Исповедь: мастер-класс
Исповедуя, общаясь с людьми, учишься у них. Более глубокому осмыслению жизни, наблюдению за своей душой, внимательному и вдумчивому прочтению Священного Писания… Предлагаемая ниже исповедь одной моей прихожанки так поразила меня, что я попросил ее разрешения оставить исповедь, не разрывать на кусочки, как принято, а может быть, где-то и использовать. «Если мои жалкие мысли кому-то помогут - я буду рада», - ответила она.
Исключив из этого покаянного документа все личные подробности, предлагаю его и тебе, боголюбивый читатель. Посмотри, не откроешь ли ты для себя Десять Заповедей и Заповеди блаженств заново?..
Кроме того, подобные исповеди, «документы человеческой души», могут отрезвить людей, превозносящихся своей духовностью и мнимой высотой самоанализа.
Фото сделаны мною, но специально оговариваюсь: эта исповедающаяся не имеет никакого отношения к тексту, опубликованному ниже.
Исповедь прихожанки
Читая…, чувствуешь, как рядом с этим ничтожно все, что переживаю сама и на что так легко - внутренне - жалуюсь (кому? Только не Богу, Ему - стыдно). Почему-то, именно переваривая впечатление от этого чтения, вдруг увидела, что если бы исповедоваться по всем заповедям - по Десяти Моисеевым и по Блаженствам - по всем грешна.
Святи день Господень: Иду иногда в церковь, словно по обязанности, бесчувственная, как камень, прихожу позже, жалея свою спину. А может, потому и болит, что слишком жалею? И в этой боли ищу оправдания своему самопопустительсгву? В церкви часто стою и слишком вижу, что делается кругом, людей, их перемещения, а бывает, и нехорошее, неприязненное подумаешь. А потом с этим - к Чаше. Выйдя, скоренько забываю, где была ,и поддаюсь всяким суетным «надобностям», которые сама себе и придумываю (какую пустоту заполняю, только что наполнившись Той Полнотой?). И дальше весь день часто идет так, словно и не воскресенье, и не было этого Приобщения. Самосохранение? Ведь если пытаться хранить дар, он многого требует.
Не создавай себе иных богов: Главный божок, постоянно требующий жертв, - мое себялюбие, иногда кажется, что неизлечимое. И не хочу ему молиться, а молюсь. Как будто воли нет или она парализована - никак не оторваться от себя, не отвернуться, не перенести центр в д(Д)ругого.
Не поминай имени Господа всуе. «Не те будут со Мной, кто говорил Мне: Господи! Господи! - а те, кто исполнял волю Отца Моего». В этом смысле почти всегда поминаю всуе. Т.е.: чем я готова «заплатить», поступиться за дар призывать Имя Господа, за Его близость?
Почитай отца и мать: Отца вообще не помню, а когда вспоминаю, иногда с иронией, почти никогда - с сочувствием. Как он живет, иногда хотелось бы узнать, но ложный стыд не дает позвонить. Говорю себе: ему это не нужно, раз сам никогда не звонит, и внук его не интересует. А может, нужно сделать первый шаг? Даже если он и останется только моим?
Уважение к маме какое-то холодноватое, как бы не задевающее сердца. Наверное, она часто ощущает это как мое равнодушие, и это в ее возрасте и состоянии, когда ей так нужно тепло и какая-то внутренняя ясность (последнего дать не могу, т.к. не имею сама). Может, тогда легче бы ей было придти к Нему. А так я для нее могу быть и соблазном, только отвращающим. Заботы о ней нет, ни органичной, ни просто взятой на себя волей.
Не убий. Хорошо помню, как чувствовала себя, когда бабушка осуждала меня, пусть даже без слов: как будто меня убили, отняли право быть, перечеркнули, не оставили шанса измениться. И как много жертв моего собственного осуждения, злости, неприятия! У митрополита Антония где-то сказано по поводу евангельской притчи о фарисее и мытаре: не имеем мы права судить других по своей мерке, потому что человек создан по образу Божию, а не по моему образу. А я, чуть кто кажется чуждым, отталкиваю, лишая человека права быть самим собой.
