Об основаниях русского церковного права

Очерк исторический

I

Обращение Славяно-Руссов к Христианской Вере и духовное соединение их с Церковью Православною Восточною сопровождалось обстоятельствами, которые были знаменательны в общей истории Церкви, вместе дают видеть, на каких чистых, твердых основаниях созидалось в самом начале право Церкви Русской. Приняв от Востока веру и крещение, мы заняли оттуда и все церковные правила, богослужебные, иерархические, духовно-судебные.

Это было в то самое время, когда:

1) при резко выразившемся в Римской Церкви духе нововведений догматических и иерархических (в IX–X веке), Церковь Восточная, оставшись верною своему древнему праву, и предупреждая подобные печальные опыты, оградила себя и свое право одним неизменным в существе своем кодексом законов, т. е. правилам семи Вселенских и девяти поместных Соборов, и правилами св. Отцев; она дополнила только состав своего права соответственными и сообразными с духом его постановлениями православных Императоров, приложив ясные и точные, почерпнутые из собственной практики ее толкования. Следов. Церковь Русская, в самом начале своего образования, получила право церковное в совершенном виде: право чистое, право древнее, право уже раскрытое и утвержденное Вселенскою Церковью.

2) Начало обращения наших предков к вере Христовой (866 г.) почти совпадает с началом перевода свящ. книг на Славянский язык (около 862 г.), а всеобщее крещение Руси совершалось (988 г. и след.) после того, как уже сделан был перевод свящ. церковных книг и правил на Славянский язык у соплеменников наших, Славян Задунайских. Известно, что, получая от Греков подлинники, мы в то же время заимствовали Славянские переводы их от Болгар и Моравов.¹

Обстоятельство весьма важное. Греческие подлинники не могли иметь у нас обширного употребления: только пастыри нашей Церкви, приходившие к нам из Греции, могли пользоваться ими; новопросвещенный народ Русский имел нужду слышать глаголы св. Церкви на своем собственном, родном языке. И вот, в то самое время, как Церковь Греческая стала материю нашей Церкви, является как бы некоторая восприемница, – Церковь соплеменная, Болгарская, которая помогает нашему духовному образованию, передает нам и изъясняет на родственном нам языке догматы, законы и обряды Церкви Вселенской. Таким образом, в самом начале Церковь Русская имела способы поучать народ свой понятным ему, родным языком.

3) He менее замечательны обстоятельства основания Церкви Русской и в отношении к началам иерархическим, без которых истинное право церковное существовать не можетъ. Тот же Патриарх Константинопольский (Фотий), который, при отделении Западной Церкви от Восточной, был мужественным защитником чистоты древнего Восточного православия, и основных начал древнего Восточного права, который сам изъяснял и обрабатывал это право, который поддерживал духовный союз южных Славян с Церковию Восточною и дал им первых православных пастырей, тот же Патриарх положил и первый камень православной иерархии у Славян северных, дав им первого Епископа, при первом их обращении к вере. Важность этого обстоятельства засвидетельствована самим Фотием (в окружном послании его к Восточным Епископам), в том отношении, что в этом обстоятельстве он видел новое торжество Восточного православия². Потом по всеобщем обращении Руси (при Владимире), мы видим в Русской Церкви ряд Греческих Святителей, приходивших к нам с Востока, которые были стражами православия юной Церкви, хранителями и истолкователями для её законов и прав Церкви Вселенской. Таким образом, единение Русской Церкви с Восточной держалось, при общении веры и православия, еще живым, твердым союзом иерархическим. Можно сказать поэтому, что право церковное Восточное перешло к нам не в мертвой букве, не в кодексе только заключенное, но как право живое, действующее, в живом голос Восточных Иерархов и в живой практике иерархического управления, через которое Восток укоренял воcсозидал у нас свое древнее право.

Один взгляд на эти обстоятельства уже располагает нас к убеждению, что в Русском церковном праве мы увидим чистые основания общего права Церкви Вселенской, что по этому самому право нашей Церкви есть право в существе своем древнее, тоже, какое и сначала принадлежало Церкви Восточной и всегда принадлежит Церкви истинной, Вселенской, – только право, облеченное в новые местные формы и примененное к местным условиям. Церковь Русская должна была иметь, и имеет, свое частное право; но это право, как полная жизни ветвь из крепкого корня, развивается из оснований права общего Вселенского. Наша Церковь, юная в веке своего первоначального образования, была древняя в своем существ, в своих догматах и постановлениях, и северная по месту, она была и есть Восточная по духу.

Этим взглядом определяется и самый план, которому надобно следовать при историческом обозрении церковного Русского права. Общее, основное право цервовное перешло к нам от Греков; местные нужды требовали местных узаконений, которые на этом общем праве созидались и с течением времени составили частное право Русской Церкви. Таким образом, при обозрении церковного Русского права, надобно различать 1) употребление в России Греческих церковных правил, и 2) происхождение и состав канонических правил – отечественных, Русских. Ha этот раз мы ограничимся очерком развития в нашем отечестве Греко-восточного права, чтобы видеть, на каких основаниях утвердилось наше церковное право.

Сперва изложим общий ход развития у нас Восточного права, потом покажем, в какой степени это право имело у нас свою силу и как обширно было употребление его.

I

Вместе с православной верой перешли в Россию Греческие номоканоны. Номоканоном (νομος – закон гражданский, κανων – правило церковное, оттуда Славянское: законоправило) вообще называется собрание церковных правил, совокупно с гражданскими, касающимися до Церкви. Номоканоны Греческие двух родов: в одних правила излагаются по порядку самых источников, из которых они заимствованы, и по времени составления их; в других порядок хронологический не соблюдается, но правила излагаются по систематическому распорядку содержащихся в них предметов. Название номоканона перешло и к Славянскому переводу церковных правил, или к нашей Кормчей книге³, а в изложении церковных правил наша Кормчая удерживает большею частию порядок хронологический, располагая их по источникам так, что в самом составе своем дает видеть, как православная Восточная Церковь, от первого века в продолжение тысячилетия, как бы камень за камнем, полагала твердые правила в основание своего благоустройства⁴.

