НЕДЕЛЯ 7-Я ПО ПЯТИДЕСЯТНИЦЕ

1. Господь подавал прозрение слепым через Святые Тайны. Святой Иоанн Постник, архиепископ Константинопольский, положил на очи одному слепому часть Тела Христова и сказал: «Исцеливый слепого от рождения, Той да исцелит и тя», – и он прозрел. Такова чудная сила святых Христовых Тайн!¹

2. Один священник рассказал следующий чудесный случай. Он был приглашен в соседнее село для напутствия больного Святыми Тайнами. Во время причащения больного запасная Частица каким-то образом упала у него со лжицы, и сколько ни искали ее священник и хозяева, не могли найти. Больным был слепой старец и все время, пока продолжали искать Частицу, лежал на своем одре, с беспокойством по временам спрашивая: «Не нашли ли?» Наконец, через силу привстав с постели и наклонив голову под лавку, произнес: «Это что, батюшка, под лавкой-то светится?» – и при этом указал пальцем. Благодатный свет никто, кроме старца-слепца, не мог видеть; но, по указанию его, священник нашел Святую Частицу и причастил ею чудного слепца.

3. В числе крепостных отставного поручика Александра Феодоровича была девица Агафья Ильинична, редкой доброты и благочестия. Девица эта служила им с почти отроческих лет и до выдачи в замужество дочери его Анастасии Александровны. Когда последняя, имеющая теперь от роду 76 лет, была лет десяти или меньше, Агафья, ее верная служанка, ослепла. Положение было горестное! При всем том не переставала она уповать на помощь Божию и молиться. И вот что стало плодом молитвенного воздыхания этой кроткой души.

Во сне, несколько раз, она услышала приглашение, чтобы получить исцеление – идти в Палицу. Это было селение, расположенное недалеко от Макарьевского монастыря. Едет туда Агафья с верой живой и уже на паперти церкви чувствует, что начинает прозирать. Входит в храм, кладет несколько поклонов пред чудотворной иконой и совсем стала по-прежнему зрячей. Долго она жила после этого, верно служила своим господам и, наконец, в мире предала дух свой Господу, когда Анастасия Александровна была уже замужем.

4. К настоятелю Каневского монастыря, преподобномученику Макарию, жившему в XVII веке, однажды пришел житель Канева, лишившийся зрения от болезни, покрывшей тело его струпьями. Болезнь, при пособии лекарств, частью облегчилась, но зрение не возвратилось, и никакие советы врачей не оказали пользы слепому. По совету родных обратился он за помощью к преподобному Макарию. Преподобный отвечал, что лекарств у него нет, но предлагает евангельский совет: веруй и молись Тому, Кто дал зрение слепому. «Иди, – прибавил преподобный, – к навечерию Богоявления Господня и молись». Навечерие совершал сам преподобный, молясь и о слепце. Когда сказал он в молитве храма: «Велий еси, Господи, и чудна дела Твоя», – слепец ощутил, что мимо очей его прошел резкий луч света, и он стал видеть все. В благодарность построил он храм в честь Богоявления Господня.

Итак, ты лишился зрения. Приключение скорбное!.. Ибо как не прискорбно потерять светильник тела? Но с другой стороны, есть за что и благодарить, когда не видим сует мирских, коими обыкновенно увлекаются умы всех против воли. Тебе нельзя входить и быть в собраниях городских и в судебных палатах, но, таким образом, ты освободился от собрания лукавствующих и от сообщества беззаконнующих. Ты знаешь,"» о чем говорю я. Лишен ли ты имения? И это переносить очень трудно. Но есть побуждение для тебя и сие перенесть с легкостью и быть превыше житейских обстоятельств и отношений. Где, почтеннейший, нашел бы ты столько пространства, как ныне, чтобы упражняться для Бога и познавать Его, сколько то можно? Где столько времени для молитвы, для воздыхания, умиления, воздеяния рук, каким можешь пользоваться в настоящем бедствии? Не видишь ли, что обстоятельства твои склонились к твоему благу и злоба людей обратилась тебе во спасение? Одно то паче всего достойно примечания, что в прежнем состоянии трудно было знать, находился ли ты на пути спасения, когда, как тебе известно, многие препятствовали благочестивому намерению. А теперь не только отверста тебе дверь покаяния, но отверст и вход в Царство Небесное, и всякий богомыслящий поставит тебя в число спасаемых.

