Проф. Н. А. Заозерский

Главная причина – в исключительно канцелярском, замкнутом ведении всего нашего церковного управления. Наша иерархия правит народом православным чрез посредство канцелярий, чрез посредство бумаг, не входя с ним в непосредственное живое соприкосновение: вследствие этого все меры иерархии – законодательные, административные, судебные – не имеют в глазах народа не только нравственного авторитета, не действуют на сердце или совесть его, но и не достигают должной общеизвестности, популярности. Это должно сказать как о епархиальном управлении, так и в особенности о центральном. Ежедневно слышит русский народ молитву о Святейшем Правительствующем Синоде: но что такое этот Св. Синод? Где он? Из кого состоит? – Для нашего народа в большинстве остается неизвестным. В большинстве Св. Синод представляется смутно, как где-то существующее начальство, которого никто не видал, с которым никаких дел непосредственно не имел. Да и те немногие, кто имел случай вести какое-либо дело в Св. Синоде, не видывали его, а имели дело непосредственно с различными чиновниками Св. Синода – светскими людьми, как и в светских присутственных местах. Этот светский элемент и стоит сильною преградою между правителями церковными и управляемыми, как такою же стеною стоит консистории между епархиальным начальником и его паствою. Можно без преувеличения сказать, что архипастыри наши, как отдельно каждый, так и коллегиально – собравшись в Святейшем Синоде, – видят пред собою не живых людей, на которых воздействуют своими резолюциями, а только написанные ими бумаги, или «дела» – в канцелярском смысле слова. Это бумажное средостение приносит двойной вред в делах церковного управления: иерархия получает нередко совсем превратное освещение действительности, бывает не только недостаточно, а иногда прямо неверно осведомлена о действительном положении вещей, о действительных качествах лиц, фигурирующих в деле, и издает распоряжение, прямо не соответствующее цели и неудовлетворяющее заинтересованных лиц. В результате взаимное недовольство правящих и управляемых.

Вторая причина слабости нашего церковного управления состоит в полном разобщении тех нравственно интеллектуальных сил, которые имеются в распоряжении церкви. Этих сил, слава Богу, у нас много: но они действуют все врознь, нередко в печальном антагонизме между собою. Соберите их воедино и наша церковь явится великою нравственною силою. Какие же это силы? Вот они: и) сила общественно-нравственного авторитета, или наши иерархи; 2) сила субъективной горящей веры – подвижники, энтузиасты в вере, не имеющие официально-церковного авторитета, но могущие встретиться едва ли не в каждом сословии, в каждой профессии; 3) сила богословского знания; 4) сила интеллигенции – писателей и художников, ищущих религиозной истины, стремящихся воплотить ее в своем творчестве, хотя иногда и недостаточно в ней сведущих, колеблющихся, неустойчивых. Отвергать наличность этих сил в нашей церкви – невозможно. Они есть в ней; они действуют, и их носители иногда проявляют героизм, полный энтузиазма и самоотвержения; но их деятельность келейная, одинокая, все они таятся, действуют розно и сходят с своей жизненной арены ведомые только Богу, да разве небольшому кружку лиц их непосредственно знающих. Вот два явления в современном строе нашей церковной жизни, открывающие нам как чрез изучение действующей системы церковного управления, так и чрез непосредственное наблюдение над действительными проявлениями церковной жизни. Эти явления – главные, коренные причины недостаточности нашего церковного управления.

Какие же средства можно указать, если не к совершенному уничтожению, то хотя к значительному ослаблению указанных выше недостатков?

Главнейшее и могущественное из них давно испробовано и наукою и практикою церкви. Это средство – возобновление время от времени созыва поместных соборов русской церкви. Но что такое поместный собор?

