки?» Чжамуха отвечал: «Это два рода: Уруут и Манхут, которые убивают всех мужчин с копьем и мечем⁴⁰⁴ и, снимают с них платье.» Таян сказал: «Так удалимся еще подальше от этих презренных людей»; и он приказал еще подняться на гору и, остановившись, опять спросил Чжамуху: «Кто это позади, как голодный коршун, порывающийся вперед.» Чжамуха отвечал: «Это мой Темучжинь аньда, одетый с ног до головы в железную броню; он прилетел сюда словно голодный коршун. Видишь ли его? Вы говорили прежде, что только Дада появится, так от него, как от барашка, не останется и копыт с кожей. Посмотри же теперь». Таян только проговорил: «Страшно!» и приказал еще подняться на гору. Он опять спросил: «Кто это позади, со множеством ратников?» Чжамуха отвечал: «Это сын матери Хоэлунь, воспитанный человечьим мясом. Тело его в три человеческих роста; он съедает зараз трехгодовалого барана; одет в три железные брони и приехал на трех сильных быках. Он проглотит целого человека, с луком и стрелами, так, что не засядет у него в горле; съест целого человека, да еще не сыт. Когда он разгневается, то стрелою Анхуа⁴⁰⁵, через гору, пронзит десять, или двадцать человек; когда с ним станут драться, он метнет стрелу Коибур и хоть через широкую степь пронижет человека вместе с латами. Из большого лука он попадает за 900 шагов, из малого лука⁴⁰⁶ на 500 шагов. Он не похож на обыкновенных людей, словно большой удав. Называется он Чжочихасар». Таян сказал: «Если так, то вместе поднимемся на высокую гору » Потом опять спросил: «Кто тот, что позади всех?». Чжамуха отвечал: «Это самый младший сын Хоэлунь, по имени Отчигинь. Он ленив; любит рано ложиться и поздно вставать; но в дружине ратников он никогда не опаздывал.» Тогда Таян поднялся на вершину горы.

Чжамуха, отставши от Найманей, велел передать Чингису⁴⁰⁷ то, что он говорил Таяну, прибавив: «Таян, наслушавшись моих слов, ужо отуманен страхом. Все наперерыв спешат подняться на вершину горы; ни у кого нет духа сражаться. Я сам уже отстал от них. Аньда! будь осторожен»

В тот день, Чингис, заметив, что уже поздно, остановился на ночлег, окружив гору Наху. Ночью, Наймани решились бежать; люди и лошади падали с горного утеса; убитых от давки было множество. На другой день схватили Таяна; сын его, Гучулук, не будучи вместе с ним, успел спастись бегством, с несколькими всадниками; видя, что преследовавшие его настигали, он, ставя лагерь у реки Тамир, не поставил его, опять бежал и был преследуем до горы Алтай, где и доведен был до крайности⁴⁰⁸; после чего весь народ его был полонен. В то же время, бывшие вместе с Чжамухой, Дада, именно роды Чжадалань, Хатагинь, и другие, поддались Чингису. Чингис приказал привести к себе мать Таяна, Гурбесу, и сказал ей: «Ты говорила, что Дада вонючи; как же ты пришла сюда?» Затем, он оставил ее у себя⁴⁰⁹.

В тот год мыши, осенью, Чингис вступил, в битву с Меркитским Тохтоа, в урочище Харадалхучжаура; разбив Тохтоа, оп преследовал его до Саарчкээр и овладел его народом. Тохтоа бежал, вместе с двумя сыновьями своими, Худу и Чилаунем, и несколькими спутниками.

В начале покорения Меркитов, некто из рода Хоасымерки, по имени Даиреусунь, представил Чингису дочь свою, Хулань. Когда он вез ее к Чингису, дорога была непроездною от беспорядков военщины; встретив одного благородного из рода Бааринь, по имени Ная он сказал ему: «Эту девицу я хочу представить Чингису». Ная сказал: «Мы вместе поедем и доставим эту девицу; если ты поедешь наперед, то возмутившиеся воины тебя убьют, а девицу обеспокоят⁴¹⁰». Поэтому, он оставил Даиреусуня прожить у него три дня и потом, вместе с ним, доставил Хулань к Чингису. Чингис, узнав, что Ная оставлял эту девицу у себя три дня, с гневом сказал: «Строго допросив⁴¹¹ его, казнить⁴¹²». Когда его пытали, Хулань сказала: «Ная говорил нам, что он вельможа царский, и что он вместе доставит меня. Как на пути были возмутившиеся ратники, то он и оставил нас у себя. Если бы мы не встретили Ная и он не оставил нас у себя, то не знаю, что сделалось бы с нами. Не пытай его; а, если будет твоя царская милость ко мне, лучше освидетельствуй мою невинность⁴¹³» Ная говорил также: «Я искренно служу своему господину и считаю долгом представлять ему добытых в чужих землях прекрасных дев и добрых коней⁴¹⁴; кроме же сего, если есть у меня другие какие-либо мысли, то пусть умру.» Чингис сказал: «Хулань говорит дело.» В тот же день, освидетельствовав Хулань, он удостоверился, что она действительно не обесчещена. За то Чингис еще более полюбил ее; Наю же отпустил, сказав: «Это человек не притворный; после можно поручать ему важные дела⁴¹⁵»

По покорении Мерки, жена Худу, сына Тохтоа, отдана была Огэтаю. Половила народа Мерки, возмутившись, отошла и заняла горное укрепление Тайхал, Чингис велел Чиньбо, сыну Сорханьширы, с ратью правой руки, идти и атаковать их, а сам отправился преследовать Тохтоа; прибывши к Золотым Горам, он провел тут зиму.

В следующем году, весной, он перешел хребет Арай; в то самое время, Найманьский Гучулук соединился с Тохтоа; они выстроили войско в урочище Эрдишибухдурма, у самых истоков⁴¹⁶. Чингис, прибывши туда, вступил с ними в бой. Тохтоа пал под стрелами; дети его не могли взять трупа отца, отрезали только голову и увезли ее с собой. Пораженные ратники бежали; более половины их потонули при переправе чрез Эрдиши; остальные также все разбежались и пропали. Найманьский Гучулук бежал через род Вэйухарлу⁴¹⁷, в страну Хойхой, к реке Чуй, и соединился там с Гурханом, рода Харакита⁴¹⁸. Меркитский Худу и Чилаун бежал через Канли и Киньча⁴¹⁹. Чингис также вернулся в свое старое становище⁴²⁰. В это время, Чиньбо разбил Тайхалское укрепление и убил или полонил Меркитский народ. Прежде поддавшиеся Мерки также возмутились было, в старом становище⁴²¹; но были одолены находившимися в становище прислужниками⁴²². Чингис сказал: «Если позволить им жить в одном месте, то они опять возмутятся.» Поэтому, он разделил их всех до одного.

В тот год тельца⁴²³ Чингис устроил железную кибитку для Субетая и отправил его преследовать детей Тохтоа: Худу и других; он говорил ему: «Они, потерпев поражение в битве с нами, вырвались у нас как дикие лошади, с укрюками на шее, или как подстреленные олени. Коли они на крыльях улетят на небо, ты будь соколом и поймай их; коли они, как мыши, зароются в землю, ты будь железной мотыгой и откопай их; коли они, как рыбы, скроются в море, ты будь сетью и вытащи их.» Потом еще говорил: «Для перехода через высокие горы, и переправы через широкие реки, пользуйся тем временем, когда кони у ратников еще не отощали. Если провиант еще не вышел, то прежде всего жалей (воинов). По дороге, не занимайся облавой, без нужды; когда же нужно будет добыть продовольствие охотой, то действуй тоже осмотрительно и по обстоятельствам. Не позволяй ратникам надевать на коней подхвостных шлей и взнуздывать удила; от этого всадники не посмеют пускать коней своих впрыть. Кто ослушается приказов, того если он известен мне, приведи сюда, если же нет, то казни на месте. Будь осторожен. Если покровительством и помощью неба, поймаешь детей Тохтоа, то там же и убей их.» Потом говорил еще: «Когда я был молод, три рода Меркит ловили меня и три раза объехали гору Бурхань. Этот вражеский народ теперь ушел, говоря громкие речи⁴²⁴; поручая тебе преследовать его до крайних пределов, я сделал для тебя железную кибитку; хоть ты и далеко будешь от меня, но то же, что близь меня. В пути, небо конечно сохранит тебя и поможет тебе »

Когда Наймани и Меркиты были взяты и полонены Чингисом, Чжамуха, находившийся у Найманей, и лишившийся своего народа, остался только с пятью товарищами, с которыми и составил шайку разбойников. Раз, отправившись в гору Танлу⁴²⁵, они убили одного большеротого барана⁴²⁶, и зажарив его, ели; во время еды, Чжамуха сказал: «Чей сын сегодня, убив большерогого барана, изжарил и ест его»?⁴²⁷ Когда он сказал это, пять товарищей схватили и препроводили его к Чингису⁴²⁸. Чжамуха поручил человеку передать Чингису: «Черные галки сумели поймать селезня; рабы осмелились схватить своего господина; царь аньда! ты знаешь что делать⁴²⁹». Чингис сказал: «Возможно ли оставить людей, схвативших собственного своего господина? Предать их, с детьми и внуками, смерти!» Тогда он приказал казнить их в присутствии Чжамухи. Потом, он послал человека к Чжамухе, с такими словами: «Прежде я сделал тебя одной из оглоблей кибитки; но ты отстал от меня; теперь ты опять соединился со мной; будь же моим товарищем; что забудем, то будем напоминать друг другу; когда заспимся, будем будить друг друга. Хотя ты шел одиночкой, но все-таки был моим счастливым и благовещим аньда. Когда случалось нам на самом деле биться, ты в сердце своем скорбел о том. Когда я ратовал с Ван ханем, ты передал мне его слова; это первая твоя услуга. Потом, когда я сражался с Найманями, ты настращал их; это еще услуга мне». Когда эти слова переданы были Чжамухе, он отвечал: «С тех ранних пор, как мы с тобой сделались аньда, мы вместе наедались пищи неудобосваримой, наговаривали друг другу речей незабвенных; но люди поссорили нас и мы разошлись. Припоминая прежние речи, я краснею и не смею видеться с аньдой. Ты хочешь, чтоб я был тебе товарищем; но называясь товарищем, я не буду им на самом деле. Теперь ты собрал народы и престол свой утвердил; нет возможности сделаться тебе товарищем. Если ты не умертвишь меня, то я буду для тебя, как вошь на воротнике, или как колючка на внутреннем вороте. Из-за меня, днем ты будешь неспокоен, ночью будешь спать тревожно. Мать твоя разумна; ты сам герой; братия твои с талантами; товарищи у тебя славные витязи; есть у тебе также 73 мерина⁴³⁰, а я с малолетства лишился родителей и не имею братьев; жена моя болтунья⁴³¹; товарищи люди неверные. Потому-то аньда, над которым воля Неба, превзошел меня. Теперь даруй мне поскорее умереть, что бы сердце аньды было спокойно; если, притом, позволишь мне умереть без крови⁴³², то я, по смерти, на вечные времена, буду покровителем и помощником твоих потомков»⁴³³. Чингис, выслушав эти слова, сказал: «Хоть Чжамуха аньда шел особо, но никогда не говорил речей, которые причинили бы мне действительный вред. Это человек, который мог бы еще исправиться⁴³⁴; но он не хочет жить; чтобы заставить его умереть, гадал я, но не выходит⁴³⁵; при том он человек именитый и без причины нельзя погубить его. Но вот причина⁴³⁶. Ты⁴³⁷ скажи ему: «По поводу взаимной кражи в конских табунах Сочжидармала и Тайчара, ты с намерением восстал⁴³⁸ на меня и бился со мной в урочище Балчжуна; загнав меня в теснины Чжерань, ты тогда жестоко напугал меня. Ныне я хотел сделать тебя моим товарищем, но ты не хочешь того; хоть я и жалею твою жизнь, но не могу сохранить ее. Пусть будет по твоему желанию: умри, не пуская крови». Он велел Чжамухе умереть не выпуская крови и похоронил его с большою почестью⁴³⁹.

Когда Чингис собрал под свою власть народы разных улусов, то в год тигра⁴⁴⁰, на вершине реки Онань, он водрузил знамя с девятью белыми хвостами⁴⁴¹, и воссел царем⁴⁴² Доблестного витязя Мухали он по жаловал князем⁴⁴³; Чжэбе он повелел преследовать Гучулука; управил⁴⁴⁴ народами Дада кроме царских зятьев, пожаловал тысячниками девяносто пять человек, трудившихся вместе с ним в созидании царства⁴⁴⁵.

Чингис сказал: «Раздав должности царским затьям и 95 тысячникам, я награжу еще тех из них, которые отличились особенными заслугами.» Он велел Шигихутуху позвать Бöорчу, Мухали и других. Шигихутуху сказал: «Заслуги Бöорчу и Мухали больше чьих, что еще хочешь наградить их? Я, с малолетства принятый к тебе в дом, до полного возраста, не отлучался от тебя; мои заслуги меньше чьих заслуг? Теперь чем ты наградишь меня?» Чингис сказал ему: «Ты сделался моим шестым братом и имеешь право на удел, равный уделам братьев. Избавляю тебя от наказания за девять преступлений⁴⁴⁶. Теперь, когда я только что утвердил за собою все народы, ты будь моими ушами и очами⁴⁴⁷. Никто да не противится тому, что ты скажешь⁴⁴⁸. Тебе поручаю судить и карать по делам воровства и обманов⁴⁴⁹; кто заслужит смерть, того казни смертию; кто заслужит наказание, с того взыскивай; дела по разделу имения у народа ты решай⁴⁵⁰. Решенные дела записывай на черные дщицы⁴⁵¹, дабы после другие не изменяли». Шигиихутуху сказал: «Я самый младший из братьев; как же осмелюсь иметь одинаковый с ними удел? Если будет твоя милость ко мне, то дай мне народ, обитающий внутри земляного вала⁴⁵² Чингис сказал: «Будь по твоему собственному выбору.» Шигихутуху, получив награду, созвал Бöорчу, Мухали, Мунлика, и других для получения наград.

Чингис сказал Мунлику: «Ты был моим товарищем с малолетства моего доселе, и много было случаев, когда ты охранял меня и помогал мне, в особенности же тогда, когда Ван хань с сыном заманили меня к себе и я ехал к ним; если бы ты тогда не остановил меня, то я попал бы в глубокую воду и большой огонь⁴⁵³. Вспоминая теперь эту услугу твою, я не позволю, чтобы и мои потомки забыли ее. Отселе впредь ты будешь сидеть на краю⁴⁵⁴, и как я присужу награждать тебя, погодно, или помесячно, так будет непрерывно и твоим потомкам.»

Чингис сказал Бöорчу: «В малолетстве моем, однажды воры украли у меня восемь сивых меринов; гонясь за ними трое суток, я встретился с тобой; ты тогда сделался моим товарищем, вместе со мной ездил трое суток и со мной воротил коней. Почему отец твой, Нахубоянь, человек богатый и имевший только одного сына, тебя, решился отдать тебя мне в товарищи? Потому, что в тебе заметны были черты высокой справедливости⁴⁵⁵. После того, когда я позвал тебя в товарищи, ты не отказался. Когда три рода Меркит загнали меня в гору Бурхань, ты не отстал от меня и вместе с мной разделил бедствие. Когда ночевал против рядов Татар в урочище Таланьнемуригосы, и пошел проливной дождь, ты, чтобы дать мне отдохнуть, растянув войлочный плащ, стоял надо мной и не позволил дождевой воде литься на меня; так ты простоял до рассвета, однажды только переступив с ноги на ногу⁴⁵⁶; вот пример твоего доблестного поведения. Других твоих дел нельзя исчислить. Кроме того, ты с Мухали помогал мне и заставлял делать, то, что следовало делать, порицал меня и останавливал в том, чего не следовало делать; через то я и достиг этого великого сана. Теперь, ты в ряду других, садись выше всех. Избавляю тебя от наказания за девять преступлений. Будь темником, и управляй⁴⁵⁷ этой западной страной до Золотых Гор.»

Чингис сказал Мухали: «Когда мы были в урочище Хорхоначжубург под густым развесистым деревом, под которым царь Хутула веселился и плясал, Небо объявило тебе слова; они объяснились; памятуя, с тех пор, слова, сказанные тебе отцом твоим, Гууньхуа⁴⁵⁸, я теперь за то делаю тебя князем. В обществе садись выше других. Будь темником левой руки и управляй восточной стороной, до гор Хараунь; твои потомки будут наследственны в этом достоинстве.»

Чингис сказал Хорчи: «В юности моей, ты произнес о мне пророческие речи, делил со мной труды и был мне товарищем. В то время, ты сказал: коли сбудутся мои пророческие слова, то дай мне 30 жен. Теперь они сбылись. Даю тебе волю выбрать 30 прекрасных жен и девиц в покорившихся народах. Кроме того, соединив 3000 рода Баали, с родами Адарки и другими, управляемыми Тагаем и Ашихом, и составив из них 10000, будь их темником и управляя ими. Ставь свое становище, по твоему выбору, среди лесных народов⁴⁵⁹ по реке Эрдиши и охраняй⁴⁶⁰ тамошнюю страну; все дела тамошних народов пусть будут в твоем ведении: противящихся наказывай.»

Чингис сказал Чжурчэдаю: «Самая важная услуга твоя мне оказана тобою во время битвы с Ван ханем, в урочище Халахалчжиэлет: хотя в минуту вашего раздумья, Хуилдар первый сказал, что он желает биться, но успех дела принадлежит тебе: ты разбил и отбросил самый сильный неприятельский отряд из Чжиргинь и других; вторгнувшись в строй и ряды Ханского корпуса⁴⁶¹, ты ранил стрелою Санкуня в щеку. Если бы ты в то время не попал в щеку Санкуня, то неизвестно еще, что было бы. Это твоя важнейшая заслуга. Потом, когда мы шли вниз по реке Халхе, я надеялся на тебя, как на защиту высокой горы. По прибытии к озеру Балчжуна, в войне с Ван ханем, ты был передовым; с помощью неба, мы покорили важнейшее царство Кэреит, и потому роды Наймань и Меркит не могли с нами ратовать и рассеялись⁴⁶². Когда Наймань и Меркит рассеялись, Чжахаганьбу представил мне двух дочерей своих и чрез то сохранил народ свой; но потом он снова возмутился и отложился от нас; тогда ты придумав план, схватил его и народ его полонил⁴⁶³. Это вторая твоя заслуга.– » С этими словами, Чингис пожаловал Чжурчэдаю супругу свою, Ибаху⁴⁶⁴. Чингис сказал Ибахе: «Я не то, что не возлюбил тебя за дурной нрав, или недостаток красоты, и не говорил, что ты телом нечиста, когда поместил тебя в число супруг своих. Я дарю тебя Чжурчэдаю за то, что он оказал доблестные заслуги, в битвах рисковал жизнью и умел собрать отделившиеся народы. Завещаю моим потомкам, которые будут восседать на моем престоле в память этих заслуг, не прерывать сана Ибахи⁴⁶⁵. Потом он сказал Ибахе: «Отец твой, Чжахаганьбу, отдал за тобой повара Ашитемура, с 200 человек; теперь, уходя от меня, оставь мне на память, Ашихтемура, с сотнею человек.» Чингис сказал еще Чжурчэдаю: «Тебе поручаю управлять 4000-ми рода Уруут.»

Чингис сказал Хубилаю: «Ты усмирял крутых и непокорных; ты, да Чжэлме, Чжэбе и Субеэтай, словно четыре свирепых пса у меня; куда бы я ни посылал вас, вы крепкие камни разбивали в куски, скалы ниспровергали; глубокую воду останавливали; потому-то в битвах я велел вам быть впереди; четырем витязям: Бöорчу, Мухали, Бöроулу и Чилауню⁴⁶⁶, быть за мной; а Чжурчэдаю и Хуилдару стоять передо мной, для того, чтобы сердце мое было спокойно⁴⁶⁷. Теперь, ты, Хубилай, во всех ратных делах и распоряжениях будь старшим.» Потом прибавил: «Выговаривай Бедууню за его непокорство; я не делаю его особым тысячником и счел за лучшее присоединить его к тебе; действуйте по взаимному соглашению; посмотри, что будет дальше.»

Чингис сказал Бöорчу, Мухали и другим: «Этот Хунань, ночью у меня, словно дерзкий волк; днем, что черный ворон, он пристал ко мне и никогда не хотел следовать за людьми дурными. Во всяком деле, советуйтесь с Хунанем да с Кокососы. Чжочи мой старший сын; пусть Хунань управляет Гэнигэсы и, под ведением Чжочи будет темником.» – Еще сказал: Хунань, Кокососы, Дегай и Усуньэбугань, что ни слышали и ни видели; никогда не таили от меня и все мне сказывали.»

Чингис сказал Чжэлме: «Когда я родился у реки Онань, в урочище Делиуньболда, отец твой, старик Чжарчиудай, пришел от горы Бурхань, с кузнечным мехом за плечами, и дал для меня соболью пеленку. В это время, Чжэлме был еще в пеленках; с тех пор он уступил его мне в неотлучные рабы. Он вместе со мною взрос, был мне товарищем до сих пор и много оказал заслуг; это мой счастливый товарищ Избавляю его от наказания за девять преступлений »

Чингис сказал Тулуню: «За что тебе и отцу твоему дано управлять тысячами? За то, что ты помогал своему отцу собирать народ, я дал тебе сан Чэрби. Теперь будь тысячником у собранного тобою самим народа и действуй по совещанию с Тулуханем.»

Чингис сказал кравчему Вангуру, сыну Мунгэтукияня: «В прежнее время, ты, вместе с тремя домами Тохураут, пятью домами Тархут и с двумя родами: Чаншикит⁴⁶⁸ и Баяу, составил со мной одно становище. Во мраке и тумане, ты не заблуждался; в беспорядках и разбросе ты со мной не разлучался; холод и сырость ты терпел вместе со мной. Теперь ты какой награды хочешь?» Вангур отвечал: «Если ты, по милости своей, мне самому велишь выбирать, то я хотел бы собрать воедино братьев рода Баяут, рассеянных теперь по разным улусам.» – Чингис согласился и сказал: «Собрав их, будь тысячником и управляй ими.» – Еще сказал: «Вангур и Бöроул! Оба вы, распоряжаясь по правую и левую сторону, раздавали яства и питье всем поровну, и угодили моему сердцу. С сих пор, в больших собраниях раздавайте яства и питье сидя на конях⁴⁶⁹; во время же сиденья, сидите по левую и правую сторону винницы⁴⁷⁰ вместе с Толунем и другими лицом на север и распоряжайтесь яствами и питьем.»

Чингис сказал Бороулу: «Мать моя, взяв тебя, да Шигихутуху, Гучу и Кокочу, в оставленных станах, сделала вас детьми своими, питала, лелеяла и готовила вас в люди и в товарищи нам, ее детям. Вы уже не мало отплатили за это благодеяния воспитания моей матери. Бороул, будучи моим товарищем, в местах самых опасных битв, хотя бы в дождливые ночи, во время стояния против врагов, никогда не позволял мне чувствовать недостаток в питье и пище и провести ночь голодным. Потом, когда мы истребили Татар один из них, Харгилшила, спасшийся бегством, не имея пропитания, вернулся и пришел в юрту моей матери; он сказал, что просит одежи и пищи; на это мать моя сказала: «Коли ищешь одежи и пищи, то сядь вот там.» Он и сел на западе, за дверью. В это время, вошел в юрту пятилетний Толуй и потом опять вышел; при выходе, Харгил схватил его и стиснув под мышками, вышел⁴⁷¹ и вытащил нож. Мать завопила: «Погубит он дитя!» В то время, жена Бöроула, Алтани, сидевшая на восточной стороне, тотчас выбежала, схватила того человека за волосы и руку с ножом дернула так, что она вместе с ножом опала; в тоже время Чжэдай и Чжэлме, убивавшие корову у северной стороны юрты, услышав крик Алтани, прибежали с ножом и топором, и убили того человека. После того, Алтани и Чжэдай с Чжелме спорили о том, кто в этом деле более оказал заслуги. Чжэдай и Чжэлме говорили: «Если бы мы не подбежали скоро, то ты, женщина и одна, не справилась бы с ним. и он погубил бы Толуя.» Алтани же говорила: «Не закричи я, вы не пришли бы, и если бы я не схватила его за волосы и не вырвала у него ножа, то когда вы бы пришли, Толуй уже погиб бы» В этом споре, Алтани одержала верх. Чингис сказал еще: «Во время битвы с Ван ханем, в урочище Халхалчжит, Огэдай был ранен стрелою в шею; Бöроул высосал из раны запекшуюся кровь и спас Огэдаю жизнь. Таким образом, в отплату за благодеяние воспитания матери моей, он спас жизнь двум сыновьям моим. В самых трудных обстоятельствах, он никогда не был ленив. Отселе впредь, избавляю его от наказания за девять преступлений.»

Чингис еще сказал: «я награжу и женщин»⁴⁷².

Чингис сказал старику Усуню: «Усунь, Хунан, Кокососы и Дегай, что слышали и видели, и что приходило им на сердце никогда не таили от меня и все мне сказывали. Ныне, по постановлениям Дада⁴⁷³, Беки⁴⁷⁴ есть чин важный; Усунь! ты старший потомок Баалиня: тебе следует быть Беки⁴⁷⁵; будучи Беки, езди на белой лошади⁴⁷⁶, одевайся в белое платье⁴⁷⁷ и в обществе садись на высшее место; выбирай добрый год и луну⁴⁷⁸, и по рассуждении⁴⁷⁹, да чтут и уважают»⁴⁸⁰.

Чингис сказал еще: «Хуилдар аньда, перед битвой, первый открыл уста и сказал, что он желает биться; за эту его доблесть, пусть потомки его пользуются милостями, оказываемыми вдовам и сиротам.»

Чингис сказал Налиньтаолиню, сыну Чаханьхоа: «Отец твой усердно служил мне; он погиб от Чжамухи, в битве на урочище Таланьбалчжут. Теперь проси милости, следующей сиротам.» Тоолинь сказал: Братья мои. Негусы, рассеяны по разным улусам; мне хотелось бы пособрать их.» Чингис позволил ему собрать их и повелел ему и его потомкам наследственно править ими.

Чингис сказал Сорханьшире: «В малолетстве моем, когда Тархутай кирилтух, с братьями рода Дайичиу, изловили меня, ты, с сыном своим, скрыл меня у себя, велел дочери своей, Хадаан, прислуживать мне и отпустил меня; эту услугу вашу я день и ночь помнил; а вы поздно пришли ко мне от Дайичиу и я теперь только могу наградить вас. Какой награды вы хотите?» Сорханьшира и сын его отвечали: «Нам хотелось бы, по воле ставить становища в Меркитской стране Селяньгэ; а еще чем наградить нас, то сам, царь, придумай.» Чингис сказал: «Будь по вашему; ставьте, по воле, становища в той стране; кроме того, пусть потомки ваши носят луки со стрелами, пьют по чашке вина и прощены будут за девять преступлений.» Потом сказал его детям, Чилауню и Чиньбо: «Как мне забыть некогда произнесенные вами слова. Когда будет чего-либо не доставать душе вашей, то приходите ко мне сами и просите.» – Еще говорил: «Сорханьшира, Бадай и Кишлих! Будьте свободны. Добытую, в походах добычу И пойманных в облавах зверей, берите себе одним. Сорханьшира был прежде домашним у Тодегань, рода Дайичиу; Бадай и Кишлих были конскими пастухами у Екэчэрянь. Теперь, вы у меня живите, благоденствуя.»

Чингис сказал Нае: «Когда ты с отцом своим, схватил Тархутай Кирилтуха, то сказал: «Как нам, презрев собственного своего господина, схватить его? Вы тотчас отпустили его на волю, а сами пришли ко мне в подданство. За то я тогда сказал: «Эти люди понимают высокий долг; после я поручу им что-нибудь. Теперь Бöорчу сделан темником правой руки, князь Мухали темником левой руки; ты будь темником средней рати⁴⁸¹.» Чингис сказал еще Чжэбе и Субеэтаю⁴⁸²: «Собранными вами народами вы и управляйте в качестве тысячников.»

Потом Чингис велел пастуху овец, Дегаю, собрать бездомный народ и быть его тысячником.

По распределении управления народами, народа управляемого плотником Гучугуром оказалось мало. Для пополнения его, Чингис приказал отделить из народа каждого правителя, по нескольку человек и сделал Гучугура, вместе с Мулхалху, рода Чжадара, его тысячниками.

Когда люди, трудившиеся в созидании царства, сделаны темниками, тысячниками и сотниками и получили награды, Чингис сказал: «Прежде у меня было только восемьдесят человек ночной стражи и семьдесят охранной стражи, Саньбань. Ныне, когда небо повелело мне править всеми народами, для моей охранной стражи, Саньбань, и других, пусть наберут десять тысяч человек из тем, тысяч и сотен. Этих людей, которые будут находиться при моей особе, должно избрать из детей чиновных и свободного состояния лиц, и избрать ловких, статных и крепких. Сын тысячника приведет с собой одного брата⁴⁸³, да десять человек товарищей; сын сотника возьмет с собой одного брата, да пятерых товарищей; дети десятников и людей свободны, возьмут по одному брату, да по три товарища. Кони для десятерых товарищей сына тысячника будут собраны в его тысяче и сотнях, вместе с конскою сбруею; при сем должно снабжать их, по вновь утвержденному постановлению⁴⁸⁴, кроме имущества отделенного отцом, равно имущества и людей, самими приобретенных⁴⁸⁵. Для пяти товарищей сына сотника и трех товарищей сына десятника и сына свободных людей кони снаряжаемы будут все по прежнему постановлению⁴⁸⁶. Кто из тысячников, сотников, десятников и людей свободных воспротивится, тот как виновный подвергнется наказанию. Если избранный уклонится и не явится на ночную стражу, то на место его избрать другого, а его сослать в отдаленное место. Кто пожелает вступить в гвардию, тому никто не должен препятствовать.»

Тысячники и сотники, согласно воле Чингиса, произвели набор и увеличили прежнее число 80 ночной стражи до 800 человек. Чингис велел увеличить до тысячи, и поставил над ними Екэнеуриня первым тысячником. Начальство над прежними 400 стрелками⁴⁸⁷ поручено было Чжэлме и Есуньтеэ, вместе с Бугидаем. Саньбань со стрелками, вступая в должность, разделены были на четыре очереди; старшиной первой очереди сделан был Есуньтеэ старшиною второй очереди Бугидай, третьей очереди Хорхуда; четвертой Лаблаха;⁴⁸⁸ теперь, в этом отряде, увеличенном до 1000, старшиной назначен Есунътеэ.

Охранной стражей, Саньбань, управлял прежде ближний⁴⁸⁹ Бöорчиев, Огэлечерби этим отрядом, увеличенным теперь до 1000, повелено начальствовать ему же; второю тысячею повелено управлять ближнему Мухалиеву, Бухе третьей тысячей ближнему Илугаеву, Алчидаю; четвертою тысячею Додайчерби; пятою тысячею Дохолху; шестою тысячею ближнему Чжурчэдаеву, Чанаю; седьмою тысячею ближнему Алчи, Ахутаю; осьмою тысячею отборных храбрых Архайхаcару; в спокойное время, эти⁴⁹⁰ были Саньбань, а в походах передовыми храбрыми.

Из тысяч набрано 8000 человек для ночной стражи⁴⁹¹; с 2000 стрелков⁴⁹², полное число охранной стражи было 10000 человек. Чингис сказал: «Все эти охранные отряды мои, на будущее время, будут составлять большой средний корпус⁴⁹³.»

