Буры и кальвинизм

По поводу книги Р. Виппера «Влияние Кальвина и кальвинизма на политические учения и движения XVI века. Церковь и государство в Женев XVI века в эпоху кальвинизма».

Полноту благодатных даров и благ истинной духовной жизни сообщает человеку только истинное христианство, осуществляемое и пребывающее в Православной Церкви. Принадлежащие к инославным исповеданиям и сектам отторжены от истинной Православной Церкви и потому не имеют возможности пользоваться во всей полноте благодатными средствами, которые приобретены для человечества чрез искупление, совершенное Иисусом Христом. Каждое инославное исповедание и сектантское общество более или менее значительно погрешает и заблуждается в вероучении, в нравоучении, в устройстве, характере и совершении Богослужения; а от этого и личное миросозерцание, внутренняя вера, строй и направление жизни их последователей не могут быть правыми.

Но христианство есть сила столь могущественная, что даже и в извращенных его видах люди могут почерпать просвещение и освящение, если только извращение не коснулось самых основ христианства, если только неправославные общества принимают и исповедуют все основные христианские догматы и если они, имея искреннюю и твердую христианскую веру, поставляют задачей своей жизни спасение души и стараются жить по христиански, т. е. так, как заповедал Христос. Конечно, не может быть ни малейшего сомнения в том, что неправославные христиане имеют менее возможности и средств обладать спасительной христианской верой и вести истинно христианскую жизнь, нежели православные христиане, однако и они не совсем лишены благодатной помощи Божией и разнообразных благ христианства, и усилия их жить по заповедям Христовым не останутся тщетными. Быть может, о таковых следует сказать то же, что сказал Иисус Христос книжнику за его разумный ответ: не далеко ты от царствия Божия (Мк.12:34). Они – не истинные христиане, а все-таки – христиане. Уже одно то, что они признают Евангелие и другие священные библейские книги откровением Божиим и считают обязательным для себя веровать и жить согласно с выраженною в них истиной и волей Божией, и что, в частности, они веруют во Христа, как Богочеловека, совершившего искупление человеческого рода, и надеются спастись через Него благодатью Святого Духа, дает им неизмеримое преимущество пред иудеями, мусульманами и язычниками.

Нельзя этого сказать только о тех сектах, которые представляют коренное извращение христианства, в которых поколеблены самые основы христианства и извращены или и прямо отвергнуты главные истины христианского вероучения и нравоучения. Особенно печально то, что с глубоким извращением христианства последователи таких сект обыкновенно соединяют фанатическую ненависть и непримиримую вражду к истинной, Православной Церкви, равно как и ко всем вообще христианским исповеданиям и обществам. Ужасно еще и то, что еретики и сектанты держатся своих заблуждений, иногда явно нелепых и диких, с непобедимым упорством, страдают неисцельной закоснелостью, впадают в ожесточение; изобличающая их заблуждения истина становится для них неприятной, даже невыносимой, как яркий солнечный свет для больных глаз. Они имеют глаза, которыми не видят, и уши, которыми не слышат, даже до сего дня (Рим.11:8). Такие еретики не лучше язычников, а в иных отношениях даже хуже; потому что при упорстве и ожесточении им труднее сделаться истинными христианами, чем язычникам, а их фанатизм и ненависть к Церкви делает их опасными для ее сынов. Вот почему отцы Церкви иных еретиков своего времени, как-то: гностиков, антитринитариев, манихеев, ариан, считали не лучше язычников. В новое время таковыми нужно признать на Западе социниан и последователей крайних мистических и рационалистических сект, а у нас в России принадлежащих к некоторым толкам раскола и приверженцев сумасбродных сект, мистических и рационалистических, например, хлыстов и т. п.

Но не таковы так называемые инославные исповедания, в которых существо христианской веры не повреждено, и основные христианские догматы соблюдены, как это видно уже из того, что они удержали наш православный, он же и вселенский, Символ веры, сделав только прибавку к нему об исхождении Святого Духа и от Сына. Впрочем, вероисповедная нетерпимость, достигающая часто степени резко выраженной вражды и неукротимой ненависти, крепко привилась и к инославным исповеданиям. Католики ненавидят протестантов; протестанты враждуют против католиков; те и другие питают неприязнь к Православной Церкви.

Каждое инославное исповедание имеет свои недостатки, но имеет также и свои хорошие свойства, частью общие с Православною Церковью, частью составляющие характерную особенность каждого из них.

В частности, одно из протестантских обществ, названное по имени своего основателя кальвинистическим и составляющее ветвь реформатского исповедания, кроме многих других недостатков, имеет тот очень заметный порок, что оно внедряет в своих последователей религиозный и вероисповедный фанатизм. За то оно же сообщает им нравственную строгость. Правда, эта последняя часто получает у них несимпатичный, даже отталкивающий отпечаток нравственного ригоризма, фарисейского самоуслаждения своею праведностью и чрезмерной строгости к грешникам, тем не менее ее нельзя не признать характерной, а в значении противовеса распущенности нравов, особенно распространенной в больших и богатых городах, даже хорошей чертой этого исповедания.

В настоящие дни об этом характерном свойстве кальвинизма напомнила миру одна из кальвинистических общин, переселившаяся некогда в Южную Африку и основавшая там две республики – Оранжевую и Трансвааль. Буры по вероисповеданию кальвинисты. Весь мир изумился, услышав, что две ничтожные и малоизвестные республики, населенные полуобразованными крестьянами, потомками некогда переселившихся туда голландцев, дерзновенно объявили войну богатейшей и могущественной мировой державе. Сначала едва ли кто верил, чтобы буры имели хоть малый успех в этой неравной и опасной борьбе. Войско у буров милиционное, малочисленное; союзников у них нет; ждать им помощи не от кого. Даже доступ к ним со стороны затруднен, так как их страна со всех сторон окружена частью владениями той самой Англии, которой они объявили войну, частью землями неприязненных им чернокожих, частью владениями Португалии, на помощь которой нельзя было рассчитывать. Несмотря на это, в первые месяцы борьбы они одержали множество блестящих побед над своим врагом. Позже, когда бурам пришлось бороться с неприятельским войском, вдесятеро сильнейшим их, они стали терпеть поражения; тысячи их попали в плен; другие погибли в беспрерывных боях. Но и теснимые превосходящими силами, они отступали, а не бежали; и, отступая, они били своих врагов. В самом отступлении и даже в поражениях они проявили более мужества, героизма, воинского достоинства, нежели англичане в своих победах; потому что какая честь десятерым, когда они, нападая на одного – двух воинов, вынуждают последних отступать и нести от отступающих чувствительные потери. Но вот англичане, подавляя буров своей многочисленностью, прошли всю их страну из конца в конец, заняли их главные города и крепости, завладели всей страной. Всем стало казаться, что война кончена, что буры подавлены, сломлены, что страна их стала собственностью Англии. Как же иначе? Но сила духа в человеке иногда бывает почти безмерна. Не имея операционного базиса и даже уголка или пристанища, лишившись крова, имущества, близких сердцу людей, не имея места, где бы они могли сложить и откуда бы могли получать съестные и боевые припасы, довольствуясь большей частью неприятельскими оружием и запасами, которыми нужно еще овладеть, буры не упали духом, не положили оружия, не ушли в далекие страны, где им обещают дать земли, но продолжают бороться до последней капли крови. Страна их опустошена и переполнена неприятелями, сами они рассеяны, обессилены, утомлены войною, надежды на вмешательство в их пользу держав мало, а на счастливый исход борьбы еще меньше, и все-таки они не кладут оружия, а, по-видимому, хотят сражаться без конца.

