19-е

Называется Ветхопещерником, потому что был монахом и священником в лавре преп. Харитона, сначала устроенной в пещере; сия лавра называлась и ветхой, потому что устроена прежде других Палестинских обителей. Подвизался в VIII веке.

Из монахов столичного монастыря возведён на патриаршество императором Романом в 928 году, а в 931 году низложен им же, чтобы доставить престол двадцатилетнему Феофилакту, сыну своему. Трифон же с незлобивым сердцем воротился в свой монастырь и там скончался через два года и пять месяцев. Но тело его по смерти принесено было в Софийский храм и торжественно похоронено с прочими патриархами.

Преп. Симеон, сын священника, в молодых годах принял иночество, достиг иеродиаконства и, побуждаемый любовью к безмолвию и уединению, удалился в пределы горы Олимпийской, в монастырь близ Киссары, где и предался суровым иноческим подвигам. Отсюда он перешёл на Афон и вступил в братство лавры св. Афанасия. По воле настоятеля, скоро отличившего ревностнейшего между всеми подвижниками, Симеон был рукоположен в иерея. Из лавры перешёл он в обитель Филофеевскую, где строгой жизнью изумлял братию и возбудил такое благоговение к себе, что общими просьбами, хотя и против своей воли, убеждён был принять звание игумена. Тогда, сознавая свою священную обязанность служить образцом для руководимых им, Симеон ещё «возвысил меру поста, молитвы и других Богоугодных подвигов», и, главное, безленостно и постоянно наставлял иноков спасительными увещаниями.

Но так как, при условиях испорченности человеческой природы, среди наибольшей высоты жизни люди подвергаются и наибольшим искушениям, то и среди иноков, хотя и добровольно избравших себе истинно высокий образец для подражания, возникло раздражение против строгого подвижника. Симеон, видя неприязнь к себе, терпел, молился, старался любовью побеждать вражду, но не мог ничем обезоружить злобствующих против него и потому удалился.

Он прибыл на гору Фламурия, смежную с Загорой. Здесь, приютившись под яблонью, босой, едва прикрытый ветхой одеждой, обходясь без огня и почти без пищи, отдыхая самое короткое время на голой земле, проводил Симеон жизнь – как бы бесплотную, весь преданный подвигам и высшей духовной борьбе.

Непостижимым величием такой жизни прославлял он Творца, и она могла служить мерилом того изобилия Божией благодати, которая изливается в душу, могущую, достойную вместить её.

После трёх лет такой сверхъестественной жизни Симеон снова увидел людей. Они нашли его и, привлечённые его высотой, пожелали жить при нём. Трудно было согласиться на это всецело отделившемуся от мира подвижнику, но, полный любви, он уступил желаниям людей, и таким образом поселились с ним семь человек.

Живший до сих пор подобно птице небесной, не знающей ни посева, ни жатвы, Симеон озаботился теперь о посевах, чтобы пропитать пришедших к нему. По прошествии семи лет он выстроил тут небольшую церковь во имя Святой Троицы. Между продолжавшими приходить к Симеону, жаждущими посвятить себя на служение Богу под его святым руководством, были иереи и диаконы, которые помогали ему в священнослужении, и таким образом устроилась киновия.

Тогда Симеон решился потрудиться и на ином поприще, он пожелал посвятить себя Апостольской деятельности и, оставив благоустроенную им киновию, совершил путешествие с целью утверждения в вере христиан. Он побывал в Эпире, Фессалии, Афинах и других местах. Путешествие это было очень нужно, так как большая часть жителей этих местностей, по причине оскудения просвещения, были до крайности грубы. Слово Божие, распространяемое Симеоном и сопровождаемое чудотворениями, действовало спасительно. Успех его проповеди возбудил между тем негодование Турок... Они донесли на него градоначальнику Ляну, оклеветав его между прочим в том, что он проповедует порицание Магометанского учения. Без всякого суда Симеон был осуждён на смертную казнь. Уже начали раскладывать костёр, чтобы сжечь проповедника – христианина...

Приведённый в оковах на место казни, Симеон сам начал подбирать и бросать в костёр дрова...

– Да ведь этот костёр готовится для тебя! – сказал ему державший его за цепь человек, – ведь это тебя сожгут на костре по повелению градоначальника...