Чингис говорил еще: «Охранная стража будет разделена на четыре очереди; одной будет управлять Буха ; другой Алчидай третьей Додайчэрби, четвертою Дохолху.» – Назначив четыре старшины, он определил порядок очередей и говорил: «Вступив в дежурство, очередной старшина должен стоять на ночной страже, начальствуя над телохранителями Саньбань. Очередь сменяется через три ночи. Кто должен быть на очереди и не явится, тому 30 палок; за вторичную неявку, 70 палок; если он в третий раз, без причины, не явится, то дать ему 37 палок и сослать его в отдаленное место. Начальствующие над охранной стражей, при смене очереди, должны напоминать о том; кто не объявит о том, тот подвергается наказанию; после же объявления, нарушивший приказ, будет наказан по вышеизложенному постановлению. Начальствующие над охранной стражей, не получив от меня словесного разрешения, не должны самовольно наказывать своих подчиненных. В случае преступления кого-либо из них, непременно должны докладывать мне, и тогда, кому следует отрубить голову, тому отрубят; кого следует бить, тот будет бит. Кто же, вопреки моему повелению, будет самовольно наказывать своих подчиненных прутьями, того самого наказать прутьями; кто будет бить кулаками, того тоже кулаками.»

Чингис говорил еще: «Телохранитель моей охранной стражи Саньбань выше внешних⁴⁹⁴ тысячников; домашние их выше внешних сотников и десятников. Если внешний тысячник, считая себя равным Саньбаню охранной стражи, заспорит и будет драться с ним, то подвергается наказанию.»

Чингис говорил еще начальникам очередей:. «Саньбань из стрелков и повара, вступая на дежурство, днем занимаются своим делом, а с захождением солнца, выходят и ночуют вне, отдав ночной страже, стрелки – свои луки и стрелы, повара – свою посуду. На другой день, когда подадут теплую воду, все входят и по-прежнему занимаются своим. Когда смеркнется, ночная стража должна брать под арест людей, которые в это время будут ходить кругом ставки, или взад и вперед, и допрашивать их на следующий день. При смене ночной стражи, новый караул предъявляет марки и потом уже допускается. Ночная стража, ночью обходит ставку, и стоит у дверей. Если кто либо ночью войдет, тому должны разбить голову и рубить плечо. Кто придет по спешному делу, тот должен наперед видеться с ночной стражей, с ней вместе войти в ставку и потом говорить. Не позволяется никому ни ходить, ни сидеть перед ночной стражей и между нею. Никто также не должен спрашивать о числе и дне стражи; кто станет спрашивать, у того взять оседланную лошадь и платье. Перед сим, один из верных людей, Элжигидай, вошел в среду ночной стражи и был ею взят под арест.»

Чингис сказал: «Вы, телохранители ночной стражи⁴⁹⁵. для спокойствия моего тела и души, оберегали кругом мою ставку, в ночи дождливые и снежные, равно как и в ясные ночи тревог и битв со врагами. Ни в каком важном случае вы не были ленивы и небрежны. Через то, я и достиг великого сана. Теперь, я назову эту благовещую и верную ночную стражу, старою ночною стражею; семьдесят Саньбань, вступавших в очередь под начальством Огэлечэрби, назову великими Саньбань; храбрых Архайхасара назову старыми храбрыми; стрелков Есуньтеэ и других, великими стрелками. Выбранные из 95 тысяч составляют мою ближайшую охранную стражу. Завещаю моим потомкам смотреть на этих телохранителей, как на памятник обо мне, тщательно заботиться о них, не возбуждать в них неудовольствия и считать их благодетельными духами⁴⁹⁶.»

Чингис сказал еще: «Внутренние⁴⁹⁷ Чжэрби и пастухи должны быть в ведении ночных телохранителей; они также должны заведовать внутренними юртами, кибитками, знаменами, съестными припасами готовой пищей и посудой. В случае недостатка чего-либо, пусть обращаются к ночным телохранителям; без разрешения их, не должно выдавать ни одежды, ни пищи; при выдаче же должно начинать с них. Телохранители должны строго смотреть за входящими в ставку и выходящими из нее. Дверники должны находиться безотлучно близ дверей. Внутри дверей, двое должны заведовать винницей. Заведывающие становищем должны быть избираемы из ночных телохранителей. Во время облавы, они вместе облавят; половина их оставляется у охотничьих кибиток».

Чингис сказал еще: «Когда я не отправляюсь в поход то и ночные тело хранители должны оставаться; в случае нарушения, главы, поднявшие войско, подвергаются наказанию. Не позволяю же я им выступать в поход потому, что они постоянно оберегают меня; во время облав следуют за мной; в обычное время заведывают уборкою кибиток и другими делами; подобные занятия не легки; поэтому, опасаясь слишком утруждать их, я не позволяю им ходить на войну⁴⁹⁸.»

Чингис говорил еще: «Пусть один из телохранителей, вместе с Шигихутуху, решают дела. Они должны убирать и раздавать платье, латы, луки; стрелы и военное оружие. Из заведывающих меринами, пусть один заведывает вьючными сетями и веревками. Телохранители, вместе с Чжерби должны выдавать ткани. Во время устроения становища, Саньбань из стрелков, вместе с стрелками Есуньтеэ, должны быть по правую сторону ставки; Саньбань Бухи и других, по левую сторону ставки; храбрые Архая впереди ставки; ночные телохранители, заведывающие ставкою и кибитками, должны быть близь ставки, по обе ее стороны, все Саньбань охранной стражи и внутренние домашние, под управлением Додайчжэрби, должны находиться постоянно при ставке».

Чингис повелел Хубилаю воевать на род Харлуут⁴⁹⁹. Владетель его, Арсылань, покорился и сам явился к Чингису. Чингис пожаловал ему дочь в замужество⁵⁰⁰.

Чингисе повелел также Субеэтаю преследовать детей Тохтао: Хуту и Чилауня. Субеэтай преследовал их до реки Чуй, настиг их здесь, истребил и вернулся⁵⁰¹.

По прежнему повелению Чингиса, Чжэбе преследовал Гучулука до страны Салихкунь и погубивши его, возвратился⁵⁰².

Владетель рода Уйу, Идуут, прислал послов, Атгилаха и других, к Чингису, с такими словами: «Слыша о славе твоей царь! мы возрадовались, как бы узрели солнце, по рассеянии облаков, или воду, после растаяния льда. Если я удостоюсь твоей милости, то желаю быть твоим пятым сыном, и усердно служить тебе.» Чингис отвечал: «приходи, и дочь дам тебе, и сделаю тебя пятым сыном своим.» Тогда Идуут, взяв с собой золота, серебра, жемчуга и тканей пришел поклониться Чингису. Чингис отдал за него дочь, по имени Алчалтунь⁵⁰³.

В год зайца⁵⁰⁴, Чингис приказал Чжочи, с ратью правой руки, идти войной на народ, что в лесах⁵⁰⁵, а Бухе прокладывать дорогу. Худухабеки, рода Оира, поддался прежде Вань Оира⁵⁰⁶, и повел Чжочи против Вань Оира. Когда Чжочи дошел до места Шихшит, то Оира, Тубасы, и все другие роды⁵⁰⁷, покорились ему. По прибытии к местопребыванию родов Вань-Кэргисы⁵⁰⁸, правитель их, Едиинал, с другими, тоже покорился и явился к Чжочи с белым соколом, белым мерином и черными соболями.– Чжочи овладел всеми народами, обитающими в лесах⁵⁰⁹, от рода Шибир на юг⁵¹⁰, потом, взяв с собой Кэргисских темников и тысячников, равно князьков лесных народов, также сокола, мерина и соболей, возвратился и представился Чингису. Так как Худухабеки, рода Оира, покорился прежде других, то Чингис отдал дочь свою Чэчэигянь, за его сына, Иналчи; дочь Чжочи, Холуйхань, выдал за старшего брата Иналчи; а дочь свою, по имени Алаха, отдал в род Вангу⁵¹¹; потом сказал Чжочи: «Из детей моих, ты самый старший; теперь ты, в первый раз, ходил на войну и, не утруждая войска, покорил все народы, живущие в лесах; эти народы я дарю тебе.»

За тем. Чингис послал Бороула воевать народ Холитумат⁵¹²; князек его, Дайдутул, умер прежде; народом управляла жена его, Бöтохуйтархунь. Бороул, прибыв туда, отправился впереди войска, с тремя человеками. К вечеру, когда они шли густым лесом по тропе, неприятельские дозорные скрытно обошли Бороула, перерезали ему путь и убили его. Чингис, известившись об этом, сильно разгневался и хотел сам идти воевать, но по совету Бöорчу и Мухали, остановился и отправил туда Дорбодохшиня. Приведя войско в строгий порядок, Дорбодохшинь сделал ложное движение на то место, где, перед тем, отрезали Бороулу дорогу, а сам пошел чрез Хулааньбуха, по тропинке, протоптанной зверями, опасаясь же, что ратники, из боязни, не пойдут по такому пути, он велел каждому из них нести по десяти прутьев, которыми он велел бить тех, кто не шел. Ратники запаслись также топорами, пилами и долотами, которыми срубали лес, заграждавший дорогу. Достигши вершины горы, ратники смотрели вниз, на народ Тумат, словно чрез верхнее отверстие юрты. Рать двинулась и напав на Тумат в расплох, когда они пировали овладели ими.

Перед тем, благородный Хорчи и Худухабеки были схвачены Туматами и находились в плену у Ботохуйтархунь. Попались же они в плен по следующему случаю: Хорчи, пользуясь позволением Чингиса избрать для себя 30 жен, и узнав, что у Туматов девицы прекрасны, хотел взять из них себе тридцать; возмущенные тем Туматы схватили его. Узнав об этом, Чингис отправил к Туматам Худухабеки, как хорошо знавшего лесной народ; но и он был схвачен. По покорении Туматов, Чингис дал Бороулу⁵¹³ сто Туматских домов; Хорчи тридцать Туматских девиц, а Худухабеки отдал Бöтохуйтархунь.

Чингис уделил из покоренных народов часть матери, братьям и детям своим, и говорил: «Моя мать, вместе со мной, воздвигала царство; из детей моих старший есть Чжочи из братьев, младший Отчигинь» – Матери своей, вместе с младшим братом своим, Отчгиинем он дал десять тысяч домов⁵¹⁴; мать его осталась недовольна таким числом и не сказала ни слова. Сыну своему Чжочи, Чингис дал 9000 домов; Чаадаю 8000; Огэдаю 5000⁵¹⁵; Толую 5000⁵¹⁶; брату своему, Хасару, 4000⁵¹⁷; Алчидаю 2000⁵¹⁸; Белгутаю 1500⁵¹⁹.– Был у него дядя, Даартай Чингис хотел погубить его за то, что он прежде следовал за Ван ханем; но Бöорчу и другие двое говорили ему: «Губить своих родных тоже, что гасить свой огонь; у тебя, в память об отце твоем, только и остался этот дядя, неужели ты решишься погубить его? Правда, он не разумен; но ты, в память об отце твоем, не губи его.» Чингис был глубоко тронут и согласился с ними; с тем вместе гнев его стих.

Чингис, дав матери своей Хоэлунь, с братом Отчигинем, 10000 домов, приписал⁵²⁰ к ней четырех благородных: Гучу, и других; Чжочи он приписал трех благородных: Хунаня, и других; Чаадаю трех благородных Харачара, и других; причем сказал: «Чаадай нрава крутого»; поэтому, подробно наставил Кокососы, почаще говорить ему. – Огэдаю приписал Илу и еще другого; Толую – Чжэдая и еще другого; Хасару – Чжэбкэ; Алчидаю – Чаурхая.

У Мунлика, рода Хуанхотадай, было семеро сыновей; четвертый из них, Кокочу, был волхв⁵²¹, и прозывался Тебтэнгэри⁵²²; эти семеро братьев были один другого злее и однажды прибили брата Чингисова, Хасара. Хасар пожаловался Чингису; но Чингис, разгневавшись на него самого за этот случай, сказал ему: «В другое время, ты хвалился, что никто не может состязаться с тобой; как же ты позволил им прибить себя?» Хасар, проливая слезы, поднялся и ушел, и три дня не виделся с Чингисом. Тебтэнгэри, пришедши к Чингису, сказал ему: «Дух⁵²³, объявил мне святое веление Вечного Неба: сначала Темучжиню царствовать над народами, потом Хасару⁵²⁴. Если ты не устранишь Хасара, то дело еще сомнительно⁵²⁵.» Чингис, выслушав эти слова, в туже ночь отправился к Хасару, чтобы схватить его. Гучу и другие, немедленно известили о том мать Чингиса Хоэлунь; Хоэлунь, запрягши белого верблюда в кибитку, в ночь отправилась и при восходе солнца, прибыла к Хасару у в то самое время, как Чингис, связав, рукава Хасару, и сняв с него шапку и пояс, допрашивал его; увидев свою мать, Чингис чрезвычайно изумился и испугался. Мать, гневная, сошла с кибитки, развязала Хасара и отдала ему шапку с поясом; потом, с усилившимся гневом, села, поджав ноги, выложила груди на колена и спросила: «Видите ли? это груди, которые вы сосали Какое преступление совершил Хасар, что ты губишь родную плоть⁵²⁶? Когда ты был младенцем, то ссасывал вот эту грудь; Хачиунь и Отчигинь, оба не могли сосать вот этой груди; только Хасар высасывал обе груди мои и облегчал мне грудь. Потому-то в душе Темучжиня таланты, а у Хасара сила и искусство стреляния. Всякий раз, когда народы возмущались, он усмирял их своим луком и стрелами; теперь враги истреблены в конец и Хасар уже не нужен!» Чингис заметив, что гнев матери его стих, сказал: – «И испугался я, и стыдно мне!»⁵²⁷ С сими словами, он ушел. После Чингис, тайно от матери, отнял у Хасара его народ, оставив ему только 1400 домов. Хоэлунь, узнав о том, сильно скорбела и оттого скоро скончалась⁵²⁸. Приставленный к Хасару, Чжэбкэ, ушел в страну Бархучжинь.

Впоследствии, у Тебтэнгэри собралось людей девяти наречий⁵²⁹ столь же много, как у самого Чингиса⁵³⁰. Из народа Отчигиня тоже были передавшиеся ему. Отчигинь послал за ними Сохора; но Тебтэнгэри прибил его и надев на него конское седло, отослал назад. На другой день, Отчигинь сам прибыл к Тебтэнгэри; семеро братьев, обступив его, говорили: «Как ты смел посылать людей брать у нас народ?» и хотели бить его. Отчигинь, в испуге, сказал: «Мне не следовало посылать к вам людей.» – Они сказали: «Так как ты виноват, то проси прощения»; и заставили его назади стать на колена⁵³¹. На другой день, рано утром, когда Чингис не встал еще с постели, Отчигинь вошел к нему, и став на колена, рассказал, как с ним поступили, и рассказав, заплакал. Чингис не молвил еще ни слова, как, Бортеучжинь, привстав с постели и прикрывши груди одеялом, проливая слезы, сказала: «Что это такое? Хуанхотань, перед этим, прибили Хасара, а теперь заставили Отчигиня стать на колена. Что это за порядок? Если они, еще при жизни твоей, губят твоих братьев, величественных, как кедры, то когда ты скончаешься, народ похожий на взволнованную траву⁵³², или на стадо птиц, подавно не захочет подчиниться твоим детям, малым и дурным»⁵³³. Сказав это, она заплакала. Чингис сказал Отчигиню: «Когда Тебтэнгэри сегодня придет сюда, делай с ним, что хочешь⁵³⁴.» Отчигинь, поднявшись, вышел и подговорил трех силачей. Спустя немного времени, пришел и Мунлик с семью сыновьями своими; только что Тебтэнгэри сел на западную сторону винницы, как Отчигинь схватив его за ворот, сказал: «Вчера ты заставил меня просить прощения; сего дня я попытаю свою силу с тобой.» Пока Отчигинь тащил его вон, шапка упала с головы Тебтэнгэри и легла близь жаровни; отец его поднял шапку и обнюхав ее⁵³⁵, положил за пазуху. Чингис сказал: «Вы ступайте, боритесь вне.» – Когда Отчигинь и Тебтэнгэри, схватившись, вышли, поставленные за порогом двери три силача, подхватили Тебтэнгэри, переломили ему спинную кость и бросили его в сторону, налево, к кибитке⁵³⁶. Отчигинь, воротившись, говорил: Тебтэнгэри вчера заставил меня просить прощения; сегодня, только что я хотел изведать силу с ним, как он лег, отказывается и не хочет вставать. Видно, что это товарищ из обыкновенных⁵³⁷.» Отец его, Мунлик, понял и проливая слезы, сказал: «Царь! я сделался тебе сподвижником прежде, чем ты начал возвышаться, и пребыл им до сего дня.» – Пока он говорил, шестеро сыновей его загородили⁵³⁸ дверь и став кругом жаровни⁵³⁹, стали засучивать рукава. Чингис, в испуге, встал и кликнул: „Прочь! я выйду.» – Сказав это, он вышел и тотчас окружен был Саньбанями из стрелков. Увидев, что Тебтэнгэри уже мертв, Чингис приказал поставить над трупом его юрту, а сам поднялся и перекочевал.

В юрте, поставленной над трупом Тебтэнгэри, дверь и верхнее отверстие с самого начала были закрыты; при юрте поставлена была стража. В третий день, на рассвете, верхнее отверстие открылось и труп ушел чрез него. Когда освидетельствовали, то убедились, что в самом деле было так. Чингис сказал: «Тебтэнгэри бил моих братьев и неправедно клеветал на них; за то небо не возлюбило его и отняло вместе и жизнь и тело его»⁵⁴⁰. Потом, выговаривая Мунлику, говорил: «Ты не мог научить собственных сыновей своих; он хотел быть равным мне⁵⁴¹; за то я и погубил его⁵⁴². Если б я заранее знал такие качества ваши, то давно бы погубил вас, как Чжамуху Алтаня и Хучара.» – Потом сказал: «Но если, давши слово утром, к вечеру изменять ему; или вечером давши, утром изменять ему, то стыдно будет людского суда; я уже прежде обещал избавить тебя от смерти⁵⁴³. Кончим.» После сих слов, гнев его стих. По смерти Тебтэнгэри самонадеянность⁵⁴⁴ Мунлика и детей его уменьшилась.

Впоследствии, в год овна⁵⁴⁵, Чингис пошел войной на Гиньское царство⁵⁴⁶. Взяв Фучжоу⁵⁴⁷, он перешел Ехулин⁵⁴⁸; потом овладел Сюаньдэфу⁵⁴⁹. Он отправил Чжэбе и Гуигунека передовыми⁵⁵⁰; Чжэбе, по прибытии к Цзюйюнгуань⁵⁵¹, заметив, что гарнизон хорошо укрепился в крепости, сказал: «Надобно выманить их». С этою целью, он притворно повел свое войско назад. Гиньцы, увидев его отступление, действительно вывели из крепости свои войска и преследовали Чжэбе; Чжэбе, заманил их к Сюаньдэфу в горную распадину⁵⁵², и повернувшись, напал и разбил подходившие постепенно Гиньские войска, вслед за тем, прибыла средняя рать Чингиса и одержала победу над самыми сильными полками Гиньцев, состоявшими из Кидань и Нюйчжин⁵⁵³. Когда Чингис дошел до Цзюйюна, дороги завалены были грудами трупов убитых, как гнилыми деревьями; Чжэбе овладел Цзюйюнь гуанем и Чингис, пройдя ущелье, остановился лагерем на Лунхутае⁵⁵⁴. Отсюда он отправил войска, для овладения Бэйпином⁵⁵⁵ и другими областями, а Чжэебе приказал взять Дунчан⁵⁵⁶, Чжэбе, не могши взять этого города, вернулся и переночевав шесть ночей⁵⁵⁷, опять отправился; он велел своим ратникам взять с собой по одной заводной лошади⁵⁵⁸. Ехал днем и ночью, и явившись у Дунчана, когда Гиньцы не ждали, овладел им. Овладевши Дунчаном, Чжэбе вернулся и соединился с Чингисом.

В то время, как осаждали Бэйпин Гиньский министр, Ван гинь, сказал Гиньскому государю; «По определению Неба⁵⁵⁹, кажется, наступило время передать престол другим. Дада чрезвычайно усилились; они истребили наши самые храбрые войска и овладели самою надежною крепостью, Цзюйюн гуань. Если мы снова вступим с ними в битву и потеряем сражение, то войска могут разбежаться. Лучше покориться царю Дада; пусть он уведет свое войско, когда он уведет его, тогда мы снова подумаем. Притом, слышно что в войсках Дада, по непривычке их к здешнему климату, открылась заразительная болезнь. Теперь, отдай царю Дада свою дочь, золота, серебра и тканей, и посмотри, согласится ли он, или нет?» Гиньский государь сказал: «Ван гинь говорит правду». Поэтому, он покорился Чингису и отправил к нему с Ван гином царевну, да золота, серебра и, тканей. Вслед за тем, осаждавшие город войска, отступили. Ван гинь лично проводил Чингиса до горной губы, что между Мочжоу и Фучжоу, и простившись с ним, оттоле вернулся. Ратники увязали золото, серебро и другие вещи в крепкие ткани и с усилием навьючивши их, уехали.

Оттоле, Чингис пошел войной на владение Хашинь⁵⁶⁰. Владетель его, Бурхань, покорился и представив Чингису дочь свою, по имени Чахади, говорил: «Слыша о славе твоей, царь, мы еще прежде убоялись. Теперь, мы будем тебе правою рукою и поусердствуем. Мы, собственно, народ оседлый, живущий в городах; потому, в случае немедленного похода, мы не можем прибыть скоро. Если же будет твоя милость к нам, то мы будем постоянно представлять тебе в дань произведения нашей страны: верблюдов, шерстяные ткани и кречетов». Вслед за тем, собрав у своего народа верблюдов столько, что нельзя было гнать их прямо, он доставил их к Чингису.

В этот поход, Чингис, покорив Гиньского государя, добыл множество кусков тканей; а по покорении владетеля Хашинь приобрел множество верблюдов. Потом, он возвратился до Саарикээр и там остановился лагерем.

После того, Чингис отправил Чжубханя с товарищами, послом к Сунам, для заключения с ними дружбы; но Гиньцы воспрепятствовали тому⁵⁶¹. Тогда Чингис, в год пса⁵⁶². снова пошел войной на Гиньское царство. Чингис сам решился взять Тун-гуань, а Чжэбе велел напасть на Цзюйюн гуань. Гиньский государь, узнав о том, приказал Ире и другим двум военачальникам, занять крепость⁵⁶³, а отряду Хулааньдегэле⁵⁶⁴ быть авангардом и охранять ее⁵⁶⁵. Чингис, по прибытии к крепости, увидев, что все войско Гиньцев пришло, вступил с ними в бой; Гиньские войска несколько отступили; тогда Тулуй и Чугу, с флангов вторглись в ряды неприятелей; Гиньский полк Хулааньдегэле и войско Ире были совершенно разбиты; трупы убитых покрыли все поле. Гиньский государь, получив о том известие, перенес столицу в Бянлянь. Остальные ратники Гиньцев в крепости, томимые голодом, ели друг друга. Чингис возвратился⁵⁶⁶ и наградил Толуя и Чугу за их доблести.

Когда Чингис прибыл в Бэйтинское место Шилакээр⁵⁶⁷, Чжэбе уже взял Цзюйюн гуань и привел сюда свои войска и соединился.

Гиньский государь, перенося столицу, оставил в Янъцзине наместником вельможу своего, Хада. Чингис отправил Вангура и других двух в эту столицу, чтобы отобрать кладовые и сосчитать хранившиеся в них золото и ткани. Гиньский Хада поднес им золота и тканей; Шигихутуху сказал: «В прежнее время, золото и ткани средней столицы принадлежали Гиньскому государю; а теперь они принадлежат Чингису; как же можно самовольно брать их.» – Поэтому он отверг подарок; но Вангур и Архай Хасар приняли. Когда они, окончив дело, возвратились, Чингис спросил их: « Приняли ли вы поднесенное вам?» Шигихутуху рассказал то, что он говорил. Чингис сделал выговор⁵⁶⁸ Вангуру и Архайхасару, а Шигихутуху наградил и сказал ему: «Будь у меня очами и ушами »

Гиньский государь, прибывши в Бянлян, покорно подчинился Чингису и Чингис принял сына его Тэнгери, с сотней человек, к себе на службу.

Чингис от Бейпина отправился обратно чрез Цзюйюнгуань а Хасару приказал, с ратью правой руки, идти по поморью, чрез Данин, и пройти через Нюйчжинь⁵⁶⁹. Если они покорятся, то он должен был следовать через находящиеся у них пограничные области перейти, реки Ула и Нау⁵⁷⁰, и вверх по реке Таоур⁵⁷¹ воротиться в стан. Если же Нюйчжинь не покорятся, то пустить войска и опустошить Хасар, вместе с Чжурчэдаем и Толунем, дошли до Данина; этот город сдался; когда пришли к Нюйчжинь, владетель⁵⁷² их покорился; все другие города тоже сдались; поэтому Хасар, следуя вверх по реке Таоур, возвратился в главный стан⁵⁷³.

После того, Чингис предпринял войну против Хойхой за то, что они убили посла его Ухуна и других, всего сто человек. Перед отправлением в поход, супруга его, Есуй, сказала ему: Царь! ты идешь за горы и реки, в далекие страны, на битвы; если случится тебе оставить по себе не произносимое имя⁵⁷⁴, то которому из четырех сыновей своих повелишь быть господином? Объяви о том наперед всем». Чингис сказал: «Есуй говорит дело. Об этом не напомнили мне ни братья, ни дети, ни Бöорчу, никто другой; я тоже забыл». Тогда он спросил Чжочи: «Ты старший из моих сыновей; что скажешь»? Чжочи еще не отвечал, как Чаадай сказал: «Отец! Ты спрашиваешь Чжочи; не ему ли ты хочешь передать наследство? Но он принесен от рода Мерки⁵⁷⁵; неужели мы позволим ему управлять нами»? Только что он кончил, как Чжочи, встав с места, схватил Чаадая за ворот и сказал: «Отец еще не избрал меня; а ты осмелился говорить такие речи; у тебя кроме крутого нрава, какие есть таланты? Я еще поспорю с тобой в том, кто дальше стреляет, и если ты победишь меня в этом, то дам тебе мой большой палец на отсечение⁵⁷⁶: я поборюсь с тобой, и коли ты одолеешь меня, то там, где упаду, лягу и не встану». После сих слов, братья схватили друг друга за вороты. Бöорчу и Мухали старались разнять и уговорить их; а Чингис сидел и молчал. В это время, Кокососы⁵⁷⁷, сказал: Чаадай! К чему ты так торопишься? Царь теперь надеется на тебя⁵⁷⁸, Когда вы еще не родились, вселенная наполнена была смутами; люди бились и грабили друг друга и никому нельзя было жить спокойно; поэтому твоя мудрая и светлая мать, к несчастию, была похищена. Когда ты так говоришь, разве не поражаешь сердца матери? Отец твой, созидая царство, делил труды вместе с твоей матерью. Они воспитали вас, детей, и возрастили, надеясь, что вы будете людьми. Твоя мать светла, как солнце, глубока⁵⁷⁹, как море; как же ты решился, при таких ее качествах, говорить о ней подобным образом»? Чингис сказал: «Как можно говорить о Чжочи такие речи? Из моих детей, он самый старший; вперед не говорить этого» Чаадай, слегка улыбнувшись, сказал: «Не нужно оспаривать у Чжочи его силы и талантов. Из сыновей твоих, мы с ним старшие; позволь нам обоим вместе показать свое усердие к тебе; коли кто из нас будет уклоняться, убей того. Огэдай человек великодушный⁵⁸⁰, пусть он примет твои наставления»⁵⁸¹. Чингис опять спросил Чжочи, что он скажет? Чжочи отвечал: «Чаадай уже сказал; мы оба вместе будем подвизаться, а Огэдай пусть наследует тебе». Чингис сказал: «Вы оба вместе не ходите; вселенная велика; пусть каждый из вас займет особое государство. Исполните же ваше слово и не дайте людям посмеяться над вами, подобно Алтаню Хучару, которые не исполнили данного ими обещания; что с ними после случилось? Дети и внуки их здесь; пусть они пойдут с вами, чтобы быть для вас уроком⁵⁸²». Потом Чингис спросил Огэдая, что он скажет? – Огэдай отвечал: «Отец! ты благоволил приказать мне говорить; мне нельзя сказать, что не могу наследовать тебе; буду действовать усердно и благоразумно; только боюсь, что мои дети и внуки будут люди без достоинств и не могут наследовать престола. Вот, что я могу сказать!» Чингис сказал: «Такие речи Огэдая справедливы⁵⁸³». Потом, он спросил Толуя, что он скажет? Толуй отвечал: «Отец! ты мне самому говорил, чтобы я забытое братом моим напоминал ему; когда он заспится, будил бы его; когда пошлет на битву, шел бы». Чингис сказал: «Хорошо!» Потом сказал: «В фамилиях братьев моих: Хасара, Алчидая, Отчигиня и Белутая потомки их пусть будут наследовать сан отцов своих по одному человеку⁵⁸⁴; мой сан пусть один сын наследует⁵⁸⁵. Слова мои неизменны; не позволяю нарушать их. Если все дети и внуки Одэгая будут люди неспособные, то неужели из моих потомков не найдется ни одного порядочного⁵⁸⁶?»

Чингис отправил человека к владетелю Танъу, Бурханю, с такими словами: «Ты обещался быть у меня правою рукою. Теперь народ Хойхой убил моих послов и я иду требовать у него удовлетворения; ты будь моей правой рукой⁵⁸⁷.» Бурхань еще не отвечал, как сановник его Ашаганьбу сказал: «Если силы у тебя не достает, так не будь и царем». Таким образом, ему отказано было в войске. Чингис, услышав это, сказал: «Как смел Ашаганьбу говорить так? Разве мне трудно двинуть мою рать прямо на них? Но, согласно моему плану, не стану воевать на них; а если небо поможет мне и сохранит меня, то пойду на них, по возвращении от Хойхой».

В год зайца⁵⁸⁸ Чингис пошел войной на Хойхой⁵⁸⁹, повелев брату своему, Отчигиню, быть наместником, и взяв с собой супругу свою Хулань. Чжэбе он велел быть в авангарде, Субээтаю назади, для вспоможения Чжэбе, а Тохучару идти за Субээтаем, для его вспоможения. Он приказал им обходить города, населенные Хойхой, и не трогать тамошнего народа, пока сам он не прибудет туда; тогда напасть на Хойхой с двух сторон. Чжэбе, согласно приказанию Чингиса, прошел мимо города князя Мелик⁵⁹⁰, и не трогал его народа; но с третьей партией, Тохучар, проходя той страной, снял хлеб на колосьях. Князь Мелик бежал и соединился с владетелем Хойхой, Чжалалдином; они повели войска против Чингиса и встретив его вступили с ним в бой. Чингис велел Шигихутуху командовать передовым отрядом; Шигихутуху, вступивши в бой с Чжалалдином, потерпел поражение и был преследуем до самого местопребывания Чингиса. Чжэбе, Субеэтая и Тохучар подоспели, напали на Чжалалдина с тыла и разбили его; он хотел было вступить в город Бухар, но не мог, и был, преследуем до реки Шинь⁵⁹¹, в которой почти все войско его потонуло; Чжалалдин и Мелик успели спастись и бежали вверх по реке Шинь. Чингис, следуя вверх но реке Шин, взял город Баткэсе и прибывши к реке Цзыму⁵⁹², остановился лагерем в урочище Баруаньээр. Он отправил Балу преследовать Чжалалдина и Мелика; Чжэбе и Субеэтая наградил за храбрость, а Тохучара, за нарушение его приказа, хотел казнить смертию, но не казнил, а только выговорил ему, наказал его и отставил от начальства над войском.