Какая же сила воодушевила их на совершение этого великого подвига? Что побудило их начать опасную, неравную борьбу с могущественным врагом? Откуда берется у этих мирных и добродушных земледельцев неустрашимое мужество в сражениях с сильнейшими вдесятеро неприятелями? Что дает терпение и неистощимую бодрость этим воинам, изнуренным продолжительной и тяжкой войной? Что предохраняет их от отчаяния и дает им необычайный подъем духа в их беспомощном и безнадежном положении?

Не наука и образованность – они простые малообразованные фермеры и земледельцы; не неприступные крепости, не усовершенствованные пушки и ружья – их вооружение не хуже, но и не лучше английского; не деньги, потому что хотя у них есть золотые и алмазные копи, но могут ли они сравняться с Англией в богатствах? И не жажда славы, свойственная великим завоевателям – они не чужие страны хотят завоевать и не чужие народы поработить, а свою родную страну спасти от завоевания и порабощения и не жажда хищничества, так как они совсем не желают захватить чужое, а защищают свою землю от расхищения.

В тяжком кровавом подвиге одушевляет их вера в Бога и крепкая надежда на Его помощь. Их дело правое, и они непоколебимо уверены, что Бог рано или поздно поможет им и защитить их от врага. Они патриархально-добродетельны и христиански-благочестивы. Христианское благочестие, на все полезное, имея обетование жизни настоящей и будущей (1Тим. 4:8), оно-то дает им непобедимую силу в борьбе. Они не с кафедры, а на бранном поле, не словами, а громом победоносного оружия произнесли во услышание всего мира проповедь о том, что как ни разрушительны теперешние орудия, но без нравственной силы владеющие ими не одержат победы над народами нравственно-сильными, что также не спасут от поражения ни несметные богатства, ни наука и образованность, ни высота развития технических искусств и промышленности, ни всемирная торговля, что ценнее всего этого нравственная сила, добродетель, и что неиссякаемый источник этой силы заключается в вере в Бога, в религии и особенно в религии христианской. Они показали и доказали всему миру, как безумны и лживы те, которые утверждают, что Бога нет, что религия и христианство порождены невежеством, что с развитием науки и с распространением просвещения религия исчезнет, и что, будто бы она уже и теперь отжила свой век. Быть может, промысл Божий попустил воздвигнуться этой удивительной войне на закате 19-го и на заре 20-го века, чтобы предостеречь христианские народы от неверия и предвозвестить им, что они сами приготовят себе погибель, если будут слушаться безумцев, отрицающих бытие Бога и признающих веру в Него вредным заблуждением, и если и в новом веке безбожие, отрицание Христа и христианства и ненависть к ним не ослабеют, а будут усиливаться еще более, нежели как это было в 18-м и 19-м веках, и что для предотвращения бед и погибели и для упрочения государственного и народного благосостояния они первее всего должны укрепить в себе веру в Бога и Христа и водворить в своей жизни христианское благочестие.

Что не любовь только к родине и не чувство только самосохранения воодушевляют буров в борьбе, а преимущественно христианские чувства и христианское благочестие, это видно из того, как благородно, как человечно, как, можно сказать, свято ведут они эту борьбу с своими врагами, погребая их убитых, ухаживая за их ранеными, не обижая плененных, не позволяя себе в отношении к врагам никакой жестокости, никакого излишнего кровопролития.

И с какими людьми они так человечно, так христиански обращаются? С хищниками, которые, ни в чем сами не нуждаясь и владея множеством богатых захваченных ими стран во всех концах земли, пришли в отечество буров с целью завладеть открытыми и разработанными трудами буров, золотыми и алмазными копями, и отнять самую землю их, которую буры добыли тяжкой, кровавой борьбой с дикарями, – отнять для того, чтобы иметь непрерывную цепь владений во всю длину Африки, от северного до южного конца её. Замысливши присоединить республики буров к своей территории и лишить буров политической свободы и независимости, англичане наводнили обе страны буров своими войсками, опустошили их города и селения, рассеяли жен и детей, побили или угнали в плен их отцов, мужей и сыновей.

Без сомнения, не одна простота нравов и патриархальность жизни вместе с пламенным патриотизмом снабдили буров не только мужественным бесстрашием в войне, но и милосердием к злейшим врагам-убийцам, разорителям, поработителям: милосердие и сострадательность к врагам – христианские добродетели и эти высокие добродетели взрощены в бурах их твердой верой в Бога и Христа, они цвет и плод их христианского благочестия и набожности, их христианского духа.

Конечно, возникает недоумение, почему же англичане оказались своекорыстны, бесчеловечны и жестоки, между тем как и они – христиане, и значительная часть их принадлежит к вероисповеданию, почти одинаковому с вероисповеданием буров.

Это недоумение легко разрешается, если припомнить, что теперь среди образованных народов очень много христиан только по имени, которые далеки от Христа и не руководятся Его учением, которые ни в своем образе мыслей, ни в своей жизни и деятельности не имеют почти ничего христианского, которые ни мало не думают о вечной жизни, для которых бог – их чрево и золото. Вызвавшие войну с бурами ради корысти и завоевательных целей – христиане по имени. Чемберлен занимает высокую государственную должность в Англии, и вместе с тем он и члены его семьи – акционеры и участвуют в таких денежных предприятиях, которые не мирятся с государственными интересами их отечества. Такие люди не стесняются принесть в жертву золотому тельцу все, что угодно.

И как много таких людей в торгашеской Англии! Для них едва ли даже понятен смысл золотых слов великого поэта, их соотечественника, Байрона:

Лишь добродетели светило

Переживет все времена,

Бессмертной славой поражая

Тебя, ничтожный человек.

Так на вершинах горных снег,

И зимою и весной

Лучи солнца отражая,

Светит ясной белизной.

И англичане – не все, а верующие из них – читают по воскресеньям Библию, как и Крюгер. Но ведь и книжники, и фарисеи читали и знали Библию. Не слушатели закона праведны предо Богом, но исполнители закона оправданы будут (Рим. 2:13). И не применимы ли к англичанам слова, обращенные Апостолом Павлом к иудеям: Хвалишься законом, a преступлением закона бесчестить Бога? (Рим. 2:23) Англичане гордятся тем, что они в своих владениях не стесняют свободы личности и общественного мнения, а сами домогаются поработить себе маленький народ, который им вовсе не опасен и который вовсе не желает им подчиниться.

Англичане хвастаются своею образованностью и надменно считают себя первым народом в мире, а вызвали войну, которая позорит цивилизацию 19-го века. Как бы не исполнились на них строгие слова ветхозаветного законодателя: Предаешь тебя Господь па поражение врагам твоим; одним путем выступишь против них, а семью путями побежишь от них (Втор. 28:25). Но могут оправдаться на них и еще более грозные слова Иисуса Христа о книжниках и фарисеях, лицемерах: Да прийдет на вас вся кровь праведная, пролитая на земле (Мф. 23:35). Уже и теперь все народы осуждают англичан за эту беззаконную и хищническую войну. Уже и теперь за кровь неповинных буров они дорого заплатили кровью десятков тысяч своих солдат и огромной массой столь любезного им золота. Англичане, захватившие обширные владения во всех частях света, собирающие богатство со всех концов земли, домогающиеся владычествовать чуть не над всей Землей глухи к словам Христа: Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредить? (Мк. 8:36). Но горе тому человеку и тому народу, которому сокровища земли стали дороже души. Лондон – величайший и богатейший город в свете; но ведь и Карфаген, и Вавилон, и Ниневия, были многолюдные н богатые города; но уже давным-давно лежат они в развалинах, и на месте их пустыня, населенная дикими зверями. Конечно, то были города языческие; но и христианские города могут подвергнуться разрушению и даже совершенному запустению, если жители их будут веровать, мыслить и жить не по-христиански. Огромным и пышным городам, подобным Лондону, особенно нужно помнить изображение погибели апокалиптического Вавилона (Откр. 18). В конце 13-го века северо американские колонии Англии, отложившись от своей митрополии и с необычайной быстротой возросши в государство обширное, многолюдное, богатое, могущественное и опасное для самой Англии, дали Англии первое предостережете. В конце 19-го века буры своей войной, разорительной и унизительной для Англии, сделали ей второе предостережение. Возможно, что в наступившем 20-м веке ей будут даны и еще более внушительные уроки.

