Житие и чудеса святителя Иоасафа, епископа Белгородского

Святитель Иоасаф Горленко, Епископ Белгородский и Обоянский (родился 8 сентября 1705 г. † 10 декабря 1754 г.).

Белгородский святитель Иоасаф Горленко всю свою жизнь находился под особенным покровом Богоматери. Посему и родился он в день Рождества Пресв. Богородицы, 8-го сентября 1705 года, в небольшом городке Прилуках (теперь – Полтавской губернии, а в то время принадлежавшем к Черниговской области), и наименован во св. крещении Иоакимом. Отец его – Андрей Димитриевич Горленко, полковник Прилукского казачьего полка, а мать – Мария, дочь гетмана Даниила Павловича, по фамилии Апостола.

В трудное время протекало детство, отрочество и юность Иоакима. Через четыре года после его рождения была Полтавская битва, в которой казачество сыграло несвойственную ему печальную роль, далее следовало скитание отца Иоакимова, как изменника и беглеца по чужим землям, выпрошенное помилование, но без всякой надежды когда-либо занимать высокое общественное служебное положение, подозрительное отношение у власти стоящих, отнятие земель и имущественное разорение – вот каким превратностям подверглась семья Горленок. При таких условиях никто не был спокоен за завтрашний день. Полагать нужно, что разговоры старших в этом роде слышал Иоаким еще в раннем детстве. И как у детей слова не расходятся с делом, то он еще ребенком молился, чтобы сама Богоматерь оградила его от бед и беспечально устроила его жизнь. Подтверждение этому предположению находим в словах Божией Матери, сказанных Иоакиму когда ему было всего восемь лет: «Довлеет Мне молитва твоя»; другими словами: «Я приняла молитву твою и исполню ее. Твоя судьба предопределена в предвечном совете Божием».

Самая обстановка, окружавшая детство будущего светильника Церкви Христовой, располагала юного Иоакима к принятию монашества.

Какая же атмосфера окружала личность юного Иоакима Горленко? Каков был склад домашней жизни в семье Горленков? ¹

Жизнь малорусского дворянина XVIII века проходила очень незатейливо, – в простых деревянных хоромах, при простой самодельной обстановке. Отличительной чертой ее была религиозность. Обычными проявлениями этой религиозности среди дворян были постройки церквей на свой счет, отписывание имений на монастыри, содержание церковного причта и т. и. Домашняя жизнь малороссийских дворян шла по церковному уставу, – строго соблюдались посты Св. Православной Церкви и обряды, назначались особые епитимьи, – прочесть несколько раз Псалтырь или Новый Завет. Они знали, как Божии заповеди, так и заветы отцов и старались исполнять их. Если таков был склад домашней жизни малорусских дворян вообще, то в семье Горленков он был еще более строг, вследствие особенной религиозности членов этой семьи. О религиозности, благочестии, преданности Св. Православной Церкви и особенном нищелюбии членов семьи Горленков свидетельствуют многие исторические факты. Весьма близкие и любвеобильные отношения Горленков к Свято Троицкой Пустынно-Густынской обители разве не говорят нам о набожности их?! Названная св. обитель много облагодетельствована Горленками и в продолжении двух веков служила им родовой усыпальницей². Лазарь Горленко построил в Густынском монастыре пятиглавый храм и богато украсил его. Еще задолго до своих бедствий Димитрий Горленко построил в той же пустыни две церкви во имя свв. ап. Петра и Павла и Св. Николая на воротах³. Архив Густынского монастыря содержит привилегии, грамоты, универсалы и листы прилукских полковников Лазаря Горленко, Димитрия Горленко и др.⁴ А денежные пожертвования, напр., Димитрия Горленко на Св. Печерскую обитель 1000 золотых, на Густынский монастырь 100 золотых, на Ладинский девичий монастырь 100 золотых, на 5 церквей прилукских 100 золотых, на раздачу милостыни нищим 50 золотых и проч., разве не свидетельствуют о высоких христианских качествах души его?!⁵

...Кроме этого, уже до Иоакима Горленко (впоследствии Святителя Иоасафа) поступили в монашество некоторые члены из фамилии Горленков. Так, родной дядя Святителя Иоасафа по отцу, под именем Пахомия был иеромонахом в Киево-Печерской Лавре в 1709 году. Это был смиренный, молчаливый, всегда невозмутимый, приветливый и ласковый инок.

Родная тетка Св. Иоасафа (сестра Пахомия) под именем Анастасии постриглась в монахини в Ладинском монастыре, – недалеко от г. Прилук, на берегу р. Удая.

Следовательно, трое Горленков – дед, сын и внук (Димитрий, Андрей Димитриевич и Андрей Андреевич) «громко заявили о своем существовании в летописях Малороссии первой половины XVIIвека», а трое других⁶ – родной дядя Святителя Иоасафа – смиренный инок Киево-Печерской Лавры – Пахомий, брат Святителя – архимандрит Митрофан (настоятель Киево-Братского монастыря, затем Киево-Выдубицкого), окончивший жизнь в Святогорской пустыни на покое⁷, и сам Святитель Иоасаф удалились под своды монастырских храмов, которыми была усеяна Малороссия, и соделывали спасение свое подвигами иноческого жития.

Приведенные данные касательно предков Святителя Иоасафа, склада домашней жизни в семье Горленков и поступления некоторых членов из фамилии Горленков в монашество в некоторой степени объясняют нам возникновение в душе отрока Иоакима того благочестивого настроения, вследствие которого он преклонился не пред широким поприщем шумной светской жизни, а пред незримою жизнью верующего сердца, пред молитвою и подвигами монастырской жизни. В доме родителей Святителя Иоасафа витала та благодатная атмосфера, под согревающим влиянием которой произрастала и получила свое развитие юность Иоакима. В этой благодатной атмосфере слагалась и образовалась та крепкая сила духа Святителя Иоасафа, которая покорила в себе человеческую природу и пересоздала ее потом в духе истинно-христианской настроенности.

Опираясь на это, мы смеем подтвердить, что родители Святителя Иоасафа, отличавшиеся, помимо внешних преимуществ, благодатною настроенностью, своим примером и наставлениями посеяли в восприимчивой и впечатлительной душе первенца своего Иоакима первые семена веры и благочестия. Тихий, ласковый, добрый, кроткий, незлобивый, смиренный родитель Святителя Иоасафа своею жизнью и наставлениями внедрял и укоренял в душе ребенка Иоакима высокие правила благочестия. Чадолюбивая, сердобольная, благочестивая мать Иоакима Горленко с отменным усердием воспитывала сына первенца в страхе Божием и глубокой преданности св. православно-христианской Церкви. Она своими наставлениями, главным образом своею жизнью, учила своего ребенка-первенца Иоакима правилам благочестия: непрестанно молиться Богу, любить и возможно чаще посещать Св. Церковь, внимать служителям Св. Алтаря, почитать старших, иметь мир между собою, быть нестяжательным и сострадательным к убогим и неимущим и т. п. Семена веры и благочестия, влагаемые родителями в восприимчивую душу своего первенца сына Иоакима, развивались постепенно, при содействии благодати Божией, которая помогает ищущим ее, чутким и восприимчивым к призывам ее.

Тревожные обстоятельства XVIII века, среди которых протекало детство Иоакима Горленко, также не могли не влиять на впечатлительную душу ребенка. Наступление Шведской войны, измена Мазепы, бывшего гетманом Малороссии в тот момент, когда страна, как самостоятельная единица, доживала уже свои последние часы, бурная, непостоянная, исполненная житейских невзгод и бедствий, делавших непрочными земные блага, жизнь прадеда, деда и отца Святителя Иоасафа, частые разлуки последнего с отцом в самом нежном возрасте и постоянная жизнь с одною только матерью, отличавшейся примерным благочестием, – все это, без сомнения, воспитывало и развивало в дитяти, среди постоянного страха его матери за супруга и отца своего сына ребенка, тот набожный дух, который оказался в будущем подвижнике веры и благочестия⁸.

Кроме того, богобоязненная и весьма благочестивая мать Иоакима Горленко, по всей вероятности, давала приют в своем доме богомольцам, заходившим к ней из Киева, Переяславля, Лубен, Киево-Межигорского, Густынского и Ладинского монастырей. Глубоко назидательные рассказы благочестивых странников и странниц, получивших приют в доме жены Андрея Димитриевича Горленко – Марии Даниловны, сильно действовали на восприимчивую и впечатлительную душу юного Иоакима Горленко и способствовали развитию и укреплению в дитяти благочестия, первые семена которого были посеяны в нем добрыми, смиренными и богобоязненными родителями.

Нет сомнения в том, что развитию и утверждению в чистой душе дитяти Иоакима начал истинно-христианской жизни содействовали, сверх того, пример жизни сродников – иноков – Пахомия и Анастасии, а также монастыри Ладинский и Густынский.

Образцы смиренных сродников иноков в лучезарном свете предносились сознанию даровитого от природы и восприимчивого ребенка и поддерживали в нем благочестивое настроение. А свв. обители – Густынская⁹, расположенная в 7 (или 8) верстах от г. Прилук, среди дремучего некогда бора, на острове (носившем в народе прозвание «Густыни» от покрывавшей его густой, непроглядной чащи), образуемом рекою Удаем, и Ладинская¹⁰, находящаяся недалеко от Прилук, на берегу реки Удая, разве не оказывали доброго, возвышенного и глубоко назидательного влияния на благочестивое настроение дитяти Иоакима? В тихую вечернюю пору звон колоколов названных обителей сливался с звоном церквей г. Прилук и, доносясь до восприимчивого уха дитяти Иоакима Горленко, будил в нем святые чувства, говорил ему об иной жизни, – о незримой жизни верующего сердца, о молитве и подвигах, которыми украшается жизнь иноков-подвижников христианских св. обителей. Полагаем, что в Густынском Свято-Троицком монастыре Святитель Иоасаф получил свои первые глубокие религиозные впечатления, здесь, именно, без сомнения, он впервые усвоил столь отличавшую его глубоко подвижническую, строго-аскетическую настроенность. Испытывая влияние среды или вообще того, что называют исторической обстановкой, воспринимая сокровенным и незаметным образом для окружающих то благодатное семя, которое согревало и дух его некоторых сродников иноков, отрок Иоаким Горленко в то же время с раннего утра своей жизни незаметно для обыкновенного взора людей работал и трудился, при содействии почивающей на нем благодати Божией, над возделыванием духовного существа своего соответственно требованиям евангельского нравственного закона. Уже на первых порах своей жизни он проявлял искреннюю религиозную настроенность, любовь к церковности, не детскую склонность к задумчивости, самоуглублению, уединению и высокие христианские качества – смирение, кротость, доброту и т. п. Любимыми занятиями Иоакима были: посещение церкви Божией и молитва. Из сказанного видно, что детство Иоакима Горленко осенялось благодатью Божией, которая споспешествует ищущим ее.

В обстоятельствах детства и отрочества святителя легко увидеть дивные следы благодатного водительства Божия. Благодать Божия судила отроку Иоакиму начинать свою жизнь в печальной обстановке, среди таких условий, которые заставляли все чаще и чаще отрешаться от земли, чаще сознавать свое бессилие без помощи Божией, чаще молиться и призывать Бога на помощь. Все это было устроено Богом для того, чтобы юное сердце будущего молитвенника и светильника Церкви Христовой постепенно отрешалось от земли и воспитывалось в любви к небесным благам.

На 8 году родители отправили Иоакима в Киев, в братское училище, для ученья; но мальчика занимало более благочестие, чем ученье. Уже на 16 году в нем созрело намерение поступить в монахи; на 18-м он открыл это намерение своим родителям, прося их благословения. А так как родители решительно этому воспротивились, то он постригся и без их ведома, именно: сделав вид, что едет в Киев для довершения своего образования, Иоаким в действительности поступил в пустынный Киево-Межигорский монастырь, где и проходил в течение целого года положенный для принятия иночества искус, а слуга его между тем жил в Киеве для получения родительских писем, на которые Иоаким и отвечал якобы из Киева. Когда же получил пострижение, дал знать родителям о случившемся, прося их простить ему преслушание их повеления, допущенное ради любви Христовой, – и родители волей-неволей должны были помириться с совершившимся фактом. В монашестве юноша Иоаким был наименован Иларион; но это была еще первая ступень монашества. Прожив в Межигорском монастыре, после сего пострижения, два года, Иларион переведен был в Киево-братский монастырь, где и принял «великое пострижение», был наименован при сем Иоасафом. Это было 21 ноября 1727 г.

