НЕДЕЛЯ СВЯТОЙ ПЯТИДЕСЯТНИЦЫ

Праздник Кущей, воспоминавший успокоение народа в земле обетования от трудов странствования, был праздником Закона, так как тогда наиболее занимались чтением его, и у пророка Захарии он символически означал время собрания в Иерусалиме всех народов на поклонение Богу истинному. В последний день сего праздника, по обычаю, совершалось символическое возлияние воды из источника Силоамского (на эту воду есть указание в той же главе Захарии и у Иезекииля), протекавшего под горою храма, при пении из пророка Исайи: жаждущий, приидите на воду (ср.: Ис. 55, 1).

Вероятно, по применению к сему значению праздника и действий, и Господь, явившись в этот день в собрание народа, произнес: кто жаждет, иди ко Мне и пей (ср.: Ин. 7, 37). И сравнивая Самого Себя с храмом, из-под которого течет вода, прилагает это сравнение и к верующим в Него. Как Он источает воду живую, так и верующие во имя Его, получив Духа, не только будут иметь этуводу в себе, в своем сердце, но и изливать другим, распространяя всюду свет Богопознания. Голос Божественный умолк. Начались опять суждения и споры об Иисусе. Одни видели в Нем пророка, другие Самого Мессию, в то же время некоторые говорили, что Мессию, как сына Давидова, надобно ждать не из Галилеи, а из Иудеи, именно из Вифлеема; говорили также, что из Галилеи даже и пророков не бывало. Находились даже и такие, которые изъявляли желание схватить Его; но и служители храма, на которых сие возложено было от синедриона, возвратились, по окончании праздника, без успеха, объявив, что они не могли взять Его, потому что ни один человек никогда не говорил так, как Сей Человек.

Наконец, в самом синедрионе при рассуждении о происшедшем возникло разделение, которое еще более должно было вооружить против Иисуса врагов Его. С негодованием выслушав донесение посланных, они отвечали им: Неужели и вы прельстились? Да уверовал ли в Него кто из начальников или из фарисеев? В Него верует один народ. Но этот народ невежда в законе – проклят он (ср.: Ин. 7, 47). В это время Никодим осмелился было заметить членам синедриона, что несправедливо они поступают, заключая так свое суждение о Человеке, Которого дела хорошо не знают и не выслушали. «Да чего и разыскивать? Из Галилеи никакого пророка не бывало», – отвечали ему прочие, забыв в помрачении ума своего, что оттуда были Илия, Иона и, может быть, даже Наум. И ему заметили с насмешкою: «Не из Галилеи ли сам ты, что так вступаешься за Галилеянина?» Таким образом, не входя в дальнейшее исследование дела, положили отлучать от синагоги каждого, кто признал Иисуса Мессией.

Иисус Христос избрал учеников Своих из бедных и неученых людей; некоторые были рыбаками и жили своим промыслом. Господь повелел им проповедовать Слово Его по всему миру. Они должны были обращать иудеев и язычников, говорить с учеными и мудрыми, с сильными и знатными людьми. Порученное им дело было трудно. Его нельзя было совершить без помощи Божией. И эта помощь была им обещана Иисусом Христом, Который повелел им не отлучаться из Иерусалима, пока не облекутся силою свыше. Он обещал им дар чудотворения, знание языков, обещал им Свое постоянное присутствие с верующими.

Дана Мне всякая власть на небе и на земле, сказал Он им. Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века (Мф. 28, 18–20).

После этих слов Господь вознесся на небо. Ученики же возвратились в Иерусалим, где и пребывали в горнице на горе Сион в постоянной молитве, с радостью и упованием ожидая обещанного им Утешителя, Духа Святаго. С ними была Матерь Иисуса, некоторые жены, уверовавшие в Господа, и другие верующие.

Наступал день Пятидесятницы. Этот праздник совершался торжественно в Иерусалиме в пятидесятый день после Пасхи. Им воспоминалось дарование Закона Моисею на горе Синай. Дома и синагоги украшались древесными ветвями; множество народа приходило в Иерусалим из всех стран мира.

В Евангелии повествуется, что апостолы молились единодушно в горнице на горе Сион, как вдруг, в третьем часу дня, что соответствует девятому часу утра по нашему времени, сделался великий шум с неба как бы от сильного ветра, и Дух Святый, в виде огненных языков, низшел на каждого из молящихся; все они исполнились Божественною силою и мудростью; все вдруг получили великий дар свыше – знание языков, что должно было облегчить им благовествование всем народам.

Услышав шум, множество людей окружили дом, в котором находились апостолы, – здесь было много иноземцев и много иудеев, живших по чужим землям и приехавших в Иерусалим на праздник. Апостолы вышли к ним и стали говорить с каждым на его родном языке, проповедуя о великих делах Божиих. Все изумлялись этому. Тогда Петр стал объяснять пророчества, в которых предсказано было о пришествии Иисуса Христа, и объявил, что все эти пророчества теперь исполнились, что Христос родился, был распят и потом воскрес, что Он ныне излил на апостолов Своих Духа Святаго. Слышавшие это умилились сердцем и говорили: Что же нам делать? Петр отвечал им: Покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа, чтобы получить прощение грехов; и получите дар Святаго Духа. Обещание это дано вам и всем, кого призовет Господь. Спасайтесь от сего развращенного рода (ср.: Деян. 2, 37–40). В этот день около трех тысяч человек обратились ко Христу и приняли крещение. Они стали жить вместе с апостолами и имели все общее; постоянно пребывали в молитве и преломлении хлеба, т. е. совершали установленное Господом Таинство Евхаристии.

Святая Церковь совершает торжественно память о Сошествии Святаго Духа. Этот праздник называется днем Пятидесятницы, а также днем Святой Троицы. Церкви и дома украшаются древесными ветвями и цветами в память того, что под сенью зеленых кущей праздновали и евреи дарование им Закона. В прославление же новой благодати, излиянной на апостолов, Церковь воспевает:

«Благословен еси, Христе Боже наш, Иже премудры ловцы явлей, низпослав им Духа Святаго, и теми уловлей вселенную, Человеколюбце, слава Тебе».

По-русски: Благословен Христос Бог наш, Который явил премудрых ловцов, ниспослав им Святаго Духа, и чрез них уловил вселенную. Человеколюбец, слава Тебе!

