Глава 6

Разлучение Авраама с Лотом; пленение Лота и освобождение его Авраамом (Быт. гл. 13 и 14).

Благополучно избавившись от опасности в постигшем его в Египте испытании, Авраам снова возвратился в южные пределы Ханаана. Нет ничего удивительного, что ко времени его возвращения прекратились те неблагоприятные обстоятельства, которыми было вызвано путешествие в Египет, т. е. засуха и голод; достаточно было пройти дождям, чтобы появилась нужная для стад трава, что для Авраама было предметом первой необходимости; вместе с тем дожди давали земледельцам возможность произвести посевы, с надеждой получить через какие-либо три месяца урожай. Поэтому замечание критики о различии мотивировки отправления Авраама в Египет и возвращения оттуда является не более, как мелочной придиркой³⁸³. Такого же рода придиркой является и указание, что в Быт. 13говорится о возвращении из Египта Лота, тогда как раньше ничего не было сказано о его отправлении туда с Авраамом. Как мы уже говорили раньше, очевидно, с Лотом, который притом в повествовании бытописателя об Аврааме все же является лицом второстепенным, ничего в Египте не случилось такого, что бытописатель нашел бы нужным занести на страницы своей книги. Но несомненно, что Лот, последовавший за Авраамом из Харрана, не разлучался с Авраамом до того момента, о котором повествуется в 13 главе Бытия, почему о его пребывании в Палестине до разлучения с Авраамом и употреблено такое выражение: «и у Лота, который ходил с Авраамом... (евр. «гаголек» – был ходящий с Авраамом – спутник Авраама; Быт. 13:5³⁸⁴). Никаких оснований отделяться от Авраама, при его отправлении в Египет, у Лота не было; в противном случае это было бы отмечено бытописателем, как явление, из ряда вон выходящее и нарушающее обычное течение жизни Авраама и Лота. Напротив, Лот в одинаковой с Авраамом мере испытывал те бедствия голода, который заставил последнего отправиться в Египет; почему упоминание о том, что и Лот не остался голодать в Ханаане, а пошел с Авраамом в Египет, было бы совершенно излишним. В то же время замечание бытописателя о возвращении Лота из Египта является вполне уместным: если даже оставить в стороне предположение, что Лот, под влиянием голода разочаровавшийся относительно Ханаана, мог прельститься жизнью в Египте, то упоминание о его возвращении из Египта является своего рода предисловием к последующему рассказу о разлучении его с Авраамом, после чего обнаружилось и его расположение к оседлой жизни.

Путешествие Авраама в Египет явилось обстоятельством, если не прямо вызвавшим разлучение его с Лотом, то во всяком случае косвенным образом ускорившим это событие. Благодаря полученным Авраамом от фараона подаркам, в виде различных пород скота, его стада чрезвычайно увеличились, что и повело к столкновениям между пастухами Авраама и Лота. Возможно, что значительное обогащение Авраама в Египте, которое отмечает бытописатель (Быт. 13:2), внесло диссонанс в те родственные и дружеские отношения, которые доселе существовали между Авраамом и Лотом. Последний мог поддаться столь свойственному человеческой природе чувству зависти, что, конечно, не замедлило отразиться и на пастухах Лота, возбудив в них чувство неприязни по отношению к пастухам Авраама; эти, в свою очередь, видя имущественное превосходство своего господина над Лотом, могли с пренебрежением относиться к пастухам последнего. Как бы то ни было, во всяком случае основным мотивом к разлучению Лота с Авраамом было богатство последнего. Говоря об этом богатстве, бытописатель замечает, между прочим, что Авраам, помимо скота, был богат серебром и золотом. Это замечание о серебре и золоте переносит нас в Египет, где Авраам легко мог обогатиться изделиями из этих металлов, и, таким образом, вносит еще новую подробность, подтверждающую достоверность путешествия в Египет. Из памятников, открытых в конце 19 столетия, мы имеем прекрасные доказательства, что не только в эпоху жизни Авраама, но и в гораздо позднейшее (лет на 500–600) время Египет был сокровищницей, откуда получали благородные металлы и Палестина и Месопотамия. Авраам едва ли мог обогатиться золотом и серебром на своей родине – в Месопотамии, или в земле своего странствования – Ханаане, где эти металлы представляли сравнительную редкость; Египет же, обильный золотом и серебром, легко мог обогатить Авраама в этом отношении; верхняя страна Египта – Нубия – уже своим наименованием указывает на Египет, как страну добывания золота («нуб» – золото)³⁸⁵; поэтому-то бытописатель и делает упоминание о серебре и золоте после возвращения Авраама из Египта. Правда, в перечислении подарков фараона Аврааму нет упоминания о серебре и золоте; но Авраам мог сам приобрести изделия из этих металлов, напр. серьги и запястья для украшения Сарры (Быт. 24:22), посредством обмена на скот. Богатство скотом, оставление Египта и легкость приобретения там золотых и серебряных вещей, – все это могло располагать Авраама к приобретению этих вещей в обильном количестве. Что в Палестине в эпоху Авраама не было золота и серебра, об этом можно заключать на основании хра-нящегося в Берлинском музее папируса (под №1), в котором повествуется о проживании в Палестине одного египетского беглеца, знатного человека – Синуха (или Синеха, Санеха) из времени царствования 12-й династии; этот Синуха, подробно перечисляя предметы той добычи, которой ему удалось поживиться в Палестине, не упоминает ни о золоте, ни о серебре³⁸⁶. Между тем, в музее в Лейдене имеется диадема фараона 11-й династии, сделанная из золота и серебра; о значительном распространении изделий из драгоценных металлов в эпоху 12-й династии свидетельствуют изображения, найденные в Бени-Гассане³⁸⁷. Тель-Амарнские таблички свидетельствуют, что даже во второй половине второго тысячелетия до Р. Хр. Азия (Палестина и Месопотамия) довольствовалась золотом, получаемым исключительно из Египта. Среди этих табличек встречается немало писем сирийских князей и вавилонских царей, в которых они униженно упрашивают фараонов о присылке им золота; в руках последних находились все известные в то время золотые рудники: в Нубии, в южной Аравии и в стране Пунт (последнюю, по мнению некоторых ученых, следует отождествлять с нынешней страной Сомали, образующей, в виде треугольника, крайний выступ Африки к востоку с мысом Гвардафуй; в Нубии золотые рудники вновь найдены в недавнее время)³⁸⁸.

Нельзя не отметить, насколько писатель Пятикнижия выдерживает верность обстоятельствам того времени, которого он касается. В повествовании об Аврааме он, говоря о благородных металлах, на первом месте ставит серебро, которое в древности, до открытия испанских серебряных рудников, ценилось выше золота, как более редкое (Быт. 13:2; 24:35, 53)³⁸⁹; в позднейшее же время, когда серебро стало гораздо дешевле золота, в Пятикнижии последнее среди металлов занимает главное место (Исх. 25:3).

По возвращении из Египта, Авраам продолжал свой прежний кочевой образ жизни. Из самой южной части Ханаана – Негеб – он направился к северу и, продолжая свои переходы, прибыл через некоторое время на место своей прежней стоянки между Вефилем и Гаем, где он некогда соорудил жертвенник Господу. На этом месте и произошло теперь разлучение Авраама с Лотом. В безыскусственном повествовании об этом событии книги Бытия критика видит представленное в лицах Авраама и Лота разграничение сферы владения между отдельными семитическими племенами, из коих одни получают (Аммонитяне и Моавитяне) заиорданскую область, а другие (Израильтяне) – страну к западу от Иордана; при этом критика не прочь видеть в повествовании и проведение тенденции, что Лот (и, следовательно, его потомство) сам добровольно устранил себя от обладания Палестиной³⁹⁰. Чтобы страна, по которой кочевали Авраам и Лот, была непоместительна для них, как отдельных личностей (а не племен), при всей многочисленности их стад и пастухов, это для критиков представляется невероятным³⁹¹, и само замечание об этом – наивным³⁹². Но мы имеем полное основание видеть в повествовании бытописателя не аллегорию, а именно то, что он изображает – действительное событие. Мы уже сказали о тех психологических мотивах, которые сделали более чувствительными неудобства совместного кочевания Авраама с Лотом. Конечно, Ханаан в то время представлял еще обширные пространства, где Авраам и Лот могли свободно кочевать со своими стадами, нисколько не стесняя друг друга; почему Авраам и говорит Лоту: «не вся ли земля пред тобою» (Быт. 13:9). И, если бытописатель говорит о «непоместительности земли для них», то эта непоместительность чувствовалась лишь в том отношении, если им «жить вместе», а не раздельно (Быт. 13:6). Огромные стада скота, бывшие у Авраама и Лота, при сосредоточении их в одном определенном пространстве, разумеется, представляли немалые затруднения в пользовании пастбищами, лучшая часть которых притом находилась в руках более древних поселенцев в Ханаане (хананеи и ферезеи жили тогда в той земле; Быт. 13:7). Эти затруднения могли быть еще большими в деле удовлетворения скота питьем: Ханаан вообще не богат природными хранилищами питьевой воды; искусственные же водоемы, колодцы и цистерны могут давать в известное время лишь определенное количество воды, после чего вода иссякает, и необходимо несколько часов ожидания, пока она снова накопится. Поэтому ссоры между пастухами больших стад у такого рода водопоев – явления самые заурядные, Такие ссоры, возможные в легкой степени и раньше между пастухами Авраама и Лота, с течением времени обострились, когда стада Авраама значительно увеличились, сравнительно со стадами Лота, и когда со стороны последнего могло обнаруживаться чувство зависти к Аврааму, а также и утомление кочевой жизнью. Без сомнения, Лот не чужд был тех неприязненных чувств, которые проявляли его пастухи в своих ссорах с пастухами Авраама. Поэтому Авраам и обращается к Лоту с предложением отделиться от него и избрать по своему вкусу другое место для жительства. «Да не будет раздора», говорит он Лоту, «между мною и тобою, и между пастухами моими и пастухами твоими, ибо мы родственники; не вся ли земля пред тобою. Отделись же от меня: если ты налево, то я направо; а если ты направо, то я налево» (Быт. 13:8–9). Из этих слов ясно видно, что Авраам предвидел в будущем возможность ссоры с ним и самого Лота, когда тот станет в защиту своих пастухов; и поэтому, проявляя в высшей степени свое родственное расположение к Лоту, великодушие и миролюбие, Авраам предлагает в распоряжение его всю землю, чтобы тот в ней сделал для себя выбор участка, обещая сам отправиться в противоположную сторону. Св. Иоанн Златоуст указывает, что Авраам в самом же начале стремится положить конец возникшим неудовольствиям, чтобы не подать дурного примера хананеям: «призванному быть учителем любомудрия для всех, живущих в Палестине, надлежало ни в чем не подавать им соблазна или дурного примера; напротив, кротостью своего нрава сильнее трубы вразумить всех их и сделать подражателями»³⁹³. Лот обращает свои взоры на прелестную местность, которую бытописатель называет «окрестностью Иорданскою». Чудный вид открывался на эту окрестность с высоты тех гор, между Вефилем и Гаем, где происходил разговор Авраама с Лотом об их разделении. Мы вправе предполагать, что эта «окрестность» небезызвестна была, как Аврааму, так и Лоту и до этого разговора: в своих странствованиях они уже второй раз проходили мимо нее; но, несмотря на ее обильное орошение и цветущий вид, Авраам предпочитал держаться в стороне от нее, в сравнительно маловодной и гористой местности; причиной этому было то, что жители этой окрестности «были злы и весьма грешны пред Господом» (Быт. 13:13). Окрестность эта была подобна раю, но и в этом раю был свой змей – страшная развращенность ее обитателей. Это обстоятельство, однако, не устрашило Лота: он избирает для своих кочевьев окрестность Иорданскую, раскидывает свои шатры до главного города окрестности – Содома; и, наконец, мы в дальнейшем видим, что он уже ведет оседлый образ жизни и живет не в шатре, а в городском доме. (Быт. 19:3–11).

Что же это за «окрестность Иорданская», которую Лот избрал для своего жительства? Это – долина, где в настоящее время находится, так называемое, Мертвое или Соленое море, представляющее собой, собственно, озеро и названное морем, как за свою сравнительную величину, так и за свойства воды. Мертвое или Соленое море имеет и другие названия, как в Слове Божием, так и у древних писателей. Так, оно называется морем равнины или пустыни (Втор. 3:17; 4:49; Нав. 3:16; 12:3; 4Цар. 14– по греч. тексту – θάλασσα Αραβα и отсюда по славянской библии – море Аравское); морем восточным (Иез. 47:18; Иоиль 2:20; Зах. 14:8); – морем Асфальтовым – у Иосифа Флавия; у современных арабов оно носит название Лотова моря. (Бар-Лут)³⁹⁴ .

Так как происхождение Мертвого моря тесно связано с историей Авраама, то мы остановимся на этом вопросе несколько подробнее; тем более, что это море, представляя собой замечательнейшее и исключительное явление на земной поверхности (поскольку она в настоящее время известна), по мнению отрицательной критики, лишь искусственным образом связано с историей патриарха Авраама. «Если бы не было странной впадины», говорит Велльгаузен³⁹⁵ «в которой расположено Мертвое море, то Содом и Гоморра не погибли бы». Это замечание не иемет для себя решительно никаких оснований; так как единственный источник, сообщающий нам о происхождении Мертвого моря, есть книга Бытия; книга же эта дает нам ясно видеть, что особое проявление гнева Божия на людей, дошедших до крайней степени развращения, было причиной появления Мертвого моря. Насколько велика была развращенность людей, насколько грозно и исключительно было постигшее их наказание Божие, настолько поразительным и исключительным является то, что осталось от некогда подобной раю местности. «Страшный переворот этой страны», говорит Гумбольдт, «представляет феномен, не имеющий себе подобного на земном шаре»³⁹⁶.

О самой катастрофе, на месте которой явилось Мертвое море, мы скажем в своем месте; теперь же постараемся решить вопрос, что представляла собой та «окрестность Иорданская», которую Лот избрал для своего жительства и на месте которой впоследствии появилось Мертвое море.

Прежде всего, мы должны решить вопрос, что нужно разуметь под выражением бытописателя – «окрестность Иорданская»; так как, в тесной зависимости от такого или иного решения этого вопроса, находится вопрос о том, существовало ли Мертвое море, в каком бы то ни было размере, до погибели нечестивых городов. Одни под «окрестностью Иорданскою» разумеют всю долину, по которой протекает река Иордан от Геннисаретского озера до Мертвого моря (Дилльман, Кейл и др.)³⁹⁷. Другие – разумеют только южную часть этой долины, на протяжении от Иерихона до Сигора. (Гункель, Гольцингер)³⁹⁸. Соответственно первому из этих мнений, признается существование Мертвого моря и до гибели нечестивых городов; соответственно второму, – представляется, что Иордан протекал по долине, занимаемой теперь Мертвым морем, которого тогда не было. Первое из этих предположений вызывает вопрос о местоположении погибших городов; второе – куда же тогда впадал Иордан.

Всякие рассуждения по этим вопросам должны основываться, главным образом, на относящихся сюда библейских текстах, с присоединением к ним данных, сообщаемых учеными исследователями Мертвого моря. Библейские тексты сообщают нам следующее.

«Лот возвел свои очи и увидел всю окрестность Иорданскую, что она, прежде, нежели истребил Господь Содом и Гоморру, вся до Сигора орошалась водою, как сад Господень, как земля Египетская. (Быт. 13:10). Лот стал жить в городах окрестности и раскинул шатры до Содома (Быт. 13:12). Все сии соединились в долине Сиддим, где (ныне) море Соленое (Быт. 14:3). И вышли царь Содомский, царь Гоморрский, царь Адмы, царь Севоимский и царь Белы, которая есть Сигор, и вступили в сражение с ними в долине Сиддим (Быт. 14:8). В долине же Сиддим было много смоляных ям. И цари Содомский и Гоморрский, обратившиеся в бегство, упали в них; а остальные убежали в горы (Быт. 14:10). И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и все произрастения земли. (Быт. 19:24–25). Авраам посмотрел к Содому и Гоморре и на все пространство окрестности и увидел: вот, дым поднимается с земли, как дым из печи» (Быт. 19:28).

Таким образом, библейские тексты дают нам сведения относительно окрестности Иорданской, какой она была до погибели нечестивых городов и какой стала после; в этом отношении они являются единственными источниками древности.

