О так называемых иоаннитах в русском народе

Очерк

Людей, которых в печати и на разговорном языке зовут «иоаннитами», много в разных губерниях России. О них пишут из Вятского края; знакомы они народу и на юге России.

Кто же эти «иоанниты»?

Если бы за ответом на вопрос мы обратились к ходячим понятиям, мы нашли бы нечто неустановившееся и взаимно себя исключающее. – В то время, как в «Петербургском листке», «Петербургской газете» и даже в церковных органах печати «иоаннитов» решительно называют сектантами, описывают там особенности их быта и настроения, – в «Колоколе» слышалось твердое свидетельство саратовского епископа Гермогена о том, что «иоанниты», как секты, в России нет, а этим именем у нас прикрываются люди строго-православного благочестия.

Очевидно, по народной молве об «иоаннитах» нельзя составить себе научно-беспристрастного представления. И мы, с целью всестороннего ознакомления с ними, обязаны обратиться не к тому только, что про них твердит неясная народная молва, которая – по пословице – то же, что морская волна, – а прежде всего к вероизложениям самих «иоаннитов» – литературным вероизложениям и устным, сделанным однако в обстановка, позволявшей думать об искренности говоривших.

Тут мы с самого начала натолкнемся на такой факт: люди, которых в наших газетах считают «вождями иоаннитской массы», с негодованием отвергают прилагаемое к ним название «сектантов».

Так, В. Ф. Пустощкин в брошюре под заглавием: «Церковь Христова в опасности. Отповедь Филарету, епископу Вятской епархии» – пишет: «дорогие братья и сестры во Христе… Вы читали газеты и помните ту заведомую клевету, которую возводили газетные борзописцы... на истинных чад церкви Христовой, называемых ими «иоаннитами» (- стр. 29). «Дай Бог, чтобы более было у нас на Руси подобных христиан, называемых «иоаннитами» сектантами. Тогда бы и на земле был мир и в людях благоволение Божие».¹

Из слов Пустошкина, являющегося идейно-литературным лидером «Иоаннитов», таким образом, с бесспорностью открывается, что эти люди «клеветой» считают прилагаемую к ним «газетными борзописцами» кличку «сектантов». Его единомышленники, по заявление Пустошкина, не сектанты, а борцы «за церковь Христову и за Ее заветы святые».²

А вот что находим мы в брошюре Н. Большакова – редактора и издателя журнала «Кронштадский маяк», в котором «иоанниты» имеют свой печатный орган. В брошюре под заглавием «Золотой век» г. Большаков говорит: «православный христианин, гордись своей верой Христовой. – она во всем мире единая, правая и святая, за что сатана на нее больше всего и восстает через погибших людей. Ты же, друг мой и брат во Христе, стой крепко за нее, и твердо защищай устои своей православной религии и царя самодержавного, помазанника Божия, хотя бы за это и умереть пришлось» (- стр. 24).

Если Большаков православную веру считает «единою, правою и святой», – ясно, что он настроен не по-сектантски. Иначе людей православных он звал бы отпадать от Церкви, а не держаться за нее «до смерти».

К сектантам в той же брошюре на стр. 30 Н. Большаков высказывает полнейшее отвращение. Он патетически там восклицает: «О, антихрист (Л. Н.) Толстой – доколе» ты всех пастырей церкви будешь смущать развращать и заражать, а через них вести к вечной погибели всю ими пасомую паству! Господи, просим и ждем суда Твоего праведного, больше жить не возможно стало!»

И если тем не менее случается, что литературные вожди «иоаннитства» пишут бранчиво и задорно по адресу даже епископов православных, – свои поступки в таких случаях они объясняют горением в себе «любви Божией», ревностью по вере святой, которой, как им кажется, отовсюду угрожают еретики. В сетях еретиков они видят уже связанными многих пастырей церкви. И потому, напр., В. Пустошкин пишет: «теперь приходится истинным христианам за истину, за любовь к Богу терпеть многое от лжесвященников: этапы, поношение, гонение и побои»³.

Мысль о необходимости борьбы с «иными» пастырями Церкви, во имя ревности святой о славе Божией, глубоко внедрилась в сознание вожаков-"иоаннитов». В ободрение себя они читают в книге о. Иоанна Сергиева слова: «правители пастыри, что вы сделали из своего стада? Стадо волков хищных, а не стадо кротких, смеренных и незлобивых овец. Взыщет Господь овец своих от рук ваших!»⁴

То, что понятно и естественно было в устах престарелого и почитавшегося всею православною Русью о. протоиерея И. И. Сергиева, это на свои лады повторяют в брошюрах Пустошкин и Большаков в приложении к почему-либо неприятным им церковным предстоятелям. Повторяют, твердо думая, что они ревнуют только о правой вере, а на самом деле, неприметно для себя, они через то усиливают поводы только все больше считать их людьми сектантствующими...

Но по сущности своих религиозных верований Пустошкин и Большаков не являются ли, в самом деле, представителями, несомненно, сектантского толка хлыстовствующих христиан?

На этот вопрос очень многие писатели и рядовые православные христиане отвечают: – это подлинно так. Такой взгляд на них очень пространно развит был в Вятских Епархиальных ведомостях; его поддерживали статьями в Церковном Вестнике. Известно мне, что тот же взгляд на «иоаннитов» утверждают некоторые архиереи и миссионеры.