Итак, номоканоны послужили первым основанием церковного управления; в России. В X веке, при Владимире великом, мы находим уже ясные следы существования и употребления y нас этих номоканонов. В уставе Владимира в. о церковных судах сказано: «разверзше Грецкий Номоканон, обретоxoм в нем, еже не подобает сих судов и тяжь (тяжб) судити князю» и пр.⁵. Русские летописцы также ясно свидетельствуют о всеобщем употреблении в России Греческих номоканонов. Пр. Нестор говорит: «се же и no всей земле Русстей во всех княжениях соборные Церкве Епископом сотвори Великий князь Володимер no прежним Греческим номоканоном и вся суды церковные и вся оправдания церковные даде no прежним Греческим номоканоном» и пр.⁶. В уставе Ярослава Владимировича о церковных судах и освобождении духовенства от пошлин, также сказано: «се азъ князь великий Ярослав сложил есми (сообразовался) со Греческим номоканоном, что не подобает сих судов судити князю» и пр.⁷. На Востоке были в употреблении два номоканона: Иоанна Схоластика⁸ и Фотия⁹; но у нас более известен был Номоканон Фотиев. Память Фотия на Востоке восстановлена со славою в то самое время (в X веке, именно в 920 г.), в которое совершалось духовное просвещение России. Слава имени его перешла и в Россию, вместе с его Номоканоном; потому-то во всех этого времени актах, и церковных и исторических, так часто и с таким уважением повторяется имя Фотия. Он даже представляется настоящим просветителем Руси в вере Христианской, как бы был современником Владимира¹⁰.

Итак, в Россию с самого начала вошло полное право, и церковное и церковно–гражданское. Ибо Номоканон Фотиев вполне изображает и то и другое. Великие князья Владимир и Ярослав в своих уставах ссылаются, как на правила Соборов и св. Отцов, так и первых царей уряжения (т. е. постановления древних Греческих царей)¹¹. Нет сомнения, что, кроме Номоканонов, и другие правила церковные, составленные на Востоке и частными соборами (sententiae synodales), или отдельно предстоятелями церквей (responsa canonica), также новые постановления Императоров по делам церковным, переходили к нам из Греции, как это могло быть через Греческих Митрополитов, которые в первом периоде образования Руси, большею частью управляли нашей Церковью. Иногда же наши Иерархи лично присутствовали на соборах Восточных и участвовали в их решениях, как это видно из самых надписаний соборных, где, между другими членами соборов, упоминаются и Русские Митрополиты и Епископы: так напр. в надписании двух соборов, бывших в Константинополе в 1067 году, при Патриархе Иоанне Ксифилине, и в 1099 году, при Патриархе Николае Грамматике¹². Таким обр. наши Иерархи могли переносить с Востока не только древние, но и новые постановления церковные, и прилагать их к местному управлению Церкви.

Конечно, Русские Иерархи из Греков могли пользоваться номоканонами в Греческом подлиннике. Но нельзя допустить, чтобы в то же время не было у нас какого-нибудь Славянскаго перевода церковных правил. Из разных мест наших древних летописей видно, что В. князь Владимир и особенно Ярослав заботолись об умножении церковных книг на Славянском языке. О Ярославе летописец замечает: «и был Ярослав любя церковные уставы, а книгам прилежа и почитал часто во дни и в нощи. И собра писцы многи и прелагаше от Грек на Славянское письма, и списаша книги, имиже поучахуся вернии люди, и положи во св. Софии (во храме Софийском в Киеве)»¹³. Зиновий (Новгородский монах, живший в конце XVI ст.) в своей книге о ереси Феодосия косого говорит между прочим, что видел рукопись Славянскаго перевода церковных правил от времен Ярослава и Изяслава, след. от XI века¹⁴. Из этой рукописи, не приводя самых слов, Зиновий представляет содержание некоторых правил¹⁵. Нифонт, Епископ Новгородский, (в XII веке) имел у себя перевод правил св. Отцов, как видно из того, что в своих ответах на вопросы Кирика Нифонт приводит правила св. Василия Великого, а самый Кирик ссылается на правила Тимофея Александрийскаго¹⁶.

Более точные сведения о распространении в России Византийского права, и именно посредством Болгарских переводов, начинаются с XIII века. Один из деятельнейших пастырей этого времени, Митрополит Кирилл (родом Русский, возведен на Митрополию в 1250 году), заметив в России упадок духовного просвещения и благочиния церковного, причину этого находил как в небрежении пастырей духовных о своих обязанностях, так, между прочим, и в том, что самые правила церковные были темны и для многих невразумительны. На соборе Владимирском (1274 г.) Кирилл, изобразив расстроенное состояние Церкви, между прочим, говорил: «тем много убо видением и слышанием неустроения в церквях, ово сице держаща, ово инако, несогласия много и грубости, – или неустроением пастушеским (от небрежения пастырей), или от неразумных (невразумительных) правил церковных. Помрачени бо беху, прибавляет Кирилл, прежде сего (доселе) облаком мудрости Еллинского языка»¹⁷. Из этих слов видно, что неясность правил церковных, и оттуда безпорядки в Церкви нащей происходили главньм образом от недостатка точных Славяно-Русских переводов церковных правил. Устраняя этот недостаток, Митрополит Кирилл вытребовал из Болгарии Славянский перевод собрания церковных канонов. По этому требованию Болгарский Деспот Святослав прислал в Россию (1270) местный Южно–Славянский список соборных и отеческих правил¹⁸. Приобретение этого перевода казалось так важным для России, что Митрополит Кирилл видел в нем, новый свет для церковного законоведения, и не сомневался, при помощи его, устроит дела Церкви. На том же соборе, же по получении перевода, Кирилл говорил: «ныне же облисташа (правила церковные), рекше истолкованы быша, и благодатию Божею ясно сияют, неведения тъму отгоняюще, и вся просвещающе светом разумным». Важное преимущество этого перевода заключалось в том, что в нем был не один текст церковных правил, но и с толкованиями. До этого времени у нас хотя могли быть и полные правила церковные, но не могло быть толкований, без которых они естественно были невразумительны: ибо известныяе толкования Зонара, Аристина и Вальсамона явились уже в XII веке.