«Уловил вселенную» значит: привлек весь мир к истинной вере. Слово «уловил» употребляется тут потому, что апостолам, которые были рыбаками, ловцами рыбы, Господь сказал: «Я сделаю вас ловцами человеков».

Литургия в этот праздник отличается тем, что за ней следует немедленно Великая вечерня с тремя коленопреклоненными молитвами. Следующий за днем Пятидесятницы день называется днем Сошествия Святаго Духа и есть продолжение того же праздника.

Воспоминая в этот день событие Сошествия Святаго Духа на апостолов, мы имеем обычай украшать храмы Божий и свои дома травами и цветами. Мы стоим в храме Божием с зелеными ветвями деревьев и благоухающими цветами, и везде, на улицах, площадях и в домах мы видим те же украшения цветами и ветвями.

Откуда ведется этот обычай? Как он был установлен в нашей Церкви и почему соблюдается доныне? Просто так ничего не делается в нашей Православной Церкви. Если вдуматься и вникнуть глубже в смысл и значение этого благочестивого обычая, то увидим, что недаром установлен он в глубокой древности. Правда, обычай этот не дается нам ни в Священном Писании, ни в церковном уставе. Однако есть немало благочестивых обычаев Православной Церкви, которые не установлены ни Священным Писанием, ни церковными уставами и законоположениями, а, по преданию, передаются из века в век. К числу таких обычаев принадлежит и этот – в праздник Пятидесятницы благоукрашать храмы и жилища наши зелеными ветвями, травами и цветами. Свое начало этот обычай ведет от апостольских времен и освящен примером святых мужей первых времен христианства. О нем свидетельствует блаженный Августин еще в V веке. Вот как древен этот обычай.

Рассмотрим же истоки этого благочестивого обычая и каков его смысл и значение. Прежде всего, обычай благоукрашать в праздник Пятидесятницььхрамы и жилища наши взят из примера Церкви патриархальной. Так, Авраам у дуба Мамврийского, увидев трех странников, приглашает их к себе для отдыха и предлагает им радушное угощение. По разумению богомудрых отцов, в лице трех странников явился Аврааму Сам Господь в трех лицах. Отсюда издревле повелось – лица Пресвятой Троицы изображать на иконах в виде трех странников, угощаемых Авраамом под сенью одного из деревьев Мамврийской дубравы. И украшать дома и храмы в праздник Пятидесятницы лиственными ветвями и цветами принято в воспоминание явления Аврааму Пресвятой Троицы у дуба Мамврийского. Храмы и жилища христиан православных, таким образом, служат как бы образом той кущи Авраамовой, у которой под сенью дуба Мамврийского отдыхали три Божественных путника. Поэтому, взирая на растения и травы, окружающие нас в этот праздник в храме и в домах, переносимся мыслью к явлению Триипостасного Бога Аврааму. Возблагодарите благоговейно Господа Бога, являющегося нам в доступных нашему чувству образах и столь явно приближающегося к нам, грешным, с таким благоснисхождением, – за то, что подобный нам человек беседует с Богом лицом к лицу! Но вместе с тем старайтесь и сами утвердить в себе то расположение духа, какое имел Авраам при встрече и принятии Господа. Именно: старайтесь подражать в жизни его непоколебимой вере в Бога, его глубокому смирению, любви к ближнему и прочему. Этим вы уподобитесь Аврааму, принявшему к себе Господа, привлечете на себя, подобно Аврааму, Божие благословение и любовь.

Обычай украшать в праздник Пятидесятницы храмы и дома свежими травами и цветами мы видим и на другом примере Ветхозаветной Церкви. Иудеи в праздник Пятидесятницы украшали синагоги и дома свои в воспоминание того, что когда Богом был дан Закон на горе Синай, все в природе зеленело. Кроме того, во время странствования по пустыне евреи жили в шатрах, сделанных из ветвей¹. Десять заповедей Синайского законодательства и для нас, христиан, обязательны и необходимы. Поэтому благочестивый обычай Ветхозаветной Церкви украшать жилища и синагоги растениями легко может быть удержан и в нашей христианской Церкви, тем более что Сионская горница, в которой Дух Святый сошел на апостолов в день Пятидесятницы, по обычаю ветхозаветному, также была украшена ветвями деревьев и цветами. Не случайно апостолы и первые христиане сохранили этот обычай в христианской Церкви. Дошел он и до нас в том же самом виде, каким он был при апостолах.

Обычай украшать травами и цветами наши жилища в праздник Пятидесятницы мы находим еще в одном примере из Церкви Ветхозаветной. В праздник Пятидесятницы было предписано законом, в знак благодарности к Богу, приносить Ему первые плоды жатвы, которая в Палестине к этому времени уже заканчивалась². Подобно сему и в христианской Церкви сохранен обычай приносить в храм в начале весны первые молодые побеги деревьев и цветы. Этот прекрасный обычай свидетельствует о нашем желании принести Господу Богу жертву хвалы и благодарения за весеннее обновление природы. В церковном уставе нет предписания об установлении особого празднования по случаю весеннего обновления природы видимой. Но вот праздник Пятидесятницы сближается, можно сказать, с тем временем года, когда растительная жизнь в природе является в новой силе и свежести. А посему мысль о воспоминаемом в настоящий праздник Сошествии Святаго Духа на апостолов весьма ясно указывает нам на другую мысль – на действие того же Духа Божия в видимой природе. Как в начале, при творении видимого мира, Дух Божий ношашеся верху воды (Быт. 1,1), Который вливал Свою животворную силу в неустроенное вещество творения, так и в сотворенной уже природе все прозябающее и живущее прозябает и живет силою Того же Всесвятаго Духа: поспеши Духа Твоего, и созиждутся, и обновиши лице земли (Пс. 103, 30), говорит Псалмопевец.

Поэтому обычай украшать в день Пятидесятницы храмы и жилища нежными зелеными ветвями и цветами красноречивее слов выражает чувства нашего славословия и благодарения Духу Божию, обновляющему лицо земли. Так, взирая на ветви деревьев и цветы, всегда будем представлять, что этими цветами и ветвями мы приносим жертву благодарения, достойную Бога, обновляющего весеннюю природу после долгого зимнего сна.

