Часть IV. Разновидности «Староверия» (XVIII–XX вв.)

Отказ от священства, таинств и брака. Блуд и детоубийство. Самоубийства. – разделение на секты. а). Разделение нетовщины, или спасова согласия: спасовцы, или «глухая нетовщина». Самокрещенцы. Новоспасовцы. Некрещенцы. – б). Разделение согласия поморцев, или даниловцев: бегунство. Самочинные иерархии. Перекрещенцы и перемазанцы. – особенности «старой веры» беспоповцев. Основные «догматы» раскольников: анафемы на апостольскую церковь христову. – вера в победу сатаны над церковью христовой. – многократное крещение. – иконоборчество. – отказ от брака и чадородия. – обрядоверие. – Различия в совершении таинств. Трехчинную иерархию невозможно создать заново – любая будет сборищем самозванцев. – как раскольники совершают крещение: – откуда у раскольников Mиpo? – чем и как раскольники причащаются? – перед кем раскольники каются и кто отпускает им грехи? – Как брачуются раскольники, «приемлющие брак». Новые чины и обряды у «старообрядцев». «четырех-буквенный догмат». Немоление за царя.

17–1. Несмотря на то, что это противоречит реальным фактам, в литературе о расколе с середины XIX в. утвердилось мнение, что изначально раскольники имели какую-то единую «старую веру» и лишь со временем разделились на две основные разновидности: одни, мол, вынужденно стали беспоповцами, а другие постарались сохранить священство, почему и получили название поповцев. Так, например, протоиерей П.С. Смирнов, говоря об условиях образования беспоповщины, видит причину ее возникновения не в богомильском учении капитонов, а в «беспоповщинской практике», существовавшей веками в малолюдных областях на Севере. Ссылаясь на раскольнические сочинения, он утверждает, что «в принципе они не умаляли значение церковной иерархии», а теоретические основания для отрицания иерархии и священства придумали только после «новин Никона». При этом П.С. Смирнов признает, что основанием беспоповства служит их учение об антихристе. Но учение это, напомним, распространялось капитонами за 20 лет до мнимых «новин», точно так же, как и связанные с этим учением призывы не посещать «рукотворенных церквей», не брачеваться, не рожать детей и поститься до самоуморения.

17–2. Сами раскольники о периоде своего мнимого единства ничего не знают, а потому смело пишут в своем словаре, что «старообрядчество», включает «истинную древлеправославную церковь» и «тьму заблуждений». Из документов первых лет раскола известно, что ученики Аввакума враждовали с учениками Капитона. Так, например, ученик Аввакума, игумен Лысковского монастыря Авраамий, в своем «Послании», написанном ранее 1671 года, поучал своих учеников, что капитоны «в различныя ереси внидоша» и «капитоновы ученики прельстились», говоря, что «с нами де Христос, с небеси сходя, беседует» (Я.Л. Барсков, с. 160). Позднее, в 1690-е годы, поповец Евфросин обличал беспоповцев за самоубийственные самосожжения и самоуморения. Поповцы и беспоповцы друг друга взаимно объявляли еретиками, принимали приходящих из других согласий через «перекрещивание», но, несмотря на это, вот уже 350 лет продолжают ощущать некую общность.

17–3. В главе 11 о капитонах, морельщиках, сожигателях и хлыстах приведены достаточно убедительные факты, как об отпадении от Церкви капитонов до «новин Никона», так и об образовании из них той части раскольнических толков-сект, которую в народе стали называть беспоповщиной по наиболее заметному внешнему признаку. Об изначальном разделении беспоповщины и поповщины свидетельствует и разница в дальнейшем развитии этих двух разнородных по происхождению антицерковных течениях. Хотя, нужно отметить, что отчасти под давлением жизненных обстоятельств, отчасти в результате взаимного влияния этих разнородных сект с течением времени неизбежно возникли смешанные формы. Так, в беспоповских толках наставники и старики усвоили себе функции священнослужителей, принципиальные безбрачники постепенно становились брачными, полубрачными и новоженами. Поповцы после смерти попов, ушедших в раскол, оказались перед выбором: или стать беспоповцами, или принимать беглых попов. Те толки, которые сочли возможным принимать к себе беглых попов из Православной Церкви, получили название беглопоповцы. Другие поповцы беглых попов от проклинаемой всеми раскольниками Церкви принимать отказались, за неимением попов фактически перешли в состояние беспоповства: отказались от совершения Таинств, исповедовались «старикам», служили в часовнях, отчего одно из таких согласий получило название часовенные.

17–4. Беспоповцы, поповцы и все промежуточные формы непрерывно дробились, а потому уже к концу XVIII века к тем отклонениям от Православия, с которыми они покинули Церковь, добавились множество других. Перечислить их нет никакой возможности, потому хотя бы, что далеко не все разновидности известны. Однако, чтобы дать представление об основных путях, по которым развивался раскол в течение 250 лет (до революции), мы рассмотрим в этой части книги по отдельности историю дробления беспоповщины и поповщины, затем историю возникновения единоверия и в последних двух главах дадим в самых общих чертах очерки о взаимоотношении деятелей культуры с миром сектантства и об участии выходцев из старообрядчества в экономике и в подготовке к революции.

17–5. Общим и главным для всех беспоповцев (а позднее и для большинства беглопоповцев) «догматом» является учение капитонов об антихристе, будто бы воцарившемся в Церкви, и о царе, «рожке антихристове», захватившем Царство. Мнения расходятся по вопросу о моменте его воцарения (до или после патриарха Никона), о его природе (чувственный он или духовный) и о точной дате конца света. О дуалистических, манихейских, корнях этого учения мы уже достаточно много говорили в 1-й и 2-й частях.

17–6. Теперь скажем о том, какие практические выводы из этого учения были сделаны раскольниками беспоповских толков. Сразу надо оговориться, что, хотя «учение об антихристе» было одно, но толкователей нашлось множество, и каждый более или менее энергичный беглый монах, или беглый поп, а то и простой мужик организовывали свои скиты, от которых ведут свое начало те или иные согласия. Однако согласия свое единство поддерживали недолго, и вскоре началось неизбежное для любого раскола дробление на секты (по-русски: толки). Прежде, чем рассказывать об этом дроблении, имеет смысл сказать об общих и характерных чертах всей беспоповщины.

17–7. Миряне вместо священников. В целом все беспоповцы, ссылаясь на присутствие антихриста в Церкви, учили не принимать священников, поставляемых «слугами сатаны», как они называли православных архиереев. По примеру европейских протестантов, беспоповцы уверяли совращаемых ими людей, что «всякий христианин есть священник». Беспоповцы стали избирать духовных руководителей общины, получивших разные названия: в одних толках – наставники и наставницы, в других – старики и старицы, в-третьих – крестили новорожденных повивальные бабки. Таким образом, завелось у беспоповцев «священство» из мирян, и не только мужеского полу, но и женского. Введение практики священнослужения женщинами в «старообрядчестве» на два-три столетия опередило «женское священство», за которое так долго пришлось бороться европейским протестантам.

17–8. Отказ от Таинств. Установленные в Церкви семь Таинств, беспоповцы разделили, по их важности для спасения, на «нужно-потребные» и просто «потребные». К числу первых они отнесли Крещение и Покаяние; остальные, требующие обязательно участия священника, каковы Евхаристия, Таинство брака, Елеосвящение, Миропомазание и Хиротония, по их мнению, по нужде, могут и не быть. Наставники и старики возглавляют богослужение в молельных домах, крестят, исповедуют и исполняют требы. В некоторых беспоповских толках наставники посягали и на большее: «простые мужики», по словам Святителя Димитрия Ростовского, «пустым и ложным причащением людей причащали».

Выражение «по нужде» встречается иногда в церковных канонах, но там подразумевается реальная нужда. Например, канонами дозволяется крещение мирянином младенца в том случае, если младенец при смерти, а священника по близости нет. Ссылка беспоповцев на нужду в условиях, когда вся Русская земля была покрыта храмами и монастырями, была связана с исповедуемой ими ересью, что Церкви Христовой уже нет на земле, и под нуждою они понимали и понимают не внезапную смерть, а наступившие антихристовы времена.

17–9. Отказ от брака и детоубийство. В Поволжье распространились умеренные толки (спасовцы), а на Севере, в Поморье, – крайние толки, в которых в связи со скорым концом света было решено отказаться не только от священства и Таинств, но и от брака и чадородия, а рожденных по нужде детей считать «лапшой антихристовой». По месту своего первичного распространения безбрачные беспоповцы назывались поморцами, или по имени одного из основателей скита на реке Выг, бывшего дьячка Данилы Викулина, они еще именовались даниловцами. Одним из ответвлений поморского согласия является толк федосеевщины, в котором проповедь всеобщего безбрачия сохранялась, во всяком случае, до конца XIX в.

17–10. Вот, что писал о жизни федосеевской общины на Преображенском кладбище в Москве, которую основал купец И.А. Ковылин в 1771 году во время чумы (см. выше гл. о бунтах), священник П.С. Смирнов в 1895 году: «Федосеевское учение о всеобщем безбрачии весьма вредно в нравственном отношении. Последствием его является разврат в самых разноообразных видах. При Ковылине гнусные явления разврата были возведены в нравственно извинительный поступок». Далее он приводит теоретическое обоснование разврата из наставлений купца И.А. Ковылина: «Мы в крайней нужде находимся, – говорил Илья Алексеевич, – нужда же всех средств, какие ведут к точному исполнению всего в законе, исполнять не обязана». Утешая тех, кто умел прятать концы в воду, Ковылин фактические повторял известную хлыстовскую установку, что, мол, «брак – это блуд, а блуд – очищает от греха». Он также учил: «Без греха нет покаяния. Без покаяния нет спасения. В раю много будет грешников, но ни одного еретика. Ныне брака нет, и брачующиеся в никонианских храмах, – прелюбодеи, еретики... Поэтому не возбраняется утолять похоть. Тайно содеянное тайно и судится».

По поводу этого «учения о блуде» П.С. Смирнов пишет: «Этим «дьявольским» рассуждением нравственная обязательность телесной чистоты была заменена учением о возможности нравственной распущенности. И вот на Преображенском происходили мерзости, о которых срамно и глаголати. В приютах кладбища явилось и выросло целое поколение «воспитанников Ильи Алексеевича». Ученики Ковылина просто хвастались своим «сквернодеянием»: при целых собраниях, с поразительной беззастенчивостью, они говорили: «лучше ныне сто блудниц иметь, нежели брачитися».

Он же пишет, что рижские федосеевцы, жаркие проповедники безбрачия без его соблюдения, отличались крайними формами разврата. Они часто меняли своих мнимых жен, брошенные матери «таскались по улицам», дочери их становились проститутками, а мальчики – ворами-карманщиками. Тогда федосеевцы ввели новый обряд – в молельнях наставник общины благословлял брачных и читал поучение из Требника.

«Где блуд, там детоубийство», – продолжает свой рассказ П.С. Смирнов и ссылается на публикации в журналах того времени («Христианское чтение», 1863, Т. II, с. 19–25; «Церковный Вестник», 1886, №6, стр. 102). В виду учения о безбрачии оно легко оправдывается рассуждением: «Пусть крестят, да утопят, младенец и будет мученик» (П.С. Смирнов, с. 110, прим. 62: ссылка «Братское Слово», 1885, T. I, с. 609). Дети не остаются при матерях, они остаются на воспитании нишенствующей братии, заселившей слободки Преображенского и Черкизова.

17–11. Так было в 1895 г. Есть все основания полагать, что через сто лет в общинах современных федосеевцев ничего подобного не бывает. Но есть столь же весомые основания видеть связь между некоторыми современными сектами и крайними толками дореволюционного «старообрядчества». И чтобы различить в новом хорошо забытое старое, полезно знать характерные признаки. Следует добавить, что сказанное о федосеевцах полностью совпадает с практикой всех требующих безбрачия сект гностико-манихейского корня, таких как хлысты или молокане. Они пользуются тем же «дьявольским» рассуждением и «нравственную обязательность телесной чистоты заменяют учением о возможности нравственной распущенности», называя ее «духовным браком» (см. Мельников-Печерский «На горах», где описана история совращения девушки из староверческой семьи в секту хлыстов).

17–12. Самоубийства. Выше, в главе 12, уже было сказано о том, что эпидемией массовых самосожжений были охвачены как раз беспоповцы, порождения капитоновщины. Там же дана подробная история вопроса, так что здесь мы лишь еще раз повторим, что требование самоистребления плоти стоит в прямой связи с отрицанием брака и чадородия, и все вместе составляет непременный набор самых опасных сект дуалистов-манихеев.

Теперь, после рассмотрения наиболее типичных, общебеспоповских, принципов, мы перейдем к истории разделения двух главных направлений в беспоповщине, – нетовщины и безбрачных поморцев, – отмечая одновременно те «догматы» из-за которых среди «староверов» происходили споры и несогласия.

А) Разделение Нетовщины, или Спасова согласия

17–13. На рис. 13 дана схема разделения беспоповщины и поповщины сначала на крупные согласия, затем на более мелкие толки с указанием их основных центров. Спасово согласие иначе называется нетовщиной, потому что спасовцы считают, что в наступившие последние времена нет священства, нет благодати, нет храмов, а как спастись, «один Спас знает». Нетовщина широко распространилась в тех местах, где начинал свою проповедь Капитон и насаждали «старую веру» его ученики. Это, главным образом, губернии Казанская, Костромская, Владимирская, Нижегородская, и позднее еще вниз по Волге до Астрахани.

Первые разделения в нетовщине произошли по вопросу о Крещении. При этом были реализованы разные варианты: одни спасовцы стали крестить младенцев у православных попов; вторые поручили совершать это таинство повивальным бабкам, а третьи предпочли самокрещение. Отсюда пошли три согласия в нетовщине: «спасовцы», «бабушкины» и «самокрещенцы», которые чуть позднее тоже разделились.

17–14. Спасовцы, или «глухая нетовщина». Большая часть спасовцев признала возможным совершать Таинства крещения и брака в Православной Церкви, мотивируя это тем, что «хотя и еретик крестит, да поп, в ризах, а не простой мужик». Но поскольку, по их мнению, это все же был еретик, то ни крещение, ни венчание им совершаемые, беспоповцы этого толка «в святое не вменяют». При совершении таинства крещения они раздают нищим блины и молятся, чтобы Бог довершил таинство и вменил его в святое.

Таким образом, спасовцы точно так же, как распространенные в тех же областях тайные сектанты хлысты и скопцы, в православные храмы ходят, но притворно и с хульными мыслями о таинствах. Открыто они себя раскольниками никогда не заявляли, а потому получили в народе наименование «глухой нетовщины», то есть скрытой.

17–15. Самокрещенцы. Мысль о самокрещении возникла у одного спасовца, мужика Романа, в первой четверти XVIII века. Это решение избавляло его последователей от необходимости ходить в храмы к «еретикам-никонианам», но широкого признания эта идея не получила, потому что спасовцы сообразили, что таким образом у них произойдет перерыв в преемственности крещения. Хотя, строго говоря, пребывая в расколе, ни при каких обстоятельствах её сохранить было нельзя. Самокрещенцы произносили крещальную формулу с изменением: «крещаюсь аз раб Божий». Думали ли они при этом, что такое крещение тоже «старый обряд», источники не сообщают. Хотя этот толк всегда был малочисленным, но он отличался плодовитостью по части образования новых отраслей.

От самокрещенцев произошли дырники, средники и рябиновцы.

Дырники, как полагают, произошли от тех раскольников, которые еще в первой половине XVIII в. поклонялись только на восток. От них дырники заимствовали это правило, и стали делать в восточной части избы дыру с затычкой, которую вынимают, желая помолиться Богу. Но не дыры составляют главное их отличие от остальных, а отношение к иконам. Не отрицая иконопочитание в принципе, дырники, тем не менее, никаким иконам не поклоняются. Ни старым, потому что они де «осквернены от еретиков-никониан», ни новонаписанным, потому что без священства иконы некому освятить.

Средники празднуют первый день Пасхи в среду и вообще этот день считают за воскресение, а Воскресение (по их счету четверг) проводят как будни. Имея свое летоисчисление, самокрещенцысредники празднуют Пасху то в Великую Среду на Страстной седмице, то в среду Светлой седмицы, но никогда вместе с православными.

Рябиновцы появились в среде самокрещенцев, вероятно, во второй половине XVIII в. Они стали крестить своих детей сами, отказавшись от услуг повивальных бабок. Их главное отличие от остальных спасовцев состоит в том, что упоминаемое в Писание название дерева «певга» они перевели словом «рябина» и поклоняются крестам, сделанным только из рябины. Взявши на себя право крещения своих детей, рябиновцы вскоре согласились с общебеспоповской мыслью о том, что и мирянин может «действовать священная». Посему в XIX в. в этом толке появились духовники (в отличие от поморских только свидетели при исповеди, без права отпущения грехов). Затем они стали строить молельни и отправлять в них богослужения.

17–16. Новоспасовцы произошли от симбирского мещанина Светова в 1840-е годы. Они еще более приблизились к общебеспоповским идеалам: позволили мирянину совершать крещение и брак, исповедуются «старикам». Их наставники, или как их называют в народе «попы», совершают по Уставу службы с пением. Отчего и согласие это известно под именем «поющей нетовщины».

17–17. Некрещенцы. В конце XIX в. в Васильсурском и Макарьевском уездах Нижегородской губернии в среде спасовцев была обнаружена секта «некрещеных старообрядцев». Они, как полагает свящ. П.С. Смирнов, явили себя самыми «строгими нетовцами», потому что эти некрещеные «ревнители древлего благочестия» не признают возможным креститься ни от мирянина, ни от православного священника. Поэтому они оставляют своих детей вовсе без крещения, говоря, что, опять же по нужде, «спастись можно одним упованием на Спасову милость».

Б) Разделение согласия Поморцев (они же Даниловцы)

17–18. Если общины спасовцев-нетовцев состояли из поволжских крестьян, живших в миру по селам, то жизнь поморских раскольников, сложилась на монастырских началах. Поморцы-безбрачники оформились к концу XVII в. Свою родословную они ведут от беглого соловецкого монаха Игнатия, того самого, кому Аввакум слал свои, наполненные ересью послания. В 1684 году Игнатий вместе с Данилой основал общину на реке Выге, а затем ушел в Палеостровский монастырь, где организовал наиболее массовое самосожжение в 2700 человек. По имени Данилы этот толк назывался иначе «даниловцами».

На реке Выге братья Денисовы (потомки самосожженца, князя Мышецкого, см. гл. 12) устроили два «монастыря»: мужской и женский. В окрестностях раскольники селились «скитами». Вскоре Выг стал опорой всего раскола. Уже в начале XVIII в. даниловцы обладали громадными богатствами, имели связи с влиятельными лицами в Петербурге и явились самыми плодовитыми апологетами раскола.

Выгорецкий Устав содержал очень строгие правила – богомоление, строгий пост, безбрачное житие, трудолюбие и нестяжание. «На первых порах, – пишет свящ. П.С. Смирнов, – обитатели выгорецких пустынь, по возможности, хранили целомудрие и даже других беспоповцев убеждали в необходимости безбрачной жизни. Но с приобретением при Петре I (по иронии судьбы, этого царя все раскольники считали антихристом – авт.) расколом права на спокойное существование (ценой выплаты двойного подушного оклада – авт.) нецеломудренная жизнь стала почти обычным явлением в скитах поморских. Разврат, так сказать, бил в глаза, и потому с ним приходилось считаться».

17–19. Одно из самых крупных разделений в поморском согласии произошло именно в связи с их обычным для сект манихейского корня «учением о всеобщем безбрачии». Если при разделении спасова согласия на толки мы имели возможность познакомиться с широким спектром мнимо «старых обрядов» в отношении Таинства крещения, то безбрачные поморцы явились в расколе изобретателями самых различных толков по части брачной жизни. Требование строгого безбрачия для мирян долгое время сохраняли отколовшиеся от Выга федосеевцы. Этот толк основал в конце XVII в. бывший дьячек, раскольник поморского толка Феодосий Васильев. Он ушел с семейством за Польский рубеж, где и основал свою первую общину. Феодосий умер в 1711 г., но его последователи с течением времени отделились от Выга и составили федосеевщину, основными центрами которого к концу XVIII в. стали Рига и Москва (Преображенское кладбище).

Прагматичные даниловцы в своей борьбе с неизбежным при безбрачии развратом и боясь потерять свою паству, в 1762 году пошли на уступки. Так появились брачные толки поморцев: – новожены (они вступали в брак с благословения Православной Церкви, но по до- никоновским обрядам);

– неблагословенные новожены (то есть сожительствующие без венчания) и, наконец,

– полубрачные даниловцы (всем дают совет проводить безбрачное житие, но живущих без венчания не отвергают).

Таким образом, поморцы с течением времени породили в своей среде все мыслимые формы брака – от «строгого безбрачия» федосеевцев они перешли к сожительству без венчания и даже к бракам, венчанным в Церкви.

17–20. Разделение у беспоповцев происходило не только по вопросам о крещении или безбрачии, но и по другим поводам. Например, можно ли петь тропарь за царя? На почве несогласия с тропарщиками образовался еще один крупный толк, названный по имени основателя филипповцами. Или, как писать надпись (титло) на кресте? По этой проблеме выделился толк титловцев. Но, пожалуй, самые крайние толки в поморском согласии – странники, бегуны, скрытники – появились на основе той части богомильского «учения о воцарении антихриста», где говорилось об «антихристе-царе».

17–21. Бегунство. Основателем секты странников, или бегунства был некто Евфимий, военный дезертир (так же, как и родоначальник хлыстов Данила Филиппов, «беглый солдат»). Живя в Москве среди филипповцев, имевших репутацию «крепких христиан», Евфимий стал обличать их и вообще всех раскольников за двоедушие в отношении к Православной Церкви и Царству.

«Апокалиптический зверь – писал Евфимий, – есть царская власть, икона его (то есть зверя) – власть гражданская, тело его – власть духовная». По учению Евфимия, чувственный антихрист последовательно воплощался во все лица царствующих особ, начиная с Петра I. Отсюда следовал вывод: нужно вступить в брань с антихристом, а так как открыто с «царизмом» бороться нельзя, то «достоит таиться и бегать», порвать все связи с обществом, чтобы уклониться от всех гражданских повинностей.

Надо прямо сказать, что ничего нового в этом «учении бегунства», как всегда, не было, и восторги наших деятелей культуры перед самобытностью «странничества» (см. ниже в гл. 20 о поэтах Серебрянного века) можно объяснить или их незнакомством, или, наоборот, близким знакомством с историей «религии свободного духа» в Европе. Уклонение от гражданских повинностей (в число которых входят: запись в ревизии (перепись), платеж податей, служба в армии, паспорта, присяга) было и остается основным требованием многих протестантских сектах. В основе его лежит то же самое манихейство с его разрушительным «учением об антихристе».

Отказ сектантов от военной службы, как правило, вызывал и вызывает неизменное умиление в либеральной культурной среде. Неудивительно поэтому, что к концу ХХ столетия в построенных на учении протестантства государствах эти идеи вышли из подполья так же, как и другие сектантские «догматы» (детоубийство в зародыше, содомия, наркотики). Конечно, их легализация идет не под апокалиптическими лозунгами борьбы с антихристом, а под более современным лозунгом борьбы за «права меньшинств». Видимым результатом этой пропаганды явилось повсеместное требование отмены смертной казни для убийц, замены всеобщей воинской повинности армией наемниковконтрактников, допущением для сектантов «альтернативной службы». Наконец, у нас в России дело кончилось организацией Комитетов солдатских матерей, которые вместе с солдатскими отцами обезпечивают юридическую защиту дезертирства.

При изучении таких, казалось бы, ушедших в прошлое и внешне безобидных явлений, как экзотические секты в расколе, необходимо понимать, что очень многие опасные явления уходят корнями в мир антихристианского сектантства. Еще более опасными они были и остаются для жизни церковной. Так, вслед за призывом вступить в «брань с антихристом» с помощью отказа от службы в армии, основатель бегунства провозгласил, что для вступления в секту каждый – будь то православный или раскольник, – непременно должен принять «новое крещение».

С помощью пропаганды разного рода «новых», «вторых» (они же «огненные» через самосожжение) или «духовных крещений» у хлыстов сектантство осуществляет на практике свою основную цель – истребить христиан и заменить их сектантами-псевдохристианами.

Что касается Евфимия, то он по совету «странника» Иоанна, в 1772 году крестил себя сам, чем положил начало самокрещенству и в другой половине беспоповщинского мира. По смерти Евфимия в 1792 году во главе бегунства стала его «спутница» (сожительница) Ирина Федорова, крестьянка Тверской губернии. Очагом бегунства стал раскольнический скит в Пошехонских лесах (где в 1690-е годы произошли одни из самых массовых гарей), а затем в деревне Малышевой Ярославского уезда нашелся и первый «странноприимец».

Так в среде странников произошло обычное для дуалистических сект разделение на малое число «избранных», выполняющих все обеты бегунства, и на «жиловых», или «пристанодержателей», которые жили в миру и обезпечивали существование и безопасность «избранных». По вопросу о возможности употребления странниками денег в 1820-е годы возник спор. Некий Иван Петров из Костромской губернии посчитал, что деньгами пользоваться нельзя из-за изображенного на них государственного герба. Чтобы отделиться от несогласных с ним «бегунов», Петров сам себя крестил и так основал новый толк – «бегунов-безденежников». Однако декларируемое в этом названии безкорыстие не должно вводить нас в заблуждение, потому что, как и все другие раскольники, бегуны, благодаря сборам со своих богатых «жиловых» имели всегда большие материальные средства.

При поимке бегуны сказывались не помнящими родства (отсюда фамилии типа: Безуглов (бездомный), Безроднов, Безпамятных, Непомнящих и т. п.). Брачные бегуны признавали невенчанный брак. За образец они взяли христиан первых веков, которые укрывались от гонителей в пустынях и проводили там жизнь в браке. В Православной России «нечестивыми гонителями» бегуны, как и все раскольники, считали православных христиан и от православных храмов бегали, как от идольских капищ, при этом воображали себя первыми христианами, точно так же, как воображают себая таковыми обновленцыкочетковцы, устраивающие тайные «агапы».

Эта раскольническая секта, по сути, возвела в догмат бродяжничество, и вообще развитое в сектантском мире. Ряды «бегунов» пополнялись за счет беглых преступников, профессиональных нищих и просто бездомных людей, так что здесь произошло в наиболее ярких формах то слияние мира отступников и мира преступников, о котором шла речь в главе 10. Свящ. П.С. Смирнов пишет о бегунах: «Уставы их необыкновенно строги... И однако, справедливо говорят раскольники других толков, что «жизнь бегунов – скверна». Кровосмешение, грубые изнасилования, зверские истязания, наложничество, пьянство, воровство и убийства известны из истории этой секты» (ссылка у П.С. Смирнова на книгу Кельсиева «Сборник правительственный сведений о раскольниках» Т. IV, с. 288–298).

17–22. Самочинные иерархии. Как ни странно, но в беспоповщине не прекращались попытки завести у себя имитацию принципиально отвергаемого священства. И даже в такой секте, как бегуны, эта идея нашла своих сторонников.

В 1866 году бегун-наставник Никита Семенов написал для своей общины устав в 84 «статьях». По этому уставу во главе бегунства должен был встать как бы некий патриарх, для отдельных местностей назначались старшие, вроде епископов, в каждой местности назначались настоятели, вроде пресвитеров. Таким образом, благодаря «статьям» Никиты и у бегунов появилась своя «трехчинная иерархия», ничем не хуже «белокриницкой иерархии» на Рогоже у поповцев, разве что более «самобытная», так как им не пришлось ее импортировать из Австрийской империи. Строгих приверженцев Н. Семенова стали называть «статейниками», или «иерархитами».

Удачная афера московских поповцев с «восстановлением иерархии» возбудила не только бегунов. К началу ХХ в. беспоповцы-поморцы, не желая отставать от поповцев, решили из своих наставников тоже сделать иерархию и на своем соборе постановили: «Отцов духовных не следует считать простецами, так как они получают по избрании приходом и по благословению другого отца духовного преемственно передаваемую благодать Святаго Духа на управление Церковью».