Собор поместный, равно как и вселенский был не коллегиею иерархов-епископов, изолированно где-нибудь при закрытых дверях рассматривающею и решающею вопросы церковные, но собранием всех лучших сил церкви, т. е. кроме епископов – клира, мирян, впоследствии – монахов и представителей государственной власти. И в настоящее время показалось бы странным и грустным, если бы епископ только со своим клиром, или собор епископов со своими клириками, стали совершать литургию, замкнув двери храма для мирских людей. Но таким же странным и грустным явлением могло казаться мирянам лучших времен церкви, если бы соборы иерархов при закрытых дверях стали решать вопросы веры, их интересующие, предписывать им правила жизни, изрекать приговоры об их убеждениях, об их поступках, не выслушав их непосредственно. Церковь есть религиозно-нравственное общество верующих во Христа, и его крепость и сила зависит необходимо от живого, непосредственного общения между членами; разобщение же непременно ослабляет его: весьма плохо стал бы жить организм, или тело, если бы отдельные члены, его составляющие, разобщены были преградами в общем питании жизненными соками. Не потому ли и в нашей Церкви, как раз с прекращением действования поместных соборов и распадением общинно-приходской жизни, замечается частое отпадение крайних членов церковного общества – мирян в раскол, штунду, в неверующую церкви интеллигенцию, каковые все, не находя непосредственного общения в вопросах веры и делах церкви, складываются в свои живые союзы с враждебною против церкви агитациею, – не потому ли именно, что правящие члены слишком разобщены у нас в своей руководительной деятельности от управляемых?

Поэтому необходимо привлечь на собор те нравственно-интеллектуальные силы, которые, как сказано было нами прежде, могут быть в распоряжении иерархии, но, благодаря своему положению, действуют созидающим образом, одиноко, вразброд. Богословы, ученые, литераторы, публицисты, художники, люди житейской и юридической практики, как и лица высокой духовной опытности из белого духовенства и монашеского старчества должны получить почетное место на соборе, как желательные советники. Их мнение, свободно высказанное, должно быть внимательно выслушано и обсуждено, как бы ни казалось оно необычным, странным с принятой ортодоксальной точки зрения, как бы ни резало слух его не обычная «не церковная» формулировка. Отцам собора нужно совершенно отрешиться от идеи предосуждения присутствующих, как «благонамеренных» и «неблагонамеренных», людей «церковных» и «либералов». Желательно совсем обратное отношение: каждый, почтительно просящий слова, пусть будет выслушан. Он явился на собор как сын церкви, желающий ей блага, или нуждающийся в ее наставлении. Только при таком условии достижима одна из целей собора – достаточная осведомленность о запросах современной духовной жизни: ибо кто же, как не означенные нами лица наиболее осведомлены в этой сфере? Они руководители и выразители жизни и ее запросов.

Но собор имеет своею задачею не получить только непосредственное осведомление о запросах жизни, но и удовлетворить ей, ответить на эти запросы. В разрешении этой задачи отцам собора может оказать незаменимую услугу присутствие на соборе представителей ортодоксальной богословской науки. С этою силою богословского знания нашей иерархии не страшно будет выслушать какой угодно «либеральный доклад», какое угодно «интеллигентное заявление». Теперь эта сила мало служит иерархии, не имеет почти влияния на жизнь церковную, обреченная на действование в тесных рамах замкнутой от жизни школы, в рамах – можно сказать – иноческого отречения от мира. Непосредственный, живой обмен мнений между представителями духовной и светской школ благотворно повлиял бы на тех и других, сродняя их духовно, а чрез это, быть может, примиряющим образом воздействовал бы и на антагонизм между более крупными областями духа – религии и культуры.

На наши настоятельные указания на необходимость и важность участвования на соборе представителей богословского знания нам могут заметить: но разве наши иерархи не могут быть представителями этого знания, разве они нуждаются в помощи в этом отношении? Отвечаем на это: ничто не препятствует и заседающим на соборе иерархам выступать представителями богословского знания, – входить в объяснения, вступать в прения… Но их положение на соборе должно быть иное. Они – по преимуществу – наблюдатели и судьи соборных совещаний и рассуждений, они должны стараться всемерно утилизировать выступающие на соборе силы, чтобы потом высказать свое авторитетное, решающее мнение. Их призвание на соборе состоит не в том, чтобы высказать мнение богословской науки по данному вопросу, а выразить авторитетно голос всей поместной церкви, по всестороннем обсуждении этого вопроса, причем мнение специалистов-богословов будет составлять лишь часть элементов, из которых должно сложиться соборное определение или «голос церкви». Но поместный собор не есть только орган для разрешения теоретических вопросов веры и христианской жизни; он есть полновластный официальный орган церковного законодательства, посему на нем необходимо должно быть и представительство от государства: так было в эпоху Вселенских Соборов в Грекоримской Империи, так должно быть и у нас. Формирование этого представительства каждый раз определяется Высочайшим благоусмотрением. Указываемые нами члены собора с совещательным голосом являются на собор по предварительном приглашении со стороны компетентной церковной власти – Св. Синода, представители государства – по назначению Правительства. Все они – члены собора и заседают вместе с председательствующими «отцами собора» – епископами, или их местоблюстителями. Заседания собора происходят публично: доступ зрителям и служителям соборных деяний должен иметь одно условие ограничения – допускаются только полноправные члены Церкви, т. е. не состоящие под отлучением от церковного общения.