Прежде чем перейти к рассмотрению тех предположений относительно местонахождения погибших городов и долины Сиддим, которые высказываются учеными, признающими существование Мертвого моря до Содомской катастрофы; мы должны упомянуть о крайнем мнении по этому вопросу, утверждающем существование Мертвого моря в прежнее время в гораздо больших размерах, чем какие даются книгой Бытия. В 1864 году была предпринята под руководством герцога де-Люинь экспедиция для исследования Мертвого моря. Участвовавший в этой экспедиции геолог Лярте, производя исследование окрестностей бассейна Мертвого моря и найдя на окружающих его горах несомненные осадки моря, высказал следующее положение относительно Мертвого моря³⁹⁹. Оно не только существовало в эпоху, предшествующую Содомской катастрофе, но некогда (к концу третичного периода, или в начале потретичнаго) было гораздо обширнее, чем теперь, и поверхность его была выше теперешней поверхности, по меньшей мере, на 100 метров (ок. 47 саж.). Бланкенгорн, исследовавший Мертвое море в 1894 году, увеличивает уже уровень этой поверхности доисторического Мертвого моря до 200 метров (ок. 94 саж.) выше, сравнительно с его теперешней поверхностью⁴⁰⁰. Понятно, что допущение существования в древнее время Мертвого моря в таких огромных размерах дает основание отрицательной критике видеть в библейском сказании о Содомской катастрофе попытку народной фантазии Израиля дать историческое и географическое обоснование своим представлениям о преисподней. В подтверждение такого мнения, упомянутый Бланкенгорн указывает отражение народных воззрений и в словах Иисуса Христа, Который делает сближение между днем страшного суда и днем погибели Содома и Гоморры. (Лук. 17:28–30) Мы не будем входить в споры с геологами по их специальности и рассмотрим лишь то, в каком положении к библейскому сказанию находятся те выводы, которые они нам дают в результате своих исследований. Согласно Библии, мы определяем происхождение Мертвого моря в эпоху Авраама, т. е. приблизительно за 2 тысячи лет до Р. Хр. Лярте утверждает, что когда-то, в доисторическую эпоху, следовательно, за целые века до времени Авраама, Мертвое море было гораздо обширнее, чем теперь. Пусть будет так. Некогда оно было обширнее, но потом наступил момент, с которого оно начало уменьшаться. Причина, почему оно уменьшилось, может быть указана только одна: это – потеря связи с океаном и постепенное высыхание, вследствие того, что это море или озеро стало получать извне меньше воды, чем теряло от испарений. Исследователи дают нам основание утверждать, что это уменьшение Мертвого моря, вследствие высыхания, совершалось постепенно: Лярте находит остатки моря на высоте 100 метров над уровнем теперешнего Мертвого моря, Бланкенгорн указывает их на высоте 200 метров; быть может, новый исследователь найдет их и еще выше. Повышение этих цифр будет увеличивать доисторические размеры Мертвого моря; но это будет лишь кажущимся аргументом против Библии. Чем выше будут находиться осадки моря, как доказательства существования там именно теперешнего Мертвого моря, тем вероятнее будет делаться его связь с океаном через Еланитский (иначе Акабский) залив Красного моря. Исследованиями экспедиций 1837 и 1864 годов, производивших измерения высоты поверхности по направлению от Мертвого моря к Еланитскому заливу, найдена линия водораздела между гидрографическими бассейнами Мертвого и Красного морей. Наименьшая высота этой линии определена в 160 метров (75 саж.) над уровнем Средиземного моря⁴⁰¹. Эти исследования не были столь подробными и разнообразными, чтобы могли исключать всякую мысль о том, что новые исследователи найдут линию водораздела между Мертвым морем и Еланитским заливом на еще меньшей высоте. Сопоставляя указанные данные, с одной стороны, о большей высоте поверхности Мертвого моря во времена доисторическиея и, с другой стороны, о сравнительно небольшой высоте линии водораздела между Мертвым и Красным морями, мы можем предположить, что некогда Мертвое море имело связь с Красным морем; связь эта с течением времени была уничтожена по неизвестным нам геологическим причинам, после чего началось постепенное высыхание и уменьшение в размерах Мертвого моря. Могут ли исследователи отрицательного направления, признающие процесс постепенного уменьшения Мертвого моря, доказать, что этот процесс, дойдя до теперешних размеров Мертвого моря, остановился; и с тех пор Мертвое море сохраняет свою постоянную величину, изменяя ее лишь несколько в периоды дождей? Нет, не могут. Следовательно, мы, полагаясь на свидетельство книги Бытия, можем с уверенностью сказать следующее: вполне соглашаясь с геологическими данными о больших размерах в доисторическое время Мертвого моря, сравнительно с теперешними, мы полагаем, что в прошлом был такой период времени, когда Мертвого моря совсем не было⁴⁰². Часть моря, на месте которого находится Мертвое море, потеряв некогда связь с океаном, постепенно высохла, оставив в разных местах свои осадки, а также и огромные залежи соли, которые и теперь существуют в южных окрестностях Мертвого моря; площадь, ныне занимаемая Мертвым морем, содержала более или менее толстые пласты асфальта; впадина, образовавшаяся после того, как этот асфальт сгорел, и есть то углубление, в котором потом образовалось вновь озеро, получившее название Мертвого моря, как это ясно доказывает свойство его воды.

Лица отрицательного направления, доказывая постоянное существование со времен доисторических Мертвого моря, стремятся подорвать достоверность библейского повествования о Содомской катастрофе. Но и из лиц, признающих достоверность этого повествования, некоторые находят возможным допускать существование Мертвого моря и до гибели нечестивых городов. При решении вопроса о местоположении долины Сиддим и погибших городов, лица последней категории расходятся в своих мнениях. Одни из них полагают, что погибшие города находились у северной оконечности Мертвого моря, и при этом отожествляют долину Сиддим с долиной Иерихонской, а город Сигор – с городом Иерихоном. Другие предполагают местоположение городов и долины Сиддим в теперешней южной части Мертвого моря, к югу от полуострова Лизана⁴⁰³.

Первое из этих мнений опровергается библейскими текстами. Прежде всего, решительно нельзя отожествлять долину Сиддим с долиной Иерихонской: тогда как последняя – Иерихонская – существует и до настоящего времени и никогда в исторические времена не была затопляема морем; первая из них – Сиддимская – покрылась Мертвым морем (Быт. 14:3), когда Господь ниспроверг нечестивые города и всю окрестность их (Быт. 19:24–25). Эту окрестность, на пространстве которой помещались пять городов и долина Сиддим, дававшая возможность свободного кочеванья по ней Лоту, с его огромными стадами, мы должны представлять в обширных размерах; и потому нельзя считать ее и частью Иерихонской долины, в виде небольшой прибрежной полосы, поглощенной водами Мертвого моря после ниспровержения нечестивых городов.

Но, если нельзя отожествлять долину Сиддим и то, что бытописатель называет, ниспровергнутой «окрестностью» (Быт. 19:25), с долиной Иерихонской, то тем более нельзя отожествлять с Иерихоном пощаженный по просьбе Лота один из пяти городов – Сигор, или вообще искать этот город к Северу от Мертвого моря. Сигор, несомненно, был самым южным из пяти городов и находился на окраине ниспровергнутой окрестности. Когда Лот осматривал с вершины Вефильской горы окрестность Иорданскую, то видел, что она орошалась водой «вся до Сигора» (Быт. 13:10); таким образом, Сигор был крайним пунктом, до которого простиралась орошаемая водой Иорданская окрестность. Ясно, что таким пунктом не может быть ни Иерихон, ни другой какой-либо город вблизи северного берега Мертвого моря; ибо орошаемая Иорданом долина простирается намного далее по направлению к северу. Местоположение Сигора было точно известно во время написания книги Бытия (к какому бы позднему периоду ни относила критика это написание); ибо город этот существовал еще во времена пророков Исайи и Иеремии. Из слов этих пророков (Ис. 15:5; Иер. 48:34) видно, что Сигор находился в пределах Моавитских, т. е. к югу от потока Арнона (ныне ель-Моджеб), северной границы моавитских владений; поток же этот впадает в Мертвое море в его средней части, почти в равном расстоянии от его северной и южной оконечностей. Сигор находился в недалеком расстоянии от Содома: Лот вышел из Содома, когда появилась утренняя заря (Быт. 19:15), и прибыл в Сигор при восходе солнца (Быт.19:23). При этом из библейского текста видно, что Содом находился гораздо дальше, чем Сигор, от границы ниспровергнутой окрестности; потому что Лот на приказание ангелов спасаться на гору (Быт. 19:17) отвечает, что он не может этого сделать, т. е. не может добежать до гор, и просит позволения спастись в Сигоре. Следовательно, от Содома до гор было значительное расстояние, которое Лот не надеялся пробежать, прежде чем устанет до изнеможения; отсюда видно, что та равнина, на которой был расположен Содом, была значительных размеров, чего вовсе нельзя сказать о долине ерихонской и даже вообще о долине Иордана, ширина которой не превышает одной версты⁴⁰⁴. Принимая во внимание поспешность бегства Лота, мы можем предположить, что он в промежуток времени от появления утренней зари до восхода солнца мог пробежать несколько верст, которые и будут обозначать расстояние между городами Содомом и Сигором. Так как каждый из городов нечестивого Пентаполя (Содом, Гоморра, Адма, Севоим и Бела-Сигор) представлял нечто вроде отдельного самостоятельного государства, со своим особым царем (Быт. 14:2); то можно думать, что это были города довольно значительных размеров (меньший из них Сигор) и каждый из них имел в своих окрестностях обширную площадь пахотной земли и пастбищ. Отсюда вытекает, что вообще расстояние между городами Пентаполя было не меньше, чем между Содомом и Сигором; и, следовательно, для помещения этих городов с их окрестностями нужно предположить весьма значительную земельную площадь, что совершенно исключает возможность помещения этих городов у северной оконечности Мертвого моря, в южной части Иерихонской долины.

Таким образом, мнение, допускающее существование Мертвого моря до погибели Пентаполя и помещающее города Пентаполя и долину Сиддим у северной оконечности Мертвого моря, следует признать несостоятельным⁴⁰⁵.

Мнение других лиц, допускающих существоване Мертвого моря до Содомской катастрофы, сводится к тому, что до этой катастрофы море было по своим размерам меньше, чем оно теперь; что его южная часть, к югу от полуострова Лизана, и есть залитое водой после погибели городов пространство, на котором были расположены погибшие города и долина Сиддим.

При рассмотрении карты Мертвого моря⁴⁰⁶, мы видим, что приблизительно одна пятая часть его в южной его оконечности отделяется глубоко вдающимся в море полуостровом Лизаном; в самом узком месте пролив, соединяющий эту южную часть с северной частью моря, немного более двух верст (1078 саж.) шириной. По словам исследователей⁴⁰⁷, эти две части моря значительно отличаются друг от друга. Большая по размерам, северная часть, представляет котловину с резко очерченными и преимущественно высокими берегами; она имеет вообще довольно значительную глубину, доходящую по местам до 170–180 саженей. Совершенно иного характера южная часть моря; наибольшая глубина этой части не достигает и 3 саженей (6 метров); местами она немного более сажени; а в периоды понижения уровня воды делается возможной переправа вброд с одного берега моря на другой (с восточного на западный и обратно). Вообще довольно плоское дно этой южной части моря не отделяется какой-либо резкой гранью от примыкающей к нему на юге низменной части долины ель-Гора: оно составляет с этой низменной частью как бы одну плоскость; и Мертвое море на юге не имеет строго определенных очертаний: когда в нем повышается уровень воды во время дождей и веесеннего половодья, то заливается водой и низменность ель-Гора по направленно к возвышенностям Акраввимским (к юго-западу). Как бы продолжением Мертвого моря служит на юге обширная болотистая, пропитанная солью, равнина, носящая название Себка, во время зимних дождей иногда затопляемая водой на протяжении до 10 верст от морского берега. В южной части моря иногда после землетрясений (так, напр., было в 1834 и 1837 гг.) появлялся в большом количестве асфальт, всплывавший на поверхность морских волн; этот асфальт напоминает о долине Сиддим, в которой было много смоляных ям (Быт. 15:10). Течение реки Иордан, весьма чувствительное в северной части моря, в проливе у полуострова Лизана имеет уже скорость около полумили в час и совершенно становится незаметным в южной части моря, которая, таким образом, имеет характер простой лагуны. Все эти данные и приводят к построению следующей гипотезы. В эпоху Авраама, также как и ныне, Иордан должен был впадать в Мертвое море на юге от Иерихонской долины; но это море должно было тогда занимать только большой и глубокий северный бассейн, простирающийся к северу от полуострова Лизана; а Пентапол занимал – местность этого полуострова, южной лагуны, пролива, соединяющего ее с северной частью моря и, может быть, также Себки, которая закруглилась в виде болотистой равнины к югу от этой лагуны. Мертвое море было тогда менее соленым; и те воды Иордана, которые, пройдя через море, достигали теперешнего полуострова Лизана и южной лагуны, не успевали приобретать столько горечи и солености, чтобы сделаться негодными для благодетельного орошения почвы, на которую они падали. Достигнув равнины к югу от Мертвого моря, которая была ничем другим, как долиной Сиддим, Иордан разделялся на множество рукавов во все стороны среди этой равнины. Эти рукава разбивались на бесчисленные небольшие каналы, подразделявшиеся, в свою очередь, на еще более мелкие; вследствие этого, воды Иордана, подвергаясь постоянным инфильтрациям и беспрерывному испарению, совершенно истощались и терялись в этой равнине, несмотря на то, что она принимала еще с восточной стороны много горных потоков⁴⁰⁸.

Как ни остроумна и правдоподобна эта гипотеза, однако, мы не можем с ней согласиться, если хотим до конца остаться верными сообщениям библейского текста. А отнестись с недоверием к этому тексту в данном случае мы не имеем решительно никаких оснований, даже оставаясь на просто естественно-исторической точке зрения. Что бы ни говорил рационализм о причинах Содомской катастрофы, образе ее совершения, ее последствиях, влиянии ее на умы современников и т. п.; однако, лишь самые крайние из рационалистов, смотрящие на Библию, как на собрание легенд, тенденциозных вымыслов, подлогов и проч., осмеливаются отрицать самый факт катастрофы. При самом же ограниченном доверии к Библии, как историческому источнику, рационализм принужден признать, что действительно когда-то по известным физическим законам произошла геологическая катастрофа, повлекшая за собой гибель нескольких городов, и что эта катастрофа была в пределах низменности, занимаемой в настоящее время Мертвым морем. Библия сохранила нам современника и до некоторой степени очевидца этой катастрофы в лице патриарха Авраама; с его слов повествование об этой катастрофе и дошло до Моисея, который и записал его на страницах книги Бытия.

Допустим, что Авраам по отношению к тем физическим силам и законам, под влиянием которых совершилась Содомская катастрофа, был, с современной научной точки зрения, круглым невеждой; допустим, что он заблуждался и относительно тех нравственных причин, по которым погибли нечестивые города; во всяком случае он должен был хорошо знать местность, где были погибшие города, как до катастрофы, так и после нее. Еще до катастрофы Авраам долгое время живет в близком соседстве с этой местностью (между Вефилем и Гаем и затем в Хевроне); для поселения в этой местности от него отделяется племянник Лот; это разлучение Авраама с Лотом не было столь острым, чтобы исключало возможность впоследствии их свиданий и посещений друг друга по родственным чувствам и обычаям; избавляя от плена Лота и других жителей Содома, Авраам становился в еще более близкгя отношения к жителям Пентаполя и получал возможность еще подробнее ознакомиться с местностью. После катастрофы, допустим даже, спустя известное время после нее, когда рассеялись опасения относительно возможности ее продолжения, Авраам опять-таки должен был близко познакомиться с местностью катастрофы: помимо вполне естественного любопытства к столь необычному явлению, сюда влекло его и родственное чувство участия к судьбе Лота. И те подробности, которые сообщает бытописатель о дальнейшей истории Лота, приводят к тому выводу, что Авраамом тщательно были исследованы окрестности пострадавшей местности, причем найден был и Лот, сообщивший подробности ужасного события.

В виду такой особенной близости Авраама к местности расположения погибшего Пентаполя, мы, считая Авраама даже за простого, обыкновенного наблюдателя, должны отнестись с особенным доверием и вниманием к его сообщениям об этой местности. Допуская, что бытописатель в данном случае повторяет дошедшие до него сообщения Авраама, посмотрим, какой по этим сообщениям является местность до катастрофы. Рассмотрение относящихся сюда библейских текстов дает основание высказать следующие положения, сводящиеся к тому, что до погибели Пентаполя Мертвого моря совсем не было: 1) местность, занимаемая ныне Мертвым морем, бытописателем называется «окрестностью Иорданскою»; 2) ни малейшего намека нет на то, что в этой местности до катастрофы было какое-либо озеро или море; 3) в «окрестности Иорданской» находилось пять городов (из них Сигор на окраине), имевших каждый своего царя, и долина Сиддим; и 4) до катастрофы окрестность представляла собой подобие земли Египетской и была прекрасна, как рай.

1. С возвышенностей у Вефиля и Гая Лот видит обильно орошаемую местность, простирающуюся (на юг) до Сигора; местность эту бытописатель называет «окрестностью Иорданскою». Обратим прежде всего внимание на самое наименование -"окрестность»: בִּבַּד (кикар) по еврейскому тексту и περίχωρος по переводу Семидесяти; выражения эти заставляют видеть в местности, о которой идет речь, нечто округленное, имеюшее форму не узкой длинной полосы, но более расширяющегося в стороны пространства. Еврейское слово «кикар» в книгах Ветхого Завета встречается довольно часто, в приложении обыкновенно к предметам, имеющим круглую или округленную форму.