Таким незамысловатым способом поморцы обзавелись собственным «духовенством» со всеми существенными признаками иерархии: избранием, поставлением, преемственностью. Ее они учредили, минуя апостольскую преемственность, напрямую от Святого Духа, и тем самым положили начало своей «Поморской древлеправославной церкви». Точно так же поступили в XVI в. протестанты в Европе, для которых история Церкви фактически началась не с Боговоплощения, а с опубликования Мартином Лютером своих «статей».

Наставники еще ранее узурпировали право вязать и разрешать грехи, а теперь они присвоили себе духовный сан и восхитили иерархическое право – отлучать, извергать духовных лиц, которыми сами себя признали. У современных поморцев полномочия старших наставников практически приблизились к епископским. Для поставления нового наставника изобретен особый чин благословения, который и заменяет Таинство хиротонии.

17–23. Перекрещенцы и перемазанцы. Общим для всех беспоповщинских толков камнем преткновения явился вопрос, по какому чину принимать в свои сообщества «еретиков-никониан» (то есть православных) и «старообрядцев» из других «старых вер», которые все тоже считались еретиками. Огромное разнообразие выработанных в расколе «чинов приема» можно свести к следующим основным решениям: в одних толках приходящих «перекрещивают», в других – «перемазывают», в третьих – кого перекрещивают, кого перемазывают, а наиболее близких «по вере» принимают через «отрицание ересей» («отрицанцы») или через «семипоклонное начало» («подначальники»). Применение или не применение «перекрещивания» зависит от того, насколько в том или ином толке сохранилась вера «в едино крещение во оставление грехов». Так, например, нетовцы не перекрещивают совращенных ими в раскол православных, несмотря на свое отвращение к Православной Церкви, руководствуясь словами св. Иоанна Златоустаго: «иже второе себе крещаяй, паки Христа распинает». Но большая часть беспоповцев «паки распинать Христа» не боится и потому они «перекрещивают», как ненавистных «никониан», так и своих братьев по «старой вере», раскольников из других «старообрядческих» толков, в том числе и беглопоповцев.

Чтобы не перегружать текст перечнями, краткие сведения о раскольнических сектах мы вынесли в Приложения (см. «Список основных старообрядческих согласий и толков»).

17–24. Целью описания процесса дробления беспоповщины было показать не только, как с течением времени раскол утрачивал то, с чем ушел из Церкви, и приобретал совершенно чуждые, даже явно еретические, «учения» и «догматы». Теперь, в заключение этой главы, мы можем подвести некий итог, чтобы, насколько это возможно при многообразии «старых вер», сформулировать основные «догматы» и как-то систематизировать те «старые обряды», из-за которых эта «тьма заблуждений» носит одно, объединяющее все согласия и толки, название «старообрядчество».

17–25. Это обобщение следует предварить двумя оговорками. Во-первых, и это понятно из вышеизложенного, речь идет не о какой-то единой «старой вере», а потому в перечнях «догматов», обрядов и чинов даны в скобках названия толков, в которых они встречаются. Во-вторых, не надо забывать о том, что было сказано в преамбуле к этой главе, а именно, что в «старообрядчестве» первоначально разнородные беспоповцы и поповцы образовали множество смешанных форм. Поэтому многое из того, что ниже перечислено относится не только к беспоповщине, но и к беглопоповщине, о путях развития которой речь идет в следующей главе. Главным связующим звеном для всего раскола было и остается не только «канонизированная» поповцами-«ревнителями» приверженность к двоеперстию, посолони и двоению «аллилуйи» (к «старым обрядам»), но и к беспоповскому «учению об антихристе». К середине XIX в. это «учение» (то есть «старая вера» манихеев-богомилов) охватило массы беглопоповцев со всеми вытекающими отсюда последствиями. Заражение в среде «ревнителей древлего благочестия» было настолько глубоким, что в 1862 г. в их среде на этой почве произошло резкое разделение: одни поповцы отвергли ереси, связанные с беспоповским «учением об антихристе», другие – объявили таковых еретиками и прервали всякое общение с бывшими братьями по «старой вере».

17–26. «Предания суть сугуба (двояко),– пишет в своем «Розыске» Святитель Димитрий, – или к догматам веры надлежащая: якоже о семи Таинствах, и о благочестном святынь Божиих почитании; или же к чину и обрядам церковным, якоже о праздновании праздников, о хранении постов, о памяти усопших, и о прочих чинах и уставах церковных, но если и не писаны во святом Евангелии и в Апостоле, ниже суть сами собою вера, якоже вера во единого невидимого Бога».

В соответствии с этим поучением особенности «староверия» разделены на три части: 1) догматы; 2) таинства и 3) обряды.

Перечислим главнейшие из ересей, сопровождая каждую изъяснениями Святителя Димитрия Ростовского. Начнем с тех, кои разделяют все раскольники (поповцы и беспоповцы с несущественными различиями) и из которых выросли все остальные:

17–27. Анафемы на Апостольскую Церковь Христову.

Все раскольники (и беспоповцы, и беглопоповцы) единогласно обвиняют все Поместные Православные Церкви в «латинской ереси», а Русскую дополнительно – в «никонианской ереси» (из-за «новых» обрядов и «испорченных» книг). Кощунственно нарицают членов Русской Православной Церкви еретиками-«никонианами», равными арианам. Каждое согласие и толк, то есть общины отлученных от Церкви мирян, присвоили себе название Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви, о которой говорится в девятом члене Символа веры.

Святитель Димитрий Ростовский: «В начале Церковь Божию хулят, аки не имущую веры, и чин духовный, и книги, и всякую церковную святыню и вся Таинства... А окаяннии брыняне, раскольники, словеса Христова не ужасаются во лжу ставити, словеса Божия, словеса истинныя» («Розыск», ч. 3, с. 550–551).

17–28. Вера в победу сатаны над Церковью Христовой.

Начиная с Капитона, все раскольничьи лидеры учат, что антихрист уже пришел в мир и владычествует не только вне Церкви Христовой, но в ней самой. Поскольку, по их «старой вере», антихрист воцарился в Церкви, то раскольники говорят, что «церквей святых (то есть храмов) и священников и Святых Таин сказуют нигде нет на земли». Но по поводу антихриста между «староверами» существует несогласие: немногие из них думают, что антихрист еще не пришел; остальные уверены, что пришел, но одни считают, что в мире и Церкви воцарился чувственный антихрист, а другие – что он воцарился, но не чувственный, а мысленный, третьи же вовсе отвергают возможность прихода антихриста в человеческом облике (о чем сказано в Писании) и говорят об антихристе духовном.

Святитель Димитрий Ростовский: «Чувственники, сказуют чувственно антихриста в мир уже пришедша, но лица его, кто он есть, не изъявляют яве». Другие сказуют, что пришел в мир «мысленный», «духовный» антихрист, а в чувственного пришествие не веруют и не ждут. Умствуют они и учат антихристову пришествию самим делом не быти, но мысленно токмо в мире тому воцаритися, а самое по существу лице антихристово аки бы не имать быти: и сказуют, аки бы уже давно воцарился антихрист мысленно, от того времени, в неже наста на Москве книжное исправление; и аки бы Москва есть Вавилон и антихристова царства престол. То их умствование и учение по всему есть ложно, Писанию святому, и святым церковным учителям, толкователям Писания противно».

Сам Господь сказал: «О дни же том и часе никтоже весть, ни Ангели небеснии» (Мк.13:32). «И аще Ангели святии не ведят о дни и часе Страшнаго суда Божия: то како уведали Брыняне, сказующие настояти уже времени Страшнаго суда?» – спрашивает Святитель Димитрий и продолжает: «Разве сами желают, дабы настоял день судный, во еже бы лживому их пророчеству исполниться. Но святый Златоуст от Амосова пророчества глаголет к ним: «горе желающим дня Господня» (Ам.5)».

Если набор изобретенных ими «догматов» раскольники называют «догматикой», то сложносоставный букет мнений и кривотолков об антихристе именуют не иначе как «учение об антихристе», каковая терминология прижилась и на страницах ученых сочинений о расколе. Такие слова, как «догматика», «учение» или «доктрина» придают вес любому бреду и повышают статус «древлеправославия». Но за всем этим нет ничего иного, кроме еретических мудрований, которые теперь принято называть всего лишь «заблуждениями», а заблудших почитать «истинно православными христианами».

17–29. Многократное крещение. Есть толки, в которых перекрещивают не только «никониан», совращенных ими в раскол, но и раскольников, переходящих к ним из других толков. А так как некоторые раскольники в течение своей жизни по нескольку раз переходили из одного толка в другой, то и перекрещивали их несколько раз. Таким образом, они нарушают Апостольское правило о запрещении крестить православного человека второй раз. Не перекрещивают приходящих к ним одни спасовцы.

Святитель Димитрий Ростовский: «Доброе ли есть дело, еже крещенных православным крещением, тех перекрещивати в раскольническую веру? не возбраняют ли сего Апостольские правила? Зри в книге Кормчей: «Крещенного истинным крещением, аще кто крестит второе, да извержется». А Златоуст святый что глаголет? «Спогребохомся Ему (Христу) крещением в смерть. Яко же убо несть второе распятися Христу, сице ниже креститися нам». И ниже там же глаголет: «Иже убо второе себе крешаяй, паки Его распинает».

17–30. Иконоборчество. Все раскольники (беспоповцы и поповцы) не поклоняются так называемым «новым иконам», то есть написанным после Патриарха Никона. Обвинение в иконоборчестве отметают, оправдываясь тем, что «новые иконы» еретичны. Это объяснение позволяет отнести скрытое иконоборчество «старобрядцев» за счет свойственного им обрядоверия, благодаря которому, как многие считают, они «возводят пошиб иконописания в ранг догмата».

Святитель Димитрий Ростовский: «От начала веры в России старые и новые иконы равно бяху почитаемы, ниже бо можаше тогда Российская земля довольствоваться приносимыми от Греков иконами, но и у себе новыя начаша писати. А ныне Брыняне старыя токмо иконы почитают, а новыя отвергают: несть убо в них старой Российской веры, но новая некая вера».

В своем «Розыске» Святитель Димитрий среди прочих «брынских скитов», или толков, упоминает и скит «Иконоборщины, иже вся святыя иконы, и старыя и новыя, отметают». Эта ересь сохранилась до ХХ в. в одном из самых крупных и распространенных особенно на Урале и в Сибири согласии спасовцев. В этом согласии, кроме выше описанных иконоборцев дырников, существует еще один толк немоляков, которые тоже не признают никаких икон – ни старых, ни новых. Третьим иконоборческим толком из того же согласия являются вышеописанные рябиновцы. Чтобы не поклоняться иконам они изобрели особый повод – не их новизну (как поповцы), и не отсутствие святости (как дырники), – а изображение на иконе кого-либо помимо святых (животных, бесов, римских воинов и т. п.). Посему они не поклоняются иконам Рождества Христова, где изображены верблюды; Входа Господня в Иерусалим, где изображен жребя, Распятию с предстоящими, где изображены воины-распинатели, Сошествия во ад, где изображены бесы.

Косвенным указанием на присутствие иконоборчества в среде «староверов» могут служить приведенные в главе о бунтах факты из истории Пугачевщины, когда почитатели «старых икон» громили православные храмы, выбрасывали из них иконы и разламывали их.

Идеи иконобочества вышли из среды иудаистов и в начале VII в. были ими внедрены в магометантство.

Ссылаясь на Божию заповедь: «да не сотвори себе кумира», они сумели посеять эту ересь в Византии. В XVI в. в гуманистической Европе эти идеи возродились в протестантстве. В России впервые через секту жидовствующих в XV в. С тех пор ни жидовствующие, ни иконоборчество с ними связанное, у нас не выводились, а в XVII в. оно открыто заявило себя в капитоновщине и прикрылось фиговым листком неприятия икон по признаку древности у «старообрядцев».

17–31. Отказ от брака и чадородия. Все беглопоповцы (они же бывшие поповцы) брак признают и чадородие поощряют, но венчаются они не в православных храмах, а у своих беглых «перемазанных» попов или самозванных «попов», поставленных от «перемазанных» лжеепископов. У беспоповцев отношение к браку и чадородию разное, и по этому «догмату» почти все беспоповские согласия с одинаковым названием делятся на «брачных» и «небрачных», или на «чадородных» и «нечадородных», а в иных различают «староженов» (венчанных в православных храмах до ухода в раскол) и «новоженов» (ставших мужем и женою после ухода в раскол). Так, например, даниловцы-поморцы разделились на: полубрачных, брачных и небрачных; федосеевцы, спасовцы и бегуны – на брачных и небрачных; филипповцы – на нечадородных и чадородных.

Святитель Димитрий Ростовский: «Учат бо учители их, яко лучше есть жити без венчания, неже венчатися еретически, (нас православных нарицают еретиками) и гнушаются тех, иже венчаны суть по церковному чину в супружество... В некоторых беспоповских толках (Стефановщина, Козминовщина) «брак блудом нарицают, сами же зовутся девственники; а живут купно с женским полом, и блудствуют, ниже ставят себе в грех блуда, но в любовь. Родящиеся же от них младенцы заносят в лес далече, и повергают их тамо; и бывают те младенцы в снедь зверям и птицам или псам». Написано это было в начале XVIII века, и в начале следующего столетия федосеевец Ковылин учил тому же на Преображенском кладбище.

17–32. Обрядоверие. Все раскольники (вопреки учению Церкви) верят, что обряды, чины и некоторые обычаи и догматы веры одно и то же. Раз обряд, чин и обычай имеет догматическое значение, то не подлежит изменению. Перемена обряда, чина или обычая, говорят раскольщики, – это ересь, а потому «новые обряды и книги» они называют «никонианской ересью». Из-за этой несуществующей ереси многие ушли в раскол в XVII в. и упорно держатся за него в конце ХХ в.

Святитель Димитрий Ростовский: «Слышахом аз некиих невеждов глаголющих: не подобает что в Церкви новое полагати; пишется бо во Апокалипсии при конце: «аще кто приложит к сим, приложит ему Бог язв написанных в книзе сей» (Откр.22:18). Отвещаю: не подобает что приложити к догматам веры, ниже что от них отставити: а иже к церковных чинов и уставов исправлению и ко умножению хвалы Божия, подобает и должность надлежит, яко же и Давид к Богу вещает: «приложу (рече) на всяку похвалу Твою (Пс.70:14)».

17–33. Рассмотрев согласия и толки с точки зрения нарушения православных догматов, то есть присутствия в расколе различных ересей, остановимся особо на том, как и кто у них совершает таинства и можно ли таковые «таинства» считать действительными. Вот уже 350 лет во всех согласиях и толках, у беспоповцев и поповцев, крещение совершают миряне и потому никто из них (кроме крещеных до ухода в раскол) не может считаться крещенным. О таинствах в «старообрядчестве» можно говорить лишь условно, подразумевая под этим кто и как совершает то, что раскольники называют «таинством».

Дело в том, что в расколе – ни у беспоповцев, ни у поповцев, – никогда не было канонически правильно поставленных священников, а без священников ни одно Таинство не бывает действенным. Обычно в качестве исключения указывают на Таинство Крещения, которое де по церковным канонам по нужде могут совершать миряне. Но, во-первых, в канонах под этими мирянами подразумеваются никак не отлученные от Церкви люди, а во вторых, и нужда оговорена вполне определенная: если младенец умирает, а священника нет по близости. Об отсутствии Таинств у раскольников пишет в своем «Розыске» Святитель Димитрий Ростовский: «От начала веры в России, Церковь наша Православная Российская вся Таинства церковные держит цело, нерушимо, по чину и обрядам, издревле установленным, и Владимиром с верою в Россию принесенным: убо вера наша есть старая. Брыняне же (сиречь раскольники) Таинств церковных не содержат, но гнушаются ими: убо вера их несть старая, но новая вера. А яко Брыняне Таинств святых не содержат, всем есть известно,... Крещения святаго, по чину церковному, у них несть.

Миропомазания, при крещении совершаемого, несть.

Евхаристии, истинного Тела и Крови Христовых причащения, в них несть.

Иерейства (Таинства хиротонии) в них несть.

Покаяния тайны и грехов решения в них несть.

Брака честнаго в них несть.

Елеосвящения такожде несть в них...

А понеже вся Тайны святыя Брыняне отвергоша: то и старую отвергоша веру, новую же некую себе изобретоша; и како не стыдятся веру свою старою нарицати верою, и ниже следа старыя веры в себе имуще?».

Таинства действительны только в пределах Апостольской Церкви, и священнодействовать может только иерей, рукоположенный епископом, имеющим преемственность от святых Апостолов, коих избрал на служение Глава Церкви, Господь наш Иисус Христос. В раскол ни один епископ не ушел, а, как известно, для поставления епископа требуется по меньшей мере два, но лучше три и более епископов. Раз нет епископов, нет и священников, и дьяконов.

17–34. Трехчинную иерархию невозможно создать заново – любая будет сборищем самозванцев. Поэтому разговоры о существенной разнице между раскольниками-поповцами, «приемлющими священство», и раскольниками-беспоповцами, «священство не приемлющими», не более, чем сознательный или бессознательный обман самих себя и окружающих. Разница между «поповцами» и «беспоповцами» существует, но она состоит не в отношении к «священству», коего они всем скопом отверглись, а в способах замены Апостольской Церкви с трехчинной иерархией на свою новую самозванную «иерархию», на создание «церквей», борющихся друг с другом за право объявить себя «истинной церковью» вместо основанной Христом Апостольской Церкви и желающих ее уничтожения.

Выше уже говорилось о том, что почти во всех беспоповских согласиях создано самозванное лжесвященство из мирян-наставников и оно ничем не отличается от псевдосвященства протестантских конфессий с их епископами и пасторами. Исключением является один из толков спасова согласия (глухая нетовщина), члены которого не считают возможным самим совершать Таинства Крещения и Брака, а потому крестят детей и венчаются в православных храмах. Нетовцы не перекрещивают приходящих к ним из других толков, строго придерживаясь правила о том, что человека не крестят дважды.

У беглопоповцев лжесвященниками становились беглые попы, «исправленные» мирянами. Отделившиеся от беглопоповцев поповцы не побоялись имитировать самозванные лжеиерархии из беглых епископов, «исправленных» мирянами. О положении дел в беглопоповщине будет сказано в следующей главе, а здесь вкратце скажем о том, как и кто совершает «священнодействие» в разных толках беспоповщины.

17–35. Как раскольники совершают крещение:

а) В согласиях поморцев и бывших поморцев федосеевцев и филипповцев крестят миряне- наставники трехкратным погружением, а в иных толках в текущей воде. К особенностям в учении поморцев относится обычай принимать крещение не в младенчестве, а не ранее 30 лет, а то и перед самой смертью.

б) В часовенном согласии (бывшие беглопоповцы-кержаки), крестят миряне в деревянной купели («кадушке»).

в) Миряне крестят детей у брачных бегунов (бывшие филипповцы) и в одном из толков спасова согласия (нетовщина поющая).

г) Существуют толки, где детей крестят повивальные бабки: читают Символ веры и трижды погружают дитя в воду (бабушкины).

д) В одном из толков нетовщины водное крещение не приемлют, и повивальные бабки нарицают имя младенцу, при чтении 50 псалма надевают на него крест, а «крещальной формулой» считают слова «окропиши мя иссопом».

е) Наконец, существует согласие самокрещенцев, где люди крестят сами себя. (О них подробно сказано выше).

17–36. Откуда у раскольников Mиpo? Вопрос явно риторический, поскольку у раскольников не может быть Mиpa. У беспоповцев и беглопоповцев, как они говорят, мvро сохранялось со времени патриаршества Иосифа и они его разбавляли более 200 лет. Может быть, и сейчас разбавляют. Поповцы полагают, что их лжеиерархи варят настоящее миро, хотя на самом деле его варят миряне, поставленные от епископов, когда-то «перемазанных» другими мирянами неизвестно чем под видом мvра. Таким поддельным мvром старообрядцы мажут детей при крещении и «перемазывают» взрослых при переходе из одного толка в другой.

17–37. Чем и как раскольники причащаются? За неимением духовенства некому у раскольников совершать Евхаристию и вот уже 350 лет они лишены причастия Тела и Крови Христовых. Если совершение таинств крещения и покаяния мирянами раскольники могли себе разрешить, трактуя каноны в том смысле, что совершают их «по нужде», то в отношении Евхаристии никаких оправданий быть не могло.

Святитель Димитрий Ростовский: «Причастие у них, сказуют давное, еже прежде Никона патриарха аки бы освященное; и егда того причастия не стает, делают тесто пресное, и растерши остающую часть причастия на муку, посыпают тем тесто, и делают просфоры большие, чтоб надолго стало, и пекут: и рассылают по своим толкам, сказующе, яко то тело Христово есть. Егда же паки не стает, паки такожде просфоры делают, посыпающе тесто растертое на муку остающею причастия частию, и тако у них древнее причастие, акибы прежде Никона освященное, никогда не умаляется».

Отсюда можно заключить, что беспоповцы практиковали принятое у сиро-яковитов «слабо­кислое» тесто, а в XVII в. перешли на причастие по образцу католиков – только тело Христово принимали.

Беспоповцы, если причащаются, то, как и в случае с мvром, говорят, что Святые Дары сохранились у них с «до-никоновских времен». Они также учат о «духовном» причащении. «У нас нет причастия святых Таин – говорят беспоповцы, – и нет, и есть, – нет видимого, но есть невидимое», есть «огнепальное желание». На что свящ. П. Смирнов замечает, что такового невещественного причастия «невозможно и представить» (с. 96).

Беглопоповцы и поповцы причащаются тем, что предлагают им их лжесвященники. Большая часть беспоповцев (поморцы, федосеевцы, филипповцы, часовенные, спасовцы) за неимением духовенства от Причастия вовсе отказались, но в некоторых беспоповских толках были опять же весьма «причудливые», а иногда и изуверские способы «причащаться». Их описание находим в третьей части «Розыска» Святителя Димитрия Ростовского, где он рассказывает о «делах раскольничьих». Все они уже описаны в главе о самосожжениях («причастие» истолченным сердцем убиенного младенца; или ягодами (изюмом), пропитанными наркотическими веществами).

Мелхиседеки сами себя причащают хлебом и вином, или водою. Делают они это так: вечером перед иконами кладут хлеб и ставят сосуд с водой или вином, а после прочтения вечерних и утренних молитв этим «причащаются». Мельхиседеки жили когда-то в Москве и других местах, а в наше время живут в Башкирии.

17–38. Перед кем раскольники каются и кто отпускает им грехи?

а) Беглопоповцы и поповцы получают отпущение грехов от беглых ими же «исправленных попов» или от лжепопов из своих самозванных «древлеправославных церквей».

б) Беспоповцы-поморцы и отделившиеся от них федосеевцы и филипповцы исповедуются у своих духовных отцов и матерей, наставников и наставниц, они же им грехи отпускают.

в) Нетовцы (поющие при совершении служб) исповедуются перед «стариками», те им грехи отпускают.

г) Нетовцы (глухие, служащие без пения) исповедь совершают перед иконой, вычитывая Скитское покаяние.

д) Члены «аристова согласия» (часть федосеевцев) отказались от заупокойных молитв, потому что уверены в своей святости и в том, что и так попадут в рай. Каются ли они и кому, неизвестно.

17–39. Как брачуются раскольники, «приемлющие брак». О браке было уже довольно сказано выше. Святитель Димитрий пишет: «или яко без венчания поемлются, если же и венчаются, то неправильно, от попов самоназванных, а не освященных, или от беглых запрещенных: или же, яко мнози из них обновили ересь Николаитскую, еже обще жены имети».

Из этого перечня обрядов, которые почему-то принято считать «старыми и благочестивыми», можно вывести лишь одно заключение: там, где нет священства, нет и Таинств. В связи с отсутствием Таинств у раскольников, встает вопрос о действительности того Таинства, которое делает человека христианином, о Крещении. Можно ли людей, крещеных вышеперечисленными способами, хотя бы и трехпогружательно, а не обливательно, считать крещенными и принимать их по третьему чину через покаяние? Если придерживаться смысла сказанного в Правиле 1 святого Василия Великого, то всех возвращающихся в Православную Церковь из раскола надо крестить (не перекрещивать, а именно крестить), потому что совершенное над ними отлученными от Церкви мирянами действие не является Таинством.

Напомним слова святого Василия Великого, уже приведенные в части 1, о отступивших через раскол: «Но отторженные, соделавшись мирянами, не имели власти ни крестити, ни рукополагати, и не могли преподати другим благодать Святаго Духа, от которой сами отпали. Почему приходящих от них к Церкви, яко крещенных мирянами, древние повелевали вновь очищати истинным церковным крещением».

17–40. К новым обрядам, в первую очередь, конечно, надо отнести все вышеперечисленные обычаи в совершении мнимых таинств, потому что в православной Руси до раскольников только тайные сектанты могли совершать нечто подобное. Затем, существует немало новосочиненных «чинов». Например: «чин нехиротонисанных для отправления крещения и покаяния» «чин благословения в неделю ваий», или «чин для поставления пастырей словесных овец». Существуют также специальные «чины» по совершению «исправы» мирянина, священника и епископа.

При описании дробления в беспоповщине мы мы говорили о том, что в расколе происходят несогласия из-за разных обычаев и обрядов, которые обе спорящие стороны объявляют «догматом». Несогласие ведет к разделению, и разделившиеся тотчас объявляют друг друга еретиками, проклинают с ними несогласных и прекращают всякое общение с ними. Таким «догматом» у раскольников может стать все, что угодно, например:

– состав букв в «титле» («четырехбуквенный догмат» у титловцев);

– способ каждения (один раз вперед, а второй поперек в диаконовском толке);

– поминание или непоминание царя в тропарях (толк тропарщиков);

Вкратце поясним смысл споров о двух «догматах»-обрядах.

17–41. «Четырех-буквенный догмат» связан с разногласием по поводу надписи на Кресте: писать ли ее, как сказано в Священном Писании, то есть так, как велел иудеям написать Пилат: «Iисус Назаретский Царь Iудейский» (титла пилатова I.Н.Ц.I) или так, как выдумали сами раскольники. Тот самый Игнатий, которому Аввакум писал свои еретические умствования о Святой Троице и который основал Выгорецкую пустынь в Поморье, посчитал «пилатову титлу» недостаточно благочестивой и настаивал на том, что писать следует: «Царь Славы Исус Христос, Сын Божий» (Ц.С.I.Х.С.Б.). Посему этот Игнатий написал не только свое «Исповедание» – апологию самосожжения, но и особую «Книгу о титле на кресте Христовом». Большая часть согласий и толков (беспоповцы и поповцы), за исключением выделившегося по этому признаку из федосеевского согласия толка Титловщины, «правильным» признали «титлу игнатову», а титловцев, естественно, объявили еретиками (как, впрочем, и титловцы остальных).

И каждый такой толк претендовал и претендует на «истинность веры» и считает только себя «истинной церковью».

17–42 Немоление за Царя. Разногласия и яростные споры у раскольников вызывали не только церковные предметы (обряды, чины и таинства), но и отношение к царской власти, выраженное в отказе молиться за Царя. Отказ, в свою очередь, был мотивирован тем, что царь – или «рожок антихристов», или натуральный (чувственный) антихрист. Поморское согласие в начале 1740-х годов возобновило моление за царя и из-за этого выделился толк филипповцев, объявивших это решение «новой ересью».

17–43. При изучении развития беспоповщины от ее «предков», богомилов капитонов в середине XVII в., до широкого спектра толков в XIX b. нетрудно заметить, что эта часть раскола в массе своей развивалась по пути приближения к привычным для православного народа формам религиозной жизни. Это объясняется, в первую очередь, тем, что в массовых расколах, каковым было «старообрядчество», сознательных еретиков, идеологов и вождей, всегда немного, а основную массу совращенных составляют люди в недавнем прошлом православные. Когда к началу XVIIIb. угар апокалиптическиго нигилизма прошел и ожидания обещанного конца света не оправдались, лжеучителям все труднее становилось удерживать свою одурманенную паству в рамках принципиального отказа от священства и Таинств и настаивать на самоуморении и безбрачии. Они вынужденно шли на компромисс, лишь бы не потерять своей власти над людьми и не остаться в одиночестве. Идя навстречу настроениям своей паствы, они постепенно восстанавливали, хотя и в искаженном виде, но все же привычные для народа формы религиозной жизни: храмы-молельни, священство, таинства, благословенный брак.

