27 Июня. Вторник. У Мертвого моря. На Иордане.

Нынешний день начался у нас необычайно рано. В третьем часу мы уже были на ногах. Марко суетился, будя заспавшихся. Лошади готовы. С полусонными лицами уселись все по экипажам и тронулись в дальнейший путь, к Мертвому морю. Темно; кругом ничего не видно; пробираемся как будто ощупью, зря; песок и голыши то и дело хрустят под колесами и ногами лошадей; чувствуется как-то жутко. Только доверие к опытному зорному глазу возниц – арабов и к нашему неизменному проводнику – Марко успокаивает и ободряет нас. Но вот быстро наступает рассвет. Глядим: безотрадная пустыня направо и налево, назад и вперед. Сзади ясно видны очертания Иудейских гор, спереди – Моавитские горы, земля Моавитян, Аммонитян и Аморреев, с которыми не раз приходилось бороться кочующему Израилю и его великому вождю Моисею, чтобы добиться до земли Обетованной. Духота воздуха дает знать о приближении котловины Мертвого моря. Вот показалось и море – светло-синее, спокойное, обрамленное горами, но без солнца не манит оно, не радует; издали белеется оно каким то тусклым «жестяным», точно и вправду не живое, а мертвое. До него, кажется, рукой подать; но это – иллюзия пустыни; до моря еще верст восемь езды, по почве, растрескавшейся во всех направлениях, словно от съедающего ее внутреннего жара. Кругом известково-песчаные холмы, которыми усеяна равнина, точно окаменелые жилища. Живое воображение наше рисует нам бывшие когда то здесь города: Содом, Гоморру, Адомой и Севоим, которых за беззаконие постигло Божие наказание. Вот показалось солнце из-за гор Моавитских и безмолвная пустыня торжественно засияла в его молодых огнях. Мы подъехали к Мертвому морю. Ни птицы, ни лодки, ни белого паруса не видно на нем. Берег моря усеян камнями и корчагами, выкинутыми морем, которое ничего не держит в своей утробе и сейчас же выбрасывает вон. Тут же и издохнувшие рыбы, попавшие сюда из Иордана. Это море – действительно мертвое; ничто живое в нем не живет. Оно скрывает в себе смерть и покрыло смерть, по сказанию Библии⁷³. Как то жутко было смотреть на такую мертвенность вод, этого всегдашнего источника движения и жизни. Тем не менее картина Мертвого моря при свете восходящего солнца – поразительная. Мы позволим себе привести чудное, поэтическое описание ее, нарисованное известным путешественником Е. Марковым, этим великим художником слова, бывшим здесь при подобной же обстановке. «Животворящее утреннее солнце одело чудными красками жизни и эту громадную водную могилу. Мы невольно пристыли очарованными глазами к пустынной красоте, которая никогда не бывает так поразительна и так своеобразна, как именно в минуты солнечного восхода. Над сплошной неподвижной скатертью нежной бирюзы, горели в нежно-розовых огнях, освещенных в упор лучами восходящего солнца, голые угловатые скалы иудейских гор, а напротив них, на половину еще окутанные снизу сине-багровыми туманами ночи, выплывали в светлую лазурь южного неба насквозь проступившие золотом вершины гор Моавитских, словно воплощенная греза фантастического сновидения.

Солнце расточает свое золото с роскошью и щедростью настоящего олимпийского бога. Оно залило теперь этим расплавленным золотом весь горизонт, где море сошлось с небом, и слило обе эти неохватные голубые пустыни в одно сплошное и сверкающее огненное зарево, на которое уже не в силах смотреть человеческий глаз. Оно разбросало и разбрызгало, как капризный художник краски своей палитры, эти жгучие ослепительные огоньки свои и по всей широкой поверхности моря, везде, где они могли зацепиться за какую-нибудь легкую струйку, за какую-нибудь чуть взволнованную складочку этого прозрачного гнущегося зеркала⁷⁴...».

