| Предыдущий | Следующий |
См. также: Раздел «Кинолекторий» на форуме «Азбука веры»
Расшифровки передач
- «Млечный путь». Режиссер Луис Бунюэль
- «Голем, как он пришел в этот мир». Режиссер Пауль Вегенер
- «Слёзы капали». Режиссер Георгий Данелия
- «Семь самураев». Режиссер Акира Куросава
- «Время первых». Режиссер Дмитрий Киселев
- “Большая жратва”. Режиссер Марко Феррери
- «Комиссар». Режиссер Александр Аскольдов
- «Я и другие». Режиссер Феликс Соболев
- «Огни большого города». Режиссер Чарльз Чаплин
- Фильмы, которые рекомендует посмотреть протоиерей Андрей Ткачев
«Млечный путь». Режиссер Луис Бунюэль
В нашей рубрике “Иди и смотри” мы сегодня поговорим об одном из фильмов Луиса Бунюэля, несправедливо, на мой взгляд, отодвинутом католической церковью в сторону тех людей, которых нельзя смотреть вообще. Его фильмы подвергли запрету еще при жизни. Я же со своей стороны считаю, что некоторые его фильмы (не все, но некоторые) стоит смотреть даже в семинариях — как учебное пособие.
В католическом мире было три главных центра паломничества. А именно, Иерусалим, Рим и Сантьяго-де-Компостела. Если Рим и Иерусалим нам более-менее понятны, то Сантьяго-де-Компостела — это что такое? Это место на северо-западе Испании, где были найдены мощи апостола Иакова Зеведеева, старшего брата апостола Иоанна Богослова.
В IX веке он проявил себя как защитник Испании от мавров: Сантьяго Матаморос на испанском — то есть “истребитель мавров”. В это время Испания освобождалась, проходила реконкиста. Они освобождали свои земли от исламского халифата, который захватил почти половину Испании. в преданиях испанская церковь тогда еще была единой, православной, кафолической для всего мира.
IX век. Иаков был одним из рыцарей небесных, который сокрушал мавров в помощь христианам. И там, на этом “поле звезды”, Сантьяго-де-Компостела, есть большой монастырь, который считался необходимым местом паломничества для всех, кто хотел Богу угодить. Туда люди ходили столетиями пешком и до сегодняшнего дня ходят. Есть целый маршрут из разных городов Европы в Сантьяго-де-Компостела, где можно получить прощение грехов, поклониться святыням, помолиться и с миром уходить, чувствуя в душе утешение от посещения святейшего места.
Так вот, в 1969 году Луис Бунюэль, мексикано-французско-испанский кинорежиссер, в юности друг Сальвадора Дали и Федерико Гарсия Лорки, знаковый, культовый персонаж, чрезвычайно интересный человек при всей своей неоднозначности, снял фильм “Млечный путь” — про путешествия двух людей, молодого парня и старшего человека. Прямо напрашивается аллегория с Иоанном Богословом и апостолом Петром, которые идут по европейским дорогам, уже асфальтированным, когда у всех есть личный транспорт, эпоха рассвета европейства после Второй мировой войны. То есть Европа отстроилась. “План Маршалла” сработал. Люди красиво одеты, уже никто не удивляется сытному столу, и квартира личная, и личный транспорт.
То есть Европа уже вошла в сладкую фазу кайфа, который и предлагается нам для подражания. Мы не говорим про сегодняшнюю Европу, наводненную беженцами. Мы говорим про ту Европу, Европу 1970‑х, 1980‑х, 1990‑х. Это лучшая Европа, когда было сыто, красиво, бэби-бум начался, пела группа Abba, футболисты играли в футбол. А мы облизывались из-за занавеса на их красивые шмотки.
И в этой Европе два паломника идут пешком, их подбрасывает время от времени попутный транспорт в Сантьяго-де-Компостела — по старому пути старых паломников. На этом пути они попадают в исторические ниши, во всех эпохах христианского развития догматики. Они бывают у манихеев, попадают в период арианских споров. Причем это все окружено совершенно современной атрибутикой. Например, арианские споры проходят в ресторане, где начальник смены, вытирая стаканы, рассказывает, почему сын единосущен отцу. Рассказывает это все посудомойкам и таким же официантам, как и он сам. Там есть, например, сцена спора янсенистов с иезуитами в форме диалога, драки на рапирах. Во время смертельного боя на шпагах происходит богословский диалог.
Итак, они попадают в разные исторические эпохи. Два мужика, идущие в Сантьяго-де-Компостела по современным отшлифованным европейским дорогам. Бунюэль дает в фильме всю историю Христианской Церкви. Насколько, конечно, он ее понимает, насколько она вообще вмещается в формат одного фильма, насколько вообще могут эти весело-грустные фильмы Бунюэля отражать драматизм настоящей христианской истории. Но, тем не менее, это комплексное знакомство с непостоянной жизнью Христианской Церкви — в смысле борьбы с ересями, вызовами, ответами. Это уникальное кино.
Они дошли до Сантьяго-де-Компостела. Они прошли всю Европу, во всех ересях и во всех очагах борьбы с ересями. Они остались неверующими. Я не буду раскрывать весь сюжет, но это стоит посмотреть. Это красивое кино, снятое очень умным человеком, неравнодушным человеком, по-своему любящим Церковь и Христа, как мне кажется из фильма “Млечный путь”. Человеком, который учился в католическом колледже и который вообще не был чужд христианскому сознанию, как все настоящие и достойные творцы западного культурного мира.
«Голем, как он пришел в этот мир». Режиссер Пауль Вегенер
Мы, друзья, обратимся с вами к очень интересному сюжету — мистическому, мифологическому — как хотите, называйте. Начнем с того, что есть в русском фольклоре такая сказка о глиняном мальчике, о том, как у гончара с женой не было детей, и они из глины слепили мальчишку, и как-то он ожил. Что-то такое, вроде как колобок у бабки с дедом, которые по сусекам поскребли, и соломенный бычок — глиняный бочок — тоже оживление неживого. Этот глиняный мальчик стал вдруг пожирать всех — сожрал папу, маму, потом пошёл по улице пожирать косарей, плотников, бабок стирающих белье, пока коза-дереза какая-нибудь там ему не распорола глиняное брюхо и выбежали оттуда все ожившие. Такая страшная сказка. Все сказки на самом деле страшные, если их не стилизовать.