В братской школе святитель проходил послушание «учительское» (был учителем), и был посвящен во иеродиакона. 8-го ноября 1734 года он был посвящен во иеромонаха и переведен из училищного братского монастыря в Киево-Софийский собор, с назначением в члены консистории, в которой состоял «экзаменатором» (испытателем ставленников).

24 июня 1737 года иеромонах Иоасаф назначен был настоятелем Лубенского Спасо-Преображенского монастыря, Полтавской губернии; при этом он возведен был в сан игумена. При въезде во вверенную обитель взор Иоасафа не встретил ни красивой теперешней колокольни, ни соборного храма с позолоченными куполами, красующегося в зелени деревьев, ни других многочисленных теперь построек. Вокруг обители не было даже ограды.

Восстановлять и сооружать все это и было трудною задачею нового настоятеля. Игумен Иоасаф, подражая преп. Сергию, собственными руками насадил деревца от развалин храма до монашеских келий, и сам же носил воду для поливки их из реки Игары. Теперь это вековая липовая аллея.

В продолжение управления Лубенским Спасо-Преображенским монастырем, равно как в предыдущее и в последующее время, игумен Иоасаф вел строго подвижническую жизнь. Молитва, пост, бдение, богомыслие и др. духовные подвиги были постоянными спутниками его жизни. О строго подвижнической жизни игумена Иоасафа в этот период времени свидетельствует то обстоятельство, что он подвергался частым и продолжительным недугам телесным. Последние же, несомненно, были прямым следствием сурово-подвижнической жизни его¹¹. «Августа 16-го дня 1737 года, – он сам пишет в своих записках, – заболел крепко, с каковою болезнию боролся до месяца генваря 1738 года, и уже близ исхода обретался, Божиею же наказующею милостию паки здравием помилован».. «1740 года сентября 28 дня, – пишет он, – я опять заболел и страдал отчаянно до половины февраля; но милосердый Бог оставил еще мне жизнь для Его прославления». Во время своего настоятельства в Лубенском Спасо-Преображенском монастыре игумен Иоасаф сподобился видеть два замечательных сновидения. Это было в 1740 году, октября 26 дня, и в 1-й день месяца марта 1741 года. В оба раза он видел Константинопольского патриарха Афанасия, нетленно почивающего в Лубенском монастыре, и дважды он слышал от него одобрения¹².

Для изыскания средств на восстановление соборного храма Иоасаф добровольно принимает на себя труд заурядного сборщика. Получив благословение митрополита киевского Рафаила, он, не обращая внимания на слабость своих сил после двух продолжительных болезней, 10 сент. 1742 года пускается в путь в Москву и Петербург. В первой он, 28 ноября того же 1742 года, произносит в присутствии Государыни Императрицы Елисаветы Петровны в придворной Ее Величества комнатной церкви свое сильное по убедительности и богатое по содержанию слово о любви к Богу и к ближнему.

В Петербурге через знатных особ он представил свою сборную и просительную книгу Государыне Императрице, которая и благоизволила пожертвовать на нужды обители две тысячи рублей. Сбор в общем оказался весьма удачным.

В этой поездке благочестивого игумена в Москву и Петербург ясно виден перст Божий, постепенно изводивший смиренного пустынника захолустной Малороссии на высокий свещник Церкви Христовой.

Эта поездка сделала Иоасафа известным при Дворе. По личному приказанию Государыни Императрицы, 14 сентября 1744 года, возвели его в сан архимандрита, а через полтора месяца он вызван был в Москву и назначен наместником Троице-Сергиевской лавры.

К 24 января 1745 года архимандрит Иоасаф прибыл на место нового своего служения в Троице-Сергиевскую лавру.

За год до описываемого времени лавра была опустошена пожаром и теперь представляла собой жалкий вид. С большою горячностью принялся новый наместник за возобновление святынь знаменитой лавры. Под мудрым руководствам тогдашнего настоятеля, архиепископа Арсения Могилянского закипела работа. Первыми делом была восстановлена и совершенно заново отделана надвратная церковь Рождества Предтечи, сгоревшая вместе с утварью, возобновлены сгоревшие в каменных зданиях лавры деревянные части, покрыты железом монастырские стены с их башнями (знаменитая монастырская крепость), перестроена заново угрожавшая от ветхости падением Каличья башня и так называемая Хмелевая, перестроены властелинские покои и братские келии, храм Успения и трапезный, начата кладкою лаврская колокольня, вылит лаврский царь-колокол, начата постройкой Смоленская церковь, обстроились купола, позолотились главы, возобновлено Троицкое подворье в Москве, устроено помещение и приведена в порядок лаврская библиотека.

Сколько труда, усилий и забот требовалось для производства означенных работ! Необходимо было не только изыскать средства для осуществления их, но и найти знающих свое дело мастеров, заключить условия с добросовестными подрядчиками. Вся эта сложная и хлопотливая работа легла на учрежденный собор лаврский и главным образом на его председателя – архимандрита Иоасафа. Вот почему мы видим его часто отлучающимся из лавры в Москву, Ростов и Кострому. При способах тогдашнего передвижения и это составляло для болезненного человека, каким был Иоасаф, не малый труд.

Благочестивый паломник знаменитой Свято-Троицкой Сергиевской лавры! услышишь ли бархатистый звучный благовест четырехтысячного колокола, придешь ли в восхищение при виде величественной монастырской колокольни, переступишь ли порог храма богословской науки – академический актовый зал – вспомни с благодарностью беззаветно вложившего во все это свой Богом благословенный труд – архимандрита Иоасафа!

В 1748 году 2-го июня он был назначен на Епископскую кафедру в Белгороде. Рукоположение архимандрита Иоасафа во Епископа Белгородского и Обоянскаго происходило в С.-Петербурге, в Петропавловском соборе, в присутствии самой Государыни.

Белгородская епархия, заключавшаяся в пределах почти всей нынешней губернии Харьковской и значительной части Курской (из последней в нее входили уезды: Белогородский, Обоянский, Курский, Судженский, Корочанский, Старо-Оскольский, и Ново-Оскольский) учреждена в 1607 г. по постановлению Большого Московского собора в видах ближайшего и более успешного пастырского надзора за отдаленными окраинами России, зависевшими дотоле по духовному управлению частью от Москвы, частью от Киева. В таком составе епархия в это время – в 1799 г. 17 октября, вследствие принятого правительством разграничения епархий сообразно пределам губерний, разделилась на две: Слободско-Украинскую (потом переименованную в Харьковскую) и Курскую или Курско-Белгородскую.

Не скоро прибыл святитель Иоасаф в свой Белгород. Тогда ни пароходов, ни железных дорог не существовало. Въезд святителя в Белгород состоялся 6 августа 1748 г. Подъехав к собору, святитель увидел, что колокольня развалилась, причем два больших колокола разбились. Каменная церковь во имя Живоначальной Троицы от давности времени весьма обветшала, крыша ее деревянная во многих местах сгнила, архиерейский дом находился также в немалой ветхости. Святитель, несмотря на усталость от продолжительного пути, служил в этот день литургию. Внутри собора резко обнаруживались недостатки: иконостас закоптел и весьма обветшал, архиерейская ризница находилась в крайней скудости, особенно недоставало саккосов и подризников.

Картины крайнего убожества и разрушения встречал святитель и на прежних местах служения– в Лубнах и Троице-Сергиевой лавре; сердце его омрачилось при взгляде на безотрадное внутреннее состояние вверенной ему паствы. Еще в Петербурге из дел Синода епископ Иоасаф узнал, что предшественник его по кафедре административными способностями не отличался, сотрудники его и помощники по управлению были люди недостойные, алчные и грубые, опереться было не на кого, ибо духовенство большею частью малообразованно, дворянство заражено вольнодумством и безрелигиозно, простой народ истин веры не знал и правил христианской жизни не соблюдал.

Вот на такой-то ниве нашли себе применение все таланты богато одаренной личности святителя, здесь-то раскрылись звания и обширный духовный опыт святителя. По меткому сравнению одной писательницы, духовный орел распростер свои мощные крылья над всею паствой, теплота дыхания горлицы привязала к нему сердца пасомых. По истине, Иоасаф явился своей пастве ангелом, наставником и руководителем. Справедливо в Апокалипсисе епископы называются ангелами своих церквей.

Первее всего святитель обратил строгое внимание на поведение пастырей и предписал протопопам смотреть: «не пьянствуют ли попы, не ходят ли в корчмы и на игрища, бесчинствуют ли, не кощунствуют ли, и не дерутся ли с людьми», а также – «не ходят ли в коротких и светлых одеждах, паче же – не служат ли в лаптях, такожь утрени, вечерни и прочее церковное отправление не отправляют ли в единых кафтанах, без ряс, подпоясаны, накинув на себя епитрахиль, что все являет безобразие».

Проявлявшееся в церквях, при отправлении богослужения, высокомерие архимандритов и протопопов и нарушение устава монашеской жизни в монастырях нашли себе внушительное обличение в следующем указе преосвященного от 2 марта 1754 г.: «Понеже из произведенных в консистории следственных дел нами усмотрено, что неточию неции монастырские начальники, при выходах своих из келии в церковь, приказывают во все колокола звонить, но уже и протопопы в тоже пришли сумасбродство, и с колоколами и с пением «достойно есть» входят в церковь, да к тому же известно, что некиих монастырей начальники уже стыдятся от гордости сами проскомисать во время служения или литургии, а исправлять то очередным иеромонахам оставляют, и служение свое отправляют на коврах не по своему достоинству, но, мечтая о себе высоко, единым токмо архиереям подобающую честь и церковную их церемонию себе похищают, и о своих токмо помпах прилежат, а об общем чине монастырском в созидание и пользу братии и о хранении спасенного монастырского устава (которого едва уже и след обретается) от богоносных отец преданного ничего не радят, а именно: сами начальники в церковь не ходят, и братии не надзирают, общую трапезу отвергли, и как сами никогда в трапезе не бывают, так и общее братство не бывает же, а порции раздают по келиям, и прочие монастырские чины уничтожены, как то: очередное иеромонахам и иеродиаконам седьмичное священнослужение, чтение псалтири по очереди, мантий никогда не носят, а хранят их токмо для смерти, волочатся без позволения настоятеля, куда хотят, за монастырь, – того ради по Ее Императорского Величества указу нами определено во все монастыри послать указы и велеть отныне впредь чинить следующее:

В церковь Божию на литургию, утреню и вечерню всегда ходить начальникам, и братию надзирать и ленивых наказывать, и чтоб в мантиях ходили чина смотрети, и волочиться за монастырь без благословения отнюдь не попущать и наказывать непоблажно; во время выходов своих из келии звонов отнюдь не употреблять, а употреблять токмо там, где должно, как и в прочих святых церквах употребляется.

Во время своего служения проскомисать самим начальникам, а не очередным иеромонахам; и все служение иметь без всяких придатков неотменно, как служебники изъявляют.

На коврах отнюдь не служить, и ни в каких церковных церемониях под ноги себе оных не употреблять.

Трапезы общей для братии неотменно быть повседневно за чтением житий святых отец и прочих книг душеполезных; чтение то исправлять тому, кто в церкви очередь псалтыри содержит, и понеже начальникам самим за монастырским правлением всегда присутствовать в трапезе невозможно, то наместнику или чредному иеромонаху бывать и чина над братиею смотрети, а в воскресные и праздничные дни самим настоятелям ходить непременно в трапезу, на который бывать и возвышению панагии по святому и достохвальному чину монастырскому.

Иеромонахам и иеродиаконам содержать священнослужение седьмицы и очередь чтения псалтырного, також и монахам по седьмично.

По получении указа, объявить оный братии с прочетом в трапезах, а нам репортовать, а на репортах как начальникам об исполнении, так и братии о слышании подписаться» (Арх. Курск. дух. консист., также – Курск. Знам. мон.).

