Воспоминания

Источник

Десять лет тому назад я стоял во главе граничившей с двумя белыми фронтами Пензенской епархии и вынужден был пережить все виды озорства марксистов, прорвавшихся к власти.

Без какого бы то ни было повода с моей стороны я был взят под домашний арест, усиленный надзор и сопричислен к сонму «обреченных». Нарочитыми озорными мерами стремились отягчить мое положение. Напр., в Великую Пятницу марксист Наливайко в сопровождении вооруженной силы производил у меня обыск. Безрезультатно. В Великую Субботу тот же Наливайко под гомон сопровождающих его допрашивает меня с наведенным на меня «наганом». Безрезультатно. В Пасху пьяный чекист Рудаков, взломав двери моей кельи, открывает по мне озорную пальбу – знай мол, марксистскую силу.

В Преполовение Пензу «завоевали» чехословаки, пробивавшие себе дорогу с Дона на восток.

Пятьсот храбрецов разбили гарнизон Пензы. Комиссары разбежались. Три дня дышалось свободно. Но чехи проследовали с боем на восток. Комиссары вернулись. Марксистский режим продолжился с удвоенным озорством. Пошли вновь обыски, допросы и озорная пальба по живым мишеням за «здорово живешь». В августе озорной комиссар Кузнецов приказал отряду солдат стрелять по мне в храме, но солдаты не исполнили озорного приказа. Высшей меры озорство достигло в сентябре в связи с выступлениями эсэров в Москве. В Пензе комиссары наловили сотни заложников, не из эсэров, а по произволу и открыли дикое избиение их. Изо дня в день комиссар Власов с вооруженным отрядом появлялся во дворе места заключения и на виду у заключенных тут же во дворе производил «уничтожение» заложников. Без следствия и суда, в порядке нумерации камер, выгоняли заложников во двор и убивали. За все время операции трупов не убирали. Вместе с трупами во дворе лежали и «неудачно» расстрелянные, надрывая душу стонами и воплями. Не все заложники погибли только потому, что Власов производил «операцию» с прохладцей, не торопясь, строго держась шестичасового рабочего дня. Приказ из Москвы о прекращении бойни он встретил с откровенно выраженным неудовольствием. Выпуская уцелевших, он злобно-цинично сказал: «До скорого свидания». Среди уцелевших был и я, и выпускать меня из узилища Власову было особенно досадно. Через несколько дней он вновь арестовал меня с очевидною целью прикончить. Но не судил Господь. Сам ретивый комиссар попал в одну камеру со мной по обвинению в ряде преступлений, не терпимых даже в комиссаре, и в канун октября был расстрелян, а я из сидельцев ЧК вновь был переведен на положение состоящего под домашним арестом, усиленным надзором и всевозможными проявлениями марксистского произвола и озорства. В этом положении среди безрезультатных обысков, суровых допросов с применением всевозможных приемов устрашения закончился для меня 1918 год. Последующие годы для меня были еще суровее 18-го года. Но и 18-го года достаточно, чтобы через десять лет, в 1928 году, сказать: на протяжении истории человечества не было, не будет и не может быть режима озорнее, грубее и подлее марксистского. Берегитесь марксистов! Это злодеи, Бога не боящиеся и людей не стыдящиеся, это люди, умертвившие в себе человека, опустившиеся ниже звериного уровня.

