Начало иноческого пути. Русские монахи

... Я ушел в монастырь Горняк. Пришел туда вечером, как раз когда игумен выходил из церкви после вечерней службы. Он меня принял, и я рассказал ему о своем решении посвятить свою жизнь служению Богу и объяснил, как я представляю себе монашескую жизнь. С нами был еще один русский монах. Не помню, что еще я рассказывал игумену, только на следующий день вижу, что этот монах несет в церковь просфору, вино и воду, он вошел в церковь, и я за ним. Он отнес вино, воду и просфору в алтарь, а я остался у престольной иконы. Выйдя из алтаря, он сказал мне: «Вечером я слышал твой разговор с игуменом. Нигде в наших монастырях ты не найдешь такой жизни, которую себе представляешь. Такое устроение есть только у русских в монастыре Мильково. Там собрались русские, которые ушли с Валаама». Тогда, в 1924 году, монастырь Валаам относился к Финляндии и, подчиняясь Константинопольской Патриархии, должен был принять новый календарь. Те монахи, которые не хотели принимать новый календарь, стали искать другое покровительство и обратились к Сербской Церкви, которая их приняла и распределила по монастырям. Так русские монахи пришли в монастырь Мильково. Они установили в нем правило, по которому жили в монастыре на Валааме. «Тебе нужно идти туда, – говорит мне монах, – только там ты найдешь то, что ищет твоя душа». «Захотят ли они принять меня?» – спрашиваю я. – «Захотят». Так я пошел в монастырь Мильково. Возле монастырских ворот я увидел одного послушника и спросил у него: «Здесь ли игумен?» – «Здесь». – «Может быть, ты отведешь меня к нему?» И он отвел меня за амбар. Вижу: игумен, препоясав рясу и разувшись, топчет глину, перемешанную с мякиной. Он посмотрел на меня и говорит: «А ты хочешь стать монахом?!». «Хочу», – говорю я. Святой жизни был архимандрит Амвросий. «Хорошо, – говорит. – Вот, готовлю баньку для братии. Отведи брата, пусть немного подкрепится и отдохнет в келье, потому что вечером будет бдение, а он не привык к нашим длинным службам». Послушник отвел меня в келью, чтобы я отдохнул. Вечером, в шесть часов, началось бдение и продолжалось до одиннадцати. Каждый день служили святую Литургию и полное правило. Наступил понедельник, отец архимандрит подзывает меня и спрашивает:

– Нравится ли тебе наша жизнь? Хочешь ли остаться у нас?

– Нравится.

– Ну, хорошо, а хочешь остаться?

– Хочу.

– Говорил я с отцом Павлом. Ты пойдешь сторожить виноградник, а отец Павел пойдет в монастырь и поможет братии.

Так я остался в монастыре Мильково.

Архимандрит Амвросий был человек святой жизни. Во время революции ему прострелили грудь, пострадало легкое. Незалеченная рана вызвала туберкулез, и он упокоился еще совсем молодым человеком. Он был учеником известных старцев Оптиной Пустыни, особенно он любил Амвросия Оптинского. От архимандрита исходила необыкновенная любовь, невероятная, ничем не омраченная. Он отдал свою жизнь этой всеохватной любви. Он был просто непостижим, пленял своей любовью всякого, с кем был в дружбе или даже просто разговаривал. Ни разу не рассердился ни на одного монаха или послушника, ни одного слова не сказал наперекор. Терпел много, но все прощал. Все заботы и проблемы возлагал на Господа и Ему одному жаловался. Он стремился своим примером воодушевить братию, и многие восприняли от него дар этой всеохватной и бесстрастной любви. Я сам почувствовал ту невыразимую любовь, которой он обладал и которую он передал братии как высочайшее наследство.

Когда я пришел в монастырь Мильково, первым моим послушанием было охранять виноград. Я любил поспать, и однажды, когда я задремал, пришли воры и обобрали весь виноград. Когда я проснулся, вижу – винограда нет. Перепугался и со страхом жду эконома. Пришел эконом, посмотрел и ни слова мне не сказал. Ни слова! Виноград из виноградника украден. А он – ни слова. На следующий день снова приходит ко мне и говорит: «Фомушка (меня так звали послушником), батюшка благословил дать тебе новое послушание. Будешь пасти овец и коз на лугу у Моравы. И так я стал пастухом овец. И опять я сам все испортил. Дали мне учить часослов, пока пасу овец и коз, и я, читая часослов, опять задремал. Когда проснулся, смотрю – где овцы? Осталась только одна старая коза. Остальные куда-то делись. Я быстро встал и пошел искать. А они ушли в поле, проломили в одном месте ограду и поели всю хозяйскую фасоль. А коза, когда увидела, что я побежал к овцам, понеслась за мной и чуть было совсем не снесла ограду. Хозяин увидел, что сотворили овцы и козы, и пошел в монастырь жаловаться отцу архимандриту. Он приказал эконому возместить ущерб, и на этом все кончилось. Мне же никто из братии не сказал ни одного слова, никто. На следующий день снова приходит эконом и говорит: «Батюшка благословил новое послушание для тебя. Теперь будешь пасти коров на другом лугу». Между тем история повторилась. У нас было шесть коров, среди них была одна старая корова, которая норовила уйти к чужим. Пока я пас коров, я их внимательно считал, чтобы не повторить прежнюю ошибку. Взял с собой часослов и читал его время от времени. И пока я читал, эта старая корова успела уйти и забралась в огороды, которые были рядом с лугом. Читая, я время от времени посматривал на коров, думая, что все они на счету. Но когда я внимательно пересчитал, я увидел, что этой старой коровы нет. Я обомлел и побежал ее искать. Я стал искать ее в огородах. Она была уже в третьем, изгрызши и истоптавши всю капусту. Хозяин снова жаловался, и снова пришел эконом. Новое мое послушание было на трапезе и в церкви.

И это только малая часть всех искушений, которые отец архимандрит покрывал своей безмерной любовью. А было их много, горьких и болезненных, но отец архимандрит отвечал только любовью. Один монах, который когда-то был губернатором, начальником округа – а это большая должность в России, – любил выпить. Бывало так, что уйдет из монастыря в село, и целыми неделями его не было. А игумен должен был его искать и возвращать в монастырь. Он пьет и пьет, а отец архимандрит не скажет ни одного слова в упрек о том, что он делает. Ни одного. Все покрывал любовью, как будто ничего не было.

Я видел, что он терпит и страдает из-за всего этого, но никому ни одного слова не сказал. В церковь на богослужение всегда приходил первый и становился на игуменское место. Видно было, что он подавлен, но он никому ничего не говорил, все возлагал на Господа. Никогда никого не наказывал. Ни о ком ничего плохого даже не подумал. Ни на кого не взглянул с укором, как будто ничего и не было. Всякого любил таким, какой он есть, и молился Богу, чтобы Он его просветил. Жизнью своей поучал и стремился всякого своим примером привести на путь спасения. Действительно, исключительная душа был отец архимандрит Амвросий, полная любви и умиления. Жаль, что болезнь слишком рано увела его с этого света.

Здесь, в монастыре, я однажды почувствовал, что все люблю. Какая-то чудесная несказанная радость охватила все мое существо. Я почувствовал некий невыразимый мир. Все люблю и больше не могу сердиться. Жалею все, что страдает. Каждую минуту могу заплакать из-за человеческого горя и страдания. И это продолжалось, пока не упокоился блаженнопочивший игумен Амвросий. Пока отец архимандрит Амвросий был жив, все было хорошо.