Эта история реальная, только изменены имена и некоторые детали.
Мне было 8 лет, только перешла во второй класс, когда родители объявили: скоро у меня появится братик или сестричка. Мама была кандидатом педагогических наук, папа – мастер спорта по боксу, плюс высшее техническое образование, поэтому в семье не говорили – купим братика или аист принесет сестренку, говорили, конечно, без лишних подробностей, что родится ребенок.
Услышав такую новость, прыгала от радости: так долго просила о малыше. Помогала маме по дому, вязала с ней пинетки, кроила распашонки. Ее положили в роддом за месяц до планируемых родов. Врачи решили, что 31 год – непростой возраст, нужен постоянный медицинский контроль.
Мы с бабушкой и папой каждый день навещали маму. До сих пор помню: открытое окно в палате на первом этаже, рядом душистая сирень. Казалось, что при такой весенней погоде не может ничего случиться плохого. Будущие мамы по очереди подходили к окну, чтобы пообщаться со своими близкими, взять гостинцы.
На 9 мая мы тоже пришли проведать маму, только в палате ее не было, а на кровати – скатанный матрас. Тетя Люся, мамина соседка, успокоила: «Поздравляю с братиком и сыном!», потом выразительно посмотрела на папу и шепотом добавила: «Главврач хочет с вами переговорить».
Разговор с медиком был долгим, я оставалась в фойе роддома, сначала импровизировала – играла в классики, потом вспомнила, что тренер по спортивной гимнастике говорила – есть время, садись на шпагат, тяни носок, я и последовала ее наставлению. Я уже переделала все упражнения, даже на укрепление пресса живота, а папа не выходил.
У приоткрытой двери кабинета главврача прислушалась к разговору взрослых. Голоса были безрадостные, лица серьезные и грустные. По дороге домой я спрашивала папу, почему он не улыбается, братик же родился. Он отшучивался, что надо успеть обустроить детскую, накупить разных вещей, сервировать праздничный стол.
Я чувствовала, что происходит что-то не то. Не так встречают весть о рождении малыша, не игнорируют соседей и знакомых, да и из роддома обычно выписывали через пять дней, а моя мама почти месяц оставалась с младенцем. Меня ни во что, конечно, не посвящали, это только я считала себя, второклассницу, взрослой.
Волнение, что может случиться что-то плохое и грустное заставляло ночами пристраиваться между ванной и кухней и слушать долгие обсуждения папы и бабушки. Говорили они взволнованно, но тихо. Долетали только обрывки предложений, отдельные слова: «сердечник», «праздновали», «не дотянет и до месяца», «не доживет», «есть Амосов», «делает операции на сердце».
Уже летом мама с братом приехали домой. Он был маленьким, с огромными голубыми глазами, периодически синими ногтями, бледными губами и темным треугольником вокруг них. Наверное, догадаться о диагнозе нетрудно – порок сердца.
Но я сразу полюбила и пожалела Мишу – так его назвали. Мама делала ему ежедневный массаж, массировала каждый ноготь на хрупких пальчиках, долго гуляла на свежем воздухе, чтобы улучшить кровообращение.
Миша рос болезненным. До поступления в школу несколько раз температура поднималась почти до критической черты. Спасала только быстро приехавшая бригада «Скорой помощи». Помню, как в такие моменты отец бежал с работы, чтобы успеть застать еще живого ребенка, обнимать его и попрощаться с ним. Немалую часть детства брат провел в больницах.
Медики откровенно говорили, что он не доживет до 6 месяцев, потом уверяли – не дотянет до года, до 7 лет, ну, уж точно в 16 лет умрет.
Каждый год, приходя подтверждать инвалидность, врачи искренне удивлялись, что пациент еще жив.
Мама с папой винили врачей, которые во время родов были подшофе (роды начались в праздничный день) и чуть не упустили ребенка, не откачав своевременно жидкость из легких. А врачи – родителей: нельзя рожать даже второй раз в 30 лет – слишком поздно. По их мнению, безопаснее и правильнее сделать аборт.
Однажды мы с мамой гуляли в парке, а проходящая мимо старушка заглянула в коляску и сказала: «Ничего, что худой и бледный! Крестите – всё будет хорошо!» Мама остановилась, а пожилая незнакомка сказала ей: «Дочка, Господь милостив, верь только, я буду молиться за вас, вот увидишь – вырастет и будет ученым человеком»
Это был конец 70-х годов. Я стала расспрашивать маму, что такое «крестить» и почему от этого все будет хорошо. Мама только вздохнула. В школе тоже от меня отмахнулись: стыдно пионерке, отличнице, спортсменке забивать голову ерундой. Только во Дворце спорта уборщица баба Лиля терпеливо ответила на мои вопросы.