– Что-же! жгите меня, если на то есть воля Божия! – отвечал подвижник, – я с своей стороны рад умереть...

Поражённые этими словами один Араб и несколько женщин побежали к матери градоначальника и просили её убедить её сына не предавать смерти святого. Добрая женщина, испугавшись, что сын её погубит невинного, начала умолять его не брать на свою душу такого греха. Она умоляла его – разузнать истину, лично допросить осуждённого.

Слова её подействовали на окружавших её сына. «Хорошо говорит госпожа наша, мать твоя, ефенди!» сказали они и также стали убеждать Аяна, чтобы он не велел казнить человека прежде суда и решения, определённого по закону... Так много может сделать доброе слово, сказанное от искренней души!.. Ему невольно поддаются даже озлобленные люди и, под влиянием его отступают перед несправедливостью, которую были уже готовы совершить.

Аян велел призвать к себе Симеона. Поражённый видом и босого и почти нагого проповедника – христианина, градоначальник невольно почувствовал благоговение к нему и, ласково обратясь к нему, сказал: меня уведомили, что ты стараешься отвратить нас от нашей веры, что ты учишь нас не верить в учение Магомета: скажи, правда ли это?

– Не магометан, но христиан учу я поступать так, как нам повелевает Евангелие, – отвечал Симеон.

– А чему учит ваше Евангелие? – спросил Аян.

– Евангелие учит не красть, не исполнять нечистых пожеланий плоти, не желать ничего чужого, любить друг друга, отдавать кому следует царские подати, держать твёрдо веру свою, чтить воскресные и праздничные дни, потому что воскресный день есть тот, когда воскрес Господь наш Иисус Христос...

Не найдя в праведнике ничего достойного смерти, градоначальник отпустил его на свободу, и Симеон стал ещё с большей смелостью проповедовать слово Божие. Через несколько времени он посетил обитель свою на горе Фламурийской и, устроив там дела, прибыл в Константинополь, где приветливо принят был патриархом.

И здесь не бесплодно изливалось его красноречивое слово. Многие, тронутые им, спешили исповедывать ему свои грехи, исправляли свою жизнь, привязывались к нему всей душой, всюду следовали за ним, желали предать себя в полное послушание святому. Иных, пожелавших вести иноческую жизнь, он посылал в свою киновию.

И, так потрудясь последнее время своей жизни в Константинополе, Симеон мирно скончался здесь и был похоронен с честью самим патриархом – в Халках, в церкви Божией Матери. – Спустя два года по его кончине, бывшие на время в столице иноки Фламурийской обители, испросив позволение местного начальства, перенесли останки Симеона в свой монастырь. При этом перенесении совершилось много чудных исцелений от разных болезней, и с тех пор слава о чудотворной силе мощей праведника распространилась во всех местностях, где он ходил и учил народ. Многие сделали различные пожертвования в пользу монастыря, в память устроителя его и общего учителя, и таким образом был обеспечен доход, поддерживающий доныне существование обители.

Родом из Эны, города во Фракийской области, Агафангел, в мире – Афанасий, получил христианское воспитание в доме строго-православных родителей. По кончине их он поступил в морскую службу; тут имел случай сблизиться по службе с Турками, которые захотели непременно обратить в исламизм смышлёного и очень способного юношу-христианина. Не надеясь достичь этого по доброй воле Афанасия, они однажды неожиданно напали на него, нанесли ему рану и угрожали смертью в случае, если он не отречётся от веры Христовой... Нисколько не подготовленный к такому насилию, юноша растерялся и в надежде, что не замедлит скрыться от Турок и отречься от данного им под ножом обещания, он согласился назвать себя магометанином.

Это происходило в Смирне. – Афанасию не удалось однако же скоро уйти из-под надзора Турок, неусыпно следивших за ним, и только по прошествии довольно долгого времени он мог оставить Смирну и, мучимый угрызениями совести, отправился искать пристанища на Афонской горе. Здесь обошёл он многие монастыри и скиты, исповедовался многим духовным отцам; наконец, по совету одного из них, пришёл в обитель Есфигменскую, где игумен Евфимий исповедал его, узнал всё бывшее с ним, благословил его намерение искупить свой тяжкий грех и, приютив его у себя, назначил ему послушание, которое Афанасий стал проходить с величайшим усердием.