Многие из наших путеводителей, живых и мертвых, предупреждали нас, что купаться в Мертвом море опасно; на теле, говорили они, от воды Мертвого моря остается маслянистый осадок, появляется зуд, и т. п.; проникновение же воды Мертвого моря в рот вызывает тошноту. Однако любопытство взяло верх над благоразумием, как это часто бывает, и мы все выкупались в Мертвом море, за исключением наших провожатых. Впрочем раскаиваться в этом не пришлось, так как за это купание мы ничем не поплатились и на практике познакомились с удивительными свойствами воды Мертвого моря⁷⁵. Ранее конечно мы знали, что вода Мертвого моря отличается большой плотностью, но эта плотность оказалась совсем необычайной: в воде Мертвого моря невозможно утонуть; больших усилий стоит окунуться, тогда как плавать и вообще держаться на воде совершенно не трудно; но вкус ее – горько-соленый и отвратительный, действительно способный возбудить тошноту; температура так высока, что кажется принимаешь горячую ванну, а не купаешься в море на открытом воздухе. По выходе из воды тело на самом деле оказалось покрытым маслянистой влагой, которую невозможно было совершенно смыть, и ощущался небольшой зуд. Чтобы избавиться от него, надо было, по совету наших проводников, только окунуться в пресную воду; поэтому мы поспешили к Иордану, до которого от того места Мертвого моря, где мы купались, было не более 3 – и верст. Спешить к Иордану побуждал нас и Марко в виду того, что, не смотря на раннюю пору, солнце жгло с необыкновенной силой, температура с каждой минутой повышалась. Обыкновенно температура на берегах Мертвого моря такова: – утро 39¹/₂⁰, полдень – 52°, в 3 ч. дня – 44°, в 8 часов – 32°. Самая низкая темпер. ночью 29°. К десяти часам, по словам Марко, мы непременно должны быть в Иерихоне, иначе лошади откажутся служить.

Поэтому, бросив прощальный взгляд на спокойное, бесстрастное и действительно «мертвое» море, и наполнив припасенные пузырьки морского водой, мы уселись в экипажи и направились к Иордану. Дорога – такая же пустынная и дикая. Солнце, не смотря на ранний час, палит, усиливая и без того неприятное ощущение, оставшееся от купания в Мертвом море. Вскоре мелькнула пред нами серебряная полоса реки, извивающаяся лентой между густыми зарослями камыша, а через несколько минут мы уже остановились на берегу священной реки. Место крещения Спасителя, как известно, не установлено точно и не отмечено каким-нибудь памятником⁷⁶. Предание же приурочивает его к одному изгибу реки, недалеко от впадения ее в Мертвое море. Подтверждением его может служить следующее соображение. Иоанн, сказано в Евангелии, крестил у Вифавары, т. е. на месте переправы через реку. Таких больших переправ или бродов через Иордан немного, и они, вероятно, не изменялись целые тысячелетия, как все в Палестине, где традиции сохраняются удивительно долго. В данном месте также Переправа, а в недальнем от неё расстоянии монастырь во имя Иоанна Крестителя, существующий с глубокой древности, по словам предания, со времени св. Елены. Сюда два раза в год – 6-го Января и на Страстной неделе – приходят из Иерусалима громадные караваны (крещенский доходит иногда до 1500 ч. и более) русских паломников, чтобы обмыться в струях священной реки.

