А. Религии некультурных племен

Говоря о некультурных народах, мы имеем в виду главным образом те племена, который и до сих пор остаются вне влияния высшей культуры, сохраняя черты первобытных людей. По-видимому, религиозные верования таких племен, не отошедших в область истории, не должны иметь места в курсе истории религий. Но обойти вниманием эти верования было бы не в интересах нашей науки, так как по современным некультурным племенам можно отчасти судить и о первобытном человеке, с религиозных верований которого должна начинаться наша наука. Впрочем, при обзоре религиозных верований некультурных народов придется отчасти касаться и исторического прошлого, например, при описании религиозных верований американских племен.

Все ученые, занимавшиеся исследованием жизни некультурных народов, указывают на анимизм, как на отличительную особенность в духовном складе этих народов. Собственно, этот анимизм сам по себе не составляет еще религиозной веры; эта только своеобразный взгляд на окружающую природу, первичная форма объяснения наблюдаемых в природе явлений и предметов. Все, на чем останавливается взор дикаря, – зверь, дерево, небесные явления, даже камень и колеблемый ветром листок, – все это кажется ему таким же одушевленным, как и он сам. Поклонение духу того или другого предмета и явления может иметь место только в том случае, если дикарь признает в нем проявление особенной силы, способной влиять на его судьбу. От безразличного взгляда на предмет к почитанию его дикарь может перейти часто благодаря совершенно случайному обстоятельству. «У одного сибирского племени стал почитаться демоном оспы верблюд, потому что как раз в то время, когда это животное появилось у них в первый раз с проезжавшим караваном, разразилась оспа. Да и само это животное не имело ли двух огромных оспин на спине?» (Тиле). Подобным же образом лошадь, ввезенная в Америку европейцами, сделалась для мексиканцев образом бога грома, так как они приписали ей смертельное действие огнестрельного оружия испанских всадников.

При одухотворении всех предметов и явлений природы в сознании дикаря весь мир как бы наполняется духовными существами или демонами, не только производящими различный изменения в природе, но и влияющими на судьбу человека. Может быть В. С. Соловьев совершенно прав, когда говорить, что религиозное сознание дикаря можно назвать смутным пандемонизмом.

Но религиозное поклонение духам природы скорее соответствует той стадии развития, которую Тиле называет спиритизмом. Это вера в то, что духи могут покидать тело и переселяться в различные материальные предметы. Понятно, что спиритизм должен быть признан высшей ступенью в умственном развитии дикаря, сравнительно с анимизмом; последний вырастает на почве смешения человеческой личности с остальной природой, которой приписываются такие же духовные свойства, как и человеку. Напротив, в спиритизме человек начинает ценить духовную природу, как высшую сравнительно с телом. Только на стадии спиритизма появляется почитание душ умерших предков, наблюдаемое почти у всех некультурных народов; это почитание основывается на вере в то, что душа умершего и после выхода из тела продолжает свое существование.

Однако естественное стремление к видимому и конкретному побуждает дикаря облекать свои анимистические и спиритические верования в конкретные формы. Одной из таких примитивных форм религиозного почитания является так называемый фетишизм. Слово фетиш происходит от португальского слова fetiço (амулет, талисман); этим именем португальцы, впервые познакомившиеся с неграми, назвали те предметы почитания, которые дикари носили с собою, приписывая им особую магическую силу. Нужно сказать, что слово фетишизм и до сих пор не приобрело вполне точного и общепринятого значения, поэтому некоторые из ученых выражали желание, чтобы этот термин был совершенно устранен и заменен другим, более определенным. Но раз новый термин не придуман, приходится пользоваться словом, утвердившимся в науке.

Под именем фетишизма разумеется почитание мелких предметов природы, по преимуществу в их естественном состоянии; фетишем может быть камень, раковина, обломок железа, череп животного, осколок зеркала и т. д. Фетиш нужно отличать от идола; последний есть искусственное воспроизведение предмета поклонения, хотя бы путем небольших надрезов, проведения нескольких черт или полос, незамысловатой окраски, и т. д., тогда как фетишем становится всякий предмет в том его виде, в каком он найден дикарем.

В прежнее время на фетишизм смотрели, как на самую низшую ступень религиозного сознания; многие склонны были видеть в нем даже изначальную форму религии. При этом высказывалась мысль, что в фетишизме дикарь почитает известный предмет сам в себе помимо представления о том, что в нем обитает какой-то мощный дух или духовная сущность. «Первый, грубейший вид обожания природы, говорит еп. Хрисанф, есть обожание отдельных предметов природы в их непосредственности, как они даны чувству. Это так называемый фетишизм, в широком значении этого слова. Здесь нет представления о каких-либо силах, скрытых в явлении: божество есть отдельный предмет внешних чувств; оно не населяет только собою леса и горы, реки и моря, но есть этот самый лес, эта самая гора, по которой ходит человек, эта самая пища, которою он питается. Человеческое сознание на этом моменте совершенно пассивно, бездеятельно и мертво: человек только глаз, только ухо, душа его только зеркало, пассивно отражающее явления; природа совершенно подавляет мысль и сознание». Но такой взгляд на фетишизм в настоящее время оставлен в виду вполне определенных и точных разъяснений со стороны миссионеров и путешественников, изучивших быт дикарей. Согласно этим разъяснениям, фетиш становится предметом религиозного почитания только потому, что в нем предполагается присутствие особого духа или таинственной силы. Так, английский миссионер Rowley говорит: «фетиш обозначает какой-нибудь предмет, в котором, по мнению дикаря, концентрируется сверхъестественная сила. Другой миссионер Dieterlе строго различает фетиши от амулетов: «последним дикари не приписывают личности, поэтому они собственно не фетиши, а только чародейные средства. Фетиш, напротив, есть одушевленное и представляемое как личность орудие посредства между божеством и человеком.

По общепринятому взгляду, фетиш в глазах дикаря есть воплощение духа. Поэтому фетишизм есть только особый вид анимизма или скорее спиритизма:

почитая фетиша, дикарь в существе дела почитает обитающий в нем дух. Правда, в сознании массы при почитании фетиша представление о живущем в нем духе может отсутствовать, но все же фетишизм мог зародиться только на почве анимизма или спиритизма. Процесс образования фетишизма Fr. Schultze представляет таким образом. Прежде всего у дикаря под влиянием тех или иных случайных обстоятельств является преувеличенная оценка значения разных мелких и неважных предметов, вследствие чего он, по ограниченности своего кругозора, начинает смотреть на них, как на необычайное явление природы. Далее является человекообразное представление об этих предметах, как о живых, чувствующих и имеющих волю существах, благодаря присутствующим в них духам. Третьей ступенью будет установление причинной связи между ними и разными счастливыми или несчастными происшествиями и случаями. Наконец является убеждение в том, что эти вещи требуют себе религиозного почитания. Потребность человека чувствовать вблизи себя бога, как своего защитника, заставляет дикаря не только держать фетиша в своем доме, но и носить его с собой и оказывать ему всевозможные знаки почтения.

Фетишизм наблюдается, главным образом, у африканских племен, но этот термин стали широко применять к некоторым явлениям в религиозной жизни и других некультурных народов, например, к тотемизму, употреблению амулетов и вообще ко всякого рода идолопоклонству. Расширение понятия о фетишизме доходит до того, что к числу фетишей, почитаемых дикарями, часто относят вообще все, что они считают предметом своего религиозного почитания, даже все явления природы, вроде небесных светил, облаков, гор, озер, лесов и т. д. (Fr. Schultze, еп. Хрисанф). Впрочем, не у одних африканцев, но и у многих азиатских (например, лопарей) и американских некультурных племен можно наблюдать такие формы религиозной жизни, которые действительно носят характер фетишизма. Это обстоятельство заставляет Тиле смотреть на фетишизм, как на неизбежную стадию религиозного развития всех человеческих племен: «все религии, открытые антропологическим и историческим исследованием, как настоящие, так и прежде существовавшие, которые характеризуются господством анимизма, должны быть причислены к спиритически-фетишистическим“.

Но на ряду с фетишизмом у некультурных народов начинает практиковаться и поклонение идолам, которые на первых порах едва отличаются от фетишей. Дикарь или делает на камне углубления для глаз и проводит черты для обозначения рта и носа, или же вырезывает из дерева самое грубое подобие человеческой или животной фигуры, и это становится для него кумиром. В виду крайней грубости изображений, отличить идола от фетиша иногда очень нелегко, поэтому часто и к идолу применяется наименование фетиша. В идололатрии «заметна уже некоторая самодеятельность со стороны человека, тогда как в фетишизме он совершенно подчиняется явлению. Там природа говорила человеку: «я твой бог»; здесь сам человек говорит ей: «ты мой бог» (еп. Хрисанф).