Чингис, возвращаясь⁵⁹³ от Хойхой, приказал Чжочи, Чаадаю и Огэдаю, с ратью правой руки, перейти реку Амуй⁵⁹⁴ и достигши города Урунгэчи⁵⁹⁵ осадить его, а Толую осадить город Илу⁵⁹⁶ и другие. Чжочи и его братья, прибывши к городу Урунгэчи, стали там лагерем, и оттуда прислали спросить Чингиса «Кому из нас троих повелишь быть главным начальником?» Чингис приказал слушаться распоряжений Огэдая.

Когда Чингис взял Удулар⁵⁹⁷, и другие города, то провел лето в горном хребте Алтаньхорхуань, где обыкновенно проводил лето государь Хойхой, и здесь ожидал Балу. Он послал человека к Толую сказать: «Время теперь жаркое; приди ко мне сюда.» В то время Толуй уже взял Илу и другие города и осаждал город Хухчэлянь; когда город был взят, он возвратился и соединился с Чингисом.

Чжочи, Чаадай и Огэдай, взявши город Урунгэчи, разделили его жителей между собою и не оставили части Чингису; за то, когда они возвратились, Чингис три дня не хотел видеть их. Мухали⁵⁹⁸ и другие приближенные говорили ему: «Непокорные Хойхой уже усмирены и покорены; разделенные города и разделившие оные дети, – все это твое царь. Помощью и покровительством Неба, мы сокрушили Хойхой, и все мы радуемся, зачем же ты, царь, так гневаешься? Дети твои, сознавая свою вину, уже набрались страху; прикажи им быть впредь осторожнее, и позови их к себе.» Гнев Чингиса оттого несколько утих; он велел Чжочи с братьями явиться к себе. Когда они явились, он, по-прежнему стал упрекать их; трое сыновей его испугались до того, что на них выступил пот; тогда стрелки; Хуанхай, Хуантахор и Сормахань, выступив вперед, говорили: «Три сына твои, что соколиные птенцы, в первый раз приучаемые, впервые вышли в поход. Такие строгие выговоры могут произвести то, что сердце их после к научению обленится. Теперь, от восхода солнца до запада, всюду враги нам. Пошли нас, как лютых псов⁵⁹⁹, если Небо поможет нам, и мы победим врагов, то золото, серебро, ткани, все принесем тебе». – Еще говорили: «Там, на западе, есть Халибо⁶⁰⁰ государь народа Бахтат⁶⁰¹ –прикажи идти на него войной.» Чингис молвил: «Хорошо!» Вместе с тем, гнев его стих. Он оставил Хуаньхая и Хуантахара, а Сормаханю приказал идти на Халибо.

Кроме того, между двумя народами, Хиньбус⁶⁰² и Бахтат есть народ⁶⁰³ Алу и другие; на них Чингис отправил Дорбодохшиня.

Потом, приказал храброму Субеэтаю идти войной на север, против Канлинь и других улусов, в числе одиннадцати⁶⁰⁴ переплыть две реки, Идил⁶⁰⁵ и Чжаях⁶⁰⁶ и прямо идти на города Кивамянь ⁶⁰⁷и Кэрмянь⁶⁰⁸. Чингис, овладев еще городами Хойхой, поставил в них людей, для хранения. К нему явился из Урунгэчи один Хойхой, по фамилии Хурумгии, по имени Ялавачи вместе с своим сыном; так как они хорошо знали состояние городов, то он приказал сыну его, Масхуту, управлять, вместе с воеводами, городом Бухар и другими, а Ялавачи поручил управление Бэйпином.

Чингис ратовал с Хойхой семь лет. Бала, отправленный Чингисом в погоню за Хойхойским государем, Чжалалдином, и за Меликом, преследуя их, переплыл реку Шинь и доходил до страны Хиньдус; но, потеряв следы их, захватил верблюдов и овец у пограничных городов Хиньдус и вернулся назад. После того, Чингис возвратился на Эрдиши и там провел лето. На седьмой год, в год курицы⁶⁰⁹, осенью, он возвратился в главный стан свой, в Черном-Лесе, при реке Тула⁶¹⁰.

Проведши зиму, Чингис решился идти войной на Тану и вновь сделал смотр и счет своему войску. В год пса⁶¹¹, осенью, он двинулся на Тану⁶¹², взяв с собой супругу Есуй. Зимой, когда, в урочище Арбуха⁶¹³. он занимался облавой, красно-песчаная лошадь, на которой он сидел, испугавшись дикой лошади, сбросила его с себя; Чингис упал и споткнувшись ушибся; тотчас остановились в урочище Соорхат. На другой день, супруга его, Есуй, говорила великим князьям и боярам: «Сегодняшнюю ночь царь был в сильной горячке; вы посоветуйтесь.» – Великие князья и бояре собрались; один из них, Толунь, сказал: «Таньгу народ оседлый, живущий в городах; он не может переходить⁶¹⁴; мы теперь воротимся и когда царь выздоровеет, снова придем сюда.» – Все бояре согласились и доложили о том Чингису. Чингис сказал: «Когда мы уйдем, Тангуты непременно подумают, что я убоялся их. Я здесь буду лечиться; наперед пошлем к ним человека; посмотрим, что они скажут.» – Он отправил человека к владетелю Тангутов, Бурханю, с такими словами: «Ты прежде обещался быть у нас правою рукою, а когда я шел на Хойхой, ты не последовал за мной; кроме того, еще поносил меня. Теперь, покорив Хойхой, я требую от тебя удовлетворения за прежние слова твои.» Бурхань отвечал: «Я не говорил поносительных о тебе слов; это Ашагань сказал, будто я произнес их. Если ты хочешь биться со мной, то приходи в Холаньшань⁶¹⁵; для боя; если же желаешь золота, серебра и тканей, то приходи за ними в Силянь⁶¹⁶» Когда посланный вернулся и передал эти слова Чингису, Чингис сказал: «Слыша такие надменные речи, возможно ли нам уйти отсюда? Умру, но потребую у него отчета; клянусь в том Вечным Небом!» Он отправился в Холаньшань и разбил Ашаганьбу, который бежал в горное укрепление. Наши войска убили всех его способных ратников и все вьюки захватили, а остальной народ разделили и взяли, сколько кому хотелось.

Чингис, проводя лето⁶¹⁷ в Снежных-Горах⁶¹⁸, отправил войско, которое полонило Ашаганьбу и весь народ, удалившийся на гору. Чингис пожаловал Бöорчу и Мухали сокровищ, позволив им взять столько, сколько они смогли; потом сказал им: «Я еще не уделял вам Гиньского народа теперь вы двое разделите поровну родовое поколение⁶¹⁹ Гиньского владетеля; пусть добрые юноши его будут у вас сокольниками, а красивые девицы прислужницами ваших жен. Прежние Гиньские государи доверяли им и сделали их своими ближайшими; они губили наших предков Дада; вы оба мои ближайшие: так пусть они будут служить вам.»

Чингис, поднявшись от Снежных-Гор, прошел чрез город Урахай⁶²⁰. и потом осадил город Линьчжоу⁶²¹. Тогда Тангутский государь, Бурхань, явился к Чингису и поднес ему золотые кумиры, золотые и серебряные сосуды, мальчиков, девочек, лошадей и верблюдов, всего по девяти девятин⁶²². Чингис позволил ему сделать поклонение только за дверьми. Во время поклонения, Чингиса схватило⁶²³. На третий день, он переименовал Бурханя в Шидурху⁶²⁴ и приказал Толуню убить его. Он говорил Толуню: «Когда, в начале войны с Тангутами я, на облаве, упал с лошади, ты, заботясь о моем здоровье, напомнил о возвращении; но за грубые речи врагов, я воевал на них и, с помощью Неба, овладел ими. Возьми себе принесенный Бурханем походный дворец, вместе с сосудами.»

Чингис, овладев народом Танут, убив государя его, Бурханя, и истребив его родителей, детей и внуков⁶²⁵, приказал, чтобы всякий раз, как будут подавать ему пищу, напоминали ему, говоря: «Тану истреблен.» Таким образом, воевав на Тану два раза, за неисполнение ими данного ему обещания, он возвратился⁶²⁶. В год свиньи⁶²⁷, по смерти Чингиса, большая часть на рода Тану отделена была супруге Чингиса, Есуй⁶²⁸.

Когда Чингис скончался⁶²⁹, то в год мыши⁶³⁰, великие князья правой руки⁶³¹, Чаадай и Бату⁶³², великий князь левой руки, Отчигинь, вместе со внутренними⁶³³, Толуем и другими князьями и зятьями, равно темники и тысячники, устроили на реке Кэрулянь, в урочище Кодеуарал, великое собрание. Согласно завещанию Чингиса, они провозгласили царем Огэдая и объявили о том Чингисовой десятитысячной гвардии и всем народам.

Огэдай, вступивши на престол, так совещался с братом своим, Чаадаем: «Отец наш, царь Чингис, оставил народы еще не завоеванные⁶³⁴; есть Бахтатского рода государь Халибо; против него уже отправлен был Чормахань; теперь, я отправлю туда же, на помощь Чормаханю, Охотура с Мунгэту. Есть также одиннадцать оседлых⁶³⁵ народов: Капли, Кибча и другие⁶³⁶; против них отправлен был Субеэтай; но так как тамошние города трудно атаковать и брать, то теперь я прикажу старшим сыновьям княжеским, Бату и Бури⁶³⁷, Гуюйку и Мунгэ, идти туда, на подмогу Субеэтаю; из этих князьев старшим пусть будет Бату, а из внутренних, отправившихся, Гуюйк⁶³⁸. С ними пусть отправятся на войну старшие сыновья князей, зятьев, темников и тысячников; повелеваю же я отправиться на войну старшим сыновьям их потому, что мой брат Чаадай говорил: коли-де пойдут на войну старшие сыновья, то ратников будет много, и сила грозная. Слышно, что там неприятели чрезвычайно круты. Так как мой брат благоразумен и осторожен, то я приказал старшим сыновьям отправиться туда на войну⁶³⁹.» Царь Огэдай, совещаясь с братом своим Чаадаем, говорил еще: «Теперь, когда я воссел на готовый престол царя отца моего, какие есть у меня доблести? Ныне, Гиньское царство еще не покорено; я хочу сам идти на него; как ты думаешь? Чаадай сказал: «Хорошо! Только ты поручи старый лагерь⁶⁴⁰ хорошему человеку; я отселе⁶⁴¹ помогу тебе войском.» Решившись таким образом, Огэдай поручил управление главным станом стрелку Олдахару.

В год зайца⁶⁴², царь Огэдай пошел войной на Гиньское царство, приказав Чжэбе быть передовым. Он⁶⁴³ разбил Гиньское войско и прошел Цзюйюн гуань; Огэдай стал лагерем на Лунхутае и отсюда разослал военачальников брать города. Вдруг Огэдай занемог, впал в забытье и лишился голоса⁶⁴⁴. Повелено было волхву погадать; волхв объявил, что эта болезнь есть навождение духов, гор и рек Гиньского царства⁶⁴⁵, за полонение жителей его и разрушение городов от войск; волхв обещал духам людей и сокровищ⁶⁴⁶, но по гаданию выходило безуспешно: болезнь усилилась пуще прежнего; только когда волхв предложил одного из родственников Огэдая, духи умилостивились и болезнь Огэдая несколько утихла. Огэдай открыл глаза, потребовал воды напиться, и спросил: «Что со мной?» Волхв отвечал: «Это навождение духов гор и рек Гиньского царства; обещаны были им, для умилостивления, разные вещи; но они не принимают и требуют, чтобы тебя заменил один из твоих родных Огэдай спросил: «Теперь кто со мной?» В это время случился тут великий князь Толуй он сказал: «Блаженный отец наш избрал нас, двух братьев; тебе повелел царствовать, а мне быть при тебе; забытое тобою напоминать тебе; от сна будить тебя; если же я лишусь царя-брата, то кому буду напоминать, кого пробуждать? Кто будет управлять многими народами Дада? Этому обрадуется сердце Гиньцев. Теперь, я заменю тебя; принимаю на себя все грехи твои; притом, я красив и могу быть жертвой духам⁶⁴⁷. Волхв! произнеси молитву.» Волхв, взяв воды, наговорил над нею, а Толуй выпил ее; посидев немного он почувствовал опьянение и сказал: «Когда я очнусь⁶⁴⁸, призри моих сирот и вдов, возрасти и устрой их; тебе завещаю это, царь-брат.» Сказав это, он ушел и вскоре помер. – Так было это дело⁶⁴⁹.

Огэдай, сокрушив Гиньское царство до конца, назвал государя его служкой⁶⁵⁰, захватил золото, ткани, скот и людей, и возвратился. Для охранения Бяньляна и Бэйпина, поставил в них таньмачи⁶⁵¹, и потом, перейдя за хребет⁶⁵² на север, стал лагерем.

Чормахань воевал народ Бахтат; этот род покорился. Так как страна та добра и богата хорошими произведениями, то Огэдай оставил там Чормаханя и других, в качестве таньмачи, для хранения, с тем чтобы он ежегодно доставлял к нему дань золотом, тканями, верблюдами и конями.

Также отправившийся по следам Субеэтая, великий князь Бату, с другими князьями, покорил роды Канли, Кибча и еще третий⁶⁵³ разбил города рода Орусы⁶⁵⁴ и людей их всех или убил, или пленил; только народы Асут и других городов⁶⁵⁵, частию полонены, частию сами поддались. Поставив там дарухачинь⁶⁵⁶ и таньмачи, для хранения, он возвратился.

Против Нюйчжинь Гаоли, отправлен был прежде Чжалаиртай; теперь, на подмогу ему, Огэдай послал Есудера, который, завоевав тамошнюю страну, сделан был в ней таньмачи.

Бату, из Кибча, прислал к Огэдаю посла с таким донесением: «Силою Вечного Неба и счастьем⁶⁵⁷ царя-дяди народы всех одиннадцати государств покорены. При возвращении войск, на расставанье устроен был пир, на который съехались все князья; я, будучи между ними постарше, прежде других выпил одну или две чары вина; Бури и Гуюйк зато прогневались, оставили пир и сев на коней, уехали. Бури сказал: «Бату равен мне; за чем он пьет прежде меня? Он не больше как баба с бородой, и я пятой толкнув, свалю его и растопчу.» Гуюйк сказал: «Он баба со стрелами и с луком; я велю поленом бить его по груди.» – Сын Элчжигитая, Хархасунь сказал: «Вот я приделаю ему сзади деревянный хвост.» – Такие речи произнесли Бури и Гуюйк, когда мы, после войны с различными народами, рассуждали о том, что полезно, и что не нужно⁶⁵⁸ и, не совещавшись, разъехались. О чем и доношу тебе, царь-дядя.»

Когда посланный Бату доложил все это Огэдаю, Огэдай сильно разгневался и не позволил Гуюйку видеться с собой, говоря: «По внушению какого низкого человека он осмелился ругать своего старшего брата? Брошу тебя, как птичье яйцо. Пусть он отправится на отдаленные границы, в качестве таньмачи, берет крепкие города и переносит тяжкие труды.» Еще говорил: «У кого Хархасунь научился поносить так нашего родственника? За такое преступление его следовало бы казнить смертью; но если я казню его, то люди непременно укорят меня в пристрастии. Пусть он идет вместе с Гуюйком. Бури сын моего брата, Чаадая; пусть Бату переговорит с Чаадаем».

Великий князь Мангай и боярин Алчидай представили: «От Чингиса есть святое повеление, дела запольные решать за полем, дела семейные решать дома. Дело Гуюйка есть дело запольное, лучше предоставить самому Бату ведаться с ним». Тогда гнев Огэдая укротился; он позвал Гуюйка к себе и так выговаривал ему и поучал его: «Когда ты отправился в поход, то, на дороге, перебил всех ратников и охладил их рвение. Не думаешь ли ты, что народ Орусы, устрашившись одного тебя, покорился, и потому ты осмелился оскорбить своего старшего брата, как враг? Наш Чингис царь говаривал: когда людей много, так люди боятся; когда вода глубока, люди тонут. Субеэтай, напереди, защищал и заслонял тебя, и ты, с большой ратью, взял эти несколько родов Орусы сам же по себе ты не показал доблестей ни на копытце козленка. Хорош молодец! В первый раз из дверей, и уже заводит раздор. Но Мангай и Алчидай упросили меня; довольно. Это дело запольное; ты вместе с Хархасунем ступай к Бату пусть он решит; а о Бури пусть он уведомит Чаадая.»

Огэдай царь снова объявил прежние постановления Чингиса относительно обязанностей телохранителей и Саньбаней в прежнем виде.

Огэдай царь говорил: «Наш царь Чингис, с большими трудами, созидал царский дом. Теперь пора доставить народам мир и довольство и не отягощать их». Посему он совещался с братом своим, Чаадаем, о полезных предприятиях: «1) Со стад народа⁶⁵⁹, каждый год брать только по одному двухгодовалому кладеному барану и обваривать его⁶⁶⁰; в каждом улусе, с сотни баранов, брать по одному барану, для вспоможения бедным того улуса; 2) Князья и затья, во время собрания⁶⁶¹, обыкновенно сбирают с народа провиант; это неудобно; пусть из каждой тысячи ежегодно отделяют кобылу и приставляют к ней человека для пастьбы ее и доенья; эта лошадь и человек будут навсегда сменными 3) В звание смотрителей наградных: золота, материй, орудий, оружия, кладовых и магазинов, пусть присылают людей из разных мест; 4) Для отведения народу участков земель на кочевья, пусть командируют людей, выбранных из каждой тысячи; 5) В стране Чуал⁶⁶², по неимению воды, поселе водились только дикие звери и не было жилищ человеческих. Теперь надобно расселить там народ; пусть Чанай и Уйуртай объездят и освидетельствуют те места, где удобно ставить становища, и там выкопают колодцы; 6) Посланцы проезжают взад и вперед чрез кочевья; оттого и дела замедляются, и народ терпит. Теперь пусть каждая тысяча снарядит людей и коней и учредит чжаньчи⁶⁶³. Если дело не крайней важности, то посланцы должны ехать на станционных конях, отнюдь не проезжая по жилым кочевьям⁶⁶⁴.Об этих мерах напомнил мне Чанай болхадар; я тоже нашел их удобными. Сообщаю их тебе, брат Чаадай». Чаадай, выслушав эти слова, на все отвечал: «Хорошо! надобно так и поступить». Потом прибавил: «Что касается до почтовых станций, то я отсюда⁶⁶⁵ начну учреждать их, так чтобы они встретились с учрежденными тобой; а Бату пусть от себя⁶⁶⁶ начнет и соединит свои с моими».

Когда царь Огэдай объявил об этих статьях князьям, затьям и боярам, все сказали: «Полезно! Чрезвычайно хорошо». Потом отправили людей в разные места, собрать, по вышесказанному постановлению, баранов и лошадей, равно избрали людей для хранения кладовых и магазинов, и для станций. Устройство учреждаемых станций возложено было на Арацяня и Тохучара. На каждой станции поставили по двадцати вершников. Постановлены были правила относительно числа лошадей на внутренних ямах⁶⁶⁷, равно овец для прокорма и лошадей для посланцев, и числа телег и быков; если окажется неполное число, то у виновных отбирать в казну половину имущества.

Царь Огэдай говорил: «Со времени восшествия моего на престол отца моего, я совершил четыре новых дела: 1) Покорил Гиньское царство: 2) Учредил почтовые станции; 3) На местах безводных велел выкопать колодцы; 4) Во всех городах, для хранения их поставил таньмачи. Проступился я в четырех вещах: 1) Наследовав престол, предан был вину; 2) Слушался речей женщин и взял себе девиц из народа дяди моего Отчигиня⁶⁶⁸ 3) Из личной мести, тайно умертвил верного Дохолху; 4) Построил стену, чтобы Небом даруемые нам дикие звери не перебегали во владения моих братьев; чем и возбудил против себя ропот и неудовольствие».

Сия книга, в большом собрании⁶⁶⁹ в год мыши⁶⁷⁰ в седьмой луне, во время пребывания на реке, Кэрулян, в урочище Кодеэарал, писанием кончена.

Бдз. – Бэнь цзи, описание царствований в Юань ши.

Бчж. – Бэнь чжуань, биографии знаменитых мужей в Юань ши.

Вгд. – Ван гуань дай, сократитель Юань чао ми ши.

Сс. – Сюй сун.

Цчл. – Цинь чжэн лу, старинная Китайская биография Чингисхана.

Юш. – Юань ши, история Монгольской династии в Китае.

Дтбц. – Дэн тань би цзю, сочинение военного содержания, времен династии Мен; в нем есть каталог некоторых Монгольских выражений, и названий, с переводом на Китайский язык.

Цдс. – Цянь да синь: известный писатель, автор Нянь эрр као и (критических замечаний на Китайскую историю) и других сочинений.

К сказанию о Чингисхане

Описание путешествия даосского монаха Чан чуня на запад

Даосский монах Чан чунь, живший во времена усиления Монголов, пользовался, в свое время, большою славою в северном Китае и почетом при дворах Сунском и Гиньском. Он принадлежал к северной Даосской школе, к секте Цзинь лянь, или Золотого Ненюфара, последователи которой носили название Цюань чжень, т.е. вполне истинных, святых и были адептами внутренней, или духовной алхимии, они искали в психическом мире вожделенного Дань (философского камня), тайны бессмертия, долголетия и других даров, несколько веков безуспешно преследуемых материальною алхимиею. Чан чунь, во мнении своих современников, достиг цели этой науки, проведя всю жизнь свою в созерцании.

Чингисхан, после вторжения в Китай, узнал об имени Чан чуня, вероятно от передавшихся Китайцев и вызвал его в свою орду, чтобы воспользоваться его секретами, по примеру Китайских государей, увлекавшихся тщетными надеждами на чудотворную силу Даосов. Чан чунь, не смотря на преклонные лета свои, должен был отправиться в далекое путешествие; не застав Чингисхана в Монголии, он совершил путь в Туркестан, к границам Индии, где и представлялся Чингисхану. Один из спутников-учеников его вел путевой журнал, в котором изображена вся жизнь его. Это сочинение отпечатано и поступило в общее собрание даосских книг.

Достоверность путешествия Чан чуня к Чингисхану подтверждается современными писателями. Сами враги его религии, Буддисты, ратовавшие с Даосами при первых Монгольских ханах, не отвергают этого факта, столь лестного для Даосизма. Указания о Чан чуне и его путешествии находятся в биографическом отделе Юань ши, в Чэгэнлу, или записках одного ученого китайца позднейших времен династии Юань и во многих даосских исторических сочинениях. Впрочем, о лице Чань чуня достаточно сведений в предлагаемом путешествии.

Нельзя опустить без внимания некоторых недостатков Си ю цзи, свойственных запискам всех Китайских монахов, путешествовавших за границы Китая; эти недостатки сами собою выказываются и не требуют особых замечаний. Можно также заподозрить достоверность некоторых письменных актов, происшедших вследствие сношений Чан чуня с Чингисханом; о чем указано будет в своем месте.

Си ю цзи хранилось в своде даосских книг; издатели 28-томного сборника отборных даосских сочинений, известного под именем Дао цзан цзи яо, включили его в свое издание. Наконец, Цянь дасинь указал на него Китайским ученым, как на любопытный и важный памятник старины. Сюй сун обратил на него внимание и сделал к нему краткое географическое пояснение; за ним последовали другие, в особенности Шень цзы дунь, иначе называемый Шень яо, домашний учитель и друг Сюй суна, который, на основании сего путешествия и записок другого путешественника Чжан дэ хоя, сделал несколько исследований о географии древней Монголии. Со всеми этими прибавлениями, Си ю цзи поступило в сборник Яна и отпечатано.

Экземпляр Си ю цзи, изданный Яном, списан с оригинала, находящегося в Дао цзане, и благодаря переписчикам, отличается многими, хотя незначительными вариантами, от экземпляра, вошедшего в состав Дао цзан цзи яо. Неточности открываются в том и другом, но так, что, по сличении обеих редакций, легко распознать настоящий текст. Удивительно, что ученые Китайские последних времен, столь усердно отыскивающие старинные сочинения, не обратили внимания на издание Дао цзан цзи яо; даосская и буддийская литературы в Китае доселе остаются неприкосновенными для конфуцианца; до такой степени не обобщилась еще Китайская ученость.

Перевод Си ю цзи на русский язык потребовал частых пояснений;

Чан чунь не только был путешественник, но, вместе с тем, проникнут духом своей секты и в добавок поэт, как большая часть ученых Даосов, и вообще образованных Китайцев. Все, что я мог найти в Китайской, литературе, для уразумения текста Си ю цзи и его особенностей, помещено в примечаниях.

Чан чунь цзы⁶⁷¹ был человек с высокими совершенствами. С тех пор, как я вступил в средние лета, я думал, что этот старец давно уже возлетел ввысь, пользуется даром превращения⁶⁷², и находится в обществе облаков и в высоком пространстве⁶⁷³; я сожалел, что не мог видеть его. В год Цзи мао⁶⁷⁴, зимой, пронесся слух, что учитель, проживавший на море, получил приглашение ехать⁶⁷⁵; на другой год, весною, действительно он прибыл в Пекин и остановился в монастыре Юй сюй гуань. Тогда я лично познакомился с ним. Он сидел как труп; стоял как дерево⁶⁷⁶; движение его было как гром и ходил он как ветер; истинно, он был чудный человек. Из разговоров с ним я узнал, что он много видел, много слышал и не было книги, которой бы он не читал. С того времени, я с каждым днем чувствовал к нему более уважения. Тех, которые, будучи привлечены его славою, изъявили желание чествовать его в качестве учеников⁶⁷⁷, было бесчисленное множество, два или три сановника, оставившие службу, за старостью, любили находиться вместе с ним; поэтому, можно заключить, сколько было других. Через несколько времени он отправился в Лун ян⁶⁷⁸. Когда нарочный посланец прибыл во второй раз, то учитель отправился в путь на Запад. При расставании, когда братия спросила его о времени его возвращения, он сказал, что возвратится через три года; год же был в то время Синь сы, луна Цзя чжун⁶⁷⁹. В год Цзя шень⁶⁸⁰, в первую луну, учитель возвратился из западных стран, ровно через столько времени, как сказал. Знавшие это крайне дивились тому.

В этой луне 7-го дня вступил в Пекин и поселился в кумирне Дачан тянь гуань, вследствие просьбы других.

Нынешние люди, отправляясь в путь по делам, выходят из ворот дома неохотно, с видом сожаления. Что касается до путешествия учителя, он проехал трудными местами несколько десятков тысяч ли, был в местах, не упоминаемых на наших картах и неорошаемых ни дождем, ни росою⁶⁸¹, и хотя его повсюду встречали с большим почетом, тем не менее путешествие его было чрезвычайно трудно и тягостно. Везде, куда он прибывал, он тотчас осматривал тамошние места и любил наслаждаться видами природы, сочинял стихи и весело беседовал. На смерть и жизнь смотрел он, как на холод и тепло; мысль о них нисколько ни зарождалась в его сердце. Мог ли бы он быть таким, если бы не обладал дао?

Ученик его Ли чжи чан, сопутствовавший ему, составил записки о местах, которыми они проходили. Все горы и реки, трудности или удобства пути, особенности климата⁶⁸² и состояние воздуха, равно как одежды, пищи, плодов, растений, дерев, животных и насекомых – все это описано ясно в записках. Заглавие им дано: Путешествие на запад, а мне поручено написать к ним предисловие. Вселенная велика, творения пространны; если они не будут познаны чувствами слуха и зрения, то и великий ум не может всего вполне знать; тем менее может быт известным то, что находится за пределами четырех морей; о том можно наведаться только из записок. По моему мнению, настоящее издание не только будет интересовать новостью предметов людей любопытных, но также из него узнают, что для мужей совершенных, отправляться ли в путь, или оставаться дома⁶⁸³, все равно; все по времени. – Написано во 2-й день осени года Ву цзы⁶⁸⁴, Сицийским⁶⁸⁵ Цзюй ши⁶⁸⁶, Сунь си.

Отец и учитель наш, святой Чан чунь цзы, из фамилии Цю, по имени Чу цзи, по семейному имени Тун ми, родом из уезда Си ся, в округе Дэн чжоу⁶⁸⁹; не достигши еще 20 лет⁶⁹⁰, он поступил в монашество и подвизался под руководством Даосского монаха, Чун яна⁶⁹¹. Потом жил 13 лет в Лун мыне, что в Пань цзи⁶⁹². От продолжительного и усердного самоусовершения он вполне изучил Дао. К концу дней своих он возвратился в приморье⁶⁹³.

До года Ву инь⁶⁹⁴, когда учитель был в Дэн чжоу, из Хэнани⁶⁹⁵, несколько раз хотели отправить нарочного просить его туда⁶⁹⁶; но, вследствие его сомнений, дело не состоялось. На другой год он жил в Лай чжоу⁶⁹⁷. в кумирне Хаотянь гуань; летом 4-й луны прибыл посланец из Хэнани от управляющего границею, с приглашением к нему, но учитель отказался; посланец возвратился назад, взявши с собой написанные учителем стихи. После того ехал к нему посланец из Да лян⁶⁹⁸, но услышавши, на дороге, что Шань дунской страной⁶⁹⁹ овладели Суны⁷⁰⁰, возвратился. В 8-й луне этого года, Цзян наньские⁷⁰¹, военачальники Ли цюань и Пэн бинь⁷⁰² приходили к нему с приглашением, но учитель не поехал к ним. После того, из разных мест часто приглашали его. Когда начальник города Лай чжоу стеснялся этим, учитель сказал ему: «Мое хождение и пребывание от неба – чего вы не можете знать; настанет время, когда вы станете оставлять меня и я уйду».