К сожалению, подлинный перевод правил, присланный Кириллу, недошел до нас; потому мы не можем с точностью судить о составе его и качествах. Сохранились, однако же некоторые списки этого перевода, из которых видно, что он содержал в себе правила большею частью сокращенные, надписываемые обыкновенно (в Греческих изданиях) именем Аристина¹⁹, с прибавленем толкований, также Аристиновых и отчасти Зонаровых²⁰.

Но с того времени правила церковные на Славянском наречии вошли в большее и обширнейшее употребление; появились многие списки правил которые, по времени, большей частью принадлежат к концу XIII века. Общее замечание о составе всех этих списков можно сделать то, что в основании н в главных частях, как-то в отношении к числу и содержанию правил соборных и отеческих, все они верны своим прототипам Греческим, исключая того, что у нас из разных изложений Зонара²¹ и Аристина составились смешанные правила, такие, в которых полные правила смешаны с сокращенными, и толкования Зонара с Аристиновыми. Археологи не находят ни одного списка, где бы сохранились отдельно или все полные, или все сокращенные правила, и где бы текст имел при себе отдельные толкования, или Аристина или Зонара. Такой состав правил есть особенный, свойственный только Русским сборникам. Ни в греческих собраниях, ни в Латинских переводах, нельзя видеть ничего подобного. Видно, что это смешение правил сделано в России самими Русскими собирателями, или переписчиками их. Все списки по содержанию своему вообще сходны между собою, кроме некоторого различия в порядке изложения статей, их составляющих, как напр.: в одних, при изложении правил соборных, удержан порядок хронологический, в других порядок важности их, так что Соборы Вселенские изложены впереди поместных, хотя и прежде бывших²². Во всех также списках помещены, кроме соборных правил, и другие канонические статьи Греческого происхождения, как-то: Номоканон Фотиев²³, Прохирон Василия Македонянина и Льва Мудрого, а в некоторых и другие разнаго содержания законы Греческих царей, даже законы колониальные (γεωργικοι), наследственные, договорные, и пр. и.пр. Наконец эти списки еще умножены статьями собственно Русского происхождения, каковы уставы ВВ. КК. Владимира, Ярослава, Святослава, разные исторические и поучительные Русско-церковные повествования, решения Русских Святителей и Соборов²⁴.

В конце XIV и в начале XV столетия Митрополит Киприан, подобно Митрополиту Кириллу, видя разного рода неустройства в Церкви, обратил внимание на состояние церковного законоположения. Он был первый восстановитель упавшего под игом Татар просвещения России. Был родом Серб, он привез к нам Славянские переводы разных церковных и отеческих книг, сохранившиеся у Славян задунайских. Кроме того Киприан и сам переводил с Греческого на Славянский язык церковные книги и многие из них писал своею рукою²⁵. О трудах его собственно для церковного права мы имеем свидетельства летописцев Русских²⁶, из которых одно особенно достопримечательно и полнее других. В одном письменном памятнике ХVІ столетия²⁷, по поводу некоторого недоразумения о церковных правилах, сказано: «Киприан, Митрополит всея России, сюда прииде из Константинаграда на Русскую Митрополию, и тогда с собою привез правиль- ные (законоположительные) книги Христианского закона, и переведе на Словенский язык, и Божиею милостию пребывают и доныне, без всяких смутов и прикладов новых вводов (нововведений). Да и многие книги Греческого языка есть у нас старых переводов, а ныне к нам которые книги входят печатные Греческого языка, и буде сходятся cо старыми переводами, и мы их приемлем и любим» и пр. Из этого свидетельства видно, как непосредственное участие Митрополота Киприана в умножении и усовершении Славянских переводов Греческих церковных правил, так и то, что в XVI веке старые списки сохраняли еще свою силу и важность, и по ним поверяемы были новые, – из опасения нововведений. Так, Церковь Русская всегда была верна самой себе и своему духу, так свято соблюдала свои основные, древние начала православия²⁸.

К сожалению, перевод церковных правил, сделанный Митрополитом Киприаном, не дошел до нас, или по крайней мере неизвестно, сохранился ли он где-либо между древними нашими рукописями. Неизвестно также, сколь обширно было его употребление в Русской Церкви; видно только, что после Патриаршества Филаретова (когда находим вышеуказанное о Киприане свидетельство), он уже не был в употреблении: потому что ни в каких списках, после этого времени составленных, не встречается ни одного свидетельства о составе церковных правил, с именем Киприана²⁹. После Киприана находим еще несколько переводов церковных правил с Греческого на Славянский язык. Но в самом составе правил никаких почти перемен не примечается. Замечательно, что древний состав нашей Кормчей как бы уже заключился со времен Киприана, и как до него в Кормчую входили весьма многие статьи Русского происхождения, так после Киприана новые этого разряда статьи уже не входили в нее. Хотя в XV и XVI веках было несколько соборов в России³⁰, были перемены в гражданском праве, каково напр. было издание Судебника, даже предпринимаемы были исправления в самой Церкви, как видим в Стоглавии, однако ж из всех этих источников никаких новых канонических статей в Кормчей книге не вошло. Так. обр. наша древняя Кормчая при Митроп. Киприане получила окончательное образование в своем составе³¹.

Постоянное умножение рукописей, конечно, способствовало распространению и поддержанию духовного просвещения России. Но с другой стороны, это самое умножение списков было неизбежною причиною их разнообразия, разных перемен в тексте и всякаго рода неисправностей. В этом случае одно невежество переписчиков могло быть причиною множества ошибок в тексте, ошибок, которые в свою очередь становились источником многих недоразумений, заблуждений, даже злоупотреблений в самой практике церковной. Против этого зла очень важною и сильною мерою могло быть книгопечатание. Но только при Патриархе Иосифе, когда Славяно-русское книгопечатание уже достигло некоторого совершенства (так что в продолжение одного царствования Алексея Михайловича напечатан был весь круг церковных книг, и еще много других, a рукописные уже начали выходить из упоребления), напечатано было в первый раз собрание церковных правил, под названием Кормчей книги³². Патриарх Иосиф в 1650 году, начал печатание этой книги, а выпущена в свет она уже после смерти его, при Патриархе Никоне, в 1653 году. Но издание книги тогда вверено было таким людям, которых невежество, неправомыслие, злонамеренность были причиною того, что они не исправляли, а только портили книги, и книгопечатанием пользовались, как средством к распространению своих грубых заблуждений. Это были раскольники – так называемые старообрядцы, которые в то время были очень сильны не только своими мнениями, но и влиянием в народе, у Патриарха, и даже при дворе Царском³³. Они смело вносили в книги свои грубые мнения, искажали в пользу свою смысл и слова древних списков, наполняли их статьями подложными. Такой участи подверглась и Кормчая книга при первом печатном издании. Кроме множества самых грубых тииографских ошибок, тут было нелепое смешение понятий, превращение смысла, пропуски, лишние вставки, многие главы совершенно неизвестного происхождения, и кроме всего этого несколько мнений, прямо раскольнических³⁴.