17–44. В некоторых крайних сектах (например, у федосеевцев, филипповцев, бегунов и самокрещенцев) первоначальное учение капитонов сохранялось дольше, но даже они были вынуждены отказаться от идеи всеобщего безбрачия и посчитали нужным обзавестись своими «трехчинными иерархиями». Сохранение в этих крайних толках «родовых признаков» капитоновщины позволяет, путем сравнения, выявить общие для всей ранней беспоповщины богомильские начала. Следы капитоновщины сохранились и в более умеренных толках, но здесь они различаются с трудом и вряд ли осознаются самими раскольниками, к этим толкам принадлежащим.

Устроив свою религиозную жизнь путем различных нововведений более или менее похожей на православную, они говорили и продолжают говорить, что «сохранили древлее благочестие», тогда как на самом деле не сумели сохранить даже то, с чем ушли из Церкви.

Первые неудачные попытки «приобрести епископа» – поиски епископа в беловодье. – первый опыт по основанию «древлеправославной церкви» в XVIII в. – переход части беглопоповцев в беспоповство (кержаки-часовенные, лужковцы).

Основание лжеиерархии в австрии в 1846 году.– формирование раскольничьей буржуазии.– Николай I запрещает переход «беглых попов». – съезд бнглопоповцев на рогожском кладбище в 1831 г. – выбор места для кафедры за рубежом.– староверы «перемазали» греческого митрополита в белой кринице.– он один поставил двух первых лжеепископов. – белокриницкие лжеепископы проникают в Россию.

Другие лжеиерархии в расколе: новозыбковцы (беглопоповцы), андреевцы (бывшие единоверцы), климентовцы, иерархиты (бегуны), поморцы (беспоповцы).

Окружное Послание 1862 г. и его автор И. Г. Кабанов (Ксенос). разделение «староверов»-поповцев на «окружников» и «неокружников», исповедующих богомильское «учение об антихристе».

18–1. Как уже было сказано выше, в XVII веке ни один епископ не ушел в раскол. Правда, сами раскольники считают, что с 1653 г. «древлеправославную церковь» возглавлял епископ Коломенский Павел, но она просуществовала в таком виде всего три года, потому что Павел умер в 1656 г., «не успев поставить себе преемника». Беспоповцы, полностью отвергая Церковь и священство, о приобретении епископа и «восстановлении трехчинной иерархии» не заботились, потому что в их согласиях и толках священником мог стать любой мирянин. Другое дело, беглопоповцы, которым приходилось «исправлять» беглых попов и постоянно проверять их на «трехпогружательность». Они хотели «приобрести епископа», чтобы он дерзал деяти не только иерейская, но и архиерейская.

18–2. Поиски епископа в Беловодье. Раскольники искали такого «епископа» в разных местах. В первой половине в XVIII в. поиски были направлены на Восток, где, как думали многие, в стране Беловодье сохранилось «древлеправославное благочестие с сонмом благочестивого духовенства с патриархом во главе». Беловодье раскольники искали в горах Тибета и в Японии, многие утверждали, что побывали там, один сын написал даже о своем пребывании в Беловодье письма своим родителям. Но поскольку на самом деле нигде, кроме раскольничьих скитов «древлего православия» не обреталось, то и в легендарном Беловодье «приобрести епископа» не удалось. Но беглопоповцы не оставляли надежды переманить к себе хотя бы одного епископа из Русской Православной Церкви, «исправить» его и таким образом обезпечить поставление своих собственных попов.

18–3. Первый опыт по основанию «древлеправославной церкви» в XVIII в. Хотя из этой затеи ничего не вышло, но история с приобретением первого «древлеправославного» епископа настолько характерна, что о ней придется сказать несколько слов. Родоначальником новой «церкви» мог стать иеромонах Епифаний (ок. 1685–1735), который, пребывая в сане иерея, в 1724 г. «посвятил на Украйне в иеродиаконов и попов больше 14 человек» (см. П.И. Мельников «Очерки поповщины»). Епифаний был арестован и по решению Святейшего Синода лишен сана, расстрижен, сослан в Соловецкий монастырь, каялся, восстановлен в монашестве, но бежал. Вновь был арестован при попытке перейти границу. Затем предприимчивый Епифаний с помощью раскольников 5 или 6 раз совершал побеги из мест заключения (из монастырей и тюрем). Наконец, в мае 1733 г. он оказался на Ветке (см. карту), где через год тамошние беглопоповцы через покаяние присоединили дважды расстриженного монаха к «древлему православию» в сане епископа.

18–4. Автор истории «ветковской церкви» поповец И. Е. Кабанов (Ксенос), о коем речь пойдет ниже, сообщает об этом авантюристе следующее: «Много же тщание прилагаху еже приобрести епископа, и по различных исканиях прияша Епифания, и егда той начат действовати, и постави священники и диаконы». Как можно узнать из того же словаря поповцев, лишенный сана и дважды расстриженный монах, приобретенный ветковцами в качестве епископа, многими беглопоповцами признан не был, но не по вышеизложенным винам, а только из-за сомнения, был ли он крещен «трехпогружательно, а не обливательно». Все остальное в биографии основателя «церкви» их устраивало. Однако, эта «трехчинная иерархия» во главе с Епифанием не получила развития, потому что он, так же как епископ Коломенский Павел, «не успел (а может, не осмелился) поставить себе преемника».

18–5. Переход части беглопоповцев в беспоповство. При императоре Александре I в 1822 г. раскольникам было запрещено принимать беглых попов, а при императоре Николае I были приняты еще более строгие меры против перехода запрещенных в служении или лишенных сана священников к раскольникам. С 1825 г. уральские беглопоповцы остались вовсе без «священства», в их общинах руководить богослужением стали миряне, «дьяки» и «старики» (от чего это согласие получило название стариковское), то есть фактически стало беспоповским. «Старики» служили в часовнях, отчего это согласие называют еще часовенными. Жившие между городами Пермью, Челябинском и Тюменью часовенные кержаки принимали самое активное участие в Пугачевщине, или как еще недавно писали советские исследователи, в «антифеодальных протестах».

18–6. На Рогожском кладбище в Москве находится центр самой респектабельной и влиятельной раскольнической организации, с 1988 г. называющаяся «Русской старообрядческой православной церковью» (РСПЦ), а до того бывшая белокриницким, или австрийским согласием. Механизм создания «древлеправославных церквей» лучше всего проследить на примере создания именно этой организации, поскольку именно она из всех ныне существующих «древлеправославных церквей» самая респектабельная, самая влиятельная и самая «древляя» – она образовалась в 1846 г., то есть 153 года тому назад. Характерной ее особенностью является то, что эта «русская церковь» возникла в Австрии по «благословению» австрийского императора Фердинанда I втайне от русского императора Николая I и в пику ему. Рассказ о том, каким образом беглопоповцы с Рогожского кладбища вышли на Фердинанда и где нашли родоначальника для новой «церкви», представляет собою материал для «криминальной хроники» или сюжет для «политического детектива», потому что созданная в Австрии «белокриницкая иерархия» по сути явилась тайным обществом с разветвленной сетью ячеек-общин по всей России, «государством в государстве». Если учесть, что инициаторами ее создания были купцы-миллионеры, что они же финансировали все предприятие, а затем из той же среды вышли «акулы русского империализма», свергнувшие русского царя, то зловещая роль этой организации в истории нашего Отечества станет очевидной.

18–7. Формирование раскольнической буржуазии. Предистория этого дела была такова. При Екатерине II проводилась откровенно либеральная политика в отношении раскольников: в 1762 г. было разрешено, ушедшим за границу, вернуться в Россию и селиться на Иргизе; в 1771 г. во время чумного бунта основаны в Москве центры наиболее крупных и влиятельных согласий: федосеевцев на Преображенском кладбище (купец Ковылин), поморцев на Покровке (Монинская часовня) и беглопоповцев на Рогожском кладбище; в 1782 г. все раскольники были освобождены от двойного оклада; в 1785 г. было разрешено раскольников выбирать на общественные должности.

Это разрешение было связано с новым Городовым уложением, целью которого было создание в России (как и в Европе) третьего сословия из купцов, а к тому времени в этом сословии раскольников уже было немало. В органы городового управления избирались самые «капиталистые» купцы 1-й гильдии, и вскоре в Москве, Нижнем Новгороде и других крупных городах России гласными в Думе и городскими головами стали купцы-раскольники, они же становились именитыми гражданами и позднее стали получать дворянство.

18–8. Может показаться странным, что в связи с такой возвышенной темой, как создание «древлеправославной церкви», нам приходится говорить о первичном накоплении капитала, но от этого никуда не уйдешь: капитал имеет самое прямое отношение к устроению этих «церквей», а «старая вера» служит лишь прикрытием для этих финансово­промышленных предприятий. Поэтому мы вынуждены перейти к рассмотрению чисто экономических вопросов: каким образом «вечно гонимые» раскольники к концу XVIII в. из простых крепостных крестьян и мелких посадских торговцев превратились в купцов 1-й гильдии.

18–9. В книге А.И.Аксенова «Генеалогия московского купечества», изданной в 1988 г., то есть как раз накануне очередной эпохи накопления первичных капиталов в России, приводится много интересных сведений из истории формирования русской буржуазии, в том числе и из представителей «древлего православия». Основными источниками накопления первичных капиталов исследователи считают:

1) главный способ – «питейный откуп и питейный сбор. дававшие возможности для финансовых злоупотреблений», или попросту грабеж;

2) подряды, на поставку французских вин и коньяка, кож, провианта для нужд армии (это особенно прибыльное дело во время войны);

3) сдача в наем торговых лавок (вся лавка, поллавки и часть), на которой наживались отошедшие отторговли промышленники.

(18–10–18–21)

Среди этих кровопийцев – питейных откупщиков, ростовщиков, подрядчиков и первыхпромышленников – мы видим немало родоначальников знатных раскольнических фамилий: Гребенщиковых (см. «гребенщиковская община» федосеевцев в Риге), Громовых («Громовское кладбище в СПб), Гучковых (Ф. А. Гучков, 1736–1856, попечитель Преображенского кладбища), Егоровых, Емельяновых (В. Е. Емельянов, 1797, основатель толка брачных поморцев), Жигаревых, Кузнецовых, Мониных, Новиковых, Ямщиковых. В первой половине XIX в. явились в Москву основатели торговых домов Абрикосовых, Авксентьевых, Алексеевых, Бахрушиных, Бурышкиных, Кокоревых, Мамонтовых, Морозовых, Прохоровых, Рябушинских, Солдатенковых, Третьяковых, Хлудовых, Царских, Шелапутиных, Шибаевых, Ясашновых. Все они быстро богатели, скупали в Москве и Петербурге лучшие особняки или строили роскошные новые. В каждом таком доме устраивались тайные домашние моленные; раскольники-буржуи давали огромные суммы на устроение молелен и тайных скитов по всей России. Эти же люди руководили жизнью обеих столиц (Москвы и Петербурга) и всех крупных городов (Нижнего Новгорода, Ярославля, Твери и др.), потому что именно их избирали головами и гласными Городской Думы. Коррупция, или говоря русским языком, подкуп чиновников, широко практиковался на Руси во все времена, а потому богатые раскольники становились весьма влиятельными лицами, осуществляя свое влияние через высших чиновников, большая часть которых были выходцами из немцев, то есть протестантами.

Отношение правительства к раскольникам. В отношении правительства к раскольникам весь XIX в. происходят постоянные смены. Император Александр I восстановил в 1803 г. в официальных бумагах слово раскольник. Но не препятствовалось беглопоповцам «исправлять» на Иргизе беглых попов. Раскол ширился и богател, явно набирал силу.

Сами раскольники об этом славном периоде своего процветания пишут так: «Практически политика правительства выражалась в том, чтобы «не замечать» старообрядчества... находясь в положении «невидимок», старообрядцы много строили, возникли храмы и даже целые монастыри с многочисленными насельниками». Если даже сделать поправку на желание раскольников всегда преувеличивать свою численность, то все же никак нельзя не признать, что они действительно не имели никаких препятствий для своей деятельности и что царское правительство, начиная с эпохи реформ Петра I, фактически поощряло врагов Православной Церкви в их хозяйственно-промышленной деятельности. Для протестантского сознания правящей верхушки России раскольники были такими же протестантами, какими была наполнена Европа, давно осуществившая принципы религиозной терпимости ко всем религиозным диссидентам и сектам. Так что формирование русской буржуазии, костяк которой составили выходцы из раскольнических общин, шло вопреки законодательно установленной в России обязанности правительства защищать Православную Церковь.

В 1822 г. правительство впервые обратило внимание на фактически узаконенную практикуперехода беглых попов в раскол и, не преследуя перешедших к раскольникам ранее, запретило делать это в дальнейшем. В 1825 г. был учрежден секретный комитет по раскольникам из митрополитов Серафима и Евгения, Аракчеева и министра народного просвещения адмирала А.С. Шишкова. Император Николай I, чуть было не ставший жертвой заговора «вольных каменщиков» из офицерскодворянского сословия, более внимательно отнесся к раскольникам, франкмасонам русского разлива, скрытого под религиозной оболочкой. 10 мая 1827 г. комитет министров воспретил раскольничим лжепопам переезжать с места на место, и затем особо было сделано распоряжение сначала в отношении Рогожского кладбища: «новых беглых отнюдь не принимать», а затем оно было распространено на все беглопоповские общины.

Привыкшие к полной свободе раскольники расценили эти меры, как начало новых гонений, асовременные историки называют их «репрессиями». Как пишут ангажированные поповцами с Рогожского кладбища авторы словаря «Старообрядчество», меры Николая I «привели к оскудению бегствующего священства», а потому «теснимые и гонимые в своем отечестве, старообрядцы решили учредить епископскую кафедру за границей». Как же они это дело осуществили?

Съезд беглопоповцев на Рогожском кладбище в 1831 г. Дело по устроению и финансированию кафедры за границей взяли в свои руки богатые московские и нижегородские купцы. В 1831 г. они организовали съезд представителей беглопоповцев на Рогожском кладбище. Предложение об организации «епископской кафедры» за границей вынес на всеобщее обсуждение рыботорговец из города Горбатова (Нижний Новгород) А. К. Кочуев, бывший единоверец, совращенный в раскол в 16 лет и живший на Иргизе. В Петербург к главе тамошних поповцев, влиятельному купцу-лесоторговцу Ф. Г. Громову явились ходоки с московского съезда и попросили его проконсультироваться с шефом жандармов графом Бенкендорфом, как им, верноподданным, лучше поступить: «просить ли императора об отмене жестких мер, либо учреждать кафедру с епископом за границей». И, как написано все в том же словаре, шеф жандармов «однозначно высказался за второй путь». При всем отрицательном отношении к Бенкендорфу трудно поверить, чтобы шеф жандармов санкционировал создание явно противозаконного центра тайных обществ на территории иностранного государства, фактически враждебного России. Но вся история раскола наполнена такими фальсификациями, и с этим уже ничего нельзя сделать.

Выбор места для кафедры за рубежом. Исполнение задуманного взяли на себя «духовные лица» из одного тайного скита на Ветке (т. н. Лаврентьевский монастырь). Судя по всему, здесь главным руководителем был «некрасовец» из Добруджи (Турция), уроженец молдавского села, А. Дорофеев (Аркадий), который имел связи с Царьградом в Турции и Белой Криницей в Австрии. В 1837 г. «инок» Лаврентьевского скита П. В. Великодворский (Павел) выехал за инструкциями в Петербург к купцу Громову, получил от него инструкции и деньги и отправился из его дома на Кавказ искать епископа, который согласился бы стать родоначальником «древлеправославной церкви». С Павлом путешествовал еще один «инок» Г. Колпаков (Геронтий). Потерпев неудачу на Кавказе они отправились в Австрию, в местность называемую жившими там липованами Белой Криницей и очень скоро Геронтий стал настоятелем тамошнего скита. Тогда оба «инока» приступили к задуманной операции. Сначала они добились от местных властей разрешения учредить в Белой Кринице архиерейскую кафедру. Местные власти, не видевшие разницы между раскольниками и православными, разрешение дали, но за этим последовала просьба о разрешении привезти в Белую Криницу своего епископа из-за границы. Начальство во Львове всполошилось и усумнилось в законности существования «монастыря» в Белой Кринице. Но сыграли свою роль деньги! «Благочестивые иноки» Павел и Геронтий отправились в Вену, где в то время императором был сын Франца-Иосифа Фердинанд I, а фактически всеми делами распоряжался Меттерних. «Иноки» добились аудиенции у императора, и в 1844 г. получили разрешение на устроение епископской кафедры в Белой Кринице.

Поиск подходящего кандидата. Скоро сказака сказывается, да не скоро дело делается. С московского съезда прошло уже 13 лет, а их братья, «гонимые и преследуемые за веру в России» все еще не обрели епископа за рубежом. Но полдела уже было сделано. Павел и Геронтий привлекли к делу местного «инока» Алимпия (он же А. Зверев-Милорадович), человека ловкого и отважного, и с ним отправились в Москву и Петербург, чтобы получить от тамошних купцов деньги на приобретение архиерея. Огромную сумму на это дал один из рогожцев, купец Рахманов – 500 тыс. руб. Великодворский, Колпаков и Зверев отправились на Восток, и судя по той легкости, с которой они перемещались из Австрии в Россию, затем в Турцию и обратно, границы в России или вовсе не существовали, или они не существовали для таких ловких и отважных людей, которыми были раскольники. Три «иноков» обошли Словению, Далмацию, Черногорию, Сербию, затем отправились в Сирию, Палестину и Египет – и нигде (!) не нашли того, что они называют «истинным благочестием», но это нисколько их не смутило и не заставило задуматься о том, что оно неистинное. Вероятно, везде они предлагали епископам деньги и почет в обмен на согласие предать свою веру и стать родоначальником новой «церкви», но нигде не смогли найти кого-либо, кто бы на такое кощунство согласился.

Наконец, в 1846 г. они прибыли в Стамбул, и тут, наконец, им повезло. Они соблазнили «восстановить полноту иерархии», как эта акция называется в их исторических трудах, жившего при Константинопольском патриархе митрополита Боснии Амвросия. Митрополит будто бы был изгнан из Сараева турками «за защиту угнетенного народа». По происхождению этот Амвросий был грек, то есть принадлежал к нации, которую в XVII в. раскольники объявляли «облатинившимися», а книги греческие – «наполненными страшными ересями». И вот по иронии судьбы именно грек, в нарушение архиерейской клятвы и церковных канонов, соглашается не просто стать митрополитом в Белой Кринице, но пройти некий «чин приема» в новую «церковь». Не знаешь, чему более дивиться: цинизму греческого митрополита или пронырливости «благочестивых иноков». Благодаря этой пронырливости они сумели подкупить и австрийского императора, который разрешил открыть в Белой Кринице новую «епархию».

Присоединение к «древлеправославию» греческого митрополита. Конец – делу венец. Три мошенника перевезли четвертого из Турции в Австрию, и там 28 октября 1846 г. «присоединили» Амвросия к несуществующей «церкви». Беглый митрополит «велегласно проклял все ереси», то есть сам отрекся от Православной Церкви, исповедался мирянину (тоже отрекшемуся от Церкви бывшему монаху Иерониму), который и «восстановил тем самым полноту трехчинной иерархии в старообрядческой Церкви», будто бы прерванную в 1656 г. смертью епископа Павла Коломенского. Беглый митрополит Амвросий был нужен раскольникам только, как производитель епископов, а потому сразу же и приступил к своим прямым обязанностям: в 1847 г. поставил некрасовцам на о. Майнос некоего Кирила, а в Добруджу того самого А. Дорофеева (Аркадия), который был «духовным отцом» ловких и пронырливых «иноков» Павла, Геронтия и Алимпия. Вскоре после этого до России дошли известия о творящихся в Белой Кринице беззакониях, и император Николай I потребовал от Австрии закрыть скит и прекратить деятельность самозванца Амвросия со товарищи. Амвросия с сыном Георгием в 1848 г. австрийцы выслали в Словению, где он скончался через 15 лет.

Высадка австрийского «десанта» в России. К 1863 году в новой «церкви» было уже 4 лжеепископа – целый собор! И этот «собор» избрал главой «церкви» Кирила, присвоив ему звание «митрополита». Кирил правил до 1873 г. Однако раскольникам было накладно и недосуг все время ездить через границу в Австрию, поэтому уже в январе 1849 г. белокриницкие самозванцы поставили еще одного, Софрония, но уже в Симбирск (в Москву сразу не решились). Этот Софроний, видимо, чем-то не устраивал московских купцов. В 1853 г. в Россию, на этот раз во Владимир, был заслан еще один управитель для беглопоповцев, приемлющих «белокриницкую иерархию», под именем Антоний I, в крещении Андрей Шутов, рождения 1800 г., успевший за свои 53 года поменять веру несколько раз. В молодости он предал веру православную и стал федосеевцем-беспоповцем. В этом качестве он жил в доме купца Ф. Гучкова, прадеда одного из главных организаторов заговора против святого царя Николая II в 1917 г.

Шутов много путешествовал, благо у раскольников их ложи-ячейки издавна раскиданы по всемусвету. Такие диаспоры, древнейшая из которых иудейская, чрезвычайно помогают в торговофинансовых операциях, а потому и «русская диаспора» раскольников немало способствовала процветанию торговли «благочестивого купечества» Москвы, Петербурга, Нижнего Новгорода и Сибири. Шутов побывал у своих братьев-федосеевцев в Черниговской губернии, затем отправился в Восточную Пруссию, оттуда прибыл в Белую Криницу, и там неутомимый «инок» П. Великодворский совратил его перекреститься во второй раз. Шутов на это пошел, потому что еще гугенот Генрих IV выяснил, что «Париж стоит обедни». Тем более ее стоит Рогожское кладбище в Москве, куда Шутов прибыл в 1862 г. и где в 1863 г. был избран главой «древлехристиан белокриницкой иерархии». Рогожцы присвоили ему «сан архиепископа».

На волне реформ 1860-х годов раскольническая буржуазия выбила у правительства распоряжения, фактически легализующие лжесвященство. Беглопоповцам запретили только брать лжепопов из-за границы. Вот они их и понаделали на своем Рогожском кладбище. Учредили в России 12 «белокриницких епархий», и Шутов понаставил в различные уголки России 6 лжеепископов, 70 лжесвященников, 23 лжеиеромонаха. Так, через 30 лет после первого съезда в 1831 г. в России была создана иерархическая структура тайных ячеек-общин с центром в Австрии и ловко прикрытая разговорами о «вере и совершении треб».

18–22. Административным центром австрийщины в России стало Рогожское кладбище. Превратившиеся из беглопоповцев в поповцев раскольники стали называть себя «Древлеправославной Церковью Христовой». В 1988 году они объявили гражданина А. К. Гусева (род. 1929 г.) «митрополитом московским и всея Руси», а «свою церковь» по аналогии с Русской Православной Церковью назвали «Русской православной старообрядческой церковью», чтобы отличаться от других «древлеправославных», а заодно на уровне аббреавиатуры (РПСЦ) походить на РПЦ. Это первая и, возможно, самая многочисленная из «древлеправославных церквей». Она насчитывает на территории СНГ 250 приходов, управляемых 5 лже-епископами, живущими в Ярославле, Новосибирске, Киеве, Кишиневе и Хабаровске. Раскольники с Рогожского кладбища связаны со своей «исторической родиной», где сохранилась «белокриницкая церковь» в Румынии (центр г. Браила). К сожалению, в словаре не указана численность паствы РПСЦ, хотя, возможно, она и неизвестна.

18–23. Многие беглопоповцы, хорошо зная каноны, не признали новое самочинное сборище за «трехчинную иерархию». Так, например, часовенные на своем соборе в 1910 г. подтвердили свое неприятие не только беглых попов, но и белокриницкой лжеиерархии, считая белокриницких лжеепископов и лжепопов самозванцами. В «Деяниях» этого собора они об этом говорят прямо: «Белокриницкое священство самозванцы, как Гришка Отрепьев, а дураки-русаки поверили ему, как и австрийцы». Точно так же к австрийцам относились не приемлющие амвросиевых лжеепископов беглопоповцы, но в 1923 г. они повторили опыт белокриницких поповцев. Разница была лишь в том, что в родоначальники следующей «древлеправославной церкви» вместо греческого митрополита был приглашен обновленческий епископ, отлученный от Церкви.

18–24. Внутренние, духовные, предпосылки для сближения второго по времени антицерковного раскола в Русской Православной Церкви (обновленческого) с первым, казалось бы, прямо противоположным (старообрядческим), несомненны, но еще не достаточно осмыслены и требуют особого исследования. Здесь мы можем сказать лишь о внешнем оформлении этой внутренней близости раскольников – и тех, кто называет верных чад Православной Церкви «никонианами», и тех, кто называет их «тихоновцами», не забывая и о тех, кто называет нас «сергианами». Все три слова предназначены для обозначения неких мнимых ересей: «никонианской», «тихоновской» и «сергианской», и по способу словообразования достаточно традиционны: эти прозвища призваны вызывать ассоциации с арианами, несторианами и т. п. древними ересями. Но, если у древних ересиархов Церковь обличала действительные ереси, то все наши раскольники, начиная с XVII в. и кончая ХХ в., их придумывают, а в названиях мнимых ересей отражают истинную причину своего отступничества – непокорность Церкви, ее неприятие и особую ненависть к ее Предстоятелям. Таким образом, раскольники невольно засвидетельствовали выдающееся значение в служении Церкви русских Патриархов – Никона (Минина), святого Тихона (Белавина).

18–25. Обновленческие епископы 20-х годов проложили путь к объединению с единомысленными им раскольниками, глаголемыми старообрядцами, и об этом опыте не забывают нынешние неообновленцы, уже сейчас, еще внешне принадлежа к Церкви, открыто демонстрирующие свои симпатии. Путь этот на самом деле неизбежен: куда деваться беглому попу или низложенному епископу? – туда, где его ждут с распростертыми объятиями, где своим «проклятием ереси» («никонианской», «тихоновской») он сохранит положение и власть, оставаясь в «сущем сане». Поэтому неудивительно, что несколько обновленческих епископов вместо покаяния предпочли стать родоначальниками новых согласий и толков, следуя циничному принципу Юлия Цезаря: «лучше быть первым в деревне, чем вторым в городе».

18–26. Родоначальниками новых «древлеправославных церквей» явились следующие обновленческие архиереи: Саратовский архиепископ Николай Поздеев (в расколе с 1923 г.) и Свердловский епископ Стефан Расторгуев (с 1929 г.); Уфимский епископ Андрей, он же князь Ухтомский (с 1925 г.) и посвященный им в сан епископа Климент Логинов. От этих самозванцев произошли следующие незаконные сборища, которые в ученых сочинениях принято называть «христианскими деноминациями»: новозыбковцы (из беглопоповцев), андреевцы (катакомбные единоверцы), климентовцы (катакомбные единоверцы). Так раскольники старообрядцы с помощью раскольников обновленцев в 1920-е годы продолжили дело, начатое австрийцами в Белой Кринице в 1846 г. Теперь кратко скажем о каждом сонмище.

18–27. Новозыбковцы («древлеправославная церковь», ДЦ-1, осн. в 1923 г.). В России разразилась революция, а в Церкви объявились новые раскольники – обновленцы. Один из них, обновленческий архиепископ Саратовский Николай (П. А. Позднев, 1853–1934), бывший под запрещением, стал «родоначальником иерархии Древлеправославной церкви» в ноябре 1923 года. После «проклятия ересей, исповеди у беглого попа Тихомирова и «миропомазания», саратовские беглопоповцы объявили Николу «архиепископом московским, саратовским и всея России», видимо, полагая, что обрели нечто похожее на патриарха. Магистр богословия Никола от этого звания не отказался. В 1924 году Никола сварил миро, но один поставлять «епископов» не решался. В 1929 году «архиепископ всея России» принял в древлеправославие еще одного беглого архиерея Стефана Расторгуева, и тогда вдвоем они приступили к хиротониям. Административный центр этой второй лжеиерархии несколько разперемещался, а с 1963 года обосновался в Новозыбкове. Как сообщает словарь, «за последнее десятилетие число общин ДЦ выросло втрое и достигает 60».