Соборное рассмотрение каждого вопроса должно быть исчерпывающим все данные для изучения его. В видах успешного достижения этой задачи собор может выделять из себя специальные комиссии для предварительной разработки вопроса, собирания необходимых сведений, справок, и выработки проекта решения. Представленный комиссиею проект подвергается затем публичному рассмотрению и обсуждению. Здесь должны быть допустимы прения, дебаты. После этого момента должно следовать соборное постановление или определение, выражаемое уже исключительно «отцами собора», каждым отдельно. Определение единогласно ими выраженное возносится затем на усмотрение Государя Императора, или для утверждения, или для выражения согласия; после сего торжественно прочитывается на соборе и публикуется, как церковно-государственный закон.

По канонической норме, Поместный собор, в качестве органа высшей правительственно-церковной власти, должен составляться или дважды в году, или однажды. Но по вниманию к различным затруднениям, а главное – к необычности его для нас, русских православных христиан, было бы весьма желательно, чтобы он составлялся хотя бы один раз в три года. Каким бы благодатным явлением для нашей Церкви выступил этот редкий и светлый праздник обновления.

Кроме законодательной и судебной власти соборы имеют еще весьма важную функцию – ревизионную. Правда Св. Синод весьма нередко производит и официальные и «негласные» ревизии наших епархиальных управлений: правда, что ревизионная функция и по духовному регламенту выставляется едва ли не самою главною «должностью» или обязанностью членов «Правительского Коллегиума». Но эти ревизии производятся в строгом секрете и служат весьма нередко к унижению наших иерархов, потому что предпринимаются не иначе, как по дошедшим до Св. Синода сведениям о каких-либо злоупотреблениях, или нестроениях вообще. Не такова канонически-генеральная ревизия, производимая Поместным Собором. Ее задача – обновление церковной жизни во всех ее сторонах, т. е. устранение всего устарелого, обветшавшего в ее устройстве и учреждениях, что не может быть поставлено в вину отдельным лицам, но что само по себе тормозит нормальную церковную жизнь. Без долговременного приложения этой власти церковная жизнь и церковное устройство могут прийти в застой, может тут и там накопиться много элементов износившихся, не подходящих к современным потребностям и своим продолжающимся вялым существованием тормозящих живое нравственное влияние Церкви, как силы «светящей» и «освящающей» современное, а не отошедшее уже в вечность человечество. Посему канонически соборная ревизия рассматривалась и должна быть рассматриваема, как явление желательное, как праздник Церкви. Какие вопросы и запросы церковной жизни должен будет поставить и решить ближайший Поместный Собор Русской Церкви, если только он, по милости Божией, состоится, на какие стороны церковной жизни и церковного устройства он должен будет обратить свое внимание, применить свою ревизионную и законодательную власть – указание на это не входит в нашу задачу; это – дело самой предержащей власти, церковной и государственной, вообще тех, кому действительные потребности церковной жизни известны лучше нас.

Какие же начала должны быть положены в основу деятельности собора?

Не может подлежать сомнению, что «отцы собора» Русской православной церкви должны стоять неизменно на основаниях канонического права Вселенской Церкви, частнее на основаниях того канонического кодекса, который лежит в основании церковного устройства и церковной дисциплины всех православных поместных церквей, существующих в настоящее время. Только при этом условии они докажут свою солидарность с представителями этих церквей и цепь своего непрерывного преемства со своими предшественниками, «отцами древних соборов» как русской, так и всей восточной православной церкви.