В таком виде издатели успели выпустить несколько сот экземпляров. Но Патриарх Никон, преемник Иосифа, остановил издание³⁵. Приметив недостатки его и злоумышление издателей, Никон с собором своего духовенства, свидетельствовал Кормчую и сделал в ней (впрочем, только некоторые) исправления³⁶. Причем снесено было несколько старых списков церковных правил, и все издане поверено по списку древней Греческой Кормчей Патриарха Паисия Иерусалимского, в то время бывшего в Москве³⁷. Никон исключил предисловие к Кормчей, занятое в первом издании ее из одного Литовского списка (1601)³⁸; вместо этого Никон поместил сказание о Патриаршем поставлении л. 1–37 (о начале Патриаршества в России); далее статью о Римском отпадении, грамоту Императора Константина к Папе Сильвестру (обе статьи в конце Кормчей) и еще послесловие, объясняющее значение Кормчей выписанное из указанного нами Литовского списка.

Вот содержание и расположение Кормчей. Она начинается статьями: 1) об отделении Западной Церкви от Восточной; 2) о крещении Славян и нынешней России, от первой проповеди·в пределах ее Апостола Андрея до Владимира Великого; 3) о начале Патриаршества в России. Далее, после краткой выписки из М. Властаря, о важности Церковных правил, следует сказание о седми Вселенских Соборах вообще, и потом очерк истории всех принимаемых Церковью соборов, Вселенских в поместных, в хронологическом порядке. За сим два предисловия к Номоканону Фотиеву, и самый Номоканон в XIV гранях (titulus), с указанием только правил церковных, без присовокупления гражданских (ϰειμενον), отчего Номоканон получает вид только оглавления соборных статей, и служит как бы введением к целому изложению соборов. Первые две статьи большею частью касаются истории Болгарской Иерархии,–печать Болгарского происхождения нашей Кормчей³⁹. Статья третья, как уже прежде нами замечено, внесена Патриархом Никоном.

Весь состав Кормчей заключает в себе LXX глав. Первая часть (1–XLI) содержит правила Апостольские, с несколькими извлечениями из Апостольских постановлений (constitutiones)⁴⁰, правила соборов (в хронологическом порядке), и канонические послания св. Отцов. Вторая часть (XLII–LXX гл.) излагает большею частью постановления Императоров Византийских, относящиеся к делам церковным, и некоторые другие статьи канонического права⁴¹.

Вообще о нашей Кормчей можно сказать, что статьи, в нее вошедшие, имели свое место, и свое употребление в праве или практике Церкви Греческой; только нельзя указать одного какого-либо кодекса на Востоке, которому бы состав нашей Кормчей (во 11-й ее части) вполне соответствовал. Исключение остается за статьями, или собственно Русского, или неизвестного происхождения.

После Патриарха Никона наша Кормчая по тому же составу 1653 года, несколько раз была перепечатана, как то в 1787, 1804, 1816 годах. Перемен никаких почти не сделано, кроме исправления некоторых выражений и заменения их яснейшими⁴².

Новейшия издания Кормчей явились в Haшe время, в 1834, 1839 и 1843 годах. Первое из этих изданий на Славянском языке сделано по прежнему составу без перемен. Издание 1839 года, под названием: «книга правил св. Апостолов, св. Соборов, Вселенских и поместных» отличается от прежних изданий тем, что правила изложены не только на Славяно-Русском (исправленном) наречии, но и на Греческом языке, где Соборы и св. Отцы говорят собственным языком, и мы как будто принимаем законы из уст их самих. Правила изложены в полном их составе (по Вальсамону), но без толкования. Им предшествует изложение символа веры Никейского – Цареградского, потом догматы веры, преданные другими Соборам, как-то о двух естествах Богочеловека в двух волях Его, о иконопочитании.

В издании 1843 года, правила в том же порядке изложены на одном Славяно–Русском наречии, с присовокуплением только алфавитного указателя предметов, содержащихся в целой книге, в виде свода, с цитатами самих правил⁴³.

II

Таким образом, наша Кормчая есть памятник Греческого, или правильнее, Греко–Римского права, перенесенного к нам с Востока, и общий и главный источник нашего отечественного права. Теперь спрашивается: в какой степени это Греко–Римское право имело у нас свою силу и действие? В какой мере было его употребление? Этот вопрос необходимо раждается из того, что Кормчая книга, была перенесена к нам с Востока, необходимо должна была войти в связь и соотношение с нашими местными условиями церковного, так же как и гражданского управления, с нашими местными обычаями, нравами, бытом общественным.

Ответ на этот вопрос надобно искать в самом содержании Кормчей. Она состоит из двух частей, законов собственно церковных и постановлений церковно–гражданских. Первые суть общие законы Церкви Вселенской; последние, большей частью, местные церковные узаконения Империи Визан- тийской. Что касается до первых, или первой части Кормчей книги, то нечего говорить об условиях ее употребления. Правила св. Апостолов, Соборов и Отцев содержат в себе общее право Церкви, или общие основания управления Церкви Вселенской; след. всегда и везде, во всякой Церкви поместной, во всяком народе, могут и должны иметь свою силу, не противореча местным узаконениям, или не стесняясь местными условиями. Они постоянны и неизменны. Св. Церковь, мудро пользуясь своими правами, данными ей от Иисуса Христа, ее Главы, так и писала свои основные законы, чтобы они всегда и везде могли иметь свое независимое и нестеснительное для народов действие, и чтобы, входя во все концы земли, ей не было нужды вмешиваться в управления народные, гражданские, а всегда быть в союзе и мире с обществом. И мы видим, что одними и темиже законами св. Церкви, какими и ныне управляется жизнь наша, управлялись и первые Христиане из Иудеев и язычников, управлялись потом Греки, Римляне, жители Азии, Африки, берегов Черного моря, Славяне южные и северные. Везде, где только водворялась истинная православная вера Христова, там, входили в силу и постановления Церкви Вселенской, как первоначальные, основные законы Христианства.

