Приложения к пятой части собственноручных записок Иосифа, Митрополита Литовского № 1. Список с предложения в Литовскую консисторию, от 8 февраля 1852 года за № 472, о преобразовании по Высочайшему повелению управления воспитательного в Вильне дома «Иисус Младенец»

На указе Святейшего Синода, от 30 января за № 262, с объявлением Высочайшего в 12-й день января состоявшегося повеления, о преобразовании управления Виленского воспитательного дома «Иисус Младенец»: 1) чтобы в Виленском попечительном совете всегда присутствовал член из местного Православного духовенства по назначению епархиального преосвященного; 2) чтобы попечитель, смотритель и учитель тамошнего воспитательного дома под названием «Иисус Младенец» были непременно Православного исповедания; 3) чтобы в училище сего заведения помещаемы были дети как Православного, так и Римско-католического исповедания, соразмерно количеству призреваемых в оном детей того и другого исповедания; 4) устроить в заведении Православную церковь, на что отпустить 500 рублей серебром из Виленского приказа Общественного Призрения; и 5) объявить Римско-католическим монахиням, имеющим ближайший за питомцами надзор, чтобы они воздерживались от вредных внушений детям Православным, а начальству заведения поручить иметь за сим наблюдение, и в противном случае немедленно представить об удалении из оного монахинь, – причём Святейший Синод присовокупляет, чтобы донесено ему было о последующих распоряжениях; – собственною его высокопреосвященства рукою записано: Для присутствования в Виленском Попечительном Совете назначаю я кафедрального протоиерея Виктора Гомолицкого и предлагаю консистории сделать о сем надлежащее распоряжение. При сем препровождаю в списках рапорт мой Святейшему Синоду от нынешнего числа и отношение к местному губернатору. Дальнейшие распоряжения будут сделаны за получением ответа г-на губернатора.

В 1841 и три последующие годы, изъяты из употребления и уничтожены служебники и требники прежних Униатских изданий, бывшие при воссоединённых церквах Литовской епархии. Между тем дошло до моего сведения, что ещё в некоторых местах находятся подобные служебники и требники, и употребляемые иногда для удобства производят сбивчивость в богослужении. Кроме того, после нового распределения епархий, к епархии Литовской причислены восемьдесят церквей по Дисненскому и Вилейскому уездам, принадлежавшие прежде к епархиям Полоцкой и Минской, и нет положительных сведений, были ли приняты по оным меры к изъятию из употребления богослужебных книг прежней печати.

Посему предлагаю консистории предписать всем благочинным и настоятелям монастырей, дабы они доставили безотлагательно ведомость о всех богослужебных книгах, напечатанных в прежних Униатских типографиях и находящихся доныне налицо при подведомственных им церквах и монастырях, с показанием заглавий сих богослужебных книг и года их издания, и ведомости сии представить мне на дальнейшее моё усмотрение и распоряжение. С тем вместе консистория вытребует от тех же благочинных и настоятелей список богослужебным книгам, печатанным в типографиях ведомства Св. Синода, находящимся при тех же церквах и монастырях, дабы, в случае недостатка сих книг, испросить таковые откуда следует. Консистория предварит благочинных и настоятелей монастырских, что как они, так и подведомые им священники подвергнутся строгой ответственности за неверность требуемых от них ведомостей.

Исполняя секретный указ Святейшего Правительствующего Синода, от 16 истекшего апреля за № 2719, я сделал консистории прилагаемое в списке предложение, о собрании нужных сведений касательно находящихся ещё при церквах Литовской епархии богослужебных книг прежних Униатских изданий, а также имеющихся уже при них книг, печатанных в типографиях синодального ведомства. С тем вместе возложил я на преосвященных викариев Игнатия и Филарета, равно на кафедрального протоиерея Виктора Гомолицкого, коим предстоит ныне по моему поручению осмотр церквей Ковенской губернии и трёх уездов Виленской и Гродненской губернии, дабы они обратили внимание на означенный предмет и об оказавшемся мне донесли.

За получением сих сведений, долгом моим будет сделать дальнейшее исполнение по указу Святейшего Синода.

На протоколе её, от 19 августа, с мнением о сделании сношения с губернским правлением, чтобы поставленный в селе Токарах, Брестского уезда, крест на месте, где будто бы являлась неизвестная какая-то женщина, перенесён был на кладбище, – и о передаче в оное ж правление разыскания о сем происшествии, произведённого Брестским и Кобринским благочинными, – собственною его высокопреосвященства рукою записано: В настоящем деле я нахожу виновными: 1) Высоколитовского благочинного, что он допустил, не предупредил и даже не донёс епархиальному начальству о происшествии, здесь прописанном; 2) священника Токарской церкви Будзилловича, что он, не снесясь с своим благочинным и не получив от него разрешения, осмелился своевольно водрузить новый крест и совершить необыкновенное богослужение, а тем самым способствовал суеверию простого народа. Посему предлагаю консистории вызвать в своё присутствие как благочинного, так и священника Токарской церкви и, отобрав от них лично дополнительные объяснения, представить мне своё постановление: какому они должны быть подвергнуты взысканию за прописанные упущения и своевольство, равно, может ли быть священник Сименон Будзиллович оставлен при Токарской церкви, тогда как он, по-видимому, не в состоянии руководить тамошними прихожанами. Предположенное здесь отправление дела в Гродненское губернское правление консистория отложит до окончательного постановления по настоящей моей резолюции.

На протоколе её, от 12 сентября, которым, по случаю происходившего. якобы в Токарском приходе явления неизвестной женщины, и поставления на том месте священником Будзилловичем креста, определено: 1) Высоколитовского благочинного Будзилловича, виновного в потворстве сыну и недонесении о сем епархиальному начальству, оштрафовать 10 рублями в пользу Попечительства; 2) священника Токарской церкви Симеона Будзилловича, за самовольное освящение креста и недонесение благочинному, вызванного уже к кафедральному собору, подвергнуть однонедельной эпитимии в Святодуховом монастыре; 3) дело о настоящем происшествии, для дачи оному законного хода, отослать в Гродненское губернское правление; 4) просить оное ж правление о перенесении помянутого креста на приходское кладбище; 5) потребовать от благочинных Гродненской губернии сведений, не поставлены ли по их ведомству духовенством самовольно на дорогах где-либо кресты; 6) подтвердить всему духовенству под расписки, дабы о важнейших происшествиях было немедленно доносимо по начальству, и 7) вытребовать чрез благочинного в консисторию деньги 370 руб., собранные на месте происшествия от приношений стекающегося народа; – собственною его высокопреосвященства рукою записано: За своеволие и потворство в настоящем деле благочинного и священника Симеона Будзилловича это слишком лёгкое взыскание; за всем тем я согласен на оное, если благочинный и священник исправят сами собою соблазн, который допустили и утвердили. Посему предлагаю консистории: 1) отпустить священника Симеона Будзилловича на местожительство и поставить ему в обязанность, как и самому благочинному, крест, поставленный первым на месте сомнительного и недоказанного происшествия, перенести вместе с прихожанами на местное кладбище и напредь никогда не совершать никакого молитвословия на означенном выше месте; 2) если крест будет перенесён и о том донесено будет консистории Брестским благочинным протоиреем Соловьевичем, то ограничиться относительно сказанных духовных взысканием, здесь положенным, и за тем не давать дальнейшего хода сему делу посредством гражданского начальства; 3) если ж благочинный и священник Будзилловичи будут не в состоянии сами собою перенесть с прихожанами крест, а тем самым окажутся способными только потворствовать своим подчинённым, а не вести их путём истины к добру и исполнению законов, то отрешить Симеона Будзилловича от Токарского прихода, а благочинного Будзилловича от благочиннической должности, а дело передать на дальнейшее постановление гражданских начальств, по положению консистории; 4) все собранные и здесь упоминаемые деньги, равно и те деньги, которые соберутся ещё до перенесения креста на кладбище, обратить в пользу Попечительства о бедных духовного звания, дабы пожертвования усердствующих получили спасительное назначение и не давали повода предосудительным толкам насчёт местного духовенства. В остальном постановление консистории утверждается.

На протоколе её, от 23 октября, которым, по делу о происходившем будто бы в Токарском приходе чудесном явлении неизвестной женщины, определено: 1) о полученном донесении Брестского благочинного, что поставленный было на месте происшествия крест перенесён уже священником Токарской церкви Сименоном Будзилловичем на кладбище, но что священник сей отказался сделать увещание собирающемуся в то место для богомоления народу, чтобы оный напредь не собирался, – предоставить благоусмотрению его высокопреосвященства; 2) затем, согласно прежнему постановлению, взыскать с Высоколитовского благочинного протоиерея Будзилловича 10 рублей штрафа, а Токарского священника Будзилловича вызвать в Вильно на однонедельную эпитимию, если о нём не последует особой резолюции; и 3) по случаю недоставления ещё в Попечительство благочинным Будзилловичем денег, собранных от приношений на месте происшествия, командировать насчёт его в Токары Брестского благочинного, для поверки и отсылки всей поступившей суммы, равно для продажи других пожертвованных вещей; – собственною его высокопреосвященства рукою записано: Снисхождение, оказанное мною резолюцией, от 17 истекшего сентября за № 3711, сделано под тем условием: «Если священник Токарской церкви и местный благочинный исправят сами собою соблазн, который допустили и утвердили». Между тем, из прописанного здесь донесения протоиерея Соловьевича явствует, что этот соблазн вовсе не устранён, и даже священник Будзиллович отказался сделать своим прихожанам нужное внушение. Этот священник виновен и в том, что, отправляясь из Вильна, не явился ко мне по заведённому порядку за благословением и для получения наставлений, столько ему необходимых. С другой стороны, Высоколитовский благочинный Будзиллович, толико оказавшийся виновным своим нерадением по сему делу, неспособен исполнять должность сию и по самой болезни, даже воспрепятствовавшей ему прибыть в Вильно для объяснений по тому делу. Засим, утверждая настоящее постановление консистории, предлагаю оной: 1) привести в действо определение её, от 20 минувшего августа, касательно передачи настоящего дела на рассмотрение и постановление гражданского начальства; 2) отрешить протоиерея Будзилловича от должности Высоколитовского благочинного и бывшие в его ведомстве церкви подчинить Брестскому благочинному протоиерею Соловьевичу; 3) затем предписать протоиерею Соловьевичу совокупно с благочинными Влодавским и Каменецким сообразить, какие из подчинённых ему церквей удобно подчинить сим двум благочинным, для уравнения числа церквей по благочиниям, и соображение это представить на утверждение консистории; 4) священника Токарской церкви Будзилловича признать заслуживающим вполне отрешения от места или перемещения на другое; но об исполнении сего представить мне тогда, как последует окончательное решете по сему делу гражданского начальства, ибо тогда только обнаружится вполне виновность сего священника.

По случаю служения во вчерашний день в Виленской приходской Николаевской церкви, заметил я, что церковь сия обезображена уничтожением южной части иконостаса, допущенным без разрешения начальства. С другой стороны, сим своевольным действием, с дерзким нарушением церковных постановлений, открыто для почитания народу хранившееся в сей церкви не на виду тело под названием Иоанна пресвитера, не только не внесённого церковью в число святых, но даже ещё не освидетельствованное и не признанное подлинным.

Засим предлагаю консистории: 1) предписать причту означенной Николаевской церкви, чтобы он безотлагательно восстановил уничтоженную часть иконостаса и привёл оный в тот самый вид, как это было прежде; 2) на время сей работы в Никольской церкви воспретить в ней богослужение, переведя таковое в кафедральный собор; 3) на это же время, воспретить настоятелю той церкви протоиерею Корсакевичу всякое священнодействие, за недобросовестное своевольство и нарушение церковных правил, да сверх того вменить ему в обязанность, чтобы он двухнедельною молитвою у гроба святых Виленских мучеников, а также исповедью, очистил совесть свою для доброго на будущее время служения. С сим вместе, сделано от меня строгое замечание местному благочинному кафедральному протоиерею за допущение означенного выше своевольства и недонесение мне об оном.

Графу Протасову, 25 сентября 1852 года № 3810 (конфиденциально).

Я нашёл необходимым войти в Святейший Синод двумя секретными рапортами: одним, от 21 сего сентября за № 3727, о своевольной постройке Латинских каплиц и определении ксёндзов туда, где их прежде не бывало; другим, от нынешнего 25 сентября за № 3804, о крещении подкидышей Виленского воспитательного дома, показанных сомнительно крещёнными по Рижскому обряду.

Не зная, своевременны ли эти рапорты, по особым правительственным видам, долгом считаю препроводить их к Вашему Сиятельству, предоставляя вам совершенно поступить в их отношении, как признаете полезным и нужным.

Я прошу только, чтобы по поводу каплиц Дисненского уезда не был компрометирован Виленский епископ Жилинский, благоразумнейший из своих собратий. Этот уезд недавно поступил к его епархии, и в делах, прописанных в моём рапорте, по большей части виновно Минское епархиальное начальство. Преосвященный Жилинский удовлетворил уже вполне одно из моих к нему отношений, именно о каплице Мядзиольской. Надеюсь, что и по прочим четырём делам можно будет поладить домашним образом – что было бы желательно в видах обоюдной пользы. Потому прошу покорнейше, чтобы по рапорту моему было поступлено по точному его смыслу, то есть, чтобы только по дошедшим сведениям подтверждено было гражданским начальствам строжайше смотреть, дабы не строено вопреки закона новых Римско-католических каплиц и не определяемо ксёндзов, где их прежде не бывало. Это подтверждение необходимо для возбуждения внимания гражданских начальств, для обуздания частного местного своевольства и для охранения самих Римских епископов против вымогательства в сем отношении помещиков и Римского духовенства.

Графу Протасову, 26 сентября 1852 года № 3815 (секретно-конфиденциально).

Весною нынешнего года были в Вильне дворянские выборы, во время коих судьёй по Дисненскому уезду избран тамошний помещик Франц Корженевский, состоящий под надзором полиции. Мне сообщена частно пометка о нём у гражданского начальства: «характера дерзкого, склонен к ябедам, презирает Русское правительство и Православную веру, по связям и большому достоянию успевает ускользать». И этот помещик, состоящий под надзором полиции, утверждён Ильёю Гавриловичем в должности судьи, а по болезни местного предводителя дворянства, исправляет постоянно и должность предводителя Дисненского уезда.

А мне какое в том дело? – А вот какое.

Ваше Сиятельство помните, что помещики Дисненского уезда, более нежели где, старались воспротивиться воссоединению Униатов в 1839 году. Вы помните также, что, в несколько лет после того, совращено в Латинство по тому ж уезду более двух тысяч крестьян имения Леонполя помещицы Лопацинской, которые возвращены на лоно Православия не без больших затруднений. В это время помянутый Корженевский с братом своим содержал в аренде имение Леонполь и были самыми ревностными агентами помещицы Лопацинской против Православия.

Но это былое… едва ли не настоящее.

Помещица Лопацинская, сильно издержавшаяся на это дело, была некоторое время в стороне, в Белорусском имении – теперь видно оперилась, и вновь находится в Вильне, в явной милости у генерал-губернатора. Выборы произведены под её покровом, и вот одно обстоятельство, которое заставляет думать, что выбор Корженевского направлен против Православия. Помещик Дисненского уезда Обромпальский, служивший там прежде по выборам, содействовал усердно губернатору Жеребцову к возвращению Леонпольских крестьян в Православие. Мне сказано, что Обромпальскому предложена была помещиками на выборах должность судьи, и вдруг единогласно избран Корженевский, и один из избирателей, вскочив на стул, провозгласил: виват партия.

Мне известно, что эта партия, наследство бывшего в 1831 году по Дисненскому уезду мятежнического комитета, под председательством Гечевича, не дремлет и ныне. Довольно указать на секретный рапорт мой Святейшему Синоду, от 21 сего сентября, об устроенных по Дисненскому уезду своевольно Латинских каплицах и определении Латинских ксёндзов туда, где их прежде не бывало; а также на конфиденциальное отношение моё к Вашему Сиятельству, от 22 сего ж сентября, о систематическом притеснении там Православных крестьян сравнительно с Латинскими.

Мне известно также, что Илья Гаврилович, любящий, как известно, поболтать, сказал в течение выборов у Лопацинской в присутствии коноводов латино-польской партии: «что он считает Православными только Велико-Россиян, а воссоединённые готовы изменить при первом случае, а впереди их белая шапка». Так точно! отвечали коноводы, с низким поклоном. Зная, что сказанная партия умеет заставлять Илью Гавриловича говорить, что и как ей нужно, подумаешь иногда – пожалуй, они решаются вновь на какую попытку относительно воссоединённых крестьян Дисненского уезда, а Илья Гаврилович готов им помочь, чтобы оправдать слова свои.

Но предварял ли я о сем Илью Гавриловича? – Сведения эти собраны мною и поверены постепенно, и уже было поздно. Но если бы я имел их и вовремя, то и тогда не мог бы решиться на объяснения с Ильёю Гавриловичем. В прошлом году, в октябре, я уже писал Вашему Сиятельству, что эти объяснения напрасны и даже во зло употребляются. Довольно вам сказать, что я предварял Илью Гавриловича о Лопацинской, как скоро заметил, что она втирается к нему и к его семейству – и он после того ещё более с нею сблизился. Узнав о назначении Бялоцкого в правители канцелярии генерал-губернаторской, я тогда же предварил Илью Гавриловича, что чрез него обделывались все дела, противные Православию, когда он был только одним из секретарей той канцелярии – и это едва ли не усилию его положения. Правитель канцелярии гражданского губернатора тоже Римлянин. В губернское правление посадили из генерал-губернаторской канцелярии магометанина Базаревского – посадили Римлянина, секретаря Римского епископа, Гецольда, с вытеснением члена Православного. Теперь действия, противные Православию, легко закрывать и отклонять ответственность за них.

Судя по тому, что видел до ныне, я убеждён, что Илья Гаврилович не может действовать на пользу Православной Церкви, и по принятой им системе, и по сфере его окружающей, и по самим его убеждениям – а необходимо будет вольным или невольным орудием недоброжелателей сей Церкви.

Но какая ж цель настоящего письма. Неужели судья Дисненского уезда Корженевский? – Разумеется, резкое его устранение, как избранного в бытность под надзором полиции, было бы сильным обузданием злонамеренных действий и предостережением гражданских начальств. Однакож для этого одного я не взял бы на себя неприятной обязанности излагать всё здесь прописанное. Моею целью было представить настоящее положение дел Православных в здешней стране и связать письмом сим в одно целое все сведения, изложенные в двух секретных рапортах Св. Синоду и в четырёх конфиденциальных отношениях, вместе с сим отправляемых к Вашему Сиятельству.

Илью Гавриловича латино-польская партия называет своим благодетелем; на него возлагает свои надежды – и теперь, может быть, будет действовать ещё смелее, когда брат его министром внутренних дел. Не считайте ж излишним, моё писание. Если я не смогу чего отстранить – то мне позволительно по крайней мере умыть руки.

Графу Протасову, 27 сентября 1852 года № 3821.

С нынешнею почтою, то есть 27 сентября, отправлены к Вашему Сиятельству два секретные рапорты мои Св. Синоду, от 21 и 25 сего сентября за №№ 3727 и 3804, а также четыре конфиденциальные отношения к Вашему Сиятельству, от 20 сего ж сентября за № 3708, от 22 за № 3753, от 24 за № 3772 и от 25 за № 3810.

По особым обстоятельствам покорнейше прошу Ваше Сиятельство уведомить меня о получении сих шести бумаг.

Графу Протасову, 25 ноября № 4603 (конфиденциально).

Долгом поставляю препроводить при сем к Вашему Сиятельству два рапорта Св. Синоду, въ тесной связи по содержанию находящиеся, от 22 и 25 сего ноября за № 4563 и 4604, и покорнейше прошу деятельного участия вашего в добром удовлетворении оных относительно устройства в Вильне женского Православного монастыря и училища для девиц духовного звания. Всё это дело известно Вашему Сиятельству несколько уже лет, и вы лучше меня знаете, дать ли оному дальнейший ход собственно от себя, или же передать в Св. Синод.

Бог видит, что я уже и не знаю, как поступать, при настоящем направлении в пользу Римлян правительственной ли или местной власти. После бумаг, отправленных к Вашему Сиятельству в октябре прошлого и в сентябре настоящего года, а также в нынешний день, нельзя, кажется, иметь надежды на искреннее содействие местных властей Православному духовному ведомству. Час от часу, составляется местная правительственная атмосфера, более благоприятная и поощрительная для иноверцев. Жалею, что я удержал посылку в своё время прилагаемой при сем конфиденциальной бумаги, от 26 сентября за № 3815. Она пояснила бы прочие бумаги, отправленные к Вашему Сиятельству в 27-й день того ж сентября. Деликатность, которая воздержала меня тогда с отправлением этой бумаги, была неуместна. Можно ли не касаться личности, когда видишь, что другие основывают дела службы на побуждениях личности?

Филарету, митрополиту Московскому, 20 февраля 1853 года.

В нашей стране, где Православная Церковь состоит по преимуществу в положении воинствующем, или лучше сказать оборонительном, против чужих и своих, мы очень скудны орудиями защиты, и малейшее из них здесь благодетельно.

В прошлогоднем издании Творений Святых Отцев есть статья: Слово Кафолического Православия Римскому Кафоличеству. Если она недостаточна к полному систематическому обсуждению вопроса, то весьма будет полезна к живительному обновлению оного между священством и мирянами, более образованными.

Покорнейше прошу Ваше Высокопреосвященство приказать, чтобы сказанная статья была напечатана в виде брошюры и прислана мне в бумажном переплёте или в листах, в 1500 экземплярах; а ценность по назначению будет мною отправлена, куда будет указано.

Простите, Высокопреосвященнейший Владыко, что я утруждаю вас безпосредственно по сему предмету. Я не знал к кому бы о том написать – да притом мне известно, как принимаете вы к сердцу всё благое Церкви святой, сияет ли оно как светильник на возвышении, или сокрыто как камешек, положенный с другими в основание святыни.

Графу Протасову, 5 ноября 1853 года (конфиденциально).

Препровождаю к Вашему Сиятельству при сем слово, произнесённое мною в 1-й день сего ноября, после прочтения Высочайшего манифеста о войне с Турками. Я думаю, что ныне именно должна воспрянуть ревность пастырей христианских за дело христианства. В здешней стороне особенно, где неприязненные России элементы поднимают ныне голову и стараются возбудить сочувствие к врагам её, необходимо заклеймить позором это богопротивное направление. Нужно также полагать оплот неправдам, разглашаемым на Западе и имеющим сильный отголосок в России. Притом я в стороне, вдали от правительства – и это слово не может иметь политического значения. За всем тем, я не решился напечатать оное, не зная, будет ли оно соответственно настоящему положению дел, особенно, если ещё возможен мир без войны.

Как Ваше Сиятельство можете знать это положение дел, то прошу покорнейше уведомить меня: можно ли и полезно означенное слово напечатать здесь в Вильне брошюрою собственно от меня, не для продажи, а для раздачи на память лицам более для меня близким, как я печатал несколько прежних моих проповедей. Это только полугласность, которую можно после обратить в гласность, если окажется полезным.

Графу Протасову, 27 июля 1854 года № 1997 (конфиденциально).

Извините, Ваше Сиятельство, что я вас утруждаю делом о священнике Сильвестре Стояновиче – но оно имеет свою важную сторону. Пора бы, кажется, забывать о различи между древлеправославными и воссоединёнными: со времени воссоединения уже пятнадцать лет, и по крайней мере три четверти нынешних здешних священников воспитаны и рукоположены на лоне Церкви Православной, а между тем и доныне есть люди неблагонамеренные, которые сеют плевелы в этом смысле. Беда в особенности с малоспособными и провинившимися духовными. Хотя я по преимуществу возвышаю и награждаю древлеправославных, хотя и оказываю провинившимся из них более снисхождения, нежели воссоединённым: за всем тем, при всяком случае они возглашают, будто их вина состоит в том, что они древлеправославные, и заводят в сем смысле интриги. Кажется, это случается резче со времени принятой было Ильёю Гавриловичем системы, выставлять здесь вперёд древлеправославных. Может быть и я несколько виноват, что допустил известного интригами протоиерея домовой генерал-губернаторской церкви Смирницкого выйти из Вильна с честью и с пенсионом, а священника Крониковского, виновного в присвоении достояния по Мядзиольскому монастырю, получить в Минской епархии (как здесь разглашено) лучший противу прежнего приход, по ходатайству из С.-Петербурга. Опасаюсь, дабы здесь не утвердилось убеждение, что самое лучшее средство для провинившегося древлеправославного священника выйти хорошо из дела, есть дерзость против епархиального начальства, а не покорность и исправление.

Покорнейше прошу посредства Вашего Сиятельства, чтобы поступающее с сим вместе отношение моё к Вашему Сиятельству о священнике Стояновиче разрешено было в таком смысле: дабы было предостережением для древлеправославных духовных, в их несправедливых притязаниях и жалобах. Я думаю, что подобное наноминовение и указание при настоящем случае имело бы полезное и решительное действие для будущего.

Графу Протасову, 8 августа 1854 года.

Сегодня минуло двадцать пять лет со времени посвящения меня в архиерейский сан. В семь часов утра, тишком, в пещерной церкви, у гроба святых Виленских мучеников, над своим собственным гробом, принёс я от глубины сердца благодарение Господу Богу за неизреченные его о мне милости.

По его благому промышлению, прошёл я благополучно и не без общественной пользы толь продолжительное, не нетрудное поприще! Он благословлял мои начинания, видимо охранял меня от стрел лукавства, от козней недоброжелателей, и часто даже применял их во благо и для меня, и для доброго дела, которому посвятил я себя! Признаюсь однакож, что это ко Господу благодарение сопровождалось какою-то душевною грустью. Давно уже я думал, что моё поприще кончилось, что я должен бы уже успокоиться или упокоиться – а между тем, мне всё приходится стоять здесь по-прежнему одиноко, среди преобладающих чуждых элементов, и выдерживать сильный напор их разнообразных неприязненных дуновений.

Сегодняшний день праздную я только молитвою и наделением обильною милостынею бедных города Вильна. Прошу ещё Ваше Сиятельство представить Государю Императору прилагаемую при сем просьбу. В ней я прошу о принятии на военные издержки, во всё продолжение войны, половины моего архиерейского штатного жалованья, то есть по две тысячи рублей серебром в год. В настоящем положении дел, долг каждого принести всё в жертву Церкви святой и отечеству, и моему сердцу утешительно быть причастным этой жертве, хотя она – Твоя от Твоих!

Я отправил к Вашему Сиятельству несколько литографий моего портрета, довольно удачных. Примите их на память, и не обвиняйте меня в суетности. Литография сделана близкими мне лицами, – когда-нибудь это будет любопытно – я их не посылаю теперь никому в Петербург.

Государю Императору, 8 августа 1854 года.

Благочестивейший, Самодержавнейший Государь!

Отрадно сердцу видеть всеобщее усердие сынов Православной Церкви и России, обнаруживающееся в добровольных приношениях на защиту веры и отечества против неправедного не христианского стремления западных держав, усиливающихся и доныне в своём беззаконном намерении действовать на пользу магометанства, к угнетению Православных христиан и нарушению священных прав России.

Всеподданнейше прошу Ваше Императорское Величество дозволить и мне принести на военные потребности, во всё продолжение настоящей войны, половину получаемого мною ныне штатного архиерейского жалованья, то есть по две тысячи рублей серебром в год, и приказать кому следует принимать от меня сии деньги, при получении того жалованья за каждое полугодие, по тысяче рублей серебром.

Возрождённая недавно Православная Литовская епархия ещё скудна средствами; но я уверен, что подчинённое мне духовенство, сколь оно ни стеснено здешним положением и здешними обстоятельствами, когда придёт время, готово будет и от своего необходимого принести жертву отечеству и святой Православной Церкви.

Вашего Императорского Величества верноподданный.

Кафедральному собору, 8 августа 1854 года.

В неизреченной своей милости Господь Бог сподобил меня пройти благополучно двадцатипятилетнее служение в архиерейском сане. Желая возблагодарить его за сию милость посильным облегчением участи бедствующих, предлагаю Виленскому кафедральному собору собрать ближайшие сведения о бедных города Вильна, без различая вероисповеданий, и разделить между ними препровождаемые при сем 500 рублей серебром.

Некоторым преосвященным, 8 августа 1854 года.

Сегодня минуло двадцать пять лет со времени посвящения меня в архиерейский сан. Помолясь тишком поутру в семь часов, в пещерной церкви, у гроба святых Виленских мучеников, над собственным моим гробом; возблагодарив Господа за благий покров его в толь продолжительное течение не нетрудного служения; поделясь с бедными излишком моего достояния, – я не забыл и людей близких мне расположением или добрым служением.

Посылаю вам литографированный мой портрет, надеясь, что эта память будет для вас не неприятна, и прошу в тёплых молитвах к Господу не забывать искреннего вашего

митрополита Иосифа.

Графу Протасову, 26 декабря 1854 года.

Неизлишним считаю препроводить при сем к Вашему Сиятельству произнесённое мною во вчерашний день слово. Оно как бы необходимое последствие известного уже вам слова, произнесённого мною в прошлом году в 1-й день ноября. Случилось, что и нынешнее слово говорено после манифеста Высочайшего, от 14 сего декабря, который получен нами почти накануне Рождества Христова. Мне показалось не лишним сказать оное – а впрочем доброе желание да покроет недостатки: писал, по совести, и по крайнему моему разумению.

Графу Протасову, 10 января 1855 года № 40 (секретно и конфиденциально).

Как верноподданный, как сын отечества, как член Православной Церкви и как воссоединённый архиерей, обязанный некоторою ответственностью пред воссоединёнными и за воссоединённых, долгом считаю обратить ещё раз внимание правительства на обстоятельства края, с которым связано моё служение.

Кажется, после благословенного Богом воссоединения Униатов с Православною Церковью, вскоре забыто, что они были для Поляков и Римских Католиков и авангардом, и оплотом против русской народности и Православия, что воссоединение было для латино-польской партии самым чувствительным ударом, что эта партия должна была искать новых условий для обеспечения своего положения, и что соотношения оной к воссоединённым должны были принять характер не только недоброжелательства, но и мести. Кажется также, латино-польскую партию сочли слабою, забывая, что она, кроме собственных сил, имеет опору в общей иноверной и иностранной партии, по видам религиозным и политическим. Кажется, не обращено также внимания, что страдательное совершенно положение, в котором поставлены воссоединённые со времени слития с Православною Церковью, должно было и облегчить, и осме́лить латино-польскую партию в её действиях.

Не знаю, приходилось ли кому измерить и оценить вполне: что сделано в пользу этой партии в последние десять или пятнадцать лет. Здесь не намерен я распространяться о действиях на пользу Латинской иерархии. Это дело прошлое и уже неисправимо. Тут не главное конкордат – мера политическая, может быть, необходимая. Но вообще предшествовавшие, сопровождавшие и последовавшие за оною учреждения и распоряжения клонились к тому, чтобы упрочить и усилить противу прежнего Римско-Католическую в России иерархию. Теперь Православному духовенству в западных епархиях едва ли всех сил достаточно, чтобы бороться с одним только Римско-Католическим духовенством. Но ещё раз – я не намерен распространяться о сем духовенстве, а обращу внимание на другое, постепенно в здешней стране устроенное орудие латино-польской партии – гражданское чиноначалие.

Обстоятельствами вынужден я был собрать в прошлом месяце по секрету сведения о числе чиновников Православного и иноверного исповедания, по губерниям Виленской и Гродненской, в которых число народа, исповедующего Православную и Римско-Католическую веру, немного разнствует. И вот что оказывается из сих сведений.

Известно, что Православные в сказанных двух губерниях состоят почти из одних крестьян, а почти все помещики принадлежат Римско-католическому вероисповеданию и так называемой польской касте. Следовательно, Православные вполне зависят по крепостному праву от сих иноверных и инородных помещиков. Чтобы в подобном положении поставить и казённых крестьян, чиновники по ведомству государственных имуществ назначены преимущественно из иноверцев. В обеих палатах, Виленской и Гродненской, из 14 членов только 4 Православных, из 37 делопроизводителей и других чиновников только 5 Православных, из 12 столоначальников только 2 Православных, из 41 окружных начальников, их помощников, лесничих и люстраторов только 8 Православных, – то есть, из 104 старших чиновников только 19 Православных. Если к сему прибавить, что по сказанным двум губерниям все восемнадцать губернские и уездные предводители дворянства иноверцы, а в числе их письмоводителей только один Православный: то ясно, что все Православные обеих губерний состоят в полной зависимости от иноверцев в ближайших и необходимых условиях своего быта.

Чтобы уравновесить это преобладание иноверной ближайшей власти над Православными, едва ли достаточно было бы всей попечительности местных гражданских начальств, в самом лучшем и надёжном составе. Но вот каков на деле этот состав.

При генерал-губернаторе, правитель канцелярии, старшие и младшие секретари, помощники секретарей и прочие чиновники канцелярии, в числе 21, все иноверцы, за исключением одного помощника секретаря Православного, – только в числе адъютантов, дежурных офицеров и чиновников особых поручений есть шесть Православных на пять иноверцев. При обоих гражданских губернаторах в числе правителей канцелярии, чиновников особых поручений, а также старших и младших помощников правителей канцелярии, 9 Православных, а 20 иноверцев. В обоих губернских правлениях в числе членов, секретарей, прочих чиновников и столоначальников, есть 39 иноверцев, а только 11 Православных. Таким образом, высшее управление двух губерний состоит из 27 только Православных, а из 84 иноверных старших чиновников.