О, если б можно было передать свои чувствования другому! Для меня было бы весьма желательно, чтобы с отнятием зрения отняты были у меня, в предметах его, и побуждения ко греху. Но довольно этого по поводу дружбы. Сам Всеблагий Бог да подаст тебе многое утешение и силу переносить все с благодарностью, по примеру блаженного Иова! Да сподобит Он нас войти и в личную беседу, чтобы восполнить то живым голосом, чего нельзя выразить на письме!

Слепцы, как и все истинные христиане, имеют несравненно драгоценнейшие телесных духовные очи, видящие и познающие Бога. Они лишились глаз, которыми могли рассматривать внешние предметы, зато они отнюдь не лишились духовных очей, которыми могут на всю бесконечную вечность созерцать Бога и весь духовный мир. Мало того, лишение земного зрения очень часто содействует развитию духовного. Святые отцы часто указывают на существование в нашем духе способности непосредственно ощущать действие и присутствие в нас Божества и через то более и более уяснять себе понятие о Нем и на зависимость этой способности от добродетельной и благочестивой жизни.

Весьма ясно эту мысль развивает Феофил Антиохийский. Обращаясь к язычнику Автолику с целью обратить его к истинному Богу, Феофил говорит: «Если ты скажешь: покажи мне твоего Бога, то я отвечу тебе: покажи мне твоего человека, и я покажу тебе моего Бога; покажи мне, что очи души твоей видят... ибо, как телесные глаза у зрячих людей видят предметы, так точно есть и очи души, чтобы видеть Бога, и Бог бывает видим для тех, которые способны видеть Его, у кого открыты очи душевные. Все имеют глаза, но у иных они покрыты мраком и не видят солнечного света... Так и у тебя, друг мой, очи души твоей помрачены грехом и злыми делами твоими. Человек должен иметь душу, как блестящее зеркало: когда на зеркале есть ржавчина, то не может быть видимо в зеркале лицо человеческое; так и человек, когда в нем есть грех, не может созерцать Бога». Феофил говорит, что в душе человеческой непременно есть духовные очи, чтобы видеть и познавать Бога; но при этом требуется, чтобы очи эти были здоровы и не покрыты тьмой и нечистотой греховной, иначе они не увидят Бога, подобно тому как больные глазами или слепые не видят солнечного света, хотя он и не закрыт для них. Ясно, что Феофил допускает в душе человека существование особенной способности, при помощи которой он может непосредственно ощущать в себе присутствие и действие Божества на душу.

В одной из московских церквей случайно встретились после долгой разлуки две подруги. Дружба их началась давно, когда они еще детьми сидели рядом в училище; но после окончания курса они должны были расстаться и после этого долго не виделись. Обе были рады неожиданной встрече. Одна из них, Елисавета, была замужем, имела детей, была счастлива, но вот уже восемь лет как болела.

«Чем же ты больна?» – спросила ее другая, Варвара. «Грудь болит, – спокойно ответила Елисавета, – вероятно, у меня чахотка». «Ах, что ты придумала! Если боль в груди, то сейчас и чахотка! Выбрось это из головы!» – поспешила убедить ее Варвара. «Ты думаешь, что это меня огорчает или пугает? Нисколько!» – улыбнулась Елисавета. «Ну, – подумала Варвара, – если так спокойно улыбается, значит, она не признает своего положения опасным». Но она ошибалась.

Поговорив еще немного, подруги расстались, дав слово навестить друг друга.

Варвара, однако, возвращалась домой с неспокойным сердцем; в ее ушах непрерывно звучал изменившийся, глухой голос подруги.

«Боже мой! – думала она, – что, если это правда? Так рано умирать, и когда жизнь так полна! Бедные дети! Бедная Лиза! И кто может спасти от этой страшной болезни? Одно чудо. Что ж, и чудеса бывают, все возможно верующему». Возвратясь домой, Варвара принялась за письмо, советуя своей подруге обратиться за помощью в Кронштадт. Вскоре она узнала, что добрый, сострадательный Кронштадтский пастырь, по приглашению мужа, посетил Елисавету. Но о чем же она просила? На его обещание молиться о выздоровлении она сказала: «Я, батюшка, не хочу выздоравливать, я не тягощусь своей болезнью; только я умирать скоро не хотела бы, а здоровья мне не надо: так для меня лучше». «Это вполне по-христиански!» – ответил ей почтенный гость.