Христианские народы, входя в Церковь, находили в ней источник сил жизни духовной, новой, недоведомой для них вне Церкви. Государи Христианские понимали это животворное влияние Церкви на быт народный, и потому признавали собственные правила Церкви законами государственными, и, сами для себя, для своего управления, принимали их, как законы высочайшие и святые. Часто и свои гражданские постановления, чтобы сделать их сильнее и действительнее в совести народа, подкрепляли законами церковными. Наши первые законодатели, Владимир и Ярослав, издавали свои уставы по совещанию с духовным правительством, на основании общих церковных правил. Царь Иоанн Васильевич IV отдавал свой судебник на рассмотрение Собору, чтобы, аще достойно сие дело, утвердить соборно, пo правилам св. Апостол и св. Отцов⁴⁴. Уложение царя Алексея Михайловича утверждено так же Собором и так же на основании св. Апостол и Отцов, из которых и сделана была выписка для введения в Уложение⁴⁵. Петр Великий, сообщив новый вид духовному правительству, предоставил ему власть, судить свои дела (т. е. собственно церковные, а притом и некоторые гражданские⁴⁶) на основании закона Божия, в св. Писании предложенного, такоже канонов или правил соборных и св. Отцов. При этом и всем членам Синода в обязанность вменено: аще в чем недоумение будет, всячески искать уразумения и ведения от св. Писаний и правил соборных и согласия древних великих Учителей⁴⁷. При составлении Проекта нового Уложения, Императрица Екатерина II, собственными словами поставила комиссии на вид, что свойство законов священных есть, чтоб быть им непременным⁴⁸, а потому догматы и церковные правила православной веры (т. е. те, которые составляют именно первую часть Кормчей) исключила из круга предметов, подлежавших преобразованию в законодательстве⁴⁹.

В царствование Императора Александра, при составлении Систематического Свода законов (1815), многие статьи вошли в действующее право Империи, по разным предметам, из правил св. Апостолов, Соборов и Отцов, как то относительно духовного сана, дел брачных и пр.⁵⁰

Наконец по существующим постановлениям государства, Церкви предоставлено собственное ее древнее право, заключенное в преданиях Апостольских и собственных церковных. По этому праву, неизменно, как вдревле, она и ныне сама управляется, и управляет духовными делами православного народа.

Все это показывает, что общее право Церкви, заключенное в первой части Кормчей, по самому свойству своему, должно было сохранять и сохранило у нас свою силу в общем управлении нашей Церкви, не только иерархическом, или собственно церковном, но и правительственном, гражданском.

Обращаясь ко второй части Кормчей, где находим законы церковно-гражданские, и большею частью местные Византийские, не трудно решить, что приложение этих законов у нас должно было иметь другой вид, нежели употребление общих церковных правил. Влияние Греческого канонического права на гражданское положение России, конечно, не могло быть безусловно. Ho по тому самому, что и законы Греческих царей, писанные для Церкви, вытекали из духа самой же православной Церкви и утверждались на одном основании с собственным Церковным правом, по этому самому, говорим, Русское право, всегда созидаемое на тех же основаниях и всегда верное тому же духу, и притом по силе непрерывного, – и церковного и политического – союза России с Грецией, не могло совершенно отрешиться от влияния Греческого права. Таким образом, в церковно-гражданском управлении России, то и другое право, и Русское и Греческое, чрез все периоды России действовало взаимно, и как последнее (Греческое) изменялось, но не уничтожалось совершенно в своем составе и действии, так первое (Русское), быв определяемо местными условиями, во многом сохраняло тип Греческий. Внутренняя связь их не прерывалась. И эта параллель непрерывно идетъ о первых уставов Владимира и Ярослава, составленных по Греческим Номоканонам, продолжается в составлении Судебника (Иоанн IV) и Уложения (Алексея Михайловича), – до Регламента Петра Великого.

Эта параллель Русского и Греческого права представляет любопытные факты. Мы замечали уже, что в изложении Номоканона Фотиева в нашей Кормчей, законы церковные отделены от гражданских, и только по указанию Фотиева ϰειμενον последние изложены во второй части. Кажется, это сделано именно в той мысли, что в управлении Церкви законы, собственно церковные, должны быть основными, и оставаться неизменными, a гражданские, Греческие, были признаны только руководством в делах церковных, и в приложении к местным условиям в них предполагались необходимыми разные перемены. Так и было. Владимир Великий в своем уставе о церковных судах сделал только извлечение из Номоканона Фотиева, или «первых (Греческих) Царей уряженья»⁵¹ и предоставил этим судам многие предметы собственно церковного и гражданского управления, однако же не все те, которые предоставляло им Греческое право. На эти остальные предметы были уже особые Русские законы. Так Ярослав в своей судной Правде удерживает еще дохристианские законы отечества, права народные и местные обычаи⁵². Здесь мы имеем случай обозреть эти первые памятники нашего церковно-гражданского законодательства, образовавшиеся под руками наших первых Князей, по образцу Византийскому.