В виду подобного заключения, авторы названной категории обязаны показать в «иоаннитстве» явственные черты еретичества. Мы говорим здесь об «иоаннитстве» литературном – о том, какое обнаружилось в печати и само сознало себя, как оригинальное течение в жизни.

Без указания определенных и характерных пунктов, только на основании fam'ы людской, неуловимой и оперирующей порою над невеждами, которых нельзя отнести ни к какой религии, – очевидно, заносить «иоаннитов» в число сектантов мы нравственного права не имеем.

Не имеем, потому что «со словом секта, – говорить покойный проф. Мелиоранский, – привычно соединяется представление об общине, резко расходящейся с церковью, сравнительно мелкой и замкнутой в себе».

Если так, сектой называется именно ересь – не в момент ее образования в голове того или другого учителя, а в стадии второй, когда под знаменем известной ереси группируются люди уже в обособленное общество, чуждое складу православно-церковному.⁵

Таким образом понятие о секте включает в себя непременно и понятие о ереси, ее проникающей. А еретик, по каноническому определенно Василия Великого в нашей Кормчей, – «иже верою чужд,» т. е. тот человек, который не содержит православно-кафолической веры, изложенной для нас в символе веры и хранимой в предании церковном.

В этом смысле, на основании наших канонистов, следует рассуждать о сектантах. Они – люди, «резко расходящиеся с церковью» в догматах веры и в формах быта. «Всякое же сознательное и намеренное отступление от единства церкви, – пишет проф. А. С. Павлов, – с иными догматами или основаниями внешнего устройства... будет в глазах церкви посягательством на религиозную истину, преступлением ереси или раскола»⁶.

Но сектанты, обычно, и разнятся от нас в догматах веры и в форме устройства своих общин. Если так, они – скажем еще – для нас именно еретики.

Таким образом, «иоаннитов» можно называть сектантами только в том случае, если у них обнаружат «иные догматы» – не православные, и чуждые нашей церкви «основания внешнего устройства».

Вот именно с этой точки зрения и посмотрим на жизнь.

Что же тогда окажется?

Окажется, что в какой бы глуши народной ни появлялись «иоанниты», всюду они принимают, наши вероисповедные символы; они любовно и учащенно везде причащаются Св. Таин; стараются также до мелочей блюсти «в истовости» православные обряды.

Таким образом, видимые свойства «иоаннитского» быта не вырисовывают пред нами секты, или чуждого нам по духу союза людей.

И тем не менее даже серьезные органы печати считают «иоаннитов» сектантами, однородными с хлыстами.

В чем же тут дело? Что служить при этом соблазнительными обстоятельствами?

Прежде всего и особенно – своеобразное отношение «иоаннитов» к личности в Бозе почившего «дорогого батюшки» – о. И. Кронштадского. Это «отношение» имеет много ступеней. Оно начинается с почитания о. Иоанна, как праведного и святого человека; продолжается взглядом на него, как на Ангела Божия, посланного миру возвестить о скорой кончине «света», – и оканчивается глухим приписываньем смертному о. Иоанну божеских свойств, – достоинства Судии вселенной и Бога воплотившегося.

Разница во взгляде на лицо о. Иоанна зависит от степени духовного развития его почитателей-хриcтиан и находится она в зависимости от характера их роли религиозного настроения.

В литературе «иоаннитской» по данному вопросу мы находим такие суждения. В.Ф. Пустошкин в брошюре – «Пусть люди судят, а дальше что будет» – пишет: «смотря на святой образ жизни о. Иоанна, достойно и праведно принимать о. Иоанна за святого. Его, батюшку, Сам Господь прославил Своей славой...»⁷.

Эта мысль с различными вариациями излагается на всем протяжении названной брошюры. Ее подхватывает некто М. А. Т. и «развивает» так: «сей человек есть Божественный муж, святой светоносный Ангел – отец Иоанн Кронштадский ибо в нем Господь, как на престоле, воссел, с тысячами небесными: где Господь – там небо и престол.»⁸

Стиль последнего автора более цветист, чем у В. Пустошкина, воображение живее; но взгляд на о. Иоанна по существу не расходится у обоих авторов: о. Иоанн -"Божественный», но – «человек»; он – «светоносный ангел»; но, явно, в фигуральном значении, только как провозвестник Господней воли; в о. Иоанне «воссел» Сам Бог, но через то о. Иоанн не перестал быть по плоти немощным человеком.

В таких рассуждениях нельзя найти ничего неправославного или сектантского.

В брошюре «Церковь Христова в опасности» В. Пустошкин иначе определяет религиозно-нравственное достоинство о. Иоанна Сергиева. Там он говорит: «добрые, истинные пастыри давно засвидетельствовали перед миром, что в дорогом батюшке о. Иоанне живет Св. Троица, – и сие есть истина святая, непреложная, ибо Господь прославил его неисчислимыми чудесами, еще при жизни его». А посему «дорогой батюшка – истинно святой муж» (- стр. 16, 17).