Кроме фетишизма у некультурных народов наблюдается другая форма религиозного почитания, известная под названием тотемизма. Такая форма в первый раз была подмечена у североамериканских народов, но впоследствии она была указана и у других некультурных племен, например, австралийцев, полинезийцев и т. д. Сущность тотемизма заключается в том, что целое племя или отдельный род и семья и даже одно лицо избирают своим покровителем какой-нибудь вид животного, а в некоторых, сравнительно редких случаях – растения. Такой тотем играет выдающуюся роль во всей жизни данного племени или рода; в социальном отношении он является как бы знаком объединения членов одного племени или рода, при чем это племя большею частью носит имя своего тотема. Принадлежность к избранному тотему выражается и в одежде, и в татуировке, и в украшениях; перья, рога, шкура, хвост и другие особенности тотема носятся только тем племенем, которое выбрало его; в религиозных плясках и различных церемониях повторяются движения тотема и издаваемые им звуки. Во все главные моменты своей жизни член известного племени так или иначе отмечает свое единство с тотемом.

Избранному тотему придается священное значение; не только убить его, но и выразить как-нибудь непочтение к нему считается страшным преступлением. И весь религиозный культ у известного племени получает тот или иной характер в зависимости от того, какого тотема оно почитает. В значительной мере это отражается и на обыденной жизни; употребление, например, в пищу того вида животных, к которому принадлежим тотем, безусловно запрещается.

Тотемизм несомненно образовался на почве анимизма или спиритизма; не само по себе животное или растение считается мощным покровителем известного племени, а тот дух, который живет в нем. Таким образом тотемизм по своей сущности очень близко подходит к фетишизму.

Ни тотем, ни фетиш не являются для дикаря божеством в истинном смысле слова; поклонение им могло образоваться только на почве пандемонизма, который никак нельзя отожествлять с политеизмом. Определенной градации в сонме духов или демонов здесь не замечается; случайное обстоятельство выдвигает на первый план какого-нибудь духа, но случай же может заставить дикаря поставить этого духа на второстепенное и даже последнее место; ныне дикарь оказывает все знаки уважения известному фетишу, а завтра он выбрасывает его, как негодную вещь, если этот фетиш не исполнит его просьбы. Здесь все изменчиво и неустойчиво; отсутствует даже определенная мифология; образовавшийся миф видоизменяется и дополняется, применяется то к одному духу, то в другому, и часто совсем забывается, чтобы дать место новому мифу, столь же неустойчивому.

Но при всем том и диким народам присуще сознание, хотя и туманное, что над всею природою бесконечно возвышается какое-то неведомое божество. У африканских народов весь культ сводится почти к почитанию фетишей, но и здесь часто выступает такое возвышенное представление о божестве, что многие путешественники и миссионеры находили у них более или менее ясно выраженный монотеизм. Английский миссионер I. L. Wilson говорит, что большая часть негритянских племен «верует в высшего Бога, причем очень определенно отличает Его от фетишей. Тоже подтверждает и протестантский миссионер Oldendorp. Об отаитянах и их соседях Forster говорит, что «они стоят на самой низкой ступени религиозного сознания; их понятия о Боге – простыл предания, над которыми ум их нимало не работал; их религиозное воззрение есть политеизм и притом самой грубой формы; но они вместе с тем признают высшее божество, превосходящее всех других богов, и называют его великим Богом». О колах, живущих к западу от Калькутты в горах Индостана, миссионер Iellinghans говорит: «Я пришел к ним с прочно укрепившимся предубеждением относительно язычников, что они в своей совести не имеют никакого познания о бытии Бога, как всемогущего и благого творца и правителя мира, и что то, что называем политеизмом, фетишизмом и демонизмом, исключает всякое познание о бытии благого Бога. Но когда я изучил мунда-кольский язык и познакомился с сказаниями этого народа, то нашел, что для них бытие единого благого Бога столь же понятно само собою, как и для нас европейцев, когда мы говорим о Боге». Подобные свидетельства миссионеров и путешественников можно привести, кажется, в безграничном числе. С этим фактом соглашаются и многие из ученых; так, знаменитый антрополог Waitz говорить: «при глубоком изучении, которого достигли в новейшее время многие из ученых исследователей, нельзя не прийти к поразительному результату, что большая часть негритянских племен, у которых доселе нельзя было указать и даже трудно предполагать влияние выше стоящих народов, в образовании своих религиозных представлений идут гораздо дальше вперед, чем почти все другие естественные народы, дальше настолько, что мы должны, если не назвать их монотеистами, то утверждать относительно них, что они стоят на границе монотеизма, хотя их религия и заключает в себе массу самых грубых суеверий». Но в другом месте Waitz вынужден признать существование идеи единого Бога и у американских индейцев. «Нужно признать, говорить он, что та быстрота и всеобщность, с какою произошло крещение индейцев, представляет нечто очень странное в сравнении с тою твердостью, с какою прежде индейцы отстаивали свои религиозные верования. Когда Winslow в 1622 г. говорил королю Массачузета о Боге, как творце и даятеле всяких благ, к которому они обращаются с молитвою и благодарностью, то индейцы ответили, что это так, что и они так же верят относительно своего Киетана, творца всех вещей. Он живет далеко на западе на небе; к нему приходят добрые души после смерти, а злых он отвергает и насылает на них нищету. Он ни от кого не создан и никому не является. Они обращаются к нему с просьбою обо всем, что им нужно. В сущности, туже самую веру в высшего Бога на небе, творца всех вещей, нашли Hawiot (1588), Whitaker (1613) и Whibe (1634) в Виргинии. О сиуксах Charleroix рассказывает, что они ко времени знакомства с европейцами (1659) владели очень ясным представлением о едином Боге». Можно представить не мало свидетельств о существовании веры в единое высшее существо и у других некультурных народностей всех стран, например, полинезийцев и микронезийцев, монгольских и финских племен, урало-алтайцев и т. д.

Однако представление некультурных народов об этом едином высшем существе часто является настолько туманным, что для обозначения его иногда не существует никакого определенного названия и в честь его большей частью не совершается никакого культа, может быть, по тому соображению, что добрый Бог и без приношений не сделает зла человеку. Впрочем, миссионеры в некоторых случаях наблюдали и исключения; по их рассказам, негритянские племена, живущие по горному хребту около озера Ниассы в южной Африке, совершают моления, непосредственно обращенный к высшему существу. При одном торжественном богослужении, совершавшемся во время засухи, начальники собрались на берегу озера: там была заколота жертва. Один из начальников, как руководитель молитвенного собрания, зачерпнул тыквенной чашей воды из озера, взял глоток в рот, а остальное вылил на землю; затем он начал молиться: «Мбамба! Киара! Ты лишил нас дождя: даруй нам дождь, чтобы мы не умерли. Спаси нас от голодной смерти. Ты наш отец, а мы твои дети, и ты создал нас: зачем же ты хочешь, чтобы мы умерли? Ты дал нам ноги для ходьбы, руки для работы, а также детей, дай же нам дождь, чтобы мы собрали плоды». При нападении врагов также обращаются к высшему существу: «Идут враги, о боже, укрепи наши руки, дай нам силу. Дай твоему народу, твоим детям, сильное сердце, чтобы враг не похитил наших жен и наш скот, который ты дал нам. Ты Мбамба! Ты Киара!»

Чем объяснить это существование веры в единого высшего Бога у диких и некультурных народов? Нужно ли видеть здесь, как утверждают некоторые, остаток первобытных, более чистых религиозных понятий, или же здесь выразилось естественное стремление человеческой души к высшему безграничному существу? Ответить на эти вопросы, исходя из чисто научных соображений, едва ли возможно. Но во всяком случае, факт этот в такой степени важен, что он заслуживаешь полного научного внимания.

Что касается культа, то он у некультурных народов главным образом направлен к тому, чтобы так или иначе парализовать зловредную деятельность духов. Средствами для этого считаются прежде всего различные волшебные действия и заклинания, который так широко практикуются у всех малоразвитых народностей. Жрец является не столько исполнителем культа, сколько кудесником или волшебником; по верованию суеверной массы, он может при посредстве разнообразных чар предотвратить несчастие, исцелить больного, открыть виновника совершенного преступления, навести на кого-нибудь болезнь и т. д. Кроме заговоров и заклинаний жрецы употребляют для отогнания злого духа все, что может устрашить его, например, удары в бубен, сильный шум и крики и т. д.

