Древнее царство

Ни один фактор в жизни древнего человека не охватывал до такой степени всех её сторон, как его религиозность. Священные легенды истолковывают ему окружающий мир, священный страх непрерывно повелевает им, религиозная надежда – его постоянный руководитель; религиозные праздники заменяют ему календарь, и внешние религиозные обряды в значительной мере развивают его и двигают вперёд постепенную эволюцию искусства, литературы и науки. Как и все другие древние народы, египтяне находили богов в своём непосредственном окружении. Деревья и источники, скалы и горные вершины, птицы и дикие звери были такими же существами, как они сами, или обладали чудесными и таинственными силами, над которыми они были не властны. Среди множества духов, оживлявших всё вокруг них, некоторые были их друзьями, готовыми внять их мольбам и оказать им помощь и защиту. Другие, напротив, подстерегали их на пути с хитростью и коварством, выжидая случая поразить их болезнью и поветрием, и не было ни одного тлетворного явления природы, которое не представлялось бы египтянину результатом козней одного из окружавших его злых духов. Все эти духи были прикованы к определённому месту, и каждый из них был известен только жителям данной округи. Стремление тогдашних людей служить им и их умилостивлять носило самый скромный и первобытный характер. О поклонении богам в эпоху Древнего царства мы знаем очень мало или, вернее, ничего, но в эпоху империи мы найдём кое-какие отражения этого наивного и давно позабытого мира. Египтянин населял духами не только всё непосредственно окружавшее его. Небо над его головой и земля под его ногами равным образом ждали его истолкования. Многовековое пребывание в узкой и удлинённой долине с её подчас грандиозными, но всегда монотонными видами, ограничило его воображение; кроме того, он не обладал теми свойствами ума, которые при созерцании явлений природы создают те изысканные легенды, которыми красоты Эллады наполнили представление древних греков. В отдалённые времена древнейшей цивилизации, которую мы вкратце проследили в предыдущей главе, пастухи и земледельцы Нильской долины видели стоявшую поперёк неба гигантскую корову с головой, обращённой на запад, причём земля помещалась между её передними и задними ногами, а её брюхо, усеянное звёздами, представляло собою небесный свод. Но жителям другой местности казалось, что они различают колоссальную женскую фигуру, которая стоит ногами на востоке и склоняется туловищем над землёй, упираясь руками на крайнем западе. Для третьих небо было морем, висевшим высоко над землёй на четырёх столбах. Когда эти измышления распространились за пределы отдельных местностей и пришли друг с другом в соприкосновение, они породили невообразимую путаницу. Солнце рождалось каждое утро, как телец или как дитя, сообразно тому, представляли ли себе небо в виде коровы или в виде женщины, и плыло по нему в небесной барке по направлению к западу, где оно заходило в образе старика, плетущегося к могиле. Наряду с этим, высокий полёт ястреба, казавшегося сродни солнцу, навёл на мысль, что само солнце – тот же ястреб, ежедневно проносящийся по небу, и солнечный диск с парящими ястребиными крыльями сделался одним из популярнейших символов египетской религии.

Земля, или, поскольку её знал египтянин, удлинённая долина, являлась его первобытному представлению в виде распростёртого человека, на чьей спине произрастала растительность, двигались животные и жили люди. Если небо было морем, по которому ежедневно плыли к западу солнце и небесные светила, то должен был существовать водный путь, по которому они могли вернуться назад, поэтому под землею находился другой Нил, протекавший по длинной тёмной долине с рядом мрачных пещер, по которой небесная ладья двигалась ночью, чтобы снова появиться на востоке ранним утром. Этот подземный поток соприкасался с Нилом у первых порогов, где вытекали из двух пещер животворные воды реки.

Мы увидим, что для народа, среди которого возник этот миф, мир кончался у первых порогов; всё, что лежало за их гранью, представлялось ему как огромное море. Последнее сообщалось с Нилом на юге, и к нему возвращалась река на север, так как море, называвшееся египтянами «Великим Кругом», окружало землю со всех сторон. Это представление было усвоено греками, называвшими море Океаном. Первоначально существовал только океан, затем на нём появилось яйцо, или, как говорили некоторые, цветок, из которого возник бог – солнце. Из себя самого последний произвёл четырёх детей: Шу и Тефнут, Геба и Нут. Все они покоились вместе со своим отцом в океане хаоса, пока Шу и Тефнут, олицетворявшие собой атмосферу, не проскользнули между Гебом и Нут. Они стали ногами на Геба и подняли Нут в вышину, так что Геб стал землей, а Нут небом. Геб и Нут произвели затем на свет четыре божества: Исиду и Осириса, Сета и Нефтиду. Вместе со своим прародителем, богом-солнцем, они составили круг из девяти божеств, называвшийся эннеадой, и позднее каждый храм имел местную форму её. Взаимоотношение изначальных божеств, как отца, матери и сына, оказало сильное влияние на теологию позднейшего времени. В заключение каждый храм имел свою искусственным образом составленную триаду, на которой затем строилась эннеада. Также циркулировали и другие местные версии истории о происхождении мира. Одна из них повествует, что Ра некоторое время царствовал над землёй; люди составили против него заговор, и он послал богиню Хатор убить их, но наконец Ра раскаялся, и ему удалось путём хитрости воспрепятствовать богине, уже истребившей часть людей, искоренить человеческий род. После того небесная корова вознесла Ра на свою спину, чтобы он мог забыть неблагодарный мир и обитать на небе.

Наряду с богами земли, воздуха и неба существовали другие, сферой которых была преисподняя, мрачный проход, по которому подземный поток увлекал ночью солнечную барку с запада на восток. Здесь, согласно очень древнему поверью, жили умершие под властью своего царя Осириса. Этот последний наследовал богу-солнцу как царь над землёй, и ему весьма помогала в управлении его верная сестра и жена Исида. Несмотря на то, что Осирис был благодетелем людей и его любили как справедливого правителя, его искусно провёл и убил родной брат Сет. Когда Исида с большим трудом нашла тело своего супруга, ей помог при приготовлении его к погребению один из древних богов подземного мира Анубис с головой шакала, ставший впоследствии богом бальзамирования. Настолько сильны были заклинания, произнесённые затем Исидой над телом умершего супруга, что он ожил и стал владеть членами; так как умершему богу нельзя было снова вести земную жизнь, он победоносно спустился вниз, как одарённый иною жизнью царь, и стал владыкой загробного мира. Позднее Исида родила сына Гора, которого втайне взрастила среди болотных зарослей Дельты мстителем за отца. Возмужав, юный Гор напал на Сета, и в ужасной битве, свирепствовавшей от одного конца страны до другого, оба нанесли друг другу страшные повреждения. Но Сет потерпел поражение, и Гор победоносно вступил на престол своего отца. Тогда Сет явился в судилище богов и заявил, что зачатие Гора было запятнано изменой и что поэтому его притязания на престол лишены основания. Благодаря защите бога мудрости, счета и письма Тота честь Гора была восстановлена, и он был объявлен «правогласным» и «победоносным». По другой версии таким образом был оправдан сам Осирис.

Не все боги, фигурирующие в этих сказаниях и легендах, стали чем-либо большим, нежели простыми мифологическими образами. Многие продолжали оставаться лишь в представлении народа, не имея храмов и ритуала. Они были достоянием фольклора и позднее – теологии. Другие же стали великими богами Египта. В стране с обычно ясным небом и крайне редкими дождями непрерывное сияние солнца было настолько заметным явлением, что оно заняло преобладающее место в представлении и повседневной жизни народа. Почитание солнца было распространено почти по всей стране, но средоточие его культа находилось в Оне, в Дельте, называвшемся греками Гелиополем. Здесь оно почиталось под именем Ра, олицетворявшего собою сам диск солнца, или Атума, заходящего солнца, в виде старца, склоняющегося к закату; наконец, под именем Хепри, иероглифическим обозначением которого был жук, олицетворялась его юношеская сила при восходе. У него были две барки, на которых он плыл по небу: одна для утра, другая для послеполуденного времени. Когда оно проникало на этой последней вечером в потусторонний мир, оно распространяло свет и радость среди его бесплотных обитателей. Символом его присутствия в гелиопольском храме был обелиск, а в древнем средоточии солнцепочитания Эдфу, выше по течению Нила, оно являлось в виде ястреба под именем Гора.

Луна, служившая мерилом времени, стала рассматриваться как божество счёта. Его имя было Тот, и главным его местопребыванием был город Шмун, или Гермополь, как его называли греки, отождествлявшие Тота с Гермесом. Ему был посвящён ибис. Небо, которое мы видели в образе Нут, почиталось по всей стране, хотя сама Нут продолжала играть роль лишь в мифологии.

Богиня неба олицетворяла тип женщины и женской любви и весёлости. В древнем святилище в Дендере она была богиней-коровой Хатор, в Саисе – весёлой Нейт, в Бубасте она являлась как Бает, в образе кошки.

Наконец, в Мемфисе она теряла всю свою приветливость и делалась львицей, богиней бури и ужаса. Миф об Осирисе, столь гуманный во всех своих деталях и основных чертах, способствовал быстрому и широкому распространению почитания его, а Исида, продолжая оставаться преимущественно одним из главнейших персонажей мифа, стала в то же время идеалом жены и матери, к которому народ особенно охотно обращал свои взоры. Также и Гор, в действительности имевший первоначально отношение к солнечному мифу и ни в какой связи не стоявший с Осирисом, представлялся народу воплощением качеств хорошего сына, и в нём он постоянно видел конечное торжество правого дела. Огромное влияние почитания Осириса на жизнь египтян мы будем иметь ещё случай отмечать, говоря о загробных представлениях. Первоначальным местопребыванием Осириса был город Джеду в Дельте, названный греками Бусирисом, но уже с давних пор Абидос в Верхнем Египте приобрёл славу особо священного места, ибо там была погребена голова Осириса. Последний изображался очень часто в виде человека, тесно окружённого погребальными повязками и сидящего на престоле, наподобие фараона; иногда же в виде особого рода столба-фетиша, сохранившегося от эпохи доисторического почитания его. Среди божеств природы нельзя поместить мемфисского Пта, бывшего одним из древних и великих богов Египта. Он был покровителем мастеров, ремесленников и художников, и его верховный жрец занимал при дворе положение главного художника. Таковы главнейшие боги Египта, наряду с ними в различных храмах почиталось много других значительных божеств, но мы лишены возможности упомянуть о них здесь даже единым словом.

Внешние образы и символы, под которыми египтяне воспринимали своих богов, носят простейший характер и свидетельствуют о первобытной простоте эпохи, в которую возникли эти божества. Они несут посох, как современные туземцы-бедуины; богини держат в руке тростниковый стебель, их короны сделаны из плетёного камыша или состоят из пары страусовых перьев или рожек овцы. В подобный век люди часто видели в многочисленных животных, которыми они были окружены, проявление своих богов, и почитание этих священных животных сохранилось вплоть до эпохи весьма высокой по культуре, когда мы ожидали бы, что оно должно было исчезнуть Но почитание животных в виде культа, обыкновенно соединяемое нами с Древним Египтом, есть продукт позднейшего времени, возникший в эпоху упадка народа, в конце его истории.

В те периоды, которыми нам предстоит теперь заняться, оно было неизвестно. Например, ястреб был священным животным бога-солнца, и как таковое живой ястреб мог находиться в храме, где его кормили и оберегали, как всякую другую любимую птицу, но ему не поклонялись, и он не был объектом сложного ритуала, как в позднейшее время.

В различных областях узкой и вытянутой Нильской долины религиозные представления её древнейших обитателей не могли не разниться значительным образом друг от друга, и хотя, например, существовало много центров солнцепочитания, каждый город с храмом солнца смотрел на последнее, как на своего исключительного бога, игнорируя всех других, совсем также, как многие современные города Италии никогда не отожествят свою Мадонну со Святой Девой иного города. После того как торговые и административные сношения усилились благодаря политическому объединению страны, эти взаимно противоречивые и несовместимые воззрения не могли больше оставаться местными. Они образовали смесь запутанных мифов, с которыми мы уже отчасти познакомились и ещё будем встречаться ниже. Жречества, занимавшиеся теологическими вопросами, ни разу не привели эту массу религиозных воззрений в связную систему, она продолжала оставаться в том виде, как она сложилась благодаря случайностям и внешним обстоятельствам, иными словами – хаосом противоречий. Другим следствием национального развития был тот факт, что, когда какой-нибудь город достигал политического преобладания, его боги возвышались вместе с ним до степени первенствующего положения среди бесчисленных богов страны.

Мы уже имели случай говорить о храмах, в которых древнейшие египтяне поклонялись богам. Они смотрели на них, как на обитель божества, и поэтому их внутреннее расположение было, вероятно, составлено по образцу жилого дома додинастических египтян. Мы видели, как с постепенным развитием нации на месте доисторического храма из плетёного камыша появилось наконец каменное сооружение, в котором, несомненно, сохранились основные черты первоначального плана. Это был по-прежнему дом божества, хотя сами египтяне, может быть, уже давно забыли о его происхождении. За передним двором, ничем не покрытым сверху, возвышался колоннадный зал, в глубине которого находился ряд не больших покоев с предметами и утварью для храмовой службы.

Об архитектуре и украшении здания мы ещё будем иметь случай говорить позднее. Посередине задних комнат находилось небольшое помещение, святая святых, где стоял наос, высеченный из одного куска гранита. Он заключал в себе изображение бога, небольшую деревянную фигуру от полутора до шести футов высотой, искусно украшенную и сверкавшую золотом, серебром и драгоценными камнями. Служение обитавшему в нём божеству заключалось в простом снабжении его теми вещами, которые составляли предметы необходимости и роскоши богатого и вельможного египтянина той эпохи: обильные яства и напитки, красивые одежды, музыка и танцы. Источником жертвоприношений был доход с поместий, назначенных для этой цели царём, а также различные пожертвования из царских доходов в виде зерна, вина, масла, мёда и т. д. Приношения для блага и комфорта владыки храма, первоначально доставлявшиеся, вероятно, без обрядов, вызвали постепенно образование сложного ритуала, в существенных чертах одинакового во всех храмах. Снаружи, на переднем дворе, стоял большой жертвенник; вокруг него собирался народ в праздничные дни, когда ему полагалось получать свою долю от обильных жертвенных приношений, обычно съедаемых жрецами и храмовыми служителями после того, как они были предложены богу. Эти праздники, за исключением тех, которыми отмечались времена и сроки года, часто справлялись в память того или иного выдающегося события из сказания или мифа о божестве. В таких случаях жрецы выносили из храма изображение божества в переносном киоте, сделанном наподобие небольшой нильской лодки.

В древнейшие времена жреческое служение являлось одной из бесчисленных обязанностей местного вельможи, бывшего главою жрецов в своей области, но верховное положение фараона в развившемся государстве сделало его единственным официальным служителем богов, и в начале династического периода возникла государственная форма религии, где фараон играл первенствующую роль. Теоретически только он один служил богам; в действительности же в каждом из бесчисленных храмов страны его заменял верховный жрец, приносивший все жертвы «ради жизни, благополучия и здоровья» фараона. В некоторых местах должность верховного жреца была весьма древнего происхождения; в особенности это имело место в случае верховного жреца Ра в Гелиополе, называвшегося «Великим Ясновидцем», и верховного жреца Пта (Птаха)¹² в Мемфисе, носившего титул «Великого Начальника Мастеров». Та и другая должность требовали одновременно двух заместителей, и ими обыкновенно являлись люди высокие по положению. Заместители должностей верховного жреца менее древнего происхождения носили все только титул «надзирателя» или «главы жрецов». В обязанности верховного жреца входило не только отправление службы и ритуала в святилище, но также и управление землями, пожертвованными храму, доходы с которых шли на его поддержание; а во время войны он мог даже начальствовать над военными силами храма.