18–28. Андреевцы («единая древлеправославная церковь», ЕДЦ, осн. в 1925 г.). Насколько просто было становиться основателями «древлеправославных церквей», можно судить по тому, что «архиепископ всея России Никола» был не единственным родоначальником. После смерти Святителя Тихона появился еще один повод к отпадению от Церкви в связи с неприятием митрополита Сергия. Некоторые из «никониан» стали переходить в разные толки. Так, епископ Андрей (князь А.А. Ухтомский, 1872–1937), брат которого был единоверцем, стал «первоиерархом» еще одной «древлеправославной церкви», для отличия от прочих названной еще и «единой» (ЕДЦ). Это была одна из ветвей катакомбной «истинной православной церкви», которая анафемствовала и «сергиан», и обновленцев.

18–29. Климентовцы («древлеправославная церковь», ДЦ-2). Родоначальником еще одной ветви катакомбных единоверцев стал отрекшийся от Церкви бывший иеромонах Климент (Логинов, ум. 1938 г.; см. 7,с. 142), первоначально ставший лжеепископом на Рогожском кладбище. На конец 1994 года у климентовцев, которые называют себя опять же «древлеправославной церковью», имелись четыре лжеепископа. Общая численность не превышает 5000 человек (см. словарь).

18–30. Иерархиты-бегуны. Первый опыт создания «трехчинной иерархии» в среде беспоповцев произошел в середине XIX в. Родоначальником иерархии явился наставник Никита Семенов, распространявший свое «учение» по лесам пошехонским и вологодским, по многим городам, не исключая и Москвы. Он написал устав (или «статьи»), по которому устройство своей «церкви» представил в таком виде: во главе стоит управляющий (вроде патриарха), для нескольких мест должен быть старший (вроде епископа) и в каждой отдельной общине имеется настоятель (вроде пресвитера). Строгие последователи Семенова назывались «иерархиты», или «статейщики». Семена «иерархитства», посеянные Семеновым в беспоповской среде, проросли через 150 лет.

18–31. Поморцы («древлеправославная поморская церковь», осн. в 1989 г.). Беспоповцы (брачные поморцы) решили не отставать от беглопоповцев, справедливо полагая, что их самозванное священство из наставников-мирян ничем не отличается от самозванного священства из беглых попов и епископов, лишенных сана, то есть таких же мирян. Поэтому беспоповцы основали еще одну «древлеправославную церковь» и для отличия от остальных назвали ее Поморской. В России действует образованный в 1989 г. Российский Совет ДПЦ, объединяющий около 100 приходов в России и ряд общин за рубежом. Общины поморцев существуют в Литве, Латвии, Эстонии, Польше, США.

Таким образом, к ХХ в. раскольники, глаголемые старообрядцы», создали по меньшей мере 5 «древлеправославных церквей», зарегистрировали их в Минюсте, как религиозные организации, и теперь пользуются всеми правами юридических лиц.

18–32. В заключение этого раздела скажем и о том, как в середине XIX в. один из «трех замечательных старообрядцев» (о которых в одноименной брошюре писал Тертий Филиппов), Иларион Егорович Кабанов (псевдоним Ксенос, по-гречески «странник», 1819–1882) после многолетних изысканий, как пишут поповцы в своем Словаре, разоблачил «невежественные кривотолки и неправославные мудрования, зародившиеся в среде беспоповцев». Но сказано это только для того, чтобы внешне отмежеваться от этих неправославных мудрований (то есть явных ересей), которые давно укоренились и в среде поповцев и от которых они внутренне не желают отказываться.

18–33. Окружное послание было издано в 1862 г. от имени Московского Духовного совета белокриницкого согласия для утверждения единства верования, так как среди поповцев были распространены нелепые и кощунственные учения, распространявшиеся через ходившие по рукам «тетради». В десяти пунктах этого Послания И.Е. Кабанов и его единомышленники из белокриницкого согласия признали следующие мнения раскольников неверными и дали свои пояснения по каждому вопросу:

1. о пребывании Церкви и священства до скончания века – против утверждения, будто спастись можно и без священства;

2. о том, что «господствующая» Церковь не содержит дух антихристов;

3. о святейшем и поклоняемом Христове имени Исус – против хулы на написание Иисус, принятое в новопечатных книгах, что это есть имя иного бога (читай – антихриста), в которого веруют «никониане»;

4. о честном и животворящем Кресте – против хулы на двусоставный равноконечный греческий крест, нарицаемый раскольниками «латинским крыжем»;

5. о сохранении безкровной жертвы до второго пришествия Христова – против беспоповского учения о «духовном» причастии.

6. о приношении пятой просфоры за царя – против тех, кто отказывается молиться за властей предержащих;

7. о том, чтобы не принимать ложных учений, не согласных со святоотеческими преданиями;

8. о пришествии пророков Илии и Еноха

9. о пришествии антихриста.

10. о конце мира – против ереси об уже свершившемся воцарении антихриста, которое будто бы надо понимать не чувственно (т.е. не буквально, как сказано в Писании, что он будет человеком), а духовно, иносказательно.

Таким образом, в 1862 г. часть раскольников фактически признала ошибочность своих мнений о пришедшем в мир и воцарившемся в Православной Церкви антихристе, отказалась от хулы на имя Иисус, на четвероконечный крест, но ни один из них, даже «замечательный старообрядец» Ксенос, не призвали своих собратьев к покаянию перед Церковью. Опубликование «Окружного послания» Ксеноса выявило приверженность большинства тогдашних поповцев к так называемым «беспоповским заблуждениям», которым на самом деле были привержены первоучители раскола во главе с неистовым Аввакумом, которого все поповцы почитают святым мучеником и своим наставником. Стоит ли удивляться тому, что это Окружное послание привело к очередному делению – на окружников и неокружников. Те и другие, следуя ереси обрядоверия, и «окружное послание» объявили «догматом, а потому взаимно обвинили друг друга в «окружиническо-неокружнической ереси».

Чтобы не усугублять разделения, издатели послания вынуждены были вскоре предать его уничтожению. На московском Мирном соборе 1906 г. еще раз было подтверждено решение о его уничтожении. Вместе с тем соборный Акт примирения отверг и те учения, против которых было направлено «Послание».

Завершая этот раздел, приведем сведения о Иларионе Егоровиче Ксеносе, опубликованные Т. И. Филипповым в его книге «Три замечательные старообрядца», изданной в Санкт-Петербурге в 1899 г. Т. И. Филиппов много писал о проблемах раскола и единоверия, хорошо знал труды Ксеноса и относился к нему с глубоким уважением. «Этот человек, – писал Т. Филиппов, – имел чистое сердце, возвышенный ум и литературные дарования». Он познакомился с ним в Калуге лишь в 1876 г. При встрече Тертий Иванович спросил Ксеноса:

– Ради Бога, Иларион Егорович, объясните мне. Я вижу полную искренность ваших убеждений, полное знание старообрядческого вопроса, знакомство с церковными законами. Как вы можете признавать правильною австрийскую иерархию? Этого я никак не могу одного с другим примирить.

– Да я ее и не признаю, – ответил он.

– Тогда как же вы живете без всякого окормления?

– Так и живу, ввергая себя в пучину милосердия Божия, ожидая того радостного дня, когда вопрос старообрядческий, столь запутанный двухсотлетними состязаниями, будет решен согласно с правдою и когда церковная власть вступит на единственный правильный путь, разрешит узы клятв 1667 г. и тем предоставит старообрядству с радостною и светлою совестью вступить в лоно Церкви и избавит нас от неизбежного двоедушия, в которое впадают присоединенные ныне единоверцы. Видно отсюда, что этот замечательный старообрядец белокриницкую иерархию не признавал и что для него клятвы 1667 г. были непреодолимым препятствием для вступления в лоно Церкви. Как мы знаем, мечта Илариона Егоровича сбылась, и в 1971 г. на Поместном Соборе Русской Православной Церкви «клятвы» были «отменены», но старообрядчество не воспользовалось предоставленной возможностью с радостью и светлой совестью вступить в лоно Церкви. Почему? Думается, что дело было не в «клятвах», а в тех неправославных мудрованиях, которым раскольники остались преданы и до сего дня, несмотря на труды Ксеноса и его единомышленников.

«условное единение» с церковью («правила единоверия» митрополита Платона (Левшина), 1800). – предистория единоверия. – канонические основания единоверия. – продолжение борьбы за «своего епископа». – мнение единоверца Павла Леднева о «клятвах».– мнение об отмене клятв поповца с рогожи. – изменения в «правила-1800», внесенные синодом в 1881. – указ о «свободе совести» 1905. – всероссийский съезд единоверцев в 1912. – постановления поместного собора 1917–1918 (епископы-единоверцы). – постановление синода об отмене «клятв» в 1929. – поместный собор 1971. повторяет решение синода 1929. – на соборе 1988 повторены те же самые решения.

19–1 Слово «единоверцы» в общепринятом смысле применяется по отношению к тем, кто придерживается одной (единой) веры. В связи со старообрядческим расколом оно является искусственно созданным специальным термином для обозначения лиц, присоединившихся к Православной Церкви на особых условиях и составляющих в ней некое обособленное сообщество. Единоверцами они названы в том чаянии, что при этом присоединении обретут единую с православными веру. Чтобы понять, кто такие единоверцы и в каком отношении они находятся к Православной Церкви, рассмотрим единоверие с канонической, формальной и исторической стороны. Не зная ход событий, предшествующий формальному учреждению единоверия, понять, что это такое, нельзя. Оно обязано своим возникновением не глубоко продуманному плану, а стечению обстоятельств, столкновению интересов Церкви, государства и раскола и потому изначально несло в себе противоречия и двусмысленность. Начнем с определений.

Единоверие есть условное единение старообрядцев с Православной Церковью. Старообрядцы соглашаются принимать законное священство, а Церковь дозволяет им содержать «старые» обряды и книги.

Такое определение единоверия дает в своей книге по истории старообрядчества протоиерей П.С. Смирнов. А вот определение единоверия из словаря «Старообрядчество», отражающего мнение поповцев с Рогожского кладбища:

«Единоверие – особенная часть русской господствующей церкви, учрежденная в 1800 г. императорским указом для тех старообрядцев, которые согласны войти в подчинение Синоду, однако опасались оставить древние обряды. Единоверие задумано наподобие западной унии: при сохранении старого богослужебного чина и древних обычаев единоверцы обязываются принимать священство от господствующей церкви и поминать за литургией новообрядческий Синод или патриарха, вполне подчинены им».

19–2 Оба определения недостаточно вразумительны и требуют дополнительных разъяснений. Протоиерей П. Смирнов поясняет далее, что единоверие не составляет чего-либо отдельно-самостоятельного от Православной Церкви, но как единение условное, в силу которого у единоверцев есть свои отличия, оно имеет несущественную обособленность». Такое пояснение лишь усиливает недоумение. Что такое «условное соединение»? Кто поставил условия: Церковь или сами раскольники? Какие церковные правила легли в основу «условного соединения»? Что значит «несущественная обособленность», и если она несущественна, то почему обеспечивает такую степень обособленности, что соединившиеся получают особое название, явно отличающее их от православных? Если, как пишут раскольники в своем словаре, «Единоверие задумано наподобие унии», то кем: Церковью или самими раскольниками? Существовало ли что-либо подобное единоверию в практике Православной Церкви ранее?

Краткие ответы на эти вопросы дадим сразу, а затем более подробно рассмотрим единоверие с исторической и канонической точек зрения. Церковных правил для «условного соединения» раскольников с Церковью не существует – есть только три чина приема для приходящих из раскола или от ереси. Условия выдвигались и раскольниками и Церковью, и единоверие явилось поэтому своеобразным компромиссом. Основными условиями раскольников были: а) отмена «клятв на обряды» и б) поставление им своего автономного епископа. Церковь, соглашаясь на употребление «старых книг и обрядов», требовала от единоверцев: а) моления за Царя; б) запрещения любых форм «исправы» поставленных ею священников; в) ведения метрических книг. «Несущественная обособленность» заключалась в том, что православные не должны были причащаться вместе с единоверцами.

Что касается вопроса о существовании подобных единоверию соединений, то с некоторой натяжкой за таковые можно было бы признать из более ранних присоединение к Православию грузин в VII в. и армян-монофизитов (с правом употребления привычных для них обрядов), а из более поздних, в конце XIX b., – переход в Православие несториан в Урмии (об этом см. в трудах Святителя Филарета, т. 5 стр. 136, 325–338, 420). Но в этих случаях никакой «обособленности» не оставалось и особого наименования, вроде «единоверцев», присоединенные к Церкви не получали и автономных епископов себе не требовали. Так что, строго говоря, подобных единоверию образований в практике Православной Церкви не усматривается, но и уподобление с римскими униями неправомерно, потому что для римских униатов (бывших православных, монофизитов и несториан) первым и важнейшим условием является именно подчинение папе без каких-либо поползновений к автономии. Сказать, что «единоверие» в том виде, который оно имеет, было кем-то «задумано», тем более «наподобие унии», невозможно потому, что этому противоречат исторические факты. К изложению оных мы и приступим.

19–3. Чтобы понять, что такое единоверие, прежде всего следует ознакомиться с тем, как и почему оно возникло. Заранее оговоримся, что, несмотря на одни и те же факты, его предистория по-разному излагается и интерпретируется историками Православной Церкви и старообрядцами. Нижеизложенные факты в основном взяты из книг И. К. Смолича (кн. 8, ч. 2, сс. 135–140) и протоиерея П. С. Смирнова (сс. 207–217), а цитаты из словаря «Старообрядчество» (сс. 94–101) приведены для сопоставления.

Протоиерей П. С. Смирнов пишет, что «возможность такого (то есть условного) единения признавалась и ранее оффициального осуществления его». При этом он ссылается на ответ, судя по всему, положительный, который дал в начале XVIII b. миссионер Исаакий на вопрос старообрядца Филарета: «Можно ли иметь законно-установленную Церковь, в которой служба отправлялась бы по старопечатным книгам?» («Братское слово» (1875, кн. 3). Вопрос типично раскольничий, заданный не ради того, чтобы получить ответ, а с одной целью – уловить миссионера в ловушку. Если ответит «нет», ему можно возразить: «А что же до Никона, Церковь не была законной?». Ответит «да», тогда с торжеством объявить, что они, раскольники, уже «имеют» такую Церковь, а «никониане» – «еретики и незаконное сборище». Что касается протоиерея П.С. Смирнова, то он видит в этом вопросе желание раскольников иметь законных священников, которые служили бы по «старым книгам», и говорит, что такую возможность миссионер Исаакий не отвергал.

19–4 «Староверы» хотели получить епископа от гражданской власти. Побудительные мотивы к «условному единению с Церковью» авторы словаря «Старообрядчество» излагают так: «Старообрядцы, как поповцы, так и в начале века беспоповцы, были озабочены отсутствием православных епископов и, как следствие, нехваткой священства, возможностью его полного уничтожения, знаменующего скончание века. Эти и многие другие причины побудили некоторых старообрядцев искать возможность сохранить древнее православие на основании действующих гражданских законов». Из этой фразы следует, во-первых, что раскольники Священноначалие Православной Церкви считали неправославными и за неимением епископов у себя заключали о скором конце света; во- вторых, чтобы «спасти древнее православие», они решили иметь дело не с Православной Церковью, а с гражданской властью.

Со стороны раскольников побудительной причиной к «соединению» было не единство веры, но одно стремление, – минуя церковные каноны и чины приема еретиков, с помощью гражданской власти принудить Церковь дать расколу «законных епископов». Раскольники никогда не имели намерения «присоединиться к никонианам», они хотели получить от них епископов и таким образом устроить свою, автономную церковь. Каким образом раскольники расчитывали получить «православных» епископов от «неправославных», вопрос до сих пор не решенный в расколе, но мысль обратиться за поддержкой к гражданской власти была вполне закономерной. Этот факт свидетельствует об укоренении в расколе чисто протестантского понятия о Церкви и утраты понятия православного о Ее апостольской преемственности. После упразднения патриаршества и учреждения Св. Синода, они более могли рассчитывать на успех предприятия.

19–5 Легализация раскола при Петре III и Екатерине II. После Петра I в течение XVIII в. на российском престоле сменилось 8 царей и цариц, но наиболее радикальные перемены произошли с восшествием на престол представителя Голштейн-Готторпской династии Петра-Ульриха, в крещении Петра III Федоровича, а затем, после его убийства, принцессы Ангальт-Цербстской Софии-Августы-Фредерики, в крещении Екатерины II Алексеевны. Закрывать глаза на их протестантское происхождение и воспитание, значит прятать голову в песок, как это делают страусы. Любители видеть «удерживающего» в лице всех российских самодержцев, вероятно, причисляют к таковым и Петра III с супругой. Однако деяния этих монархов свидетельствуют об обратном – даже Петр I не сделал столько вреда Церкви и Православию, сколько эта пара.

Перечислим основные законодательные акты, с помощью которых совершилась в России еще одна «маленькая революция», названная «церковными реформами». Восторженный поклонник прусского короля Фридриха II, Петр III был врагом России в политическом отношении, и в качестве такового тотчас по восшествии на престол отказался от участия в Семилетней войне и от всех русских завоеваний в Пруссии. Крещеный вынужденно, он стал врагом Православной Церкви, не любил духовенство и сразу же принял меры к ущемлению прав Церкви и истреблению монашества. Почти одновременно он издал указы об отобрании земель у монастырей и о даровании прав раскольникам, таких же, какие имели жившие внутри империи иноверцы. Затем последовал указ о прекращении следственных дел о раскольниках «в видах предупреждения самосожжений». Указ об уравнении раскольников с иноверцами выражал протестантские идеи о «веротерпимости». Замечательно то, что именно голштинский герцог, оставшийся лютеранином в душе, Петр III стал глубоко почитаемым у раскольников за его благодеяния. Его одного они не числят в «антихристах», под его именем выступили несколько самозванцев (Пугачев, глава скопцов К. Селиванов и др.).

В 1762 г., то есть сразу же по восшествии на престол, Екатерина II подписала два Манифеста, можно сказать, роковых для России, потому что ими она фактически открыла путь к распространению раскола, ересей и сектантства. В одном Манифесте она приглашала переселяться в Россию иностранцев, в другом – раскольников, живущих за границей. И тем и другим она гарантировала: 1) право отправлять обряды по их вере, 2) освобождение от платежа податей на 6 лет, 3) отвод выгодных земель в достаточных количествах; 4) освобождение от военной службы. Для расселения раскольников было отведено 70000 десятин самых плодородных земель и вскоре они расселились по всему Поволжью. Надел для иностранных поселенцев составлял 30 десятин на семью. Их селили тоже в Поволжье, затем по мере завоевания Новороссии и раскольников, и иностранных поселенцев начали селить там.

В 1763 г. Екатерина II упразднила «Раскольническую контору». Масон и обер-прокурор Св. Синода И. И. Мелиссино, воодушевленный, так же, как и императрица, идеями веротерпимости, разработал проект «примирения староверов с Церковью». Проект предусматривал совершение православными священниками богослуженияя по старым книгам под надзором Синода, разрешались также и старые церковные обряды. Императрица поручила Синоду обсудить возможность таких мер. Обсуждали этот вопрос два члена Синода, митрополит Димитрий (Сеченов) и епископ Гедеон (Криновский). Они рассудили, что поскольку и Сам Христос, и апостол Павел ради спасения души повелевали не держаться с фарисейской строгостью установлений, подлежащих изменениям, и что Церковь всегда дозволяла употреблять различные обряды, то и старообрядцам таковое дозволение может быть дано. Главным доводом в пользу этого заключения члены Синода выставляли тот факт, что «клятва собора 1667 г. была произнесена не на обряды и не за обряды», посему дозволение употреблять «старые обряды» этой «клятве» не противоречит. Однако спасительным оно может быть при одном условии: если получившие на то разрешение лица, «во всем прочем единомудрствуют с Православной Церковью», и не только относительно ее Священноначалия, но и относительно ее обрядов откажутся от их похуления.

В 1764 г. вышел указ о праве раскольников не брить бороду и носить неуказное платье. В 1769 г. императрица даровала раскольникам право свидетельства на суде. В 1783 г. она запретила употреблять в письменных актах и «в разговоре» наименование «раскольник».

19–6 Гонение на Церковь под видом «реформы». Таковы были меры императрицы в отношении иностранных сектантов и русских раскольников. И, как нетрудно видеть, для них она сделала немало. А что Екатерина II сделала для Церкви?

15 сентября 1763 г. на совместной конференции Св. Синода и Сената, созванной для обсуждения проекта Мелиссино, Екатерина II произнесла речь, в которой откровенно высказала свои симпатии к раскольникам и резкое осуждение церковной иерархии в лице Патриарха Никона. Она заявила: «Никон внес разлад и разделение между народом и престолом... Никон из Алексея царя-отца сделал тирана и истязателя своего народа. Народ стал видеть в своих царях антихристов, и мы его не виним: народ подлинно испытал на них руку последних. И для чего все это? Для чего Алексей изменил своему народу.? Чтобы угодить другу своему Никону, чтобы из него и будущих патриархов создать врагов престолу и самодержавия». Эта речь была издана в 1912 г., а цитируют ее раскольники в своем словаре, при этом сами удивляются смелости императрицы. Видно, даже они столь «смело» не рассуждали.

Говорилось все это не столько для ублажения раскольников, как для устрашения Синода. Дело в том, что за полгода до конференции был арестован, осужден Синодом и сослан в дальний монастырь Ростовский митрополит Арсений (Мацеевич). Он выступил против намечавшегося отъятия у Церкви недвижимых имуществ. Неудивительно поэтому, что в защиту Святейшего Патриарха Никона и благоверного Царя Алексея Михайловича никто не решился выступить, когда Императрица Екатерина II их отчитывала. Синод и Сенат покорно выслушали наставление и сделали совместное Заявление, что обычай креститься двумя перстами не есть доказательство принадлежности к расколу и запрещать его не следует.

Через 4 месяца, 14 января 1764 г. Екатерина опубликовала Манифест, где распорядилась закрыть свыше 500 православных монастырей (около 2/3 от числа бывших); отобрать у оставшихся монастырей земли, населенные крестьянами, передать их в ведение Коллегии Экономии с обещанием выплачивать из доходов с этих имений «штатную сумму» на содержание иноков. Таким образом, одновременно у Церкви были отняты земли, а сектантам и раскольникам – розданы сотни тысяч самых плодородных земель с правом не платить подати. Православные монастыри были закрыты, оставшиеся разорены и опустели, а на Иргизе и на Керженце жировали раскольнические «скитники» и «скитницы». Так что у раскольников были все основания считать, что гражданские власти помогут им «поиметь своих епископов» и что матушка-Екатерина сможет заставить Св. Синод сделать все, чего их душеньке угодно.

История с единоверием напоминает сказку Пушкина о рыбаке и рыбке – в черновых вариантах у него был даже такой эпизод: старуха договорилась до того, что хотела стать «римскою папой» и стала ею. Но, как известно, дело кончилось разбитым корытом. Так и с «согласниками» получилось: они выпросили льготы у Екатерины, но не унимались, стали требовать епископов.

19–7 Никодим и его влиятельные покровители. Помогали им в этом деле «просвещенные вельможи». Тогдашний наместник Малороссии, граф П. А. Румянцев-Задунайский, имел склонность к разного рода сектантам, и поэтому на своих землях поселил колонию гернгуттеров (моравских братьев). Поблизости жили в Стародубье раскольники, граф познакомился с «иноком» Никодимом (1745–1784) и часто беседовал с ним о нуждах старообрядчества.

В словаре «Старообрядчество» написано, что Никодим надеялся «приобрести законного архиерея, совершенно независимого от господствующей церкви, считал, что никониан можно принимать как еретиков по III чину через отречение от ересей и сомневался в сохранении благодати священства после миропомазания». Подразумевается, «перемазывание» беглых попов раскольниками. В 1781 г. о своих надеждах он поведал графу Румянцеву, тот посоветовал просить у Св. Синода «священства с дозволением отправлять богослужение по старопечатным книгам» и обещал покровительство. Никодим ездил в Москву и Петербург, был обласкан князем Г. А. Потемкиным (потомок тех самых Потемкиных, Спиридона и Ефрема, главарей раскола в XVII в.) и, благодаря ему был представлен императрице.

В Стародубье далеко не все раскольники сочувствовали Никодиму, и по обычаю раскольников противники хотели его даже убить. Никодим изложил в 12 пунктах условия, на которых было решено просить законного епископа, и 1500 его единомышленников дали ему доверенность на ходатайство, с чем он в 1783г. и отправился в Петербург.

«Статьи инока Никодима» с помощью графа Румянцева были доставлены митрополиту Новгородскому и Петербургскому Гавриилу. В преамбуле Никодим доказывал, что старые обряды православны, а в православности новых выражал сомнение. Затем он переходил к делу и выставлял следующие условия:

1) «разрешить от клятвы старые обряды», особенно двоеперстие;

2) прислать из Синода при указе от Ея Величества «великороссийской породы хорепископа», который состоя в непосредственном ведении Синода и, будучи независим от епархиального архиеререя, управлял бы делами всех старообрядцев (и беспоповцев? – к сожалению, этот пункт не уточняется).

3) хорепископ станет поставлять избранных общиной иереев и диаконов, они же будут совершать богосужение по «старым книгам и старым обрядам».

Ответной реакции на это послание от митрополита Гавриила не потребовалась, потому что вскоре императрица обошлась без Св.Синода и двумя указами разрешила епархиальным архиереям поставлять староверам священников, а в 1785 году князю Потемкину было велено на тех же условиях поселять староверов в Таврической губернии. Так появилось первая «община согласников, обязанная возможностью отправлять свои богослужения решению гражданской власти, а не церковной» (И.К. Смолич).

19–8. Попытка получить епископа от Павла I. В 1798 году Указ Павла I от 12 марта 1798 года дозволил Св. Синоду создавать приходы «согласников» без особого доклада императору. Ободренные этим указом староверы с Рогожского кладбища, не желавшие допускать к себе священников «никонианского Синода» захотели устроить старообрядческую Церковь, которая находилась бы непосредственно в ведении правительства. Летом 1799 года депутация рогожцев подала прошение из 15 пунктов. Самыми замечательными из них было:

1) требуемый ими епископ должен назначаться не Церковью, а правительством и ему же подчиняться; 2) духовное управление выбирают приходы сами; 3) все таинства, совершаемые поповцами (особенно венчания), должны признаваться законными; 4) чтобы перешедшие к ним, поповцам, священники не считались беглыми. Если бы не своевременное решение царя Павла I, планы староверов по созданию автономной «церкви» протестантского типа могли бы и осуществиться.

Но камнем преткновения в переговорах оказалась молитва за царя – «староверы», даже ценой отказа от создания «собственной церкви», не соглашались поминать царя на Великом Входе и молиться «за государя императора» (вместо: «за православного царя»). Император Павел отказался удовлетворить их просьбу.

19–9. 16 условий «староверов» и «Правила единоверия». В том же 1799 г. группа московских «староверов» подала на имя Московского митрополита Платона (Левшина) прошение, состоявшее из 16 пунктов. Это были условия, на которых они были согласны присоединиться к уже существующим согласникам. Главное условие было изложено в первом пункте: «Переходящих в единоверие Синод разрешает от клятв, наложенных на приверженцев старых обрядов». Митрополит Платон переписал эти пункты с незначительными замечаниями, назвал этот документ «Пункты, или правила, единоверия» и подал на утверждение императору. Таким образом мановением пера Московского митрополита Платона (Левшина) 200 лет тому назад были отменены «клятвы 1667 г.» в отношении согласников, которые с тех пор стали называться единоверцами. 27 октября 1800 г. были утверждены эти «Правила», то есть фактически условия раскольничествующих, и «этот день стал считаться днем рождения единоверия в России», пишет И. К. Смолич.

День подписания этого указа считается датой начала единоверия, и 27 октября 2000 года исполнится 200 лет этому не совсем понятному учреждению. Что же произошло 200 лет тому назад? В конце XVIII в. раскольники решили с помощью гражданской власти «устроить законную церковь» и были согласны получить ее даже от царя, лишь бы не подчиняться «еретикам никонианам». Церковь была озабочена одним – пусть ценою канонических уступок, но спасти хотя бы часть погибающих вне Церкви. На такую уступку, как поставление единоверцам «своего хорепископа» Св. Синод не пошел, а царствующие особы не согласились. Таким образом, основная задача раскольников не была достигнута, а Церкви удалось спасти лишь малую толику из заблудших.