Есть такая легенда о Големе (Големе) я сейчас затрудняюсь правильно сказать. Голем это с еврейского это неоформленный сгусток, в идише слово «голем» означает неотесанный тупой обрубок — такой, недотепа, дурачок. Так вот, это известная пражская легенда примерно XVI–XVII века о том, как пражскими евреями, пражскими раввинами был создан глиняный человек, оживленный при помощи еврейской магии, при помощи написания Святого имени на бумажке, вложенной в грудь этому глиняному человеку. Он оживает и там делает, выполняет всякие разные функции, грязную работу всякую, защищает евреев, исполняет всякую работу. Он не нарушает закон, потому что он незаконный, он глиняный, он делает то, что евреям нельзя, а ему можно — некий зомби такой на службе у еврейского народа. Это легенда была очень интересна и она послужила массе экранизаций. Первая экранизация была в 1919 году, потом в 1920 году — это немцы.
Об этом фильме я и хочу поговорить — это Пауль Вегенер, он там и снимался в качестве этого Голема, это чёрно-белый такой импрессионистский фильм без звука еще тогда, с музыкой, с титрами. Потом французы сняли в 1936 году фильм «Голем», потом поляки сняли в 1970 году, но это уже такое фэнтези, в общем, такая яркая легенда. Там фабула очень простая — евреи подвергаются гонениям в Праге. Прага, напомню, это центр европейского еврейства наряду с Амстердамом, с варшавскими евреями, с литовскими евреями — такие центры оседлости. И вот пражские евреи подвергаются преследованиям по обвинению в магии. Они ни в чём не виноваты, но они хотят защититься и решаются на настоящую магию. Местной пражский раввин делает этого Голема — огромную глиняную статую, которую оживляет при помощи Божьего имени, эта статуя начинает творить чудеса всякие.
Но статуя потом выходит из-под повиновения людям. Она влюбляется в девушку, в дочку раввина, она убивает того, кто любит эту девушку, а она любит этого парня взаимно, проливается человеческая кровь и Голем сходит с ума. То есть он вырывается из-под власти человека, нужно будет его нейтрализовать, то есть вынуть из него жизнь, это Божье имя, дающее ему жизнь и вернуть его в состояние глины. Но говорят, до сегодняшнего дня в пражской синагоге хранятся обломки Голема, вот те куски глины, которые были когда-то именно этим глиняным человеком. Когда возникают фильмы о, например, машинах, служащих человеку — а ведь робот это Голем, это человекообразное существо, которое вроде бы там электронным голосом разговаривает, лампочка вместо глазиков светит, и ходит там, например, какой какой-нибудь Громозека или какой-нибудь робот Вертер, в известном советском фильме. Это же по сути големы, служащие человеку — они делают то, чего ты не можешь, они исполняют то, что тебе не под силу, но они слушаются тебя. На каком-то моменте они могут выйти из под власти тебе. Восстание машин — есть такая тема в современной мифологии или восстание роботов — есть такая тема в фантастике современной. Это всё корнями оттуда — от идеи о восставшем глиняном человеке, о Големе, которого оживили при помощи Божьего слова, но так или иначе это корни общей европейской мифологии связаны с еврейской мифологией. Мифология здесь имеется ввиду не в смысле выдумка, а в смысле такие корневые чувства правильных жизненных нитей, таких нервов, которые выражают себя через сказку, через легенду, через фантастическую фабулу. На самом деле это не чистая фантастика, это всего лишь фантастическая фабула, а внутри там закопано гораздо более реалистичное явление.
Поищите в интернете — всё это есть в свободном доступе на разных кинобазах. Чёрно-белые фильмы смотрят не далеко не все. А между тем, напомню, они исцеляют наше сознание от мелькающих красочных ярких фильмов — особенно 3D, от эффектов всяких, от криков, от звуковых и световых эффектов. Ничего подобного — просто чёрно-белая картинка и текст на экране. Но тем не менее именно там закопаны смыслы происходящего в сегодняшнем времени.
1920 год, «Der Golem, wieerindie Weltkam» — «Голем, как он пришел в мир» — фильм Пауля Вегенера о пражской легенде XVI века. Легенде, сохраняющей актуальность и до сегодняшнего дня. До свидания.
«Слёзы капали». Режиссер Георгий Данелия
Сегодня в рубрике “Иди и смотри” поговорим об одном фильме Георгия Данелии, а именно — “Слезы капали”. Сказки Андерсена достойны его имени — Христиан. Сказки вполне христианские.
Вообще народные сказки, не купированные, а оригинальные — это какая-то жуть. Что русские, что французские — об этом можно почитать у Проппа или у других умных людей. А вот авторские сказки — это литература, и она нравственная и моральная.
Ганс Христиан Андерсен написал немало чудесных сказок, которые много потеряли в советское время из-за переводов. Например, там просто вытирались красивые вещи. Когда Снежная Королева уносила Кая в ледяной карете, то Кай хотел прочесть по памяти “Отче наш”. Но со страху забыл его, в голове крутилась только таблица умножения. Это в оригинале. А мы в детстве такого не читали, про “Отче наш” ничего не было написано.
Эта сказка про Снежную Королеву начинается прологом, когда страшные бесы, или тролли, придумали зеркало, в котором отражалось все мирское и приобретало страшные уродливые черты. Им было очень весело уродовать окружающий мир. И они хотели даже над Богом посмеяться, начали поднимать это зеркало вверх, все выше и выше, оно тяжелело, тяжелело у них в руках и в конце концов, как свинцовое, вырвалось из пальцев, полетело вниз и разбилось в пыль. И эта пыль разбившегося зеркала стала попадать людям в глаза, как соринка. Человек начинал видеть мир в другом свете.
Вот такое стеклышко и попало Каю в глаза в оригинальной сказке, такое же стеклышко попало и герою фильма Данелии “Слезы капали”. Данелия — известный мастер, чудесный, мэтр кинематографа: “Афоня” или бессмертная “Кин-дза-дза”. Это человек, который умеет посмеяться и поплакать, это человек философского ума — такое притчевое кино.
Он одновременно и грузин, и русский, мне кажется. У него от русской культуры масштабность мышления, от грузинской — притчевость, интересная такая восточность.