Итак, первым деянием русского поместного собора и должно быть торжественное исповедание со стороны «отцов собора», что они ничего не постановят противного и чуждого духу и принципам канонического кодекса Восточно-православной церкви.

Наш канонический кодекс представляет собою обрывки, или фрагменты права церковного, слагавшегося в течение первых восьми веков христианства – эпохи во многих отношениях настолько благоприятной для развития церковного права, что она уже не повторялась впоследствии. К этим благоприятным условиям должно причислить следующие: 1) всеобщий интерес к церковной жизни и вопросам веры; 2) энтузиазм в вере, давший в результате сонмы исповедников; 3) широкая свобода в постановке и решении самых разнообразных вопросов догматики, нравственности и церковного устройства; 4) разнообразие степеней культуры, на каких стояли исповедники христианства разных национальных и политических союзов, входивших в состав Вселенской церкви. Вот поэтому-то наш канонический кодекс, несмотря на свой глубокий архаизм, и заслуживает к себе внимания в решении современных вопросов церковного устройства и дисциплины, внимания ничуть не меньшего чем то, какого заслуживает напр. древнее римское право в области современной юридической науки права гражданского, уголовного и процессуального, или какого заслуживают памятники античного искусства.

Но будет ли безопасно читать канонический кодекс ввиду легко могущей обнаружиться разности, может быть даже принципиального противоречия между ним и существующим в настоящее время церковным устройством? Не подвергнется ли наша церковь нареканиям за это противоречие? Не возбудится ли этим стремление к бесконечным реформам?

Разность церковно-устройственных или организационных начал не имеет такой глубокой важности, как разность догматических начал. Что же касается реформационного стремления, то оно по существу своему менее опасно, чем состояние инертности, покоя: только окоченелый труп покоится в неподвижности, а живое тело – в постоянном движении и изменении. Все дело – в нормальном направлении и управлении движения и обновления. С другой стороны, – строй нашей Церкви и ее учреждения в существе своем далеко не так разнятся от канонических, чтобы внушать опасения за их достоинство пред самою строгою каноническою ревизию. Некоторые стороны нашего церковного устройства положительно хороши, симпатичны. Такова напр. вся культовая и обрядовая часть в нашем церковном устройстве. Наша клирическая дисциплина – доселе строго каноническая. Несовершенство, недостатки главным образом относятся к организации управления – излишеству формализма, устарелости судоустройства и судопроизводства, вялости церковно-общественной – особенно приходской – жизни, плохой упорядоченности церковного хозяйства. Живая потребность нашей Церкви не в какой-либо радикальной реформе, не в каком-либо переустройстве, а в непрерывной и частичной реставрации при свете строго канонических принципов Вселенского законодательства.