Но возвратимся, однако, к вероисповеданию буров – кальвинизму.

Нравственная строгость и набожность современных буров естественно переносить нашу мысль к колыбели их вероисповедания. Замечательно, что набожность и строгость, даже суровость нравов были присущи и первоначальной кальвиинистической общине, основанной самим Кальвином, вот уже более трех с половиною веков тому назад, в иной части света, среди другого парода, совсем при иных условиях быта и в другой политической и гражданской обстановке – разумеем кальвинистическую общину Женевы в 16 веке. Женевцы 16 века и по национальности, и по международным отношениям, и по своим занятиям, и по строю общественной жизни, и по исповеданию, которого они держались до перехода в кальвинизм, были совсем не то, что теперешние буры Трансваальской и Оранжевой республик; а между тем кальвинизм наложил столь резкий отпечаток и на женевцев 16-го века, и на буров 19-го столетия, что невольно чувствуется, что тех и других связывает какое-то глубокое духовное родство, что эти две общины, разделенные одна от другой несколькими веками и огромным пространственным расстоянием и совершенно чуждые одна другой во всех отношениях, похожи одна на другую по внутренней своей жизни, по духу и характеру. Кальвинизм – христианство сектантское, далекое от православного, истинного христианства во многих пунктах вероучения и особенно в Богослужении, тем не менее, и это вероисповедание сообщает своим последователям столь резкий и сильный религиозно-нравственный характер, что он прививается самым разнообразным племенам и удерживается в течение веков.

Это религиозно-нравственное сродство между бурами и кальвинистами Женевы эпохи Кальвина дает нам повод сообщить несколько замечаний о книге, двойное заглавие которой мы выписали, хотя она вышла в свет уже семь лет тому назад. Автор этой книги-диссертации Роберт Виппер, профессор Московского университета по всеобщей истории.

Книга его есть нечто в роде гражданско-церковной истории Женевы за 16-й век. Она описывает церковно-гражданскую жизнь этого города в эпоху Кальвина и его непосредственных учеников, когда Женева, превратившись из католического города в кальвинистический, усвоила суровый сектантский дух своего реформатора и строгий ригористический уклад жизни, свойственный кальвинистическим общинам.

В пятнадцати главах книги профессора Виппера¹ раскрываются следующие предметы: политическое развитие Женевы до реформации; переход Женевы к протестантизму; политические и церковные идеи Кальвина; его практическая деятельность в Женеве, а отчасти и ученая, при чем отмечаются фазы развития главного богословского сочинения Кальвина, его догматической системы «Institutio religionis christianae»; обстоятельства трехлетнего пребывания Кальвина в Германии во время смут в Женеве; процесс Сервета; последние годы Кальвина; деятельность в Женеве преемников Кальвина. Но особенно обширно и подробно раскрывается процесс развития политического и церковного устройства и жизни женевской общины под влиянием Кальвина и его преемников в течение всего 16-го века и сопровождавшая этот процесс непрерывная борьба между церковными и гражданскими властями.

В конце книги помещены «Приложения», заключающие четырнадцать документов из истории Женевы в подлиннике и на французском языке².

Источниками и пособиями при составлении книги ее автору служили:

1) Сочинения Кальвина в издании страсбургских ученых Баума, Куница и Реуса, начатом в 1863 г., во время писания профессором Виппером своей книги еще не оконченном и входящем, как часть, в более обширное издание под общим заглавием «Corpus reformatorum», где сочинения Кальвина начинаются с 29-го тома³. Кроме сочинений Кальвина и писем его и к нему, в этом издании напечатано множество документов (церковные и другие ордонансы, акты процессов эпохи Кальвина и извлечения из протоколов Женевского Совета, Консистории и Коллегии пасторов).

2) Собрание писем в издании Herminjard'a под заглавием «Correspondance des réformateurs dans les pays de langue française» («Переписка реформатов в странах французского языка»).

3) Полулетописная и очень обширная история женевского народа А. Роже под заглавием «Histoire dupeuplede Genèvedepuisla reforme jusqu'à l’Escalade». Voll. 1–7. Genève. 1870–1883 гг. Заглавие обещало, что история Женевы будет доведена до 1602 г.; но Роже умер, успев написать историю этого города только до 1568 г. Заключая множество добросовестно составленных выдержек из документов 16-го века, эта семитомная книга до некоторой степени может заменять первоисточники.

4) Рукописи, хранящиеся в архивах Женевы–государственном и консисторском, а именно: Протоколы Совета, сохраняющиеся в виде переплетенных фолиантов, из которых каждый обыкновенно обнимает целый год; Анналы Коллегии пасторов; Протоколы Консисторского суда и еще некоторые исторические документы.

Этим рукописным материалом проф. Виппер пользовался при составлении только последних четырех глав своей книги, в которых излагается история Женевы с 1564 по 1604-й год, в эпоху, следовавшую за смертью Кальвина. При составлении же первых одиннадцати глав, т. е., более трех четвертей книги, главным пособием ему служила «История» Роже, очень облегчившая его труд. Много пользовался он также сочинением Кампшульте, тоже неоконченным: «Iohann Calvin, seine Kirche und sein Staat in Genf». Leipzig, 1869. I В. («Иоанн Кальвин, его церковь и его государство в Женеве»). Вторым томом этого сочинения профессор Виппер не мог воспользоваться: он был издан в Лейпциге Вальтером Гётцем уже после смерти Кампшульте, в 1900 г., тридцать лет спустя после издания первого тома. В этом втором томе подробно раскрываются взаимные отношения партий в Женеве, и по содержанию он совпадает с книгой господина Виппера. Кампшульте мастерски освещает запутанные отношения, столкновения и борьбу между партиями в Женеве; но оставляет в тени непоколебимую и горячую религиозную веру, которая сообщала Кальвину непреклонную энергию в деле водворения в Женеве теократии н строгого нравственного уклада жизни. Камшульте – историк, а не богослов. То же можно сказать и о книге профессора Виппера: богословско-религиозного содержания в ней меньше чем, сколько можно было ожидать от книги, посвященной исследованию кальвинизма в Женеве.

Кроме этих, главнейших и лучших по истории Женевы и женевского кальвинизма, книг профессор Виппер часто ссылается еще на сочинения Генриха Фази, Иакова Фази, Розе, Галиффа-отца, Галиффа–сына, а при рассмотрении многих частных предметов – на сочинения Бонивара, Бореля, Лефрана, Безы, Корчелия, Мале, Селерье и др.

За исключением сочинения Кампшульте и нескольких журнальных немецких статей, все прочие многочисленные сочинения, на которые есть ссылки в книге г. Виппера, написаны на французском языке. Иначе и быть не могло: o Женеве, о Кальвине, проведшем почти всю жизнь в Женеве, и о кальвинизме, зародившемся и распространившемся в 16-м веке в Женеве, писали преимущественно сами же женевцы, а они говорят и пишут на французском языке.