Наконец, обычай благоукрашать дома ветвями и цветами в праздник Пятидесятницы имеет для нас и нравственный смысл и значение. Эти цветы и ветви указывают нам на нас самих, на наше духовное, нравственное состояние, которое мы должны иметь в жизни. Взгляните: вот цветы зеленеют, цветут и прекрасно благоухают. Такова должна быть и жизнь каждого христианина. Христианин должен благоукрашаться и цвести делами добрыми и благочестивыми. Как цветы своим благоуханием и красотою манят к себе и влекут взоры всех и каждого, так благочестие, вера и любовь привлекают к себе сердца всех. Благочестивая жизнь наша должна сиять и цвести делами добродетели, чтобы быть образцом и примером для других и послужить для славы Божией. Тако да просветится свет ваш пред человеки, сказал Спаситель, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, Иже на небесех (Мф. 5, 16). Так, братья, держа в руках благоухающие цветы в настоящий праздник, постараемся явить в жизни своей ту или другую добродетель, если до этого такой не имели. Смотрите: вот, в ваших цветах есть незабудочка. Любуясь этим цветком, не забывайте Господа Бога и Матерь Божию, Которая вас любит, хранит и молит о вас Бога. Вот у вас есть лилия; смотря на этот цветок, помните заповедь Божию о том, чтобы не заботиться об излишнем украшении и нарядах, а хранить сердце свое чистым и непорочным от всякой суетности и нечистоты. Вот у вас васильки. Этим цветком да указывается, чтобы не царствовал в нас грех, но чтобы дух наш царствовал над плотью и страстями. Так разумейте и о других цветах и старайтесь находить в них те или иные уроки веры и нравственности. Каждая зеленеющая ветка с благоухающими листьями да научает нас обильным и животворным плодам добродетели. А ветка сухая и безжизненная – да указывает на печальный образ человека-грешника, не имеющего живых плодов добродетели, и мертвого для жизни духовной. Смотрите далее и наблюдайте. Как деревья зимой, без влияния солнечного, от действия холода как бы умирают, стоят голы и безлиственны, такое состояние бывает и в душе человека-грешника. Она умирает духовно без животворного веяния Духа Божия. Тогда, хотя душа наша по видимости живет, мыслит, чувствует и действует, но действия эти без содействия Духа Божия бывают как бы мертвенны, безжизненны: не производят благих плодов добродетели. Напротив, человек, в котором сияет животворная сила Духа Божия, являет прекрасные плоды добродетели, одни других краше и привлекательнее. По уверению Апостола, плоды эти суть: любы, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал. 5, 22). Поэтому будем стараться привлекать на себя благодать Духа Божия. Чем же и как? Жизнью благочестивой и непорочной, верой, молитвами, смирением и другими добрыми качествами. Так, из рассмотрения принесенных на празднество ветвей и цветов научаемся каждый нравственному преуспеянию в вере и благочестии.

Братья христиане, мы видели, откуда и как пришел к нам благочестивый обычай в праздник Пятидесятницы украшать храмы и дома наши цветами и ветвями; поэтому станем соблюдать его. Но вместе с тем постараемся извлечь для себя уроки веры и нравственности. Тогда обычай послужит всем на пользу душевную, к усовершенствованию себя в нравственности для жизни будущей.

В последний же великий день праздника стоял Иисус и возгласил, говоря: аще кто жаждет, да приидет ко Мне и пиет (Ин. 7, 37), – вот слова читаемого ныне Евангелия. Этот последний день еврейского осмидневного праздника Пятидесятницы изображал собой нынешний день Сошествия Святаго Духа на апостолов и на всех христиан. В этот день первосвященник торжественно, в сопровождении священников и народа, выходил из храма Иерусалимского на источник Силоамский и, почерпнув здесь воды золотой чашей, приносил ее в храм и выливал на жертвенник. Вода эта изображала излияние Святаго Духа на людей в пришествие на землю Мессии Христа. Когда первосвященник совершал таковой обряд возлияния воды, Иисус Христос, истинный, ожидаемый на земле Мессия, стал в храме на высоком и видном месте и громко говорил евреям: аще кто жаждет, да грядет ко Мне и да пиет (ср.: Ин. 7, 37), т. е. если кто из вас, евреев, искренно желает, жаждет пришествия на землю Мессии Христа, чтобы получить от Него обильную благодать Святаго Духа, то вот Я пред вами, ожидаемый вами Мессия; иди ко Мне каждый и почерпай от Меня, как от обильного источника, столько благодати, сколько кому угодно; расшири жаждущие уста свои и пей, сколько хочешь. Эти самые слова и к нам ныне обращает Господь: если кто жаждет, иди ко Мне, почерпай из Меня благодать и пей (ср.: Ин. 7, 37).

Кому же именно из нас любвеобильный Господь предназначает эти знаменательные слова? Кто посреди нас эти жаждущие, которых Он призывает к Себе?

Это, во-первых, те несчастные и горькие, кто, страдая от крайней бедности, бесприютности, обиды ближних, от семейных раздоров или от болезни, от разлуки с близкими сердцу или другого какого несчастья, желает, жаждет себе облегчения и утешения. Поднимите же свои поникшие головы, вы, страдальцы жизни! Приклоните ваш унылый слух к призванию Господа – Он зовет вас к Себе; приблизьтесь к Нему, припадите пред Ним со слезной вашей молитвой, поведайте Ему ваше горе, вашу печаль и, отложив всякий ропот на судьбу свою, возложите на Него все ваше упование; и истинно, вы испиете благодать, изливающуюся прямо из Его любвеобильного сердца: истинно, Он Сам утешит вашу душу, успокоит и усладит ваше растерзанное и жаждущее утешения сердце. Будьте уверены в этом неложными Его словами: приидите ко Мне оси труждающиися и обремененный, и Аз упокою вы (Мф. 11, 28).

Во-вторых, жаждущие, коих Спаситель ныне призывает к Себе, суть те из нас, кои, будучи обременены разными грехами и пороками, желают искренно покаяться, очистить свою душу и успокоить свою совесть.