Не имея просвещенных пастырей, народ, само собою понятно, еще более, чем духовенство, коснел в религиозном невежестве. Христианское учение в его православной чистоте было ему мало известно, чтобы не сказать – совсем неизвестно; вместе с тем, не всегда усерден был этот темный люд и к церкви, позволяя себе иногда «дерзостно» нарушать ее установления. Ревнуя о душевном спасении этих блуждавших во тьме религиозного неведения и чуждавшихся церкви членов своей паствы, преосв. Иоасаф заботился просветить таковых, хотя сколько-нибудь – в доступной для них мере, светом христианской веры и утвердить в послушании церкви.

Указом от 23 ноября 1750 г. консистории приказало было объявить священникам к непременному исполнению, чтобы они во все воскресные дни в конце литургии учили народ молитвам, а именно: во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь; Царю небесный; Пресвятая Троице; Отче наш; Верую во Единого; Богородице Дево и Помилуй мя, Боже, – учили всех, начиная от малых младенцев до престарелых людей, наизусть произнося им эти молитвы, а они за священниками приговаривали бы, пока им то священническое научение в память углубится; при этом предписывалось священникам учить народ и тому, как творить на себе крестное знамение троеперстным изображением, «показуя им три первые великие перста»¹³.

В указе к протопопам и духовным управителям от 30 мая 1749 г., поставив на вид, что «многие из народа, наипаче же купцы и прочие разночинцы от заматарелого своего суеверия или раскола не пускают, вопреки церковным правилам, детей своих – сыновей и дочерей девок – в церковь, не только в праздничные дни, но и в воскресные, кроме лишь одного воскресенья великим постом, когда сподобляются Христовых Тайн, а на игрища и позорища людские собираются повседневно», – преосвященный предписывал «всем священникам подтвердить накрепко с подпискою, чтобы приходских своих людей поучали и понуждали, дабы они детей своих, сынов и дочерей, пущали в церковь, по крайней мере, в воскресные и праздничные дни, для слушания божественного пения, и для того, списав с указа копии, отдать каждому священнику с роспискою для прочтения в церквах при собрании народа в воскресные и праздничные дни в течение месяца, а кто противен и непокорлив правилам восточной православной церкви учинится, на таковых доносить его преосвященству, дабы учинено было с ними, как святых апостол и отец правила повелевают» (Арх. Курск. дух. конс.).

Строгий ревнитель церковных уставов, преосв. Иоасаф особенно возмущался нарушением постов, которое позволяли себе многие в его епархии.

В указе 2 декабря 1749 г. по сему поводу читаем: «Имея попечение о врученных паствы своея овцах, я вижу, что, хотя по правилам св. отец и по указам их Императорских Величеств всячески должно преданные и установленные от св. церкви посты хранить и в оные, по крайней мере св. четыредесятницу, поститься и св. Тайн приобщаться, но многие пренебрегают оные душеспасительные установления, не точию надлежаще от пития и брашен излишнего употребления не воздерживают себя, но ниже в церковь входят и чрез бываемые в год четыре поста не исповедываются и св. Тайн не сообщаются от своея лености и нерадения, как то довольно видно в консистории по поданным о таковых неисполнителях ведомостям, и для того не коснит гнев Божий на таковых не исполняющих заповеди Его и предания церковные – особливо всяк может видеть, каков праведный гнев Божий в Белгородской епархии за недородом хлеба и прочих нужных к пропитанию человеческому, что многие, не имея хлеба, с голоду помирают, или, ходя по улицам, просят милостыни». Предписано: «всем протопопам и духовным управителям послать указы, дабы каждый из них ведомства своего священникам подтвердил накрепко, чтобы они духовных детей увещевали к принятию, по крайней мере, в следующую четыредесятницу душеспасительного покаяния и св. божественных Тайн сообщения, от семилетнего младенца до совершенной старости, да тем всемогущий Бог праведный Свой гнев отвратит и плодородие земли и всякое изобилие дарует»¹⁴.

В другом указе от 7 февраля 1750 г. по тому же поводу значится: «Известились мы из некоторых мест нашей епархии, что некоторые православно-восточного исповедания сыны, под прикрытием благочестия содержат проклятый лютеранизм и не токмо в среды и пятки всего лета разрешают, на мясные пищи, но и в святые посты, установленные на вселенских соборах (?) к душеспасительному воздержанию и благоговейно верных, дерзостно едят мясо, сыр и млеко, братии немощнейшей в соблазн, в противность же и разорение богоносных отец уставов, а духовники, принимающие таковых приходящих к себе на исповедь, не токмо исправляют, но и без исправления пребывающих и всегда в том же живущих человеко-угождающе неисправленных разрешают и свободных от греха творят, чрез что то же самое творят, что и на грех благословляют соблазнительно»... Предписывалось: «объявляющихся в таковом преступлении духовникам первее всего увещевать под прещением суда Божия, дабы они чинить того перестали, а повиновались православно-восточной церкви; а когда в том неисправны будут, отрешать их от сообщения св. Тайн (кроме смертного случая) дотоле, пока в том исправятся; а видя их неисправными, о непокорении и непослушании представлять нам» (Арх. Харьковск. духовн. конс.).

Бдительный пастырь зорко и особенно следил за тем, чтобы пастыри Церкви Христовой были преисполнены глубокого благоговения к службам церковным и святыням. Приведем некоторые случаи из жизни Святителя Иоасафа. В одно из своих обычных обозрений епархии, Святитель Иоасаф остановился для ночлега в доме одного приходского священника. Ночуя там, он получил внушение свыше о том, что священник, хозяин дома, хранит у себя в доме в неприличном месте Св. Тайны Христовы. Архипастырь почувствовал какой-то необычайный страх и ужас, лишившие его сна. Тогда он начал рассматривать окружающие предметы и к своему ужасу в одной из бумаг «на полке между различною домашнею посудою» нашел завернутыми Божественные Тайны. Положив их с должным благоговением на стол, Святитель Иоасаф всю ночь провел в молитве пред св. Тайнами, а священника, небрежно относившегося к священным предметам, на другой же день лишил священного сана и приказал даже исключить из духовного звания¹⁵. В другой раз при обозрении епархии преосвященному Иоасафу пришлось ночевать вблизи города Вольного. Ночью во сне видит он небольшую церковь, в ограде которой стояло дерево ветвистое и зеленое. К этому дереву подошел старик и стал рубить его. Тогда святитель сказал старику: «оставь, не руби этого дерева», а он отвечал: «всяко древо нетворящее плода добра, посекаемо бывает и во огнь вметаемо». Пробудившись от сна, Святитель спрашивает присутствующих там людей, нет ли по близости какой церкви, похожей на виденную во сне. Ему отвечали: есть в трех верстах отсюда. Архипастырь поехал в однодворческое село по указанной дороге и прибыл к церкви, которая была похожа на виденную во сне. Вошедши в нее, Святитель Иоасаф увидел там, при служении Божественной литургии, пьяного причетника, которого и лишает причетнического звания¹⁶. Рассмотренные случаи из жизни Святителя Иоасафа показывают нам, что небрежное отношение к священным предметам в том или ином месте Белгородской епархии было предъуказываемо архипастырю путем откровения от Бога¹⁷. Святитель Иоасаф недостойных своего имени священно-церковно-служителей без всякого лицеприятия лишал звания, а нерадевших о деятельности наказывал согласно с соборными правилами. Из указа от июля 12 дня 1752 года видно, что когда Святитель Иоасаф при обозрении епархии нашел в Оскольском уезде 10 священников, совершавших Божественную литургию вопреки «книжицы о таинствах» на испортившемся вине, то лишил их сана.

Строгий к виновным, преосвященный Иоасаф был в высшей степени сострадателен и милосерд ко всем несчастным, страждущим и нуждающимся. Так, в ответ на донесение Курского Знаменского монастыря (от 12 января 1753 г.), что в монастыре оказалось значительное число военных лиц, присланных в разные годы от разных учреждений «и оные отставные безотступно требуют от оного монастыря по своим рангам денежного жалованья, а без указа вашего преосвященства дать не смеем, понеже из оных отставных имеется многое число весьма старых и дряхлых и ни к какому монастырскому послушанию за крайнею старостью определить их невозможно», – преосвященный Иоасаф разъяснил монахам, что сомнения их на счет содержания старых и дряхлых воинов совершенно напрасны, что таковых-то, напротив, они и должны принимать с особой любовью, как наиболее нуждающихся в успокоении¹⁸.

«Все свои доходы с вотчин Белгородского архиерейского дома употреблял он на подаяние и помощь неимущим. Особенно любил он творить милостыню свою втайне «да неувесть шуйца, что творит десница» (Мф. 6:3). Так, пред великими праздниками христианскими имел он обыкновение посылать преданного себе келейника в жилища бедности, к лицам, известным ему крайнею нищетой, – с подаянием деньгами и одеждою. Этому келейнику дана была заповедь – положив дар у окна или порога дома, три раза стукнуть в стену для привлечения внимания хозяев, самому же удаляться поспешно. Самое одеяние посланного изменялось им из иноческого в простонародное, и лишь догадывались облагодетельствованные, из какого источника течет к ним милостыня. Предание народное утверждает, что сам святитель любил лично разносить под покровом ночи подаяния свои неимущим. Предание это подтверждается одним рассказом из келейных записок архимандрита Наркиса» (сына родной сестры преосвященного Иоасафа ¹⁹).

Святитель Иоасаф, по дошедшему до нас преданию, переодевшись в послушническую одежду, в зимнюю ночь отправлялся в дома нищеты и там, нарубив дров в полуразвалившемся сарае, несет вязанку их на крыльцо убогого домика, и сам никем незамеченный удаляется прочь.

Хозяйка дома лежит больная, и малые детки остаются в нетопленной хате. Прозорливость ли, чуткость ли отзывчивого сердца привели святителя в этот уголок истинной нужды, сказать трудно, но поступок его говорит сам за себя.

Вот другой случай из того же предания. По поручению святителя, келейник, купив на базаре воз дров и уплатив за них деньги, дает адрес, по которому они должны быть доставлены, при этом строго наказывает не называть имени купившего дрова.

Трогательно почтение святителя Иоасафа к своим родителям.

Занимая высокое положение епархиального архиерея, он не забывал и своих «стариков», изредка навещая их.

Вот одна трогательная встреча св. Иоасафа с родителями.

Когда карета преосвященного подъехала к родительскому дому, Андрей Дмитриевич (отец святителя) со всей своей семьей и домочадцами вышел на крыльцо для встречи.

Глубоко благоговея пред высоким архиерейским саном, родитель хотел земным поклоном воздать честь сыну, как наместнику Божию на земле, но вместе с тем ему казалось нужным соблюсти права, отцу приличествующие. При самом выходе святителя из кареты он, как бы нечаянно, уронил свою трость и, поднимая ее, поклонился до земли. Заметив это, Иоасаф, со слезами бросившись к нему, поспешил поднять упавшую трость. Сыновняя почтительность одного и благоговейное уважение другого слились в общем родственном объятии. Ко времени этого посещения святителя относится ревность его о недостроенном храме в хуторе Чернявщине, заставившая его обличить нерадение родителей к жилищу Божию и сделать выговор матери и невестке за черствые и черные просфоры, приготовленные ими для служения литургии.

О прозорливости Св. Иоасафа существует такое предание: «Однажды наши родители, – рассказывают священнику села Сажного, Корочанского уезда, Курской губернии, крестьяне хутора Угрюма, – поехали к Св. Иоасафу просить благословения и молитв о ниспослании дождя, ибо стояла сильнейшая засуха и червь подтачивал хлеб. Выслушав их просьбу, Святитель обратился к стоявшему тут же, подле них, кучеру своему и приказал ему к завтрашнему дню приготовить сани для поездки в указанное им место. Это было под Троицын день. Услышав такое приказание, отданное в знойный день, летом, когда стояла необычайная засуха, крестьяне недоумевая удивленно переглядывались между собою. Заметив это недоумение, Святитель еще раз твердо и определенно повторил свое приказание, подчеркнув, что к завтрашнему дню должны быть приготовлены именно сани.

4 мая 1904 года, Державный Вождь русской армии благословлял в Белгороде войска в поход на Дальний Восток. Около 10 ч. утра, Монарх прибыл в Белгородский собор, в сопровождении Его Императорского Высочества (тогда Наследника) Великого Князя Михаила Александровича. Прослушав краткое молебствие, Его Императорское Величество изволил спуститься в пещеру, где покоится во гробе святитель Иоасаф, епископ Белгородский и, преклонив колена, молился.