Кстати следует упомянуть, что после выхода в свет книги профессора Виппера иностранная литература обогатилась многими сочинениями о Кальвине и о женевском кальвинизме, из которых иные очень ценны. Так, в 1897 г. в одном из немецких журналов появилась статья Лангапод заглавием «Die Bekehrung Johannes Calvin» («Обращение Иоанна Кальвина»), в которой решается вопрос о том, когда именно в Кальвине произошло отпадение от католичества и обращение в протестантство. Этот вопрос, не затронутый в книге профессора Виппера, и раньше был обсуждаем неоднократно. Напр., Дальтон напечатал об этом статью в 1893 г. в «Deutsch evangelischen Blätter». В 1898 г. пастор Шуази(Choisy) напечатал в Женеве свое сочинение «La Théocratie a Genève au temps de Calvin» («Теократия в Женеве во время Кальвина»). В этом сочинении раскрывается следующий взгляд: если под теократией разуметь подчинение гражданского управления и гражданской власти Церкви, то теократия не была введена в Женеве; а если под теократией разуметь то, что обществу Женевы был привит религиозный характер, то она была введена в этом городе; Кальвин и его единомышленники признавали церковную и гражданскую власть равноправными и взаимно помогающими друг другу факторами общественной жизни; они не подчиняли все гражданское церковному, а то и другое подчиняли норме данной в Священном Писании, и ввели собственно не теократию, а библиократию. В книге профессора Виппера есть материал для решения этого вопроса, но сам вопрос нарочито не обсуждается. В 1899 г. в Лозанне вышло начало нового обширного сочинения о Кальвине профессора богословского факультета в Монтобане Е. Думерга (Е. Doumergue) под заглавием «Iohan Calvin. Les hommes et les choses de son temps. Tome I: La jeunesse de Calvin» («Иоанн Кальвин. Люди и события его времени. Том I: Юность Кальвина»). Этот большой том (в нем 634 стр.), снабженный рисунками и вообще превосходно изданный, распадается на пять отделов и обнимает жизнь Кальвина от рождения до 1536 г., до издания догматической системы Кальвина в ее первоначальном виде. Все сочинение рассчитано на пять таких же больших томов. В том же году Думерг напечатал в Лозанне же небольшую книжку под заглавием «Une poig née des faux. La mort "de Calvin et les Iésuites» («Рукоятка меча лжецов . Смерть Кальвина и иезуиты»), в которой старается разоблачить клеветы на Кальвина. В том же году вышла брошюра Дюрана(Duran) «Le mysticisme de Calvin d» après l’ Institution chrétienne» («Мистицизм Кальвина по христианскому наставлению»). Разумеется здесь главное сочинение Кальвина, его догматическая система, написанная на латинском языке под заглавием «Institutionen christianae reliyionis» (« Наставления христианской веры»). В том же 1900 г. закончено издание полного собрания сочинений Кальвина в «Corpus reformatorum» выпуском LXXXVI и LXXXVII томов Корпуса, а творений Кальвина – LVIII и LIX томов. В этих двух томах из сочинений Кальвина напечатаны всего только 13 проповедей, прежде ненапечатанных. Зато оба тома наполнены разнообразными указателями, облегчающими изучение сочинений Кальвина. В 1900 же году вышел в свет второй том сочинения Кампшульте. Должно, наконец, упомянуть о лекциях на английском языке Кипера (Kuyper), вышедших под заглавием «Calvinism» («Кальвинизм»), а также о книге Бернуса «Théodore de Beze à Lausanne», 1900 г.

Уже этот перечень показывает, что на Западе каждый год появляются статьи, брошюры и даже обширные труды о Кальвине и кальвинизме на немецком, английском и в особенности на французском языке.

У нас в России после выхода в свет книги г-на Виппера ничего не появлялось в печати о Кальвине и кальвинизме. Но раньше было напечатано в «Православном обозрении» за 1878 и 1879-й годы обширное исследование Вл. Назаревскаго «Иоанн Кальвин, реформатор 16 века». Профессор Виппер не упоминает о нем ни разу и, можно думать, не знает и о существовании его. Подобно огромному большинству наших светских ученых он, без сомнения, совершенно не знаком с русскою богословскою литературою. Впрочем, он имел под руками все те иностранные сочинения, которыми пользовался г-н Назаревский, с прибавлением еще тех, которые вышли в свет за последнюю четверть века, а потому ознакомление с сочинением г-на Назаревскаго не могло иметь важности для профессора Виппера. Но если он не опустил из внимания даже незначительным статей в иностранных журналах, то из уважения к науке в России следовало хотя бы упомянуть о труде г-на Назаревскаго, во всяком случае, немаловажном и представляющем первый опыт в русской литературе довольно обширного и ученого исследования о Кальвине и кальвинизме. Недавно некто с кафедры того самого университета, в котором состоит профессором г-н Виппер, обозвал русскую богословскую науку «обнищавшей». Однако о Кальвине и кальвинизм русский богослов написал ученое исследование пятнадцатью годами раньше, нежели гражданский историк – университетский профессор.

Задачи своего труда профессор Виппер определяет во «Введении» следующими словами:

«Я имел в виду выяснить первоначальную церковную и политическую теорию кальвинизма в том виде, как она развилась и фиксировалась в Женеве, показать, в каких практических формах она выразилась здесь, и в какую традицию она перешла под влиянием действовавшей на нее среды. Я подробно остановился на политическом развитии Женевы до реформации и в течение 16 века, чтобы выяснить, какое место принадлежит здесь влиянию кальвинистской церкви; мне кажется, на основании сделанной работы, что здесь может идти речь об усвоении государством известных церковных задач внутри и извне, о принятии некоторых формул, но не больше; формы Женевской республики в 16 веке определились другими условиями и наметились отчасти ранее установления характерного типа кальвинистской церкви; политические порядки далеко не во всем и не всегда совпадали со стремлениями Церкви. Далее, я старался определить мотивы и направление церковной политики магистрата; мне казалось возможным отметить здесь известные самостоятельные задачи, которые ставила себе светская власть, и для этой цели важно было привлечь аналогию ранее определившейся в своих формах цвинглианской реформации. С этой точки зрения мне представлялось возможным взглянуть на церковно-политические акты эпохи Кальвина не как на простые уступки по отношению к церкви, более или менее значительные, но отчасти как на совместное дело государственной власти и представителей церкви, иногда сходившихся в своих целях, иногда проводивших на почве одних и тех же учреждений различные тенденции как это особенно видно на церковных ордонансах 1541 г. В изучении собственно церковной и политической теории появившейся в стенах Женевы, я имел в виду опять-таки сравнение главным образом с ближайшей по кругу влияния теорией цвинглианства. Основной чертой отличия здесь является учение об отношении церкви и государства. Практически этот вопрос играет наиболее существенную роль в борьбе, следующей за проведением церковных ордонансов 1541 г. (спор о праве отлучения). Переходя к этому периоду, следя за развитием церковных форм, я старался показать, как светская власть в известных отношениях, в проведении нравственной дисциплины, в преследовании ереси, конкурирует с церковью; как, с другой стороны, церковь, замешиваясь в городскую жизнь, усваивает себе чуждые ей первоначально цели и приемы, до известной степени сходя на положение служебного органа правительственной власти и стараясь в то же время сохранить известный высший контроль по аналогии «пророков»; наконец, выделить те оригинальные стремления Женевской церкви, который вызывали наибольшее противодействие в правительстве и известной части общества. Общая характеристика положения церкви в конце деятельности Кальвина должна будет показать, на каких приобретениях она остановилась в момент наибольшего своего успеха. Изучение эпохи, следующей за Кальвином, дало мне возможность определить, какие церковные традиции утвердились более или менее прочно в Женеве: идея самостоятельности церкви в сфере религиозного и нравственного контроля обращается на практике, с одной стороны, в подчиненную государственной власти полуполицейскую деятельность консистории, с другой, в право ходатайства и критики действий магистрата со стороны представителей церкви»⁴.