Что же вы медлите, души грешные, ищущие покаяния! Слышите сладкий голос Милосердого Спасителя: аще кто жаждет прощения грехов, да приидет ко Мне и пиет благодать отпущения (см.: Ин. 7, 37). Он давно зовет вас к Себе, давно ждет вашего истинного покаяния: воспряньте, и ободритесь, и ныне же приступите к Нему с сердцем сокрушенным и смиренным, ныне же исповедайте Ему все грехи свои пред служителем Его – священником: и вы, несомненно, испиете от Него благодать милости и всепрощения; несомненно, Он очистит вашу душу и успокоит мятущуюся вашу совесть. Ибо человеколюбивый Спаситель наш всех грешников с любовью приемлет и всех кающихся прощает, каковы бы ни были грехи, как Сам Он уверяет: не приидох бо призвати праведники, но грешники на покаяние (Мф. 9, 13).

В-третьих, жаждущие суть те христиане, кои, не видя в себе ничего истинно доброго – ни любви к Богу и ближним, ни должного усердия и теплоты в молитве, ни кротости и смирения, ни твердой решимости удаляться от греха и жить по заповедям Божиим, – остаются недовольными собой и потому желают и жаждут жить истинно по-христиански, возжечь в своем сердце любовь к Богу и ближним, полюбить молитву, удалиться от всякого греха и утвердиться в добродетели. Христиане, томящиеся сей спасительной жаждой благочестия и добродетели, вонмите! Не вас ли особенно и зовет ныне к Себе Спаситель, чтобы утолить вашу духовную жажду? Расширьте жаждущие уста души вашей и спешите к живоносному Источнику, Сладчайшему Иисусу, и через причащение Тела Его и Крови пейте из Него обильные воды благодати Святаго Духа, Который укрепит на всякое добро ваши слабые силы, воспламенит ваше сердце любовью к Богу и ближним, возжжет в вас дух неослабной молитвы и даст вам крепость к преодолению всякого греха.

Итак, все жаждущие утешения в горести жизни, очищения своих грехов, благочестия и добродетели, – все приидите к Спасителю своему, ныне призывающему вас к Себе, и приимите от Него, в слезной вашей молитве, благодать утешения в скорбях ваших, в искреннем вашем покаянии – благодать очищения грехов ваших и в Святом Причащении – благодать освящения, укрепления и любви к добродетели. Аще кто жаждет, да приидет ко Мне и пиет (Ин. 7, 37).

Закон Божий повелевает нам сохранять правду во всех наших словах и действиях, не лгать и не обманывать ни при каких случаях. Правда, водворяемая в обществе человеческом, упрочивает его благосостояние. Она порождает взаимное доверие, питает любовь и, возбуждая силы к единодушному действию, приводит к желаемому успеху все наши начинания. Если бы мы все старались жить по правде, избегать лжи и обмана, наша жизнь текла бы спокойнее, безопаснее, в мире и тишине. Ни от чего не происходит столько зла между людьми, как от неправды. Обманы, лукавства, хищения подрывают благосостояние общее. Все при этом страдают – и честные труженики, и сами неправедные стяжатели. Те, которые прибегают к неправде, чтобы доставить себе выгоды, обычно впадают вместо того в большую напасть. Уличаясь в неправде, они теряют честь, доверие, иногда и само общественное положение свое, с которым связаны бывают и средства к существованию. Таким образом, путь неправды, лжи, коварства и обмана есть прямой путь к обнищанию человека. Если некоторым и удается неправдой увеличить свое благосостояние, то это всегда бывает ненадолго. Легко нажитое, легко и проживается: зле приобретенное, зле и погибает. Слезы обиженных неправедным стяжателем доходят до Правосудного Бога и низводят гнев Божий на людскую неправду. Может ли быть прочно благосостояние человека, когда над ним тяготеет гнев Божий, когда он лишен благословения Божия?..

К сожалению, многие не уразумевают очевидных явлений гнева Божия на неправду и, несмотря на гибельные ее последствия, много между людьми бывает служителей неправды. Солгать, обмануть и вообще скрыть истину, особенно когда это приносит выгоду, не считают и грехом, а если и считают, то грехом малым, простительным. От такого легкомысленного суждения о поступках происходит то, что дурное расположение укрепляется в душе, переходит в сильную страсть, с которой человек уже потом не в состоянии бывает справиться.

Особенно гибельно бывает, если человек с детства видит вокруг себя примеры лжи, обмана и лукавства, и сам привыкает к тому же с раннего возраста, и некому бывает поправить эти дурные навыки. Трудно исправить искривленное дерево, когда оно уже окрепло в этом положении. Так привычка поступать не по правде, лгать и обманывать, укоренившись в душе человека, становится как бы второй его природой. Посему, если хотим сохранять себя от двоедушия и лукавства, если желаем твердо стоять на пути правды, должны исправлять в самом начале малейшую наклонность к отступлению от истины. Бог наш есть высочайшая Истина, все, что отступает от истины, не богоугодно. Никаких оправдывающих обстоятельств к допущению лжи пред лицем Божиим не может быть. Одна безусловная правда получает оправдание перед Богом. Как свято должно соблюдать правду и не допускать лжи ни в каких, по видимости, извинительных случаях, показывает следующий пример из жития святителя Анфима, епископа Никомидийского.

Святитель жил в царствование Диоклетиана, жестокого гонителя христиан. В это время гонители старались прежде всего отыскивать и предавать казни настоятелей церкви, чтобы лишить, таким образом, христиан наставников. Святитель Анфим, по особенному внушению Божию, на время удалился из города и скрывался в одном окрестном селении. Оттуда он посылал увещания и письма к преданным на суд и заключенным в темницах христианам, ободряя их к предстоящему подвигу мученичества. Это сделалось известным царю, и он послал воинов отыскать святителя Анфима.

Долго воины искали его и, утомленные, остановились в том селении, где жил святитель, встретили его самого и спросили: «Где скрывается Анфим, учитель христианский?» Уразумев, что настал час мученического подвига, святитель Анфим сказал воинам: «Войдите ко мне в дом и отдохните; я вам скажу, где скрывается тот, кого вы ищете». Приняв в дом воинов, святитель устроил им трапезу, угостил их с любовью и радушием. После угощения, встав перед воинами, святитель Анфим сказал, что он сам есть епископ Анфим, за которым они посланы: «Возьмите меня и ведите к пославшим вас». Воины были поражены великодушием, кротостью и доброжелательным видом старца, с такой искренностью приютившего и угостившего их. Они стали просить святителя Анфима скрыться, обещая донести властям, что нигде его не нашли. «Нет, – отвечал святитель, – великий грех перед Богом нарушить правду; преступно обманывать всякого человека, а тем более царя своего, и допустить ложь при исполнении долга. Исполните честно свой долг, вы невиновны в исполнении незаконного поручения, данного вам». С таким словом он отправился в город. И чем же он занимался, идя на смерть? Всю дорогу он беседовал с воинами о вере христианской и так утвердил их, что тут же, на пути, в реке крестил их, соделав их, таким образом, чадами благодати, возлюбленными Богу. Представ перед мучителем, святитель Анфим неустрашимо исповедал веру во Христа и после ужасных истязаний усечен был мечом.

