В. О любви к самому себе

Краткий критический разбор теории альтруизма, отрицающего любовь к самому себе. Между тем как христианство уравновешивает отношение между личностию и обществом и в заботах об общем благе не жертвует личностию, современный гуманизм во имя общего блага отрицает самоцель в жизни личности. Он неприязненно относится к индивидуализму, (т. е. в тому, что относится до человека как самостоятельной, свободно-разумной и нравственно ответственной личности) он отрицает любовь в себе, даже понимаемую в строго христианском смысле. Это сказалось в самом названии, которым нынешние гуманисты обозначили любовь человека в ближним, или взаимопомощь: они назвали ее альтруизмом. Альтруизм – противоположность не только эгоизма, но и индивидуализма. а) Что же такое альтруизм? Сущность этого учения в том, что индивидуальность – зло, что нужно жить и действовать для блага других людей, для блага общества или рода, для блага всего человечества, и что других людей нужно любить больше себя самого. Жертвуя собою и всем своим для блага других людей, человек достигает счастия; напротив, он не может достигнуть счастия, когда стремится к личному счастию, для него живет и действует. Страдания рода других людей суть наши страдания, и счастие их есть наше счастие, а потоку, стремясь ослабить страдания рода и увеличить его благо, ни тем самым уменьшаем свои собственные страдания и увеличиваем свое личное счастие. Ценно, велико и живуче, или даже вечно только целое человечество, весь род. Каждый же член рода, личность человека есть совершенное ничтожество, нечто злое и изменчивое, призрак. Будучи результатом общества в лице предшествующих и современного ему поколений, человек имеет цену только как член общества, должен жил только для общества, а не для себя. Чем меньше он будет помнить и заботиться о своем личном я, чем более он, так сказать, сольется с родом, тем лучше и для него и для рода. Жить не для себя, а для других – это де закон жизни, действующий с неуклонной силой. Как часть рода, человек не ограничен ни пространством, ни временем, потому что он живет в предшествовавших ему поколениях, будет жить в последующих и неразрывно связан с современных ему поколением. Предпочтительной любви к кому бы то ни было не должно быть. Люби всех других больше, чем себя; живи не для себя, а для других; никому не вреди; не противься злу; всем, сколько можешь, помогай. Вот основные положения альтруизма. б) Отличие альтруизма от христианского учения о любви к ближнему. По-видимому, альтруизм есть учение столь же возвышенное, как и христианское учение о самоотвержении и любви к ближним и как будто тождественно с ним. На самом же деле между ним и христианством лежит громадная пропасть. аа) Основа альтруизма мистическо-пантеистическая и натуралистическая. Основа христианства – текстическая, состоящая в признании живого, личного и премудрого Бога к воплотившегося для нашего спасения Сына Божия, Господа нашего И. Христа. По учению пантеистов формы, в которых проявлается жизнь или божественное бытие, суть или мираж бытия, или проявления абсолютной субстанции, вытекающие из нее и опять с нею сливающиеся, – это волны на безмерной поверхности океана жизни. И человеческая индивидуальность и жизнь что иное, как не волна, на мгновение всплывшая к моментально погрузившаяся в бездну бесконечного бытия? Слияние всех и всего в одном – это основная черта пантеизма, и она же преобладает в альтруизме. бб) Другая, чуждая христианству, особенность альтруизма – это близкая связь его с детерминизмом, (т. е. с отрицанием свободы воли). Где ни во что ставится индивидуальность, там может ли иметь силу личная свобода воли? Она ничто и совершенно подчинена или силе рода, или мировой воле, или мировому разуму, или всеобщей жизни, или всебожеству. вв) Отрицая индивидуальность, трудно не придти к отрицанию бессмертия души и загробной жизни, что служит главным предметом христианской надежды. гг) По учению христианскому, человек должен отвергнуться себя ради Христа: по учению альтруистов – самоотвержение требуется ради других людей, ради рода