О новом издании творений свт. Афанасия Александрийского в русском переводе

Имея в виду в следующих 1902–1903 годах предложить своим подписчикам творения св. Афанасия Александрийского в русском переводе, в качестве приложения к журналу, редакция «Богосл. Вестн.» считает своею обязанностью предварительно ознакомить их с наиболее важными сторонами этого своего предприятия. Жизнь св. Афанасия и оставшиеся после него творения в последнее время сделались предметом тщательного исследования и изучения в западной науке; св. Афанасию не только отводятся обширные отделы в общих курсах по истории церкви и догматики, но и посвящен целый ряд монографий, разрабатывающих разные вопросы касательно его деятельности, учения и сочинений. Было бы очень заманчиво воспроизвести в подробностях это новое движение к изучению Афанасия и оценить его результаты, чтобы ясно показать значение этого отца для церкви и христианства, но такая задача выходит из пределов журнальной статьи и требует для себя отдельного исследования. Предлагаемая ниже заметка преследует не эту цель; она хочет сообщить читателю только самые необходимые сведения о характере предполагаемого второго издания творений Афанасия в русском переводе, дать ответ на тот вопрос, что будет представлять собой это издание и чего можно ждать от него?

1) Так как достоинства каждого перевода прежде всего обусловливаются качествами того оригинала, с какого делается перевод, то и мы сначала скажем о современном состоянии греческого текста творений св. Афанасия, положенного в основу русского их перевода. В этом отношении творения Афанасия не оставляют желать ничего лучшего. Еще к концу XVII столетия все, сохранившиеся на греческом (отчасти и на одном латинском) языке, сочинения Афанасия были соединены в одно собрание, обследованы со стороны своего языка и происхождения и изданы в печати с массой исторических, археологических и филологических примечаний. Этим своим образцовым порядком творения св. Афанасия обязаны ученым трудам католических монахов XVII и XVIII вв., так назыв. бенедиктинцам, т. е. членам ордена св. Бенедикта, работы которых в области древне-церковных памятников и доселе составляют основу церковно-исторической и патристической науки. Чтобы представить себе научную ценность издания творений св. Афанасия, вышедшего из-под рук бенедиктинцев, для этого нужно иметь некоторое представление об издательской деятельности и ученых заслугах названного католического ордена. Когда говорят о бенедиктинцах, как издателях памятников древне-церковной письменности, то разумеют не весь бенедектинский орден, а особое отделение или конгрегацию его, носившую имя мавриниан, т. е. особый союз монастырей и монахов, возникший в недрах бенедиктинского ордена в начале XVII в. (1614) и названный так в честь Марка, одного из учеников Бенедикта. Первоначально, при основании конгрегации, ученые занятия не имелись в виду, но уже второй генерал ее, Григорий Тарисский, принял все меры к тому, чтобы сделать из членов ордена людей ученых, способных к самостоятельным исследованиям. Конгрегация привлекла к себе много даровитых людей и скоро образовала из себя ученое общество, заявившее о себе многочисленными и замечательными трудами в течении XVII и XVIII вв. Свой центр мавриньяне имели в Париже, в Сен-Жерменском аббатстве, и своей главной задачей поставили собирание, изучение и издание в печати лежавших дотоле в рукописях памятников святоотеческой письменности. К этой цели они приспособили и самую организацию своего общества. Поступавшие в конгрегацию, молодые люди тщательно упражнялись в изучении классических языков и достигали в них таких познаний, что могли свободно говорить и писать не только на латинском языке, – языке тогдашней науки, – но даже и на греческом. Более даровитые из них привлекались к палеографическим занятиям, приучались к обращению с рукописями и заранее воспитывались так, чтобы потом принять участие в общей работе учреждения. Богатые средства ордена, а также и щедрые жертвы частных лиц, сочувствовавших его ученым задачам, позволяли членам его предпринимать частые и далекие путешествия по библиотекам и монастырям Запада, проникать в книгохранилища их, списывать и приобретать нужные манускрипты. Книжные собрания Франции, Италии, Англии, Голландии и Германии были исследованы ими во всех подробностях, и мало-по-малу они собрали у себя такие рукописные сокровища, какие более уже никогда не соединялись в одних руках. Самый дух ордена, – научная атмосфера, царившая в нем, и строгая субординация, управлявшая его действиями, – способствовали успеху его ученых предприятий. Такое сложное дело, как собирание и издание памятников святоотеческой письменности, было не под силу одному или немногим лицам; оно требовало для себя коллективной работы многих лиц, которые руководясь одною волей и одним планом, могли бы разделять различные его стороны. Так и вели свои занятия мавриньяне; работал собственно орден – единица коллективная; отдельные лица выполняли только назначенную им часть: одни собирали рукописи, другие переводили их, третьи комментировали и т.д.; уставал один, ему помогал другой. Часто жизни одного не хватало для того, чтобы исполнить задуманный труд, – его место занималось другим подходящим лицом, – и общая работа не прекращалась. Нигде более, – ни ранее, ни после, – ни соединялось вместе столько счастливых условий для плодотворной научной деятельности, за то и не многие учреждения оставили по себе такие памятники человеческого прилежания и трудолюбия, как общество мавриньян. Ими собраны были манускрипты, восстановлен и издан текст всех сочинений Иринея Лионского , Иустина Философа, Оригена, Кирилла Иерусалимского, Евсевия Кесарийского, Афанасия Александрийского, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста и Иоанна Дамаскина – из восточных писателей, – Августина, Иеронима, Кассиодора и Илария – из западных, – и все это было выполнено в совершенстве. Их издания превзошли собой все, что имелось ранее по этой части, и до сих пор остаются образцом, которому должен следовать каждый, сознающий свои обязанности, издатель.