Религиозные жертвы, как средства умилостивления злого духа или божества, носят у некультурных народов грубый и жестокий характер. Человеческие жертвоприношения практиковались почти повсюду. Некоторые факты из религиозной жизни прежних американских народов могут показаться прямо невероятными. По словам Ревиля, у обитателей Мексики ацтеков при каждом вступлении на престол нового царька убивалось такое громадное число невольников, чтобы из крови их составилось маленькое озерцо, по которому могла бы плавать лодка. У тех же ацтеков по случаю открытия нового храма главному божеству Гуитцилопохтли в жертву было принесено около 80000 человек, а число человеческих жертв в Анаме простиралось по крайней мере до 20000 человек. В жертву приносились не только невольники, но иногда и свободные члены данного племени. Особенно приятной для божества жертвой считались дети и девушки. В Перу во время большого праздника Раими в жертву приносился маленький ребенок, а при вступлении на престол нового царя детей душили или зарывали живыми в землю; здесь же, в Перу, жрец приносил в жертву солнцу одного из своих сыновей, если какое-нибудь божество в образе животного опасно заболевало. Рядом с человеческими жертвоприношениями у американских и африканских племен существовало и людоедство с религиозной целью; оно продолжало практиковаться в религиозном культе даже и после того, как в обычной жизни о нем уже совсем было забыто. В основе религиозного людоедства, может быть, лежала та мысль, что человек, вкушая жертву и таким образом принимая божественную пищу, может усвоить себе свойства самого божества и избегнуть его злого влияния.

К человеческим жертвоприношениям нужно отнести и те неполные жертвы, который заключаются в нанесения ран, различных увечьях и т. д. В южной Африке такими неполными жертвами были – выбивание зубов, отсечение одного сустава на пальце у вдовы, вступающей в замужество, и обрезание, совершаемое над мальчиками при наступлении половой зрелости; замечательно, что обрезание встречается у многих племен не только в Африке, но и в других странах, например, в Полинезии. Особый вид неполной человеческой жертвы составляет также растление и проституция, совершаемые с религиозною целью. Древние историки Геродот и Страбон свидетельствуют, что религиозная проституция, вовсе не вытекавшая из человеческой развращенности, широко практиковалась в Лидии, Вавилонии, на острове Кипре и в других странах; сохранилась она отчасти и у современных некультурных народов. Религиозное растление встречается в Азии; в Камбодже девиц выдают замуж 7–9 лет, но после так называемого “чин-тана“, т. е. растления, совершаемого торжественно жрецом, за что он получаете богатые подарки. В Кохинхине право растления принадлежало королю.

Все эти дикие обряды относятся к культу злых божеств или духов, которых только и можно умилостивить, по мнению дикаря, такими страшными жертвами. В Мексике, где в прежнее время особенно были распространены человеческие жертвоприношения, существовало верование, что добрый бог Кветцалькоатль, давший людям основы нравственности и начала цивилизации, отвращается от человеческих жертв, тогда как жестокий бог Гуитцилопохтли находит в них особенное наслаждение.

К особенностям культа нецивилизованных племен нужно отнести так называемое табу, которое господствуете главным образом в Полинезии, но наблюдается часто и в других странах. Именем табу называются предметы и лица, к которым запрещено прикасаться; они обыкновенно противополагаются ноа, т. е. предметам дозволенным или разрешенным. «Под запрещением находятся идолы, кладбища, личность жреца, главари племени и их жилища, а иногда и целые провинции. Иногда табу налагалось в видах общественной пользы: так, например, табу назначали на бананы и иньяны, когда предвиделся плохой урожай хлебного плода, и на те породы животных, который становились редкими. Иногда табу принимало прихотливый характер; так, например, произвольно запрещалось кому-либо выходить из дому в течение известного числа дней; женщинам запрещалось прикасаться к яствам мужчин. Родильница, находившаяся под действием табу, не смела прикасаться к собственной пище, которую ей клали в рот другие. Таким же способом кормили и главарей, находившихся под табу. Чрезвычайно странное явление представляет собой табу, налагаемое на слова. Таитскому туземцу запрещается произносить некоторые слова, а именно – имена богов и начальников племени; а так как эти имена заимствованы из разговорного языка, то некоторые слова выходят из употребления, и их приходится заменять другими. Табу налагается и на храмы, и на дары, приносимые богам; право убежища логически вытекает из табу, так как это право основывается на запрещении прикасаться к человеку, скрывшемуся в храме. Существовали табу большие и малые, временные и постоянные; одни прекращались сами собою, а для снятия других приходилось прибегать к специальным религиозным церемониям и человеческим жертвоприношениям. Короли и принцы подлежали большому табу; они никогда не ходили, а их носили, потому что их ноги наложили бы табу на землю; они имели власть присвоить себе «все, на что наложили табу своим прикосновением» (де-ля-Грассери). Чаще всего табу налагается на предметы, употребляемые в пищу; безусловно запрещается употребление в пищу того животного, которое избрано данным племенем или отдельным лицом в тотемы; нарушение этого запрещения наказывается смертью.

С тотемизмом имеет тесную связь, и татуирование, которое хотя и распространено повсюду, но нигде не имеет такой всеобщности, как на родине тотемизма, именно в Америке и Полинезии. Татуирование носит большей частью религиозный характер, и поэтому совершается жрецами при пении религиозных гимнов; чаще всего на теле нарезывается изображение того животного, который считается тотемом данного лица или племени. Обыкновенно татуировка совершается над человеком по достижении им половой зрелости, но потом в течение жизни добавляется еще несколько новых знаков. Чем выше общественное положение человека, тем более он испещряется разными изображениями; женщины татуируются очень редко, а рабы не татуируются вовсе.

Мы нарочито остановились на общем обзоре религиозной жизни некультурных племен, чтобы не излагать подробно религиозные верования и обычаи каждого племени отдельно. Такое изложение едва ли может быть сделано в кратком курсе в виду чрезмерной многочисленности некультурных племен, крайнего разнообразия их религиозных представлений и недостаточного научного освещения этих верований. Поэтому мы обратим внимание только на те племена, религиозные верования которых являются наиболее типичными.

Наиболее культурными обитателями Африки являются жители северной ее части. Африканское побережье Средиземного моря издавна находилось в постоянных сношениях с Европой, благодаря чему здесь некогда процветала высокая культура; достаточно в этом случае указать на Александрию и Карфаген, которые в глазах древнего мира считались некоторое время центрами просвещения. В настоящее время обитатели северной Африки значительно отстали от уровня европейского просвещения, но все же и теперь они являются наиболее культурными в сравнении с другими африканскими народностями. Население северной Африки чрезвычайно смешанное; между отдельными племенами не замечается часто даже расового родства. Только на почве религии они в значительной мере объединяются; в настоящее время здесь всюду господствуют христианство и ислам; лишь в верховьях Нила некоторые племена остаются язычниками, хотя, впрочем, и в среде христиан и магометан сохраняются многие пережитки язычества, вроде веры в колдунов, оборотней и т.д.

Средину Африки населяют главным образом негры, разделяющиеся на множество отдельных племен. Расовое единство этих племен подлежит большому сомнению, но при отсутствии точных этнографических исследований им усвояется общее наименование негров. Культурность этих племен не высока, хотя их уже нельзя причислять к дикарям, так как они имеют большие города и поддерживают сношения с европейцами на почве торговли.

Средняя Африка является отечеством фетишизма, который получил здесь особенно полное развитие. Фетиши разделяются на больших и малых, или иначе – на дедов и отцов (gri-gri, ju-ju). Первые пользуются преимущественным почитанием, так как они считаются обладающим большей властью над природою и человеком сравнительно с малыми. Они являются по преимуществу предметом общественного культа: в честь их устраиваются храмы, для них существуют особые служители или жрецы. Малые фетиши считаются детьми больших фетишей; они составляют главным образом предмет частного культа. Если кто-нибудь найдет своеобразной формы камень, или большой кусок руды, или другой какой-нибудь предмет необычайного вида, то он идет к жрецу, который после исследования, действительно ли найденный предмет есть фетиш, дает разрешение на обладание фетишем, как святыней. Принадлежность к известному фетишу или избрание его в свои покровители отмечается иногда нарезками и окрашенными фигурами на теле (татуировка).

Фетишистские жрецы являются в тоже время волшебниками и колдунами, благодаря чему имеют громадное влияние на народ; при болезни и важнейших событиях в жизни они непременно приглашаются или для совета, или для помощи. Чтобы возвысить значение фетиша и придать большую истинность его откровениям, они стараются разузнавать всякого рода семейные тайны и с этою целью учреждают надзор за жизнью своих сородичей. При лечении болезней они часто пользуются некоторыми врачебными средствами, звание которых у них передается по традиции. Но большей частью они действуют заклинаниями и волшебными средствами, так как всякая болезнь и смерть приписываются влиянию злого духа, насылаемого колдовством какого-нибудь недоброжелателя. Это одна из самых печальных сторон негритянских верований; при болезни или смерти кого-нибудь начинаются розыски виновника этого несчастия; подозреваемое лицо подвергается божьему суду (ордалии); ему дается ядовитое питье: если он выбросить его назад, то, значить, он не виновен, а если яд подействует, то это служить доказательством совершенного преступления. Этот дикий обычай существует в той или иной мере едва ли не по всей Африке. Жрецы фетишей часто составляют тайные общества, цель которых, по-видимому, состоять в том, чтобы совершенствоваться в искусстве волшебства и врачевания. Впрочем, сами жрецы часто не верят в силу фетишей и таким образом сознательно обманывают народ.