Так, это слово прилагается: к печеным хлебам, обычная форма которых круглая или овальная (Исх. 29:23; 1Цар. 2:36; Иер. 37и др.); – денежным знакам или слиткам золота и серебра – талантам (Исх. 25:39; 37:24; 3Цар. 9:14; 16:24; 4Цар. 5и др.); – металлической крышке от ефы – меры (сосуда) сыпучих тел (Зах. 5:7⁴⁰⁹. Предлог περί в греческом слове περίχωρος также настойчиво вызывает представление о какой-то окружности, о чем-то более или менее обширном, соединяющем с известной длиной и более или менее соответствующую округленную ширину. Если мы посмотрим на карту, изображающую Мертвое море, то увидим, что последнее, с включением в него полуострова Лизан, представляет собой расположенную посреди гор впадину продолговатой овальной формы. Перенесясь мысленно в эпоху до Содомской катастрофы и представив Иордан, протекающим через эту впадину, мы вполне согласимся с правильностью и точностью названия этой местности «окрестностью Иорданскою». Допуская существование Мертвого моря до катастрофы, мы должны предположить одно из двух: или бытописатель называет окрестностью Иорданскою долину реки Иордана по направлению от северного берега Мертвого моря к озеру Тивериадскому, или теперешнюю южную лагуну (к югу от Лизана) Мертвого моря. Но ни то, ни другое невозможно. Иорданская долина к северу от теперешнего Мертвого моря, редко достигающая ширины одной версты (даже 400 саж.)⁴¹⁰, должна была казаться Лоту, смотревшему на нее с вефильских возвышенностей, длинной и узкой полосой, продолговатой лентой, но не окрестностью круглой или овальной формы (вроде печеного хлеба – кикар); притом же, долина эта ни в коем случае не могла простираться до Сигора, местоположение которого, как мы уже говорили, нужно искать к югу от Мертвого моря. Не мог бытописатель называть окрестностью Иорданской и теперешнюю лагуну (к югу от Лизана) Мертвого моря, хотя к ней приложимо и название «окрестности» и она простирается до предполагаемого места Сигора. При существованти Мертвого моря, долина на месте этой лагуны не могла быть названа Иорданской: Иордан оканчивался бы тогда при своем впадении в Мертвое море, где его течете постепенно делалось бы совершенно незаметным, как это наблюдается и теперь; было бы странно называть окрестностью Иорданскою долину, отделенную от Иордана огромным водным пространством. Сомнительно также и то, чтобы Лот с вефильских возвышенностей мог видеть далеко за Мертвым морем лежащую долину (на месте теперешней южной лагуны) и рассмотреть ее богатое орошение и прекрасную, подобно райской, растительность. Наконец, указываемое в библейском тексте направление пути Лота, после его разлучения с Авраамом, говорит против существования в то время Мертвого моря. Это разлучение произошло у Вефиля, лежавшего севернее (по направленно к западо-северо-западу) северного берега Мертвого моря на каких-либо 12–15 верст; это расстояние мы можем еще более уменьшить при предположении, что стада Лота в это время были в южных окрестностях Вефиля; откуда он и направился «к востоку» (Быт. 13:11), избравши себе «окрестност Иорданскую». Кочуя у городов этой окрестности («стал жить» – Быт. 12), Лот уже потом раскинул шатры свои до Содома, который, как ближайший к Сигору, был, по всей вероятности, самым южным из погибших городов. Это направление пути Лота «к востоку» могло иметь место лишь при том условии, что Мертвого моря не было, и впереди Лота открывалась окрестность Иорданская. Если бы эта окрестность занимала в то время только теперешнюю южную лагуну Мертвого моря, то Лот должен бы был направляться от Вефиля к югу; направление же его к востоку было бы тогда лишено всякого смысла, ибо приводило бы к северному берегу Мертвого моря и, таким образом, отрезало бы путь от прекрасной окрестности Иорданской, где был Содом и другие города и куда стремился Лот. Очевидно, что эта «окрестность Иорданская» занимала всю ту площадь, которая ныне покрыта Мертвым морем, не существовавшим в ближайшее к Содомской катастрофе время.

2. Поэтому-то в библейском тексте нет ни малейшего намека на существование до катастрофы моря или озера; напротив, имеются данные заключать, что именно площадь теперешней северной части моря (к северу от Лизана) и была той ареной, на которой произошла битва союзных царей – четырех против пяти (Быт. 14:9). Битва эта произошла в долине Сиддим, где (ныне) море Соленое; в этой же долине было много смоляных ям, присутствие которых, разумеется, не было обстоятельством благоприятным для расположения войск. Однако, цари Пентаполя, которым принадлежит инициатива сражения и выбор для него места («и вышли царь Содомский...» Быт. 14:18), выбирают именно долину Сиддим: очевидно, она представляла огромную равнину, очень удобную для расположения войск пяти городов, несмотря на то, что в некоторой части этой долины были смоляныя ямы. Избирая эту долину, в виду ее удобства для сражения, цари Пентаполя имели при этом и другие цели, как об этом можно догадываться по ходу рассказа 14-й главы Бытия. Перед сражением, о котором идет речь, Кедорлаомер со своими союзниками только что поразил аморреев, живущих в Хацацон-Фамаре (впоследствии получившем название Енгедди – 2Пар. 20:2); этот город находился на западном берегу Мертвого моря, почти против средины теперешней северной части Мертвого моря. С большой уверенностью можно полагать, что именно недалеко от этого города и произошла битва Кедорлаомера с царями Пентаполя. Последние, по-видимому, были уверены в успехе своего столкновения с Кедорлаомером и, не ожидая его нападения, сами выходят ему на встречу (Быт. 14:8) и сталкиваются с ним в долине Сиддим. Нет сомнения, что цари Пентаполя зорко следили за передвижениями войска Кедорлаомера; и вот, они выбирают момент для сражения с последним после его столкновения с аморреями, в расчете, конечно, на то, что войска Кедорлаомера утомлены недавней битвой. Если допустить существование в то время северной части Мертвого моря, а долину Сиддим и Пентаполь поместить на месте его южной лагуны; то окажется, что Кедорлаомер, достигнув Хацацон-Фамара, уже прошел мимо Пентаполя: оперируя перед этим в стране амаликитян, у источника Мишпат (Быт. 14:7), он должен был, направляясь к северу, напасть сначала на Пентаполь, а потом уже на Хацацон-Фамар, возвращение от которого к Пентаполю по берегу моря или обходным путем представляло бы излишнее затруднение в его походе. Очевидно, некоторые из городов Пентаполя лежали на одной географической широте с Хацацон-Фамаром, на месте теперешней северной части Мертвого моря, почему битва в долине Сиддим не представляется явлением, нарушаюшим естественную последовательность военных операций Кедорлаомера, Как мы уже говорили раньше, походы из Месопотамии в Палестину не были исключительными явлениями; и потому мы не можем допускать, чтобы Кедорлаомер действовал без определенного плана и без всякого знания местности. Поражение Пентаполя, по-видимому, в плане палестинского похода Кедорлаомера являлось заключительным актом, после чего он направился в Месопотамию. Правда, при предположени поражения пентапольских царей Кедорлаомером на широте Хацацон-Фамара, мы должны признать некоторое движение войска Кедорлаомера назад, к югу, для захвата добычи и пленных в Содоме; но эту операцию мог совершить, после решительного поражения пентапольских войск, уже небольшой отряд, а не все войско.

Описывая со многими подробностями Сиддимскую битву, бытописатель констатирует появление Соленого моря на месте этой битвы лишь в последующее время. Он указывает место предыдущего сражения Кедорлаомера (Хацацон-Фамар), отмечает инициативу битвы со стороны пентапольских царей, упоминает об особенностях местности (смоляные ямы), говорит о двоякой судьбе обратившихся в бегство (одни упали в ямы, другие спаслись в горах – Быт. 14:10) и никакого намека не делает на близость к месту битвы Мертвого моря, которое могло иметь то или иное значение для Пентаполя и хода битвы. (Могли, напр., убегавшие спасаться на лодках, которых, конечно, у Кедорлаомера не было; но которые вполне могли быть у живущих при столь огромном озере, еще не бывшем в то время соленым, как предполагают. Очевидно, Мертвого моря в то время не было.

3. К такому же выводу мы должны прийти, если попытаемся определить себе приблизительно размеры той площади, на которой был расположен Пентаполь и долина Сиддим и которую бытописатель называет окрестностью Иорданской. Размеры этой площади нужно представлять значительно обширными и никак нельзя ограничить ее размерами теперешней южной лагуны Мертвого моря. Нужно полагать, что города Пентаполя (по крайней мере, это с большой уверенностью можно сказать о Содоме и Гоморре) имели многочисленное население, коль скоро их цари решаются выступать в открытое сражение с грозным месопотамским завоевателем. Многочисленность населения, средством пропитания которого служило земледелие и скотоводство, требовала значительных пахотных полей и пастбищ в окрестностях каждого города, что, очевидно, и имелось налицо и притом в таком избытке, который позволял Лоту с его большими стадами беспрепятственно кочевать по окрестности между городами. Кроме полей и пастбищ, в «окрестности Иорданской» имелась еще совершенно свободная долина Сиддим, служившая местом добывания нужного для построек асфальта (смоляные ямы), которую цари и избирают для сражения, отчасти, как удобную для этой цели, отчасти не желая подвергать случайностям сражения свои города, засеянные поля и пастбища (при своей уверенности в победе). Расположить все города, их пашни и пастбища, долину Сиддим со смоляными ямами на пространстве теперешней южной лагуны, даже с присоединением к ней части теперешнего полуострова Лизана, будет делом крайне затруднительным для этого нужно гораздо большее пространство, чем указанное, составляющее лишь около одной пятой части теперешнего Мертвого моря; это нужное пространство мы и должны предполагать на месте северной части моря. Кроме своей обширности, эта северная часть моря имеет еще некоторые и другие права на преимущественное название «окрестности Иорданской». Глубина моря в этой части более соответетвует представлению о грандиозной катастрофе, ниспровергшей города, чем глубина южной: в последней наибольшая глубина менее трех саженей, при почти однообразном плоском дне. То обстоятельство, что в этой части при землетрясениях появляется асфальт, показывает, что он при катастрофе не сгорел, как сгорели его пласты, глубоко залегавшие в северной части. Можно даже предполагать, что Содомская катастрофа очень мало коснулась теперешней южной лагуны моря. Не была ли эта лагуна до катастрофы просто болотистым пространством вроде теперешней Себки. Ведь, относительно Сигора более или менее твердо установленным можно считать лишь то положение, что он был на юге по отношению к Мертвому морю. У пророков (Ис. 15:5; Иер. гл. 48:34) Сигор встречается в связи с Еглой; местоположение же Еглы (или Еглаим) предполагают у полуострова Лизан. Не был ли Сигор, куда спасался Лот, на теперешнем полуострове Лизан? Тогда Содом и прочие города должны были быть именно на пространстве теперешней северной части моря, к северу от Лизана. И Кедорлаомер, направляясь на Пентаполь через Хацацон-Фамар, устремлялся, быть может, в самое сердце Пентаполя, подход к которому с юга, от земли амаликитян к тому же затруднялся болотистой местностью⁴¹¹.

Быть может, только что высказанные предположения являются слишком смелыми; во всяком случае, то, что раньше высказано было нами в опровержение мнения о существовании Мертвого моря до гибели Пентаполя, представляется нам достаточно обоснованным на библейском тексте; в этом же тексте мы находим и решение вопроса, куда же втекал Иордан до появления Мертвого моря. К решению этого вопроса и переходим.

4) Обнаружение еще в 1887 году линии водораздела между бассейнами Мертвого моря и Еланитского залива⁴¹² было подтверждено и позднейшими исследованиями, твердо установившими совершенную изолированность Мертвого моря от океана⁴¹³. Следовательно, возможное предположение, что Иордан до появления Мертвого моря мог протекать гораздо южнее до впадения в Еланитский залив, совершенно отпадает. Но вместе с этим и для Мертвого моря исключается возможность сплавлять куда-либо избыток вод, непрестанно вливающихся в него Иорданом и многими потоками. Таким образом, если по отношению к эпохе Авраама может быть поставлен вопрос: куда девались воды Иордана, если не было Мертвого моря? то по отношению к настоящему времени можно задать совершенно равносильный вопрос: куда же теперь деваются воды Иордана? Существование Мертвого моря вовсе не решает этого вопроса: море, за исключением периода дождей, когда уровень воды на время несколько повышается, в остальное время года имеет один и тот же уровень и, следовательно, одно и то же количество воды. Иордан в течение тысячелетий не приносит Мертвому морю никакой прибыли, которая увеличивала бы водное богатство этого моря; когда-то впадина, занимаемая морем, наполнилась до известных пределов водой, и эти пределы не увеличиваются, хотя один только Иордан, по приблизительным исчислениям, вливает в них ежедневно более шести миллионов бочек воды⁴¹⁴. Очевидно, что ежедневно вливающееся в Мертвое море огромное количество воды здесь же и расходуется: на пространстве, занимаемом морем, теряются воды Иордана и потоков. Необыкновенно низкое положение уровня Мертвого моря и отражение от окружающих его голых скал солнечных лучей – создают здесь чрезвычайно высокую температуру и столь интенсивное испарение, какое можно наблюдать лишь в знойной тропической пустыне⁴¹⁵. Некоторые путешественники наблюдали эти испарения в виде поднимавшихся вверх над морем колоссальных столбов, или обширных облаков⁴¹⁶.

Но, если в настоящее время все воды, вливающиеся в Мертвое море, здесь же и расходуются, за исключением определенного количества, составляющего, так сказать, неприкосновенный запас, неподдающийся процессу испарения; то почему мы не можем утверждать, что то же явление совершалось и четыре тысячи лет тому назад, в эпоху Авраама, до Содомской катастрофы. И тогда площадь, занимаемая ныне Мертвым морем, была тем пространством, на котором совершался процесс расходования всех стекавших сюда вод. Площадь эта, уровень которой до ниспровержения Пентаполя мог быть выше и, следовательно, и поверхность обширнее, по словам бытописателя, представляла собой подобие земли Египетской и сада Господня. (Быт. 13:10).

Нужно заметить, что в данном месте русский перевод допускает, сравнительно с еврейским текстом, некоторую перестановку слов, чем достигается большая ясность выражаемой в подлиннике мысли. Именно: «и увидел всю окрестность Иорданскую, что она, прежде нежели истребил Господь Содом и Гоморру, вся до Сигора орошалась водою, как сад Господень, как земля Египетская»; тогда как подстрочный перевод должен быть такой: «и увидел всю окрестность Иорданскую которая вся орошалась водою, прежде нежели истребил Иегова Содом и Гоморру, как сад Иеговы, как земля Египетская, даже до Цоара» («бо’акâ» – если тебе идти – до Цоара). Бытописатель, говоря об обильном орошении водой Иорданской окрестности, отмечает, что орошаемое пространство простиралось до города Сигора (Цоара), а по своему прекрасному виду было подобно саду Господню и земле Египетской. Расположение слов в еврейском тексте может приводить к неправильной мысли, что бытописатель сравнивает по обилию орошения окрестность Иорданскую с некоторой частью Египта, простирающейся до Сигора; такое неправильное понимание, вероятно, и отразилось в сирском переводе, где вместо Сигора (Цоара) уже появляется и египетский город Цоан (Танис), каковое чтение большинством авторитетных исследователей отвергается, как не заслуживающее доверия⁴¹⁷. С этим соглашаются даже и представители отрицательной критики, хотя по особым соображениям: отвергая знакомство Авраама с Египтом, они находят, что слова – «как земля Египетская» – являются позднейшей вставкой, ненужной и, в качестве сравнения, слабой после выражения – «как сад Господень»; причем Гункель совершенно, впрочем, голословно утверждает: что первоначально это место читалось так: «вся орошалась водою, как сад Иеговы, до Сигора»⁴¹⁸. Отвергая в данном месте чтение «до Цоана» вместо «до Сигора», нельзя в то же время относить и это последнее выражение к земле Египетской, так как Сигор город Палестины, а не Египта, от которого отстоит весьма далеко⁴¹⁹. Очевидно, что выражение «до Сигора» можно ставить в связь только с окрестностью Иорданской; и тогда уместнее передвинуть его к словам – «вся орошалась водою», как это и сделано в русском переводе. Сравнение же окрестности Иорданской с землей Египетской, даже и подле выражения – «как сад Господень», является вполне уместным и не лишним: оно может говорить, как об обилии орошения, так и о его внешней картине, его способах и распределении водных путей.