История гражданско-церковной жизни женевцев и деятельности церковного и гражданского правительства Женевы, равно как и история деятельности Кальвина излагается в книге профессора Виппера подробно, шаг за шагом, из года в год. Излагая преимущественно фактическую историю, он старается также уяснить и определить те идеи, которые проводили в жизнь женевского народа руководители этого последнего и в особенности сам Кальвин, и обозначить влияние этих идей на устроение церковного и гражданского правительства Женевы, на порядки и нравы женевского народа и на соперничество и борьбу партий, во главе которых стояли представители знатнейших фамилий города. Он рассматривает и оценивает не богословские учения Кальвина и его учеников и приверженцев, равно как и противников, а их практическую церковно-гражданскую деятельность. Он не богослов, а историк, и, пожалуй, более гражданский, нежели церковный историк.

Но так как история Женевы была еще раньше Виппера написана Кампшульте и Роже, не говоря о других, менее видных писателях, рассматривавших отдельные стороны этой истории, то естественно возникает вопрос, привнес ли профессор Виппер что-нибудь новое в разработку этой истории, и какое имеет отношение его книга к трудам его предшественников?

Это отношение можно выразить двумя словами: с одной стороны, профессор Виппер широко пользуется произведениями своих предшественников, особенно историей Роже, с другой стороны, он частью пополняет их, частью исправляет.

Так, главный историк Женевы Роже довел свою историю женевского народа только до 1568 года, а профессор Виппер – историю управления этим городом до 1604 года, хотя, конечно, не следует упускать из вида, что Роже написал всестороннюю историю женевского народа, а Виппер описал только правление этого народа, церковное и гражданское в течение 16-го века, и притом с помощью истории Роже.

Что касается до Кампшульте, то вторая половина его труда вышла в свет только в настоящее время. Профессор Виппер писал свою книгу четвертью века позже, нежели Кампшульте первый том своего труда, и, пользуясь многими источниками и пособиями, которых ещё не было в шестидесятых годах, мог восполнить пробелы и исправить недостатки, какие есть в книге Кампшульте.

Но, чтобы иметь возможность отнестись критически к трудам своих предшественников, исправить их ошибки, восполнить недостающее в них, пролить свет на стороны предмета малоуясненные, для этого нужно было предварительно изучить, или, по крайней мере, внимательно прочитать эти труды. Действительно, в книге профессора Виппера заметны следы обширного и, по-видимому, основательного знакомства его с литературой предмета.

Для русской литературы книга профессора Виппера составляет вклад почти совсем новый. Упомянутое сочинение г-на Назаревскаго по задаче и предмету только отчасти совпадает с его книгою. В нем описываются жизнь и деятельность Кальвина, излагается и оценивается его учете, при чем, конечно, не мало говорится и о Женевской общине, но только по близкой соприкосновенности ее с Кальвином, который двадцати семи лет от роду, в 1536 году, прибыл в Женеву и затем постоянно, за исключением трех с половиною лет, проведенных в изгнании, жил в Женеве и руководил церковной и гражданской жизнью города до самой смерти своей, последовавшей в 1564 году. Напротив, профессор Виппер преимущественно излагает историю церковно-гражданского управления в Женеве в течение 16-го века и говорит много о деятельности Кальвина только по тесной связи ее с Женевой. Таким образом, что у г-на Назаревскаго поставлено на первом плане, это у г-на Виппера отодвинуто на второй план; наоборот, в книге г-на Виппера широко раскрыто то, что в сочинении г-на Назаревскаго рассмотрено только мимоходом. Оба эти сочинения взаимно дополняются одно другим, и нужно ознакомиться с тем и другим, чтобы получить довольно полные сведения о Кальвине, кальвинизме, а также о колыбели и очаге кальвинизма – Женеве. Книга профессора Виппера полезна тем, что желающих ознакомиться с первоначальною историей кальвинизма, но не имеющих возможности читать иностранные книги, она вводить во внутреннюю жизнь колыбели и митрополии кальвинизма – Женевы, представляя подробное изображение политического, гражданского, церковного и отчасти бытового устройства и состояния этого города за целое 16-ое столетие.

К сожалению, профессор Виппер ни в конце глав, ни в конце всей книги не сделал общих заключительных выводов из подробно рассказанной им истории взаимных отношений между церковью и государством в Женеве в 16-м веке. Прочитав книгу в 700 страниц, переполненную подробностями и мелочами, читатель естественно желал бы найти в конце книги общие выводы из изложенной истории, которые дали бы ему возможность припомнить главные моменты ее и одним взглядом окинуть связь важнейших событий описанной эпохи, он ожидает найти общую оценку государственной и церковной власти Женевы и их взаимных отношений, равно как и оценку кальвинизма и его влияния на политические отношения Женевы к другим протестантским общинам, на государственное и гражданское правление и общественное устройство этого города, на быт, нравы и взаимные отношения между его жителями; но совершенно обманывается в своих ожиданиях – никаких общих обозрений не сделано, общей оценки не дано, итогов не подведено. Профессор Виппер не пожелал высказать свой личный взгляд на достоинства и недостатки гражданского и церковного правления Женевы; а между тем здравая и беспристрастная оценка кальвинизма и связанного с ним гражданско-церковного устройства Женевы, не нарушая объективности истории, немало содействовала бы уяснению смысла ее. Допустим, что на основании изложенного в книге, внимательный читатель и сам сумеет составить суждение о достоинствах и недостатках церковного и гражданского управления Женевы, но ему желательно было бы выслушать и мнение об этом автора книги, который много изучал предмет по первоисточникам, ознакомился с литературой его, написал о нем большую книгу, а потому знает его несравненно лучше любого читателя и имеет все средства судить о нем правильнее, глубже и основательнее, нежели читатели. О книге профессора Виппера можно произнести приблизительно такой же приговор, какой он сам сделал об истории Женевы Роже. «Ценное своим беспристрастным изображением женевской жизни, множеством тонких и верных отдельных замечаний, – говорит он, – сочинение Роже страдает отсутствием общих выводов: перед нами мелькают пересказываемые в пространной и спокойной летописной форме факты, хорошо истолкованные, но не выделяются общие направляющие движения, не обрисовываются результаты; Роже умелый и интересный проводник в исторической галерее 16 века, но он предоставляет читателю сводить отдельные впечатления в общее целое и извлекать из них поучение⁵ .... У Роже, по обыкновению, верно указаны отдельные элементы, из которых слагалась оппозиция, но не собраны в общую картину».⁶

Почему профессор Виппер не позаботился устранить в своей книге тот самый недостаток, какой он заметил и осудил в книге Роже, мы не знаем. Кстати, заметим, что Роже можно извинить, что он не сделал общих заключительных выводов из своей истории Женевы, потому что он за смертью не кончил своей книги; но профессор Виппер вполне окончил свой труд в намеченных пределах.

При отсутствии заключительных выводов книга профессора Виппера кончается как-то обрывисто. Не видно, почему он закончил свою книгу изложением истории Женевы в первые годы 17-го века, почему изложил эту историю только за один 16-й век. По-видимому, он сделал это из подражания Роже, который тоже предполагал написать историю Женевы до первых годов 17-го века. Правда, по взгляду профессора Виппера в дальнейшей истории Женевы лишь повторялись прежние отношения между светской и церковной властью. Но ведь и в течение 16-го века неприязненные и примирительные отношения между церковным и гражданским правительством Женевы в существенном повторялись не раз, а частности одинаковых по существу событий всегда бывают различны. В отношениях между церковью и государством в Женеве после смерти Кальвина не было ничего существенно нового, и, по-видимому, годом смерти Кальвина можно было и закончить историю церковно-гражданского правления Женевы. Читателю даже наскучивает повторительное изложение чуть не из года в год возобновлявшихся препирательств и столкновений между церковной и светской властью в Женеве, источником которых почти постоянно были взаимное соперничество обоих правительств, домогательство каждого из них расширить свои права и усилить свою власть и влияние над делами и гражданами города и вместе с тем ограничить власть и влияние соперника. Последние четыре главы, с 537 по 686 стр., которые сам автор называет второю частью книги, хотя и не делит ее формально на две части, кажутся лишними; так как здесь мало дано нового для характеристики отношений между церковью и государством в Женеве. История Женевы со смерти Кальвина до начала 17 века в книге Виппера хотя и нова по источникам и материалу, но не важна, не нова и малоинтересна по своему содержанию. Все существенное в строе церковно-гражданской жизни Женевы было заложено до смерти Кальвина.