Не укради. Краду тем, что хитрю, утаиваю, каковы мои средства, даже от ближних, словно выгораживая себе личное пространство. Живу так, как будто что-то принадлежит мне одной, как будто у меня есть какая-то собственность на этой земле. И душа как копилка, узкая и недоступная (если не разбить??? Не хотелось бы так думать!) для других. Краду просто тем, что не делю все, что имею.
Не прелюбодействуй. Лучше не вспоминать всю эту грязь. И не грязь, но еще хуже - падение в пропасть ... И в то же время это единственный грех, который, как мне кажется, я уже не могла бы повторить. Тут есть надежда.
Не лжесвидетельствуй на ближнего. «Или кого оклеветах гневом моим». Лжесвидетельствую, превратно толкуя чужие намерения. И поступки-то - не моего ума дело, а намерения людские совсем знать нельзя никому, кроме Бога... и меня, конечно!
Не пожелай имущества ближнего. Если говорить о чужих талантах или о духовных совершенствах, то здесь я часто, «доброту чуждую видев, тою уязвлен бых сердцем». И тут же придумываю кучу оправданий, почему я так не поступаю... Зависть к материальному редка, но ведь к духовному - еще хуже!
Заповеди блаженств
Блаженны нищие духом. Об этой заповеди даже не могу говорить. Для меня смирение покрыто тайной и почти равнозначно Любви (Крестной). Мне до этого как до неба.
Блаженны плачущие. «Окамененное нечувствие» к нуждам других. Как часто, слыша про какое-то несчастье в мире, отгораживаешься, чтобы не подключиться, чтобы не больно было. Равнодушие и глухота. Да, и я плачу, но слезами постыдными - от жалости к себе из-за того, что что-то расстраивается, не получается, как хочешь (слава Богу!).
Блаженны кроткие. Это вообще не про меня. Если когда-то хоть на сто раз один смогу реагировать с кротостью на то, что «против шерсти», буду верить, что исцеление недалеко. Первая реакция всегда «нет». И при этом очень легко поддаюсь влиянию (и хорошему, и плохому). Бунт возникает от страха «раствориться», потерять себя, свою свободу видеть и мыслить (а кто же на нее посягает, как не собственное эго?) Хорошо хоть сейчас уже понимаю, что все враги - внутри, а все прочее - их проекция (внешний конфликт не так болезнен, как внутренний). Строптива я не в меру. А главное - как трудно поступиться своими мнениями, убеждениями! Может, иногда и не нужно это делать, если они настоящие и выстраданные, но можно не проявлять, уступить, чтобы не ранить другого, не оттолкнуть.
Блаженны алчущие и жаждущие правды.Чехов гениален в своих описаниях гибели души не в каких-то катаклизмах, а медленно и неприметно истлевающей в пошлости и посредственности существования. Я, кажется, из страха и маловерия соглашаюсь на такую посредственность, на «охранительную» позицию в жизни. И чувствую запах тлена, от меня исходящий... Помню, я молилась еще несколько лет назад: «Господи, уязви мое сердце Твоей любовью, чтобы эта рана не зарастала- чтобы я жаждала единственного Врача, чтобы ее могла исцелить только истина, чтобы из нее сочилась нежность к людям». Могу ли сейчас сказать так, положив руку на сердце? Да, могу, только тут же сделано кучу оговорок, как в контракте: «Только не так и не так. Господи! Чтобы любить, но не больно, жаждать, но не мучительно, откликаться на чужую нужду, но ничем не поступаясь и проч...»
Блаженны милостивые. «Не питаю алчущих, не одеваю нагих» и пр. Конечно, искать, что бы такое доброе сделать, это искусственно, но если иметь открытые глаза и уши, все придет само. Я же закрываю из страха взять бремя непосильное, а в результате не делаю ничего, даже того, что по силам. Да можно просто быть теплее и заботливее с мамой и сыном! Не просто делать необходимое (часто с неохотой и ропотом), а стараться угадать, чем можно порадовать, предупредить какое-то желание...