Он не отступил бы, казалось, ни перед какими трудными подвигами, потому что почитал самые трудные из них недостаточными для заглаждения своего несчастного отступничества. Для примирения с своей совестью только одно дело могло быть удовлетворительным для него, это – мученичество... И вот, Афанасий всецело предался мысли о нём и молитве, чтобы Господь дал ему силу загладить таким образом его временное отречение от Него.

Среди подвижнических приготовлений к этому великому делу Афанасий – в 4-ое воскресение Великого поста – был призван к литургии, облечён в иночество с именем Агафангела и удостоен причастия св. животворящих Таин. «С этого времени, – рассказывает о нём иерокирикс Герман²⁴⁷, – лицо его сияло каким-то Божественным светом благодати, радость духа его была невыразима, ум постоянно устремлён на небеса, в сердце его возжёгся Божественный огонь, и он с великим усердием стал вдаваться в большие и большие подвиги; наконец, от всего сердца возжелал смерти за Христа».

Видя в Агафангеле непреодолимое желание мученичества, судя его достаточно подготовленным к подвигу и, главное, вразумлённый видением во сне святителя Николая Чудотворца, обещавшего успех в деле покаявшегося юноши, игумен благословил Агафангела готовиться в путь – в Смирну, где он должен был исповедать своё возвращение к вере Христовой – перед теми, кто содействовал его насильственному отречению...

Юноша кипел нетерпением пуститься в путь, но приходилось ещё ждать корабля. Наконец представился случай отплыть в Смирну, где надлежало осуществиться пламенному стремлению сердца, изнывавшего в беспредельном покаянии. «В Фомино воскресение вечером вошли мы в Смирнскую пристань, – продолжает свой рассказ об Агафангеле спутник его Герман, – некоторые из братий нашей обители, жившие тогда в Смирне по нуждам монастырским, узнав о нашем прибытии, встретили и приняли нас с великой радостью. Мы поместились в доме епитропа нашей обители, который, узнав о намерении юноши, радовался, что удостоился принять в дом свой мученика, и ласки его обильно посыпались на нас. Теперь занялись мы окончательными приготовлениями для нашей цели. В четверг утром, когда бывает собрание в Оттоманском судилище, мы облекли Агафангела в Турецкие одежды, и я позволил ему идти с Божией милостью... «Явясь на суд, на вопрос: что ему нужно? Агафангел рассказал историю своего насильственного принятия исламизма, выразил своё добровольное, искреннее отречение от этого ложного учения и на льстивые увещания судьи, надеявшегося образумить юношу, слова которого он находил безумными и. отречения которого он никак не мог допустить, Агафангел отвечал: – «гнушаюсь я и увещаниями, и обещаниями вашими, и вами самими. Христа только моего люблю, Христа моего ищу, Христом моим наслаждаться желаю» ... И на дальнейшие попытки убедить его, отвечал неизменно то же... Тогда судья стал угрожать ему мучительною смертью:

– «Готов я за Христа моего вытерпеть все! Все роды мучений принимаю с величайшею радостью! прошу только не медлить привести в исполнение слова твои... – отвечал Агафангел».

«О блаженный язык, – говорит Герман, передавая эти слова юноши, – скажу и я с Великим Василием: блажен язык, прозвучавший в наши времена такое исповедание, которым очистился воздух, осквернённый нашими грехами! О ум Божественный и твёрдый, который восхвалили лики ангелов! О душа славная, которую прославил Господь славы небесной славой!»

Истязания начались. Исповедник был связан, заключён в темницу, окован тяжёлой цепью, ноги его забиты в дерево. Слуги, исполнители жестоких приказаний, присоединили и своё лютое обращение: ведя мученика в темницу, они дёргали цепь во все стороны с такой силой, что многим казалось, что голова страдальца отделится от туловища, но юноша выносил всё с терпением и душа его ликовала...

Бог привёл так, что в темнице нашёл Агафангел двух невинно-заключённых христиан. Один из них Николай, человек чисто-христианского настроения, передал потом всё, что видел и слышал от мученика, и также письмо его к Герману. Встретить в такую минуту и в таком месте христиан было великим утешением для предавшего себя на страдания юноши; они всю ночь утешали его, ободряли примерами других мучеников.