Волшебство играет в религиозной жизни негров гораздо большее значение, чем установленные праздники и жертвы, которые совершаются сравнительно редко. Обычно в жертву приносятся животные, но у некоторых племен широко практиковались в очень недавнее время, а может быть практикуются и теперь, человеческие жертвоприношения. При смерти короля иногда убивались жены, невольники и воины, чтобы приготовить для него и в загробной жизни обеспеченное положение. Из особенностей культа следует отметить обрезание, которое совершается над мужчинами при наступлении половой зрелости. У девиц момент половой зрелости отмечается тем, что они на некоторое время отделяются от семьи и научаются старыми фетишистскими жрицами религиозному пению и танцам.

Однако нельзя думать, что религиозная жизнь африканских негров ограничивается только поклонением фетишам. Они бесспорно обоготворяют и природу; самые фетиши в их сознании носят часто натуралистический характер. Лес, большие деревья, скалы, пещеры, море – все это не только считается жилищем фетишей, но и отождествляется с ними.

На ряду с фетишами у негров почитается и высшее божество. У различных племен оно носит различное название (например, Njongmo, Onyame, Onyankopong, Mawu, Loba и т. д.); по-видимому, в некоторых из этих названий есть указание на небо, а это дает основание думать, что главное божество носит у негров натуралистический характер и отожествляется с видимым небом. Однако в честь этого божества почти совсем не существуете культа: фетиши совсем заслонили собою высшего бога от взора негров.

Распространен также у негров и культ предков, хотя он носит здесь, как и у южноафриканских племен, несколько своеобразный характер. Это не почитание вообще умерших родичей, как это мы видим в Китае, а поклонение наиболее выдающимся лицам из своего племени, именно – начальникам прославившимся жрецам и т. д.; это скорее можно назвать культом героев (эвгемеризм).

Культ умерших естественно предполагает и веру в загробную жизнь; но эта вера у негров, как и у других некультурных народов Африки, является крайне смутной и неопределенной.

В южной части Африки живут наименее культурные племена; из них главнейшими являются кафры (по местному названию а-банту) на востоке, готтентоты (коир-коин) на западе и бушмены или сан, кочующие повсюду; последние прямо могут быть причислены к дикарям. Религиозные верования этих племен до такой степени туманны и смутны, что некоторые из прежних путешественников отрицали даже у кафров существование какой бы то ни было религии; а между тем кафры в культурном отношении стоят неизмеримо выше бушменов.

Но как ни примитивны религиозные верования этих племен, они, однако, занимают очень видное место в их жизни. По-видимому, у названных народностей преобладаете культ умерших предков. На это указывают некоторые обычаи, имеющие религиозный характер; на известных местах каждый проходящий должен бросить камень, отчего образуются значительные возвышения из камней; судя по аналогичным фактам из жизни азиатских народов, этим отмечаются места погребения выдающихся предков. Фетишизм у южноафриканских племен почти совсем отсутствует, но некоторые факты заставляют предполагать существование у них тотемизма: некоторые племена верят, что люди произошли от деревьев или животных; в связи с этим стоить запрещение употреблять в пищу некоторых животных (табу). Вообще табу здесь распространено довольно широко; так, у кафров и готтентотов запрещается сношение вождей с подданными; женщина во время менструации и вдова после смерти мужа в течение некоторого времени находятся под действием табу и удаляются из крааля; женщине запрещается говорить с родственниками мужа и т. д. Что религия южноафриканских племен носит характер анимистический, это бесспорно: вера в духов, употребление чародейных средств для борьбы со злыми духами, ношение амулетов, выдающееся значение колдунов, исполняющих роль врачей, гадателей и заклинателей злых духов, – все это могло образоваться только на почве анимизма или спиритизма. Боязнь злых духов создала культ дикий и жестокий; различного рода изувечения очень часто практикуются здесь с религиозною целью.

Но над всеми духами, по верованию Южно-Африканских народов, господствует высший бог, которому у различных племен усвояются различные названия; так, у кафрских племен высшее божество носит названия – Моримо, Умкулумкулу, у готтентотских – Утиксо, Тсуйкоаб, Хейтсиэйбиб; даже у бушменов признается высшее творческое существо, которое носит название Каге. Но относятся ли эти боги к числу натуралистических божеств, или же это великие предки африканских племен, сказать трудно. Значение названий готтентотских божеств указывает на культ луны; за существование этого культа говорят и празднества, устраиваемый готтентотами в новолуние и полнолуние. Напротив, наименование кафрского божества Умкулумкулу (очень большой) едва ли не указывает на культ предков.

Что касается острова Мадагаскара, то население его, главным образом, состоит с одной стороны из племен (вазимба), родственных неграм, а с другой из малагассов или малагашей, родственных по типу лица, обычаям и языку с малайцами; к малагассам относятся племена – бетсимазараки, говасы и сакалавы. Как попали азиатские малайцы на Мадагаскар, это вопрос до сих пор не решенный. Большая часть населения на Мадагаскаре в настоящее время христиане (главным образом с 1869 г.), но есть и язычники, стоящие в культурном отношении значительно выше негров, а тем более южноафриканских племен. И у мадагаскарских язычников господствует культ умерших предков, а также вера в духов. Высшее существо у жителей побережья носить название Занагари, а во внутренних частях – Андриаманитра. По верованию некоторых, Бог все видит, наказует зло и награждает добро, всем управляет и руководит поступками людей; но это вера не язычествующей массы, а отдельных лиц. Вообще верования язычников на Мадагаскаре не представляют ничего особенно характерного.

Азия, считающаяся колыбелью человечества, является в то же время родиной самых высших религий, – еврейства, христианства, буддизма и ислама. Но в то время, как эти наиболее культурные религии нашли широкое распространите во всех частях света, многие азиатские народы и племена до сих пор остаются при прежних политеистических и даже анимистических верованиях. Можно указать здесь множество племен, которые в религиозном развитии очень недалеко ушли вперед сравнительно, например, с африканскими неграми; таковы многочисленные племена кольские (в Индостане к западу от Калькутты), дравидские (в южной части Индии) и другие; из них некоторые и доселе практикуют человеческие жертвоприношения. Оставляя в стороне религиозные верования этих племен, мы обратим внимание, главным образом, на сибирские народности, причисляемые к урало-алтайскому семейству монгольской или, по другому названию, верхне-азиатской расы.

Урало-алтайское семейство обыкновенно разделяется на две ветви, – тюрко-татарскую и угро-финскую. К первой относят монголов, калмыков, бурят, тунгусов, манчжуров, якутов, киргизов, татар, а к угро-финнам-финнов, эстов, ливов, лопарей, лапландцев, остяков, самоедов и некоторые племена, живущие в Европейской России (чуваш, черемис, вотяков, мордву и т. д.). Нужно, впрочем, заметить, что вопрос о монгольской расе и классификации ее народностей составляешь один из самых темных пунктов в филологической и исторической науке. Многие из перечисленных племен исповедуют христианство, ислам или значительно измененный буддизм, но некоторые из них и доселе остаются язычниками; даже и те, который приняли культурные религии, часто придерживаются самых примитивных религиозных верований.

Религия большей части тюрко-татарских и угро-финских племен известна под общим названием шаманизма. При первом знакомстве с этими племенами европейцам бросилась в глаза та выдающаяся роль, какую играют здесь шаманы, т. е. волшебники и заклинатели духов, вследствие чего на деятельность шаманов взглянули, как на самую характерную особенность религии монгольских некультурных племен, хотя заклинание духов, как мы видели, широко распространено и у африканских племен. В настоящее время шаманство поддерживается главным образом у тунгусов. Слово шаман (у манчжуров – саман) прежде производили от санскритского слова шрамана (монах); но в настоящее время такое производство считается неправильным. «Слово шаман или саман принадлежат исключительно монгольскому и туранскому язычеству; оно не могло быть заимствовано от буддизма, так как тунгусы и манчжуры никогда прямых сношений с Индией не имели, а китайцы никогда не называли буддийских монахов шаманами. Слово шаман китайцы всегда считали за манчжурское и объясняли его китайскими словами чу-шэн-чжин, что значит не отшельник, а заклинатель духов. Шотт в своем исследовании о шаманизме производит слово саман от манчжурского корня – са, знать, ведать, видеть (так что саман значил бы буквально ведун). Де-Харлез сближает его со словом самдамба – бить в волшебные бубны; этот инструмент действительно составляет непременную принадлежность всех саманов и шаманов, как цивилизованных, так и диких; кроме того, манчжурские священнослужители, как и их кочевые собратья, носили во время культа пояс, увешанный колокольчиками и бубенчиками» (В. С. Соловьев).