На что же указывают эти сравнения? Та часть Египта, с которой Авраам и Лот познакомились во время своего путешествия в Египет, покрыта была сетью бесчисленных водных путей, составлявших природные рукава реки Нил и искусственные каналы, прорытые для орошения почвы. Очевидно, что и площадь теперешнего Мертвого моря до Содомской катастрофы была покрыта сетью водных путей, сообщавших ей обильное орошение. Иордан, достигнув этой площади и встречая здесь соответствующую почву, разделялся на множество рукавов; воды его расходились по всему пространству площади, не требуя дальнейшего из нее выхода. Правда, площадь тогдашней водной поверхности была меньше, сравнительно с теперешней поверхностью Мертвого моря, и, следовательно, процесс испарения не мог совершаться с такой быстротой, как теперь; но это обстоятельство уравновешивалось другим: окрестность Иорданская, говорит бытописатель, была подобна еще и саду Господню. Это сравнение, повторяя мысль об обильном орошении местности водой (ибо сад Господен – рай – орошался четырьмя реками – Быт. 3:10), указывает на необыкновенно роскошную растительность этой местности. Чрезвычайно высокая температура и обилие воды в этой местности создавали возможность произрастания на ней разнообразных тропических растений, поглощаюших огромное количество воды, идущей не только на питание растений, но и испаряющейся через поры растений в воздух. Таким образом, богатая растительность местности косвенным путем увеличивала водную поверхность, доступную действию солнечных лучей и испарению. Вполне возможно, что под почвой, среди пластов асфальта, были и более или менее значительные пространства, наполненные водой и составлявшие постоянный запас, регулировавший орошение во время засух. В результате всего этого получалось, что площадь, принимавшая на себя воды Иордана, сама же эти воды и расходовала, не отсылая их ни в какое постороннее водовместилище, как этот процесс совершается и ныне на пространстве Мертвого моря.

Таким образом, разностороннее рассмотрение библейского текста приводит нас к полному доверию сообщению этого текста о том, что Мертвое море появилось после ниспровержения нечестивых городов. Построяемыя, в связи с геологическими исследованиями местности, более или менее смелые гипотезы о происхождении и доисторическом существовании Мертвого моря, все же остаются лишь гипотезами, в угоду которым нет основания поступаться ни единой йотой библейского текста. Бланкенгорн, пытающийся изобразить историю Мертвого моря с древнейших времен существования нашей планеты, от той седой древности, когда еще не существовало и Иорданской долины⁴²⁰, связывает эту историю с разными геологическими эпохами, как будто все описываемые им процессы происходили на его глазах. Однако, утверждая, что Мертвое море не есть остаток какого-либо прежде бывшего моря, а образовалось, вследствие скопления атмосферных осадков⁴²¹, и что когда-то его уровень был на 200 метров выше его теперешнего уровня⁴²², Бланкенгорн не в состоянии объяснить и доказать следующее: почему начавшийся процесс уменьшения размеров Мертвого моря ко времени Содомской катастрофы достиг именно тех пределов, какие признает Бланкенгорн? Если от уменьшения атмосферных осадков началось понижение уровня Мертвого моря и этого понижения не мог остановить приток воды из Иордана и потоков; то почему теперешняя площадь моря не могла получить того вида, какой дает ей бытописатель: как земля Египетская, как сад Господень? Слова Священного Писания, как бы в них ни отражались ходячие взгляды (в естественно-научном отношении) известного времени, не могут находиться в противоречии с бесспорными данными науки (а не гипотезами): если истинно, что когда-то на месте теперешнего Мертвого моря было море гораздо более обширное, которое затем стало уменьшаться, то, следовательно, наступил такой момент, когда оно совершенно исчезло; образовавшаяся на месте его прекрасная долина после известной катастрофы уступила свое место теперешнему Мертвому морю, неизменно сохраняющему свои определенные размеры. Эта катастрофа, ниспровергнув нечестивые города и всю их окрестность, дала новую форму бытия тем водам, которые до катастрофы распределялись по этой окрестности, сообщая ей подобие сада Господня.

Итак, окрестность Иорданская прельщает Лота своим выгодным положением, своим обильным орошением и богатой растительностью; Лот избирает ее для своего поселения и уже навсегда удаляет себя от совместного жительства с Авраамом. Авраам остается жить на земле Ханаанской (Быт. 13:12), которая в данном месте противополагается избранной Лотом «окрестности Иорданской», подчиненной особым царям Пентаполя⁴²³. Эта разлука с Лотом, доселе бывшим постоянным сотоварищем и другом Авраама в его странствованмях, была, конечно, для последнего большим огорченмем, новым испытанием для его веры и преданности Иегове; это испытание обнаружило полное доверие Авраама божественым обетованиям: он не задумывается предложить Лоту на избрание ту землю, которая обетована ему самому и его потомству: надеясь получить ее от Бога, он не ищет на обладание ею человеческого согласия и не опасается противоречия⁴²⁴. Отделение Лота от Авраама находилось в соответствии с божественной волей⁴²⁵; ибо, избирая себе долю по сердцу своему и по человеческим расчетам, Лот тем самым обнаруживал свое недостоинство быть участником в благословении и обетованиях, данных Аврааму Богом. Господь снова повторяет Аврааму свои обетования; и слова Господа, являясь утешением для Авраама в его разлуке с Лотом, в то же время дают ему ясно знать, что только он является наследником обетований. «И сказал Господь Авраму после того, как Лот отделился от него: возведи очи твои и с места, на котором ты теперь, посмотри к северу и к югу, и к востоку и к западу; ибо всю землю, которую ты видишь, тебе дам Я и потомству твоему навеки, и сделаю потомство твое, как песок земный; если кто может сосчитать песок земный, то потомство твое сочтено будет; встань, пройди по земле сей в долготу и в широту ея: ибо Я тебе дам ее и потомству твоему навсегда» (Быт. 13:14–17). То место, на котором находился Авраам, когда к нему были обращены слова Господа, представляло весьма удобный пункт для обозрения земли обетованной: с возвышенностей Вефиля, лежащаго в центре Ханаана, открывался прекрасный вид на далекое пространство во все стороны. Лежащую перед глазами Авраама прекрасную землю Господь повелевает ему пройти вдоль и поперек: пусть он увидит и познакомится с той землей, которой назначено быть вечным достоянием его потомства.

В данном обетовании Божием понятие вечности, употребляемое в Свящ. Писании иногда для обозначения неопределенного продолжительного времени (Исх. 12:14; Дан. 2, ст. и др.), нужно понимать в самом широком смысле. Исполнение Божьего обетования относится к потомству Авраама не по плоти, а по духу, по вере. Исполнение всех обетований во Христе, Который кровью Своей соделал сию землю священной и приобрел ее для всех верующих, соделав ее отчизной души христианина. Вот почему, независимо от неисчислимых остатков избранного и потом рассеянного по всему земному шару народа, Авраам по вере имеет еще другое потомство (Гал. 3:7), Для которого Палестина есть земля спасения, по истине земля обетования для всего человечества⁴²⁶. В своем толковании полученного Авраамом божественного повеления – пройти землю обетованную в долготу ее и в широту ее, св. Ефрем Сирин высказывает следующую глубокую мысль: «сим, очевидно, прознаменуется крест. Но земля, обетованная родоначальникам в тайне креста, за крест же изринула чад своих и отдана иным наследникам»⁴²⁷.

Без сомнения, в своих дальнейших многолетних странствованиях Авраам исходил Палестину по всем направлениям; теперь же он направляется на юг от Вефиля: «и двинул Аврам шатер, и пошел, и поселился у дубравы Мамре, что в Хевроне; и создал там жертвенник Господу» (Быт. 18). Дубрава Мамре у Хеврона является третьим местом в Ханаане, где Авраам устрояет жертвенник Господу. Эта местность оказалась столь приятной для Авраама, что она в его дальнейшей жизни остается центральным пунктом в его странствованиях, и здесь же он приобретает место для вечного упокоения Сарры и своего.

С именем города Хеврона связываются двоякого рода нападки отрицательной критики. Одни из критиков отмечают места Пятткнижия, где встречается название Хеврона, как анахронизмы, свидетельствующие о более позднем написании Пятикнижия, после эпохи Моисея; другие – в том обстоятельстве, что Хеврон является местом священного дуба или рощи, жертвенника и погребальной пещеры, хотят видеть указание на Авраама и Сарру, как древних богов, впоследствии очеловеченных народной фантазией Израиля.

Город Хеврон в книгах Свящ. Писания встречается с другим наименованием – Кириаф-Арба, каковое наименование еще сохранялось и в послепленный период еврейской истории (Неем. 11:25). Это наименование – Кириаф-Арба – критика считает более древним, первоначальным названием города, измененным на Хеврон уже по завоевании Ханаана народом Израильским»⁴²⁸. В основу такого мнения критиками полагаются следуюшие места из священных книг. Из кн. И. Навина: «Иисус... дал в удел Халеву, сыну Иефонниину, Хеврон... Имя Хеврону прежде было Кириаф-Арбы, как назывался между сынами Енака один человек великий» (Нав. 14и 15). Из кн. Судей: «И пошел Иуда на Хананеев, которые жили в Хевроне (имя же Хеврону было прежде Кириаф-Арбы), и поразили Шешая, Ахимана и Фалмая от рода Енакова» (Суд. 1:10). Из этих мест, по-видимому, вытекает, что только при И. Навине городу впервые дано наименование Хеврона вместо прежнего Кириаф-Арбы; следовательно, во времена Моисея наименование Хеврона было совершенно неизвестно; между тем, писатель истории Авраама, в первый раз говоря об этом городе, прямо называет его позднейшим именем – Хевроном, хотя ему известно и его первоначальное название Кириаф-Арба (Быт. 23:2).

Возражая против мнения о позднейшем (после Моисея) происхождении Пятикнижия, некоторые из толковников соглашаются видеть в наименовании Хеврона в книгах Моисеевых позднейшую вставку в текст, сделанную, напр., благочестивым Ездрой⁴²⁹. Однако, такое объяснение в данном случае едва ли является неизбежным. Приведенное выше место из книги И. Навина вовсе не дает основания утверждать, что именно при отдаче И. Навином в удел Халеву города Кириаф-Арбы произошло переименование этого города в Хеврон. Священный текст сообщает, что: 1) Халеву дается Хеврон, и 2) что прежде имя его (Хеврона) было Кириаф-Арбы. Когда произошло само наименование Хеврона и каковы пределы того периода времени, обозначаемого словом «прежде» (лэфанûм – пред лицом – прежде), в течение которого город носил наименование Кираф-Арбы, текст не дает указаний, как не дает права видеть в этом имени изначальное, идущее от времени основания города, его обозначение. Сопоставление вышеприведенного известия книги И. Навина с аналогичиым известием в следующей главе этой же книги дает основание утверждать, что в момент поступления Хеврона в удел Халева город имел оба имени: «И Халеву... (дал ему Иисус) Кириаф-Арбы, отца Енакова, иначе Хеврон» (Нав. 15:13). Действительно, в период времени, непосредственно предшествовавший завоеванию Хеврона Халевом, город имел общеупотребительное название Кириаф-Арба; к этому-то периоду и нужно относить выражение «прежде», чем не исключается существование и более древнего названия города Хевроном; последнее название, под влиянием известных обстоятельств, вышло из общего употребления, уступив место названию Кириаф-Арба; И. Навин, отдавая Халеву город с именем «Хеврон», тем самым восстанавливает его древнее название, которое существовало еще во времена Авраама и лишь впоследствии заменено было другим, при переходе города под иное владение. Исторический момент перехода этого города, так тесно связанного с именем патриарха Авраама, во владение Израиля, был наиболее удобным для восстановления его прежнего, древнего, имени и помещения уже на втором месте только что перед этим моментом («прежде») бывшего в общем употреблении названия Кириаф-Арба. Поэтому-то до наступления этого момента И. Навин называет город только Хевроном (Нав. 10:3, 5 и 23; 12:10), по его патриархальному наименованию, не имея пока что повода касаться его нового названия, тесно связанного с именем теперешних его обитателей. Бытописателю не только были известны оба названия города, но он обнаруживает и подробное знакомство с древней историей Хеврона, говоря, что Хеврон построен семью годами прежде Цоана египетского (Числ. 13:23) и употребляя в этом месте одно только имя Хеврон; одно только это имя употребляет он и тогда, когда первый раз упоминает этот город (Быт. 13:18); в других случаях (Быт. 23:2; 35:27) он упоминает и другое название города – Кириаф-Арба, которое, очевидно, в момент написания книги Бытия было более употребительным.

Само наименование Кириаф-Арба, при неправильном его толковании, является обстоятельством, затемняющим решение вопроса о более древнем наименовании города. Считая таким наименованием название Кириаф-Арбы, переводят его выражением «город четырех» («кирьй⻫город и »’арбаъ» четыре), предполагая, что такое название город мог получить от соединения в нем четырех дорог, или от составлявших его четырех частей, или от соединения в нем в один союз четырех городов⁴³⁰. Эдуард Мейер видит даже в этом наименовании указание на четырех древних богов, олицетворяемых Авраамом и посетившими его тремя странниками⁴³¹. Такое толкование наименования Кириаф-Арбы является чрезвычайно шатким; и более вероятным можно считать следующее. Вторая составная часть этого имени – Арба – не есть числительное имя «четыре», а собственное имя человека – Арбы; и, таким образом, Кириаф-Арба значит «город Арбы»; это ясно видно из книги И. Навина: «Имя Хеврону прежде было Кириаф-Арбы, как назывался между сынами Енака один человек великий» (Нав. 14:15); «и дал ему Иисус Кириаф-Арбы, отца Енакова, иначе Хеврон» (Нав. 15:13).

Этот Арба, давший имя городу, является родоначальником сильного и великорослого (исполинского – Числ. 13:34) племени, так называемых, сынов, т. е. потомков Енаковых; эти енакиды ко времени завоевания Хеврона Халевом разделялись на три племени по имени своих родоначальников Шешая, Ахимана и Фалмая, детей Енаковых (Нав. 15:14). В эпоху жизни патриархов городом владели аммореи и хеттеи, почему в книге Бытия и нет упоминания о потомках Енаковых, овладевших городом впоследствии и сохранивших это владение до времен Иисуса Навина. Вероятно, в период пребывания потомков Авраама в Египте воинственное племя великанов, под предводительством Арбы, овладело Хевроном и сделало его своей резиденцией, назвав «городом Арбы»⁴³². Потомки этого Арбы, или точнее, его сына Енака и внуков – Шешая, Ахимана и Фалмая, в наименовании города «городом Арбы» сохраняли память о своем великом предке. О судьбе, постигшей Хеврон, Моисей мог хорошо знать, находясь при дворе фараона, в вассальных отношениях к которому находилась тогда Палестина, как это можно полагать на основании Телль-Амарнских табличек; мог узнать, и проживая в земле Мадиамcкой.

К объяснению значения города Хеврон делаются попытки и на основании других предположений филологического характера. Первоначальное название города «Хеврон» от глагола "хабар» – быть связану соединену) указывает на него, как на место соединения, союза. Действительно, мы видим, что город этот, являясь пунктом совместного владения аморреев (Быт. 14:13) и хеттеев (Быт. 23), дает приют и пришельцу Аврааму; таким образом, он является пограничным и до некоторой степени нейтральным местом между территориями, занятыми аморреями и хеттеями; здесь оба эти племени мирным образом соединяются между собой, вступают в союз. Сэйс название города Хевроном ставит в связь с упоминаемым в Телль-Амарнских табличках народом – Хабири. Считая наименование Хабири не за собственное, а за нарицательное, в смысле – «товарищи, союзники» (евр. „хаберûм»), Сэйс видит в Хевроне место объединения этих союзников, от которых он и получил новое название Хеврона вместо прежнего Кириаф-Арбы⁴³³. Эта гипотеза Сэйса, допустимая с филологической точки зрения, решительно противоречит тем местам Свящ. Писания, на основании которых утверждается название города Хевроном как древнейшее, существовавшее еще в эпоху Авраама. По завоевании Хеврона великаном Арбою, он делается «городом Арбы» – Кириаф-Арба. С именем потомков этого Арбы – сынов Енаковых – соединяется известие об укрепленных городах (Числ. 13:29); быть может, Арбою была устроена в Хевроне, для поддержаня власти, крепость; с завоеванием Хеврона Халевом, восстановливалось древнее его наименование, освященное памятью патриарха Авраама; но, вероятно, была сохра-

нена, как полезное сооружение, и крепость Арбы, почему еще долго за городом сохраняется и название Кириаф-Арба.

Нужно заметить, что в Славянской Библии, в соответствии с греческим текстом, места, где упоминается г. Хеврон, представляют разночтения по сравнению с русским переводом. Так, Быт. 23:2: «умре Сарра во граде Арвоце, иже есть в раздолии: сей есть Хеврон» (ἐν πόλει A­ρβόκ ἥ ἐστινἐν τῶ κοιλώματι· αὔτη ἐστί Χεβρών) – «умерла Сарра в Кириаф-Арбе, что Хеврон»; – Быт. 35:27: «прииде... в Мамврию, во град польный: сей есть Хеврон» (εἰς Μαμβρῆ, εἰς πόλιν τοῦ πεδίου· αὕτη ἐστί Χεβρών) – «пришел... в Мамре, в Кириаф-Арбу, то есть Хеврон»; – Нав. 14:15: «имя же Хеврону прежде бяше град Аргов: митрополь енакимлян сей» (τὸ δε ὄνομα τῆϛ Χεβρὼν ἦν τὸ πρὁτερον πόλις Ἀργόβ μητρὀπολις τῶν Ἐνακίμ αὔτη)⁴³⁴ – имя Хеврону прежде было

Кириаф-Арбы, как назывался между сынами Енака один человек великий». Эти разночтения, связывающие Хеврон с долиной, чему соответствует и теперешнее его местоположение⁴³⁵, указывают в нем и главный город енакимов, что, во всяком случае, говорит против неправильнаого толкования наименования Кириаф-Арбы, как города «четырех», и связанных с таким толкованием мифологических гипотез (о четырех богах и т. п.) критики. Относительно Хеврона высказывается гипотеза и такого рода. Названия города сменялись в таком порядке: Мамре – при Аврааме, Кириаф-Арбы – после Авраама и, наконец, Хеврон. Последнее имя дано египтянами: при фараоне – угнетателе евреев, под властью которого был и Ханаан, туда был послан большой отряд рабочих евреев; построенная ими крепость и названа Хевроном. Обстоятельство построения этой крепости было хорошо известно Моисею, почему он и делает в книге Чисел замечание (Числ. 13:23) о построении Хеврона на семь лет раньше Цоана – города египетского⁴³⁶. Возможно, что в будушем, благодаря еще большим успехам в области египтологии, данный вопрос получит определенное решение.