К утру выпал снег и в таком количестве, что жители Белгорода ездили на санях, а образовавшаяся влага от таяния снега поддержала урожай, согнав с полей червя. Это предание доныне живет в пределах Белгородского уезда, и старожилы помнят еще рассказы о нем со стороны своих родителей – свидетелей столь необычайного явления (Журнал «Благовест», 1883 г.,       № 17, сообщение свящ. Александра Чеботарева).

В слободе Песках, Изюмского уезда, Харьковской губернии, в двух верстах от уездного города Изюма в местном приходском храме находится чудотворная икона Божией Матери, именуемая «Песчанской». История прославления этой иконы связана с жизнью местно чтимого Святителя бывшей Белгородской епархии Иоасафа Горленка.

Вот что передается в имеющемся при церкви сказании об этой иконе:

В 1754 году Святитель Иоасаф, обозревая свою епархию, в состав которой входила и нынешняя Харьковская губерния, прибыл в город Изюм. Первая церковь, которую он посетил, была Вознесенская, в предместье города, называемом «Замостье». Встреченный духовенством и войдя в притвор, Святитель с изумлением остановился и начал всматриваться в большую икону Богоматери, стоявшую в углу притвора и служившую как бы перегородкой, за которой ссыпали уголь для кадила. Долго с умилением смотрел он на св. икону, потом, осенив себя крестным знамением, пал пред нею на колени и громко произнес: «Царица Небесная! прости небрежность Твоих служителей, не ведят бо, что творят». Потом, сделав благочинному замечание за такое небрежное отношение к святыне, сказал: «почему этот образ не поставлен в лучшем месте? В сем образе преизобилует особенная благодать Божия, в нем Пресвятая Владычица являет особое знамение Своего заступничества для сей веси и целой страны», и тут же приказал поставить эту икону в более приличном месте. Благочинный в оправдание заметил, что в церкви много икон от старого иконостаса, которым нет места. Тогда Святитель, быстро войдя на средину церкви, посмотрел на все стороны и, обратив внимание на большой киот сзади левого клироса, уставленный небольшими иконами из старого иконостаса, сказал: «вот самое приличное место для иконы Божией Матери. Поставить ее на место этих уже обветшалых икон, и чтобы она всегда стояла на этом месте и даже после перенесения церкви на Пески». После же сооружения в 1826 году новой каменной церкви, вследствие изменения плана, икона помещается и до настоящего времени в киоте по левую сторону иконостаса.

Святитель Иоасаф пробыл в Изюме более трех дней: ежедневно утром и вечером он приходил в Вознесенскую церковь и молился пред образом Божией Матери, тогда же перенесенном и поставленном на месте, указанном Святителем. Весть о внимании, обращенном Святителем на икону, о его молитве пред нею, распространилась между жителями, и многие стали прибегать к ней, как имеющей особенную благодать. Впоследствии оказалось, что Святитель пред выездом из Белгорода видел следующий сон: при входе в одну из осматриваемых церквей, в притворе он увидел в куче сора икону Богоматери, с светлым сиянием, исходившим от нее, причем слышен был голос, говоривший: "смотри, что сделали с ликом Моим служители сего храма. Образ Мой назначен для страны сей источником благодати, а они повергли его в сор!» Сильно смущенный этим сновидением, глубоко запечатлевшимся в его душе, Святитель, при обозрении церквей, подробно осматривал их, как снаружи, так и внутри, с целью узнать, нет ли в самом деле чего подобного тому, что ему снилось. Посещая Изюмскую Вознесенскую церковь, он был поражен внешностью ее, сходною с представлявшеюся церковью во сне, а потому, увидев образ Богоматери в притворе в таком небрежении, понял, что сон его был благодатный и относился к этой церкви, к этому образу Богоматери. И действительно, после этого многие стали обращаться с верою и молитвою к Владычице мира и получали у этого образа исполнение просимого. Вследствие этого, весть о церкви, в которой хранится явленный образ Божией Матери, распространилась далеко за пределы Изюма, и многочисленные толпы желавших поклониться св. иконе начали стекаться в эту церковь. От иконы и доныне совершаются великие знамения благодати Божией. (Троицкие Листки, № 263 «Особенная благодать Матери Божией»).

Соборный протоиерей г. Изюма Иоасаф Погорлевский, некогда любимый певчий Святителя, бывший потом его келейником и очевидцем молитвенных его подвигов, ибо лежала на нем обязанность докладывать Святителю о начале утренних и нощных богослужений, – говаривал, что почти всегда заставал его при этом на молитве. Погорлевский видел однажды в сонном видении Святителя молящимся в некоем чудном светящемся храме, исполненном благоухания, причем Святитель преподал ему наставление на текст: «непрестанно молитеся». Проснувшись, поведал он видение свое архипастырю, но смиренный Святитель строго воспретил ему рассказывать видение кому-либо до Его смерти; и он исполнил это повеление, объявив видение уже после кончины Святителя, бывший сам в сане протоиерея (А. Ковалевский «Святитель Иоасаф Горленко, епископ Белгородский и Обоянский, почивающий в Свято-Троицком монастыре, в городе Белгороде, Курской губернии» (1705–1754, стр. 15).

Протоиерей Иоасаф Погорлевский, учившись в Белгородской семинарии, бойкими ответами и хорошим голосом обратил на себя внимание Святителя Иоасафа, который, в знак расположения своего к умному и даровитому ученику, велел ему называться Погорлевским. Он взял его потом в келейники. Окончив курс учения, Погорлевский, имевший дар слова и ревность к проповеданию Слова Божия, вскоре занял видное протоиерейское место. Неутомимый и деятельный, ревностно исполнял он все возлагаемые на него обязанности. Был усердным молитвенником; овдовев же, жил совершенным подвижником в строгом посте и молитве чаще пребывая в уединении, чем с людьми. Скончался в 1814 году на 74 году жизни (Там же, стр. 16).

Ночь у святителя проходила в молитве, богомыслии, давании себе отчета в сделанном за день и обдумывании планов на будущее. Бой часов напоминал святителю о молитве. Вот те молитвенные слова, которые он советовал и всем читать: «Буди благословен день и час, воньже Господь мой Иисус Христос мене ради родися, распятие претерпе и смертию пострада. О, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в час смерти моея приими дух раба Твоего, в странствии суща, молитвами Пречистыя Твоея Матере и всех святых Твоих, яко благословен еси во веки веков, аминь».

Постоянные молитвенные труды и подвиги, усердная деятельность по управлению епархией надломили и без того слабое здоровье святителя. Проболев около двух месяцев и приготовившись к переходу в будущую жизнь елеосвящением, исповедью и св. причащением, Святитель, 10 декабря 1754 года, в пятом часу пополудни, мирно скончался о Господе. Всего жития Святителя на земле было 49 лет, 2 месяца и 2 дня, епископом же он был 6 лет, 6 месяцев и 8 дней.

В самый час преставления Святителя Иоасафа в вечное блаженство, игумену Хотмыжского монастыря Исайи привиделся сон, будто он, игумен, был у Преосвященного в Белгороде. Святитель, стоя у окна в своем покое, смотрел на восток, и когда солнце находилось в полном сиянии, сказал игумену: как солнце сие ясно, так я светло в сей час предстал пред престолом Господа славы. Игумен, проснувшись, заметил час видения и тотчас послал в Грайворон, отстоящий недалеко от монастыря, узнать о Преосвященном. Посланный привез известие о преставлении Святителя, и оказалось, что он преставился в самую минуту явления его игумену (Странник, 1865 г., июль, стр. 58).

Прежде чем из Святейшего Синода последовало повеление о погребении Святителя Иоасафа кому-либо из епископов, Святитель Иоасаф явился во сне наместнику кафедрального собора Матфею Млодзинскому, секретарю консистории Ивану Данилевскому и приехавшему из Полтавы родному брату своему, Андрею Андреевичу Горленку. Он высказывал им в сновидении свое сожаление, что Козлович медлит погребением его. Проснувшись, все упомянутые лица рассказывали друг другу одинаковый сон и недоумевали, кто таков Козлович, как в тот же день получен из Синода указ, извещавший о данном от него повелении Переяславскому Преосвященному епископу Иоанну Козловичу погребсти тело Преосвященного Иоасафа. По прибытии в Белгород, Преосвященный Иоанн, епископ Переяславский и Бориспольский, коего прибытие замедлилось от разлития рек, 22 февраля 1755 года, по божественной литургии отпел погребение, со освященным собором и гроб преставльшегося Святителя поставил в нарочном еще при жизни, по его велению построенном склепе (Странник, 1865 г., июль, стр. 60).

«Спустя два года по погребении Святителя Иоасафа,–повествуется в житии его,–некоторые из чинов Троицкого собора, где погребен он, зная святую жизнь архипастыря, тайно взошли в его усыпальницу и открыли его гроб. При этом не только тело Святителя найдено совершенно нетленным во всех своих составах, и лицо его сходственным с его портретами, но и самым одеждам его, покрову и самому гробу не коснулось даже малейшее тление, хотя и чувствовалась достаточная сырость в воздухе при открытии склепа. Слух об этом вскоре разнесся далеко по окрестности и привлек к гробу Святителя многих недужных, которые, по отпетии панихид, допускаемы были к нетленным его останкам и, по вере своей, получали помощь свыше»²⁰. Впоследствии преосвященный Феоктист (Белгородский же), узнав, что «бывающие в кафедральном соборе любопытствуют о телах покойных здешних преосвященных епископов Иоасафа и Луки Конашевича», предписал консистории «к пресечению сего учинить по надлежащему», и консистория определила: «Белгородского кафедрального собора к протоиерею Иоанну Ильинскому с соборянями послать указ и велеть, в прекращение бываемого от некоторых приходящих в тот собор людей любопытства о вышеписанных покойных преосвященных телах, входные в то место, где гробы стоят, двери замкнуть навсегда замком и запечатать печатью, и затем наблюдать неослабно как протоиерею Иоанну Ильинскому, так и ключарю, протоиерею Иоанну Пономареву, о чем их, по силе предписания Его Преосвященства, и обязать в консистории наистрожайшею подпискою. Марта 12 дня, 1791 г.». (Арх. Курск, дух. конс.).

Однако, Епископ Феоктист скоро был вразумлен дивным явлением Святителя. В одно время епископ Феоктист очень рано утром до звона к заутрени видит сон, что он в этом соборе служит литургию и вместе с ним находится в алтаре на горнем месте Святитель Иоасаф, и когда епископ Феоктист с кадилом обратился к горнему месту, в то время Святитель Иоасаф взявши свой омофор, коснулся лица Феоктиста, говоря: «что ты меня гонишь!» Прикосновение было так сильно, что епископ Феоктист проснулся в испуге, тотчас послал за ключарем и приказал звонить к заутрени; сам служил и по совершении литургии открыл ход в пещеру, служил панихиду, что и доныне совершается и ход остается открытым.

Один из Харьковских епископов посетил пещеру, где покоятся мощи Святителя Иоасафа, и смутившись тем, что крышка гроба Святителя открыта при служениях панихид и народ беспрепятственно прикладывается к мощам, еще церковью не причисленным к лику святых, отдал распоряжение, чтобы крышку гроба закрыли навсегда. Не успел он отъехать от города и версты, как был поражен параличом. Язык, руки и ноги отнялись у него. Кое-как знаками показал он, чтобы повернули лошадей назад, к монастырю. Там, по указанию Владыки, его внесли в пещеру, и он слезно умолял святителя Иоасафа простить ему его тяжкий грех пред ним и возвратить здравие.

Господь, по молитвам Святителя Иоасафа, внял мольбе и подал исцеление. Уезжая, Епископ сказал: «Не я открывал крышку, не мне грешному и закрывать ее. Пусть все останется по-прежнему». (Сообщ. иеромонах Александро-Невской лавры о. Гавриил Стефановский).

В 1824 году, во время приезда своего в Белгород, Государь Император Александр I спускался в пещеру, где покоятся мощи Святителя Иоасафа, и служил панихиду, но на представление Преосвященного причислить Св. Иоасафа к лику святых не изъявил согласие. Надобно, чтобы ровно через год Император скончался 19 ноября, в день Преподобного Иоасафа, царевича Индийского, в который празднуется в Белгороде и тезоименитство Свят. Иоасафа Горленка (Русск. арх. 1880 г., III, стр. 289–290. Воспоминания Н. И. Шенига).