Ему помогал целый штат жрецов, должность которых была, за немногими исключениями, лишь придатком к их повседневным занятиям. То были миряне, периодически служившие в течение определённого времени при храме. Таким образом, несмотря на фикцию, гласившую, что один только фараон является служителем божества, в той ж е роли фигурировали и простые миряне. Равным образом, случалось часто и женщинам быть в то время жрицами Нейт и Хатор. Их служба заключалась лишь в танцах и потрясании систром¹³ перед божеством в праздничные дни. Следовательно, государственная идея не отстраняла совершенно частных лиц от священнослужения. В соответствии с воззрением на храм как на обитель божества, обычный титул жреца был «Служитель бога». Параллельно с развитием государственной религии с её тщательным оборудованием храма, земельными наделами, штатами жрецов и ритуалом, прогрессировали также и заботы о поддержании мёртвых. Ни в одной стране, древней или новой, не уделялось никогда столько внимания снабжению усопших всем необходимым для их вечного пребывания в потустороннем мире. Воззрения, побуждавшие египтян жертвовать такую значительную долю своих богатств и времени, дарований и на сооружение и устройство «вечного дома», представляют собою древнейшее представление подлинной жизни за гробом, о котором нам известно. Египтянин полагал, что тело одарено жизненной силой, рисовавшейся ему в виде точного подобия тела, которое являлось вместе с ним на свет, сопутствовало ему в жизни и сопровождало его в иной мир. Он называл это подобие «ка», и оно часто обозначается в современных сочинениях словом «двойник», хотя этот термин говорит больше о форме Ка, каким он изображается на памятниках, нежели о его основной природе. Наряду с Ка, каждый человек обладал ещё душой, представлявшейся в виде птицы с человеческой головой, порхавшей среди деревьев, хотя она могла также принимать облик цветка лотоса, змеи, крокодила, живущего в реке, и многих других существ. Египтянин полагал, что существуют и иные элементы личности, как например тень, присущая каждому человеку, но взаимное отношение их между собой было весьма неопределённо и спутано в представлении жителей Нильской долины, подобно тому как средний по развитию христианин одно поколение назад, принимавший учение о теле, душе и духе, не мог бы дать точного объяснения их взаимоотношения. Подобно тому, как различным образом представляли себе небо и мир, существовало также, вероятно, много местных представлений и относительно той среды, куда удалялись умершие, но эти воззрения, как ни противоречили они одно другому, продолжали пользоваться всеобщим признанием, и никого но смущало то, что одно исключало другое, даже в том случае, когда противоречие бросалось в глаза. Существовал мир мертвецов на западе, где бог-солнце сходил в могилу каждую ночь. Поэтому для египтянина слово «западные» означало то же, что усопшие, и всюду, где только было возможно, кладбище устраивалось на границе западной пустыни. Существовал также потусторонний мир, где жили умершие, ожидавшие каждый вечер возвращения солнечной барки, дабы искупаться в лучах солнечного бога и, схватив канат, прикреплённый к его судну, повлечь его с ликованием через длинные пещеры своей тёмной обители Дуэта. В сверкании ночного неба житель Нильской долины видел сонм людей, живших до него; туда улетели они как птицы, воспарив превыше воздушных врагов, и принятые в небесную барку Ра, как спутники бога-солнца, плыли по небу как вечные звёзды.

Ещё чаще говорил египтянин о полях в северо-восточной части неба, которые он называл «полями яств» или «полями Талу», чечевичными полями, где рос хлеб выше, чем где бы ни было на берегах Нила, и где жил умерший в безопасности и изобилии. Кроме щедрот от почвы, он ещё получал от земных приношений, которые делались в храме его бога: хлеба и пива, и тонких полотен. Не всякому удавалось достигнуть полей блаженных, так как они были окружены водой. Иногда умерший уговаривал ястреба или ибиса перенести его через неё на своих крыльях; или же дружественные духи доставляли ему судно, на котором он мог переехать; иногда бог-солнце переправлял его на своей барке, но большинство зависело при этом от услуг перевозчика, который назывался «обрати лицо» или « смотри назад», так как его лицо, естественно, было повернуто в сторону, обратную той, куда он направлял своё судно. Перевозчик не всех принимал к себе в лодку, но только тех, о которых было сказано, «не существует зла, которое бы он сделал», или «праведный перед небом и землёй и перед островом» (пирамида Пиопи 1,400; Мернера, 570), где находятся счастливые поля, куда они направляются. Таковы древнейшие в истории человечества следы нравственного мерила в конце жизни, ставящего загробную жизнь в зависимость от жизни земной. Но в то время ожидающая переправы через воду душа достигала этого скорее благодаря обрядовой, нежели моральной чистоте. Тем не менее один знатный человек эпохи V династии доводит до всеобщего сведения, что он никогда не расхищал древних могил. Он говорит в своей мастабе: «Я построил эту гробницу из законного достояния и никогда не брал я ничего, что принадлежало другому... Никогда не производил я насилия над кем бы то ни было».

Другой, быть может, простой гражданин, говорит: «Ни разу со дня моего рождения не был я бит в присутствии какого бы то ни было чиновника; ни разу не отнимал я ни у кого насильно его собственности; я делал то, что нравилось всем людям». При этом не всегда ссылаются только на одни отрицательные добродетели.

Знатный человек из Верхнего Египта в конце V династии говорит: «Я давал хлеба голодающим на Горе Рогатой Змеи (область, которой он управлял); я одевал того, кто был там нагим... Я никогда не угнетал никого, кто владел собственностью, так чтобы он жаловался на меня за это богу моего города; никогда не было никого, кто бы опасался сильнейшего, чем он, так чтобы он жаловался на это богу». В круг этих древних воззрений, с которыми Осирис первоначально не был вовсе связан, вошёл теперь миф о его смерти и схождении в потусторонний мир, чтобы стать господствующим элементом египетских зафобных представлений. Осирис стал «Первым из тех, которые на западе» и «царём достославных»; каждая душа, претерпевшая судьбу Осириса, могла, подобно ему, возродиться к жизни, могла поистине стать Осирисом. Так, гласили тексты: «Как жив Осирис, так и он будет жив, как не умер Осирис, таки он не умрёт, как не погиб Осирис, так и он не погибнет» (Тексты пирамид, гл. XV). Подобно тому, как прониклись вновь жизнью члены Осириса, так вновь воздвигнут боги умершего и примут его в свою среду. «Врата неба отверсты перед тобой, и великие засовы отодвинуты перед тобой. Ты найдешь там стоящего Ра, он возьмёт тебя за руку и поведёт тебя в святое место неба и посадит тебя на престол Осириса, на этот твой бронзовый престол, чтобы ты мог владычествовать над достославными... Служители бога, стоят позади тебя, и вельможи бога стоят перед тобой и восклицают: «Приди, о бог! Приди, о владыка престола Осириса! Исида беседует с тобой, Нефтида приветствует тебя. Достославные приходят к тебе и склоняются ниц, чтобы облобызать прах у ног твоих. Так ты ограждён и обеспечен, как бог, одарён подобием Осириса на престол «Первого из тех, которые на западе». Ты делаешь то, что сделал он среди достославных и непреходящих... Ты заставляешь процветать свой дом позади себя и ограждаешь своих детей от печали». Веря в то, что каждый может разделить благую участь Осириса или даже стать самим Осирисом, египтяне смотрели на смерть без боязни и говорили об умерших: «Они отходят не как те, которые умерли, но как те, которые живы». Благотворное влияние на круг этих представлений оказал эпизод полного оправдания обвинённого Осириса, ибо в нём таился намёк на такое же оправдание для всех, и этот намёк, как мы увидим, был наиболее драгоценной чертой египетской истории.

Таким образом, благодаря мифу об Осирисе вошёл, наконец, сильный этический элемент, который, хотя и не отсутствовал совершенно до того, но нуждался, однако, в личном факторе, заключавшемся в мифе об Осирисе, чтобы обрести жизненную силу. Так, несколько вельмож V и VI династии угрожают тем, которые в будущем присвоили бы себе их гробницы, говоря, что «их будет судить за это великий бог», а один говорит, что он никогда не клеветал на других, ибо «я желал, чтобы мне было хорошо в присутствии великого бога».

Описанные воззрения встречаются преимущественно в древнейшей загробной литературе Египта, которая дошла до нас. Это ряд текстов, которые, предполагалось, могли обеспечить умершему беспечальную жизнь и в особенности блаженную судьбу, которою наслаждался Осирис. Они были высечены в коридорах царских пирамид V и VI династий, где они сохранились в большом количестве. На основании их преимущественно и был сделан вышеприведённый набросок древнеегипетских воззрений на потусторонний мир. Соответственно месту их нахождения они обыкновенно называются «Текстами пирамид». Многие из этих текстов возникли в додинастическую эпоху и некоторые, разумеется, были впоследствии изменены, с целью согласования их с верой в Осириса, с которой они первоначально не стояли ни в какой связи. В результате, естественно, возникла неразрешимая спутанность первоначально различных между собою загробных представлений.

Настолько глубоко вкоренившееся представление или ряд представлений о жизни за гробом естественно сопровождались массой обрядов, посвященных памяти умершего, с которыми мы несколько познакомились, говоря о древнейшем периоде Египта. Очевидно, что, как настойчиво ни переносили египтяне жизнь умершего в некую отдалённую область, расположенную на огромном расстоянии от гробницы, где лежало тело, они никогда не были в состоянии вполне отрешить будущую жизнь от тела. Очевидно, что они не могли себе представить дальнейшего существования умерших вне его.

Постепенно они стали воздвигать для своих мертвецов всё более сложные и надёжные усыпальницы, которые, как мы видели, разрослись наконец в огромные и массивные сооружения из камня. Нигде в мире нельзя найти таких колоссальных гробниц, как пирамиды¹⁴. Наряду с ними и гробницы знати, располагавшиеся вокруг них, стали в эпоху Древнего царства огромными каменными строениями, которыми всего несколько столетий перед тем не погнушался бы владеть сам фараон. Гробница визиря Пиопи I, VI династии, заключала не менее тридцати одного помещения. Надземные части такой гробницы представляют собою массивный прямоугольник, стороны которого наклонены внутрь под углом приблизительно в 75°. За исключением одного или нескольких внутренних помещений, это был сплошной камень, напоминающий современным туземцам мастабу, или скамью, на которой они сидят, поджав ноги, перед своими домами и лавками. Поэтому такие гробницы обыкновенно называются мастабами¹⁵. Простейшая из мастаб не имеет внутри никаких помещений, и только в наружной стене, с восточной стороны, находится глухая дверь, через которую умерший, обитавший на западе, другими словами, позади этой двери, мог явиться вновь в мире живых. Глухая дверь постепенно превратилась в нечто вроде молельни внутри мастабы, после чего она сама заняла место на западной стене, внутри молельни. Стены этой последней были покрыты рельефами, высеченными сценами, на которых были изображены слуги и рабы умершего за их повседневными работами в его поместье. Они пахали, сеяли и жали, они пасли скот и закалывали его для стола, они высекали каменные сосуды и строили нильские лодки – одним словом, они были изображены за работой в поле и мастерских, изготовляющими все вещи, нужные для благоденствия их господина в потустороннем мире. Тут и там виднелась его колоссальная фигура, надзиравшая и осматривавшая их работу, подобно тому, как он это делал до того, как «отбыл на запад». Из этих сцен и черпаем мы наши сведения относительно жизни и обычаев того времени. На значительной глубине под массивной мастабой в живой скале находился склеп, куда вела шахта, спускавшаяся сквозь толщу верхнего каменного строения. В день погребения над телом, к тому времени надлежащим образом набальзамированным, совершались сложные обряды, воспроизводившие события из жизни Осириса. В особенности было необходимо открыть посредством могущественных заклинаний рот и уши умершего, чтобы он мог говорить и слышать в потустороннем мире. После того мумия, опущенная вниз через шахту, укладывалась, как и в древние времена, на левом боку в чудный четырёхугольный гроб, в свою очередь, заключённый в массивный саркофаг из гранита или известняка. Рядом с ним ставились сосуды с едой и питьём, а также туалетные принадлежности, магический жезл и ряд амулетов для зашиты от врагов мёртвых, в особенности – змей. Число заклинаний против змей, способных обезвредить этих врагов, в текстах пирамид весьма значительно. Затем глубокая шахта, ведшая к склепу, заполнялась доверху песком и гравием, и друзья умершего удалялись, оставляя его вести описанную выше загробную жизнь.

Но обязанности их в отношении к умершему другу этим ещё не исчерпывались. Они замуровывали статую умершего в узком покое радом с молельней, которую местные жители называют «сердабом», причём иногда оставляли между обоими помещениями несколько узких сквозных каналов. Благодаря тому, что статуя представляла собою точную копию с тела умершего, его Ка могло соединяться с нею и пользоваться через сквозные каналы едой и питьём, которые ставились для умершего в молельне. Приношения умершему, первоначально состоявшие только из небольшого хлебца в чашке, которая ставилась его сыном, женой или братом на тростниковой циновке у гробницы, стали настолько же обильными, как и ежедневная пища, потреблявшаяся владельцем гробницы до того, как он покинул свой земной дом. Это дело любви, а иногда и страха, было передано в руки большого персонала, заботившегося о поддержании гробницы и включавшего жрецов, совершавших в ней постоянно должные обряды. С этими лицами заключались очень своеобразные контракты, посредством которых их служба обеспечивалась строго определёнными доходами с угодий, юридически установленными и закреплёнными самим вельможей в предвидении смерти. Гробница Некура, сына царя IV династии – Хефрена (Хафра), была обеспечена доходами с двенадцати городов. Дворцовый управитель эпохи Усеркафа назначил восемь жрецов для обслуживания своей гробницы, а номарх¹⁶ Верхнего Египта пожертвовал своей усыпальнице доходы с одиннадцати деревень и селений. Доход жреца при одной такой гробнице был настолько велик, что он мог одарить подобным же образом гробницу своей дочери. Обеспечение гробницы и служба при ней должны были иметь постоянный характер, но уже спустя несколько поколений становилось непосильным нести бремя накопившихся обязательств, и предками, жившими сто лет назад, стали неизбежно пренебрегать ради поддержания гробниц тех лиц, чьи притязания были новее и сильнее. Или же, как в храмах, жертвы предлагались сначала богам, а затем шли на поддержание храмового персонала, так и тут любимый вельможа царя мог быть награждён тем, что на его гробницу переносилась часть богатых доходов, уже приписанных к усыпальнице какого-либо царского предка или другого родственника царского дома.

Для царя стало настолько обычным помогать таким способом своим любимым князьям и вельможам, что мы часто находим заупокойную молитву с таким началом: «Приношение, даруемое царём», и пока число лиц, гробницы которых поддерживались таким образом, ограничивалось знатью и чиновниками, окружавшими царя, подобные щедроты к умершему были вполне возможны. Но когда в позднейшие времена заупокойные обряды знати распространились среди простолюдинов, эти последние стали повторять ту же молитву, хотя царская щедрость, естественно, не могла простираться так далеко. Как бы то ни было, эта молитва есть самая распространённая формула, какая только встречается на египетских памятниках; она высекалась тысячи тысяч раз на надгробных плитах тех людей, которые не могли рассчитывать на такое царское отличие, и в одной и той же гробнице она повторяется всегда снова и снова. Также помогал царь своим фаворитам и при постройке их гробниц, и вельможа часто заявляет с гордостью, что царь подарил ему глухую дверь или саркофаг или же отрядил партию дворцовых мастеров помогать при постройке его гробницы.