Иорданская долина вообще полна библейскими воспоминаниями. Около Иордана жил Лот. Через него переходили Евреи, здесь Давид спасался от своего вероломного сына. Здесь, наконец, раздался «глас вопиющего в пустыне», призывающий к покаянию. На этом же месте находились и мы. Иордан здесь не широк (не более 10 сажен) и очень напоминает реки с высокими берегами, каких много у нас в средней полосе России⁷⁷. Берега Иордана пленяют богатством всякой растительности и изящной пестротой ее. Тут, кроме камыша, растут в изобилии тамариски, сикаморы, акации, ивы с косматыми ветвями, спускающимися до самой воды, олеандры и др. Преосвященный, в сослужении о. Анастасия и прочего сопровождавшего его духовенства, совершил на берегу Иордана молебствие с водосвятием, при нашем воодушевленном пении. Необычайное и редкое по своей обстановке служение было действительно очень торжественно и умилительно. С берега священной реки в синюю даль безоблачного неба стройно неслись звуки церковного песнопения: «Во Иордане», получавшего особенно глубокий смысл при данной обстановке. Кругом ни звука, ни движения. Казалось, сама природа принимает участие в славословии Творца, пославшего Сына своего. Единородного на землю, чтобы исполнить всякую правду. Река весело плескалась о берег, а золотые отвесные лучи солнца как-то особенно радостно играли в глубоких водах ее и блестели на ризах священнослужителей и митре архиерея. По окончании водосвятия, наполнив пузырьки, припасенные на этот случай, Иорданской водой, мы с большим удовольствием погрузились в священные воды Иордана. Вода в Иордане оказалась довольно холодной, как по сравнении с температурой воды Мертвого моря, так и вообще по сравнению с окружающим раскаленным воздухом. Грунт необыкновенно мягкий, глинистый и вязкий, благодаря чему вода довольно мутная. Вкус – приятный. Течение совсем не такое быстрое, как уверяли нас разные путеводители; так что не требуется особенного труда, чтобы переплыть на противоположный берег. Вероятно, эта быстрота течения, о которой говорят путеводители, наблюдается в период дождей – осенью и зимой, когда река сильно разливается.

Было не более 8 часов утра, когда мы окончили купание, но жара сильно давала себя знать. Было, по крайней мере, до 30° тепла, и Марко торопил отъездом с Иордана, где жара усиливалась в невероятно быстрой пропорции. От Иордана до Иерихона 8 верст; их мы проехали незаметно под палящими лучами солнца, которое не так было чувствительно после освежительной Иорданской ванны, как до неё. Теперь, при дневном свете, нам видны были единственные два монастыря, уцелевшие еще из многих раньше бывших здесь: св. Иоанна Крестителя, построенный в неизвестное время против того места, где, по преданию, крестился Господь, и монастырь преп. Герасима. В эти обители мы не заезжали. По рассказам, они часто подвергались нападениям, грабежам и разорению от Бедуинов. Теперь же начинают восстановляться, – но надолго ли? Пред нами прямо все время высилась величественная «конусообразная» и необыкновенно мрачная Сорокодневная гора (джебель – Каранталь), где, по преданию, Спаситель подвергался искушению от диавола пред выступлением на общественное служение. Она состоит по большей части из белого известкового камня, лишена всякой растительности и изрыта многочисленными пещерами, в одной из которых Христос, по преданию, и провел 40 дней в посте и молитве. Восход на нее крайне затруднителен. Самый внешний вид ее служит как бы олицетворением тех бесчисленных и грозных искушений, которым подвергается человек, решившийся самоотверженно отдать свою жизнь на служение человечеству.

В Иерихоне арабка, заведующая подворьем, уже поджидала нас с чаем, сервированным в саду под тенью пальм и фиговых дерев. Чай был как нельзя более кстати, так как градусник в тени показывал 30° и жара допекала в собственном смысле слова. И спрятаться от неё нельзя. В комнатах же было 28° тепла, и к тому же душно. Поэтому все время до отъезда из Иерихона, т. е. до 6 часов, пришлось провести в борьбе с жарой, которая сначала только тяготила и расслабляла, а потом стала вызывать головную боль. Сначала, после чаю все попрятались было по комнатам, где надеялись укрыться от жары, а затем, разочаровавшись в этом, разбрелись снова по саду, подобно пророку Ионе, ища наиболее тенистого дерева. Наконец, наиболее отважные решились смотреть прямо в глаза опасности: закутавшись в белые арабские плащи, приобретенные еще в Иерусалиме, и повязав голову по-арабски белыми платками, отправились под отвесными лучами солнца знакомиться с Иерихоном.