Не мало и других преданий сохранилось про Святителя Иоасафа.

Священник села Петропавловки, Белгородского уезда, Курской губ., о. Николай Хлебников сообщает такое предание о Св. Иоасафе:

Петропавловка была загородной дачей Преосвященного Иоасафа. Дача эта была расположена на берегу р. Донца, на месте и доныне называемом Островом. Здесь на Острове (названном так потому, что грунт там насыпной и земля рыхлая) стоял раньше дом и небольшая деревянная церковь, немного далее был расположен скотный двор и вырыта квадратная сажанка для разведения рыб. Подле дома и церкви раскинулся небольших размеров сад, где прежде хоронили, нужно думать, монахов, ибо и доныне сохраняется там несколько надгробных плит. Многих из них, впрочем, уже не существует ибо они разобраны крестьянами. В эту загородную дачу на лето приезжал для отдыха Святитель Иоасаф. Время, свободное от молитвенных подвигов, Святитель любил посвящать наблюдению за полевыми работами, причем строго приказывал, чтобы женщины, имеющие грудных младенцев, не выходили бы на полевые работы. Предания о Св. Иоасафе, рисующие дивный облик Святителя, передаются из поколения в поколение, и Петропавловцы, до сего времени отзываются о Святителе, как о пастыре любвеобильном и сердечном. Каждый год, в мае месяце, они служат по нем панихиды всем обществом, и имя Святителя Иоасафа записано в синодике каждого прихожанина. Загородная дача была упразднена при епископе Феоктисте Мочульском. Церковь перенесена на средину села, где теперь и находится. В последнее время она была увеличена боковыми пристройками и украшена. Иконостас в ней большой, пятиярусный и обращает на себя всеобщее внимание прекрасной работой ²¹.

Город Грайворон, во время святительства Преосвященнейшего Иоасафа Горленко, Епископа Белоградского, был слободою или селом, которое принадлежало Белгородскому Архиерейскому дому, равно как и другая слобода, под названием Чернещина или Архиерейщина, которая существует и теперь и находится верстах в пяти от Грайворона. Поэтому в Грайвороне был построен небольшой монастырь, с архиерейским домом под соломенною крышею с крестовою церковью в честь Преображения Господня. Здесь жили монахи, и Святитель Иоасаф ежегодно приезжал из Белгорода в Грайворон и проживал в этом монастыре несколько времени, занимаясь особенно делами благотворительности. Рассказывают, что в этом монастыре заготовлялись для простых бедных людей свиты и кожухи, т. е. шубы, которые в бытность Святителя Иоасафа раздавались действительно бедным и нуждающимся, под личным его наблюдением, так как он сам собирал справки о таких нуждающихся. По склону горы ниже монастыря до самой реки Ворсклы был сад, а против монастыря на другом берегу реки был большой ольховый лес, остатки которого существуют и теперь. По берегу реки росли толстые и высокие вербы, на которых в большом множестве водились вороны, производившие большой крик и шум, отчего, как говорят, и самая местность получила название «Грайворон». Ниже монастыря, по течению реки на рукаве Ворсклы была монастырская мельница о двух амбарах, которая была еще в целости до 1848 года, а в этом году от сильного пожара в городе сгорела. Святитель Иоасаф в последний год своей жизни, отправляясь с благословения Святейшего Синода на свою родину, в город Прилуки, Полтавской губ., для свидания со своими родителями, которые тогда еще были живы, простился со всеми, благословил народ и, предсказывая, что он уже Белгорода больше не увидит, выехал из оного 29 мая 1754 года. Прожив у родителей своих некоторое время и простясь с ними, а также с братьями и сестрами навеки, выехал из дома их в начале сентября, прибыл в свою епархию в село Грайворон, Хотмыжского уезда, где и заболел. Проболев более двух месяцев и приготовив себя к отшествию в вечную жизнь елеосвящением, исповедью и причащением, Преосвященный Иоасаф в 10 день декабря 1754 года, в 5 часу пополудни, окончил свою временную многознаменательную жизнь. Тело Святителя Иоасафа в 15 день декабря из Грайворона отвезено в Белгород, где еще за городом на горе было встречено духовенством в полном облачении, с крестами и всеми жителями, оплакивавшими сиротство свое. С течением времени не осталось и следов бывшего в Грайвороне монастыря и архиерейского дома, так что неизвестно, когда именно закрыт монастырь и куда поступили монастырские постройки. Известно только то, что иконостас архиерейской домовой Преображенской церкви в настоящее время находится в Белгороде в загородной, что в роще, архиерейской крестовой Преображенской церкви, а та местность в Грайвороне, где был архиерейский дом и монастырь, была застроена местными жителями, но ужасный пожар в 1848 году, когда Грайворон был уже городом, истребил все постройки на той местности, которая с того времени уже не застраивалась. Назад тому лет 20 на этом месте солдаты инвалидной команды строили под горой близ реки баню и пороховой погреб, для чего копали гору и вырыли два камня; на одном камне ничего не вырезано, а на другом вырезана следующая надпись: «Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа. Основася церковь сия в честь Преображения Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа при державе Великия Государыни нашея Императрицы Елизаветы Петровны, Самодержицы Всероссийския, при Святительстве же великого Господина нашего Преосвященного Иоасафа Горленко, Епископа Белоградскаго и Обоянскаго, в лето тысяча семьсот пятидесятое, мая дня 20". Камни эти переданы для хранения в соборную г. Грайворона Успенскую церковь и до сего времени хранятся в целости, а на том месте, где они найдены, тогда же сооружен каменный памятник с такою же надписью, как на найденном камне. Вся площадь, окружающая памятник, как равно и склон горы к реке Ворскле, года три тому назад, городским головою купцом Митрофаном Феодоровичем Расторгуевым, обращены в сад с различными цветниками и беседками и огорожены деревянною изящной работы решеткой. В настоящее время сад этот составляет для граждан лучшее место для прогулки, с прекрасным видом на реку и на обширный зеленеющий луг с деревьями и кустарниками, заменившими прежний ольховый лес и вербы. А в городском соборе каждую пятницу после литургии, с разрешения Преосвященного Ефрема, епископа Курского и Белоградского, служат панихиды по упокоении души Преосвященного Епископа Иоасафа.

Среди богомольцев Белгородских бывали и Коронованные Особы, а именно: Александр I Благословенный 11 сентября 1825 г., Императрица Елисавета Алексеевна – 18 сентября 1825 г., Император Николай I – 15 сентября 1832 г. и ныне благополучно царствующий Император Николай II.

Последнее счастливое событие произошло 4 мая 1904 г., когда Державный Вождь русской армии заезжал и в Белгород благословить войска в поход на Дальний Восток. Приветствуемый на пути от вокзала до монастыря многотысячной толпой, около 10 часов утра, Монарх прибыл к собору в сопровождении Его Императорского Высочества (тогда Наследника) Михаила Александровича, а также Великого Князя Сергея Михаиловича и блестящей свиты.

Прослушав в соборе краткое молебствие и приложившись к чудотворному образу Святителя Николая, Государь Император спустился в пещеру. Здесь Помазанник Божий, Самодержец Всероссийский преклонил свои колена пред тем, кого Господь прославил нетлением и даром чудотворений.

И после своей смерти Святитель Иоасаф не оставляет своим молитвенным покровом всех, с верой и любовью притекающих к нему.

Вот, например, что сообщает о сем священник Михайловской церкви слободы Борисовки, Грайворонского уезда, Курской епархии, Иоанн Высочинский.

В бытность мою учеником Белгородского духовного училища, пред экзаменами, я всегда ходил в Белгородский мужской монастырь приложиться к мощам Святителя Иоасафа и помолиться пред чудотворным образом Св. Николая Ратного. Настал экзамен по предмету для меня особенно трудному. С вечера, накануне экзамена, товарищи меня спросили: «пойдешь завтра на панихиду Св. Иоасафа»? Я отвечал: «нет не пойду! да хотя бы и пошел, ответить не надеюсь». И вот меня, юного скептика в помощи свыше, вразумляет Святитель. В эту же ночь он явился мне во сне с посохом в руках, посмотрел на меня строго и даже постучал о пол. Вразумительный смысл этого видения для меня был ясен; сомнению в помощи Бога, дивного на святых Своих (Пс. 67:36), не оставалось места. Исполненный покаянного чувства и надежды на помощь Святителя, на утро я поспешил в пещеру Святителя на панихиду. После молитвы в пещере Святителя ни уныния, ни страха от предстоящего экзамена уже не чувствовал и, окрыленный надеждой на Святителя, я смело шел на экзамен. К великой моей радости, ответ мой на экзамене так был разумен и обстоятелен, что удивились преподаватели и товарищи по школе. Верую, что таким ответом я обязан молитвенному предстательству и помощи Святителя. Воистину много бо может молитва праведного (Иак. 5:16–18). 1908 г. 2 марта. (Сообщил священник Михайловской церкви слободы Борисовки, Грайворонского уезда, Курской епархии, Иоанн Высочинский).

Не могу умолчать и о другом случае из моей жизни, в коем усматриваю, что премудрый руководитель пастырей Св. Иоасаф духовно со мною и в пастырском служении моем. После окончания курса наук в Курской Духовной Семинарии, я скоро получил место священника в слободе Космодамианской, Неклюдова тож, Корочанского уезда. В храме этой слободы, к великому моему удивлению, оказался антиминс на престоле, выданный Св. Иоасафом и сохранившийся на столько, как будто был выдан в наши дни. Святыня эта, по своей редкости и тем воспоминаниям, которые вызывались у меня при виде начертанного на ней приснопамятного для меня имени Святителя, была для меня великим утешением в начальном моем пастырском служении. Пусть кто-либо видит в этом явлении случайность, но я верю, что тут сокровенна промыслительная цель, что Господь-Промыслитель, Податель всяких благ (Деян. 17:15–28) не оставляет человека одиноким и беспомощным в земной его жизни и служении, что Св. Иоасаф – мой помощник, путеводитель и руководитель, данный мне от Бога, начиная с первых лет моей жизни и по днесь. 1908 г. 2 марта. (Сообщил священник Михайловской церкви слободы Борисовки, Грайворонского уезда, Курской епархии Иоанн Высочинский).

Летом 1888 г., жена протоиерея С.-Петербургской Пантелеймоновской церкви А. А. М. видела во сне Святителя Иоасафа при следующих обстоятельствах. Ей приснилось, будто бы она была в большом каком-то храме, стояла у решетки при входе на солею. Службы в храме не совершалось никакой, но царские врата были отверсты. Взглянув чрез них в алтарь, она увидела: с правой стороны престола на деревянном стуле с мягкой подушкой и высокой спинкой сидит в клобуке и монашеской одежде пожилой человек, глаза у него серые, выразительные, волосы темно-русые, но не седые, лицо истощенное, смуглое, борода продолговатая, редкая, руки бледные, тонкие. Заметив ее удивление и смущение, монах, опираясь руками на стул, поднялся с места.

«Иди ближе, посмотри», – сказал он спокойным, участливым тоном. В голове ее мелькнула мысль, что говоривший был не простой смертный, а какой- то Угодник Божий.

– Я боюсь, – отвечала она.

"Бойся худого и грешнаго, – продолжал наставительно монах, – а этого не надо».

– А как Вас зовут? – полюбопытствовала она.

«Спроси мужа, – послышался ответ, – среди его знакомых есть такое имя».

Лишь только она сделала несколько шагов по солее вперед, чтоб поближе рассмотреть поразившего ее собеседника, как царские врата затворились и сновидение кончилось. По пробуждении она поведала о сне окружающим. Кто был виденный во сне незнакомый, определить было нетрудно по сообщенным видевшей приметам. Случилось так, что раньше, чем показать видевшей сон изображение Святителя Иоасафа, которого на тот раз и в доме не случилось, показывали ей священные изображения святителей Митрофана, Тихона и других святых. «Нет, не того я видела во сне», – был ответ. Как только принесли и показали книжку с портретом Святителя Иоасафа, она засвидетельствовала тождество изображения с виденным во сне.