..Уже на вокзале встретили меня чекисты. В храм зайти не пришлось, ибо весь день был занят чекистским обыском и допросом. Хотя ни обыск, ни допрос не дали никаких поводов к тому, мне был объявлен домашний арест, со взятием с меня установленной для таких случаев подписки. После чекистов ко мне явились толпою представители сторонников лишенного сана и отлученного от церкви б(ывшего) архиепископа Пензенского Владимира Путяты-Гринштейна и объявили, что сторонниками Путяты решено не допускать меня ни в одну из Пензенских церквей и требовать моего удаления из Пензы. Когда я на следующий день направился в Петропавловский храм для совершения службы Страстей, оказалось, что «путятинцами» предприняты меры, чтобы схватить меня по дороге. От путятинского плена спасло меня то, что возница повез меня не тою улицею, на которой подстерегали меня путятинцы. В руки путятинцев попало лишь мое облачение, так что первую службу в Пензе мне пришлось совершать без архиерейского облачения. После этого инцидента верующие всегда толпою сопровождали меня и на службы и со служб, а к моей келье приставили стражу из добровольцев. В Пасху 1918 года на мою келью был сделан налет пьяных чекистов. Угрожая револьверами страже, они стали ломиться в мою келью. Кто-то из стражи ударил в набат. При звуке набата один из чекистов обратился в бегство, но другой, взломав двери кельи, стал стрелять в меня. Когда первые выстрелы чекиста оказались неудачными и он решил подойти ко мне вплотную для верности выстрелов, я обезоружил его и вскоре мне пришлось защищать неудачливого стрелка от гнева разъяренной толпы, собравшейся по набату. Этот инцидент сослужил мне не малую службу, обратив по всей епархии дни Светлой Седмицы для меня в дни доброго внимания верующих ко мне. В мае 1918 года, во дни борьбы пензенских большевиков с чехословаками, монастырь, в котором я жил, подвергся внезапному и совершенно беспричинному обстрелу большевиков. Народ этот шаг большевиков объяснил как новое покушение на меня. В июле т(ого) же г(ода) я был вызван в военный комиссариат, подвергнут рекрутскому осмотру и зачислен в красную армию. По ходатайству верующих явку в кр(асную) армию мне отсрочили на два месяца. Потом через каждые два месяца верующим приходилось повторять свое ходатайство. В сентябре 1918 года в Пензе имел место «массовый террор». Три дня во дворе ЧКи производились расстрелы контрреволюционеров, буржуев и заложников. Из шестисот заключенных около четырехсот успели расстрелять. Трупы расстрелянных три дня лежали под окнами наших камер. Я уцелел, ибо из «центра» пришло распоряжение о прекращении террора прежде, чем очередь дошла до моей камеры. В 1919 году я был вместе с другими “контрреволюционерами” обречен на смерть, но по (треб)ованию паствы и моему личному дело было передано для пересмотра в ВЧКа. В течение ряда месяцев, пока шел пересмотр дела, я содержался в московских казематах ВЧКа. Дело окончилось оправданием. Перечислены мною далеко не все злоключения по Пензе, но и перечисленных достаточно для того, чтобы понять, в каких условиях протекала работа архиепископа. К этому можно добавить разве то еще, что с ликвидациею всех органов епархиального управления, все епархиальные дела легли лично на архиепископа. Работать приходилось в буквальном смысле за десятерых. Помощь Господня была очевидна. Дикие выпады большевистской власти сплачивали теснее верующих с архипастырем. Присутствующие здесь пензяки могут вам порассказать, каких пределов достигало религиозное горение масс. Люди ранее равнодушные к церкви или даже враждебные ей становились служителями ее и запечатлевали служение свое мученичеством.

В какие условия церковной работы попал я по прибытии в Латвию, многие из вас знают это как очевидцы. Накануне выезда моего в Латвию была отнята и передана новым владельцам исконная резиденция пр(авославных) архипастырей. Главе Православной Церкви пришлось поселиться в нежилом подвале кафедрального собора, но и обладание этою скуднейшею резиденциею признавалось незаконным. Православная Церковь состояла вне закона и защиты закона. Глава правительства при первой же встрече заявил архиепископу, что законы Латвии не знают Пр(авославной) Церкви, ни организаций и учреждений ее, ни архипастыря, ни пастырей и никого не обязывают защищать их. По отношению к Пр(авославной) Церкви практиковался грубый произвол. Произвольно отторгались у нее святыни и имущества, произвольно и всячески тормозилась работа ее органов. Создавалось впечатление, что Пр(авославная) Церковь здесь обречена на беспощадное искоренение. Путем произвольного отторжения имуществ она была доведена до крайней нищеты, до невозможности содержать свои центральные даже органы, не говоря о прочих органах церковных. Все жалобы и протесты оставлялись без внимания и ответа. Административный аппарат Церкви путем долгого недопущения в Латвию направлявшихся сюда возглавителей Церкви был доведен до полного расстройства. На меня с первых же дней по прибытии в Латвию была поведена грубейшая травля, приемы которой во многих случаях были непристойнее советских...


Источник: История в письмах : из архива священномученика архиепископа Рижского Иоанна (Поммера) : в 2-х том. / [подгот., предисл. и коммент. Ю. Л. Сидякова]. - 2-е изд. - Тверь : Булат, 2015. / Т. 1. – 606 с. / Воспоминания архиепископа Иоанна. 26-29 с.

Комментарии для сайта Cackle