В такой же пропорции находится исполнительная власть по уездам. В числе городничих и земских исправников, которые должны быть, кажется, по положению, в здешней стране Русские и Православные, уже третья их часть по Виленской и Гродненской губернии из иноверцев. Письмоводителей при городничих 5 Православных, а 11 иноверцев. Заседателей и секретарей по земским судам 10 православных, а 40 иноверцев. Становых приставов 9 православных, а 57 иноверцев. То есть, на 165 старших уездных чиновников исполнительной власти только 47 Православных.

Судебная часть ещё менее благоприятна для Православных, нежели правительственная и исполнительная. По четырём палатам гражданского и уголовного суда, Виленским и Гродненским, в числе 18 членов только 5 Православных, в числе 26 секретарей и других чиновников только 1 Православный, в числе 20 столоначальников нет ни одного Православного. По всем уездным судам обеих губерний, 2 Православных, а 59 иноверных членов, и тоже 2 секретаря Православных, а 14 иноверных. То есть, из 141 старших чиновников по судебной части только 10 Православных.

Таким же образом замещены старшие места и по другим ведомствам. Из числа 107 членов обеих казённых палат, их секретарей и чиновников особых поручений, их бухгалтеров, контролёров, столоначальников и других чиновников, а также уездных казначеев с их помощниками, бухгалтерами и журналистами – Православных, всего на все, только 8. Из числа 18 членов, секретарей, старших чиновников и столоначальников, обоих приказов общественного призрения – Православных только 4. Из числа 30 членов, секретарей, инженеров, архитекторов, землемеров и других старших чиновников, по обеим строительным и дорожным комиссиям – тоже Православных только 4. Из числа 26 членов и старших чиновников, по окружному управлению III округа корпуса инженеров военных поселений – Православных только 8. Из числа 25 губернских и уездных почтмейстеров с их помощниками – только 6 Православных. Из числа 21 губернских и уездных прокуроров и стряпчих – только 4 Православных. Из числа 26 членов Человеколюбивого Общества и управляющих семью Виленскими богоугодными заведениями – только 2 Православных. Из числа же 53 членов врачебных управ, а также уездных и других штатных врачей – нет ни одного Православного.

Всех же старших чиновников вышепоименованных, по Виленской и Гродненской губерниям, из иноверцев 723, из Православных же 140, то есть менее шестой части всех чиновников. Между иноверцами едва десятая часть приходится на протестантов и магометан – остальные все Римские Католики. В низшем слое чиноначалия эта пропорция ещё менее благоприятна Православным.

Но эта арифметическая пропорция между Православными и иноверными чиновниками далеко ещё не представляет действительного преобладания сей последней массы. Теми же способами, которыми латино-польская партия сумела заместить по преимуществу своими людьми должностные места, она умеет управлять назначением или устранением самих Православных чиновников, по своим видам; а небольшое число самостоятельных ей легко вводить в заблуждение, задабривать или устрашать. Ясно, что, при подобном составе чиноначалия, самые благонамеренные и прозорливые начальники едва ли могут устоять против общего течения.

Таким образом Православное население Виленской и Гродненской губерний, числом почти в семьсот тысяч народа, зависит почти совершенно от произвола Римлян, господствующих над оным посредством помещиков и посредством местных правительственных и судебных властей. Духовенство Православное в такой же зависимости, и посредством своих прихожан, и по необходимым житейским потребностям. Нужно дело особенной ясности, чтобы можно его вести с успехом – иначе оное зажнут или происками, или ябедою, или проволочкою. Самое дело, выигранное официально, обращается обыкновенно не в пользу выигравшего и не в пользу Православия. Выигравшему возместят косвенными средствами; а дело, самое чистое, представят в общем мнении в виде, неблагоприятном Православию и Православному духовенству, – так что самое благоразумие требует по большей части молчания и долготерпения. Естественно, что в таком положении дел могут быть покойны те только из Православного духовенства, которые потворствуют видам преобладающей латино-польской партии; усердные ж подвижники и исполнители своего долга необходимо должны быть предметом недоброжелательства и происков той партии.

Я не говорю о себе – участь свою давно уже предал я на волю Провидения. Но, кажется, всякая местность, где бы семьсот тысяч Православных находились в подобном положении, должна бы обратить внимание; а что ж Литовская епархия, которая находится в исключительном положении во всех отношениях: в других западных епархиях, масса Православного населения господствует над малочисленным иноверным населением; в Литовской, семьсот тысяч Православных разбросаны по трём губерниям, среди полутора миллиона одних Римских Католиков. В других епархиях число воссоединённых немногочисленно в сравнении с древлеправославными, а следовательно, может быть удобно направляемо и охраняемо; в Литовской, вся паства почти исключительно состоит из воссоединённых. Сами воссоединённые в других епархиях не столько было отступили от русской народности и постановлений Восточной Церкви, как в Литовской, бывшей преимущественно под продолжительнейшим влиянием иноверчества и иноземства. Очевидно, что я имею и большее право и бо́льшую обязанность – просить правительство о преимущественном охранении Литовской паствы от влияния господствующих здесь чуждых элементов. Мне одному это не по силам.

Но не одно положение Православной паствы в здешней стране заставило меня изъяснить теперь всё прописанное. Я не раз о том представлял, и боюсь, не наскучил ли уже. Не забота также о русской народности в сей стране меня к тому побудила. Как ни больно, что десять миллионов Русского и Литовского народа в западных губерниях подчиняются вновь, более и более, преобладанию сорока или пятидесяти тысяч так называемых польских семейств, а тем самым и польской партии, посредством Латинского духовенства, посредством помещиков и посредством чиноначалия: но это со временем изменилось бы, при первом верном взгляде правительства.

Теперь дело не о Православии, не о народности западных губерний, но о настоящем политическом положении государства – и молчание с моей стороны об указанном выше было бы преступно. Не мне одному известно, что уже накануне последнего польского мятежа ещё не верили людям, предостерегавшим об оном. Кто же может уверить, что латино-польская партия не имела в виду нынешних событий, при устройстве, как выше видно, столь сильного своего преобладания в здешней стране. Я не говорю, чтобы эта партия сама собою была теперь столько сильна материально, дабы слишком беспокоить правительство. Но, в случае движения на Россию всего Запада, не приготовлено ли в здешней стране для врагов самое благоприятное управление? и не лишено ли правительство нужных орудий для полезного в ней действия, во всё течение могущих продолжаться военных происшествий, и в случайных обстоятельствах? Об этом, кажется, стоит подумать. Стоит подумать и о том, что гражданское управление не формируется так скоро и удобно, как переформирован Литовский корпус в 1830 году. Мне случилось слышать, будто поддерживающие латино-польскую партию указывают на Финляндию и остзейские губернии. И смешно, и больно! Нужно слишком много доброй воли, или слишком мало познания здешней страны, чтобы находить между сими местностями какое-либо соотношение.

Сохрани Господи, чтобы всё прописанное выше перетолковано было во вред и недоброжелательство к здешним чиновникам из Поляков и Латинян. Они не менее других могут служить государству с честью и пользою, в рядах русского воинства и в числе гражданских чиновников по другим областям. Но в здешней стране они связаны личными соотношениями, связаны общественным мнением, которое указывает не на Россию, а на Польшу: и по необходимости должны (разумеется не без исключений) быть орудиями видов латино-польской партии и Римского духовенства.

Пишу это Вашему Сиятельству, не как обер-прокурору Святейшего Синода, но как ближайшему слуге Государя Императора. Здесь уже дело не об участи какого-нибудь митрополита Иосифа или семисот тысяч воссоединённых. Теперь не в том дело: приятнее ли и удобнее здешним правителям держаться партии сильной, богатой и с влиянием; но в том, чтобы десяти-миллионную массу Русского и Литовского народа в западных губерниях обеспечить на пути долга при всяких могущих возникнуть случайностях, и охранять её от чуждого влияния. Ссылаюсь на совесть каждого не предубеждённого: может ли он иначе, как я, смотреть на постепенное усиление в здешней стране латино-польской партии? Впрочем, может статься, правительство во всем этом имело в виду особые цели и обстоятельства, мне неизвестные. В сем предположении, мысли свои я представляю секретно-конфиденциально, чувствуя, что исполнил долг свой по совести и по крайнему моему разумению.

Прошу покорнейше Ваше Сиятельство уведомить меня о получении сей бумаги.

С совершенным почтением и проч.

А. И. Карасевскому, 22 января 1855 года за № 179.

С крайним прискорбием получено мною извещение Вашего Превосходительства о кончине светлого жизнью и заслугами, графа Николая Александровича Протасова. Да учинит Господь душу его в месте светле, и да будет ему вечная память за добрые дела и за ревностное служение церкви и отечеству.

От 10-го числа сего января за № 40, отправлено мною к покойному Николаю Александровичу секретно-конфиденциальное отношение, которое по моему расчёту должно бы достичь С.-Петербурга в день кончины или на другой день.

Эта бумага довольно важна по своему содержанию, и потеря или неуместное разглашение оной могло бы быть не безвредно. Посему прошу Ваше Превосходительство уведомить меня: получено ли исправно сказанное отношение моё за № 40.

К. С. Сербиновичу, 29 января 1855 года.

Прежде письма вашего, от 23 сего января, имел я уже сведение о кончине нашего графа Николая Александровича, доброго царского слуги и ревнителя Церкви Православной. Да будет ему вечная память! С чувством глубокого сожаления помолились мы здесь об упокоении души его – и в домовой моей церкви, и в кафедральном соборе, и в Святодуховом монастыре, и в церкви семинарской со всеми семинаристами и воспитанниками духовных училищ. Ещё раз – дай ему Господь царствие небесное! – добрый быль человек – и если виноват был в чём передо мною, то разве в том, что поперечил мне выйти вовремя на покой, по неоднократным моим просьбам. Как-то Бог поможет теперь.

Государю Императору, 23 февраля 1855 года.

Благочестивейший Самодержавнейший Государь.

Угодно было Всевышнему любезного Вашему Величеству родителя призвать к блаженному упокоению, после многотрудной подвижнической жизни для счастья и славы Богом вверенного ему народа. Да утешит Господь Ваше Императорское Величество в сей великой потере для Вас, для России и для Церкви Православной! Да осенит Вас Он своею благодатью и укрепит силы Ваши на тяжкие труды к продолжению подвигов в Бозе почившего!

В отеческом попечении о великой семье Русской, не оставьте, Всемилостивейший Государь, милостью Вашею и воссоединённой паствы, попечением Вашего родителя приобретённой для Православной Церкви, – паствы, ещё несколько отчуждаемой, ещё несколько подверженной предубеждениям.

Простите, Благочестивейший Государь, дерзновению моему. Быв взыскан вниманием и милостями Великого Родителя, обращаюсь с доверенностью, как преданный слуга, к достойному Его Сыну.

Вашего Императорского Величества верноподданный

Иосиф, митрополит Литовский.

Министру Императорского Двора графу Адлербергу, 23 февраля 1855 года № 450.

Я счёл долгом своим обратиться к Государю Императору несколькими словами верноподданнического приветствия и соболезнования, в настоящую скорбную годину для Него и для всей России. Осмеливаюсь просить Ваше Сиятельство, прилагаемый конверт с сими несколькими словами представить Его Величеству, если не найдёте этого неприличным.

А. И. Карасевскому, 30 марта 1855 года № 733.

Премного вам благодарен за вашу о мне память, за добрые ваши пожелания и за благие ваши намерения о воссоединённом ведомстве. Да оно, как бы осиротевшее ныне, и заслуживает внимания. Многое о сем ведомстве, многое и очень многое о моих собственных действиях, известно было одному покойному Государю и верному его слуге графу Протасову. Тогда я мог быть несколько равнодушен и к общим усилиям преобладающих здесь чуждых элементов, и к частному недоброжелательству и интригам партий и лиц. Правда была наяву. Теперь, по необходимости, многое окажется нужным разоблачать сызнова, начинать сызнова борьбу – а тут уже и силы по летам не до того, и недостаёт охоты обращать серьёзное внимание на мелочные, жалкие интриги, которыми как-то презирать уже приучился. Бог видит, что мне и на мысль не приходило пережить покойного Государя, моего благодетеля, и незабвенного графа Протасова, столь внимательного ко мне во всех отношениях. Если бы я это предвидел, наверно приложил бы все усилия, чтобы заблаговременно устраниться от дел. Может быть, и теперь спокойствие остатка моей жизни, а в некотором смысле и обязанность моя, того бы требовали. Но чувствую, что, при нынешнем положении отечества, долг каждого стоять крепко на своём месте – и устраняться от него было бы постыдно. А впрочем, полагаюсь на благость Всевышнего, на милость Государя Императора и на сочувствие Церкви Православной, которой равнодушие к нам допускать было бы слишком больно.

Поручая себя и свою паству благосклонному вниманию Вашего Превосходительства, желаю от всей души, да воскресший Спаситель наш Иисус Христос подаст вам преизобильно всякие блага, а в особенности силы душевные и телесные, к бодрому исполнению возложенных на вас высоких обязанностей, на пользу государства и Церкви Православной.

Генералу Офросимову, 15 мая 1855 года.

Узнав, что гвардейские полки вверенной вам дивизии, столь часто и усердно стоявшие со мною на молитве, отправляются в дальнейший поход, прошу Ваше Превосходительство поручить, кому-либо, чтобы на прилагаемые при сем триста рублей серебром служивые четырёх батальонов, бывших в последний раз на карауле в городе Вильне, на первой в пути днёвке, были от меня попотчиваны чаркой водки да булкой каждый.

Я благословлял их прежде святою иконою, вместе с преображенским полком – ещё раз: да благословит их всех Господь Бог в неизреченной своей милости.

Григорию, архиепископу Казанскому, 27 мая 1855 года.

Вы меня наделяете постоянно душеспасительными и полезными творениями вашими. Мне совестно, что я не имею чем отплачиваться. Проведя всю жизнь в тревожных обстоятельствах, я и доныне от них не свободен – а это не так-то благоприятно трудам, требующим продолжительного времени и спокойствия. Примите, Ваше Высокопреосвященство, от меня хотя несколько экземпляров двух слов в последнее время напечатанных, вместе с сим отправляемых. Прошу вас покорнейше передать по одному экземпляру оных синодальным членам, в знак моего к ним уважения. Только прошу не осуждать, если что покажется резко. Тридцать пять лет я стою лицом к лицу против неправд Запада – и, естественно, должен говорить иначе, чем другие.

Московскому митрополиту Филарету и С.-Петербургскому Никанору, 30 мая 1855 года (конфиденциально).

Вашему Высокопреосвященству понятно, что после пройдённого мною поприща и в положении, в котором нахожусь, для меня должны быть минуты весьма тягостные, в которые чувствую я своё одиночество в Церкви Православной. Я желал избежать последствий этого положения – желал устраниться от дел на покой, после совершившегося воссоединения Униатов: но неоднократные мои о сем просьбы не удостоились удовлетворения. Таким образом, мне оставалось искать утешения только в мысли, что я мог быть ещё полезным Церкви Православной на самом трудном месте. И вот уже десять лет, как я стою в Вильне, на пределах Церкви Православной, среди решительно преобладающих иноверных и инородных элементов, неприязненных Церкви Православной вообще, а в особенности воссоединённым и мне лично. Стояние это тем тягостнее, что для пользы Церкви и государства нужно было избегать явной борьбы, а весь натиск враждебных элементов отражать преимущественно невозмутимою стойкостью и официальное действование употреблять только для редких, особенной важности случаев. Если этот образ действия полезен для службы, то едва ли благоприятен для меня лично. Он предоставляет слишком много удобства частным интригам недоброжелательствующих партий и лиц.

Не с намерением обнаружить последствия этого недоброжелательства пишу я настоящее письмо – оно имеет другое побуждение. Один Бог ведает, какую участь готовят мне настоящие общественные и местные обстоятельства. Мне тягостна мысль, что недоброжелатели постараются марать память мою, что, может быть, мне не отдаст справедливости и самая Церковь Православная. Прошу Ваше Высокопреосвященство, буду ли жив или по смерти, принять под свой покров эту память, которая, надеюсь, есть достояние Церкви Православной. Я не могу теперь доставить вам многих материалов, которые представят в настоящем свете все действия мои – это дело времени. Но не мог воздержаться, чтобы не препроводить хотя двух недавних бумаг, при сем приложенных за № 40 и 895, которые одни уже должны очертить и моё положение, и действующие против меня пружины.

Как память, примите, Высокопреосвященнейший, и два мои последние слова; только прошу не осуждать, если что покажется резким – тридцать пять лет я стою лицом к лицу против неправд Запада – и, естественно, должен говорить иначе, чем другие.

Поручая себя ещё раз святым молитвам и доброму памятованию вашему, Милостивый Архипастырь, имею честь быть с истинным почтением и преданностью.

Генералу Мусину-Пушкину, 1 апреля 1856 года.

Покорнейше прошу вас, Алексей Петрович, поручить кому-либо, на прилагаемые при сем триста рублей серебром, угостить добрых солдат командуемого вами преображенского полка – чтобы перед походом подкрепили силы доброю чаркой вина и чем Бог пошлёт.

Да благословит их Господь на дальнейшую Царскую службу! – чтоб преображенский полк всегда делал столько же чести имени Русских и Православных воинов, как сделали её нынешним пребыванием в пределах Литовской епархии.

Филарету, митрополиту Московскому, 4 июня 1856 года № 1383.

По Высочайшей воле Государя Императора, я обязан прибыть в Москву ко времени священного торжества коронации. Хотя о сроке сего торжества я ещё не уведомлён, но, естественно, должен озаботиться по сему предмету, особенно находясь более других в неведении об обстоятельствах, к тому относящихся.

Долгом поставляю обратиться к Вашему Высокопреосвященству с покорнейшею просьбою: не изволите ли, Милостивый Архипастырь, на время пребывания в Москве, приютить меня в котором-либо из тамошних монастырей, где бы мог поместиться и собственный мой экипаж, который мне советуют взять с собою. Прошу также благосклонного наставления, не предстоят ли мне при священном короновании какие обязанности, о которых следовало бы мне знать заблаговременно, или обзапастись ризничными принадлежностями.

Простите, Высокопреосвященнейший, что я вас утруждаю – мне это совестно, но, повторяю, по прежнему и настоящему положению моему, мне трудно при теперешнем случае знать и сообразиться о необходимом. Надеюсь, что Ваше Высокопреосвященство удостоите меня заблаговременно благосклонными ответом, дабы я мог поступить по вашему указанию.

С глубочайшим почтением и истинною преданностью имею честь быть.

Викарному епископу Ковенскому Филарету, 7 августа 1856 года.

Благодарение Господу, все мы прибыли в Москву благополучно. Лошади доставились на другой день моего приезда, т. е. 29 июля. Нас приютили в Заиколоспаском преизрядно. Успел я уже побывать в лавре, помолиться св. Сергию и осмотреть тамошний скит здешнего владыки – всё в преуспеянии и презанимательно. Вчера и в воскресенье, служил я в своей церкви очень удобно. Свита составилась почти одними местными средствами, старанием отца ректора Леонида (отличного человека), с семинарскими певчими – и я буду иметь удовольствие служить во все праздники и воскресенья, к большому, кажется, удовольствию здешних Православных. Мы уже повидались взаимно, все владыки, съехавшиеся со всех концов России и разместившиеся по всем концам необъятной Москвы. Ваш дядя в Андрониевском монастыре, за пять вёрст от меня – таковы расстояния, разделяющие и некоторых других преосвященных – это неудобно, но необходимо. Моё помещение в центре города, удобное, но довольно беспокойное от городского шуму. По случаю отсрочки коронации на одну неделю, мне довольно останется свободного времени, которое употреблю на осмотр Московских достопримечательностей – а после, вероятно, займёмся и делами, с открытием синодального присутствия чрез насколько дней. Пишу вам эти несколько строк, чтобы успокоить и вас, и всех наших. Сообщите им обо всём и скажите, что я буду благодарен Господу Богу, если нас сохранит и в здоровье, и во всём на будущее время, как сохранил доныне. Скажите о том и моей сестре, или сообщите ей это письмо – я не получил о ней никаких сведений, ни о жалких Дзикушках. Если отец наместник не писал ещё к нам, то уведомьте меня обо всём, что вам известно. Вероятно, мне будет недосужно писать к вам почаще; но надеюсь напоминать будут обо мне часто официальные бумаги. О возвращении нечего теперь и упоминать – ещё ничего нельзя предвидеть. Царская фамилия, говорят, пробудет в Москве до 18 сентября; но не думаю, чтобы держали до того времени духовных – наши праздники, вероятно, кончатся скорее, – а впрочем, воля Божия и Государя!

Будьте все здоровы и не забывайте уведомлять меня о всём, что поважнее. Засвидетельствуйте моё почтение Анастасии Александровне. Я ожидаю прибытия Владимира Ивановича, который обещал познакомить меня со многим.

Наместнику Сергиевской лавры архимандриту Антонию, 15 августа 1856 года.

Препровождаю при сем, по обещанию, образ святых Виленских мучеников Антония, Иоанна и Евстафия, впервые положивших в Литве живот свой за веру Христову. Православная Церковь празднует их память в 14-й день апреля, а святые их мощи почивают в пещерной церкви Виленского Святодухова первоклассного монастыря. Прошу вас, отец архимандрит, образу сему дать местечко в котором-либо из храмов святой Троицкой Сергиевой лавры, в которой я другой уже раз получил столько душевного утешения и облегчения. Пусть между священными памятниками, на всяком шагу у вас являющимися, не чужда будет и святыня ново-возвращённой Православно Литовской церкви!

К сему прилагаю две литографии моего портрета, из которых прошу одну принять на память для себя, а другую передать отцу ректору академии.

С душевным уважением к вашим достоинствам и к вашим заслугам имею честь быть.

Слова, сказанные мне Государем Императором, с видимым душевным участием, во время представления после коронации, то есть, в 27-й день августа 1856 года.

Г. «От души благодарю вас за всё ваше служение. Надеюсь, что вы оное такими же образом и напредь продолжать будете. Вы знаете, как ценил заслуги ваши мой родитель – и я им отдаю полную справедливость».

Я. «Сохраните же, Ваше Величество, меня в Вашем сердце, как Ваш Родитель».

– Государь: «Непременно».

Обер-прокурору Св. Синода Карасевскому, 27 августа 1856 года.

В настоящий 27-й день августа, при поздравлении Государя Императора и Государыни Императрицы, поднесены Их Величествам соборне две святые иконы от синодальных членов и прочего духовенства. Препровождая при сем и от себя лично иконы Спасителя нашего Иисуса Христа и Пресвятой Богородицы, покорнейше прошу Ваше Превосходительство представить оные Их Императорским Величествам, как знаки верноподданнического моего душевного пожелания: да благословит Всевышний ново-венчанных и святым миром помазанных Царя и Царицу во всех Их благих начинаниях – да благословит Их, и драгоценных чад Их, и весь Царский Дом Их!

Обер-прокурору Св. Синода Карасевскому, 3 сентября 1856 года.

Вашему Превосходительству известно, что Государь Император в последнее представление изволил меня спрашивать: когда я отправляюсь? и на мой ответ, когда Ваше Величество позволите, сказал: это от вас зависит.

Недоумевая: не следует ли мне считать эти слова действительным, дозволением отправиться в епархию? и даже прилично ли мне оставаться долее в Москве? – покорнейше прошу Ваше Превосходительство разрешить это моё недоумение.

Обер-прокурору Св. Синода графу Александру Петровичу Толстому, 22 ноября 1856 года.

В моём уединении, я не знал ни о жительстве, ни о прибытии к должности Вашего Сиятельства, потому и прошу извинения, что до получения доброго вашего письма не приветствовал вас, как поставленного доверенностью Государя Императора во главе управления духовного ведомства.

Примите же, Ваше Сиятельство, благодушно искреннее поздравление моё с новою должностью, и да поможет вам Господь в трудных оной обязанностях ко благу Отечества и Церкви святой!

Поручая себя и паству свою благосклонному вашему вниманию, имею честь быть с отличным почтением и совершенною преданностью.

Ректору Московской семинарии архимандриту Леониду, 5 января 1857 года.

Вы заботились обо мне в Москве, и ещё обнадёжили исполнением некоторых моих поручений. Не знаю, будет ли для вас приятно и бестягостно следующее поручение и доброе дело.

У нас, в Вильне, несколько лет тому назад, переданы для помещения Православных духовных заведений здания бывшей здесь Римско-католической духовной академии и упразднённого Римско-католического августианского монастыря. Каменная церковь среди сих зданий обобрана прежними их владельцами изо всего, что только взять можно, и остались лишь стены под ветхою черепичною крышею. В этих зданиях я прожил четыре года (с 1816–1820) и получил высшее образование – в этой церкви молился я четыре года – и они поступили ныне в моё ведомство, по непредвиденному стечению обстоятельств, не без промышления свыше, как и многое другое со мною случившееся. Для вас понятно, что мне весьма желательно преобразовать эту бывшую иноверческую церковь в Православный храм Божий и преобразовать благолепно. Между тем перестройка и украшение этой церкви требуют важных издержек; а мы здесь не имеем других средств, кроме от казны, к которой нельзя обращаться во всех весьма значительных и настоятельных здешних потребностях.

Вот и внушил мне Господь обратиться в сем деле к Православной Москве, благочестивые граждане которой во многом уже благодетельствовали воссоединённым церквам Литовской епархии. Если вам не будет тягостно, не будет неприятно, то испросите, отец ректор, у святого Владыки вашего дозволение и благословение, и затем представьте означенную потребность благоусмотрению тех из благочестивых Московских граждан, которые и могут, и желают жертвовать на доброе дело частицею своего достояния. Прошу их всеусерднейше принести посильную жертву перво-апостолу России святому Андрею Первозванному, во имя которого предположено устроить означенный храм Божий в не чуждом для него Вильне.

С молитвою ко Господу о добром успехе в добром деле, имею честь быть с особенным к вам уважением и любовью.

Государыне Императрице, 25 мая 1858 года.

Ваше Императорское Величество, Государыня Мария Александровна!

Генерал-адъютант В. И. Назимов объявил мне о пожаловании Вашим Величеством двух полных церковных облачений для беднейших церквей Литовской епархии и, сверх того, тысячи рублей серебром на устройство одной из таковых церквей. Указав Владимиру Ивановичу три церкви, которые более заслуживают этой милости, я священным долгом поставляю принести Вашему Величеству глубочайшую благодарность за это благодеяние, за это Высокомонаршее внимание к церквам вверенной мне епархии, из которых наверно половину можно считать беднейшими. Да благословит Всевышний Вас, и чад Ваших, и весь Дом Ваш, молитвами нововозрождённой и новоустрояемой Литовской Православной паствы!

Вашего Императорского Величества Всемилостивейшая Государыня всеусерднейший богомолец

Смиренный Иосиф, митрополит Литовский.

Министру Госуд. Имуществ, М. Н. Муравьёву, 5 июня 1858 года.

Имел я честь получить отношение Вашего Высокопревосходительства, от 22 истекшего мая за № 413, об ответе на отношение ваше, от 28 мая прошлого 1857 года, касательно преподавания в приходских училищах польского и самогитского языков. На это конфиденциальное отношение отвечал я конфиденциально тогда же, то есть от 10 июня 1857 года за № 1658.

Уведомив о сем ныне же Ваше Высокопревосходительство официальным ответом, нужным считаю предварить вас о том и частным письмом. Нужда эта происходит не от неверного попрёка в неудовлетворении целый год официального требования, но от важности обстоятельства, что подобные бумаги, как конфиденциальное моё отношение, от 10 июня 1857 года, могут не доходить до Вашего Высокопревосходительства.

Покорнейше прошу Ваше Высокопревосходительство почтить меня уведомлением: действительно ли это моё отношение не подучено в министерстве, или нынешнее отношение ваше, от 22 мая, произошло только от неверной справки?

Государю Императору, 26 февраля 1859 года.

По долгу верноподданного, по верноподданническим чувствам и убеждениям, обязан я Вашему Величеству откровенным изъяснением мыслей, где потребуют этот долг, эти чувства и эти убеждения. Положение, в котором я поставлен, не дозволяет мне исполнить сей обязанности иначе, как представляемою при сем всеподданнейшею запиской. Благоволите принять её благосклонно, Всемилостивейший Государь, как удостаивал иногда принимать незабвенный Ваш Родитель. Если, сверх чаяния, опасения мои о реакции Ваше Величество найдёте преувеличенными, то не благоволите приписывать этого слабому во мне убеждению, но припишите скорее неведению каких-либо обстоятельств, недоступных для меня в настоящем положении. Я горел желанием многое высказать Вашему Величеству прошлою осенью в Вильне – но я не владею хорошо даром слова, и опасался по непривычке повредить доброму делу. Притом же, для этого нужно было не короткое время – притом, приходилось обеспокоить драгоценного Высокого гостя, для которого в Вильне всё должно было быть светлым приветом – притом, многое раскрылось и пояснилось после выезда уже из Вильна Вашего Величества.

Вашего Императорского Величества верноподданный и богомолец.

Записка, 26 февраля 1859 года.

Несколько уже десятков лет принято кричать про Польшу, про её уничтожение, про её поглощение Россией – но многие ли обращали серьёзно внимание: где эта Польша, и что она такое?

Настоящая, древняя Польша, Польша Болеславов Хробрых, упиралась в Богемские горы и в Саксонию. Столица Великой Польши, Гнезно – ныне в пределах Пруссии. Столица Малой Польши, Краков – в пределах Австрии. Польша по Одеру и Балийскому поморью давно уже онемечилась. Та же участь, вероятно, ожидала вскоре и остальную Польшу; но её спасло соединение с Литвой, под одним царственным скипетром Литовского дома Ягеллонов. Удар, нанесённый Тевтонам под Гринвальдом совокупными силами Ягайлы и Витовта, остановил на насколько веков напор сюда германизма; с другой стороны, закрытая Литвой, Польша отдохнула.

Пользуясь пребыванием в своих пределах царского Ягеллонскаго дома, Польша приобрела естественно влияние на Литовское княжество. Прежде подрывали власть Литовских князей большею час от часу зависимостью от польских королей. После отделили от Литвы к Польше так называемые Русские провинции к Днепру. После соединили Польшу и Литву под одно повременное совещательное и законодательное собрание (сейм). Но всё-таки не сделали Литвы Польшей.

Литва, примкнувшая к Польше, состояла только из Русского и Литовского народонаселения – последнего едва в пятой части противу первого. Поляков вовсе не было. Самые Русские провинции королевства польского (восточная Галиция и часть нынешней Люблинской губернии) имели Русское народонаселение. Таким образом, под польскими королями едва ли состояла четвёртая часть народонаселения польского, противу Русского и Литовского народонаселения. Естественно, что первое из сих населений не могло иметь решительного влияния на перерождение двух последних; и всякие покушения Поляков на Русскую или Литовскую народность были отражаемы решительным сопротивлением и даже ужасными кровавыми восстаниями.

Таким образом, до самого последнего раздела Польши, Русские провинции оной оставались по-прежнему Русскими, и по названию, и по народонаселению; Литва осталась Литвой, с особым правительством, с особым войском, с особым законодательством и с русским правительственным языком. Один религиозный Римско-католический элемент приобрёл в Литве от Польши некоторую самостоятельность, но и-то не во всём населении и в слабой степени – слабость эта обнаружилась лёгким возвращением на лоно Православия Униатов, трёх миллионов в конце прошлого столетия и полутора миллиона чрез сорок лет после того.

Очевидно, что Россия, заняв провинции по Буг и Неман, Польши не коснулась. Она возвратила только древнее своё достояние, – достояние св. Владимира, составившее Литву после татарского погрома. Настоящая Польша, и даже важные русские провинции разделены между Пруссией и Австрией.

Соответственно характеру новоприобретённых провинций, Императрица Екатерина управление оными применила к управлению прочими провинциями империи. Если бы её система продлилась, то, по всей вероятности, до сих пор едва ли бы остались в западных губерниях и следы чуждых России элементов, за исключением, может быть, нынешней Виленской и Ковенской губерний. Но воля Императора Павла дала всему обратное движение, так что в Белорусских губерниях, принадлежавших уже двадцать лет к России, должны были сызнова учиться и прежнему языку, и прежнему Литовско-польскому законодательству.

Император Александр I-й, связанный, вероятно, борьбой с Наполеоном, не остановил этой реакции; а напротив, полною доверенностью к Чарторижскому, допустил переродиться оной в решительно враждебное направление к России. Прежние училища в западных губерниях имели более Римское религиозное, нежели польское патриотическое направление, и занимались более изучением латинского, нежели польского языка. Чарторижский, руководимый известным Чацким, преобразовал прежние училища и завёл множество новых, в которых, среди Русского и Литовского населения все науки преподавались на польском языке, и юношество, при умственном воспитании, роднилось с польским языком, с польскою литературою и со свойственными ей понятиями польского патриотизма. Сей последний распространялся в особенности посредством Виленского университета и Кременецкого лицея, в то же время учреждённых, а также тайными обществами. Наверно можно сказать, что в царствование Императора Александра I, число людей, говорящих польским языком в западных губерниях, удвоилось, а патриотизм, в исключительно польской (не Литовской) форме, едва ли не вновь образовался в этих губерниях. Этот патриотизм осуществился: в отправлении здешних жителей в польские Наполеоновские легионы, в сформировании в Литве против России новых полков в бедственный 1812 год, и в мятеже 1830 года. До́лжно заметить, что во все эти три эпохи вражда к России кипела всего более там, где успели более восстановить польский патриотизм. Разумеется, этот патриотизм приобрёл более силы, приобрёл видимую цель, с восстановлением в 1815 году Царства Польского, к которому обратились мечты патриотов – осуществимые или неосуществимые.