На семейном совете часть сна истолковали так, что имевшего скоро родиться ребенка, если он будет мужского пола, надлежит вручить преимущественному покровительству Святителя и назвать его именем. Вскоре благополучно родился сын, второй в семье, которого и назвали в крещении Иоасафом. Но на восьмом месяце после непродолжительной болезни (воспаления мозговых оболочек) Бог отозвал его в Свои небесные обители. Скорбящим родителям пришлась выслушать по поводу происшедшего и рассказанного и нарекания; но не позволительно ли верующему думать, что умерший младенец Иоасаф вместе с своим покровителем соделался молитвенником и ходатаем перед Богом за оставшихся в мире?!

Умилителен рассказ одного военного офицера (предки коего состояли в близком родстве с Св. Иоасафом) о дивной помощи, полученной им от Св. Иоасафа, во время войны с Китаем.

Вот этот рассказ.

В 1909 году, после объявления войны с Китаем, перед отъездом своим на театр военных действий, я вместе с женою своей, проезжая к ее родителями в г. Волчанск, Харьковской губернии, заехал в Белгород помолиться и поклониться нетленно почивающему телу своего прадеда Святителя Иоасафа. После панихиды у гроба Его, в пещере Троицкого монастыря, служивший монах вручил мне в благословение покров с головы Святителя. Теща моя была с детства большою почитательницей Святителя и попросила часть данного мне воздуха оставить ей. Так начался дележ святыни еще на родине, в 30 верстах от Белгорода.

По приезде на Восток, я с своим полком должен был отправиться в Манчжурию, а жена осталась во Владивостоке. Провожая меня в поход, жена отрезала кусочек воздуха от мощей Святителя Иоасафа и зашила его у меня на цепочке с тельным крестом. Скоро при въезде в Манчжурию со мной был такой случай. Во второй половине августа месяца, отбившись в походе вместе с поручиком С. от своей обозной роты, мы около трех суток блуждали по чужой и совершенно неизвестной нам местности неприятельской страны, пока догнали потерянную нами часть. Сначала мы около 11 верст проехали на нанятой подводе, затем шли пешком и, наконец, на третий день нам удалось за деньги нанять верховых лошадей на постах летучей почты у казаков и взять одного из них в проводники. Не доезжая 15–20 верст до города Нингуты я, ехавший впереди товарища и сопровождавшего нас казака, заметил с горки на впереди лежащей дороге, шесть человек китайцев, которые, расположившись вдоль правой стороны дороги, положили стволы ружей своих на дорогу. Я в испуге приостановился и сообщил об опасности С. и казаку. Казак понесся вперед в карьер на китайцев, я направился за ним, а С., как безоружный, сначала отстал, а потом начал в карьер описывать круг за спинами Китайцев. Последние, увидав наш маневр, вскочили и, перебежав дорогу, скрылись в высоком и густом гаоляне, покрывающем несколько десятин по левую сторону дороги. Вынул я револьвер, взвел курок его, и шагом поехал прямо по дороге мимо гаоляна. Кровь в жилах холодела, сердце судорожно сжималось. Ожидая каждую минуту упасть сраженным пулею невидимого противника, я начал молиться Господу и, держась левою рукою на груди за часть воздуха Святителя Иоасафа, просил помощи у него. Проехали я так вместе с казаком вдоль всего гаоляна на протяжении 2–3 верст и не последовало ни одного выстрела; противник более совсем не показался. Благоговейно перекрестившись и уже в карьер продолжали мы свой путь по открытой местности. Скоро добрались до нового казачьего поста. Дорогою сопровождавший нас казак жаловался, что на этом месте неоднократно уже китайцы стреляли по проезжающим с летучею почтою казакам и вместе с нами удивлялся, почему враг, количеством вдвое более нас, не стрелял в нас и не напал на нас. Здоровым и невредимым благополучно вернулся я после трехмесячного похода по Манчжурии во Владивосток к жене и рассказал ей об этом, как не говорите, знаменательном событии. На это жена мне рассказала следующее. У жены жандармского офицера, у которой жила жена моя, разболелись как-то страшно зубы. Несколько дней она мучилась, обращалась к зубным врачам, а помощи не получала; беспрерывная зубная боль не прекращалась. На шестой или седьмой день, измученная бессонными ночами, в отчаянии и вся в слезах, вбежала она в комнату моей жены и просила у жены какого-либо лекарства или указания, как ей избавиться от мучительной боли. Жена предложила больной с молитвой приложить к щеке хранившуюся под образами часть воздуха от Святителя Иоасафа. Последняя, хотя была и католичка, попросила поскорей достать святыню. И что же? Не успели приложить воздух к больной щеке, как та вскрикнула: «зубы прошли!». И от радости даже повалилась на землю. Придя в себя, больная благоговейно приложилась к воздуху и попросила отделить ей кусочек, чтобы с ним никогда не разлучаться. Конечно, просьба была исполнена.

В записках, веденных мною в Порт-Артурском госпитале, при описании трехдневного боя на редуте № II, 7, 8 и 9 августа записано следующее.

«Гул, грохот и треск непрерывно стоят в воздухе, с болью ударяют в барабанные перепонки ушей и совершенно оглушают. Целые тучи неприятельских шрапнелей перелетают через наши головы, на секунду как бы останавливаются высоко в воздухе и, окутываясь сразу белым шарообразным облачком дыма, с страшным, резким треском рвутся и с визгом осыпают градом пуль и осколков всю лежащую под ними и вокруг местность. Я оглушен. Пули кругом целыми роями свистят на все тоны.

«Отдал приказ моему взводу вступить в дело. «Ребята, за мной», командую, выбегая из блиндажа. Оборачиваюсь, взвода за мною нет: застрял в крытом ходе редута. Посылаю взводного унтер-офицера вывести сейчас взвод сюда. – «Показывай путь,– кричу во весь голос стрелку-проводнику, – как пройти к проволочному заграждению?» – «По оврагу, ваше благородие», – криком же отвечал он. – «Дурак, – рассердился было я, – где же тут по оврагу пройти, тут ничего от взвода не останется, когда добежим до места! Наши же перестреляют всех нас, видишь, по оврагу лупят залпами...» В это время стрелки 1-го взвода рядами выбегают ко мне. Взводный унтер-офицер их подгоняет сзади. Бледные все, лица у всех растерянные, испуганно жмутся друг к другу и сбиваются в кучу возле меня. Я быстро осматриваю положение редута. «Придется бежать по горе на виду у неприятеля, – соображаю я, – делать нечего, надо бежать». Взбегаю на скат. «За мной, – кричу – ребята!» Оборачиваюсь, солдаты топчутся на одном месте нерешительно. Я приостанавливаюсь. – «Ну, взводный, вперед, бегом, – подталкиваю я взводного унтер-офицера, – вперед, ребята, а я за вами, место знаете, на правом фланге на склоне редута за камнями?» – «Так точно, знаем», – отвечает взводный унтер-офицер. – «Ну, с Богом, бегом!» – крикнул я. Стрелки, согнувшись, быстро побежали один за другим. Японцы увидели и открыли страшный ружейный огонь по бегущим. Я пропустил весь взвод. Остается один высокий стрелок. – «Ты что?"– кричу я. – «Я назначен быть при вас, ваше благородие», – отвечает он. Я вбегаю на гору и мчусь во весь опор за взводом. Пули свистят со всех сторон. Путь мне пересекает небольшой длинный и узкий овраг. Я с разбега прыгаю в него. Даю себе немного передохнуть. Стрелок со мною. Снова выскакиваю и бегу дальше. Вижу кругом идет страшный бой. Японцы густыми цепями лезут на гласис редута № 1. У входа в овраг между редутами густая колонна их. Заметили меня со взводом на горе. Пули чаще свистят мимо головы и ушей. Мчусь во весь дух. Вижу, взвод мой уже перескочил проволочную преграду, уже за камнями на склоне возле противника, залегли уже и открыли частый и убийственный огонь по японцам. Колонна врагов попала под страшный перекрестный ружейный огонь наш. Мои стрелы метко бьют их с их правого фланга, с № 1 редута бьют их с их левого фланга, через овраг бьют их залпами в лоб. Японцы смешались и растерялись. Целыми грудами падают они ранеными и убитыми; густая колонна их на глазах редеет, а огонь ружейный наш доходит до невозможного, бешеного какого-то напряжения. Я улыбаюсь, внутренне торжествую и мчусь к своему взводу. Не слышу уже, не думаю о пролетающих кругом меня пулях. – «Бей их, ребята!» – громко и хрипло реву я, приближаясь к своим стрелкам. «Та, та, та, тийу, тийу, тийу», зачастило у меня над головой. – «Направляют пулемет», мелькнуло у меня в голове. Какая-то квадратная, неглубокая яма, вижу, впереди, в нескольких шагах передо мною. Я прыгаю в нее. Стрелок за мною. Посредине лужа с грязною водою. Рассуждать некогда. Целая туча пуль из пулемета противника свистит над головой и кругом меня. Я падаю на землю, склоняю голову за передний край ямы. Стрелок рядом со мною. Еле успели: пули бесконечно, со свистом и шипением начали бить по верхушке земли края ямы над нашими головами и осыпают нас песком и мелкими каменьями. Японцы заметили, где залег я, и специально стреляют по мне. Не могу поднять головы: держат пулемет на одном месте. Слышу, бой идет во всю, а я даже посмотреть не могу вперед, вниз на свой взвод. Прислушиваюсь к свисту пуль над моей головой, продолжая лежать ничком. Огонь пулемета не прекращают японцы. Падают фугасные бомбы противника вправо и влево от ямы. Одна упала на задний край нашей ямы, съежился весь я, со страшным треском разорвалась она и осыпала нас только землею и камнями. С завывающим визгом начали прилетать одна за другой шрапнели противника и рвались в воздухе, почти над нами, немного сзади за ямой. Пули и осколки от них попадали к нам в яму, в лужу, находящуюся у наших ног, фонтаном вода поднималась в ней и обдавала нас грязью и брызгами. Бум! Страшная боль во всей голове и во всем теле. – «Вот она, смерть», – мелькнуло у меня в мозгу, и я теряю сознание. Не знаю, сколько времени пробыл я без сознания. Прихожу в себя. Чувствую, что я весь засыпан землею. Хочу поднять голову. Припоминаю, что со мною. Страшная, невозможная, резкая боль во всей голове, не могу ни поднять, ни пошевелить ее. Кричу от боли. Стрелок, чувствую, руками откапывает мою голову из-под кучи земли и камней, пальцами выковыривает у меня землю из ушей, сметает с шеи, с плеч и склоняется над моим лицом. Я как сквозь сон вижу его и не слышу, что он мне говорит. Оказывается, снаряд врага попал в самый край ямы над моей головой. Удар настолько был силен, что я потерял сознание. Понемногу начинаю приходить в себя. Голова трещит вся. Снова пробую приподнять голову и снова опускаю ее: не могу, от боли кричу и закрываю глаза. – «Ваше благородие, вы живы?» – чуть-чуть, слышу я обращение стрелка моего ко мне. Я открываю глаза. – «Ваше благородие, здесь нельзя лежать, надо уходить, они по нас начали стрелять снарядами», – снова чуть-чуть, как шепот, слышу я голос стрелка. Бум! Чувствую страшный удар опять по больной голове и снова теряю сознание. Когда я опять снова открыл глаза, стрелок обеими руками держал мою голову у себя на коленях и смотрел мне в лицо. Я ничего не сознаю и не понимаю, что говорит мне он. Я кричу от боли в голове. Он расстегивает у меня ворот куртки и рубашки, снимает с меня шапку, револьвер, бинокль, сумку. Голова точно раздулась у меня вся, боль адская всей шеи и позвоночника. Лежу, не двигаясь.

