По поводу издания священных книг Ветхого Завета в русском переводе

Спрашивают: в каком значении надлежит принимать перевод ветхозаветных Писаний с еврейского?

Отвечаем: как пособие к уразумению богодухновенных Писаний Ветхого Завета, содержимых св. Церковью. Преданное Церкви Божией слово Божие всегда было содержимо и всегда будет содержимо ею – до скончания века. Переводов может быть много, много может быть и толкований, как преходящих и изменяющихся пониманий слова Божия; само же слово Божие, какое св. Церковью содержится, есть и пребудет неприкосновенным и неизменным. Перевод ветхозаветных писаний с еврейского принадлежит к числу преходящих и изменяющихся пониманий слова Божия.

У некоторых есть поверье, встретив что-либо темноватое в писаниях пророческих, думать: перевод не точен; надо посмотреть в еврейском, полагая, что нынешний еврейский текст есть тот самый, который вышел из рук пророческих и потому содержит подлиннейшее слово Божие. Это предрассудок школы, и школы не нашей, а иностранной и инославной. Подлиннейшее слово Божие и есть то, которое содержится в Церкви, хотя оно не на еврейском, а на востоке, на греческом, у нас же – на славянском.

Возмем дело с начала. Совершенно ли ясными и для всех понятными ветхозаветные писания вышли из рук пророческих? Нет; они и из их рук вышли темноватыми. Причина сему та, что божественные созерцания, какие влагал в ум пророков Дух Святый, не влагались вполне в формы человеческого слова, каким они владели. Чтобы приблизить эту мысль к убеждению, стоит взять в сравнение писания апостольские. Во всем ли они ясны и понятны? Нет, есть и в них темноты, как это всякий знает по опыту. Причина и сему таже: божественное невместимо вполне для человеческаго слова. Св. ап. Павел говорит: «я невежда словом, но не разумом», – давая разуметь, что многое видит умом богопросвещенным, но что слова у него недостает к выражению того. Между тем апостолы писали на греческом языке, который оборотливее еврейского. Если же в апостольских писаниях нельзя было избегнуть темноватостей; насколько более должно быть их в писаниях пророческих, писанных в такой древности и на таком языке?

Главное в писаниях тех было понятно, и принимавшие их довольствовались понятным, разумея непонятное в слове или по устному толкованию пророков, при жизни их, или по преданию последующих мужей богомудрых, или по собственной догадливости, как и мы теперь поступаем в отношении темнот в новозаветных писаниях. Все питали души свои тем, что ясно выражено в слове, понимая и неясное сообразно с тем, но никто не дерзал вносить в текст свои понимания неясного, в видах уяснения его для читающих.

Так шло до перевода богооткровенного слова на греческий язык. Когда богоизбранные переводчики приступили к сему, особенным промыслом Божиим устроенному делу, они конечно разумели все божественное Писание, ясное по ясности его, темное по преданию, или по сношению неясного с ясным. Но иное дело понимание слова Божия, иное перевод его. Перевод требует буквальной точности, чтоб не превратиться в перифраз, допустив пояснительные отступления от буквы. В сем отношении ясное в слове не представляло затруднения, перевод слово в слово давал ясные мысли. Но в отношении к темнотам в писании надлежало строго удерживать себя, чтоб не искуситься желанием внесть ясность в слово чрез внесение в перевод собственных пониманий темного. И видим, что сие искушение не увлекло богомудрых толковников. Они положили себе правилом, которое и исполняли, переводить слово в слово и все то, что темновато в подлиннике, предоставляя понимание того читающим, по общему, бывшему тогда в употреблении, закону понимания таких мест, также, как это предоставляемо было тогда и читавшим подлинник. Непозволили они себе ничего внесть в текст в видах уяснения темноватого, строго держась закона, лежащего на переводчиках – передавать переводимое с буквальной точностью. Вот происхождение темноватостей в ветхозаветных писаниях по переводу 70-ти толковников, содержимому св. Церковью. Темноватости сии имеют место потому, что они были в подлиннике. Почему перевод сей, несмотря на темноватости его, есть самый точный, есть истиннейшее представление подлинных писаний пророческих: что там было, то и здесь есть, они заменяют себя взаимно. Приемлющий писания сии в переводе 70-ти ничего не лишается сравнительно с тем, кто бы принимал их в том тексте, с которого делан перевод.