II

Главный предмет устава св. Владимира составляют церковные суды, т. е. дела, подчиненные Церкви или духовной власти, с правом действовать в них и производить свой суд отдельно от судов гражданских. «Не подобает сих тяжь (дел) судити князю, ни бояром». Предметы, подчиненные по этому праву суду Церкви, были следующие: 1) все преступления против веры, Церкви и ее уставов, как то: идолопоклонство, волшебство, поругание святыни, отравление, святотатство, расхищение могил и пр.; 2) все места и заведения церковные, к которым причислены также богадельни, больницы, странноприимницы и пр.; 3) дела семейные, как то: дела брачные, разводные, дела о нарушении супружеской верности, о кровосмешении, о подкидышах; так же семейные раздоры, драки, тяжбы о разделе имений и о наследстве, преступления против родительской власти; 4) все лица, Церкви служащие, и от Церкви получающие содержание, или ею принятые в покровительство. Сюда принадлежит все духовное сословие, и кроме того, странники и пришельцы на богомолье, получившие исцеление чудесным образом во святых местах ⁵³, нищие, врачи, увечные, рабы, отпущенные на волю от господ, по духовным завещаниям⁵⁴. «Митрополит, сказано в уставе, или Бискуп (Епископ) ведает меж ними суд, или обида, или котора (ссора), вражда или задинца (спор о наследстве)». «Аже же, прибавляет устав, будет иному человеку с тем человеком речь (дело, суд), то обчи (общий) суд», т. е., если духовные лица будут, по какому-либо случаю, судиться с мирянами в гражданских cyдax то суд над этими лицами не иначе должен производиться, как при посредстве лиц духовных. Наконец 5) церковной власти и суду приписано наблюдение за верностью торговых весов и мер.

Таким образом, в уставе Владимира положено было основание двум важнейшим правам Церкви в отношении к обществу: 1) она имела свой отдельный суд, в духовных делах, для себя и для своих служителей, и 2) кроме того, она представляла в себе, в известных пределах, судилище для всего государства и для всех классов народа.

Право освобождения от суда гражданского, также как и право суда за разные безчиния в народe, противные духу христианской нравственности, есть право Церкви древнейшее, и можно сказать, всеобщее в древние времена Христианства. Так было на Востоке, так было и во всей Европе, особенно при первоначальном обращении народов в Христианство. Основания этому праву со стороны гражданской положил первый христианский Государь, Константин Великий. Он предоставил суду Церкви, в лице ее Пастырей и Иерархов, все дела церковные и духовные, касающияся веры и благочестия, по всему государству, не дозволив своим гражданским начальствам изменять по этим делам решений епископских⁵⁵. Он поручил Церкви всеобщий надзор за благочинием нравов народных. Он первый допустил духовную власть и к соучастию в делах гражданских, дозволив своим подданным, во взаимных тяжбах в судных делах, обращаться к суду епископскому, если они не желали судиться судом гражданским, или были им недовольны⁵⁶. Преемники Константина Великого утвердили навсегда праву Церкви собственную ее область дел духовных, т. е. дел о вере, благоустройстве и благочинии церковном; управление духовенства, избрание и поставление лиц, служащих Церкви, судопроизводство над ними, исключая случаев уголовных преступлений, в которых эти лица, после суда духовного, подлежали уже гражданскому. Таковы постановления Императоров Грациана и Феодосия Великого, Онория и Аркадия, Валентиниана и Феодосия младшего, Юстиниана Великого, который подтвердил и дополнил законы своих предков⁵⁷.

Что касается до отношений Церкви к делам общественным или собственно гражданским, то православные Императоры, соблюдая равновесие того и другого права, церковного и гражданского, и их совместную самобытность, старались со всею точностью разграничивать взаимныя отношения их между собою и подлежащие предметы того и другого. На этот случай сохранились для нас прекрасные слова славнейшего из законодателей Византии, Юстиниана В.: «Всевышняя премудрость, говорит он, даровала человечеству два величайшие из всех дара: священство и царское достоинство; одно служит предметам Божественным, другое управляет делами человеческими; то и другое происходит из одного начала, вместе украшая человеческое бытие; за то и другое равно признательные народы возносят молитвы к Богу, и их взаимным согласием устрояется все благо людей».⁵⁸

Известно, что в Номоканон Фотиев вошли законы преимущественно Юстиниановы⁵⁹; потому что Юстиниан совокупил в своем кодексе избранные и усовершенные им постановления своих предшественников о церковных и гражданских делах, дополнив их своими новоуказными статьями (Novella). Потому уставы наших первых Князей вообще следуют кодексу Юстинианову. Сравнивая теперь устав св. Владимира с законами Юстиниана, переведенными в Номоканон Фотиев, находим, что в первом те же предметы отнесены к суду церковному, как и в последнем, собственно по церковному ведомству. Слова устава: «яко не подобает сих судов и тяж (тяжб) судить нашим судьям» дают видеть, что здесь разумеются не одни правительственные дела Церкви, т. е. ее догматы, законы, права и пр., но и судебные, личные между священно–и–церковнослужителями. В этом точно виде права духовной власти изображены и в Греческом Номоканоне⁶⁰.

Между тем из гражданского ведомства по Греческим уставам еще более предметов перенесено в церковное право, чем в наших Княжеских уставах. Именно, на Востоке Епископы уполномочивались и даже обязывались законами государственными: а) иметь попечение о городских тюрьмах, их благоустройстве и содержании, равно и о заключенных в них; б) иметь в своем ведении городскую землю и надсматривать за правильным размежеванием ее между домовладельцами, также и всеми городскими строениями, водопроводами, стенами, даже мостовыми и пр., в) надзирать за народным продовольствием и ценою припасов; г) участвовать в распоряжениях по завещаниям умерших, в опеке над детьми, в призрении умалишенных и пр.; д) иметь надзор за народными игрищами, зрелищами, и за людьми, в них действующими, чтобы удерживать их в границах благоприличия и не допускать до нарушения порядка общественного и нравственного; е) участвовать своим посредством в разных делах тяжебных, долговых, откупных и пр.; также по делам о рабах, отыскивающих свободу, и наконец, ж) в делах уголовных, как то: о разбоях, убийствах и проч.⁶¹. Но в этих случаях действия Епископов были не столько судебные, юридические, сколько нравственные, духовные, по отношению к нравственной стороне народных дел и к совести людей. Так именно надобно понимать характер этого обширного полномочия, предоставленного Епископам.

Итак, устав В. К. Владимира в меньшем размере допускает участие духовной власти в делах общественных, нежели законы Греческих Императоров. Но характер этого участия тотже, нравственный, действие на совесть.

Другое важное отличие устава Владимирова от Греческого Номоканона–в самой мере наказаний, определяемых за преступления. По Греческим законам за преступления против веры и Церкви, и по другим важным делам, судимым Церковью, определяется или телесная казнь или смерть⁶². Владимир В. не хотел употреблять ни той, ни другой казни, и за важнейшие из народных преступлений, напр., за мщение с убийством, определил только виру (пеню)⁶³. Это была не только мера кротости и милосердия, но и уступка прежним народным обычаям⁶⁴.