Император Николай I-й тридцатилетними трудами желал показать эти мечты неосуществимыми. Введено в западные губернии русское законодательство, и уже здесь утвердилось. Языком правительственным сделан язык русский, и прекрасно усвоен уже чиновниками и всеми деловыми людьми. В воспитании подавлено прежнее направление, и, со введением в преподавание русского языка, знание оного распространилось вообще между называющими здесь себя Поляками, даже между женским полом. Воинские силы из польских и литовских сделаны русскими. Воссоединение Униатов уменьшило на половину силу и влияние Римского католицизма. Благие плоды этих мер не замедлили осуществиться – в щекотливую Венгерскую и в опасную последнюю войну, ни в Царстве Польском, ни в западных губерниях не оказалось мятежных действий.

Какое же примет направление польский вопрос в настоящее царствование? Сердце Царёво в руце Божией – и будущее одному Богу известно! Но надежды Поляков сильно возродились, и обнаруживается лихорадочная деятельность. Теперь стоит серьёзно подумать: утвердить ли навсегда за Россией плоды трудов Императора Николая, или же отдать в распоряжение польской партии созданное им новое поколение, прекрасно уже служащее в России и для России. Не нужно забывать, что молодое поколение это недовольно утвердилось на новом пути, и в руках польской партии может быть вреднее прежнего, по более обширному и специальному образованию.

Сохрани Господи различать интересы Царского Дома, Дома Романовых, от интересов России, которого она достояние! Величие, слава, безопасность и счастье России, – есть также величием, славою, безопасностью и счастьем Царского Дома. Следовательно, не отделяя русского Царя от русского царства, нужно сообразиться: во сколько им полезно или вредно возрождение или подавление польского элемента.

Император Александр I-й, при восстановлении Царства Польского, имел, кажется, в виду: тяготеть на Австрию и Пруссию, пользующиеся прежними польскими провинциями. Это была ошибка. Если бы и можно было полагаться на Поляков, то западная Европа, в видах равновесия, никогда не дозволила бы подвигаться России в эту сторону. Разочарование не замедлилось. При первой надобности в Поляках русскому Царю, при первой возможности восстания, при первом мановении Французов – они вооружились в 1830 году на Россию, – и много потеряно крови, много истощено достояния, многими пожертвовано политическими соображениями, вместо помощи, которой так доверчиво ожидали. Оказалось, что Царство Польское, вместо чтобы быть передовым постом и оплотом для России, есть и будет всегда передовым постом и оплотом для Франции и других наций, России недоброжелательных. Стоило ли для этого восстановлять и устраивать Царство Польское? И не лучше ли было бы, чтобы это яблоко раздора осталось разделённым между Австрией и Пруссией и подверглось их антинациональной, разлагающей политике. Может быть, полезнее было бы получить России, вместо Царства Польского, один Мемель с его маленькою по Неману территорией.

Но оставим Царство Польское. Оно должно естественно стремиться к восстановлению своего прежнего быта на счёт своих трёх соседей, или быть окончательно уничтоженным. Для России ныне кажется важнее Царства Польского влияние его на западные губернии, а может быть, и далее. Оно запустило сюда глубоко когти и препятствует слитию сих губерний с единокровною Россией – препятствует общему образовательному духу государства. Если не прекратить этого влияния, то при всяком удобном случае готовы возобновиться происшествия 1830 года. Нужно помнить, что в это время народ восстал на мятежников и выдавал их правительству, в тех губерниях, где масса народонаселения русская, Православная; губернии с населением русским Униатским остались мятежу непричастны; и мятеж кипел только в тех местах, где население не русское Римско-католическое, на которое польские патриоты больше полагались и большее имели влияние.

Эти краткие указания на факты, кажется, всё объясняют. Но как устранить влияние полонизма в западных губерниях? Неужели Россия огромною своею благоустроенною и однородною массою не сможет слить с собою единокровные провинции, а напротив, дозволит усиливаться в них чуждым элементам, тогда как Пруссия в короткое время успела уже на половину онемечить доставшихся ей на долю настоящих Поляков. Это ещё покажется удивительнее, если сообразить слабость этих чуждых элементов в западных губерниях.

В губерниях сих более шести миллионов русского Православного народа, враждебного полонизму – кажется, есть на что опереться России. Здесь же, с небольшим два миллиона только Римских Католиков, и они вообще состоят из Литовцев и Русских совращенцев. Говорящих по-польски едва наберётся всего и двести тысяч, как настоящих Поляков, так выродившихся из Русских и Литовцев. Кажется, ничтожная опора для полонизма. Действительно ничтожная, против России действующей, – но вовсе не ничтожная против России равнодушной, дремлющей.

Во-первых. Эта, по видимому, небольшая фаланга так называемых Поляков состоит исключительно из помещиков и других зажиточных людей, сплочена в одну однородную партию и действует по одной системе, по одному инстинкту.

Во-вторых. Партия эта посредством Римско-католического духовенства опирается на два миллиона Литовского народа сего вероисповедания. Совокупность усилий сих двух элементов на поддержание и распространение полонизма удивительна. Духовенство старается теперь всеми силами, чтобы в приходские училища между Литовцами и Русскими введён был польский язык – а довольно было явиться в Вильне новому периодическому изданию на польском языке, под названием Тека, и все уездные предводители дворянства западных губерний приняли на себя труд собирать подписчиков на это издание.

В-третьих. Эта польская партия полагается на содействие в Царстве Польском и на сочувствие иностранцев, поддерживающих всё враждебное России.

В-четвёртых. Эта партия опирается также на западную Римско-католическую пропаганду, ратующую искони против Востока.

В-пятых. Эта партия пользуется наконец некоторым сочувствием прочих иноверцев и инородцев в России, пред которыми старается выказать себя жертвою преследования, и даже участием тех из Русских, которые готовы сочувствовать всему иностранному, хотя бы гибельному России.

Естественно, это сила не маловажная – и нужно было твёрдое убеждение, твёрдая воля Императора Николая, чтобы её подломать – но только подломать, а не сломать – и уже при самом покойном Императоре эта партия оправилась и противодействовала его системе, в чём могла. С чуткостью всякой партии, имеющей в виду не общественные, но собственные интересы, она следила за всем, и если не могла чему воспрепятствовать, то старалась ослаблять или замедлять действие принятых мер. Она особенно умела и умеет устранять и вредить людям, действующим против её видов – и неудивительно, что сам Император Николай не имел в западных губерниях надёжных исполнителей своих предначертаний. Впрочем, гражданские меры ясны для гражданского правительства, и оные были только, как сказано, ослабляемы или замедляемы; но по церковным делам оказалась настоящая реакция. Больно было видеть недальновидность или недобросовестность людей, правивших сими делами. Они похвалялись, что действуют в пользу Православия, а между тем действовали в видах Римских Католиков – и духовенство сего вероисповедания, само собою, теперь сильнее прежнего. Когда Римско-католическое духовенство усиливали, поднимали: духовенство Православное в западных губерниях отталкивали, ослабляли. Естественно, что успели парализировать даже Высочайшие повеления, изданные в пользу Православных – и дерзость Римско-католического духовенства возросла до того, что покушаются ныне на совращение Православных уже не единицами, но целыми обществами, чего прежде не бывало. Легко предвидеть, что́ может случиться, если допустить дальнейшую реакцию.

Пишущий эти строки, благодарение Господу, свободен от чувства недоброжелательства к кому бы то ни было, а тем более к своим собратьям, называющим себя Поляками в западных губерниях. Напротив, пишущим это руководствует чувство искреннего к ним доброжелательства. Польша не переделала этих губерний в течение четырёхвекового над ними господства. Не переделала их при благоприятных обстоятельствах царствования Императора Александра I-го. Какие ж есть надежды переделать их в будущем? Усилия в западных губерниях горсти называющих себя Поляками – допустим их двести тысяч (обоего пола с детьми), это всё только пятидесятая часть всего населения – не возымеют никогда последствий, о которых они мечтают. Эти усилия будут только поддерживать в западных губерниях постоянную тревогу и колебание, которые затруднят всякие начинания на пользу общественную, замедлят благосостояние страны, подвергнут тяжким испытаниям самих деятелей и доставят им только незавидное звание орудий иностранной политики против России. Неужели не лучше оставить наконец мечты, указываемые где-то вчуже ложным патриотизмом; не лучше ли соединиться искренно с Россией, которой они по большей части единокровные дети; не лучше ли слиться с нею чувствами и духом в деле общего благоденствия; не лучше ли соединить свою будущность с этим могучим великаном, в мировом его предназначении. О! внуши им Господи это спасительное желание и решимость.

А как нетрудно довершить это дело, на половину уже сделанное Императором Николаем! Нужно только поддержать им учреждённое, с некоторыми, может быть, восполнениями. Нужно обеспечить исполнение дела надёжными деятелями, – деятелями, которые обладали бы и уменьем и решимостью добросовестных лекарей исцелить радикально застарелые язвы, а не поддерживать их только облегчающими притираньями, или прикрывать наружными пластырями, в ожидании, пока все члены не будут поражены губительною гангреною. Нужно, в особенности, заявить откровенно тщету усилий польской партии. Больше всего вредно потворство, оказываемое этой партии. Оно поощряет её к вредным проискам, усиливает влияние её на равнодушных, заставляет опасаться благонамеренных и поставляет в самое тяжёлое положение приверженцев всего Русского и Православного. Одна уверенность, что польская партия бессильна у правительства, уничтожила бы на половину влияние её в западных губерниях.

Но, сердце Царёво в руце Божией!

Графу Александру Петровичу Толстому, 26 февраля 1859 года № 636 (секретно и конфиденциально).

Приспело время, по долгу верноподданного, представить с моей стороны Государю Императору некоторые мысли по обстоятельствам здешней страны. Может быть, Его Величеству, по причинам правительственным, было бы не благоугодно, чтобы мысли эти сделались гласными. Потому, избегая обыкновенные пути, записку, в которой они изложены, осмеливаюсь препроводить при сем, в особом конверте, к Вашему Сиятельству, с покорнейшею просьбою представить её Государю Императору. При покойном графе Протасове это мне позволялось – надеюсь, что и Ваше Сиятельство не откажете.

Прошу также Ваше Сиятельство обратить внимание на четыре мои рапорта в Св. Синод, отправленные ныне же в особом конверте по секрету. Эти рапорты, написанные по особым случаям, в связи между собою составляют одно целое, проявляющее неудовлетворительность здешних обстоятельств. Я не привык беспокоить правительство мелочами – но из мелочей составляются немелочи. Притом, дошёл я до убеждения, что на здешние обстоятельства смотреть глазами неверными, а может быть, и неприязненными Православной Церкви – и молчание с моей стороны было бы виновно. Пока ещё силы не совершенно истощились в борьбе с чужими и своими, я обязан исполнить долг свой.

По важности обстоятельства, покорнейше прошу Ваше Сиятельство уведомить меня о получении сего письма.

Государю Императору, 13 марта 1859 года.

Ваше Императорское Величество, Всемилостивейший Государь!

Получив уведомление г-на министра Императорского двора о всемилостивейшем пожаловании мне Вашим Величеством полного архиерейского облачения, священным для себя поставляю долгом принести Вам, Благочестивейший Государь, глубочайшую благодарность за эту милость, за этот знак Высокомонаршего внимания ко мне, недостойному.

Вашего Императорского Величества Всемилостивейшего Государя верноподданный и богомолец.

Государыне Императрице Марии Александровне, 22 марта 1859 года.

Ваше Императорское Величество, Государыня Мария Александровна!

Ваше Величество благоволили пожаловать две священнические ризы в Православные церкви Литовского края, по моему выбору и усмотрению. Пользуясь предоставленным мне правом, эти прекрасные ризы, как драгоценную память, назначил я по одной, в Виленский кафедральный собор и в Виленский Свято-Духов монастырь, а от собора и монастыря назначил также по одной ризе для церквей беднейших. В одной из пожалованных Вами, Всемилостивейшая Государыня, священнических риз литургисал я сегодня в пещерной церкви Свято-Духова монастыря, у святых мощей Виленских мучеников Антония, Иоанна и Евстафия. Да услышит Господь смиренные мои молитвы о здравии и благоденствии Вашем и всего Августейшего семейства Вашего!

Вашего Императорского Величества Всемилостивейшая Государыня всеусерднейший богомолец смиренный Иосиф, митрополит Литовский.

Митрополиту С.-Петербургскому Григорию, 17 августа 1859 года.

С первых чисел июня месяца я страдал упорною лихорадкой, несколько раз возвращавшеюся, и теперь ещё не уверен, оставила ли она уже меня совершенно. Притом, я подвергся обыкновенному последствию лихорадки – опухоли ног. За всем тем, долгом моим будет исполнить Высочайшую волю о прибытии в С.-Петербург и остановиться в помещении, указанном мне Вашим Высокопреосвященством в благосклонном письме вашем, от 10 сего августа. Впрочем надеюсь, что и опухоль, и лихорадка пройдут ко времени выезда – если только в официальном распоряжении, которого ожидаю, не положено будет ускорить выездом.

Уведомляя о сем, с чувством признательности за благосклонное ко мне расположение Вашего Высокопреосвященства, имею честь быть с истинным высокопочитанием и совершенною преданностью.

Тому ж митрополиту, 29 августа 1859 года.

После первого извещения Вашего Высокопреосвященства о вызове меня в С.-Петербург, я назначил для сопутствования мне свиту, достаточную и для архиерейского служения, и для ежедневного служения в церкви синодального подворья за Владимирскою церковью, предназначенного было для моего помещения. Теперь, имел я честь получить другое извещение, что для меня предназначен синодальный дом на Васильевском Острове, возле Благовещенской церкви. Я весьма благодарен за эту обо мне заботливость. Новое помещение более соответственно настоящему состоянию моего здоровья. Но свита, мною приготовленная, должна и в сем случае отправиться вся в С.-Петербург, так как она необходима для архиерейского служения, хотя не столь частого, как в синодальном доме за Владимирскою церковью. Свита эта состоит из 1 архимандрита, 1 игумена, 2 иеромонахов, 4. иеродиаконов и диаконов, 1 письмоводителя, 1 регента, 14 певчих, 6 келейных и послушников и 8 штатных и других служителей, – всего из 38. человек, при четырёх лошадях с экипажами. Мне известен назначенный для меня дом на Васильевском Острове. Он достаточен для моего помещения со всею свитою, если весь для сего обращён будет. Но если там есть сторонние помещения, то произойдёт взаимное стеснение. Особенно, певчий хор состоит у меня из учеников и некоторых наставников, которые будут продолжать начатое учение. Долгом поставляю уведомить о сем Ваше Высокопреосвященство и покорнейше просить вас, Милостивый Архипастырь, обратить милостивое внимание на эту потребность в моём помещении со свитою. Я надеюсь прибыть в С.-Петербург около 20 сентября, хотя ещё несколько немоществую.

С истинным высокопочитанием и совершенною преданностью имею честь быть.

Князю С. Н. Урусову, 10 сентября 1859 года.

Благодарю Ваше Сиятельство, что вы успокоили меня письмом, от 4 сего сентября, положив определительно вопрос о помещении моём в С.-Петербурге.

Во всех отношениях для меня желательнее жить на Благовещенском подворье, что на Васильевском Острове. Синодальному подворью боюсь быть несоответственным, по не совсем-то надёжному здоровью.

Чтобы не осуждали Литовского митрополита, я положил взять с собою свиту, нужную для архиерейского служения. Она состоит из 1 архимандрита, 1 игумена, 2 иеромонахов, 4 иеродиаконов и диаконов, 1 письмоводителя, 1 регента, 14 певчих, 6 келейных и послушников и 8 штатных и других служителей, – всего из 38 человек, при четырёх лошадях с экипажами.

Для помещения этой свиты Благовещенское подворье достаточно. Но мне неизвестно, не занята ли какая часть этого подворья под другие помещения. Потому долгом считаю покорнейше просить Ваше Сиятельство, обратить благосклонное внимание на предоставление для моей свиты необходимого помещения.

Соответственно обстоятельствам, указанным в письме Вашего Сиятельства, выезд свой в С.-Петербург отложил я до октября месяца.

Митрополиту Григорию, 21 сентября 1859 года.

Мне совестно, что я причиняю вам столько беспокойства. Этого бы не случилось, если бы я знал помещения, для меня предположенные. Сообразился бы со свитою, какая бы могла поместиться в доме – даже довольствовался бы свитою для священнического служения. Чтобы отвратить дальнейшие недоумения, спешу ответом на последнее письмо Вашего Высокопреосвященства. Я решился собраться с полною свитою, поименованною в последнем моем письме, и остановиться с нею в назначенном мне синодальном подворье в Семёновском полку. Я ещё не получил указа о выезде, и по получении нужно мне будет десять дней к сбору и официальным распоряжениям. Не могу также выехать из Вильна прежде 15 октября, так как до того времени предстоит по Ковенскому шоссе проезд Государя Императора.

Князю Сергею Николаевичу Урусову, 21 сентября 1859 года.

Мне совестно, что я причиняю собою столько беспокойства. От высокопреосвященнейшего Григория получил я третье письмо, с уведомлением, что для моего помещения предназначается по-прежнему синодальное подворье в Семёновском полку. Я отвечал ныне же, что собираюсь тут с полною свитою, после 15 октября – разумеется, если получу синодальный указ по крайней мере за десять дней до того времени. Спешу о том уведомить и Ваше Сиятельство, чтобы вы могли оставить всякую заботливость о другом для меня помещении, вследствие письма моего от 10 сентября. Боюсь, чтобы вновь письма по этому предмету не разминулись – и потому желал бы видеть в настоящем предположении окончательное решение.

Князю С. Н. Урусову, 28 сентября 1859 года.

Много и премного благодарен за истинно доброе во мне участие и за весть в письме Вашего Сиятельства, от 23 сентября, о помещении моём на Благовещенском подворье. Раньше моего выезда я отправлю туда своего архимандрита для нужных распоряжений, и прошу Ваше Сиятельство не оставить его без покровительства. По предстоящему мне пути ожидается проезд Государя Императора между 13 и 15 октября, а в такое время бывают затруднения для обыкновенных путешественников. Потому мне следует выехать из Вильна между 16 и 20 октября, судя по обстоятельствам.

В чаянии личного возблагодарения высокопреосвященному митрополиту Григорию и Вашему Сиятельству за благое во мне участие, имею честь быть.

Митрополиту Григорию, 28 сентября 1859 года.

Благодарю, и ещё благодарю за попечение о мне Вашего Высокопреосвященства и за приготовляемое для меня помещение в Благовещенском подворье. Постараюсь воспользоваться оным чрез три недели. Только боюсь, чтобы расходящиеся по почте письма не наделали ещё каких недоумений. Надеюсь однакож, что последнее распоряжение будет уже неизменимо, и я останусь при Благовещенском подворье на Васильевском Острове.

В чаянии принести вскоре лично благодарность за вашу о мне заботливость, имею честь быть с истинным высокопочитанием и совершенною преданностью.

Графу Толстому, 17 ноября 1859 года.

Благодарю покорнейше Ваше Сиятельство за извещение о Высочайшем соизволении представиться мне не в Царском Селе, а в С.-Петербурге. Буду ожидать назначения для сего особого дня. Сам Бог внушил Царю это снисхождение. Вчера я вновь почувствовал простудные симптомы, и поездка в Царское Село была бы, вероятно, не безвредна.

Конфиденциальное отношение Платона, архиепископа Рижского, от 27 августа 1859 г. за № 426, с извещением о появившейся в заграничном историческом сборнике статьи, под заглавием: «Симашко, Филарет и Николай».

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивейший Архипастырь и Отец!

Некто, заслуживающий полное доверие, сообщил мне на днях, что в 1-й книжке исторического сборника вольной русской типографии, издаваемого в Лондоне, которую случилось ему видеть за границею, напечатана статья, под названием: Симашко, Филарет и Николай, в которой вполне помещены: секретно-конфиденциальное отношение Вашего Высокопреосвященства к покойному обер-прокурору Святейшего Синода графу Протасову, от 10-го января 1855 года за № 40, о необходимости увеличить в западных губерниях число Православных чиновников, 2) такое же письмо Высокопреосвященнейшего Филарета, митрополита Московского, к Виленскому генерал-губернатору Назимову, от 15 декабря того же 1855 года, с препровождением к нему списка с помянутого отношения Вашего, и 3) последовавшее за сим секретное повеление Государя Императора, состоящее из 5-ти пунктов.

Доводя это до сведения Вашего Высокопреосвященства в том предположении, что Вам, Милостивейший Архипастырь, не бесполезно знать о сем, с чувствами глубочайшего уважения и совершенной преданности честь имею быть Вашего Высокопреосвященства покорнейшей слуга,

Платон, архиепископ Рижский и Митавский.

Статьями 215 и 216 свода законов тома XII-го Устава Строительного (изд. 1842 г.), статьёй 1352 Уложения о наказаниях раздела VIII, а также Высочайшею волею, изъяснённою в Полном Собрании Законов тома ХХI-го 27 августа 1846 года под № 20365, – правительство старалось положить преграды духу Римского прозелитизма в западных губерниях, запрещением строить своевольно Римские костёлы и каплицы без сношения с губернским и Православным епархиальным начальством.

К вящшему исполнению сих узаконений, по Высочайшей воле, составлена Римско-католическою духовною коллегией в 1841 году ведомость о существовавших тогда налицо Римско-католических приходских и приписных церквах, а также каплицах, с пояснением, при которых из сих последних положено быть священнику, а при которых нет, и в какие дни назначено быть в них богослужению. С тем вместе, вменено местному гражданскому начальству в обязанность, чтобы оно, имея таковые ж сведения прямо из консистории, строгим образом наблюдало, не приезжает ли кто-либо из Римских ксёндзов совершать духовные требы в неподлежащие его ведомству приходы и не служит ли в филиальных церквах и каплицах в дни, сверх назначенных Римско-католическою духовною коллегией. О сих распоряжениях, с препровождением означенной ведомости, уведомлён я секретным отношением г-на синодального обер-прокурора генерал-адъютанта графа Протасова, от 21 июня 1841 года за № 4169.

Между тем, осматривавший в настоящем году, по моему поручению, церкви Дисненского уезда, кафедральный протоирей Виктор Гомолицкий, вошёл ко мне с донесениями о четырёх костёлах и каплицах Римско-католических, которые вовсе не показаны по означенной выше ведомости, составленной Римско-католическою духовною коллегией, а ныне существуют по Дисненскому уезду, с особыми Римскими ксёндзами, именно: 1) в деревне Бородзиничах, 2) в деревне! Дригучах, 3) в мызе Бельмонтах и 4) на кладбище близ мызы Козловск. Только о последней из сих каплиц было сношение губернского с епархиальным начальством, и начальство сие согласилось на устроение оной в виде фамильного гроба, с дозволением совершать иногда траурное богослужение; но только ныне узнало, что к ней определён постоянный ксёндз, который совершает духовные требы и постоянное богослужение.

О сих четырёх каплицах отнёсся я к Виленскому Римско-католическому епископу Жилинскому во 2-й день сего сентября, и все четыре отношения вместе с пятым о каплицах Мядзиольских по Вилейскому уезду долгом поставляю приложить при сем в копиях, с присовокуплением, что сообразно ответам, какие получу от преосвященного Жилинского, дан мною будет ход сим пяти делам.

Небезызвестно Святейшему Синоду, что при воссоединении Униатов к Православной Церкви, по Дисненскому уезду, более нежели где-либо, оказывалось противодействие, возбуждённое тамошними помещиками, что оно обнаружилось и впоследствии совращением из Православия в Латинство с лишком двух тысяч крестьян помещицы Лопацинской, что уезд сей принадлежал постепенно епархиям Полоцкой, Минской и Литовской, и самое перечисление его в короткое время к трём епархиям необходимо действовало на его расстройство. И в этом одном уезде успели противозаконно устроить четыре костёла и снабдить их особыми ксёндзами, – разумеется, не без вредного намерения против Православного ведомства, – и действительно, кафедральный протоиерей Виктор Гомолицкий представляет мне о жалобах местных Православных священников на вредные действия и влияние на воссоединённый народ ксёндзов, при тех каплицах состоящих.

Мне известно, что и по другим местам возникают Латинские каплицы и определяются ксёндзы, где их прежде не было, и о некоторых из них производятся в консистории дела; но вообще епархиальному Православному начальству весьма трудно иметь о сем полные и определительные сведения. Духовенство приходское не легко решается вступать с доносами, опасаясь последствий преобладания помещиков и Римского духовенства; да в некотором отношении оно извинительно потому, что не может знать, с дозволения ли надлежащего начальства или без оного сооружается новая каплица или костёл и определяется туда ксёндз. Притом же причины, по которым секретным указом Святейшего Синода, от 5 апреля 1845 года, воспрещено Православному духовенству вмешиваться в какие-либо полицейские распоряжения о противозаконных действиях раскольников, в такой же, а может быть, и высшей степени относятся, по моему мнению, к Римским Католикам, – и весьма бы желательно, чтобы Православное духовенство было по возможности избавлено от надзора за действиями сих последних, противными общим определительным гражданским законам.

Посему долгом поставляю просить Святейший Правительствующий Синод, не благоугодно ли принять нужное ходатайство, чтобы надлежащим гражданским властям подтверждено было о деятельном и непременном смотрении за исполнением вышепоименованных общих законов и особого предписания министра внутренних дел, о не строении новых костёлов и каплиц и не определении ксёндзов как к ним, так и к прежде существовавшим, где ксёндзов не положено. Разумеется, этот надзор всегда будет сомнителен, потому что гражданские чиновники по выборам почти без исключения принадлежат Римско-католическому вероисповеданию, да и прочее чиноначалие по преимуществу того ж исповедания, – но правительству, без сомнения, легко устранить это неудобство.

Из рапорта моего, от 19 октября прошлого 1851 года за № 3455, известно Святейшему Синоду о тогдашнем состоянии Виленского воспитательного дома, называемого «Иисус-Младенец», и о том, что вопреки закона, повелевающего крестить подкидышей только в Православную веру, в означенное заведение принято более полутораста подкидышей, показанных принадлежащими Римско-католическому вероисповеданию и в сем вероисповедании воспитываемых. С определением в текущем году в Виленский Попечительный Совет члена из Православного духовенства, кафедрального протоиерея Виктора Гомолицкого, – вменил я ему в обязанность: собрать по сему предмету ближайшие сведения и мне оные представить.

Засим протоиерей Гомолицкий донёс мне: 1) что в число помянутых выше питомцев Римско-католического исповедания засчитано 44 по одним запискам, найденным при младенцах, на которых записано только имя младенца без пояснения какого он исповедания; 2) что 72 младенца зачислены Римскими Католиками по подобным же запискам, в которых сказано о крещении их по Римскому обряду, но, по произведённым расследованиям, ни настоящего вероисповедания, ни метрик, ни даже следов крещения не открыто; 3) что со времени узаконения о крещении подкидышей в Православную веру, то есть с 1840 года, в течение пяти лет только двое воспитанников с несомненными свидетельствами засчитаны Римскими Католиками, остальные ж подкидыши с подобными вышепоказанным сомнительными записками отсылаемы были для крещения к Православному духовенству; но с 1846 года, когда назначен попечителем воспитательного дома состоящий ныне в должности правителя канцелярии здешнего генерал-губернатора, Римский Католик статский советник Бялоцкий, это благоразумное и законное правило изменилось и подкидыши с самыми неудовлетворительными показаниями засчитывались и засчитываются в число Римских Католиков.

При всяком акте гражданской жизни требуется определительное метрическое свидетельство о рождении и крещении; между тем означенных выше 116 младенцев засчитано крещёнными по самым сомнительным запискам, и тем самым подвергнуто опасности вечное их спасение. Подобное свидетельство о крещении сомнительно уже потому, что люди, решающиеся отказаться от своих детей, а следовательно, дурной нравственности, не заслуживают уважения. Притом же, почти половина народонаселения города Вильна состоит из евреев и магометан, которые, по самому религиозному побуждению, готовы, для охранения своих подкидышей от крещения, снабжать их ложными свидетельствами о воспоследовавшем уже крещении.

Засим на обязанности духовной власти лежит озаботиться о духовной жизни и вечном блаженстве сих невинных жертв разврата и религиозных предубеждений. Потому я нахожу необходимым принять следующие меры: во-первых, всех подкидышей, приносимых в Виленский воспитательный дом со свидетельствами, не вполне достоверными, крестить на будущее время в Православную веру; во-вторых, о младенцах, подкинутых с верными свидетельствами о крещении их по Римско-католическому обряду, передавать на рассмотрение губернского правления и Православной местной консистории, для решения об участи сих младенцев и подвержения ответственности крестивших противозаконно; в-третьих, младенцев ниже семилетнего возраста, считающихся ныне по заведению Римскими Католиками, без полного удостоверения о их крещении, крестить в Православную веру, по предварительному о том решению Литовской духовной консистории; в-четвёртых, тех же из сих детей, которые уже имеют свыше семи лет, оставить в Римско-католическом вероисповедании, оставя и ответственность пред Богом и людьми за спасение сих младенцев на духовном начальстве сего исповедания; в-пятых, подкидышей, представляемых на будущее время в воспитательный дом с верными свидетельствами о крещении их по Римско-католическому обряду, миропомазывать по правилам Православной церкви и воспитывать в Православной вере, так как крещение их Римлянами было бы противозаконно.

По первым двум пунктам я отношусь ныне же к местному генерал-губернатору бумагою, прилагаемою при сем в списке; но по пунктам третьему, четвёртому и пятому, долгом поставляю просить разрешения Святейшего Правительствующего Синода и ожидать в резолюцию указа.

При сем долгом считаю присовокупить следующее. По правилам Римской Церкви, соблюдавшимся и бывшими Униатами, в случае сомнения, был ли кто крещён или нет, это лицо крещалось под условием (sub conditione), то есть, произносилось: аще неси крещен, крещаю тя… и прочая. Эта кондиция полагается и в требнике Петра Могилы, митрополита Киевского, напечатанном в Киеве 1646 года, где на странице 7-ой сказано: «Понеже крещение святое никакоже повторятися может, аще кого под кондициею крестити нужда будет; кондиция же сия сицевым образом уразуметися имать: Аще несть крещен, крещается раб Божий, имя рек, во имя Отца, и прочая.» То же сказано и на странице 10-й.

Мне доложено, что по требникам Православной Церкви, ныне в употреблении имеющимся, нет ни чина, ни типика, о крещении под условием лиц, о прежнем крещении которых оказалось сомнение. Почему прошу наставления Святейшего Синода: крещение подкинутых младенцев, по прописанным выше статьям, должно ли совершаться условно, как указано в требнике Петра Могилы, или же безусловно?

При посещении протоиереем Гродненского собора Шеметиллою дома советника Гродненской палаты государственных имуществ Макарова, в 6-й день минувшего января, с крестом и св. водою, – гувернантка детей сего советника не приложилась к животворящему кресту: и протоиерей Шеметилло о сем неуважении к обрядам Православной Церкви сообщил местному подполковнику жандармов Прасолову. По донесению сего последнего, начальник Гродненской губернии назначил по сему предмету следствие.

О происшествии сем протоиерей Шеметилло донёс мне только в 25-й день января, именно по случаю требования от него для следствия духовного депутата. Я, с своей стороны, делая снисхождение к Римским Католикам в бесчисленных случаях большей важности, нашёл поступок протоиерея Шеметиллы неуместным, и предписанием, от 1 сего февраля, дал ему знать, что в описанном им происшествии я не нахожу такого неуважения к обрядам Православной Церкви, которое навлекало бы особенную ответственность и подвергало формальному следствию означенную выше гувернантку, и что довольно было бы, если бы жандармский штаб-офицер дал ей и Макарову приличное напоминовение и наставление. С тем вместе, заметил я Шеметилле, что в деле сем он не соблюл должного благоразумия, и поставил ему в обязанность: доложить г-ну начальнику губернии, что я считаю излишним по таковому делу всякое формальное расследование и делопроизводство.

На сей неделе посетил меня начальник Гродненской губернии генерал-лейтенант Ховен и сильно отзывался об означенном деле. Он сказал мне, что следствие произведено по его распоряжению, что гувернантка Гонсовская, Римского, а не лютеранского, как прежде полагали, исповедания, виновна не в том одном, что не приложилась к св. кресту, но что отозвалась о сем с таким выражением и тоном, как бы издевалась над сим обрядом, что она, Гонсовская, выслана уже из дома Макаровых, что сам Макаров известен ему своею холодностью к Православию, а приверженностью к Латинскому вероисповеданию, в богослужении которого участвует он яко бы с своим семейством.

За всем сим, я сказал генерал-лейтенанту Ховену: «что он свободен и может войти в это дело, как общий блюститель благочиния; но духовное Православное начальство не имеет права понуждать иноверцев к соблюдению обрядов Православной Церкви».

Уведомляя о сем Ваше Сиятельство, вследствие отношения вашего, от 16 сего февраля за № 1156, долгом считаю приложить при сем и список с упомянутого выше предписания моего, данного протоиерею Антонию Шеметилле, от 1 сего февраля за № 366.

В истекшем учебном году замечены мною неоднократно важные против прежнего изменения во внешних сношениях воспитанников семинарии, могущие иметь вредное влияние на успехи и нравственность их.