Прошел год, и Варвара, придя однажды к подруге, увидела ее уже лежащую в постели.

«Сядь возле меня, Варя, и я посижу, пока хватит сил», – она поднялась в подушки и села. Как она изменилась! Это была тень прежнего человека: страшная худоба и удушливое, короткое дыхание производили самое тягостное впечатление. Подруги стали говорить о Боге, Промысле Божием, о Его великом милосердии к людям, о путях, ведущих ко спасению.

«У тебя умерла сестра, Варя? Знаешь ли, от меня мои домашние хотели скрыть ее кончину, как будто в смерти есть что-либо ужасное. Она так прожила свою жизнь, что о ней жалеть и плакать не следует; Бог так милосерд, Он простит человеку его общечеловеческие грехи, если этот человек всегда к Нему шел. Вот о ком надо плакать и горько плакать: кто несколько лет в церкви не был, не считал нужным причащаться Святых Тайн; а есть и такие люди. Ах, Варя, как я скучаю без храма! Как я любила церковные службы! Бывало, когда я еще была здорова, в первые годы моего замужества, если я бывала в театре, я забывала все, что видела и слышала, когда возвращалась домой; побывав в храме за службой, я приходила домой в каком-то необыкновенном настроении, вся наполненная святыми словами, святыми напевами, и потом долго-долго слышались мне эти слова, эти напевы. После моей свадьбы, в первую же субботу, лишь только услыхала я удар колокола, сию же минуту надела шубу и ушла ко всенощной и так не изменяла этой привычке до тех пор, пока не перестала выходить из дому. Часто, придя из церкви домой, я задавала себе вопрос: «Куда так все спешат уйти из храма и неужели может быть выше что-нибудь этого блаженства, как стоять в храме и молиться?»

Варвара стала жалеть ее, что она принуждена оставаться в кровати, и утешать надеждой на выздоровление. «Уверяю тебя, – ответила Елисавета, – я нисколько не скучаю, а что касается до конца страданий, то, конечно, он неизбежен, когда Богу угодно будет послать его. Мне только бывает тогда невыносимо, когда начинается припадок удушья: тогда я страдаю ужасно. Можешь себе представить, как я однажды была безумна! Мои припадки до того участились, что я совсем изнемогла и вдруг сказала: «Ну что же это такое, долго ли так будет? Уж то ли, се ли – поскорее бы конец!» Как будто Бог не знает, сколько мне надо выстрадать? Как я в этом раскаиваюсь! Ты удивляешься и говоришь, будто я необыкновенно терпеливо переношу болезнь. Уверяю тебя, что Бог дает крест по силам, и, когда я смотрю на других, как они страдают, вижу, что мне еще далеко не так трудно, как им. Я больна восемь лет и не слыхала ни одного упрека от своего мужа, а другие сколько сносят попреков в болезни! Нет, мне еще не так трудно!»

«Подкрепи тебя Господь!» – с изумлением проговорила Варвара, глядя на спокойный, ясный взгляд страдалицы.

Вскоре после описанной беседы Варвара была лишена возможности навещать свою дорогую подругу, так как крайне болезненное состояние уже не позволяло Елисавете принимать посторонних посетителей. Тогда они стали писать друг другу письма.

«Помолись о мне, дорогая моя, чтобы Бог дал мне терпение; у меня такая одышка, – писала Елисавета, слабо выводя буквы карандашом, – почти совсем не могу говорить, пишу лежа. То все лежу – ничего, а то ужасно надоедает. Приходится все лежать на спине: на левом боку – кашель, на правом – душно. Как только услышу чьи-нибудь шаги, тотчас сделается сердцебиение и дух не переведу, и потому никого не вижу, кроме мужа и сиделки».