Стрелок показывает мне чугунный цельный стакан неприятельской шрапнели, и я, не слыша его голоса, по мимике и по губам его понимаю, что стакан шрапнельный пролетел близко вдоль моей спины и упал у меня в ногах. Третий раз страшный удар оглушает меня. Я кричу и хватаюсь руками за голову. Кровавые круги в глазах пошли, и стало совсем темно. Стрелка не вижу. Лежу в каком-то тяжелом забытьи. – «Господи! Господи!» – слышу шепот стрелка. Я открываю глаза. Стрелок надо мною. Лицо у него бледное, губы трясутся и слезы льются из глаз. Ласково и нежно обнимает он мою голову, прижимает ее к своей груди и спиною своею закрывает меня со стороны противника. – «Господи», – взмолился и я, смотря в голубое небо. – «Спаситель мой! Христос!» – вспоминаю я страдальческие глаза Его на иконе у меня дома, в столовой. «Господи! Ты все можешь! Господи, помоги, дай мне силы! – Господи, заставь их прекратить стрельбу! Господи, прекрати огонь артиллерийский у врагов! Дай мне невредимо дойти до блиндажа! Сил нет, Господи, Господи, Спаситель мой! Святитель Иоасаф, Святитель Иоасаф, моли Бога обо мне, грешнике, помоги мне, будь моим заступником!.. Святитель Иоасаф!.. Святитель Иоасаф!.. Господи! Господи!..» И что же вы думаете: ни с того, ни с сего снаряды японцев перестали возле нас падать. Прислушиваюсь, враги и вовсе перестали стрелять. Со слезами на глазах я смотрю в небо и благоговейно крещусь несколько раз. Проходит еще несколько минут. Тихо по-прежнему, ни одного выстрела. – «Ваше благородие, теперь надо идти скорее: японцы перестали чего-то стрелять»,–слышу, говорит мне стрелок. Я хочу подняться – не могу. Стрелок поднимает меня. Боль невозможная во всей голове и в позвоночнике. Я опять опускаюсь и громко стону. – «Ваше благородие, нужно идти скорее», – повторяет мне стрелок. Боязнь пройти на виду у противника по горе закрадывается у меня в душу. – «Господи, что же это я? – мелькает у меня в сознании, – если я поверил, что по воле Спасителя сразу сейчас прекратился артиллерийский огонь противника, то чего же я боюсь идти на виду у него: Святитель Иоасаф сохранит и защитит меня». Я при помощи стрелка решительно поднимаюсь. Хочу ступать, ноги мои прыгают во все стороны, хочу прямо ступить, а ногу дергает в сторону; голова болит невероятно. Стрелок меня подхватывает сзади за талию. Мы вылезаем из ямы и медленно-медленно двигаемся на глазах врага – и ни одного выстрела в нас. Тихо, ни одна пуля не просвистела мимо. Дотащил меня стрелок до крыши блиндажа, стоящего внизу под горою. Закричал он вниз стрелкам, чтобы принимали внизу меня. Несколько рук протянулось ко мне и меня спустили с крыши блиндажа в крытый ход редута, втащили в блиндаж к фельдшеру и едва посадили на нары, как вдруг опять начался прежний грохот, треск, вой и визг от выстрелов и разрыва неприятельских артиллерийских снарядов. Свое спасение от неприятельского огня и неминуемой смерти приписываю исключительно милости Божией по молитвам много раз помогавшего мне в жизни сродника нашего, Святителя Иоасафа, Сентября 5 дня 1907 г. С.-Петербург. Штабс-капитан Горленко.

А вот письмо к Преосвященному Иоанникию, Епископу Белгородскому:

Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Вы изволили высказать пожелание услышать от меня подробно обстоятельства, при которых я приобрел портрет Святителя Иоасафа Горленко, ныне находящихся в музее Московской духовной академии. На желание Ваше, Владыко, я откликаюсь с радостью, с тою тихою душеумиротворяющей радостью, какую испытывают люди моего возраста, тогда, сознавая, что жизнь их начала клониться к закату дней и «будущего» на земле для них не существует, они, погружаясь в воспоминания, вновь переживают радости лучших дней своей прошлой молодости. Вот воспоминание об одном из таких-то дней я позволю себе предложить благосклонному вниманию Вашего Преосвященства.

Это было в 1884 году. В то время я служил в Петербурге. В числе хороших моих знакомых была семья Н–вых; 21 июня у них справлялся семейный праздник, и мне вздумалось поднести виновнице торжества букет цветов. Не знаю, как теперь, а тогда по обеим сторонам Каменноостровского проспекта ютилось множество цветочных торговых заведений, вследствие чего, а также в виду конкуренции друг с другом, в каждом из них и качество «товара», и цены на него были одинаковы. 20 июля я отправился туда сделать свой заказ. Выйдя со стороны Большого проспекта на Каменноостровский, я остановился в нерешительности: куда идти – направо, или налево, хотя в сущности это было безразлично. Тут я почувствовал, что какая-то неведомая мне сила, какой-то внутренний голос заставил меня идти направо. В этом направлении, по дороге, мне пришлось проходить мимо нескольких промышленных оранжерей, но – странное дело – выставленные в окнах их цветы мне крайне не нравились и, вместе с этим, та же неведомая, таинственная сила с необычайной настойчивостью заставляла меня идти все дальше и дальше. Вскоре я остановился возле одного дома, где помещалась цветочная торговля. Я почувствовал, что это и есть именно то место, куда я «должен» был идти. Внутреннее свое состояние я мог сравнить с тем чувством, какое испытывает человек, найдя то, что он искал. Заказав требовавшийся мне предмет, я возвратился домой и долго думал о странных чувствах, мною пережитых.

В то время я наслаждался всеми прелестями беззаботной молодой жизни, а в ту пору, когда настоящее так прекрасно, а грядущее рисуется в чарующей прелести непрерывной и бесконечной цепи радости и счастья – в ту пору, – повторяю – мистицизму не бывает места. Законы зарождения непроизвольного и безотчетного чувства симпатий и антипатий, страха, уверенности и предчувствий еще не наследованы наукой, но проявление их испытал на себе каждый из нас...

На другой день, 21 июня, около 6 часов вечера, я поехал за заказом. Меня встретил хозяин и, проведя в помещение, просил подождать, а сам отправился за букетом.

Комната, в которой я остался один, была узкая, длинная, стеклянная галерея, какие часто приделывают к оранжереям. В длину ее стоял стол или прилавок, в конце которого, в том месте, где он соприкасался с стеной, лежал ворох оберточной и газетной бумаги. Интересного в нем для меня, конечно, не было, но я, не отдавая себе отчета, как-то бессознательно, захотел в нем порыться. Едва я развернул его, как увидел литографированный портрет духовной особы, знакомое, хорошо знакомое лицо которого поразило меня. Я точно неожиданно встретил близкого дорогого, очень дорогого человека, видеть которого я даже не мечтал. Это был портрет Святителя Иоасафа Горленко, одного из величайших подвижников и иерархов отечественной церкви XVIII столетия. До этого времени я видел много и различной величины изображений Святителя, но все это были снимки с его портрета, находящегося в зале архиерейского дома Белгородского монастыря, на котором Епископ Иоасаф нарисован в митре, омофоре и саккосе, а на лежавшем предо мною портрете Святитель изображен в клобуке своего времени и мантии. Та или иная одежда, как известно, сильно отражается на внешности человека, но несмотря на то, что изображение Епископа в таком, так сказать, непривычном для моего глаза одеянии взору моему предстало впервые – я тотчас узнал характерные черты лица великого пред Богом молитвенника моей родины, а помещенное внизу под изображением на портрете факсимиле: «Смиренный Иоасаф Епископ Белоградский» исключило во мне всякое сомнение. Каким путем портрет этот попал в Петербург? Как и зачем очутился он здесь, в оранжерее? – невольно промелькнуло у меня в голове. Я взял портрет в руки. Чем-то хорошим, теплым повеяло на душе. Глядя на изображение Святителя, я вспомнил Белгород и родные места. Вспомнились ранние годы золотого детства и первые молитвенные движения чистой, неоскверненной еще души пред открытым гробом с нетленными мощами того, кого стоустая народная молва уже свыше 150 лет именует великим Божиим угодником. Память воскресила образы милых близких сердцу родных, с безграничною любовью и заботливостью внедрявших в восприимчивую почву детской души семена православной веры, чудодейственную силу плодов которых мы вкушаем в старости, в скорбные дни печали и немощей... Вскоре в помещение вошел хозяин его с букетом.

– Откуда у Вас этот портрет? – спросил я. Тот удивленно взглянул и пожал плечами.

– Не знаю, – отвечал он, – верно с макулатурой...

– Но он очень дорогой, – перебил я, – продайте его мне.

Фраза эта как-то невольно вырвалась у меня.

– Возьмите его, он мне не нужен, – последовал ответ...

Года через два я переехал в Белгородский уезд и привез с собою портрет.

Меня и покойную ныне жену мою не раз смущал вопрос, какая судьба постигнет дорогой нам портрет Святителя Иоасафа после нашей смерти? Неужели ему суждено будет опять быть заброшенным, а может быть, и уничтоженным?..

Не помню где-то, когда-то я прочитал, что музей Московской духовной академии нуждается в пополнении. Из переписки с администрацией его я узнал, что ни в нем, ни в Лавре²² не имеется портрета знаменитого наместника обители преподобного Сергия, а потому мы с радостью поспешили отослать в академию этот портрет вместе с некоторыми еще предметами.

Прошло почти четверть века со времени описываемого события, но обстоятельства его так резко запечатлелись в моей памяти, как будто это произошло только вчера...

Поручив себя милостивому Вашему вниманию и испрашивая святительских молитв и архипастырского благословения, с истинным почтением и совершенною преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим слугою В. Кузьмин. 1907 года ноября 19 дня г. Белгород.

Один простолюдинов долго страдал изнурительной лихорадкой. Принятые им во множестве лекарства не дали желанного облегчения. Однажды, по своим надобностям, он поехал в Белгород и здесь, когда он на постоялом дворе находился у своей телеги, к нему подошел пожилой монах и спросил: «какой болезнию ты так долго страдаешь?» – Лихорадки изводят меня и не нахожу средств освободиться от мучительных приступов ее, – ответил больной. «Вот тебе три сухарика, принимай их по утрам и будешь здоров», сказал монах, подавая ему три небольших сухарика. Как только больной принял сухарики, так почувствовал себя совершенно здоровым. В таинственном же монахе, давшем сухарики, он узнал Святителя Иоасафа, после того, как увидел его портрет и сличил с ним черты лица являвшегося к нему старца.

(Сообщил Г. В. Булгаков).

Курской губернии, Белгородского уезда, села Старого Городища, крестьянка Татьяна Никитина Самойлова заявила, что в 1905 году в ноябре месяце (числа не помнит) была поражена во время сна ночью «параличом», которым была одержима более года и не владела левой рукой, а также не могла свободно принимать пищи. По совету знакомых хотела обратиться к простой сельской лекарке и решила отправиться к ней 2 февраля, как вдруг ночью не во сне, под 2-ое февраля, услышала голос, повелевающий ей идти в Белгород, в собор, где почивают нетленные мощи Святителя Иоасафа. Голос этот приказывал ей посещать Белгородский собор три дня: в пятницу, субботу и воскресенье, что она и исполнила; к тому же, на утро знаменательного повеления был праздник Сретения Господня и день пятница. Прибыв в пещеру и поклонившись Святителю Иоасафу, она взяла масла от лампады при гробе Угодника Божия, которым растирала больные места и даже пила оное; с тех пор стала владеть рукой и свободно принимать пищу, а в настоящее время чувствует себя, несмотря на преклонный возраст, совершенно здоровою. Случай этот я свидетельствую клятвою пред Святым Евангелием, Животворящим Крестом Спасителя нашего Иисуса Христа и приписываю его молитвенному ходатайству пред Богом никому иному, а Святителю Иоасафу Белгородскому. 1907 года сентября 26 дня. Крестьянка Татьяна Самойлова, а за нее неграмотную, по ее просьбе, Федор Черных. К присяге приводил духовник иеромонах Агапий.

Заявление о чудесах Святителя Иоасафа, Епископа Белгородского.