Таким образом, в это время поддержание гробниц знатных людей стало обеспечиваться фиксированным доходом с определённых угодий; что же касается царских гробниц, то, как мы видели, подобное же явление наблюдается уже в эпоху I династии. В эпоху III династии фараон не довольствовался одной гробницей, но, в соответствии со своим двойным достоинством как царя Обеих Стран, воздвигал их две, точно также как и дворцов было, по той же причине, два. Мы находим, что гробница монарха теперь далеко превосходит гробницу вельможи по величине и великолепию.

Заупокойная служба в память вельмож фараона могла совершаться в молельне, в восточной части мастабы, что же касается службы в память самого фараона, то для неё требовалось отдельное здание, великолепный заупокойный храм, расположенный с восточной стороны пирамиды. Щедро обеспеченный штат жрецов должен был совершать должные обряды и снабжать умершего правителя едой, питьём и одеждой. Этот штат нуждался в многочисленных зданиях.

Вся совокупность пирамиды, храма и служб была окружена стеной. Всё это находилось на краю плоскогорья, возвышающегося над долиной, где внизу от пирамиды возникал обнесённый стенами город¹⁷. От этого города наверх к пирамиде вёл проход, построенный из массивных камней, который в нижнем и обращённом к городу конце замыкался большим и величественным строением из гранита или известняка, пол которого был сделан из алебастра; в целом это был великолепный портал, достойный вход к такой внушительной гробнице. Через этот портал проходила в праздничные дни процессия в белых одеждах, направляясь из города вверх по длинному белому проходу к храму, над которым возвышалась колоссальная громада пирамиды. Простой народ из города внизу, вероятно, никогда не имел доступа внутрь ограды пирамиды. Над городской стеной сквозь колыхающуюся листву пальм видел он сверкающую белую пирамиду, где покоился бог, некогда правивший им, а рядом с ней медленно вырастала из года в год другая каменная гора, принимавшая постепенно форму пирамиды; в ней должен был однажды найти упокоение его божественный сын, великолепие которого ему удавалось иной раз уловить одним глазом в дни празднеств.

Хотя подобающее погребение фараона и его вельмож было таково, что оно серьёзно подрывало экономические условия государства, всё же сложное погребальное оборудование ограничивалось пока немногочисленным классом. Простой народ продолжал опускать своих мертвецов без малейшего поползновения на бальзамирование в могилу своих доисторических предков на границе западной пустыни.

Начало царской власти и обычаев, сообщивших ей столь своеобразный характер в Древнем Египте, как уже заметил читатель, коренится в столь отдалённой древности, что мы можем различить лишь слабые следы эволюции этого установления. В эпоху образования сплочённой нации при Менесе институт царской власти был уже весьма древним, и последующее более чем четырёхсотлетнее развитие его сделало то, что в конце Древнего царства сан фараона был облечён престижем и чрезвычайным могуществом, требовавшими глубочайшего почитания от подданного, будь то знатного или худородного. Более того, царь считался теперь официально богом, и одним из наиболее употребительных титулов его был «Благой Бог»; настолько велико было почитание, которое подобало воздавать ему, что, говоря о нём, избегали называть его имя. Придворный предпочитал обозначать его безличным «Они», и «довести до Их сведения» становится официальной формулой взамен фразы «доложить царю». Царское правительство и лично сам монарх обозначались словом «Большой Дом», по-египетски «Пер-о», – выражение, дошедшее до нас через евреев в виде «Фараона». Был также ряд других выражений, которыми щепетильный придворный мог пользоваться, говоря о своём божественном владыке. Когда царь умирал, он причислялся к сонму богов и подобно им получал вечное поклонение в храме перед огромной пирамидой, в которой он почивал.

Из придворных обычаев постепенно выработался сложный официальный этикет, за строгим соблюдением которого даже и в эту отдалённую эпоху следило множество пышных маршалов и придворных камергеров, находившихся для этого постоянно во дворце. Таким образом возникла придворная жизнь, сходная, вероятно, стой, которую мы находим теперь на Востоке. О ней мы получаем некоторое представление уже из многочисленных титулов придворных вельмож того времени. С тщеславной гордостью приводят они свои титулы на стенах гробниц вперемежку с громкими обозначениями своих высоких обязанностей и чрезвычайных привилегий, которыми они пользовались в кругу приближённых к царю лиц. Существовало много рангов, и преимущества каждого со всеми тонкостями старшинства строго соблюдались и отмечались придворными маршалами при всех торжественных выходах и царских приёмах. Для каждой потребности царской особы имелся специальный придворный вельможа, на чьей обязанности лежало её удовлетворение и который носил соответствующий титул, например придворного врача или придворного капельмейстера. Несмотря на сравнительно простой туалет царя, целая небольшая армия изготовителей париков, сандальных мастеров, парфюмеров, прачечников, белильщиков и хранителей царского гардероба толпилась в покоях фараона. Они приводят свои титулы на своих надгробных плитах с видимым удовлетворением.

Так, если брать первый попавшийся пример, один из них называет себя «смотрителем ларца с косметикой, ведающим искусство косметики к удовлетворению своего владыки, смотрителем косметического карандаша, носителем царских сандалий, ведающим всё касающееся царских сандалии, к удовлетворению своего владыки». Любимая жена фараона была официальной царицей, и её старший сын обыкновенно ещё при жизни отца назначался наследником царского престола. Но, как и при всех восточных дворах, существовал ещё царский гарем с множеством одалисок. Масса сыновей окружала обыкновенно монарха, и огромные доходы дворца щедро распределялись между ними. Один из сыновей царя IV династии Хафра оставил после себя частную собственность, состоявшую из 14 городов, одного городского дома и двух владений в царской резиденции-городе при пирамиде. Кроме того, обеспечение его гробницы состояло из 12 других городов. Но принцы не вели праздной и роскошной жизни, а помогали своему отцу в управлении. Мы увидим их занимающими некоторые из наиболее трудных должностей на государственной службе.

Как ни высоко было официальное положение фараона как августейшего бога во главе государства, он поддерживал тем не менее тесные личные отношения с наиболее выдающимися представителями знати. Будучи принцем, он воспитывался вместе с группой юношей из знатных семей, и они вместе обучались благородному искусству плавания. Завязавшиеся таким путём в юности дружеские и интимные отношения должны были оказывать могущественное влияние на монарха и в последующие годы его жизни. Мы находим, что фараон отдаёт свою дочь в жёны одному из вельмож, с которым он воспитывался в юности, и строгий декор дворца нарушался ради этого фаворита; а именно в официальных случаях он не должен был лобызать прах у ног фараона, но пользовался небывалой честью целовать царскую ногу. Поскольку дело касалось приближённых, это была простая формальность; в частной жизни фараон не задумывался сидеть просто, без всякого стеснения рядом с одним из своих фаворитов, в то время как прислуживающие рабы умащали их обоих. Дочь такого знатного человека могла стать официальной царицей и матерью следующего царя. Мы видим царя, осматривающего общественное здание вместе с главным архитектором, визирем. В то время как он восторгается работой и хвалит верного министра, он замечает, что тот не слышит слов царского благоволения. Возглас царя приводит в движение ожидающих придворных, и поражённого ударом министра быстро переносят в сам дворец, где фараон поспешно призывает жрецов и главных врачей. Он посылает в библиотеку за ларцом с медицинскими свитками, но всё напрасно. Врачи объявляют состояние визиря безнадёжным. Царь подавлен горем и удаляется в свои покои помолиться Ра. Затем он приказывает сделать все приготовления к погребению умершего вельможи, велит изготовить гроб из чёрного дерева и умастить тело в своём присутствии. Наконец, старшего сына умершего уполномочивают выстроить гробницу, которая будет затем обставлена и обеспечена вкладами царём. Отсюда ясно, что могущественнейшие вельможи в Египте были связаны с особой фараона тесными узами кровного родства и дружбы. Такие отношения старательно поддерживались монархом, и в эпоху IV и начала V династии мы находим черты древнего государства, где ближайший к царю круг лиц напоминает большое семейство. Как мы видели, царь помогал всем его членам при постройке и устройстве их гробниц и выказывал величайшую заботу об их благоденствии, как в этой жизни, так и в той.

В теории не было никого, кто бы ограничивал могущество фараона как главы управления. В действительности же он должен был считаться с требованиями того или другого класса, той или иной могущественной фамилии, партии или отдельных лиц, наконец гарема, совершенно так же, как и его преемники на Востоке в начале XX века. Эти силы, оказывавшие в большей или меньшей степени воздействие на его повседневную деятельность, могут быть прослежены нами в ту отдалённую эпоху, лишь поскольку перед нами медленно вырисовывается в своих основных чертах государство, слагавшееся под их влиянием. Несмотря на роскошь, о которой свидетельствует организация придворного штата, фараон не вёл жизнь расточительного деспота, какую мы нередко встречаем при мамлюках в мусульманском Египте. По крайней мере в эпоху IV династии он, ещё будучи принцем, занимал трудные должности по надзору за работами в каменоломнях и копях или же помогал отцу, исполняя должность визиря или первого министра, причём он приобретал ещё до своего вступления на престол драгоценный опыт в делах управления.

Он был образованным и просвещённым монархом, умевшим читать и писать и нередко бравшимся за перо, чтобы составить благодарственное или поощрительное письмо какому-нибудь заслуженному государственному чиновнику. Он постоянно принимал своих министров и инженеров для обсуждения потребностей страны, в особенности сохранения запасов воды и расширения оросительной системы. Главный архитектор присылал планы устройства царских поместий, и мы видим монарха, обсуждающего вместе с ним вопрос о выкапывании в одном из них озера длиной в 2000 футов. Он прочитывал много утомительных свитков государственных бумаг и диктовал депеши начальникам работ на Синайском полуострове, в Нубии и Пунте, на южном берегу Красного моря. Заявления тяжущихся наследников проходили через его руки и, вероятно, не всегда из одной только рутины прочитывались его секретарями. По окончании занятий в царских канцеляриях монарх отправлялся на носилках в сопровождении визиря и свиты осматривать свои постройки и общественные работы, и его рука давала себя чувствовать во всех важнейших делах страны.

Местонахождение царской резиденции определялось в значительной степени тем местом, где фараон строил пирамиду. Как мы уже видели, дворец и город, состоявший из домов придворных и иных строений, имевших отношение ко двору, лежали, вероятно, у подножья плоскогорья пустыни, на котором вырастала пирамида. От династии к династии, а иногда из царствования в царствование следовал город за пирамидой, причём лёгкая постройка дворцов и вилл не оказывала серьёзных препятствий для такой подвижности. После III династии резиденция находилась всегда по соседству с позднейшим Мемфисом. Сам дворец состоял из двух частей или, по меньшей мере, имел спереди двое ворот, соответственно двум древним царствам, объединённое управление которыми находилось в нём. На древнейших изображениях дворцового фасада, вроде тех, которые имеются на надгробной плите «змеиного» царя Сета, можно ясно различить те и другие ворота. Каждая дверь или ворота имели особое название, обозначавшее царство, к которому они принадлежали. Так, Снофру назвал одни ворота своего дворца «Воздета Белая Корона Снофру на Южных Вратах», а другие – «Воздета Красная Корона Снофру на Северных Вратах». В течение всей египетской истории дворцовый фасад обозначался, как «двойная передняя сторона», и когда писец чертил слово «дворец», он часто ставил позади него знак двух домов. Царская канцелярия часто обозначалась, как «двойной кабинет», хотя маловероятно, чтобы было два таких бюро, одно для Севера и другое дня Юга. Разделение, вероятно, не шло далее чисто внешней символики двух дворцовых ворот. То же, без сомнения, справедливо и относительно центрального управления, взятого в целом. Так мы слышим о «двойной житнице» и «двойном белом доме», как подразделениях сокровищницы. То и другое, без сомнения, не отвечало больше не существовавшим двойным организациям; они стали фикцией, сохранившейся от эпохи двух первых династий, но такая двойственность в наименовании удержалась навсегда в позднейшей правительственной терминологии. К дворцу примыкал обширный двор, с которым сообщались «палаты» или канцелярии центрального управления. В общей совокупности дворец и примыкавшие к нему канцелярии были известны под названием «Большого Дома», представлявшего собою, следовательно, как центр администрации, так и жилище царского дома. Здесь было средоточие всей системы управления, ответвления которой расходились по всей стране.

В интересах местного управления Верхний Египет был разделён приблизительно на 20 административных округов, и позднее мы находим ещё столько же округов в Дельте. Эти номы соответствовали, вероятно, древним княжествам, правители которых уже давно исчезли. Во главе округа, или нома, стоял в эпоху IV и V династии коронный чиновник, известный под именем «первого после царя».

Кроме административной функции, в качестве «местного губернатора» нома он отправлял также судебные обязанности и поэтому носил титул «судьи». В Верхнем Египте «местные губернаторы» иногда назывались ещё «вельможами южных десятериц», как если бы среди них существовала группа более высокого ранга, составлявшая коллегию десяти. Относительно управления Севером мы не настолько хорошо осведомлены, но, по-видимому, там существовала весьма сходная с вышеописанной система управления, хотя, быть может, там было меньше «местных губернаторов». Ном, управлявшийся «местным губернатором», представлял собою миниатюрное государство или административную единицу, обладавшую всеми органами управления: сокровищницей, судом, земельным управлением, учреждением, ведавшим сохранностью насыпей и каналов, отрядом милиции, обмундировочным магазином; в этих присутственных местах находилось множество писцов и счётчиков и всё возраставшее количество архивов и поместных отчётов. Главнейшим административным органом, координировавшим и централизировавшим номы, была сокровищница, благодаря функционированию которой ежегодно притекали в склады центрального управления зерно, скот, птица и изделия ремесленников; всё это, за отсутствием ещё не вошедших в употребление денег, собиралось как подать поместными губернаторами. Поместная регистрация земли или земельное управление, учреждение, ведавшее системой орошения, судебное управление и другие административные функции также имели свои центры в Большом Доме, но наиболее осязательным звеном между дворцом и номами была всё же сокровищница. Над всем финансовым управлением стоял «главный казначей», живший, разумеется, при дворе. В государстве, где строительство и обширные общественные работы привлекали к себе такое внимание, труд добывания огромного количества материала из копей и каменоломен требовал надзора двух значительных чиновников сокровищницы, которых мы бы назвали помощниками казначея. Египтяне называли их «казначеями бога», другими словами, царя. Они надзирали за ломкой и перевозкой камня для храмов и массивных пирамид Древнего царства, кроме того, они руководили многими экспедициями на Синайский полуостров для разработки местных копей.

Как уже мог заметить читатель, судебные функции поместных губернаторов являлись лишь побочным добавлением к их административной работе. В то время ещё не существовало определённого класса профессиональных судей, но административные чиновники были осведомлены в законах и отправляли судебные обязанности. Подобно сокровищнице, судебное управление подлежало в целом ведению одного лица, а именно поместные судьи составляли шесть судебных присутствий, а эти последние в свою очередь были подчинены верховному судье всего царства. Многие судьи назывались ещё «при Нехене» (Иераконполе) – древний титул, сохранившийся от тех дней, когда Нехен был царской резиденцией Южного царства. Существовал свод подробно разработанных законов, который, к сожалению, совершенно погиб. Поместные губернаторы хвалятся своим беспристрастием и справедливостью при разборе дел и часто заявляют на стенах своих гробниц: «Никогда не решал я спора двух братьев так, чтобы один из сыновей лишался отцовского достояния». Система подачи в суд всех дел в виде письменных заявлений, о которой с таким одобрением говорил Диодор, по-видимому, существовала уже в эту древнюю эпоху. Берлинский музей обладает судебным документом, касающимся спора между наследником и душеприказчиком. Это древнейший из дошедших до нас документов подобного рода.