Издание творений св. Афанасия Александрийского, сделанное мавриньянами, может служить одним из лучших памятников издательской деятельности и ученых заслуг бенедиктинского ордена. Оно начато было Мараном, издателем творений Василия Великого, но исполнено и закончено Монфоконом (1655–1741), одним из замечательнейших представителей мавриньянского кружка, чудом палеографической учености своего времени. Монфокон приложил все усилия к тому, чтобы придать тексту творений Афанасия образцовый вид; он воспользовался всеми прежними изданиями его, изучил все рукописи с творениями Афанасия, какие только могли доставить ему книгохранилища Европы, и специально для целей издания ознакомился с языками еврейским, сирским, коптским и отчасти арабским. И действительно, вышедшее под его руководством собрание творений св. Афанасия дает в себе все, что сохранилось с именем этого отца на греческом и латинском языках, – «omnia opera, quae extant vel quae ejus nomine circumferuntur, – т. e. все сочинения, какие существуют или распространены под его (Афанасия) именем, как это значилось в заголовке издания, – не одни только подлинные, но и все подложные. Вся эта масса материала предлагается здесь в тщательно обработанной и строго упорядоченной форме: сочинения, дошедшие под именем Афанасия, разделены на три группы, на подлинные (genuina), сомнительные (dubia) и подложные (spuria), при чем это разделение основано на твердых исторических, филологических и палеографических данных; творения, признанные подлинными, расположены, по возможности, в порядке хронологическом, соответственно времени их появления; текст установлен критически, на основании сличения массы рукописей, и указаны важнейшие разночтения; к тексту приложены полная биография св. Афанасия, ряд индексов и множество историко-критических замечаний. Короче говоря, всему собранию придан такой порядок, что оно может удовлетворить самым изысканным научным требованиям. В первый раз издание бенедиктинцев было опубликовано в 1698-м году, в Париже, в двух томах и трех фолиантах, при чем, первый том, распадавшийся на две части, содержал в себе подлинные творения св. Афанасия, во втором же помещались сомнительные и подложные. Монфокон продолжал свои работы над Афанасием и по выходе в свет этого издания; ему посчастливилось открыть еще несколько фрагментов (отрывков) из утраченных сочинений Афанасия, которые он напечатал в своих изданиях «Collectio nova patrum (Paris, 1707)» и «Bibliotheca Coisliniana» и которые впоследствии, при перепечатке бенедиктинского издания, были включены в него. В настоящее время собрание творений св. Афанасия, сделанное бенедиктинцами, предлежит в обширном сборнике памятников древне-церковной письменности, изданном аббатом Минем, в так назыв. Патрологии Миня (Patrologiae cursus completus), где оно занимает 25–28 тома греческой серии.