В предотвращение сего предлагаю правлению семинарии положить на будущее время непременным правилом: 1) никого из семинаристов не отпускать из заведения в город, без представления им совершенно удовлетворительных побуждений; 2) отпускаемому по уважительные причинам из заведения семинаристу определять срок отсутствия часами, и назначать ему для сопутствия на всё время товарища из надёжнейших учеников, не по его выбору, но по усмотрению отца инспектора; 3) к родственникам, в городе живущим, отпускать семинаристов не иначе, как по изъявлении желания сими родственниками лично или чрез доверенных особ, и тоже на определённый срок; 4) на прогулку не отпускать тоже семинаристов отдельными партиями, но отправлять их всех вместе в определённое время, под присмотром инспектора или вице-инспектора, а в случае необходимости – одного из наставников; 5) от прогулок, столь необходимых для здоровья, никого не увольнять, кроме больных, или особенных случаев, с разрешения всякий раз отца ректора; 6) никого из посторонних заведению лиц не допускать в комнаты, занимаемые семинаристами, и даже в коридоры, против сих комнат находящиеся; для необходимых же свиданий с учениками отвести в нижнем этаже особую комнату, в которой и допустить в определённое время свидание их со сторонними лицами, при дежурном; 7) правила сии сделать вполне известными всем семинаристам и соблюдение оных возложить на ответственность инспектора и вице-инспектора.

В Римской Церкви степени родства, препятствующие браку, те же самые, что и в Церкви Восточной; только они у Римлян считаются по одной нисходящей линии от общего корня, а не по двум, как у нас. Таким образом, четыре степени родства, в которых брак воспрещается у Римлян, равняются семи или, лучше сказать, восьми постановленным для сего у нас. Как у нас, так и у них, разрешается духовною властью по важным причинам брак в запрещённых степенях. У Римлян разрешается он в четвёртой, в третьей (внучатный брат и сестра), и даже во второй (двоюродный брат и сестра), – впрочем, в последнем случае даётся разрешение только папою, ради причин, общественного блага касающихся. Что касается разрешения в 3-ей и 4-й степени, то мне неизвестно в точности, даётся ли оно епископами или папою. Кажется, по этому предмету не одинаково соблюдаются обыкновения в Римской Церкви. В ней, со средних веков, источником духовной власти считается папа: но не каждая страна признаёт и подчинилась наравне этому правилу. Знаю, что Римские епископы получают от пап, чрез их канцелярии или конгрегации, власть разрешать или послаблять от исполнения общих церковных правил. Эта власть даётся иногда на один случай, иногда даётся впредь на несколько определённых случаев, а иногда лично епископу на всю жизнь. Но во сколько правила эти применительны к разным местностям Римской Церкви, мне это определительно неизвестно.

Уведомляя о сем Ваше Сиятельство, вследствие отношения вашего, от 5 сего сентября за № 6097, имею честь быть, и пр.

По поводу полученных вами отношений от генерал-губернаторов князя Голицына и князя Суворова-Рымникского о том, что тамошние раскольники ссылаются на предоставленную им по Виленской и Ковенской губерниям полную свободу в отправлении церковных обрядов, что они же утверждают, якобы здешнее духовное начальство не обращает внимания на их присоединение, что раскольники тамошних губерний для совершения разных запрещённых там духовных обрядов отправляются в Виленскую и Ковенскую губернии, что к вам весьма часто доставляются документы, удостоверяющие о продолжающемся ведении раскольническими наставниками метрических книг и выдавании ими свидетельств о совершённых духовных требах, вопреки 77 статье Устава о пред. и пресеч. преступл., и что раскольники-беспоповцы, скрывая принадлежность их к этой секте, нередко успевают воспользоваться видами, выдаваемыми им без соблюдения правил, изображённых в Высочайших повелениях, последовавших в 10-й день июля и 8-й день декабря 1850 года, – Ваше Высокопревосходительство, в отношении ко мне от 17 июня, изъясняете, что принятые вами меры к прекращению таковых противозаконных действий оказались не вполне успешными, так как местные чиновники, отвлекаемые разными другими делами, не в состоянии следить за всеми действиями раскольников-беспоповцев по исполнению ими духовных треб и разных обрядов, касающихся открытого оказания ереси, преследование чего и ограждение господствующей церкви от соблазна и оскорблений, на основании Устава о пред. и пресеч. преетуплений, лежит на обязанности гражданского начальства.

Посему Ваше Высокопревосходительство требуете, не признаю ли я возможным предписать всем благочинным Виленской и Ковенской губерний, чтобы они усилили действия свои по наблюдению за всеми раскольническими сектами, вразумлению упорствующих в заблуждении раскольников и присоединении их к единоверию; о каждом же замеченном ими отступлении от правил о раскольниках, изложенных в приведённых Высочайших повелениях и в Уставе о пред. и пресеч. преступл., доносили мне для принятия с вашей стороны, по моим отзывам, соответственных мер к строгому наказанию виновных и искоренению в настоящем деле дальнейшего потворства и послабления.

Настоящее дело столь важно в многосторонних своих отношениях, что Ваше Высокопревосходительство позволите мне сделать здесь несколько замечаний. Кроме обыкновенных гражданских начальств, у вас имеется на каждый уезд полный полицейский уряд, со становыми приставами, тысяцкими, сотскими и десятскими. Кроме того, раскольники состоят по большей части в ведении палат государственных имуществ, и они, посредством своих чиновников, имеют также на них самое ближайшее влияние и надзор. Напротив, судя по сведениям моим и тем, которые вы сообщили мне при отношении от 7 июля сего года, – на каждый уезд, где преимущественно проживают раскольники по Виленской и Ковенской губерниям, обретается только по одному, два или три церковных причта. Притом, гражданские начальства, полицейские власти, палаты государственных имуществ имеют полную законную и ближайшую власть над раскольниками, тогда как они Православному духовенству ни малейше не подчинены, а следовательно, и сведения о них не могут быть духовенством собраны полные и определительные.

Из сего ясно, что где не могут исполнить лежащих на них обязанностей гражданские и полицейские власти в полном их составе, там не могут их заменить несколько церковных причтов, хотя бы желали и были обязаны. Но Ваше Высокопревосходительство согласитесь, что не в духе нашего законодательства есть, дабы духовная власть возмещала полицейскую.

Посему я не могу вовсе принять на ответственность духовенства общего надзора за раскольниками и их действиями, который лежит на гражданских властях по смыслу Устава о пред. и пресеч. преступлений. Что ж касается вразумления и приведения по возможности раскольников на путь истины, и отклонения действий их, клонящихся ко вреду Православной Церкви, вполне духовенству известных, то это лежит на обязанности и ответственности духовного начальства, которое в потребных случаях будет сноситься с начальством гражданским, как это было и до ныне.

Уведомляя о сем Ваше Высокопревосходительство, имею честь быть, и пр.

Нахожу нужным препроводить при сем к Вашему Сиятельству ответ мой, от нынешнего дня, местному генерал-губернатору, относительно раскольников Виленской и Ковенской губернии, – их почти не имеется по губернии Гродненской. Судя по известному составу и направлению здешней гражданской власти, отношение ко мне генерал-губернатора полагаю написанным с целью сложить на духовное ведомство ответственность по раскольническим делам, получившим здесь бо́льшую противу прежнего важность от усиленных действий раскольников за Двиною.

Из ежегодных отчётов Вашему Сиятельству известно, что по Литовской епархии ежегодно присоединяется некоторое число раскольников. Даны мною лично и при каждом случае словесно возобновляются местным священникам и благочинным наставления относительно обращения раскольников, особенно на правилах единоверия, с обещанием даже посвящения в иерейство достойных лиц из них самих. Но плодов важных ещё не оказывается, – и это неудивительно. На пространстве Ковенской и Виленской губерний, у меня едва наберётся двадцать причтов, которые находятся в соприкосновенности с раскольниками. От местных полицейских чиновников, преимущественно Римских Католиков, скорее препятствий, нежели пособия ожидать можно, как это обыкновенно оказывалось по делам. Население, где живут раскольники, почти исключительно Римско-католическое, и, разумеется, будет торжествовать, а не сочувствовать неудачам Православного духовенства и внутренним раздорам нашей Церкви. Посему я нахожу полезнейшим избегать в моей епархии усиленных действий против раскольников со стороны Православного духовенства, оставляя будущему обращение их на лоно Церкви, а между тем, поступать так, чтобы они священников наших среди Римско-католического населения считали своими друзьями, а не чуждыми врагами.

Я думаю, что это полезно и в политическом отношении. Ещё не зажили раны мятежа, которым кипели иноверные и инородные Ковенская и Виленская губернии в 1831 году. В сих двух губерниях только тридцать тысяч обоего пола раскольников, – здесь для правительства и для Церкви есть слишком много элементов для борьбы, чтобы развлекать силы и внимание этою горстью населения, всё же русского и, наверно, более России сродного, нежели прочее иноверное и инородное население.

Притом сопредельное здешних мест положение с Пруссией представляет здешним раскольникам некоторые удобства и искушения лично и сообща с за-Двинскими раскольниками. Я полагаю, что правительство имело всё это в виду, судя по секретному отношению Вашего Сиятельства, от 7 октября 1841 года за № 6553, с объявлением мне особого Высочайшего на сей случай повеления. Притом же, я имел в виду и секретный указ Св. Синода, от 5 апреля 1845 года за № 126, которым предписано: «ни под каким видом не вмешиваться в раскольнические требы, ниже́ в какие-либо полицейские распоряжения о противозаконных действиях, преследование коих не есть дело духовенства», и «чтобы духовенство ни в каком случае не выходило из круга чисто духовных действий, а входило в сношения с гражданскими начальствами только в обстоятельствах действительной важности и в отдельных случаях совращения из Православия в раскол».

Впрочем, если виды правительства изменились, и имеются особые насчёт раскольников распоряжения; то покорнейше прошу Ваше Сиятельство уведомить меня о сем, дабы я мог сообразоваться с сими видами и с сими распоряжениями.

По поводу донесения моего Святейшему Синоду о состоянии западных епархий, обозрённых мною по Высочайшему повелению в 1849 году, – Ваше Сиятельство конфиденциальным отношением, от 6 апреля наступающего 1850 года, требовали моего мнения: на каком именно основании можно было бы оставить духовенство, по поводу встреченных затруднений в скором приведении к окончанию Высочайше утверждённого положения об обеспечении его домами и обработкой земли.

В прежнее время приходское духовенство проживало в собственных домах, на церковной земле построенных, за весьма малым исключением. Дома сии переходили к преемникам священно и церковнослужителей по наследству; а если преемники были чужие, то приобретались покупкой, по взаимному ли соглашению, или по оценке особой комиссии, назначавшейся всякий раз епархиальным начальством.

Засим, в отношении к Вашему Сиятельству, от 17 апреля того ж 1850 года за № 1275, изъяснил я, что, в случае затруднений в постройке домов, предположенной для духовенства от прихожан, – можно бы оное оставить на прежнем основании с приличным вознаграждением по поводу безмездного преподавания духовных треб. Вознаграждение это должно бы состоять в назначении определённой ежегодной уплаты, под наименованием квартирных или другим: для дьячков, пономарей и просвирен по 10, для диаконов по 20, а для священников не менее 30 рублей серебром. Деревянные строения ценятся по десятилетней сложности дохода; следовательно, указанное мною количество квартирных денег будет выгодно для казны ли, или для прихожан, так как едва ли во всей Литовской епархии найдётся местность, где можно бы за триста рублей серебром построить священнический дом с хозяйственными службами.

В случае назначения квартирных денег, их следовало бы производить с настоящего времени тем только священно и церковно-служителям, которые не имеют вовсе домов или проживают в своих собственных; там же, где уже построены или приобретены церковные дома казною или прихожанами, дома сии считать собственностью местных священно и церковно-служителей, но зато не производить им квартирных денег в течение десяти лет.

Покрытие издержек на квартирные деньги лучше всего бы отнести на земские повинности тех губерний, в которых состоят Православные церкви. Увеличение сих сборов несколькими копейками не составило бы большой тягости; а между тем, этим только способом могут быть устранены нарекания Православных прихожан и злонамеренные попрёки недоброжелателей Православной Церкви.

Весьма желательно, чтобы к сему же источнику отнесена была и уплата за обработку священнической земли. Эта обработка, судя по местности, оценена комитетами в Литовской епархии разнообразно, от 50 до 70 рублей серебром; и я полагал бы полезнейшим назначить безразлично всем священникам по 50 рублей сер. из земского сбора, нежели подвергать их ненавистным ежедневным мелочным расчётам со всеми их прихожанами.

Всё это казалось мне тогда, и теперь кажется, так просто, что заменило бы безотлагательно прежнюю весьма сложную систему обеспечения церковных причтов домами и обработкой земли, а с тем вместе, прекратило бы все возникшие до ныне затруднения. Разумеется, что производство квартирных денег и за обработку священнической земли должно относиться только к сельским приходам, для которых оно положено по Высочайше утверждённому положению.

Отношение сие к Вашему Сиятельству, от 17 апреля 1850 года, сообщено мною тогда же в копии лично местному генерал-губернатору генерал-адъютанту Бибикову, по его желанию и по мысли отношения ко мне исправлявшего должность обер-прокурора Святейшего Синода, от 5 мая того ж 1850 года. По требованию вследствие сего Ильи Гавриловича, сообщил я ему, конфиденциальным отношением от 2 мая того ж 1850 года, прилагаемым у сего в списке, приблизительное исчисление суммы денег, которая бы потребовалась, по моему предположению, на удовлетворение причтов квартирными деньгами и за обработку земли – она составляла бы на три губернии, пределами коих ограничивается Литовская епархия, квартирных денег для причтов 25,380, а за обработку земли 23,500, или всего 48,880 рублей серебром. Но дальнейшее движение по сему делу у Ильи Гавриловича мне неизвестно, и я сам не настаивал, полагая, как изъяснено в отношении моём к вам, от 16 августа того ж 1850 года, что принятые с его стороны меры к удовлетворению причтов принесут действительные плоды.

Между тем, из донесений моих Святейшему Синоду, от 17 октября 1851 и от 23 сентября настоящего 1852 года за № 3436 и 3765, Ваше Сиятельство усмотреть изволите, как мало сделало успеха в прошедшие два года обеспечение причтов. В течение десяти лет со времени воспоследования Высочайшей воли, едва построена четвёртая часть священнических домов. Мне известно, что и сии дома строятся ненадёжно, так что священник часто должен приютиться на зиму в одной комнатке, дабы не пострадать от холода. С другой стороны, как постройка домов, так и обработка земли для священников обращается во вред Православной Церкви могущественными её в сей стране недоброжелателями, о чём указано отчасти в конфиденциальном отношении моём к Вашему Сиятельству, от 22 сего сентября за № 3753.

Таким образом, благодетельная мера правительства к обеспечению Православного духовенства в применении к Литовской епархии оказывается недействительною. Здесь, в трёх губерниях, Православное население, состоящее почти из одних крестьян, составляет менее третьей части общего населения. Почти все помещики и их управители, самые чиновники, за небольшим исключением, принадлежат Римско-католическому исповеданию, и по сему, равно по особой народности, не могут быть доброжелательны ни к пользам Православной Церкви, ни к духовенству оной. Между тем, от сих помещиков и чиновников зависит обеспечение домами и обработкой земли того духовенства. От них зависит, средствами, ускользающими от всякого надзора, сделать его меру недействительною и даже систематически вредною. Священникам Православным необходимо будет задабривать помещиков и Латинское духовенство, с попранием даже своих обязанностей, чтобы избежать притеснений и получить должное, – а горе тому священнику, который будет действовать против видов чуждой церкви и чуждой народности. С другой стороны, от Римских Католиков зависит также меру обеспечения причтов сделать самою тягостною для здешнего Православного населения и дать ему вполне почувствовать всё преимущество в сем отношении Римско-католического, с ним сожительствующего народа, а тем самым сделать Православие ненавистным и положить необоримую преграду присоединению к церкви Православной Римских Католиков. Постройка домов, ежечастная их починка, обработка земли для священника, доставка дров, – будут постоянным предметом нескончаемых споров между духовенством и владельцами, а что ещё хуже, будут источником неиссякаемых прений, пререканий и ненавистных отношений между сим духовенством и их паствами. Из сего ж источника будут рождаться бесчисленные дела для духовного и гражданского начальства, и они необходимо будут клониться во вред Православного духовенства, по преобладанию местных Римских Католиков.

Все сии обстоятельства заставляют меня обратить вновь внимание Вашего Сиятельства на конфиденциальное отношение моё к вам, от 17 апреля 1850 года за № 1275, и просить покорнейше дать ему ход к благому успеху.

Если выдавать квартирные деньги и за обработку земли священникам и причётникам из казначейства, вместе с жалованьем, то все прописанные выше раздоры между Православным духовенством и помещиками, все пререкания между пастырями и паствою, все затруднения для гражданских и духовных начальств сами собою прекратятся. Если эти квартирные и обработочные деньги отнести на общий земский сбор, а не на одних Православных крестьян, то тягостные чувства сих последних и торжество для Римлян тоже прекратятся. Притом же, вознаграждение деньгами для духовенства я назначаю самое умеренное; и если оное распределить на всё население трёх губерний, которыми ограничивается Литовская епархия, то едва ли придётся и по тридцати копеек серебром на душу.

Долгом считаю уверить, что приведение в действо сей меры необходимо, чтобы упрочить существование Православия и распространить оное в пределах Литовской епархии, состоящей под гнётом преобладающей чуждой религиозности и народности на шестисот-вёрстном пространстве по границе Пруссии и Царства Польского. Я не думаю, чтобы этот лёгкий земский сбор мог считаться тягостным или ненавистным для помещиков сих трёх губерний, потому что он заменяет даже в низшей степени обязанность, лежащую на всех помещиках западных губерний. Но если сей проект встретит, сверх чаяния, какое затруднение, то покорнейше прошу Ваше Сиятельство повергнуть этот важный предмет на Высочайшее воззрение Государя Императора, со всеподданнейшею просьбою моею о всемилостивейшем удовлетворении означенной потребности на счёт казны и обеспечении таким образом настоящей и будущей участи Литовской епархии, обречённой, кажется, преимущественно на вековую борьбу с иноверием. Будьте уверены, что этот предмет и в сущности, и в последствиях несравненно важнее обеспечения штатами мирных древлеправославных епархий, которое ежегодно распространяется по неизреченной милости Благочестивейшего Государя. Если бы и это оказалось тягостным, то я просил бы меру эту применить хотя к тем местностям Литовской епархии, где население Римско-католическое преобладает пред Православным, именно для причтов Ковенской и Виленской губерний, а по губернии Гродненской для уездов Волковыского, Гродненского, Сокольского, Белостокского и Бельского.

Доходило неоднократно до моего сведения, что некоторые наставники и надзиратели по духовным училищам в Жировицах, Кобрине и Супрасле не радеют о проповедании слова Божия, а тем самым делают себя менее способными к священнической должности, нежели ученики, вышедшие непосредственно из семинарии. Это небрежение тем более предосудительно, что наставники тех училищ вовсе не обременены занятиями, в первых вспомоществуемые надзирателями, а в последних двух по малому числу учеников.

Посему предлагаю правлению семинарии: 1) вменить в обязанность всем начальникам и наставникам помянутых трёх училищ, не уволенным ещё из духовного звания, чтобы они произносили в течение года не менее трёх проповедей, в Жировицах и Супрасле в церквах монастырских, а в Кобрине в тамошней соборной церкви; 2) назначение сих проповедей и времени произнесения оных предоставить смотрителям училищ по соглашению их с местными настоятелями; 3) возложить на обязанность смотрителей, чтобы произнесённые ими и их подчинёнными проповеди представляли в правление семинарии для имения их в виду при новом назначении произносивших оные, по училищному или епархиальному ведомству.

Правление семинарии распорядится и о том, чтобы проповеди, произносимые по моему назначению наставниками и надзирателями семинарии и Волынских духовных училищ, представляемы были также в оное правление для поименованной выше цели и для имения в виду общей в сем отношении духовной деятельности по учебному ведомству Литовской епархии.

Из поступающий ко мне от духовников ежегодных ведомостей о лицах духовного звания, бывших и не бывших на исповеди и у святого причастия, усмотрел я, что только в немногих из сих ведомостей помечено в четырёх особых графах о бытии тех лиц на исповеди в четыре важнейшие поста; в другом же, хотя и есть графы на четыре поста, но бытность на исповеди показана только в одной графе; во многих же поставлена только одна графа и в ней бытность в году на исповеди показана один раз. Между тем невероятно, чтобы лица духовного звания, особенно священнослужители, приступающие так часто к совершению святых таинств, не заботились о частом очищении своей совести, а ограничивались только одною в году исповедью.

Посему предлагаю консистории распорядиться и наблюсти за исполнением, чтобы ведомости, доставляемые духовниками, имели непременно одну форму, с четырьмя особыми графами, с надписанием над каждою особого из четырёх постов, и чтобы в каждой графе отдельно помечено было духовником против каждого лица, было ли или не было оно в том посту на исповеди.

Внимание моё давно уже обращали частые необдуманные просьбы священно и церковнослужителей о перемещении их на другие штатные места. Просители обыкновенно не имеют права просить новых мест уже потому, что первоначальные места даны соответственно их достоинствам и местным потребностям, а следовательно, обязаны они довольствоваться таковыми местами. С другой стороны, дошло до моего сведения, что иные молодые священники не радеют о хозяйстве, о церкви и о церковных домах, именно потому, что полагают просить и получить другие места. И действительно, преуспеяние каждого прихода, устройство и благолепие церквей, поддержание домов и хозяйственных строений, и вообще благосостояние священно и церковнослужителей весьма много зависят от продолжительного пребывания сих последних на одних и тех же местах.

Для устранения сих неудобств поставляю на будущее время непременным правилом: что те только священно и церковнослужители имеют право просить новых мест, которые заслужили их отличным и долговременным, не менее десяти лет служением, а также те, которых принуждают к сему особенно важные обстоятельства, преимущественно касающиеся их семейств. В том и другом случае необходимо полное удостоверение, что они не разорили, но напротив улучшили прежние места, как по приходу и церкви, так и по состоянию домов и строений и вообще всего хозяйства. Само собою разумеется, что правило сие не относится к тем священно и церковнослужителям, которые перемещаются без просьб по усмотрению епархиального начальства, для пользы службы или в видах взыскания.

Предлагаю консистории правило это принять к постоянному исполнению и объявить о том всему духовенству, уведомив и преосвященных викариев, для имения в виду в потребных случаях.

В бывших Униатских церквах вошло от Римлян противное правилам Восточной Церкви обыкновение совершать на одном престоле в один день по нескольку литургий. По дошедшим до меня сведениям, это обыкновение существует ещё и ныне в некоторых церквах Литовской епархии. Один из благочинных извинялся, что о прекращении сего обыкновения не было особого распоряжения высшего начальства, и что по нескольку обеден совершается на одном престоле в большие праздники с тою целью, чтобы собравшийся народ занять беспрерывным богослужением и доставить более удобства исповедующимся приступать к приобщению святых таин.

Извинение сие совершенно несправедливо. Собирающийся по праздникам народ гораздо удобнее и душеспасительнее занимать разнообразными богослужениями Церкви Православной, нежели одними обеднями. На то есть вечерни, заутрени или всенощные бдения; на то есть часы, молебны, акафисты, водосвятный молебен; на то есть катихизические и другие поучения к народу; на то есть соборные торжественные литургии и после них крестные торжественные ходы вокруг церкви с чтением св. евангелий. Самое приобщение св. таин гораздо более будет соответствовать важности святыни и духовному общению Православного народа, если будет совершаться вкупе всеми во время торжественной литургии, а не по одиночке – при обеднях, поспешно и неоднократно повторяющихся.

Засим предлагаю консистории предписать всему белому и монашествующему духовенству, чтобы отныне никто не осмеливался служить на одном престоле в один день более одной литургии, в противность правилам святой Православной Восточной Церкви, чтобы духовенство это старалось непременно, в праздники, заменять прежние многократные обедни означенными выше душеспасительными богослужениями, свойственными нашей Православной Церкви, и чтобы благочинные и начальствующие над монастырями, в случае нарушения кем-либо правила сего, доносили о том по начальству, иначе сами подвергнутся строгому взысканию.

Вместе с сим, консистория имеет обратить внимание духовенства на прекрасное обыкновение, существующее в Православной Церкви с первых времён христианства, по которому всякий христианин может во время проскомидии представлять просфору для положения из оной на дискос частицы в молитвенное приношение Господу Богу. С восстановлением сего обыкновения, всякому Православному легко иметь, при самой малой жертве, ближайшее участие в совершающейся литургии и достигнуть душевного утешения, которое доставлялось прежде закупаемыми, так называвшимися мшами.

С начала наступающего года и до самой Четыредесятницы, по неизвестным мне побуждениям, особенное приложено старание к усилению в Вильне, общественных увеселений. В числе сих увеселений, всякую ночь с субботы на воскресенье, давались публичные, самые шумные маскарады, продолжались до пяти часов утра и привлекали необыкновенное число посетителей. Предаваться соблазнительному разгулу в ночь, которой вечер и утро по правилам святой церкви всякий христианин должен посвящать молитве, противно закону нравственному, а следовательно, и гражданскому. На сие обстоятельство, равно и на то, что для маскарада лучше избрать который-либо из буднишних дней на неделе, было обращаемо внимание местных властей – но без успеха – потому что этот день найден самым удобным для чиновников, занятых службою в другие дни. Таким образом старались умышленно вовлечь к общему соблазну чиновников, которые, кажется, должны бы давать другим пример богобоязненности и соблюдения церковного закона. Если к обстоятельству сему присовокупить, что маскарады давались в доме одного из чиновников, то неудивительно, если здешним жителям, и Православным и иноверцам, покажется, что само русское Православное начальство поощряет к подобному противозаконию.

Долгом моим считаю обратить на всё это внимание Вашего Высокопревосходительства и покорнейше просить, не найдёте ли возможным и полезным воспретить: чтобы публичные маскарады в Вильне не были даваемы на будущее время в ночь противу воскресенья, и чтобы вообще публичные увеселения не были направляемы к отклонению христиан от богослужения накануне и в самые праздники. К просьбе сей побуждает меня и то, что действительно сказанные маскарады способствовали к охлаждению в молитве многих здешних Православных, так что иные из них, даже обязанные давать пример другим, не были по воскресеньями у обедни в течение двух карнавальных месяцев.

Покорнейше прося уведомления Вашего Высокопревосходительства, какое вам угодно будет сделать распоряжение по означенному предмету, имею честь быть.

Всему духовенству известно распоряжение моё, по которому священнослужительские дети, имеющие отцов, занимающих штатные места, не могут быть приняты на казённокоштное содержание прежде поступления в уездные училища. Между тем, в представленном мне ныне списке кандидатов для принятия в училища к наступающему учебному году нашёл я весьма много детей священнических, долженствующих поступить в приходские училища, отцы которых просят о принятии их на казённое содержание, хотя пользуются штатными местами, многие находятся в хорошем состоянии, а иные имеют уже других своих детей на казённом содержании.

Предлагаю консистории: 1) не принимать и не вносить на будущее время в список кандидатов для поступления на казённое содержание в училищах детей священнослужителей, имеющих штатные места, но не приготовленных ещё сими последними для поступления в уездные училища; 2) предписать всем благочинным, чтобы отнюдь не представляли о принятии таковых детей на казённое содержание в училищах; 3) объявить о сем чрез благочинных всему духовенству.

Духовно-учебные заведения Литовской епархии доставляют уже достаточное число юношей, способных занять священнослужительские места. Но весьма важный ещё ощущается недостаток в хорошо приготовленных церковнослужителях. Уездные и приходские училища не совершенно в сем отношении удовлетворительны, и по продолжительному времени, требующемуся для приготовления, и по неполному изучению предметов, самых нужных для причётников.

Посему предлагаю правлению семинарии: 1) сообразиться насчёт указанного высшим начальством открытия с первого числа наступающего сентября причётнических классов на первый раз при Виленских и Жировицких училищах, и соображения свои представить на моё утверждение; 2) избрать в сии классы кандидатов из вновь представленных для поступления в училища и из состоящих уже в училищах, но признанных неспособными продолжать в них учение по великовозрастию или по слабым способностям, кандидатов сих представить на моё утверждение.

Ректор Литовской семинарии архимандрит Александр обязан по временам посещать духовные училища, состоящие по Гродненской губернии, из которых два помещаются в монастырях. Находя, что совместный осмотр сказанных училищ и монастырей будет удобнее и во многих отношениях удовлетворительнее, предлагаю консистории: назначить отца ректора семинарии благочинным монастырей Гродненской губернии; а монастыри губерний Виленской и Ковенской подчинить благочинному архимандриту Антонию, с тем однакож, чтобы это изменение подчинённости монастырей вошло в силу уже после надлежащего представления отчётов и других срочных ведомостей за настоящий год.

Неоднократно обращал я внимание на усиливающееся между духовенством курение табаку. Не только оно неприлично священным его обязанностям, не только несообразно деятельности оного по приходу и по хозяйству, но в особенности вредно оно по семейному домостроительству. Иной священно или церковнослужитель издерживает на табак четвёртую и даже иногда третью часть своего жалованья – а из этого он мог бы одеть своё семейство или доставить оному более питательную и здоровую пищу.

Желая положить предел дальнейшему распространению этого злоупотребления, а тем самым действовать благодетельно на семейный быт духовенства и на самое благоприличие оного, нераздельное с уважением прихожан, предлагаю консистории: 1) от каждого представляемого с настоящего времени к рукоположению во диаконы или священники брать собственноручные подписки, что он не будет курить табаку ни в каком его виде; 2) таковые ж подписки брать и от каждого причётника прежде определения его на штатное причётническое место; 3) внушить посредством благочинных и настоятелей монастырей всему белому и монашествующему духовенству, чтобы и те из оного, которые не слишком пристрастились к курению табаку, оставили таковое из уважения к побуждениям выше прописанным, и от изъявивших на это желание взять письменные в том обязательства; 4) потребовать от всех благочинных и настоятелей монастырей сведение, кто за тем из подчинённых им священно и церковно-служителей пожелает курить табак по-прежнему, и список всем сим лицам мне представить для имения в виду по обстоятельствам; 5) сообщить в правление семинарии, чтобы приняты были меры по семинарии и духовным училищам против введения табакокурения между воспитанниками оных.

У нас, в Вильне, на прошлой неделе, прогостил Преображенский полк. По их желанию, в четверг, то есть 28 октября, служил я торжественную литургию в кафедральном соборе с напутственным молебном и благословил полк, а с ним и всё христолюбивое воинство, иконою святых Виленских мучеников, надписав о сем на задней стороне иконы, как значит на обороте сего.

Неизлишним считаю уведомить о сем Ваше Сиятельство, имея честь быть.

«Молитвами Святых Виленских Мучеников Антония, Иоанна и Евстафия Да благословит Господь

Лейб-Гвардии Преображенский Полк, а с ним и всё Христолюбивое воинство – на праведную брань за Веру, за Царя и за Отечество!

Во граде Вильне, 1854 года, октября 27 дня. Смиренный Иосиф Митрополит Литовский».

Записка, отправленная из канцелярии.

Подписал: верно Секретарь Павел Митровский.

Это сведение из официальных актов будет нелишне для поправки показания, напечатанного в четвёртой книжке Вестника Географического Общества за настоящий 1854 год на странице 111-ой, из неизвестных духовному ведомству источников.

Народонаселение Православное Вильна в течение последних пятнадцати лет постоянно увеличивалось, и то в большей пропорции между людьми разных сословий, нежели между военными чинами местных команд. Это видно из значащегося выше сведения за два года, то есть за 1845 и 1853. В первом из них было всех жителей 3656, в том числе военных команд 2404, а прочих сословий 1252. В последнем году всех жителей Православных было 4939, а в том числе военных команд 2799, прочих же сословий 2140. Следовательно, Православное народонаселение Вильна с 1845 по 1853 год, то есть за восемь лет, увеличилось вообще 1283 лицами, из которых на военное ведомство приходится 395, а на прочие сословия 888 человек обоего пола.

Посему показание, напечатанное в Вестнике на странице 111-ой, будто Православных жителей в городе Вильне состояло в 1845 году 7599, а в 1853-м 6038, должно быть неверно. Оно не только без меры преувеличено, но и предполагает уменьшение Православных в Вильне за восемь лет 1561 единицами, тогда как оно действительно увеличилось 1283 лицами, как показано выше.

Подписал: Член консистории кафедральный протоиерей Виктор Гомолицкий.

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Секретно-конфиденциальное отношение Вашего Высокопреосвященства на имя покойного графа Николая Александровича, от 10 минувшего января за № 40, получено уже по кончине его и всеподданнейше представлено мною на Высочайшее благоусмотрение.

Его Императорское Величество, удостоив прочтением означенное письмо, изволил отозваться, что сведения, Вами, Милостивый Государь и Архипастырь, сообщённые, будут иметься в виду.

О таковом Высочайшем отзыве долгом поставляя уведомить Ваше Высокопреосвященство, с отличным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Высокопреосвященства, Милостивого Государя и Архипастыря, покорнейшим слугою

А. Карасевский.

Недавно попалась мне случайно книга на французском языке, изданная в Париже в 1853 году, под заглавием Рим, какою-то француженкой путешественницею. Это довольно поверхностное описание Рима, но в одном из писем (от 28 марта) сочинительница описывает встречу свою, в одном из Римских женских монастырей, с какою-то Макреною Мечиславскою, будто игуменьею Минского Униатского базилианского монастыря, которую превозносит как святую и мученицу.