человеческого. дд) По христианскому учению, людей должно любить, как самого себя: по учению альтруистов их должно любить больше себя. Может показаться, что в этом пункте учение альтруистов возвышеннее даже Христова учения. Но когда люди желают быть святее самих святых и стремятся поставить идеалы высшие в сравнении с заповедями Божиими, то тут что-нибудь да не так. Тут есть или лицемерие, или недомыслие и неразумие, или незнание человеческой природы, или бессмерное самомнение и жестокость сердца, или мечтательность, или самообольщение, или коренная ложь целого миросозерцания человека, или, наконец, психическое расстройство. Всякого рода утопии потому и пользуются сочувствием, что они имеют вид чего-то возвышенного и величественного. Это фейерверк, изумляющий яркостию, красотой и разнообразием в сочетании лучей и искр, но неспособный ни светит, ни греть, и мгновенно потухающий. Утопии хороши в речи оратора, в слове писателя, но несостоятельность их обнаруживается, как только начинают осуществлять их в жизни; при столкновении с живою действительностию они лопаются, как мыльные пузыри. в) Несостоятелность альтруизма. Что альтруизм ест одна из утопий, которыми себя тешат праздные мечтатели, это несомненно. аа) Альтруизм, отрицающий индивидуализм, т. е. личную жизнь человека, как сама цель, противоречит природе человека, индивидуальном – творение Божие, скажет верующий; она – произведение природы, скажет неверующий в Бога натуралист. В действительности, она – и творение Божие и произведение природы, она – закон бытия, установленный живым, святым, премудрым, всеблагим я премирным Богом. Можно сколько угодно разглагольствовать о ничтожестве индивидуальности, о том, что она есть зло, можно даже питать замысли, как это делают буддисты и пессимисты, об окончательном уничтожении индивидуального бытия: мировой закон остается законом, никакого ущерба от их разглагольствий не потерпит, ни на одно мгновение не прекратит своего действия, подобно тому, как горный кряж ни мало не сдвинется с места от усилий ничтожного червяка, который, для проложения себе пути, вздумал бы его передвинуть. Но альтруисты, – разумеем крайних из них: буддистов и пессимистов, – оказываются в положении, более комичном и жалком, нежели тот червяк, потому что последний, употребляя усилия против горы, действует не против себя, а альтруисты, выступая в поход против индивидуальности, прут против закона, который живет и действует в них самих, идут против самих себя. Но самому отрицать самого себя в сущности нельзя. Мы полагаем, что крайний альтруизм самообман. Есть альтруисты на словах, альтруистов на деле нет, или, но крайней мере, они – исключение. Уже самым фактом провозглажения своего учения они не только утверждают закон бытия своей индивидуальности, но даже проявляют демонически-гордую самостность, потому что они идут при этом против закона Божия, против закона природы, против общего сознания всех людей, и выше всего этого хотят поставить знамя своего учения. Высшая степень отрицания своей индивидуальности есть самоубийство. Однако уже в своей решимости покончить с собой и еще более в осуществлении этой решимости опять таки проявляется сила индивидуальности. Замечательно, что за исключением случаев помрачения рассудка от мозговых страданий или от других причин, кончают жизнь самоубийством или имеют склонность в этому именно натуры эгоистичные ( Это мнение высказано немецким психологом Карусом в сочинении «Рhysche»; опыт подтверждает его. ); а это-то и показывает, что индивидуальность и эгоизм – предметы различные. По-видимому, самоубийца нисколько не нарушает закона Божия, ибо весь закон в одном слове заключается; люби ближнего твоего, как самого себя (Гал. 6, 14. Ср. Лев. 19, 18). В особенности это можно сказать о тех, которые, страдая тяжким и неисцельным недугом, служат в тягость себе и другим в никакой пользы ближним принести не могут. Однако церковь признает самоубийство самым тяжким, даже непростительным грехом. Почему? Думаем, не только потому, что оно обнаруживает недостаток в человеке терпения, надежды на Бога и преданности