Специальные дела частного характера «заслушивались» верховным судьёй и судьёй «при Нехене»; в одном же случае, когда возник заговор в гареме, обвиняемая царица предстала перед двумя судьями «при Нехене», специально для этого назначенными короной, причём в числе них не было главного судьи. Тот факт, что в те отдалённые времена лицо, принимавшее участие в гаремном заговоре, не было тотчас предано смерти без дальних рассуждений, представляет собою замечательное свидетельство наличия у фараона высокого чувства справедливости и поразительной судебной терпимости той эпохи. Немедленная смертная казнь, без малейшей попытки установить законным образом виновность осуждённого, не казалась незаконной в той же стране во времена, удалённые от нас менее чем на одно столетие. При известных, для нас ещё не вполне ясных условиях, можно было апеллировать непосредственно к царю и предлагать на его усмотрение относившиеся к делу документы. Таким документом является упомянутый юридический папирус Древнего царства, ныне в Берлине.

Непосредственным главой всего правительства был первый министр фараона или, как его чаще называют на Востоке, визирь. В то же время он регулярно исполнял функции верховного судьи. Таким образом, он был после фараона самым могущественным человеком в государстве, и вследствие этого должность визиря занималась в эпоху IV династии наследным принцем. Его палата, или канцелярия, служила правительственным архивом, и сам он был главным государственным архивариусом. Государственные анналы назывались «царскими писаниями». В архиве визиря были зарегистрированы все земли, и все поместные архивы имели здесь своё сосредоточие и друг с другом согласовывались; здесь протоколировались завещания, и после их вступления в силу здесь же обнародовались вытекавшие отсюда новые титулы. Завещание царского сына эпохи IV династии дошло до нас практически целиком, и, кроме того, сохранилось другое от начала V династии. Их сохранность обусловлена тем, что оба они были высечены иероглифически на каменной стене молельни в гробнице, где на них не мог отразиться протекший с тех пор период приблизительно в 5000 лет, в то время как архивы визиря, состоявшие из папирусов, погибли несколько тысячелетий назад. Равным образом, сохранилось ещё несколько других подобных же посмертных актов. Все земли, пожалованные фараоном, передавались на основании царских декретов, заносившихся в «царские писания» в канцеляриях визиря.

Все учреждения, подобно дворцу, были, в теории по меньшей мере, двойными – фикция, сохранившаяся с додинастических времён, предшествовавших объединению обоих царств. Так, мы слышим о двойной житнице как отделении сокровищницы и о двойном кабинете или личной канцелярии царя. Эти термины в некоторых случаях, может быть, знаменовавшие собою реальный факт, были удержаны в позднейшей правительственной терминологии, спустя долгое время после того, как перестала существовать двойственность учреждений.

Во главе огромной армии писцов и чиновников всевозможных степеней от высших и до низших, ведавших дела Большого Дома, стоял опять-таки визирь. Когда мы к этому добавим, что, не считая нескольких мелких должностей, он часто бывал ещё главным архитектором фараона или, как говорили египтяне, «главой над всеми царскими работами», то мы поймём, что первый министр был самым занятым человеком в царстве. Как ни был он могуществен, народ обращался к нему, как к человеку, облечённому высшими судебными полномочиями и могущему восстановить попранную справедливость; его должность была по традиции наиболее популярной в длинном ряду слуг фараона. Быть может, именно её занимал великий мудрец Имхотеп при царе Джосере, и мудрость двух других визирей III династии, Кегемни (Каджемми) и Птаххотепа, запечатлённая в письменах, жила многие века после того, как само Древнее царство отошло в область преданий. Настолько велико было уважение к людям, занимавшим эту высокую должность, что к имени визиря иногда присоединялись слова «жизнь, благоденствие, здоровье», которые, собственно, должны были сопровождать только имя фараона или принца царского дома. Такова была организация этого замечательного государства, поскольку мы можем проследить её в течение первых двух или трёх столетий Древнего царства.

В XXX в. до н.э. государственные функции детально развились в системе местного управления, бывшего в руках чиновников короны, чего мы не находим в Европе вплоть до позднейших времён Римской империи. Суммируя вкратце, следует сказать, что то была строго централизованная группа чиновников местного управления, из которых каждый являлся главой всех органов данного нома. Последние, следовательно, зависели прежде всего от поместного губернатора, а уже затем от дворца. Фараон, обладавший могуществом, силой и дарованиями, и преданные губернаторы в номах знаменовали собою сильное государство, но стоило фараону выказать слабость, чтобы губернаторы могли стать независимыми и целое готово было распасться на части. Сохранение округов как отдельных административных единиц и положение губернаторов в качестве посредников между фараоном и номами были как раз теми факторами, которые делали систему опасной. Небольшие государства в государстве, часто имевшие каждое своего особого губернатора, слишком легко могли стать самостоятельными центрами политической власти. Подобный процесс, фактически имевший место, мы ещё будем иметь случай рассматривать, говоря о судьбах Древнего царства в следующей главе. Он мог совершиться тем легче, что центральное правительство не располагало никакой единообразной и сплочённой военной организацией. Каждый ном имел свою милицию под начальством гражданских чиновников, от которых не требовалось обязательной военной подготовки; класса специальных офицеров не существовало Храмовые поместья имели подобные же военные отряды. Последние употреблялись преимущественно для экспедиций, посылавшихся в каменоломни и копи; другими словами, они доставляли контингенты для передвижения огромных глыб, нужных архитекторам. В случае таких работ они подчинялись «казначею бога». Когда вспыхивала серьёзная война, за отсутствием постоянного войска спешно набиралась милиция со всех номов и храмовых поместий, а также вербовались вспомогательные войска среди нубийских племён. Командование над сборным войском, лишённым всякой прочной организации, поручалось монархом какому-нибудь способному чиновнику. Благодаря тому, что поместные губернаторы командовали милицией номов, они держали в своих руках источники сомнительной военной мощи фараона.

Страна, управляемая таким образом, в значительной мере принадлежала короне. Под надзором подчинённых поместного губернатора она обрабатывалась и делалась доходной при помощи рабов или крепостных, составлявших массу населения. Последние принадлежали к земле и переходили по наследству вместе с ней.

У нас нет данных для определения количества населения в то время. В римскую эпоху, как мы уже говорили, оно достигало 7 миллионов. Потомки многочисленных семейств древнейших царей, вероятно, вместе с остатками доисторической земельной знати, составляли класс знатных землевладельцев, обширные поместья которых, по-видимому, занимали значительную часть обрабатываемых земель царства. Эти лендлорды не несли обязательной общественной службы и не всегда принимали участие в управлении. Но знатные люди и крепостные крестьяне, социальные верхи и низы, не исчерпывали собою всех общественных классов. Существовал свободный средний класс, в руках которого искусство и ремёсла достигли такой высокой степени совершенства, но о нём мы не знаем почти ничего. Его представители не строили себе неразрушимых гробниц, подобных тем, которые снабдили нас всеми сведениями относительно знати того времени, и они вели свои дела, пользуясь документами, написанными на папирусе и потому погибшими, несмотря на огромное количество этого материала, некогда бывшего, вероятно, в употреблении. Позднейшие социальные условия указывают на несомненное существование в эпоху Древнего царства класса купцов-ремесленников, производивших и продававших собственные товары. Также, весьма вероятно, были землевладельцы, не принадлежавшие к числу знати.

Социальной единицей, как и в позднейшей истории человечества, была семья. Мужчина имел только одну законную жену, бывшую матерью его наследников. Она была во всём ему равна, встречала всегда к себе величайшее уважение и принимала участие в развлечениях мужа и детей доброжелательные отношения, существовавшие между знатным человеком и его женой, постоянно и рельефно изображаются на памятниках того времени. Подобные отношения завязывались часто ещё в раннем детстве будущих супругов, так как во всех слоях общества братья и сёстры обычно женились между собой. Кроме законной жены, бывшей в то же время хозяйкой дома, человек состоятельный имел ещё гарем, у обитательниц которого не было никаких прав на имущество своего господина. Уже в ту раннюю эпоху гарем был общепризнанным установлением на Востоке, и в нём не видели ничего безнравственного.

Дети выказывали величайшее уважение к своим родителям, и в обязанности каждого сына входила забота о поддержании отцовской гробницы. Взаимное уважение и дружеское расположение между родителями и детьми высоко ценились, и мы часто находим в гробницах следующее утверждение: «Я был любим своим отцом, хвалим матерью, любим своими братьями и сёстрами».

Как среди многих других народов, естественная линия наследования шла через старшую дочь, хотя завещание могло и не считаться с этим. Мать определяла собою ближайшее кровное родство, и естественным покровителем человека, даже предпочтительно перед собственным отцом, был его дед со стороны матери. Долг человека по отношению к матери, которая родила и вскормила его, ласкала и заботилась о нём в то время, как он воспитывался, усиленно подчёркивается мудрецами того времени. Хотя, вероятно, и существовала свободная форма брака, которая легко могла быть расторгнута, – форма, обусловленная, очевидно, шаткостью положения среди рабов и беднейшего класса, – тем не менее безнравственность строго осуждалась лучшими людьми. Мудрый человек советует юноше: «Остерегайся чужой женщины, которой не знают в её городе. Не смотри на неё, когда она проходит, и не знай её. Она похожа на омут, пучину которого нельзя измерить. Женщина, чей муж далеко, пишет тебе ежедневно. Если рядом с нею нет свидетеля, она встаёт и расстилает свои сети. О смертный грех, если кто послушается её!» Всем юношам рекомендуется женитьба и обзаведение хозяйством, как наиболее разумное. Однако не может быть сомнения в том, что наряду с чистыми идеалами мудрых и добродетельных людей существовала широко распространённая и грубая безнравственность.

Внешние условия жизни низшего класса были не таковы, чтобы благоприятствовать

нравственной жизни. В городах низкие дома простолюдинов из необожжённого кирпича, крытые тростником, были настолько тесно скучены, что стены часто соприкасались между собою. Грубо сколоченный стул, один или два голых ящика и немного простых глиняных сосудов составляли всё убранство небольшой лачуги. Бараки для рабочих представляли собою бесконечный ряд небольших клетей из необожжённого кирпича под общей кровлей, разделённых между собою открытыми проходами. По тому же плану были построены целые кварталы для партий царских рабочих в городах при пирамидах и вблизи них. В крупных поместьях жизнь бедняков была менее тесная и беспорядочная и, несомненно, более устойчивая и здоровая.

Дома богатого, знатного и служилого класса были просторны и удобны. Вельможа III династии, Метен, построил дом площадью более чем 330 кв. футов. Материалом служили дерево и высушенный на солнце кирпич; постройки были сделаны легко и заключали, сообразно с климатом, много воздуха. В них было много решётчатых окон, и все стены в жилых комнатах представляли собою, в значительной мере, простые щиты, наподобие имеющихся во многих японских домах. В случае ветра и песчаной бури можно было опускать яркоокрашенные шторы. Даже дворец фараона, хотя, разумеется, и укреплённый, был построен так же легко. Поэтому города Древнего Египта совершенно исчезли или оставили после себя кучи мусора, среди которых кое-где попадаются ничтожные остатки обрушившихся стен. Кровати, кресла, стулья и ларцы чёрного дерева с инкрустациями из слоновой кости самой тонкой работы составляли главнейшие предметы обстановки. Очень мало или даже вовсе не пользовались столами, но драгоценные сосуды из алебастра и иного ценного камня, из меди, а иногда из золота и серебра, помещались на подставках и стойках, приподнимавших их над полом.

Полы были устланы тяжёлыми коврами, на которых часто сидели гости, особенно дамы, предпочитавшие их креслам и стульям. Пища была изысканная и разнообразная; мы находим, что даже умерший желал в потустороннем мире «десять различных сортов мяса, пять сортов домашней птицы, шестнадцать сортов хлеба и печенья, шесть сортов вина, четыре сорта пива, одиннадцать сортов фруктов, не считая всевозможных сластей и многих других вещей». Костюм древних вельмож был чрезвычайно прост: он состоял только из белого льняного передника, который держался на бёдрах при помощи пояса и часто едва доходил до колен или иногда – до щиколотки. Голову обыкновенно брили и во всех официальных случаях носили два вида париков, один короткий и завитой, другой – с длинными прямыми прядями и пробором посредине. Широкий воротник, часто унизанный драгоценными камнями, обыкновенно спускался с шеи, все же остальные части тела не были закрыты одеждой. В таком убранстве и с длинным посохом в руке знатный человек был готов принять посетителей или обозреть свои поместья. Его жёны и дочери ходили в ещё более простых костюмах. Они были одеты в тонкое, тесно облегавшее платье из белого льна, которое висело от груди до лодыжек на двух помочах, державшихся на плечах. Подола «недоставало», сказала бы современная модистка, и ходьба ничем не стеснялась. Длинный парик, воротник, ожерелье и пара браслетов дополняли туалет дамы. Ни она, ни её муж не любили сандалий, хотя изредка и носили их. Юноши, как можно было ожидать в таком климате, обходились без всякого лишнего платья; детям же позволялось бегать совершенно нагими. Крестьяне носили один передник, который часто снимали во время полевой работы; их жёны одевались в такое же длинное облегавшее платье, какое носили знатные дамы, но также и они, занятые тяжёлой работой, как например просеиванием зерна, снимали мешавшую одежду.

Египтяне страстно любили природу и жизнь на открытом воздухе. Дома знатных людей были всегда окружены садом, где росли фиговые деревья, пальмы и сикоморы, были устроены виноградники и беседки и был выкопан перед домом пруд с облицовкой из камня. Множество слуг и рабов исполняли работы как в доме, так и в саду; главный управитель заведовал всем домом и поместьем, а главный садовник руководил работами по уходу и обрабатыванию сада.

Это был рай знатного человека. Здесь он проводил свободные часы со своим семейством и друзьями, играя в шашки, слушая игру на арфе, флейте и лютне, глядя на медленную и стройную пляску своих одалисок, в то время как его дети резвились среди деревьев, плескались в пруду, играли в мяч, куклы и т. п. Или же в лёгком челноке из стеблей папируса, в сопровождении жены, а иногда и одного из детей, знатный человек катался с наслаждением в тени высоких тростников по затопленным болотам и топям. Мириады живых существ, копошившихся и роившихся со всех сторон вокруг его утлого судёнышка, доставляли ему живейшее удовольствие. В то время как жена срывала водяные лилии и цветы лотоса, а мальчик тренировал свою ловкость в ловле удодов, наш домовладелец, окружённый стаей диких птиц, затмевавшей небо над его головой, размахивал палицей, находя удовольствие в умении владеть трудным оружием, которое он поэтому предпочитал более целесообразному и легкому луку. Или же он схватывал острогу для битья рыбы, заостренную с двух концов, и проявлял ловкость в воде, стараясь, по возможности, пронзить сразу двух рыб тем и другим острием. Иногда при встрече со свирепым гиппопотамом или опасным крокодилом приходилось пускать в ход длинный гарпун, привязанный к веревке, и звать на подмогу местных рыбаков и охотников. Нередко знатные египтяне предавались более трудному спорту в пустыне, где можно было подстрелить из длинного лука огромного дикого быка, взять живьём множество антилоп, газелей, косуль, каменных козлов, диких быков, ослов, страусов и зайцев или поймать беглые тени странных животных, которыми воображение египтян населяло пустыню: грифона, четвероногое с головой и крыльями птицы, или сагу, львицу с головой ястреба и хвостом, оканчивающимся цветком лотоса! В этой более светлой стороне жизни египтян – их любви к природе, их трезвом и ясном взгляде на жизнь, их неизменной жизнерадостности, вопреки их постоянным и тщательным приготовлениям к смерти, – выражены преобладающие черты их натуры, столь ясно запечатлевшиеся в их искусстве, что это последнее стоит значительно выше той мрачной тяжеловесности, которая характерна для искусства Азии того времени.