Город Хеврон сушествует и в настоящее время; достойно внимания, что у местных арабов он носит название «ель-Халиль», что значить «друг» (Божий), каковое наименование у арабов является синонимом патриарха Авраама⁴³⁷.

Как уже было замечено раньше, сооруженный Авраамом в Хевроне жертвенник, дубрава Мамре и пещера Махпела дают критикам повод видеть в Аврааме и Сарре древних, до израильской эпохи, ханаанских богов, превратившихся впоследствии в человеческие личности родоначальников израильского народа. Сущность критических построений (Дози, Кербера, Галля, Винклера и проч.) в этом направлении сводится к следующему⁴³⁸.

Камень (жертвенник), дерево и пещера в Хевроне служат доказательством того, что Хеврон место древнейшего культа пары богов – мужского и женского пола, с именами которых были связаны три вышеупомянутых свяшенных предмета. Правда, один из них, при признании только пары богов, является излишним; но это не смущает критиков, так как при отожествлении Сарры с пещерой можно представлять и каменную пещеру и дупло в дереве. При построении своих гипотез, критики делают самые смелые филологические сближения, в результате которых получается отожествление Сарры с ассирийской богиней луны – Саррату (Sarratu) и с вавилонской богиней Истар; при этом, разумеется, и Авраам производится в достоинство бога луны, и даже с двумя значениями: Авраам – высший бог и Авраам – бог войны. Начало культа этих богов, соответственно сказанию о переселении Авраама из Ура и Харрана, полагается критиками на севере Ханаана – в Дане, который отожествляется с Кириаф-Арба, «городом четырех», в чем видно указание на четыре фазы луны. Даже в имени отца Авраамова – Терах (Фарра -Terach) усиливаются найти название луны, производя это имя от ассирийского «аргу» (arhu), как обозначения первоначальной фазы луны. Позднейшая история переносит Авраама в Вирсавию, в названии которой (при толковании этого названия в смысле «колодец семи», а не «колодец клятвы») число семь служит указанием на семь дней в каждой четверти лунного месяца. Давидовская эпоха переселяет Авраама уже в Хеврон, вместе с присоединением к этому названю города и названия Кириаф-Арба; место Авраама в Вирсавии занимает Исаак. Отражение астральных представлений, связывавшихся с именем Авраама, Винклер находит даже в самое позднейшее время ветхозаветной истории Израиля: об этом Винклеру говорит поставленный Симоном Маккавеем над гробом его отца и братьев каменный памятник с семью пирамидами. (1Макк. 13:27–29). В этих пирамидах Винклер видит солнце, луну и пять планет, вместо отца, матери, четырех братьев Симона и его самого, как желающего быть погребенным под этим же памятником.

Вот, в обших чертах содержание высказываемых критиками гипотез, направленных к отождествлению хевронского дуба или камня (жертвенника) с древним богом ханаанским – Авраамом, а пещеры – с богиней Саррой. После сказанного нами раньше о строго историческом характере личности Авраама, подробный разбор этих фантастических гипотез является излишним; и о них можно было бы вовсе не упоминать, если бы авторы их, для большей убедительности, не ссылались на места из Свяшенных книг, Рассмотрение этих книг показывает всю несостоятельность ссылки на них критиков и произвольность их толкования. Таких мест три.

Первое из них критиками указывается во Второзаконии: «Заступника, родившаго тебя, ты забыл», так говорит Моисей Израилю, «и не помнишь Бога, создавшаго тебя» (Втор. 32:18). В сврейском тексте вместо слова «Бога» стоить слово «скала» – "цŷр», откуда видно, что израильтяне происходят от божественной скалы, или камня, каким мог быть только Авраам. Однако, простое обращение к контексту речи обнаруживает неправильность такого толкования. Приведенные слова Моисея находятся в его хвалебной песне, в начале которой он говорит, что намерен прославлять имя Господа-Иеговы; и называет при этом Иегову скалой, твердыней (цŷр), для обозначения Его неизменяемости, непреложности Его обетований: «Имя Господа прославлю: воздайте славу Богу нашему. Он твердыня (скала – цŷр) совершенны дела его, и все пути Его праведны: Бог верен, и нет неправды в Нем »... (Втор. 32:3–4). Наименование Бога скалой, для обозначения Его неизменяемости, встречается и в других книгах Ветхого Завета; напр., в псалмах: 17, ст. 3; 27, ст. 1 (по еврейской Библии пс. 18 и 28), в книге Иисуса сына Сирахова («скала Исаака»)⁴³⁹, чем совершенно опровергается толкование критиков.

Другое место находится в книге пр. Исаии: «Послушайте меня, стремящиеся к правде, ищущие Господа. Взгляните на скалу, из которой вы изсечены, и в глубину рва, из котораго вы извлечены. Посмотрите на Авраама, отца вашего, и на Сарру, родившую вас; ибо Я призвал его одного и благословил его и размножил его». (Ис. 51:1–2). Это слова Господа к народу Израильскому; чтобы яснее видеть их смысл, присоединим к ним еще следующий стих: «Так Господь утешит Сион, утешит все развалины его и сделает пустыни его, как рай, и степь его, как сад Господа; радость и веселие будет в нем, славословие и песнопение» (Ис. 51:3). Действительно, в данном месте Авраам сравнивается со скалой, а Сарра – с глубоким рвом; но это сравнение совсем не содержит того смысла, какой хотят в нем видеть критики. Пророк Исаия словами Господа призывает народ Израильский, которому предсказаны раньше различные бедствия за нечестие, к стремлению к правде, к исканию Господа, надежде на Него: Он, обратив Сион в развалины и земли его в пустыню, снова может все восстановить и привести в цветущее состояние. Для этого Израиль должен раскаяться в своем нечестии и обратиться к Господу, сделаться Его усердным служителем по образцу своих праотцов – Авраама и Сарры. Эти праотцы, будучи примером благочестия и верности Иегове, обнаруживают на себе и проявление всемогущества Иеговы и силы Его благословения: по бесплодию их брака они подобны были – Авраам голой скале, а Сарра – глубокому рву, или яме, куда не заглядывает луч солнца. Но Господь призвал и благословил их, и от них произошел многочисленный народ. Такое же благодетельное действие всемогущества и благословения Господа проявится и на народе Израильском, когда он обратится к Господу: разрушенные камни Сиона будут восстановлены в новые здания; его бесплодные пустыни сделаются прекрасным садом. Высказываемое в вышеприведенных словах обетование Господне, обращенное к народу Израильскому, делается вполне понятным только в том случае, когда упоминаемые в нем Авраам и Сарра суть действительные человеческие личности, являющие пример благочестия и обнаружения на них силы божественного благословения. Никаких оснований видеть в этих словах намек на Авраама и Сарру, как на древние божества, решительно не имеется. Следует при этом заметить и то обстоятельство, что в приведенном месте из кн. пр. Исаии критиками произвольно отожествляется употребленное относительно Сарры выражение «глубина рва» (или глубокий ров) с пещерой, т. е. Махпелой. В еврейском тексте в данном месте стоит выражение – «маккебет бôр», что означает не пещеру, а выкопанную яму или выдобленную цистерну; место же погребения Сарры в книге Бытия названо именем "мэъарâ», что значит пещера (Быт. 23и дал.).

Наконец, третье место, указываемое критиками, находится у пророка Иереми: «Как вор, когда поймают его, бывает осрамлен, – так осрамил себя дом Израилев: они, цари их, князья их, и священники их и пророки их, – говоря дереву: «ты мой отец», и камню: «ты родил меня»; ибо они оборотили ко Мне спину, а не лице; а во время бедствия своего будут говорить: «встань и спаси нас». Где же боги твои, которых ты сделал себе? – пусть они встанут, если могут спасти тебя во время бедствия твоего; ибо сколько у тебя городов, столько и богов у тебя, Иуда». (Иер. 2:26–28). Мы привели указываемый критиками (27) стих из пр. Иеремии с находящимися в связи с ним предыдущим и последующим стихами (26 и 28), чтобы ясно было видно, о чем здесь говорится; дополнением к ним может служить место из, книги пр. Иезекииля: «Вы говорите: будем, как язычники, как племена иноземныя, служить дереву и камню» (Иез. 20:32). Ясно видно, что пророки словами Господа обличают народ Израильский за его отступление от Господа и совращение в идолопоклонство по примеру своих соседей-язычников. Дерево и камень вовсе не означают Авраама и Сарры, от которых в действительности происходил народ Израильский; а указывают на служение Израиля Ашере и Ваалу, как богам физической производительной силы. Известно, что в честь этих богов ставились фаллы, как символы оплодотворения. Конусообразные каменные столбы в честь Ваала были символом мужского производительного начала; а деревянные обрубки цилиндрической формы в честь Ашеры иллюстрировали мысль о воспринимающем и плодоносящем женском начале⁴⁴⁰. Впрочем, эти деревянные столбы, если соответствующей обработкой им придавалась известная форма, могли обозначать и посвящаемые Ашере фаллы – изображения мужского полового члена, отчего сущность дела не меняется: мысль о физическом ироисхождении сосредоточивается на Ашере и приходящем к ней в вид фалла Ваале⁴⁴¹. Пророк в своем обличении народа Израильского указывает ему на тщетность его надежды на тех богов, которых он считает давшими ему жизнь: они при бедствии не могут ему помочь и остаются теми бездушными деревами и камнями, которые в честь их поставляются.

Так далеко отстоит истинный смысл рассмотренных нами мест Свящ. Писания от фантастических построений относительно Авраама и Сарры.

В то время, как Авраам мирно проживал, поселившись у дубравы Мамре, что в Хевроне (Быт. 13:18), Лот кочуя по Иорданской окрестности, достиг города Содома, занимавшего, по всей вероятности, главное место между городами нечестивого Пентаполя. Городская жизнь прельщает Лота и он поселяется в Содоме, не подозревая о тех опасностях, которые угрожают ему, как жителю этого города. На Лота всей своей тяжестью обрушиваются последствия несчастной войны пентапольских царей с месопотамским завоевателем Кедорлаомером, из подчинения которому они вышли: все имущество Лота раграбляется победителями и сам Лот уводится в плен. Только погоня Авраама и его победоносное нападение на возвращавшихся в Месопотамию завоевателей избавляют Лота от плена и возвращают ему имущество, после чего он снова поселяется в Содоме. Рассказ об этом происшествии с Лотом и подвиге Авраама составляет содержание 14 главы книги Бытия, являющейся одной из замечательнейших страниц Ветхого Завета. Высказанное в 1869 году Нёльдеке мнение, что эта глава есть тенденциозное произведение позднейшего времени, сочиненное для прославления Авраама, – мнение, объявленное Велльгаузеном за «непоколебимое и неопровержимое»⁴⁴², в последнее время уже не встречает сочувствия критиков. Последние уже не находят возможным видеть в 14 главе лишь разукрашенный рассказ о разбойничьем нападении на Ханаан аравийских бедуинов, отражение которых связывается с именем Авраама⁴⁴³; будучи принуждены признать в 14 главе историческую правду, критики направляют свои усилия к тому, чтобы свести до минимума долю этой правды и дать своеобразное толкование происхождению этой главы. Гункель в этой главе уже видит первые шаги зарождающейся исторической учености, которая еще наивно перемешивает древнеисторическое со сказочным, вполне достоверное с позднейшим поэтическим вымыслом⁴⁴⁴. Целым рядом критиков высказывается мнение о происхождении 14 главы и вставке ее в Пятикнижие после вавилонского плена⁴⁴⁵. Гункель, приводя гипотезу Винклера о различных фазах, через которые прошла в своем развитии 14 глава, сильно смягчает слишком уж смелый тон этой гипотезы и считает возможным ограничиться лишь двумя положениями, что: 1) в основе 14 главы лежит вавилонская легенда, и 2) что в иудейскую рецензию этой легенды внесен специфический иудейский элемент, быть может, прошедший через несколько фаз⁴⁴⁶, Мнение о вавилонской первооснове 14 главы высказывается Эдуардом Мейером в том смысле, что иудейский писатель, находясь в плену в Вавилоне, познакомился с древней исторей страны и воспользовался полученными сведениями для того, чтобы связать с историей Кудурлагамара историю Авраама; причем разукрасил свой рассказ подробностями совершенно неисторического характера⁴⁴⁷.

Мы уже говорили раньше, что сама форма имен месопотамских царей, как она запечатлелась в еврейском тексте, свидетельствует о том, что повествование 14 главы находится в точном соответствии с филологическими особенностями того времени, к которому относится описываемое событие. В позднейшее время, еще задолго до плена вавилонского, эти имена должны были иметь уже другую форму, которая соответственным образом отразилась бы и в еврейском тексте (из Khammu-rabi, напр., не получилось бы Амрафел)⁴⁴⁸.

Но допустим, что предполагаемый Мейером иудей нашел в Вавилоне древнейшие исторические записи, современные Кедорлаомеру и Амрафелу, и, таким образом, получил богатый источник для пополнения своей отечественной истории. Почему в таком случае 14 глава является единственным в своем роде местом в древнейшей истории народа еврейского? Неужели предполагаемый автор этой главы был столь наивен, что не опасался возбудить недоверте к этой главе, в виду ее исключительности и своеобразного одиночества? Коль скоро он задался целью связать историю Авраама с именами месопотамских царей, то он имел достаточно эпизодов из жизни Авраама для осуществления этой цели. Эта работа и была сделана в позднейшее раввинистическое время, разукрасившее и исход Авраама из Ура и связавшее его историю с именем Нимрода и постройкой вавилонской башни. Но ничего этого мы не находим в книге Бытия. Здесь даже нет упоминания о последуюшей судьбе Кедорлаомера. Представляется просто немыслимым, чтобы предполагаемый автор 14 главы не сказал о том, что божественное возмездие не оставило безнаказанным надменного завоевателя, пленившего Лота и заставившего благочестивого Авраама взяться за оружие; почерпая из местных источников сведения, этот автор должен был знать о низвержении Кедорлаомера⁴⁴⁹. Однако, мы видим, что действительный писатель 14 главы этого не знает; между тем, ему известны многие подробности из древнейшей истории Палестины, каких он в Вавилоне получить не мог. Таким образом, автор 14 главы книги Бытия соединяет в своем повествовании известия из древнейшей истории Вавилона, но касающиеся события, совершившегося на палестинской почве, с древнейшими известиями собственно – палестинскими. Очевидно, что местом первоначального происхождения повествованя было то, где совершилось событие; а временем его происхождения – время ближайшее к самому событию. Короче сказать, повествование 14 главы Бытия в своей первоначальной форме создалось в Палестине при Аврааме.

Строгая историческая достоверность и древность повествования этой главы ясно видны из множества ее особенностей. В ней упоминаются древние имена, причем автор, занося в книгу дошедший до него устный рассказ, принужден некоторые из этих имен сопровождать пояснениями, необходимыми для его современников (долина Сиддим, Бела, Гам, Мишпат, долина Шаве, Салим). Имена некоторых местностей (Эшкол, Анер, Мамре) в этой главе упоминаются еще, как имена личностей, от которых впоследствии местности и получили свои названия. Писателю этой главы известны древнейшие, первобытные обитатели восточно-иорданской страны (Рефаимы, Зузимы, Емимы); он знает и первоначальное состояние той территории, на которой потом появилось Мертвое море; ему известны имена царей четырех городов Пептаполя; называя эти имена, он настолько точен, что царя пятого города, неизвестного (царя) ему по имени, просто называет царем Белы (города). Упоминая имена месопотамских царей, нигде более в книгах Ветхого Завета не встречающиеся, автор находит себе в клинописных памятниках блестящее оправдание, как относительно действительного и одновременного существования этих царей, так и относительно правильности употребления древнейшей формы их имен; в этих же памятниках находится подтверждение господства еламитян над Вавилоном и их походов на Палестину. Наконец, некоторые словесные выражения этой главы, по свидетельству филологов, переносят к древнейшим временам Вавилона, откуда они были занесены в Палестину Авраамом. Наиболее ярким примером вавилонизма является выражение «ханикау», встречающееся единственный раз во всей Библии (Быт. 14:14). Это выражение, означающее «испытанных его», употреблено в приложении к тем рабам Авраама, которых он взял для преследования пленивших Лота. Этому выражению вполне соответствует вавилонское слово »ханкаку» (channaku), встречающееся в одном клинописном памятнике – письме Самассумукина – с точно таким же значением⁴⁵⁰.