Его воле, но и выражает самостное присвоение себе нрав, принадлежащих Богу, самостное восстание против воли Божией и против установленного Богом порядка. Какой-нибудь жук, у которого безжалостные мальчишки оторвали ноги и крылья, все-таки копошится, употребляет последние усилия, чтобы уйти и сохранить свою жизнь. Только человек сознательно и намеренно прекращает свою жизнь. Пусть поводом и как бы мнимым извинением самоубийства бывают иногда невыносимые страдания. Но за кого же нужно признать тех, которые, как буддисты, ради погружения в нирвану, ради слияния с мировою жизнию, ради прекращения индивидуального бытия, самоубийство возводят в принцип, в добродетель, в дело мудрости, в величайший подвиг жизни, в идеал, в закон бытия, в осуществлению которого должны все стремиться? Буддистские фанатики, купающиеся в священных, по их верованию, водах Ганга с намеренною целию быть проглоченными аллигаторами, лучше ли поступают, чем ветхозаветные семитические поклонники Молоха и другие религиозные каннибалы, мнившие угодить Богу тысячами человеческих жертв? И те и другие – ревностные поклонники своей веры, но такая ревность – безумие, потому что безрассудны самые принципы ее. Такие жертвы не могут быть угодны Богу, потому что Бог есть Бог жизни, а не смерти, которая есть дело диавола; Он Бог любви и мира, а не огня и меча. бб) Альтруизм, отрицающий индивидуализм, считающий личную жизнь человека злом, отождествляющий ее с эгоизмом, противоречит всемирной истории человечества, которая показывает, что лучшие индивидуумы каждого народа были передовыми борцами за истину и правду и как бы светочами истинного просветения и нравственности. Как в природной, так и в человеческой жизни совершенствование идет рука об руку с индивидуализацией. В неорганической природе, в металлах и минералах, можно сказать, нет индивидуальной жизни или роста; мало отличаясь друг от друга, каждый из них состоит из тождественных частей. Почти такое же безразличие замечается и в самых низших растительных и животных организмах; однако в них уже есть зачатки органов и некоторое разнообразие функций. Но чем дальше мы идем по ступеням растительного и особенно животного царства от низших форм в высшим, тем сложнее становятся организмы, тем разнообразнее и многочисленнее формы их, тем более обособляются одни индивидуумы от других, и в каждом индивидууме органы становятся более совершенными, а жизнь делается более сложной и разнообразной в проявлениях, качественно более совершенной. Чем менее совершенна тварь, тем более сливается она с общею жизнию природы; чем она совершеннее, тем более обособляется от окружающей ее среды и жизни. Такое же соответствие степеней совершенства с степенями индивидуализации существует и в человеческом роде; в его индивидуумах, в его племенах, в его историческом развитии. В низших племенах индивидуализация не значительна: дикари одного и того же племени во всем очень похожи друг на друга. Чем талантливее, деятельнее и образованнее племя, тем больше индивидуумы его отличаются друг от друга. Наконец, гении, великие люди, избранники Божии, преобразователи исторических судеб, могучие двигатели просвещения, всегда и неизбежно отличались резко очерченной и далеко выдвигающейся из общего уровня индивидуальностию. Гений всегда и безусловно самобытен. Он никому не подражает, и ему никто не может подражать. Рафаэль в своем творчестве не похож ни на одного другого гениального художника. Платон, Гонер, Софокд, Дант, Шекспир, Фидий, Бетховен, Моцарт – все они великие гении, но у каждого творчество самобытнов, особое. Сколько бы ни прошло веков, сколько бы не явилось новых гениев, ни один гений, ни из старых, ни из новых, не будет иметь и не может иметь своего аlter еgо. Кажется, гении и все вообще великие люди должны бы быть самыми счастливыми людьми на свете; на самом деле их жребий большею частию тяжкий: современники либо не понимают и не ценят их, либо осмеивают, ненавидят и гонят. Бак это ни странно, но люди сильного ума, чистой нравственности, с возвышенными идеалами – часто бывают одиноки в мире, или даже становятся