Спустя немного времени, Император Чин ги сы⁷⁰³ отправил своего приближенного Лю чжун лу⁷⁰⁴, с тигроголовой золотой дощечкой⁷⁰⁵, на которой написано было: «Предоставляется полновластно распоряжаться, как бы я сам путешествовал»⁷⁰⁶; с ним было 20 человек Монголов; он объявил повеление (Чингиса), с усердным приглашением учителя к себе. Пока учитель раздумывал об этом Чжун лу говорил ему: «Имя твое уважается в четырех морях⁷⁰⁷; Император нарочно отправил меня пройти горы и моря и не положил срока года и луны, только чтобы дошел до тебя». Учитель сказал ему: «Со времени войны, и там и здесь, всюду границы⁷⁰⁸; ты, путешествуя с такими опасностями подлинно потрудился». Чжун лу отвечал: «Получив высочайшее повеление, мог ли я не употребить всего усердия моего. Я получил приказание от государя нынешнего года в 5-й луне в Улидо Найманского государства⁷⁰⁹. В 6-й луне я прибыл на север от Бодэн в Вэйнин⁷¹⁰, где виделся с Даосом, по имени Чан чжень. В 7-й луне дошел до Дэ син⁷¹¹. Так как дорога через Цзюйюн⁷¹² была опасна⁷¹³, то из столицы⁷¹⁴ выслан был отряд солдат навстречу мне. В 8-й луне я прибыл в столицу. Даосские монахи говорили, что нельзя сказать, жив ли ты, или нет. Я поехал чрез Чжун шань и Чжень дин⁷¹⁵ и услышал, что ты находишься в Дун-лае⁷¹⁶; также виделся с Идуфусскими⁷¹⁷ чиновниками Ань фусы⁷¹⁸, по имени Ву янь и Цзян юань, от которых и получил верное о тебе известие. Я хотел встретить тебя с 5000 солдат, но те чиновники говорили: «Жители страны, от столицы на восток, по получении известия, что оба государства трактуют о мире⁷¹⁹, несколько успокоились, теперь, если вдруг явиться с войском, то все тамошние жители укрепятся в неприступных местах, да и учитель может уехать в море. Если ты хочешь достигнуть своей цели, то не делай так.» – Я послушался их совета и, набрав 20 человек охотников вершников, отправился. Приближаясь к Иду, я послал вперед Яня и Юаня известить военачальника Чжан линя. Чжан линь встретил меня за городом с 10000 латников; я сказал ему, смеясь: «Я проезжаю этими местами, чтобы отыскать даосского монаха Чан чуня; к чему у тебя латники?» Линь тотчас распустил солдат и мы рядом с ним въехали в город. Во всех проезжаемых мною местах я всегда говорил тоже самое и люди не боялись и не замышляли (против меня). Линь также дал мне почтовых вершников; я прибыл в Вэй чжоу⁷²⁰; взяв с собой Ингуна, я с ним вместе, в 12-й луне, доехал до Дун лая, для объявления императорского повеления. Учитель, зная, что нельзя отказаться, подумав, сказал Чжун лу: «Здесь трудно доставать продовольствие; вы отправьтесь в Иду и обождав, пока я кончу служение, по случаю Шан юаня⁷²¹, пришлите за мной 15 вершников, с коими я и отправлюсь 18-го числа.» Вследствие того посланец отправился, со всей свитой, на запад в Иду. Учитель заблаговременно избрал из своих учеников, 19 человек, и ожидал прибытия провожатых. В назначенный срок вершники прибыли и он отправился с ними в путь. Следуя по северной стороне реки Вэй, он прибыл в Цин шэ; но посланец уже отправился отсюда. Когда спросили о нем Чжан линя, он рассказал, что 7-го числа 1-й луны появились в Линь цзи⁷²² 400 человек всадников, напугавших Цинских⁷²³ жителей; поэтому посланец поехал навстречу тому отряду и остановил его; где же он теперь, неизвестно. Вскоре учитель проехал Чан шань и Цзоу пин⁷²⁴ и в начале второй луны прибыл в Цзи ян⁷²⁵. Тамошние дворяне и простой народ встретили его на юге от города, с курениями⁷²⁶, а Даосы открывали шествие с пением; потом угостили его обедом в ските Ян суань. При этом все говорили: «В прошедшую луну 18-го числа, пролетели здесь, с северо-запада, более десяти журавлей⁷²⁷, издавая крики в облаках; все они летели на юго-восток⁷²⁸. На другой день, между Чэнь и Сы⁷²⁹ пролетело еще несколько журавлей с юго-запада; потом явилось их сотни и тысячи; они летели то вверх, то вниз; один только покружившись над скитом⁷³⁰, улетел. Теперь объяснилось, что при появлении журавлей учитель отправился в путь.» Все прилагали руки ко лбу⁷³¹. Здесь учитель остановился на несколько дней. В первой декаде 2-й луны прибыл вершник от Чжун лу, с известием, что он квартирует, с отрядом, в Цзян лине⁷³², где, приготовив судно, ожидает его. Поэтому учитель на другой день и отправился. 13-го числа посланец встретил его с отрядом. Учитель спросил его, почему он прибыл так поздно? На что тот отвечал, что, вследствие затруднений и опасностей по дороге, он нарочно ездил в Пекин, собрал солдат и расположил их на востоке в Синь ань⁷³³, на западе в Чан шан⁷³⁴, а сам с отрядом своим отправился на Шен чжоу, и остановился в Вуи⁷³⁵, для прочищения дороги; на реке Хуто он устроил мост, в Цзян лине приискал судно; от этого он и промедлил.

Учитель сказал ему, что никто другой, кроме его, не мог бы распорядиться так, В следующий день переправились чрез р. Хуто и направились на север; 22-го числа прибыли в Лу гоу⁷³⁶ Столичные чиновники, дворяне и народ, монахи буддийские и даосские встретили его в предместии⁷³⁷; в этот день он вступил в столицу Лицзэмыньскими⁷³⁸ воротами. Даосы в торжественной процессии шли впереди его, с пением. Губернатор Шимо гун⁷³⁹ поместил учителя в кумирне Юй сюй гуань. С того времени, каждый день ворота кумирни полны были толпами людей, желавших иметь от него стихи или принять наименование. Военные люди, приезжавшие к нему принять его наставления и наименоваться его учениками, получив от него наименования, весьма часто спасались от меча; таково было спасительное влияние учителя на других. Комиссар⁷⁴⁰ Ван цзюй чнуа цзи поднес ему стихи; учитель написал в ответ следующие:

«Знамена развиваются, кони ржут и шумят; следуя на «север, к столице Янь⁷⁴¹, проехал я каменный мост⁷⁴²; хочу я странствовать за 10 тысяч ли, за песчаную степь⁷⁴³, «и вот 3-й весенний месяц⁷⁴⁴, как я далеко от приморья и гор⁷⁴⁵; дружная компания⁷⁴⁶ перейдет за границу вместе с возвращающимися гусями; шапки их поношены, покрыты инеем и опушены соболем⁷⁴⁷. С тех пор, как Сю-ань юань⁷⁴⁸ ходил на запад⁷⁴⁹, – доселе не было еще подобного приглашения из северной столицы»⁷⁵⁰.

Узнав, что Чингис переходит на запад⁷⁵¹ и опасаясь, что по преклонности лет⁷⁵², ему трудно будет переносить непогоды⁷⁵³, он хотел обождать возвращения Императора из похода и тогда явиться к нему. Чжун лу хотел было взять с собой набранных им девиц⁷⁵⁴; но учитель воспротивился этому, говоря: «Когда из княжества Ци прислали в княжество Лу⁷⁵⁵ музыкантш⁷⁵⁶, то Конфуций оставил Лу⁷⁵⁷; хотя я и горный дикарь⁷⁵⁸, но как могу путешествовать вместе с девицами». Тогда Чжун лу отправил Xэла⁷⁵⁹ с донесением к государю; учитель также отправил человека⁷⁶⁰ к нему с адресом⁷⁶¹.

Однажды кто-то просил учителя приписать что-нибудь к картине Янь ли бэна, изображающей Тай шана⁷⁶², проходящего заставу⁷⁶³; учитель написал:

«В то время, как он шел на запад из Шу⁷⁶⁴, и в заставе Хань гуань⁷⁶⁵ расставался с востоком, толпы варваров поклонялись ему, и великому Дао положено вновь основание.»

Он еще написал две строфы⁷⁶⁶ и показал своим спутникам. Одна гласила:

«Тревоги от утра, до вечера; безумства от древности до ныне; мысли о пустом движении и о пустом покое⁷⁶⁷; чувство о сущем и не сущем»⁷⁶⁸. Другая строфа была следующая:

«Страсти, получивши толчок, разрываются и распаляются; не делай, ошибкой, того, что противно Дао⁷⁶⁹; будь терпелив и обуздывай обезьяну и коня⁷⁷⁰, и в покое проводи годы своей жизни.»

В 4-й луне, в первой декаде, собрание просило его служить 15-го числа⁷⁷¹ в кумирне Тянь чан гуань; учитель отговаривался дорожными хлопотами, но собрание усильнее настаивало, говоря: «Теперь война еще не кончилась. Из оставшихся в живых, многие, удостоившиеся видеть тебя раз, получили от тебя благодать; одни только тени умерших, погруженные в мрак длинной ночи⁷⁷², не получили избавления твоими молитвами; они непременно опечалятся.» Учитель согласился. В то самое время была засуха. 14-го числа когда началось служение, пошел сильный дождь; собрание тревожилось тем, что неудобно совершать обряды; после полудня учитель взошел на жертвенник⁷⁷³ и только начал совершать служение, как вдруг небо очистилось. Собрание возрадовалось и удивлялось, говоря: «Чего он захочет, дождя или ясной погоды, то и будет; конечно, подобного нельзя творить, не имея высокой святости и обильных совершенств».

На другой день учитель в зале Бао сюань тан преподавал заповеди⁷⁷⁴. В это время пролетело несколько журавлей с северо-запада; все присутствующие смотрели на них; когда сожигали писанные молитвы⁷⁷⁵, один лист поднялся на воздух и там потух; в то же время, пять журавлей реяли над ним. Все присутствовавшие тут, ученые и чиновники, говорили, что учитель дошел до такой непорочности, что может повелевать природой. В память этого события, Нань танский старец, Чжан тянь ду цзы чжень написал похвальные стихи; другие тоже сочинили стихи на этот случай.

Когда кончилось служение, посланец Лю гун⁷⁷⁶ отправился с учителем на север. Дорога пролегала через Цзюй юн; ночью, по северную сторону его⁷⁷⁷, встретили шайку воров, которые, поклонившись, удалились, говоря: «Не беспокойте учителя».

В 5-й луне он прибыл в Дэсин⁷⁷⁸, в кумирню Лунь ян гуань и здесь провел лето. Он послал в Пекин, к дворянам и чиновникам, следующие стихи:

«Где найти чудесную ладью⁷⁷⁹, чтобы доплыть до истинного бытия? Повсюду, во всех странах света, есть свои красоты; в прозрачном воздухе облачные пики – красоты неба⁷⁸⁰; на широких волнах есть миражи, виды, порожденные дождем⁷⁸¹. Дух обтекает все страны света, хотя и далеко пустое пространство, путь к Дао и трем чистотам⁷⁸² неуклонен; хотя через мертвую влагу⁷⁸³ проходят 300000 ли, но, воспарив телом, в мгновение можно достигнуть обители святых».

В то время, в столице нашей веры, Сунь чжоу чу цин, Ян бяо чжун вэнь, Шисюйцайцин, Лишицзяньцзыцзинь, Лючжунъюн чжи, Чэнь шикэсю юй, Ву чжан дэмин, Чжао чжун личженцин, Ван жуй вэй цин, Чжао фан дэ хуй, Сунь ситяньси⁷⁸⁴, все эти особы, когда учитель жил в Юйсюй, переписывались с ним стихами. Ван гоуфын чэнь и Вань чжень цзай цин фу также с ним вместе прогуливались. Монастырь находится на южной стороне Чань фан шаньской горы⁷⁸⁵. В этой горе много пещер, где всегда привитают подвижники, занимающиеся изучением Дао и средствами для достижения святости; учитель, посему, ходил туда в компании. При входе в ущелье он сочинил стихи.

«Войдя в ущелье, идешь в тишине, среди несравненных красот; множество пиков и ряды скал поднимают острые, как зубы, верхи свои; еще не побывавши на обиталище святых, на Иын лае⁷⁸⁶, я прежде видел пещеры⁷⁸⁷, жилище Даосов; там висят сосновые шишки; осенний дождь и роса; каменные башни, освещенные вкось вечернею зарею; вспомнил я давнее время и страну Чжун нань⁷⁸⁸, но с пробуждением, западные горы исчезают».

Место это сухо и возвышенно; оно открыто на юго-восток⁷⁸⁹ куда взор достигает более чем на 300 ли. В нескольких ли, на восток от Гуань, на ровном месте, есть ключ чистой и холодной воды, чрезвычайно приятный; сюда учитель, ходил, часто и сочинил следующие стихи:

«После полудня прохаживаюсь я против ветра, спиной к солнцу, устремляя вдаль взоры, вижу горы, покрытые в беспорядке облаками; крестьяне, с разгоряченными от дневного жара желудками, освежают свои кости холодной водою источника. Я бродил, на севере, взад и вперед, беспечно прогуливался на восточной высоте, где не спорили со мной миряне (земледельцы и пастухи уступали ему место на насыпях и в тени). Подле потока, омывшись, сажусь в роще без шапки (с распущенными волосами) и накинув рубаху, даю «волю святым размышлениям.»

В Чжун юань⁷⁹⁰ он служил в кумирне, где жил. После полудня была раздача фу⁷⁹¹ и посвящение в монашество; все старые и молодые сидели на открытом месте и много терпели от жара; вдруг над ними образовалось облако, в виде круглого покрова, не рассеевавшееся целый час; все собрание было в восторге и восхваляло этот случай. Кроме того, в той кумирне был колодец воды, в котором было достаточно для сотни человек; но так как в это время собралось более тысячи, то эконом намеревался достать воды из других мест; но три дня до того и после еще три дня, вода в колодце вдруг прибыла, так, что сколько ни черпали, она не убавлялась; во всем этом видна была помощь неба, за добродетели. После служения учитель сочинил стихи:

«Великое милосердие Тайшана спасает мириады душ, существам доставляется счастье посредством священных книг. Храните в трех полях семя, дух и эфир⁷⁹² они то же, что из всех феноменов достойнейшие чествования солнце, луна и звезды. Чувствую, что в плотяном теле скрывается греховное начало⁷⁹³, и трудно, избежав осуждения⁷⁹⁴, вступить в бесформенное бытие. В таком случае, посредством служения Северной Медведице⁷⁹⁵, можно постепенно подняться в южные палаты⁷⁹⁶, в чертог самосожжения»⁷⁹⁷:

В начале 8-й луны, по просьбе Сюань дэ чжоусского Юань шуая⁷⁹⁸, Илагуна⁷⁹⁹, учитель поселился в кумирне Чао юань гуань. 8-й луны, 15-го⁸⁰⁰, он сочинил две поздравительные государю⁸⁰¹ оды. Вот первая:

«Облака разорванные скрылись в пади, на безграничной пустоте лазоревого цвета драгоценное зеркало⁸⁰² лишь вошло в полный облик. Свет широко распространяется; простирается за сыпучие пески⁸⁰³ и проникает до западного неба. У смертных иные спят, отуманенные вином; повсюду песни, пляски и роскошные пиршества; но сословие Даосов – это особый род людей; пользуясь «чистотой и мраком ночи, они прозревают в поле сердца.»

Другая ода следующая:

«Во глубине пещерного неба⁸⁰⁴, почтенное собрание добрых друзей наслаждается безграничным весельем. Вознесся бы я в красную зарю⁸⁰⁵ возлетел бы в пространные, холодные палаты⁸⁰⁶, и тайно бросал бы оттуда золотые монеты⁸⁰⁷. Воздушное пространство наполнено светом, демон сна далеко бежит «от меня и я смотрю на красавицу луну⁸⁰⁸. Сидя, я забываю мирские дела, «проникаю в сущность вещей и свободно обтекаю духовный мир.»

После того, воздух был необыкновенно чист; в тихую ночь, в уединении, он сочинил два четырестишия. Первое:

«Млечный путь⁸⁰⁹ светлеет, ночь глубокая; кругом молчание, в окно веет прохлада и мысли оседают. До меня не доходят распри вселенной⁸¹⁰; в уединении, одна только мысль господствует, мысль духовного человека.»

Другое четырестишие:

«Ночь тиха и молчалива; луна всплывает на высоту; горы, реки, вся земля, совершенно исчезли, осталась только слитая природа Дао и Дэ⁸¹¹ которая «протекает вверх и вниз, по трем небесам⁸¹², тысячи раз.»

Кумирня Чао юань гуань находится в северо-западном углу города; покровитель ее⁸¹³. Юань шуай Ила Гун, по случаю отправления учителя на север, построил заново храм и залу и поставил в них кумиры. Комнаты и кельи⁸¹⁴ кругом были поновлены. В 10-й луне, когда нужно было обрисовать стены в зале праотцев⁸¹⁵, живописец, по случаю холода, хотел прекратить работу; но учитель воспротивился тому, говоря: Свирель Цзоу янь⁸¹⁶ возвращала весну; тем более можно надеяться на тайную помощь святых и мудрых мужей.» Действительно, в эту луну воздух сделался тепел, как весной, без малейшего ветра и пыли⁸¹⁷. Таким образом живописец успел кончить свою работу. По этому случаю учитель сочинил следующие стихи:

«В 3-й луне, в пограничной стране, повсюду пронзительный холод; свирепый ветер катит камни и поднимает песок⁸¹⁸; стаи гусей, наклонив крылья, спешат на юг и путник утомлен отдаленным путешествием на север. Когда я прибыл, в 10-й луне, иней был еще топок, и люди удивлялись, что вода в горах еще течет; это не от теплого воздуха малой весны⁸¹⁹, а дело неба, для того, чтобы кончить рисование храма.»

Вскоре прибыл Али сянь⁸²⁰ из ставки великого князя Огинь⁸²¹, с приглашением учителя к нему; вслед за тем прибыл также Сюань фу Ван гун Цзюй чуань⁸²², говоря, что, по особому повелению великого князя, он просит учителя, если он поедет на запад, заехать к нему. Учитель сделал, утвердительный знак головой⁸²³. В этой луне, во время прогулки в северные горы Ван-шань, возвратился посланец Хэла, отправленный к Чингису с адресом. Он привез учителю повеление, с следующим надписанием: Чингиса императора повеление Даосу, святому учителю Цю; в повелении сказано еще: Ты превзошел своей святостью трех мужей⁸²⁴ доблести твои чтут во многих странах». Под конец сказано: Как скоро облачная колесница (твоя)⁸²⁵ тронулась из Пын лая, то теперь можно тебе лететь на журавле в Индию⁸²⁶. Дарма⁸²⁷ пришел на восток, запечатлеть истины преданием духа⁸²⁸, Лаоши⁸²⁹ путешествовал на запад, просветить и варваров⁸³⁰ и возвести их на степень святости. Надеюсь, что хотя пространны равнины (разделяющие нас), но недалеко время, когда я узрю стол и посох твой⁸³¹. Поэтому я отвечаю на твое письмо, для выражения тебе моих мыслей. Не стану распространяться; надеюсь, ты в дороге спокоен и здоров⁸³². Такие знаки уважения получил учитель! В повелении на имя Лю чжун лу также было сказано: Не заставляй Чжень женя голодать и утомляться, заботься о нем и путешествуй с ним помаленьку».

Учитель советовался с посланцем, говоря: В предстоящем пути уже холодно, а песчаный путь далек; мои спутники не запаслись всем, что нужно; лучше идти в Лун ян и отправиться в путь весной. Посланец согласился. 18-го числа учитель отправился на юг в Лун ян. Духовные друзья его, провожая и расставаясь с ним, много плакали; он сочинил им следующие стихи:

При жизни, временная разлука еще сносна; но тяжела вечная разлука по смерти. В мире, то истина, то ложь, и мысли не тверды; горьки страдания в круговороте перерождений»⁸³³.

На другой день, он прибыл в Лун ян гуань, чтобы провести здесь зиму. 11-й луны 14-го числа он ходил служить в кумирню Лун янь сы, и написал стихи на западной галерее кумирного храма:

«С посохом в руке, искал я в горах людей; но пустынные горы погружены в молчание и бесцветны; ночью пошел снег и покрыл скаты утесов, и сегодня свет гор отражается в белизне небес; небо высоко, солнце низко, между соснами свежий ветер; дух, блуждая по всем странам, поднимается в пустой свет. Хотелось бы, обрисовать настоящий вид гор, но занятия Даоса не описаны.»

В 12-й луне, он послал к Пекинским духовным друзьям своим следующие стихи:

«Настоящее путешествие, истинно нелегко, в эту разлуку многое сказал бы; на север я переступлю за хребет Ехулин⁸³⁴; на запад дойду до страны чудесных коней⁸³⁵; в северных горах нет морских торжищ⁸³⁶ – там блеклые растения и полосы белого песку; ах, для чего я уже не святой! как пройти по великим степям!»

Потом, еще писал:

«Если в столице есть у кого напутные стихи, то пришлите мне их в Лун ян заранее, во время моего отъезда за границу; некогда я спокойно снимал обувь на кровати; а теперь, в катящейся телеге, у меня нет мысли о сне.»

Он писал также к своим столичным духовным друзьям: «Десять лет продолжаются военные смуты и народ горюет; из тысячей не осталось одного, или двух человек; в прошлом году, к счастью, нашло меня милостивое повеление; нынешней весной я должен путешествовать под холодом; я не отказался от 3000-лийного пути на север, за хребет (прежняя орда Чингисхана)⁸³⁷; но все еще думаю о Шаньдунских 200 городах; бедность и истощение оставили во мне еще несколько дыхания и поскорее бы мне избавить свое тело и жизнь от горя.»

В Синь сы⁸³⁸, когда в праздник Шан юань, учитель служил в Сюань дэ чжоусской кумирне, Чао юань гуань, он здесь сочинил собранию следующие стихи:

«Рождается кусок с вонючим запахом и садится семя, из которого созревает демон истины и лжи трех миров⁸³⁹ его ветви и листья разрастаются в бесконечность, оно восходит за древность и нисходит доселе, и нет средств против него.»

Первой луны, 8-го числа, учитель отправился в путь. Погода была ясная и спокойная. Духовные друзья его проводили его, с напутными подарками, в западное предместье города и став перед его лошадью, со слезами говорили: «Учитель! ты идешь за 10000 ли; когда мы можем снова поклониться тебе?» Учитель отвечал: «Вы только будьте тверды в вере и настанет день свидания.» Но братья со слезами, настоятельно спрашивали: «Когда же это время настанет?» Учитель сказал: «Наше путешествие и пребывание не в воле людей, тем более, что путешествие мое – в страны отдаленные; нельзя еще знать, придется ли, или не придется там учение Дао». Братья говорили: «Как не знать тебе об этом? просим, объяви наперед вам». Видя, что нельзя более скрывать, он повторил два раза: «Через три года вернусь, через три года вернусь».

10-го числа ночевали в Цуй бин коу⁸⁴⁰; на другой день перешли на север, хребет Ехулин⁸⁴¹. С вершины хребта мы смотрели на юг, и внизу видели Тайханския и другие горы⁸⁴²; горный воздух был чудный. На севере был только холод, и виднелись пески, да сухая трава. Здесь граница Китайскому духу⁸⁴³. Но для души Даоса везде хорошо, где бы не пришлось ему. Сун дэ фан⁸⁴⁴, указывая на белые кости, рассеянные на поле сражения⁸⁴⁵, сказал: «На возвратном пути, я совершу золотой обряд⁸⁴⁶ за умерших; это будет доброе дело, которым я обязан путешествию на север, между прочим».

На севере, мы проехали Фу чжоу⁸⁴⁷. 15-го числа, на северо-восток проехали Гай липо⁸⁴⁸, состоящее из одних кочек и с почвой, пропитанной солью, и тогда только увидели жилища человеческие, в числе двадцати слишком домов. На юг отсюда есть соляное озеро⁸⁴⁹, извилинами простирающееся на северо-восток. Отселе далее нет рек, а пробавляются колодцами, вырытыми в песке. С юга на север, на пространстве нескольких тысяч ли, тоже нет больших гор. Далее, через пять дней верховой езды, мы вышли из границ Мин-чана⁸⁵⁰. Учитель записал то, что видел, стихами:

«Дорога шла по холмистой полосе, извилинами, среди перемежных кочек⁸⁵¹; куда ни приезжали, повсюду были соленые полосы и лужи стоячей воды; целый день не встретил ни одного путника; в целый год, разве изредка, пробежит возвратный конь⁸⁵²; на земле не растет дерева, а только дикая трава; небо произвело здесь только холмы, а не высокие горы; хлеба здесь не растут; питаются же молоком; одеваются в меховое платье, живут в войлочных юртах и тоже веселы.»

Потом, через 6 или 7 дней пути, мы вдруг вступили в огромную полосу песку; в низменных местах ее росли вязовые низкорослые деревья⁸⁵³; большие из них толщиною в обхват. По дороге на северо-восток, за тысячу ли пути, в местах, где нет песка, нет ни одного дерева.

Третьей луны, 1-го числа, мы вышли из песчаной полосы и прибыли в Юй эрр ли⁸⁵⁴ и здесь только встретили жилища, деревню, жители которой, большею частию, занимались хлебопашеством, и рыболовством. В это время был уже Цин мин⁸⁵⁵ но весны не было и признаков, и лед еще не стаял. Учитель сочинил следующие стихи:

«Северные страны, с глубокой древности, славны своим «холодом на песчаной полосе, в 3-й луне, вода еще окована льдом. Если хочешь найти другого Жоши⁸⁵⁶, чтобы быть лебедем⁸⁵⁷ то знай подражать тому, как кит⁸⁵⁸ превращается в огромную птицу Пын⁸⁵⁹. Су-ву⁸⁶⁰, попавши на север, едва не умер от печали; Ли лин⁸⁶¹ тщетно смотрел на юг, не имея возможности уйти. А я ныне, наоборот, подражая Луао⁸⁶², обзираю все шесть стран света⁸⁶³, в духе высшей колесницы»⁸⁶⁴.

Третьей луны 5-го числа мы поднялись с места и ехали на северо-восток, по всем сторонам, вдали, виднелись людские обиталища, состоявшие из черных телег⁸⁶⁵ и белых юрт; жители переходят с места на место, смотря потому, где есть вода и трава для пастбища; по возвышенностям и низменностям, не было более ни одного деревца; во все стороны виднелись только желтоватые облака и блеклое растение⁸⁶⁶; не переменяя дороги, через двадцать слишком дней мы, наконец, увидели одну песчаную речку, текущую на северо-запад и впадающую в реку Лугюй⁸⁶⁷. Вода в речке по брюхо лошади; по берегам ее растут густо ивы. Перешед речку, мы три дня ехали на север и вошли в небольшую песчаную полосу.

Четвертой луны 1-го числа мы прибыли в ставку великого князя Огиня⁸⁶⁸. тогда лед только что таял и на почве появились ростки растений. В то время происходило там брачное празднество. Старшины окрестных кочевьев, в окружности на 500 ли, приехали с кобыльим молоком, для вспоможения⁸⁶⁹. Черные телеги и войлочные юрты стояли рядами, в числе нескольких тысяч. 7-го числа учитель представлялся великому князю, который спрашивал его о способах продления жизни⁸⁷⁰; учитель ответил, что надобно наперед попоститься, а потом уже слушать его наставления; решено было дать наставления в 15-ое число; но в назначенный день выпал большой снег, поэтому дело не состоялось. Великий, князь сказал: «Император послал нарочного за тобой, за 10000 ли, желая слышать твои наставления. Как же я осмелюсь прежде его слушать тебя?»⁸⁷¹. Вместе с тем, он приказал Али сяню, по представлении Чингису, на обратном пути, заехать к нему с учителем. 17-го числа, великий князь прислал, на подъем, быков и лошадей, до сотни, да десять телег. Путь наш лежал на северо-запад.

22-го числа мы прибыли к реке Лугюй. Воды ее образуют здесь озеро⁸⁷², в окружности на несколько сот ли. Поднятые ветром волны выкидывали больших рыб; Монголы наловили их по нескольку каждый⁸⁷³. Следуя на запад, по южному берегу реки, мы инде находили порей и ели его. 5-й луны 1-го числа, в самый полдень, было солнечное затмение, во время которого видны были звезды; но вскоре опять просветлело. Мы находились в то время на южном берегу реки; затмение началось с юго-западного края, а просветление с северо-восточного края солнца⁸⁷⁴. В здешней стороне утром холодно, а вечером тепло; много растения с желтыми цветочками; река течет на северо-восток; по обоим берегам ее растет много высоких ив. Монголы пользуются этим деревом делая из него свои юрты⁸⁷⁵. После 16 дней пути, река уклонилась на северо-запад, в горы; мы не могли узнать ее истоков; на юго-запад, мы выехали на почтовую дорогу Юй эрр ли⁸⁷⁶ Монголы весело говорили, что они за год слышали о том, что учитель будет сюда; они поднесли ему одну дань и пять доу⁸⁷⁷ крупы; учитель отплатил им одним доу цзаор⁸⁷⁸. Монголы восхищались, говоря, что они еще не видали такой вещи, и весело благодаря ушли.

Далее⁸⁷⁹ мы путешествовали десять дней; в летний поворот солнца, тень от него, по нашему измерению, была 3 фута и шесть или семь вершков. Мало по малу, показались пики высоких гор⁸⁸⁰ Отселе на запад постепенно были горы и холмы; обитателей весьма много, все они тоже живут в черных телегах и белых юртах. Обычные занятия их суть скотоводство и звероловство. Одеваются в кожаное и меховое платье, питаются мясом и молоком. Мужчины и девицы связывают волосы и опускают их на уши. Замужние женщины надевают на голову бересту, фута в два вышины⁸⁸¹ и весьма часто накрываются сверху черной шерстяной фатой, а богатые женщины красной сырцовой тафтой; хвосты этих шапок походят видом на гуся или утку, и называются Гугу; они весьма боятся, чтобы кто-нибудь неосторожно не наткнулся на эти шапки, и входят в юрты, или выходят из них, нагнувшись вниз, и задом. Народ этот не знает письменности; договариваются только на словах и заключают контракты нарезыванием меток на дереве⁸⁸². Встретив обед, они без церемонии садятся вместе с хозяевами; во время бедствий, бегут на перерыв; приказаний никогда не ослушиваются и давши слово, не изменяют ему; у них остались следы нравов глубокой древности. Учитель выразил это в следующих стихах:

«Куда бы взор ни достигал, не видно конца горам и рекам; ветер и туман беспрерывны и реки вечно текут. Для чего Творец⁸⁸³, образуя вселенную, в этих странах повелел людям пасти коней и коров? Они пьют кровь, жрут шерсть⁸⁸⁴, как в глубокой древности; носят высокие шапки и связывают волосы различно от Китая. Святые мудрецы не могли завещать им письменного образования, и они целые века живут беспечно, довольствуясь сами собой.»

Далее через четыре переезда на северо-запад, мы переправились через реку⁸⁸⁵, за которой началась равнина; на окраинах ее горы и долины прекрасны, трава тучная и вода добрая; на западе и востоке есть основания древнего города⁸⁸⁶, еще свежие; можно было распознать улицы и переулки; устройство походит на китайское; время построения его нельзя было узнать за неимением памятников; говорили, впрочем, что он построен Киданьцами. Вскоре нашли в земле старую черепицу с киданьскими на ней буквами. Это был, вероятно, город, построенный теми киданьскими воинами, которые удалились сюда, не желая поддаться новой династии⁸⁸⁷. Говорили также, что отсюда на юго-запад, более 10000 ли, есть город Сюнь сыгань⁸⁸⁸, построенный в самом лучшем месте государства Хой-хэ⁸⁸⁹, который составляет столицу Киданьцев⁸⁹⁰, где царствовали преемственно семь их императоров.

6-й луны 13-го числа мы достигли хребта Чан сун лин⁸⁹¹ и остановились позади его. Сосны и ели растут густо, во множестве, поднимаясь до облаков и заслоняя солнце; большею частию они растут на северной стороне гор, по падям; на южной же стороне весьма мало. 14-го числа мы переехали гору и перешли мелкую реку. Время было так холодно, что и крепким становилось невмочь. Вечером того дня мы ночевали на ровном месте. 15-го числа, рано утром, кругом наших юрт образовался тонкий слой льду. 17-го числа мы ночевали на западе от хребта; это было в первый период жаров⁸⁹²; утром и вечером тоже замерзала вода; иней пал уже три раза; вода в реке была смешена со льдом и холодна, как в жестокую зиму. Туземцы говорили, что в другие годы, в 5-й и 6-й луне, обыкновенно выпадал снег; а нынешний год, к счастью, еще ясно и тепло. Учитель переименовал хребет в Дахань лин⁸⁹³. Всякий раз, как шел дождь, падало много граду. Дорога по горам, извиваясь, шла на северо-запад более ста ли, и потом опять на северо-западе, мы увидели ровное место; здесь есть каменистая река, простирающаяся более, чем на 50 ли; берега ее вышиной более ста футов; вода в реке чистая и холодная, весьма приятная и журчит, как звонкий нефрит; по крутым берегам ее растет лук от трех до четырех футов вышины; в падях растут сосны более ста футов вышиной. Западные горы тянутся сплошной грядой; на них густо растут высокие сосны. Мы ехали горами пять или шесть дней; дорога извивалась около пиков. Прекрасны были выси гор, покрытые цветущим лесом; внизу тек поток; на ровном месте, повсюду, росли вместе сосна и береза, как будто человеческие жилища. Затем мы поднялись на высокий хребет, имевший вид длинной радуги; отвес его вниз был на 1000 саженей; смотреть в глубину, вниз на озеро, было страшно.