Итак, насколько можно понять из предистории вопроса, Церковь вообще ничего не задумывала. Св. Синод был вынужден вести борьбу на два фронта: приходилось отражать назойливые требования раскольников дать им автономного епископа и одновременно сдерживать нажим чинам, раскольникам потворствующим. В некоторых епархиях появились «согласники», просившие местных епископов дать им «законных священников» на условиях совершения богослужения по «старым книгам» и по «старым обрядам». Некоторые епископы без разрешения Св. Синода таковых священников рукополагали. Так стихийно и без санкции высшей церковной власти в 1780-е годы появились первые приходы «согласников». В то же время противники получения священников от «никониан» продолжали хлопотать о том, чтобы получить себе епископа не от Церкви, а от гражданской власти. Но из этого ничего не вышло, а вышло то, чего никто заранее не задумывал.

Единоверцы желали, чтобы Церковь поставила им своего единоверческого епископа, который мог бы сам поставлять единоверческих священников. Вопрос этот в 1850-е годы обсуждался в Синоде, и в связи с этим многим архиереям были разосланы вопросы с просьбой выразить свое мнение. Большая часть из них ответили отрицательно. Святитель Иннокентий, который хорошо знал старообрядцев по Сибири, говорил, что единоверцы «те же раскольники-поповцы, только менее враждебные Православной Церкви. – И то не с целью присоединиться к Ней, но чтобы иметь у себя священников правильно рукоположенных, т. е. по необходимости. Иначе зачем бы им своим священником, принимаемым от нас, не дозволять подходить под благословение даже рукоположившего их епископа. Зачем бы им делать что-то вроде «исправы» своим священникам! И зачем они сами подходят под благословение к своим священникам, даже минуя архиерея! Не значит ли это, что они в этом поступают также как и раскольники! Так, например, я спрашиваю однажды раскольников истых: чем они считают меня? – Правильным архиереем, – отвечали они. – Примете ли от меня священников? – Примем с радостию; только чтобы он после того уже не был под вашим началом и проч. Т. е. чтобы, между прочим, никогда не подходить под благословение ко мне. Следовательно, у тех и других одна мысль, одна цель в этом случае... Впрочем с каким бы намерением и с какими бы «исправами» они не делали это; это есть уже важный и верный шаг с их стороны к сближению с Православною Церковию; и этому нельзя не радоваться и не благодарить Спасителя и с тем вместе – нельзя не указать как на плод учреждения единоверия. Не будь этого единоверия; – конечно, не было и того сближения раскольников с нами, как теперь с единоверцами. И можно надеется, что рано или поздно единоверцы будут вполне православными и, может быть, даже более религиозными и твердыми, например, в соблюдении постов, чем мы; особенно, если дети их будут учиться и при том у священников, а священники будут иметь целью хотя отдаленною полное соединение своих пасомых с Православной Церковью, и к этой цели стремиться постоянно, но с благоразумием и терпением – с осторожностью – о Господе» («Ответ одного правослпавного архиерея на вопросы предложенные в секретном Указе в апреле по раскольническому вопросу». Рукопись. Стр. 4–5).

Подобным образом характеризовал единоверие и св. Игнатий (Брянчанинов). Он пишет так: «Расколом называется нарушение полного единства со Святою Церковию, с точным сохранением, однако, истинного учения о догматах и таинствах. Нарушение единения в догматах и таинствах – уже ересь. Собственно раскольническими церквами могут быть названы в России только единоверческие церкви и церкви, находящиеся в ведомстве главных священников (бывших обер-священников). Первые отличаются в некоторых обрядах, что не имеет никакого влияния на сущность христианства, а вторые не имеют над собою епископа, вопреки церковным правилам. К образованию первых послужило отчасти невежество, приписывающее некоторым обрядам и обычаям более важности, нежели сколько эти обряды имеют; а к образованию вторых послужило протестантское направление некоторых частных лиц. В первых церквах заметен избыток набожности, доходящий до суеверия и лицемерства, а во вторых избыток вольности, доходящий до крайнего небрежения и холодности. Прочие раскольники в России должны быть признаны вместе и еретиками; они отвергли Таинства Церкви, заменив их своими чудовищными изобретениями; они отклонились во многом от существенного христианского вероучения и нравоучения; они совершенно отреклись от Церкви» (Архимандрит Игнатий (Брянчанинов). Понятие о ереси и расколе.//БТ. № 32. М. 1996. стр. 292–293). Надо заметить, что определение раскола приведенное здесь отличается от канонического, сформулированного в 1 правило св. Василия Великого.

Епископа единоверцам в то время не поставили, и тогда они стали требовать отмены пресловутых «клятв», мотивируя требование тем, что «клятвы» оскорбляют «старые обряды», а в церковных сочинениях, направленных против старообрядцев, допущены оскорбляющие их чувства выражения. Хотелось бы заострить внимание читателя на том, что требование об отмене «клятв» исходило не из среды самих раскольников, а от единоверцев, и Церковь согласилась обсуждать возможность такой отмены только ради тех же единоверцев, которых считала и считает верными своими чадами.

Так, в своей статье «Свобода совести имеет свои границы» архиепископ Никон (Рождественский), говоря о готовящемся в 1905 г. законе о старообрядческих общинах, писал: «Сторонникам раскола очень хотелось бы, чтобы закон называл их духовных (какие они «духовные»? Ведь в расколе благодати нет) – «священнослужителями». Ссылаются на римско-католиков и армян, указывая, что вот-де не боятся же называть их митрополитов, епископов и других духовных лиц присвоенными ими именами. Да, не боимся, ибо и у католиков, и у армян Православная Церковь признает иерархию и приемлет от них в сущем сане. А раскольничьих лжеархиереев и попов она признает простыми мирянами и принимает как мирян... довольно с них и того, что закон усвоил им вовсе на деле им не принадлежащее наименование якобы «старообрядцев»: ведь если уж прилагать сей термин, то позволительно было бы не к раскольникам, а только к единоверцам».

1) переходящих в единоверие раскольников Св. Синод разрешает от клятв, наложенных Собором 1667 г. на приверженцев старых обрядов.

По этому пункту следует заметить, что, с одной стороны, нет упоминания о совершении чиноприема, а значит об осуждении раскола и покаянии за него; с другой стороны, каждый человек разрешается от реально наложенных в 1667 г. клятв и речь не идет об отмене мифических «клятв на обряды».

2) архиерей может рукополагать священников в единоверческие приходы, но Таинство хиротонии должен совершать по старопечатным книгам;

3) архиерей снабжает единоверческие приходы освященным в Церкви миром; он освящает дляединоверцев храмы, но на престолы должен класть особые антиминсы: или освященные до Патриарха Никона, или освященные по старопечатным книгам;

4) архиерей должен благословлять единоверцев по чину старообрядческому;

По словам Святителя Филарета, «никто из единоверцев не берет от архиерея благословения» (t. III, c. 180, 184).

5) единоверческим священникам позволено: служить по «старым обрядам» и «старым книгам»; не участвовать в соборных молениях, крестных ходах и т. п.; не исповедываться у священников православных;

6) сила таинств, совершенных единоверческими священниками признается, но и единоверцы должны Таинства, совершенные в Греко-российской Церкви, принимать без так называемой «исправы».

Правило это соблюдалось далеко не всеми единоверцами. Так, например, Святитель Филарет в одном из своих отзывов за 1848 г. писал, что «в саратовской епархии неискренне присоединившиеся к единоверию тайно употребляли над своим священником обряд исправы».

7) православным людям запрещено упрекать единоверцев в содержании «старых обрядов», но и единоверцы не должны были хулить обряды Православной Церкви;

8) единоверцам разрешено принимать таинства от православного священника; но православнымдозволено принимать таинство от единоверческого священника только «в смертном случае» (в 1881 г. добавлено: «с тем однако, чтобы это не служило поводом к перечислению православного в единоверие»).

Таким образом, православным было запрещено причащаться вместе с единоверцами. Можно ли это назвать, как это сделано в книге протоиерея П. Смирнова, «несущественною обособленностью»? Вопрос риторический, если, конечно, евхаристическое общение почитать самым существенном признаком единения в вере.

Вышеперечисленные пункты можно отнести к тем «условиям», которые были выгодны «согласникам». Чего же добилась Церковь? Главное, на чем настаивала Церковь было обязательное моление за Царя и его Семью «по данной от Святейшего Синода форме». Но и это правило не соблюдалось – «неискренне присоединившиеся» не желали молиться «за Государя императора», тем более за членов Царствующего дома, а исполнение правила было трудно проверить. Вторым достижением было то, что в единоверческих приходах священники должны были вести «метрические книги». Смешанные браки дозволено было венчать и в единоверческих и в православных храмах (в 1881 г. дозволено было там и там крестить детей от смешанных браков). Вот, пожалуй, и все, если, конечно, не принять во внимание, что были среди единоверцев и «искренно присоединишиеся».

19–11. Присоединившихся к единоверию было немного, и есть основания думать, что «искренно присоединившихся» было совсем немного. Точных данных о числе раскольников, ставших единоверцами, естественно, нет. Для иллюстрации доли единоверцев от остававшихся в расколе можно привести статистические данные из описания вероисповеданий по губерниям в ЭСБЕ на конец XIXb. Характерно, что в одних губерниях статистики единоверцев объединяют с православными, в других – с раскольниками, так что их невозможно выделить. Но в некоторых случаях число единоверцев дано отдельно. Так, например, в Вятской губернии православных было 2, 75 млн человек, раскольников 88 тысяч (ок. 3%), а единоверцев всего около 8 тысяч. Сведения по Тульской губернии позволяют судить, хотя и очень приблизительно, о «спектре» сектантства в конце века. Из общего числа достаточно однородного в этнографическом отношении населения в 680 тыс. чел., по полицейским сведениям, единоверцев было 1113 чел.; всех раскольников – 3080, в том числе: поповцев, приемлющих австрийское лжесвященство, – 600, беглопоповцев – 50; беспоповцев, поморцев брачников – 1000, федосеевцев-безбрачников – 94, нетовцев – 131, хлыстов – 353, скопцов – 64 и др.

Желавшие искренно соединиться с Церковью просто становились православными, а прихожане единоверческих храмов лишь внешне подчинялись местному архиерею, избегали брать у него благословение, не молились за Царя, не участвовали в общецерковных молениях и крестных ходах, то есть внутренне оставались раскольниками, не желавшими принимать участие в жизни Церкви. Чем более вчитываешься в «Правила единоверия» и вникаешь в смысл выставленных «согласниками» условий, тем яснее становится, что для «согласников», затеявших это мероприятие, «соединение с Церковью» было не соединением, а сделкой. Церковь разрешила этих раскольников от анафемы даже без покаяния. Они сами «избирали» претендента в иереи, а местные православные архиереи должны были таковых рукополагать, но и то с особым условием, – по чинам «дониконовским».

И все равно единоверцы не были удовлетворены полученными разрешениями. Они попрежнему настаивали на том, чтобы Церковь поставила им своего единоверческого епископа, который мог бы сам поставлять единоверческих священников. В 1850-е годы этот вопрос вновь был поднят в Св. Синоде, и в связи с этим архиереям были разосланы вопросы с просьбой выразить свое мнение. Большая часть из них, в том числе и Святитель Иннокентий, который хорошо знал старообрядцев по Сибири, ответили отрицательно. В конце 1863 г. Святитель Филарет написал мнение, озаглавленное «О расколе в настоящее время», где он писал: «Какое же преимущество желают иметь и надеются получить раскольники? Вероятно то, чтобы им быть отдельным признанным в государстве вероисповеданием и церковью, с правами, подобными тем, какими пользуются римо- католики и протестанты». Он предупреждал, что в случае удовлетворения желаний раскольников-«старообрядцев» вслед за раскольниками «восстанут субботники, хлысты, скопцы, молокане и скажут также: дайте и нашему вероисповеданию открытую свободу и законное независимое положение» (т. 5, стр. 492–498).

Теперь, в условиях «светского государства», «законное положение» имеют любые сектанты, даже откровенные оккультисты, – им достаточно получить регистрацию или лицензию в Минюсте. Но в те далекие времена епископа единоверцам все же не поставили, и тогда они стали настойчиво требовать отмены «клятв». Хотя по смыслу «Правил единоверия» «клятвы» автоматически снимались с каждого перешедшего в единоверие, но они мотивировали свои требования тем, что «клятвы» оскорбляют «старые обряды», а в церковных сочинениях, направленных против старообрядцев, «допущены оскорбляющие их чувства выражения».

Взгляды самих старообрядцев на необходимость отмены «клятв» были разные. Выше уже приводилось мнение автора Окружного послания И. Е. Ксеноса (см. гл. 18). Он считал, что «вопрос старообрядческий», может быть решен только тогда, когда Церковь «разрешит узы клятв 1667 г. и тем предоставит старообрядству... вступить в лоно Церкви и избавит нас от неизбежного двоедушия, в которое впадают присоединенные ныне единоверцы. В своем письме к Т. Филиппову от 10 июля 1874 г. Ксенос писал: «Благовременно бы ныне ученейшим Архипастырям. совокупно с восточными патриархами, грозные клятвы и прещения глаголемого великого собора и прежде оного на двоеперстное сложение и на прочие обряды частно произнесенные разрешить и разрушить. должно соборно уничтожить, упразднить и яко не бывшие вменить. и дозволить желающим совершать оные, если бы таковые были и из сынов грекороссийской церкви». Судя по всему, Ксенос был уверен в том, что «клятвы 1667 г.» были наложены на «старые обряды», и в этом видел непреодолимым препятствием для вступления в лоно Церкви.

19–12. Теперь ознакомимся с мнением, высказанным другим «замечательным старообрядцем», отцом Павлом Ивановичем Ледневым (1821–1895), известным более под псевдонимом Прусский. Он был наставником федосеевской общины, но в 1858 г. порвал с федосеевцами, уехал в Пруссию, где основал типографию. В 1868 г. был присоединен к Православной Церкви и стал одним из самых известных проповедников единоверия. Свое мнение о «клятвах 1667 г.» П.И.Леднев изложил в «записке», опубликованной в той же книге Т. И. Филиппова «Три замечательные старообрядца» (6), где он приводит мнение Ксеноса. Записка эта озаглавлена так: «Несколько слов по вопросу о клятвах собора 1667 г.: подлежат ли они упразднению, или только разъяснению?». Леднев считал, что более верный путь лежит в разъяснении, а не в упразднении, и вот почему.

До перехода в единоверие, то есть будучи еще раскольником, он рассуждал, как и все раскольники, так:

«Произнесением клятв на древние обряды грекороссийская Церковь пала, лишилась благодати Святого Духа, а потому еще требует исправления и очищения»». Далее он пишет: «Тогда только соборные клятвы перестали служить для меня препятствием к соединению с Церковью, когда изменил я самое понятие о сих клятвах». Бог помог отцу Павлу «выразуметь», что «Церковь, изъяв из употребления так называемые старые обряды, не отвергла самого учения догматического, с сими обрядами соединяемого, и что соборные клятвы положены не за содержание именуемых самых обрядов, тем паче не на самые обряды, а на людей, похуливших Церковь из неразумной ревности по обрядам, что притом они были вызваны дерзкими хулениями на Церковь и ее уставы».

Нельзя не обратить внимание на весьма странное обстоятельство: почему один и тот же текст понимается разными людьми прямо противоположно? Одни видят в нем проклятия на старые обряды и будто не замечают, что Собор 1667 г. отлучил людей, многие годы хуливших Церковь. Другие ясно видят, что Собор на самые обряды «клятвы» не полагал, а отлучил от Церкви людей за непокорность и хулу на Церковь. Важно отметить, что через 100 лет участники Поместного Собора 1971 г. поняли этот текст точно так же, как Ксенос, то есть, как положенные на обряды, и «вменили их, яко не бывшие», как он и предлагал.

«Правильное понятие о соборных клятвах, – пишет далее П.И. Леднев, – и отворило мне дверь ко вступлению в православную Церковь». Посему он считал, что для уврачевания раскола, для спасения миллионов погибающих без благодатного окормления Церковью, упорствующих в расколе людей, необходимо именно разъяснение. «А снятие, или упразднение клятв, – пишет он, – без такого убеждения не только не привлекло бы к Святой Церкви, но еще подало бы повод заключать, что, видно, Церковь и в самом деле проклинала не противников и раздорников церковных, а самые святоотеческие, чтимые нами обряды, и чрез сие впала в грех, лишилась благодати...». Как мы знаем, именно так и вышло: раскольники на призыв Святой Церкви не откликнулись, а повод используют, хотя, как всегда, с передержками и подлогами.

19–13. Чтобы лучше разъяснить затронутый им вопрос, отец Павел Прусский, в то время архимандрит Никольского единоверческого монастыря, изложил свою беседу с известным апологетом белокриницкого согласия Семеном Семеновичем (1830–1867). Эта беседа дает возможность ознакомиться еще с одним взглядом на отмену «клятв», далеким, как от мыслей и чаяний поповца Ксеноса, так и от рассуждений единоверца отца Павла Прусского. Содержание беседы таково:

Отец Павел спрашивает: «Скажите чистосердечно, Семен Семенович, как вы полагаете, можно ли будет присоединиться к Церкви, ежели, как слышно, будут Собором упразднены клятвы 1667 года?»

Семен Семенович ответил: «Ежели и будут упразднены клятвы, не присоединюсь я к Церкви, пока она не введет в употребление старые книги и старые обряды».

о. Павел: «А когда и клятвы будут уничтожены, и старые книги будут введены в употребление, тогда согласны ли будете присоединиться к Церкви?»

С.С.: «Не присоединюсь еще и тогда; а пусть Церковь сначала признает, что предки наши и мы неизменно соблюли древнее благочестие и раздорниками не были, как она думает, и что она несправедливо и незаконно изнесла на нас клятвы».

о. Павел: «А ежели и это все будет исполнено, тогда наконец, согласны будете идти в Церковь?»

С. С. ответил: «И тогда еще не пойду; а пусть греческие и российские архиереи прощения попросят у наших (то есть у белокриницких) за свои на старые обряды дерзости: когда получат от наших архиереев разрешение, тогда и будем с ними воедино».

В заключение отец Павел пишет: «Он не только не допускал, чтобы по снятии клятв старообрядцы легко могли присоединиться к Церкви, но еще приходил к тому заключению, что по снятии клятв сами церковные должны присоединиться к старообрядцам, подвергнув себя исправе». Он же говорит, что все согласия и толки имеют самочинно выработанные чины принятия – у одних перекрещиванием, у других «перемазыванием», у третьих – возложением рук, но у всех обязательно проклятие и отречение от «ереси», то есть от Православной Церкви.

Как легко убедиться путем сравнения, современные апологеты «старообрядчества» буквально повторяют все претензии Семена Семеновича. Поясним, кого Семен Семенович имеет в виду, говоря «наши архиереи». В этих претензиях и заключается ответ на вопрос: почему же глаголемые старообрядцы не «вступили в лоно Церкви» после столь вожделенной ими «отмены» «клятв». Главное было не в отмене «клятв», которые Церковь могла интерпретировать как ошибку патриарха Никона и участников Собора 1667 г., а в желании заставить Православную Церковь признать себя еретическою, затем подвергнуть себя раскольнической «исправе» и принять «староверие». Для таких людей, как Семен Семенович, простая отмена «клятв» была (и остается) крайне нежелательна, потому что многие старообрядцы, разделявшие мысли Ксеноса, могли бы после этого «с радостью и светлой совестью» вернуться в Церковь, а этого вожди раскола, как в XVII в., так и в конце XX столетия, и не хотят допустить.

Несмотря на многовековое противостояние, Православная Церковь и многие люди, рожденные в расколе, но не разделявшие его антицерковных и антиправославных убеждений, искренне хотели вернуться в Церковь, понимая, что вне Церкви нет спасения. Но и они желали прийти в Церковь не через покаяние, а выставляя условие: «Мол, Церковь обидела моих предков, преследовала невинных и теперь пусть попросит у меня прощения за все, а я тогда присоединюсь». Но история Церкви не знает такого способа «уврачевания раскола» и такого «условного чина приема». Можно. конечно, представить, насколько такой путь труден для людей, родившихся в семьях раскольников, где родители берут с детей клятву не предавать «старую веру» и до смерти ненавидеть «никониан». Святитель Иннокентий Московский видел в этом большую беду и уговаривал старообрядцев отказаться от такого обычая. Посмотрим, какие меры предпринимали Государство и Церковь к уврачеванию раскола.

19–14. Двухвековые усилия – переубедить раскольников с помощью увещеваний, полемических сочинений, обличений, доводами логики и исторических фактов, сильно не нравились врагу рода человеческого.

В XIX в. либералы-западники, тогдашние «властители дум», совершенно открыто призывали к отчуждению от Церкви и, наоборот, идеализировали раскол и сектантство. То и другое вкупе стали изображать, как вполне закономерную реакцию народа на «косное официальное православие». Всемирно известные богоискатели – философы, прозаики и поэты Серебряного века – написали множество сочинений о раскольниках и сектантах, желая не только возбудить к ним сочувствие и жалость, но показать, что найти Бога можно именно там, в общинах «свободного духа» и ни в коем случае не обращаться к Православной Церкви. Либеральные и антицерковные движения всегда тесно взаимосвязаны, потому что, как заметил Ф. И. Тютчев, суть революции заключается в борьбе с Церковью.

Уже к 80-м годам XIX века в печати был поднят вопрос о даровании прав раскольникам. В наше время происходит то же самое, но вместо дарования прав теперь требуют признания раскольников «истинной церковью». Революция 1905 г. позволила либералам настоять на принятии закона «О свободе совести». Архиепископ Никон (Рождественский), член Государственного Совета и издатель «Троицких листков» в своем обращении к законодателям пытался их вразумить: «Совесть каждого раскольника требует, чтобы он хулил святую нашу матерь Церковь православную... Ведь не допустит же государство проповедовать, что Царь есть антихрист, что брак церковный есть блуд, а блуд – простительный грех. Хула на Церковь, поругание православных святынь – разве не бесчестит государства? Не думайте, что раскольники такие кроткие агнцы: они способны не только издеваться над Церковью и ее служителями, но и над каждым православным, лишь бы почувствовали свою свободу. Свобода распространения раскольнических лжеучений несомненно будет подрывать и общую нравственность. Помнить надо, что всякое лжеучение, в том числе и раскол, заражены страшною гордынею... Во имя терпимости к расколу не оскорбляйте православных».

Доводы Архиерея не были услышаны, а вскоре началось давление на Святейший Синод с тем, чтобы он отменил «клятвы 1667 г.», потому-де, что они оскорбляют чувства раскольников и противоречат веротерпимости, давно принятой во всех «цивилизованных странах». В 1905г. началась подготовка к принятию закона «О свободе совести». Закон лоббировали еврейство и старообрядчество, их поддерживали политики-либералы, периодическая пресса, находившаяся в то время в руках евреев и староверов, ну, и, конечно, «свободолюбивые» деятели культуры.

В то время, когда архиепископ Никон (Рождественский) взывал одуматься и не принимать Указ «о свободе совести и веротерпимости», в Петербурге группа «прогрессивного духовенства» готовила свое «Письмо 32-х». Одним из авторов этого манифеста был иеромонах Михаил (Семенов), через год перешедший в раскол и ставший у них «епископом Канадским». Что касается «развитой приходской жизни», то под этим авторы «Письма 32-х» разумели ту, которая шла в общинах старообрядцев. По мнению тогда еще православного епископа Андрея (Ухтомского), наиболее привлекательными чертами этих «сильных общин» были ярко выраженные демократические начала, как то: «самоопределение», «единство пастырей (?) и мирян», «свобода вероисповедания», «активное участие мирян в богослужении».

Через 8 дней после выхода в свет «Письма 32-х» в проправительственной газете «Новое Время» (от 25 марта, 1905) по этому поводу раздался клич: «Как можно дальше от сходства с Никоном, даже мы решимся добавить: подальше и от подражания Филарету Московскому... Известно, что Филарет был жестоким гонителем старообрядчества». Вслед за этой клеветой следует рекомендация будущему патриарху в первую очередь договориться с «восточными патриархами об отмене «клятв», наложенных неосторожно на старые обряды и на следующих этим старым обрядам».

17 апреля 1905 г., то есть ровно через месяц после публикации «Письма 32-х», Указ «о свободе совести» был подписан. Произошла легализация лжесвященства у раскольников, им было дозволено строить храмы, издавать книги и журналы. Усилилось давление на Святейший Синод с тем, чтобы он отменил «клятвы 1667 г.», потому-де, что они «оскорбляют чувства раскольников» и противоречат «терпимости», давно принятой во всех «цивилизованных странах».

В 1906–1907 годах IV Миссионерский Съезд в Киеве и VI отдел Предсоборного Присутствия впервые сформулировали положение «о равночестности древнего и нового обряда», но решение об отмене «клятв» было отложено до всеми ожидаемого вскорости Поместного Собора.

Тем временем единоверцы все настойчивее «давили» на Священноначалие, не останавливаясь перед прямым шантажом постоянной угрозы, что, если их условия не будут выполнены, то они покинут «господствующую церковь» и будут вынуждены перейти в белокриницкую лжеиерархию. Это давление не оставалось без последствий – среди православного духовенства появилось целое течение «ревнителей древлего благочестия», объединившее тех, кто симпатизировал «старообрядчеству» и хотел реформировать Церковь по его образцу. Говоря современным языком, единоверцы стали своего рода «пятой колонной», «агентами влияния» раскола, засланными во враждебный стан, каковым для них была и оставалась «никонианская церковь». То же самое, но другими словами, говорили православные священники-миссионеры: на Всероссийском съезде единоверцев в 1912 г. они прямо назвали их «волками в овечьей шкуре и раскольниками». Однако к тому времени далеко не все пастыри разделяли такой взгляд на единоверцев, а потому считали возможным и полезным выполнять их требования.

После легализации раскольнических общин в 1905 г., единоверцы направили в Синод прошение. В нем они подтвердили свое желание создать собственную иерархию и в связи с этим просили разрешить им собрать Всероссийский съезд. Св. Синод сначала отказал, но через 7 лет разрешение на это дал. Съезд (хорошо хоть не «собор») открылся 22 января 1912 г. в Петербурге. В нем, кроме депутатов-единоверцев, принимали участие 20 православных архиереев и среди них два митрополита, коим довелось через 20 лет возглавить одному Московскую Патриархию, а другому Зарубежный Синод: Председателем предсъездовской Комиссии был архиепископ Сергий (Страгородский), Председателем съезда – митрополит Антоний (Храповицкий).

Съезд проходил бурно и свелся к обсуждению и осуждению «нововведений Никона и Синодальной церкви». Участники съезда «установили, что «клятвы» Большого Собора 1667 г. были положены не только на держателей старых обрядов, но и на сами обряды». И хотя митрополит Антоний (Храповицкий) воспрепятствовал внесению в протокол этой «установки» в 1912 г., но по всем остальным пунктам программы «волков в овечьей шкуре» православных архиереев не возражали. В результате Съезд утвердил 4 резолюции, в которых его участники предъявили Св. Синоду такие требования:

1) дать свободу православным переходить в единоверие:

2) отменить «клятвы» соборов 1665 г. и 1667 г.:

3) учредить независимый единоверческий епископат;

4) восстановить патриаршество.

На этом же съезде единоверцы переименовали себя в «православных старообрядцев», и хотя это название не прижилось, оно, видимо, глубоко проникло в сознание православного епископата. Во всяком случае, хотя и не сразу, но требования, предъявленные расколом к Церкви через своих представителей, были выполнены. Патриаршество восстановили на Поместном Соборе 1917 г. по настоянию митрополита Антония (Храповицкого). Он был на Поместном Соборе 1917–1918 гг. решения об отмене «клятв» принято не было, хотя отцы Собора и удовлетворили первое требование единоверцев о даровании им епископа. – Для них был рукоположен во епископа Охтенского викария Петроградской епархии Симон (Шлеев). Сам он приял мученическую смерть в 1921 году, а его паства образовала после 1927 года замкнутую секту с членами которой чрезвычайно трудно выйти на контакт. Кроме этого, было принято решение о введении 30 викариев в крупнейших епархиях и утратил силу запрет на обращение за таинствами к единоверческим священникам православных.