В этом письме говорится подробно, с прикрасами всякого рода, как Минский епископ Семашко, летом 1838 года, прежде сам, а после с Минским губернатором Усраковым, увещевал Мечиславскую и подчинённых ей монахинь присоединиться к Православной Церкви, стращая их высылкой в Сибирь; как после решительного отказа она, игуменья Мечиславская, с тридцатью пятью монахинями Минского монастыря ведена была в кандалах в город Витебск, а после в Полоцк; как все они подвергаемы были на пути, а после в Витебске и Полоцке, ужасным истязаниям и мучениям, от которых многие из них погибли; как в этих истязаниях принимал личное участие епископ Семашко и употреблял монахинь к постройке для себя в Полоцке дворца, причём погибло семнадцать монахинь; как в 1843 году Мечиславская с оставшимися в живых монахинями посажена была в лодку на реке Двине и отправлена в Мядзиольский монастырь в Минской губернии; как их здесь вновь архиепископ Семашко подвергал разного рода истязаниям; как, наконец, в апреле месяце 1845 года, когда протопоп Скрыпин, которому поручен был надзор за монахинями, запился с своими прислужниками, они бежали ночью из монастыря, разошлись в разные стороны, и игуменья Макрена Мечиславская, после опасностей трёхмесячного путешествия, прибыла прежде во Францию, а после в Рим.

Здесь всё, от начала до конца, невежественное сплетение нелепостей и гнусной клеветы. Тут выдумано всё: и происшествия, и самые названия.

Нужно знать, что женский базилианский монастырь существовал в Минске только по 1834 год, не имев даже особой церкви. Здания сего монастыря потребовались для помещения госпиталя; и как в замен оных дан упразднённый кармелитский монастырь, каменный, с прекрасною каменною же церковью, в местечке Мядзиолах, в 150 вёрстах от города Минска, то Минские монахини с их настоятельницею, Параскевиею Левшецкою, в том же 1834 году переведены были в Мядзиольский монастырь. С того времени ни одна из сих монахинь не только не была переводима куда-либо из Мядзиоль, но даже никуда временно не требовалась. Притеснений же им ни малейших не было делаемо; напротив, когда после воссоединения Униатов настоятельница и несколько монахинь не пожелали присоединиться, по тому особенному уважению, что они, подобно большей части Униатского монашества, поступили в оное из Римско-католического исповедания, то они без всякого затруднения отпущены мною, не без ведома начальства, к их родственникам, где постоянно находились и ныне находятся.

Вот сущая истина!

Следовательно, я не мог посещать в 1838 году Минского женского монастыря, когда его тогда вовсе в Минске не бывало – да притом весь этот год я безотлучно находился по должности в С.-Петербурге. Следовательно, не мог я тогда истязать и отправлять из Минска, прежде в Витебск, а после в Полоцк, игуменью Макрену Мечиславскую с тридцатью пятью монахинями; Притом же настоятельница Минского монастыря, как сказано выше, называлась Параскевия Левшецкая, а Макрены Мечиславской не только игуменьи, но и монахини между бывшими Униатскими инокинями никакой не бывало – да и каким образом выслать мне из Минского монастыря и мучить 35 монахинь, когда их состояло в сем монастыре только восемь, и во всех подведомых мне тогда шести женских монастырях имелось всего на все тридцать две монахини. Не забудем и того, что Витебск и Полоцк находятся в пределах другой, мне неподведомой епархии, – а следовательно, по сему уже одному, я не мог переводить туда сказанных монахинь, а тем более производить над ними приписываемые мне истязания, или же строить в Полоцке их руками для себя дворец.

Выдумав бессовестно небывалую игуменью Макрену Мечиславскую, небывалый в 1838 году Минский монастырь и небывалое число тридцати пяти монахинь оного, – сочинитель всей этой басни столь же бессовестно поименовал в примечаниях к письму целый ряд монахинь, подвергнутых якобы истязаниям и замученных, с названиями, совершенно произвольно выдуманными, как оказалось по поверке со списками монахинь, действительно тогда по монастырям находившихся. Не ограничиваясь выдумкой названий монашеских, здесь выдумано и название небывалого в Минске, а вероятно, и нигде губернатора Усракова; выдумано для меня звание Минского епископа, которым я не был никогда; выдумано небывалое название в Мядзиоле протопопа Скрыпина; выдуман побег монахинь из Мядзиольского монастыря, какового никогда не бывало; выдумано небывалое строение мною дворца в Полоцке; выдумано даже невежественное плавание монахинь по реке Двине из Полоцка в Мядзиольский монастырь, тогда как между сими местностями нет другого пути, кроме сухопутного.

Вся эта гнусная выдумка, напечатанная в 1853 году, по-видимому, устремлена лично на меня одного; но само содержание её уже не ново. Ещё в 1845 году разглашены были в иностранных газетах подобные клеветы, только в более просторном объёме и с явным намерением опорочить русское правительство. Тогда требованы были и от меня сведения, изложенные в отношении моём к графу Протасову, от 6 декабря того года за № 3192; а затем раскрыто, что Мечиславская была самозванка, подговорённая и руководимая партией, неприязненною России, для разглашения гнусных на неё выдумок – и о том уведомлён был Римский двор чрез русское посольство. Впоследствии дошло до моего сведения, что, современно переведению из Жировиц и водворению в Вильне в 1845 году Литовского епархиального начальства, был якобы съезд в известной местности Виленской губернии важнейших лиц, неприязненных Православию, на котором положено: клеветать, клеветать, да клеветать – о чём извещал я тогда же покойного графа Протасова. Ещё позже доходили ко мне разновременно сведения, якобы Мечиславская была снаряжаема в одном из Виленских женских Римско-католических монастырей, и указывали мне разные лица, к сему причастные – но давать ход этим сведениям, по самому их роду, нашёл я невозможным и скорее вредным, нежели полезным.

Многие, в том числе, может быть, и Святейший Синод, подумают: зачем обращать внимание на эти гнусные выдумки, плод неправедной и бессильной злобы? Зачем принимать к сердцу то, что есть необходимым последствием всякого доброго подвига? – разве не та же участь предсказана Спасителем и лучшим ученикам Его? Так точно думал и я в течение тридцатипятилетнего многотрудного поприща, которое благословил меня Господь пройти твёрдою ногою на пользу Церкви Православной.

Однакож честное имя должно быть драгоценно для честного человека; и я обязан пещись о нём не только для, себя, но и для Церкви Православной, которой я усердный сын и небесполезный делатель. Означенные выше два иностранные печатные сведения попались мне только случайно, и как не подумать, что это только частица того, что напечатано в том же духе коварством врагов Православия. И если решились на выдумки, которые легко опровергнуть очевидными фактами, то чего не выдумают по обстоятельствам, ускользающим от всякой поверки и расследования – а в особенности, с каким бесстыдством должна действовать безответственная устная клевета среди населения, неприязненного по вере и народности, и в исключительном положении, в котором нахожусь я и моя паства? Это положение небезызвестно Св. Синоду – оно в некоторой части изъяснено мною ещё недавно в отношении к покойному графу Протасову, от 10 января сего года за № 40, известном также, вероятно, Святейшему Синоду.

По сим уважениям, долгом поставляю представить при сем Св. Синоду в подлиннике упомянутую печатную статью на французском языке на 30 страницах, с указаниями и замечаниями на оную, прописанными выше. Иметь всё это в виду, может быть, небесполезно для дел и ныне; а в будущем оно, вероятно, уяснит хотя отчасти и обличит злобные нападки на священное дело воссоединения и бедную мою личность – а этой личности не долго уже бороться в сей временной жизни.

RОМЕ.

XLVII.

La mère Makrena an couvent de la Trinité-des-Monts. – Histoire de son martyre. – Visite de l’auteur à cette sainte abbesse.

Rome, le 28 mars.

Je souffrais l’autre jour d’un de ces accès de tristesse vague que vous m’avez reprochés si souvent, et comme vous n’étiez plus là pour conjurer le mal par votre amitié et votre tranche gaieté, je résolus d’aller chercher des consolations auprès de cette pieuse abbesse dont je vous ai parlé déjà, qui trouve de saintes et salutaires paroles pour guérir les misères de l’âme.

M^me Eugenie de Bouchot, portière de la Trinité-des-Monts, me reçut, comme toujours, avec une aimable bienveillance; mais elle m’avertit que M^me de Coriolis n’était pas libre dans ce moment.

«Je l’attendrai, si vous voulez bien le permettre», lui dis-je.

Elle me conduisit alors au parloir du premier étage, grande pidèe, pavée de vilaines briques grossières, n’ayant pour tous meubles que des chaises de paille, une table et un secrétaire en bois de noyer, pour tout ornement qu’une petite statue de la sainte Vierge, placée entre deux vases de verre bleu, et quelques gravures pieuses, le tout reluisant de propreté. C’est dans cette modeste chambre que la supérieure de la Trinité-des-Monts reçoit parfois des personnages de la plus haute distinction, prélats, cardinaux, princes, ambassadeurs, qui viennent lui demander des renseignements et des conseils.

J’ouvris l’Imitation de Jésus-Christ, qui se trouvait sur la table, et je lus plusieurs chapitres de cet excellent livre.

Après un quart d’heure d’attente, j’entendis quelque bruit dans le corridor, mais ce n’était point le pas léger de M^me de Coriolis. Je me levai cependant, je m’approchai de la porte restée entr’ouverte, et j’aperçus, tout au bout de l’immense cloître, deux religieuses s’avançant lentement du côté de la chapelle de Mater admirabilis.

L’une d’elles, jeune et jolie, donnait le bras à sa compagne, qui marchait péniblement, s’appuyant en outre sur une canne de jonc. A mesure que les deux femmes s’approchaient de moi, je m’aperçus que la religieuse infirme ne portait pas le costume des dames du Sacré-Cœur, et je fus frappée de la pâleur maladive de son visage et du caractère fortement accentué de ses traits réguliers. Il у avait quelque chose d’extraordinaire et de surnaturel dans cette physionomie pleine de majesté. Bientôt je fus à portée d’entendre les paroles des deux religieuses; mais la langue dont elles se servaient m’était tout à fait inconnue. En passant près du parloir, l’une et l’autre m’aperçurent et me saluèrent avec politesse. Je continuais à les regarder attentivement, lorsque M^me de Coriolis arriva par une autre porte.

«Quelle est cette dame? lui dis-je en désignant la malade, qui n’avez pas encore atteint le bout du corridor.

– Mon Dieu! qu’elle marche avec peine, et que la guérison arrive lentement! dit M^me de Coriolis, comme se parlant à elle-même. Chère Madame, ajouta-t-elle en me prenant par la main et en s’avançant de quelques pas dans le cloître, vous voyez cette pauvre créature, dont les membres sont disloqués, dont le corps est couvert de plaies. Elle est petite ici- bas; mais sa gloire sera grande dans le ciel, et son nom, ignoré maintenant, sera célèbre un jour dans l’univers catholique; on l’invoquera à l’égal des Agnès, des Agathe, des Cécile et de toutes les heureuses vierges qui signèrent de leur sang la foi de Jésus-Christ; car elle aussi a souffert le martyre, martyre long et douloureux, plus terrible que la mort, et qu’une pauvre créature humaine n’aurait pu supporter sans le secours de la grâce divine».

J’insistai vivement pour connaître cette histoire, et M^me de Coriolis me la raconta ainsi:

Pendant l’été de 1838, un personnage de haute importance, à en juger par la richesse de son costume et par la suite nombreuse de laquais dont il était entouré, se présentait à la porte du monastère des religieuses basiliennes de Minsk en Lithuanie, et demandait à être introduit. Quoique cet homme se dit évêque et plus encore, sa présence, loin d’exciter cette sainte allégresse que la visite d’un prélat fait éprouver à de pieuses filles, ne répandit au contraire dans ce couvent qu’une tristesse mêlée de terreur.

La portière alia toute tremblante avertir la mère abbesse de l’arrivée de Siemazsko. А се nom redouté, qui lui rappelait de douloureux souvenirs, la supérieure pâlit; mais levant les yeux vers de ciel, comme pour у puiser cette force divine qui transforme les âmes, elle se recueillit un instant, puis appelant ses soeurs:

«Qu’on introduise Siemazsko, puisqu’il nous faut subir sa présence», dit-elle.

Makrena Mieczyslaweska, abbesse de ce monastère, était alors une femme de trente-cinq ans, aux traits nobles et beaux, d’une taille majestueuse, d’un caractère gai et aimable. Tant que Siemazsko, autrefois évêque de Minsk, avait été fidèle à son Dieu, elle lui avait toujours témoigné la respectueuse déférence due à la dignité dont il était revêtu; mais depuis le jour où, par ambition plus encore que par faiblesse, il avait renoncé au catholicisme pour embrasser le schisme de l’Eglise russe, Makrena et ses sœurs ne voulurent plus avoir rien de commun avec leur ancien évêque. En vain celui-ci, à trois reprises différentes, leur avait-il envoyé l’invitation de renoncer à l’Eglise romaine, un refus positif avait été la seule réponse des religieuses polonaises.

«Pourquoi n’avez-vous pas signé l’écrit que je vous ai adressé? dit Siemazsko à la supérieure dès qu’il fut admis en sa présence.

– Parce que j’en ai découvert les erreurs, répondit-elle avec fermeté.

– Que voulez-vous dire par là, hydre infernale, et qui vous donne l’audace de me tenir un pareil langage? s’écria-t-il.

– Dieu lui-même, dit Makrena sans baisser les yeux.

– Savez-vous bien à qui vous parlez, et ne vous rappelez-vous point que j’ai été votre pasteur, et que je suis maintenant plus qu’un évêque?

– Oui, vous fûtes jadis notre pasteur; mais vous êtes devenu le loup dévorant de votre propre troupeau».

Siemazsko grinça des dents; mais voyant que toutes les sœurs partageaient les sentiments de leur supérieure:

«Calmez-vous, lui dit-il, et redevenez ce que vous étiez autrefois, bonne et douce comme un ange, tandis que vous me paraissez maintenant un démon. Notre clément empereur vous accorde trois mois de réflexion; si vous obéissez à ses ordres, vous jouirez de tous vos biens, et vous mériterez la grâce de Sa Majesté; mais si vous vous obstinez dans votre résistance, je vous annonce le sort le plus affreux.

– Plutôt la mort que de renoncer à la sainte foi catholique, apostolique et romaine!» s’écrièrent toutes les sœurs.

Trois jours s’étaient à peine écoulés qu’une troupe de soldats força à cinq heures du matin les portes du couvent, et Siemazsko, accompagné d’Usracoff, gouverneur civil de Minsk, se présenta de nouveau aux religieuses tremblantes, qui se groupèrent autour de leur supérieure.

«Je vous ai donné trois mois pour vous décider; mais j’ai réfléchi que ce long espace de temps ne pouvait qu’empirer le mal. Voici donc le dernier instant de liberté qui vous reste; choisissez entre vos richesses et celles que la générosité de l’empereur vous destine encore, si vous embrassez la religion qu’il professe lui-même, ou les travaux forcés et la Sibérie, si vous persistez dans votre refus.

– Ah! notre choix n’est pas douteux, s’écrièrent les religieuses; les travaux et mille Sibéries plutôt que d’abandonner Jésus-Christ et son vicaire!

– Attendez, reprit-il; lorsqu’à force de verges je vous aurai enlevé la peau dans laquelle vous êtes nées et qu’une autre peau recouvrira vos os, vous deviendrez plus traitables».

Un cri d’indignation couvrit ces paroles barbares, et la sœur Wawezecka prenant la parole:

«Enlève notre peau, enlève notre chair, dit-elle, nous resterons fidèles à Jésus-Christ.

– Oh! sang de chien polonais-varsovien, je t’arracherai la langue!» s’écria Siemazsko.

Et il donna l’ordre aux soldats de chasser les religieuses de leur couvent.

Lorsqu’elles furent près de la porte, Makrena se jeta aux pieds du gouverneur pour lui demander la permission de prier une dernière fois dans leur église. L’évêque apostat voulut s’y opposer; mais Usracoff, touché de compassion, donna son consentement. Alors ces trente-cinq religieuses se précipitèrent en sanglotant dans le lieu saint, оù, prosternées devant l’autel, elles conjurèrent le Seigneur d’être leur soutien et leur force dans cette terrible épreuve. Bientôt elles reçurent l’ordre de se retirer; trente-quatre se relevèrent les larmes aux yeux; mais en vain les soldats secouèrent-ils la trente-cinquième, elle était morte de douleur, de saisissement et d’amour (83).

Makrena obtint encore du gouverneur la permission d’emporter une croix de bois dont on se servait dans les processions; elle la chargea sur ses épaules et la porta devant ses sœurs, pour soutenir leur courage par la contemplation des douleurs de l’Homme-Dieu. Dans ce moment les jeunes filles élevées au monastère se réveillèrent en sursaut, et voyant partir les religieuses emmenées par les soldats, elles coururent à leur suite en s’écriant:

«On enlève nos mères!»

Aux cris de ces enfants les habitants de la ville s’éveillèrent à leur tour, et les plus courageux se mirent à suivre les jeunes filles jusqu’à l’auberge de Wigodka, à une lieue de Minsk. Là on lia deux à deux les religieuses basiliennes, on leur mit les fers aux pieds comme à des criminels, et l’on chassa à coups de crosse les élèves et les parents qui voulaient dire un dernier adieu à ces saintes martyres.

Ici commence une série de supplices, tels que la bouche se refuse presque a les décrire. On fit faire à ces pauvres créatures, faibles et délicates pour la plupart, une marche forcée de quinze lieues par jour, en ne leur donnant pour toute nourriture qu’un peu de pain grossier, et en relevant à coups de crosse eelles qui tombaient de fatigue.

Elles arrivèrent ainsi à Witepsk, dans un ancien monastère dont les vierges catholiques avaient été chasées six mois auparavant, et qui servait alors de demeure à des espèces de religieuses schismatiques, nommées sczernices, veuves pour la plupart de soldats russes, qui reçurent l’ordre d’obliger les basiliennes polonaises à embrasser le schisme. Ces malheureuses s’acquittèrent de cette mission avec une indigne barbarie, accablant leurs victimes d’injures et de coups.

Dès le matin, les religieuses catholiques balayaient toute la maison, fendaient le bois, puisaient l’eau, allumaient le feu et se rendaient à six heures aux travaux forcés, оù, enchaînées deux à deux a des brouettes, comme des bêtes de somme, elles étaient occupées à transporter des pierres, ne mangeant que l’herbe et les racines crues qu’elles trouvaient dans les champs, ou le pain que les paysans leur donnaient par compassion. La nuit venue, les sczernices les employaient encore à la cuisine et aux soins des bestiaux, sans leur permettre, même au plus fort de l’hiver, de réchauffer près du feu leurs membres engourdis et couverts de plaies; puis on les enfermait, sans leur ôter les fers, dans une prison où il n’y avait pour tous meubles qu’un peu de paille sur la terre nue. Les saintes martyres cherchaient alors dans la prière la seule consolation possible à de pareils tourments.

«Ne veuillons que la volonté de Dieu, disait Makrena à ses sœurs, travaillons de toutes nos forces, et pardonnons à ceux qui nous font souffrir».

Un jour les pauvres filles virent venir vers elles le père Ignace Michalewicz, leur ancien aumônier. Il leur adressa la parole en russe, et les engagea à embrasser la religion russe, Ini qui leur parlait jadis leur chère langue polonaise et qui les exhortait à l’amour de Dieu. Ce fut pour toutes une immense douleur.

«Vous étiez notre père, lui dit l’abbesse avec larmes, vous sauviez nos âmes, et vous voulez les perdre à présent! Où sont vos enseignements et vos exemples?

– Lorsque je vous prêchais la fidélité à l’Eglise romaine j’étais insensé, répondit Ignace. J’ai ouvert les yeux, faites comme moi.

– Apostat! s’écrièrent les basiliennes avec indignation.

– Je vous ferai écorcher vives, si vous refusez d’obéir», dit Ignace.

Dès ce moment un nouveau supplice, celui de la flagellation, fut ajouté à toutes les rigueurs du travail, de la faim et de la soif. Deux fois par semaine, ces chastes filles étaient amenées sous une espèce de hangar, et recevaient chacune cinquante coups de verges. La honte de se voir exposées nues aux regards de tous les gens de la maison ajoutait encore aux horreurs du supplice, et cependant le seul cri qui s’échappa jamais de leurs bouches, pendant que leur sang ruisselait de toutes parts, était celui-ci:

«Jésus, sauvez nos âmes, par votre croix et votre passion!»

Puis, sans leur donner un instant de répit, on les ramenait au travail, les chairs en lambeaux et faisant trace avec leur sang. Lorsqu’une d’elles tombait de faiblesse, on la relevait à coups de bâton. Un jour Colombe Groska s’évanouit complétement; Ignace la fit revenir en la frappant avec rudesse; elle se traîna encore jusqu’à sa brouette, fit pour la conduire un effort impuissant, leva les yeux au ciel et expira.

Baptiste Downow fut brûlée vive dans un grand poêle, оù les sczernices l’enfermèrent.

Népomucène Grotowska fut tuée d’un coup de bâton sur la tête.

De nouvelles flagellations terminèrent le martyre de deux jeunes sœurs (84), et, quelques jours après, une autre expira pendant la nuit sur les genoux de la mère abbesse.

Désespéré de ne pouvoir vaincre la résistance de ces filles sublimes, Ignace imagina de les enfermer séparément dans des cachots noirs et humides, оù on ne leur donnait par jour qu’une demi-livre de pain de son et une demi-pinte d’eau; et quand il crut que la faim avait abattu leur courage, il alia trouver Makrena, et lui dit:

«Vos sœurs sont libres maintenant, elles prennent leur café et jouissent de toutes les aises de la vie; signez comme elles ce papier, ma chère fille, et vous redeviendrez supérieure de votre cher couvent.

– Tu mens! s’écria l’abbesse indignée, mes soeurs n’ont point trahi Jésus-Christ; reviens à lui, misérable!»

Il ramassa une poignée d’ordures, en remplit la bouche de sa victime et s’éloigna. Quelques instants après la prison s’ouvrit, on reconduisit la supérieure aux travaux, et elle у retrouva avec une joie inexprimable toutes ses sœurs, auprès desquelles Ignace avait en vain employé la même ruse, et les saintes filles entonnèrent avec transport une hymne d’action de grâces.

Cependant Siemazsko arriva lui-même à Witepsk, et voulut faire trainer de force les religieuses basiliennes à l’église schismatique. Lorsqu’elles se trouvèrent sur le seuil, écrasées de coups et baignées de sang, Makrena saisit une hache qu’un ouvrier venait de laisser tomber, et la présentant à l’évêque apostat:

«Tu as été notre pasteur, sois maintenant notre bourreau, lui dit-elle; comme le père de sainte Barbe, prends cette arme meurtrière, et fais voter nos têtes dans ton temple; car nos corps n’y entreront point vivants».

Il fit sauter d’un coup de poing la hache des mains de l’abbesse, et la souffleta avec tant de force qu’il lui cassa une dent.

«Tiens, monstre, lui dit-elle en la lui présentant, place-la, si tu le veux, au milieu des joyaux qui couvrent ta poitrine, et pour lesquels tu as vendu ton âme; ce sera une décoration digne de toi.

– En vérité elle m’a fait de la peine!» s’écria Siemazsko en se laissant tomber entre les bras de ses popes, tandis que les martyres reprenaient, en chantant le Те Deum, le chemin des travaux forcés.

Après deux ans des mêmes souffrances, ce qui restait des religieuses de Minsk fut envoyé à Polotsk dans un autre couvent de sczernices, où leur nombre s’augmenta d’une trentaine de religieuses du même ordre, en butte comme elles à la persécution des schizmatiques. En apercevant l’abbesse, ces pauvres sœurs se jetèrent à ses pieds et lui dirent:

«Soyez notre mère; car celle que nous avions a déjà succombé à ses souffrances».

Makrena bénit ses nouvelles filles; toutes s’embrassèrent avec larmes, et rendirent gloire au Seigneur. Parmi ces nouvelles religieuses, deux étaient atteintes d’aliénation mentale, par suite des coups qu’elles avaient reçus sur la tête; l’une d’elles expira bientôt sur les genoux de la supérieure (85). La folie de l’autre ne l’empêchait point de travailler; mais dès qu’on l’avait attachée à sa brouette, Thérèse Bienicka, c’était son nom, entrait dans une sorte d’extase, frappait sur cette brouette comme sur un tambour, et serrant son crucifix contre son cœur, elle chantait, avec une indicible expression d’enthousiasme et d’amour, des cantiques qu’elle avait composés depuis sa folie, prononçant ensuite d’une voix solennelle ces paroles de l’Evangile:

«Gloire à Dieu au plus haut des cieux, et paix aux hommes de bonne volonté».

Elle se tranquillisait alors pour recommencer quelques instants plus tard, et jamais les popes ni les sczernices ne purent parvenir à lui enlever son crucifix: cette sainte folie expira quelques mois après sous les coups du bourreau.

Les religieuses catholiques furent ensuite employées à bâtir un palais pour Siemazsko, et dix-sept d’entre elles périrent successivement de fatigues et de privations. L’évêque apostat vint alors les visiter de nouveau.

«Acceptez les bénéfices de la religion grecque, leur dit-il; car, vous le voyez, la colère de Dieu s’est manifestée sur vous, et un grand nombre de vos sœurs ont péri misérablement.

– Nous sommes toutes prêtes à mourir comme elles, répondit Makrena.

– Comment oses-tu encore parler de la sorte? dit-il en lui donnant un soufflet.

– Notre Seigneur nous ordonne de présenter l’autre joue, répondit la supérieure, la voici; frappe donc de nouveau, si tu l’oses».

Le misérable redoubla de violence, et la souffletant ainsi dans presque toutes ses visites, il lui cassa neuf dents.

Il les fit ensuite flageller d’une manière si cruelle, que plusieurs moururent sous le bâton, ou expirèrent pendant la nuit des suites de ce supplice; on éloigna de plus les pauvres paysans qui leur jetaient du pain; et sans les Juifs, que les popes ménageaient parce qu’ils leur devaient de l’argent, les martyres auraient péri d’inanition.

Cependant le bruit de toutes ces cruautés s’étant répandu dans la ville, la femme du général russe, commandant les forces militaires, se jeta toute en larmes aux pieds de son mari pour le supplier d’y mettre un terme. Celui-ci se rendit sur les lieux, et arrachant lui-même les verges des mains du bourreau, il lui dit d’une voix émue:

«Que fais-tu, malheureux?

– J’exécute les ordres de l’archiwez Siemazsko, répondit-il.

– Et moi, je te défends de torturer ainsi ces filles innocentes, s’écria le général; l’empereur ignore sans doute les horribles tourments qu’on leur fait subir; et quant à toi, je te ferai pendre, si tu les flagelles encore».

L’intervention de cet homme compatissant fit cesser les supplices, et les pauvres filles, auxquelles il donna quelque argent, jouirent d’un peu de calme jusqu’au retour du farouche Siemazsko, qui, furieux d’apprendre ce qui s’était passé en son absence, imagina un moyen plus infâme encore de martyriser ses victimes. Il les enferma dans leur prison, et engagea tous les employés du monastère à leur faire outrage, promettant le grade de protopope (archiprêtre) à ceux qui parviendraient à consommer le crime.

Alors commença une scène épouvantable, dont aucune langue humaine ne saurait rendre l’horreur. Ces pauvres vierges s’accrochaient de leurs ongles crispés à la terre du cachot, demandant à Dieu qu’elle s’entr’ouvrît pour les engloutir et les préserver. Les gémissements des victimes, le râlement des mourantes, les cris et les blasphèmes des bourreaux, le sang ruisselant de toutes parts sous les coups et les morsures de ces enragés finirent par les faire reculer eux-mêmes de fatigue et d’effroi; ils se retirèrent, confus de leurs impuissants efforts, et les vierges martyres remercièrent Dieu de les avoir conservées pures.

Elles essayèrent ensuite de panser leurs plaies. Toutes étaient horriblement meurtries; huit d’entre elles avaient les yeux crevés, deux étaient mortes, écrasées sous les talons de bottes, une autre expira pendant la nuit; Makrena elle-même avait les bras mordus, les côtes déchirées et la tête fracassée, au point qu’elle en perdit une partie de l’os du crâne, et que la cervelle se trouve maintenant recouverte d’une seule peau.

Le lendemain, on fit enlever les cadavres, on envoya aux travaux forcés celles qui vivaient encore, et l’on employa les aveugles à tricoter des bas et à carder de la laine.

Au printemps de 1843, ce qui restait des religieuses basiliennes fut appelé dans la cour.

«Mes sœurs, on va sans doute nous parer pour un voyage, dit Wawrzeeka en souriant, car j’aperçois nos bracelets qu’on prépare».

On les enchaîna en effet deux à deux, et on les fit marcher au milieu des soldats, sans leur dire dans quel lieu on les conduisait. Arrivées sur les bords de la Dwina, on les fit entrer dans une barque, et la même sœur Wawrzecka, s’apercevant de l’inquiétude du pope qui conduisait la troupe, lui dit avec gaieté:

«Croyez-vous donc que nous voulions nous Jeter à l’eau? la Dwina n’est pas le ciel pour que nous nous у élancions».

Après dix ou douze jours de marche, elles arrivèrent enfin à Miadzioli, petite ville du gouvernement de Minsk, оù on les mit au pouvoir de nouvelles sczernices, qui habitaient un ancien couvent de carmélites. Siemazsko vint encore les visiter dans cette retraite.

«Vous avez perdu un grand nombre de vos compagnes, leur dit-il d’abord avec douceur; vos familles sont dans la désolation; à quoi vous sert-il de résister aux ordres de notre clément et puissant souverain?

– Mon Dieu, que vous êtes miséricordieux et patient, s’écria l’une des sœurs, puisque vous soufrez si longtemps un pareil apostat!»

A ces mots la fureur de cet homme ne connut plus de bornes.

«Je trouverai bien moyen' d’adoucir votre sang polonais», leur dit-il.

Il ordonna alors qu’on les plongeât dans le lac.

Toutes les sœurs, à l’exception des aveugles, furent revêtues de sacs de toile, les deux bras passés dans une seule manche pour leur ôter la liberté des mouvements; on leur mit de grosses cordes au cou, on attacha l’autre extrémité de ces cordes à de petites barques, et le pope qui présidait à l’exécution leur dit:

«Si vous n’acceptez pas nos croyances, je vais vous faire noyer comme de petits chiens.

– Exécutez les ordres que vous avez reçus», répondirent-elles.

On les tira donc après les barques qui s’avançaient lentement, chaque bourreau traînant par la corde une victime, jusqu’à cе qu’elles eussent de l’eau à la hauteur de la poitrine. Alors les barques firent une halte, et le pope recommença ses exhortations. Ayant reçu la même réponse, il les fit trainer jusqu’à une plus grande profondeur; de temps en temps les barques se rapprochaient du bord, ce qui leur permettait de respirer un instant; puis le supplice recommençait. Les Juifs accourus sur le rivage sanglotaient à ce spectacle; et quand on ramena les victimes en prison, grelottantes dans leurs sacs de toile mouillée, ils leur portèrent de la nourriture.

Ce tourment fut renouvelé jusqu’à six fois à différents jours; plusieurs sœurs en moururent, et toutes les autres en contractèrent de graves infirmités.

Deux ans s’écoulèrent encore au milieu des mauvais traitements et des privations de toute espèce, et des trente-cinq religieuses de Minsk, ainsi que de trente environ qui leur avaient été réunies, quatre seulement avaient survécu, grâce à la charité des Juifs qui leur donnaient à manger (86).

Au mois d’avril 1845, è l’occasion de la fête du protopope Skrypin, des tonneaux d’eau-de-vie furent placés dans la cour, et tous les gens de la maison у puisèrent si bien qu’ils s’enivrèrent complétement. Les religieuses, s’en étant aperçues, conçurent l’espérance d’échapper à leurs bourreaux. Vers minuit, elles appuyèrent contre le mur d’enceinte un tronc d’arbre; à l’aide duquel elles pouvaient tenter l’escalade. Makrena monta la première; arrivée au sommet, elle contempla un instant la distance effrayante qui la séparait du sol, demanda encore une fois au Seigneur de l’aider dans son entreprise, et faisant le signe de la croix, elle s’élança sous la garde de Dieu. Une épaisse couche de neige, tombée pendant la nuit, amortit le coup, et la supérieure ne se fit aucun mal; sœur Eusébie et sœur Clotilde eurent le même bonheur: mais plusieurs minutes s’écoulèrent avant que la quatrième religieuse parût au haut du mur; une vive inquiétude s’empara alors de celles qui étaient déjà descendues; elles se croyaient découvertes, lorsqu’elles entendirent la sœur Irène s’écrier dans les airs:

«Loué soit le Seigneur!»

Et elle tomba à côté de ses compagnes.

Après avoir secoué la neige qui les couvrait, les fugitives allèrent invoquer ensemble le secours de la sainte Trinité et la protection de la sainte Vierge dans les mines d’une chapelle voisine; puis elles s’embrassèrent en pleurant et se séparèrent, afin d’échapper plus facilement aux poursuites de la police.

Après avoir erré trois mois dans les forêts de la Lithuanie, souffrant du froid, de la faim et de la soif, espionnée, poursuivie et toujours préservée de ces dangers par la Providence divine, Makrena traversa la Prusse et la France, et arriva heureusement à Rome, оù, par ordre du saint-père, elle fit le récit de tout ce qu’elle avait eu le bonheur de souffrir pour la foi.