Чтобы удостоиться избрания в шаманы, нужны особенный свойства и способности; эпилептические припадки часто считаются самым главным признакам того, что данное лицо способно быть шаманом. Но к этому служению иногда подготовляются в особых общинах или шаманских домах; по крайней мере подобные общины существовали в Манчжурии. Впрочем, в большинстве случаев служение шаманов является наследственным, и это потому, что по верованию шаманистов отец всегда передает свою власть над подчиненными ему духами сыну. Судя по некоторым фактам, шаманы первоначально не были жрецами или служителями общего культа, а исполняли единственно только роль заклинателей или волшебников; у манчжуров, например, они не допускались до совершения культа главного национального божества, которому приносили жертвы наиболее почетные отцы семейств. Чтобы достигнуть большей власти над злыми духами или открыть какие-нибудь тайны, шаман приводит себя в особое экстатическое или гипнотическое состояние через быстрые кругообразные движения, курение одуряющих веществ и т. д. Большую роль играет у шаманов бубен; он устраивается по известному строго определенному образцу. На верхнюю часть его кладется или кольцо, сделанное из металла, кости и дерева, или костяная фигура треугольника; по движению их шаман узнает всякого рода тайны. Бубен вообще употребляется с тою целью, чтобы 1) звуками его отогнать зловредного духа, 2) узнать, какому богу и какое животное следует принести в жертву, 3) предугадать исход болезни или предполагаемого дела, 4) нанести человеку какой-нибудь вред, в роде болезни или смерти, 5) узнать, что происходит в других местах или где находится отыскиваемая вещь или животное.

У тюрко-татарских племен, как и у других монгольских народностей, догматической стороне в религии придается очень ничтожное значение, сравнительно с культом, поэтому вероучительный элемент не получил здесь достаточной ясности и определенности. В большинстве случаев здесь признается высший Бог, существующий на небе; но на ряду с ним почитаются второстепенные боги, отождествляемые с солнцем, луной, звездами, молнией, громом и т. д. По-видимому, это указывает на натуралистический характер религии тюрко-татарских племен, но у них имеет место и культ предков; наименования некоторых божеств у манчжуров дают основание думать, что под этими божествами нужно разуметь родоначальников и выдающихся вождей манчжурского племени.

Все предметы и явления природы признаются носителями духов или добрых, или злых. В жертву первым приносятся у некоторых племен молоко и различные пищевые продукты, а также сердце заколотых животных; напротив, злые духи, причиняющие различные болезни и несчастия, требуют более крупных даров и выкупов. Деятельность шаманов и направлена к тому, чтобы парализовать влияние этих злых духов и отогнать их от человека.

Общий характер религиозных верований угро-финнов тот же самый, хотя в деталях замечается довольно существенное отличие: и здесь мы встречаемся с культом умерших предков и прочно установившеюся верою в добрых и злых духов. С прежними языческими религиозными верованиями финнов, живущих в северной части России, можно познакомиться по их рунам или песням, которая были собраны Ланнротом и образовали эпический сборник под именем Калевалы. Высшим существом является здесь Юмала, которому соответствует у лопарей Юбмела или Ибмела, у эстов – Юммал, у черемис – Юмо и т. д. По своему значению (небо или гроза) это слово указывает на культ природы. Впрочем, впоследствии слово Юмала сделалось у финнов общим нарицательным словом для наименования всякого божества. Такими Юмала являются – Маан-ема, богиня земли, Ахти и Велламо, бог и богиня воды, Талио и Миеллики, бог и богиня леса, и т. д. Но чаще всего в эпосе выступает бог грома Укко (у лопарей Айеке, тоже бог грома), женская половина которого Акка (старая мать) по своим свойствам и отношениям к супругу очень близко напоминает греческую богиню Геру. Кроме богов, управляющих различными стихиями и областями природы, существуют, по верованию финнов, многочисленные духи, живущие в различных предметах и человеке.

Шаманы играют видную роль и у угро-финских племен. Так, у лопарей шаманов заменяют так называемые нойды; в настоящее время это простые деревенские колдуны, но прежде, до обращения лопарей в христианство, они имели значение общественных жрецов. Эти нойды входят в общение с различными духами, которые и помогают им в их шаманских действиях; но особенно тесную связь они имеют с тремя духами, представляемыми в образе птицы, рыбы и оленя. Власть нойды над духами обусловливается, по верованию лопарей, его способностью сходить в страну умерших. Когда кто-нибудь заболевает, приглашенный нойда доводит себя ударами в бубен и пением заклинательной песни до бессознательного состояния, во время которого он спускается в жилище мертвых. Узнав там об участи, ожидающей больного, и преодолев коварство зложелательных родственников этого больного, он возвращается на землю и прибегает к тем средствам, которые будто бы были указаны ему в жилище мертвых для возвращения больному здоровья. Таким образом, вера в силу нойды стоит здесь в непосредственной связи с верою в умерших предков, которая у лопарей и у других угро-финских племен получила чрезвычайно своеобразное выражение: она проявлялась в почитании священных камней. Такие камни или сейды (что значит – покойник) не только считались жилищем умершего предка, но и отождествлялись с ним, вследствие чего наделялись всеми свойствами живых существ, т. е. способностью есть, пить, двигаться, причинять людям несчастия и т. д. Священным камням, часто обносившимся оградами, приносились жертвы: охотники клали около них ноги, крылья и голову убитой добычи, рыболовы мазали их рыбьим жиром; иногда приносили им в жертву оленя, причем окропляли их его кровью. Интересен обычай бросать простые камни к священному сейду, когда он находился на высокой вершине или в другом малодоступном месте: это напоминает обычай южноафриканских племен бросать камни на священные места. Но духи умерших превращаются также в рыб, птиц, зверей, а также в некоторые явления природы, например, северное сияние (сполохи); и здесь мы, таким образом, видим объединение культа умерших и культа природы.

При ближайшем ознакомлении с религиозными верованиями американских народов в глаза бросается тот факт, что эти верования в значительной мере напоминают религиозные представления азиатских и даже африканских племен. Чем объяснить это сходство? Не имели ли американцы в древнейшее время каких-либо связей с азиатскими народами? – эти вопросы давно уже интересуют ученых, но, к сожалению, ответа на них нельзя найти не только в исторических свидетельствах, но даже и в устных преданиях американцев. Известно, что норманны или исландцы в начале XI века не только были в Гренландии, но и посетили Лабрадор, Ньюфаундленд, Новую Шотландию и даже проникли в самые северные части нынешних Соединенных Штатов, причем встретили на севере народ, которому они дали название «скрелингеры»; судя по описанию, это, очевидно, были эскимосы. Путешествия исландцев дают основание думать, что в прежнее время северные берега Америки не были так недоступны, как в настоящее время. В виду этого в среде ученых существует мнение, что американские племена в незапамятные времена отделились от азиатских народов, с которыми до сих пор сохранили родство в обычаях, верованиях и даже отчасти в языке; другие ученые, думая определить родословную коренных жителей Америки точнее, считают их или видоизмененными монголами, или помесью монголов и малайцев.

Все коренное, не пришлое население Америки до степени культурного развития резко распадается на две группы. К числу некультурных и даже почти полудиких племен относятся эскимосы и гренландцы, принявшие христианство в XVIII столетии, и многочисленные краснокожие племена, обитающие как в северной, так и в Южной Америке. В своих языческих верованиях эскимосы и гренландцы существенно не отличаются от других некультурных американских народностей, хотя, может быть, и не принадлежат к американской расе, поэтому нет особенной нужды рассматривать религиозные представления эскимосов и гренландцев отдельно.

Еще при завоевании Америки испанцами в XVI столетии здесь существовало два государства, которые с полным правом можно причислить к культурным; это именно Мексика и Перу. У мексиканцев существовала даже письменность, представлявшая нечто в роде египетских иероглифов, но до такой степени неопределенная и спутанная, что даже сами мексиканцы разбирались в ней с большим трудом. В Перу письменность совсем отсутствовала, если не считать за нее так называемую «квиту» , т. е. мнемонические веревки с разноцветными нитями и узлами; но зато здесь существовали школы, в которых царские дети обучались всем знаниям, необходимым для жрецов и царей, и знакомились с предшествующей историей своего народа. Поэтому и религии мексиканцев и перуанцев по своей законченности и определенности могут быть отнесены к разряду культурных, хотя, впрочем, религиозный культ их отличался крайнею дикостью и бесчеловечностью.

Уже при первом знакомстве с некультурными индейцами европейцы были поражены тем обстоятельством, что краснокожие дикари веруют в Великого Духа (Маниту или Кичи Маниту), который создал мир и является неограниченным владыкою жизни. Вера в небесного Бога выступает здесь еще с большею ясностью, чем у африканских негров, тогда как у более культурных обитателей средней и южной Америки на первом месте стоит поклонение солнцу с ясно выраженным политеизмом. Некоторые думали объяснить веру в единого Духа влиянием европейцев или квакеров, но исторические факты свидетельствуют, что эта вера существовала у индейцев раньше их знакомства с европейцами. Нужно, однако сказать, что представление о Великом Духе очень далеко от чистого монотеизма, так как сюда в значительной мере привносится чувственный элемент; Великий Дух рисуется в сознании индейцев то в образе большой птицы, которая своим взглядом производит молнию, а хлопаньем крыльев – гром, то в виде большого зайца.