Приведенные слова В. Пустошкина характерны. Их очень часто и на разные лады повторяют «иоанниты». То, что в «дорогом батюшке святая Троица живет» – это факт, объясняющий, по их мнению и то, почему всенародно почитают о. Cepгиeвa. Но эта же формула в глазах толпы является уликой «иоаннитов» в обожении человека, – иоаннитов даже литературных, о коих у нас пока речь идет.

Является поэтому необходимость оценить формулу Пустошкина при свете Откровения Христова. Пустошкин говорит, что в о. Иоанне «Св. Троица живет». Говорит он так – это следует особенно подчеркнуть – не самостоятельно, а рабски повторяя свидетельство о себе самого о. Cepгиевa в его дневниках.

Для самосвидетельства о себе о. Иоанна в указанном смысле основанием могут служить следующая слова Христа Спасителя: «кто любит Меня... и Отец Мои возлюбит его, и Мы придем к Нему и обитель у него сотворим (Ин. 14, 23).

Таким образом, по словам Христовым, верующие в Него и любящие Его могут быть «обителью» Отца и Сына Божия. А в 26 ст. 14 гл. Иоанна этим верующим Христос обещает наитие Духа Святого.

И, следовательно, с христианской точки зрения, говорить о том, что о. Иоанн Сергиев служил «обителью» Св. Троицы – не значит еретичествовать.

Не носить на себе признаков сектантства и мысль о вселении в него Бога «с тысячами Ангелов». Это – очевидная гипербола, которая имеет целью подчеркнуть перед людьми только высокую степень облагодатствования о. Иоанна.

Того не могут не сознавать вожди «иоаннитства». И они это сознают. И потому в одной из ими изданных брошюр они напечатали такое исповедание о себе о. Иоанна Кронштадского: «не достиг я еще целости нравственной, правоты и чистоты сердца; раны наносит душе моей супостат всякий день, которые исцеляет непрестанно Врач мой Христос: чувствую еще, что душевное растление мое велико, по причине воюющих о мне страстей, и стремлюсь достигнуть нетления во Христе; об этом моя молитва и мое старание; для этого я совершаю ежедневно служение нетления и бессмертия -Божественную литургию и вкушаю нетленную пищу – хлеб жизни – Тело и Кровь Господни»⁹.

Таким образом, своей речи о вселении в о. Иоанна Св. Троицы вожди «иоаннитские», очевидно, придают иносказательный смысл. Ибо, в противном случае, если бы о. Иоанна они желали перед народом выставить новым Ипостасным воплощением Христа, – они не стали бы печатать и в народе через книгонош распространять свидетельства о себе самого о. Иоанна, из которого следует, что он «не достиг еще правоты и чистоты сердца», что он страждет еще от «воюющих в нем страстей».

С полным правом отсюда мы можем заключить, что такой же условный и аллегорический смысл имеет мысль, проводимая Большаковым на страницах «Кронштадского Маяка», о том, что о. Иоанн будет судить вселенную.

Этой мысли, конечно, можно придавать и еретическое значение, – именно то, что о. Иоанн будет судить мир, как Бог. – Но ни Христом, ни Богом о. Иоанна Большаков с Пустошкиным не считают. И значит, в речах «Кронштадского Маяка» о суде над миром о. Иоанна надобно видеть другую сторону.

Какую?

Ее показывает христианам Св. Ап. Павел. Он пишет: «разве не знаете, что святые будут судить мир»? (1Кор. 6, 2).

Здесь разумеется суд в смысле обличения и свидетельства о грехах мира. Святые в свое время изъясняли людям правду Божию; показывали им путь жизни во Христе Иисусе – писаниями своими и всею своею жизнью. Если «мир» не слушал их, – вот в лице святых он и имеет своих судей и обличителей.

Таким образом, спокойное рассмотрение взглядов Пустошкина и Большакова на личность о. Иоанна Сергиева приводит к заключению, что в этих взглядах нет состава «сектантского преступления».

Но масса почитателей о. Иоанна не ограничивается в суждении о нем литературными формулами своих вождей. Она – эта масса идет дальше и в экстазе называет о. Иоанна прямо Христом.

В этом смысле лично мне пришлось в общежитии «ианниток» – в Петербурге, на Теряевой улице – иметь такой разговор:

– Читаете вы, спросил я «черничек», православный Символ веры?

– Читаем часто, ответили мне.

– Ну, так в том символе, продолжал я, говорится: «верую... во Единого Господа Иисуса Христа»... Значит, по учение Православной Церкви, Христос Спаситель у нас один. А вы как об этом думаете?

– И мы так же думаем.

– А о. Иоанна за кого почитаете?

– В нем Христос живет.

– Христос и в нас живет. И, в ком нет Его, тот пропащий человек.

Старшая женщина заметила:

– Мы Христа прогоняем от себя табаком, матерным словом, грехами другими... А в о. Иоанне Христос полностью живет.

– Если так, вы говорите несообразность. Христос – Бог. Бог же не может вместиться даже во всем мире, как говорит об этом Слово Божие (Деян. 7, 48–50). Тем меньше, стало быть, полностью может вместить Бога в себя о. Иоанн.

И, кроме того, нам известно, что вот теперь о. Сергиев хворает, едва служит. Могло ли бы это случиться со Христом во плоти?..

– Могло... – недовольно заметила собеседница. – Вам, должно быть известно, что о. Иоанн – глубокий старец, а в старости люди, знамо, хворают...