Итак, христиане, блюдите правду как зеницу ока, не изменяйте ей ни в каких обстоятельствах. Кто из своекорыстия или по каким-нибудь личным расчетам начнет кривить душой, тот мало-помалу незаметно дойдет до такого погибельного состояния, когда человек в ослеплении ума и ожесточении сердца уже безбоязненно попирает правду, делаясь преступником пред судом человеческим и уготовляя себе гнев Божий, открывающийся на всякое нечестие и неправду человеков, подавляющих истину неправдою (ср.: Рим. 1, 18).

Я свет миру (Ин. 8, 12), говорит о Себе Спаситель мира. Было время, когда этот Свет видимо светил на земле, животворящим словом освещал умы, проникал в самые жестокие сердца, врачевал больных и воскрешал мертвых; было время, когда этот Свет сиял на Фаворе как солнце, а на Голгофе скрылся от очей мира, превратив день в глубокую ночь. «Ужасеся земля и солнце, Спасе, скрыся Тебе Невечернему Свету, Христе, зашедшу во гробе плотски», – поется в церковной песни¹. С тех пор этот Невечерний Свет больше невидим для очей телесных; но тем не менее он сияет и животворно действует в роде человеческом. Где Иисус Христос Сын Божий, там и свет Божественный. Где же на земле бывает Господь наш Иисус Христос? Там, где двое или трое из нас собираются и молятся во имя Его. Он Сам говорит: идеже бо еста два или трие собрана во имя Мое, ту есмь посреде их (Мф. 18, 20). А это где бывает? В церкви Божией. Да, в церкви за службой бывает с нами Иисус Христос; следовательно, здесь преимущественно светит свет Божественный, следовательно, здесь преимущественно может воссиять нам свет Его, здесь преимущественно мы можем насладиться Его славою неизреченною, и сияет здесь свет Божественный, и наслаждаемся мы здесь этим светом. Оттого-то и бывает так хорошо нам и отрадно в храме Божием. Поэтому, христианин, всегда, но особенно когда тебе тяжело почему-либо: горести, беды ли грозят, сомнения, недоумения тревожат ли, нужда, бедность ли тяготит, уныние, скука ли нападает, – спеши скорее в храм Божий; здесь ты отдохнешь душой, успокоишься, здесь хорошо тебе будет, только помни, от Кого здесь хорошо, от Кого здесь светит радостный, успокоительный свет: не забывай Иисуса Христа; без мысли о Сладчайшем Иисусе и в храме ничего тебя не порадует, и ничем ты не успокоишься.

Далее, как солнце не само только светит, но сообщает свой свет другим, меньшим светилам, например луне, звездам, так точно Господь наш Иисус Христос – Невечерний Свет, не только Сам светит, но и сообщает Свой свет и людям, и прежде всего пастырям Церкви. Вы есте свет мира (Мф. 5, 14), сказал Иисус Христос апостолам и их преемникам – пастырям Церкви. Пастыри Церкви, получившие от Бога благодать, просвещают нас Святым крещением, сообщают нам евангельские истины и руководят нас к вечному спасению на всех путях нашей жизни. Наш долг – во всем слушаться и полагаться на своих духовных пастырей.

Наконец, и на всех нас может отображаться свет Христов. Живите между собой в любви и согласии, и вы будете жить в свете Божественном. Кто любит брата своего, говорит возлюбленный ученик Христов, тот пребывает во свете ( I Ин. 2, 10). На тех людей, которые живут между собой в согласии и любви, нисходит благословение Божие. И со стороны сердце радуется, когда смотришь на людей, живущих между собой согласно; какою же радостью они наслаждаются сами?! К несчастью, редки такие семейства и немного таких людей. Многие из нас хотя и носят имя христиан и именуются сынами Света, однако недостойны такого высокого звания. Это все те, которые ненавидят ближних своих. Кто ненавидит брата своего, говорит апостол Иоанн Богослов, тот находится во тьме, и во тьме ходит (1Ин. 2, 11). А между тем грех ненависти к ближнему есть почти обычный и весьма часто повторяющийся между нами. А сколько различных видов этого греха? Зависть, хула, клевета, убийство и многие другие не происходят ли от одного главного корня – ненависти? Да, эти грехи больше всего господствуют в роде человеческом. Любовь к ближнему тесно связана с любовью к Богу. Тот, кто, по Апостолу, не любит брата своего, не может любить и Бога (см.: 1Ин. 4, 20). Ясно, что все те, кто ненавидит своих ближних, остаются во тьме. Страшная истина! Что же делать нам, чтобы принадлежать к сынам Света? Какое средство изберем для этого? Болезни душевные так же, как и телесные, большей частью излечиваются прямо противоположными им средствами. Поэтому и настоящую болезнь – ненависть – можно и должно исцелить таким же образом. Если ненависть к ближнему служит причиной того, что мы остаемся во тьме, то, значит, любовь – добродетель, совершенно противоположная ненависти, может поставить нас в свете. Любовь есть начало и душа всех добродетелей, потому тот, кто имеет ее, сделает все нужное для пребывания в свете, исполнит весь закон, потому что любовь, как говорит апостол Павел, есть исполнение закона (Рим. 13, 10). А кто исполняет закон Христов, тот есть благодатный сын Божий и, следовательно, сын благодатного Света. Христе Царю, Свете Святый, обращали из мрачна неведения верою воспевающие Тя! Просвети нас светом лица Твоего, и Твой мир подаждь нам, из мрака греховного взывающих Тебе.