На другой день Агафангел в оковах был снова представлен на суд. Подверженный разным испытаниям, он перенёс всё с непоколебимым мужеством и снова был отведён в темницу. Радовался Николай, видя ничем не смущаемую твёрдость исповедника; однако же, при этом передал ему, что, кажется, некто – Хиосец Афанасий, бывший тогда в большой силе, ходатайствует об освобождении его... Но это известие только испугало Агафангела, и он сейчас же написал Афанасию письмо, в котором заклинал его именем Божиим не ходатайствовать за него, но предоставить судиям делать, что хотят; «вместо же напрасного ходатайства, – писал он, – пусть лучше христиане молитвенно ходатайствуют перед Богом об укреплении меня в мученическом подвиге».

Со слезами узнали об этом письме бывшие в то время в Смирне христиане; оно привело им на память то письмо, которое писал Римским христианам св. Игнатий Богоносец, убеждавший их не прибегать ни к какому ходатайству за него, но допустить нечестивых бросить его на съедение зверям... И действительно, в ту ночь все христиане усердно молились о новом мученике. И сам он готовился к страшному испытанию. Среди ночи, забывшись в лёгком сне, вдруг встал и сказал товарищам своего заключения: радуйтесь со мной, братия мои! сегодня прежде 5-го часа меня обезглавят. И после того, как бы горя нетерпением соединиться с Христом, он часто спрашивал: который час? и на ответ всякий раз радостно говорил: ещё три часа! ещё два часа! – Около четырёх часов пришли взять его. Нет слов, чтобы выразить его радость при этом, – свидетельствует Николай, – простившись с друзьями, он быстро устремился к дверям темницы и в оковах был снова представлен на суд. Твёрдость его пребывала неизменной. Не видя никакой возможности отвратить христианина от своей веры, судьи приговорили его к смертной казни. Весть об этом быстро разнеслась повсюду, и несметное множество народа всех наций, всякого возраста, пола и состояния собралось на место казни. Взоры всех были устремлены на ангелоподобное лицо мученика. Он же, углублённый в молитву, казалось, не видит, что вокруг него происходит. Не обратил он никакого внимания и на речи пытавшихся ещё и в эту минуту его поколебать. Преклонив свою голову, он, наконец, спокойно сказал исполнителям казни: «что же вы не делаете своего дела?» Тогда главный из них приказал нанести удар, и глава юноши почти мгновенно отделилась от тела. Это было 19-го апреля, 1819 г. Убиенному за Христа было 19 лет.

Сильное впечатление произвела кончина нового мученика на всех христиан. Единодушно прославляли они имя Господа, дивного во святых Своих. «Враги закоренелые и непримиримые примирялись; раздавались щедрые милостыни; пришли в омерзение бесчестные дома; много лет не видевшие духовника теперь прибегали к нему с тёплыми слезами покаяния; самые вольнодумцы и безбожники были тронуты, и даже магометанский народ с благоговением относился к мученику».

В третий день по совершении казни, пронёсся слух, что останки мученика будут брошены в море. Поэтому все бывшие в пристани корабли, даже консульские всех христианских народов, расположились цепью по всей стороне моря, лежащей к городу, и некоторые из них даже на всякий случай вооружились. Но городские слухи не осуществились. Вместо того, в этот же день поздно вечером Оттоманские стражи взяли с места казни останки Агафангела и доставили их в дом правителя города, а тот передал их за деньги христианам. С неописанной радостью и торжеством приняли их христиане и с благоговением перенесли в храм святого Георгия. При общих слезах и умилении совершив мученическую службу, иерархи сами положили останки мученика в великолепном гробе св. Дима, пострадавшего за 408 лет до этого события.

По совершении этого погребения, Смирнский архиерей собственноручно написал о мученике подробное послание к вселенскому патриарху; патриарх же послал копию с этого письма на Афон.

В 1844-м г., по желанию игумена и братии обители Есфигменской и по согласию архиерея и почётных граждан Смирнских, часть останков²⁴⁸ нового мученика Агафангела перенесена в ту обитель, где он подвизался в приготовлениях к мученичеству; прочие же части останков (в виде костей) хранятся в сосудохранительнице храма великомученика Георгия.