Этот разговор показал мне, что даже мало-мальски развитые христиане о. Иоанна, точно, называют Христом, но не в субстанциональном, а в благодатном смысле. И потому отождествление о. Иоанна с Евангельским Христом просто не вероятно для сколько-нибудь смыслящего человека. Особенно для человека, верующего во всем другом по православному.

Значит, если бы где нашлись люди, которые бы говорили, что о. Иоанн есть вновь воплотившийся Христос, то эти люди, во-первых, ни в какой идейной связи не стояли бы с «иоаннитством», как мы его знаем по его литературным представителям, – или те люди были бы до края невменяемые невежды, или полусумасшедшие, а то так прямо старые хлысты – обманщики, чужим новым именем покрывающие свои еретические верования¹⁰.

Второй подозрительной чертой в «иоаннитах» является их убеждение в скорой кончине мира и в близости общего суда Божия. Это настроение свойственно как литературным вождям их, так и массе простолюдинов.

Это убеждение одними проповедуется искренно и сознательно, а другими – с чужого голоса, просто «звукоподражательно». Говорят, что именно такой «иоаннитскою» проповедью воспользовались лихоимцы-тунеядцы и по местам «начисто» обобрали простодушных людей.

Обстоятельство – совершенно возможное при умственной недоразвитости народа нашего и при расплодившихся у нас «экспроприаторах». Оно тем вероятнее, что наши собратья в массе до сих пор отличаются трогательной религиозной последовательностью: если мир кончается, так зачем нам – говорят простецы – деньги и все имущество плотское? Итак настроенные, они, как во Владимирской губ., целыми десятками семейств, продав имущество, бегут в Кронштадт, чтобы здесь примкнуть к спасающимся во Христе и к ожидающим скорого суда Божия «иоаннитам»¹¹.

А мир подлинно кончается, твердят вожаки их. Он – как перезрелое яблоко: вот – вот сорвется с дерева! О том настойчиво трубят в «иоаннитских» брошюрах. В одной, например, говорится: «можем ли мы сказать, что (скончание миpa) совершится именно в наше время: можем. По слову св. пророка Даниила. «И утвердится завет мнозем седьмина едина, в пол же седьмины отымется жертва и возлияние и во святилище, мерзость запустения будет».

Буквально так пишет какой-то «из тихого мира ревнитель о вере Христовой». И толкует этот ревнитель: «седьмина едина обозначает семь тысяч лет... А в первой половине восьмой тысячи... будет общий страшный суд над всем родом человеческим. По священному Писанию, – продолжаете тот же ревнитель, – первая половина 8-й тысячи уже проходит, теперь считается 100 лет последних до скончания миpa»¹².

Это толкование при всей его несуразности, при противоречии пророчеству Даниила, который седьминами определял первое явление Христа в мир, – производит однако влияние на толпу простонародья. Этому толкованию вторит совесть людская... Что миру конец подходит, «иоанниты» находят для того бесспорные данные в общей развращенности людей. Они утверждают, что ныне «народ развратился больше, чем до потопа». «И знаем, говорят, отсюда, что миру конец скоро»¹³.

Рассуждая таким образом о близости страшного суда, Н. Большаков, можно сказать, копирует слова о. Иоанна Cepгиевa по этому предмету. В проповеди «на новый 1907 г.» батюшка о. Иоанн говорил: «посмотрите как мир близится к концу; смотрите, что творится в мире; всюду безвериe... повсюду хула на Создателя... повсюду в мире вооружения и угрозы войною... Смотрите и сами судите: мир окончательно растлел и нуждается в решительном обновлении, как некогда через всемирный потоп».

В другой проповеди о. Иоанн говорил: «готовьтесь на суд, на суд страшный, на суд праведный... и окончательный... И не удивляйтесь, что говорю так решительно: ведь мы очень недалеко от вечного огня, а многим, может быть, в сию нощь послышатся оные слова: душу твою истяжут от тебе (Лк. 12, 20)¹⁴.

И еще так говорил о. Сергиев: «истинно, близок день пришествия страшного Судии для суда над всеми людьми, потому что настало предсказанное отступление от Бога и открылся уже предтеча антихриста, сын погибели...¹⁵

Если правильно понимать речи о. Иоанна, то в них мы найдем лишь самое общее утверждение близости кончины века. Эту мысль горячо выражали еще апостолы (1Ин. 4, 3; 2, 18 и др.); проводится она в творениях святоотеческих и с богословской точки зрения не представляется ни в каком отношении подозрительной.

Нельзя, стало быть, «иоаннитов» причислять к сектантам только за то, что они наэлектризованы древнехристианским ожиданием страшного суда. Такое ожидание этого суда совершенно согласно с духом православно-церковного учения, – что особенно ярко выражено в тропаре «Се жених грядет в полунощи»... И если поговорить с искренними монахами нашими, – окажется, – за то можно поручиться, – что они в добром большинстве настроены в данном отношении как «иоанниты» наши.

Но сектантство у «иоаннитов» православные ригористы усматривают не только во взгляде их на лицо о. Иоанна Сергиева, а и в ожидании ими скоро грядущего Страшного суда Божия. Признаки сектантства, особенно иные миссионеры, находят в бытовой организации «иоаннитства» и в той особенной «иерархии», которая, будто бы, присуща «иоаннитским» общинам.