M^me de Coriolis s’arrêta a ces mots, et pendant que j’essuyais les larmes de compassion que cette touchante histoire m’avait fait répandre, elle, le cœur ému, les yeux levés vers le crucifix, semblait prier à voix basse, puis elle me dit encore:

«L’ambassade russe, honteuse pour sa nation d’un évènement qui exposait au grand jour tant de barbarie et d’injustice, a taxé de mensonge le récit de la supérieure des basiliennes; mais Dieu lui-même a pris en main la défense de son humble servante. Au témoignage des nombreuses blessures dont elle porte encore les cicatrices, et à celui de ses constantes vertus, sont venues s’ajouter d’autres preuves plus grandes encore. A la prière de Makrena, un jeune Anglais, qui se mourait de consomption, a recouvré soudain la santé. Un missionnaire atteint d’une paralysie au larynx, qui l’empêchait de se faire entendre et que les médecins regardaient comme incurable, vint un jour dire la messe dans cette petite chapelle de Mater admirabilis que vous connaissez. La sainte, instruite par une de nos sœurs de la maladie qui empêchait ce prêtre de parler haut, s’écria en présence de toute la communauté:

«Soyez guéri; je vous l’ordonne au nom du Père, du Fils, et du Saint-Esprit».

Et, d’une voix forte et sonore, le missionnaire entonna aussitôt le Gloria in excelsis.

Chaque jour encore Dieu accorde de nouvelles faveurs aux prières de celle qui, comme les premiers chrétiens, a confessé son nom au milieu des tourments. La présence de cette aimable et sainte femme, toujours douce et gaie au milieu de ses continuelles souffrances, est un grand bonheur pour cette maison; mais, hélas! je crains bien que nous n’en jouissions pas longtemps. Des plaies toujours ouvertes, des infirmités cruelles affliegent ce pauvre corps affaibli par de si grandes tortures, et les anges, pressés de lui offrir cette double couronne de vierge et de martyre qui l’attend dans les cieux, la disputent peut-être à nos prières.

– De grâce, dis-je à M^me de Coriolis, accordez-moi la faveur d’être admise en la présence de cette sainte femme.

– Venez demain à trois heures, et vous lui serez présenté, me répondit-elle avec une grande bienveillance. Maintenant adieu, chère Madame, j’espère que le temps que nous venons de passer ensemble ne sera perdu ni pour vous ni pour moi, et que nous en retirerons l’une et l’autre des fruits de grâce et de salut».

Je sortis profondément émue et pleine d’admiration; je rêvai de Makrena toute la nuit et le lendemain à deux heures j’étais déjà au couvent, où j’attendis à la chapelle de Mater admirabilis l’instant du rendez-vous.

Quelque temps après M^me de Coriolis vint me chercher, comme elle me l’avait promis.

«La mère Makrena est plus malade aujourd’hui, me dit-elle; vous la verrez dans son lit qu’elle n’a pu quitter. Je suis accablée d’affaires dans ce moment; mais M^me Césarie de Bouchot, qui a appris le polonais pour pouvoir causer avec notre sainte, aura la bonté de vous conduire».

Je suivis la jeune religieuse avec une respectueuse crainte, et nous entrâmes dans une cellule aussi simplement meublée que toutes les autres, mais au fond de laquelle s’élevait un autel richement orné; car le saint-père a voulu que la pauvre femme, qui avait été si longtemps privée du bonheur d’assister à la messe, pût l’entendre de son lit, lorsque ses infirmités ne lui permettraient pas d’aller à l’église.

La mère Makrena me reçut le sourire sur les lèvres.

«Vous êtes trop bonne, Madame, de vouloir visiter un pauvre chiffon comme moi, me dit-elle. Combien je regrette de ne pas savoir parler le français! mais cette mauvaise tête est si dure qu’elle ne peut plus rien apprendre».

М^me Césarie me traduisit ces paroles; j’étais si émue que je ne trouvai rien à répondre. La bonne et spirituelle religieuse suppléa à, mon impuissance; elle causait avec la mère Makrena et me répétait ses paroles pleines de piété, et surtout d’une humilité si grande que j’en étais confondue. Je parlai enfin de la Pologne. A ce nom magique, les yeux de Makrena s’animèrent d’une vive flamme.

«Pauvre peuple, s’écria-t-elle, qui demande à grands cris, et sans pouvoir l’obtenir, le rétablissement de ses sanctuaires détruits, profanés par le schisme, le retour de ses prêtres mourants dans les prisons, gelant en Sibérie, оù ils sont relégués en haine de la sainte Église romaine! Ah! puisse le Ciel avoir pitié de cette nation! puisse-t-il aussi avoir pitié de la France que menacent de si grands périls!

«Il me semble voir l’hydre du Nord se réjouir de vos discussions politiques et aiguiser ses longues dents pour dévorer votre généreuse patrie, comme il a dévoré la Pologne, sa sœur; mais Dieu ne le permettra point».

La voix de Makrena était devenue vibrante et sonore; son visage, ordinairement si pâle, était animé d’une vive rougeur; on eût dit une prophétesse des anciens temps dans un moment de sublime inspiration. J’étais saisie de crainte et de respect.

«Prions, mes chères sœurs, reprit-elle d’un ton doux et persuasif, prions à la fois pour les persécutés et pour les persécuteurs. Et vous, Madame, vous retournerez bientôt en France; ayez la bonté d’emporter alors une prière polonaise que ma sœur Césarie voudra bien vous traduire; récitez-la et propagez-la en souvenir de moi; la prière des fidèles désarme la colère du Seigneur».

La mère Makrena paraissait fatiguée, je pris congé d’elle, et saisissant sa main, je la baisai avec respect.

«Je ne suis, moi, qu’une misérable créature, me dit-elle; mais, à cause de ma dignité d’abbesse, je vous bénis, ma fille».

NOTES.

83.

Cette sœur se nommait Rosalie Lauszecka; elle était âgée de cinquante-sept ans et religieuse depuis trente.

84.

Suzanne Rypinska et Collette Siclawa.

85.

Elle se nommait Élisabeth Filichaures.

86.

Voici les noms d’un grand nombre de ces saintes martyres: Rosalie Ygocka, Gertrude Ciciecka, Néromucène Landanska, écrasés par la chute des seaux qu’elles n’avaient pas eu la force d’élever jusqu’au haut par la poulie, et qui étaient retombés sur leurs têtes pendant que les sœurs travaillaient à batir le palais de Siemaszko;

Euphémie Gurrynska, Clémentine Yébrouska, Catherine Korycka, Élisabeth Tyrenhauz, Irène Kwinta, ensevelies dans une excavation qu’elles faisaient pour extraire de la terre glaise;

La princesse Rosalie Medunecka, Geneviève Kuleska, Onuphre Sielavna, Josaphate Grotkowska, Calixte Babianska, Joséphine Gourzynska, Casimire Baniewiez, Clotilde Carnowska, Cléophe Rzysztalewiez, mortes écrasés par des décombres;

Onuphre Glybocka, Marianeelle Siemniszek, mortes de la flagellation;

Séraphine Szezerbinska, âgée de soixante-douze ans, morte au trentième coup de verge en prononçant le nom de Jésus; vingt coups furent déchargés sur son cadavre pour l’exécution du décret;

Stanislas Bowgiol, Natalie Narbun, mortes aussi de la flagellation;

Justine Turo et Liberate Kormin, Scolastique Keuto, écrasées sous les talons de botte des popes;

Justine Srlegel, Alexandrine Pieczora, Slalomée Botwie, Apollonie Domezko, Bonaventure Gedgoft, Norberte Surcewiez, Christine Huwald, Praxède Zaykoska, eurent les yeux crevés.

Joachima Noiewodzka, Augustine Roinanowska, furent noyées.

Marthe Balinska fut asphyxiée.

Anicète Brochoeka, Vincente Brochocka sa sœur, Dorothée Yamesreweska, Régine Sadrouska, Cornélie Salogt, Cajetane Horiel, Cunégonde Ilryniewiez, moururent des suites des infirmités qu’elles contractèrent par le froid et l’humidité.

Ваше Высокопреосвященство, Почтеннейший о Господе брат и сослужитель.

Святейший Синод, по рассмотрении рапорта Вашего Высокопреосвященства за № 895, о книге, изданной на французском языке в Париже в 1853 году, под заглавием «Рим», предоставил мне уведомить вас, что как заключающаяся в ней нелепая статья о небывалой монахине Макрене Мечиславской напечатана первоначально в иностранных газетах ещё в 1845 году и, несмотря на обстоятельное опровержение её в своё время во всех иностранных газетах, была потом издана в свет особою брошюрою, то очень понятно, что ею вновь воспользовались враги Православия и отечества нашего в нынешнее время, когда во всей Западной Европе возбуждены против России страсти завистниками её могущества; но сколь ни прискорбно видеть такое злобное сплетение лжи, изобретённое к искажению святого дела воссоединения бывших Униатов с Православною Церковью и к помрачению заслуг, оказанных вами Церкви и отечеству, – Святейший Синод остаётся в твёрдом убеждении, что вы, при внутреннем сознании исполнения священного долга своего, почтёте недостойным дальнейшего внимания и опровержения сии нелепые клеветы, как выражение бессильной злобы, предав оные праведному суду Божию.

С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Высокопреосвященства покорнейший слуга

Никанор, митрополит Новгородский и С.-Петербургский.

1) От князя Вас. Андр. Долгорукова. С.-Петербург, 29 марта 1855 г.

Ваше Высокопреосвященство, Милостивый Архипастырь.

Главнокомандующий гвардейским и гренадерским корпусами сообщил мне, для всеподданнейшего Государю Императору доклада, что во время говения 2-го батальона л.-гв. Финляндского полка при архиерейском загородном Тринопольском доме, Ваше Высокопреосвященство изволили поместить г-д офицеров в собственном доме и половину роты в принадлежащем к нему здании, а в день принятия святых таин предложили нижним чинам угощение.

Его Императорское Величество, с особенным удовольствием выслушав это отношение генерал-адъютанта графа Ридигера, изволил поручить мне изъявить Вашему Высокопреосвященству душевную благодарность за это новое доказательство постоянно оказываемого Вами расположения к защитникам отечества.

Поставляя себе приятнейшим долгом исполнить эту Монаршую волю, я, поручая себя архипастырским молитвам Вашим, покорнейше прошу принять уверение в совершенном почтении и преданности, с коими честь инею быть Вашего Высокопреосвященства покорнейшим слугою

князь Василий Долгоруков.

2) От Сергия Павлов. Сумарокова, 13 апреля 1855 г. за № 2084.

Ваше Высокопреосвященство!

Радушие, оказанное Вашим Высокопреосвященством во время говенья двух рот л.-гв. Финляндского полка в загородном доме Вашем, Тринополе, было повергнуто на Всемилостивейшее воззрение Государя Императора, и ныне г-н военный министр, от 29 минувшего марта за № 3226, сообщил главнокомандующему гвардейскими и гренадерским корпусами, что Его Императорское Величество Высочайше повелеть соизволил изъявить Вашему Высокопреосвященству душевную Его Величества признательность за новое доказательство постоянно оказываемого Вами расположения к защитникам, отечества.

Будучи неоднократно свидетелем заботливой внимательности Вашей к войскам вверенного мне гвардейского пехотного корпуса, я вменяю себе в особенно приятную обязанность о таковой Высочайшей воле довести до сведения Вашего Высокопреосвященства.

Поручая себя высокопастырским молитвам Вашим, с совершенным почтением и таковою же преданностью имею честь быть Вашего Высокопреосвященства всепокорнейший слуга

Сергий Сумароков.

3) От Михаила Александ. Офросимова. Вильно, 17 мая 1855 г.

Ваше Высокопреосвященство.

Триста рублей серебром, мне вами присланные для выдачи винной порции и булок нижним чинам четырёх батальонов, занимавших караулы в городе Вильно, я имел честь получить, которые и будут немедленно употреблены по назначению. Принося Вашему Высокопреосвященству искреннюю благодарность от лица всех моих добрых сослуживцев за лестное ваше к ним внимание, я осмеливаюсь поручить себя и их вашей памяти и святым вашим молитвам.

С чувствами глубочайшим уважения и почтительной преданности имею честь быть Вашего Высокопреосвященства покорнейший слуга

Михаил Офросимов.

4) От князя Василия Андреевича Долгорукова. С.-Петербург, 7 июня 1855 г. за № 6102.

Баше Высокопреосвященство, Милостивый Архипастырь.

Главнокомандующий гвардейскими и гренадерским корпусами сообщил мне, для всеподданнейшего Государю Императору доклада, что Ваше Высокопреосвященство изволили пожертвовать нижним чинам 2-й гвардейской пехотной дивизии 300 руб. сер. с тем, чтобы на эти деньги нижние чины, занимавшие последнее время караулы в г. Вильно, по выступлении из оного в поход, были угощены каждый чаркой водки и булкой.

Его Императорское Величество изволил выслушать это с искренним удовольствием и поручил мне повторить изъявление душевной благодарности Вашему Высокопреосвященству за этот новый знак постоянно оказываемого Вами внимания христолюбивому воинству.

Считая приятною обязанностью исполнить эту Монаршую волю и поручая себя архипастырским молитвам Вашим, покорнейше прошу принять уверение в совершенном почтении и преданности, с коими имею честь быть Вашего Высокопреосвященства покорнейшим слугою

князь Василий Долгоруков.

5) От него же. С.-Петербург, 8 февраля 1856 г. за № 1638.

Ваше Высокопреосвященство, Милостивый Архипастырь.

Получив от главнокомандующего гвардейскими и гренадерским корпусами уведомление о радушии, оказанном Вашим Высокопреосвященством 2-м ротам л.-гв. Преображенского полка во время говения их в Тринопольской церкви 30-го ноября и 4-го декабря 1855 года, я долгом счёл довести о сем до сведения Государя Императора.

Его Императорское Величество Высочайше поручить мне соизволил изъявить Вам душевную благодарность за это новое доказательство постоянного внимания Вашего к христолюбивому воинству.

С особенным удовольствием исполняя эту Монаршую волю и поручая себя архипастырским молитвам Вашим, пользуюсь сим случаем возобновить уверение в совершенном почтении и преданности, с коими имею честь быть Вашего Высокопреосвященства покорнейшим слугою

князь Василий Долгоруков.

6) От генерал-майора Алексея Петровича Мусина-Пушкина. Вильно, 31 марта 1856 г.

Ваше Высокопреосвященство.

Второй раз Вы провожаете л.-гв. Преображенский полк Вашим архипастырским благословением и Вашим поучительным словом; второй раз слова и благословение Вашего Высокопреосвященства переданы полку приказом, и я уверен, что приносили и принесут с помощью Бога ожидаемые плоды.

Отзыв о нравственных качествах полка и одобрение Вашего Высокопреосвященства дадут нам новые силы заслуживать милости Государя Императора, и быть всегда в пример другим верными сынами Его, отечества и Церкви.

Подвергая себя и полк под Ваше архипастырское благословение, душевно прошу упомянуть об нас в Ваших молитвах пред Господом Богом, и дозволить мне пребыть с христианским умилением Вашего Высокопреосвященства, всепокорнейший слуга

Алексей Мусин Пушкин.

7) От Николая Онуфриевича Сухозане́та, 26 мая 1856 г. за № 6374.

Ваше Высокопреосвященство, Милостивый Архипастырь.

Я имел счастье всеподданнейше докладывать Государю Императору о благословении и радушии Вашего Высокопреосвященства л.-гв. Преображенскому полку, выраженных в записке Вашей к командиру оного свиты Его Величества генерал-майору Мусину Пушкину, от 31-го минувшего марта, пред выступлением сего полка из пределов Литовской епархии.

Его Императорское Величество, выслушав это с особенным удовольствием, изволил поручить мне изъявить Вашему Высокопреосвященству душевную благодарность за это новое доказательство постоянного внимания Вашего к Православным воинам.

Поставляя приятным долгом исполнить эту Монаршую волю и поручая себя архипастырским молитвам Вашим, покорнейше прошу принять уверение в совершенном почтении и преданности, с коими честь имею быть Вашего Высокопреосвященства покорнейшим слугою

Николай Сухозане́т.

В последний проезд мой по Лидскому уезду, тамошний благочинный представил мне священника Мытской церкви Романа Рапацкого, подстригшего себе бороду в виде светского франта. Этот поступок являет в Рапацком пренебрежение к форме, предписанной для священников, а следовательно, и к самому сану священника, и предполагает в нём легкомысленный образ мыслей, если не более дурные наклонности, тем более, что он и прежде замечаем был в строптивости и некоторых, неисправностях.

Посему предлагаю консистории отрешить Рапацкого от настоящего священнического места, воспретить ему всякое священнодействие, запретить употребление рясы и определить при кафедральном соборе на причётническую вакансию, пока вырастет борода по прежнему; а затем консистория по личным наблюдениям представит мне своё заключение: от одной ли легкомысленности произошёл означенный поступок Рапацкого или по дурному образу мыслей, и заслуживает ли он определения вновь на священническое место, или же должен быть оставлен на причётническом.

В следствие секретного указа из Св. Правительствующего Синода, от 16 апреля 1852 года за № 2719, рапортом, от 31 марта 1853 года за № 1112, представлены мною были соображения насчёт выведения из употребления по воссоединённым церквам богослужебных книг, печатанных в разных Униатских типографиях. В рапорте сем показано сих последних книг, при церквах Литовской епархии ещё находившихся: служебников 181, требников 51, октоихов 332, ирмологионов 174, триодей 456, миней 392, трифологионов 72, величаний 31, служба Иосафату 1, служб празднику тела Христова 2.

После безмездного отпуска Св. Синодом для церквей Литовской епархии богослужебных книг, напечатанных в Московской синодальной типографии, и рассылки оных тем церквам, последовала постепенная доставка в консисторию означенных выше богослужебных книг, напечатанных в бывших Униатских типографиях. Тремя рапортами, от 25 октября 1853 года, 30 марта и 8 ноября 1854 года за №№ 3461, 950 и 2941, донесено мною Св. Синоду о представленных мне и преданных, уже сожжению: 217 служебниках, 39 требниках, 287 октоихах, 154 ирмологионах, 364 триодях, 349 минеях, 123 трифологионах, 37 величаниях, 14 службах Иосафату и 13 службах празднику тела Христова.

Ныне представлены мне ещё и преданы сожжению: 4 служебника, 12 требников, 44 октоиха, 32 ирмологиона, 70 триодей, 20 миней, 15 трифологионов и 4 величания.

Таким образом, некоторых богослужебных книг, печатанных в прежних Униатских типографиях, прислано церквами Литовской епархии и предано сожжению даже несколько больше, чем показано в рапорте моем, от 31 марта 1853 года. Эта разность произошла частью от необходимых ошибок и обмолвок при столь многочисленной операции, частью от того, что по первоначальным донесениям благочинных многие священники книги трифологиона, оказавшиеся ныне в столь превышающем количестве, полагали в числе миней, в коих оказался некоторый недостаток. Вообще же доставлено и предано сожжению богослужебных книг 106 более противу указания моего в рапорте, от 31 марта 1853 года.

Засим, по мнению моему, до́лжно уже считать окончательно исполненным по Литовской епархии секретный указ Св. Синода, от 16 апреля 1852 года за № 2719, об изъятии из употребления по воссоединённым церквам книг, печатанных в бывших Униатских типографиях. Для избежания однакож и малейшего в сем отношении недоумения, я подтвердил ещё чрез консисторию всем благочинным, под их личною ответственностью, тщательно вникнуть, нет ли при церквах ещё богослужебных книг, в сказанных типографиях напечатанных, и если окажутся какие из них, то немедленно бы их представили в консисторию.

Узнав, что в новооткрытом музеуме Литовских древностей нет Литовского Статута на русском языке, приятным долгом считаю препроводить при сем для библиотеки музеума древний печатный экземпляр сего Статута, оказавшийся ненужным в библиотеке Березвецкого монастыря, в таком виде, как мною получен, то есть без заглавного листа и оканчивающийся на 439 странице.

Учёным сотрудникам Вашего Сиятельства известно, что Литовский Статут составлен первоначально и был в употреблении на языке русском, пока впоследствии не сделано перевода на польский язык, – и препровождаемое, мною издание есть драгоценный памятник во многих отношениях. Оно напомнит делателям музеума, что государство Литовское в период самого сильного своего могущества состояло из девяти десятых частей Русского народа и по числу и по пространству населения, что русский язык был в сем государстве языком правительственным до новейших времён, и что образованность Русских и исповедуемая ими вера христианская впервые подействовала на просвещение и смягчение нравов Литовского народа. После сего делатели музеума не удивятся, если в собрании драгоценных памятников оного найдут столько соприкосновенности с русскими памятниками, если памятники сии будут для них отражаться в нынешнем быте здешнего народа, и если увидят, что народ этот чувствует ещё и теперь в жилах своих русскую кровь и помнить завет отцов своих.

С совершенным уважением к Вашему Сиятельству и с душевным участием к добрым успехам председательствуемого вами общества, – имею честь быть.

На докладе её, от 18 февраля за № 1266, с донесением, что по предложению, от 31 декабря 1853 года за № 4277, о прекращении между духовенством курения табаку, сделаны были своевременно консисторией распоряжения, и что от благочинных поступили подписки причтов с обязательством исполнить волю его высокопреосвященства по сему предмету, за исключением десяти поименованных в приложенном списке священно и церковнослужителей, которые объявили желание продолжать курение табаку, – собственною его высокопреосвященства рукою записано: Имеет консистория поблагодарить от меня чрез благочинных всё высшее и низшее духовенство за столь всеобщую добрую решимость оного отказаться от табакокурения, столь вредного им самим и их семействам. С сим вместе принять отныне за правило, чтобы не принимать на казённое содержание в училища детей тех священно и церковнослужителей, которые не отказались от табакокурения, для чего и препроводить в правление семинарии копию со списка таковым лицам, при сем приложенного, так как лица, имеющие средства на приобретение табаку, должны иметь средства и на воспитание детей своих.

Святейший Правительствующий Синод, при указе от 31 декабря за № 14582, полученном мною только в 4-й день сего марта, препроводил записку, составленную во втором отделении собственной Его Императорского Величества канцелярии, относительно права монашествующих располагать своим имуществом, с требованием моего мнения по сему предмету.

Законодательство государственное развивается с постепенным развитием общественного быта и не может не иметь влияния на некоторые изменения в церковном благоустройстве, как указано опытом веков, особенно с того времени, как общество христианское и гражданское перестали быть для себя чуждыми, но слились в одно тело. Последними, вошедшими в силу почти столетним существованием, законами русской империи предоставлено духовным властям право собственности и распоряжения оного по завещанию, простые ж монашествующие лишены права завещать и принимать по завещанию. Эти законы, кажется, вполне соответственны служебным и частным соотношениям, в которых поставлены ныне духовные власти, а также настоящему устройству и способам содержания монастырей. Следовательно, по мнению моему, в законах сих нет надобности чинить какое изменение; но нужно только устранить род противоречия в этих законах, происшедшего от постановления 27 октября 1828 года, относящегося к кредитным учреждениям. Постановлением сим предоставлено простым монашествующим не только вносить свои капиталы в кредитные учреждения, но и распоряжаться оными по их усмотрению. Для устранения такового противоречия довольно, кажется, было бы прибавить в законе, что капиталы, внесённые монашествующими, кроме властей, в кредитные учреждения, после смерти их поступают в собственность монастырей, которым передаются и билеты на сии капиталы. Большее стеснение было бы бесполезно и даже вредно, побуждая к недобросовестным проискам для скрытия собственности; тогда как при законном праве на капитал, с течением времени, всегда проявится пробуждение совести, которое доведёт часто инока к употреблению сей собственности на добрые дела или в пользу монастыря. Может быть, даже следовало бы облегчить инокам взнос небольшого их достояния в кредитные учреждения с ведома монастыря, или даже от имени монастыря, с обеспечением от, монастырского начальства производить им по смерть следующий от капитала процент. Это не противоречило бы сущности монашеского обета, а между тем, устранило бы отчасти побуждение к безнравственным проискам и обманам.

Конфиденциальным отношением, от 21 истекшего мая за № 15, Ваше Высокопревосходительство изъявили желание знать взгляд мой по вопросу, насчёт преподавания в приходских училищах Виленского генерал-губернаторства польского и самогитского языков.

Этот вопрос разрешить не трудно одним взглядом на этнографическую карту здешнего края. В трёх губерниях, составляющих Виленское генерал-губернаторство, резко отмечены почти на две равные половины, с одной стороны население русское белорусского или малороссийского наречия, а с другой народонаселение наречия литовского и самогитского с подразделениями на местные говоры. Польским языком говорят между собою помещики и некоторая часть образованная и зажиточного класса; но и сии с крестьянами своими объясняются на местном русском или литовском наречиях. Есть, правда, некоторые местности к юго-западу от Белостока, где обитают мазуры, употребляющие польско-мазовецкий говор; но эти местности по своей ограниченности не могут быть принимаемы в основание для общей меры.

Помещики и другие зажиточные люди, говорящие польским языком, не нуждаются в приходских училищах, образуя первоначально дома детей своих, и для них введено ныне преподавание польского языка в гимназиях и уездных училищах. Для кого же преподавать польский язык в училищах приходских? Неужели для миллиона с лишком Русских и для такого ж числа Литовцев и Самогитов, между которыми знание русского языка весьма уже распространилось посредством постоев, рекрутских наборов и другими путями? Мысль эта есть продолжение усилий известной партии привить польскую народность здешнему русскому и литовскому населению. Пора бы, кажется, прекратить эти усилия при русском правительстве и не колебать оными напрасно умов здешнего населения.

Введение польского языка в приходские училища вредно ещё в том смысле, что по естественному влиянию высшего здешнего класса уронило бы непременно русский язык и успешное преподавание оного в сих училищах. До́лжно также обратить внимание на то, что третья часть населения трёх здешних губерний состоит из воссоединённого недавно к Православной Церкви народа, и усиливать здесь знание польского языка есть, некоторым образом, ослаблять чувства сих новых чад к русской народности и к Православной Церкви.

Таким образом, по мнению моему, введение в приходские училища по Виленскому генерал-губернаторству преподавания польского языка не только бесполезно, но и вредно. Посмотрим теперь на язык литовский и самогитский.

Утверждают, что преподавание сих языков нужно для богослужения и для распространения образованности между народонаселением литовским и самогитским. Если для богослужения, то не ввести ли лучше в приходские училища язык латинский, на котором совершается и должно здесь совершаться богослужение по правилам Римской Церкви? Если для распространения образованности, то как это возможно при недостатке письменности на самогитском и литовском языке? Неужели думают возможным образовать для этого уголка особую литературу? И не во сто крат ли лучше и удобнее усилить здесь знание русского языка, а тем самым облегчить образование народа в совокупности с общим государственным телом?

Впрочем, на самогитском и литовском языке есть некоторые печатные для народа богослужебные книги, как то молитвенники и разные песнопения, а потому можно бы допустить обучение в приходских училищах чтению на сих языках. Но в том беда, что оба сии языка ограничены тесною местностью, да притом подразделяются на разные говоры, а потому правительству почти невозможно найти учителей, которые могли бы преподавать вместе русский и литовский или самогитский язык.

В таком положении, по мнению моему, среди населения литовского и самогитского, нужно преимущественно обратить по-прежнему внимание на изучение русского языка, как правительственного и литературного; обучение же чтению на литовском и самогитском языках дозволить местным Римско-католическим священникам, что для них и не будет отяготительно, если это чтение преподавать после достаточного изучения детьми русской грамоты.

Уведомляя вас, Милостивый Государь, о сем мнении моём, имею честь быть с истинным почтением и совершенною преданностью.

Отношение Вашего Высокопревосходительства, от 19 июня сего года за № 651, имел я честь получить только 14 августа. Из штемпеля на конверте видно, что оно отправлено из С.-Петербурга в 10-й день августа. Дело о постройке и починке церквей Православных в Литовской епархии производится по Высочайшему повелению не только в казённых, но и помещичьих имениях; потому я поджидал, для общих соображений, не будет ли какого распоряжения со стороны министерства внутренних дел о церквах по сим последним имениям – но ожидал до сих пор напрасно.

Засим поспешаю ответом на отношение Вашего Высокопревосходительства. Ответа этого я не могу не начать выражением вам благодарности и искренней признательности за твёрдое намерение привести в хорошее устройство Православные церкви Литовкой епархии в казённых имениях. Мысли и предположения Вашего Высокопревосходительства по сему делу разделяю я совершенно.

Я согласен, что довольно построить церкви простые, небольшие, но приличные – иначе невозможно было бы удовлетворить сей настоятельной надобности в скором времени. Но не могу судить о стоимости постройки таковых церквей, которая положена от 837 до 1,931 рубля серебром; о том могут судить гражданские начальства, которым от вас препровождены проекты и сметы церквам, и которые имеют в своём ведении соответственных технических чиновников.

Я вполне согласен и с тем, что Ваше Высокопревосходительство полагаете: постройку 36 и исправление 56 церквей Литовской епархии в казённых имениях предоставить, под наблюдением г-д начальников губерний, хозяйственному распоряжению управляющих палатами. Сии начальствующие лица имеют для сего и достаточную власть, и материальные средства, и исполнителей.

Что ж касается участия духовенства в сем важном деле, нельзя не признать, что оно может быть допущено, лишь во сколько признается нужным начальниками губерний и управляющими палатами, на которых возлагается всё дело. Сии только лица могут решить по местным и личным обстоятельствам, нужно ли окажется и в какой мере это участие – иначе вместо успеха могут выйти затруднения, особенно по составу здешнего чиноначалия из иноверцев. Если однакож деятельное или нравственное участие духовенства в постройке и исправлении Православных церквей Литовской епархии в казённых имениях признано будет нужным, то долгом моим будет, по требованию ли Вашего Высокопревосходительства или по сношениям начальников губерний, дать соответственные предписания местным благочинным и священникам.

Изложив эти мысли и поручая настоящее дело благосклонному вниманию Вашего Высокопревосходительства, имею честь быть с отличным почтением и совершенною преданностью.

Указом, от 19 минувшего сентября за № 9071, предписано мне представить соображения и заключение насчёт пересмотра положения 1842 года, относительно построения причтам домов и обеспечения духовенства помещением, с обсуждением возможности увеличения приходов.

Вопрос об обеспечении причтов помещением на других основаниях противу положения 1842 года обсуждаем был мною неоднократно. В прежнее время приходское духовенство проживало в собственных домах, на церковной земле построенных, за весьма малым исключением. Дома сии переходили к преемникам священно и церковнослужителей по наследству, а если преемники были чужие, то приобретались покупкой, по взаимному соглашению или по оценке особой комиссии, назначавшейся всякий раз епархиальным начальством.

Посему в отношении к г-ну синодальному обер-прокурору, от 17 апреля 1850 года за № 1275, изъяснил я, что, по случаю затруднений в предположенной постройке домов для духовенства от прихожан, можно бы оставить духовенство на прежнем положении, с приличным вознаграждением по поводу безмездного преподавания духовных треб. Вознаграждение это должно бы состоять в назначении определённой ежегодной уплаты, под наименованием квартирных или другим: для дьячков, пономарей и просвирен по 10, для диаконов по 20, а для священников не менее 30 рублей серебром. Деревянные строения ценятся по десятилетней сложности дохода; следовательно, указанное мною количество квартирных денег будет выгодно для казны ли или для прихожан, так как едва ли во всей Литовской епархии найдётся местность, где можно бы за триста рублей серебром построить священнический дом с хозяйственными службами.

В случае назначения квартирных денег, их следовало бы производить с настоящего времени тем только священно и церковнослужителям, которые не имеют вовсе домов или проживают в своих собственных; там же, где уже построены или приобретены церковные дома казною или прихожанами, дома сии считать собственностью местных священно и церковнослужителей; но за то не производить им квартирных денег в течение десяти лет, или и меньше по соображении числа лет от постройки сих домов.

Покрытие издержек на квартирные деньги лучше всего бы отнести на земские повинности тех губерний, в которых состоят Православные церкви. Увеличение сих сборов несколькими копейками не составило бы большой тягости; а между тем, этим только способом могут быть устранены нарекания Православных прихожан и злонамеренные попрёки недоброжелателей Православной Церкви.

Весьма желательно, чтобы к сему же источнику отнесена была и уплата за обработку священнической земли. Эта обработка, судя по местности, оценена комитетами в Литовской епархии разнообразно от 50 до 70 рублей серебром; и я полагал бы полезнейшим назначить безразлично всем священникам по 50 рублей серебром из земского сбора, нежели подвергать их ненавистным ежедневным мелочным расчётам со всеми их прихожанами.

На сих предположениях настаивал я вновь в конфиденциальном отношении моём к г-ну синодальному обер-прокурору, от 24 сентября 1852 года за № 3772, где изложены мною обстоятельно подробные причины к приведению в действо таковых предположений, в особенности, чтобы квартирные и обработочные деньги выдавались духовенству из казначейств вместе с жалованьем, а не по безпосредственному расчёту с прихожанами. Если окажется нужным, сии конфиденциальные объяснения, надеюсь, не откажется сообщить Святейшему Синоду граф Александр Петрович.