Прочитав в Епархиальных Ведомостях за нынешний год статью под заглавием: «К почитателям Святителя Белгородского Св. Иоасафа»²³, в которой, между прочим, упоминается, что если кто знает что-либо о чудесах Св. Иоасафа, то просят сообщить в С.-Петербург, я пожелала сообщить о чудесных исцелениях, которые я лично получила от Св. Иоасафа. Первое чудотворное исцеление я получила еще в детстве, во время своего учения в Обоянской женской прогимназии, в 1877 году. Я болела лихорадкой 2 месяца и никакие медицинские и простые средства ничего мне не помогали, и так меня измучила болезнь, что я не в состоянии была ходить. В это время мать моя задумала ехать в Белгород по делу и помолиться Св. Иоасафу; я прошу ее и меня взять с собою, а она отвечает: «как же тебя взять, детка, когда ты ходить не можешь, молись Св. Иоасафу, если тебе будет лучше завтра, я тебя возьму». Я помолилась вечером Св. Иоасафу и на утро встала совершенно здоровая. Поехала с матерью в Белгород, была у Св. Иоасафа и с тех пор не болела лихорадкой. Второе исцеление я получила уже замужем в 1897 г. Заболел у меня мальчик полуторагодний дизентерией и болел 9-ть месяцев; что я с ним ни делала и как ни лечила, никакое медицинское средство ему не помогало, а все ему было хуже и хуже. Наконец, когда уже не было никакой надежды на его выздоровление, я повезла его в Белгород к Св. Иоасафу, и вот как только я выехала из дому, ему стало лучше, а когда побыла у Св. Иоасафа и приложила ребенка к Его мощам, он совершенно выздоровел и больше не болел. Теперь в сентябре я заболела воспалением легких и вот молила Святителя Иоасафа, чтобы он помог мне перенести эту болезнь, и действительно, я легко перенесла эту болезнь и приехала поблагодарить Св. Иоасафа. Села нижней Ольшанки, жена священника, Анна Соловьева.

Я, нижеподписавшаяся, даю настоящую клятву пред Всевидящим Богом в том, что все, сказанное мною о исцелении моем от Св. Иоасафа, есть истинная правда, в удостоверение чего целую Святое Евангелие и Животворящий Крест Спасителя и Бога нашего. Жена священника Анна Соловьева. К присяге приводил духовник, иеромонах Агапий.

Курской губ., Корочанского уезда, хутора Тюрина, крестьянин Владимир Георгиевич Каленкин, 1-го сентября 1907 года заболел умопомешательством и несколько дней содержался на цепи. 15 сентября был привезен в г. Белгород на поклонение нетленно почивающему Святителю Иоасафу, где, после панихиды, его силою приложили к мощам Угодника, и с тех он стал приходить в разум. 14 октября еще раз посетил пещеру, причем уже сам без надзора приложился к мощам и тут же заявил, что по молитвам Святителя Иоасафа он теперь почти здоров, что и свидетельствует пред Святым и Животворящим Крестом и Евангелием Спасителя нашего Иисуса Христа клятвою и своею подписью. 1907 г. октября 14 дня. Корочанского уезда, Нечаевской волости, хутора Тюрина, крестьянин Владимир Каленкин. Приводил к присяге иеромонах Неофит.

Курской губернии, Корочанского уезда, села Лучек, крестьянка Агафия Евтихиевна Чеканова заявила: сего 1907 года в августе месяце, имея один лишь правый глаз здоровый (левый около десяти лет, как испорчен), я лишилась, благодаря болезни головы, и сего последнего, и слепота моя продолжалась более двух месяцев. В октябре месяце по молитвам Святителя Иоасафа, которому я молилась и мазала взятым у гроба сего Угодника из лампады маслом больной мой глаз, болезнь, несмотря на 84 летний возраст, прошла совершенно, так что я теперь вижу им очень хорошо, о чем и пришла заявить монастырскому начальству. 1907 года сентября 25 дня. Курской губ., Корочанского уезда, села Лучек, крестьянка Агафия Евтихиевна Чеканова, а за нее неграмотную, по ее личной просьбе, расписался Яков Дьяченко.

Я, нижеподписавшаяся, даю настоящую клятву пред Всемогущим Богом, в том, что все сказанное мною об исцелении моем от мощей Святителя Иоасафа есть истинная правда. В удостоверение чего целую Святое Евангелие и Животворящий Крест Спасителя и Бога нашего. За неграмотную расписался Яков Дьяченко. К присяге приводил духовник иеромонах Агапий.

А вот назидательный рассказ одной вдовицы о дивной помощи ей от св. Иоасафа.

В 1809 году, лишившись мужа, оставшись вдовою с четырьмя детьми, запутана делами, до всего моего состояния касающимися, вся в долгах, я ни на кого из смертных надежды не полагала, а к одному Богу притекала, Божией Матери и ко всем святым. Все это время с 1809 года по сей 1818 год я не имела покою: ездила по делам то в Курск, то в Москву и напоследок в Петербург. Милостию Бога моего кончила дело в пользу мою: присылается указ к исполнению, и я еду сама в Курск по сему ходатайствовать, боясь еще каких претолкований и притеснений от моего сильного соперника, велеречивого, исполненного большого ума, и ко всему этому имеющего семь тысяч душ. Приехавши, явилась к моим судиям, принята была ими хорошо и заверена в моей правости; но вдруг за мною является мой соперник, своим велеречием толкует указ и решение общего собрания иными словами и оборотами и те же судии мне говорят, что все имение по сему указу должно от меня отойти. В горести душевной прибегаю к Богу, Божией Матери и Угодникам Божиим, обливаясь слезами, прошу помощи свыше. Увидясь с статскою советницею, почтенную по летам и по образу жизни, госпожою Денисьевою, рассказываю о моем горестном положении. Госпожа Денисьева советовала мне прибегнуть с мольбами к Угоднику Божию и Святителю Иоасафу. Я всякий день и прежде призывала сего Угодника Божия на помощь себе, но и не думала и не полагала за дальностью быть у его Святых мощей, но тут, услыша о нем от госпожи Денисьевой, всем сердцем со слезами возопила к нему: «Угодник Божий, помози мне: обещаю из Курска ехать прямо в Белгород и поклониться твоим Святым мощам. Боже великий и дивный, прославь твоего Угодника надо мною, бедною вдовою». Произнесши слова и мольбы со слезами, решилась с верою ожидать конца. Дивен Бог во святых Своих, Бог израилев! дивное чудо и со мною последовало. На другой день четыре члена подписали в мою сторону. Обрадована будучи милостью Святителя Божия, с благодарностью сердца молю его, да окончит он свою милость надо мною; и на третий день главный член тоже подписывает в мою сторону. Остается за последним, который должен пропустить мое дело и окончить совершенно. Я ему не знакома, а соперник мой дружен с ним, дело лежит без движения пять дней, и я проживаюсь; напоследок слышу, что он хочет внесть с напоминанием и ответом к Сенату. Боясь опять волокитства по тяжбам, прибегаю к Святителю Божию Иоасафу, прося его защиты себе. Напоследок сего месяца июля 15 дня, поутру приходят мои знакомые и рассказывают, что шум ужасный в судилище за мое дело, и что прокурор никак не соглашается пропустить и указ послать. В горести души моей, обливаясь слезами, падаю перед образом Спасителя и Божией Матери, вопию от всего сердца: «Боже благий! Прославь своего Угодника Иоасафа, дабы мне поклониться его святым мощам; Мати Божия, прославь Угодника Сына Твоего!» И после, утопая в слезах, вопию Угоднику Божию Иоасафу: «Святитель Божий, если тебе угодно, чтоб я поклонилась твоим Святым мощам и приложилась к ним, яви дивное твое чудо, приклони сердце сего члена ко мне, вдове, чтоб он не сделал бы напоминания, а пропустил бы мое дело». О чудо! дивное чудо неожидаемое! Не успела я, поплакавши горько, подняться с полу и сесть, как вдруг вбегают ко мне с поздравлением, что дело мое совсем окончено. Поблагодаря Спасителя моего, Божию Матерь и Святого Угодника Божия Иоасафа, спросила, как это окончание сделалось, и услышала, что сей судья, споря очень о сем деле, после долго стоял, держа дело в руках и думал, но вдруг взял перо, подписал и отдал секретарю для совершенного окончания. Вот милость Божия и Угодника Его Святителя Иоасафа надо мною! Я сейчас же и выехала в Белгород, отслужила панихиду, со слезами благодарила Угодника Божия Иоасафа с горячностью и благодарным сердцем лобызала его Святыя мощи и своего рукою прописываю сие чудо дивное, ибо кто, кроме Бога и Угодника Божия Иоасафа, мог помочь вдове беззащитной против сильнейшего соперника. 1818 года 14-го июля. Путивльская помещица, коллежская ассесорша. Мария по отце Гамалеева, а по мужу Константинова с сердечною благодарностью сие чудо записала своеручно.

1818 года декабря 11 дня, я, нижеподписавшаяся, Щигровской округи, сельца Борисовки, даю сие свидетельство в том, что сын мой четырехлетний Степан, в 1813 году, в продолжении всего июля страдал отчаянными болезнями, в излечении коих я от многих лекарей, по их признанию, не предвидела никакой надежды к выздоровлению. Когда же, при помощи Божией, просила я ходатайства в святых молитвах Угодника Божия Иоасафа и дала обещание отслужить ему панихиду, с того часа, к неизреченной моей радости и удивлению, сделался перелом боли, и после того в скором времени болезнь совершенно прошла, и когда я приехала в Белгород отслужить панихиду по Угоднику Божию Иоасафу с сыном моим, прежде отчаянно больным, то он мне говорил, видя Угодника Божия: «отчего же теперь лекарь мой лежит, он прежде ведь ходил, и в ногах моих сидел»? Все сие видя, в выздоровлении скором молитвами Угодника Божия Иоасафа, истинно уверяю. Помещица Елизавета Степановна, коллежская секретарша Шеншина подписалася.

16 июля 1889 года Белгородский монастырь посетила почтенная старица монахиня Московского Алексеевского монастыря Евдокия Пантелеймоновна Смирнова и принята была настоятелем преосвященным Ефремом. Старица привезла в дар обители от своего усердия небольшой покров в гроб Святителя Иоасафа и воздухи из белого глазета, вышитые голубой синелью. Эти скромные подарки, как она говорила Владыке, привезены ею от чистого сердца в благодарность за чудо милости Божией, оказанное ее больной дочери чрез Угодника Божия Святителя Иоасафа Горленка. Было это следующим образом: «Дочь моя, рассказывала монахиня Евдокия, ныне монахиня Нина, в мире Дария Степановна Смирнова, заболела горловою чахоткой, так сильно развившейся, что нельзя было не только петь на клиросе, но даже говорить. Знаменитый в то время в Москве доктор Сергей Языков, долго лечивший ее, решительно объявил, что дочь моя к выздоровлению безнадежна, и просил сделать последнее испытание – отправить ее куда-либо в южную губернию для лечения чистым воздухом, и там пить козье молоко. Для сего больная отправилась в село Яковлево, около Белгорода. На пути, прибывши в Белгород, она на другой день отправилась в собор помолиться при гробе Святителя Иоасафа. По входе в пещеру, она упала пред гробом Святителя и горячо молилась Ему о ниспослании ей небесной Его помощи, затем, отстояв панихиду по Святителе, она взяла с собою елея из лампады, горящей при мощах Его, и, придя в квартиру, помазала им горло снаружи и несколько выпила его с полною верою на облегчение чрез молитвы Угодника Божия Святителя Иоасафа. И действительно, надежда ее оправдалась, она вскоре почувствовала облегчение, о чем немедля писала мне в Москву, и этим доставила мне великое утешение, потому что я опасалась за ее жизнь, будучи докторами уверена в неизлечимости ее болезни. Между тем, я в тот же день видела дивный сон. Мне снилось, что я стою при гробе Святителя Иоасафа и дожидаюсь, пока приложатся к мощам три девочки, до меня пришедшие. Две из них приложились, а третья, очень маленькая, была приподнята старшею девочкой, и вдруг, эта маленькая прыгнула из рук большой прямо в гроб на мощи Святителя. Я в испуге, выхватив ее из гроба, уже боялась приложиться к мощам. Но, о чудо! Святитель сам поднял и протянул ко мне руку, чтобы я приложилась и сказал: «Не скорби, я буду твоею отрадой», и я проснулась. Отрада эта действительно сбылась. Дочь моя приехала в Москву совершенно здоровою и поступила на свое прежнее клиросное послушание. Все были поражены этим чудом Угодника Божия, ибо никто не надеялся на ее выздоровление. Рассказ этот повторен и мне монахиней Евдокией лично, сего же дня и записан мною. Эти монахини Евдокия и Нина до перехода своего в Москву жили прежде в Белгородском женском монастыре. 27 мая 1908 г. (Сообщил наместник Оранского-Богородицкого монастыря Нижегородской епархии архимандрит Аркадий).

Будем же и мы всегда с верою и любовью притекать к молитвенному покрову и заступлению Святителя Иоасафа.