За эту потаенную организацию «иоаннитов» и называюсь сектантами-хлыстами.

Если так, – на изложенный пункт мы должны обратить свое особливое внимание. Его мы обязаны изучить до точности и оценить со всем беспристрастием.

Однако, приступив к делу с таким настроением, исследователь «иоаннитства» на первых же порах убедится в скудости своих источников. Окажется, что во всей литературе, созданной самими «иоаннитами», ни слова не говорится о наличности у них какой бы то ни было тайной организации. А возможность «иерархии» своей, не церковной, – там просто исключается...

Исследователю «иоаннитства» тогда покорно придется отдаться народной молве, – этой стоустой fam е у которой часто «начало с концом не согласуется».

«Народная же молва представляет нам такой материал для характеристики «иоаннитов», как сектантов: они живут замкнуто; они отвергают брак и чадородие; что-то особенное совершают они на своих молениях. Слышно, они даже причащаются от своих «богородиц»...

Да, твердит народная молва, у «иоаннитов» действительно есть богородицы, архангелы, пророки. Они то всеми руководят!.. У них в руках все пружины иоаннитов.

Кто доверится говору в народе и сам лично не проверит этого говора, кто об «иоаннитах» станет судить по чужой указке, – не удивительно, что тот человек уверенно будет называть их сектантами, хлыстами. Но, при личном знакомстве с этими людьми, дело выступает в другом освещении.

Правда, тот факт изначальный и бесспорный: «иоанниты» любят жить скитами. Они бегут «из мира» и в своих «общежитиях» изнуряют себя трудом, постом, бдениями.

Однако сам по себе этот факт ни о чем неправославном не говорит. Современная жизнь так исказилась в своих обнаружениях, она вся настолько пропиталась нечестием, что благочестивые и чуткие люди по праву бегут из нее, спасая в чистоте души свои.

С другой стороны, при современной напряженной борьбе за существование, жить одиночно и как-нибудь нельзя. Приходится невольно, живя с людьми, изощряться в способах существования. – В этих именно видах иоанниты и заводят свои «скиты». Насельники их там работают, не покладая рук; тем они кормятся, но, благодаря лее своему скитничеству, они соблюдают себя недоступными для многих соблазнов этого мира.

В скиты идут особенно женщины – «иоаннитки». Они почти всегда горят чисто монашески-отшельническими мыслями. Они не ищут корыстных выгод. На труды в скитах они становятся, как на религиозный подвиг. Они не боятся, что руководители скитов их «обсчитают», обманут или изнурят работой...

В скиты в массе они идут только для спасения души и для того, чтобы там «потрудиться» для Бога.

Само собой разумеется, что между скитницами-иоаннитками попадаются и другие женщины, которые настроены суетно и тунеядно. Но им не доводится надолго оставаться в скитах. И они уходят, бродя по монастырям, по городам и селам, – суетясь, сплетничая и ничего не делая.

Это – уже не «иоаннитки», а бродяги – профессионалки. Их можно относить только к одной секте – одичалых босяков ...

С другой стороны бесспорно и то, что, пользуясь отшельнической настроенностью скитниц «иоанниток», иные «матушки» склонны бывают их грубо эксплуатировать. Такие случаи оглашены в печати. Это – не проявление сектантства, а очевидное злоупотребление людским «прекраснодушием».

Что же касается известных нам общежитий «иоанниток», так они напомнили нам совершенно-православные общежития – так называемых – черничек, которых много в разных губерниях. Между этими «черничками» попадаются высоконравственные особы, – чистые, искренние богомолки, – но есть женщины «сомнительного поведения» – и все же, с догматической стороны «по вере» строго православные.

Так отзывался нам один достойный пастырь-духовник об исповедавшихся у него «иоаннитках». «Люди,– говорил он – везде остаются людьми и ничто из человеческих слабостей им не чуждо».

«Но этих людей только зато, что они живут своими общежитиями, хлыстами называть нельзя».

Но, говорят, люди те отвергают брак и чадородие.

В каком смысле? – У нас между «знаменитыми» даже монахами попадаются типы, которые чисто манихейски, по-хлыстовски смотрят на брак. Это их настроение – и только. Церковь же православная ублажает честный брак, осуждая уродливый проявления жизни в нем.

Отсюда совершенно не удивительно, если хулители брака попадаются в малокультурных слоях «иоаннитства».

Удивительнее тут то, что, при всех аскетических течениях в нем, среди вожаков «иоаннитства» господствует совершенно здравый и трезвый взгляд на брак, чадородие. В подтверждение сказанного мы сошлемся на брошюру Н. Большакова под заглавием: «Что такое союз супругов».

В этой брошюре, наполненной святоотеческими цитатами, о браке написано то, что принять должен всякий христианин. Так, на стр. 11 здесь мы читаем: «добро человеку к жене не прикасатися» (Кор. 7, 1), совсем не прикасаться, следовательно, и в брак не вступать... Св. Златоуст это и говорить: «если ты ищешь блага самого высшего, то лучше совершенно не сочетаваться с женщиною; если же ищешь состояния безопасного и сообразного с твоею немощью, то вступай в брак»¹⁶.