Вся природа, по представлению индейцев, наполнена духами (маниту), настроенными по отношению к человеку то благосклонно, то враждебно. При наступлении совершеннолетия каждый мужчина избирает для себя духа покровителя, к чему обыкновенно подготовляет себя строгим постом и различными самоистязаниями. А так как духи большею частью представляются в образе животных, то в покровители избирается собственно какой-нибудь вид животного и в редких случаях растения. Это и есть тотемизм, который так широко распространен у жителей Северной Америки и о котором речь у нас уже была. Вообще почитание животных стоит у некультурных индейцев на первом плане; особенным вниманием пользуются те животные, который или отличаются особенною сметливостью, как бобр, или кажутся наделенными особенною таинственною силою, как гремучая змея. Иногда индейцы считают воплощением духов и те растения, который имеют особенно важное значение в их жизни, например, маис, рис, табак и т. д. Но тотемизм не искоренил совершенно и веры в умерших предков.

У некоторых некультурных американцев существует довольно развитая мифология; собранные у индейцев мифологические сказания послужили основою для “Песни о Гайавате“, составленной Лонгфелло. Особенно обращает на себя внимание миф о великом потопе, являющийся как бы пересказом библейского повествования о том же событии; только у индейцев миф о потопе имеет космогоническое значение, так как в нем объясняется происхождение мира и человека. Путешественник Catlin передает о манданах, принадлежащих к племени сиуксов и живущих в верховьях Миссури, следующее: «Они не только имеют сказание о потопе, где речь идет и о Маг-Монних-Туха или ковчеге первого человека, в котором Нуманк-Махана (т. е. первый человек) остановился на высокой горе на западе и таким образом спасся от всеобщей гибели, и о голубе, который принес ему ивовую ветвь с зелеными листьями, но и празднуют в воспоминание о потопе общенародный праздник. По средине их деревни на открытом месте стоит ковчег или «великое каноэ» первого человека, это деревянный цилиндр в 8–9 футов высоты, который из года в год старательно улучшается. Когда весной зазеленеет ива, начинается четырехдневный праздник. Один из индейцев, изображающий первого человека и выкрашенный в белый цвет, так как по преданию первый человек был белым, сходит с горы, рассказывает о потопе и своем спасении в великом каноэ и требует от каждой хижины, как жертвы, плотничных орудий, чтобы принести их в жертву воде, так как этими орудиями выстроено было каноэ». С рассказом о потопе соединяется сказание о происхождении трубки мира: «По прекращении потопа явился Великий Дух, стал на скале и собрал там все народы. Сделав из куска скалы большую трубку и покурив ею на все четыре стороны, он возвестил мир и дал повеление, чтобы на этом месте никогда не поднимались ни боевая дубинка, ни скальпировочный нож, и чтобы люди брали от этой скалы свои трубки мира, курением которых должен прекращаться всякий спор». Манданы действительно берут материал для трубки мира только из свалы, находящейся к западу от водопада св. Антония. Откуда взялся рассказ о потопе? Заимствован ли он каким-нибудь образом от европейцев или сохранился от древнейших времен, когда американцы имели общение с азиатскими народами? – ответить на эти вопросы не легко. Если остановиться на последнем предположении, то нужно удивляться необыкновенной живучести религиозных преданий, сохраняющихся в народной памяти в течение многих тысячелетий.

Что касается религиозного культа, то у североамериканских племен он относится не столько в Великому Духу, сколько к второстепенным духам; у южных же некультурных племен распространен, главным образом, культ солнца и огня. Во время войны часто приносятся человеческие жертвы; практикуются они иногда и в мирное время, например, весною при начале посева, чтобы обеспечить обильную жатву. На ряду с человеческими жертвоприношениями существует, по-видимому, и людоедство, которое также носит религиозный характер.

Религиозные верования мексиканцев стоят в некоторой связи с историей их страны. Сначала Мексика принадлежала исконным первобытным обитателям, к которым относят чичимеков: затем в нее вторглись толтеки, которые после многовекового господства были оттеснены первобытными обитателями к югу; но чрез некоторое время страна была покорена пришедшими с севера воинственными ацтеками. Главными божествами у мексиканцев были Гуитцилопохтли, Тецкатлипока и Кветцалькоатль. Гуитцилопохтли был бог войны племени ацтеков, которому они приписывали свое поселение в Мексике. Наименование божества некоторыми переводится словами «колибри на левой стороне»; действительно, эта птица всегда считалась символом названного божества, которое поэтому всегда изображалось с перьями колибри на левой ноге. Думают, что для солнечного божества Гуитцилопохтли избран был такой символ потому что блестящее оперение колибри могло напоминать о блеске солнечных лучей. Праздники в честь Гуитцилопохтли падали на день зимнего солнцестояния (начало декабря), на май, конец июля и на время, когда прекращается произрастание растений. В эти праздники приготовляли из муки различных семян и детской крови тесто и делали из него изображение бога. Жрец Кветцалькоатля простреливал его стрелою и вырезывал у него сердце, как это было и при человеческих жертвоприношениях; сердце съедал король, а остальная часть тела съедалась народом. Таким образом, бог считался как бы умершим до того времени, когда он опять обновлялся. Этот праздничный обряд должен был очевидно изображать годовое обращение солнца и смену времен года. Деревянное, грубое, колоссальное изображение Гуитцилопохтли в главном храме имело громадные страшные глаза; оно было обвито золотыми змеями и украшено драгоценными камнями, жемчугом и сделанными из золота сердечками; в одной руке бог имел лук, а в другой – четыре стрелы.

В том же храме стояло изображение другого бога Тецкатлипока, высеченное из блестящего черного камня, с лицом тапира. Имя его значит «сияющее зеркало»; он имеет в руках четыре стрелы и зеркало, в котором он видит все, что делают люди. Его праздники падают на май, октябрь и декабрь. Тепкатлипока есть бог творец мира, наблюдающий за закономерностью человеческих действий.

Кветцалькоатль, главное божество толтеков, является выразителем высшей, этической стороны религии; это бог культуры, давший людям основы высшей нравственности и общественного благоустройства; враг всего бесчеловечного, он отвращается от человеческих жертв. Он изображался в виде оперенной змеи с головою воробья. Весьма вероятно, что в лице Кветцалькоатля мексиканцы почитали великого предка, давшего основы гражданственности. Это подтверждается сказанием о царе-священнике Кветцаль-Коатле, который пришел с народом из своего отечества Тлацаллана на восток и воцарился в Туле. Он учил народ земледелию и доброй нравственности, восставал против войны и человеческих жертв и требовал, чтобы богам приносились только плоды и цветы. Под его кротким управлением люди жили мирно и счастливо; но золотой век кончился, когда в город проник Тецкатлипока и изгнал мудрого правителя. Однако мексиканцы питали глубокую уверенность, что Кветцалькоатль опять придет и восстановит блаженное царство; вера эта была настолько жива, что когда Кортец явился в Мексику, то индейцы думали, что это посланник бога или даже сам бог. Этот миф дает право думать, что в основе натуралистической религии мексиканцев лежал культ умерших предков или великих вождей народа.

Рядом с главными божествами было множество второстепенных богов и духов, носивших преимущественно натуралистически характер; так, мексиканцы почитали богов и богинь дождя, жатвы, охоты, маиса, даже красоты и любви.

Культ мексиканцев нужно признать одним из самых жестоких; ни один праздник не обходился без того, чтобы не была принесена по крайней мере одна человеческая жертва, а в исключительных случаях, как мы уже говорили, в жертву приносились десятки тысяч пленников. Даже при посвящении жрецов к веществу помазания примешивалась детская кровь. Не удивительно после этого, что испанцы при завоевании Америки нашли у мексиканцев при входе во святилище целую пирамиду человеческих голов.

Интересен у мексиканцев обряд, напоминающий крещение и совершавшийся над ребенком на пятый день после рождения. Дитя торжественно обносилось вокруг дома и затем клалось около домашних божков. Если это был мальчик, то ему приносили щит, лук и стрелы, а если девочка, то женскую одежду и приборы для тканья. Затем повивальная бабка брала ребенка на руки и, держа его над сосудом с водой, говорила: «дитя мое! Боги Ометекутли и Омециуатль (солнце и луна) послали тебя в этот мир несчастия; прими эту воду, которая оживит тебя». Затем каждый член намачивался и натирался водою с словами: «где ты, несчастье! уйди прочь от этого дитяти!» Тут же давалось имя ребенку.