28-го числа мы остановились на восток от орды⁸⁹⁴. Посланец отправился наперед доложить о нашем прибытии императрице и получил от нее приказание просить учителя переправиться через реку. Река эта течет на северо-восток⁸⁹⁵; широка и глубока по ступицу колеса. Переправившись через реку, мы вступили в становище и тут оставили телеги; на южном берегу были тысячи телег и юрт. Каждый день приготовляли кумыс⁸⁹⁶ и сливки. Царевны из дома Китайского и Ся⁸⁹⁷ прислали в подарок одно доу рису и 10 лан⁸⁹⁸ серебра; здесь, за 50 лан, можно купить только 80 гинов муки; ибо мука приходит сюда из-за северных гор, более чем за 2000 ли⁸⁹⁹; торгующие варвары западных стран⁹⁰⁰ доставляют ее вьюками на верблюдах. В средний период жаров в юртах не было мух. Орда, по нашему сказать, походный дворец, Колесницы и юрты орды имеют величественный вид; такого великолепия не было у древних Шаньюй⁹⁰¹.

7-й луны 9-го числа мы вместе с посланцем отправились на юго-запад⁹⁰² и ехали пять или шесть дней; мы несколько раз замечали на горах снег, а у подошвы гор, часто попадались могильные насыпи; поднявшись на один высокий холм, мы заметили там следы жертвоприношений духам⁹⁰³. Потом, через два или три дня, мы переехали через гору, поднимающуюся вверх пиком, как будто обсеченным; по горе в обилии растут сосна и ель⁹⁰⁴. На западе есть озеро, по выходе на юг из огромного ущелья, есть река, текущая на запад; на северной стороне ее множество разных дерев; мелкий дикий лук цзю⁹⁰⁵ рос по обеим сторонам дороги обильно, как душистая трава, на протяжении нескольких десятков ли. На севере было древнее городище называемое Xэласяо⁹⁰⁶. На юго-запад мы проехали песчаную полосу, около 20 ли, где весьма мало воды и травы, и здесь впервые увидели Хой хэ⁹⁰⁷, которые орошали пшеницу, посредством вырытых водопроводов. Потом пять, или шесть дней, ехали до перевала через хребет, откуда, на юг, мы прибыли в монгольский стан, в котором и переночевали в юрте. С рассветом, мы снова отправились вдоль южных гор, на которых мы усматривали снег. Учитель изложил это путешествие в следующих стихах:

«(В день, когда) в прежние времена, Сида постиг воздушное пространство⁹⁰⁸, тронувшись в путь, я прежде прибыл в Янь цзи чэн (фу чжоу)⁹⁰⁹, на север, в три месяца, прибыл к большой реке (Лугюй; сюда прибыл он в конце 4-й луны, проехавши более 2000 ли); на запад, достиг до скопища снега, в полгода (т.е. доселе; на горах постоянно снег; отсюда на восток до реки Лугюй будет 5000 ли; прибыл сюда в конце 7-й луны). Я не могу скрыться в землю и сидя поворотить ветер (у Даосов есть таинственные средства поворотить ветер, скрыться в землю, достать рукой созвездие Медведицы и скрыться в небе)⁹¹⁰; напротив, принужден следовать за течением солнца по небесному пространству, дошел я до пределов рек и границ гор; а вечернее солнце заходит, по прежнему, все на запад.»

Станционные сказывали, что на севере этих снежных гор стоит Балгасун Тянь чжень хая⁹¹¹; Балгасун, по-нашему, значит город; в нем есть хлебные магазины; посему он называется также Цан тоу⁹¹². 7-й луны 25-го числа живущие здесь ремесленники и рабочие из Китайцев⁹¹³, толпой вышли навстречу учителю; все они были в восторге, восклицали и кланялись ему и пошли наперед его с разноцветными хоругвями, цветными зонтами и душистыми цветами. Две царские наложницы Чжан-цзуна⁹¹⁴, из коих одна из фамилии Ту шань, другая – Гя гу⁹¹⁵, равно мать китайской царевны⁹¹⁶, боярыня Циньшен, из фамилии Юань, встретили учителя с воплем и со слезами. Боярыня говорила ему: «В прежнее время я давно уже слышала славу о высоких доблестях твоих и жалела, что ни разу не видела тебя; неожиданно мы встретились в здешней стороне». На другой день посетил учителя Чжень-хай с северной стороны гор Абухань⁹¹⁷. Учитель, в разговоре с ним, говорил ему: «Хотя я уже в преклонных летах, однако ж, повинуясь двукратному настоятельному повелению императора, отправился в далекий путь; я проехал несколько тысяч ли прежде, чем достиг управляемой тобою страны. В Шамо⁹¹⁸, большею частию, не занимаются земледелием; поэтому я обрадовался, увидев здесь зрелые жнивы. Хотелось бы провести здесь зиму и обождать возвращения императора. Как вы думаете об этом?» Посланец сказал на это: «учитель получил непременное повеление; поэтому я, с своей стороны, не смею ничего сказать. Пусть рассудит это Чжень-хай.» Чжень-хай сказал: «Недавно было повеление императора всем начальникам мест, дабы они если учитель будет проезжать у них, не замедляли его путешествия; очевидно, что он желает скорее видеть тебя. Если ты останешься здесь, то вина будет на мне. Я решился ехать вместе с тобою; что же тебе нужно, я, разумеется, не смею не позаботиться.» Учитель сказал на это: «Если такова судьба, то остается избрать день для отъезда». Чжень-хай сказал: «Впереди будут высокие и крутые горы и обширные болота, где нельзя проехать в экипаже; надобно будет сократить число телег и спутников и ехать налегке верхом.» Согласно с этим советом, учитель оставил здесь девять учеников своих, Сун дао аня и других, и избрал место для монастыря; помощники явились без зова; крепкие помогали своей силой, ремесленники своим искусством, богатые деньгами; святые храмы, настоятельская комната, кухня на восточной, флигель на западной стороне, по бокам кельи (черепицы в деле не было, только глина и дерево); все кончили менее, чем в месяц. Надпись на доске⁹¹⁹ гласила: Сися гуань⁹²⁰. В это время хлеб не был еще убран. В начале 8-й луны выпал иней; по этому жители спешили убрать пшеницу. Поднялся сильный ветер с запада, вдоль северных гор; тучи желтого песка закрыли небо, так, что нельзя было различать предметов. По этому случаю учитель, со вздохом, произнес стихи:

«Я тоже всесветный человек; с ранних пор, оставив путь подвижничества. я блуждаю под ветром и пылью; я не годен; волосы мои седы и склоняюсь я к старости; и попираю желтый песок и странствую далеко; еще до смерти, мне суждено обозреть мир и остаток жизни мне не дано провести в наслаждении небесною истиною; посетив четыре горы и пять пиков⁹²¹, облетев все страны света, я войду, наконец, в чин духов.»

8-го числа, взяв с собой десять учеников, Сюй цзин сян шен, Чжао цэю-чу⁹²² и других, на двух телегах и в сопровождении 20 слишком станционных Монголов, учитель отправился около великих гор на запад; у посланца Люгуна и Чжень хая Сян гуна⁹²³ было также сто вершников. На дороге, слуга Чжень хая рассказывал Ли цзяну, что, перед тем, у этих гор, оборотень схватил его за волосы на затылке и чрезвычайно напугал его. Чжень хай тоже говорил, что Найманьский государь, проезжая этими местами, был обморочен горным оборотнем⁹²⁴ и принес ему в жертву отборные кушанья. Учитель не сказал на то ни слова⁹²⁵. Ехавши на юго-запад около трех дней, мы поворотили на юго-восток, переехали большую гору, проехали большим ущельем и 15-го числа прибыли к северо-восточной стороне Цзиншаньских гор⁹²⁶. Остановившись здесь на несколько времени, мы снова поехали на юг. Горы эти высоки и велики, с глубокими ущельями и длинными скатами; телегам здесь нельзя ехать. Дорога проложена здесь впервые третьим царевичем⁹²⁷, во время его похода. Ста вершникам приказано было, при подъеме, привязав веревки к оглоблям наших телег, тащить их на гору, а при спуске, тормозить колеса. На пространстве около четырех переездов, мы сряду переехали три хребта и, выехавши на юг гор, остановились подле реки. Провожатые чиновники расставили здесь шатры, станом, по обилию воды и травы, и в ожидании станционных быков и коней. Уже через несколько дней мы отправились. Учитель сочинил три станса:

1-й. «В 8-й луне, под холодным ветром, воздух прохладен и чист; как можно описать вид вечернего прозрачного неба? Хочу воспеть величественные красоты здешние, но нет дара; и я напрасно стою перед золотыми горами, освещенными луною.»

2-й. «По южную сторону золотых гор, протекает большая река, брожу я по изгибам ее и наслаждаюсь чистой осенью; вот осенняя вода, вечернее небо и луна, выходящая из-за гор; я, одинокий, пою чистую песнь светлому ночному шару.»

3-й. «Золотая гора велика, но не одна она высока; кругом тянутся длинные отроги, водруженные крепкими стопами, средина больших гор перерезывается полосой леса, который простирается до облаков, заслоняет солнце и вечно воет и шумит.»

Переправившись через реку, мы, на юг, проехали небольшую гору, в которой камни разноцветны; подле этой горы не растет ни дерева, ни травы; на пространстве 70 ли, встретились на дороге также две красные горы; потом, 30 ли, ехали мы до небольшого песчаного колодца, вырытого в солончаке; посему мы здесь остановились и на колодезной воде приготовили пищу; зеленая трава в окрестности почти вся помята была овцами и лошадьми.

Посланец советовался с Чжень хаем, говоря: «Здешние места самые трудные для проезда; как вы думаете, так и будет » – Сян гун отвечал: «Я давно знаю эти места». Они отправились к учителю посоветоваться Сянь гун сказал ему: «Впереди урочище белых костей; все пространство усеяно черными камнями; надобно будет ехать⁹²⁸ более 200 ли до северного края песчаной полосы, где много воды и травы; потом надобно более ста ли ехать песчаной полосой, длина которой, с востока на запад, не ведомо сколько тысяч ли, до города, принадлежащего Хой хэ, где только и можем найти воду и траву». Учитель спросил: Что такое урочище белых костей?» Сан гун сказал: «Это древнее место побоища; утомленные воины, доходя сюда, умирали; из десяти, не возвратилось ни одного; это поле смерти. Недавно, великая Найманьская сила также была разбита на этом месте⁹²⁹. Проходящие днем, в ясную погоду, люди и кони падают от утомления и умирают; только поднявшись вечером и путешествуя ночью, можно пройти половину пустыни, а на другой день, к полудню, дойти до воды и травы.» Несколько отдохнувши, после полудня, мы отправились в путь. Мы проехали более ста песчаных холмов, как будто плыли в ладье по огромным волнам. На другой день, между часом чэнь и сы⁹³⁰, достигли того города. Ехать ночью нам было весьма хорошо и удобно; только боясь, чтобы в ночном мраке нас не обморочили злые духи, мы, для отогнания их, мазали головы своих коней кровью⁹³¹. Видя это, учитель, смеясь, сказал: «Нечистые оборотни и демоны, встретив прямого человека, бегут от него далеко; об этом писано и в книгах, и кто этого не знает? Зачем Даосам заботиться о подобных вещах?» С закатом солнца, мы отправились в путь; всех усталых быков мы побросали на дороге и запрягли в телеги по шести лошадей. С сих пор мы больше уже не употребляли быков. Находясь еще на северной стороне песчаной полосы, мы заметили на южном горизонте, как будто серебристую зарю; когда мы спросили спутников наших: что это такое? никто из них не знал. Учитель сказал: «Это должно быть Инь шань⁹³². На другой день, переехав песчаную полосу; мы встретили дровосеков, и спрашивали их о том же; все они подтвердили слова учителя. По сему случаю учитель, на дороге, сочинил следующие стихи:

«Высоки⁹³³ как облака, белы как песок; издали смотреть, не знаешь наверное, не обман ли то зрения; но мало по малу, различаем на горах кучи нефритовых крупинок; смотреть издали, как будто солнечные лучи пронзают серебристое облако; простираясь по воздушному пространству, прямой линией⁹³⁴ на тысячу ли, они надзирают, на земле, ряд городов и человеческих жилищ. От древности до ныне, они не сокрушаются, я воспеваю их в стихах, смотря на юг, прямо на них».

В 8-й луне 27-го числа, мы прибыли к северной стороне Инь шани. Xой хэ вышли к нам навстречу на север небольшого города; старшина приготовил виноградного вина, отличных плодов, больших лепешек, круглого луку⁹³⁵ и персидского холста⁹³⁶ каждому по футу⁹³⁷. Он сказывал, что в 300 ли, по южную сторону Инь шани находится Xэ чжоу⁹³⁸ Здесь страна весьма жаркая; винограду множество. На другой день мы отправились на запад подле реки и проехали два городка; повсюду были жители; в это время пшеница на полях только что созрела; все поля орошаются водою источников и оттого, получают яровое; ибо дожди здесь редки. На запад отсюда прибыли в большой город Бе сы ма⁹³⁹ государь⁹⁴⁰,чиновники, благородные и народ, монахи буддийские и даосские⁹⁴¹, в числе нескольких сот человек, в процессии, далеко вышли встречать нас. Буддийские монахи были в красном платье; у Даосов платье и шапки совершенно отличны от наших. Мы остановились на запад от города и поместились в высокой палате одного виноградника. Тогда родичи Хой хэсского князя принесли нам виноградного вина, чудесных цветов, разных плодов, редких благовоний и расставили карликов-музыкантов, которые все были Китайцы. Благородные и народ, с каждым днем, оказывали учителю более уважения. В обществе его сидели и Буддисты, и Даосы, и Конфуцианцы⁹⁴². Когда он расспрашивал их об обычаях здешней страны, они говорили: «Здешнее место, во времена династии Тан было Бэйтинской⁹⁴³ Дуань фу⁹⁴⁴. В 3-й год правления Цзин-лун⁹⁴⁵, Ян-гун хэ был здешним Дадуху⁹⁴⁶. Он сделал здешней стране много добра, так что варвары были ему преданы; благотворения его простерлись и на потомство, и мы ныне еще пользуемся ими. В кумирне Лун син си сы есть два каменные памятника, на которых описаны его доблести в полном свете. В кумирне есть полное⁹⁴⁷ собрание буддийских книг. В настоящее время, еще везде встречаются пограничные города Танской династии. Отсюда на восток, в нескольких стах ли, есть фу⁹⁴⁸, называемое Силян⁹⁴⁹, отсюда на запад, в 300 слишком ли, есть сянь⁹⁵⁰, называемый Лунь тай»⁹⁵¹. Учитель спросил: «Сколько еще пути до местопребывания императора?» Все сказали, что отсюда на юго-запад будет более 10000 ли. В эту ночь был ветер и дождь; за виноградником пало одно большое дерево. По этому случаю, учитель сочинил стихи и показал их спутникам:

«Ночью мы стояли под горою Инь шань; гора погружена была в ночную тишину и покой; в безграничной пустоте стемнели облака и зашумели листья на большом дереве; за тысячи ли пути, время и в три зимние месяца тепло⁹⁵²; дерево целиком рухнулось наземь и резкий ветер свободно кружил на нем.»

Девятой луны 2-го числа, мы отправились на запад и через четыре дня остановились на восток от Лунь тая. Глава Деско⁹⁵³ встретил нас. На юге, в Иньшаньском хребте, воздымались три пика, упираясь в небо. По сему случаю, учитель написал стихи и подарил их учащемуся Любо сяну, Шен сян женю⁹⁵⁴. Стихи следующие:

«Три пика, вместе, вонзаются в холода облаков; четыре отвеса стоят рядами поперек, окруженные падями и уступами. Снежный хребет сопределен небу, куда не достигнуть людям; там ледяное озеро освещается солнцем и простым смертным трудно зреть его, (говорят, что когда смотрят на это озеро то рассудок омрачается); в горе есть глубокий утес, куда можно скрыться от гибели меча, (этот утес неприступен и крепок; если укрепиться на нем и охранять его во время военных смут, то можно избегнуть бедствий войны); скопище вод может увлажнять сухие поля, (внизу есть источники воды, которой можно орошать поля с хлебом; каждый год, оттого, яровое и созревает); эта славная твердыня есть первая в северных странах и нет человека, который изобразил бы ее на картине.»

Потом, проехав еще два города, 9-й луны 9-го числа, мы достигли города Чан-бала⁹⁵⁵, принадлежащего Хой хэ. Владетель здешний Уй-вурт⁹⁵⁶, давно знакомый с Чжень хаем, в сопровождении своих родичей и монахов Хой хэсских, вышел к нам далеко навстречу. Когда мы вступили в город, князь угостил нас обедом на террасе; даже жена его потчевала нас виноградным вином; поднесли нам арбузов, которые весили по безмену⁹⁵⁷; дыни были с целую подушку⁹⁵⁸, с ароматом и вкусом, которых не знают у нас в Китае; огородные овощи здесь такие же, как и у нас. Однажды приходил к учителю посидеть буддийский монах; учитель спросил его через переводчика: Какие книги читал он? Монах отвечал, что, постригшись в монашество и приняв его обеты, он занимается только поклонением Будде. Надобно заметить, что страна отселе на восток, при Танской династии, принадлежала Китаю; на запад отсюда уже нет ни Буддистов, ни Даосов. Хой хэ поклоняются только западу.

На другой день мы ехали вдоль Иньшань на запад, переездов десять; переехали также песчаную полосу: песок мелок и при ветре пересыпается в виде воздымающихся волн, то собираясь в кучи, то снова рассеиваясь; здесь нет ни былинки растения; телеги вязнут, кони тонут в песке; мы вышли из этой степи только через целые сутки. Вероятно, это есть часть огромной полосы Богудяньских песков. На юг она примыкает к подошве Инь шань. Пройдя пески, мы ехали пять дней и остановились на северной стороне Инь шани. На другой день, ранним утром, мы ехали на юг, по длинному скату, ли 70, или 80, и остановились на ночевье, к вечеру. Воздух был холоден; воды не было. На другой день, рано утром, мы поднялись и поехали на юго-запад; ли через двадцать, мы очутились вдруг у огромного озера, имеющего в окружности около 200 ли; снежные пики, окружая его со всех сторон, отражались в водах озера⁹⁵⁹. Учитель назвал его небесным озером. Следуя подле озера, мы спустились прямо на юг; по обе стороны нас стояли отвесные скалы и воздымались пики; густой лес сосен и берез, вышиною более ста футов, в бесчисленном множестве, покрывал горы с вершины до подошвы их. Потоки воды стремятся в ушелье быстрыми струями и каскадами, и извиваются в нем около 60 или 70 ли. Второй царевич⁹⁶⁰, бывший во время похода с императором, первый проложил здесь дорогу, пробив скалы, и из нарубленного леса устроил 48 мостов⁹⁶¹; по мостам могут проехать две телеги рядом. К вечеру мы остановились в ущелье на ночевье На другой день, мы, наконец, выехали из ущелья и вступили в огромную долину, простирающуюся с востока на запад. Здесь воды много, трава богатая; воздух как весной; было немного тутовых деревьев и жужубов. Потом, через один переезд, 9-й луны 27-го числа мы прибыли в город Алима⁹⁶². Владетель государства Пу сумань⁹⁶³, вместе с монгольским Да-ла-ху-чжи⁹⁶⁴, во главе свит своих, вышли нам навстречу. Мы остановились в западном плодовом саду. Туземцы называют плод, по своему, алима⁹⁶⁵ и так как здесь много плодов, то они и назвали город именем плода. Здесь есть ткань, называемая ту-лу-ма⁹⁶⁶; в народе говорят, что она соткана из посаженной шерсти овец⁹⁶⁷. Мы получили тогда 7 кусков этой ткани, для теплого платья. Эта шерсть походит на наш ивовый пух, чиста, тонка и мягка; из нее можно прясть нитки, вить веревки, ткать холст и делать вату⁹⁶⁸. Земледельцы здешние тоже орошают поля водопроводами. Туземцы берут воду кувшинами, которые носят на головах. Когда они увидели китайскую бадью, для черпания воды, то, восхищаясь ей, говорили: У вас Таохуаши все вещи искусны. Таохуаши называют они Китайцев⁹⁶⁹. Учитель изобразил путешествие наше от Цзиньшань до сего места в следующих стихах;

«На востоке Цзинь шань, на западе Инь шань; тысячи отвесов и 10000 пропастей, их сжимают глубокие потоки; по берегам потоков навалены камни, поперек дороги; здесь издревле до ныне, невозможно было пройти ни колесам, ни коням; но в прежний год, когда возникла война, два царевича устроили дороги, подняли мосты и отвели воду потоков. В нынешнем году, мы, Даосы, пробирались на запад и шум от наших телег и топот коней снова раздался в сих местах. Серебряная гора, с железными отвесами, с бесчисленными уступами, с пиками, поднимающимися один выше другого! Прославляю твое спокойное и суровое величие; по восходе солнца, с вершины ее, океан кажется близким; при свете луны, она воздымается до небесной реки⁹⁷⁰; достигающие до небес сосны, прямые, как черенки кистей, густые, движущиеся и высокие, поднимаются более чем на сто футов; они, в бесчисленном множестве, цветут и зеленеют, одна подле другой; ни одна птица не поет; пусто и молчаливо. Горы Ян-чанские и Мын-мынские⁹⁷¹, превышающие Тайханский хребет, в сравнении с здешними горами, кажутся обыкновенными. Поднимаясь в двух телегах и спускаясь, мы страдали от толчков, – а спереди и сзади нас шли, со страхом, сто всадников; на вершине горы стоит море, – Небесное озеро; ровная поверхность его, на сто ли, отражала тысячи видов; придерживая телеги и удерживая лошадей, спускались мы с горы на запад, и через 48 мостов, вниз, спустились на 100000 футов. На юг от реки и на севере моря⁹⁷², горы бесконечны, виды их беспредельно разнообразны, и общий вид их одинаков⁹⁷³; но они не сравнятся с здешними чудными видами, острыми скалами, воздвигнутыми одна над другой, как будто силою духа; когда я был здесь, между 8-й и 9-й лунами, горы покрыты были, с половины вверх, снегом; на южной стороне гор – растения и деревья, весеннее тепло; а на северной, закутавшись в одеяло, чувствуешь холод, как от железа.»

Учителя снабжали каждый день более прежнего.

Потом, через четыре дня пути на запад, прибыли к Таласу мулян (мулян значит река)⁹⁷⁴; река глубока и широка, течет на северо-запад; выходя с востока, она прорезывает Инь шань. На юг реки, тоже опять снежные горы. 10-й луны 1-го числа, переплыв реку на судне, мы прибыли на юг к одной большой горе, по северную ее сторону, где есть небольшой город. Далее, мы пять дней ехали на запад. Так как учитель, по императорскому повелению ехавший, мало по малу приближался к месту пребывания Чингиса, то посланец отправился вперед доложить ему о том. Учителя сопровождал только Чжень хай Гун, ехавши далее семь дней на запад мы переехали одну гору, на юго-запад, и встретили здесь китайского посла, возвращавшегося в Китай⁹⁷⁵ он поклонился учителю перед его палаткой. Учитель спросил его: «Когда он отправился?» Посланец отвечал, что он являлся в последний раз Чингису 7-й луны 12-го числа, и что Император с войском преследует Суань дуань хана⁹⁷⁶, до Индии. На другой день выпал большой снег; мы прибыл и в небольшой город Хой хэсский; снегу выпало на фут; но с восходом солнца он растаял. 16-го числа, направляясь; на юго-запад, мы переехали реку, досчатым мостом, и к вечеру прибыли к подошве южных гор. Здесь владение Да ши Линья (Да ши – министр Линья – его имя). Здешний государь есть потомок династии Ляо ; когда Гиньские войска покорили Ляо, Да ши Линья, во главе нескольких тысяч человек, бежал на северо-запад; более десяти лет переходил он с места на место, пока, наконец, не дошел до сей страны⁹⁷⁷. Здешняя страна, климатом и воздухом, различна от страны по северную сторону Цзинь шань; здесь весьма много равнин; жители занимаются земледелием и шелководством, вино выделывают из винограда; плоды те же, что в Китае: только целое лето и осень не бывает дождя: поэтому поля орошаются водою из рек, посредством канав; отчего хлеба и поспевают. На северо-востоке и юго-западе, налево горы, направо долины, тянутся беспрерывно на 10000 ли. Государство здешнее существовало около ста лет; когда Наймани потеряли свое владение, они прибегли к Да ши; но когда усилились войском, то насильственно овладели этою страною; потом Суань дунь⁹⁷⁸ отнял у них западную часть⁹⁷⁹. Когда войска Чингиса⁹⁸⁰ пришли сюда, Наймани были скоро истреблены и Суань дунь тоже низвержен. Мы слышали, что предстоящая дорога трудна; в это самое время, одна телега у нас сломалась; мы и оставили ее. 18-го числа, мы ехали подле гор на запад, дней 7 или 8, когда горы вдруг пошли на юг; на дороге попалось нам каменное городище; камни совершенно красного цвета; есть следы давнего военного становища⁹⁸¹. Па западе, есть большие насыпи могильные, расположенные, как звезды в Медведице. Потом, переехали через каменный мост и по направлению юго-западных гор, сделали пять переездов до города Сай лань⁹⁸². Здесь небольшая башня. Хой хэсский ван⁹⁸³ встретил нас и ввел в подворье. В первые дни 11-й луны, сряду шел сильный дождь; 4-го числа у туземцев был новый год⁹⁸⁴ они толпами ходили и поздравляли друг друга. В этот день, Сюй цзин Сянь тен Чжао цзю гу⁹⁸⁵, сказал Иль гуну⁹⁸⁶; «Когда я был в Сюань дэ, за учителем нашим, то предчувствовал, что удаляюсь навсегда, и мне тяжело было путешествовать; но я последовал наставлениям учителя, который говорил, что подвижник не должен возмущаться сердцем, при мысли о смерти и рождении, и думать о страданиях и удовольствиях; но чтобы ни случилось, все хорошо; теперь время моего возвращения⁹⁸⁷ настало, вы, друзья, служите усердно отцу нашему.» После нескольких дней болезни, он преставился. Это было в 5-й день 11-й луны. Учитель приказал ученикам погребсти тело покойного, на восток от города, на одной возвышенности. Затем, мы отправились на юго-запад и через три для прибыли в один город. Ван его тоже из Хой хэ, уже в преклонных летах. Он встретил и проводил нас с напутными поднесениями, и угощал вареными лепешками. На другой день, мы опять проехали один горд и еще через два дня пути прибыли к реке Xо гань⁹⁸⁸ мулянь; мы переехали ее но плавучему мосту и остановились на западном берегу ее. Смотритель над мостом поднес Тянь сян гуну⁹⁸⁹ рыбу с огромным ртом, без чешуи. Истоки этой реки находятся на юго-востоке между двумя снежными горами; вода в ней мутна и течет быстро; глубина ее в несколько чжанов⁹⁹⁰ направление ее на северо-запад; неизвестно, сколько тысяч ли она протекает. На юго-запад от реки, тянется степь более 200 ли, где нет вовсе ни травы, ни воды; поэтому мы ехали тут ночью; потом мы направились на юг, к большим горам, и на запад; эти горы соединяются с южными Семисыганьскими горами⁹⁹¹. учитель сочинил здесь следующие стихи;

«Горные высоты, созданные творцом, неизреченны; с востока на запад стоят они грядами, созданные самим небом; юг ограждается нефритовой горой, цепью высоких пиков; на севере, горы давят золотой песок и опоясаны дикой равниной; внизу лежат источники, с неистощимою влагой; вверх горы досягают до небесного пути, до Ююй цин⁹⁹²; путешествуя 10000 ли, я неохотно открываю уста; но дошед сюда, пою громко, не могщие удержать чувств.»

Потом прибыли мы в один город, где нашли траву и воду; далее проехали одним городом, Хой хэсский старшина которого вышел далеко нам навстречу, угостил нас, на юге от города, обедом и поднес виноградного вина; причем, по его приказанию, мальчики забавляли нас, лазя по шестам и пляша с мечами. Потом, проехав еще два города, мы полдня ехали в горах и выехали на долину, простирающуюся с юга на север; здесь мы провели ночь под шелковичным деревом; это дерево, тенью своей, могло прикрыть до ста человек. Далее, прибывши к одному городу, мы видели на дороге колодец, глубиной более ста футов; один старик из Хой хэ, коровой вертел колодезный ворот и вычерпывал воду, для жаждущих; когда Император проходил здесь на завоевание запада, то увидев старика в этом занятии, подивился этому и повелел освободить его от оброка и повинностей.

11-й луны 18-го числа, перейдя большую реку, мы прибыли на север большого города Семи сы гань. Нас встретили в предместии Тайши⁹⁹³ Пла го гун⁹⁹⁴. Монгольские воеводы и Хой хэсские старшины, с вином, и разбили множество палаток; поэтому мы тут и остановились. Посланец Лю гун, оставшийся за препятствиями в переднем пути⁹⁹⁵, сидел вместе и сказал учителю: «Впереди, за тысячу ли, есть большая река; я только что узнал, что местные мятежники разрушили судно и мост на ней; притом теперь глубокая зима; не лучше ли будет тебе отправиться ко двору весной?» Учитель согласился. Спустя несколько времени, мы въехали в город северо-восточными воротами. Город расположен на берегу каналов; так как летом и осенью никогда не бывает дождя, то жители провели две реки в город и распределили их по улицам и переулкам, так что во всех домах могут пользоваться водой. Когда дом Суань дуаня не был еще свергнут⁹⁹⁶, в городе постоянно жило более 100000 семейств; но со времени покорения, осталось только четверть народонаселения. Поля и сады городские, большею частию, Хой хэсские; но сами Хой хэ не могут владеть ими и надобно, чтобы то было сообща с Китайцами, Киданьцами, Хэссийцами и другими⁹⁹⁷; правители и старшины над ними поставлены тоже из разноплеменных. Китайские рабочие и ремесленники живут по всем местам. Внутри города есть возвышение футов в сто, где стоит новый дворец Суань дуаней⁹⁹⁸. В нем помещался прежде Тайщи, но так как, вследствие трудного пропитания, из Хой хе начали образоваться шайки разбойников, то он, боясь возмущения, перешел жить на северную сторону реки. Учитель с нами и поместился во дворце, сказав со вздохом: «Даосы бродят беспечно и так проводят время; если обнаженный меч будет висеть над их головами, они и этого не боятся; тем более, не надобно заранее унывать, когда разбойники еще не явились. Притом, зло не может по вредить добру». Этим он успокоил своих спутников. Тайши устроил для него обед и поднес ему десять кусков золотошвейной ткани; но учитель отказался принять. Каждую луну, он присылал учителю крупы, муки, соли, масла, плодов и овощей, и с каждым днем был к нему почтительнее. Видя, что учитель пьет мало, он просил его, позволить выжать для него свежего вина из ста гинов винограда. Но учитель сказал: «К чему непременно вина; довольно, если я получу эти сто гинов винограда; мне будет чем угостить гостей». Этот виноград не портится целую зиму. Мы видели здесь также павлинов и больших слонов, – это произведения Индии, отсюда за несколько тысяч ли на юго-восток. По сему случаю, учитель, в праздное время, сочинил следующие стихи:

«Две луны шли мы и кончили в десятой; на запад прибыли к стене Хой хэсского большого города; башня высока, а не видно 13 ярусов⁹⁹⁹, построена из кирпича, по которому вырезаны арабески; извне нет ярусов; внутри можно входить¹⁰⁰⁰; горы толсты, с бесчисленным множеством уступов. В осенние дни, за городом, пасут еще слонов; летние облака не дают дождя, вопреки Дракону¹⁰⁰¹. Есть прекрасные овощи, пшеничная каша, виноградное вино; наевшись до сыта, я спокойно сплю и питаю обычную лень свою.»