Разумеется, при бракоборном настроении, Н. Большаков не выписал бы этих «православных» толкований из творений св. Златоуста. Он не сказал бы в случае своего хлыстовства, и так, словами св. Максима Омологета: «Господь установил брак для увеличения человеческого рода»...¹⁷. Или в другом месте – уже от себя: «муж и жена обязаны сохранять супружескую верность друг к другу»... (- стр. 42).

Значит, с точки зрения Большакова и чадородие в браке благословлено и измена жене ради «духовниц» не возможна. – Тогда по вопросу о браке что же общего у вождей «иоаннитства» с хлыстами?

Теперь о том, что «иоанниты» как-то особенно, не по православному совершают свои домашние богомоления.

Как же они их совершают?

Кроме положенных Церковью молитв, ежедневно они читают часы, повечерия, акафисты; много поют из богослужебных песнопений: разве это грех сектантства?

Нет. Говорят, но у «иоаннитов» еще что-то бывает...

Что же? Того никому не ведомо, а на мыльном пузыре рисовать узоров нельзя.

Однако об одном обстоятельстве надобно поговорить особенно. Мы разумеем здесь народную молву о том, будто «иоанниты» на своих собраниях из рук «матушек» причащаются.

По этому поводу мы производили тщательное расследование. И вот что оказалось.

В каждом «скиточке иоанниток» хранятся просфоры с вынутыми из них частицами «самим» батюшкой Иоанном. В тех же скитах почти всегда есть виноградное вино, освященное «батюшкой», во время служения им по домам молебнов. – Просфоры от времени высыхают. Чтобы сделать их «разделяемыми» для скитниц, матушка-настоятельница кладет их в сосуд с вином и размачивает. Потом частицы, отделившиеся от просфоры и размоченные, как антидор, она раздает «верующим». Раздает, натурально, ложечкой.

По любви к «дорогому батюшке», как обычно зовут о. Cepгиевa его почитатели, они благоговейно и далее коленопреклоненно принимают антидор, – принимают, как святыню.

Это-то действие сторонним, малоосведомленным в церковных обычаях наблюдателями порою кажется симуляцией причастия. Так именно сложилась в народе молва, будто «иоанниты» на своих собраниях особым образом причащаются. Молва, действительностью не подтверждающаяся, – молва, опровергаемая и тем, что, во время принятия благословленного хлеба, размоченного в освященном вине, – «иоаннитки» очень часто читают и слушают псалом «Благословлю Господа на всякое время»... А этот псалом в православной церкви читают именно во время раздачи антидора, а не тогда, когда верующие причащаются.

Только незнакомством с религиозным настроением «иоаннитов», далее в их культурных слоях, и порабощенностью книжным формулам можно объяснить следующую простонародную молву: будто в «иоаннитстве» по самой природе его должны быть богородицы, архангелы, пророки.

Близкое и непосредственное наблюдение над бытом людей, о коих идет речь, приводить к иным заключениям. Во 1-х, в литературе «иоаннитской», выходившей в свет под флагом «Кронштадского маяка» и рассчитанной на широкую пропаганду своих взглядов, – не дается ни малейшего места для допущения мысли о том, что у «иоаннитов» есть своя не церковная иерархия. В этой литературе, напротив, «иоанниты» характеризуют» себя «людьми глубоковерующими, свято хранящими догматы православной церкви, неуклонно повинующимися ей во всем»...¹⁸

При таком настроении, литературные «иоанниты» жестоким оскорблением для себя почитают подозрение их в склонности к хлыстовским верованиям. И само собой понятно, что в книжках «иоаннитов» мы не должны и искать обоснования народной молвы. Эта молва вся покоится на своеобразном понимании народом того, что он видит у «иоаннитов».

А видит он там, действительно, нечто необычное. Каждый скиток «иоанниток» имеет свою «настоятельницу» или «настоятеля». Эти, напр., настоятельницы бывают женщины авторитетнейшие для скитниц. Они как бы воплощают в себе то, к чему рвется душа молодых черничек. Они бывают «книжны», рассудительны в Слове Божием, или мудры в суждении о греховных помыслах, опытны в монашеском подвижничестве. За такие «добродетели», при малейших основаниях к тому, скитницы объявляют своих «матушек» святыми, прозорливицами, носительницами образа богородицы...

В глазах же толпы, особенно в глазах истеричек разных, которые нередко попадаются среди женщин, предавшихся «монашескому скитанию», – благолепные «матушки-скитницы» возводятся прямо в звание богородиц. Это поднимает престиж того или другого скита в народе. Этакая «молва» умножает даяния на «сестричек». И потому, можно допустить, что сами скитницы, случается, не имеют усердия разгонять туман, окутывающий их «настоятельниц» в воображении простонародья...

Если где это бывает, – там мы имеем дело не с «сектой иоанниток», а с особой «благочестивой хитростью», рассчитанной на расположение к себе «благочестивых благотворителей». Это своего рода «монашеская стратегия», вычурная в своих обнаружениях. Она прямо не проповедует обмана, но «вся терпит» ради возвеличения обаяния в народе своей «святой обители»...

Конечно, эта стратегия нечистоплотная, даже преступная, но в ней нет ничего специфически-сектантского. Она молчит и «приемлет», когда бы нужно говорить и «отметать».