Еще определеннее выступает культ солнца в религии перуанцев. Солнце (Инти или Интип) считалось синонимом всякой славы и величия; поэтому король-инка считался сыном солнца. Почитание солнца отражалось даже на самых обыденных явлениях жизни: деревни, например, располагались преимущественно на пригорках, обращенных к востоку, изображение главного божества делалось в виде большого круга с лучами и человеческим лицом. Луна, серебряная звезда (Мама Квилля), считалась супругой и сестрой солнечного бога. Интересен миф о распространении среди перуанских племен культуры. Солнце – Инти пожалело людей, погруженных в невежество, и послало к ним своих детей – Манго-Капак и Мама-Оллио, чтобы они ввели здесь служение солнцу и основы культурной жизни. Они вышли от озера Титикака; золотой прут, который они принесли с собою, указал им на северную страну Кузко, как на средоточие их деятельности. Отсюда брат и сестра, выходили во все страны и учили людей покланяться солнцу и оставлять дикие нравы: поэтому на город Кузко перуанцы смотрели, как на средоточный пункт земли. От этих детей солнца произошли инки, т. е. царский род, у которого и доселе еще сохранился вместе с полигамией брак братьев и сестер. По исполнении своего дела Манго-Капак и Мама-Оллио возвратились в небесное жилище к солнцу и луне.

Рядом с этими главными божествами были у перуанцев и другие натуралистические божества; так, у них почитались некоторые животные, растения (маис и какао) и даже камни. Волшебство также практиковалось в широкой мере. Впрочем, нужно сказать, что мысль некоторых наиболее просвещенных перуанцев шла дальше этого грубого политеизма. Так, царь Тупак – Юпанки (в 15 веке) высказывал мысль, что солнце нельзя считать высшим божеством, так как оно не может изменить строго определенного пути своего движения и стало быть оно не свободно; выше над ним должно быть еще более могущественное существо, которое и направляет движение солнца.

Самый богатый храм солнцу был в Кузко. Вопреки наставлению детей солнца, здесь приносились не только животные, но и человеческие жертвы, хотя далеко не в таком количестве, как в Мексике. Следует упомянуть о любопытном обычае: при входе в храм перуанцы вырывали волоски из своих век и сдували их на изображение божества: это была как бы жертва богу от собственного тела. При смерти царя или вождя часто сожигались в большом числе жены и другие лица; для услуг в будущей жизни с умершим иногда клались деревянные фигуры, изображавшие рабов.

Высшие жреческие должности замещались только лицами, принадлежащими к царскому роду инков. На ряду с жрецами существовали солнечные девы, которые должны были следить за священным огнем и приготовлять одежды и украшения для храма и царского дома. Впрочем, они не обязаны были непременно оставаться девственницами на всю жизнь; красивейшие из них делались супругами инков и знатных лиц из царского рода.

На громадном пространстве Великого или Тихого океана, занимающем по экватору почти 180 градусов долготы, т. е. около половины общего протяжения всего земного шара по большому кругу, существует кроме Австралии, рассматриваемой вместе с о. Тасманией, как отдельный материк, многочисленная группа островов, которой усвояется общее наименование Океании. Сюда относятся: 1) Меланезия, к которой причисляют острова Новая Гвинея, Соломоновы, Гебридские, Новая Каледония, Фиджи и пр.; 2) Микронезия, состоящая из островов Пелау, Каролинских, Маршальских, Жилберта и др.; 3) Полинезия, куда входят острова Сандвичевы, Таити, Туамоту, Товарищества, Новая Зеландия и пр.

Население Австралии и Океании по своему племенному составу до такой степени разнообразно, что распределить все многочисленный племена по определенным группам или расам представляется чрезвычайно трудным. Следуя географу Фр.фон-Гельвальду, можно различать здесь три главные расы, – малайскую, папуасскую и австралийскую. Малайцы населяют, главным образом, острова Микронезии и Полинезии, папуасы – Новую Гвинею (Папуазию) и другие острова Меланезии, а австралийцы – Австралию и отчасти Тасманию. Конечно, это только самая общая схема, на самом же деле распределение племен по различным островам гораздо спутаннее и разнообразнее.

Все дикие племена Австралии и Океании при соприкосновении с европейской цивилизацией постепенно вырождаются и вымирают, так что годы их существования, можно сказать, сочтены. Но пока они продолжаюсь влачить жалкое существование, представляя в своей жизни образец самой низкой ступени культуры. Некоторые племена до сих пор не знают никакой одежды; жилищем их служат часто пещеры и дупла деревьев; у папуасов мы встречаемся с таким пережитком первобытной культуры, как свайные постройки. Людоедство, особенно во время войны, и детоубийство считаются почти обычным явлением; у некоторых племен существует даже прямое требование, чтобы дети, рожденные от союза благородных мужчин с ниже стоящими женщинами, непременно убивались.

Само собою понятно, что и религиозные верования этих племен соответствуют их общему культурному уровню; особенно нужно сказать это относительно религиозного культа. К сожалению, до сих пор эти верования далеко еще не у всех племен изучены во всех подробностях. Впрочем, общий характер религиозных представлений у всех племен более или менее одинаков, хотя почти каждое, даже ничтожное племя почитает своих богов и духов, что объясняется крайним разнообразием местных наречий; так, на Новой Гвинее, в так называемой области Императора Вильгельма, чуть не каждая малая деревушка говорит своим языком; понятно, что при таком разнообразии наречий каждое племя в религиозной жизни должно было идти более или менее самостоятельным путем. Но Полинезия в этом случае представляет исключение: здесь наблюдается такое единство языка, что миссионерам достаточно изучить наречие в одной местности, чтобы пользоваться этим наречием и в других частях Полинезии. В настоящее время большинство жителей Австралии и Океании обращены или в христианство, или ислам; но многие племена, особенно в Меланезии, сохраняют и доселе свои первобытные верования.

У некоторых племен можно заметить проблески верования в высшего небесного бога, создавшего весь мир. Но представления о нем носят большей частью чувственной характер: он рисуется то в образе солнца, то скалы, то змеи или другого какого-нибудь животного. Иногда с именем этого высшего божества соединяется представление о первом человеке, что говорит о культе предков. И моральный облик этого божества чрезвычайно разнообразен: то он представляется безусловно благодетельным существом, то суровым и гневливым, посылающим на землю различный бедствия. По верованию жителей островов Фиджи, высший бог Нденгей носит мир на своих плечах; когда он повертывается, то на земле происходите землетрясение; гром есть выражение его гнева.

Рядом с добрым божеством иногда поставляется другое злое божество, которое посылает на землю всякого рода бедствия; это как бы зародыш дуализма, но далеко не определившегося. Второстепенные божества вообще заслоняют собою высшего бога. Но, главным образом, всюду господствует культ духов, которые и считаются главными виновниками всех счастливых и несчастных событий жизни; а результатом этого культа является вера в колдовство, заклинания и т. д.

Заслуживает внимания распространенная в Полинезии и Меланезии вера в мана. «Слово это обозначает всякого рода божественную силу или свойство, которыми известные предметы и лица отличаются или всегда, или в течение более короткого времени. Мана есть камень, от которого чего-нибудь ожидают, мана – заговор или чародейное слово, мана – продолжающий действовать дух умершего» (Шантепи де ля Соссей). Очевидно, в связи с этой верой в мана стоит закон о табу, широко распространенный главным образом у полинезийцев, но встречающийся и у других островитян; закон о табу есть закон о запрещенных вещах и лицах, который полагает строгое разделение между сферой божественного и сферой человеческого. Все, на чем лежит печать божественного и что возвышается над обыденностью, все это признается находящимся под действием табу. Идея табу до такой степени укрепилась в народном сознании на полинезийских островах, что после принятия христианства воскресный день стал называться днем табу.

Не смотря на крайнюю простоту и несложность религиозных представлений, у некоторых племен можно встретить довольно развитую мифологию. Особенно много мифологических рассказов у жителей Новой Зеландии маори; все они были собраны и записаны Греем (в 1855 г.). Мы приведем интересный рассказ о потопе, передаваемый жителями острова Вити (Фиджи). «Два несчастных мальчика, внуки бога Нденгея, возмутились против своего деда и убили любимую его птицу Турукаву. Они укрепили с помощью друзей город, в котором жили, и не хотели подчиняться Нденгею. Тогда последний собрал все свои мрачные тучи, которые разверзлись и полились на землю рекою. Города, холмы и горы, – все погрузилось в воду. Когда потоп проник, наконец, в город мятежников, то они стали взывать о помощи, и бог научил их устроить плот или два прикрепленных друг к другу судна; этот плот с вошедшими в него остановился на острове Мбенгии; поэтому начальники племен этого острова пользуются особенными уважением в глазах жителей островов Фиджи. Спасшихся было 8 человек. Высший пункт острова Кара называется Нггингги-Танити-Коро по той птице, которая села там и принесла весть о сухой земле» (Люккен).