Около пяти столетий незыблемого управления с централизованным урегулированием наводнения с помощью обширной системы плотин и оросительных каналов подняли производительность страны на высочайший уровень, ибо экономической основой цивилизации в эпоху Древнего царства, как и во все другие периоды египетской истории, было земледелие. Набросанная нами социальная и экономическая организация была обусловлена тучными урожаями пшеницы и ячменя, которые приносила египтянам неистощимая почва их долины. Кроме зерна огромные виноградники и обширные поля сочных злаков, составлявшие часть каждого поместья, пополняли в значительной степени земледельческую производительность страны. Большие стада рогатого скота, овец, коз, волов и ослов (заменявших в то время ещё неизвестную египтянам лошадь) и огромное количество домашней и дикой птицы, богатая дичь пустыни, о которой уже упоминалось, и бесчисленная нильская рыба были далеко не ничтожным добавлением к полевым продуктам, содействовавшим благосостоянию процветанию страны. Таким образом, в поле и на пастбище, благодаря труду миллионов жителей царства, созидались ежегодно новые жизненные блага, поддерживавшие экономическую жизнедеятельность страны.

Другие источники благосостояния также требовали массы рабочих рук. У первых порогов находились гранитные каменоломни; в Сильсиле добывался песчаник; более хорошие и твёрдые породы камня – преимущественно в Хаммамате, между Коптом и Красным морем. Алебастр добывался в Хатнубе, за Амарной; известняк – во многих местах, в особенности в Аяне или Турре, против Мемфиса. Египетские каменотесы доставляли с первых порогов гранитные глыбы в двадцать или тридцать футов длиной и в пятьдесят или шестьдесят тонн весом. Они просверливали самый твёрдый камень, как например, дюрит, посредством медных трубчатых свёрл и распиливали массивные крышки гранитных саркофагов длинными медными пилами, действие которых, так же как и свёрл, усиливалось при помощи песка или наждака. Горнорабочие набирались большими партиями для экспедиций на Синайский полуостров с целью добывания меди, зелёного и синего малахита, употреблявшегося для тонких инкрустаций, бирюзы и ляпис-лазури. Откуда добывалось железо, уже бывшее в употреблении, хотя и в ограниченном количестве, для изготовления орудий, в точности неизвестно. Бронза ещё не употреблялась. Кузнецы делали из меди и железа копья, гвозди, крючки и всевозможную арматуру для ремесленников, кроме того, они изготовляли чудные медные сосуды для стола богатых людей и великолепное медное оружие. Как мы сейчас увидим, они делали чудеса также и в области пластического искусства. Серебро привозили из-за границы, вероятно из Киликии в Малой Азии, поэтому оно было ещё более редким и ценным, чем золото. Кварцевые жилы в гранитных горах вдоль Красного моря содержали много золота, и оно добывалось в Вади-Фоахире, по Коптской дороге. Золото также добывалось в большом количестве в чужих краях и доставлялось путём торговли из Нубии, где встречалось в восточных пустынях. Из ювелирных вещей, украшавших фараона и знать в эпоху Древнего царства, почти ничего не сохранилось, но на рельефах в молельнях внутри гробниц часто бывают изображены золотых дел мастера за работой, и их потомки эпохи Среднего царства оставили после себя работы, показывающие, что вкус и умение I-й династии продолжали непрерывно развиваться и в последующие периоды Древнего царства.

Нильская долина доставляла почти все материалы, нужные для развития и всех других значительных видов ремёсел. Несмотря на лёгкость добывания хорошего строительного камня, огромные количества высушенного на солнце кирпича выпускались, как и в наше время, заводами. Мы уже видели, что каменщики возводили целые кварталы для бедных, виллы для богатых, склады, укрепления и городские стены из этого дешёвого и удобного материала. В безлесной долине главнейшими деревьями были финиковая пальма, сикомор, тамариск и акация, из которых ни одно не годилось для построек. Дерево было поэтому редко и дорого, но плотники, столяры и краснодеревщики всё же процветали, и те, которые работали для дворца или в поместьях знати, творили чудеса из кедра, привозимого из Сирии, и чёрного дерева, получаемого с юга. В каждом городе и в каждом крупном поместье не прекращалось судостроение. Существовало много различных типов судов, начиная с тяжёлых, грузовых лодок для зерна и скота и кончая роскошными многовёсельными «дахабие» знати с их огромным парусом. Мы находим корабельных мастеров, строящими древнейшие из известных нам морских судов на берегах Красного моря.

Хотя виртуозные мастера по камню всё ещё изготовляли великолепные сосуды, вазы, кувшины, чаши и блюда из алебастра, диорита, порфира и других ценных пород, тем не менее они должны были постепенно уступить своё место гончару, чья восхитительная голубая и зелёная фаянсовая посуда не могла не завоевать себе рынка. Гончары изготовляли также огромные количества крупных грубо сделанных кувшинов для хранения масла, вина, мяса и иной пищи в хранилищах знати и правительства. Изготовление мелкой посуды, бывшей в употребленье среди миллионов низшего населения стало одной из главнейших отраслей ремёсел страны.

Глиняная посуда того времени лишена украшений и едва ли представляет собою произведение искусства. Стекло всё ещё употреблялось преимущественно в виде глазури и не играло роли самостоятельного материала. В стране пастбищ и скотоводства производство кожи само собою разумеется. Скорняки в совершенстве научились выделывать шкуры и производили тонкие и мягкие сорта кожи, окрашенные во всевозможные цвета, для обивки стульев, кресел и кроватей и для изготовления подушек, цветных навесов и балдахинов. Лён разводился в большом количестве, и сбор его на земле фараона находился под наблюдением высокопоставленного вельможи. Жёны крепостных в больших поместьях занимались тканьем и прядением. Даже грубые сорта ткани для всеобщего употребления были хорошего качества; что же касается сохранившихся образцов царских льняных тканей, то они настолько тонки, что без помощи увеличительного стекла нельзя их отличить от шёлка, и тело носивших их людей просвечивало сквозь ткань.

Другие растительные волокна, получаемые из болотных растений, поддерживали обширное производство более грубых тканей. В числе их папирус был наиболее полезным. Из него делались путём связывания длинных пучков стеблей лёгкие челноки; из тех же стеблей, равно как из пальмовых волокон, свивались верёвки; далее, из стеблей папируса плели сандалии и циновки, но главное, расщеплённые на тонкие полосы, они могли быть превращены в листы прочной бумаги. Тот факт, что египетское письмо дошло до Финикии и дало классическому миру алфавит, отчасти обусловлен удобным письменным материалом, равно как и способом письма на нём при помощи чернил. В то время как царская депеша клинописью на глиняной таблице нередко весила восемь или десять фунтов и её не мог носить на себе гонец, свиток папируса с поверхностью, в пятьдесят раз большей сравнительно с таблицей, легко можно было носить за пазухой – будь то деловой документ или книга. Ввоз папируса в Финикию производился уже в XII в. до н. э. Производство бумаги из папируса развилось в обширную и процветающую отрасль ремёсел уже в эпоху Древнего царства.

Нил был покрыт лодками, барками и всевозможными судами, которые везли упомянутые изделия ремесленников, а также произведения полей и пастбищ в сокровищницу фараона или на рынки, где они выставлялись на продажу. Обычной формой торгового оборота был обмен: простой глиняный горшок давали за рыбу, пучок лука за опахало, деревянный ящик за баночку мази. Но при некоторых сделках, а именно таких, где дело касалось крупных ценностей, в качестве денег употреблялись золото и медь в кольцах определённого веса, и каменные меры веса были помечены соответственным количеством золота в виде таких колец. Монета подобного рода – наиболее древняя из существовавших в обращении. Серебро было редко и ценилось выше золота. Торговля достигла уже высокой степени развития. Велись книги и отчёты, писались ордера и расписки, делались завещания, выдавались доверенности и заключались письменные долгосрочные контракты. Каждый знатный человек имел своих секретарей, конторщиков, и не прекращался обмен письмами и официальными документами с его коллегами.

Под скудными остатками домов из высушенного на солнце кирпича на острове Элефантине, где жила знать южной окраины в XXVI в. до н.э., крестьяне нашли остатки хозяйственных бумаг и деловых документов, некогда составленных в канцелярии важной особы. Но невежественные люди, которые их нашли, настолько повредили драгоценные папирусы, что от них уцелели только обрывки. Письма, отчёты судебных процессов и меморандумы, которые ещё можно распознать между ними, были изданы Берлинским музеем, где хранится находка.

При таких условиях усвоение учёности того времени было обязательным для официальной карьеры. В связи с сокровищницей, требовавшей для ведения всевозможных отчётов множества искусных писцов, находились школы, где юноши обучались и практиковались в писарском искусстве, которому они предполагали себя посвятить¹⁸. Образование имело для египтянина лишь одну сторону – практическую пользу. Идеальное удовлетворение в искании истины, преследование науки ради неё самой были ему неизвестны. Научный багаж, по мнению писца, был тем преимуществом, которое возвышало юношу над всеми другими классами, и вследствие этого мальчика следовало с ранних лет отдавать в школу и старательно следить, чтобы он исполнял заданное. Наставления непрестанно звенели в ушах юноши, но учитель не ограничивался ими, его правилом было: «Уши мальчика на его спине, и он слушает, когда его бьют». Образование, если не считать бесчисленных моральных правил, в числе которых было много в высшей степени здравых и разумных, заключалось преимущественно в усвоении искусства письма. Сложное иероглифическое письмо с его бесчисленными фигурами животных и людей, которые читатель, без сомнения, не раз видел на памятниках в музеях или в трудах, посвящённых Египту, было слишком кропотливым и трудным делом, чтобы отвечать нуждам повседневной деловой жизни. Благодаря привычке писать эти фигуры скорописью чернилами на папирусе, они постепенно были сведены к весьма упрощённым и сокращённым абрисам. Это деловое курсивное письмо, называемое нами иератическим, возникло уже в эпоху древнейших династий и с расцветом культуры Древнего царства развилось в красивую и беглую систему письма, стоящую ближе к иероглифам, чем наша скоропись к печатным буквам. Введение этой системы в правительственное делопроизводство и повседневную деловую жизнь вызвало существенные изменения в правительстве и обществе и навсегда создало классовое различие между человеком образованным и необразованным, представляющее проблему ещё и в современном обществе. Усвоение скорописи давало возможность юноше отдаться вожделенной официальной карьере в качестве писца, надзирателя за складом или управителя поместьем. Ввиду этого наставник предлагал вниманию ученика примерные письма, пословицы и литературные произведения, которые он старательно списывал в свой свиток, заменявший ему современную классную тетрадь. Было найдено большое количество таких свитков эпохи империи, приблизительно на пятнадцать веков позже падения Древнего царства. Благодаря этим свиткам, исписанным нетвёрдой рукой ученика писарской школы, сохранилось много сочинений, которые иначе были бы потеряны. Их легко узнать по помаркам учителя на полях. Научившись хорошо писать, юноша поступал в помощники к какому-нибудь чиновнику. В его канцелярии он постепенно усваивал рутину и обязанности профессионального писца, пока не делался способным занять штатную должность внизу чиновной лестницы.

Следовательно, образование состояло исключительно из практически полезного для официальной карьеры. Знакомство с природой и внешним миром в целом считалось необходимым, лишь поскольку это способствовало вышеозначенной цели. Как мы уже говорили, египтянам никогда не доводилось искать истины ради неё самой. Наука того времени, если можно вообще говорить о таковой в собственном смысле слова, состояла в знакомстве с природными явлениями под тем углом зрения, который мог облегчить людям осуществление практических задач, с которыми они ежедневно сталкивались. У них было большое практическое знакомство с астрономией, развившееся из тех знаний, которые дали возможность их предкам ввести рациональный календарь приблизительно за тринадцать столетий до расцвета культуры Древнего царства. Они уже составили небесную карту, знали наиболее значительные неподвижные звёзды и развили систему наблюдения посредством инструментов, достаточно точных, чтоб определять положение звёзд для практических надобностей.

Но они не создали ни одной теории относительно небесных тел, взятых в целом, и им ни разу не пришло на ум, что такая попытка может быть полезной или стоящей труда. Если обратиться к математике, то все обычные арифметические действия требовались при ежедневном деловом и правительственном делопроизводстве и уже давно вошли в употребление среди писцов.

Но дроби представляли трудности. Писцы умели оперировать только с теми, у которых в числителе была единица, и вследствие этого все другие дроби расчленялись на ряд таких, где числителем была единица. Единственным исключением были две третьих, которыми научились пользоваться, не расчленяя так. Элементарные алгебраические вопросы также решались без затруднения. В геометрии умели решать простейшие теоремы, хотя определение площади трапецоида (трапецоид – фигура, похожая на трапецию, но только не имеющая параллельных сторон) представляло некоторые трудности и сопровождалось ошибками, тогда как площадь круга определялась вполне точно. Необходимость вычислять объём кучи зерна повела к очень приблизительному определению объёма полушарий, а круглого амбара – к определению объёма цилиндра. Но ни один теоретический вопрос не обсуждался, и наука касалась исключительно вопросов, постоянно встречавшихся в повседневной жизни. План, например, квадратного основания Большой пирамиды мог быть составлен поразительно точно, и ориентировка производилась с точностью, почти соперничающей с результатами, получаемыми при помощи современных инструментов.

Таким образом, значительная осведомленность в механике была к услугам архитектора и мастера. Арка употреблялась при каменных постройках начиная с ХХХ века и была, следовательно, древнейшей из известных нам. При передвижении больших памятников применялись лишь простейшие технические приёмы: блок был не известен, а также, вероятно, и каток. Медицина, уже обладавшая значительным запасом житейской мудрости, обнаруживает непосредственную и точную наблюдательность; было в обычае звать лекаря, и придворный врач фараона был человеком высокопоставленным и влиятельным. Многие медицинские рецепты были разумны и полезны, другие же наивно фантастичны, как например, микстура из волос чёрного телёнка в качестве предохранительного средства от поседения волос.

Их собирали и записывали на свитках папируса, и рецепты этой эпохи славились в позднейшие времена своею силой. Некоторые из них были занесены греками в Европу, где они ещё долгое время применялись крестьянами. Какому бы то ни было прогрессу в сторону подлинной науки препятствовала вера в магию, которая позднее возобладала во всей врачебной практике. Не было большой разницы между врачом и магом. Все лекарства составлялись с большим или меньшим упованием на магические чары, и во многих случаях магические действия врача сами по себе считались действеннее любого лекарства. Болезнь вызывалась враждебными духами, и с ними могла справиться только магия.