Мы все это считаем долгом сказать в виду нареканий, которые несутся «из глуши народной» на появляющихся там своих «иоаннитов».

Петербургские же «иоанниты» даже допускать возможности профанации в их среде не хотят. И народный говор о богородицах у них изъясняют так: – видите ли, говорят они, мы веруем, что Церковь не для формы лишь дает имена христианам. Мы это так понимаем, что она каждому из нас как бы приставляет своего ангела хранителя. И этот ангел или святой угодник благодатью близок к своему тезоименнику.

Вот так, веруем, и Богоматерь благодатью своею, особенно живет с теми девами, которые Христу свою чистоту блюдут.

И потому, если наших матушек люди насмешливо зовут богородицами, – мы это без обиды принимаем. Мы благодарно говорим себе: – да, наших сестер Св. Дева покрываете своим омофором; благодатно она живет в них...

Но почитать ту или другую женщину воплощением евангельской богородицы считаем кощунством.

Подобным образом «иоанниты» объясняюсь то, почему народ находит у них архангелов, пророков.

Говорю так на основании подлинных наблюдений над жизнью. – 1908 года на пасху мне пришлось быть в Ораниенбауме и Кронштадт. Тогда я познакомился с известным лицом в «иоаннитстве» – Михаилом Ивановичем Петровым. Прежде он был купцом; потом бросил торговые «стяжания» и весь отдался на службу о. Иоанну Сергиеву.

Разговор с этим человеком весьма расположил меня к нему. Он обнаружил предо мной глубоко аскетическое настроение, которое проникало совершенное равнодушие к благам этого мира.

Полюбился лично мне Михаил Иванович.

Meжду тем, в народе его «архангелом» зовут.

И я спросил его:

– За что люди вас «архангелом» прозвали?

Михаил Иванович с горькой улыбкой ответил:

– Ах, не спрашивайте! Больно мне говорить об этом... Михаилом зовут меня. И при дорогом батюшке я состою верным телохранителем¹⁹. Уезжает батюшка из Кронштадта, я за домом его гляжу, как неусыпный сторож. И весь ремонт по домашности произведу к его приезду домой. – И прозвали меня архангелом-телохранителем дорогого батюшки.

Эта исповедь в устах ловкого пройдохи могла бы показаться фальшью, но Михаила Ивановича люди, близко его знающие, но считают пройдохой. Да и впечатления такого он не делает, не смотря на то, что он до крайности мало занят тем, кто и что о нем подумает.

Потому остается заключить, что народная молва в насмешку возвеличила Петрова в звание, о котором он смиренно помышлять боится.

Михаил Иванович – человек начитанный, пользовавшийся в свое время большою близостью к о. Иоанну. Из постоянного общения с достойным кронштадским пастырем он мог только смирению научиться, а не мечтанию о себе: «как об архангеле…

То же следует сказать о старце Haзарии. Его народ звал то Ильей пророком, то Енохом. Основанием для народной молвы послужило то, что старец любит особенно покаяние грешникам проповедовать.

Я был «гостем» у старца; наблюдал его и разговаривал с ним.

На первых порах, глядя на о. Назария, я твердил себе: – блаженный!..

Вместо того, чтобы говорить с нами, он как-то преувеличенно суетился «о мнозей службе» и отделывался от вопросов наших юродивыми ответами.

Потом мы упросили его сесть и он удивительно «духовно» рассуждал о христианских подвигах и о жизни во Христе.

Мне очень понравился старец Назарий. И я спросил после Михаила Ивановича:

За что в народе старца зовут пророком Ильей или Енохом?

– Подите же вы. За что меня прозвали архангелом? Думаю, что в насмешку. Вот так зацепили и Назария. Он частенько грешникам страшным судом грозит, пугает их близостью кончины мира. Вот и Енох за это!..

– Но поверьте, сквозь слезы сказал мне Михаил Иванович, все это – пустяки, бабьи басни. Скажу вам, как пред Богом: никаких богородиц, никаких архангелов и пророков в нашем братстве нет. Мы – люди грешные, спасающие души свои. – Однако спасения ищем только по православному и под кровом святой Церкви нашей...

Батюшка о. Иоанн в той Церкви – наш пастырь и наш ангел хранитель.

Конечно, нельзя заверять, что «иоанниты» во всех углах России выступают пред народом под таким же знаменем. Есть основание думать, что в иных местах именем «иоаннитов» прикрываются самые настояние хлысты. Они ставят себя в духовную связь с петербургскими почитателями о. Иоанна, но это уже – сплошной шантаж и кощунство.

Злоупотребляют именем о. Иоанна люди, порою, и без целей пропаганды сектантства. Просто – «ради хлеба насущного». Таковы женщины-веночницы, которые кормятся на прибыль, получаемую от продажи венков. Куда ни приходят эти женщины, говорят, что их венки благословил «сам батюшка о. Иоанн». Для подтверждения же своего личного знакомства с ним, порою, и плетут про него всякий вздор. И все «кормления своего ради», чтобы расположить на щедрые подаяния себе «христолюбивых благотворителей.

Если бы названный факт мы стали обследовать со всех сторон, – оказалось бы, что «веночницы» на половину говорят правду. Это верно, что на физический труд делания венков «скитниц» благословлял о. Иоанна; но не верно, что предлагаемые покупателям венки тоже лично благословил дорогой батюшка.