Засим мне не остаётся ничего сказать относительно обеспечения причтов помещением на других основаниях противу положения 1842 года. Что ж касается увеличения приходов, то есть уменьшения числа наличных приходов, – то оно в Литовской епархии было бы весьма вредно. Здесь имеется только 459 приходских церквей на семьсот почти тысяч Православного народонаселения, то есть в меньшей пропорции, нежели по Минской, Могилёвской и Полоцкой, а ещё в гораздо меньшей, нежели по епархиям Киевской, Волынской и Подольской, хотя сии шесть епархий находятся в благоприятнейших обстоятельствах, нежели Литовская. Те шесть состоят каждая в пределах одной губернии, с сосредоточенным Православным населением; Литовская ж распространена на три губернии, и паства разбросана среди преобладающего иноверия, так что Православные составляют только почти третью часть противу Римских Католиков. Если уменьшить число приходских церквей в Литовской епархии, то это значило бы: подвергнуть крайнему стеснению Православных прихожан непомерною отдалённостью их церквей, подвергнуть их искушениям со стороны иноверцев, лишить возможности действовать успешно на сих последних, которых значительное число ежегодно присоединяется к Православной Церкви безпосредственно и посредством смешанных браков, коих бывает, по десятилетней пропорции, семьсот на каждый год. Сверх того, нужно припомнить, что ещё во время приготовительных мер по Униатскому ведомству для присоединения оного к Православной Церкви упразднено по Литовской епархии, где это оказалось безвредным, более ста тридцати приходских церквей.

Все эти соображения долгом поставляю представить Святейшему Синоду.

Несмотря на неоднократные предписания и внушения, посредством ежегодных осмотров обнаружено, что во многих приходах не все прихожане знают церковные молитвы на славянском языке, и что, при похвальном старании многих священников об устранении сего недостатка, есть и такие, которые о сем небрегут.

Посему предлагаю консистории предписать всему духовенству посредством благочинных, чтобы оно приложило самое усердное старание об обучении своих прихожан, а в особенности детей, ежедневным молитвам и десяти заповедям Господним на славянском языке. Для сего должно быть употреблено внятное чтение сих молитв пред народом и даже с народом в церкви, пред или после каждого богослужения, как где удобнее. Но ещё более окажется успеха, если священники, диаконы и другие причётники, в назначенные дни, особенно осенью и зимою, будут отправляться сами по деревням и там, собрав местных детей в один дом, станут их учить молитвам и заповедям Господним. Дальнейшие подробности должны зависеть от усмотрения благочинных и местных священников.

По истечении года благочинные должны донести консистории, в каких приходах прихожане знают уже молитвы и заповеди Господни на славянском языке, а в которых ещё не знают, равно какие священники отличились в сем усердием и успехом, а какие, напротив, не исполнили долга своего.

В местечке Порозове Гродненской губернии Волковыского уезда находятся Православная и Римско-католическая приходские церкви. С давнего времени Римско-католическое духовенство сей последней церкви действовало на совращение в Латинство, прежде Униатских, а после Православных прихожан Порозовской и других соседних Православных церквей. К сему способствовали в особенности праздники, совершаемые в Порозовском костёле в честь св. Антония. Ещё в 1844 году священники церквей, Порозовской и соседних Горностаевицкой, Лопеницкой и Новодворской, вошли ко мне с жалобою о совращении их прихожан духовенством Порозовского костёла и просили о закрытии сего костёла.

О сих совращённых производились дела, и с течением времени совращённые возвратились по большей части на лоно Православной Церкви. К 1857 году осталось подлежащих возврату только 19 прихожан Порозовской церкви, два мужеска и семнадцать женска пола.

Затем в 1857 году поступило донесение благочинного, подтверждённое ревизовавшим церкви Волковыского уезда кафедральным протоиреем, что в сем году, по случаю праздника св. Антония и других, совращено Порозовскими ксёндзами вновь много прихожан Порозовской Православной церкви. По именному списку, представленному мне благочинным в феврале месяце текущего года, сих последних прихожан значится 62, двенадцать мужеска и пятьдесят женска пола. А всего совращённых по Порозовскому приходу показано с прежними по именной ведомости 81 мужеска и женска пола. Все сии совращенцы – казённые крестьяне, за исключением пяти последних, по именному списку значащихся.

Соответственно обнаружившимся обстоятельствам, приняты епархиальным начальством нужные меры. Священник Порозовской церкви Станкевич устранён от должности за нерадение и другие поступки, противные долгу службы. На его место назначен прежде временно надёжный соседний священник, а после другой самостоятельный. Сим священникам и благочинному поручено: наставлениями и кроткими убеждениями возвратить отступивших на лоно Православия; но этим убеждениям последовали только некоторые пропущенные затем и по именному списку, другие ж остаются в упорстве, поддерживаемые почти явными наущениями Римско-католических Порозовских ксёндзов, как уверяют Православные благочинный и священники. Эти ксёндзы не только не исполнили требования Православного духовенства, чтобы не преподавать духовных треб помянутым в списке совращенцам, но даже решились и после того крестить неподлежаще младенца Православной матери Магдалины Романовской и совратить в Латинство Православного прихожанина Степана Сохона.

После этих мер и кроткого долготерпения, желая иметь более точные по сему делу сведения, поручил я преосвященному Игнатию, викарию Литовской епархии, посетить Порозовскую и соседние Православные церкви и, вникнув ближайшим образом в тамошние обстоятельства, уведомить меня: действительно ли помянутые выше Порозовские прихожане остаются в совращении, или же приобщились вновь св. таин от собственного Православного священника; кто именно и какими средствами действовал на их совращение; равно действительны ли приписываемые выше Римско-католическим ксёндзам вредные действия.

Преосвященный Игнатий доносит мне, что он, в истекшем мае месяце, прибыв вместе с благочинным в местечко Порозово, нашёл сверх чаяния всех совращённых, собранных для увещания становым приставом и помощником окружного начальника: но увещания и вразумления остались по-прежнему без успеха. Спрошенные преосвященным некоторые из совращённых, что́ их побудило к оставлению природного Православного исповедания и к противозаконному переходу в Римский обряд? – отвечали, что в сем последнем не требуется денег на наём квартиры, на обработку земли и на дрова для отопления помещений причта, что у Римлян гораздо меньшее число праздников; а некоторые объяснялись, что будто родители их, умирая, обязали перейти в Римский обряд, – словом, приводимые ими неосновательные причины в оправдание себя и самое непреодолимое упрямство их доказывают, по мнению преосвященного Игнатия, справедливость уверений благочинного, а также местного и соседних священников, что к совращению сказанных прихожан в Латинство подстрекают ксёндзы Порозовского костёла и помещики своими внушениями, будто теперь дозволен переход в Римский обряд, кто сего пожелает, и что Православные не могут сего воспретить желающим, ни заставить перешедших возвратиться в прежнее Православное исповедание. Преосвященный Игнатий присовокупляет, что, по единогласному отзыву благочинного и сказанных священников, настоятель Порозовского костёла Олендзкий, а ещё более помощник его ксёндз Косця, не только словами, распространяемыми в окрестностях, но и самыми противозаконными действиями соблазняют Православных и побуждают к совращению в Латинство, принимая их к себе на исповедь, а детей к крещению по Римскому обряду, несмотря на делаемые местным священником Котлинским словесные и письменные предостережения.

Преосвященный Игнатий добавляет, что, кроме означенных выше 81 Порозовских прихожан, совращённых в Латинство, ещё 69 тех же прихожан не были в настоящем году на исповеди у своего Православного священника, и хотя сей последний относился о побуждении их к тому к ближайшему их начальству, но не получил удовлетворения.

Он же, преосвященный, относит к самоуправным и вредным для Православия действиям Порозовских ксёндзов открытие в прошлом году при костёле, в новопостроенном богаделенном доме, приходского училища, в коем органист, мещанин Лаврентий Пинюта, знающий только польскую грамоту, обучал в настоящем году 26 мещанских мальчиков польскому чтению, тогда как в имеющемся там казённом сельском училище было только 12 крестьянских мальчиков из соседних деревень и ни одного из местечка; прежде же, до самовольного открытия при костёле училища, в казённом сельском училище бывало по 30 и больше учеников из мещан и крестьян.

Засим, находя, что дальнейшие меры по сему делу выходят уже из пределов духовной Православной власти и относятся к власти гражданской, по законам, ограждающим неприкосновенность и права Церкви Православной, отнёсся я ныне к местному генерал-губернатору генерал-адъютанту Назимову с просьбою: 1) вразумить чрез благонадёжного чиновника совратившихся прихожан Порозовской церкви о важности их проступка, тяжкой за оный ответственности и об обязанности возвратиться на лоно Православной церкви; 2) дознать чрез того ж чиновника, с возможною точностью, о виновных в помянутом совращении подстрекательством или способствованием к таковому, и подвергнуть их законному взысканию; 3) принять посредство к строгому взысканию с ксёндзов Порозовского костёла Олендзкого и Косци, или и отрешению от мест, так как они уже неотложно виновны самым преподаванием духовных треб совращённым прихожанам, не смотря на предостережения Православного духовенства; 4) обратить внимание, не участвовало ли в совращении местное управление казённого имения, так как по опыту известно, что подобные управления составляются в здешней стране преимущественно из лиц, благоприятствующих Римско-католическому ведомству; 5) вникнуть, имело ли право Римско-католическое духовенство учредить при Порозовском костёле приходское училище, с явным намерением противодействовать тамошнему сельскому казённому училищу, и в противном случае немедленно закрыть оное, со взысканием с виновных.

С темь вместе, я уведомил генерал-адъютанта Назимова, что если с его стороны назначен будет по означенному делу особый чиновник, то я назначу с духовной стороны одного из членов консистории.

О прописанном выше долгом поставляю уведомить Ваше Сиятельство. Дело это, важное само по себе, ещё важнее потому, что с некоторого времени со стороны Римских Католиков вообще замечается в здешней стране более предприимчивости и самонадеянности в действиях против Православных. По-видимому, уверены в безнаказанности, и уверенность эта тем более виновна, что есть употребление во зло милости Государя Императора. Их осмеливают несколько частных примеров отеческого снисхождения, оказанного Высочайше в последнее время некоторым совращённым. Я объяснялся о сем довольно с генерал-адъютантом Назимовым. Надеюсь, что будут приняты законные меры к обузданию виновных в совращении; а эти меры по одному делу наверно подействуют спасительным образом на другие дела и попытки по совращению в Латинство здешних Православных.

В дополнение к конфиденциальному отношению моему к Вашему Сиятельству, от 10 июля сего года за № 2074, долгом поставляю уведомить, что, по полученным мною постепенно донесениям, из числа совращённых в Латинство прихожан Порозовской церкви возвратилось на лоно Православия уже 96 человек, 25 мужеска и 71 женска пола, и затем ожидается донесение о девяти только лицах, долженствующих возвратиться на лоно Православия.

Из отношения Вашего Высокопревосходительства, от 2-го числа настоящего июля месяца за № 344, видно, что бывшему священнику Порозовской церкви Антонию Станкевичу отданы Гродненскою палатою государственных имуществ, в двенадцатилетнее арендное содержание, Волковыского узда свободно-оброчные земли в имении и при фольварке Теляки, 210 десятин с исчисленным доходом 109 рублей.

Ещё в 1847 году, по случаю беспорядков, оказавшихся от арендования казённого имения двумя священниками, воспрещено всему духовенству Литовской епархии под расписки, чтобы оно не занималось арендно-торговыми сделками. В 1850 году представляемы были мною и высшему начальству все неудобства и вредные последствия от арендования духовенством казённых земель и ферм. Эти неудобства и вредные последствия обнаружились, вполне и в настоящем случае, ибо беспорядки по приходу Порозовскому и нерадение к своей должности священника Станкевича начались именно со времени отдачи сему священнику в аренду фольварка Теляков, в двухвёрстном от церкви расстоянии находящегося.

Посему предложил я ныне же консистории Литовской: подтвердить вновь всему духовенству, чтобы оно не занималось арендованием сторонних земель и угодий, разве бы на то, по особому усмотрению обстоятельств, воспоследовало дозволение епархиального начальства.

Уведомляя о сем Ваше Высокопревосходительство, долгом поставляю просить покорнейше: не благоугодно ли будет вменить в обязанность палатам государственных имуществ Виленской, Гродненской и Ковенской, чтобы они не отдавали духовенству Литовской епархии казённых земель и угодий, без предварительного на то согласия епархиального начальства, которое, по ближайшем усмотрении обстоятельств, в состоянии будет обсудить, когда подобное арендование может быть допущено безвредно.

Отношением, от 14 сего октября за № 6093, Ваше Высокопревосходительство требуете моего уведомления: не встречается ли со стороны епархиального Православного начальства каких уважительных препятствий к восстановлению Римско-католического костёла в казённом имении Буховичах Кобринского уезда.

Консистория докладывала мне дело о Буховицком костёле, из которого видны следующие обстоятельства. Буховицкий костёл принадлежал доминиканскому монастырю, который закрыт в 1831 году по случаю бывшего тогда мятежа. Костёл сей находится среди многолюдного Горбанского Православного прихода, и к нему с особенным усердием прибегали сии прихожане, быв ещё Униатами, по поводу находившейся в том костёле чудотворной иконы Спасителя, взятой из Униатской Чемеровской приходской церкви. Действительно, о возвращении той иконы в Чемеровскую церковь производилось дело, но оно прекращено за давностью времени. Теперь эта икона, со времени закрытия Буховицкого костёла, находится в костёле Кобринском; но священник Горбанской церкви и местный благочинный уверяют, что восстановление Буховицкого костёла будет вредным образом действовать на Горбанских воссоединённых прихожан, отвлекая их от собственной Православной церкви. Эти же священник и благочинный удостоверяют, что было в виду Буховицкий костёл обратить в приходскую Православную церковь для Горбанского прихода, вместо нынешней обветшавшей; что для сего неоднократно присылаемы были технические чиновники, но они, в видах неблагоприятных Православию, составляли необыкновенно высокие сметы и тем отклоняли успех дела; что в сущности починка и перестройка в Православную церковь Буховицкого костёла не более будет стоить, как починка нынешней Горбанской церкви.

Все эти обстоятельства, по моему мнению, заслуживают полное уважение, в видах охранения от совращения воссоединённого к Православию народа, особенно при оказывающихся ныне к тому покушениях. Восстановлять среди Православного населения Латинский костёл, закрытый уже двадцать семь лет тому назад, и то потому только, что там хоронились некогда тела Римских Католиков, было бы кажется неблаговидно, ввиду предвидимой опасности для сказанного населения. Потому я полагал бы полезнейшим удовлетворить ходатайство местного Православного духовенства и Буховицкий костёл обратить на Православную приходскую церковь для многолюдного Горбанского прихода, вместо нынешней обветшавшей, тем более, что в предоставленных ныне Высочайше средствах для починки и постройки церквей предвидится облегчение к исполнению этого предположения.

Уведомляя вас, Милостивый Государь, о сем моём мнении, имею честь быть.

Секретным указом, от 24 минувшего ноября за № 12368, Святейший Правительствующий Синод, дав мне знать о ходе дела по совращению в Латинство Диорновицких прихожан Витебской губернии, требует моего заключения, наравне с другими преосвященными западных епархий, о том: не будет ли признано полезным распространить на все вообще западные губернии предполагаемую сенатором тайным советником Щербининым меру – командирования в означенный край Православных священников, известных своим примерным поведением и учёностью, в виде миссионеров, для укрепления в Православии присоединённых к Восточной Церкви.

Этот предмет столько важен и столько связан со всеми обстоятельствами положения воссоединённого народа и духовенства, что я долгом считаю рассмотреть оный самым тщательным и внимательным образом.

Сенатор Щербинин предположение своё основывает на том, будто бы воссоединённое духовенство не имеет влияния и презираемо якобы за присоединение к Православной Церкви (отступничество). Ценя вполне благонамеренные действия сенатора Щербинина, я уверен, что это убеждение не его собственное. Эта мысль давно уже в ходу и внушена врагами Православия.

С самым началом воссоединения Униатов, Римские Католики старались оному воспрепятствовать. Латинские ксёндзы и помещики Дризенского и соседствующего Дисненского уездов возмутили тамошних Униатских священников и поддерживали их в сопротивлении разными, даже материальными средствами. Пришлось устранить некоторых из сих священников – все прочие присоединились к Православной Церкви. Тут вскипела злоба Латинян. Помещики Дисненского уезда подали просьбу к тогдашнему местному губернатору, в которой, чтобы доказать, что они не враги Православия, а только презирают отступивших священников, просили о назначении во все бывшие Униатские приходы настоящих Православных священников. Губернатор с торжеством представил выше эту просьбу, не постигая, в простоте сердца, никакого здесь злого умысла. А между тем это был искусно придуманный удар для Православия. Разумеется, тут была и личная месть, тем более приятная, что она бы совершилась руками самой Православной Церкви и Русского правительства, в острастку всем желающим действовать против Латинской Церкви. Но была тут для Латинян ещё более существенная выгода. Прибывшие издали Православные священники, не зная местного наречия, не зная местных обычаев, не зная местных соотношений, не зная самих прихожан и состава приходов, не могли бы удержать в Православии воссоединённого народа, и не обинуясь можно сказать, что половина воссоединённых совратилась бы в Латинство. Правительство оценило тогда по достоинству эту просьбу, обращая внимание и на то, сколько бы было неблагородства в удовлетворении оной – и губернатор, столь мало дальновидный, сменён.

К несчастью, это предубеждение против воссоединённого духовенства, происходящее из источника столь нечистого, поддерживается постоянно и до сих пор. Оно имеет некоторое естественное основание в прежних отношениях. между Православными и Униатами; оно имеет основание в некоторых даже начальством допущенных разностях, необходимо существующих и существовать долженствующих между древлеправославными и воссоединёнными; имеет основание и в столкновении некоторых взаимных интересов. Но главная опора этого предубеждения есть в искусстве неприязненной Православию, сильной в здешней стране латино-польской партии. Она приняла за правило льстить малочисленным здесь древлеправославным, превозносить их пред воссоединёнными и таким образом сеять полезный для партии раздор. На эту приманку весьма часто попадают в здешней стране древлеправославные, в их числе и чиновники, и поддерживают своим авторитетом вредные предубеждения против воссоединённых. Эти люди вообще, может быть, действуют и добросовестно, по незнанию – но возмутительна бессовестность тех, которые, по личным своим соображениям, действуют в видах латино-польской партии, и чтобы не быть заподозренными, прикидываются особенными ревнителями Православия и, лукавя, порицают воссоединённых, мня этим приобресть благосклонность в глазах Православной Церкви.

После сего, можно уже приступить к самому вопросу: командирования миссионеров из древлеправославных епархий между воссоединённых. Для чего это нужно? – для утверждения в Православии, говорят. Но это значит не знать воссоединённых. Разве они пришли к Православной Церкви от язычества, от магометанства или от какой еретичествующей церкви. Они ещё за Унии имели тот же иерархический порядок, то же богослужение, те же догматы, что и в Церкви Православной. Были только две разности: происхождение св. Духа и от Сына, и подчинённость папе Римскому. Но и тут забывают, что воссоединённые состоят из одного почти простого Белорусского или Малороссийского народа; а для простого народа неприступны всякие отвлечённые истины и истолкования их учёными миссионерами. Этот народ верует ныне с Православною Церковью, произнося в символе веры в церкви и на молитве: от Отца исходящего – и довольно. Если случится ещё кому по привычке сказать и от Сына, то это обмолвка языка, а не сознание. Таким же образом этот народ молится в церкви за Святейший Синод, не упоминает о папе и даже о нём не знает – и довольно. Неужели этот простой народ посвящать в отвлечённые богословские и канонические прения? Он двадцать лет уже состоит в беспрекословном повиновении Православной Церкви – и какого тут нужно ещё утверждения в Православии.

Это двадцатилетнее повиновение Православной Церкви воссоединённого народа, при всём преобладании в здешней стране иноверия, притеснениях разного рода, ясно говорит в пользу воссоединённого духовенства. Ясно, что это духовенство умело и добросовестно исполнило долг свой, а следовательно, вместо порицания, заслуживает доверия и признательности. Ясно, что оно не в пренебрежении, но пользуется должным влиянием и уважением. Это уважение и влияние доказывается ещё более известным Святейшему Синоду, из ежегодных отчётов, присоединением к Православной Церкви многочисленных Латинян, несмотря на все усилия препятствовать тому со стороны могущественной здесь латино-польской партии. По одной Литовской епархии, со времени переведения епархиального начальства в Вильно, то есть в течение тринадцати лет, присоединилось к Православию 3848 иноверцев; да сверх того было смешанных браков между Православными и иноверцами 11121, – это столько же будущих семейств, приобретённых Православной Церкви.

Неоспоримо затем, что воссоединённое духовенство усердно, достойно и успешно служит Православной Церкви; и если это духовенство стараются уронить и устранить, если желают заменить оное древлеправославными священниками: то это потому, что сих последних иноверцы считают для себя менее опасными, а напротив, опасаются воссоединённых.

Но справедливо ли, до сих пор ещё, делать разницу между древлеправославными и воссоединёнными священниками? Воссоединённое духовное юношество двадцать уже лет воспитывается в Православных семинариях и академиях; даже прежде того десять лет, Униатские семинарии были уже образованы в духе и по уставу Православных семинарий; отлично приготовленные в сих семинариях и академиях воспитанники двадцать уже лет получают священство на лоне Православной Церкви; таких священников почти уже три четверти по Литовской епархии, и они составляют прекрасное и надёжное духовенство – зачем же его лишать доверенности, когда оно по образованию и другим качествам не ниже древлеправославного, а по знанию местного наречия и местных обстоятельств, способнее быть полезным Православной Церкви и утверждать в Православии воссоединённый народ, если это утверждение ещё в чём нужно.

Допустив даже, что для такового утверждения нужны древлеправославные священники, то зачем их выписывать из других епархий. В каждой из западных епархий есть священники древлеправославные – в Полоцкой их едва ли не третья часть, а довольно и в Литовской – и по знанию местности и наречия, их удобнее и успешнее можно употребить архиерею, нежели вызванных из других епархий, особенно из великороссийских. Не обинуясь можно сказать, что вызов сих последних священников в виде миссионеров скорее был бы вреден, нежели полезен, скорее бы поколебал, нежели утвердил в Православии воссоединённый народ. Мера сия породила бы только сомнения в этом народе, поколебала бы доверенность его к воссоединённому духовенству, уронила бы это духовенство в глазах сильных здесь иноверцев, ободрила бы Латинское духовенство к большей предприимчивости против воссоединённых.

Итак, нет, кажется, надобности в сторонних миссионерах, среди воссоединённого народа, для утверждения его в Православии. Уповаю, что Господь, совершивший дело воссоединения, поддержит и утвердит оное навсегда своею благодатью. Если останутся в здешней стране какие разности, то они не имеют существенного религиозного значения и подобны различиям, существующим в разных других странах Церкви Православной. Хотеть искоренить все эти разности есть трудиться не для церковного единения, но для раскола, не на пользу Церкви Православной, но на пользу врагов её. Массы народные преобразуются и сливаются только временем.

Но если нет особенной надобности во внешних миссионерских средствах для утверждения воссоединённого народа, то весьма сильная есть нужда во внешнем охранении сего народа от могущественной в западных губерниях латино-польской партии. В пределах Литовской епархии Православного народа едва третья часть противу Римско-католического: но важнее то, что все почти помещики и более трёх четвертей чиновников принадлежат к сему последнему исповеданию, а следовательно, Православный здешний народ зависит от Римско-католических помещиков по крепостному праву, а от Римско-католических чиновников по управлению. Естественно, Римско-католическое духовенство имеет полные средства: действовать на Православных, покушаться на их совращение, поддерживать совращённых, избегать ответственности по делам с Православными или изворотливыми решениями, или бесконечными проволочками. Независимо от сильнейшего местного преобладания, Римско-католическое духовенство имеет в столице самостоятельное управление и, пользуясь влиянием и связями своей партии, приобретает час от часу более силы и самонадеянности пред воссоединённым духовенством. Неудивительно, что эта самонадеянность разрешилась наконец дерзким совращением воссоединённых прихожан Диорновицких в Витебской и Порозовских в Гродненской губерниях. Достойно замечания, что эти совращения совершились в епархиях, управляемых непосредственно митрополитом Жилинским, пользующимся особенною доверенностью правительства, и совратители ссылались на его авторитет, как гласили слухи.

При столь сильных средствах Римских Католиков в здешней стране, при слабом поддержании Православных, особенной благодати Божией приписать следует, что не было ещё больших совращений и что Православная здешняя паства не уменьшается, но умножается. Случайные совращения в Латинство в здешней стране не должны удивлять – это то же, что совращения в раскол в великороссийских епархиях – а думаю, что тамошнее духовенство для обуздания раскола имеет более средств, нежели здешнее воссоединённое.

Изложив прописанные выше обстоятельства, долгом поставляю представить следующее заключение.

1) Не настоит надобности для Литовской и, думаю, для других западных епархий в выписывании сюда миссионеров с целью утверждения в Православии воссоединённого народа.

2) Полезно было бы поудержать зависящими от правительства мерами Римско-католическое духовенство в одобренном чем-то нынешнем стремлении его к прозелитизму.

3) Полезно было бы также подтверждение гражданским начальствам западных губерний иметь наблюдение за строгим исполнением законов, охраняющих Православную Церковь от покушений иноверцев.

4) Весьма спасительно было бы применить к Литовской епархии Высочайшую волю, прописанную в указе, относительно Диорновицких крестьян, то есть, чтобы совращённых упорствующих, по усмотрению начальства, отправлять в великороссийские монастыри для убеждения и утверждения в Православии. Убеждение упорствующих в здешней стране весьма неудобно и даже вредно действует. Совращённые покровительствуются могущественными здешними Римскими Католиками, свободны от всякого стеснения, поддерживаются содержанием и, разумеется, готовы всю жизнь быть на увещании и служить орудиями в видах иноверцев.

5) Наконец, было бы также небесполезно применить к Литовской и даже другим епархиям Высочайшую волю, для Витебской губернии в указе пояснённую, то есть, чтобы дела по совращению передавать в судебные места великороссийских губерний. Разумеется, и при этом правиле найдут средства покривить делом; но всё-таки будут несколько опасаться стороннего контроля.

Римско-католический священник Антоний Петкевич, уроженец нынешней Ковенской губернии, в 1845 году изъявил желание присоединиться к Православной Церкви, был тогда продержан и испытан чрез несколько месяцев при архиерейском доме в Жировицах, присоединён по разрешению Святейшего Синода с оставлением в священническом сане и определён на священническое место при Ковенском Александроневском соборе. С того времени, о духовном сем отзывались всегда отлично преосвященные викарии Литовской епархии Ковенские епископы Платон, Евсевий и Филарет – он удостоен был постепенно разных наград и в последний раз наперсного креста.

В 1852 году, местный генерал-губернатор и попечитель учебного округа генерал-адъютант Бибиков, узнав, что священник Петкевич знает самогитский и литовский языки, и не имея никого, кому бы поручить цензуру книг, печатаемых на сем языке, с согласия моего, возложил на него частное рассматривание таковых книг. Он исправлял строго и добросовестно в течение пяти лет обязанность эту; но, разумеется, не мог не возбудить нерасположения к себе Римско-католического духовенства, по ведомству коего почти исключительно печатаются книги на означенных языках. Новые начальства, по своим видам, устранили священника Петкевича от вышеуказанной обязанности в 1857 году, с денежным единовременным награждением. Полезна или вредна эта мера – судить не моё дело.

Частью для устранения Петкевича от неприятных в Ковне последствий сего распоряжения, частью по естественному ходу его службы, прошлою осенью перемещён он на открывшуюся священническую вакансию при Виленском кафедральном соборе и вслед затем в ноябре месяце, с моего утверждения, назначен консисторией законоучителем в один из женских здешних частных пансионов, содержимый Веригами, где находится семь воспитанниц Православного исповедания, а также в училище, имеющееся при Виленском воспитательном доме «Иисус-Младенец». Но в декабре месяце получено консисторией из канцелярии попечителя Виленского учебного округа уведомление о следующей резолюции г-на попечителя: «так как, на основании Высочайшего повеления, изъяснённого в предложении г-на товарища министра народного просвещения, от 9 июня 1857 года за № 5266, законоучители назначаются высшим духовным ведомством с согласия учебного начальства, а я о согласии моём на это спрашиваем не был и дать его, по известным мне причинам, не могу: то и не нахожу возможным принять сделанного духовным начальством назначения». На докладе мне о сем консистории написана мною от 14 декабря следующая резолюция: «в сообщении канцелярии его превосходительства г-на попечителя учебного округа не значатся причины, для которых не последовало согласия на назначение священника Антония Петкевича – почему и не нахожу я справедливым отменять это назначение».

Эта обида священнику Петкевичу тем оскорбительнее, что в то же время принят г-м попечителем назначенный вместе с ним, без предварительного согласия, другой законоучитель в Виленский дворянский институт. Естественно, мне желалось, чтобы причины сознаны были также гласно, как сделана обида: но эту причину сказал мне по поручению г-на попечителя его помощник князь Шихматов-Ширинский, впрочем после получения уже в консистории означенного выше официального отказа в согласии. Эта причина есть: «что назначение священника Петкевича будет неприятно Римским Католикам!»

Боже праведный! неужели мы в Туретчине. С которого же времени в Церкви Русской Православной до́лжно избирать пастырей, не тех, которые способны и достойны служить ей с пользою, но тех, которые приятны и угодны для иноверцев! Неужели до́лжно гнать и отвергать достойного священнослужителя, потому только, что он по убеждению присоединился к Православной Церкви и доверил ей свою участь! Ведь на том же основании (сказал я) до́лжно пожертвовать иноверцам и двумя тысячами воссоединённого духовенства, которое состоит на лоне Православной Церкви малым чем долее, как Петкевич.

Вот случай, побудивший меня к настоящему представлению. Долго желал я оставить оный без дальнейшего хода; но вредные последствия и неудобства, предвидимые из сего источника, особенно в пределах Литовской епархии, наконец меня порешили.

Действительно, указом из Святейшего Синода, от 15 апреля 1857 года, предписано мне, наравне с прочими преосвященными: «чтобы назначению законоучителей в учебные заведения, подведомые министерству народного просвещения, предшествовало соглашение епархиальных начальств с начальствами тех заведений, в которые будут они предназначаемы». Но, с другой стороны, указом Св. Синода, от 4 марта 1842 года, предписано: «в приходских училищах, подведомых министерству народного просвещения, закон Божий преподавать безмездно местным приходским священникам». Следовательно, здесь два сомнения: одно – до́лжно ли входить в соглашение о назначении законоучителя с попечителем учебного округа, или с начальством тех заведений, в которые законоучители назначаются, как написано в синодальном указе; другое – должно ли соглашение предшествовать назначению законоучителей во все учебные заведения без исключения, или исключить из сего приходские училища. Училище при воспитательном доме, к которому назначен священник Петкевич, не что иное, как приходское, и ученики все числятся прихожанами кафедрального собора, которого Петкевич священником. Притом, ещё в минувшем декабре, по отношению в консисторию директора Гродненской гимназии, без посредства попечителя округа, назначены местные приходские священники законоучителями в два приходские училища.

Далее, нужно порешить, какую форму должно принять соглашение епархиального начальства с попечителем учебного округа относительно назначения законоучителей. Какие бы ни употребить формы, всё же, в сущности, это будут представления архиерея к попечителю, как к начальнику, с приложением послужного списка об удостаиваемом. Но будет ли эта зависимость соответствовать не только иерархическому порядку, но и существенной пользе?

Далее, нужно ли попечителю округа объяснять определительными причинами несогласие его на назначение законоучителя, или довольно сказать, как в настоящем случае: не соглашаюсь по известным мне причинам? И первое будет производить постоянные небезвредные столкновения, но другое в известных обстоятельствах могло быть решительно и неотразимо вредно для пользы церкви и самого Православия – а в таких именно обстоятельствах находится Литовская епархия.

Эта епархия состоит под самым сильным влиянием могущественного здесь иноверия. Оно преобладает не только массою народонаселения, но, что важнее – принадлежностью к нему почти всех помещиков и других зажиточных классов; оно преобладает во всём здешнем чиноначалии; оно преобладает и в составе здешнего учебного округа. Преобладание по сему последнему ведомству в настоящее время ещё усилилось. Начальник округа – иноверец, и первым почти его делом было заменить двух директоров и инспектора училищ по округу Православных – протестантами.

Естественно, что постоянные затруднения по делам епархиального управления, происходящие от общего преобладания иноверия, возрастут зависимостью того управления от преобладающего иноверия по учебному округу. Ясно, что, с правом училищных здесь начальств отвергать назначение законоучителей, иноверцы будут иметь возможность, под тем или другим предлогом, устранить от законоучительства всякого неугодного им Православного священника; ясно, что все священники, имеющие надежду быть законоучителями, то есть цвет Православного духовенства, поставлены будут в необходимость заискивать у иноверцев, а тем самым более или менее угождать их видам. Ясно, что это может иметь вредное влияние не только на дух и чистоту преподавания закона Божия в училищах, но и на общий дух всей паствы и на епархиальные дела – так как все законоучители исправляют в здешней епархии и другие обязанности по епархиальному управлению.

Можно оставить в стороне вопрос: сколько пострадает достоинство Православных пастырей от этой зависимости от стороннего иноверного ведомства – но будет ли этим обеспечено самое назначение лучших законоучителей? Я замечал, что училищные начальства одобряют в нашей стране, по большей части, не тех законоучителей или, по крайней мере, не за те качества, за которые бы следовало. Да и может ли учебное ведомство похвалиться ныне таким благоустройством, чтобы на него возлагать контроль и по пастырскому смотрению за учением Православной Церкви.