Сличая далее устав Владимира с практикою нашей Церкви, видим, что он имел не временное только значение и употребление. Он сохранялся в продолжение многих веков в России, и хотя не в одинаковом виде и не в том же пространстве, но в сущности дошел до позднейшего времени. Он был повторен в разных видах Русскими Князьями, XI–XIII столетия⁶⁵; сохранился под игом Монголов, и даже находил для себя подтверждение в ярлыках Ханских, данных духовенству. В XV столетия видим подтверждение его в грамотах В. К. Василия Дмитриевича⁶⁶ (3); потом новые узаконения Царей Иоанна Грозного в XVI веке и Алексея М. в XVII, Имп. Петра В. в XVIII, хотя изменяют древний устав в его частных статьях, но в основании своем, именно в предоставлении Церкви собственного ее суда в своих делах, он остался ненарушим, и даже некоторые из гражданских статей, напр. дела брачные и бракоразводные оставались и доселе остаются большею частью под судом церковным. Поэтому, хотя дошедший до нас устав Владимиров от XIII века⁶⁷, не может быть признан за точный, от слова до слова его устав, но нет достаточных оснований считать его подложным. Уже то обстоятельство, что предметы, отнесенные в этом уставе к суду церковному, нисколько не определяются в гражданских законах России того времени, дает твердое основание думать, что эти предметы суду гражданскому и не при- надлежали, и след. необходимо предположить составление особого устава для этих предметов.

После Владимира уставы для управления Церкви находим во времена Ярослава. Одним из его уставов подтверждаются права Церкви, данные Владимиром, на основании тех же Греческих Номоканонов. Далее, все духовенство православное освобождается от пошлин и всех городских по- винностей⁶⁸. Это право также не есть новое в нашей Церкви. На Востоке еще Императором Константином духовенство было освобождено от торговых пошлин и всех общественных повинностей⁶⁹. После Ярослава многие другие Русские Князья, великие и удельные, давали Церквям и монастырям такие же освободительные грамоты, известные у нас под именем льготных⁷⁰. Даже Ханы Татарские подобными грамотами (ярлыко) освобождали духовенство наше от общих народных даней⁷¹.

Другой, более обширный устав Ярослава, касается судов церковных⁷². В основании своем он подобен уставу Владимира, т. е. подчиняет те же предметы суду Церкви. Но он определеннее и подробнее Владимирова устава в том отношении, что 1) определяет границы в делах судных между судом церковным и гражданским, и 2) разделяет степени самых преступлений и меры наказаний. По первому пункту общее положение устава есть следующее: «Епископу в вине, а Князь казнить», т. е. суд за преступление принадлежит Епископу, или вообще духовной власти, а казнь, во исполнение этого суда, предоставляется суду гражданскому. По второму пункту степени наказаний разделяются а) соответственно важности лиц, которых преступления касаются. Потому иная мера наказания определяется за преступление против чести бояр, иная за именитых граждан, иная за низшие классы народа; б) соответственно званию и состоянию лиц виновных, и в) соответственно роду самых преступлений. В таком виде устав приписывает к суду церковному след. предметы: насилие или оскорбление чести делом, или только словом, 2) блуд, прелюбодеяние, кровосмешение, 3) незаконные браки и разводы, 4) поджигательство, 5) кражи, 6) драки, 7) преступления против родительской власти, 8) проступки духовных лиц, 9) душегубство. В последнем случае, говорит устав: «аже что чинится, платят виру князю на полы со владыкою» По всем этим делам Епископу предоставлены были судные пошлины, или пени от трех гривен (простых) до шести гривен золота ⁷³.

Об этих постановлениях, конечно, не должно судить по понятиям нашего времени, или по нынешним основаниям законодательства. Форма народного права изменяется с веками, как изменяется самая жизнь народа. Потому не должно удивляться, что за преступления платилась пеня Епископу, что пени в цене представляют видимую несоразмерность сравнительно с родом преступлений. Для истории церковного права здесь замечательно в особенности то, что 1) лица духовные освобождены от всякой пени, a только предоставлены вполне суду епископскому: «тех судити Епископу опричь мирян (отдельно от мирских сословий) и во что их осудить волен», и далее: «а что делается в домовных людех (двора епископского) и в церковных (у священнослужителей), и в монастырях, а не вступаются княжи волостели (судьи) в тo, а ведают епископли волостели»; 2) как в некоторых преступлениях предоставлена Епископу «вина» (суд), «а Князь казнить» так в других виновные были «Епископу в вине со Князем на полы», т. е. подвергались общему суду, княжескому и епископскому. Такие преступления именно были: покража, разбой, убийство; 3) в некоторых случаях виновные лица повелено: «пояти в доме церковный» (т. е. удерживать при дворе Епископском, или, может быть, в монастырях), именно такие лица, которие не имели свободного состояния, чтобы платить пеню. Таковы были лица женского пола. В таком случае: «обличив поняти (виновных) в дом церковный, для того, чим ю род искупит» (т. е. чтобы родственники выкупили их, заплатив за них пеню)⁷⁴.

Все это показывает, что Церковь у наших предков была некоторого рода судилищем общественным, а не одним духовным. Основанием этих гражданских прав Церкви безсомнения было то, что наши благочестивые предки главною опорою жизни общественной почитали начала религиозные, нравственные, и хотели понимать общественные преступления в строгом смысле нравственном, а не одном гражданском; и потому то самый суд этих преступлений хотели предоставить духовному праву, в котором по преимуществу действует суд нравственный, – праву Церкви.