Три года пребываю я священником в селе, пишет один пастырь, и вот год, как я познакомился с одним господином, о котором и хочу вести речь. В 186... году, летом, приехал к нам в село один молодой человек лет двадцати пяти и поселился в чистеньком домике, стоявшем на горе и окруженном темным непроходимым лесом. Этот дом принадлежал сначала одному помещику, потом поступил во владение крестьян и теперь был продан вновь приехавшему господину. Барин, как называли его крестьяне, сначала никуда не выходил, потом недели через две я увидел его в церкви. Внешность его была из тех, какие с первого же раза бросаются в глаза и возбуждают любопытство во всяком, кто только успел взглянуть на него. Несмотря на молодые годы, лицо его было помято, морщины кое-где легли целыми складками и невольно говорили, что не без потрясений и бурь прошло его юношество. Он стал часто посещать нашу церковь, и не только в праздник, но даже и в будни можно было видеть его молящимся где-нибудь в углу, при слабом мерцании лампадки. Он всегда приходил рано, уходил поздно и каждый раз с каким-то особенным благоговением целовал крест и брал у меня антидор. Появление такого господина, приехавшего не знаю откуда, не знаю зачем и, как говорили, рассчитывавшего остаться жить у нас навсегда, его нелюдимость и особенно набожность – все это заинтересовало меня, и я решился познакомиться с ним каким бы то ни было образом; но познакомиться с ним оказалось довольно трудно.

Прошло лето, вот уж и зима на исходе... Животворные лучи февральского солнца начали уже тревожить ледяную кору земли. Наступила Святая Четыредесятница; уныло и редко гудел церковный колокол, призывая на покаяние грешные души, жаждущие очищения, и как-то особенно хорошо отзывались эти удары в душе истинного христианина. Вот уже наступил и пяток первой недели, и я, значительно устав за исповедью прихожан, возвращаюсь домой и узнаю, что мне прислана записка от барина: «Прошу вас, незнакомый, но уважаемый батюшка, пожаловать ко мне в квартиру сегодня вечером». Меня очень заинтересовала эта коротенькая записка, и я поспешил отправиться к незнакомому господину.

На мой легкий стук дверь уединенного домика растворилась, и я увидел на пороге улыбающегося барина.

– Пожалуйте вот сюда, батюшка, в эту комнату, а я сейчас приду к вам, – сказал он мне.

Комната, в которую я вошел, была маленькая. Стены, обитые фиолетовыми обоями, приняли от времени темный вид; шторы, опущенные на окна и не пропускавшие света в комнату, делали эту маленькую каморку совсем мрачной. Впереди стояло резное распятие, а пред ним лежал разложенный молитвенник. На столе у дивана лежало Евангелие в русском переводе, несколько духовных журналов, огромный искусственный череп и кое-какие бумажки. Я походил несколько времени по комнате и уселся в кресло в ожидании хозяина.

– Здравствуйте, батюшка, – сказал, наконец, он, входя в комнату и подходя ко мне под благословение.

– Здравствуйте, – отвечал я, благословляя его.

– Извините, пожалуйста, что я побеспокоил вас в такую пору, теперь уже одиннадцатый час, и вы, быть может, уже хотели ложиться спать...

– Помилуйте... к чему такие извинения, – отозвался я. – Мне, как человеку, будет очень интересно познакомиться с вами, потому что здесь нет никого, с кем бы можно поговорить о чем-нибудь серьезном; потом, как пастырь, я должен по своей обязанности прийти к вам, потому что, быть может, вам нужен я как пастырь, как врач духовный.

– Именно так: вы мне нужны как врач... Мне нужно ваше поучение, ваше теплое, сочувственное, наставническое слово.

– Очень, очень рад, что могу послужить вам! Прошу говорить все, что есть у вас на душе; мое дело разделять все нужды моих пасомых, врачевать их раны и приводить к Отцу Небесному...

– Благодарю, благодарю вас, батюшка... так позвольте попросить у вас внимания и терпения и выслушать рассказ о моей короткой, но дурной жизни. Когда вы узнаете ее, то вам легче будет предписывать то или другое средство для моего врачевания.

– Я слушаю.

«Отец мой, – начал он, – был мелкопоместный помещик; в Я... губернии, Д... уезда принадлежала ему одна деревенька. В этой-то деревне мой батюшка имел большой дом, в котором он постоянно жил и в котором я получил первоначальное воспитание. Мой батюшка постоянно был дома и вместе с матушкой старался вложить в меня начала всякого добра и христианского благочестия. Оба они любили рассказывать мне разные священные истории, и часто бывало, слушая эти рассказы в продолжение долгого зимнего вечера, я так и засыпал, где сидел. И, Боже мой, какие сладкие сны тогда грезились мне! Все, что я ни слышал в этот вечер, отражалось у меня во сне, и в моем истинно невинном воображении, как бы в тумане, проносились дорогие священные образы из рассказов родителей. Вот как теперь вижу – Спаситель в терновом венце, обагренный кровью, висит на Кресте. Его глаза полны любви, и Он просит Отца отпустить мучителям: «не ведят бо, что творят!» И Божия Матерь – как теперь вижу – стоит при Кресте, с бледным лицом, полная беспредельной любви к Страдающему Сыну, – и сколько муки и страдания в ее очах! Все эти сны наполняли мою душу неизъяснимым блаженством, я переживал много такого, что недоступно иногда другому человеку, и на моем лице показывалась какая-то неземная улыбка, как говорила моя добрая мать. И сколько радости было у них, когда они любовались мной у моей кроватки. «С Ангелами беседует», – говорили они. Тихо, плавно текла моя жизнь, и я был примерный ребенок. Я молился, и моя детская молитва была искренна, усердна и тепла, хорошо жилось тогда, и нельзя без радостного замирания сердца вспоминать теперь об этой детской жизни. Но не всегда же должна была продолжаться эта блаженная жизнь: мне исполнилось десять лет, и я поступил в одно из средних учебных светских заведений.