«Как я рада, как рада! – писала через некоторое время Елисавета, – что наш Милосердый Господь сподобил меня, недостойную, быть причастницей Его Святых Тайн. Подумай, Сам Царь Славы, наш Владыка, изволил прибыть принесенным на груди Своего служителя ко мне, недостойной рабе Его. Он, Царь Небесный, не потребовал пышной встречи и свет Своей неизреченной славы скрыл от наших телесных очей. Я страшно взволновалась, когда услыхала шаги священника, и стала сама не своя; но что же ты думаешь? Лишь только Господь Иисус Христос посетил меня, я даже не чувствовала, бьется ли во мне сердце, или его вовсе и нет. Да, моя милая Варя! что может заменить Господа на земле? Никакое богатство, ни слава, ни все утехи земные; можно обладать всеми этими сокровищами, но если нет в душе Бога, то будет так пусто и, мне кажется, так скучно, что можно с ума сойти».

Все более и более угнетаемая болезнью, Елисавета, однако, находила в себе столько нравственных сил, что исполняла в точности все раз принятые ею ежедневные молитвенные правила и успевала молиться не только за себя, но и за мужа, глубоко сострадая ему: «Его удрученное состояние – моя вторая болезнь, – вылила она свое горе в письме к подруге, – и молюсь-то я за него, а он становится все грустней и грустней».

Наконец, силы совсем стали ей изменять, она слабела с каждым днем. «Так мне плохо, – сообщила она Варваре, – что даже запустила чтение своих ежедневных правил».

Но вот наступило для Елисаветы труднейшее испытание. Исконные враги человека не могли стерпеть ее шествия к Богу и стали внушать ей, что она недостойна Его, что в ней нет истинной любви к Богу, что ее молитва никогда не будет услышана и что они овладеют ею и ввергнут ее в ад. Бедная душа ее, истерзанная и обессиленная в борьбе, билась, как птица в клетке. Она то плакала, то молилась, то начинала читать Евангелие, и, чувствуя себя не в силах так ясно воспринять Святые слова, как могла еще недавно, она со слезами закрывала Святую книгу и признавала себя погибшей, утратившей путь к небу. Случайно узнавши о таком тягостном ее состоянии (Елисавета от слабости уж не писала писем), Варвара послала ей выписки из сочинений отца Иоанна Кронштадтского и других духовных лиц, которых особенно почитала Елисавета, указывая ей предлагаемые способы борьбы со злобными духами.

Чистым, открытым сердцем радостно приняла Елисавета наставления опытных в духовной жизни мужей и вышла из борьбы победительницей. С поднятым духом, ощутив в себе новые силы, она, едва чертя на бумаге слабевшей рукой, написала последнее письмо своей духовной сестре, как стала она называть в последнее время свою подругу. «Сестра моя во Христе, – писала она, – должно быть, твой Ангел-хранитель внушил тебе написать мне это письмо твое, прямой ответ на мое душевное состояние. Прочитав его, я заплакала. Перекрестись! Что я хочу сказать тебе? Два дня не могла взять в руки Святое Евангелие, каждое его слово, как ножом, резало мое сердце; а когда попросила почитать мужа, так меня вдруг бросило в пот – я испугалась, что буду бесноваться и с тем умру. Спаси тебя Христос. Я недостойна тебя, прошу не возражать мне на это». До такого смирения она возвысилась!

Утратив и последнее – сон, Елисавета усерднее прежнего молилась, чаще и чаще причащалась Святых Тайн, благословила мужа и детей и, наконец, впала в бессознательное состояние. Но и в бреду она читала молитвы и крестилась дрожащей рукой: так сроднилась душа ее с молитвой! Наконец, настал и последний час ее жизни. Перед смертью она пришла в себя и вскоре тихо отошла в иной мир, в который всю жизнь стремилась, и чистая душа, освободившись от оков многострадального тела, понеслась к Богу, Которого любила больше всех и всего на свете.

И скорбная, и вместе радостная стояла Варвара на отпевании. Всякое слово и Литургии, и отпевания было похвалой ее уснувшей сестре. «Кто шел к Богу, о том не надо плакать», – вспоминались ей слова Елисаветы; но не скорбеть она не могла, потому что хоронила истинного друга, от которого не слыхала ничего, кроме доброго и святого.

Где же, из какого источника почерпают такую великую силу люди, подобные Елисавете? В Боге, в младенческой любви к Нему. Воистину, Боже наш, Господи Иисусе Христе, похвала силы их – Ты еси.