жертвой своего высокого призвания. Ной остался одинок среди допотопного человечества, и проповедь его не нашла ни отклика, ни сочувствия. В ветхом завете лживые пророки льстили народу и благодушествовали, не смотря на то, что вели его к погибели; а об истинных пророках один из сих говорит: Господи! пророков Твоих убили...; остался я один, и моей души ищут (Рим. 11, 3; 3Цар. 19, 14). И те сем тысяч, не преклонивших своих колен пред Ваалом, могли ли они и смели ли заявить свое сочувствие ревнителю Иеговы? Даже в отношении к учению Иисуса Христа самые близкие Его последователи оказались несмысленными и медлительными сердцем (Лук. 24, 26); прочие слушали Его с недоверием и ответили клеветами и кровавой враждой. Те, которых весь мир не был достоин, скитались но пустыням и горам, по пещерам и ущелиям земли (Евр. 11, 38). Безлюдные, обитаемые диким зверями, пустыни были для них гостеприимнее, нежели многолюдные города. А от чего? От того, что они своею жизнию, своим учением, своими идеалами, безгранично возвышались над умственным и нравственным уровнем людей. Они говорили, действовали, жили совсем не так, как прочие, как все. Они не только не отвечали духу своего времени, не только не потворствовали укоренившимся предрассудкам, ее только не попадали в том и строй жизни своих современников, но прямо отрицали пошлость и зло установившегося, обычного строя жизни, требовали заменить старые мехи новыми и старое вино новым вином. И может ли быть иначе, когда они являются творцами, представителями и проводниками высших, обновляющих и пересозидающих жизнь, идеалов? В том и выражается высочайшая степень их индивидуальности и вместе с тем безграничное величие, что они – не рабы ни духа времени, или народа, ни общепринятого строя жизни, ни общественного мнения, ни кумиров толпы, а напротив, во имя высших идеалов имеют могущественную силу духа идти наперекор жизни, чтобы обновить жизнь. Но такой протест оскорбителен для массы, погруженной в тину обычной жизни. И от того в удел праведников, избранных людей, часто достается тяжкий жребий. Однако и в самом страдании своем они, как гиганты, далеко возвышаются над пошлым счастием самодовольной ограниченности. Ни их идеи, ни страдальческий подвиг их жизни, ни самая смерть не пропадают бесследно; только сами они обыкновенно не доживают до торжества своих идей. Прошло несколько веков прежде, чем греки убедились, что Сократ имел гениальный разум, признавши отечественных народных богов не богами, и великое нравственное мужество, объявивши о том своим согражданам, и что он был прав и за правду принял смерть, а весь народ и все другие языческие народы находились в ужасном заблуждении. вв) Ложь альтруизма, как системы нравственности, обнаруживается уже их того, что он имеет тесную историческую связь с учениями противорелигиозными, и близкими к безбожию. Уже одно это – дурная рекомендация. Альтруизм был и в древности. Буддизм, уча о непротивления злу, понимая любовь, как сострадание, расширяя ее пределы на все живущее, признавая индивидуальное бытие злом и несчастием, поставляя идеалом человеческой жизни погружение в небытие и покой, или слияние со всем бытием чрез уничтожение своего личного существования, можно сказать, весь состоит из альтруизма. В этом – одно из существенных отличий буддистской морали от христианского нравоучения. Языческая религии, кроме буддизма, не располагают к альтруизму; но свойственное некоторым языческим религиозно-философским системам учение о душепереселении было своеобразным альтруизмом, перенесенным за пределы гроба. Из учения о душепереселении возник в язычестве обычай щадить некоторых животных, ухаживать за ними и почитать их. В наше время проповедниками альтруизма являются позитивисты, начиная с Огюста Конта, и в особенности пессимисты – Шопенгауер и Гартман. У нас в России самый видный проповедник альтруизма граф Л. Н. Толстой. Он заимствовал это учение у Шоненгауера и Гартмана, а также и у позитивистов. (См. об этом подробнее брош. профес. А. Беляева, "Истин, христ. и гуманизм», во которой составлена главным образом нами я эта статья).