Когда учитель прожил зиму, посланец и Сян гун командировали с нами Хэла. Посланец, во главе нескольких сот латников, отправился осмотреть передний путь. К нам часто приходили Китайцы поклониться учителю. В это время, был подле астроном; учитель спросил его о затмении солнца 5-й луны 1-го числа; этот человек сказал: «Здесь в час чэнь¹⁰⁰² затмение было на 6/10¹⁰⁰³». Учитель сказал: «Когда мы были у Лу гюй реки, затмение было в полдень; когда же мы приехали на юго-запад к Цзинь шань, то тамошние жители говорили, что в 10 часов утра затмение было на 7/10. Таким образом, в помянутых трех местах, видели затмение неодинаково. Кун ин да¹⁰⁰⁴, в объяснении своем на Чунь цю¹⁰⁰⁵, говорил, что когда луна станет против солнца¹⁰⁰⁶, то бывает солнечное затмение, Теперь, рассчитывая, надобно принять, что только стоя прямо, под низом солнца, можно видеть затмение; что касается до сторон, то оно мало по малу изменяется, с каждою тысячью ли, так точно, как если закрыть свечу веером; где ложится тень веера, там нет света, а по сторонам веера, чем далее, тем более света от свечи¹⁰⁰⁷. Учитель однажды пришел в старый дворец и написал на стене его две оды, в роде Фын сиву¹⁰⁰⁸ одна была следующая:

«Тончайшая частица светлого духа¹⁰⁰⁹, тайная и прозревающая, на небе и среди людей, где она шествует и где скрывается невидимо. По четырем океанам и по восьми странам света, она идет одинокая; она ни ничто, ни бытие, и кто может зреть ее? В одном взгляде, в одном поднятии бровей, обнаруживается все существо ее; и вместе с тем, она так велика и широка, что реет поверх духовных миров; вращаясь в перерождениях мириады веков¹⁰¹⁰; она, встретив единожды путь девяти темных сфер¹⁰¹¹ возносится, по ним, до трех чистот»¹⁰¹².

Другая ода была следующая:

«Солнце и луна вращаются беспрерывно; весна уходит, наступает осень: сколько случается цветущего и засохшего! Со времен пяти Императоров и 3-х Монархов¹⁰¹³ протекли тысячи лет; и то возникали, то падали¹⁰¹⁴ и вечно так; смерть приходит, настает рождение, по рождении опять смерть; в круговороте перерождений, когда кончатся превращения? Если не достигнуть страны немышления и упокоения¹⁰¹⁵, то невозможно очиститься и вознестись из круговорота.

Учитель сочинил также две пьесы стихов; первая из них: «У восточного моря и в западном Цинь¹⁰¹⁶, несколько десятков лет, я усердно размышлял о верховном начале и исследовал глубокое и сокровенное; в день ел однажды, где тут до сыта? и насильно не спал за полночь, до 3-й стражи¹⁰¹⁷. Но, на самом деле, мне еще не дано возлететь в небеса; напрасна слава моя; напрасно она распространилась в северных странах, и сделала то, что из великого царства пришло ко мне светлое повеление, и я под ветром и песками, прошел 10000 ли до отдаленных краев.»

Другие стихи были следующие:

«Юношей я начал искать истины около морских волн; в средних летах, скрывался на высотах Лун шаньских гор. Я расстался с Хананью¹⁰¹⁸, улетев, как лебедь; двукратное повеление из-за границы вынудило меня, как огромное Ао¹⁰¹⁹; горы и реки без конца, путь беспределен и занятая душа и тело мое¹⁰²⁰ утомляются движением. Я знаю тоже, что, не имея чудесных даров, еще нельзя избежать 3000 миров¹⁰²¹, в шести странах света.»

В этот год, в конце 12-ой вставочной луны¹⁰²² передовые осмотрщики возвратились и вместе с посланцем пришли к учителю и говорили: «Второй Царевич, двинувшись с войском, снова исправил суда и мосты; местные мятежники истреблены. Хэла и другие были в лагере Царевича и явившись к нему, донесли, что учитель желает явиться в местопребывание Императора; на что Царевич отвечал, что Император пребывает теперь на юго-восток от больших снежных гор¹⁰²³; но теперь снег глубоко лежит в горных проходах на пространстве более ста ли, так что нельзя пройти; а этим путем должен идти учитель; посему он поручил им просить учителя быть к нему, – и у него обождать благоприятного для путешествия времени; когда он (учитель) пойдет к нему, то из того города, где он живет, дан будет ему охранный конвой из Монголов. «Выслушав это, учитель сказал посланцу: Я слышал, что за рекою на юг, на пространстве тысячи ли, вовсе нет растительной пищи, а я употребляю в пищу крупу, муку да овощи; донесите о том Царевичу. В год жень ву¹⁰²⁴ весной 1-й луны, начались цветы на Балань; они походят на небольшие персики; осенью собирают с них плоды и едят; вкус их как Хутао¹⁰²⁵. Во второй луне 2-го числа; в весеннее равноденствие, цветы с абрикосовых дерев уже опадали. Астроном Пань Лигун и другие просили учителя прогуляться с ними за город, на запад. К нам присоединились посланец с другими чиновниками, взяв с собой виноградного вина; в этот день, небо было ясно, воздух чист; цветы и деревья в свежести. Повсюду попадались нам террасы, озера, башни и палаты; а инде были и огороды, отдыхали мы на траве и все были веселы. Толковали о вещах выспренних; по временам угощались вином. Солнце было уже на закате, когда мы возвратились. Учитель сочинил следующие стихи:

От Инь шани на запад проехал я 5000 ли, и на востоке Даши 20 переездов¹⁰²⁶. После дождя, снежные горы имеют угрюмый и бесцветный вид издали; в начале весны в Хэфу¹⁰²⁷ около периода Цин мина (Семи сыгань город, в то время, как было здесь владение Даши, назывался Хэчжун фу)¹⁰²⁸, в садах и рощах тихо и птицы молчат (хотя много цветов и дерев, но нет птиц); ветер и солнце идут медленно, в цветах есть чувства. Дружной компанией, мы, без дела, на время, пришли сюда погулять и посмотреть, и я с громким пением возвратился ожидать воцарения мира¹⁰²⁹.

15-го числа был 105-й утренник, праздник Тайшан чжень юаня¹⁰³⁰; тогда чиновники опять просили учителя погулять на запад от города. Сады и рощи были без перемежки, на пространстве более ста ли; даже китайские сады не могут превзойти здешние; только в здешних тихо, не раздается пение птиц. По этому случаю учитель сочинил двое стихов и показал спутникам; первые:

В средине второй луны, в 105-й утренник, когда низошел Сюань юань¹⁰³¹, солнце текло медленно; на ту пору, ночью, луна светила и веял тихий ветер, облака убрались и дождь перестал; окрестности наполнены садами, которых не исходить, и мы, сидя, любовались цветами и деревьями, освещенными с неба. Я еще не могу отрешиться от пищи¹⁰³² и сделаться вожделенным беглецом¹⁰³³; иду я к безгрешному¹⁰³⁴, а наслаждаюсь мирским.

Вот другие стихи:

Древние следы отдаленных варваров¹⁰³⁵ еще стоят рядами; дружная компания приятелей из великого Китая вышла туда погулять; старинные беседки и террасы стоят повсюду; цветы и мурава прежних лет, по времени, обновились. Пейзажи так хороши, что невольно останавливают посетителей; для чего солнце, заходя, прекращает нашу прогулку и возвращает нас? Я и подумал про себя: как скоротечны виды мира сего! какое сравнение с премирным, где упиваются вечной весной!»

В 3-й луне, в первой декаде, прибыл из ханской ставки Али сянь, с таким повелением Императора: Святой муж! ты пришел из страны восхода солнца, пробрался с трудом через горы и долины, и утрудился крайне. Теперь я уже возвращаюсь¹⁰³⁶ и нетерпеливо желаю слышать толкование Дао; не поленись встретить меня. На имя посланца Чжун лу было следующее повеление: Ты, с моим повелением, проси его; если ты угодишь моей мысли – после я поставлю тебя на доброй земле¹⁰³⁷. Потом было повеление Чжень хаю: Ты, сопровождая и оберегая учителя тщательно, заслужил мое благоволение. Вместе с тем, повелено темнику Бо лу чжи¹⁰³⁸, с 1000 латников, сопровождать его, при проходе через железные ворота¹⁰³⁹. Когда учитель спросил Али сяня об его путешествии тот говорил: Отправившись отсюда весной, 1-й луны 13-го числа я ехал три дня на юго-восток, проехал железные ворота; потом, через пять дней, переехал через большую реку. 2-й луны 1-го числа, я переехал на юго-восток, через большую снежную гору; снег лежал весьма высоко; я пробовал с лошади плетью, но и до половины не достал; на протоптанной дороге снегу еще футов на пять; отселе, следуя на юг, я прибыл в стан ханский; когда я доложил хану о твоем следовании, он был рад и оставил, меня на несколько дней; после чего я и возвратился. Вследствие сего, учитель, оставив в подворье трех учеников, Инь гун чжи пина, и других, взял с собой 5 или 6 человек, и вместе с посланцем и прочей свитой, отправился в путь 3-й луны 15-го числа; через четыре дня проехали городом Геши¹⁰⁴⁰, где заранее сообщено было повеление темнику Бо лу чжи, который, с тысячью Монгольских и Хойхэсских латников, сопровождал учителя чрез железные ворота. Следуя на юго-восток, мы переехали через одну гору; гора чрезвычайно высока и велика; камни грудами лежали в беспорядке; солдаты сами тащили телеги; уже через два дня, мы достигли передней стороны горы. Мы поехали по потоку на юг, а конвой углубился на север в большие горы, для разбития разбойников¹⁰⁴¹. Через пять дней, мы прибыли к небольшой реке, которую переплыли на судне; оба берега реки опушены густым лесом; на седьмой день, мы переправились на судне через большую реку, которая и есть Аму мулянь¹⁰⁴². Отсюда ехали на юго-восток и к вечеру остановились у древнего водопровода; берега его заросли тростником, различным от китайского. Большие, всю зиму, сохраняют зеленые листья и не опадают; мы взяли их себе для посохов; когда мы положили их на ночь под оглобли, они не изломались от тяжести их. На малом тростнике, листья сохнут и возобновляются весной. Несколько на юг, в горах, есть большой бамбук, с сердцевиной; воины употребляли его на копья; видели также ящериц, длиною около трех футов, цвета темного. – В это время, было 59-е число 3-й луны¹⁰⁴³; по сему случаю, учитель сочинил стихи:

«Не осуществив стремления к Дао, я весьма боюсь демонов искусителей на востоке, я расстался с приморьем и отправился на запад, где предел течению солнца; не слышал пения петухов и лая собак¹⁰⁴⁴; на станциях сменялись кони и быки; гор и рек тысячи, и я не знаю, что за места?»

Потом, через четыре дня, мы прибыли в ханский стан. Хан выслал на встречу учителю вельможу Хэла бодэ. Это было в 5-й день 4-й луны. Когда устроено было помещение для учителя, он представился Императору. Хан приветствовал его, говоря ему: Другие дворы¹⁰⁴⁵ приглашали тебя, но ты отказался; а теперь пришел сюда из-за 10000 ли; мне это весьма приятно. Учитель отвечал: Что горный дикарь пришел сюда, по повелению Вашего Величества, то воля неба. Чингис был доволен; он пригласил его сесть и приказал подать ему кушанья; потом спросил его: Святой муж! ты пришел издалека; какое у тебя есть лекарство для вечной жизни¹⁰⁴⁶, чтобы снабдить меня им? Учитель отвечал: Есть средства хранить свою жизнь, но нет лекарства бессмертия¹⁰⁴⁷. Чингис хан весьма похвалил его чистосердечие и прямоту. Он приказал приготовить две юрты для его помещения, на восток от ханской. Переводчик спросил¹⁰⁴⁸ его: Люди называют тебя Тэн ги ли мэн гу кун (т.е. небесным человеком)¹⁰⁴⁹; ты сам так назвал себя, или другие дали тебе это имя? учитель отвечал: Горный дикарь не сам назвался так; другие дали мне это имя. Переводчик опять пришел¹⁰⁵⁰ с вопросом: В прежнее время как называли тебя? Учитель доложил: Нас было четыре человека¹⁰⁵¹, изучавших Дао, под руководством учителя Чун яна; трое уже вознеслись; остался в мире только горный дикарь; люди называли меня: Сянь шен:¹⁰⁵². Хан спросил Чженьхая: Какое дать наименование святому мужу»? Чжень хай отвечал: «Иные, из уважения к кому-нибудь, называют его наставником¹⁰⁵³ и святым мужем¹⁰⁵⁴; другие бессмертным»¹⁰⁵⁵. Император сказал: «С сих пор, пусть он будет называться бессмертным.» В то: время, по случаю жаров, он последовал за Императором в снежные горы, куда Чингис, на то время, удалился. Император назначил для слушания наставлений Чан чуня 14-е число 4-й луны, и приказал запоминать, вне¹⁰⁵⁶? Тянь чжен хаю, Лю чжун лу и Али ся ню, а внутри трем приближенным особам. Но когда наступил срок, получено известие о хой хэсских горных мятежниках, которые вызывали на бой¹⁰⁵⁷; Хан, решившись сам идти против них, отложил заседание до счастливого дня, 1-го числа 10-й луны. Учитель просил позволения возвратиться в прежнее подворье; на что Хан сказал «Не трудно ли будет тебе снова приезжать?» Учитель отвечал: «Всего двадцать дней пути.» Хан опять сказал: «У тебя нет провожатых.» Учитель сказал: «Есть особо командированный Ян а гоу» Потом, через три дня, хан повелел Ян а гоу, в главе хой хэсских старшин, с 1000 более всадников, сопровождать учителя и возвратиться другой дорогой. Вследствие сего, мы проехали большую гору; в горе есть каменные ворота¹⁰⁵⁸; издали они представляются оглаженными, как свечи¹⁰⁵⁹; огромный камень лежит поперек их, образуя, как будто, мост; внизу стремительный поток. Вершники, погоняя ослов, чтоб переехать поток, топили их; по берегам его лежало еще много трупов. Этот пункт есть проходная застава, в недавнее время взятая войском¹⁰⁶⁰; по выходе из ущелья учитель сочинил двое стихов:

«На север от реки¹⁰⁶¹ железные врата еще сносны; но на юг от реки, каменное ущелье чрезвычайно страшно. По обеим сторонам возвышаются до небес отвесные утесы; и горный поток стремит холодные волны свои по крутизне. По сторонам дороги разбросаны трупы; прохожие зажимают носы; жалею о длинноухих¹⁰⁶², утонувших в потоке. Десять лет, на 10000 ли, движутся военные орудия; но рано, или поздно, войска возвратятся и водворится мир.»

Вторые стихи следующие:

«Снежный хребет упирается в небо белой вершиной и лучи утреннего солнца упадают вниз на долину. Смотря вверх на отвесные скалы, видим людей, проходящих поперек; смотря вниз, со страшной крутизны, видим, наклонившиеся и висящие кипарисы. В 5-й луни, резкий ветер дует в лице холодом и внутренняя горячка исцеляется тогда же. Пришел я проповедать учение, возвращаюсь попусту; избрано другое счастливое время, последний юань»¹⁰⁶³. В начале, когда учитель прибыл в ханскую ставку, в конце третьей луны, растения и деревья были в полном цвете, овцы и кони тучные. Но когда, по ханскому повелению, он возвращался, то было в конце 4-й луны, все растения посохли. По сему случаю, учитель сочинил стихи:

В заграничных владениях, у отдаленных варваров, не узнать всего; там нет правильного распределения Инь и Яна¹⁰⁶⁴ и времен года; только что проходит 4-я луна, влияние Инь прекращается (весной и зимой идут сильные дожди; в 1-й луне погода ясная и вовсе не бывает дождя)¹⁰⁶⁵; и рано начинает царствовать, во всем небе, злой дух засухи. Во все лето, орошают поля из рек, и трава убита и помята, как в зимние месяцы; я проехал взад и вперед 3000 ли (в третьей луне отправился, в 4-й возвращался), и не видел у путешественников дождевого платья.»

На дороге, встретились с нами люди, возвращавшиеся из похода на запад¹⁰⁶⁶, которые добыли там много кораллов; некоторые из провожатых чиновников наших выменяли у них, за два слитка¹⁰⁶⁷ серебра, до 50 ветвей; большие из них, были более фута длиною. Но как ехали верхами, то нельзя было сохранить их в целости. Мы ехали сряду, и днем, и пользуясь прохладою ночей; и через 5, или 6 дней, прибыли в Семи сы гань, или как называют Даши Хэ чжун фу. Чиновники встретили учителя и ввели его в подворье, это было 5-й луны 5-го числа.

Сюань чай¹⁰⁶⁸ Ли Гун отправлялся на восток; учитель отправил с ним стихи к китайским Даосам: стихи были следующие:

«Когда я отправился в путь из приморского города, на море¹⁰⁶⁹ война еще не прекратилась. Желая водрузить Дао дэ за пределами тысяч ли, я не боялся ни ветра, ни пыли, шествуя к девяти варварским народам¹⁰⁷⁰. Сначала я ехал на северо-запад, и поднялся на высокий хребет (т.е. Ехулин, потом, мало, по малу, я уже указывал на верхнюю столицу; на юго-восток (от восточной стороны Лу гюй реки на юго-восток находится Шан цзин)¹⁰⁷¹. Потом направлялся и спустился на юго-запад (на юго-запад, через 4000 ли, он прибыл в орду; потом на юго-запад 2000 ли до Инь шань); за Инь шанью я не знаю названий мест (на юго-запад от Инь шани большие горы и небольшие реки перемежаются; через несколько тысяч ли, он прибыл в большой город Семи сы гань, где учитель поместился в старом дворце).»

И так учитель возвратился в подворье. Подворье стоит на северном берегу, смотрясь в частый поток с высоты футов во сто. Поток вытекает из снежных гор; вода в нем чрезвычайно холодна. В 5-й луне, во время жаров, он лежал у северного окна, под ветром; а ночью спал на кровельной террасе. В 6-й луне, в сильные жары он купался в озере. Так свободно проводил время учитель в отдаленной стране. Пахотные земли в Xэ чжун удобны для произращения всякого хлеба: нет здесь только гречихи, да бобов¹⁰⁷². В 4-й луне пшеница созревает; там, собрав ее, сгребают кучами на земле, и когда понадобится, берут и мелят. Перед концом 6-й луны, управляющий у Тайши¹⁰⁷³, Лигун подарил учителю пять му¹⁰⁷⁴, с арбузами; на вкус они чрезвычайно сладки и душисты; в Китае таких нет; были величиною с целую доу. В 6-й луне, возвратился второй царевич¹⁰⁷⁵. Лючжун лу вы просил у учителя арбузов и поднес их царевичу; десять весили до 120 гинов¹⁰⁷⁶. Плодов и овощей весьма много; не достает только растения юй¹⁰⁷⁷ и каштанов. Здешние цецзы¹⁰⁷⁸ имеют вид огромных пальцев, цвета багрового. Мужчины и женщины заплетают волосы. Шапки у мужчин издали виднеются, как горы: шапки украшены разноцветною тканью, по которой вышиты узоры облаками; к ним привешивают кисти. Такие шапки носят, начиная с главы, все чиновные люди; простой же народ, вместо шапки, обвертывает голову куском белой мосы (род холста) около шести футов. Жены старшин и богатых обвязывают голову флером черного, или темно-красного цвета; на иных вышиты цветы и растения, или вытканы фигуры; длиною около 5 или 6 футов; волосы у всех¹⁰⁷⁹ висят; иные накладывают туда ваты; у иных ровного цвета¹⁰⁸⁰, у других разноцветные; употребляют на то иногда холст, или шелковую ткань; кос не заплетают на верхушке головы; накрывают ее холстом, или материей, и в этом виде походят на наших монахинь¹⁰⁸¹; это у женщин простого народа головной убор. Что касается до платья, то употребляют обыкновенно тонкую шерстяную материю белого цвета, сшивая ее в виде мешка, – к верху узко, к низу широко, и пришивая к ней рукава, – что и называют рубахой; эти рубахи носят и мужчины, и женщины. Телеги, судна и земледельческие орудия, по устройству и размерам, весьма разнятся от китайских. Туземцы делают посуду из медной руды и меди; попадается и фарфоровая, в роде наших Динских фарфоровых изделий. Посуда для вина делается только из стекла; военное оружие из закаленного железа. На рынках в обращении, золотая монета, без отверстия¹⁰⁸²; на обеих сторонах ее вырезаны хой хэсские буквы. Народ здешний крепкий и роста большого; есть такие силачи, что носят претяжелые вещи на спине, не употребляя коромысла. По выходе девицы замуж, если муж ее обеднеет, она выходит за другого; если муж, отправившись в путешествие, не возвратится через три месяца, то жене также позволено вступить в брак с другим; но всего удивительнее то, что у них попадаются женщины с бородами и усами; есть у них так называемые Дашима¹⁰⁸³, которые разумеют их письмо и исключительно заведывают записями. В 12-ую луну¹⁰⁸⁴, у них продолжается пост целый месяц; каждый вечер, старшина сам зарезывает барана, для приготовления пищи, и садится вместе с другими на циновку; еда продолжается от вечера до утра. В другие месяцы, есть шесть постов. Кроме того на верху высокого здания, выставляют большие бревна, в виде навеса, в длину и поперек около десяти футов; на них устраивают пустой павильон, со всех сторон увешанный кистями¹⁰⁸⁵; каждое утро и вечер, старейшина всходит туда и поклоняется на запад, – что называется молиться Богу, (они не исповедуют ни буддийской, ни даосской веры); он кричит там, наверху, нараспев; мужчины и женщины, услышав его голос, тотчас бегут туда и внизу поклоняются; то же бывает по всему государству: не исполняющие этого обряда, подвергаются смерти. Платье старейшины одинаково с его соотечественниками, а голова обвернута тонкой мосы, длиной в 32 фута на бамбуковой тулье. Учитель, дивясь здешним обычаям, запамятовал их в следующих стихах:

«Хойхэсские холмы – страна на 10000 ли; самый могущественный город есть Хэ чжун; весь город наполнен «медными сосудами, сияющими как золото, а на рынках военное платье, как даосское. Ножницы и шила из золота суть товары и подарки¹⁰⁸⁶; шьют платье из белой тонкой шерстяной материи. Чудесные дыни и белые тутовые ягоды, вещи необыкновенные; кому из Китайцев попробовать их!»

Во время жаров, снежные горы были весьма холодны; туманные облака делали вид их угрюмым и бесцветным. По этому случаю, учитель сочинил следующую строфу:

«Восточные горы, днем и ночью, покрыты мраком; заря распространяет красноту по всему небу на мириады чжанов; ночью, когда светлая луна вылетает из моря, золотистый свет пронзает лазоревую твердь.»

Когда учитель жил в подворье, к нему было весьма мало посетителей; он проводил время в чтении книг и прогулках; написал также следующую строфу:

«Пришел я из-за Инь шань, за 10000 слишком ли, и прошед, на западе, Даши, жил полгода. В этих отдаленных странах нравы грубы трудно толковать им Дао; поэтому я в тихом жилье, на уединенной скале, читаю книге.»

В 7-й луне, только что начинался образовываться круг луны, он отправил с Али сянем доклад в ставку хана, касательно времени толкования Дао; 7-го числа 8-й луны, получен ответ хана, на том же докладе. 8-го числа, мы отправились в путь. Тайши провожал учителя несколько десятков ли; учитель сказал ему: «На восток от хой хэсского города вновь взбунтовались до 2000 человек, каждую ночь город освещен пламенем и жители в страхе; Тайши возвратись и успокой их.» – Тайши отвечал: «Но если в дороге, паче чаяния, что-нибудь случится с тобой; тогда как?» Учитель сказал на это: «Разве это касается до тебя!» Посему Тайши и возвратился, 12-го числа мы проехали город Геши; 13-го числа, к нам присоединился охранный конвой в 1000 человек пеших и 300 всадников, и мы вступили в большие горы; это дорога особая, минует железные ворота. Мы перешли поток красной воды; были скалы, вышиною в несколько ли, мы следовали, по ущелью, на юго-восток; у подошвы горы есть соленой источник, вода которого, на солнце, осаждает белую соль; мы взяли, для дорожного употребления, две доу соли. Потом, на юго-восток, мы поднялись на водоразделяющий хребет; отсюда на запад, в высоких падях, виднелся как будто лед; это была соль. На верху горы была красная соль, в виде камней; учитель сам видел и пробовал ее. В восточных странах, соль рождается только в низменных местах: а здесь она находится и в горах. Хой хэссцы, большею частию, едят лепешки, вместе с солью; в жажде пьют воду; даже в зимние холода, бедные люди продают воду в кувшинах. 14-го числа, мы прибыли к юго-западной подошве железных ворот¹⁰⁸⁷; при выходе, горы здесь страшны и громадны; левый утес¹⁰⁸⁸ упал так, что поток протекает внизу скрытно около одной ли. 8-й луны 15-го числа, мы прибыли к реке; она походит на Хуан хэ¹⁰⁸⁹. течет на северо-запад. Переплыв ее на судне, мы остановились на южном берегу ее. На западе отсюда, есть горное укрепление, называемое Туань ба ла: положение горы опасное и твердое. Встретился с нами на дороге лекарь третьего царевича, Чженьгун. Учитель сочинил ему стихи:

«Издревле, 8-я луна чрезвычайно светла; в период прохладного ветра, ночь тиха и ясна повсюду; все небесные виды погружены в серебряный путь; океане рыбы и драконы освещены как топазом. В Ву и Юе¹⁰⁹⁰. башни и террасы наполнены песнями и музыкой; в Янь Цинь раздаются родные песни¹⁰⁹¹ вина и кушанья в изобилии. Я «иду к местопребыванию царя, что на вершинах реки, для того, чтобы прекратить войны и водворить мир.»¹⁰⁹²

Следуя вверх по реке, на юго-восток, через 30 ли, воды не стало; поэтому, мы шли ночью, прошли Бань ли¹⁰⁹³; город весьма велик; жители его, недавно взбунтовавшись, бежали; в городе еще слышен был лай собак. На заре, позавтракав, мы проехали на восток несколько десятков ли, где была река, текущая на север; на лошади только что можно перейти ее в брод на восточном берегу ее, мы остановились и ночевали. 22-го числа прибыл встретить учителя Чжень хай, с которым и прибыли в ханскую ставку. Хан опять прислал Чжень хая спросить учителя: хочет ли он тотчас же представиться, или желает несколько отдохнуть? Учитель отвечал, что он желает представиться. Надобно заметить, что Даосы, с самого начала, являясь к Хану, не становились пред ним на колена, и не били земных поклонов, а войдя в юрту, только наклонялись и складывали ладони¹⁰⁹⁴. По окончании представления, Хан пожаловал учителю кумысу; но учитель решительно отказался пить. Когда спросил его: «Всего ли было достаточно для него в городе, где он жил?» Учитель отвечал, что в прежнее время снабжали его продовольствием Монголы, Хой хэ и Тайши, а в последнее время продовольствие было несколько потруднее; Тайши один снабжал его оным. На другой день Хан опять прислал ближнего сановника Хэ чжу, передать учителю повеление Хана, коим спрашивал его, – не хочет ли он, каждый день являться к нему обедать. На что учитель отвечал «Горный дикарь – подвижник; люблю уединение.» Хан позволил ему жить по воле. 27-го числа, Хан тронулся в возвратный путь на север; во время пути, он часто жаловал учителю виноградного вина, дынь и закусок.

9-й луны 1-го числа, переехав через плавучий мост, мы направились на север. Учитель доложил Хану, что так как время беседы наступает, то не благоугодно ли будет ему призвать Тайши Ахая. 15-го числа этой луны, Хан приготовил палатку и убрал ее, прислужницы были удалены; по обе стороны зажжены свечи, которые распространяли кругом свет; только Шэ либи¹⁰⁹⁵ Чжень хай и посланец Чжун лу стояли вне; учитель вошел в палатку с Тайши Ахаем и Али сянем, и сел; потом сказал Императору; «Чжун лу проехал со мной 10000 ли, а Чжень хай сопровождал меня несколько тысяч ли; не благоугодно ли будет позволить и им быть в палатке и слушать духовные речи?» Хан повелел им войти. То, что говорил учитель, Хан приказал Тайши Ахаю передавать ему на монгольском языке. Слова его были крайне приятны и по мысли Чингиса¹⁰⁹⁶. 19-го числа, в ясную ночь, он позвал его опять; учитель объяснял ему учение. Хан чрезвычайно был доволен. 23-го числа, снова пригласил его в палатку, с такими же знаками уважения; он слушал учителя с видимым удовольствием, повелев присутствующим записывать его слова; кроме того, приказал изложить их китайским письмом, для того, чтобы не забыть их. Он сказал присутствовавшим: «Шень сянь три раза объяснял мне средства к поддержанию жизни; я глубоко вложил его слова в сердце; не нужно разглашать их вне». Затем, вслед за Ханом, отправились мы на восток; по временам учитель просвещал его учением. Потом, через несколько дней, прибыли к большому городу Семи сыгань и остановились на юго-запад от него, в 30 ли. 10-й луны 1-го числа, учитель просил у Хана позволения заранее возвратиться на прежнюю квартиру; Хан согласился. Хан же остановился станом на восток от города в 20 ли. 6-го числа этой луны, учитель представлялся Хану вместе с Тайши Ахаем. Хан сказал: «Присутствующим можно не уходить?» Учитель сказал: «Ничего, пусть остаются.» Затем, чрез Тайши Ахая, говорил Хану; «Горный дикарь, упражняюсь в Дао уже много лет; люблю постоянно в уединенных местах ходить и сидеть; перед царскою же палаткой господствует шум от ратников, так, что мой дух не спокоен; посему, да позволено мне будет, с сих пор, ехать по воле или наперед, или назади; это будет большою милостью для горного дикаря». Хан позволил. Когда учитель вышел из юрты, Хан послал вслед за ним человека, спросить его: «Не надобно ли ему Тулу ма?» Учитель отвечал, что не надобно. В это время, только начал падать мелкий дождь, и трава снова зазеленела. С половины 11-й луны, дождя и снегу падает здесь больше и больше, а земля пропитается влагою. Со времени прибытия учителя в этот город, он раздавал остатки провианта голодным крестьянам; часто также готовил кашицу; питавшихся было весьма много 26-го числа отправились в путь. 12-й луны 23-го числа, был снег и такой холод, что множество волов и лошадей замерзли на дороге. Потом, через три дня, мы переехали на восток Хочань мулянь (большая река), и прибыли в ханскую ставку; здесь мы слышали, что в полночь суда и мост на реке разнесло. Это было 28-го числа. Хан спросил учителя о громе. Он отвечал: «Горный дикарь слышал, что подданные твои, летом, не моются в реках, не моют платья, не делают войлоков и запрещают собирать на полях грибы; – все для того, что боятся небесного гнева¹⁰⁹⁷; но это не составляет уважения к небу. Я слышал¹⁰⁹⁸ что из 3000 грехов самый важный – непочтительность к родителям поэтому-то небо показывает угрозу; теперь же я слышал, что подданные твои, большею частию, не уважают своих родителей. Хан, пользуясь силою и доблестями своими, благоволи исправить свой народ» Хан был доволен и сказал: «Слова твои мне по сердцу» – и приказал записать, хой хэсскими письменами¹⁰⁹⁹. Учитель просил обнародовать о том подданным; Хан согласился. Потом Хан собрал царевичей, князей и вельмож и сказал им: «Китайцы чтят Шень сяня, как вы чтите небо¹¹⁰⁰; я теперь еще более убедился, что он действительно небесный человек.» Затем, объявил им все, что учитель прежде и после говорил ему, и сказал: «Небо внушило ему то, что он говорил мне. Вы, каждый, запишите то в своем сердце». Потом учитель откланялся. 1-й луны 1-го числа приходили поздравлять учителя военачальник, медик и гадальщик.