Тяжело мне было привыкать к новой жизни; в заведении, в которое я поступил, я уже не слышал более того теплого, истинно духовного наставления, какое мне давалось дома на каждом шагу. Сначала я был верующим и часто молился. Молился я... но эта молитва была часто причиной насмешек моих глупых и дурных товарищей. Все воспитанники этого заведения, без надзора богобоязненных родителей, были страшными кощунниками, и их язвительные насмешки сыпались градом на мою голову за мою набожность. Время шло, поддержки у меня не было, и моя охота к молитве постепенно начала ослабевать и, наконец, совсем пропала, сначала потому, что я боялся товарищей, потом уж это обратилось в привычку; я пристал к моим товарищам, и молитва более уже никогда мне не приходила на ум. Беседы и разговоры наши были самые богопротивные: насмешки над Священным Писанием, над богослужением, над усердием и верой некоторых священников и народа, – вот что было постоянным предметом наших разговоров. Сначала меня коробило все это, потом время и общество притупили во мне и последнее проявление доброго – остаток домашнего воспитания. Но все-таки, как я ни испортился в этой среде, во мне было сознание того, что я грешу этим пред Богом, но я продолжал действовать заодно с товарищами... Иногда – это бывало очень нередко – я чувствовал потребность молиться и даже начинал молиться, но это была уже не прежняя молитва, это была скорее механическая работа, не согретая сердцем, и я чувствовал, что чего-то недостает во мне... Время шло, я перешел в последний класс, и тут-то окончательно совершилось мое падение, и прежние насмешки над обрядами и верой людей перешли в полное осмеяние всей божественной религии.

Время летело, и я стал отъявленным неверующим безумцем. Бытие Бога, бытие души, будущая загробная жизнь – все это я считал порождением фантазии и зло смеялся над всем. Крест – это орудие нашего спасения – я сбросил с себя и с каким-то презрением посмотрел на него. Когда стоял в церкви, по требованию начальства, как издевался я, как смеялся над божественной службой! Когда наступали постные дни, я нарочно старался есть что-либо скоромное, чтобы показать полное презрение к церковным уставам. Святые иконы, жития святых были главными предметами моих насмешек. Одним словом, в это время я был каким-то извергом, а не человеком. Но вот наступило время окончания моей учебы, и тут-то со всей силой ринулся я в бездну погибели и много чистых и невинных душ увлек за собой...

Да, за эти падшие души мне придется дать страшный отчет Господу! Я их соблазнил, а в Писании сказано: горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит! (Мф. 18, 7).

Разум наш слишком слаб, чтоб остановить нас в грехе, когда в нас нет голоса совести или, вернее сказать, когда этот голос совести заглушен порочной жизнью; так и я, заглушив все святое в моем сердце, хотя и старался руководствоваться во всем рассудком, но он не помогал мне – и я окончательно погибал. Окруженный безбожными товарищами и потерявшими стыд и совесть женщинами, я проводил целые ночи за бутылками вина, и чего не бывало в этих шумных бесовских оргиях!.. Время шло, и я еще больше развратился и окончательно погряз в бездне порока. Казалось, чего больше: человек окончательно погиб и никакая сторонняя рука не могла меня вытащить из этого омута; но, знать, нет греха, побеждающего милосердие Божие, знать, Господь не хочет смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему (ср.: Иез. 33, 11); если мне не мог помочь человек, то помог Всесильный Господь, Которого я отвергал; особенное действие Промысла Его обратило меня на путь истинный и воззвало к нравственному возрождению.

В один год умерли от холеры мои добрые родители, их-то теплая молитва пред Престолом Всевышнего, должно быть, повела к исправлению заблудшего сына. Получив известия о их смерти, я отправился в село к их могиле. Странно: как я ни опошлел, как ни смеялся над всеми святыми чувствами человека, все-таки эта привязанность к родителям осталась, и холодный развратный ум уступил голосу сердца – желанию побывать на могиле – и не осмеял его. Это я приписываю особенному действию Промысла Божия, потому что эта поездка на родину была началом или поводом к моему исправлению.

Приехав в родное село, я спросил церковного сторожа, где могила таких-то, и, не думая перекреститься на церковь, отправился к указанному месту... Вот уже могила от меня шагах в десяти, вот уже я вижу свежую насыпь, но... вдруг у меня в глазах потемнело, голова закружилась, и я упал без памяти на землю. Не знаю, что со мной было, только я в сознание пришел уже в квартире, нанятой моим служителем у одного крестьянина. Из рассказов его я узнал, что все окружавшие меня думали, что со мною удар, потому что я был без памяти, с багровым лицом и пеной у рта. На другой день я встал совершенно здоровым и, как ни ломал голову, не мог объяснить себе, отчего со мной случился такой припадок.

Потом я опять в те же самые часы отправился на могилу, но каково было мое удивление, когда и в этот раз со мной случилось то же, что и вчера! Думая, что меня постигла падучая болезнь, периодически возвращающаяся в известные часы дня, я на третий день остался дома, но припадка не было. Когда же на следующий день я пошел на кладбище, то лишь только стал приближаться к могиле, как прежний припадок вновь повторился.

Встав утром на другой день, я увидел своего слугу каким-то испуганным и боящимся меня. После я узнал, что он тут же решил, что в этих припадках есть что-то недоброе и что я должен быть слишком грешен, если Господь не допускает меня до могилы родителей. Насколько счастливее меня он был тогда: у него была вера в Промысл, вера в Бога, а я был жалкий человек и не хотел признавать во всем этом действие Перста Божиего. Впрочем, меня напугали эти странные припадки, и я послал за доктором. Доктор обещал прибыть на другой день, и в ожидании его я уснул.

Утром я проснулся рано, и – Боже мой! – страшно вспомнить: я не мог пошевелиться, язык не повиновался, я лежал весь расслабленный, тело мое было все в огне, губы высохли, я чувствовал страшную жажду и окончательно упал духом. Явился доктор, осмотрел меня и дал лекарство. Началось лечение... Сначала доктор прописывал мне лечение без затруднения, но потом уже подолгу простаивал над моей постелью, кусая губы, и вот однажды, после шестинедельного лечения, написал мне на бумаге: «Имея дело с мужчиной, я открыто всегда говорю о его болезни, как бы она ни была опасна: ваша болезнь необъяснима, несмотря на мои усилия понять ее, поэтому, не предвидя успеха от своих трудов, я оставляю вас ожидать, когда она сама собой разрешится».