Новейшие исследования не внесли никаких поправок и дополнений¹ в греческий текст творений св. Афанасия, установленный бенедиктинцами, и в виду того совершенства, до какого доведен он здесь, сожалеть об этом пока не приходится. И не только текст, но и самая классификация сочинений Афанасия на подлинные и неподлинные, предложенная бенедиктинцами, в существенных своих чертах доселе остается неприкосновенною. Сделанные в последнее время попытки поколебать выводы бенедиктинцев на этот счет лишь подтвердили прочность тех оснований, на которые опирались издатели. Так немецкие ученые Шульце² и Дрэзеке³ пытались было заподозрить принадлежность св. Афанасию двух его апологетических слов («Слово на язычников» и «Слово о воплощении Бога Слова»), но их старания не встретили ни малейшего сочувствия в ученом мире; напротив, специальное исследование об этих сочинениях, написанное Хоссом⁴ на премированную тему, предложенную Тюбингенским университетом, блистательно доказало их подлинность. Та же история повторилась и с «Житием Антония», составленным св. Афанасием; в подлинности его сомневались Вейнгартен⁵ и Гуоткин⁶, но теперь она принимается всеми солидными учеными⁷. Четвертая речь против ариан, отвергнутая Дрэзеке⁸, также признана подлинной⁹. В настоящее время на более или менее достаточных основаниях подвергается сомнению принадлежность св. Афанасию только двух его сочинений: а) «О явлении Бога Слова во плоти и против ариан» и б) «две книги против Аполлинария», но вопрос о них еще не закончен, и очень вероятно, что при более тщательном изучении их авторские права Афанасия будут восстановлены. Таким образом, пока все в бенедиктинском издании остается на своем месте.

Этот бенедиктинский текст творений св. Афанасия, выдержавший более, чем двухвековую ученую критику, и лежит в основе русского их перевода, сделанного Московской Духовной Академией в 1851–1854 гг., и будет принят во внимание при новом его издании. Само собою понятно, что русский перевод может обнимать только подлинные творения св. Афанасия, и все они войдут во второе издание, за вычетом лишь небольших отрывков, имеющих исключительно научное значение. Только одно из сочинений, несомненно не принадлежащих Афанасию, найдет себе место во втором издании русского перевода, как оно нашло его и в первом; это – так называемый «символ Афанасиев». Непринадлежность его св. Афанасию ясна и для глаза, не посвященного в тайны исторической критики, так как в нем приводится христологическая формула Халкидонского (4-го вселенского) собора, имевшего место почти сто лет спустя после смерти Афанасия. Тем не менее, включить этот символ в русское издание творений св. Афанасия представляется желательным как во внимание к выдающейся точности его богословской терминологии, так и потому, что церковное предание, усвоившее его авторству Афанасия, очевидно, находило его содержание достойным имени этого отца.

Так как большая часть сочинений св. Афанасия стоит в тесной связи с его жизнью, с его борьбой против арианства, и вызвана была обстоятельствами этой борьбы, то правильное понимание некоторых подробностей их содержания трудно без предварительного знакомства с жизнью их автора. В устранение этого затруднения к новому изданию его творений будет приложена, по примеру бенедиктинцев, «Жизнь св. Афанасия», составленная покойным ректором Московской Академии Протоиереем А. В. Горским. Напечатанная еще в 1851-м году, эта «Жизнь» доселе представляет собой самое лучшее, что имеется в русской литературе о св. Афанасии, и по полноте своего содержания, по проникающему ее чувству уважения к изучаемому отцу и по выдержанности стиля не уступает, если не превосходит существующие на Западе монографии о св. Афанасии. Будучи основана на тщательном изучении творений св. Афанасия и прекрасном знакомстве с его эпохой, «Жизнь», составленная А. В. Горским, не нуждается ни в каких фактических поправках и дополнениях, за исключением хронологии, устанавливаемой теперь на новых данных, которая и будет исправлена в особых примечаниях редакции.