Из религиозных обычаев, носящих вообще грубый и бесчеловечный характер, следует указать на обычай австралийцев съедать труп умерших родственников и носить с собою снятую с него кожу; это считается признаком особенного уважения к памяти умершего. По предположению де-ля-Грассери, этот обычай, очевидно, возник из желания доставить умершему родственнику более достойное погребение; но здесь может быть имеет место и та мысль, что чрез вкушение мяса умершего можно приобрести его способности и свойства. Широко распространен у некоторых племен также обычай изувечения суставов пальцев, выбивания зубов, надрезания кожи, татуировки, раскрашивания тела и т. д.; у папуасов, вместо практикуемой у малайцев татуировки посредством иглы, чаще всего делается насечка кожи с целью вызвать образование выпуклых рубцов, что считается высшею красотою. Все это носит религиозный характер и имеет связь с тотемизмом: на теле изображаются преимущественно те животные, который считаются покровителями данного лица или племени.

Заслуживает, наконец, упоминания существование у полинезийцев особого религиозного общества под названием Ареои. «Оно получило свое начало на Таити, но оттуда распространилось также и по другим островам. Эта корпорация мистически выводила свое происхождение от бога Оро и имела притязание на божественное достоинство. В нее вступали только после подготовительного искуса и с разнообразными церемониями. Она имела семь ступеней, которые отличались также одна от другой различной татуировкой. Низшим степеням предоставлено было ведение плясок и игр, с которыми они ездили от одного острова к другому, представляя эпизоды из истории богов. Строгое табу требовало, чтобы убивались все дети, родившиеся от связей с женщинами членов Ареои, которые предавались разнообразному разврату"» (Шантепи де-ля-Соссей). Не смотря на такую зазорную жизнь, народ глубоко верил, что каждый член Ареои после своей смерти водворяется в обителях божества. В чем собственно заключалась коренная задача деятельности этого общества, мы не знаем.

У некультурных народов замечается более или менее полная разобщенность между отдельными племенами; каждое из них живет своею собственною жизнью и преследует только свои племенные интересы. Переход к культурному состоянию в том и обнаруживается, что из разрозненных племен образуются самостоятельные нации, которые по языку, обычаям и религии обособляются от других народов и получают прочное устройство в государственной и религиозной жизни благодаря правовым нормам. Из обзора религий некультурных народов можно видеть, что и религиозные верования носят здесь преимущественно племенной характер: каждое племя исповедует и почитает своих собственных богов, причем последние считаются покровителями только данного племени. При взаимной разобщенности каждое племя относился к другим племенам не только с недоверием, но и с враждебностью, а при таких условиях не может конечно произойти объединения и религиозного. Но по мере того, как племена начинают объединяться в более многочисленные группы, или в силу собственного сознания проистекающих отсюда выгод или в силу подчинения более слабых племен сильнейшему племени, мало по малу совершается объединение и на почве религии. Если она доселе служила основою племенного единства, то теперь она должна явиться основою единения национального и государственного.

Из массы племенных или местных богов выделяются такие божества, культ которых становится общим для всех племен, вошедших в состав данного объединенного государства. Большей частью такими национальными божествами становятся боги главенствующего племени, около которого объединяются остальные мелкие племена. При объединении племен путем завоевания, боги завоевателей получают преимущественное значение и чаще всего становятся национальными божествами. Но при больших переворотах в государственной жизни, например, при смене царских династий, при перенесении столицы из одного города в другой и при переходе главенствующего значения в государстве от одного племени к другому, часто совершается перемена и в национальной религии: те божества, который доселе считались главными, отступают на задний план, и их место заменяют новые боги, пользующиеся большим уважением в глазах новой династии или нового господствующего племени.

Однако национальные боги не могут окончательно вытеснить местных богов, которые продолжают почитаться, при чем часто даже пользуются в глазах отдельного племени преимущественным вниманием. Нужен очень продолжительный период времени, чтобы между всеми отдельными племенами, входящими в состав данного государства, произошло полное религиозное объединение, т. е. чтобы для всей нации и для целого государства боги сделались всеобщими.

Только принимая во внимание этот процесс перехода племенных религий в национальные, можно в некоторой мере проследить путь развития каждой отдельной религии известного культурного народа. Зародыш каждой национальной религии нужно искать в религиозных верованиях отдельных племен, входящих в состав данного государства. Так, религия египтян всецело образовалась из местных культов: все эти боги – Ра, Пта, Нут, Озирис и т. д были сначала местными божествами и только впоследствии приобрели более или менее общее почитание, причем в различные периоды египетской истории первенствующее положение занимало то одно, то другое божество. «Сначала различные, хотя и родственные культы поддерживали свою сравнительную независимость друг подле друга, и только когда могущественный царь соединял несколько провинций в одно царство, которым он неограниченно правил, главный бог его столицы становился верховным богом среди местных богов, которые уже принимали роль его родственников и царедворцев. Это именно произошло при образована двух великих царств – Верхнего и Нижнего Египта, а также при соединении их обоих под одним скипетром. Конечно, Ра и Озирис с богами их цикла оставались общими национальными богами, а главные города, где сосредоточивались их культы, Гелиополь и Абидос, считались святыми городами по преимуществу, но официальное поклонение главному богу царской резиденции имело первенство, так что другие божества самых важных центров помещались рядом с ним в его храме или в других святилищах, в качестве подчиненных ему божеств. Во время Древнего Царства, при первых шести династиях, место первого верховного бога занимал Пта, бог Мемфиса. В эпоху Среднего царства, достигшего своего апогея при двенадцатой династии, его заменил Себак, бог-крокодил, а следовательно – бог Нила. С образованием Нового Царства, при восемнадцатой династии, главным богом сделался Аммон из Фив. Впоследствии верховное значение приобрели некоторые «боги из Дельты, в особенности богиня Нейт из Саиса» (Тиле). Тоже самое наблюдалось и у других культурных народов. Ход развития национальных религий всюду стоит в связи с событиями в государственной жизни; можно сказать, что если бы мы владели точными сведениями о смене национальных религиозных верований, то по ним можно было бы отчасти проследить внутренние перемены в государственной жизни данного народа.

Переход от племенной жизни к национальному строю характеризуется и другими изменениями в религиозной жизни. Только теперь появляется тот истинный, законченный политеизм, в котором каждый из богов выполняет определенные функции и между ними существует известная иерархическая градация: одни занимают господствующее положение, а другие низводятся в разряд второстепенных божеств; при этом все они в большинстве случаев поставляются в родственные отношения друг к другу.

Догмат, строго и точно формулированный, большей частью отсутствует и в национальных религиях, но за то здесь получает некоторую законченность мифология, благодаря чему каждое божество получает более или менее определенный облик. Дальнейшее религиозное творчество в значительной мере суживается и стесняется благодаря появлению религиозной письменности, в которой как бы окончательно закрепляется национальная вера. И в области религиозных представлений и в культовых действиях каждый верующий должен сообразоваться с теми нормами, которые даны в письменности. Вместе с этим получает особенное значение и идея откровения: религиозное учение и религиозная письменность рассматриваются не как продукт человеческой мысли, а как откровение самого божества; здесь дана высшая, безусловная истина, нарушить которую значит идти против самого божества.

Существенно изменяются в национальных религиях и нравственные понятия. При племенной связи замечается крайняя узость нравственного кругозора: долг и обязанность допускаются только по отношению к членам своего рода и племени, и все остальные люди рассматриваются как враги, по отношению к которым всякое зверство дозволено. Но с переходом к государственному строю и с образованием национальной религии, понятие о ближнем значительно расширяется; в тоже время все более и более укрепляется и идея законности и справедливости. В силу того, что религия и теперь, как при племенной обособленности, обнимает все стороны человеческой жизни, новые нравственные и правовые нормы получают религиозную санкцию. Все основатели национальных религий были не только религиозными реформаторами, но и гражданскими законодателями; они исходили из того положения, что улучшение государственного и социального строя невозможно без прочных религиозных устоев. Такова была основная тенденция и Моисея, и Конфуция, и Лао-Цзы, и Зороастра; в своем сознании они как бы не могли отделить религиозных законов от гражданских и государственных. Особенно интересна в этом отношении личность Конфуция; для потомства он навсегда остался главным образом великим религиозным учителем, а между тем вся жизнь его прошла в заботах о том, как бы ввести больший порядок в гражданское управление.

Таким образом, главными особенностями национальных религий культурных народов, по сравнению их с племенными религиями, нужно признать: 1) установление культа общих национальных божеств для всех объединенных племен; 2) завершение развития политеизма с более или менее точным определением личных свойств отдельных божеств и с установлением их иерархических степеней; 3) законченность мифологических сказаний о богах; 4) появление религиозной письменности; 5) развитие идеи откровения и наконец 6) возвышение значения в религии этического элемента, который однако большей частью смешивается с областью права.