Иерихон современный так мал, что познакомиться близко с ним очень не трудно. Все теперешнее поселение имеет не более одной версты в окружности и состоит из нескольких десятков вросших в землю убогих мазанок арабов, одной или двух европейских гостиниц, и нескольких садов. Все это расположено в кучи, без всякого порядка. Мы познакомились и с арабскими жилищами, и садами. Если арабы Палестинские вообще считаются ленивым и непредприимчивым народом, то об арабах, живущих в Ерихе, это надо сказать по преимуществу. Очевидно постоянная расслабляющая жара совершенно парализует всякое желание работать, всю энергию у этих даровитых по природе людей, шедших в средние века во главе культуры и цивилизации и будивших Европу от летаргического сна невежества, в какой погрузили ее дальновидные папы, желавшие бесконтрольно управлять миром. Современные арабы – феллахи нимало не походят на своих энергичных и предприимчивых предков, сделавших много полезных научных открытий⁷⁸. Они вялы, бездеятельны и вся их жизнь походит на длинный, спокойный сон. Разбудив средневековую Европу от долгого сна, они сами заснули и, вероятно, навсегда, – факт, как знают историки, часто повторяющийся в жизни народов (греки, римляне) и встречающийся в жизни отдельных лиц. Современные арабы не только совершенно чужды ими же самими созданной когда-то науке, но не высказывают никакого стремления к улучшению своей жизненной обстановки. Их жилища, которые мы посещали в Иерихоне, устроены больше чем просто и крайне примитивно: без окон, дверей и печей, как их мы представляем себе. Арабская, хижина в Иерихоне представляет из себя глиняную мазанку не более двух аршин в вышину; пробитая в стене дыра обозначает дверь, в которую надо входить нагнувшись; свет проникает в нее чрез другую дыру в стене, пробитую в некотором расстоянии от пола, – свет, разумеется, небольшой, вследствие чего в жилище полумрак. Печи заменяет находящийся около дома камень с железным прутом. На нем поджаривает араб мясо, печет хлеб и лепешки;. других горячих кушаний он не знает, питаясь круглый год маслинами – его любимое блюдо – и другими плодами. Внутри хижины араба наш глаз не встречает той привычной обстановки, за которую известное жилище зовут домом: тут нет ни стола, ни стульев, ни скамеек, ни постели; грязная циновка заменяет и то, и другое, и третье. Сложенное в углу тряпье – все имущество араба. Так же, как и жилище, проста одежда араба. Мужчины и женщины носят один костюм: – длинная суровая рубашка, из-под которой выглядывает донельзя загоревшая грудь и, большей частью, синий поверх ее плащ, перехваченный поясом. На ногах – сандалии, передки – деревянные. Голова со смуглым лицом, черными волосами и, чаще всего, карими глазами, повязана платком, поддерживаемым у мужчин толстым черным жгутом. На приветствие «сабах-иль-хаирг» – здравствуй, доброе утро – араб отвечает очень радушно, не знает, как угостить гостя, предлагая ему все, что у него есть: кофе, плоды, и т. п.