2) Но если XIX век ничего существенного не привнес в разработку и улучшение греческого текста, изданного бенедиктинцами, то ему принадлежит другая важная заслуга в истории литературного наследства, оставленного св. Афанасием – открытие его пасхальных посланий. Под именем пасхальных посланий разумеются письма, которые в древности ежегодно рассылались александрийскими епископами по церквам своего округа и содержали в себе определение дня празднования Пасхи на данный год. Происхождение этого обычая отсылает нас к первым векам христианской истории. В древности, когда не только не существовало выработанной пасхалии, но и астрономические вычисления не отличались точностью, определение пасхального полнолуния, обусловливавшего собой день праздника, сопровождалось особыми трудностями, преодолеть которые можно было не везде и не всякому. Город Александрия, служивший местом процветания астрономических занятий, обладал наиболее пригодными для этой цели средствами, и потому епископы александрийские, славившиеся своим образованием, очень рано заняли руководящее положение в церкви при вычислении дня празднования Пасхи. По известию церковного историка Евсевия (Ц. и. VII, 30), еще св. Дионисий Александрийский, 13-й епископ Александрии, живший в половине III-го века, рассылал окружные т. е. назначенные для его архиепископского округа послания с уведомлением о времени праздника. В IV веке этот обычай александрийской церкви получил обще-церковное значение. Согласно преданию, засвидетельствованному св. Кириллом Александрийским и папой Львом I, первый вселенский собор в Никее, в ряду своих прочих распоряжений касательно праздновании Пасхи, постановил, чтобы александрийский епископ для каждого года нарочито высчитывал день Пасхи и извещал о нем римского епископа, а затем уже этот последний должен был давать знать о нем всей церкви. Применялось-ли во всей точности это постановление на практике, неизвестно; однако, несомненно то, что не только за весь IV век, но и в следующие века александрийские епископы свято продолжали хранить свой местный обычай и ежегодно издавали пасхальные послания. Кроме посланий св. Афанасия, известны письма св. Петра, его непосредственного преемника на александрийской кафедре, Феофила, Кирилла, у которого они приняли новую форму гомилий (бесед), и некоторых позднейших александрийских патриархов.

Обыкновенно (в IV в.) пасхальные послания издавались около праздника Богоявления, и затем рассылались по александрийскому округу с особыми посланцами, одного из которых Синезий, епископ Птолемаидский (V в.), называет διακομιστὴς τῶν πανηγυρικῶν γραμμάτων – разносчиком торжественных писем; по получении в церквах они прочитывались за богослужебным собранием в день Вербного воскресения. В своем содержании они заключали гораздо большее, чем простое извещение о дне празднования Пасхи. Извещение обычно ставилось в заголовке письма, при чем, день Пасхи указывался по египетскому и римскому календарю, год определялся по так называемой Диоклитиановой эре и по именам консулов, приводилось имя александрийского префекта и отмечались числа индикта и эпакты, – послания же иногда только присоединялись к этому хронологическому извещению. По большой части они представляли собой самостоятельные литературные произведения, содержавшие в себе ряд благочестивых и назидательных рассуждений по поводу праздника, с особой торжественностью тока раскрывали значение его для христианской веры и жизни (откуда и произошло их название – πανηγυρικὰ) и призывали к должному его препровождению. Александрийские епископы видели в них мощное и постоянное средство духовного общения с паствою и нередко пользовались ими, чтобы обсудить современные события церковной жизни и дать на счет их пастырские указания. Еще в древности пасхальные послания наиболее выдающихся александрийских епископов были собираемы в особые сборники, переводились на другие языки (латинский, сирский) и служили источниками назидания и поучения.

Пасхальные письма св. Афанасия не дошли до нас в их оригинальном греческом языке и долгое время считались безнадежно потерянными для науки. Они были неизвестны и бенедиктинским издателям его творений; правда, Монфокону удалось отыскать несколько фрагментов их, сохранившихся у одного позднейшего греческого писателя, но жалкий вид и ничтожное число их возбуждали только большее сожаление об утрате этого важного памятника древне-церковной жизни. Предугадывая ценность их содержания, Монфокон в свое время писал о них: «никакая потеря не может сравниться с потерей пасхальных писем Афанасия…, сколь многое из области истории, церкви, ее обычаев и нравов получило бы в них свое освещение; но, – прибавлял проницательный ученый, – быть может, они и скрываются еще где-нибудь на Востоке, где сохраняется многое». Предсказанию Монфокона суждено было исполниться только в истекшем XIX столетии, когда улучшение средств сообщения и страсть к путешествиям, объявшая европейцев, сделали для них доступными отдаленнейшие уголки земли. Пасхальные письма св. Афанасия найдены были в сирском переводе среди массы сирских и коптских манускриптов, вывезенных, по поручению английского правительства, в 1839–1847 г.г. из древнего, принадлежащего коптам, нитрийского монастыря св. Богородицы (в Египте), и составляющих теперь собственность Британского Музея. Не вдруг и не без труда достались эти сокровища английским ученым; история открытия их или, точнее, переселения в Англию имеет свой интерес, и в существенных чертах она будет изложена в предисловии русскому переводу пасхальных писем Афанасия. Тотчас же после прибытия в Англию часть рукописей, содержавшая эти письма, была обследована известным английским ученым Куретоном, а в 1848-м году был уже отпечатан и сирский текст их¹⁰, ставши с тех пор достоянием всего ученого мира.