Вместе с возражениями вообще против исторического характера 14 главы Бытия, критика подвергает нападкам и отдельные детали повествования этой главы; эти нападки мы и рассмотрим при изложении, далее, содержания этой главы. Незадолго до переселения Авраама в землю Ханаанскую, Палестина, или, по крайней мере, ее восточно-иорданская часть с примыкавшей к ней с юга областью до Еланитского залива, подпала под власть Еламского царя, простершего свое владычество на всю Месопотамию. В числе подпавших под власть Еламского царя находились и цари нечестивого Пентаполя, в одном из городов которого – Содоме – поселился Лот. Так как передаваемое в 14 главе событие имеет интерес для бытописателя лишь потому, что оно связано с именем Авраама и Лота, а последний жил в пределах Пентаполя, то повествователь ведет свое повествование в таком роде, что главное место в нем отводится пентапольскому событию. Пентапольские цари в течение 12 лет платили дань еламскому владыке Кедорлаомеру; когда они возмутились против Кедорлаомера, то последний, Вместе с подвластными ему царями – Амрафелом сеннаарским, Арихом елассарским и Фидалом гоимским, – пошел войной против восставших царей. Это было в 14 год, считая от того времени, когда пентапольские цари впервые были покорены царем еламским и принуждены были сделаться его данниками и вассалами. Однако, наказание возмутившихся пентапольских царей не было единственной и главной целью похода Кедорлаомера. Как видно из дальнейшего повествования, разгром Пентаполя был уже завершительным актом в довольно длинном ряду побед Кедорлаомера над различными народами. Тот порядок, в каком эти народы подвергались покорению Кедорлаомера, показывает, что главной целью его похода было установление свободного и безопасного прохода к Еланитскому заливу и в соперничавшее в культурном и политическом отношениях с Месопотамией царство Египетское⁴⁵¹. Тот путь, который указывается бытописателем для похода Кедорлаомера, был в то время удобнейшим и обычным путем для сношений между Месопотамией и Египтом, с одной стороны, и между Египтом и Еланитским заливом, с другой⁴⁵². Таким образом, через покорение живших на этом пути племен Кедорлаомер устанавливал безопасность для торговых и всяких других сношений между Месопотамией, Еланитским заливом и Египтом. Лежавшая между низовьями Месопотамии и Ханааном обширная и безводная Аравийская пустыня препятствовала сношениям между этими странами по кратчайшей, прямой линии; и потому обычным путем, для проникновения из Месопотамии в Ханаан, был вход в него с севера, от верховьев Евфрата, через город Дамаск, в земли по восточную сторону реки Иордана. Эти восточно-иорданские земли и подвергаются прежде всего нападению Кедорлаомера и пришедших с ним трех других царей. Племена, населявшие эти земли, были древнейшими обитателями Палестины. Вопрос о том, принадлежали ли эти племена по своему происхождению к семитам, или хамитам, остается нерешенным до настоящего времени. Первое место среди этих племен бытописатель отводит Рефаимам, центром политической жизни которых был Аштероф-Карнаим. Положение этого города определяют в Васане, холмистой области к востоку от Иордана и Геннисаретского озера, не в далеком расстоянии от города Едреи, бывшего впоследствии столицей царства васанского (Нав. 13:31). Как показывает само название (Аштероф-Астарта и Карнаим – двойственное число от слова керен – рог), город был посвящен богине Астарте двурогой, покровительнице половой любви и размножения; эта богиня была женским божеством, соответствовавшим мужскому божеству – Ваалу. Рога богини, по мнению некоторых, указывают на рога луны в ее первой фазе; по толкованию же других, – это символ коровы, олицетворявшей богиню; в соответствии с таким толкованием указывают на почитание в Африке Ваала с именем двурогого⁴⁵³. Имя города Аштерофа встречается в списке Ханаанских городов, завоеванных фараоном Тутмозисом III, и в Телль-Амарнских письмах⁴⁵⁴. Что касается названия Рефаимов, то Священное Писание позволяет видеть в этом названии и особое племя, занимавшее юг Васана, и общее наименование некоторых ханаанских племен, отличавшихся особенно высоким ростом и физической силой. Можно думать, что Рефаимы составляли одно из многих аморрейских племен: пророк Амос (Ам. 2:9) всех вообще аморреев изображает людьми высокими, как кедр, и крепкими, как дуб; Ог, царь васанский, принадлежавший к племени Рефаимов (Втор. 3:11), называется и царем аморрейским (Нав. 9:10). Вследствие своего исполинского роста и физической силы, племя Рефаимов могло занимать среди других аморрейских племен первенствующее положение. Заняв известную территорию в Васане, Рефаимы, по мере своего размножения, могли выделять из себя колонии; вследствие стремления в эту эпоху каждого города к самостоятельности, колонии Рефаимов образовали особые царства по направлению к югу от Васана: это были Зузимы и Емимы, также подвергшиеся нападению Кедорлаомера. Зузимы, называвшиеся также у Аммонитян Замзумимами (Втор. 2:20), во время нашествия Кедорлаомера имели своим средоточным пунктом Гам, местоположение которого в точности не известно. Так как в последствии времени землей Зузимов, которых Пятикнижие называет также и Рефаимами, завладели Аммонитяне (Втор. 2:19–21); то считают возможным отожествлять Гам с позднейшим аммонитским городом Рабба-Аммон⁴⁵⁵. На дальнейшем пути следования Кедорлаомера были Емимы, также называемые в Пятикнижии Рефаимами (Втор. 2:9–11), впоследствии вытесненные Моавитянами. Центральным пунктом Емимов бытописатель указывает Шаве-Кириафаим, т.-е. долину Кириафаим, лежащую несколько севернее потока Арнона, впадающего в Мертвое море с востока. Племена Рефаимов (собственно Рефаимы, Зузимы и Емимы), подвергшиеся первоначально разгрому Кедорлаомера, а затем аммонитских и моавитских племен, в поисках новых мест для своего поселения, в последующее время появляются и в западно-иорданской части Палестины. Делаясь более известными под именем сынов Енаковых, вероятно, по имени одного из своих выдающихся предводителей (Втор. 2:10–11), они, напр., овладевают Хевроном, получившим от них название Кириаф-Арбы (Числ. 13:23, 29; Нав. 14:15; 15:13); можно думать, что при Иисусе Навине Рефаимы были и в пределах колена сынов Иосифовых (Нав. 17:15). Таким образом, различая Рефаимов, Зузимов, Емимов и Енакимов, как отдельные племена по местам их жительства, мы можем считать их принадлежащими к одной и той же этнографической группе, по всей вероятности, родственной Аморреям. Отдельные индивидуумы из исполинского племени Рефаимов встречались еще и в более поздний период истории еврейского народа (2Цар. 21:16–22); память же об этих страшных великанах, вселивших ужас в сынов Израилевых, еще при первом знакомстве их с Ханааном по выходе из Египта (Числ. 13:34), была столь жива и страшна в народе еврейском, что самая преисподняя (шеол) представлялась местом обиталища Рефаимов (Иов. 26:5; Ис. 14:9; 26и пр.).

К югу от мест обитания рефаимских племен перед Кедорлаомером открывалась гористая местность с пустынными окраинами – Сеир; в настоящее время, т. наз., Вади-Араба, простирающаяся от южного берега Мертвого моря до северной оконечности Еланитского залива. Эта страна, населенная племенем Хореев, была покорена Кедорлаомером до Ел-Фарана, под которым разумеют лежавший при Еланитском заливе город Аилу, позднее – Елаф (Втор. 2:8; 3Цар. 9:26)⁴⁵⁶.

Производя слово Хореи от еврейского слова «хôр», что значит пещера, под Хореями обыкновенно разумеют обитателей пещер, так наз. троглодитов, дикую расу людей; к такому мнению приводит и то обстоятельство, что в данной местности находится множество пещер, годных для обитания⁴⁵⁷. Однако, такое мнение не является твердо установленным; Сэйс по поводу названия Хореев делает филологические сближения другого рода и видит в них представителей белой расы⁴⁵⁸. В одном из памятников Египта, папирусе Рамзеса III, Хореи названы Сеиритами (жителями Сеира – Sa-a-ira)⁴⁵⁹. Страной Хореев впоследствии овладели потомки Исава – Идумеи (Быт. 26:8).

Поражением Хореев Кедорлаомер выполнил первую половину той предполагаемой нами цели, с которой был предпринят им поход: сделал свободным путь из Месопотамии к Еланитскому заливу. Указывают⁴⁶⁰, что самым естественным действием Кедорлаомера после поражения Емимов было бы нападение на соседний Пентаполь, устремление же его в пустынный Сеир и оставление в тылу у себя неприятелей, в лице пентапольских царей, представляется прямо невероятным. С точки зрения ведения военных действий в настоящее время, быт может, это возражение является совершенно справедливым, но вовсе не обязательным по отношению к той эпохе и местным условиям. Возможно, что, углубляясь в суровый и пустынный Сеир, Кедорлаомер считал изнеженных и обленевшихся пентапольцев неспособными на то, чтобы решиться на рискованный поход вслед за его войском, только что разгромившим их могущественных соседей. Действительно, мы не видим, чтобы пентаполъские цари предпринимали какие-либо враждебные шаги против Кедорлаомера; они могли льстить себя надеждой, что войско Кедорлаомера погибнет в походе по пустыне, если не все, то в значительных размерах; и, в случае нападения на них Кедорлаомера на обратном пути, им легче будет с ним бороться. В то же время Кедорлаомеру был большой расчет оставить богатый Пентаполь на конец своей экспедиции: он не мог надеяться на получение большой военной добычи от жителей Сеира и пустыни; такую добычу он мог взять только от аморреев и пентапольцев, а в таком случае нападение на них вполне разумным являлось лишь в конце похода, когда с добычей можно было отправляться уже прямо домой, а не обременять себя ею в походе по горам и пустыне. К тому же и местные климатические условия могли складываться таким образом, что в данный момент, напр. в период дождей, поход в Сеир, вообще бедный водой, представлялся более выгодным, чем нападение на Пентаполь, делавшийся от прибыли воды в его пределах менее доступным и удобным для передвижения войск. С берегов Еланитского залива Кедорлаомер поворачивает назад и направляется к северо-западу, чтобы выполнить другую половину своего похода: открыть свободный проход в Египет. Хозяевами в пустыне Фаран, лежащей между Сеиром, Палестиной и Египтом, были Амаликитяне, многочисленный и сильный кочевой народ; их разбойничьи шайки, бродившие по пустыне, были страшной помехой для каких бы то ни было сношений с Египтом, и поэтому вся страна Амаликитян подверглась разгрому Кедорлаомера. Предельным пунктом владений Амаликитян на севере, вероятно, был источник Мишпат, то есть – источник Судный, с городом того же имени, носившим также название Кадес (святой) и Кадес-Варни (Числ. 34:4); отсюда к северу начиналась сравнительно более гористая местность, занятая поселениями Аморреев (Втор. 1:16–20). Возражение критики против исторической достоверности упоминания в данном месте Амаликитян, якобы получивших свое происхождение и название от праправнука Авраама, внука Исавова, – Амалика (Быт. 36:12)⁴⁶¹, не может быть названо серьезным. Свящ. Писание ясно отличает Амаликитян от Идумеян, потомков Исава (1Парал. 18:11). В названии внука Исавова Амаликом можно видеть лишь случайное совпадение имен, быть может, указывающее на амаликитское происхождение его матери; аналогию этому можно видеть в названии одной горы в пределах колена Ефремова – «горой Амаликовой». (Суд. 12:15). Местность, названная бытописателем источником Мишпат, также Кадесом, вероятно, в то время была значительным пунктом. По своему географическому положению она имела значение пограничной местности (Числ. 34:4), и притом важной потому, что здесь находился источник воды. Название этого источника «Судным» ("мишпат» от глагола «шафат» – судить), быть может, указывает, что здесь было место разбора международных недоразумений между Амаликитянами и Аморреями, владения которых начинались в гористой области, постепенно повышавшейся к северу от этого пункта. Вполне приемлемо и другое объяснение названия этой местности источником «Суда» или «решения», если принять во внимание ее другое название «Кадес» (святой, святилище); именно: полагают, что здесь у источника, где сходилось множество народа, было святилище оракула, изрекавшего свои решения но предлагаемым вопросам⁴⁶². Среди пустыни оазис с источником воды, несомненно, был важным пунктом общественной жизни; и здесь могли сталкиваться интересы, как религиозного, так и общежитейского характера. В позднейшую эпоху, во время странствования евреев по пустыне, с именем Кадеса (также Кадес-Варни) связываются некоторые события (Числ. 20; Втор. 1:19–20) из истории этого странствования.

Поразив всю страну Амаликитян, Кедорлаомер направился к северо-северо-востоку и вторгся во владения Аморреев, центральным пунктом которых был город Хацацон-Фамар (впоследствии Енгеди) в ближайшем соседстве с Пентаполем. В ту эпоху амморрейские племена были самыми многочисленными и сильными в Палестине: как уже было упомянуто, сама Палестина в клинописных памятниках носит название страны «Марту», «Амарту», «Амурру». Аморреи были преимущественно жителями гористых местностей в противоположность Хеттеям, селившимся в долинах. Еще во время завоевания Палестины народом Израильским, Аморреи главенствовали в Палестине; их соперниками были Хеттеи, сильное государство которых к северу от Палестины существовало еще долго после того, как Аморреи совершенно сошли со сцены истории. В описываемую эпоху Аморреи жили разрозненными племенами, что для Кедорлаомера являлось весьма выгодным. Если допустить, а это весьма вероятно, что Рефаимы, Зузимы, Емимы и Хореи были также аморрейскими племенами, то окрестности позднейшего Мертвого моря будут представлять центр тогдашнего политического могущества Аморреев. Среди их поселений Пентаполь, занимавший низменную иорданскую окрестность, мог являться своего рода оазисом с хеттейским населением. Хеврон, несмотря на свое близкое соседство к Хацацон-Фамару, не был затронут войском Кедорлаомера; можно полагать, что в то время западная часть Палестины была гораздо реже заселена, сравнительно с ее восточной и юго-восточной стороной, почему и осталась вне сферы внимания Кедорлаомера. Хевронские союзники Авраама, аморреи – Мамре, Анер и Эшкол, вероятно, жившие еще полукочевой жизнью, могли отойти на время войны подальше на запад и избежать нападения. Египетские памятники, в которых страна Аморреев называется «Амар» «Амор», «Амаор» и «Амаура», сохранили изображения Аморреев. Эти изображения, будучи вполне согласными со словами пророка Амоса (Ам. 2:9) относительно роста и телосложения Аморреев, рисуют их с голубыми глазами, рыжими бородами и бровями, но темными волосами на голове⁴⁶³. С поражением Кедорлаомером Аморреев, занимает их территорию к юго-западу от Мертвого моря (тогдашней иорданской окрестности), открывался свободный проход в Египет. В завершение своего трудного и долгого похода, Кедорлаомеру оставалось только поразить и разграбить богатый Пентаполь, давно живший оседлой жизнью и потому представлявший обильную и заманчивую добычу.

Пентапольские цари, – Вера Содомский, Бирша Гоморрский, Шинав царь Адмы, Шемевер Севоимский и неизвестный по имени царь Белы, – конечно, знали обо всех победах, одержанных Кедорлаомером и его союзниками; но они, вероятно, сильно надеялись на то, что войско Кедорлаомера утомлено и значительно сократилось в своем числе от многих битв, и поэтому решились на открытое сражение с Кедорлаомером. Имена пентапольских царей дают повод критикам указывать даже в этом пункте доказательство вымышленного характера повествования. Гитциг переводит их с таким значением: «нечестивый», «негодяй», «змеиный зуб» и «скорпионов яд»⁴⁶⁴. Конечно, вполне справедливо, что, по крайней мере, два первых из этих имен едва ли могли быть действительными именами царей, особенно в устах их подданных. Но в то же время нельзя видеть в этих именах насмешки, продукта еврейского остроумия; против этого ясно говорит отсутствие имени пятого царя: если бы имена четырех царей были выдуманы, то не составляло бы труда для выдумки и имени пятого. Прежде всего, весьма сомнительным представляется само словопроизводство имен «Бера» и «Бирша» (из бен-сын и ра – нечестивый, раша – негодяй; отсюда собственно: «сын нечестивого», «сын негодяя»); возможно, что это слова простые, а не составные; а в таком случае и значение их делается совершенно неизвестным. Далее, сомнительность значения первых двух имен делает еще более сомнительным указываемое Гитцигом значение двух других – «змеиный зуб» и «скорпионов яд»⁴⁶⁵. Притом эти два последние имени могли вовсе не быть позорными, с точки зриения носивших эти имена царей и их подданных: они должны были действовать устрашающим образом на всякого, кто осмелился бы навлечь на себя гнев этих грозных владык. Соседи же пентапольцев могли употреблять в приложении к их царям имена, с каким угодно значением, основанным на известных им данных о характере этих царей.