– Крещение – это второе рождение, только не телесное, а духовное. Твоего брата будут знать все святые, будут молиться за него, его будет оберегать Ангел-Хранитель! Родители против Крещения – не спорь с ними, ты ребенок и должна помогать им и не огорчать их. А насчет Миши – просто молись, проси у Господа милости, здоровья брату, сил и терпения маме и папе. Господь услышит детскую молитву. Я тоже буду молиться.
Я очень боялась потерять брата. Перед сном, когда меня никто не видел, обращалась к Богу, хотя была не крещеная, но сердце всегда с самого детства подсказывало, что есть милость, доброта, есть Бог.
Я своими словами обращалась: «Господи, пусть мой братик будет самым здоровым, самым лучшим, умным, пусть растет быстрее, и я научу его читать, писать и бегать быстрее всех! Только не отнимай у меня брата, он хороший! Спаси его!»
Брат с возрастом стал меньше болеть, хотя инвалидность, конечно, оставалась. Ему были запрещены физические нагрузки, требовалось строго следить за режимом дня и питанием.
Я боялась, что когда Мишка пойдет в школу, ребята будут его обижать, поколачивать. А он стал душой компании, учителя и ровесники любили его за юмор, артистичность, глубокие знания. Он грезил биологией с самого детства: как научился читать, брал из домашней библиотеки книги об океанологии, редких растениях.
В 18 лет, будучи студенткой, я самостоятельно крестилась в Елоховском соборе Москвы. На Литургии подходила к иконам Божьей Матери, святителя Николая Чудотворца, великомученика и целителя Пантелеимона и просила за брата. К сожалению, записок о его здравии подать не могла, как и заказать молебен – он же не был крещен.
В конце 90-х мне посчастливилось побывать в паломнической поездке по Иерусалиму. Там я тоже молилась за брата, а у Гроба Господня рассказала пожилому православному монаху о Мише, что переживаю о нежелании брата креститься и молюсь за него. Монах сказал:
– Сестринская молитва – это очень хорошо, продолжай, но брат должен стать чадом Церкви, мы тогда все за него сможем молиться на Литургии. Он будет исповедоваться и причащаться. Молись не только за его здоровье, но и за то, чтобы в сердце проснулась вера, любовь к Богу.
После школы Миша поступил в МГУ на факультет биологии. С первого раза.
Мы с братом разговаривали о вере, таинствах Церкви. Но все беседы обычно завершались одинаково: «Я же учусь в МГУ, хочу заниматься генетикой, стать ученым. Разве наука и религия совместимы? Что это за ученый – с молитвой на устах?»
У каждого свой путь к вере, к Богу. Говорят, не было счастья да несчастье помогло. Брату было всего 30 лет, он учился по обмену в Нью-Йорке, с коллегами отмечали выход его статьи в научном престижном журнале. Вдруг Миша упал, как будто замертво, друзья вызвали скорую помощь. В зале ресторана оказался полицейский, отдыхал со своей семьей, он подбежал к брату, проверил пульс, дыхание, схватил дефибрилляторы и провел реанимационные действия.
Бригада медиков приехала быстро и отвезла Мишу в ближайшую больницу в палату интенсивной терапии. Позже врачи сказали, что если бы полицейский не оказал помощь, то прибывшие медики только бы констатировали смерть. У брата была клиническая смерть. Несколько дней он провел в больнице, выписался другим человеком. Он нашел в Нью-Йорке православный храм и после нескольких бесед с батюшкой крестился.
Потом он рассказывал, что помнит, как смеялись, поздравляли – и за этим падение, темнота, холод, тишина. А потом очнулся, и врачи улыбаются: «С возвращением, если можешь молиться – молись, еще минута задержки, и мы бы не спасли» Миша делился: как будто издалека он слышал мой детский голос: «Господи, не отнимай моего брата, Господи, помилуй, он хороший…»
Именно так я в детстве молилась за брата, но он никогда не слышал моих детских обращений к Богу.
Говорят, что сейчас чудес не бывает. Но для меня пример 47-летнего брата – настоящее чудо. Он выжил в детстве, он пережил клиническую смерть, а главное, уверовал в Бога. Да, у него непростой путь, но зато он твердо верит в милость Господа, в то, что Господь нас никогда не оставляет.
За 17 лет после клинической смерти для него Исповедь, Причастие, красивые Литургии являются неотъемлемой частью жизни. Он женат, двое детей, к сожалению, пока жена не воцерковлена, но Миша верит в милость Господа и молится, чтобы и жена стала настоящим чадом Церкви.
Александра Грипас
Комментировать