Открытие Куретона значительно пополнило тот пробел, какой ощущался в науке вследствие полной утраты пасхальных писем Афанасия, но не дал ей полного собрания этих писем. В сирских манускриптах монастыря Пресв. Богородицы оказалась приблизительно только треть всех писем, какие должны были бы сохраниться от Афанасия, если он, как надо думать, издавал их ежегодно за все время своего епископства. Поэтому поиски за письмами св. Афанасия не прекратились со стороны ученых и после издания их сирского текста Куретоном; однако найти что-нибудь ценное доселе никому не удалось. Открыто еще несколько фрагментов, но большею частью не имеющих значения; из них заслуживают внимания только фрагменты, извлеченные известным кардиналом Маем из одной сирской рукописи Ватиканской библиотеки и изданные в его собрании: «Nova biblotheca patrum (Romae, 1853, t. VI)».

Все это, что осталось ценного от пасхальных писем Афанасия, – т. е. письма, изданные Куретоном, и фрагменты, найденные Монфоконом и Маем, – будет переведено на русский язык и войдет в состав второго издания его творений, так что это новое издание в точном смысле можно будет назвать полным собранием творений этого отца.

3) За исключением вновь найденных пасхальных писем св. Афанасия и фрагментов из них, для которых, само собой понятно, требуется новый перевод, в основу второго издания его творений будет положен старый их перевод, исполненный Московской Духов. Академией и появившийся в печати в 1851–1854 годах. Выпуская новое издание старого перевода, сделанного 50 лет тому назад, редакция «Богосл. Вестн.» руководится двумя заслуживающими внимания побуждениями – выдающимися достоинствами старого перевода и уважением к памяти лиц, трудившихся над ним. Перевод творений св. Афанасия, изданный в 1851–1854 гг., был плодом трудов Московской Дух. Академии по переводу наиболее важных памятников святоотеческой письменности, начатых еще с 1841 года и продолжающихся безостановочно доселе. Уже при самом начале предприятия приняты были все меры к тому, чтобы обеспечить ему возможную степень совершенства и сделать соответствующим тем требованиям, какие могут и должны быть предъявляемы к переводам произведений, имеющих обще-церковное руководительное значение. Дело перевода было поручено выдающимся профессорам Академии, не только отлично знавшим греческий язык, но и обладавшим обширными богословскими и церковно-историческими познаниями, безусловно необходимыми для успеха такого предприятия, как перевод святоотеческих творений, – таким лицам, как (теперь уже давно умершие) Ф. А. Голубинский, П. С. Делицын, А. В. Горский¹¹. Перевод, сделанный одним лицом, не считался окончательным: он поверялся еще другим или несколькими лицами, прочитывался иногда на общем редакционном собрании и тщательно и всесторонне обсуждался прежде, чем появиться в печати. Главное направление и руководство переводническим делом принадлежало Митрополиту Филарету; на первых порах переводы, изготовленные Академией, он сам лично просматривал и исправлял прежде их печатания, но и потом, когда другие более важные обязанности заставили его отказаться от предварительного рассмотрения переводов, он продолжал зорко следить за ними, требуя обращения к себе во всех затруднительных и недоуменных случаях. Внутри же Академии душою всего предприятия, а вместе и главной движущей его силой был Протоиерей П. С. Делицын. На нем лежала самая важная и ответственная обязанность редактирования переводов, сделанных другими, – редактирования, которое иногда равнялось переделке всего перевода. Эту обязанность Делицын сделал задачей своей жизни и в течении 20 лет работал над переводами, выпустив под своим руководством около 46 томов¹². О качествах переводов, вышедших из-под рук Делицына, и их отличительных особенностях лучшее понятие может дать отзыв о них, сделанный другим знатоком греческого языка, покойным проф. И. Н. Корсунским. «Точность перевода, – пишет Корсунский, – есть главное качество, которое П. С. Делицын старался наблюдать