Г-н Виппер принял за правило описывать из истории Женевы только то, что необщеизвестно и небесспорно. Руководствуясь этим правилом, он не счел нужным изложить основные биографические сведения о Кальвине и рекомендует читателям почерпнуть их у Кампшульте и Лефрана. Но мы думаем, что в отношении к биографии Кальвина профессору Випперу следовало нестрого держаться этого правила. Почти во всей книге Кальвин – главное действующее лице. Поэтому необходимо было дать хоть краткое жизнеописание этого реформатора, далеко превосходившего своим значением десятки других описываемых в книге лиц. Пять или десять страниц, посвященных биографии Кальвина, не обременили бы книгу в 700 страниц. К книгам Кампшульте и Лефрана отсылать русских читателей нецелесообразно: знатоки кальвинизма и без указаний знают биографов Кальвина; а прочим читателям книги Кампшульте и Лефрана малодоступны, потому что на русский язык они не переведены и столь специальны, что их можно найти разве только в самых обширных библиотеках. Русским читателям гораздо доступнее сочинение г-на Назаревского, в котором жизнеописание Кальвина составлено по биографиям его Безы, Павла Генриха, Штехелина, Бунгенера, Одена и Кампшульте; но именно об этом сочинении профессор Виппер совсем умолчал. Впрочем, и это сочинение, напечатанное давно, в прекратившемся уже журнале, и отдельною книгою, как кажется, не выходившее, отыскать в настоящее время нелегко; да и не каждый даже из интересующихся кальвинизмом может знать, что оно есть напечатано в таком-то журнале за такие-то годы.

Биографические сведения о Кальвине сообщили бы ясность и определенность истории деятельности Кальвина в Женеве. Напр., профессор Виппер не упомянул даже о годе рождения Кальвина, а от этого читателям книги остаются неизвестными и возраст его, в каком он прибыл в Женеву, и число лет его жизни, и время и обстоятельства его отпадения от римско-латинской веры. Если бы все эти даты были на глазах у читателя, ему легче было бы освоиться с подробным описанием деятельности Кальвина в Женеве.

Едва ли можно признать правильным и то мнение профессора Виппера, будто в биографии Кальвина все установлено твердо и бесспорно и будто она настолько всем известна, что ее можно опустить без ущерба для полноты, ясности и основательности истории деятельности Кальвина в Женеве. Так, вопрос о том, вдруг или постепенно совершилось в душе Кальвина отпадение от католичества и доселе остается вопросом спорным и нерешенным. Далее, в оценке склонностей Кальвина биографы его настолько расходятся, что между тем как одни находят в нем привязанность к аристократии, другие, напротив, признают его демократом. Да и сам профессор Виппер, по-видимому, не выработал устойчивого и вполне определенного воззрения на характер Кальвина. Так, на 105-й стр. он признает способность к инициативе в Кальвине слабой; а на 228-й стр. говорит: «Именно широкая известность, приобретенная Кальвином в качестве профессора, организатора и церковного политика, и служила главным мотивом обращения к нему»? Но кто имеет слабую способность инициативы, тот едва ли может прославиться в качестве организатора. Несогласие этих двух оценок произошло от того, что на 105-й стр. профессор Виппер привел взгляд Лефрана, а на 228-й стр. мнение какого-нибудь другого писателя, или и свое собственное, но несогласованное с взглядом Лефрана.

На 117-й стр. профессор Виппер пишет о Кальвине: «С февраля 1535-го года он уже занят мыслью о составлении нового труда, в котором он намерен дать суммарный и систематический свод всей протестантской доктрины. Это – Institutio religionis christianae в своем первоначальном виде». А на следующей странице он же пишет об этом сочинении: «Первые четыре главы, имеющие чисто догматическое содержание, были написаны, по-видимому, еще в бытность Кальвина во Франции». Но из Франции Кальвин выбыл в конце 1534 года, как об этом заявляет сам профессор Виппер на 116-й стр. Можно ли говорить, что Кальвин был уже занят мыслью о составлении нового труда с февраля 1535-го года, если он четыре главы этого труда написал еще во Франции, т. е., раньше конца 1534-го года?

На страницах 276 – 277 профессор Виппер усиливается доказать, что участие Кальвина в выработке эдиктов 1543 г. было незначительно; но из приведенного им на 277-й стр. примечания можно усматривать, что в этом деле Кальвин принимал большое участие.

В наименованиях различных светских правительственных учреждений Женевы заметны сбивчивость, неопределенность, непоследовательность и неясность. Эти учреждения были следующие: Общее народное Co6paние – Conseil général; Совет 200 или Большой Coвет – Grand Conseil; Совет 50, он же Совет 60, который также назывался Большим Советом – Grand Conseil; Совет Малый – Petit Conseil, Conseil étroit, называвшийся еще Советом Синдиков, a также Сеньерией. Для обозначения тех же правительственных учреждений профессор употребляет еще названия – магистрат, магистраты. Если было два Больших Совета, то при упоминании о том, или другом из них следовало каждый раз говорить «Совет 200», «Совет 50» или «Совет 60». Но профессор Виппер нередко говорит только «Большой Совет»; и остается неизвестным, какой из двух Боль ших Советов он разумеет. На 274-й стр. сказано, что Малый Совет постепенно отождествился с понятием Сеньерии⁷, Магистрата; а на 270-й стр. слово «Магистрат» употреблено во множественном числе; и читатель остается в недоумении, что нужно разуметь под магистратами: один ли только Малый Совет, или все Советы, или все Советы и Общее Народное Собрание. А на 533-й стр. употреблено непереведенное на русский язык выражение «inferiores magistrates» и не пояснено, что означает это название. На 659-й стр. Совет 200 отличается от Большого Совета, между тем как во всей книге именно «Совет 200» и называется постоянно «Большим Советом».

На 220-й стр. Женева справедливо названа центром романской Швейцарии, но раньше употребленные профессором Виппером выражения показывают, что как будто он отличает Женеву от Швейцарии. Но на самом деле Женеву можно отличать только от немецкой Швейцарии, а не от всей Швейцарии, в которую она входит, как часть. Конечно, здесь есть только неточность выражений, а не недостаток знания.

В пояснении терминов иногда заметна запоздалость. Так, слово магистрат и магистраты пояснено только на 274-й стр., а между тем оно употребляется в книге и раньше. Различие между «буржуа» и «ситуаэн» объяснено на 36-й стр., в примечании; но эти слова были приведены раньше, даже неоднократно. Слово «видомн» объяснено на 19-й стр., а оно встречается еще на 4-й странице.

Запоздалость пояснений терминов, по-видимому, есть результат другого, более важного, недостатка – чрезмерной зависимости автора книги от пособий, которыми он пользовался. Например, почему различие между буржуа и ситуаэном объяснено именно на 36-й стр., а не раньше, как бы следовало? Не потому ли, что оно находится в том месте «Истории» Роже, которое по ходу мыслей профессору Випперу пришлось заимствовать именно для 36-й страницы.

Историк по профессии, г-н Виппер естественно оказывается несильным в знании богословия. Так, на 492-й стр. новозаветный закон благодати назван законом прощения, между тем как прощение есть только одно из свойств этого закона, и не самое существенное, так как Бог прощал людей и в Ветхом завете, когда новозаветного закона благодати еще не было. Слова «loi de grace» нужно было перевести как «закон благодати», а не «закон прощения».