Блаженны чистые сердцем. А это, по-моему, просто бескорыстная любовь к Богу, без «оборота на себя». Бывают моменты, когда это дано пережить, когда как бы ничего от Него не хочешь, а просто счастлива, что Он таков, что рядом. Но почва моей души, наверное, каменистая: «когда наступают гонения за Слово», минимальные испытания, малодушествую. Здесь же - и недостаток благоговения. Не внешнего, потому что «так положено себя вести», а идущего от внутреннего знания, что Он свят и, несмотря на это, принимает Меня и вечеряет со Мной. И здесь же, наверное, и неверие (недоверие): «Господи, выйди от меня, ибо я человек грешный».
Блаженны миротворцы. Здесь сразу думаю о внутреннем плане: когда есть противостояние, вместо того, чтобы умирить его, утишить молитвой, раздуваю, начинается внутренний спор, война. И все это тут же отражается на близких. Я как та вода, которая все время рябит и потому ничего не отражает чисто, а все искаженно. Завожусь «с полоборота», а успокоиться очень трудно, потому что застреваю на тех мыслях и чувствах, которые вызывают бурю. Миротворец имеет мир в себе, я же несу дух мятежный.
Блаженны изгнанные правды ради. В моем случае очень боюсь такого искушения: когда есть непонимание и осуждение других, подумать, что я этакая непорочная жертва, гонимая за правду и искренность. А даже если иногда терпишь что-то «за правду», как опять же избежать этого «оборота на себя», этой подлой мысли о своей жертвенности? Бабулин механизм работает во мне вовсю. То, что так тяжко повлияло на маму и на меня, есть во мне самой: игра в жертву (и получается, что окружающих ставишь в положение палачей). Единственная надежда - что я это вижу и ловлю себя на этом. Те, о ком говорится в этом блаженстве, видят перед собой только одну Правду, а не себя, изгнанных за нее.
Исповедуя, общаясь с людьми, учишься у них. Более глубокому осмыслению жизни, наблюдению за своей душой, внимательному и вдумчивому прочтению Священного Писания… Предлагаемая ниже исповедь одной моей прихожанки так поразила меня, что я попросил ее разрешения оставить исповедь, не разрывать на кусочки, как принято, а может быть, где-то и использовать. «Если мои жалкие мысли кому-то помогут - я буду рада», - ответила она.
Исключив из этого покаянного документа все личные подробности, предлагаю его и тебе, боголюбивый читатель. Посмотри, не откроешь ли ты для себя Десять Заповедей и Заповеди блаженств заново?..
Кроме того, подобные исповеди, «документы человеческой души», могут отрезвить людей, превозносящихся своей духовностью и мнимой высотой самоанализа.
Фото сделаны мною, но специально оговариваюсь: эта исповедающаяся не имеет никакого отношения к тексту, опубликованному ниже.
Исповедь прихожанки
Читая…, чувствуешь, как рядом с этим ничтожно все, что переживаю сама и на что так легко - внутренне - жалуюсь (кому? Только не Богу, Ему - стыдно). Почему-то, именно переваривая впечатление от этого чтения, вдруг увидела, что если бы исповедоваться по всем заповедям - по Десяти Моисеевым и по Блаженствам - по всем грешна.
Святи день Господень: Иду иногда в церковь, словно по обязанности, бесчувственная, как камень, прихожу позже, жалея свою спину. А может, потому и болит, что слишком жалею? И в этой боли ищу оправдания своему самопопустительсгву? В церкви часто стою и слишком вижу, что делается кругом, людей, их перемещения, а бывает, и нехорошее, неприязненное подумаешь. А потом с этим - к Чаше. Выйдя, скоренько забываю, где была ,и поддаюсь всяким суетным «надобностям», которые сама себе и придумываю (какую пустоту заполняю, только что наполнившись Той Полнотой?). И дальше весь день часто идет так, словно и не воскресенье, и не было этого Приобщения. Самосохранение? Ведь если пытаться хранить дар, он многого требует.