Так и принят был тогда перевод сей всеми евреями, и в Александрии, и в Палестине, и повсюду. Понимавшие и еврейский текст и перевод греческий видели совершенное их сходство, и вполне удовлетворялись переводом. Темноватости его не соблазняли их, потому что они были те же самые, которые были и в подлиннике. Непонимавшие еврейского тоже совершенно довольствовались переводом, веря старшим, что он есть точнейшее представление подлинника. Как сии последние преимущественно были вне Палестины; то вне ее слово Божие в переводе 70-ти совершенно вытеснило его в еврейском тексте. Но никто не тужил и не жалел, будто терпит потерю, не читая слова Божия по еврейски, а все веровали, как и следовало, что и на греческом они имеют подлинное слово Божие.

Так шло до явления Господа на земле и распространения христианства. Филон и Иосиф Флавий, ученейшие евреи, чтили сей перевод, как представляющий истинное богодухновеное слово Божие. Верующие же христиане, в Церкви Божией, все до единого и не знали другого слова Божия, кроме того, которое существовало в переводе 70-ти толковников. Его передали Церкви Божией св. апостолы, и оно потом ею содержимо было и есть даже доселе, как единое истинное слово Божие.

Неблаговолительно относиться к сему переводу впервые стали евреи, после того, как испытали со стороны христиан крепкие обличения себе в неверии и упорстве, заимствованные из писаний пророческих в сем переводе. Евреи, по обольщению, полагали, что стоят в истине. Когда же увидели, что их обличают чтимые ими пророки, то в утешение себе придумали изворот: быть не может, чтобы пророки так говорили; перевод греческий не выражает мыслей пророческих, в подлиннике верно не так читается, – в подлиннике, которого читать они не умели. Руководители народа ухватились за эту мысль, тем охотнее, что им удобно было прикрыть этою завесою свой стыд, ибо народ не знал еврейскаго языка. И пошла речь между евреями: перевод 70-ти неверен, перевод неверен. Отсюда покушение – перевесть повернее. И вот являются Акила, Симмах, Феодотион и дают новые переводы. Все это происходит между евреями и в угоду евреям. Переводчики все – отщепенцы, отпадшие от Церкви в иудейство. Между христианами не было ничего подобного. Все оставались верными слову, преданному св. апостолами и их первыми преемниками в переводе 70-ти.

Между тем к этому времени еврейский текст слова Божия, совсем оставленный христианами и почти совсем евреями, исключая некоторых ученых, значительно успел попортится, и чтение его потеряло неизменную определенность. Осязательным доказательством тому служат означенные переводы. Они несогласны между собою и с переводом 70-ти, хотя все были деланы с еврейского. Это значит, что из переводчиков каждый читал и понимал еврейскую библию иначе, нежели другие, и все они иначе читали и понимали ее, нежели как она читалась и понималась в то время, как переведена была 70-тью толковниками. Кто не видит, что евреи начали уже блуждать туда и сюда по книгам писания и путаться в чтении их?

Повреждение еврейского текста произошло, то от переписчиков, заменявших одни буквы из сходных между собою другими, то от разного читания слов: чему причиной служило отсутствие гласных, вставление которых по догадливости изменяло смысл речений и предложений. Можно не подозревать в сем какую-либо злонамеренность: все шло обычным чередом человеческих дел. Евреи дорожили словом предков и не могли искажать его намеренно. Но нельзя не допустить, что в тех местах, которые были темноваты, и особенно в тех; которые говорили в осуждение евреев за неверие Евангелию, глаз их искал всякой возможности прочитать иные слова, то так, чтоб они казались более понятными, то так, чтоб они снимали с них укор и лишали христиан опоры к их обличению. Говорим: «глаз», ибо у них много сходных букв, а поставь одну вместо другой, выйдет другой смысл; также гласные у них не пишутся, а поставь одну вместо другой, выйдет тоже другой смысл. Этими способами евреи, последуя одному глазу, движимому то исканием ясности, то скрытным желанием избавиться от укора (а это желание поддерживалось тем суеверием, будто у пророков не могло быть обличения сынам Авраама за их верования, которыя в это время были впрочем уже прямыми отступлениями от веры), многое стали читать и писать отлично от того, как читалось и писалось во времена 70-ти.

Текло время; множились и те отступления ходячего еврейского текста от первоначального подлинника. Между тем умение читать по еврейски все слабело и слабело и не только слабело, но и разнообразилось: в одном месте так читали, в другом иначе. В этих обстоятельствах, ученым евреям пришла не худая мысль – установить однообразное чтение, придумав разные значки для показания, какую где читать гласную. Этим занялись мазореты. Плодом их трудов была настоящая еврейская библия. Определи достоинство труда мазоретов, и определишь достоинство нынешней еврейской библии.