11-го числа, мы отправились на восток и оставили Семисыгань на западе, в 1000 слишком ли; остановились в большом фруктовом саду. 19-го числа был день рождения учителя; чиновники поздравляли его с курительными свечами. 28-го числа расстался с учителем управляющий Тайши Лигун. Учитель сказал ему: «Увидимся ли еще когда-нибудь?» Лигун отвечал: «Увидимся в 3-й луне» Учитель сказал: «Ты не знаешь судьбы небес; во 2-й или 3-й луне, я решительно возвращаюсь на восток» – 21-го числа, пройдя на восток один переезд, прибыли к одной большой реке¹¹⁰¹, имея на северо-восток Сай лань около 3-х переездов; здесь было много воды и травы, удобно для прокормления волов и лошадей; посему тут и остановились пожить. 2-й луны в первое 7-е число¹¹⁰², учитель представлялся Хану и говорил: «Горный дикарь, отправляясь с приморья, дал слово возвратиться через три года, теперь в этот третий год, я решительно желал бы возвратиться в свои горы». Хан сказал: «Я сам пойду на восток; хочешь ли идти вместе»? Учитель сказал: «Лучше мне идти наперед; когда я отправлялся сюда, Китайцы спрашивали горного дикаря о времени возвращения; на что я сказал: через три года, теперь, все чего хотел от меня Хан, объяснено и кончено»; посему он снова настоятельно просил позволения откланяться, – Хан сказал: «Подожди немного, дня три или пять, когда приедут царевичи. Когда я пойму то, что осталось непонятным в прежних беседах, тогда ступай». 8-го числа, Хан охотился у восточных гор; когда он стрелял в одного большого вепря, лошадь его споткнулась, и он упал с лошади вепрь остановился вблизи, не смея приблизиться свитские тотчас подвели ему лошадь; охота прекратилась и хан возвратится; в ставку. Узнав о том, учитель представлялся ему и говорил: «Небо хочет, чтобы мы берегли свою жизнь; теперь у святого¹¹⁰³ лета уже преклонны; надобно поменьше охотиться; падение с лошади есть указание неба; а то, что вепрь не смел подвинуться вперед, есть знак покровительства неба». Хан отвечал: «Я сам уже понял это; твой совет весьма хорош; мы Монголы, с ранних лет привыкли стрелять верхом и не можем вдруг оставить эту привычку. Впрочем, слова твои я вложил в сердце». Хан, обращаясь к Гисили дала ханю¹¹⁰⁴ сказал: «На будущее время я во всем последую советам его». Действительно два месяца он не отправлялся на охоту. 24-го числа, учитель снова просил увольнения. Хан сказал ему: «Я подумаю, что бы подарить тебе на прощанье; подожди еще немного». Учитель видя, что ему нельзя тотчас раскланяться, волею или неволею, остался ждать. 3-й луны 7-го числа, он опять просился; Чингис пожаловал ему коров и коней, и проч.; но учитель ничего не принял, сказав, что для него достаточно почтовых лошадей. Хан спросил переводчика Али сяня: много ли у него в Китае учеников? Тот отвечал: «Весьма много; когда он ехал сюда и был в Дэсин фусской кумирне Лун ян гуань, то я постоянно видел, как местные начальства заставляли их исправлять повинности». Хан сказал: «Надобно избавить всех его последователей от повинностей». И он пожаловал ему грамоту, с императорским указом, с приложением императорской печати¹¹⁰⁵. Посему повелел Али сяню быть Сюань Чай¹¹⁰⁶, а помощников ему назначил Мэн гу дая и Гэла Бахая, – для сопровождения учителя, при возвращении его на восток. 10-го числа, учитель после представления Хану, отправился в путь. Начиная с Да ла хань до низших чиновников, все провожали его несколько десятков ли, с виноградным вином и редкими плодами. При расставании, все утирали слезы. В три дня мы прибыли в Сайлань; на юго-восток от большого города¹¹⁰⁷, в горах, водятся двухголовые змеи, длиною в два фута; туземцы почасту видят их. 15-го числа, ученики учителя отправились, за город, принести жертву на могиле покойного Сюй цзин сянь шена Чжао гуна. Мы толковали о том, не взять ли нам с собой праха его на родину; но учитель сказал: «Тело, на время, составленное из четырех стихий, есть вещь гнилая, не стоящая; а дух, истинное существо, свободен и неудержим». Мы и перестали толковать о том. На другой день отправились в путь. 23-го числа, Сюань чай Агоу, настиг учителя, для проводов, на южном берегу Чуй молянь¹¹⁰⁸. Потом, через 10-й дней, были в 100 слишком ли на запад от города Алима, и переплыли большую реку. 4-й луны 5-го числа, мы прибыли в сад, что на восток от города Алима. Здесь Тай цзян (главный зодчий) второго царевича¹¹⁰⁹ Чжан гун, настоятельно просил учителя, говоря: «В нашем местопребывании устроены три жертвенника, к которым более 400 человек приходят помолиться, каждое утро и вечер, с неослабным усердием; за несколько дней до праздника¹¹¹⁰ просим тебя, из милосердия, переплыть реку и наставить Общество жертвенников; это будет счастьем для нас». Но учитель отклонил это, говоря: «Судьба моя на юге, и уже близка; и я не могу переменить дороги.» Но когда тот снова просил его, учитель сказал: «Если не будет другого дела, то поеду к вам». На другой день лошадь, на которой ехал учитель, вдруг побежала на северо-восток; служители не могли направить ее. Тогда Чжан гун и другие опечалились и со слезами говорили: «У нас нет счастливой судьбы; Небо не позволяет ему ехать к нам». Вечером мы прибыли в Инь шань и переночевали. На другой день, мы снова проехали через 48 мостов и следовали 50 ли вверх по потоку до Небесного озера; на северо-восток переправившись через Инь шань, мы ехали два¹¹¹¹ дня и тогда только выехали на прежнюю почтовую дорогу, у большой реки, по южную сторону Цзинь шань. Потом переехали Цзинь шань на юго-восток и ехали подле гор, на юго-восток и северо-восток¹¹¹². 4-й луны 28-го числа выпал большой снег; на другой день все горы побелели; потом, на северо-восток ехали подле гор три дня до передней стороны Абухань шань. Сун дао ань и другие девять учеников, вместе с религиозным собранием вечной весны и нефритового цветка¹¹¹³, равно Сюань чай Годэ цюань, со своими, далеко встретили учителя и проводили его в кумирню Сися гуань; число поклонявшихся ему с каждым днем увеличивалось; когда учитель сходил с экипажа, выпал, во второй раз, дождь; все, поздравляя друг друга, говорили:

«Искони здесь во все лето бывало мало дождя, и хотя бывает гром и дождь, но то, большею частию, в южных и северных горах; теперь же такое обилие дождя, очевидно есть благодать его святости». Жители здешние, в обычные годы, орошают поля и огороды каналами; в 8-й луне начинает созревать пшеница; дождя же вовсе не бывает: во время созревания, хлеб портят земляные мыши; мыши, большею частию белые. В стране здешней господствует холод; плоды завязываются поздно. На берегу реки, в 5-й луне, около фута в глубину – земля, а далее в глубь – крепкий лед, тоже толщиною в фут. После обеда, учитель каждый день посылал людей за льдом. На юг отсюда виднеется высокий хребет, покрытый скопившимся снегом, который не тает и в сильные жары. Много здесь необыкновенных вещей. Отсюда, несколько на запад, около озера, есть ветряный курган; на верху его белая глина, во многих местах потрескавшаяся Во 2-ю и 3-ю луны, отсюда поднимается ветер и, прежде всего, раздается в скалах и пещерах южных гор; это начальный ветер. Когда ветер выходит из кургана, сначала появляются кружащиеся вихри, в виде бараньего рога, в бесчисленном множестве; спустя немного времени, вихри соединяются в один ветер, который поднимает песок, катит камни, срывает крыши с домов, вырывает деревья и потрясает долины; он прекращается на юго-востоке. Потом, за юго-восточным потоком есть три или четыре водяные мельницы; к ровным местам, воды делается меньше и наконец она вовсе исчезает. Из гор добывается каменный уголь. На восток отсюда есть два источника, которые, в зимние месяцы, вдруг разливаются как реки, или озера; потом просачиваются внутри земли и внезапно являются, вместе с рыбами и раками; иногда вода потопляет жилища; во 2-й луне, вода постепенно убывает и земля обрывается. Отсюда на северо-запад, за 1,000 слишком ли, находится страна Кянь нянь чжоу¹¹¹⁴, где добывается доброе железо и водится много белок; там также сеют пшеницу; китайские ремесленники живут во множестве, занимаясь тканьем шелковых материй, флера, парчи и цветных материй. От кумирни на юго-запад видна Цзинь шань, в которой много падает града между 5-й и 6-й лунами на ней бывает более 10 футов снега. В здешней стране, по местам, есть песчаные полосы; водится жо у цун юн¹¹¹⁵, тамошний народ называет его со янь¹¹¹⁶; вода у них называется усу; трава ай бу су. В глубине гор, на северных сторонах их сосны вышиною около ста футов. Собрание говорило учителю: «Страна здешняя в глубокой дикости; с самой глубокой древности, здешние жители слышали об истинном учении; только и было, что обморочиванье от горных оборотней и леших; с тех же пор, как учитель воздвиг кумирню, несколько раз совершалось праздничное служение; 1-го и 15-го числ стали быть собрания и жители, большею частию, приняли обет не убивать живых тварей; конечно, если это не дело святого просвещения, то откуда могло бы произойти это? Прежде, в год жен ву¹¹¹⁷, Даосы терпели, от зависти недобрых людей, обиды, и были неспокойны; раз, Сун дао ань, уснув днем в настоятельской комнате, вдруг увидел в верхнее отверстие, Сюй цзинь сянь щена, Чжао гуна, который сказал: «Письмо пришло.» Дао ань спросил: «Откуда пришло?» Чжао гун отвечал: «С неба.» Дао ань взял письмо и увидел в нем только два слова: Тай цинь (верховная чистота). Чжао гун вдруг исчез. На другой день, от учителя получено письмо; демонские наваждения мало по малу исчезли. Лекарь Ло шен, который беспрестанно заводил неприятности и поносил Даосов, однажды упал с лошади перед кумирней и переломил себе ногу; он сам раскаялся, говоря, что он наказан за свой грех, и просил прощения у Даосов. Учитель, отправляясь на восток, написал следующие наставительные стихи:

«10000 ли, объездил я на казенных конях и три года был в разлуке с старыми друзьями; военные смуты еще не прекратились, а истины Дао случайно изложены; объяснив в осенние ночи, закон дыхания (он разумеет объяснения свои перед Ханом, о питании жизни), в конце весны, я возвращусь в родной край. Думаю, что по возвращении, бесчисленному множеству, я не могу всего высказать.»

Али сянь и другие говорили учителю: «На южной дороге¹¹¹⁸ много песков и камня, мало травы и воды; нас, путешественников, весьма много; лошади крайне устанут; надобно бояться, чтобы не было остановки на дороге.» Учитель сказал: «В таком случае, разделимся на три партии; мои ученики от этого не потерпят.» 5-й луны 7-го числа, он приказал ученикам своим Сун дао ань, Ся чжи чэн, Сун дэ фан, Мэн чжи вэнь, Хэ чжи цзянь, Панъ дэ чун, шести человекам, отправиться вперед; а учитель отправился 14-го числа, взяв с собой Инь чжи пина, Ван чжи мина, Юй чжи кэ, Цюй чжи юаня, Ян чжи цзина и Цзн чжи цина, шесть же человек. В числе приславших напутные подарки, была Гячу фэй; Сюань чай Го, темник Ли и другие, несколько десятков человек, провожали его за 20 ли и при расставаньи, сошли с лошадей, поклонились и прослезились. Учитель ударил лошадь и быстро поехал вперед. 18-го числа, отправились за ним остальные пять учеников его: Чжан чжи су, Сун чжи цянь, Чжен чжи сю, Чжан чжи юань и Ли чжи чан. Следуя на восток, учитель проехал, 16-го числа, большую гору, на которой лежал снег; было весьма холодно; лошадей переменили у юрты. 17-го числа, учитель ничего не ел, только по временам пил отвар. На юго-восток проехали большую песчаную полосу; была трава и деревья, в которых было много комаров и мошек; ночь провели на востоке реки. По том в течении нескольких дней, учитель ехал иногда в телеге Инь чжи пин и другие спрашивали его: «Чем он болен?» Учитель отвечал: «Болезнь моя не такого рода, чтобы медики поняли ее; потому что это очищение святых и мудрецов¹¹¹⁹; вдруг не могу оправиться; а вы не тревожьтесь.» Ученики опечалились и не поняли. В этот вечер Инь чжи пин видел во сне духа, который говорил ему: «Не печальтесь о болезни учителя; когда он прибудет в Китай, болезнь сама собой пройдет.» Потом ехали песчаной дорогой 300 слишком ли, где было чрезвычайно мало травы и воды; кони ехали ночью не отдыхая; через двое суток уже вышли из песков; земля прилегает к северной границе Ся¹¹²⁰; здесь уже стало более хижин и юрт, и лошадей легче доставать; ехавшие назади догнали учителя. 6-й луны 21-го числа остановились в Юй ян гуани¹¹²¹; учитель все еще не ел; на другой день, проехав заставу, мы прибыли на восток, 50 ли, в Фын чжоу¹¹²²; все, начиная с Юань шуая, вышли к учителю навстречу; Сюань чай Юйгун, просил его остановиться в его доме и угостил его отварными лепешками. В этот день, учитель наелся до сыта¹¹²³; потом устроен был обед; он пил и ел по-прежнему. Даосы говорили между собой: «Прежний сон Цин хэ сбылся.» В то время, был конец лета; учитель сиживал у северного окна, на прохладном ветре; Юй гун, предложив ему корейской бумаги¹¹²⁴, просил ого написать что-нибудь; учитель написал следующее:

«Без дела и без мирской мысли, я провожу ночь, как птица¹¹²⁵, до пения петухов; не могу заснуть ни на один глаз, в душе нет ни одной мысли; облака убрались, поток белеет под луной; дыхание мое легко и одинокий дух¹¹²⁶ в покое. Я не сидел, с утра до вечера, сложа руки, и совершил подвиг пути.»

7-й луны 1-го числа он поднялся; в третий день, прибыл в Ся шуй¹¹²⁷ Юань шуай Гягу гун вышел из города встретить его и поместил в своем жилище; приходивших к нему на поклонение было до тысячи человек; Юань шуай, с каждым днем, удвоял к нему внимание; он поднес ему трех диких гусят. 7-го числа¹¹²⁸, вечером, учитель, отправившись погулять за город, пустил их на озеро, на волю; через немного времени, птицы весело, на свободе, приподнимались и играли под ветром на волнах. Учитель сочинил поэтому случаю, следующие стихи:

«Воспитывая вас, думали принести вас в жертву кухне, но случился я и благо подумал не давать вас на съедение; я пустил вас, на небольшой лодке, в средину больших волн; подождите конца осени; у вас, вырастут шесть крыльев.»

Потом еще сочинил стихи:

«Плаваете вы то по двое, то все трое вместе, как дружные братья; настает осень, а у вас еще не подросли крылья; пустил я вас на волю в глубоком месте прозрачного озера; потешайте дикую натуру свою на широком поле вод и в волнах.»

На другой день отправились. 9-го числа этой луны мы прибыли в Юнь чжун¹¹²⁹. Сюань чай цзун гуань¹¹³⁰ Абухэ, с Даосами, вышед из столицы, за предместье, встретил его и в носилках, на людях, ввел в свой дом. Здесь пробыл он 20 слишком дней, в высоком тереме; Цзун гуань и другие чины, каждое утро и вечер, приходили к нему с поклоном. Юньчжунские ученые и чиновники, каждый день, приходили к нему побеседовать; он подарил им следующие стихи:

«Получив повеление, я рано возвращался на родину; ехал весной, когда растительность была в полной силе; три яна¹¹³¹ только начали видоизменяться и воздух был благорастворенный. На почтовых лошадях, провожали меня со станции на станцию, и повсюду простирались облака и горы; я был за 10000 ли от столицы, и думал, как мне опять достигнуть ее».

13-го числа, Сюань чай Али сянь, отправляясь в Шань-дун, чтобы склонить его жителей на подданство, просил учителя отпустить с ним ученика его, Инь чжи пина. Учитель сказал: «Воля неба еще не решила; что пользы идти туда?» Али сянь снова, с поклоном, сказал ему: «Если государь явится туда с большим войском, то тамошние жители непременно подвергнуться смерти от оружия. Прошу тебя помилосердуй одним словом», Учитель после долгого размышления, сказал наконец: «Хоть я и заступлюсь, ничего не сделаю: все же лучше, чем сидя смотреть, как они будут умирать». Он приказал Цинь-хэ идти вместе с Али сянем и вручил ему две прокламации¹¹³². Потом, услышав, что от Сюань дэ на юг, со всех сторон, собирается, для его встречи, множество Даосов, и опасаясь стеснения в кумирнях, от встречи и угощений, он поручил Инь гуну управить ими, и дал ему следующее собственноручное писание: «Я путешествовал далеко, 10000 ли, в течении трех лет; поручаю Инь гуну везде, куда он прибудет, немедленно распорядиться полновластно, касательно всех Даосов, которые будут самовольничать и поступать вопреки правилам, дабы не препятствовать нашему учению совершать дело просвещения; когда у существ мало счастья, оно легко, на гору подниматься трудно, а спускаться легко». Сюань дэсский Юань шуай, Ила гун, отправил в Юн чжун нарочного с письмом к учителю и с предложением экипажа и лошадей. В начале 8-й луны, мы, отправившись на восток, дошли до Ян хэ, прошли Бодэн, Тянь чэн, Хуай ань¹¹³³, переправились через реку Хунь хэ и 12-го числа прибыли в Сюань дэ. Юань шуай торжественно вышел навстречу учителю, далеко на запад, из города, ввел его в город и поместил его в городской кумирне Чао юань гуань; даосские друзья его приняли с почтением; по сему случаю, учитель написал 40 знаков:

«Путешествовал я за 10000 ли в пределах живых тварей, и три года был в разлуке с родиной; по возвращении, я уже состарился, и все, что проходило, пред моими очами, прошло как быстрый сон; широко небесное пространство; бесчисленно множество разнообразных дел; но страны на юг от Цзяна и за великой стеной¹¹³⁴ с древности до ныне, те же».

Даосы говорили, что, прошлой зимой, некоторые видели, как Сюй цзин сян шен, Чжао гун¹¹³⁵ входил в ворота кумирни, ведя за повод лошадь; Даосы вышли было встретить его, но он исчез внезапно; видели его некоторые также в городах Дэ син и Ань дин. Из городов северного Китая квязья, сановники, военачальники, равно благородные и простые, наперерыв письменно просили его к себе, беспрерывно, как спицы в колесе. Он отвечал только несколькими буквами; между прочим, написал:

Царский дом еще не утвердился, а даосское учение наперед возвысилось; оно начало спасать готовых к воспринятию и расширяется безмерно; военачальники и старейшины всех стран искренно обратились к нему; жалею, что не «могу превратиться в несколько тел, чтобы удовлетворить ожиданиям многих».

10-й луны 1-то числа, он служил в Лун мынь гуани; 15-го числа, служил в городской кумирне, Чао юань гуань, где жил. 11-й луны 15-го числа, Сун дэ фан и другие, во исполнение обета, данного ими в то время, когда они, проходя Еху лин, видели кости погибших в сражении, вместе с Тай цэюнь¹¹³⁶ Инь цяньи, служили в Дэсинской кумирне, Лун ян гуань, о спасении сиротеющих теней. За несколько дней перед тем было холодно, но во время служения, две ночи и три дня, было как весной. По окончании служения, прибыл из ханской орды Юань шуай Цзя ган, с повелением к учителю; в нем было написано: «Святой муж! ты совершил, с весны до дета, не легкий путь; хорошо ли продовольствовали тебя и провожали по станциям? Когда ты прибыл в Сюань дэ и другие места, то хорошо ли тамошние власти помещали и продовольствовали тебя? привлек ли ты простой народ¹¹³⁷? Я всегда помню о тебе, не забывай и ты меня!» 12-й луны 16-го числа, учитель служил в Юй чжоусских Трех Подворьях. Проводя зиму в Лун ян, учитель каждое утро и вечер, ходил прогуливаться на Лун ган¹¹³⁸. Смотря оттуда на опустошенные войной селения Дэсинские¹¹³⁹, он выразил возбужденные этим мысли, в следующих стихах:

«Некогда, здесь рощи доходили до небес; а теперь селения виднеются кое-где; без числа погибло живых тварей от острия меча; сколько прекрасных жилищ обратилось в серый пепел!»

Потом еще написал стихи:

«Талантливых поэтов, которые могли воспевать без умолка тысячи пьес, было много от древних времен доныне; а я, праздно ходя, размышляю о вещах премирных, освобождаюсь от круговорота, в веках подысточных»¹¹⁴⁰.

В год цзя шень¹¹⁴¹, 2-й луны 1-го числа, учитель служил в Цзин шаньской кумирне, Цюян гуань; кумирня расположена на южной стороне горы Гэ шань; виды были светлы и прекрасны; сосны и тэн-ло¹¹⁴² закрывали луну; это страна Даосов. Учитель изобразил общий вид ее в следующих стихах;

«За Цюян гуань ю глубоки лазоревые скаты; на необъятном пространстве, покрытом прозрачным туманом, водружены зеленые холмы; по всей дороге персиковые цветы и быстрая весенняя вода¹¹⁴³; она бежит извиваясь; выходя из глубины священных пещер».

Потом еще сочинил стихи:

«Ряд гор представляет земные пики; на них проходят бессмертные днем и ночью; пещеры глубоки и молчаливы; туда не доходят смертные; только по временам, на отвесных скалах, слышатся песни пещерных святых¹¹⁴⁴.

Пекинский правитель, златоодежный¹¹⁴⁵, Шилю гун, полномочный посланец Лю гун, и другие чиновники, прислали нарочного с письмом; прося учителя жить в кумирне Да тянь чан гуань. Учитель согласился; затем, по почте, проехал Цзюй юн и направился на юг; столичные Даосы, друзья его, вышли встретить его в Нань коу¹¹⁴⁶, в кумирне Шень ю гуань. На другой день, утром со всех сторон собрались¹¹⁴⁷ почтенные старцы, мужчины и девицы, и с благовониями и цветами, проводили учителя, при вступлении его в Пекин; поклоняющиеся ему заграждали дорогу. Когда учитель отправлялся отсюда на запад, он, на вопрос собрания о времени его возвращения, ответил: «Через три года, через три года». Теперь так и случилось, как он сказал. В первый седьмой день¹¹⁴⁸, он вступил в Чан тянь гуань обедавших было каждый день до 1000¹¹⁴⁹. 15-го числа, собрание просило его в кумирню Юй сюй гуань.

25-го числа этой луны, прибыл из ханской орды, Гэ ла, с повелением Чингиса: «Святой муж! ты, прибыв в китайскую землю, чистым учением просвещай людей; весьма хорошо, если ты, каждый день, будешь читать святые книги и молиться о моем долгоденствии; я повелеваю тебе выбрать, по душе, место из лучших и поселиться в нем; я поручил Али сяню оберегать тебя тщательно, так как ты уже в преклонных летах. Не забывай того, что я говорил тебе прежде.» В 5-й луне, Син шень¹¹⁵⁰ златоодежный Шилю гун, и полномочный Лю гун убедительно просили его письмом управлять Да чан тянь гуанью 22-го числа учитель согласился и отправился к месту, куда приглашали. В воздухе летело перед ним несколько журавлей, которые улетели на северо-запад. Когда учитель жил в Юй сюй, то бывало, когда он шел по приглашению на обед, над ним летело, несколько журавлей, с кликами. В северном Китае, издавна, было весьма мало поклонников даосской веры; поэтому святые, желая теперь обратить к ней людей, показывали эти знамения. Члены всех восьми собраний¹¹⁵¹ поклонялись ему до земли и совершали даосские обряды; тогда нравы изменились. Вода в Юй сюйском колодце издавна была солено-горьковата; в год Цзя шеняь и Ию¹¹⁵², когда собиралось сюда, с запада множество Даосов, вода превратилась в сладкую; это тоже дело добродетели. В 6-й луне 15-го числа, Сюань чай Сян Гун чжаба, передал учителю повеление Хана: «С тех пор, как ты ушел отсюда; я еще ни один день не забывал тебя; и ты не забывай меня: поселись где тебе любо, в подвластных мне землях; хорошо, если твои ученики постоянно молятся и служат о моем долголетии». С тех пор как учитель возвратился, и со всех сторон собрались даосские братия, кривые толки, с каждым днем, умолкали; жители столицы единодушно обратились к даосской вере и возлюбили ее, так что она сделалась общеизвестною во всех домах¹¹⁵³; она раскрылась на все четыре стороны, во сто раз шире, чем прежде; поэтому установили восемь собраний в Тянь-чане¹¹⁵⁴, именно: 1) равенства; 2) вечной весны; 3) чудотворной драгоценности; 4) вечной жизни; 5) светлой истины; 6) благоденствия; 7) прекращения бедствий; 8) 10000 ненюфаров¹¹⁵⁵. Когда учитель возвратился в Тянь чан, с каждым днем увеличивалось число приходивших к нему издалека Даосов, которые просили дать им духовные наименования. Однажды учитель сочинил им четыре строфы. Первая:

«Коль скоро мирские страсти не искоренены, то это в ущерб духовного мира; когда в сердце вращается мысль о добре и зле¹¹⁵⁶, оно увлекается потоком¹¹⁵⁷, и что будет с ним!»

Вторая строфа следующая:

«Есть нечто дорогое от первобытного мира¹¹⁵⁸, безымянное и само собою не рождающееся; оно в сердце человека постоянно таится и свободно обтекает духовный мир.»

Третья строфа:

«Когда зрение постоянно развлекается предметами, глаза потемняются; от утомления сил, стихии истощаются; в мире все ложно и в сердце никто не знает пустоты.»

Четвертая строфа:

«Вчерашняя мысль не оставляет следов; тоже и дела настоящего дня; лучше всего покинуть то и другое и проводить дни в постоянной пустоте.» После каждого обеда, учитель ходил гулять в старый сад, по цветам, в сопровождении шести или семи человек; отдыхал под тенью сосен; иногда переписывался стихами с своими спутниками; временем после чая, заставлял спутников петь несколько песен, в роде Ю синь и юй (о путешествии бессмертных); солнце уже бывало на горах¹¹⁵⁹, а он, увлекшись, забывал о возвращении. Поэтому Син тен и Сюань чай Чжаба сян гун просили учителя принять сад северного дворца¹¹⁶⁰, с озером, равно прилежащие к нему несколько десятков цинов¹¹⁶¹ земли, для обращения в жилища Даосов.

Учитель отказывался, но когда они убедительно просили его, он принял; вслед затем, они сделали объявление о том, чтобы никто не смел собирать, в этих местах, топлива.

Учитель поместил здесь Даосов; с каждым днем производились улучшения; потом обо всем донесено Хану, который одобрил. С тех пор, в хорошую погоду, не было дня, чтобы учитель не ходил прогуливаться на это место. В день сухоядения¹¹⁶², он сочинил двое стихов на весеннюю прогулку. Первые стихи:

«На десяти цинах земли четвероугольное озеро и царский сад; густые и высокие сосны и кипарисы покрыты прозрачным туманом; в беседках и на террасах тысячи забот обращаются в сон; цветы и ивы, весной, принадлежат бессмертным. За островом¹¹⁶³, нет страны, столь чистой и лучшей; среди людей только есть небо обширного холода¹¹⁶⁴; я совершенно знаю, что так устроил творец; я прошу его о счастии чинов и народа.

«Вторые стихи были следующие:

«В период Цин мина раскрылись цветы абрикоса и тысячи народа и семейств, каждый день, ходят взад и вперед; за островом даль туманная, весенняя вода широка; сосны шумят, в них вращается теплый ветерок, прогуливающиеся вздыхают, что заходящее солнце гонит их домой; мудрые мужи тоже жалеют о скоротечности красот; как достать чудесного лекарства, чтобы тайно переменить кости¹¹⁶⁵ превратиться и возлететь в Юй ло тай¹¹⁶⁶.»

В год и ю¹¹⁶⁷, в 4-й луне, Сюань фу Ван гун Цзюй чуань, просил учителя отобедать в его доме; Гун родом был из Гуань ю¹¹⁶⁸; поэтому он говорил о прекрасных бамбуках и деревьях Сан яна и Чжун нани¹¹⁶⁹, прося учителя посмотреть бамбук на его дворе. Учитель сказал: Этот бамбук чрезвычайно красив; вероятно, что после опустошений войны, нельзя много достать его; когда я жил в Пань си¹¹⁷⁰, там были густые рощи и высокий бамбук; чудный был вид! представляю себе это, как сновидение; теперь я уже состарился; наступает срок моего возвращения; удели мне несколько десятков стволов: я посажу у северного окна Бао сю ане¹¹⁷¹; они будут закрывать зрение.» Сюань фу сказал: «Военные смуты в Поднебесной еще не прекратились; народ в чрезвычайных тревогах; Хан же уважает тебя и чтит Дао; силою истинной святости твоей охраняется жизнь тварей; зачем же ты говоришь такие речи?¹¹⁷² Помилосердуй и подумай лучше об избавлении людей.» Учитель, ударяя о помост палкой, смеясь сказал: «Когда воля неба решила; разве зависит от людей?» Присутствующие не поняли его мысли. Летом в конце 5-й луны, учитель взошел на вершину горы Шоу лэ тани¹¹⁷³. откуда во все стороны видны сады и рощи, как зеленые шатры; под ними отдыхали прохожие, не чувствуя жара; посему случаю, учитель сочинил стихи:

«В стране, сопредельной с границей, издревле до ныне, города падают; хотя много разрушено дворцов и палат, но еще остались прекрасные сады и рощи; зеленые деревья гуще и гуще, свежий ветерок порывается глубже и глубже; каждый день гуляю я по острову святых¹¹⁷⁴ и, смотря с высоты, на все стороны света, пою.»

Однажды, как учитель возвратился с Цюи дао, посетил его Чень, гун Сю юй. Учитель сочинил ему семи буквенные стихи для дуй дзы¹¹⁷⁵: «Зеленая гора высится в небо одинокая; зеленые кипарисы, тенистые и густые, кругом охватывают залы; по безмерной равнине поддерживается прозрачный туман постоянно; на всей долине, как не бывает на обыкновенных, ветер и луна¹¹⁷⁶; высокие сосны стоят прямо; в глубокой извилине чудесные изрытые камни, вышедшие из Тай ху¹¹⁷⁷; таково истинное занятие для вечной и спокойной жизни тем, которые пришли в столицу подвизаться и молиться за других.»