Не создавай себе иных богов: Главный божок, постоянно требующий жертв, - мое себялюбие, иногда кажется, что неизлечимое. И не хочу ему молиться, а молюсь. Как будто воли нет или она парализована - никак не оторваться от себя, не отвернуться, не перенести центр в д(Д)ругого.
Не поминай имени Господа всуе. «Не те будут со Мной, кто говорил Мне: Господи! Господи! - а те, кто исполнял волю Отца Моего». В этом смысле почти всегда поминаю всуе. Т.е.: чем я готова «заплатить», поступиться за дар призывать Имя Господа, за Его близость?
Почитай отца и мать: Отца вообще не помню, а когда вспоминаю, иногда с иронией, почти никогда - с сочувствием. Как он живет, иногда хотелось бы узнать, но ложный стыд не дает позвонить. Говорю себе: ему это не нужно, раз сам никогда не звонит, и внук его не интересует. А может, нужно сделать первый шаг? Даже если он и останется только моим?
Уважение к маме какое-то холодноватое, как бы не задевающее сердца. Наверное, она часто ощущает это как мое равнодушие, и это в ее возрасте и состоянии, когда ей так нужно тепло и какая-то внутренняя ясность (последнего дать не могу, т.к. не имею сама). Может, тогда легче бы ей было придти к Нему. А так я для нее могу быть и соблазном, только отвращающим. Заботы о ней нет, ни органичной, ни просто взятой на себя волей.
Не убий. Хорошо помню, как чувствовала себя, когда бабушка осуждала меня, пусть даже без слов: как будто меня убили, отняли право быть, перечеркнули, не оставили шанса измениться. И как много жертв моего собственного осуждения, злости, неприятия! У митрополита Антония где-то сказано по поводу евангельской притчи о фарисее и мытаре: не имеем мы права судить других по своей мерке, потому что человек создан по образу Божию, а не по моему образу. А я, чуть кто кажется чуждым, отталкиваю, лишая человека права быть самим собой.
Не укради. Краду тем, что хитрю, утаиваю, каковы мои средства, даже от ближних, словно выгораживая себе личное пространство. Живу так, как будто что-то принадлежит мне одной, как будто у меня есть какая-то собственность на этой земле. И душа как копилка, узкая и недоступная (если не разбить??? Не хотелось бы так думать!) для других. Краду просто тем, что не делю все, что имею.
Не прелюбодействуй. Лучше не вспоминать всю эту грязь. И не грязь, но еще хуже - падение в пропасть ... И в то же время это единственный грех, который, как мне кажется, я уже не могла бы повторить. Тут есть надежда.
Не лжесвидетельствуй на ближнего. «Или кого оклеветах гневом моим». Лжесвидетельствую, превратно толкуя чужие намерения. И поступки-то - не моего ума дело, а намерения людские совсем знать нельзя никому, кроме Бога... и меня, конечно!
Не пожелай имущества ближнего. Если говорить о чужих талантах или о духовных совершенствах, то здесь я часто, «доброту чуждую видев, тою уязвлен бых сердцем». И тут же придумываю кучу оправданий, почему я так не поступаю... Зависть к материальному редка, но ведь к духовному - еще хуже!
Заповеди блаженств
Блаженны нищие духом. Об этой заповеди даже не могу говорить. Для меня смирение покрыто тайной и почти равнозначно Любви (Крестной). Мне до этого как до неба.
Блаженны плачущие. «Окамененное нечувствие» к нуждам других. Как часто, слыша про какое-то несчастье в мире, отгораживаешься, чтобы не подключиться, чтобы не больно было. Равнодушие и глухота. Да, и я плачу, но слезами постыдными - от жалости к себе из-за того, что что-то расстраивается, не получается, как хочешь (слава Богу!).