В последующее время, при разделении России на уделы, мы не находим никаких новых, общих для всей России уложений. Естественно предположить, как и показывают некоторые следы в истории, что по удельным княжествам были свои частные, местные узаконения⁷⁵, но, конечно, только в гражданском, а не церковном управлении⁷⁶. Итак общим уложением для России оставалась Кормчая⁷⁷. И действительно, она представляет собою из всех древних, известных в России, полнейший кодекс, как пo духовным делам, так и гражданским. Ибо с течением времени, по мере того, как становились у нас известными подробные, вновь выходившие постановления Греческих Императоров, к первоначальному переводу Кормчей были приписываемы разнаго рода статьи о судных делах, даже законы колониальные, торговые, договорные, наследственные, и пр. и пр., и, в параллель с этими Греческими статьями, в ту же Кормчую вносились уставы и наших Князей, даже целиком⁷⁸, также как и правила Русских Отцов на разные случаи, их наставления Князьям и народу. Можно ли думать, чтобы все это собрание разнородных узаконений составлялось без цели и не имело употребления? По-крайней мере, для чего было бы присоединять уставы гражданские к церковным, или законы отечественные совокуплять в один состав с Греческими? Напротив, такой состав Кормчей сам собою уже доказывает всеобщее употребление ее в России, и видно, что Кормчая скрепляла собою не только союз права церковного и гражданского, но и местного Русского законодательства с Греческим. Кормчая наша–это был точно корабль, который совершал плавание между Грецией и Россией, и нагружаясь сокровищами законодательства в первой, переносил их в последнюю, где Церковь и Государство совокупными трудами разгружали его, и выбирая сокровища, пускали их в ход по управлению России.

Древние наши судные дела вполне не дошли до нас. Однако ж из летописей видим, что и в ХV и ХVІ столетиях, правила, так названные у нас «царские» (именно законы Греческих царей), имели в судах свою силу. Эта было в особенности там, где суд церковный не мог быть отделен от гражданского, или последний от первого, и где они передавали решения один другому. Так напр. лишенные сана священнослужители, по отправлении их к суду гражданскому, судимы были Государевыми наместниками по тем царским правилам, которые включены были в Кормчую⁷⁹. Так и преступники против веры и Церкви, если не исправлялись покаянием церковным, судимы были судом гражданским и подвергались «казни, градской, по наказу, как писано в царских правилах»⁸⁰. Вообще и позднейшие историки наши, вслед за древними летописями, замечают, что Кормчая служила во многих случаях гражданским уложением, особенно в тех, которые не были определены Русскими законами, – и дополняла их⁸¹. Царь Иоанн Васильевич IV все духовные суды предоставил правлению церковному, по уставам Кормчей книги, но и в свой судебник в предметах гражданского управления заимствовал некоторые положения из Кормчей. При всем том в судебнике Иоанном не доставало еще некоторых весьма важных предметов законодательства, так что в практике нужно было еще прибегать к пособию Греческих законов Кормчей. Посему то при некоторых списках судебника находим приписки из Юстиниановых законов, как то: о свидетелях, о гражданских казнях, о брачных договорах и проч.⁸² Известно также, что Царь Иоанн Васильевич предпринимал обновить церковное управление и судопроизводство посредством исправления самих церковных правил. Это пред- приятие открылось на Стоглавом соборе (1551), и этот собор, во многих отношениях, как напр. в отношении к суду святительскому, управлению церковными имениями, церковным пошлинам (при поставлении свя- щеннослужителей и проч.), оставляет в силе прежние постановления Греческих Царей, на которые он ссылается, как то: постановления Константина в., Юстиниана, Мануила Комнина и пр.⁸³ Первые два из этих указанных предметов были в соприкосновении с управлением гражданским, и собор сделал в них справедливое разграничение власти духовной и гражданской, по тем же Греческим узаконениям.

Мы уже замечали, что Царь Алексей Михайлович в основание своего Уложения положил выписку из правил Соборов и св. Отцов; но он также заимствовал многие положения из градского закона Кормчей⁸⁴. Сверх того во многих, так названных новоуказных статьях (напр. 7162, 7164, 7177, 7179, 7180, 7194 годов), где Алексий излагал подробнейшие узаконения в дополнение к своему Уложению, он ссылается на слова Кормчей, или, в частности, градского закона. Кормчая заключала еще в себе многие важные и полезные в гражданском отношении статьи, которые не вошли в Уложение. Этот рудник был неисчерпаем. И потому то Царь Алексий Михайлович, уже после издания своего Уложения, счел за нужное в 1654 году разослать ко всем воеводам выписки из Греческих законов Номоканона, и велел судить по ним дела уголовные⁸⁵.

При том же Царе Алексее Михайловиче было совершено издание печатной Кормчей. Она заключала в себе, как мы видели, то же общее право церковное, и теже постановления Греческих Царей, как и прежде; но Русских статей никаких в нее не внесено. Почему же? Почему эти Греческие постановления не заменены отечественными,– тогда уже в таком объеме изданными? Видно, что тогда хотели не уничтожить, но восстановить древнее право Церкви в собственном его виде, и как право первоначальное и основное, оставили его неприкосновенным; тогда еще видели в нем силу и все еще смотрели на Кормчую, как на один из твердейших камней в Фундаменте целого управления России, столько же церковного, как и гражданского.

Петр Великий разширил до подробнейших предметов законодательство России и дал ему большую точность и определенность. Он касался предметов веры и Церкви, и определял своею властию суды и наказания по этим предметам, в разных частях собственно гражданского законодательства⁸⁶. Но он не совсем уничтожил еще и действие градских законов Кормчей; он даже определительно указывал на эти законы, в ряду с местными Русскими узаконениями: уложением, новыми указами, регламентом. Так он указал: «случающиеся от синодальной области дела до духовного правительства, рассуждать и определять и решать, по св. правилам и по содержащимся в книге Кормчей градским законам, и по соборному уложению и по указам, и по духовному регламенту»⁸⁷. С другой стороны многие дела, по Кормчей принадлежавшие духовному суду, в это время отнесены уже к гражданскому суду, как напр. самые дела ослушания духовному суду, любодеяния, кровосмешения, незаконного рождения, богохульство, насилие и пр.⁸⁸

Наконец и в существующем праве Рос. Империи, которое представляет собою Свод законов ее, некоторые статьи имеют свое глубокое основание в древнем церковно-гражданском праве, по Кормчей, как напр. положения о степенях родства, некоторые статьи в делах брачных, в делах совести, о лицах духовного звания и пр.⁸⁹ В делах собственно-церковных и духовных, существо преступлений доселе определяется по Кормчей, равно как и мера духовных наказаний.

Итак, если Кормчая книга частью уже принадлежит истории права, то значительная часть ее остается еще в праве действующем.