На 495-й стр. профессор Виппер пишет: «Возрождается ветхозаветная теория возмездия Божия на отдаленных потомках за грехи предков». Но в Писании нет теорий, а есть положительное, истинное учение, как слово Самого Бога. Что потомки, даже самые отдаленные, расплачиваются за грехи своих предков, это не теория, а закон, страшная сила которого никогда не была так ясно сознаваема, как именно в настоящее время современной наукой с ее учением о наследственности. Теперешние психиатры и прочие врачи, биологи, социологи, экономисты и историки признают несомненным фактом и непреложной истиной то, что душевные и телесные болезни, порочные наклонности и страсти передаются в виде предрасположения потомкам, часто проявляются в последних даже в повышенной степени, в более и более возрастающих размерах, и приводят их к вырождению, вымиранию и погибели.

На 290-й стр. избрание пресвитера общиною названо хиротонией. Но избрание, а в иных случаях назначение в пресвитера или в какую-либо иную иерархическую степень, есть акт, предшествующей хиротонии и совершенно отличный от нее. Избрание есть административное действие или распоряжение, через которое избирающая община или назначающая церковная власть признает достойным возведения в ту или иную иерархическую степень намеченного кандидата и назначает его проходить соответствующее этой степени служение в определенном приходе, если лицо избирается в диаконы или в священники, или же в определенной епархии, когда избранный назначается в епископы. Напротив, хиротония, по-русски рукоположение или посвящение, есть действие совсем не административное, а богослужебное и таинственное, посредством которого рукополагатели и вся Церковь испрашивают у Бога избранному и новопосвящаемому в иерархическую степень лицу особенную благодатную помощь, говоря точнее, рукополагатели низводят на него чрез молитву и руковозложение дары благодати священства, потребные для достойного прохождения иерархического служения. Так дело обстоит у православных, латинян, армян-григориан и у некоторых других восточных сект. Что касается протестантов, то они, как известно, не признают священства таинством, а потому у них нет и настоящей хиротонии. Но и у них, с одной стороны, есть избрание пасторов общиною или же назначение их супер-интендентом либо консисторией, а, с другой есть благословение избранного в пасторы лица, соединенное с молитвою, имеющее значение церковного или богослужебного обряда и как бы заменяющее хиротонию.

Хиротония в книге неоднократно названа наложением рук (238, 244, 250, 259 и др. страницы). Но по-русски наложение рук означает самоубийство, или убийство; а хиротония называется рукоположением или посвящением.

На 296-й стр. соборы древней церкви названы синодами. Конечно, и синод есть собор. Но теперь на русском языке синодом называется собор епископов постоянный, непрерывно существующее церковно-правительственное учреждение, стоящее во главе поместной церкви. А соборами, как в древней церкви, так и во все последующие времена, назывались временные съезды епископов, собиравшиеся или периодически или бессрочно, по мере надобности.

Автор книги, как показывают его имя и фамилия, нерусский, и это невыгодно отразилось на языке книги.

В книге есть выражения неправильные, неточные. Так, на 328-й стр. сказано: «Непочтительное отношение родителей к детям». Но непочтительными могут быть только дети в отношении к родителям, а не родители к детям. На 154-й стр. древняя Церковь названа ранней, а не первенствующей или древней, как бы следовало. На 85-й и 311-й страницах церковная община названа коммуной, т. е. французское слово «commune» оставлено без перевода и только написано русскими буквами. Но в русском языке до недавнего времени слова коммуна совсем не было, а теперь оно в нем есть, но означает отнюдь не церковную общину, хотя бы и протестантскую, a социалистическое общество. На 132-стр. сказано: «В Писании власти придается даже имя божества». Но точнее следовало бы сказать, что в Писании представители власти названы богами, именно, «элогим» в псалме 81-м, «Θεοί» в Евангелии от Иоанна (10:35). На 535-й стр. споры между богословами названы диспутациями. Но устные ученые споры или беседы называются диспутами; a диспутацией называется письменное рассуждение, особенно полемическое. На 556-й стр. написано: «Под влиянием начавшейся организации и борьбы во Франции», но не сказано организации чего именно, и изречение осталось неопределенным и неясным.

Есть в книге выражения нескладные, неуклюжие. Так, на 556-й стр. профессор Виппер пишет об ученике Кальвина Безе: «Он, за исключением одного пункта, мало отступает от Кальвина; но некоторые положения Кальвина являются у него более заостренными». На 299-й стр. о народной массе сказано, что она в церкви «конституирована как целое, с правом голоса и обсуждения». На 301-й стр. о Кальвине сказано, что «он акклиматизировался на швейцарской, или южно-германской почве». На 451-й странице написано: «Предоставляли суду carte blanche».

Есть в книге выражения вульгарные, неуместные в ученом сочинении. Так, на 479-й стр. сказано: «обескураживать протестантскую партию». На 685-й стр. о гражданах Женевы сказано, что они хотят «опрокинуть консисторию и церковную дисциплину». Многократно встречаются выражения «напирать» (стр. 125, 155, 289, 326, 342, 355,378, 448, 452, 648), «фигурирует» (100, 142, 161, 175, 321,349 ,471, 485, 502, 546, 589 стр.), «скандал» (569, 572, 618 стр.).

Затем, чуть не на каждой странице встречаются иностранные слова неупотребительные, необрусевшие, а потому необщепонятные, и даже для слуха понимающих их значение непривычные, да и сами по себе нескладные. Неизвинительно это особенно потому, что нет в них ни малейшей надобности, так как они вполне могут быть заменены соответствующими русскими, общепонятными и благозвучными словами. Так, г-н Виппер пишет «дедикация» вместо «посвящение» (80, 423 стр.), «оперировал» вместо «действовал» (120 стр.), «корректив» вместо «исправитель», «правило», «мерило» (138, 424, 644 стр.), «мотивация» вместо «изложение побуждений» (150, 493 стр.) и много подобного.

Наконец, русская речь в книге испорчена примесью оставленных без перевода слов, полуфраз, фраз и целых отрывков на латинском, французском и немецком языках. Конечно, в теперешних ученых сочинениях такое разноязычие, в своем роде вавилонское смешение языков, встречается сплошь и рядом, но в книге профессора Виппера оно доведено до крайности – иноязычными словами и изречениями испещрена вся книга, и текст, и примечания. Иногда одна половина предложения русская, другая – иноязычная. Как неудобоваримая пища мало дает питательных соков телу, а между тем обременяет желудок, затрудняя переваривание и усвоение и хорошей пищи, так и иноязычные изречения в книге пользы читателям ее не приносят и даже прямо вредны тем, что развлекают внимание читателя и затрудняют чтение и понимание книги. Кому они нужны? Знатоки предмета, если бы они пожелали проверять книгу, без сомнения, не удовольствуются помещенными в ней иноязычными выдержками, а обратятся к тем книгам, из которых они взяты. Для читателей, знающих языки, но интересующихся предметом книги только слегка, иноязычные выдержки едва ли могут иметь важность. Для незнающих языков – они камень преткновения и оттолкнут их от чтения книги. Мы думаем, что иноязычные слова и изречения нужно приводить только тогда, когда они особенно важны, и когда, притом, значение их заключается в самой букве их и не может быть со всею точностью передано в переводе на русский язык. Но и в этих случаях, без сомнения, редких, иноязычные слова и фразы нужно приводить в скобках, а более длинные выдержки – в примечаниях, помещая рядом с ними, в тексте, русский перевод их.

Изложение местами не имеет достаточной ясности и строгой последовательности, так что нелегко следить за течением мыслей, не смотря на то, что в книге обсуждаются предметы конкретные, а не отвлеченные, рассказываются исторические события и объясняются характеры лиц и их действия и строй общественных учреждений, а не философские теории и не богословские учения излагаются. Напр., первая глава изложена спутанно.