Там играет его любимый герой — Леонов, бессменный герой большинства фильмов Георгия Данелии. И он там играет добряка, хорошего дядьку, которому внезапно в трамвае попадает в глаз какая-то соринка, и вдруг мир меняется. До сих пор добрый семьянин, хороший человек превращается в демона, холодного, циничного, очень умного, который может обидеть человека. Отбрить жену, например, с ее просьбами “давай я тебе шарфик завяжу”, оскорбить невестку, “снять шкуру” с подчиненных.
И вот он вдруг загорается холодным огнем ненависти ко всему миру. И исполняет эту роль, конечно, прекрасно. Леонов хорошо играет этого человека, а персонаж внутри пространства фильма становится демоном.
Что там дальше, узнаете, когда посмотрите. Но я заранее вам скажу, что все грехи выплакиваются. Чернила смываются водой, а грехи смываются слезами. Плакать мало кому хочется. Но плакать надо, по крайней мере плакать о грехах. И вот когда человек плачет о грехах, то, как святые сказали, “будемте плакать”. Слезы, которые Бог дает кающемуся, смывают всякий грех. Вымывается и это стеклышко троллей из глаза человека, когда человек вдруг начинает плакать о том, что он натворил и наделал.
Фильм в полном смысле христианский. Достойный, хорошо снятый, ироничный, грустный по-своему, философский. Достойный своего автора и героев.
«Семь самураев». Режиссер Акира Куросава
Поговорим о Японии, а именно — об Акиро Куросаве с его фундаментальным шедевральным фильмом “Семь самураев”. Японский кинематограф сам по себе — явление, как и современная японская литература. Современная, подчеркиваю.
Где-то во второй половине XIX века, как говорит Николай Японский, японцы стали жадно осваивать все, что Европа накопила. Инженерную технику, навигацию, судостроение, сталелитейство, военную науку — все, что было у Европы драгоценного, мощного, угрожающего всем остальным, технически отсталым.
Стали они осваивать это культурное поле. У них появился европейский театр, стали изучать немецкую, французскую, русскую литературу. Стали читать, писать, а затем и кинематограф. И появились свои Шекспиры.
Японский Шекспир кинематографа — это Акира Куросава. Так его назвали западные критики — Шекспир кинематографа.
Фильмография у него довольно обширная. Есть советско-японский фильм “Дерсу Узала”. Один из самых значимых фильмов — это “Семь самураев”. Это философский фильм, он похож отчасти на “Дон Кихота”, фильм о благородстве и рыцарстве.
Самурайство — это средневековое рыцарство. Крестьяне, которых вечно терзают нападениями бандитов после сбора урожая, которых обирают в деревне как липку, пытаются нанять бродячих ронинов, то есть бездумных самураев за еду. Чтобы они защитили их от огромной банды, вооруженной огнестрельным оружием. XVI век, Япония. У них были страшные пищали.
Вот и появляется один самурай, который набирает себе еще шесть: пять полноценных самураев и одного недополноценного, выскочку из деревни, который себя представляет самураем. И организовывает оборону этой деревни за еду, буквально, потому что им на самом деле есть нечего.
Семь людей, совершенно разных по характеру. Там есть силач и слабак, хитрец и простак, человек, владеющий мячом виртуозно, и человек, который дерется дубиной, а больше ничем драться не умеет. Там есть жадные и щедрые, простоватые и хитроватые. Он набирает самых разных по типажу людей.
Как “Три мушкетера” у Дюма — это три разных характера, плюс четвертый малахольный д’Артаньян, особый. Так и здесь. Они воюют, они уничтожают банду.
Происходит масса коллизий. Они погибают почти все. И крестьяне плохо расплачиваются с ними. Кстати, они пользуются плодами чужой победы, ну а потом тут же забывают про тех, кто ценой своей крови защитил их от банды, терзавшей их долгими годами.
В конце главный самурай повторяет мысль о том, что у него есть большой опыт проигранных сражений, и что выиграли, в общем-то, не они. Хотя они победили банду в неравном бою при помощи правильно спланированной обороны.
Самураи сумели уничтожить серьезную банду, хорошо вооруженную и многочисленную. Но победили не мы, говорит он, победили те, кто нас нанял.
Это очень философский, очень глубокий, трогательный фильм, что важно — черно-белый. Его стилистика и эстетика очень аскетичны. Такие фильмы лечат наш избалованный глаз, который привык к 3D-эффектам и другим цацкам. Как наша гортань привыкла к кондитерским изделиям, исчисляющимся сотнями, — мороженые, пирожные, “сникерсы”, “баунти”, папироски, сигаретки, семечки, орешки.
Так и наш глаз — подлый, блудливый — привык к красотам. В этом смысле черно-белое кино (которое почти всегда лучше, чем цветное) — оно оцеломудривает глаз. Оно его заставляет искать больше смысла, чем красот, и не останавливаться на пестроте, как ворона. Даже в этом смысле такие фильмы полезны. Плюс, это, конечно же, реальная философская классика, данная средствами кинематографа. Его нужно смотреть, это большой труд. Изначально его длительность была около двухсот минут, но в самой Японии сократили до 140. Потом он уже вышел на европейские экраны, американские в сильно сокращенном варианте.
А изначально это было огромное полотно. Японцы и суши придумали: уходили в свои театры для того, чтобы сидеть на скамьях, смотреть за представлением в течение 5–8 часов, чтобы не отвлекаться от зрелища, ели свою рыбу, свернутую в рулоны. Это совершенно другая культура. Культура длинного наблюдения, культура медленного рассуждения, культура грязного созерцания, созерцания грязных сцен. Грязное — в смысле драки в воде, под дождем, в драных одеждах, без всякой нарочитой театральщины, когда от одного удара падают восемь врагов. Ничего такого там нет. Там все грязно и конкретно. И ты смотришь на жизнь в ее правильном измерении. Это исцеляющие фильмы, это исцеляющие фильмы, я так считаю. И предлагаю вам для просмотра, когда будет время и желание, серьезнейшее кино авторства Акиры Куросавы под названием “Семь самураев”.
«Время первых». Режиссер Дмитрий Киселев
Я считаю, что хорошая лента — та, которая мотивирует человека на размышления о своей недавней истории, которая снята о легендарных людях.