В долине Сиддим произошло сражение, окончившееся самым гибельным образом для пентапольских царей: их войска были разбиты на голову, оставшиеся в живых убежали в горы, покинув на волю победителей свои города без всякой защиты. Победители разграбили все имущество городов, забрали пленных и, обремененные добычей, направились в Месопотамию тем же путем, каким и пришли. Вместе с жителями Содома попал в плен и племянник Авраама – Лот – со всем своим добром. Один из уцелевших пентапольцев известил Авраама о пленении Лота; в данном месте повествования бытописатель впервые называет Авраама евреем (Гаиъбрû), хотя это название прилагалось к народу Израильскому, главным образом, со стороны чуждых ему племен, но здесь совсем нельзя видеть указания на первоначальное чужеземное происхождение данного повествования⁴⁶⁶. Название «еврей» (от "ъабар» – переходить, переправляться; «ъебер» – противоположная, та сторона) означало пришельца из-за Евфрата; можно думать, что в данном случае бытописатель называет Авраама евреем, применяясь к образу мышления вестника о пленении Лота. Этот вестник знал Лота и Авраама, как пришельцев из-за Евфрата; пришельцами же оттуда, следовательно, земляками Авраама, был разгромлен Пентаполь и пленен Лот. В сопоставлении этих двух обстоятельств пентапольский вестник мог усматривать надежду на возможность освобождения Лота, благодаря вмешательству и заступничеству Авраама; а в таком случае вестник мог расчитывать и на награду для него самого. Авраам в это время проживал у дубравы Мамре, принадлежавшей одному из трех братьев Аморреев; эти братья (еще Анер и Эшкол) называются союзниками Авраама, откуда можно заключить, что это были главы какого-либо аморрейского племени, проводившего полукочевую жизнь. Получив печальное известие, Авраам снаряжает в поход своих наиболее преданных («рожденных в доме его») слуг, которых оказывается 318 человек, и отправляется в погоню за неприятелем. Участие в погоне принимают и союзники Авраама с неменьшим, конечно, если не большим числом своих людей. Число рабов Авраама – 318, названных здесь особым именем «испытанных» (т. е. испытанных в преданности – «ханûк» от глагола »ханак» ⁴⁶⁷, является, конечно, совершенно случайным. Видеть в этом числе указание на число дней в году, в которые светит луна, как это делают, напр., Иеремиас и Винклер, считающие Авраама за бога луны⁴⁶⁸, или находить здесь вместе с раввинами числовое обозначение имени главного раба Авраамова – Елиезера (א­1†ל­30† Ѵ58; ­­10†ע­70†ו­7†ר­200­318⁴⁶⁹) – является делом, сколь произвольным, столь же и несерьезным. Это число служит лишь показателем строгой точности повествования; эта точность в обозначении числа воинов встречает себ блестящее соответствие в найденных в Тааннаке именных списках, из которых видно, с какой точностью и аккуратностью велись во 2 тысячелетии до Р. Хр. у ханаанских царьков записи их воинов⁴⁷⁰. Предпринятая Авраамом экспедиция военного характера была в его жизни единственным и исключительным событием; поэтому вполне естественно самое точное обозначение числа лиц, принимавших непосредственное участие в этом событии. Бытописатель не дает точных указаний на то, сколько прошло времени от разгрома Пентаполя до момента настижения неприятелей Авраамом; он лишь отмечает, что это настижение произошло у Дана, местности весьма загадочной.

Если в слове Дан не видеть фигурального выражения для обозначения местности, где рукой Авраама совершился суд Божий над Месопотамским завоевателем (слово «Дан» значит «судия», «суд», «он судит» (Быт. 30:6)⁴⁷¹, а считать это слово за имя собственное известной местности; то возникает труднорешаемый вопрос: где искать эту местность? Ближайшим ответом на этот вопрос будет указание весьма известного города Дана, составлявшего самый северный пункт владений народа Израильского. («От Дана до Вирсавии», Суд. 20:1). Этот город, называвшийся раньше Лаис и Ласем, получил название Дана уже во времена после Моисея, по завоевании его сынами колена Данова (Нав. 19:47; Суд. 18:27–29). Указание критики в этом обстоятельстве, признака написания Пятикнижия после Моисея является слишком поспешным: если даже оставить без внимания предположение, что первоначальное название города было Дан, измененное потом в Лаис и затем снова восстановленное⁴⁷²; то вполне возможно предположить позднейшую замену в Моисеевском тексте имени Лаис – именем Дан, сделавшимся общеупотребительным. Таким образом, с формальной стороны, вопрос о Дане-Лаисе решается удовлетворительно; но дело в том, что этот Дан лежит совершенно в стороне от наиболее вероятного пути возвращения Кедорлаомера после разгрома Пентаполя. Правда, у Кедорлаомера могли быть мотивы политического характера для захода в Дан-Лаис; но, с одной стороны, повествование 14 главы дает основание усматривать в разгроме Пентаполя заключительный акт палестинского похода Кедорлаомера; с другой стороны, если нужен был заход в сторону от дороги, в Дан, то это удобнее было сделать войску налегке, оставив громадный обоз с добычей на прямой дороге под охраной достаточного отряда. Все это располагает искать другой Дан для повествования 14-й главы Бытия. В поисках этого Дана, останавливаются на названии Иосифом Флавием именем Дана одного из истоков Иордана, где и произошло нападение Авраама⁴⁷³. Но это предположение ослабляется тем, что Иосиф Флавий указывает местность на одном из источников Иордана и в истории Авраама и в рассказе о завоевании Лаиса данитами. Эта местность, соответственно указаниям Евсевия и блаж. Иеронима, находилась в недалеком расстоянии от города Панеи (впоследствии Кесарии Филипповой); в настоящее время место древнего Дана предполагают на холме Телль-эль-Кади (Кади и Дан – имена равнозначащие ­­ судья), из подошвы которого вытекает один из источников Иордана, носящий назване Леддан⁴⁷⁴. Таким образом, Иосиф Флавий и блаж. Иероним не дают нитей для отыскания другого Дана, помимо известного Дана-Лаиса. Предполагают, затем⁴⁷⁵, что под упоминаемым в истории Авраама Даном нужно разуметь Дан в Галааде, о котором говорится в книге Второзакония («и взошел Моисей с равнин Моавитских на гору Нево, на вершину Фасги, что против Иерихона, и показал ему Господь всю землю Галаад до самаго Дана», Втор. 34:1); причем этот Дан отождествляют с Дан-Яаном, также поставляемым в связь с Галаадом (2Цар. 24:6). Действительно, этот предполагаемый Дан, лежащий в пределах Галаада, должен был находиться на пути из долины Сиддим к Дамаску; но никаких данных к определению местоположения этого Дана не имеется; почему это предположение можно свести к более общему, что под Даном 14-й главы нужно разуметь неизвестный пункт на пути из долины Сиддим к Дамаску. А в таком случае обстоятельства повествования побуждают предполагать этот Дан гораздо ближе к Дамаску, чем Дан-Лаис и предполагаемый Дан в Галааде. Необходимым условием успеха нападения Авраама, как это далее будет выяснено подробнее, была наивозможная быстрота и кратковременность этой операции: начавшись ночью, она должна была окончиться в тот же день, чтобы на следующий день уже спешить обратно. А так как преследование окончилось у Ховы, севернее Дамаска, то Дан, подле котораго произошло ночное нападение, нужно предполагать в не особенно далеком расстоянии к югу от Дамаска. Слово Дан (суд, судья) могло быть довольно употребительным в приложении к различным местностям, где, быть может, так или иначе совершалось отправление правосудия⁴⁷⁶. С мнением (напр., Талмуд – Бехор. 55а⁴⁷⁷, что слово «Дан» входит в состав наименования реки Иордана, что значит – «спуск Дана», едва ли можно согласиться. Еврейское наименование «Йарден» (обыкновенно с членом «Гаûарден» – от глагола »Йарад» – нисходить, низвергаться) не дает оснований для указанного мнения; нужно, однако, сказать, что семитическая этимология слова "Йарден» оспаривается и в нем хотят видеть наименование, данное реке древнейшими, досемитическими, обитателями Палестины, в параллель чему указывается река с таким же именем на острове Крит⁴⁷⁸.

Начавшееся у Дана нападение Авраама на неприятелей закончилось у Ховы, местоположение которой бытописатель определяет «по левую сторону Дамаска», что, по таргуму Онкелоса, означает «к северу от Дамаска». Вопрос о том, какая здесь разумеется Хова, не может быть решен с точностью. Согласно с мнением Евсевия Кесарийского, этой Ховой некоторые считают небольшое селение, лежащее на расстоянии двух миль к северу от Дамаска; с именем этого селения предание связывает рассказ о победе Авраама⁴⁷⁹. Так как это селение носит название «Кабун» (Kabun), то другими указывается другой пункт с названем Ховы, но уже на значительном расстоянии от Дамаска – на 20 часов пути⁴⁸⁰, в северо-восточном от Дамаска направлении, на большой дороге из Дамаска в Пальмиру (Тадмор)⁴⁸¹. Указание и этой Ховы также находится в соответствии с направлением того пути, по которому должен был возвращаться Кедорлаомер. Внебиблейские известия дают основание предполагать, что под Ховой, до которой продолжалось преследование Авраама, нужно разуметь не какой-либо отдельный пункт, напр. селение или город, а известного рода территорию, землю, или область, начинавшуюся к северу от Дамаска. В Телль-Амарнских письмах имя города Дамаска связывается с землей «Уби» (Ubi), чему в египетских памятниках соответствует «Опа» или »Об» также в окрестностях Дамаска⁴⁸². Созвучие этих названий с библейской Ховой очевидно; и возможно, что к северу от Дамаска начиналась территория уже другого владетельного лица, что могло располагать к прекращению погони. Из сказанного о Дане и Хове можно вывести заключение, что это были крайние пункты военных операций Авраама, разыгравшихся на большом пути, ведущем из Палестины в Месопотамию через Дамаск, который в указанных операциях является срединным пунктом. Такого рода заключение, разумеется, допускает вероятность и предположения другого рода, по которому Дамаск (с ближайшей к нему Ховой – в двух милях) был местом нахождения главных сил Кедорлаомера и, следовательно, конечным пунктом в партизанском набеге Авраама. Всадники последнего, достигнув в своем преследовании Дамаска и не имея нужды и расчета входить в столкновение с главными силами неприятеля, прекращают свое преследование и поворачивают назад; в таком случае, конечно, о более отдаленной от Дамаска Хове (в 20 час. пути) не может быть речи. Город Дамаск, один из древнейших городов мира, существующий в цветущем состоянии и доныне, по своему географическому положению был одним из важнейших пунктов древнего востока. Отсюда расходились торговые пути во все стороны; по дорогам из Дамаска тянулись караваны и в северную Месопотамию, и в Вавилон и в Аравию, и в Египет, Палестину, Тир, Сидон и т. д. В известных доселе внебиблейских памятниках наиболее раннее упоминание о Дамаске относится к 16 столетию до Р. Хр., причем он называется «Димаски» и «Тимаски»⁴⁸³. Понятно, что возникновение этого города нужно относить к гораздо более древнему времени.

Победа Авраама над Кедорлаомером считается отрицательной критикой просто немыслимой и прямо относится к области сказок⁴⁸⁴; в противном случае пришлось бы считать Авраама таким военным гением, равного которому история не знает и перед подвигом которого бледнеют деяния всех величайших полководцев⁴⁸⁵. С толпой пастухов в 318 человек, кое-как вооруженных, Авраам разбивает армию 4 царей, – армию, состоящую из прекрасно вооруженных и закаленных в бесчисленных битвах воинов. Действительно, если вместе с критиками представлять дело именно так, то победа Авраама будет чем-то невероятным. Но к такому именно представлению дела не обязывает ни та цель, которую преследовал Авраам при своем нападении, ни характер и условия этого нападения. Правда, бытописатель говорит, что Авраам возвращался «после поражения Кедорлаомера и царей, бывших с ним» (Быт. 14:17); но эти слова нельзя понимать буквально: при строго-буквальном их понимании, пришлось бы утверждать, что Авраам имел дело не с войском этих царей, а лично с ними самими. Если же в данном месте разуметь войско царей, то отсюда еще не следует, что Авраам сражался со всем этим войском, а не с некоторой лишь его частью, охранявшей пленных и добычу; причем с самым ядром армии Кедорлаомера Авраам не имел ни цели, ни неизбежной нужды входить в соприкосновение; а в таком случае совершенно отпадает основание видеть в победе Авраама нечто невозможное, баснословное.

Священный текст вполне позволяет представлять дело в следующем виде. Разгромом Пентаполя Кедорлаомер свои военные операции в Палестине считал законченными и саму Палестину окончательно покоренной. По крайней мере, бытописатель, подробно перечисливший сражения Кедорлаомера до Пентаполя, ничего не говорит о них после Пентаполя: значит, их не было. Следовательно, Кедорлаомеру оставалось только возвращаться домой. Понятно, что перенесенные в трудном походе лишения, долговременное отсутствие из дома⁴⁸⁶, желание поскорее увидеть близких сердцу людей, – все это должно было располагать к тому, чтобы это возвращение совершилось с возможной быстротой, без ненужных задержек. Прибавим к этому и вполне вероятную возможность получения Кедорлаомером из Месопотамии тревожных известй, заставлявших его спешить домой: ведь, с именем одного из участников похода – Амрафела-Гаммураби – связывается история низвержения Кедорлаомера. При таких условиях огромный обоз с добычей, со стадами скота, с множеством пленных, среди которых были и женщины, являлся сильным тормозом для войска, горевшего желанием поскорее увидеть родину и отдохнуть. Представление о полной безопасности, о невозможности какого-либо нападения после всеобщего погрома, приводило к тому, что само войско понемногу постепенно уходило вперед от следовавшего за ним обоза, растянувшегося, быть может, по дороге на целый день, а то и более, пути. Конечно, небольшие отряды воинов охраняли обоз на всем его протяжении, сзади же следовал более или менее значительный отряд, составлявший арьергард армии Кедорлаомера. Этот арьергард и подвергся ночному нападению и поражению Авраама у Дана. Так как с Авраамом были его союзники, – Анер, Эшкол и Мамрий, понятно, со своими людьми; то можно думать, что отряд Авраама содержал до тысячи людей и своей численностью превосходил неприятельский охранный отряд. Окружив со всех сторон ночью совершенно неожидавших никакого нападения и беспечно спавших врагов, люди Авраама не только нанесли им поражение, но могли истребить их до последнего человека. На следующий день после этого истребление мелких отрядов, сопровождавших обоз, и освобождение пленных могло совершаться с поразительной быстротой и закончиться в тот же день; причем лично для Авраама побудительным мотивом к прекращению погони могло быть достигнутое освобождение Лота и его семьи. Понятно, что освобожденные пленники с возможной для них быстротой поворотили назад в Палестину. Если мы допустим, а это вполне возможно, что все воины Кедорлаомера, сопровождавшие обоз, были истреблены, что обоз на некоторое расстояние уже отстал от армии; то Кедорлаомер мог получить известие о нападении Авраама, уже спустя некоторое время. Это известие о нападении, сколь неожиданном, столь же и загадочном, ни в коем случае не могло располагать Кедорлаомера к немедленному возвращению назад и погоне за Авраамом. Вероятнее всего первыми действиями со стороны Кедорлаомера, если только он не спешил домой, были: остановка, сбор растянувшегося по пути войска, приготовление к защите и посылка рекогносцировочных отрядов для разведок о таинственном неприятеле, который, между тем, все дальше и дальше уходил назад. В дальнейшем перед взором Кедорлаомера возникала задача снова начинать то трудное дело, которое он уже считал удачно поконченным. Много причин могло быть к тому, чтобы примириться, хотя бы до более благоприятного будущего, со совершившимся фактом: и утомление войска, и уменьшение его количества за время долгого похода, и неизвестность сил неприятеля, и вести из Месопотамии, и неблагонадежность союзников и т. п. Как бы то ни было, но Кедорлаомер не нашел достаточных оснований к погоне за врагом, отбившим у него добычу; и смелый до дерзости налет Авраама увенчался полным успехом: не только Лот, но и плененные жители Пентаполя со всем их имуществом были возвращены домой. Что победа Авраама была лишь частичным поражением войска Кедорлаомера, что Авраам сильно боялся за свою участь, опасаясь нового прихода врагов и жестокой расправы, это видно из следующей же 15 главы книги Бытия: Господь Бог является Аврааму «после происшествий», в видении (ночью) и в ободрение его говорит ему: «не бойся, Аврам, Я твой щит» (Быт. 15:1).