Искусство процветало как никогда в древнем мире. Здесь снова египетский склад ума не был всецело таким, который характерен для позднейшего, эллинского искусства. Искусство как искание и выявление одного только идеально прекрасного было неизвестно в Египте. Египтянин любил красоту в природе, он хотел быть окружённым такой красотой у себя дома и за его стенами. Лотос распускался на ручке его ложки, и его вино искрилось в глубокой синей чаше того же цветка; мускулистые бычьи ноги из резной слоновой кости поддерживали ложе, на котором он спал; потолок над его головой представлял собою звёздное небо, расстилающееся над стволами пальм, увенчанными каждый грациозным пучком свисающей листвы, или же стебли папируса поднимались с пола, чтобы поддерживать лазурный свод на своих колыхающихся венчиках; голуби и мотыльки летали по небу, расстилавшемуся на потолке в его комнатах; его полы были разукрашены пышной зеленью роскошных болотных трав, у основания которых скользили рыбы; дикий бык поднимал голову над качающимися головками трав, заслышав чириканье птиц, тщетно пытавшихся отогнать вороватую ласку, взбиравшуюся с намерением разорить их гнёзда. Предметы обихода в домах богатых людей всюду обнаруживают бессознательную красоту линий и тонкое соблюдение пропорций; красота в природе и внешней жизни, запечатлённая в украшениях, индивидуализировала до известной степени даже самые обыденные предметы.

Египтяне стремились придать красоту всем предметам, но эти предметы, от первого до последнего, служили какой-нибудь полезной цели. Они не были расположены делать красивую вещь исключительно ради её красоты.

В скульптуре преобладал практический элемент. Великолепные статуи Древнего царства были сделаны не для украшения рыночной площади, а исключительно для того, чтобы быть замурованными в гробницах – мастабах, где, как мы видели в предыдущей главе, они могли быть полезны для умершего в загробной жизни. Главным образом, этому мотиву обязаны мы чудесным развитием портретной скульптуры Древнего царства.

Скульптор или мог лепить свою модель с точным соблюдением индивидуальных черт, преследуя интимный, личный стиль, или же он мог воспроизвести условный тип в формальном типическом стиле. Оба стиля, воспроизводившие одного и того же человека, как ни были они между собой различны, могли встречаться в одной и той же гробнице. Употреблялись все приемы для увеличения жизненного сходства. Статуя целиком расписывалась соответственно натуре, глаза были вставные из горного хрусталя, и живость, присущая произведениям мемфисских скульпторов, не была никогда превзойдена. Из сидячих фигур наиболее совершенна общеизвестная статуя Хафра (Хефрена), строителя второй пирамиды в Гизе. Скульптор искусно справился с трудностями, которые представлял для него необычайно твёрдый и ломкий материал (диорит), и, хотя он был вследствие этого вынужден трактовать сюжет в общих чертах, он тем не менее незаметно подчеркнул характерные особенности, так как иначе произведение страдало бы неопределённостью. Неизвестный мастер, долженствующий занять место среди великих мировых скульпторов, несмотря на технические трудности, которых не знает ни один современный ваятель, запечатлел подлинный непреходящий образ царя и показал нам с неподражаемым искусством божественное и бесстрастное спокойствие, которое приписывали своим властелинам люди того времени. Работая над более мягким материалом, скульптор достигал большей свободы, одним из лучших образцов которой является сидячая фигура Хемсета в Лувре. Она поразительно жива, несмотря на суммарную трактовку тела, – недостаток, характерный для статуарной скульптуры Древнего царства.

Наиболее индивидуальным элементом в модели представляется ваятелю голова, и на этой последней сосредоточивает он поэтому всю свою виртуозность. Позы царей и знатных лиц на статуях мало разнообразны; в действительности есть ещё только одно положение, в котором высокопоставленное лицо могло быть представлено. Наилучшим образцом его является фигура жреца Ранофера, живое подобие гордого вельможи того времени. Хотя модель по существу ничего нам не говорит, тем не менее одним из поразительнейших портретов Древнего царства является лоснящийся, упитанный, довольный собою старый надсмотрщик, чья деревянная статуя, также как и все другие, до сих пор нами упомянутые, находится в Каирском музее. Всем, конечно, известно, что его называют деревенским старостой или «деревенским шейхом», вследствие того, что местные жители, вырывшие его из земли, открыли у него в лице такое поразительное сходство со старостой своей деревни, что все в один голос закричали: «Шейх эль-Белед!» Изображая слуг, долженствовавших сопровождать умершего в загробный мир, скульптор не был связан тираническими условностями, определявшими позу знатного человека. С соблюдением величайшего жизненного сходства лепил он миниатюрные фигурки домашних слуг, занятых и в гробнице тою же работой, которую они привыкли делать на своего господина в его доме. Даже и секретарь знатного лица должен был сопровождать его в потусторонний мир. И настолько живо моделировал скульптор знаменитого «луврского скриба», что, имея перед собою это острое с крупными чертами лицо, едва ли мы удивились бы, если бы тростниковое перо вновь легко задвигалось по свитку папируса, лежащему у него на коленях, под диктовку его господина, прерванную теперь уже пять тысячелетий назад. Из самого твёрдого камня высекались чудные фигуры животных, вроде гранитной львиной головы из храма солнца Ниусерра.

Никогда не думали, чтобы скульпторы той отдалённой эпохи могли решить столь трудную задачу, как отливка металлической статуи в натуральную величину, но скульпторы и литейщики при дворе Пиопи I в ознаменование первого юбилея царя исполнили даже и это.

На деревянном основании они сделали из кованой меди лицо и торс царя, вставив глаза из обсидиана и белого известняка. Несмотря на своё теперешнее разрушенное состояние, несмотря на трещины и ржавчину, голова представляет ещё и поныне один из самых сильных портретов, сохранившихся от древности. Золотых дел мастер также овладел сферой пластического искусства. В «золотом доме», как называлась его мастерская, он ваял для храмов ритуальные статуи богов, вроде великолепного изображения священного иераконпольского ястреба, чью голову нашли в местном храме. Туловище из кованой меди погибло, но голова, покрытая небольшим диском, на котором возвышаются два высоких пера, – всё из кованого золота – сохранилась в полной целости. Голова – из цельного куска металла, и глаза представляют собою полированные концы обсидианового стержня, проходящего внутри головы от одной глазной впадины до другой.

В рельефах, на которые теперь был большой спрос для украшения храмов и молелен внутри гробниц – мастаб, египтяне столкнулись с проблемами ракурса и перспективы. Им приходилось изображать на плоскости предметы, обладавшие округлостью и глубиной. Решение этого вопроса было предуказано им от времён, предшествовавших Древнему царству. Условный стиль утвердился ещё до эпохи Ш династии и был теперь священной и неприкосновенной традицией.

Хотя и сохранилась некоторая свобода развития, всё же этот стиль в основных чертах удержался в течение всей истории египетского искусства, даже и после того, как художники научились видеть его ограниченность. Создавшая его эпоха не научилась рисовать сцены или предметы под одним углом зрения; одна и та же фигура изображалась одновременно с двух сторон. Рисуя человека, неизменно совмещали глаза и плечи анфас с профилем туловища и ног. Это бессознательное несоответствие распространилось впоследствии и на временные отношения, и последовательные моменты времени совмещались в одной и той же сцене. Если принять это ограничение, то рельефы Древнего царства, представляющие собою в действительности слегка моделированные рисунки, часто являются редкими по красоте скульптурами. Из рельефов, высеченных мемфисскими скульпторами на стенах молелен внутри мастаб, черпаем мы все наши сведения, касающиеся жизни и обычаев Древнего царства. Превосходная моделировка, на которую был способен тогдашний скульптор, быть может, лучше всего представлена на деревянных дверях Хесира. Все рельефы были окрашены так, что в законченном виде мы можем назвать их выпуклыми или лепными картинами; во всяком случае они не относятся к сфере пластического искусства, как например, греческие рельефы. Живопись применялась также и самостоятельно, и общеизвестная вереница гусей из одной медумской гробницы красноречиво свидетельствует о той силе и свободе, с которой мемфисец того времени мог изображать хорошо ему известные животные формы. Характерная посадка головы, медленная походка, внезапный изгиб шеи в момент, когда голова наклоняется, чтобы схватить червя, – всё это свидетельствует о работе сильного и уверенного в себе рисовальщика, долго практиковавшегося в своём искусстве.

Скульптура Древнего царства может быть охарактеризована как естественный и бессознательный реализм, выраженный с величайшим техническим совершенством. В своём искусстве ваятель Древнего царства может с честью для себя выдержать сравнение с современными скульпторами. Он был единственным художником Древнего Востока, способным передавать человеческое тело в камне; живя в обществе, где он ежедневно видел пред собою обнажённое тело, он трактовал его правдиво и свободно. Я не могу удержаться, чтобы не привести слов беспристрастного археолога-классика Шарля Перро, который говорит о мемфисских ваятелях Древнего царства: «Следует признать, что они создавали произведения, которых не превзойдут величайшие портреты современной Европы». Тем не менее скульптура Древнего царства была искусственна; она не истолковывала, не воплощала в камне идей и мало интересовалась душевными движениями и жизненными силами. Характерно для той эпохи, что мы должны говорить о мемфисском искусстве, взятом в целом. Мы не знаем ни одного из его величайших мастеров, и нам известны имена только одного или двух художников за весь период египетской истории.

Лишь в начале XX века открылись перед нами основы архитектуры Древнего царства. От дома и дворца того времени дошло до нас слишком мало остатков, чтобы мы могли с уверенностью воссоздать их лёгкий и воздушный стиль. До нас дошли только массивные каменные сооружения. Кроме мастаб и пирамид, о которых мы уже вкратце говорили, большими архитектурными созданиями Древнего царства являются храмы.

Их устройства мы касались в предыдущей главе. Архитектор воспроизводил одни прямые перпендикулярные и горизонтальные линии в очень смелом и удачном сочетании. Арка, хотя и известная, не употреблялась как архитектурный мотив. Потолок либо опирался на простейший каменный устой в виде четырёхгранного столба из одного куска гранита, либо архитрав¹⁹ поддерживался великолепной сложной колонной, сделанной из гранитного монолита. Эти древнейшие в истории архитектуры колонны употреблялись, вероятно, уже ранее Древнего царства, ибо они имеют вполне законченный вид в эпоху V династии. Колонны воспроизводят пальмовое дерево, и капители сделаны в виде кроны; или же они задуманы в виде связки стеблей папируса, несущих архитрав на верху взаимосомкнутых почек, которые образуют капитель. Пропорции безукоризненны. Окружённые подобными чудесными колоннами и ограниченные стенами с ярко расписанными рельефами, дворы храмов Древнего царства принадлежат к благороднейшим архитектурным созданиям, которые только дошли до нас от древности. Египет стал родиной того вида архитектуры, где колонна играет первенствующую роль. Вавилонские строители с поразительным искусством достигали разнообразных архитектурных эффектов путём умелой группировки значительных масс, но они ограничились только этим, и колоннада осталась им неизвестна; тогда как египтяне уже в конце IV тысячелетия до н.э. разрешили основную проблему монументальной архитектуры тем, что с самым тонким художественным чутьём и величайшим техническим совершенством стали трактовать пустые пространства и положили начало колоннаде.

Рассматриваемая нами эпоха оперировала с материальными предметами и развивала материальные ресурсы, то и другое не представляло благоприятных условий для процветания литературы. Последняя в то время в действительности ещё только зарождалась. Придворные мудрецы, древние визири Кегемни, Имхотеп и Птаххотеп, запечатлели в пословицах здравую житейскую мудрость, которой научило их долгое служебное поприще, и эти пословицы были в обращении, вероятно, уже в письменном виде, хотя древнейшая рукопись подобных правил, которой мы обладаем, относится к Среднему царству. Храмовые писцы V династии составили анналы древнейших царей, начиная с правителей обоих доисторических царств, от которых сохранились одни имена, и кончая самой V династией. Но то был сухой перечень событий, деяний и пожертвований храмам, лишённый литературной формы. Это древнейший сохранившийся отрывок царских анналов. Ввиду возрастания стремления увековечить выдающуюся жизнь знатные люди стали высекать на стенах своих гробниц летописи своей жизни, отмеченные наивной прямолинейностью, в длинном ряде простых предложений, одинаково построенных и лишённых определённой связи. О событиях и почестях, обычных в жизни господствующей знати, её представители повествуют всегда в одних и тех же выражениях; условные фразы уже завоевали себе место в литературе как незыблемые каноны – в пластическом искусстве. Загробные тексты в пирамидах иногда отмечены грубой силой и почти дикой пламенностью. Они содержат отрывки древних мифов, но нам неизвестно, существовали ли тогда эти последние только в устном виде или же и в письменном. Повреждённые религиозные поэмы, представляющие по форме начатки параллелизма, входят в состав этой литературы и несомненно являются образцами древнейшей поэзии Египта. Вся эта литература, как по форме, так и по содержанию, свидетельствует о том, что она возникла среди первобытных людей. Народные песни, плод причудливой фантазии занятого работой крестьянина или личной преданности домашнего слуги, были тогда так же обычны, как и теперь; в одной из дошедших до нас песен пастух беседует с овцами; в другой – носильщики уверяют своего господина, что кресло для них легче, когда он в нём сидит, чем когда оно пусто. Музыка также процветала, и при дворе находился руководитель царской музыки. Инструменты составляли арфа, на которой исполнитель играл сидя, и два рода флейт, более длинная и более короткая. Инструментальная музыка сопровождалась всегда голосом, и полный оркестр состоял из двух арф и двух флейт, большой и малой. Относительно характера и природы исполнявшейся музыки, равно как и количества известных октав, мы не можем сказать ничего.

Таков был, насколько нам удалось сконцентрировать наши современные познания, тот активный и энергичный век, который перед нами развёртывается в то время, когда правители тинисских династий уступают место мемфисским царям. Теперь мы должны проследить судьбу этого древнейшего государства, состав которого ещё различим.

В конце так называемой II династии²⁰, т.е вначале XXX века до н.э. представители Тинисской династии были окончательно устранены от власти, которою они пользовались столь успешно в течение более четырёх столетий, согласно Манефону. Вместо них стала возвышаться мемфисская фамилия, обитавшая в «Белых Стенах». Однако есть основание думать, что резкая смена династий, о которой говорит Манефон, в действительности не происходила и что окончательное торжество Мемфиса могло быть простым следствием постепенного переселения в него самих тинисцев. Как бы то ни было, великая царица Нимаатхапи, жена Хасехема, бывшего, вероятно, последним царём II династии, была, по-видимому, матерью Джосера, с чьим вступлением на престол становится явным преобладание Мемфиса. В эпоху главенства Мемфиса развитие, которое с такою силою двигалось вперёд тинисцами, поддерживалось искусно и даровито. В течение более 500 лет царство продолжало процветать, но из этих пяти столетий только от двух последних дошли до нас кое-какие литературные остатки; что же касается первых трёх столетий, то нам приходится воссоздавать их почти целиком на основании вещественных документов, а именно архитектурных памятников того времени. До некоторой степени такая задача есть то же, что попытка воссоздать историю Афин в век Перикла, опираясь исключительно на храмы, скульптуры, вазы и другие вещественные остатки того времени. Хотя богатая интеллектуальная, литературная и политическая жизнь, развёртывавшаяся тогда в Афинах, имела такие духовные запасы и такое состояние государства и общества, которых Египет даже и в свои лучшие времена никогда не знал, тем не менее не следует забывать, что как ни грациозно впечатление, получаемое нами от памятников Древнего царства, эти последние только скелет, который мы могли бы облечь плотью и одарить жизнью, если бы сохранились главнейшие литературные памятники того времени. Трудно разглядеть за этими титаническими произведениями деловой мир торговли, ремёсел и администрации, общественную жизнь, искусство и литературу, из которых они выросли. От полутысячелетия политических изменений, от переворотов и узурпации, от развития и упадка учреждений, от поместных губернаторов, то притихших под крепкой державой фараонов, то сбрасывавших с себя эгиду слабого монарха и возвышавшихся до степени независимых князей, которые становились, наконец, настолько могущественными, что вызывали окончательное распадение государства, – от всего этого до нас дошли лишь беглые и случайные следы, да и то скорее угаданные, нежели документально обоснованные.