В 1920-е годы единоверцы получили «независимый епископат» от бывшего православного епископа Андрея (Ухтомского). По крайней мере, от него производит свою «апостольскую преемственность» одна из 8 катакомбных организаций во главе с «епископом Гофским», Амвросием, он же фон Сиверс. Клятвы «отменил» Синод при митрополите Сергии (Страгородском) в желанной для раскольников формулировке, как положенные «на сами обряды». Наконец, даже пожелание единоверцев называться «православными старообрядцами» не было забыто, и в церковных документах их стали называть: «придерживающиеся старых обрядов православно верующие христиане».

19–15. Несмотря на то, что единоверцам разрешили иметь своих епископов, они стали покидать Церковь сразу же после Февральской революции, во всяком случае, еще при св. патриархе Тихоне. По преданию «андреевцев», не имеющему, правда, документального подтверждения, Уфимский архиепископ Андрей (кн. Ухтомский, 1872–1937) уже в 1919 г. согласился стать «первоиерархом» всех единоверцев. Родоначальником еще одной ветви катакомбных единоверцев стал отрекшийся от Церкви бывший иеромонах Климент (Лонгинов), ставший лжеепископом на Рогожском кладбище (о возникновении «андреевцев» и «климентовцев» см. в гл. 18).

Как уже указывалось выше, в среде единоверцев всегда тлел раскольничий огонек, и стоило появиться новому крупному разделению, как последователи единоверия готовы были активно поддержать его. Ревнители, и в России, – и за рубежом, – объявили сказанное в Послании Синода к пастве 1927 г. «ересью сергианства». В организации и осуществлении «иосифлянского» направления ведущую роль сыграли именно представители единоверия, к тому времени уже показавшие свое самоуправство в том, что их викарии самовольно вышли из подчинения правящим епископам. В 1927 г. главным храмом «иосифлян» стал единоверческий собор свят. Николая на Волковом кладбище, старостой которого был А.А. Ухтомский, брат архиеп. Андрея Уфимского. Вслед за ним в раскол стали стремительно бежать и другие единоверческие приходы. Чтобы предотвратить их отпадение 10 (23) апреля 1929 года Патриарший Священный Синод сформулировал три Постановления:

1) О признании старых русских обрядов спасительными, как и новые обряды, и равночестными им.

2) Об отвержении и вменении, яко не бывших, порицательных выражений, относящихся к старым обрядам, и в особенности к двуперстию.

3) Об упразднении клятв Московского Собора 1656 г. и Большого Московского Собора 1667 г., наложенных ими на старые русские обряды и на придерживающихся их православно верующих христиан, и считать эти клятвы, яко не бывшие» (4).

В первом постановлении Священного Синода озвучено раскольническое учение о «спасительности» обрядов – учения, которое сама Церковь не исповедует. Во втором постановлении отвергаются порицательные выражения о «старых обрядах» в сочинениях русских архиереев, но не отвергаются хульные выражения о «новых», которыми и до сих пор наполнены сочинения раскольников. В третьем постановлении Синод «упразднил» «клятвы 1667 г., наложенные на старые русские обряды», на чем особенно настаивали единоверцы и раскольники.

«Клятвы» на старые русские обряды Собор не выносил, – для архиереев XVIII в. именно это обстоятельство явилось каноническим основанием для того, чтобы рукополагать единоверческих священников, если «во всем, кроме обрядов, они мудрствовали православно». И даже единоверец, отец Павел Прусский, смог «выразуметь», что таких «клятв» не было. Посему трудно поверить в то, что это не было известно членам Синода в 1929 году. Хотя, кто знает, может быть, их никто и не читал? Иначе, чем объяснить, что и на Поместном Соборе в 1971 г. решение об отмене «клятв» было принято в такой же формулировке. В результате вышло недоразумение: были упразднены несуществующие «клятвы», а действительно произнесенные остались в силе, и раскольники остались под «клятвою». Фактически в 1929 году Синод признал членами Церкви и назвал «православно верующими христианами» тех, кто не покаялся за три столетия и продолжает проклинать Церковь.

Более двух с половиной веков авторитетные иерархи Церкви и Святейший Синод поясняли, что «подлинная цель соборных прещений 1656, 1666, 1667 годов заключалась не в осуждении старых обрядов самих по себе, но в противодействии тем вождям раскола, которые проявили свое противление Церкви, а главное, не желая отказываться от «старых» обрядов, поносили и хулили книги, чины и обряды, исправленные при патриархе Никоне» (см. «Изъяснение» Св. Синода от 1886 г.). Об опасности раскольнической пропаганды, о том, что раскольники – еретики, говорили и писали святые Димитрий Ростовский, Паисий (Величковский), Филарет Московский, Феофан Затворник, а также архиепископ Никон (Рождественский) и многие другие (см. Приложение 2). Они понимали, что совращение в раскол ведет к погибели души и, как могли, старались предупредить свою паству об опасности. В XX веке Церковь, надеясь спасти погибающих любой ценой, фактически пошла на компромисс. Однако, в 30-е годы никаких последствий это Постановление Синода не имело. Единоверцы не откликнулись на призыв вернуться в Церковь и остались в «катакомбах». Шло массированное наступление на всех, кто верил во Христа, и власть не вдавалась в тонкости споров вокруг «спасительности» тех или иных обрядов.

Поместный Собор 1971 г. повторил решение 1929 г.

19–16. Поместный Собор 1971 года открылся 30 мая. Главной задачей Собора было избрание нового патриарха. Заместителем председателя Собора был избран митрополит Никодим (Ротов). Он сделал два доклада: «Об экуменической деятельности Русской Православной Церкви» и «Об отмене клятв на старые обряды и придерживающихся их».

Митрополит Никодим в своем докладе разъяснил, что «уже само введение единоверия по существу обозначало отмену клятв на старые, дониконовские обряды». Далее докладчик сказал о нуждах старообрядцев-единоверцев, которым «казалось (?!), что они хотя и соединились с Греко-российской Церковью, но продолжают оставаться под клятвой, как сохраняющие старые обряды». После этого митрополит Никодим предложил утвердить три Постановления Синода от 1929 года. Собор утвердил (см. изд. Московской Патриархии, 1972, с. 105, 130–131). Из этого разъяснения следует, что утвержденные Собором Постановления относятся к единоверцам и именно их надо подразумевать под «православно верующими христианами».

Однако, и Собор 1971 года не внес достаточной ясности: если единоверцы такие же православные христиане и верные чада Церкви, то, говоря словами святого Иоанна Здатоуста, «почему они не с нами?» почему они совершают богослужение в особых храмах, где православные не причащаются? И кем нужно считать тех, кто попрежнему Церковь отвергает, – раскольниками или особой разновидностью православных христиан, хулящих Церковь и объявляющих ее членов еретиками?

Поповцы белокриницкого согласия в своем словаре по этому поводу высказываются следующим образом: «Но и новое решение /1971г./ не возымело почти никакого действия, прежде всего внутри самой РПЦ. Вопреки собственным ее постановлениям, в литературе, выпускаемой сегодня по благословению иерархов РПЦ, включая и патриарха, содержится немало искажений исторических фактов, старые обряды и старообрядцы подвергаются хулению и насмешкам, в учебниках Закона Божия указывается только троеперстный вид крестного знамения и т. д.» Там же с нескрываемым злорадством добавлено, что единоверцы-катакомбники, ради которых вроде и принималось Постановление Св. Синода, «гнушаются снятия клятв, сделанных «сергианами» (они же «никониане» и «тихоновцы»).

Деяние Собора 1971 г. заканчивается следующими словами: «Освященный Поместный Собор любовно объемлет всех свято хранящих древние русские обряды, как членов нашей Святой Церкви, так и именующих себя старообрядцами, но свято исповедующих спасительную православную веру». Протоиерей Владислав Цыпин, завершая рассказ о принятии этого деяния Собора 1971 года, констатирует (2, т. IX, с. 431–432): «Старообрядческие общины не сделали после акта Собора, исполненного духом христианской любви и смирения, встречного шага, направленного на уврачевание раскола, и продолжают пребывать вне общения с Церковью».

19–17. Прошло 17 лет после «отмены» «клятв». В связи с празднованием 1000-летия Крещения Руси на Соборе 1988 года были повторены определения Собора 1971 г. Кроме того, было опубликовано «Обращение Поместного собора Русской Православной Церкви ко всем держащимся старых обрядов православно верующим христианам, не имеющим молитвенного общения с Московским патриархатом». Из названия этого обращения можно понять так, что это обращение некой Русской Православной Церкви, часть которой составляет Московский Патриархат, с которым можно не иметь молитвенного общения, но быть православно верующим христианином. Получается, что существуют две категории православно верующих христиан: одни имеют молитвенное общение с Московским Патриархатом, а другие – не имеют, но тоже члены Церкви. Собор 1988 г. опять подтвердил «равночестность старых обрядов» и «с глубокой скорбью вспомнил возникшее в XVII веке разделение чад церковных – тех, кто проявил непоколебимую твердость в сохранении старых русских обычаев с теми, кто ввел в богослужебное употребление традиции, распространенные в Поместных Церквах на православном Востоке».

Этой главой о единоверии и «отмене» «клятв» тема внутреннего развития раскола оказывается исчерпанной. Если не считать продолжавшегося дробления на толки, никаких особых изменений во всех трех формах существования «старообрядчества» – беспоповщине, беглопоповщине, единоверии – не происходило. Но сектантство не были замкнутой системой – все его разновидности сообщались между собою, в виде крепко спаенных и богатых общин они были рассеяны по всему пространству империи, жили в среде православного народа и оказывали сильное влияние на культурную, экономическую и политическую жизнь Российской империи. Поэтому, для полноты картины, нам предстоит рассмотреть процессы взаимовлияния культуры и сектанства и выяснить, какую роль «вечно гонимые» раскольники играли в экономике и политике.

Связи масонства с сектантством. Масонство, хлысты и скопцы в XVIII–начале XIX b. – Оккультисты при Дворе; христоверы (хлысты) в монастырях; скопцы, духоборы, молокане в селах и дворянских усадьбах. Проекты скопцов К. Селиванова и Еланского управлять царством. Мистицизм – Хлыстовские секты баронессы Буксгевен-Татариновой и подполковника А.П. Дубовицкого. ¾. – Библейское общество и библейские секты. Отражение интереса к «народной вере» в литературе и интереса сектантов к ней.

20–1. Кроме народного сектантства, в эпоху Возрождения Европе существовала разветвленная организация оккультистов. До сих пор, за редким исключением, мы рассматривали раскол и сектантство изолированно, вне его связей с культурной, экономической и политической жизнью страны. В 5 части книги нам предстоит проследить развитие антицерковных движений в последние десятилетия перед революцией, когда все они объединились а в этот период сектантство (в том числе и староверы) находилось в самом тесном контакте с различными общественными силами, оно преобладало в экономике и потому активно участвовало в подготовке к свержению царя и в Февральском перевороте.

20–2. Играли ли в этом процессе сколько-нибудь значительную роль представители творческой интеллигенции, деятели культуры? Безусловно, играли, и, как они сами оценивали ее, эта была роль «пророков», «духовных вождей нации», жертвенно служивших народу на пути к прогрессу и свободе. Но существует более взвешенная оценка, которую мы изложим здесь устами тоже деятеля культуры, поэта-баснописца И.А. Крылова. У него есть малоизвестная басня «Сочинитель и Разбойник», начинающаяся с того, как оба героя после смерти попадают в аид. О «славою покрытом Сочинителе» баснописец пишет:

Он тонкий разливал в своих твореньях яд,

Вселял безверие, укоренял разврат,

Был, как сирена, сладкогласен

И, каксирена, был опасен.

Оба осуждены на кипение в котлах, но по прошествии веков оказалось, что «под Разбойником давно костер погас;

под Сочинителем он злей с часу на час». Писатель кричит, что «справедливости в богах нимало нет», что он не грешней Разбойника и требует объяснения, как все правозащитники. Ему объясняют, что Разбойник был вреден только до тех пор, пока жил, а Сочинитель вредит и после смерти:

А ты... уже твои давно истлели кости,

А солнце разу не взойдет,

Чтоб новых от тебя не осветило бед.

Твоих творений ад не только не слабеет,

Но, разливаяся, век от веку лютеет».

Далее Сочинителю предоставляется возможность «узреть свет» («Вон дети, стыд своих семей, / Отчаянье отцов и матерей») и его вопрошают:

Кем ум и сердце в них отравлены? – Тобою.

Кто, осмеяв, как детские мечты,

Супружество, начальства, власти,

Им причитал в вину людские все напасти

И связи общества рвался расторгнуть? – Ты.

Не ты ли величал безверье просвещеньем?

Не ты ль в приманчивый, в прелестный вид облек

И страсти и порок?

И вон, опоена твоим учением,

Там целая страна

Полна

Убийствами и грабежами,

Раздорами и мятежами

И до погибели доведена тобой!

В ней каждой капли слез и крови – ты виной».

20–3. Не слишком ли суров приговор? Можно ли пишущую братию винить в растлении общества и пропаганде безверия? Ведь и разврат, и еретики-сектанты существуют, казалось бы, независимо от того, что пишут сочинители. На самом деле деятели культуры делают достоянием широкого круга читателей (в том числе и детей) те крайне вредные и опасные идеи, которые в сектантстве ограничены узким кругом и предаются устно. Интеллектуалы переводят тайные учения сектантов на язык «религиозной философии», поэты и писатели придают «прелестный облик» так называемым «народным обычаям» и изображают в своих произведениях сектантов в виде очаровательных колдуний, таинственных странников и вдохновенных «пророков». Таким образом, антихристианские идеи и языческие ритуалы тиражируются в книгах, обсуждаются в журналах, становятся лозунгами политических партий. С течением времени в качестве «классических» произведений они утверждаются в школьных программах, и люди осваиваются с таким «культурным багажом» чуть ли не с пеленок. Достоянием культуры становятся мемуары, дневники. письма, – и все это тоже публикуется, а значит оказывает дополнительное воздействие на общество.

20–4. Таков механизм взаимодействия древней и новой культуры, народной и элитарной. Для работы этого механизма давно изобретены очень удобные детали в виде будто бы невинных «кружков по интересам»: «религиозно-философские», «алхимические» и «экономические», «литературные» и т.п.; кружки, общества, фонды, – или «неформальные объединения», в которых интеллектуалы сотрудничают с тайными сектантами. В таких объединениях происходило формирование лидеров и бойцов грядущих революций. Россия не была исключением из правил, а потому здесь в начале века произошло слияние представителей старых, новых и грядущих сектантов – старообрядцев, иоаннитов, богоискателей и религиозных философов, модернистов и ревнителей, поклонников графа Толстого и Вл. Соловьева, имя им легион.

20–5. В главе об апокрифах (гл. 10) уже говорилось о насыщенности европейской культуры сюжетами, заимствованными из «отреченных», то есть запрещенных Церковью, сочинений гностиков и манихеев. Второй пласт заимствований связан с разрушенными христианством и возрожденными гуманистами идолами античного язычества, с эпохой Возрождения, когда деятелям культуры удалось познакомить широкую публику с давно забытой ею «классикой» Древней Греции и Рима. Зародившаяся в XVIII в. российская словесность успела застать конец «классицизма», и запустить в русские драмы и поэмы толпу юпитеров, диан, фавнов и дриад. Однако скоро неофитам пришлось перестраиваться, потому что Европа вступила в эпоху «романтизма». На страницах русских альманахов и журналов появились описания гротов, кладбищ и замков, населенных вурдалаками, вампирами и ундинами.

Европейский «романтизм» – отражение в памятниках культуры «мистических настроений», как элегантно называли свои занятия оккультизмом европейские масоны. Изучение древних алхимических и каббалистических трактатов в масонских ложах привело к появлению новых сюжетов и персонажей в литературе. Героями романов, повестей и поэм наряду с живыми людьми стали саламандры, гномы, эльфы и ундины – существа из народных сказок и в то же время алхимические символы природных стихий (огня, земли, воздуха и воды). С книжных страниц с помощью драматургов и композиторов они перекочевали на театральные подмостки – в ту эпоху театр был наиболее мощным средством массовой информации.

В университетах и научных обществах вместо «мистики» стали заниматься изучением фольклора. Это английское слово в буквальном переводе («fоlk» – «народ» и «lore» – «мудрость») означает «народную мудрость». В каждой стране обнаружились драматурги, поэты и писатели, поначалу занявшиеся переводами и копированием европейских образцов.

То, что наши первые литераторы были «вольтерианцами», а потому «величали безверье Просвещеньем», известно даже из школьных учебников. Менее бросается в глаза постоянный интерес поэтов и писателей к разным формам инаковерия внутри России, к язычеству, тайным сектам и расколу. С европейским «мистицизмом» и оккультизмом русская образованная публика знакомилась по литературе, что же касается «самобытного» сектантства, то для знакомства с ним сочинителям пришлось «идти в народ». В результате личного знакомства с «народными мудрецами» наряду с фольклорными «образами» волхвов, чародеев, колдуний и русалок в российской словесности появились обворожительные «образы» вполне реальных сектантов, скопцов, странников, хлыстов и хлыстовок.

Гностико-манихейские установки на разрушение семьи и истребление плоти осмыслили «религиозные философы», а писатели и поэты перевели в «образы» литературных героев, наполнив свои поэмы и романы описаниями внебрачных связей, дуэлями и самоубийствами. Таким образом, за редким исключением, содержанием романов и поэм, драм и опер, по преимуществу, стало все то, что осуждает Православная Церковь и от чего отвращает христиан. За невозможностью излагать здесь содержание тех или иных произведений, ограничимся перечислением их названий, которые, будучи, могут дать представление о степени заинтересованности культурной элиты к такой тематике.

20–7. Тема волхвования и чародейства. В 1820 г. А.С. Пушкин публикует свою поэму «Руслан и Людмила». При последующих изданиях исключались некоторые места по причине их «нескромности», но к 1938 г. понятия о нескромности сильно изменились, и с тех пор поэма печатается без пропусков. Жанр поэмы-сказки позволил Пушкину не только «облечь в прелестный вид» двусмысленные сцены, но и впервые в «высокой литературе» изобразить таких героев, как леший, русалка, колдун, кащей, чародей-Черномор, злая колдунья Наина и волхв Финн, он же добрый и мудрый «старец».

В 1822г. А. С. Пушкин пишет «Песнь о вещем Олеге». Летописные известия о волхвах рисуют их злобными противниками христианства, убийцами и вымогателями. Но Пушкин смело разрушает привычно отрицательное отношение к волхвам и создает положительный образ «вдохновенного кудесника». Делает он это очень просто: устами колдуна Х века излагает свое представление о волхвах, а заодно и о вещих поэтах-пророках.

«Волхвы не боятся могучих владык

А княжеский дар им не нужен;

Правдив и свободен их вещий язык

И с волей небесною дружен».

В развитие этой идеи в 1826 г. Пушкин создает стихотворение «Пророк». Оно стало программным для всех деятелей русской культуры, потому что все, написанное о «духовной» жажде» и поручении «глаголом жечь сердца людей», льстило их тщеславию, возвеличивало их в глазах общества.

С тех пор тема колдовства, волхвования и чародейства заняла прочные позиции в русской культуре, в чем легко убедиться из названий «шедевров». При этом сочинение поэта или писателя, затем вдохновляло композиторов и художников, а в ХХ веке кинорежиссеров, так что некоторые сюжеты получали всестороннее освещение во всех видах искусства. Основоположник русской оперы, композитор Ф. Глинка, одну из своих первых опер пишет на сюжет поэмы Пушкина «Руслан и Людмила». В «Золотом петушке» Пушкин создает литературный образ, в котором он совместил языческого чародея и сектанта-скопца. Римский-Корсаков написал по этой «сказке» оперу, и культурное наследие русской оперы обогатилось ариями скопца.

В памятниках культуры многократно повторяются сюжеты, связанные с языческим культом русалий-русалок, они же утопленницы. В начале века Карамзин утопил «бедную Лизу», но не догадался превратить ее в русалку. Его оплошность исправил Пушкин в драме «Русалка», где дочь Мельника после самоутопления превращается в русалку и даже рожает дочь. Оперу «Русалка» написал А.С. Даргомыжский (1856). Н. В. Гоголь на ту же тему пишет повесть «Майская ночь, или утопленница». Оперу «Майская ночь» создает А. Рубинштейн.

Всесторонне отработан в русской культуре «образ» демона. Можно подумать, что это национальный герой. А. С. Пушкин пишет стих «Демон». Лермонтов пишет стихи «Пир Асмодея», «Мой Демон» и поэму «Демон». Эта поэма вдохновила на создание опер двух композиторов: оперу «Демон» написал А. Рубинштейн, а Направник создал симфонию «Демон». Художник Врубель нарисовал грандиозного «Демона», картину купил меценат, богатый купец и старовер П. Третьяков. При советской власти она не вывешивалась, а ныне в отремонтированной Третьяковской галлерее, занимает целый зал. Тысячи посетителей рассматривают ее с умным видом, вряд ли даже понимая, что на ней изображено, но читать умеют все, так что содержание известно. Мелкая нечистая сила («Бесы», «Домовой» у Пушкина) представлены в мелких стихах почти у всех поэтов.

В 1855 г. появляется опера «Чародей» кн. Г. Вяземского, а оперу «Чародейка» создает П. Чайковский. Свой вклад в языческую тематику внес «ранний» Н. В. Гоголь. Известность ему принес цикл повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки», среди коих большая часть наполнена персонажами, которые в конце ХХ столетия стали героями «ужастиков», фильмов ужаса. Среди них: «Сорочинская ярмарка», «Ночь перед Рождеством», «Страшная месть», «Заколдованное место» и «Вий». По своей извращенности (или, если угодно, «символичности») к этому же разряду относится более поздняя повесть «Нос». Композиторы, естественно, не могли пройти мимо столь увлекательных сюжетов и стали сочинять оперы. Мусоргский сочинил симфоническую картину к эпизоду из «Сорочинской ярмарки» под названием «Шабаш ведьм».

Оперу «Ночь перед Рождеством» написал Римский-Корсаков, и на тот же сюжет оперы сочиняют Н. Ф. Соловьев («Кузнец Вакула») и П. И. Чайковский (тоже «Кузнец Вакула», переименованный в «Черевички»).

Первопроходцем на пути к романтизму был В.А. Жуковский. Он с увлечением занимался переделкой «Леноры» Бергера (см. его баллады «Людмила» и «Светлана») и познакомил русского читателя с западно-европейским вариантом русалки и алхимического символа воды, сделав перевод поэмы Ламотт-Фуке «Ундина». Он же перевел поэму «Громобой», а оперу «Громобой» написал в 1858 г. Верстовский. В.Ф. Одоевский был поклонником Гофмана и в качестве такового написал повесть «Саламандра».

Кроме ундин и саламандр, в Европе большой популярностью пользовались вампиры, в чем можно усмотреть корни современного увлечения вампиризмом во всех видах искусства. Творческую дань теме этих кровососущих героев фольклора отдали ряд русских поэтов. И здесь впереди всех стоит А. С. Пушкин. Обманутый подделкой Мериме, среди мнимых «Песен западных славян» он перевел и увековечил «Вурдалака». Граф А. К. Толстой написал две повести «Упырь» и «Семья вурдалаков». Благодаря кинофильму «Колдунья», советский народ близко узнал и полюбил колдунью Олесю из одноименной повести Куприна.

20–8 Тема самоубийства. С обнаружением языческих «образов» русалок, вурдалаков и чародеев особых трудностей нет, поскольку они очень часто дают свое имя памятнику культуры. Гораздо сложнее обнаружить связь литературных сюжетов с учением и символикой гностико-манихейских сектантов. Из всего многообразия тайных учений русские интеллигенты более всего интересовались проблемой пола и проблемой смерти. Этот интерес нашел отражение, как в беллетристике, так и в трудах «религиозных философов». Поскольку проблема пола, а точнее, внебрачных связей, обязательно присутствует во всех художественных произведениях, то нет необходимости иллюстрировать ее присутствие примерами. Другое дело, проблема смерти. История русской литературы свидетельствует о повышенном интересе сочинителей не просто к смерти, как неизбежному концу жизни всякого человека, но к смерти «напрасной», то есть насильственной. Наряду с изображением всевозможных способов убийства (дуэли, отравления, удушения и заколения) в художественных произведениях красной нитью проходит тема самоубийства.

Самоубийством кончают, не только герои произведений, но и сами деятели культуры, а что еще хуже, читатели их произведений, для которых литературный герой становится примером для подражания.

Основоположником этой темы можно считать Гете с его Вертером, примеру которого последовали десятки молодых людей. Можно долго и беcплодно спорить о том, что первично: сама жизнь, которую сочинители лишь отображают, или все-таки сочинители своими произведениями «укореняют разврат» и тем самым умножают число преступлений. Кто же станет отрицать, что в жизни существует блудники, насильники и грабители, самоубийцы и убийцы, но если все это «облечь в приманчивый, прелестный вид» и оправдать, то нельзя не согласиться со словами дедушки Крылова о том, что Сочинитель опасен, как сирена.

Насколько широко тема самоубийства представлена в произведениях российских сочинителей можно судить по перечню тех литературных героев, изучение «образов» которых предусмотрено учебными программами. Список женщин-самоубийц открывают утопленницы, героини повести Карамзина «Бедная Лиза» и беcчисленных подражаний ей, среди коих отметим «Марьину рощу» Жуковского. Прототип пруда, в котором утопилась Лиза, был известен москвичам. Ходили слухи, что несколько юных москвичек последовали примеру литературной героини и утопились в Лизином пруду. Нашлись скептики, и сочинили эпиграмму: «В пруд бросилась Ерастова невеста./ Топитесь, девушки, – в пруду довольно места!»

И они продолжали топиться, во всяком случае, на страницах литературных произведений и на театральных подмостках. Утопилась дочь мельника из поэмы Пушкина «Русалка», Нина из поэмы «Бал» Баратынского, Катерина из драмы «Гроза» А. Н. Островского, Анна Каренина из романа Л. Н. Толстого. В пьесе Горького «На дне» кончает самоубийством мужчина, Актер. Самоубийством кончают жизнь писатели и поэты: Радищев, Гаршин, Есенин, Маяковский, Фадеев и другие. Немало из них сходили с ума, чего так боялся Пушкин.

Сочинители и литературоведы с православной оценкой самоубийства, как убийства нераскаянного, а потому и особо преступного, согласиться не желают, а потому уже давно придумали оправдание, мол, «Среда заела!», или в формулировке Добролюбова, «темное царство». Современные интерпретаторы «классики» придумывают все более изощренные, вплоть до кощунства, оправдания самоубийцам. Например, в одном из вузовских пособий говорится, что самоубийство Маяковского, «было для него единственным выходом», потому-де, что поэт «смертью смерть поправ», как Иисус Христос. Самоубийство Актера в драме М. Горького «На дне» трактуется, как «единственная возможность не склониться перед противостоящей силой и утвердить идеи».

Самоубийство Маяковского сравнивается с Крестными страданиями Иисуса Христа, а в случае с Максимом Горьким «переосмыслен» роман «Мать». Оказывается, он посвящен не пропаганде революционных идей (о чем заботился автор романа), а «изображению частной жизни Пелагеи Ниловны Власовой, истории ее духовного пути и нравственного воскресения». «Душный и однообразный мир рабочей слободки, – читаем в новом пособии МГУ, – не дает развернуться, самореализоваться чувству материнства... но соратничество с сыном в его борьбе выявляет и умножает все ее лучшие человеческие качества, прежде всего способность любить.». Точно то же самое происходит и в «темном царстве» уездного города Калинова, где в Катерине «проснулось чувство личности», «рождается новое отношение к миру». Опять речь идет о неизбежности, предрешенности и неотвратимости самоубийства, при этом, как всегда, употребляются выражения, возвышающие героиню или героя, типа «трагическая гибель», будто они стали жертвою катастрофы. Так эта полюбившаяся нашим писателям тема трактуется литературоведами.