За всей этой парадной историей, которую я помню со своего раннего детства, за всей этой трескотней фанфарной стоит громадный труд, большая трагедия, людские судьбы, страх, липкий страх и нервная дрожь жен, остающихся на Земле, тысячи нештатных ситуаций, каждая из которых грозит жизнью и распылением человека до молекулярного состояния. Потому что все, что происходит в космосе, несопоставимо с тем, чтобы отвезти тебя в лазарет.
Плюс на это все накладывается политическая конъюнктура: поскольку Союз и Штаты наперегонки обгоняли друг друга в космосе, у наших получилось больше. Во многом потому, что и первый человек, и первый выход, и первая женщина, и первый групповой полет, и орбитальные станции — все это у нас получалось. Первый полет на орбиту человек совершил спустя всего лишь 16 лет после окончания Второй мировой войны. Вся европейская часть Союза лежала в руинах, а мытьем и катаньем, шарашками и лагерным трудом, творческим гением и сверхусилиями лучших людей общества и Отечества, самыми разными ручейками это море наполнялось живой водой — и мы совершили это, это наша победа. Одна из наших побед, и не стоит думать, что она единственная, у нас таких побед достаточно много.
Для того, чтобы сегодняшнего человека вернуть к любви к Родине, мотивировать его, потому что люди вырастают на примерах, на героизме, на патриотизме, на благочестивом страхе от того, что все хорошее удается с большим трудом и кровью, на попытке показать изнанку великих побед — это все есть и в спорте, и в науке, и в освоении пространства, и в добыче полезных ископаемых, и в военном деле, и в святости, в храмостроительстве, в литературе…
У нас много побед на самом деле, мы — страна победителей, страна людей, которым есть чем гордиться в хорошем смысле слова. Поэтому я направляю вас в кинотеатры, не только пополняйте бюджеты касс современных кинотеатров, но и пополняйте свою копилку душевных знаний, любви к Родине, благодаря хорошим отечественным фильмам, снятым для современного зрителя на современном языке.
“Время первых” — иди и смотри. Христос Воскресе.
“Большая жратва”. Режиссер Марко Феррери
Хочу предложить вам интересную, самую яркую киноленту режиссера Марко Феррери. Это “Большая жратва” (“La grande bouffe”). Там четыре человека, четыре “всадника Апокалипсиса”, и четыре стареющих плейбоя, старых идиота. Которые хорошо живут, которым все удается. Которые поняли, что мир не имеет смысла.
Феррери снимает фильм про то, что мир потребления не имеет смысла. Люди всегда покупали, продавали, сажали, строили, шили, разрезали, вспарывали, выкапывали, закапывали, продавали, ели, пили, праздновали…
Но никогда процесс купли-продажи не был Богом. Никогда прибавочная стоимость не была мерилом главной ценности. Никогда у людей в истории человечества вопросы стройки, шитья, литья, дутья не превращались в метафизические вопросы.
Вот для этого мы и живем: чтобы больше производить, больше продавать, потом еще больше производить, еще больше продавать. То есть этот сатанизм, промышленно-технический и денежный, это явление совершенно нового времени, которое закончится концом света.
А художник Марко Феррери как раз и показывает, что он не имеет смысла даже на уровне отдельной личности. Человек, вечно жрущий, вечно шныряющий по торговым центрам, вечно ищущий, что купить и что пожрать, и о чем порадоваться — в смысле, что посмотреть, напялить, чем похвалиться — это человек-самоубийца.
И вот четыре мужика, достигшие такой известности и житейской стабильности. Дизайнеры, преподаватели, пилоты международных авиалиний. Мастрояни, Пикколи, другие актеры там под личными именами. Снимают себе средневековый домик и решают умереть (внимание!) от обжорства.
То, что можно сдохнуть от голода, это всем понятно. А оказывается, можно умереть от обжорства. Это и есть общество потребление. То есть жрешь, жрешь, жрешь, жрешь, пока не сдохнешь.
Вот режиссер это и показывает. Они собираются. К ним каждый день подъезжают машины, выгружающие элитные продукты. Филе, икра, трюфеля, рыба, странные растения, смешанные с чем-то, соусы. И они это все мешают. И сначала непонятно, что они жрут, и жрут, и жрут. А они жрут, чтобы сдохнуть.
Конечно, приходят к ним девочки, они их тоже зовут, потому что какая жратва без социальных удовольствий? И они сопрягают с самоубийственным удовольствием от еды сексуальное удовольствие.
В конце концов, они загаживают до невозможности средневековый дом в центре Парижа. К ним присоединяется какая-то странная дама, учительница литературы. Хотя все шлюхи от них сбежали (потому что, оказывается, шлюхи душою здоровее, чем учительница литературы в контексте данного фильма). И вот они жрут до смерти. Никому не понятно: а че мы жрем-то так много? — А мы умереть хотим. Но умереть не так, чтобы вскрыть вены, например, или вздернуться, или утонуть, или застрелиться. Это очень грубо для современного утонченного культурного человека.
И они все сдыхают, между прочим. Все. По-разному. Но все. Это грандиозная сатирическая картина, полотно, в котором художник отхлестал по щекам такое вот пошлячье мировоззрение. Дескать, мы живем, чтобы потреблять и наслаждаемся покупками. Мы приобретаем, одеваем, ходим, тусуемся, гордимся-хвалимся, напяливаем-примериваем, жрем-лижем, глотаем-жуем…
Ну, ребята, это же сатанизм какой-то, это адская картина мира. Вот он это и показывает. В 1973 году, когда Феррери свои “бомбы” запускал против общества потребления, тогда же они прочувствовали, чем закончится этот бытовой сатанизм, заключающийся в том, чтобы только жрать, жрать, жрать, и больше ничего не делать.
Непременно посмотрите. Вас стошнит, вы перепугаетесь, вам будет противно. Но противно вам будет только от того, как вы сами живете. Потому что об этом снял фильм в 1973 году Марко Феррери, под названием “Большая жратва”. Иди и смотри.
«Комиссар». Режиссер Александр Аскольдов
Дорогие друзья, я вполне уверен, что меня, по крайней мере, снедает некое желание иногда говорить о вещах, которые связаны с кинематографом, потому что наша эпоха до крайности визуализирована. Да что там греха таить — мы и сейчас с вами общаемся в формате видеоматериала. Поэтому мы смотрим — мы не только читаем и слышим, слушаем музыку, читаем текст, — а мы смотрим, и кино требует анализа. Вот мы берем для себя такой лозунг из Апокалипсиса «Иди и смотри», и дерзко, может быть (но, Боже, прости нас!) но мы пытаемся — будем пытаться иногда говорить о знаковых фильмах, незнакомство с которыми, мне кажется, обедняет человека.