В житии преподобного Антония Великого есть такое сказание: «Однажды два беса сговаривались между собой, как бы ввести в искушение великого подвижника. Один из них сказал другому: «Как ты думаешь, если бы кто-нибудь из нас задумал покаяться, то принял ли Бог от него покаяние, или нет?» Другой отвечал: «Кто же может знать о том, кроме старца Антония, который нас не боится! Хочешь, я пойду к нему и спрошу его об этом?» «Иди, иди, – сказал ему другой бес, – только смотри – будь осторожен; старец прозорлив, он поймет, что ты искушаешь его, и не захочет спросить о сем Бога; впрочем, иди, может быть, тебе и удастся получить желаемый ответ».

Бес принял на себя человеческий образ, пришел к старцу и начал перед ним горько плакать и рыдать. Богу угодно было утаить от святого старца притворство бесовское, и преподобный принял пришельца за простого человека и с участием спросил его: «О чем ты так плачешь, что и мое сердце сокрушаешь своими горькими слезами?» Бес отвечал: «Отец святой! я не человек, а просто бес – по множеству беззаконий моих!» Старец, думая, что пришелец по смирению называет себя бесом, сказал ему: «Чего ты от меня хочешь, брат мой?» «Об одном умоляю тебя, отче святый, – говорил бес, – помолись Богу, чтобы Он открыл тебе: примет ли Он покаяние от диавола, или отвергнет его? Если примет от него, то примет и от меня: ибо и я повинен в тех же грехах, в каких он». Старец сказал ему: «Приди завтра, я скажу тебе, что Господь мне откроет». Наступила ночь; старец воздел преподобные руки свои на небо и стал умолять Человеколюбца Бога, дабы открыл ему: примет ли Он покаяние диавола? И вот предстал ему Ангел Господень и сказал: «Так говорит Господь Бог наш: почто умоляешь ты за беса державу Мою? Он только искушает тебя...» Старец сказал Ангелу: «Почему же Господь Бог не открыл мне сей хитрости бесовской?» Ангел отвечал: «Не смущайся сим; тут было особенное намерение Божие, чтобы не предавались отчаянию грешники, много беззаконий соделавшие, а приносили покаяние пред Богом и знали, что Бог никого не отвергает, к Нему притекающего, если бы даже и сам сатана пришел к Нему с истинным раскаянием; притом Бог не открыл тебе бесовского лукавства еще и для того, чтобы обнаружилось демонское ожесточение и отчаяние. Итак, когда придет к тебе искуситель за ответом, то не отвергай его, а скажи: «Видишь, как милосерд Господь: Он не отвращается никого, кто приходит к Нему в покаянии, хотя бы и сам сатана пришел; Он и тебя обещает принять, если только исполнишь ты повеленное от Него». А когда он спросит тебя: «Что ему поведено от Бога?» – скажи ему: так говорит Господь Бог: «Знаю Я, кто ты и откуда пришел с искушением, ты – злоба древняя и не можешь быть новою добродетелью, ты изначала начальник зла и ныне добра делать не начнешь; ты ожесточился в гордости, и как ты можешь смириться в покаянии и получить помилование? Но чтобы ты не оправдывался в День Судный, чтобы не говорил: я хотел покаяться, но Бог не принял меня, – се Благий и Милосердый Господь определяет тебе, если только сам захочешь, такое покаяние: Он говорит: «Стой три года на одном месте, обратясь лицом к востоку, и день, и ночь взывая к Богу: «Боже, помилуй меня – злобу древнюю!» – и повторяй сие сто раз; потом говори: «Боже, помилуй меня – прелесть помраченную», – и это также сто раз; и, наконец; «Боже, помилуй меня – мерзость запустения!» – опять стократно. Так взывай ко Господу непрестанно, ибо ты не имеешь состава телесного и потому не можешь утрудиться и изнемочь. Вот, когда сие исполнишь со смиренномудрием, тогда будешь возвращен в твой прежний чин и сопричтен к Ангелам Божиим». И если бес обещается сие исполнить, то прими его в покаяние, но Я знаю, что злоба древняя не может быть новою добродетелью». Так изрек Ангел и восшел на небо.