прежде всего и более всего, и ей, когда в том оказывалась необходимая нужда, он без всякого колебания жертвовал даже плавностью речи. Когда нельзя было с буквальною точностью перевести то или другое место творений святоотеческих, тогда, следуя правилу, предложенному Владыкой Митрополитом Филаретом, он старался уловить идею, мысль св. отца и по ней устроить перевод. Отсюда второе качество в типе переводного языка его и вместе его достоинство – ясность. Точности и ясности он иногда жертвовал даже чистотой языка, которую также всемерно наблюдал. Но этого мало. Он не хотел быть переводчиком механическим. Желая приблизиться к духу св. отцов, он старался передавать их речь словами и оборотами, вполне соответствовавшими с одной стороны их собственному течению, строю и характеру мыслей, а с другой – строю и особенностям греческого языка. Вследствие такого старания и долговременным опытом практики перевода и редакции переводов, он составил для передачи слов и выражений греческих свою русскую переводную терминологию, которая была плодом долгого размышления и внимательного изучения духа творений отеческих. Известно, что у каждого из св. отцов есть свои условные термины, свои любимые обороты, свои особенности в конструкции речи; все эти отличительные особенности, все эти тонкости нужно было уловить и изучить, чтобы передать их в переводе так, чтобы речь каждого отца сохранила свой типический характер, чтобы слово одного отца не было похоже на слово другого. Это – великая заслуга, которую, чтобы оценить, нужно со всею тщательностью и не механически только пли отрывочно, сличить перевод с подлинником. Конечно, и П. С. Делицын, при всей великости этой заслуги, при всех своих достоинствах, как человек, не был свободен от погрешностей и недоразумений относительно некоторых частностей греческих слов и оборотов речи на русском. Но при его настойчивости, постоянстве и сосредоточенности в труде, при глубокой, летами приобретенной опытности, такие случаи вообще редки, и нужна великая осторожность, чтобы с большею или меньшею смелостью подвергать критике его перевод. Разве только какие-либо новые открытия в области подлинных текстов могут служить к тому твердым основанием. Само собой разумеется, что труд П. С. Делицына, как переводчика и редактора, вдвойне облегчился бы, если бы он захотел идти по следам иностранных, особенно французских, парафрастов, т. е. вместо одного слова подлинника употреблять два, три и более, без особенной нужды рассекать периоды греческой речи на несколько отдельных периодов и вносить в перевод стихии легкого языка речи фельетонной. Но это злоупотребление строгою и важною речью св. отцов П. С. Делицын считал посягательством на искажение самого смысла святоотеческих творений, неуважением к дорогому наследию, завещанному св. отцами православной церкви¹³».

Перевод творений св. Афанасия был одним из последних трудов П. С. Делицына, а потому и указанные качества его переводов, приобретенные многолетней практикой, должны были получить в нем наиболее яркое отражение¹⁴. Отсюда понятно, что было бы неразумно само по себе, и обидно для памяти этого труженика на ниве духовного просвещения – отбросить при новом издании творений св. Афанасия старый перевод их только потому, что он сделан давно, и взяться за новый, за качества которого ничто не ручается. Конечно, в переводе, появившемся пятьдесят лет тому назад, не все может остаться без всяких исправлений; особенно это нужно сказать о стиле, который для нашего времени в некоторых случаях не может не отзываться архаизмом; возможно, что при тогдашних условиях печатного дела и полнота перевода не везде была точно соблюдена. В новом издании все эти исправления будут сделаны; старый перевод еще раз будет сравнен из слова в слово с подлинником и пропуски пополнены; стиль также получит необходимые изменения; так что, сохраняя свою прежнюю точность и ясность, старый перевод, надо надеяться, будет отвечать во втором издании современным требованиям и со стороны чистоты языка.