Начнем такой, мне кажется, благородный, но не очень благодарный и не очень простой труд, с картины — единственной картины режиссера Аскольдова Алексея Яковлевича под названием «Комиссар». Эта черно-белая пленка после отснятия в 70‑х годах легла на полку надолго и даже получила приказ быть смытой, то есть дали приказ вообще вымыть плёнку, уничтожить всё что есть, с этим многие фильмы это рисковали пропасть навсегда. Например, есть фильм Дрейера «Страсти по Жанне Д’арк» — лучший фильм кинематографа, между прочим, как считают самые авторитетные эксперты — он тоже вроде бы пропал, потом нашли. Вот этот фильм «Комиссар» имеет литературной основой коротюсенький, ничтожненький по объему, но очень интересный по смыслу рассказ Василий Гроссмана. «В городе Бердичеве» называется рассказ. Как вообще можно нужно было вытащить длинный метр из такого маленького текста — я тоже поражаюсь.
Бердичев, да будет вам известно, это небольшой городок в Центральной Украине, который, как говорят сами бердичевцы, построен, в отличие от Петербурга, построенного на костях человеческих, то есть костях погибших при строительстве, ‑он построен на костях куриных. Это город четырёх культур. Там есть евреи — их там было большинство какое-то время, поляки, русские, украинцы. Там жил Шолом Алейхем какое-то время, там, кстати, венчался Оноре де Бальзак в Бердичеве в церкви Святой Варвары с Эвелиной Ганской, там были огромные поместья польских магнатов в тех краях: Винница, Житомир — вот в этих вот местностях. В общем, такой интересный городишко — город Бердичев, и он был на пересечении многих силовых полей в годы гражданской войны — бандитизма, всей этой махновщины, которая захлестнула нашу бедную землю после революции.
Фильм начинается такими большими планами крупными православного храма, синагоги и костела, которые обрамляют небольшую площадь торговую в центре этого города. Главный герой комиссар-женщина, которую играет Нонна Мордюкова. За эту роль она внесена в реестр лучших актрис мира, в первую десятку. Нонна Мордюкова играет бабу, которую занесло в революцию и которая всё человеческое потеряла — она стреляет, она рубит шашкой, она приговаривает к расстрелам, к смерти, она ведет войска вперёд; она, в общем-то, борется за светлое будущее. Играет она уникально и очень правдоподобно, вообще, актриса такая достойнейшая. Ну и вот посреди всех этих катавасий случилось ей забеременеть. Человек, который осчастливил ее подарком под сердцем, тоже был комиссаром и слег в одной из битв. Причём она там толком, может даже и не знает, как его зовут. Обнаружив себя женщиной, она жутко удивляется, потому что у неё пухнет живот, она переживает самые разные метаморфозы физические и психические, ей это не нравится — впереди светлое будущее, ё‑моё, а я тут рожать собираюсь. Она такая простая баба, влезшая в революцию. И вот она скачет с лошади на полном скаку, такими прямо там пятками об пол бьется, чтобы выкинуть ребенка, Она парится в бане с красноармейцами так, что мужики выскакивает из парной, красные как рак, и она сидит чтобы там распариться, чтобы дите из нее вышло. Она пьёт стаканами йод в медпункте, для того чтобы дите из неё вышло, она его травит, печет, греет, скачет. А дите не хочет уходить, живот пухнет. Она все-таки рожает и ее, уже с большим пузом, не могущую влезть на лошадь, оставляют в несчастную семью (дети мал мала меньше) бедного еврея Магазаника — его там зовут, такая фамилия по рассказу и по фильму, — которого играет Ролан Быков — гениально, кстати, играет. Вот эти перепуганные евреи, которые живут на хлебе и воде, вечно боятся — то петлюровцев, кто махновцев, то красных, то поляков, то тех, то сех, — перепуганные с утра до вечера, и они превращают эту «мадам Вавилову», как они называют ее, из красного монстра в нормальную женщину. Она постепенно размягчается и вроде бы превращается в маму. «Смотри, эта касатка скоро станет настоящей матерью», — говорит жена своему мужу Магазанику.
Правда, заканчивается все очень трагично‑я не буду пересказывать, я надеюсь, что вы посмотрите — сейчас всё легко, сейчас ещё можно. Автор этого фильма Аскольдов за этот гениальный киношедевр — единственный снятый им — это magnumopus, это единственное дело и главное дело его жизни. Его, кстати, спасла от смерти бедная еврейская семья, когда его родителей забрали большевики, и сгинули его папа и мама в лагерях в 30‑х годах в Киеве. Он в благодарность такую, простым бедным евреям, может быть, эту ленту снял. Так вот его уволили с работы, отчислили из партии, изгнали, выписали из Москвы, и выгнали за профнепригодность, он, в конце концов, эмигрировал уже в пожилом возрасте в Германию, где не дает интервью, молча живет и читает лекции на курсах кинематографии.
Гениальное кино, чёрно-белое кино, — причём смею вас заверить, что черно-белые фильмы часто гораздо лучше не только 3D пошлячих форматов блокбастерных, а даже хорошего цветного кино, а немые фильмы ещё лучше простых звуковых чёрно-белых. Об этом всем мы будем время от времени говорить, давать вам наводки для своего кинематографического просвещения, чтобы вы не смотрели мне бурду, и чтобы вы былиумнее немножко, потому что дураку жить на свете невесело — его всякий обманет. Будьте счастливы. Иди и смотри.
«Я и другие». Режиссер Феликс Соболев
Друзья, в изнасилованной и раздолбанной бесперспективной стране под названием Украина когда-то было очень много хорошего. Например, школа мультипликации — один «Врунгель» чего стоит! Была хорошая школа документального кино, научно-популярного документального кино, много что хорошего было по части культуры образования и просвещения. Сегодня я хотел бы вам прорекламировать один фильм, который легко найти в сети и который, мне кажется, составит большую пользу зрителю. Это фильм «Я и другие» Феликса Соболева, снятый в соавторстве с Мухиной — психологом, ныне живой, а Феликс Соболев, уже, к сожалению, покойный. Фильм интересный хотя бы потому, что в советское время эта была запретная тема. Людей водили на демонстрации, людей заставляли петь всякие там речевки с самого детского садика, людям вешали под нос портреты курчавого мальчика с октябрятских времен, потом этот мальчик лысел, когда человек превращался в взрослого дядю и обретал черты вождя. И вот в этом котле изнасилования мозгов серьезные люди находили лазейки и ниши, чтобы писать, читать, снимать хорошие вещи. Вот Феликс Соболев ухитрился, снял фильм «Я и другие».