В Русской Церкви от начала ее существовании и до синодального периода власть и преимущество чести примаса сохранялись и охранялись неизменно и твердо. Коллегиальная форма, в которую угодно было облечь Св. Синод Петру Великому, почти совершенно упразднила принцип приматства, и в этом – ее самый важный, самый существенный недостаток с канонической и традиционной или исторической точек зрения. В намерении великого преобразователя именно и было совершенно упразднить этот принцип, как это ясно и выражено в мотивах, или лучше сказать в усиленных восхвалениях коллегиальной формы правления пред единоличною. В настоящее время эти усиленные восхваления возбуждают только сожаление к автору их, особенно если принять во внимание, что таковым был православный епископ (т. е. Феофан Прокопович). Желая оправдать ее – доказать ее преимущество пред единоличною формою правления, он ссылается и на афинский ареопаг, и на иудейский синедрион, и на коллегии, введенные Петром в государственное управление. Позабыл только этот православный епископ сослаться на каноны Св. Апостолов, вселенских и поместных соборов и Св. Отцов, которые однакож вменил в обязанность русским епископам читать ежедневно «за трапезой». Понятно, что аргументация с таким дефектом не имела и не могла иметь достодолжного успеха и внимания к себе; русское православно-церковное и национальное сознание не могло простить оскорбления, нанесенного достоинству приматства: за что великий государственный преобразователь лишил примаса русской церкви патриаршей чести, канонически ему присвоенной? Единственным, смягчавшим вину его обстоятельством был политический мотив, что народ простой мнил патриарха «самодержцу» равным. Имел ли этот мотив в то время реальное основание, или был болезненною идеею лично Петра I, – суд об этом предоставим специалистам историкам, но что вообще канонический принцип приматства по самому существу своему не имел ничего сходного с римско-католическим папством (по политической зловредности), это отлично знает каждый, мало-мальски знакомый с вселенским каноническим кодексом и с историею греческой, русской и славянских православных церквей. Стоит только с должным вниманием прочитать вышеприведенное Апостольское правило, формулирующее принцип приматства, чтобы убедиться, что тут нет ничего напоминающего средневековый абсолютизм папства: по духу и букве канонов вселенской церкви примас, какою бы высокою чести ни отличен был от прочих, в административном отношении подвластных ему, епископов, не имеет никакого преимущества пред ними по иерархической степени: он такой же «смиренный епископ» как и все они; он сам рукополагается и судится собором епископов, как и каждый епископ; без совета с ними и он ничего не творит вне своей епархии, как и каждый из них; на соборе их – иное дело: он председатель, или «старейшина собору» – созывает «отцов» и «членов» собора, назначает место заседаний, руководит совещаниями, собирает голоса или мнения; заведует административною и исполнительною частями во время соборной сессии, оканчивает их и закрывает заседания и распускает собор. – В промежуток между поместными «повременными» соборами он – высшая исполнительная власть, действующая в качестве делегата поместного собора по применению законов, административной и судебной частям. В этом качестве он может действовать и единолично с совещательною коллегию своего почетного клира, избранных мирян и своею канцелярию, и при участии «освященного собора» или «Святейшего (или «Священного») Синода», состоящего из трех, шести, двенадцати епископов кроме него, как председателя.

Вся русская земля расчленится на множество, числом в несколько сот, епархий с просто епископами во главе. Эти мелкие единицы будут затем сгруппировываться все в более и более крупные величины; несколько соседних епископий составят архиепископию, несколько тоже соседних архиепископий объединятся в митрополии, и все митрополии, наконец сосредоточатся в патриархате.

Душою этого деления и постепенного группового объединения являются выборность духовенства и всеобщая соборность.

Приходское духовенство избирается представителями прихода, или же всем приходом. Епископ избирается представителями епархии, т. е. выборными (депутатами) от духовенства и от мирян. Архиепископ – представителями архиепископии, т. е. собором местных епископов и выборных от епархий, как духовных лиц, так и мирских. Так же избираются митрополиты и патриархи, с тою лишь разницею, что чем выше избираемый, тем сложнее и разнообразнее по своему составу избирающий собор. Такими чертами определяется выборность духовенства. Все местные приходские дела, не имеющие более широкого, сравнительно с приходом, значения, общецерковного или принципиального, решаются и выполняются собраниям прихожан или их выборных под председательством священника. Епархиальные дела решаются собором под председательством епископа – и состоящим из выборных от духовенства и земских, мирских, деятелей епархии. У архиепископа состоит собор выборных из епископов, духовенства и земцев архиепископии. У митрополита – собор выборных из архиепископов и т. д. У патриарха – собор (Патриарший Синод) выборных из митрополитов и т. д. Указанными свойствами определяется всеобщая соборность. Вся программа предполагаемой церковной реформы, таким образом, укладывается всего в три начала: патриархат при условии или на почве выборности и соборности. Все эти начала объединены в одну ясную и точно определенную мысль: «Церковь управляется Собором от Земли под непременным председательством одного пожизненно избранного лица».

Мысль эта красною чертою проходит по всем стадиям церковного строя, так что приходское собрание под председательством священника является точнейшим прототипом патриаршего синода, и патриарший синод во всей Церкви не является большим или меньшим, чем приходское собрание в приходе.

В церковных канонах имеются все данные к созданию церковного строя по указанной программою схеме деления (на митрополии и ниже – до самоуправляющихся приходов) и сосредоточения (в епископии и выше – до самостоятельного независимого патриархата). В тех же канонах найдем и данные к такой выборности и такой соборности.