Первым выдающимся лицом Древнего царства был Джосер, положивший, как мы говорили, начало III династии. Очевидно, что его могущественное управление утвердило главенство Мемфиса. Он продолжал разработку медных рудников на Синайском полуострове и раздвинул границы на юге. Если верить позднейшему преданию жрецов, то он настолько подчинил себе беспокойные племена Северной Нубии, которые ещё несколько веков спустя после его царствования тревожили набегами область первых порогов, что мог обеспечить богу порогов Хнуму²¹ по меньшей мере номинальное обладание обоими берегами реки от Элефантины, на нижнем конце порогов, до Такомпсо, около 75 или 80 миль выше них. Ввиду того, что это предание было выдвинуто жрецами Исиды в птолемеевскую эпоху, как обоснование некоторых своих притязаний, то весьма вероятно, что в нём заключается ядро факта.

Успех начинаний Джосера, может быть, отчасти был обязан указаниям великого мудреца Имхотепа, бывшего одним из его главных советников. В сфере жреческой мудрости, магии, составления моральных сентенций, медицины и архитектуры эта замечательная личность царствования Джосера оставила по себе столь отменную память, что его имя никогда не было забыто. Он стал патроном позднейших писцов, которые аккуратно совершали ему в начале работы возлияние из сосуда с водой, составлявшего часть их письменного прибора. Народ спустя века распевал его пословицы, и через 2500 лет после своей смерти он стал богом медицины, которого греки, называвшие его Имутесом, отождествляли с Асклепием. Ему был воздвигнут храм вблизи Мемфиса, и в настоящее время каждый музей обладает одной или двумя бронзовыми статуэтками этого обожествлённого мудреца, слагателя пословиц, врача и зодчего Джосера. Жрецы, руководившие при Птолемеях восстановлением храма в Эдфу, утверждали, что они следуют плану строения, первоначально воздвигнутого там по замыслу Имхотепа, поэтому весьма возможно, что Джосер построил там храм.

Манефон приводит предание, согласно которому постройки из камня стали впервые возводиться Джосером, которого он называет Тозортросом. Хотя, как мы видели, теперь известны более ранние каменные сооружения, всё же слава великого зодчего, приписываемая советнику Джосера Имхотепу, не случайна, и ясно, что царствование Джосера знаменует собою начало обширного строительства из камня. До его правления царские гробницы возводились из высушенного на солнце кирпича и содержали только, в одном случае, гранитный, пол, а в другом – комнату из известняка. Кирпичная гробница была значительно усовершенствована Джосером, и в его время в Бет-Халлафе вблизи Абидоса была построена громадная кирпичная мастаба, в которой находилась лестница, спускавшаяся до гравия под верхней постройкой и превращавшаяся там в нисходящий проход, который оканчивался рядом покоев склепа. Проход закрывался в пяти местах тяжёлыми плитами. Это была первая из двух царских гробниц, обычно возводившихся в это время. По всей вероятности, сам Джосер никогда не воспользовался этой усыпальницей, построенной так близко от гробниц его предков. С помощью Имхотепа он предпринял постройку мавзолея по плану несравненно более грандиозному, чем тот, на который когда-либо дерзали его предки²². В пустыне за Мемфисом он воздвиг гробницу, весьма сходную с тою, которая находилась в Бет-Халлафе, но только мастаба была выстроена из камня. Она имела около 38 футов высоты, приблизительно 227 футов в ширину, и её длина с севера на юг была, точно неизвестно на сколько футов, больше ширины. С течением времени он расширил её основание и также увеличил в высоту посредством пяти прямоугольных надстроек, размер которых постепенно уменьшался кверху. В результате получилось ступенчатое сооружение в 6 этажей, имевшее в высоту 190 футов и приблизительно напоминавшее в целом пирамиду. Оно часто называется «ступенчатой пирамидой» и действительно является переходной формой от плоской прямоугольной мастабы, первоначально построенной Джосером в Бет-Халлафе, к непосредственно следовавшей за ней пирамиде его преемников. Это первое большое сооружение из камня, известное в истории.

Богатство и могущество, позволившие Джосеру воздвигнуть такую внушительную и дорогостоящую гробницу, выпали на долю и других царей той же династии, порядок и судьбы которых ещё невозможно реконструировать. Нам теперь известно, что следует приписывать им две больших каменных пирамиды в Дашуре. Эти огромные и великолепные памятники, древнейшие пирамида, наглядно свидетельствуют о богатстве и могуществе III династии. Подобные колоссальные сооружения действуют мощно на воображение, но мы можем воссоздать лишь в самых смутных чертах течение событий, которые вызвали их к бытию; массу вопросов они оставляют без ответа. К концу династии страна процветала под властью сильного и дальновидного Снофру. Он строил суда около 170 футов длиной для речной торговли и правительственных надобностей, он продолжал расширять эксплуатацию медных рудников на Синайском полуострове, где он нанёс поражение местным племенам и оставил отчёт о своей победе. Снофру настолько прочно утвердил египетское господство на полуострове, что на него впоследствии смотрели как на человека, создавшего и закрепившего египетский суверенитет в тех местах; один из рудников носил его имя. Спустя 1000 лет с его деятельностью в этой области сравнивали свою собственную позднейшие цари, которые хвалились, что ничего подобного не делалось там «со времён Снофру»; и наряду с местными божествами Хатор и Сопдет отважные чиновники, рисковавшие там своею жизнью ради фараона, взывали к его покровительству как к богу-патрону той области. Он урегулировал южную границу, и вполне возможно, что следует приписывать ему постройку крепостей у Горьких озёр на Суэцком перешейке, ещё существовавших в эпоху V династии. Дороги и станции в Восточной Дельте носили его имя, спустя ещё 15 веков после его смерти. На западе весьма возможно, что он уже владел одним из северных оазисов. Кроме всего этого, он начал торговые сношения с севером и отправил флот из 40 судов к финикийскому берегу за ливанским кедром. По примеру Джосера он проявлял также деятельность на юге, а именно предпринял поход против Северной Нубии, откуда вернулся с 7000 пленных и 200 000 голов крупного и мелкого скота.

Могущественный и богатый Снофру, как владыка «Обеих Стран», возвёл также две гробницы. Древнейшая находится в Медуме, между Мемфисом и Файюмом (Фаюмом).

Она была начата, подобно гробнице Джосера, как мастаба из известняка со склепом ниже своего основания. По примеру Джосера строитель увеличил её в семь раз и сделал из неё ступенчатое сооружение, причём промежутки между отдельными горизонтальными гранями были заполнены сверху донизу так, что каждая сторона представляла собою одну непрерывную плоскость, преломленную под различными углами. Таким образом, создалась первая пирамида. Другая пирамида Снофру, значительно большая по размерам и внушительности, возвышается теперь над всей Дашурской группой. Это была величайшая постройка из тех, на которые до тех пор дерзали фараоны, красноречиво свидетельствовавшая о быстром прогрессе искусства в эпоху III династии. Обнаруженная надпись показывает, что владения, которыми была обеспечена гробница Снофру, оставались неприкосновенными ещё 300 лет спустя.

В царствование Снофру богатство и могущество страны достигли высочайшего уровня, и это обусловило блеск следовавших затем династий Древнего царства. В то же время возвысился богатый и могущественный класс знати и бюрократии, о котором немного говорили выше, – класс, который уже более не довольствовался простыми кирпичными гробницами своих предков в Абидосе и по соседству с ними. Их великолепные мастабы из обтёсанного известняка по-прежнему расположены вокруг гробницы царя, которому они служили. Тому, что сохранилось в этих внушительных городах мёртвых, над которыми возвышается громада пирамиды, обязаны мы воссозданием картины жизни великого царства, через порог которого мы теперь переступили. Мы имеем позади себя медленное продолжительное развитие, таящее в себе начатки всего того, что находится теперь пред нашими глазами; так же и это развитие должны были мы проследить на основании гробниц древнейших египтян, начиная с кучи песка, покрывающей тело первобытного египтянина, и кончая колоссальной пирамидой фараона.

Схождение со сцены великой фамилии, главнейшим представителем которой был Снофру, поскольку мы можем об этом судить теперь, не отразилось существенным образом на судьбах нации. Великий основатель IV династии Хуфу, весьма возможно, был отпрыском III. Как бы то ни было, одна из его гаремных жён была прежде фавориткой Снофру. Несомненно одно, что Хуфу не был мемфисцем. Он происходил из города, расположенного в Среднем Египте, вблизи Бени-Хасана²³, который позднее назывался по этой причине «Менат-Хуфу», «Кормилицей Хуфу», а его полное имя «Хнум-Хуфу», что значит «Хнум охраняет меня», есть дальнейший намёк на его происхождение, ибо заключает имя Хнума, бараноголового бога Менат-Хуфу. Равным образом, после его смерти один из жрецов, приставленных к его гробнице, был в то же время жрецом Хнума в Менат-Хуфу. Мы не имеем возможности узнать, каким образом удалось простому знатному человеку провинциального города сместить могущественного Снофру и стать родоначальником новой линии царей. Он только грандиозно возвышается перед нами в ряду ничтожных фараонов своей эпохи, и о его величии гласит благородная гробница, воздвигнутая им в Гизе, против современного Каира. Главной заботой государства стало теперь устройство огромной непроницаемой и неразрушимой усыпальницы для тела фараона, и последний жертвовал на это все богатства, дарования и рабочие силы, имевшиеся в его распоряжении. О том, насколько прочен и целесообразен должен был быть правительственный аппарат Хуфу, мы можем до некоторой степени судить по тому, что его пирамида заключает в себе около 2 300 000 каменных глыб, весящих каждая в среднем 2 ½ тонны. Одни рабочие руки, занятые ломкой, передвижением и соответственным размещением этого огромного количества материала, должны были лечь тяжёлым бременем на страну Геродот приводит циркулировавшее в его время предание, согласно которому над пирамидой трудилось 100 000 человек в течение 20 лет, и Питри доказал, что эти цифры вполне заслуживают доверия. Содержание города в 100 000 рабочих, ничего не производивших и лежавших постоянно тяжёлым бременем на государстве, а так же постановка труда в каменоломнях с целью безостановочной доставки материала к основанию пирамиды сами по себе были бы способны остановить развитие меньшего государства. Глыбы добывались в каменоломнях на восточном берегу реки, к югу от Каира, и при полой воде, когда заливались низменные места, они переправлялись через долину к основанию холма, на котором возводилась пирамида²⁴. Здесь была построена огромная каменная дорога – плод десятилетней работы, если верить Геродоту, – и по ней камни втаскивались кверху на плоскогорье, где стояла пирамида. Не только количественно была эта работа столь колоссальной; также и с качественной стороны это наиболее замечательное вещественное создание древнего мира, о котором мы знаем, ибо массивная каменная кладка пирамиды поражает современного созерцателя своим совершенством. Прошло всего пять веков со времени устройства грубо сделанного пола в гробнице Усефая в Абидосе и, может быть, не более ста лет с тех пор, как была воздвигнута древнейшая из известных нам в настоящее время каменных построек, а именно комнаты из известняка в гробнице Хасехема. Пирамида имеет или имела в высоту приблизительно 481 фут, и каждая сторона её квадратного основания имела в длину около 755 футов. Средняя ошибка «менее одной десятитысячной стороны в отношении точной длины, квадратной формы и горизонтальности», хотя покатость почвы на месте сооружения препятствовала непосредственному измерению от угла до угла. Каменная кладка иногда настолько совершенна, что глыбы в несколько тонн сложены друг с другом так, что промежутки между ними значительной длины равняются одной десятитысячной дюйма и представляют грани и поверхности, «не уступающие работе современного оптика, но в масштабе акров вместо футов или ярдов материала». Всё сооружение сделано из известняка, за исключением главного склепа и помещений над ним, распределяющих тяжесть, где мастерство заметно ниже. Последняя, или верхняя, часть, очевидно, строилась с большей поспешностью, нежели нижние части. Проходы были искусно закрыты в нескольких местах гранитными глыбами, а с наружной стороны пирамида была покрыта облицовкой из поразительно пригнанных друг к другу трёхгранных известняковых плит, с тех пор растасканных, которые скрывали вход, находившийся в 18 ряду каменной кладки, считая от основания, около центра северной стороны.

Смелым человеком должен был быть монарх, задумавший уже в начале своего царствования эту величайшую каменную громаду, которую когда-либо сооружали человеческие руки, и в самой пирамиде имеются данные, свидетельствующие, по меньшей мере, о двух изменениях в плане. Отсюда можно предполагать, что подобно всем предшествовавшим пирамидальным памятникам она была задумана в меньших размерах, а затем, когда работа ещё не настолько подвинулась вперед, чтобы нельзя было вследствие запутанности внутренних проходов изменить плана, последний был расширен до огромных размеров настоящего основания, занимающего площадь в 13 акров. Три небольших пирамиды членов семьи Хуфу стояли подряд вплотную к ней с восточной стороны. Пирамида была окружена широким двором, вымощенным известняковыми плитами. С восточной стороны находился храм для заупокойной службы по Хуфу, от которого ничего не сохранилось, кроме части великолепного базальтового пола. Дорога, ведшая из долины к храму, до сих пор сохраняется в виде мрачных развалин, дающих представление об одной лишь грубой внутренней кладке. Поперёк неё расположена современная деревня Кафр. Далее, к югу находится часть стены, которая окружала город, расположенный внизу в долине и бывший, вероятно, резиденцией Хуфу, а также, быть может, и всей династии.

Покидая гробницу Хуфу, мы не должны допускать, чтобы восхищение перед памятником, вызвано ли оно обширными размерами или совершенством постройки, скрывало от нас подлинное и основное его значение; а именно, Большая пирамида есть древнейшее и наиболее внушительное из дошедших до нас свидетельств окончательного возникновения из доисторического хаоса и поместных смут организованного общества. Последнее предстает перед нами под эгидой всеобъемлющей и сознательной централизованной власти, носителем которой является монарх.

Имя Хуфу было найдено от Десука, в северо-западной, и Бубаста, в Восточной Дельте, до Гелиополя на юге, но мы не знаем почти ничего о других его деяниях. Он продолжал работы на Синайском полуострове; быть может, он начал впервые разработку залежей алебастра в Хатнубе или во всяком случае держал там рабочих; и, далее, птолемеевские предания изображали его строителем храма Хатор в Дендере. Отсюда ясно, что все производительные силы страны были всецело в его распоряжении и под его контролем. Его старший сын, по обычаю IV династии, был визирем и главным судьёй, а равно и два «казначея бога», заведовавшие работою в каменоломнях, были, как мы видели, несомненно, сыновьями царя. Наиболее значительные должности занимались членами царского дома, и благодаря этому огромное государство подчинялось малейшему желанию монарха и в течение многих лет считало своей главнейшей задачей сооружение его гробницы. Ничем не проявивший себя царь Джедефра, или Раджедеф, отношение которого к династии совершенно неопределённо, следовал, по-видимому, за Хуфу. Его незначительная пирамида была найдена в Абуроаше, к северу от Гизы, но сам Джедефра остаётся для нас только именем. Возможно, что он принадлежит к концу династии.