Ну, представьте себе: ставится портрет человека — такой дядька такой суровый, а ля маршал Конев, допустим, и человек говорит в аудитории молодых будущих психологов или криминалистов: вот перед вами портрет серийного убийцы, дайте психологический портрет, исходя из его внешности. И начинают там люди изгаляться: вот тут ямочка на подбородке говорит о его жестокости, вот здесь сдвинутые брови говорят о том, что он непримирим, здесь скулы такие, челюсть такая, там плечи такие, глаза такие — в общем, я бы боялся с ним повстречаться в темной подворотне и т. д. и т. д. Понятно всё.
Другая аудитория, тот же портрет. Перед вами фотография известного борца за мир, нобелевского лауреата, писателя и вообще там экологического деятеля, дайте его психологический портрет по физическому портрету. И тут начинается фонтан эмоций: в этом человеке лежит боль за всю вселенную, его складка на лбу говорит о том, что он в муках проводит целые ночи, размышляя о страданиях страждущей природы и человечества; и вообще, его сердце горит любовью ко всему живому, и вообще, столько знаний в его глазах, что он облысел раньше времени, потому что он непрестанно читает, думает и пишет. В общем, кошмар какой-то. Потом это всё сводится в одно — две аудитории, тот же портрет, они заслушивают записи своих выступлений и друг люди понимают: слушай, тебе что скажут, то ты и запоёшь! Как вы яхту назовете, так она и поплывет, в том же «Врунгеле», собственно, и поётся. То есть вам дали первый импульс, толчок, а дальше — парни, вы поехали…
И вот таких штук они нарезали очень много — покойный автор Феликс Соболев и ныне здравствующая психолог, научный руководитель этого фильма Мухина. Допустим, дети — это социально коллективные существа. Сидят три человека, три мальчика, три ребенка или четыре. У трех каша сладкая, у одного солёная.
«Маша, а какая каша?» — «Сладкая». «Какая каша?» — «Сладкая». «Какая каша?» — «Сладкая». «Какая?» — «Соленая.»
«Давайте еще раз попробуем». «Сладкая». «Сладкая». «Сладкая». У этого начинается диссонанс: все говорят — сладкая, а у него реально соленая. Ему надо выбирать между реальным вкусом и тем, что говорят все, потому что каши по виду одинаковые. «Сладкая». «Сладкая». «Сладкая». Он начинает плакать, потом говорит: «Сладкая».
1971 год. Советская кинематография. Научно-популярные документальные фильмы. Людям показывали, как можно сломать душу человека в микроколлективе — всего лишь три человека. А если их будет триста? А если будет три тысячи? Если будет три миллиона идиотов, которые будут говорить что ты паровоз — ты скажешь «ту-ту», «чух-чух», и изобразишь из себя первый паровоз братьев Райт. Потому что тебя сломают, ты не сможешь сопротивляться.
Понимаете, такие вещи снимали в Советском Союзе. Вот и думаете, какой он был — хороший или плохой. Он не был ни хороший и ни плохой — он был странный, и там было очень много ценного. Этим ценным можно сегодня питаться, потому что времена изменились в худшую сторону, тоталитаризм никуда не исчез, это тоталитарное насилование мозгов в более мягком варианте — такой софт-тоталитаризм, такой либеральный тоталитаризм. Для того, чтобы от него исцеляться, иногда можно брать лучшие образцы советского кинематографа, и в данном случае — советской документалистики.
Итак, смотрим, ищем, находим, удивляемся, благодарим Бога. Феликс Соболев, Мухина. «Я и другие». Киев, «Научфильм», 1971 год. Чтобы мозги не засохли.
«Огни большого города». Режиссер Чарльз Чаплин
Грозные библейские слова «Иди и смотри» мы с вами, надеюсь без греха, используем для более веселых занятий, для разговора о кинематографе. Об этом, в частности, о «весёлом немом», то есть «великом немом» — о немом синематографе, в том числе, сегодня мы поговорим. Вот поэтому сейчас сразу на экране будет наш разговор с вами об одном из фильмов Чарльза Спенсера Чаплина. Фильм, о котором я сегодня скажу несколько слов, был снят, когда было уже звуковое кино. Было уже звуковое кино, которое сейчас сломало древний кинематограф, и актрисы, которые театрально закатывали глаза и делали патетические всякие фигуры, падали в обмороки, сгибаясь до состояния на мостик, — они вдруг должны были заговорить нормальным человеческим языком без всяких песьих модуляций, и надо было дать драматургию. То есть кино реально стало связано больше с театром, чем с каким-то такими тенями на белой простыне.
И вот когда уже было звуковое кино, Чарли Чаплин снял одно немое кино — нарочито немое кино, и хотя он работал в старой технике, вот этот его чудак Чарли в стоптанных башмаках не по размеру — он вообще невозможен в говорящем кино, то есть, разговор там всё убьет, там нужна именно мимика и ускоренная пленка, кстати. Вот поэтому он работал в своём жанре и снял удивительно евангельский фильм, мне кажется, Почему евангельский, постараюсь сказать. Это фильм «Огни большого города».
В этом фильме нет ничего о Господе Иисусе Христе, нет ничего про Господа Бога, там вообще нет ничего религиозного — как вообще у Чаплина в принципе нет ничего подчёркнуто религиозного. Это страдающий хохотун, это такой наглый гном, которого все бьют, но который тоже может пинка отвесить или затрещину там своему недругу, и сделать вид, что это не он. Это такой очень жестокий типаж на самом деле, в нем нет, на самом деле, повторяю, ничего такого елейного. И речь там в этом фильме идет о слепой девушке, которая на углу одного из манхэттенских перекрёстков в Нью-Йорке продает цветы, и Чаплин влюбляется в неё. Он, безусловно, нелеп в своих штанах мешком, в своих этих шлепанцах, в своих тапках, в своём котелке, но он решает ей помочь и он ищет денег, чтобы сделать операцию. А представляется он ей — она его на слух слышит, как богач, и он всячески подчеркивает свою богатую якобы природу, и он вытворяет там кучу разных вещей — вплоть до того, что он на ринг выходит драться, хотя с его физическим данными это смерти подобно; и он в конце концов грабителем становится и в тюрьму садится, но тем не менее, он оплачивает дорогостоящую операцию слепой девушке, которая по голосу его знает. Каждый вечер приходит она в лачугу — в такую кондовую лачугу, как в тюремную камеру, и маме, там бедно живущей вместе с ней, говорит: мамочка, меня полюбил очень богатый хороший человек, и скоро я буду видеть.