К книге не приложено перечня опечаток, а между тем в ней есть опечатки немаловажные. Напечатано «масса» вместо «месса» (278 стр.), «депутация» вместо «репутация» (69 стр.), «абеллия» вместо «Савеллия» (440 стр.), «Сафиры» вместо «Сапфиры» (458 стр.). На страницах 427 в примечании, 458, 561, 677 напечатаны бессмыслицы, либо от пропуска, либо от ненадлежащей перестановки слов.

Впрочем, указанные недостатки книги суть или частные, или внешние; а по существу книга может быть очень полезна историку, а отчасти также богослову и ученому законоведу. Что книга имеет значение для историков, как церковных, так и гражданских, это само собою понятно. Правда, в книге излагается история церковно-гражданского управления только одного города средней величины и притом в течение только одного столетия, и потому книга по предмету своему узка и специальна. Но значение предмета книги чрезвычайно расширяется чрез то, что в этом городе в этот век жили и действовали Кальвин, основатель одной из главных ветвей протестантизма, и его ученики и последователи; в этот век жители этого города отпали от Римской церкви и сделались кальвинистами, и здесь были заложены и получили развитие начала кальвинизма, откуда последний распространился по всей Швейцарии и во многих других странах. Таким образом, история Женевы и кальвинизма в Женеве в 16-м веке имеет важное значение для понимания происхождения, источника, основ и первоначального развития кальвинизма вообще, а также для ознакомления с личностью и деятельностью отца этого вероисповедания–Кальвина.

Для богослова книга профессора Виппера имеет то значение, что она знакомить его с общественною и церковною деятельностью основателя одного из христианских исповеданий и сообщает подробности внутренней жизни одной из протестантских общин. Впрочем, в книге много интересного только для богослова-историка. В ней не только нет догматико-полемического элемента, но даже и догматическое учение кальвинизма почти не затронуто. Это крупный недостаток книги. В книге исследуется влияние кальвинизма на политические движения 16 века в Женеве. Естественно было рассмотреть эту влияющую силу, т. е., кальвинизм, по существу, тем более что кальвинизм только что возник в ту эпоху и в том городе, история которых изображена в книге. Но именно этого-то в книге нет.

Юриста может заинтересовать то, что в Женеве в 16-м веке практически, в самой жизни был поставлен и решаем вопрос об отношении Церкви к государству.

Наконец, в нас лично при чтении книги профессора Виппера возникли некоторые вопросы, которые в ней самой, однако, не решены и даже не поставлены.

Напр., возникает любопытный вопрос о том, какое влияние оказал кальвинизм, с его фаталистическим учением о безусловном предопределении, с его суровыми требованиями нравственной чистоты от своих последователей, на нравственность женевцев. Из книги профессора Виппера видно, что церковные власти Женевы очень строго следили за нравственностью женевцев и даже подвергали суду и наказаниям провинившихся в прелюбодеянии, распутстве и других тяжких пороках, а иногда судили и за малые проступки, и из за этого пасторам и консистории приходилось получать отпор от сильных мира сего; но его книга не дает материала для решения вопроса, улучшилась ли нравственность женевцев от строгого, даже несколько инквизиторского, надзора за ними пасторов и от карательная воздействия на них со стороны последних. Разумеется, для решения этого вопроса, быть может, потребовалось бы написать историю Женевы за все четыре последних столетия и за несколько столетий, предшествовавших реформации.

Интересно было бы также знать, осталась ли в современной Женеве хотя малая доля того влияния церковной власти и пасторов на гражданское управление, на общественные дела, на нравственность жителей, применяются ли церковной властью карательные меры за проступки против нравственности, и каково нравственное состояние жителей Женевы – лучше ли, нежели в других больших городах.

Затем, Женева – один из богатейших городов в свете. В известном Путеводителе Бедекера еще 30 лет тому назад значилось, что в Женеве насчитывают до восьмидесяти миллионеров. Теперь, может быть, их больше. Возникает интересный вопрос, оказал ли кальвинистический ригоризм какую-нибудь долю влияния на накопление богатств в Женеве; или же обогащение женевцев было и остается результатом иных условий – экономических, политических, географических, этнографических, социальных. Едва ли ответ на вопрос о причине обогащения женевцев будет основателен, если источником богатств Женевы мы признаем выделку часов, составляющую главное занятие женевцев. Конечно, выделка часов – очень выгодное ремесло; но все-таки главные условия обогащения составляют способности, трудолюбие, трезвость, бережливость, простота и умеренность образа жизни, развитие взаимопомощи. Прославившиеся на весь свет и на все времена и привлекшие к себе сочувствие всех народов своею доблестью буры, если их страна останется за ними, с течением времени, быть может, разбогатеют не хуже женевцев. Но источником их обогащения будут ни одни только открытые и разработанные ими яге копи золота и алмазов, а сокровище гораздо более прочное и ценное, это – их трудолюбие, их простой патриархальный образ жизни, их нравственная чистота, их глубокая религиозность и благочестие.

Но как женевцы, так и кальвинисты вообще – все-таки сектанты. Как и у других сектантов, у кальвинистов даже лучшие стороны их религиозно-нравственного настроения получают отпечаток неприятной резкости. В частности, нравственная строгость у кальвинистов переходит в религиозно-моральную нетерпимость, в сектантский фанатизм. В Женеве в 16-м веке не только латиняне, но и все вообще не-кальвинисты подвергались суровым преследованиям. Противник Кальвина Сервет был даже казнен. Были в Женеве и другие судебные процессы из-за вероисповедания.

Спрашивается, почему кальвинисты склонны к религиозному фанатизму?

В книге профессора Виппера ни этого вопроса, ни ответа на него мы не находим.

Не находим мы в его книге и объяснения по вопросу о том, какое влияние оказала религиозная нетерпимость на судьбы самого кальвинизма и на нравы женевцев.

Достойно замечания, что глава протестантизма и сотоварищ Кальвина по оппозиции папству и Римской церкви – Лютер – не сочувствовал карательным мерам против еретиков и считал их недействительными. В сочинении «О светской власти» он развивает мысль, что против ереси нужно бороться Словом Божиим, а если и оно не подействует, то окажется недействительною и мирская сила, хотя бы она напоила мир кровью; что ересь – духовный предмет, который нельзя ни рассечь мечем, ни сжечь огнем, ни потопить водою. Спрашивается, почему Кальвин и кальвинисты думали и поступали в этом отношении иначе, нежели Лютер.

Слово Божие решительно воспрещает применение карательных мер к иноверцам и сектантам. Иисус Христос удержал своих учеников и выразил им порицание за то, что они хотели низвести огонь с неба на самарян, не принявших Иисуса потому, что Он шел в Иерусалим. «Не знаете, какого вы духа; – сказал Он ученикам, – ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать» (Лк. 9:52 – 56). Ясно, что религиозная нетерпимость Кальвина и кальвинистов заслуживают порицания. Высказать последнее удержало профессора Виппера, быть может, желание быть как можно более объективным в изложении истории кальвинизма. Но эта история нисколько не потеряла бы в объективности, а выиграла бы в полноте и научности, если бы были указаны причины и следствия кальвинистического нравственного ригоризма и религиозного фанатизма. Напр., Кампшульте сравнивает Кальвина с папой Григорием VII. В самом деле, не унаследовал ли Кальвин, не смотря на отпадение от Рима и на оппозицию папству и католичеству, именно от средневекового католичества инквизиторский дух и суровый вероисповедный фанатизм? Или, может быть, источником религиозного фанатизма и нравственного ригоризма Кальвина был личный характер этого реформатора, человека сурового и мрачного? Эти и сродные с ними вопросы в книге Виппера даже не поставлены.