На другой день пришел и диавол и еще издалека начал рыдать человеческим голосом. Он поклонился старцу, и старец, не обличая его коварства, сказал ему так, как повелел Ангел, – и что же? Бес, в ответ на его речи, громко захохотал и сказал: «Злой чернец! если бы я захотел назвать себя злобой древней, мерзостью запустения и прелестью помраченной, то уже давно бы это сделал и уже был бы спасен; ужели ты думаешь, что я теперь назову себя древней злобой? Никогда этого не будет! И кто это тебе сказал? Да я и поныне у всех в большом почете, и все со страхом повинуются мне, а ты вообразил, что я назову себя мерзостью запустения или прелестью помраченной? Нет, чернец, никогда! Я еще царствую над грешниками, и они любят меня, я живу в их сердцах, и они ходят по воле моей; да чтобы я стал рабом непотребным ради покаяния... нет, злой старик, никогда и ни за что! Никогда я не променяю своего почетного положения на такое бесчестие!» Сказал сие диавол и с воплем исчез. А старец стал на молитву и, благодаря милосердие Божие, говорил: «Истинно слово Твое, Господи, что злоба древняя не может быть новой добродетелью и начальник всякого зла не будет делать добра!..»

«Сие мы поведали вам, братие, не ради праздного любопытства, – говорил в заключение благочестивый писатель сего сказания, – но дабы вы познали Божию благость и милосердие». Итак, не отчаивайся ты, который безмерно скорбишь о множестве грехов своих, – у Бога милости много. Он и самого диавола с любовью принял бы в прежний ангельский чин, если бы тот захотел покаяться. А для нас-то, грешных, Господь и Крови Своей не пожалел... Одного должно бояться – как бы грех не довел тебя до ожесточения, подобного сатанинскому. А в таком ожесточении сердца возможно ли покаяние и спасение?

Скажи мне, для чего и почему ты ищешь похвалы от людей? Разве не знаешь, что эта похвала так же, как дым и даже как нечто худшее и дыма, разливается по воздуху и исчезает? Притом и люди так непостоянны и изменчивы: одни и те же одного и того же человека сегодня хвалят, а завтра порицают. Но с приговором Божиим этого никогда не может быть. Не будем же безрассудны, не станем напрасно и всуе обманывать самих себя. Ведь если мы и делаем что-либо доброе, и делаем это не для того только, чтобы исполнить заповеди нашего Господа и быть известными Богу одному, то мы напрасно трудимся, лишая самих себя плода от этого доброго дела. Делающий что-либо доброе для получения славы от людей – получит ее или нет, а часто бывает, что при всех усилиях он и не может получить ее, – пользуется уже здесь полной наградой, а там не получит никакого воздаяния за это дело. Почему? Потому что сам наперед лишил себя награды от Судии, оказав предпочтение настоящему пред будущим, славе человеческой пред приговором Праведного Судии. Напротив, если мы делаем что-либо духовное для того собственно, чтобы только угодить тому Неусыпающему Оку, пред Которым все обнажено и открыто, тогда и сокровище у нас остается неприкосновенно, и будущая награда несомненна, а приятная на нее надежда сама по себе уже доставляет нам великое утешение, и вместе с тем, что эта награда соблюдается нами в безопасном хранилище, может сопутствовать нам даже и слава человеческая. Ибо тогда мы и пользуемся ею в большей мере, когда пренебрегаем ею, когда не ищем ее, когда не гоняемся за ней. И что дивишься, что так бывает у ведущих духовную жизнь, когда очень многие и из миролюбцев более всего гнушаются и презирают тех, кто домогается славы от людей; даже найдете, что над такими людьми все издеваются за их тщеславие. Не видишь ли, возлюбленный, как и на конских ристалищах погоняющие коней не обращают внимания на то, что весь сидящий тут народ рассыпает бездну похвал, и не чувствуют удовольствия от этих похвал, но смотрят на одного только царя, сидящего в центре, и, внимая его мановению, презирают всю толпу, и только тогда величаются, когда он возложит на них венки. Подражая им, и ты не дорожи людской славой и не из-за нее твори добрые дела, но ожидай приговора от Праведного Судии и, внимая Его мановению, так устраивай всю свою жизнь, чтобы тебе и здесь постоянно питаться доброй надеждой, и там насладиться вечными благами.