В 9-й луне 1-го числа Сюань фу Ван гун, по случаю перехода планеты Марса в созвездие Вей¹¹⁷⁸, что грозило бедствием Пекинской области, просил учителя совершить моление, спрашивая, чего это будет стоить? Учитель сказал: «Нам жаль, когда теряем какую-нибудь вещь, тем более жаль большой страны; в эти годы, народ страдал от поборов и повинностей; казенные и частные средства истощены; я употреблю на служение вещи, какие найдутся у меня в монастыре; а вы только прикажите столичным чиновникам поститься, в ожидании поклонения; этого довольно; другого не нужно.» Вслед за тем, он решил служить двое суток днем и ночью. Учитель, несмотря на свою старость, сам молился на жертвеннике Сюань тань¹¹⁷⁹. По окончании служения, вечером, Сюань фу с радостью поздравлял говоря: «Марс уже отступил назад на несколько созвездий, и мы уже не печалимся. Так скоро подействовали добродетели учителя.» Учитель сказал: «Какие у меня добродетели? Моления совершаются издавна: боюсь только, что нет довольно веры; древние говорили: вера подвигает вселенную; оттого так и произошло.» 9-й луны 9-го числа, пришли издалека Даосы некоторые поднесли учителю цветы Цзюй хуа¹¹⁸⁰; учитель сочинил, по этому случаю, элегию, на манер Юй шен хэнь хуань чи¹¹⁸¹;

«Есть семя с чудесным ростком, по существу и свойству дивное; когда наступит осень и ветер, с холодом, проникнет в самый корень его, тогда оно распускает бесчисленные цветы; золотистый нежный цвет их светит при ясном небе. В 9-й луне пришли гости, держа в руках эти цветки; все седалища были наполнены ими; когда смотришь на седалища, то глазам представляется одно и то же; как эмблема вечной жизни и долгого зрения¹¹⁸² они не опадают; это настоящие собеседники в безделье.»

Потом, приходили к нему исповедующие даосскую веру, с большим свертком корейской бумаги, прося его написать на ней своей кистью. Он написал оду, в роде Фын си ву:

«Когда получишь добрый отдых, то и отдыхай; ты выиграешь свободу и избавишь дух и тело от служения. Ах, сколько служений разумных и героев напрасно трудились осуществить идеи целой жизни своей! Творец отталкивает¹¹⁸³ и переводит¹¹⁸⁴ и нет ничего постоянного; вчера было веселье и песни; сегодня наступает печаль и скорбь; сегодня не знаешь, что будет завтра; мысли и постоянное усилие удручают душу.»

Однажды, в присутствии учителя, спорящие спросили его, кто прав? Учитель промолчал и так разрешил духовным образом¹¹⁸⁵; потом наставил стихом:

«Сметай, сметай, сметай; когда сметешь все, то в сердце не будет ни одной вещи; когда в сердце нет ничего, то это хороший человек; а когда хороший человек, то это дух бессмертный, или Будда»¹¹⁸⁶.

Спорящие, услышав эти слова, со стыдом удалились.

В год бин сюй¹¹⁸⁷, 1-й луны, он приглашен был в Пань шань¹¹⁸⁸ на служение Хуан лу¹¹⁸⁹; он служил трое суток; в эти дни погода была ясная; все чувствовали удовольствие, и в холодных падях воцарилась весна; в вечер, когда служение должно было начаться, он сочинил стихи и показал их собранию:

«По извилинам, глубоки безобразные горы, высоты горные веселят сердца гостей; ряд пиков, один за другим, поднимаются прямо; в широких пропастях темно и холодно; как будто пролетали здесь святые, и не раздается ни одного клика привитающей птицы; желтошапочные¹¹⁹⁰ служили три дня, простоплатные¹¹⁹¹ притекли тысячами».

В 5-й луне, в столице была засуха, крестьяне не сеяли семян, и жители скорбели; чиновники, очистив рынок, построили на этом месте жертвенник, и молились сряду несколько десятков дней: но пользы не было. Син шен отправил чиновника к учителю, с просительным письмом, о том, чтобы он помолился о дожде. Учитель служил три дня и две ночи; к вечеру того дня, когда надобно было просить святых¹¹⁹², облачные пары собрались со всех сторон и вскоре пошел дождь; он не прекращался от полуночи целое время обеда¹¹⁹³; Син шен прислал чиновника с курениями поблагодарить; он говорил: «Столица так долго была в засухе, что все поля готовы были погореть; хлеба не сеяны и народ не чаял жить; но, благодаря силе святости твоей, которая тронула небожителей, они ниспослали благотворный дождь; народ называет его дождем святого». Учитель отвечал: «Этого достигла вера Сян гуна¹¹⁹⁴ и вышние святые умилостивились и спасли жизнь тварей; а я что тут сделал?» Когда посланный ушел, пришел другой, от Син шена же, с словами: «Дождь, правда, выпал, но его недостаточно, после долговременной засухи; надобен ливень, чтобы уничтожить ее»; и просил учителя умилосердиться. Учитель отвечал: «Не печальтесь; когда люди с верою обращаются к вышним святым, они непременно отвечают им; большой дождь будет». Действительно, служение еще не кончилось, как полил дождь морем. В тот год был урожай. Столичные знаменитости и ученейшие мужи поздравляли учителя стихами. Однажды Ву да цин Дэмин поднес ему четыре строфы стихов; учитель, на те же рифмы, отвечал ему четырьмя же строфами. Первая:

Во времена Янь го¹¹⁹⁵ жил здесь Чань гун¹¹⁹⁶, который вышел из среды мирских в общество Дун бинь¹¹⁹⁷, однажды он улетел на журавле, на остров Пын лай, в страну бессмертных, которая тысячи веков высится над землею»¹¹⁹⁸.

Вторая строфа была следующая:

Прежде я жил в глубоких горах один, и кто мог знать, что я буду славен в Поднебесной между многими; Даосы Сюань юаня¹¹⁹⁹ со всех сторон приходят ко мне, для вопросов, и в беседах, мы не толкуем мирских книг».

Третья строфа:

Не считай праздного¹²⁰⁰ человека обыкновенным смертным; праздный человек, без пожеланий, близок к обществу святых; если не теперь просветить душу¹²⁰¹, то какого времени ждать, чтобы достигнуть драгоценной горы»¹²⁰².

Четвертая строфа:

«Разумный дух самобытно явился, когда хаос приходил в устроение; для него длинный век¹²⁰³ мал; он выходит из жизни, вступает в смерть, всегда без Я¹²⁰⁴, он восходит за древность и перелетает в настоящее, самосвободный и бессмертный».

Потом, учитель написал на нарисованных Чжи чжунъю анем изображениях трех святых, Дэи, Юань бао и Сю ань су:¹²⁰⁵.

«Мир не постигает достигших Дао, святых мужей; три учителя в какое время проявили чудотворные следы свои? они научали во дворцах, преемствуя друг другу, и живут между людьми, подобно Чи суну¹²⁰⁶.

По просьбе некоторых из последователей даосской веры, он сочинил еще следующие стихи, в семь знаков:

«Утро и вечер сменяются быстро, ускоряя один другого; у плавающих по жизни незаметно седеют волосы на висках; творец играет людьми; все сон; что такое споры и волнения в прошедшем?»

Когда учитель принял приглашение Син-шена и других чиновников¹²⁰⁷, то соболезнуя о том, что в Тянь-чане святые кумиры, храмы, палаты, залы и жилые комнаты, сверху покривились, а снизу обваливались, а окна, двери и крыльца почти совершенно обрушились, он приказал ученикам своим каждый день делать исправления; дыры замазывать, покривившееся поправить; работа кончена в год бин сюй¹²⁰⁸; все было поновлено, потом вновь построено было более сорока келий; все это было сделано на собственные средства монастыря, без подаяний. Всякое лето, учитель не позволял в помещениях зажигать огня, и уже в 9-й луне было немного; эта было предосторожность против пожара. В 10-й луне, он перешел из Бао сюань жить в Фан ху¹²⁰⁹; каждый вечер призывал к себе заслуженных Даосов и, рассадив их по порядку, толковал с ними о высоких предметах: иногда не спал всю ночь. В 11-й луне 13-го числа, в полночь, он оправил платье¹²¹⁰, встал с места и прохаживался по среднему двору; возвратившись он сел и произнес братии следующие стихи:

«Мириады светил наполняют широкое небо; утомился я, сидя до третьей стражи: созвездие Цань прошло уже за западный хребет, медведица подвинулась и северные звезды¹²¹¹ поднялись высоко. Нет средства остановить великой силы движения; беспредельной пустоты нельзя накрыть; кто властитель этого вращения? Мириады веков мир тверд сам собою».

В год дин хай¹²¹² с весны до лета, опять была засуха; чиновники молились несколько раз, но без всякого успеха. Столичное собрание даосское однажды просило учителя помолиться о дожде; потом собрание Сяо цзай¹²¹³ и другие тоже просили о том; учитель, подумав, сказал: «Я только что думал о молении; вы выразили ту же мысль; это, что называется в добром деле, не согласившись, иметь одинаковое намерение; с той и с другой стороны будем только усерднее». Согласились молиться о дожде 1-го 5-й луны, а 3-го совершить благодарственное за дождь моление; если 3-го числа будет дождь, то назвать его благовещим; но через три дня, если и будет дождь, то он уже не следствие моления. Некоторые говорили учителю: «Волю Неба не легко предузнать; учитель сказал такие речи перед многими; если, паче чаяния, назначенный период хоть несколько пройдет, то этим может навлечь на себя хулу от мелкого человека». Учитель сказал: «Это не вам знать». Когда началось служение, пошел дождь на весь день, а на другой день выпал на фут; по прошествии же трех дней, все небо совершенно очистилось; и так он совершил благодарственное моление за дождь, как предсказал. В то время было нестерпимо жарко; Юань шуай Чжан цзы юнь, просил учителя прогуляться с ним в западные горы; и повторял просьбу несколько раз; учитель отправился: на другой день, после обеда, и по окончании дождя, ходил в кумирню Дун шань ань; он сидел в компании в роще; при наступлении вечера, когда надобно было возвращаться, он сочинил следующие стихи:

«В западных горах воздух свеж и чист; после дождя облака легки; посетители сидят в роще; без мысли, дао само собой совершается».

По возвращении он жил несколько дней в тереме¹²¹⁴ в доме Юань шуая; приходившие к нему слушать наставления занимали у него целые вечера. Потом, он принял приглашение в кумирню Дагу ань, а на другой день, в Цин мын ань; вечером того дня выпал большой дождь с севера; гром и молния были грозны; восток и запад оглашался и освещался. Учитель сказал: «Таково должно быть дело подвижника; достигший дао издает грозный свет, который проникает повсюду: гром и молния не могут с ним сравниться». В глубокую ночь, когда гости разошлись, он лег в простой¹²¹⁵ комнате; вдруг поднялся порыв ветра, с дождем и вместе раздался сильный удар грома, так что окна и двери едва не треснули, но вдруг звук грома стих. Люди все дивились этому; иные говорили, что гром обыкновенно раздается постепенно; почему же теперь: он раздался и внезапно стих? Иные отвечали: нет ли здесь святого мужа? поэтому дух грома и умерил¹²¹⁶ свою грозу.

Когда он возвратился, 5-й луны 25-го числа, прибыл из Цинь чжоу, Даос Ван чжи мин, с ханским повелением¹²¹⁷, о переименовании северного; дворца и острова святых в Вань ань гун, а Тянь чан гуань в Чан чунь гун¹²¹⁸; ему повелевалось управлять всеми добродетельными монахами в Поднебесной; вместе с тем, дарована ему золотая тигровая дщица¹²¹⁹, по которой все дела даосские подлежали его управлению.

После малых жаров¹²²⁰, были несколько раз сильные дожди; жар был еще сильнее. Учитель написал стихи и показал их другим: Влажный жар нагревает воздух на безграничное пространство; бьют по морю огромные волны, и в больших реках прилив; уже наперед видно, что прекрасные колосья созреют в осень, и как слышно демон засухи исчез в 5-й луне; народ радуется, что есть надежда на поддержание жизни; войска, не ожидая приказов, сохраняют строгую дисциплину; истинно, что даосское просвещение, повсюду проникающее, тайно даровало богатый год, в помощь святому царствованию.»

С тех пор, как Цюн дао обращено было в даосский монастырь, несколько лет не было собирающих здесь топливо и ловящих рыбу; в садовом озере расплодилось много птиц и рыб; сюда, целый год, беспрерывно, приходили гуляющие. В остальное время, учитель выезжал на лошади, вообще однажды в день. 6-й луны 21-го числа, он, по болезни, не выходил и мылся в восточном потоке двора. 23-го числа ему донесли, что между сы и ву¹²²¹ часами, при сильном громе и дожде, южный берег озера Тай и чи¹²²² рухнул; вода хлынула в восточное озеро с шумом, слышанным на несколько десятков ли; все черепахи и рыбы тоже ушли и озеро высохло; гора на северном устье¹²²³, тоже обрушилась.

Выслушав это, учитель сначала ничего не сказал; но потом, смеясь, сказал: «Гора упала, озеро высохло; и мне не вместе ли с ними?»¹²²⁴ 7-й луны 4-го числа учитель сказал ученикам: «Некогда Дань ян¹²²⁵, предрек мне следующее: «По смерти моей, наша вера высоко восстанет; по всем странам света, много обращено будет в даосские страны; ты будешь жить в это самое время; у даосских монастырей будут названия и надписания Императорские; ты будешь управлять большими монастырями; будут посланцы с дщицами, с возложением на тебя управления делами; это-то время есть период восполнения подвигов и славы твоей и твоего успокоения? Каждое слово Дань яна исполнилось, как будто по писаному. Притом, теперь, в нашей вере, везде, вне и внутри. есть заведывающие люди, и я возвращаюсь без заботы.» Учитель заболел в Бао сюане; однажды, он несколько раз ходил в удобное место; ученики его, останавливали его; учитель сказал: «Я не хочу утруждать людей; вы еще различаете места; притом какое различие между удобным местом и спальнею»¹²²⁶. 7-й луны 7-го числа, ученики опять просили его, говоря: «У нас, каждый день, множество добрых людей собираются на обед; помилосердуй и войди в залу, чтобы они могли, к удовольствию своему, поклониться тебе.» Учитель сказал; «Я пойду в залу 9-го числа. В этот день после полудня, он оставил стихи¹²²⁷:

«Рождение и смерть тоже, что утро и вечер; призрачные пузыри являются и исчезают, а вода нисколько не трогается¹²²⁸ Когда свет солнца и луны проходит в скважину, мы можем перешагнуть через солнце и луну¹²²⁹; но когда открывается таинственная сила его вполне, он обнимает моря и горы, сечет во все страны света, как и нечто близкое, и дышит на мириады существ, как будто пружиня¹²³⁰, безумные¹²³¹ слова, когда кисть перестает писать, обращаются в прах, и когда завещаются современникам, они, слушая их, уже забывают.»

Тогда он вошел в залу Бао сюань тан и здесь преставился¹²³². Чудесный аромат распространился по зале; ученики, с курениями в руках, поклонились, совершив обряд разлучения. Братия хотели плакать над ним, но ближние ученики его, Чжан чжи су и Ву чжи люй, остановя их, говорили: «Святой муж сейчас завещал, чтоб ученик его Сун дао ань заведовал делами веры, а Инь чжи пин был ему помощником; затем следует Чжан чжи сун; Ван чжи мин, по-прежнему, остается правителем дел; Сун дэ фан и Ли чжи чан советниками в делах веры.» Тогда снова произошло избрание. По окончании молитвы, при оставлении мира, Сунь дао ань и другие, после двукратного поклонения¹²³³ вступили в свои должности. Ранним утром, они оделись в траурное платье и совершили обряд траура¹²³⁴. Стекшихся на поклонение было около 10000 человек Сюань чай Лю чжун лу узнав о том, с горестию сказал: «С тех пор как святой муж представился Хану, Царь и подданный сошлись; после расставанья, Хан питал к нему расположение и любовь, и никогда не забывал его; теперь, когда он скончался, надобно тотчас донести о том Хану¹²³⁵.» По истечении первой недели, со всех сторон стекались Даосы и миряне ко гробу и плакали, как над прахом родителя. Тогда число приходивших за наставлением и духовными наименованиями, увеличивалось с каждым днем; однажды правитель дел, Сун гун сказал Чжи чану; «Нынешней луны 7-го числа, мы с тобой получили назначение от учителя; дело о духовных наименованиях, и другие, ты пиши за меня, только прикладывая печать с буквами моей руки. Когда это дело пойдет, то, по привычке, так и останется навсегда»¹²³⁶. Вслед затем, прибыл из Дэсина, Цин хэ да ши Инь гун для принесения жертвы. Когда кончилась седмица, правитель дел Сун гун сказал Цин хэ: «Я уже стар и не могу управлять верою; управляй за меня». Он уступал дважды, наконец Цин хэ принял на себя его обязанности. Братства отдаленных и близких собраний, исповедующих даосскую веру, не уменьшались против прежнего. В год ву цзы¹²³⁷, весной, 3-й луны 1-го числа Цин хэ предложил построить храм учителю в Боюнь гуане. Некоторые говорили, что работы много, и продовольствия мало опасно, что трудно будет исполнить это. Цин хэ сказал: «Во всяком деле, важно задумать предварительно; люди охотно помогают совершить, но не охотно раздумывают вместе, начинать ли; всякое дело, если оно не дело частное, при усердии братии, почему не можно исполнить? тем более, что люди помнят добродетели учителя; кто не чтил его во всех странах? ненужно просить и милостыни; сами собой найдутся помощники в этом деле. Вы не сомневайтесь. А если и не будет так, то, израсходовавши монастырские средства, я готов взяться за нищенскую чашу». Сюань чай Лю Гун, услыхав о том, порадовался и оказал всевозможное пособие этому делу. Над работами поставлен Дзюй чжи юань и другие. В 4-й луне, в первое дин¹²³⁸, очистили землю и утвердили основание; по прошествии ву цзи и гэн¹²³⁹, вдруг прибыли из городов Пин, ян, Тай юань, Цзянь, Дай, Вей и Ин¹²⁴⁰) Даосы, более 200 человек; принесшие с собой продовольствие, на помощь построению храма. В четыре декады, работа была кончена; участвовавших в этом деле нельзя исчислить всех. Я думаю, что хотя успешная и быстрая работа производилась руками человека, тем не менее также было и таинственное содействие святых. Решено было погребсти прах учителя 7-й луны 9-го числа. В 6-й луне шел беспрерывный проливной дождь; все опасались, что нельзя будет совершить погребения 7-й луны 1-го числа вдруг сделалось ясно; все единодушно радовались этому; накануне церемонии, возжгли курения и приготовили седальные постилки, для украшения жертвоприношения; когда открыли гроб, вид учителя был, как бы живой, приходили три дня, смотреть на него, издали и изблизи, князья, чиновники, благородные, простой народ, буддийские монахи и монахини, и благочестивые люди; в три дня, каждый день, было до 10000 посетителей; все дивились этому чуду, прилагая руки ко лбам, и вскоре разнесли весть о там во все стороны, подвизая сердца людей обращаться к нашей вере; приходивших возжигать курения нельзя было исчислить В кумирне устроено было служение успокоения¹²⁴¹. и продолжалось трое суток; сперва, 10 дней был пост 8-го числа в 8 часов утра, пролетели с юго-запада, черные журавли, вслед за ними пролетели белые; все смотрели на них и дивились. 9-го числа, после полуночи¹²⁴², совершено служение Лин бао цинь¹²⁴³, при 360 священных седалищах¹²⁴⁴; по окончании служения и обряда, уложили останки¹²⁴⁵ в храме; от него распространилось благовоние, не исчезавшее целый час. К полудню был обед; одетых в даосское платье¹²⁴⁶, с сидящими. было несколько тысяч человек; поклонников даосских тоже было более 10000 человек; по успокоении души учителя, на другой день, выпал опять большой дождь. Все вздыхая говорили: «Как согласна воля неба с делом людей!» В окончании этого великого дела, если бы учитель не был исполнен совершенств, которые распространились по вселенной и проникли до духов, кто бы мог устроить так? Думаем, что это не зависело от людей. Цюань шэн Сюань фу Вань гун цзюй чуань, родом из знатной фамилии города Сянь яна. обыкновенно был расположен к даосскому учению; в последние годы, он сошелся с учителем в Пекине: они сошлись по сердечной чистоте, по духу и нраву, и он искренно чтил учителя, далеко больше прежнего; поэтому, по случаю погребения; он поставил себя в главе собрания; внутри и вне столицы, он расставил солдат, на всякий случай; но в день, когда все расходились, не было никаких беспорядков и тревог; потом он сам озаглавил этот храм: Чу шунь¹²⁴⁷, а кумирню: Боюнь¹²⁴⁸ Учитель, когда писал, не делал черновых; положив перед собой бумагу, он прямо и писал на ней: после, когда еще просили его, он или прибавлял пли сокращал прежнее; в этих двух видах произведения его и оставались. Однажды ночью, говоря с учениками, он сказал: «О древних подвижниках мало сказаний в книгах и писаниях, да и те не обработаны; а сколько тех, предания о коих потеряны! Я несколько раз говорил вам о достигших святости мужах последних времен, которых я видел собственными глазами и своими ушами слушал; дела их слишком явны, их научения светлы; в свободное время, и думаю составить сочинение Цюань чжень да чуань¹²⁴⁹, и завещать оное потомству». Когда же учителя не стало, хотя он словесно и показал общее содержание этого сборника, но жаль, что последующие, изучающие Дао, еще не видели этого сочинения конченным¹²⁵⁰.

1.

Послание Чингиса:¹²⁵¹ Небо отвергло Китай за его чрезмерную гордость и роскошь. Я же, обитая в северных степях, не имею в себе распутных наклонностей; люблю простоту и чистоту нравов; отвергаю роскошь и следую умеренности; у меня одно платье, одна пища; я в тех же лохмотьях¹²⁵² и то же ем, что коровы и конские пастухи; я смотрю на народ, как на детей, забочусь о талантливых, как о братьях; мы в начинаниях согласны, взаимная любовь у нас издавна; в обучении тем¹²⁵³, я напереди других; в ратных боях не думаю о заде. В семь лет я совершил великое дело и во всех странах света утвердил единодержавие. Не от того, что у меня есть какие-либо доблести, а от того, что у Гиньцев правление непостоянно, я получил от Неба помощь и достиг престола. На юге Суны, на севере Xой хэ, на востоке (?) Ся, на западе варвары, – все признали мою власть. Такого царства еще не было с давних времен наших¹²⁵⁴ – Шань юй. Но звание велико, обязанности важны и я боюсь, что в правлении моем чего-нибудь не достает; при том строят судно и приготовляют весла для того, чтобы можно было переплыть через реки; подобно тому, приглашают мудрецов и избирают помощников¹²⁵⁵ для успокоения вселенной. Я, со времени наследования престола, усердно занимаюсь делами правления, но не видел еще достойных людей, для занятия санов 3-х гунов и 9-ти цинов¹²⁵⁶. В сих обстоятельствах я наведался, что ты, учитель, сроднился с истиною и шествуешь по правилам; многоученый и опытный, ты глубоко изведал законы; твоя святость прославилась и доблести проявились; ты хранишь строгие обычаи древних мудрецов и обладаешь прекрасными талантами высших людей; издавна привитаешь в скалах и ущельях, и скрыл себя (от мира); ты прославляешь просвещение предков; ты привлекаешь к себе людей, обладающих святостью, которые, как облака, шествуют к тебе, стезей бессмертных, в неисчислимом множестве. Узнав, что, после войны, ты все еще обитаешь в прежнем жилище, в Шань дуне, я беспрестанно думал о тебе. Я знаю пример возвращения от реки Вэй в одной колеснице¹²⁵⁷ и троекратной просьбы в хижине¹²⁵⁸. Но что мне делать? За обширностью гор и долин, я не могу сам встретить тебя. Я только схожу с своего места и стою подле¹²⁵⁹; постился и омылся¹²⁶⁰, избрал своего приближенного Лю чжун лу, приготовил легких всадников и простой экипаж¹²⁶¹, и, не страшась тысяч ли, прошу тебя подвинуть святые стопы твои; не думай о дали песчаных степей; или пожалей о народе, по современному состоянию дел, или из милости ко мне, сообщи мне средства сохранения жизни. Я сам буду прислуживать тебе. Я мечтаю, что ты отрыгнешь мне хоть остатки и скажешь мне хоть одно слово; но и этого довольно. Теперь я несколько выразил мои задушевные мысли, надеясь, что они сколько-нибудь ясны в настоящей грамоте. Надеюсь, что ты, проявив сущность великого Дао, сочувствуешь всему доброму и конечно не поперечишь желаниям существ. По сему настоящее повеление должно быть вполне ведомо. 5-й луны 1-го числа.

2.

Адрес Чан чуня:¹²⁶² Дэн чжоуский изг Сися сяня, стремящийся к Дао, Цю чу цзи, получил недавно Высочайшее повеление издалека. Весь бездарный приморский народ неразумен. Представляя себе, что в делах жизни я туп, в деле изучения Дао не успел, трудился всевозможным образом, состарился и не умер что хотя слава о мне распространилась по государствам, но, по святости, я не лучше обыкновенных людей, внутренне, я мучусь стыдом; тайные мысли кто ведает? Прежде, из южной столицы и от Суновь несколько раз были ко мне приглашения, но я не пошел туда, а ныне, по первому зову Драконова¹²⁶³ двора, я иду, почему же? Я слышал, что Царь одарен от Неба мужеством и мудростью, превосходящею древность и нынешние времена; правота в нем помогает чудесному величию; Китайцы и варвары покоряются ему; посему, я хотел было сначала скрыться в горах, или уйти в море, но не решился противиться повелению и счел необходимым бороться со снегами и инеями, намереваясь единожды представиться. Я слышал, что ваша колесница только на север от Хуань чжоу и Фу чжоу¹²⁶⁴; но прибывши в Пекин, услышал, что колесница отправляется далеко, неизвестно за сколько тысяч ли. Ветер и пыль беспрерывны, небо помрачено; а я стар и слаб, не могу выносить (трудов) и весьма боюсь, что по такому пути не дойду. Если же и буду к Царю, то дела военные и государственные не в моих силах. По духу Дао дэ, надобно обуздывать страсти, а это дело весьма трудное поэтому, я совещался с полномочным Лю чжун лу и говорил, что лучше мне остановиться и обождать в Пекине, или Дэ син фу, и наперед отправить человека донести о том; но Лю чжун лу не согласился; поэтому, я сам вынужден был писать особое донесение. Представляя себе, что я решился исполнить волю вашу и отправился в даль, на ветры и инеи, я прошу Царя заблаговременно ниспослать милостивое повеление и решить должно или нет (мне ехать). Мы вчетвером поступили в монашество; трое достигли святости; только я попусту слыву за святого. Вид мой высохший, тело истощенное. Ожидаю святого решения. В год Дракона, 3-й луны (1220).

3.

Чингис Император, учителю Цю: С удовольствием прочитал я уведомление твое о том, что согласно с моим повелением, ты отправился в путь, и все прописанное тобою, принял к сведению. Ты святостью превосходишь трех мудрецов; твои доблести гремят во многих странах, поэтому я послал сановника, с пригласительным даром¹²⁶⁵, на почтовых, искать тебя у океана. Случай был согласен с моими желаниями; Небо не воспротивилось человеку. Два двора, несколько раз, приглашали тебя, но ты не пошел к ним; но когда мой один посланец пригласил тебя однажды, ты, восхотел подняться с места. За то, что я воздвигнут Небом, ты сам пошел ко мне. Ты не отказался переносить, на открытом воздухе, ветер и иней, и сам решился пройти песчаные степи. Когда твое писание представлено было мне нечего говорить, как я был рад и доволен. Дела ратные и государственные не в моем желании¹²⁶⁶, а мысли в духе Дао дэ. искренно скажу, заслуживают уважения. За непокорность тех глав¹²⁶⁷, я громлю их грозно; только приходит моя рать, дальние страны усмиряются и успокаиваются Кто приходит ко мне, тот со мной; кто уходит, тот против меня. Я употребляю силу, чтобы достигнуть продолжительного покоя временными трудами, надеясь остановиться, как скоро сердца покорятся мне. С этою целью, я несу и проявляю грозное величие и пребываю среди колесниц и воинов Я снова представляю себе, что облачная колесница твоя уже тронулась с Пын лая и что ты можешь направить путь, на журавле, в Индию. Да мо пришел на восток, чтобы запечатлеть истины преданием духа учения; Лао ши шествовал на запад, чтобы и варваров просветить и возвести на степень святости. Хотя равнины и широки, но недалеко узреть мне стол и посох твой. Поэтому, и отвечаю на твое послание, чтобы тебе ведомы были мои мысли. Надеюсь, во время пути ты будешь благополучен и здоров; о прочем не распространяюсь.

4.

Святое повеление¹²⁶⁸. Царя Чингиса повеление начальникам всех мест: Какие есть у Цю шень сяня скиты и дома подвижничества, в них ежедневно читающие священные книги и молящиеся небу, пусть молятся о долгоденствии Царя на многия лета; они да будут избавлены от всех больших и малых повинностей, оброков и податей; скиты у дома монахов, принадлежащих Цю шень сяню, во всех местах да будут избавлены от повинностей, податей и оброков; вне сего, кто будет, ложно называя себя монахом, под незаконным предлогом, отказываться от повинностей, того доносить властям и наказывать по усмотрению. По получении настоящего повеления, да не осмелятся изменить и противиться оному. Для чего и дано сие свидетельство.» Сие повеление вручено Шень сяню, для хранения. Свидетельство:¹²⁶⁹ Принадлежащие Шень сяню монахи, и усердно и строго пребывающие в скитах люди, равно избавляются от повинностей, податей и оброков. Да сообразуются с сим. В год Гуй вэй, (овцы), третьей луны (с приложением императорской печати). « » дня (1223).

5.

Сюань чай Али сянь лично принял от царя Чингиса следующее повеление: Цю шень сянь! То, что ты доложил мне по казенному делу, весьма хорошо. Я прежде уже сдал указ тебе, поручив тебе управлять всеми добрыми монахами, находящимися во вселенной; какие есть хорошие, и какие дурные, ты сам ведай и ты только распоряжайся. По получении сего, да будет сообразно поступаемо. В год Гуй вэй, 9-й луны, 24-го дня (1223).

6 .

Сюань чай, Дую ань шуай, Цзя чан передал полученное им святое повеление царя Чингиса: Цю шень сянь! Ты, расставшись со мной, отправился в весенние месяцы и с наступлением лета, по дороге, терпел жары и трудности; по дороге, получал ли ты хороших почтовых верховых лошадей? довольно ли доставляемо было тебе, по пути, продовольствия? Когда ты прибыл в Сюань дэ чжоу и другие места, то тамошние власти хорошо ли принимали тебя? Простой народ ты привлек ли?¹²⁷⁰ Здоров ли ты телом и душой? Я здесь постоянно думаю о тебе. Ты! я не забыл тебя, ты не забывай меня. В год Гуй вэй, 11-й луны, 15-го дня (1223).

Дцз. – Дао цзан цзи яо, сборник даосских сочинений (см. стр. 263).

Чгл. – Чэ гэн лу, биографический отдел Юань ши (см. стр. 262).