Неизвестно, был ли его преемник Хафра (Хефрен) его сыном или нет. Но имя нового царя, означающее «Его сияние – Ра», как и имя Джедефра, указывают на политическое значение жрецов Ра в Гелиополе. Он построил свою пирамиду рядом с пирамидой Хуфу, но она несколько меньше и заметно хуже сделана. Ей была придана великолепная внешность тем, что нижняя часть облицовки была сделана из гранита с первых порогов. Разрозненные остатки храма, с восточной стороны его пирамиды, всё ещё находятся на том месте, откуда обычное шоссе ведёт вниз к краю плоскогорья; это шоссе оканчивается вертикальным гранитным строением, служившим вратами, как его (шоссе), так и верхней ограды пирамиды. Его внутренние поверхности сделаны все из красного полированного гранита и прозрачного алебастра. В одном из залов постройки были найдены Мариетом в колодце семь статуй Хафра. Мы имели случай познакомиться с лучшей из них в предыдущей главе. Этот великолепный вход находится рядом с Большим сфинксом и до сих пор обычно называется «храмом сфинкса», с которым, однако, у него нет ничего общего. Является ли сам сфинкс созданием Хафра – до сих пор ещё неизвестно. В Египте сфинкс часто является изображением царя, причём львиное тело знаменует мощь фараона. Большой сфинкс есть, поэтому, изображение какого-либо фараона; неясная ссылка на Хафра в надписи между передними ногами, высеченной спустя 14 веков, в царствование Тутмоса IV может быть, указывает на то, что в ту эпоху его ставили с ним в какую-то связь. За исключением этих построек мы не знаем ничего о деяниях Хафра, но сами они красноречиво свидетельствуют, что великое государство, над созданием которого столько потрудился Хафра, всё ещё безусловно подчинялось эгиде фараона.

Но при преемнике Хафра, Менкаура, могущество царского дома, если судить по размерам царской пирамиды, уже больше не было таким абсолютным. Обширные пирамиды, возведённые его двумя предшественниками, быть может, настолько подорвали ресурсы страны, что Менкаура не мог извлечь много из истощённой нации. Третья пирамида в Гизе, которою мы обязаны ему, более чем вдвое ниже пирамид Хуфу и Хафра; разрушенный храм при ней, раскопанный Рейснером, не оконченный в момент его смерти, был выложен снаружи его преемником высушенными на солнце кирпичами вместо дорогого гранита. Из числа его ближайших преемников до нас дошли памятники только от одного Шепсескафа. Хотя, согласно имеющимся у нас данным, он выбрал место для своей пирамиды в первый же год своего царствования, он не успел воздвигнуть памятника достаточно большого и прочного, чтоб он мог сохраниться, и мы даже не знаем, где он находился; что же касается деяний всего ряда царей конца IV династии, включая и нескольких узурпаторов, которые, быть может, занимали престол на короткое время, то о них мы не знаем решительно ничего.

Полтора столетия правления IV династии были периодом небывалого блеска в истории Египта, и, как мы видели, памятники того времени достигли такой грандиозности, которая никогда не была превзойдена в позднейшее время. Расцвет страны достиг наивысшей точки в царствование Хуфу, и, вероятно, после периода незначительного упадка в царствование Хафра, Менкаура не был уже больше в состоянии удерживать строго централизованную власть, которою были до тех пор облечены представители его династии. Эта последняя сошла со сцены, оставив в Гизе группу из девяти пирамид как нерушимое свидетельство своего величия и могущества. Они почитались в классические времена одним из семи чудес света и в настоящее время являются единственным чудом, дошедшим до нас из числа семи. Причина падения IV династии, хотя и неясная в деталях, более или менее достоверна в главных чертах. Жрецам Ра в Гелиополе, влияние которых очевидно уже из имён царей, следовавших за Хуфу, удалось организовать свою политическую власть и сделаться достаточно сильной партией, чтобы свергнуть царствовавший дом. Государственная теология всегда представляла царя, как преемника бога-солнца, и он с древнейших времён носил неизменно титул бога солнца Гора; теперь жрецы Гелиополя потребовали, чтоб он был сыном от плоти Ра, который поэтому должен был появляться на земле, чтобы стать отцом фараона. Народная сказка, с которой мы имеем список, сделанный около 900 лет после падения IV династии, повествует о том, как Хуфу проводил время со своими сыновьями, рассказывавшими ему о чудесах, совершённых великими мудрецами древности. Когда затем принц Хардидиф сообщил царю, что ещё был жив волшебник, способный творить такие чудеса, фараон послал его за ним. Мудрец Джеди, представив несколько примеров чудесных сил, которыми он владел, неохотно поведал царю в ответ на его настойчивые вопросы, что три младенца, которые должны вскоре родиться от жены некоего жреца Ра, были зачаты самим Ра и что все они сделаются царями Египта. Видя фараона огорчённым таким известием, мудрец уверил его, что ему не было причины предаваться печали, ибо, говорил он, «твой сын, его сын и затем один из них», что означает, «твой сын будет царствовать, затем твой внук, а после того один из этих трёх младенцев». Конец сказки потерян, но, несомненно, в ней говорилось о том, как три младенца стали фараонами, ибо она повествует со многими живописными подробностями о чудесном рождении младенцев, наделённых всеми знаками царского достоинства. Имена, данные этим младенцам переодетыми божествами, помогавшими при их рождении, были Усеркаф, Сахура и Какай, т. е. имена первых трёх царей V династии. Хотя народное предание помнило только двух царей IV династии после Хуфу и ничего не знало о Джедефра, Шепсескафе и других царях, не оставивших после себя больших пирамид, тем не менее оно сохранило память об основных притязаниях жрецов Ра и, по меньшей мере, содержит долю истины относительно возникновения V династии. В этой народной сказке мы имеем популярную форму новой государственной фикции, согласно которой каждый фараон есть сын бога-солнца по плоти. Подобное воззрение удержалось в течение всей истории Египта.

Цари V династии, резиденция которых продолжала оставаться вблизи Мемфиса, начали править около 2750 г. до н.э. В них ясно выражены черты происхождения, приписанного им народным преданием. Официальное имя, которое они принимают во время коронации, должно неизменно заключать имя Ра, – традиция, которую гелиопольские жрецы не могли прочно утвердить в эпоху IV династии. Впереди этого имени должен теперь стоять новый титул «Сын Ра». Наряду со старым титулом «Гор» и новым титулом, который представляет Гора попирающим ногами символ Сета, это новое наименование «Сын Ра» являлось пятым титулом, присущим фараонам и составившим позднее полный фараонский титул в том виде, как он сохранился в течение всей истории. Их принадлежность к культу Ра как государственной религии по преимуществу нашла себе немедленное и практическое выражение в самой блестящей форме.

Около царской резиденции, вблизи позднейшего Мемфиса, каждый царь стал возводить великолепный храм солнца, носивший название вроде «Излюбленное место Ра» или «Удовлетворение Ра». Все эти святилища построены по одному основному плану: большой передний двор, к которому справа и слева примыкают культовые покои и где стоит огромный жертвенник, а в глубине возвышается на мастабо-образном основании высокий обелиск. Этот символ бога стоял под открытым небом и вследствие этого святая святых отсутствовала.

Есть основание предполагать, что обелиск и смежная часть строения были то же, что святая святых храма в Гелиополе в увеличенном виде Стены были покрыты изнутри скульптурными изображениями, заимствованными из жизни, сценами на реках, в болотах и в топях, среди полей и пустынь, и из обрядов государственной религии; снаружи храм был покрыт рельефами, изображавшими воинственные деяния фараона. С той и другой стороны святилища на кирпичном основании стояли два судна, представлявшие собою две небесных барки бога-солнца, на которых он плыл по небу утром и вечером. Святилище было щедро обеспечено, и служба в нём отправлялась штатом жрецов пяти различных степеней, не считая «надзирателя», заведовавшего имуществом храма. По мере увеличения линии царей, а вместе с тем и возрастания числа храмов, жрецы старого храма стали отправлять службу также и в новом. Мы можем констатировать наличие этих храмов по одному при каждом царе, по меньшей мере, вплоть до царствования Асесы, восьмого монарха правившей династии. Окружённый богатством и почётом, не выпадавшим на долю ни одного официального божества древнейших времён, занял влиятельное положение, которого он никогда уже больше не терял. Через него государственные формы Египта начали сообщаться миру богов, и мифы восприняли его печать и окраску, если в действительности некоторые из них не были обязаны своим происхождением высокому положению, которое занял теперь Ра. В солнечном мифе он стал царём Верхнего и Нижнего Египта и подобно фараону правил страной, имея Тота в качестве визиря.

Изменение в положении царствующего дома явствует также из организации управления. Старший сын царя перестал быть могущественнейшим сановником в государстве, и положение, которое он занимал в эпоху IV династии, как визирь и главный судья, стало прерогативой другой фамилии и притом наследственной. Каждый член этой фамилии носил в течение пяти поколений имя Птаххотеп. Отсюда, по-видимому, следует, что жрецы Пта (Птаха) и жрецы Ра в Гелиополе согласились поделить власть таким образом, что верховный жрец Ра стал фараоном, а последователи Птаха получили визирство²⁵. Как бы то ни было, фараон должен был считаться с одной знатной фамилий, в которой должность визиря переходила по наследству. Эта наследственная преемственность власти, столь удивительная в случае высшего поста центрального правительства, стала теперь обычной в номах, и поместные губернаторы всё сильнее укреплялись в них, по мере того как одно поколение сменяло другое, и сын наследовал отцу в том же номе. То обстоятельство, что новая династия должна была считаться со знатными фамилиями, способствовавшими её возвышению, очевидно также из того факта, что Усеркаф, первый представитель линии, назначил дворцового управителя губернатором области Среднего Египта, носившей название «Новые города»; к этой должности он присоединил ещё доходы с двух жреческих бенефиций в соседних местах, которые были учреждены Менкаура и которыми раньше, вероятно, пользовался один из фаворитов IV династии. Но обеспечение, назначенное IV династией, не было тронуто.

Хотя Усеркафу как родоначальнику новой династии стоило, вероятно, немалых хлопот обеспечить престолонаследие для своей линии, он оставил своё имя на скалах у первых порогов – древнейшую из подобных надписей в тех местах, которые с этих пор сообщают нам не одну подробность, касающуюся операций фараонов на юге. Сахура, следовавший за Усеркафом, продолжал развитие Египта как древнейшей морской державы в истории; он отправил флот против финикийских берегов; в храме при его пирамиде в Абусире открыты рельефы, на которых изображены четыре корабля с финикийскими пленными, окружёнными египетскими матросами. Это – древнейшее из дошедших до нас изображений морских судов, а также и сирийских семитов. Другой флот был послан Сахура в ещё более отдалённые воды, а именно в Пунт, как называли египтяне сомалийский берег у южного конца Красного моря и вдоль южной стороны Аденского залива. Из этой страны, которую он называл, как и весь Восток, «Страною бога», ему были доставлены ароматические смолы и камедь, столь необходимые при воскурении и умащениях, без которых не могли обходиться на Востоке. Путешествия в эту страну предпринимались, может быть, со времени I династии, ибо тогда уже фараоны употребляли в значительном количестве мирру, хотя возможно, что её первоначально получали путём торговли от промежуточных племён, доставлявших её по материку, вниз по Голубому Нилу, Атбаре и Белому Нилу. В эпоху IV династии один из сыновей Хуфу имел пунтийского раба; но Сахура был первым фараоном, в чьих анналах говорится о прямых сношениях с Пунтом с целью торговли.

Его экспедиция доставила в Египет 80 000 мер мирры и, вероятно, 6000 весовых единиц сплава золота и серебра, не считая 2600 стволов ценного дерева, вероятно – чёрного. Мы встречаем его чиновников также у первых порогов; из них один оставил древнейшую из длинного ряда надписей на скалах, свидетельствующую несомненно о походах в Нубию.

О следующих четырёх царствованиях мы знаем лишь столько, чтобы составить себе смутное представление о могущественном и культурном государстве, по-прежнему богатом и посылающем экспедиции в отдалённые страны за теми продуктами, которых не производил сам Египет. Около конца династии, во второй половине XXVI в. до н.э., Асеса начал работу в восточной пустыне в каменоломнях Вади-Хаммамата, в трёх днях пути от Нила. Эти каменоломни, может быть, уже доставляли материал для многочисленных ваз из брекчии древнейших царей, но Асеса был первым фараоном, оставившим там своё имя. Так как в этом месте Нил протекает всего ближе от Красного моря, то караваны, покидавшие Копт и проходившие через хаммаматские каменоломни, могли достигать моря в пять дней. Это была, следовательно, наиболее удобная дорога в Пунт; по ней, вероятно, прошла упомянутая экспедиция Сахура, а равно и Асеса, также посылавший туда во главе экспедиции своего «казначея бога» Бурдида, пользовался, вероятно, ею. Его преемник Унас проявлял, по-видимому, деятельность на юге, так как мы встречаем его имя на границе первых порогов, в сопровождении эпитета «владыка стран».

Имеются дальнейшие указания на то, что величие фараонов, поскольку оно ощущалось и признавалось служилым классом, начало до некоторой степени падать. Ни к одному из древнейших победоносных отчётов, оставленных фараонами на Синайском полуострове, не дерзнули чиновники, руководившие экспедициями, присовокупить свои имена или вообще каким бы то ни было образом указать на своё участие в местных предприятиях. На всех рельефах на скалах мы видим фараона сокрушающим своих врагов, как если бы он неожиданно появился там подобно богу, каковым его считали; и в них нет ни малейшего намёка на то, что каждой экспедицией в действительности руководил вельможа на положении правительственного чиновника. Но при Асесе самосознание должностного лица уже больше не могло быть совершенно подавлено, и в первый раз мы находим под обычным триумфальным рельефом одну строку, которая гласит, что экспедиция находилась под начальством такого-то офицера. Это только намёк на возраставшую силу чиновников, которые с этих пор никогда не упускали случая всё больше выдвигать себя во всех отчётах о царских предприятиях. Это сила, которая с течением времени чинит фараонам всё большие затруднения. Может быть, есть ещё другое свидетельство того, что цари V династии не пользовались больше безграничной властью, которою обладали их предшественники из IV династии.

Их пирамиды из известняка, расположенные на краю пустыни, к югу от Гизы, в Абусире и Саккаре, незначительных размеров, более чем вполовину меньше второй пирамиды, и внутренняя кладка их настолько плоха, представляя собою по большей части необтёсанные глыбы и даже щебень и песок, что теперь они в состоянии полного разрушения; каждая пирамида в отдельности представляет собою невысокий курган, лишь отдалённо напоминающий первоначальную форму. Централизованная власть фараонов заметно ослабевала, и поистине было желательно во всех отношениях, чтобы наступила реакция против совершенно ненормального поглощения гробницей фараона такой огромной доли национального богатства. Переходный период V династии, продолжавшийся, вероятно, около 125 лет, в течение которых царствовали девять фараонов, был эпохой значительного политического развития и заметного материального прогресса. Искусство и ремёсла процветали по-прежнему, и были созданы великие произведения египетской скульптуры; в то же время в области литературы визирь и главный судья царя Асесы составлял свои мудрые изречения, о которых мы уже говорили. Государственная религия получила форму, достойную великой нации. Храмы по всей стране пользовались неизменной заботой о себе, и крупнейшие святилища получили дарственные угодья, соответственно размеру обильных ежедневных жертвоприношений за здравие царя. От этого периода сохранилась первая сколько-нибудь значительная по размерам религиозная литература, равно как и дошедшие до нас древнейшие длинные образцы египетского языка. В пирамиде последнего царя V династии, Унаса, находится собрание загробных формул ритуального характера, так называемых текстов пирамид²⁶, о которых мы говорили выше. Так как большинство из них восходит к ещё более древней эпохе и возникновение, по крайней мере некоторых, относится к додинастическим временам, то они представляют собою гораздо более древнюю форму языка и религии, сравнительно с тою, которая была присуща поколению, жившему в эпоху возникновения пирамид Унаса.