Конечно никто не станет чаять, чтоб мазоретам было особое откровение для восстановления первоначального чтения еврейского текста. Сыны народа своего, они шли той же дорогой, какой пошли предшественники их. Если во втором веке, спустя три-четыре века после 70-ти, еврейский текст сыны Израиля читали и между собою разно и несогласно с древним чтением, представляемым переводом 70-ти; то можно ли ожидать, чтоб чтение сие было исправнее спустя еще века три (к концу V в.)? – Если указанные пред сим причины уклонения от подлинного чтения Писаний оставались среди евреев в действии, то и плод конечно приносили они по роду своему: отступления множились и утверждали все большее и большее расстояние между тем, как следовало читать текст, и тем, как теперь стали читать Евреи. Таким образом, если положим, что мазореты ничего не прибавили в этом роде от себя, а только закрепили то, что образовалось до них течением дел, – и тогда чтение, ими установленное, не может сочтено быть близким к подлинному; а если положим, что и они привнесли в общий итог свою меру догадливости, хотя не с другой какой целью, как только в видах уяснения темноватого, то означенное расстояние должно счесть значительно увеличившимся под их трудом.

Взяв таким образом во внимание все сказанное, никак не можем ожидать, чтоб Писания ветхозаветные из рук мазоретов вышли в том виде, в каком они существовали первоначально, и в каком имели их в руках своих 70-ть толковников. Во многом тут допущены отступления и изменения, то в видах уяснения неясного, то с целью прикрыть неприятное обличение евреев, при помощи Писаний пророческих, от лица христиан, – то, может быть для того, чтобы представить божественное откровение в другом виде, нежели как оно было в руках христиан. Ибо христиане говорили справедливо, что они суть наследники обетований древнему Израилю и что к ним перешло и богооткровенное слово, составлявшее первое преимущество Израиля. Против этого евреи и напряглись выставить Писание, под именем богооткровенного, такое, которое было бы сколько можно более розно от того, какое было в руках христиан, прикрывая свое злоумие еврейским языком, на котором дано было истинное откровение (будто поскольку Писание у них на еврейском, то оно и совершенно подлинно), – и не хотя уразуметь того, что самому Господу Богу, вместе с тем как отверг Он еврейский народ, угодно было для нового народа Своего, избранного из всех языков, самое откровение Свое уготовать, помимо еврейского, на новом общедоступном языке греческом, на каком оно и хранилось у христиан в точном соответствии и согласии с тем словом, какое первоначально изошло из уст и рук пророческих на еврейском.

Источниками отступлений нового еврейского текста от первоначального для мазоретов были – разные чтения, происшедшие от заменения сходных букв одних другими, и указание посредством знаков, где какую читать гласную, зависевшее во многом от их произвола и дававшее ему простор. Эти два источника давали возможность, а сказанные пред сим побуждения разжигали усердие мазоретов – представить ветхозаветные писания в виде, сколько можно выгоднейшем для евреев пред лицом христиан, и хотя в иных местах в виде яснейшем, но нельзя сказать, чтоб – точнейшем. Отсюда происходят разности и отличия нынешнего еврейского текста Библии от текста ее в переводе 70-ти. И для всякого очевидно, что подлинность несомненная принадлежит по всей правде последнему, а не первому¹.

Таким образом нет сомнения, что в нынешний еврейский текст внесено много человеческого, то случайно в него втеснившегося, то происшедшего от соображения лиц, установлявших его чтение. На таковую судьбу он обречен был по попущению Божию как бы в наказание евреям за то, что они презрели волю Божию, открытую им в данных им на их языке писаниях. Несмотря на то, еврейская библия нравится очень протестантам; не потому ли это, что в ней есть сродный им элемент, именно произвольные соображения и догадливости ума, которые у них господствуют во всем? – По крайней мере на эту мысль наводит то обстоятельство, что как только родилось протестантство, так взяло в руки ветхозаветные Писания в нынешнем еврейском тексте и упорно держится его, на обличение, как ему кажется, православия, не чтущего высоко той Библии.