Весть о славной победе Авраама далеко опередила самого победителя, и навстречу ему выходит царь Содомский, которому Авраам возвращает его людей и их имущество, решительно отказываясь от своей доли добычи. Это бескорыстие Авраама, представляющееся критике странным, в виду сообщений бытописателя о получении Авраамом богатых подарков от фараона и Авимелеха, является психологически вполне понятным. Там Авраам получал добровольные подарки от царственных особ; здесь он отказывается воспользоваться имуществом людей, благодаря страшному несчастию попавших в его распоряжение. По праву победителя, он может оставить у себя всю добычу; но не с целью наживы он решился на опасное предприятие, не таким насильственным путем он приобретает себе благосостояние; и поэтому не гордостью и презрением к Содомскому царю, а великодушием и богобоязненностью звучат в его устах слова: «даже нитки и ремня от обуви не возьму из всего твоего, чтобы ты не сказал: я обогатил Аврама» (Быт. 14:23). Притом же, как полагает св. Ефрем Сирин, в массе отбитой добычи имущество содомлян и неприятелей было перемешано; поэтому Авраам предпочитает совершенно отказаться от добычи, чем подвергаться возможности взять что-либо, принадлежащее несчастным содомлянам⁴⁸⁷. Появление Содомского царя, которого можно было считать погибшим во время битвы (Быт. 14:10), представляющееся на первый взгляд неожиданным, служит новым поводом для критиков к дискредитированию достоверности повествования. Гоммель видит в данном месте повреждение библейского текста через вставку в него имени царя Содомского⁴⁸⁸. По его мнению, встреча и беседа Авраама происходили с одним только Мелхиседеком, который после погибели пентапольских царей являлся верховным владыкой Иорданской низменности и к числу подданных которого принадлежали и Авраамовы союзники – Анер, Эшкол и Мамрий. Но в таком «восстановлении» подлинного текста никакой надобности не имеется. Относительно участи Содомского царя библейский текст говорит так: «В долине же Сиддим было много смоляных ям. И цари Содомский и Гоморрский, обратившиеся в бегство, упали в них; а остальные убежали в горы» (Быт. 14:10). Ясно, что здесь говорится не о личностях самих царей, а об их воинах⁴⁸⁹; как и в предыдущих стихах (8 и 9) разумеются воины в выражениях: «и вышли царь Содомский и царь Гоморрский... и вступили в сражение с ними... четыре царя против пяти». И само выражение «упали» в ямы нельзя понимать обязательно в смысле «погибли» в ямах⁴⁹⁰. Возможно, что среди множества ям были и такие, которые представляя вид пещер, или своего рода катакомб, для знающих послужили местом убежища и спасения от неприятеля, не решившегося пуститься в поиски по этим ямам. Во всяком случае, раз были так или иначе спасшиеся от смерти во время сражения, царь Содомский мог быть первым среди них. Не принимая лично сам непосредственного участия в битве, оставаясь лишь наблюдателем ее и главнокомандующим союзных пентапольских войск, он мог своевременно заметить начало несчастного для него исхода сражения и принять меры к своему спасению: или спрятаться в асфальтовой пещере, или убежать в горы. Возможно, что из пяти царей удалось спастись только одному ему, почему один он и выходит навстречу Аврааму; но, во всяком случае в том, что царь Содомский оказался в живых после битвы, решительно нет ничего удивительного и невозможного. Встреча Авраама с царем Содомским произошла в долине Шаве, «что», замечает бытописатель, «ныне долина царская» (Быт. 14:17). Гоммель, обращая внимание на различное написание в греческом тексте Семидесяти слова Шаве в пятом стихе этой главы (Σαβη) и в данном месте (Σαβυ)⁴⁹¹, высказывает предположение, что в последнем случае было в первоначальном тексте «Шаре» (Share), которое, вследствие сходства по начертанию в древнееврейском письме букв «р» и «в», потом обратилось в «Шаве»; слово же «шаре» или «Шарре» (Sharre) он сближает с вавилонским словом «шарру» (sharru) – царь (еврейское – «сар» – начальник), через что получается объяснение названия долины «царской». Но название это можно объяснить гораздо проще: оно дано было долине после того, как здесь Авраам торжественно был встречен царями – Содомским и Салимским Мелхиседеком⁴⁹². Славная победа Авраама, неожиданное возвращение пленных пентапольцев, торжественный выход навстречу победителю царей, – все это в народных воспоминаниях было приурочено к долине – месту встречи, которая и стала называться с тех пор «царской». Несомненно, что это была та самая царская долина, которая находилась вблизи Иерусалима и на которой впоследствии Авессалом поставил себе памятник (2Цар. 18:18). Возвращаясь из похода домой, в Хеврон, Авраам должен был проходить вблизи Иерусалима, по владениям Мелхиседека, который был царем Иерусалима и захотел оказать почтение Аврааму и благословить его. Естественнее всего для Мелхиседека было сделать это вблизи своего местожительства; царь же Содомский, как до известной степени обязанный Аврааму, мог выйти на встречу далеко вперед. Поэтому предположение (Крамера), что под долиной Шаве-Царской нужно разумет Шаве-Кириафаим⁴⁹³, не заслуживает внимания; особенно в виду признания тождества Салима с Иерусалимом, что исключает повод искать эту долину где-либо в другом месте, а не вблизи Иерусалима. К такому именно заключению располагают и самые выражения, употребленные бытописателем в приложении к царю Содомскому и Мелхиседеку. Тогда как о первом сказано, что «он вышел навстречу в долину Шаве», о втором говорится: «и Мелхиседек, царь Салимский, вынес хлеб и вино»; последнему не нужно, как царю Содомскому, искать встречи с Авраамом на пути: Авраам сам проходит мимо него, и Мелхиседеку остается только его приветствовать с хлебом и вином. Вынос Мелхиседеком хлеба и вина был, конечно, обычным актом выражения особенного почтения встречаемому лицу, как, напр., у нас встреча с хлебом-солью; но это не исключает возможности и других, высказываемых по этому поводу предположений: что хлеб и вино вынесены были для благодарственного жертвоприношения, или в качестве пищи Аврааму и его людям: все эти предположения не являются несовместимыми одно с другим.

Личность царя Мелхиседека окружена какой-то особенной таинственностью. «Присутствие Мелхиседека», говорит один из русских богословов⁴⁹⁴, «священника Бога Всевышнего (Эл-Элион) среди языческого, как можно думать, населения Салима само по себе чрезвычайно поразительно. Появление его с жертвоприношением хлеба и вина является слишком неожиданным для нас уже потому, что мы привыкли видеть среди погруженного в идолопоклонство населения одного только Авраама, в качестве носителя истинной веры. Но еще поразительнее становится эта встреча вследствие того, что сам Авраам занял, по сравнению с Мелхиседеком, низшее положение и принял от него благословение. Кто он такой, из какого племени или народа, – оставлено без всякого объяснения. Неожиданно появляется он на страницах библейской истории на один краткий момент, и затем его имя уже не встречается в течение тысячи лет, и оно вновь появляется уже в книге Псалмов (Пс. 109); проходит еще тысяча лет, прежде чем опять имя его появляется в послании к Евреям, так что с его именем связывается какая-то тайна, придающая особый интерес и величие самой личности». Пытливым умом человеческим, не удовлетворяющимся теми сведениями, какие дает о Мелхиседеке Библия, высказано было немало предположений об этой таинственной личности. Одни (Ориген, Дидим) признавали его за ангела, другие (еретики) – за Духа Святого; третьи (евреи) – за Сима, первенца Ноева; четвертые (напр. Ипполит, Ириней, Евсевий Кесарийский, Евсевий Эмесский, Аполлинарий, Евстафий Антиохийский) – за человека, родом хананеянина, царя города Иерусалима, который, по их мнению, назывался сперва Салимом, потом Иевусом и, наконец, Иерусалимом⁴⁹⁵. Высказывалось даже предположение (Дамиан, один из еретиков мелхиседекиан), что это был Сам Сын Божий⁴⁹⁶, прообразом которого является Мелхиседек в послании к Евреям. Личность Мел-хиседека привлекает к себе большое внимание со стороны св. отцов (И. Златоуст, блаж. Феодорит, Амвросий Медиол., Кирилл Иерусал., Епифаний Кипр-ский, блаж. Августин и др.), останавливающихся, главным образом, на прообразовательном значении его личности⁴⁹⁷. Мы не будем касаться прообразовательной стороны личности Мелхиседека, так как это не входит в задачи нашего труда; попытаемся лишь, насколько это представляется возможным, осветить его, как историческую личность своего времени.

Для этого, прежде всего, решим вопрос, где находился тот Салим, царем которого был Мелхиседек. Мы уже упомянули о тождестве Салима с Иерусалимом. Тождество это признавалось с древнейших времен; подтверждение ему видели в поэтическом названии Иерусалима – Салимом в книге Псалмов (Псал. 75:3), в связывании в той же книге имени Мелхиседека с Сионом – священной горой в Иерусалиме (Псал. 109). Но, конечно, все это для отрицательной критики представлялось мало убедительным, равно как и филологические сближения между именами Мелхиседека и Адониседека, царя Иерусалимского (Нав.10:1). Имя Мелхиседек состоит из двух слов и означает – «царь правды» «мелек» – царь и «цедек»-правда); имя Адониседека, царя Иерусалимского, является равнозначащим имени Мелхиседек, как сложное из «·адôн» – господин, владыка и того же слова »цедек» – правда. Нет ничего невозможного, если слово "цедек» – правда, сделалось со времени славного царя Мелхиседека обычным титулом царей Иерусалимских (как, напр., Авимелех, фараон, кесарь и т. дал.)⁴⁹⁸. Но тем не менее, критика твердо настаивала на том, что Иерусалим получил свое название, лишь по завоевании его Давидом (2Цар. 5:6–7), раньше же назывался Иевусом. (Суд. 19:10). Благодаря находке Телль-Амарнских писем, вопрос о тождестве Салима с Иерусалимом разрешен самым блистательным образом. Среди этих писем имеется несколько писем к фараону египетскому некоего Абди-Хиба (Abdi-Chiba), бывшего зависимым от фараона владетелем или губернатором города «Урусалима» (Uru-Salim).

Так как в клинописных памятниках слово «уру» значит «город» (по-сумерийски), то, следовательно, Урусалим значит «город Салим», откуда впоследствии образовалось и «Иерусалим»⁴⁹⁹; само слово «Салим» значит «мир». Язычникам не чуждо было понятие и о «боге мира», что подтверждается многими памятниками. Так, напр., в Петроградском Эрмитаже есть гемма сирийской работы с изображением одного бога и с надписью «бог Салимму» – бог мира; имя этого бога найдено на одной открытой в Сидоне стеллле в форме «Сальман» (Shalman); встречается также это имя в форме «Селяманес» (Selamanes)⁵⁰⁰.

Замечательно, что из Телль-Амарнских писем мы не только узнаем о выдающемся положении, занимаемом в то время Иерусалимом среди городов южной Палестины; но находим в них отголосок тех выражений, которые Ап. Павел употребляет в приложении к Мелхиседеку, быть может, как дошедшее до него путем устного предания воззрение на личность Мелхиседека: «Мелхиседек, царь Салима... без отца, без матери»... (Евр. 7:1–3). Конечно, с этими выражениями у Ап. Павла не соединяется мысли о каком-то особенном, действительно без отца и матери, происхождении Мелхиседека; среди же близких к Мелхиседеку по времени обитателей Ханаана, вследствие таинственности личности Мелхиседека, могло создаться такое мнение, которое и нашло себе отражение в письмах упомянутого Абди-Хиба. В своих письмах к фараону он не раз употребляет такое выражение: «не мой отец и не моя мать посадили меня на это место (или дали мне это),

но рука могущественного царя»...⁵⁰¹ (т. е. «твоя» – фараона⁵⁰²).

Будучи царем Иерусалима, Мелхиседек в то же время был священником Бога Всевышнего. Возможность такого совмещения в одном лице царского и священнического достоинства вполне подтверждается древнейшими историческими памятниками, доказывающими существование его не только у ассириян, но и у финикиян в до-израильское время⁵⁰³. Замечательно, что Мелхиседек является не обыкновенным жрецом языческим, но священником Бога Всевышнего, Истинного, именем Которого и благословляет Авраама: «Мелхиседек, царь Салимский, вынес хлеб и вино,– он был священник Бога Всевышняго, – и благословил его (Авраама) и сказал: благословен Аврам от Бога Всевышняго, Владыки неба и земли; и благословен Бог Всевышний, Который предал врагов твоих в руки твои» (Быт. 18(14):20). Авраам не только принимает это благословсние, но дает Мелхиседеку десятую часть из добычи и в своей дальнейшей речи, клянясь именем Иеговы перед царем Содомским, употребляет в приложении к Иегове те же выражения, которые были употреблены Мелхиседеком: «поднимаю руку мою к Господу Богу Всевышнему, Владыке неба и земли...» (Быт. 14:22). Очевидно, и Мельхиседек и Авраам были поклонниками Одного и Того же Бога Истинного, хотя, по-видимому, имя Божие – Иегова – было неизвестно Мелхиседеку. Авраам дает Мелхиседеку десятую часть из отбитой у неприятеля добычи, распорядиться которой он, конечно, имел полное право. Эта десятина дается Мелхиседеку, не как царю, а как священнику Бога Всевышнего; это акт не политического или коммерческого характера, а религиозного: обычай приношения именно божеству десятой части из добычи, урожая и т. под. сушествовал у многих народов древности⁵⁰⁴. Обет десятины дает Богу внук Авраама – Иаков. (Быт. 28:22). Приношением десятины и принятием благословения Авраам признал превосходство над ним в религиозном отношении Мелхиседека, на что указывает и Ап. Павел. (Евр. 7). Как согласить этот поступок Авраама с его достоинством, как «друга Божия», «отца верующих», также приносившего жертвы Богу и, следовательно, бывшего священником Бога Всевышнего? На этот вопрос возможен такой ответ. Авраам видел в Мелхиседеке такого же хранителя истинной религии, каким он был и сам; но в то время как к нему самому, для сохранения истинной религии, применены были особые действия Божии – призвание, божественные явления и обетования, в Мелхиседеке эта истинная религия сохранялась путем естественным. Это был светильник той религии, которая получила свое начало в раю, свет которой через праведного Ноя сообщен был и послепотопному человечеству. Предоставленное самому себе, своему естественному религиозному течению, человечество все более и более погружалось во тьму нечестия и идолопоклонства; но свет истинной религии продолжал еще светить в отдельных личностях, которые, подобно звездам в темную ночь, ярко горели среди окружающей их тьмы язычества. Носителем такого света и был Мелхиседек, встреча с которым поразила Авраама своей полной неожиданностью, как резкий контраст тому, что он знал о нечестии ближайших соседей Мелхиседека – содомлян. При таком значении Мелхиседека, становится ненужным решение неразрешимого вопроса: был ли Мелхиседек семитического (как можно предполагать по имени), или хамитического происхождения. Он был потомком Адама, с которым Бог говорил в раю: он был хранителем великого наследия своего прародителя – истинного боговедния и богопочитания. В лице Мелхиседека Авраам получал великий урок смирения; он должен был видеть, что если он сам избран и призван Богом, то единственно по милости Божией, а не за какие-либо свои исключительные заслуги, подобных которым нет у других людей; вот, среди нечестия и идолопоклонства, где всего менее можно было ожидать, он встречает лицо, на котором также мог остановиться божественный выбор и особое предназначение. И если этот выбор остановился именно на Аврааме, то тем большей благодарностью он должен проникнуться к Избравшему, что он и выразил через Его служителя, принесши ему десятину и приняв от него благословение. Такова, по нашему мнению, одна сторона библейско-исторического значения личности Мелхиседека. Другую сторону, объясняющую его неожиданное и кратковременное появление на страницах Библии, составляет наглядное показание премудрости действий Божественного Промысла. Для сохранения истинной религии в избранном народе, понадобилось удаление Авраама из родной страны, родной обстановки, поселение его среди отталкивающих своим нечестием хананеев, обособленная жизнь потомков Израиля в Египте, постоянное удержание их от смешения и общения с язычниками и т. д. Сокровище истинной религии доносится избранным народом до пришествия на землю Мессии. В массе же человечества, предоставленной в религиозном отношении самой себе, светильники истинного боговедения все более и более тускнеют и угасают. Авраам еще встречает в Ханаане Мелхиседека – священника Бога Всевышнего; вероятно, и среди ближайших к Мелхиседеку лиц были поклонники Бога Истинного; еще в то время «мера беззаконий Аморреев не наполнилась» (Быт. 15:16); но настало время, когда наполнение это совершилось. Не осталось в Хананне праведников, ради которых Господь щадил и нечестивых; и народ Израильский уже вступал в Ханаан со строгим повелением: «Когда введет тебя Господь Бог твой в землю, в которую ты идешь, чтобы овладеть ею, и изгонять от лица твоего многочисленные народы,... тогда предай их заклятию, не вступай с ними в союз и не щади их». (Втор. 7:1–2).

При указанном значени личности Мелхиседека, появление его в истории Авраама вовсе не представляется каким-то случайным эпиздом, тенденциозной вставкой, не имеющей внутренней связи с историей Авраама и направленной лишь к наибольшему его прославлению. Мелхиседек появляется именно тогда, когда Авраам в упоении богатством, военным успехом и славой ближе всего был к возможности поддаться горделивому мнению о своих исключительных достоинствах; вместе с тем он олицетворяет собой то «удерживающее», благодаря которому вступление потомков Авраама в обладание землей обетованной отсрочивается на четыреста лет, о чем Авраам узнает в ближайшее же по времени явление ему Господа (Быт. 13:13).

Таким образом, драгоценная для библейской истории 14-я глава книги Бытия, как по своему общему содержанию, так и по отдельным частностям, подвергающимся нападкам Отрицательной критики, не дает решительно никаких серьезных оснований к тому, чтобы ее считать произведением легендарным, а не строго-историческим повествованием.