Действительно, ей сделали операцию, она стала видеть, и она все ищет его — кто же он, ну кто же он, этот великий благодетель, должен же он появиться, в конце концов! Вот она заочно влюблена в него, очень ему благодарна, а Чаплин вышел из тюрьмы, и он очень боится признаться, что это он, потому что она ему и не поверит, что это он, потому что как? — тот был красив и богат, а это, извиняюсь, какое-то что-то непонятное. Вот это фабула, такая трогательно-жестокая фабула большого города, где люди никому не нужны друг другу на самом деле но вдруг эта вспышка любви — она источает слезы из наших глаз, геройство, благородство, подвиг и любовь Обреченная на несчастье, кстати говоря, любовь, обреченная на страдания. Она связана напрямую с Евангелием, потому что Христос это неузнанный, одно из Его имен — это «неузнанный». Евреи не узнали его. Он говорит: это Я — как Иосиф братьям говорил «я Иосиф, брат ваш» — он был одет в разное египетское такое, а они предатели, они его, кстати, убили и они боялись его узнать — вдруг ты живой, ты во власти, и мы в твоей руке. Вот Христос не узнан.
Есть две темы неузнанности — неузнанный Христос и неузнанный антихрист. Неузнанный Христос это «Огни большого города» или история Иосифа, или, например, «Старший сын» Вампилова. А неузнанный антихрист — это «Ревизор» Гоголя, где прощелыга, фат, дырка от бублика, вдруг приобретает великую власть над целым городом, потому что над городом начальство-конченые злодеи, и они от страха попасться ревизору на глаза признают за ревизора человека, который вообще никто — это просто плевок, по их понятиям. Однако они служат ему и он дурачит их, они денег ему дают и попадаются к настоящему ревизору. Это уже антихрист. То есть Хлестаков это антихрист, а смешной дядька героя Чаплина — это, по сути, некий образ Христа, которого не узнают, получают от Него блага, но не узнают Его и голос Его слышат, а образа Его не понимают. Он же смиренный, Он же распятый, Он же простой, Он же без короны, Он же без челяди, Он же без власти — то есть это вообще был соблазн для еврейского сознания. Ты царь или не царь? Царь? — то почему такой бедный, на ослике приехал, и нет с тобой ни оруженосца, ни свиты, ни войска, ни короны. Где Твоя корона, где Твоя порфира, где челядь Твоя? То есть вот этот смиренный Царь, который делает тебе благо и остается неузнанным тобой — это есть образ Христа в мировой литературе, образ Христа в мировом кинематографе, и я сердечно желаю вам посмотреть эту бессмертную ленту Чаплина «Огни большого города», потому что мы живём в таких городах — бездушных каменных городах, где никто никому не нужен. Но все-таки в этих бездушных каменных городах люди продолжают творить добро друг-другу, и за это добро им никто не говорит «спасибо», то есть все по-настоящему — в этом фильме всё по настоящему, там нет ничего смешного, на самом деле, Хотя всё очень такое трогательное. Иди и смотри.
Фильмы, которые рекомендует посмотреть протоиерей Андрей Ткачев
Приветствую, вас братья и сестры. Среди высокого искусства есть место кинематографу. Этот молодой вид искусства завоевал свое прочное место в мире, прочнее многих других, я бы сказал, даже неожиданно вытеснив многие другие виды формы искусства, или впитав их в себя, приручив и заставив работать на себя. На сегодняшний момент уже собрана огромная фильмотека — такая золотая фильмотека мирового кинематографа, то, что нужно посмотреть, или, по крайней мере, то, что с чем нужно познакомиться хотя бы частично из снятого людьми. Мы с трудом можем назвать образованным человека, не читавшего некоторых, так скажем, опорных книг. Список может быть для каждого разный, но есть для каждого очень важные вещи. В детстве нужно читать Жюля Верна и Стивенсона, наверное, или еще кого-то там; чуть повзрослей — уже более серьезная литература, и про не читавшего ничего подобного сложно сказать, что человек образован.
Тоже касается других областей человеческого знания. Есть такие фильмы, и такие имена такие режиссеры, отсутствие знакомства с которыми обедняет человека. Один из таких мэтров, глыб, скал из кинематографического моря — это Акира Куросава, японский кинорежиссер, которого называли Шекспиром кинематографа. У него есть такой чудный фильм «Семь самураев». Это фильм, который потом имел столько разночтений и копировок, и сюжет этого фильма, до неузнаваемости изменяясь, стал опорной темой для сюжетов тысяч различных фильмов — таких экшенов, приключенческих. На самом деле сам фильм довольно сложный. Это не развлекательное зрение, это тяжёлый такой фильм, требующий внимания ума, не развлекающий глаз, чёрно-белый, неяркий, и там есть одна такая интересная фраза.
Фабула проста. Крестьян постоянно грабят разбойники — только крестьяне соберут урожай — налетает банда злодеев (в период феодальной раздробленности в Японии нет Центральной власти) и грабит крестьян — то одно село, то другое. Крестьяне решаются нанять на защиту самураев — бродячих самураев, людей, лишенных хозяина, которых тоже много бродит по стране, дать им лучше половину этого риса собранного, чем чтобы всё забрали разбойники, и оплатить их труд, этим наемным мечом самурайским защитить свои посевы. И они ищут этих самураев. Я не буду рассказывать сюжет этого фильма, потому что вы должны посмотреть его сами, если вас заинтересует. Новот там когда они ищут этих самураев, находят главного, старшего, который решается им помочь, и ему нужно для этого ещё шесть товарищей. Потому что сам он с этой бандой, в которой 30–40 сабель, не справится. И они спрашивают: «а ты хороший самурай? » — эти крестьяне, как люди такие дотошные и практичные, боящиеся прогадать, говорят: «А ты сможешь нас защитить, у тебя есть опыт сражений? » — на что этот, воин, закалённый в боях, по-философски, по-японски грустный от жизни, о чём-то думающий постоянно, мало говорящий, говорит, что у меня есть «большой опыт проигранных сражений».