О. Иоанн, напуганный появлением в народе его неразумных почитателей, в последнее время заботливо остерегался близкого общения с незнакомыми ему людьми. По адресу разных «кликуш» во славу «дорогого батюшки» он лично мне говорил в Кронштадте:

– Своевольничают. И вздор разносят про меня по России. Я их – обожателей разных – в глаза не видывал. Издалека же всех прошу лишь об одном: будьте покорны Матери-Церкви. Не высокомудрствуйте. Но теперь народ пошел непокорный, своевольный...

Что с ним поделаешь?

Это признание батюшки о. Иоанна в свое время на горестные навело меня размышления. – С одной стороны предо мною обрисовался факт чисто религиозного почитания Кронштадского пастыря. Достаточно посмотреть, как народ ловил случаи прикоснуться хоть к краю одежд батюшки; или как отдельные его представители. удостоившиеся говорить с о. Иоанном. быстро, со слезами радости на глазах спешили излить пред ним свои чувства; стоит, бывало, также понаблюдать, какое возвышающее души влияние производит выход о. Иоанна из алтаря с благословляющей рукой, – чтобы без колебания признать факт беспредельной любви народа к «дорогому батюшке».

Но с другой стороны и это бесспорно, что именем о. Иоанна страшно злоупотребляют во всяких «ожиданиях», описанных, между прочим, Лесковым, – в иных «скиточках» и «привалах» богомольцев.

Злоупотребляют именем о. Иоанна люди. Но из их злоупотребления по местам, о коих знают судебные следователи, сложились не секта, не религиозное настроение «иоаннитов», – а душная атмосфера религиозного шантажа и мошенничества. Пред нами тут вырисовывается уголовное преступление, а не мистическое сектантство.

Грустно, что такого естественного вывода не делают писатели, изучающее «иоаннитство» в народе нашем.

Для них все это движение, поднятое во имя о. Иоанна, представляется с сектантским характером. За секту они принимают то, что носит на себе, несомненно, следы монашеского православия.

Но нам, после личного знакомства с изучаемыми людьми, дело представляется в другом виде. На основании своих наблюдений, мы утверждаем, что, во 1-х, «иоанниатства», как новой религиозной секты, с отложившимся от православия особенным вероучением и культом в народе русском нет; во 2-х, людей, до сих пор сгруппировавшихся под флагом журнала «Кроншадтский маяк», следует считать не сектантами, а особой фракцией «Союза русского народа». Все их мировоззрение «союзническое». Они твердят, как мы видели, о своей беззаветной любви к Церкви православной и в то же время пламенеют ненавистью к наступившим «новым порядкам» в общественной жизни нашей. Они оплакивают наше время «с законом о свободе разнузданного собрания, о свободе... распущенного, зловредного слова и печати, полной гнусной клеветы и насилия над совестью каждого человека,... соблазняющей многих, о свободе стачки и, наконец, о свободе совести, т. е. возможности переходить из православия в какую-либо другую веру и трактующей о свободе в религиях»²⁰.

Поэтому одному отрывку из брошюры Пустошкина можно судить уже о социально-политическом настроении «иоаннитов». Они именно – строгие русские монархисты до 17 окт. 1905 г. Они – партия реакционная в политике, свирепые юдофобы²¹. Они отвращение питают к «левым» газетам, браня их «жидовскими» («Что такое союз супруг.» стр. 5 и мн. др.). Они терпеть не могут всякого рода сектантов и не довольны предоставленными им свободами…

Нападки же на себя в газетах «иоанниты» объясняют или недомыслием людей, или злобой их. Так толковали они но поводу слуха, разнесшегося в нашем обществе, будто «иоанниты» в припадке бешенного фанатизма крадут еврейских детей.

По поводу этого слуха я беседовал с одним из лидеров их. И он мне сказал:

– Случай укрывания еврейских детей в наших общежитиях был, но он вовсе не похож на похищение невинных младенцев. Пропавшие у евреев дети были не младенцы. Они уже подростки сознательные. Они слышали о нас от своей няньки – «сестры» нашей о Христе, – и, спасаясь от безбожного еврейства, добровольно убежали к христианам.

Тут и весь случай, говорил мне «иоаннит». Что нам было – приходящего ко Христу гнать вон? Или спрашивать еврея о позволении его сознательным детям делаться христианами?

Но вы согласитесь, что ни того, ни другого мы допустить не могли. И преступления перед Богом не совершали, укрывая у себя детей еврейских...

Травить же нас стали в газетах безбожных. Нельзя доверяться им. Мы – не изуверы. Мы радеем о славе Христовой Церкви. Духовные власти поддерживать нас должны...

Пусть эти претензии «иоаннита» чрезмерны. Но Церковь не должна толкать от себя в пропасть людей, принадлежности которых к секте пока никто доказать не мог.

С другой стороны, необходимо иметь в виду могучее религиозное воодушевление массы «иоаннитов». Если этому воодушевлению придать больше осмысленности, если его очистить от некоторых суеверных наслоений – в «иоаннитстве» Церковь православная найдет не врага себе, а союзника и пламенного поборника за все наши исторические христианские святыни.