20–9. Тема раскола и старообрядчества. Существует немало произведений, в которых героями являются раскольники или сектанты, а задача автора состоит в том, чтобы показать, насколько «народная религия» мудрее и выше «оффициальной». К этому разряду относятся такие широко известные памятники, как опера Мусоргского «Хованщина», картины Сурикова «Утро стрелецкой казни» и «Боярыня Морозова», на которых воспитаны многие поколения россиян. Возможно, многие из них читали и романы «В лесах» и «На горах» бывшего чиновника МВД П. Мельникова-Печерского, где он изобразил жизнь изуверов, раскольников и хлыстов, с таким пониманием и снисходительностью к их «слабостям», что художники стали писать портреты героинь из его романа (см. «Фленушка» худ. М. Нестерова). К этому же разряду относится цикл рассказов Н. С. Лескова «Праведники», где он под таковыми изобразил ряд «народных мудрецов» (Очарованного странника, Несмертельного Голована), а в очерке «На краю света» вывел «праведника»-язычника, которому крещение просто вредно. В своих сочинениях Лесков «разливал настолько тонкий яд», что публика воспринимала его как апологета православия.

Так как тема раскола до революции была под запрещением, то открыто о раскольниках никто не писал, но сами авторы знали, кто были их герои. Например, чтобы написать драму «Гроза» А.Н. Островский специально поехал во Ржев, где была богатейшая раскольническая община. Он с увлечением изучал быт и нравы тамошних раскольников, и теперь дотошные литературоведы утверждают, что Кабаниха и «темное царство» в целом было списано драматургом с местных «ревнителей древлего благочестия». Или, если задуматься над тем, кто же был прототипами уроженца Нижнего-Новгорода, пролетарского писателя Максима Горького, то нетрудно догадаться, что богатые купцы и купчихи, Булычовы, Васса Железнова, Достигаев «и другие», фактические владельцы Поволжья, никем другим, как раскольниками быть не могли, потому что в то время вся торговля была в их руках. Горький с некоторыми из них был хорошо знаком (например, с гласным Нижегородской городской думы, миллионером из беглопоповцев Н.А. Бугровым). Литературоведы считают, что знавал он и «кормщицу» местной хлыстовской общины, купчиху Ю. Болотову, – прототип хлыстовки Марины Зотовой в его романе «Жизнь Клима Самгина».

Писатель М. Пришвин, то ли по природной склонности, то ли из любви к матери-старообрядке, всю жизнь чувствовал неприязнь к «господствующей» Церкви, а к раскольникам и сектантам, наоборот, – стремился всей душою. Поэтому он написал ряд романов, будто бы этнографических, с завлекательными названиями «У стен невидимого града», «В краю непуганных птиц» и т.п., где и описал жизнь «настоящих духовидцев» – странников-бегунов, немоляков. В первое десятилетие текущего столетия он, как и вся остальная творческая интеллигенция, увлекся кружениями-радениями хлыстов, о чем можно прочесть в его «Дневниках». Любили ездить на разные Светлые озера-Светояры и «поискать града Китежа», а заодно пообщаться с раскольниками и потом символически писать о какой-то «точке, где сходятся великие крайности русского духа». Поэты, писатели и философы посещали радения, а затем приглашали сектантов и хлыстовских «богородиц» на заседания Религиозно-философских обществ. Там «великие крайности русского духа» – «народные мудрецы»-сектанты и богоборцы-интеллектуалы – сходились и рассуждали, как им обустроить в России «новую религию». В своих сочинениях они изображали в самых привлекательных красках секты и сектантов и печатали все это в журналах «Новый путь» и «Новый мир». Они с нетерпением ждали, когда удастся «старый мир разрушить до основанья, а затем... мы наш, мы новый мир построим», и «на обломках самовластья напишут наши имена».

20–10. Этот далеко неполный перечень включает, главным образом, произведения Золотого века российской словесности. Но Горький и Пришвин принадлежат уже к Серебряному веку, когда интерес интеллигенции к сектантству вырос еще более, а русская культура обогатилась таким количеством произведений на эту тематику, что о нем придется сказать особо. Поэты стали символистами, акмеистами и футуристами и образовали полулегальные оккультные «литературные ложи» («среды», «башни из слоновой кости», «субботники» и т.п.). В своих стихах и эссе они зашифровывали «тайные знания» сначала с помощью русского языка и разных иносказаний, а потом перешли на ими же изобретенную «заумь», тарабарщину.

Кроме художественных произведений, символисты, декаденты и «религиозные философы» оставили потомству множество дневников, писем и мемуаров, что позволило дотошным литературоведам с течением времени установить достаточно неожиданный факт. Оказывается, большая часть самых популярных и потому самых авторитетных деятелей культуры Серебряного века не только увлекались разными мистическими учениями, но, не ограничиваясь теорией, любили «ходить в народ», где обучались технике радений.

Об этом подробно и со ссылками на первоисточники (большей частью на самопризнания самих поэтов и философов и их ближайших друзей) рассказано в недавно изданной книге литературоведа А. Эткинда под впечатляющим названием «Хлыст». В предисловии к книге автор отмечает, что для интеллигенции были характерны «мистические занятия в масонских ложах», увлечение «оккультными науками, спиритизмом, теософией, антропософией» и что «исторические связи «интеллигенции» с мистическими сектами, вероятные взаимовлияния между ними и типологические параллели составили бы тему для увлекательного исследования». Но он ограничился связями с хлыстами.

20–11. Не имея возможности провести такое «увлекательное исследование», мы, тем не менее, не можем вовсе эту тему оставить без внимания. Дело в том, что название «франкмасоны» – одно из множества обозначений постоянно действующего общества любителей оккультизма, или «тайного знания», в которую принимают особенно влиятельных и полезных людей. Простые люди, имеющие те же склонности, удовлетворяют их в общинах «религии Свободного духа». Короче, франкмасонство – это сектантство для богатых и властных, «народная религия» – для бедных и рабов. Конечно, это не более, чем условное деление, потому что между этими двумя уровнями сектантства никогда не существовало резкой границы: в «работе» масонских лож вместе с вельможами могли участвовать выходцы из нижних сословий, и, наоборот, масоны иногда «опрощались» и устраивали секты по образцу «народных».

Приведем несколько исторических примеров, которые могут пояснить сказанное. Начать придется со второй половины XVIII в., когда от основного ствола хлыстовщины отделилась ветвь в виде секты скопцов.

20–12. Скопцы и их проект обустроить Россию. Главой российских скопцов стал крестьянин, уроженец Орловской губернии Кондратий Селиванов, начавший свою карьеру в одном из хлыстовских «кораблей», кормщица которого «богородица» Акулина признала его за своего «сына божия». Возмущенный распространенным среди хлыстов развратом, Селиванов стал проповедовать оскопление и вскоре основал в Тамбовской губернии свой корабль, объявив себя «сыном божиим, искупителем-оскопителем». Селиванова арестовали, сослали в Нерчинск, но он из Сибири ушел, явился на Москве и объявил себя на этот раз императором Петром III (которым до него уже был Пугачев). Его отправили в сумасшедший дом, но в 1802 г. камергер и статский советник А. М. Еля(е)нский, взял К. Селиванова на поруки.

Как говорит скопческая легенда, К. Селиванова навещал Павел I, что еще более укрепило веру скопцов в царское происхождение их лидера. Неизвестно, через кого познакомились камергер Его Величества двора А. Еленский и глава скопцов К. Селиванов. Факт тот, что камергер оскопился и, таким образом, скопцы получили доступ во дворец. А. Еленский перевез «царя»-скопца к себе в дом, где тот продолжал проповедовать и совращать в секту, как простой народ, так и образованную публику.

В 1804 году Еленский подал в кабинет Александра I свой проект о том, как обустроить Россию в скопческом духе. Будучи масоном и скопцом одновременно, Еленский предложил установить в России «скопческо-теократический образ правления» (П.И. Мельников, ЧОИДР, 1872, №3, отд. 5). По этому проекту Россия должна была стать огромным скопческим кораблем, оскопленный Государь должен был ею управлять, подобно Иисусу Навину, слушаясь гласа небесного. «Опробовать все тайные советы», поступающие с неба, должен был все тот же Селиванов, так как, по вере всех скопцов, «в нем присутствует полный Дух небесный с Отцем и Сыном». Хотя эта первая попытка сектантов осуществить переустройство России окончилась неудачно (камергера сослали в суздальский монастырь), но она свидетельствует о реальном могуществе скопцов, ставших крупными промышленными и финансовыми воротилами своего времени.

К. Селиванова никто не смел трогать, он продолжал скопить людей. Александр I не принял проект Еленского, и скопцам не удалось его оскопить. Зато им удалось пробраться в самое сердце Российской империи и там править бал, или, на их языке, чан.

20–13. Секта Татариновой (1817–1837). Поклонницей К. Селиванова стала хозяйка великосветского салона, урожденная баронесса Е.Ф. Буксгевден, в замужестве Татаринова (1783–1856). Она перешла из протестантства в православие, но очень скоро увлеклась учением скопцов, объявила себя «пророчицей» и в 1817 г. основала секту под названием «духовный союз».

Членами новой секты «Братства во Христе» стали люди влиятельные и образованные: масон, Президент Библейского общества кн. А.Н. Голицын; директор Департамента народного просвещения и секретарь Библейского общества В. Попов; масон (ложа Ищущих Манны), генерал-адъютант и член Госсовета Е. Головин; масон (ложа Вифлеем), редактор «Сионского вестника» и вице-президент Академии художеств А. Лабзин; масон-художник В. Боровиковский; подполковник А. Дубовицкий, надворный советник М. Пилецкий-Урбанович; священник А. Малов; гофмейстер Р. Кошелев. Всего около 40 человек.

Боровиковский украсил молельню картинами. Радениями руководил неграмотный «пророк» из крестьян, музыкант Кадетского корпуса, Никита Федоров. На собраниях пели хлыстовские песни, затем начинали кружение и радели, пока на кого-нибудь, чаще всего на Татаринову, Никитушку или некую Лукерью не «накатывал дух» и тогда начинались пророчества. Татаринова с Федоровым практиковали гипноз. Некоторые из распевцев в этом «братстве» были комбинацией масонских и хлыстовско-скопческих символов. Дотошные литературоведы (В. Шкловский) установили, что хлыстовские распевцы были прямыми предшественниками зауми в новой русской поэзии, а театральные экспериментаторы (Радлов) пытались практически воспроизвести на сцене «хлыстовские техники», в частности, говорение на неизвестных языках в состоянии транса.

После запрещения тайных обществ секту Татариновой никто не трогал, но она сама из опасения перед полицией выселилась за город и там устроила нечто вроде сектантской колонии, где радения совершались еще 12 лет. Наконец, в 1837 г. колонию разогнали, секту запретили, Татаринову сослали в Кашинский монастырь на исправление. Но последующие поколения интеллигенции ее не забывали, и в 1920-е годы Радлова написала о Татариновой повесть, а центральным эпизодом в ней был восхитивший писательницу проект камергера Еленского по оскоплению России.

20–14. Школа-община А. П. Дубовицкого. Дело Татариновой продолжил ее ученик, подполковник и богач А.П. Дубовицкий, покинувший секту, ради проповеди ее идей в народе. В 1833 г. началось следствие по делу основанной им в Москве школы-общины, где помимо хлыстовских ритуалов с масонской символикой практиковалось бичевание. (Н. Дубровин. Наши мистики и сектанты. Е. Ф. Татаринова и А. П. Дубовицкий. – Русская старина. 1895, январь, с. 39). В романе Мельникова-Печерского «На горах» изображена община хлыстов, в которую входят дворяне, разночинцы и даже крепостные. Картины Боровиковского спасены и украшают стены тайной молельни в имении помещика Рязанской губернии. Характерно то, что хлысты заманили к себе в секту дочь богача, поповца-раскольника.

Таким образом, на примере секты Татариновой видно, как сходились в одних и тех же «духовных союзах» образованные масоны из высшего света и «народные мудрецы» (хлысты и скопцы).

20–15. Библейские общества и секты. В те же годы, когда политическое масонство организовывало с помощью сети лож антимонархические мятежи по всей Европе и в России, его «религиозный департамент» в виде Британского Библейского общества раскинул по всему миру сеть «библейских обществ». При поддержке министра вероисповеданий князя А. Н. Голицына засланные из Лондона агенты основали такое общество и в России. Вся образованная, культурная и цивилизованная публика приняла в организации и «работе» этих «библейских обществ» самое горячее участие. Общество озаботилось переводами на русский язык сочинений так называемых «мистиков» (Беме, Сен-Мартен, Штиллинг Юнг и мадам Гийон), а заодно и масонских трактатов. Все это распространялось безплатно и настолько широко, что на Дону (в традиционном оплоте староверия) вскоре появились «библейские секты», члены которых в храмы не ходили, а собирались по домам и сами толковали Священное Писание (М. Кригер, «Москва», 1996, №9, с. 192–208).

20–16. Декабрист-еврей и ложа «Хейрут». Насколько давно к общественно-политическому процессу в России (не говоря об экономическом) подключились российские евреи, можно судить по участию в движении декабристов представителя этой национальности. И так как в начале XX столетия, то есть в канун революции, участие этого народа в политической и «религиозно-философской» жизни общества станет еще заметнее, то скажем и об утробном периоде этого феномена. В конце XVIII в. в Санкт-Петербурге в одном доме с известным масоном М. М. Сперанским жил уроженец г. Шклова, богатый и влиятельный откупщик Абрам Израилевич Перетц. Один из его сыновей Е. А. Перетц, получил дворянство и стал членом Государственного Совета. Старший сын, Гирша (Григорий), стал декабристом. В 1817 г. в чине титулярного советника поступил на службу в канцелярию генерал-губернатора Милорадовича, где познакомился с Ф. И. Глинкой (масон, поэт, автор «Тройки»). Вместе с Глинкой создал тайное общество, паролем которого стало еврейское слово «хейрут» (что значит «свобода») и завербовал в него 5 человек. Под названием «Хейрут» эта экзотическая масонская ложа и стала известна в литературе. Как выяснило следствие, выгоды введения в России конституции Г. А. Перетц обосновывал ссылками на какие-то законы Моисея и утверждал, что Бог покровительствует подобным постановлениям. Сын откупщика делился с чиновником особых поручений Ф. Глинкой планами по восстановлению государства Израиля в Палестине. Таким образом, еврей-декабрист, как называл Перетца открывший его для науки Баум, за 140 лет до создания государства Израиль уже вынашивал эту мечту сионистов.

20–17 Военный мятеж 14 декабря 1825 года побудил правительство запретить масонские ложи и библейские общества. Но, как это обычно бывает с тайными обществами, формальное запрещение не ведет к их исчезновению, они переходят на подпольное положение. При таком режиме достоверных известий о них остается немного, а потому для историков ничего другого не остается, как писать в своих сочинениях, что с 1825 г. масонство в России исчезло.

Любители теорий о самозарождении жизни в первобытном океане, конечно, предпочитают и гипотезу о самозарождении новых масонских лож и о внезапном и дотоле невиданном пробуждении интереса интеллигенции к хлыстовству в конце XIX b. Но, если придерживаться теории здравого смысла, который вместе с физиками знает, что «ничего из ничего не возникает», гораздо разумнее предположить, что ни одно из вышеперечисленных «движений» начала века не исчезло, а тайно продолжало свою «работу». О том, что весь XIX в. в России «работали» масонские ложи и масоны по прежнему назначали «своих людей» на высшие посты в государстве, написал в своем романе «Масоны» писатель Писемский, а он хорошо знал предмет, потому что сам был масоном. Признаком того, что Библейское общество продолжало действовать, могут служить сообщения полиции о распространении «библейских сект» на Дону и широкое распространение мистических брошюр в старообрядческой среде, о чем пишет в своих статьях Мельников-Печерский. Общины хлыстов продолжали множится в простом народе, но и дворянство, и новое сословие, разночинная интеллигенция, продолжали с увлечением «кружиться в хлыстовском чане». В 1830-е годы все еще продолжались радения в доме Татариновой и в школе-общине подполковника А. Дубовицкого.

Перечисленные факты, несмотря на их фрагментарность, позволяют видеть в них следы той непрерывной нити, которая связывала «уснувшие» масонские ложи декабристов с их «пробуждением» в конце XIX b., библейские общества 1820-х годов с их возрождением в 1862 г., хлыстовские радения с радениями на квартирах поэтов Серебряного века и даже общество Г. Перетца «Хейрут» в Петербурге с организацией сионистского движения в еврейских общинах Вильно в 1890-е годы. Точно так же в течение всего XIX b. крепло и приобретало все большую экономическую власть скопчество. Для своего воспроизводства скопцы за неимением детей изобрели такой изуверский способ: их агенты ездили по всей России и скупали детей у православных, в бедных и многодетных семьях, а затем усыновляли, оскопляли и воспитывали с тем, чтобы было кому передать свои огромные состояния. Роман Мельникова-Печерского «На горах» публиковался в 1875–81 годах, и там можно найти вполне квалифицированное описание хлыстовской общины того времени. До начала ХХ в., когда русской культуре было суждено пережить свой Серебряный век, оставалось всего 20 лет.

Как сектанты и староверы «завоевали» капитал. – Накопление «первичного капитала» – «Религиозно-экономическое чудо» и его «изнанка».

21–5. Эта глава посвящена самой модной ныне теме – рынку и капиталу. Хотя одновременно эта тема и самая скучная, но, имея дело с сектантами и староверами ее никак нельзя обойти, потому что те и другие очень любят накапливать капитал, любят и умеют это делать не хуже других «малых народов». Так что после возвышенной главы об искусстве, мы вынуждены погрузить читателя в самые низменные сферы человеческого бытия – в мир наживы, неизбежно связанный с преступлениями и даже убийствами. Итак, речь пойдет «о роли старообрядчества в хозяйственной жизни страны», которую они, хотя и ненавидели, но жили в ней, видимо, следуя известной поговорке: «с паршивой овцы хоть шерсти клок». К началу XX в. «овца», по их мнению, настолько «опоршивела», что они приняли самое горячее участие в ее «заклании», то есть в совершении очередной «великой» революции. Делать эти революции в Европе давно научились, и там орудовали представители «третьего сословия», в просторечии буржуи, а на языке «бомонда, олигархи. В России, естественно, произошло то же самое – как только «крупная буржуазия» достаточно созрела, то есть забрала в свои руки финансы, торговлю и промышленность, так пришло и время политическим потрясениям. Откуда же взялась и из кого состояла «русская буржуазия»?

Сейчас на этот вопрос ответить легко, а в те далекие времена она была этнически не так однородна. Среди владельцев железных дорог, золотых приисков, заводов и фабрик можно было встретить немецкие и французские, французские и русские фамилии. Но по фамилиям трудно догадаться, какую веру человек исповедует. И только по разбросанным в разных книгам сведениям можно догадаться, что среди тогдашних олигархов и самых влиятельных политиков было немало (а точнее, большинство) представителей тех самых «староверов», о которых до сих пор мы вели речь с точки зрения церковно-канонической. Теперь нам придется посмотреть на них с точки зрения уголовного кодекса, потому что накопление капитала без этого кодекса не обходится.

В Европе «третий класс» состоял, по преимуществу, из протестантов, но там они захватили власть, а потому их экономическое процветание не вызывает удивления. По другому дело обстояло в России, где реформация не удалась, приняла затяжной характер, а Православная вера продолжала быть государственной религией. Раскольники-«старообрядцы» и тайные сектанты, казалось бы, вынуждены были вести полуподпольное существование, и тем не менее им удалось к концу XVIII в. овладеть 2/3 промышленного и торгового капитала России. Историки и публицисты, а вслед за ними и МВД, естественно, заинтересовались природой этого «религиозно-экономического чуда». Ответы, как всегда, находились разные, и некоторые из них мы здесь приведем, но сначала систематизируем те факты, которые позволяют судить о ходе первичного накопления капитала сектантами, о способах накопления и тех особенностях «религиозных общин», которые позволили сектантам превратиться в промышленников-монополистов и финансовых воротил.

21–6. В XVII в., многие из раскольников решили покинуть свое Отечество, как они говорят, из-за гонений на «старую веру» в «царстве антихриста». За рубежами Православной России, судя по всему, они его не обнаружили, а потому, как старые, так и новые «духовные изгнанники», там никаким гонениям от «слуг антихристовых» не подвергались. Хранители «старой веры» стали жить-поживать в магометанской Турции, в католической Австрии и в католической Польше, в протестантской Пруссии и в демократических США и везде чувствовали себя прекрасно, кроме Православного Отечества. Их потомки и до сих пор там живут. Оставшиеся в России, как нередко приходится читать в книгах, 250 лет «страдали от гонений», но одновременно обогащались.

21–7. До начала XVIII в. антицерковная, антихристианская сущность протеста была явной для современников, потому что формы протеста имели четко выраженные признаки изуверства (кровавые бунты, массовые самосожжения, убийства священнослужителей и надругательства над святынями). С течением времени «ревнители» пропаганду «религии отречения» заменили на более умеренную проповедь достижения «земных благ», в качестве заслуженного воздаяния за трудолюбие и трезвенность. Эту метаморфозу, правда, в других терминах образно описывает писатель В. Личутин, уроженец Мезени, где когда-то в ссылке жил Аввакум, автор романа-эпопеи «Раскол». По его словам, «энергия», накопленная «староверами» в эпоху самосожжений, пошла в скиты, там «воспитала дух», и только тогда, воспитав его, двинулась «из скитов в столицы на завоевание капиталов». В результате, как деловито сообщает В. Личутин, одухотворенные скитники «заняли весь капитал, всю банковскую систему, заводы, фабрики, они создавали культуры» (см. газета «Завтра», отчет о «круглом столе»).

21–8. Этот малоизвестный широкой публике факт из жизни «старообрядчества» отчасти объясняется объективными причинами, из коих важнейшая – это политика самого правительства, направленная на поощрение предприимчивых раскольников. В главе о единоверии мы достаточно подробно рассказали о том, как при Екатерине II раздавали плодородные земли в Поволжье, в Новороссии и в Таврической губернии иностранным и отечественным сектантам. Правительство, желая создать в аграрной России торговый и промышленный класс, сделало ставку на сектантов. Оно давало им льготные кредиты и выгодные подряды. В результате православное крестьянство по-прежнему оставалось в крепостной зависимости от дворян, сектанты же становились владельцами мануфактур, фабрик и заводов, где на них работали те же православные крестьяне.

21–9. Правительство не сразу сообразило, что под оболочкой «религиозных общин» формируется как сеть торгово-промышленных корпораций, так и первые коммуны, чаяния хилиастов о тысячелетнем «царстве Христа на земле». За сто лет до большевиков в общинах духоборов и молокан люди жили по принципам «краснознаменных» маздакитов (с выборами, советами, общностью имущества и жен). Такие секты вызывали у правительства большое беспокойство. В письме из Тамбова Цесаревич-наследник, Александр Николаевич, писал отцу в 1837 г.: «Как во всей здешней губернии, здесь много молокан, – одна из самых вредных раскольнических сект, более в политическом отношении, чем в духовном, ибо они, не признавая никаких таинств и обрядов Православной Церквью постановленных и не признают в то же время никаких властей и повинуются им только из боязни наказания». Однако правительство опомнилось слишком поздно, когда рычаги финансового воздействия оказались в их руках и они приступили к захвату власти политической.

21–10. Подытоживая, можно сказать, что и в расколе происходила «смена вех»: от самосожжений – к скитам, от скитов – к «завоеванию» капиталу, от капитала – к разрушению Православного Царства. Историков с экономическим уклоном скитская жизнь не интересовала. Они изучали архивные документы раннего периода раскола и пришли к выводу, что в середине XVII в. в религиозный раскол ушла нарождающаяся русская буржуазия, и что с тех пор «религиозные секты действовали исподволь, прорывали подземные лазы и ходы для новых социально-экономических явлений» (А.И. Клибанов). Подземные ходы и лазы, прорытые живыми кротами под фундаментом, действительно, могут привести к обрушению здания. И поскольку нам известно, что здание российской государственности обрушилось в одночасье, мысль о долговременном подрыве фундамента «кротами» заслуживает внимания. Церковный раскол в России точно так же, как протестантская реформация в Европе, обнажил ранее скрытые вожделения «третьего сословия», тяготившегося опекой Церкви. После неудачи открытых мятежей, «кроты» ушли в подполье и там создали «теневую экономику», паразитируюя на народном организме. К описанию этой «теневой экономики» мы и перейдем.

21–11. Из слов писателя Личутина остается неясным, какими средствами осуществлялось «завоевание». К тому же в XVIIIb. за неимением капитала завоевывать особенно было нечего, а потому «скитникам», видимо, пришлось приступить к «первоначальному накоплению» капитала. Как это делается, хорошо известно из практики всех стран и народов. Основными источниками всегда и везде были: лихоимство (ростовщичество), откупа, получение кредитов и выгодных подрядов от казны путем подкупа чиновников, обман покупателей, а иногда и прямой грабеж на дорогах и морях. Из этого широкого набора способов «первичного накопления» родоначальники «старообрядческих династий» и сектантских торговых монополий не употребляли разве что прямой грабеж – все остальное шло в ход. Совершенно очевидно, что те же самые способы употребляли все купцы, и православные, и неправославные, но последним удалось выжить первых.

21–12. Сведения о «ротации кадров» московского купечества в течение XVIII b. можно найти в книге А.И. Аксенова по истории формирования русской буржуазии (А.И. Аксенов.). Как всегда, дело осложняется тем, что автор не отмечает «конфессиональную» принадлежность той или иной купеческой династии, поэтому ее приходится устанавливать из других источников. Он пишет, что существовавшее веками на Руси сословие купцов-гостей не смогло выжить при затеянной Петром I перестройке и в 1720-х годах исчезло под давлением нового гильдийного купечества. «Второе обновление произошло, – пишет автор, – в период реформ 1775–1785 гг.», то есть как раз после того, как Екатерина II запретила называть раскольников раскольниками и провела городские реформы. Эти реформы вызвали массовые перемещения наиболее предприимчивых людей из села в город, из городов в столицу, а среди таковых самыми предприимчивыми оказались раскольники и тайные сектанты. Гильдийное купечество не выдержало их натиска, и к концу XVIII b. высшие разряды купечества Москвы и других крупных городов состояли из «новых русских», главным образом, из приезжих безвестных купцов, разночинцев и «капиталистых» крестьян – недавних крепостных, выкупившихся на волю, но при этом владевших сотнями живых душ. Эти люди смогли «выбиться в люди» не только за счет своих способностей и безпощадной конкурентной борьбы, но и благодаря «спаенности» тех «религиозных общин», к которым они принадлежали.

21–13. Любопытно проследить этот процесс на примерах самых известных и самых богатых «старообрядческих» династий (сведения взяты из словаря «Старообрядчество» и книги П. Бурышкина «Купеческая Москва»).

Бугровы: Удельный крестьянин П. Е. Бугров из центра поволжской беспоповщины на Керженце, женился на дочери мясоторговца и разбогател на строительных подрядах. Его внук, Н. А. Бугров (1837–1911), переключился на хлеботорговлю и вскоре ему принадлежали механические мельницы по всему Поволжью. Он был безсменным членом Городской думы и имел чин мануфактур-советника.

Гучковы: Крепостной крестьянин Калужской губернии Федор Гучков приехал в Москву, стал членом общины федосеевцев на Преображенском кладбище и основал крупную тесктильную мануфактуру. Его сын, Ефим, будучи фабрикантом, не брезговал заниматься и ростовщичеством. Этот тоже был мануфактур-советником, но, по выражению словаря, «отступил в единоверие». В конце 1860-х годов избирался московским городским головой (по-нынешнему: мэром). Внук, Иван Ефимович, женился на еврейке, и его сын А.И. Гучков (1862–1936, ум. в Париже?) стал Председателем Государственной думы, а затем министром временного правительства.

Егоровы: Еще один беспоповец – федосеевец, К. Е. Егоров, в 1825 г. перебрался в Москву из Рыбинска и открыл торговлю и трактир в Охотном ряду. Его внук продал семейное дело и стал собирать антиквариат. Основу коллекции составили книги и иконы домашней моленной в Салтыковом пер. Он собрал колоссальную коллекцию икон XV–XVI вв. (не менее 1200), рукописей (почти 2200), печатных книг (3500 томов). Хотел передать коллекцию на Преображенское кладбище, но замешкался и в декабре 1917 г. был убит с целью ограбления.