Собственно ради этой мысли я все это длинно и плел эту ткань, чтобы эти слова сказать. «У меня, — сказал самурай, — есть большой опыт проигранных сражений». Опыт отрицательный он ведь тоже опыт — не в смысле отрицательный в смысле греха, что натворил какие-то гадости и тоже опыт приобрел — нет. В смысле опыт пораженческий, когда «хотел как лучше» — вы знаете этот афоризм современный, вылетевший из уст одного известного политика и ставший афоризмом народным, — «а получается вот как» чаще всего как всегда хотелось, но не выходит. Эти внутренние поражения оказываются тоже полезны человеку, они могут принести ему смирение, могут принести ему некую такой благую опытность, могут огорчить его в хорошем смысле так, чтобы он не прельщался красотами видимого мира, чтобы он приобрёл некий внутренний вкус к истинным ценностям. То есть уже мало обольщается миром, кто сильно миром обжигался.
Эта фраза из японского фильма Акиро Куросавы «у меня есть большой опыт проигранных сражений» перекликается с другой фразой, сказанной православным митрополитом Антонием Блумом, который однажды сказал, что христианский путь это путь вверх и путь вперёд, идущий от поражения к поражению. Вообще интересно, что мы находим на Востоке или допустим там в других местах, не ожидая того, поразительные сходства, иногда какие-то прозрения, такие вспышки яркие, соответствующие христианской мудрости. Это достойно внимания. К примеру, один из восточных мудрецов сказал: «многие знают, как полезно быть полезным, но мало кто знает, как полезно быть бесполезным». Смиреннейшая и красивейшая мысль. Так вот, слова самурая с словами митрополита Антония перекликаются. Оказывается, путь наш — это путь вперёд, от поражения к поражению.
О чём здесь говорится и что за новые новшества? Ведь не говорит ли нам мир: ты лучший, ты должен, дерзай, вперёд! Не рождает ли у нас зачастую воспитание — и школьное, патриотическое, семейное — да любое! — не рождает ли у нас такое стремление к победам, нахрапистость такую, прямолинейность паровоза к достижению своей цели и так далее. Побеждать должен человек — это рекламный слоган. Тысячи фирм и тысячи компаний рекламируют свои продукты: «лучшее лучшим». Вот этот переворот в совершенно на 180 градусов, разворот, возврат от поражения к поражению.
Такова наша жизнь, братья и сестры. Если быть честным, то мы идем по жизни именно так — ошибаясь, скользя, путаясь, возвращаясь обратно. Зачастую идя в потемках, мы описываем немыслимые круги и по прошествии долгого времени, думая, что шли вперед, оказываемся в той же самой точке. Это ужасно обидно. Но это не был даром пройденный путь, и, придя в ту же самую точку, ты еще не попал в собственно самое худшее, которое может быть, положение. Человек должен творчески посмотреть на всё свое прошлое, и никого ни в чём не обвиняя, признаться себе в своих ошибках и поблагодарить Бога за то, что Господь Бог хранил нас во все секунды нашей жизни, даже в самые тяжелые, нам казавшиеся тяжелыми ситуации, не отпускал от нас Своей защищающей руки.
Есть такая чудная притча о человеке, который попал на тот свет и предъявляет Богу претензии, говорит, что мне было очень тяжело. А Господь говорит ему: не может быть тебе уж так совсем как никому тяжело, Я всегда был рядом, твой путь по жизни был похож на путь по мокрому песку. Ты видишь: твои следы везде идут, а рядышком Мои следы, их видно, они рядышком, параллельно, Я всегда был рядом с тобой. Человек вдруг говорит: а вот видишь — вот там я иду один, а вот тогда-то мне как раз и было тяжело, а Ты как раз в это время меня и бросил. На что Господь ему отвечает в этой притче: глупый, в это время Я нес тебя на руках…
Но внутренне мы переживаем свою жизнь действительно как цепь различных разочарований, различных таких падений, преткновений. И не зря человек устает, со временем жизни просто накапливается усталость. Так вот это тоже, братья и сестры, может быть нашим плюсом, нет ни одного минуса, который нельзя было превратить в плюс. Вот плюс в минус не превращается, к счастью, а минус, будучи перечеркнутым, превращается в плюс. Мы должны учиться перечеркивать наши минусы, приобретать из наших минусов плюсы. То есть, например, мы можем приобрести смиренные мысли о себе. Падая и поднимаясь, можем учиться не гордиться. А что может быть лучше? Царь Давид говорит: Храняй младенцы Господь: смирихся, и спасе мя.
Падая и поднимаясь, мы можем научиться не осуждать. А что может быть лучше, поскольку неосуждение есть без труда спасение. «Не суди, — сказало Евангелие нам, — и несудим будешь». То есть на суде не судивший никого, будет стоять без страха и с удивлением смотреть на то, как судят других, а его нет, потому что он никого не судил, отказался выносить такие резкие суждения о мире и происходящем в мире, о человеческих делах и так далее. То есть мы можем научиться многим вещам через наши поражения, и действительно, путь от поражения к поражению может быть путем и прямо и вверх. Поэтому я хотел бы, делясь всеми этими мыслями с вами, сам себе произнося лишний раз вслух, хотел бы вам посоветовать поделиться с вами этим чувством, чтобы мы не отчаивались, не огорчались через меру, паче меры не огорчались, не впадали в уныние ни в коем случае, потому что это адское состояние. Чтобы с нами ни происходило, как бы мы ни заплутали, как бы ни поскользнулись в очередной раз, как бы ни упали в очередной раз тяжко и обидно, что опять это со мной, не отчаивайтесь. Наши минусы могут превращаться в плюсы, с Божьей помощью. Иногда Господь идет рядышком, а иногда даже удосуживается брать нас с вами на руки.
Итак, имея большой за спиной багаж проигранных сражений, поднимем нос все же повыше и будем знать, что мы не одни — мы с Богом, и в этом залог нашего спасения. Доброй ночи. До скорой встречи.