При всем том однако ж отступления и изменения, допущенные в нынешнем еврейском тексте Библии не уничтожают общего смысла ветхозаветных Писаний и не отнимают у них того значения, какое они имеют для Нового Завета. Отступлений и изменений допущено довольно; но они, давая основательную причину полагать, что ветхозаветные Писания в еврейском тексте не сохранились в первоначальной чистоте, как вышли из рук пророков и как хранятся в Церкви в переводе 70-ти, – не дают однако ж основания полагать, что в них затемнена и расстроена ветхозаветная истина. Нет: сия последняя сохранилась неприкосновенной, чтобы, когда придет время заблуждающему теперь Израилю опомниться и обратиться ко Христу Господу, он мог узреть побуждение к тому и руководство в своих же писаниях, несмотря на отступление их во многом от первоначальной чистоты слова Божия. Почему, вообще говоря, писания сии, и в этом тексте, не потеряли своего помогательного к уразумению слова Божия значения. Они представляют ближайшее к тому пособие. Чистое богооткровенное слово содержится в ветхозаветных писаниях перевода 70-ти. Еврейская Библия, в чем согласна с тем переводом, в том его подтверждает и себе приобретает вес; а в чем несогласна (наиболее в темноватых местах), в том представляет ближайшую догадку к уразумению темноватого. В этом именно смысле обращались к нему и некоторые из святых отцов Церкви. Св. Златоуст иногда говорит: «а в еврейском так читается», – что подает такую и такую мысль, не лишенную назидания. Он не ставит сего текста на ряду с словом Божиим содержимым Церковью в переводе 70-ти; но обращается иногда к нему (очень впрочем редко), как к представляющему нечто для соображений к пониманию подлинного слова Божия.

В таком именно, а не в другом значении надлежит нам принять и новый перевод ветхозаветных Писаний с еврейского, именно как пособие к уразумению подлинного слова Божия, содержимого св. Церковью. В ином смысле он и не мог быть предложен.

Неправославно и несправедливо сказал бы иной, если бы сказал: «наконец-то мы имеем подлиннейшее ветхозаветное Писание в русском переводе». У истинного сына Церкви не повернется язык сказать так, потому что в такой речи кроется укор св. Церкви, матери нашей, которая есть столп и утверждение истины. Ибо если Писания в новом переводе суть подлиннейшие, то те же Писания содержимые Церковью в переводе 70-ти не суть подлинные. А отсюда что выходит? Выходит то, что Церковь Божия питала нас доселе и питает не чистым хлебом Слова Божия, а хлебом смешанным с сором и мякиной, и что стало-быть она – не мать, а хуже мачехи. У кого повернется язык сказать или ум – подумать это? Между тем этого вывода не избежать тому, кто говорит: «Писания в переводе с еврейского суть подлиннейшие». Неблаговолительно смотрящий на Писание в переводе 70-ти, и честь ему принадлежащую переносящий на еврейскую нынешнюю Библию не может быть чужд покушения укорить Церковь в неправильности выбора ею текста Писания. И св. Синод, который есть верный блюститель всего содержимого Церковью, не мог дать нам перевода ветхозаветных Писаний в том смысле, что это есть подлиннейшее слово Божие. Не следует и нам придавать ему такое значение.

Мы – сыны Церкви православной. Чтим, что она почтила, и чуждаемся того, чего она чуждалась и чуждается. А она не знала и не знает еврейской Библии. С самого начала от Апостолов, чрез все соборы, и доселе держалась и держится она Библии в переводе 70-ти. И нам эту чтить и за эту держаться должно всеми силами. Если преклонимся на сторону дающих большую цену еврейской Библии, как сделали протестанты, то дадим место мысли, что св. Церковь не умела указать нам подлиннейшего откровения ветхозаветного. Если же св. Церковь в этом существеннейшем предмете не умела указать нам, где чистое слово Божие, то какой она столп и утверждение истины? Если она не узнала истинного Богооткровенного слова, то как верить, что она верно знает, определяет и указывает нам и всякую другую истину? Отсюда не может не родиться подозрение, истинны ли и все догматы Церкви, не следует ли и их пересмотреть, чтобы определить подлиннейшее исповедание веры. А кто станет на эту дорогу, тот в душе стал уже протестант.

Вот к чему неизбежно ведет одно слово: «наконец-то мы имеем подлинное слово Божие в русском переводе с еврейского». И конечно всякий сын Церкви православной отбросит эту мысль и фразу, как вражескую и неприязненную Церкви, и как опасную истинному православию, которое сильно тем, что бегает всякого суемудренного нововведения и с полной покорностью принимает только то, что всегда содержимо было и содержится доселе православной Церковию.

Во всем изложеном довольно побуждения к тому, чтобы, встречая новый перевод Библии, встретить его однако ж в должной мере его цены, без умаления божественного авторитета слова Божия содержимого св. Церковью, не уклоняясь на сторону тех, которые с еврейской Библией уклонились от истины Божией и чужды Церкви, ее содержащей.