Жигаревы: Старовер-поповец В. Я. Жигарев, перебрался в Москву из Кадома, стал членом Рогожской общины, завел торг в суровском ряду, разбогател, и как один самых богатых купцов в Москве, был выбран городским головой в 1795–98 гг. и стал именитым гражданином. В руках его наследников торговое дело захирело, зато потомой именитого гражданина Ф. В. Жихарев (1793–1856) прославился тем, что в 1847 г., как человек ловкий и расторопный, был послан рогожской общиной с тайным поручением в Белую Криницу, откуда и привез «миро».

Кузнецовы: Крестьянин, из беглопоповцев, Я. В. Кузнецов никуда не выезжал, имел небольшое фарфоровое производство в деревне Новохаритоново на окраине Гжели. Его сыновья и внуки расширили производство и построили заводы в Дулеве, Конакове, Новгороде, Риге. К началу XX в. его правнук М. С. Кузнецов владел 7 фабриками, объем производства которых составлял почти половину общего в России производства фарфора. Некоторое время был председателем рогожской общины. Его дети в начале ХХ в. были: один – гласным московской Городской думы, другой – гласным Московского биржевого общества.

Морозовы: Крепостной крестьянин, старовер-поповец, Сава Морозов (1770–1860), работал ткачем на фабрике в дер. Зуево, а в 1797 г. открыл собственное производство. Откупился на волю в 1820-е годы, а через 20 лет уже владел мануфактурами в Орехово- Зуеве, в Богородске (Ногинск) и в Москве. В г. Покрове он стал 1-й гильдии купцом, опять же мануфактур-советником и потомственным почетным гражданином, владельцем фабрик и лавок в гостином ряду. От его сыновей пошли четыре купеческие династии. Один из сыновей, Елисей, женился на беспоповке из федосеевского согласия, а его потомки Викуловичи стали, кто федосеевцами, кто поморцами. Внуки Абрама Савича (Абрамовичи, Морозовы тверские) сначала перешли в единоверие, а потом вернулись в Православную Церковь. Из ветви Тимофеевичей происходил известный миллионер Сава Тимофеевич, много жертвовавший на театры и на революцию. Он покончил самоубийством в 1905 г.

Рахманиновы: В подмосковных Гуслицах, центре лужковского согласия беглопоповцев, проживал Леонтий Рахманов, и от двух его сыновей пошел род богатейших московских купцов, давших колоссальную по тем временам сумму в 500 тыс. рублей на дело заведения лжеиерархии в Австрии. Все его потомки были купцами 1-й гильдии, почетными гражданами и одновременно попечителями общины Рогожского кладбища. На Покровской ул. в доме Рахмановых была своя молельня. Рахмановы тоже обладали огромной коллекцией икон и древних рукописей.

Третьяковы. Семья известных благодетелей – свою громадную коллекцию они подарили городу. К сожалению, сведений о том, как они накопили первичный капитал на покупку особняков и картин, мы не нашли. Можно лишь предполагать, что так же, как и все остальные.

Рябушинские. Православный крестьянин из дер. Ребушки близ Боровска, М. Я. Стекольщиков (1786–1858), перебрался в Москву и около 1802 г. записался в московское купечество. По переезде в Москву он получил новую фамилию по названию родной деревни. Не прошло и 20 лет, как М. Я. Рябушинский ушел в раскол и стал членом Рогожской общины, но все его родные в Боровске остались православными. Сыновья первого Рябушинского в 1860-е годы стали купцами 1-й гильдии, в 1884 г. были возведены в потомственное почетное гражданство. Из их потомства наиболее известен видный политический деятель, крупный текстильный промышленник и финансист, Павел Павлович Рябушинский (1871–1924, ум. во Франции), он же масон, в доме которого «работал» кружок «экономические беседы» (под руководством Соломона Лурье), он же издатель и редактор роскошного журнала «Золотое Руно», где печатался А. Блок и другие деятели Серебряного века, и в то же время он обеспечивал почти всю издательскую деятельность Рогожского кладбища.

21–14. Таким образом П. П. Рябушинский сумел совместить одном лице «старообрядчество» и масонство, политику и экономику, культуру и связь с еврейством. Его можно считать образцовым символом той эпохи, сумевшем «слить в один коктейль» столько разных «настоев». У нас еще будет случай упомянуть его имя, а сейчас хотелось бы особо отметить случай с боровским крестьянином Стекольщиковым, прадедом Пал Палыча. Есть все основания полагать, что такие переходы в купеческой среде в то время были нередки, потому что переход в раскол был выгоден: это помогало выдержать безпощадную конкурентную борьбу. Основатель Преображенского кладбища, Илья Ковылин (1731–1809), тоже православный крестьянин, в возрасте 37 лет, уже ставши купцом, ушел к беспоповцам-федосеевцам, которые «перекрестили» его с именем Василий. С другой стороны, и переходы в единоверие во второй половине XIX b. могли происходить по тем же мотивам – в то время так было выгодно.

21–15. Этот список, пожалуй, может у кого-либо из читателей вызвать умиление и чувство гордости за русского человека, вопреки крепостному гнету умевшего из ничего строить фабрики, заводы, собирать антиквариат и к тому же быть благодетелем. Все вышеперечисленные лица давали миллионы на строительство больниц, богаделен, ночлежных домов. Однако умиление и гордость можно испытывать только в том случае, если не знаком с ужасающими подробностями жизни, как основателей династий, так и их окультуренных потомков. После второго обновления купечества быстро пошел процесс превращения купца-торговца и ростовщика в купца-промышленника и финансиста. Накопившие капитал на эксплуатации ткачей-надомников, купцы-посредники перешли к устроению мануфактур, и вскоре на крови и костях умученных ими православных, сектанты возвели фабрики в Москве, Орехове-Зуеве, Иваново-Вознесенске. В начале ХХ в. именно в этих местах началось стачечное движение, потому что жить там было невозможно. Страшно читать статистические отчеты об условиях жизни на этих фабриках, принадлежащих кровососам, а иногда, и форменным убийцам. Чтобы слова о «костях умученных» не показались сентиментальной метафорой, приведем пример, из коего видно, что зверствовала на Руси не одна Салтычиха.

21–16. В Заяузье (ул. Таганская, д. 11) в 1798–1801 гг. богатый заводчик из Выксы (Нижегородской губ.) Иван Баташев построил один из самых великолепных особняков в Москве. Его зять Шепелев позднее передал особняк городу и с тех пор в нем расположена больница. На какие средства был построен этот особняк? Оказывается, всем своим богатством И. Р. Баташев был обязан своему брату Андрею Родионовичу, как пишут в путеводителях, «человеку необыкновенного ума и непреклонной воли» (И. К. Кондратьев «Седая старина Москвы», с. 48, М., 1893, переиздано в 1997). Далее характеристика этого человека уточняется: «Баташев наживался правдой и неправдой, к нему на заводы стекались толпой беглые и каторжники; он принимал всех и заставлял работать за самую ничтожную плату... До сих пор в Выксе о нем говорят с ужасом и старики рассказывают о безобразии его оргий, о возмутительном кощунстве над святыней, о несчастных, спущенных в колодцы, где добывалась руда, распятых на кресте или заморенных голодом. При перестройке в его доме плотники открыли проведенный из комнаты его потайной ход в подвал, где нашли множество человеческих костей». Екатерина II знала о зверствах этого изверга, в Выксу послали следователя, но Баташев подкупил его и выгнал под угрозой смерти. Тем дело и кончилось.

21–17. Основатель общины федосеевцев за Преображенской заставой, купец Ковылин Илья, «перекрещенный» в Василия, для «первоначальное накопление» капитала» использовал народное бедствие и сделал бизнес на «богоугодном заведении», чем, впрочем, занимаются все филантропы. Во время эпидемии чумы 1771 г. в устроенном им за Преображенской заставой карантине ушлый беспоповец внушал умирающим, что «моровая язва» послана Богом в наказание за «никонианскую веру». Поблизости стояли чаны с водой, где он «перекрещивал» желающих и не желающих. Сто лошадей Ковылина перевозили в «богадельню» выморочное имущество. Иконы, бархат, парчи, наличные деньги – все свозилось в кладовые Кобылина. Из церкви св. Анастасии, что на Неглинной, обманом был взят целый иконостас. Такими способами были собраны огромные деньги, и на них построены 2 молельни и 12 корпусов, а вокруг каменная стена с башнями (прот. П. С. Смирнов, СПб, 1895, стр. 105–110).

21–18. Завершая рассказ о периоде «первоначального накопления капитала, вкратце перечислим то, чем владели в конце XVIII b. бывшие крепостные крестьяне из раскольников, превратившиеся в купцов 1-й гильдии, почетных именитых граждан, мануфактур-советников, осыпанные правительстом орденами за благотворительность, владельцев огромных коллекций древних икон и рукописей. Благодаря адресной протекционной политике правительства и собственной предприимчивости, ловким и расторопным раскольникам и сектантам (хлыстам, скопцам, духоборам и молоканам) принадлежали вся хлебная торговля, все судостроение и торговля в Нижегородском крае и ниже по Волге и Оке, а так же почти вся заводская промышленность на Урале. К середине XIX b. раскольники владели почти всей текстильной промышленностью Москвы и Центрального промышленного района. Возникшие во время «чумного бунта» Москве в 1771 г. общины при Преображенском и Рогожском кладбищах очень скоро стали распоряжаться многомиллионными капиталами. Эти торгово-промышленные предприятия «старообрядческого религиозного направления» простирали свое влияние до крайних пределов Российской империи, захватив в свои руки почти всю хлеботорговлю. При общей численности населения Москвы в 250000 чел. число насельников на Преображенском достигло 1500 человек и прихожан 10 000 (1809 г.), а на Рогожском 68 000 (1825 г.). То есть по меньшей мере ⅓ жителей первопрестольной столицы были раскольниками. Это и была та «старозаветная» Москва, которая возбудила «чумной бунт» в 1771 г., готовилась к встрече Пугачева-Петра III в 1774 г., а в 1812 г. хлебом-солью встретила Наполеона.

21–19. По несколько двусмысленному выражению Грибоедова, пожар Москвы «немало способствовал» ее украшению, и он же способствовал благополучию «мистико­патриотических» федосееевцев. Начали они с поднесения хлеба-соли императору Франции, а затем признали Наполеона своим государем, потому что его они антихристом не считали. Зато в их молельне была повешена картина с изображением «белого царя», императора Александра I с надписью, что это – «антихрист». На Преображенском кладбище признанный раскольниками «своим царем» Наполеон поставил станки для печатания фальшивых русских ассигнаций. Вместе с французами федосеевцы занимались расхищением сокровищ столицы, особенно древностей из храмов. Когда в наше время появляются в СМИ статьи, типа «Краденого звона» Т. Серединова (газета «Завтра»), с имущественными претензиями к Русской Православной Церкви, неплохо бы раскольникам припомнить, сколько ими было ограблено храмов, сколько своровано книг, рукописей, икон и утвари. Спрашивается, откуда в коллекции Егорова 1200 икон XV–XVI b.? На грабеже православных храмов «ревнители благочестия» тоже сколачивали свои состояния, а потом за передачу «коллекций» городу получали ордена и звания именитых граждан. В XIX b. «староверы» владели монополией не только на текстиль и хлеботорговлю, но и на торговлю антиквариатом, древними иконами и книгами. Именно в этой сфере огромную роль играли офени, о которых рассказано в главе 10 в связи с распространением апокрифов, «отреченных книг».

21–20. Выгоды безбрачия. Но, кроме внешних причин, обеспечивших раскольникам экономическое процветание, были и субъективные, то есть зависящие от религиозных представлений сектантов. В частности, например, в сектах, где практиковалось безбрачие, обогащение происходило за счет вымороченного имущества, а накопленный капитал не дробился. Сектанты поощряли также передачу имущества в секту, минуя родных.

21–21. Подкидыши. За неимением собственных детей такие секты пополнялись не только за счет совращения взрослых людей, но и путем презревания так называемых «подкидышей», среди которых было немало младенцев, уже крещенных, но выкуленных в бедных православных семьях. Так, например, к той же общине федосеевцев, где безбрачие признавалось обязательным, принадлежал Федор Гучков, о котором уже было сказано выше. В 1836 г. он стал попечителем Преображенского кладбища, где у федосеевцев-безбрачников был приют для таких фиктивных подкидышей. В 1854 г. полиция добилась судебного разбирательства, и суд усмотрел в деятельности «благочестивого» попечителя «противозаконные действия», среди прочих был «прием православных подкидышей».

21­-22. Скупка «приемышей» Скопцами. Иным способом решали проблему с наследниками члены секты скопцов. В отличие от федосеевцев, скопцы практиковали институт приемных детей (приемышей). У них существовали специальные разъездные агенты, занимавшиеся вербовкой, а по существу скупкой детей в малоимущих (а значит, православных, потому что малоимущих сектантов на Руси не бывало) крестьянских семьях. Скопцы устраивали мелкое производство в подвальных помещениях своих домов, и дети становились на долгие годы работниками в таких полумастерских, полу-фабриках. В книге дореволюционного исследователя Е. Пеликана «Судебно-медицинские исследования скопчества» (СПб, 1875, с. 75) написано, что «дети, купленные у бедных родителей, с малолетства находились в услужении у скопцов и оказались, по медицинскому освидетельствованию, оскопленные уже в возрастах отроческом или юношеском». Известно, что в Англии капиталисты из сектантов (пуритане и квакеры) тоже практиковали похищение детей с целью превращения их в рабов на своих мануфактурах.

21–23. Далеко не все «староверы» и сектанты становились купцами и промышленниками. Основная масса их попрежнему оставалась сельскими жителями. В второй половине XIX b. появились публикации, авторы которых сравнивали уровень хозяйственного развития и общего благосостояния «старообрядческих» и сектантских поселений с одной стороны, и соседних с ними селений, жители которых были православными, с другой. В книге по истории сектантсва А.И. Клибанов приводит взятые из этих работ материалы, относящиеся к Сибири, Закавказью, Таврической губернии, то есть окраинам, где в то время происходила русская колонизация. Повсюду авторы видели одну и ту же картину: при равных начальных условиях (природных и экономических) сектантские общины оказывались значительно более зажиточными, чем православные села.

21–24. Таким образом, и в торговле, и в промышленности и даже в сельском хозяйстве «феномен старообрядческой предприимчивости» производил на наблюдателей впечатление некоего «религиозноэкономического чуда». Современные апологеты «древлего благочестия» причину обогащения видят в «консервативном укладе старообрядческих общин, их спаянности», в «царившем там культе трезвости и трудолюбия» (Данилушкин и др., гл. 20). Далее они поясняют православному читателю, что разбогатели раскольники «из-за постоянных гонений»: мол, они были вынуждены «возвести себе и своим единоверцам защиту финансовую, гарантирующую определенную независимость от гонителей». Следуя логике автора, можно подумать, что «гонители» (называемые автором «никонианами»), пользуясь своей защищенностью, безпечно прозябали в разврате, пьянстве и лени, о «финансовой защите» нисколько не заботились и в результате оказались самым бедным слоем населения России. В том же духе изображали это «чудо» деятели культуры. Так, например, поэт Н.А. Некрасов вычитал в «Записках декабриста» А.Е. Розена историю села Тарбогатай и тут же изложил ее стихами в поэме «Саша»:

Чудо я, Саша, видал:

Горсточку русских сослали

В страшную глушь за раскол,

Волю и землю им дали;

Год незаметно прошел –

Едут туда комиссары,

Глядь – уж деревня стоит,

Риги, сараи, амбары!...

Сами творят они суд,

Рекрутов ставят здоровых,

Трезво и честно живут…

«Где ж та деревня? – Далеко.

Имя ей: Тарбогатай,

Страшная глушь за Байкалом…

Воля и труд человека

Дивные дивы творят!

21–25. Сектантский архипелаг. По всей России были раскиданы такие «Тарбогатаи», где жили христоверы-хлысты, скопцы, духоборы и молокане, не говоря уж о «староверах». Повсюду сектанты в социально-экономическом и религиозно-бытовом отношении занимали островное положение в обществе, образуя незаметный для остальных Сектантский Архипелаг. На островах этого Архипелага жители находились в явно привилегированном положении: «волю да землю им дали», «сами творили суд», а местные богачи не догола раздевали своих рядовых-единоверцев. Мало того, они с помощью денег могли пополнять население своих островов. Делалось это просто – обещанием выкупить из крепостной неволи за переход из православия в секту.

21–26. Эксплуатация рядовых сектантов главарями секты. Однако далеко не все авторы, изучавшие это странное явление, останавливались на этом расхожем объяснении. Некоторые пытались выяснить истинные причины «экономического чуда». Во-первых, они обнаружили, что пресловутая «спаянность» покоилась не столько на нравственых принципах, сколько на строгой дисциплине, на страхе, который умели внушить рядовым сектантам правящая верхушка. Следующий пример может иллюстрировать сказанное. В справочнике «Тайные общества и секты» (с. 437) можно прочесть об общине «трудолюбивых и трезвенников» духоборов Таврической губернии, в защиту которых в свое время выступил граф Л. Н. Толстой. В 1836 г. особая следственная комиссия обнаружила в коммуне духоборов, живших на Молочных водах (к югу от Мелитополя, см. карту на рис. 9), в подземельях застенки с орудиями пыток и грудой человеческих костей, с останками людей, заживо зарытыми в землю. Комиссия подсчитала, что только за два года управления общиной «пророком» Капустиным были уничтожены 400 человек. Жертвами были совращенные в секту рядовые духоборы, которых за малейшее проявление недовольства подвергали пыткам или даже убивали, чтобы напугать остальных.

21–27. Эксплуатация окрестного населения. Трезвые, трудолюбивые и бездетные сектанты в одних сектах при жизни, в других по завещанию отдавали свое имущество руководству общины, что, естественно, опять же способствовало накоплению капитала. Окружающее население не могло конкурировать с такой «спаянной» капиталистической ячейкой и вскоре попадало в полную от нее зависимость. Тем более, что сектанты устраивали ростовщиеческие ссудные кассы, их капитал позволял заниматься скупкой и перепродажей урожая, скупкой по дешевым ценам, продажей – по низким. Сектантский опыт в устроении коллективных хозяйств большевики испробовали на крестьянском населении всей страны – сначала в виде коммун, а затем колхозов. В литературе такая коммуна-секта описана в романе А. Платонова «Чевенгур». Но такой опыт бывает удачным только при одном условии, когда вокруг есть материал для эксплуатации.

21–28. Сектантские колхозы могут существовать и богатеть только за счет обнищания окружающего их населения. В России это население могло быть православным или инородческим на окраинах. В Израиле кибуцы, тоже известные своим трудолюбием, трезвостью и спаянностью, существуют только благодаря нищете окружающего их арабского населения. Нищета одних служит условием преуспеяния других. Как писал народник И.Н. Харламов в XIX b., на спаде «религиозного воодушевления», неминуемого во всех сектах, «остается в результате богатая община эгоистов по отношению к вне ее живущим сотням мелких общин не-сектантов, которых эта сектантская община эксплуатирует по принципу!» (И.Н. Харламов. Идеализаторы раскола. – «Дело», 1881, №9, с. 24). О том же писал революционный демократ Н. В. Шелгунов по поводу зажиточных духоборов и молокан Таврической губернии: «... Массу населения они эксплуатируют с тою безпощадною, безжалостною и холодною рассудочной бессердечностью, которая составляет принадлежность кулака».

21–29. Таким образом, эксплуатация окрестного населения являлась для богачей, раскольников и сектантов, одним из существенных источников увеличения капитала. «Староверческие» и сектантские общины, в том числе и колонии иностранных сектантов-поселенцев, повсюду выступали в роли коллективного эксплуататора, точно так же, как в каждой деревне в этой роли по отношению к своим соседям выступал разбогатевший крестьянин. Наименование кулак придумали не большевики, а угнетаемый кулаками-кровососами народ. Однако никакой кулак не мог сравниться по экономической мощи с сектантскими общинами, потому что они, сверх своей внутриобщинной «спаянности», были связаны еще и между собой.

21–30. Сеть торговой агентуры. Этот второй уровень «спаянности» обезпечивал «старообрядцам» и сектантам возможность контролировать не только все крупнейшие ярмарки, но и хозяйственную жизнь огромных территорий, а также монополизировать целые отрасли. Религиозные общины «староверов», скопцов и хлыстов, будучи раскиданы по всему пространству огромной страны, представляли собою сеть, с помощью которой проводились экономические интересы промышленников и купцов. Историк Н.М. Никольский, изучавший организацию «старообрядчества» в начале XIX b., указывал, что федосеевцы с Преображенского кладбища и поповцы с Рогожи «задолго до организации специальной торговой агентуры уже имели таковую в лице старообрядческих общин хлебородных губерний: Тульской, Орловской, Воронежской, Тамбовской, Пензенской, Симбирской, Саратовской, Самарской» («История русской Церкви». М., 1930, с. 170). Благодаря регулярным связям «островных религиозных общин» между собой, руководители этого тайного Архипелага (староверы, скопцы и хлысты) всегда имели информацию о видах на урожай, о ценах на хлеб, что давало им диктовать цены на зерновые, скот, рыбу на важнейших ярмарках. А уж ярмарки, такие как Нижегородская, полностью ими контролировались. Теперь это называется рэкетом, а тогда, возможно, специального термина не было, но и обыватели, и начальство (подкупленное) хорошо знало, кто является хозяином в стране. На современном экономическом слэнге, заимствованном у офеней, можно сказать, что вся торговля была «схвачена» сектантами.

21–31. Еще одну особенность староверов и сектантов составляло их умение «поладить» с начальством. Теперь это называется «коррупцией», а раньше – подкупом, благодаря которому скопцы, духоборы и «староверы» умели получить хороший подряд, отделаться от следствия, обеспечить себе монополию на тот или иной вид торговли или промышленности. Так, например, сосланные в Якутию скопцы и духоборы тут же сумели создать в этой суровой стране торговое земледелие. Составляя в населении Якутии несколько десятых процента, скопцы и духоборы с 1870 по 1900 г. главенствовали на рынке и были грозой для всех местных и приезжих хлеботорговцев» (Клибанов, 1973, с. 111).

21–32. Вот еще один пример беспримерной аферы века, которую было бы невозможно провернуть, если бы сектанты-скопцы, ее проворачивающие, не обладали монополией и не умели «ладить» с начальством. В те времена в России тоже существовали «обменные пункты». В них обменивали не рубли на доллары, а русские бумажные деньги (ассигнации) на металлические (серебряные монеты). И так же, как сейчас, этот обмен менялы осуществляли за определенный процент. Монеты от употребления стирались, теряли в весе, поэтому в конце года казна выпускала новые монеты, а старые постепенно изымались из употребления. К середине XIX b. меняльной торговлей завладели сектанты-скопцы не только в столичных городах, Москве и Петербурге, но и по всей России. Местные менялы, не имеющие таких капиталов, как скопцы, всегда находились от них в зависимости.

21–33. Скопцы – секта по понятным причинам немногочисленная и по тем же причинам отличавшаяся особой жестокостью и изощренностью в способах наживы, – составили между собой корпорацию для согласованных действий в области финансовых спекуляций. Они договорились раз и навсегда в конце каждого года забирать в свои руки огромное количество монеты нового чекана, но придерживать ее, и в то же время отказываться принимать монету стертую. Около нового года скопцы-менялы начинали принимать стертую монету, но по уменьшенной цене (в полтора раза). К весне, когда открывалась Нижегородская ярмарка, в руках у скопцов сосредоточивались огромные запасы, как стертой, так и новой монеты. На ярмарке всегда чувствуется недостаток наличных денег. В условиях дефицита скупленные за безценок старые монеты менялы-скопцы продавали по номиналу, и с ярмарки эти неполноценные деньги расходились по городам и имениям, с тем, чтобы в конце года вся эта махинация повторилась. На этом мошенничестве скопцы ежегодно получали доход не менее 20% с оборота, то есть 200 000 рублей серебром («Отчет о скопцах, составленный властями Нижегородской губернии в 1850-е годы.» в сб.: «Материалы для исследования секты скопцов». t. II. М., 1917; цитировано по А. И. Клибанову).

21–34. Таким образом, вместе с другими сектантами бывшие скитники «завоевали капитал» и, благодаря этому, создали в России свой Архипелаг, или «государство в государстве», точно так же, как это в любой стране делают сектанты-масоны. Каждая община подчинялась своей метрополии, как русские дочерние ложи подчинялись и подчиняются, например, ложе Великий Восток Франции. Федосеевцы подчинялись воротилам с Преображенского кладбища. Беглопоповцы Поволжья и Урала тянули к Иргизу. Для беглопоповцев всех хлебородных губерний России Великим Востоком было Рогожское кладбище. Рогожские купцы, после основания ими австрийской лжеиерархии в 1846 г., понаставили во все крупные города своих лжеепископов. Цены на важнейшие товары в России устанавливали те же «благочестивые» рогожцы.

21–35. Современные сектанты не считают нужным следовать примеру своих прародителей, которые немало усилий приложили к сокрытию своей связи с бизнесом и криминалом. Они открыто демонстрируют эти связи, зная, что ими же сформулированные законы оправдают любые преступления. В справочниках по сектам эти преступления называются «скандальными историями». В качестве наглядного примера назовем знаменитую секту мунитов, она же «церковь единения», объединяющая более 3 млн. человек в разных странах. Ее основал уголовник (просидел 5 лет в тюрьме) кореец Ионг Мун в 1954 г. Теперь секта владеет 150 корпорациями во многих странах и через них контролирует предприятия в различных областях производства и обслуживания. В дореволюционной России сопоставимой по меркам того времени сетью финансово-промышленных корпораций владели главари «старообрядчества» и секты хлыстов, скопцов, духоборов и молокан.

Другой пример взят из газетных сообщений. В апреле 2000 г. в Уганде (Африка) один мошенник с помощью проститутки организовал секту, запугал адептов скорым концом света и потребовал отдать ему деньги. Затем более 200 человек умертвил, а остальных собрал в церковь, заколотил окна и двери и сжег более 650 человек. В газетах пишут, что столь массового случая «самосожжения» история не знает. Но журналисты плохо знают историю, иначе бы они вспомнили, как в России зажигатели-беспоповцы, тоже предварительно ограбив свои жертвы, устраивали «самоссожжения» по 2000 человек разом. И тоже в храмах, и тоже в связи с наступающим концом света.

То, что сектантство чрезвычайно выгодный бизнес, редко понимают культурологи, с умилением описывающие в своих сочинениях трудолибивых и «мистически настроенных» сектантов. Зато это хорошо понимают «пророки» и «пророчицы», «старцы» и «чудотворцы», основатели новых «церквей», среди которых встречаются не только беглые «чернецы» и беглые солдаты (такие, как Капитон и Данила Филиппов), но и беглые уголовники, проститутки, авантюристы, умеющие «делать деньги» по законам преступного мира. Представители этого мира принимают самое активное участие и в революционном движении.

Сейчас часто можно услышать в отношении устроенной в России «перестройки» выражение «криминальная революция». Но это все равно, что сказать «масло масляное», потому что все революции криминальны, так как их совершают отступники с преступниками. Наскучивши рутиной повседневного грабежа своих сограждан, они периодически устраивают «пожар мировой революции», в котором «самосжигаются» возбужденные ими массы. При изучении истории раскола полезно иметь ввиду, что его успех на экономическом поприще во многом обязан существованию той триады, о которой говорилось в этой главе «Секты, бизнес, криминал».

Особый интерес представляет изучение революции, с точки зрения взаимовлияния участвующих в их подготовке политических организаций и сил. С одной стороны, революционные партии, формально действующие на экономическом «поле», вдохновляются теми же религиозными чаяниями, которые веками вынашивали хилиасты-сектанты. С этим внутренним религиозным зарядом связаны присущие революционерам фанатизм и жажда «мученичества». С другой стороны, сектанты совмещают присущий им религиозный фанатизм с сугубым прагматизмом «денежных мешков» и совершают «чудеса» на том же экономическом «поле». В период подготовки к революциям и перестройкам обе команды объединяются ради единой цели и берут в долю уголовников. Капиталы «партийных касс», «религиозных общин» и «воров в законе» поступают в один «общак».