Познакомившись с устройством арабских жилищ, мы прошли в сад, принадлежащий русской миссии и находящийся в конце селения. Дорога идет мимо целого ряда других садов или, вернее, виноградников, огороженных толстой стеной сухих прутьев терновника. Иглы терновника так велики и остры, что свободно прокалывают толстую одежду, благодаря чему изгородь из терновника защищает сад не хуже каменной ограды. Иногда изгородь заменяют причудливые кусты кактуса, сквозь тонкие, но острые иголки которого пробраться также довольно трудно. Осмотр сада познакомил нас с роскошной флорой Палестины. Тут мы особенно любовались финиковыми пальмами и бананами, уснащенными плодами, не говоря о громадных виноградных лозах и других фруктовых деревьях. Правда, для поддержания всего этого требуются большие расходы на орошения, при отсутствии здесь воды и летнем бездождии. Но мы теперь убедились, что если бы нашлась возможность оросить Иерихонскую долину, то она обратилась бы в цветущий рай в землю, текущую медом и млеком. Отсюда мы попали в другой сад, принадлежащий двум русским паломницам, оставшимся в Палестине. Это – простые крестьянки Тамбовской губернии, которых игра судьбы забросила в далекий Иерихон. Они, увидав нас, пригласили к себе, угостили виноградом, от которого мы не знали куда деваться, и рассказали свою, не лишенную некоторого интереса, биографию. Эти крестьянки, прожив год в Иерусалиме на богомолье, решили здесь остаться, посвятить Богу свою жизнь. На присланные от родных из России деньги, сестры приобрели себе клочок земли в Иерихоне, развели виноградник, со временем расширили его, построили дом и кормятся продажей винограда в Иерусалим и паломникам, которые с удовольствием к ним обращаются, встречая в далекой стране своих людей. Сестры не умеют даже читать, но живут уже не первый десяток лет здесь безбедно⁷⁹ и вполне довольны своей судьбой. Сначала скучали, говорят, по родине, а потом привыкли, сблизились с арабами – народом добрым, по их словам, и в Россию больше не тянет. «Какая там жизнь у нас в деревне, – маята одна, а здесь мы, слава Богу, живем в довольстве, хорошо, и от Гроба Господня недалеко; теперь у нас одно желание – умереть здесь, в Святой Земле». Сад свой с домом они завещали, по какому-то недоразумению, грекам, обязавшимся выдавать им ежегодно до смерти по нескольку рублей в виде пенсии, а после смерти похоронить. Пока мы сидели в саду, сюда пришел настоятель греческого монастыря, находящегося рядом с садом русских паломниц. Последний пригласил нас посмотреть свой миниатюрный монастырь, братии в котором – один иеромонах и два рясофора⁸⁰. Мы последовали за ним, осмотрели церковь во имя св. пророка Елисея. Построена она русской паломницей Богдановой, пожертвовавшей ее грекам. Затем настоятель пригласил нас к себе и угостил глико и кофе, которое подавала прислуживающая у него русская паломница, оставшаяся в Иерусалиме. Вообще, таких русских паломниц, остающихся на жительство в Иерусалиме в качестве прислуг, можно встретить во всех греческих монастырях. Их охотно берут настоятели, нуждающиеся в переводчиках и вообще лицах, говорящих по-русски, для привлечения в обители русских богомольцев и жертв их. После угощения он предложил записать «на поминовение», разумеется, с соответствующим пожертвованием. Мы много читали и слыхали о назойливости греков при записывании для поминовения и о их неравнодушии к карману паломников, но до сих пор не видали ни одного случая, подтверждающего эти рассказы, так как к нам Греки в Иерусалиме относились предупредительно и внимательно. Это был первый случай залезания в наши карманы.

Из исторических памятников древнего Иерихона, разумеется, не сохранилось ничего, хотя народное предание, старающееся локализировать все священные воспоминания, приуроченные к известной местности, и указывает несколько подобных памятников. Так, один дом нам показывали здесь, как дом библейской Раави, спрятавшей некогда соглядатаев земли Обетованной; а полуразрушенную башню выдавали за дом современника Христа, Закхея⁸¹.

К вечеру жара начала мало-помалу спадать. Нарезав в русском саду пальмовых ветвей на память об Иерихоне, мы оставили его в шесть часов вечера. Обратный путь в Иерусалим не представлял уже интереса новизны, так как дорога шла по известным нам местам. В 8-мь часов, как всегда в Палестине, солнце быстро скрылось за горизонтом и на землю сразу спустилась темная ночь. Мрачные тени гор легли поперек дороги, придавая пустыне еще более суровый колорит; от Иерусалима навстречу нам поднялся холодный пронзительный ветер. По мере того, как мы приближались к Иерусалиму, температура быстро понижалась, что особенно было чувствительно для разгоряченного Иерихонской жарой тела. Наконец сделалось совсем холодно; а когда в начале 12-го часа мы приехали на русские постройки, зуб на зуб не попадал. После Иорданской поездки еще двоих сразила лихорадка.