Блаженны кроткие. Это вообще не про меня. Если когда-то хоть на сто раз один смогу реагировать с кротостью на то, что «против шерсти», буду верить, что исцеление недалеко. Первая реакция всегда «нет». И при этом очень легко поддаюсь влиянию (и хорошему, и плохому). Бунт возникает от страха «раствориться», потерять себя, свою свободу видеть и мыслить (а кто же на нее посягает, как не собственное эго?) Хорошо хоть сейчас уже понимаю, что все враги - внутри, а все прочее - их проекция (внешний конфликт не так болезнен, как внутренний). Строптива я не в меру. А главное - как трудно поступиться своими мнениями, убеждениями! Может, иногда и не нужно это делать, если они настоящие и выстраданные, но можно не проявлять, уступить, чтобы не ранить другого, не оттолкнуть.
Блаженны алчущие и жаждущие правды.Чехов гениален в своих описаниях гибели души не в каких-то катаклизмах, а медленно и неприметно истлевающей в пошлости и посредственности существования. Я, кажется, из страха и маловерия соглашаюсь на такую посредственность, на «охранительную» позицию в жизни. И чувствую запах тлена, от меня исходящий... Помню, я молилась еще несколько лет назад: «Господи, уязви мое сердце Твоей любовью, чтобы эта рана не зарастала- чтобы я жаждала единственного Врача, чтобы ее могла исцелить только истина, чтобы из нее сочилась нежность к людям». Могу ли сейчас сказать так, положив руку на сердце? Да, могу, только тут же сделано кучу оговорок, как в контракте: «Только не так и не так. Господи! Чтобы любить, но не больно, жаждать, но не мучительно, откликаться на чужую нужду, но ничем не поступаясь и проч...»
Блаженны милостивые. «Не питаю алчущих, не одеваю нагих» и пр. Конечно, искать, что бы такое доброе сделать, это искусственно, но если иметь открытые глаза и уши, все придет само. Я же закрываю из страха взять бремя непосильное, а в результате не делаю ничего, даже того, что по силам. Да можно просто быть теплее и заботливее с мамой и сыном! Не просто делать необходимое (часто с неохотой и ропотом), а стараться угадать, чем можно порадовать, предупредить какое-то желание...
Блаженны чистые сердцем. А это, по-моему, просто бескорыстная любовь к Богу, без «оборота на себя». Бывают моменты, когда это дано пережить, когда как бы ничего от Него не хочешь, а просто счастлива, что Он таков, что рядом. Но почва моей души, наверное, каменистая: «когда наступают гонения за Слово», минимальные испытания, малодушествую. Здесь же - и недостаток благоговения. Не внешнего, потому что «так положено себя вести», а идущего от внутреннего знания, что Он свят и, несмотря на это, принимает Меня и вечеряет со Мной. И здесь же, наверное, и неверие (недоверие): «Господи, выйди от меня, ибо я человек грешный».
Блаженны миротворцы. Здесь сразу думаю о внутреннем плане: когда есть противостояние, вместо того, чтобы умирить его, утишить молитвой, раздуваю, начинается внутренний спор, война. И все это тут же отражается на близких. Я как та вода, которая все время рябит и потому ничего не отражает чисто, а все искаженно. Завожусь «с полоборота», а успокоиться очень трудно, потому что застреваю на тех мыслях и чувствах, которые вызывают бурю. Миротворец имеет мир в себе, я же несу дух мятежный.
Блаженны изгнанные правды ради. В моем случае очень боюсь такого искушения: когда есть непонимание и осуждение других, подумать, что я этакая непорочная жертва, гонимая за правду и искренность. А даже если иногда терпишь что-то «за правду», как опять же избежать этого «оборота на себя», этой подлой мысли о своей жертвенности? Бабулин механизм работает во мне вовсю. То, что так тяжко повлияло на маму и на меня, есть во мне самой: игра в жертву (и получается, что окружающих ставишь в положение палачей). Единственная надежда - что я это вижу и ловлю себя на этом. Те, о ком говорится в этом блаженстве, видят перед собой только одну Правду, а не себя, изгнанных за нее.