Каков был мой ужас, когда меня оставляла человеческая помощь, на которую я только и надеялся! У других есть надежда на высшую помощь, но ее отверг мой развратный ум. Время шло, болезнь моя все усиливалась, на теле появились пупырышки, которые перешли в гнойные раны, от них шел смрад; а я не знал, что и делать. Целые ночи я не спал и не находил себе покоя. И какие страшные картины рисовались тогда в моем воображении! Вот, как теперь помню, однажды мне представилось: мрачное, сырое, душное подземелье... кругом тьма, смрад не дает вздохнуть... отовсюду несутся стоны, крики и какое-то дикое рыдание... Страшно стало мне, по коже пробежал мороз, я вздрогнул и раскрыл глаза... Свеча горела тускло... в комнате было темно, я насилу забылся.

И как только стал засыпать, вдруг почувствовал в своей руке чью-то руку. Я вздрогнул, раскрыл глаза, и – Боже мой! – что я увидел? Предо мной стояла моя мама. Я не мог представить себе, как и каким образом она очутилась предо мною. «Да ведь она умерла, – подумал я, – как же она может существовать?» А между тем сердце билось при виде дорогой мамы. Она была вся в белом, и только в одном месте было черное пятно; лицо ее было сумрачно, и она была вся в каком-то полумраке. «Я – твоя мать, – начала она, – твои беззакония и твоя распутная жизнь, полная неверия и безбожия, дошли до Господа, и Он хотел истребить тебя, стереть с лица земли. Ты не только погубил себя, но ; запятнал и нас, и вот это черное пятно на моей одежде – твои тяжкие грехи. Господь, говорю, хотел поразить тебя, но отец твой и я молились пред Престолом Всевышнего о тебе, и Он решил обратить тебя к Себе не милостью, потому что ты этого не мог бы понять, а строгостью. Он знал, что для тебя дорога здесь одна лишь наша могила, и потому не допустил тебя к ней, поражая сверхъестественной болезнью, дабы ты признал над собой высшую силу, отвергаемую тобой, но ты не обратился! Теперь Господь послал к тебе меня – это последнее средство для твоего исправления. Ты не признавал Бога, будущей жизни, бессмертия души, вот же тебе доказательство загробной жизни: я умерла, но явилась и говорю с тобой. Уверуй в отрицаемого тобой Бога. Помни свою мать, которая, жизни не жалея, старалась сделать из тебя истинного христианина». При этих словах лицо ее еще больше омрачилось, глухие могильные рыдания раздались в комнате и потрясли мою душу. «Еще раз заклинаю тебя, – продолжала мать, – обратись к Богу. Ты не веришь и, может быть, думаешь объяснить мое явление расстройством твоего воображения, но знай, что твои объяснения ложны и я своим духовным существом предстою пред тобой. И, в доказательство этого, вот тебе крест, отвергнутый тобой, прими его, иначе погибнешь. Уверуй, – и твоя болезнь исцелится чудесным образом. Погибель и вечный ад тебе, если ты отвергнешь Бога!»

Так сказала мать – и скрылась. Я опомнился и увидел в руке своей маленький крестик, во всей комнате разлился невыразимый аромат.

Сверхъестественное явление матери, ее просьбы и проклятия потрясли до самой глубины мою душу; никогда, кажется, не бывало со мной такого переворота, совесть укоряла меня, прежние убеждения рушились, – и я в минуту весь переродился. Сладостное, непонятное чувство явилось у меня в груди, я хотел благодарить Бога за Его милость, за благодатное обращение меня... Но вот услышал, что кто-то идет ко мне... я прислушался, и в комнату мою вошел слуга, держа чайную чашку с водой. «Искушай-ка, батюшка, может, и полегче будет; это святая водица с Животворящего Креста», – проговорил мой слуга, подавая чашку. Я с радостью принял его предложение и, приподнятый им, выпил воды.

Господи! не могу вспомнить без слез той чудесной минуты: я вмиг почувствовал себя здоровым, члены стали повиноваться, язык стал свободно говорить, на месте струпов остались только одни пятна, и этим подтвердились слова матери.

Я встал, и первым моим делом было помолиться перед образом, который принес слуга, у меня же своего не было, потому что я считал это суеверием! После этого я пошел в церковь и там молился... И сколько было искренности в этой непритворной молитве, когда душа могла свободно высказаться перед Господом после долговременного рабства в оковах греха и служения сатане! Тут же я отправился на дорогую могилку... целовал я ее, плакал, и эти слезы омывали прежнюю мою жизнь и были раскаянием блудного сына.

День моего исцеления, и духовного, и телесного, было 15-е число месяца июля, и я всегда праздную его как день своего избавления. Пробыв еще несколько дней там, я решился переехать сюда, потому что в судебные следователи поступил один товарищ моей буйной жизни, а видеться с ним мне не хочется. В свет же я не поеду, потому что он мне опротивел. Я хочу здесь потрудиться, загладить свою прежнюю жизнь. Завтра будут у вас причастники, и вы, быть может, позволите мне после исповеди приобщиться Святых Страшных и Животворяших Христовых Тайн, потому что я лет десять не был удостоен этого, вы же мне посоветуете, что мне делать для искупления прежней моей жизни».

Долго, долго я говорил с этим человеком и много дал ему советов и, наконец, пошел домой. «Слава Тебе, Боже Милосердый, показавшему свет этому человеку!» – думал я дорогой, сердечно радуясь обращению грешной души на путь истины.

Однажды, когда преподобный Сергий совершал Божественную литургию, его ученик Симон видел, как небесный огонь сошел на Святые Тайны в минуту их освящения и как этот огонь двигался по Святому престолу. Озаряя весь алтарь, он как бы вился около Святой Трапезы, окружая священнодействующего преподобного Сергия. А когда тот захотел причаститься Святых Тайн, Божественный огонь свился «как бы некая чудная пелена» и вошел внутрь Святого Потира. Таким образом, угодник Божий причастился этого огня «неопально, как древле купина, неопально горевшая...»

Ужаснулся Симон от такого видения и в трепете безмолвствовал, но не укрылось от преподобного Сергия, что ученик его сподобился видения. Причастившись Святых Тайн Христовых, он отошел от Святого престола и спросил Симона: «Чего так устрашился дух твой, чадо мое?» «Я видел благодать Святаго Духа, действующего с тобой, отче», – отвечал тот. «Смотри же, никому не говори о том, что ты видел, пока Господь не призовет меня из этой жизни», – заповедал ему преподобный Сергий.