Весьма тяжкий грех клеветать на ближнего, т. е. приписывать ему порок, которого в нем нет, или преувеличивать и разглашать действительные его недостатки, с намерением причинить ему существенный вред. По справедливости имя клеветника присвояется духу злобы, ищущему погубить человека (слово «диавол» с греческого значит «клеветник»). Ничем нельзя столь легко и незаметно причинить великое зло ближнему, как посредством клеветы. Язык – небольшой член, говорит апостол Иаков, но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает! И язык – огонь, прикраса неправды... Это – неудержимое зло; он исполнен смертоносного яда (Иак. 3, 5–6, 8). Во всех своих видах, начиная с легкой насмешки над ближними до открытого враждебного поношения их, клевета одинаково может быть вредоносна. Так, весьма часто самые достойные люди, честные труженики на пользу общества и блюстители правды, невинно страдают от явных и тайных нападений клеветы, старающейся повредить их доброму имени и заслуженной ими славе. Но если клевета, как служение неправде намеренное или безнамеренное, есть тяжкий грех, то всякому нужно тщательно блюсти себя от участия в клевете. Это участие обычно обнаруживается в том, что люди слушают и доверяют клевете. Не было бы ей доступа в общество людей, и она погасла бы в самом начале, если бы не находила в людях доверия и содействия к своему дальнейшему распространению. К сожалению, немало находится среди людей послушных служителей клеветы, частью намеренных, по недоброжелательству и злобе сердца, частью ненамеренных, по легкомыслию, а иногда и по ложной ревности и фарисейскому тщеславию, чтобы показаться блюстителями правды и чистоты жизни. Нетрудно, впрочем, человеку, самому благонамеренному и доброжелательному, впасть в сети клеветника и поверить его наветам на ближнего. Клевета весьма часто так искусно прикрывается ревностью по правде, что невольно увлекает ограниченного и по природе склонного ко злу человека, побуждая его к неосновательному осуждению своего ближнего. Из жития святителя Кирилла Александрийского мы можем видеть, что внушения клеветы бывают так сильны и опасны, что им поддавались даже люди праведные и великие поборники истины.

Известно, что святитель Иоанн Златоуст низвержен был с архиерейского престола и сослан в ссылку единственно по клевете врагов своих, в числе которых особенно был упорен Феофил, архиепископ Александрийский. По страдальческой кончине Иоанна Златоуста Святая Церковь почтила его память, сопричислив его к лику Угодников Божиих. Но в Александрийской Церкви, где был архиепископом Феофил, главный враг Иоанна Златоуста, этот последний не хотел его записывать в поминальные книги. Верил клевете и не воздавал должного почитания умершему святителю и преемник Феофила, святой Кирилл, знаменитый учитель Церкви и поборник веры, председавший на III Вселенском Соборе против еретика Нестория, уничижавшего достоинство Пресвятой Богородицы. Не по злобе сердца, всецело проникнутого высотой Евангельского учения, великий святитель гневался на умершего святителя, но по неведению своему и по доверию враждебным наветам дяди своего Феофила, утвердившего в душе святителя Кирилла неправильное понятие о личности и деятельности Иоанна Златоуста. Так и самые великие святые были причастны немощам человеческим, допускали «нечто зазорное и богоугождению супротивное, да исправление их чудесное увидим». Господь действительно чудесно вразумил святителя Кирилла в его погрешении против долга любви и братолюбия.

Однажды святителю Кириллу было следующее видение: стоит он как бы в некоем прекрасном и величественном храме и видит Пресвятую Богородицу, окруженную множеством Ангелов и святых. В лике святых зрит он и святого Иоанна Златоуста, стоящего близ Пресвятой Богородицы с книгой учения, сияющего чудным светом. Когда святитель Кирилл хотел приблизиться к Пресвятой Богородице и воздать Ей поклонение, святой Иоанн Златоуст и предстоящие с ним отстраняли Кирилла и изгоняли из храма. Но Сама Богоматерь остановила изгнание из храма и Своим посредничеством устроила взаимное примирение святителей. После сего видения, получив также братское увещание от святого Исидора Пелусиота, святой Кирилл познал свой грех против вселенского святителя и, тотчас созвав Собор епископов, составил духовный праздник в честь святого Иоанна Златоуста. С тех пор до конца жизни не переставал он его ублажать.

Итак, если и великие праведники могли подвергаться опасному действию клеветы, то тем более и мы, немощные духом, ограниченные и недальновидные умом, должны беречься, чтобы не впасть в сети клеветников, сплетаемые ко вреду ближнего.