Да простится мне всё изложенное выше. Надеюсь, что эти мои мысли найдены будут не безосновательными. И потому покорнейше прошу Святейшей Правительствующий Синод, не окажется ли возможным предписанное указом 15 апреля 1857 года правило, о предварительном соглашении с училищными начальствами при назначении законоучителей, отменить, или предстательствовать о том Благочестивейшему Государю. Мне неизвестно положение других епархий, а потому не знаю, во сколько для них это правило безвредно; но для Литовской оно будет решительно вредоносно. Довольно училищному начальству предоставить право (а это право и всегда предполагалось) обращаться к епархиальному начальству, в случае если назначенный законоучитель окажется несоответственным, по качествам ли или по нерадению. Тогда начальство епархиальное обязано или сменить, или исправить такового законоучителя – я, по крайней мере, никогда не отклонял этой обязанности.

Настоящий рапорт написан секретным потому только, что причина несогласия на назначение священника Петкевича сказана была мне князем Шихматовым-Ширинским конфиденциально.

В Литовской духовной консистории получено отношение Виленской Римско-католической консистории, от 13 минувшего декабря, с утверждения Римско-католического митрополита Жилинского. В отношении сем прежде прописан рапорт к сему митрополиту настоятеля Сморгонского Римско-католического прихода Залеского, в котором излагает, будто по жалобе своих прихожан, что некоторые из них, по донесению Православного священника Сморгонской церкви Гинтовта, заставляются Ошмянским благочинным Пиотровским полицейскими мерами являться к нему, благочинному, в город Ошмяну, для склонения их принять Православную веру; и как лица сии и их родители состояли и состоят в Римско-католическом обряде, и признаны принадлежащими к сему обряду по разбирательству 1843 года, то Залеский просит у митрополита распоряжения к защите таковых лиц. По требованию Виленскою консисторией ближайших сведений, декан (благочинный) Ошмянский Довнарович доставил этой консистории дополнительный рапорт Залеского, не поверенный Довнаровичем. В сем дополнительном рапорте ксёндз Залеский поименовал лица, преследуемые якобы с помощью полиции благочинным Пиотровским, по показанию первого рапорта Залеского. Лица сии названы: 1) Анеля Жабинская, жена Ивана Чижевского, 2) Иван Яковлев Левкович с двумя сыновьями, 3) Анеля, дочь Антона Орловского, и сестра её Розалия, 4) Каролина Корделиовна, жена Мартина Августиновича, 5) Марианна Подляшуковна, жена Игнатия Ярмошевича, и 6) Карл Николаев Осиновский. К тому ксёндз Залеский вновь присовокупил, что эти лица неоднократно были высылаемы посредством земской полиции и Сморгонского сельского управления к Ошмянскому благочинному Пиотровскому для увещаний, но и до сих пор остаются в Римско-католической вере и просят об освобождении их от преследования Православного священника.

По сему то донесению приходского ксёндза Залеского, не поверенному не только консисторией, но даже местным деканом Довнаровичем, Виленская Римско-католическая консистория с утверждения митрополита Жилинского: 1) отнеслась в Литовскую Православную консисторию о распоряжении, чтобы священник Гинтовт и благочинный Пиотровский не беспокоили сказанных лиц понуждениями к Православию; 2) отнеслась в Виленское губернское правление о воспрещении Ошмянскому земскому суду заставлять сказанные лица полицейскими мерами являться для увещания к Православным священникам; 3) отнеслась в то же губернское правление о предписании всем городским и земским полициям не понуждать Католиков являться к Православному духовенству для увещаний – утверждая, будто случались этому неоднократные примеры, в противность закону, не дозволяющему господствующей церкви употреблять понудительных средств, при обращении иноверных к Православию.

Получив таковое отношение, Литовская консистория потребовала объяснения от Ошмянского благочинного Пиотровского, который донёс: Во-первых, что из упоминаемых выше лиц, по показанию ксёндза Залеского, принуждаемых якобы полицейскими мерами к принятию Православия, Анеля Жабинская (№ 1), Иван Яковлев Левкович (№ 2) и Марианна Подляшуковна (№ 5) значатся по регистру, составленному в 1843 (во время разбирательства) году покойным тогдашним священником Маковельским, на котором тогдашним же настоятелем Сморгонского костёла ксёндзом Новицким учинена следующая надпись: «что в означенном регистре записаны только одни лица Православного исповедания, и подлежащих Рижскому обряду нет». Сверх того, мать Жабинской до конца жизни пребыла Православною, а две её тётки и ныне Православные. Потому лица эти, признанные Православными прихожанами самим Латинским настоятелем, были при удобных случаях кроткими увещаниями склоняемы священником Гинтовтом к возврату на лоно Православия – и на это он, Гинтовт, не только имел право, но и долг. Во-вторых, что Анеля, дочь Орловского, и сестра её Розалия (№ 3) никогда не были увещеваемы священником Гинтовтом, и ему неизвестно, на каком основании утверждает это ксёндз Залеский – разве он смешал их с крестьянскою Евою Орловскою, не исполнившею долга исповеди и св. причастия, которая вразумляема была Гинтовтом кроткими убеждениями и исполнила этот долг в минувшем 1858 году. В-третьих, что Каролина Корделиовна (№ 4) совратилась в Латинство до 1843 года. Мать её до конца жизни была Православною, а сестра Каролины Марцелия и теперь Православная. Почему и увещевал её священник Гинтовт при удобных случаях кроткими убеждениями – на что имеет он, Гинтовт, право не только в отношении сказанной Каролины, но и в отношении к каждому иноверцу. В-четвёртых, что отец Карла Осиновского (№ 6) был Униатом, а следовательно, сын его Карл в 1836 году неправильно крещён в Латинском Сморгонском костёле и подлежал возвращению к Православию. Потому Гинтовт и вразумлял его при удобных случаях кроткими увещаниями, которые и подействовали спасительно, так что Карл Осиновский возвратился на лоно Православия и присоединён ещё в 1857 году. В-пятых, что все означенные лица никогда не были преследуемы священником Гинтовтом, как вздумал донести ксёндз Залеский, что те лица ни однажды не были высылаемы в г. Ошмяну к нему, благочинному, для увещаний ни земскою полицией, к которой он, благочинный, даже о том не относился, ни Сморгонским сельским управлением, и что донесение о том ксёндза Залеского есть ложно и недобросовестно.

Ясно, что донесение ксёндза Залеского ложно, недобросовестно. Ясно, что Римско-католическая консистория безосновательно отнеслась в Виленское губернское правление о предписании всем градским и земским полициям не понуждать Католиков являться к Православному духовенству для увещаний. Ясно, что Римско-католическое начальство для столь важной меры не могло найти основательного обвинения против Православного духовенства. Ясно, что должны быть весьма важные побуждения к означенной важной мере, когда на оную решились столь самонадеянно и безосновательно Виленская Римско-католическая консистория и главный Римско-католический начальник митрополит Жилинский – а эти побуждения, для знающих здешний край, вот каковы:

Во-первых. Здесь стараются по возможности уронить Православное духовенство; и, если не найдут справедливых обвинений, то без зазрения совести прибегают к выдумкам.

Во-вторых. Таким же образом стараются всякие распоряжения правительства и Православного духовного начальства – будь они самые справедливые и необходимые – представлять в превратном виде клонящимися якобы к угнетению Римских Католиков.

В-третьих. Эти выдумки и превратные толки делаются также с целью передавать оные за границу и печатать в журналах – и не может быть лучшего повода к бессовестной статье в каком-нибудь революционно-польском журнале, как означенное распоряжение Виленской консистории, последовавшее с утверждения Римско-католического митрополита.

В-четвёртых. Этою мерою старались также поощрить самонадеянность низшего Римско-католического духовенства в действиях против Православия, представляя ему безнаказанность самых несправедливых и безосновательных поступков.

В-пятых. Этою мерою хотели обеспечить совращённых или совращаемых в Латинство, внушая им невозможность действования на них Православному духовенству. Сие последнее духовенство, и даже Православное духовное начальство, лишилось бы таким образом возможности исполнять самую священную свою обязанность. Совращённые или совращаемые подвергаются увещаниям по суду гражданских и духовных присутственных мест и даже по Высочайшим повелениям Государя Императора – а эти распоряжения и повеления, в большей части случаев, не могли бы быть исполнены без содействия полиции – для увещания виновные не являлись бы.

Нельзя допустить, чтобы преосвященный митрополит Жилинский, облечённый доверенностью правительства, утверждая означенное распоряжение Виленской консистории, имел в виду прописанную выше цель и последствия. Но в здешней стране партия, недоброжелательная Православию и существующему порядку, столь сильна и смышлёна, что заставляет действовать вредно и неблаговидно не одного митрополита Жилинского.

Засим долгом поставляю просить посредства Святейшего Синода к главному начальству по Римско-католическому ведомству:

1) Чтобы внушено было митрополиту Жилинскому и другим начальникам Римско-католических епархий: быть поосмотрительнее в утверждении постановлений своих консисторий и не допускать в оных распоряжений, подобных выше прописанному, сделанному Виленскою консисторией.

2) Чтобы приказано было Виленской Римско-католической консистории отменить означенное выше её распоряжение, противозаконное и для Православного духовного ведомства обидное.

3) Чтобы предписано было и по гражданскому ведомству отношение сказанной консистории в Виленское губернское правление оставить без действия и сделать это с тою же гласностью, с какою поступлено по отношению той консистории.

4) Чтобы ксёндз Залеский, за ложное и недобросовестное показание, давшее повод его начальству к толь неприличному распоряжению, был подвергнут строгому взысканию.

5) Чтобы вменено было Римско-католическим духовным начальствам в обвинениях и действиях против Православного ведомства не основываться на каких-нибудь частных донесениях, но поверять оные чрез благочинных, а в случае нужды и посредством сношений с Православным духовным начальством. По епархии Литовской простые священники не имеют даже права входить рапортами к управляющему епархией или в консисторию – но чрез своих благочинных.

Во все управление моё Литовскою епархией получал я постоянно жалобы от подчинённого мне духовенства на многих Римско-католических священников, за их несправедливые и обидные для Православия отзывы и внушения. Это случается в особенности при смешанных браках, которым многие Римско-католические ксёндзы стараются препятствовать всеми возможными средствами. Они часто затрудняют подобные браки не только отказом выдать нужные свидетельства и напутствовать брачующихся исповедью и св. причастием, но и смущают их самыми грубыми на Православных наветами и ругательствами. Этим жалобам обыкновенно не давал я никакого хода: частью потому, что подобные словесные наветы трудно подвести под законные формы, а следовательно, заводить по оным нескончаемые дела скорее было бы вредно, нежели полезно; частью потому, что эти наветы, в большей части случаев, были безвредны, при благоразумном противодействии Православных священников, так что весьма часто препятствующая к браку Римско-католическая сторона присоединялась к Православной Церкви; частью же потому, что постоянным моим правилом есть избегать споров по мелочным делам, производящим обыкновенно только взаимное раздражение, и оказывать к иноверцам возможную кротость и долготерпение, в надежде, что это христианское обращение вызовет к подобному обращению и Римско-католическое духовенство.

Однакож должен я сознаться, что это моё поведение приносило не всегда и не вполне удовлетворительные плоды. Наущения некоторых неблагонамеренных и руководимых бессмысленным фанатизмом ксёндзов из Римско-католического духовенства не всегда остаются бесплодны и поселяют в слабых умах предубеждение и ненавистные чувства к Православным. Сверх того, безнаказанность подобных ксёндзов побуждает их к большей час от часу самонадеянности и дерзости. Они уже не довольствуются одними вредными внушениями своим прихожанам, но действуют на совращение Православных или поддержание совращённых, полагаясь на покровительство известной сильной здешней партии. Эта дерзость и самонадеянность разрешилась наконец в прошлом году, как Святейшему Синоду известно, совращением в массе значительного числа Православных прихожан, Диорновицких в Витебской и Порозовских в Гродненской губерниях.

Посему нашёл я необходимым и своевременным обратить ныне внимание Святейшего Синода на следующий случай.

Сельские Православные прихожане, принадлежащие к Виленскому кафедральному Николаевскому собору, состоят по большей части в пределах Рудоминского Римско-католического прихода, в недальнем расстоянии от города Вильна. Настоятелем сего последнего прихода есть ксёндз, называемый Поц. На этого ксёндза в настоящем феврале месяце поступили в консисторию от кафедрального собора три обвинения, представленные консисторией на моё усмотрение. Первое есть показание, от 10 сего февраля, крестьян помещика Ходолея Георгия Романовского и Ивана Петровского, Римско-католического исповедания, которые показали: 1-й «когда он явился к священнику Поцу с просьбою о сделании оглашений о браке его с крестьянскою Рапчанковною, то, услышав, что она Православная, начал ругать его, не принял оглашений, сказав, что лучше ему жениться на лютеранке или еврейке, чем на Русской, их дети будут волченки, теперь закон позволяет, чтобы такие дети были Римского исповедания, старайся это сделать»; 2-й «когда он прибыл к Поцу за получением свидетельства о неимении препятствия к его браку со стороны Римско-католического исповедания, ксёндз Поц с ругательствами вытолкал его за дверь, не дал свидетельства, воспретил ему исповедоваться и даже угрожал, что не позволит войти в костёл, свидетельство же к брачному обыску вытребовал уже управитель имения, который по нескольку раз должен был за этим отправляться к ксёндзу Поцу и также перенести от него оскорбления». Показание подписано обоими показателями и соборным священником, а также посвидетельствовано полицией. Второе есть показание, от 8 февраля, Кристины Ковалевской, Римско-католического исповедания, крестьянки помещицы Ходолеевой, вступившей в брачный союз с крестьянином той же помещицы Димитрием Полевиком, Православного исповедания. Она, Кристина, пред всеми собравшимися в церковь к её венчанию показала: «что ксёндз Поц, Рудоминского костёла пробощ, узнав, что она выходит за Православного, будучи сама Римско-католического исповедания, объявил, что не примет на исповедь, откажет в св. причастии – и отказал в оглашениях, в чём Кристина ссылается на крестьянина Петра Шалтынского». Показание подписано показательницею и соборным священником. Брак повенчан без оглашений, которые восполнены соборным духовенством надлежащими сведениями, а исповедовалась и причастилась Кристина у других Римско-католических священников в Вильне. Третье есть донесение священника кафедрального собора и члена консистории Антония Пщолко: «что 2 сего февраля явилась к нему крестьянка графа Тышкевича, Православного исповедания, девица Анастасия Римкевичевна, и жаловалась на ксёндза Поца: что он крестьянину того ж графа Тышкевича Михаилу Борейке воспрещает на ней жениться, что когда он, Борейко, получив дозволение на брак с нею от дворового управления, явился к ксёндзу Поцу с просьбою об оглашениях и о свидетельстве на беспрепятственность к браку, ксёндз Поц решительно ему объявил, что оглашений читать не будет, просимого свидетельства не выдаст и даже не станет принимать его на исповедь, если он не оставит намерения жениться на Православной, что он, священник Пщолко, по просьбе девицы Римкевичевны, писал к ксёндзу Поцу о не препятствовании предположенному браку, но никакого ответа не получил».

Сохрани Господи, чтобы я сравнивал с ксёндзом Поцом всё Римско-католическое духовенство. Есть между ним люди достойные, благоразумные, руководимые духом христианской любви, а не духом партии и бессмысленного фанатизма. Но прописанные выше три случая, бывшие в одно время и по одному Римско-католическому приходу, показывают: сколь нескончаемы были бы дела по подобным случаям, если бы Православное духовенство было менее снисходительно, и приводило в официальную известность все таковые случаи. Из. рапорта моего, от вчерашнего числа за № 626, Святейшему Синоду известно, что Римско-католическое епархиальное начальство скорее ободряет, нежели удерживает действия, подобные прописанным выше.

Посему долгом считаю просить посредства Святейшего Синода к главному управлению по Римско-католическому ведомству: во-первых, чтобы священник Рудоминского Римско-католического костёла Поц, в пример другим подобным, подвергнут был строгому взысканию; во-вторых, чтобы вменено было Римско-католическим епархиальным начальствам иметь строгое наблюдение, дабы подчинённое им духовенство не допускало подобных прописанным противозаконных поступков и наущений, нарушающих семейное и общественное спокойстве; в-третьих, чтобы указано было тем же епархиальным начальствам внушить Римско-католическому духовенству во всяких местных недоумениях входить с Православным духовенством в сношения безпосредственные, или посредством благочинных, для устранения этих недоумений. Я внушал не раз своим священникам эту меру, готов бы её первый предписать к исполнению – но убедился опытом, что Римско-католическое духовенство по большей части систематически избегает безпосредственных сношений с духовенством Православным.

Для одной из местностей Православного прихода, принадлежащего Виленскому кафедральному собору, духовенству оного понадобились буквари, чтобы обучить прихожан правильному произношению молитв на русском языке. Это духовенство могло найти у здешних книгопродавцев только несколько русских букварей с молитвами, издания 1857 года, так как в издании русского букваря за 1858 год молитвы пропущены, тогда как в букваре на польском языке сего ж 1858 года сохранены по-прежнему молитвы и даже катихизис. Сверх того, на букваре польском, кроме цензора гражданского, значится и духовный Римско-католический цензор; букварь же русский даже 1857 года напечатан без духовной Православной цензуры. Обстоятельство это кафедральный собор представил на моё усмотрение посредством консистории, приложив по одному экземпляру букварей означенных трёх изданий.

В пределах Виленского учебного округа состоит почти по полутора миллиона Русского Православного и Литовского Римско-католического народа. Мне неизвестно, как обеспечен сей последний народ первоначальным обучением грамотности и начаткам христианского учения; но исключение молитв из букварей, предназначенных для народа русского, не без особых намерений. Невольно можно подумать, что хотят поставить в необходимость здешнее русское юношество восполнять изучение молитв из означенного выше польского букваря. Знаю, что в здешней стране есть люди с пламенным желанием обучить польскому языку Русский и Литовский народ. Для этих людей, считающих естественным богослужение на непонятном языке, извинительно считать естественным и произношение ежедневных молитв на языке чуждом; но люди просвещённые, а особенно руководящие просвещением, знают, что самое прочное народное образование основывается на родном языке.

Мне доложено также, якобы изданием букварей в Вильне занимаются исключительно и безответственно евреи. В таком случае это издание имело бы только торговую цель, направляемую по видам людей с влиянием; да едва ли и прилично, чтобы первоначальное обучение христианского юношества зависело от нехристиан.

Не зная, на каких основаниях производится печатание учебных книг, в том числе и букварей, по Виленскому учебному округу, равно во сколько оно зависит от начальства сего округа, долгом считаю просить покорнейше Ваше Превосходительство: не признаете ли возможным обратить внимание на означенные выше обстоятельства, и распорядиться, чтобы издание русских букварей обеспечено было надёжными издателями; чтобы в них по-прежнему печатались и необходимые ежедневные молитвы, и чтобы буквари сии прежде печатания подвергались рассмотрению Православного духовного цензора.

О распоряжении, какое Вашему Превосходительству угодно будет сделать по сему предмету, покорнейше прошу меня уведомить, дабы я мог принять соответственные меры и с моей стороны, особенно если вы не найдёте возможным распорядиться вполне удовлетворительно по этому случаю.

По случаю статьи, напечатанной в каком-то иностранном журнале, о телесных наказаниях, которыми якобы понуждались к возвращению на лоно Православия прихожане Порозовской церкви, Ваше Высокопревосходительство конфиденциальным отношением, от 27 минувшего февраля за № 1503, уведомляете меня, что по настоящему делу изволили вы распорядиться: 1) Волковыского окружного начальника Новицкого, который наказывал крестьян не для понуждения к принятию Православия, но за дерзость и непочтительность против властей, перевести в другую губернию к такой же должности, для избежания дальнейших толков; 2) настоящее дело оставить без дальнейшего хода в гражданском ведомстве, предоставив духовному, начальству оставшихся в заблуждении прихожан возвратить к своим обязанностям мерами кроткого убеждения; 3) местному гражданскому начальству иметь строжайшее наблюдение, чтобы гражданские власти отнюдь не принимали на себя в подобных делах мер судебно-полицейской расправы, содействуя духовенству лишь в тех случаях, когда оное обратится с требованием о доставлении лиц к исполнению христианских обязанностей.

В том же отношении Ваше Высокопревосходительство изъясняете, что главною причиною отпадения от Православия Порозовских крестьян и возбуждения настоящего дела был местный Православный священник Станкевич, низведённый мною ныне на пономарскую должность; гражданская же власть есть в оном обстоятельство второстепенное.

Священник Станкевич не может считаться ни главною, ни даже второстепенною причиною настоящего дела, но разве причиною случайною или скорее предлогом. Он подвергнут строгому взысканию не столько за отпадение его прихожан, сколько за нерадение и дерзость, оказанную в присутствии консистории. Станкевич поступил на Порозовский приход в 1853 году, следовательно, не мог быть причиною дела, которое, как известно Вашему Высокопревосходительству из отношения моего от 17 июня прошлого года, началось до того более десяти лет. Вам известно, что первоначальною причиною отпадения была приверженность Униатского ещё народа к иконе св. Антония, находящейся в Порозовском Латинском костёле, а также участвование тогда сего народа в богослужении в том костёле. Вам известно, что от сего произошло с давнего времени множество совращений не только по Порозовскому, но и по другим соседним Православным приходам. Вам известно также, что о сих совращённых производились тогда дела, и что совращённые возвратились по большей части на лоно Православный Церкви. Вам известно, наконец, что из этих совращённых осталось тогда в отступничестве только девятнадцать лиц, 2 мужеска и 17 женска пола, о которых началось дело по гражданскому ведомству, по отношению консистории от 30 августа 1844 года.

Теперь следует обратить внимание, столько ли в этом деле и в движении к совращению 1858 года безвинны гражданские власти, как их, вероятно, представляют. Во-первых. Дело по означенному отношению консистории от 30 августа 1844 года, о совратившихся в Латинство девятнадцати Порозовских прихожан, несмотря на настояния консистории, в течение четырнадцати лет не только не кончено гражданским начальством, но даже не очищено следствием, и наконец в прошлом году передано Вашему Высокопревосходительству, как уведомило консисторию Гродненское губернское правление. Это наверно-умышленное бездействие или, лучше сказать, постоянное волнение не только утвердило совращённых в упорстве и в отступничестве, но и дало вес неблагонамеренным внушениям: что отступничество и других Православных и возможно, и не будет преследуемо правительством. В этом то рассчитанном бездействии местных гражданских властей до́лжно видеть главную причину движения к совращению, открывшегося по Порозовскому приходу в прошлом 1858 году. Во-вторых. Вашему Высокопревосходительству известно, что современно сему последнему движению к совращению распространена была неблагонамеренными людьми весть не только по приходу Порозовскому, но и по другим местностям, будто «теперь дозволен переход в Римский обряд, кто сего пожелает, и что Православные не могут сего воспретить желающим, ниже́ возвращать на лоно Православия перешедших». Но обратили ль внимание местные гражданские власти на эту весть, донесли ли о ней, по крайней мере, начальству? – а между тем, прекращение и преследование вредных ложных слухов лежит на обязанности гражданских властей. В-третьих. Известно также Вашему Высокопревосходительству, что в Порозове Римско-католический священник, в видах влияния на Православных и в подрыв тамошнему казённому училищу, основал своевольно собственное приходское училище, в котором незнающий русской грамоты его органист обучал по-польски. Но почему местные гражданские власти не воспрепятствовали этому противозаконному учреждению? Донесли ли, по крайней мере, об оном по начальству? Это училище закрыто в прошлом году по распоряжению Вашего Высокопревосходительства; а между тем, преосвященный Игнатий доносит мне, что оно существует и ныне в доме Латинского ксёндза и что в нём учит польскому языку незнающий по-русски мещанин Гришкевич. На вопрос о сем Православного священника, становой пристав отвечал: «неужели вы хотите запретить Римскому ксёндзу обучать катихизису своих прихожан?» Как бы для обучения Римско-католическому катихизису необходимо было обучать непременно польскому языку. Как бы Латинское духовенство не могло и даже не обязано обучать катихизису и молитвам русское и литовское юношество на собственном их языке! В-четвёртых. Преосвященный Игнатий доносит мне также ныне, что, при учреждении в Порозове особых Православных кладбищ, пятнадцать лет тому назад, тогдашний священник указывал и просил отвести их на самом удобном месте, через дорогу против Римско-католических кладбищ. Но, по стараниям тамошнего ксёндза, это кладбище отведено вдали от Порозова, на местности болотной, так что тела хоронятся в воде, да притом возле жидовского кладбища, в чём иноверцы и попрекают Православных. Неужели местные гражданские власти безвинны и в этой иезуитской проделке? Преосвященный Игнатий обращался об отведении других кладбищ к управляющему Гродненскою палатою государственных имуществ, но до сих пор не получил удовлетворения по поводу, что якобы Порозовские Латинские крестьяне не хотят уступить земли под кладбища Православные. В-пятых. В Порозовском сельском обществе казённых крестьян (по донесению преосвященного Игнатия) состоит 2479 душ обоего пола. Из них к Православному вероисповеданию принадлежит 1354 души, а к Римско-католическому только 1125 душ. Между тем, ближайшие их начальники почти все Римско-католического исповедания, именно: земский исправник, становой пристав, окружной начальник, помощник его, старшина, сборщик податей, смотритель магазина и волостной писарь. Из многочисленнейшего Православного населения состоят в сельском управлении только двое крестьян в звании добросовестных, Фёдор Почабут и Яков Поджарицкий. Кто же виноват, если не гражданские власти в этом преобладающем составе местного управления в духе и на пользу Римско-католического элемента? И не должны ли были произойти от сего естественно все прописанные происшествия. Слава Богу, что ещё не случилось чего важнее!

Ваше Высокопревосходительство легко поверите, что мне не так-то приятно входить во все эти подробности. Но это необходимо для здравого понимания дела и последствий, могущих произойти от прописанного в начале распоряжения Вашего Высокопревосходительства. В ниже значащиеся суждения вхожу я не по другому побуждению, как по чувству моего долга и в отклонение ответственности пред правительством и пред собственною совестью.

Волковыского окружного начальника Ваше Высокопревосходительство приказали «переместить в другую губернию для избежания дальнейших толков». Но вместо уничтожения сих толков, возникших от недобросовестной газетной статьи, не подтвердятся ли этою мерою таковые толки и не возникнут ли другие справедливые толки, что действия в духе Латинян безнаказанны, а действия в охрану Православия преследуются правительством? Сколько указано выше потворства и противозакония в пользу Латинизма, и ни один чиновник не тронут – а случилось одному из них наказать нескольких крестьян за дерзость и непочтительность против властей, и на нём делается гласный пример, претящий всем чиновникам действовать к охране Православия. Не будут ли этим поощрены злонамеренные люди к дерзости и непочтительности во всех дулах, касающихся Православия? Не будут ли также поощрены эти люди к отправлению в иностранные газеты других бессовестных статей, видя, как они уважаются. Если Ваше Высокопревосходительство разделяете мои опасения, то, надеюсь, примете меры для предупреждения предвидимых последствий.

Предписано также Вашим Высокопревосходительством «оставить настоящее дело без дальнейшего хода в гражданском ведомстве, предоставив духовному начальству оставшихся в заблуждения прихожан возвратить к своим обязанностям, мерами кроткого убеждения». Но это дело относится к отпавшим от Православия шести лицам в прошлом году, и девятнадцати прежде пятнадцати лет – а отступничество от Православия преследуется законом и судится как уголовное преступление. Между тем, предписание ваше примется здешними гражданскими властями в таком смысле, как бы этот закон для здешней страны не существует. И не будет ли это для преобладающего в здешней стране Римско-католического элемента сигналом к совращению Православных? Не будет ли это поводом и составленному здесь в смысле этого элемента чиноначалию действовать или бездействовать в том же смысле? Надуюсь, что Ваше Высокопревосходительство обратите на это внимание и не оставите разъяснить гражданским властям предписание ваше, в смысле охранения существующих законов и Православия в здешней стране.

Ещё предписано Вашим Высокопревосходительством «местному гражданскому начальству иметь строжайшее наблюдение, чтобы гражданские власти отнюдь не принимали на себя в подобных делах мер судебно-полицейской расправы, содействуя духовенству лишь в тех случаях, когда оное обратится с требованием о доставлении лиц к исполнению христианских обязанностей». Неужели в России, которой Император, по коренному закону, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры и блюститель правоверия и всякого в Церкви Святой благочиния – неужели поставленные им власти по делам отступничества от Православия ограничатся лишь доставлением отступников к священству чрез полицейских служителей? Неужели не ясно, что, при настоящем составе здешнего чиноначалия, эта мера обращена будет в посмеяние над Православными? «Начальники губерний», говорит закон, «местные городские и земские полиции, и вообще все места и лица, имеющие начальство по части гражданской или военной, обязаны всеми зависящими от них средствами предупреждать и пресекать всякие действия, клонящиеся к нарушению должного уважения к вере». Все другие законы клонятся тоже к тому, чтобы власти, установленные верховным защитником и хранителем Православия, способствовали к охранению Православия. Даже, по особым Высочайшим повелениям, отступавшие от Православия часто отсылались для нужного внушения лично губернаторами. Разумеется, не от одних же только священников требовать, чтобы они наставляли народ к повиновению гражданским властям и помещикам – до́лжно, чтобы и сии внушениями своими способствовали к повиновению этого народа духовной власти. Ваше Высокопревосходительство согласитесь, что последний пункт вашего предписания обращён будет в здешней стране решительно против Православной Церкви.

Засим долгом поставляю покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство, не изволите ли вникнуть внимательно во все прописанные обстоятельства и затем не найдёте ли справедливым принять меры к разъяснению гражданским властям означенного выше распоряжения вашего в таком смысле, чтобы оно не было употреблено во вред Православной Церкви и не было сочтено отменою законов, существующих к охранению той Церкви.

Если Вашему Высокопревосходительству благоугодно будет сделать какое распоряжение по сему моему отношению, то покорнейше прошу почтить меня об оном уведомлением, для соответственного по делам соображения.

Указом Святейшего Синода, от 8 истекшего июля за № 15, предписано мне доставить сведение относительно возможности ввести продажу церковных свеч при воссоединённых церквах на тех самых основаниях, как производится это по церквам древлеправославным.

Святейшему Синоду известно, что свечной доход, следующий на общие потребности церкви, поступал доныне только от небольшого числа церквей Литовской епархии, частью потому, что в церквах воссоединённых, составляющих почти исключительно сию епархию, не было прежде свечной продажи, – частью же, что при иных церквах свечной доход был самый ничтожный. Требование тогда прибыльного дохода от свечной продажи скорее воспрепятствовало бы введению таковой продажи по воссоединённым церквам, нежели доставило бы какой доход. Ныне свечная продажа введена уже, хотя в слабой степени, во многие из сих церквей, особенно городские – и справедливость требует, чтобы и Литовская епархия, пользующаяся общими средствами духовного ведомства, участвовала сколько возможно в восполнении тех средств из свечного сбора.

Посему, в исполнение указа Св. Синода, предложил я консистории: собрать сведение, в которых церквах Литовской епархии свечная продажа усилилась настолько, что прибыльный от неё доход можно обращать в общую массу свечного дохода; изыскать меры к скорейшему усилению такового дохода и по другим церквам сей епархии; принять по сему предмету в руководство мнения ревизовавших ежегодно церкви преосвященных викариев Литовской епархии Игнатия и Филарета, а также кафедрального протоиерея Виктора Гомолицкого; сообразиться с правилами, положенными для свечной продажи и отсылки по принадлежности прибыльных от неё доходов, и затем сделать надлежащее по сему предмету заключение.

За совершением сего Литовскою консисторий, долгом моим будет представить Святейшему Синоду исполнительное донесение по означенному выше указу.

Отношением, от 7 сего сентября за № 702, Ваше Сиятельство уведомляете меня о правительственном предположении прекратить назначение государственных крестьян в служительские должности при архиерейских домах и монастырях, и заменить сию натуральную повинность денежною суммою, с тем, чтобы таковая сумма, вместо поставки служителей монастырям и архиерейским домам, определена была по существующим штатам.

Затем Ваше Сиятельство требуете доставления сведения, не позже 25 сентября, о числе штатных служителей, находящихся при архиерейском доме и каждом из монастырей Литовской епархии, а равно о количестве той суммы, которая необходима на наём сих служителей, взамен отправляемой теперь ими натуральной повинности.

Штатные служители употребляются для прислуги, для поддержания архиерейских городских и загородных домов, а также монастырей и на обработку принадлежащих им угодий. По мнению опытнейших духовных, которого я требовал, – служителей для некоторых должностей, предполагающих большую опытность и знание, нельзя в здешней стране иметь за пятьдесят рублей серебром, предположенных министерством государственных имуществ; но как большая часть служителей требуется как обыкновенные рабочие, то можно уменьшить несколько эту сумму, не ниже однакож сорока рублей серебром вообще за каждого служителя.

Я разделяю вполне это мнение. Рабочий труд в здешней стране вообще в последние годы ценою весьма увеличился, а по некоторым отраслям удвоился. К сему же архиерейские дома и монастыри Литовской епархии для их поддержания не могут иметь сторонних случайных доходов, так как почти всё зажиточное здешнее население принадлежит к иноверным исповеданиям. К тому же, после закрытия здесь других монастырей, существующие ныне почти все с обширными, даже великолепными зданиями и церквами, которые при оскудении средств будут по необходимости клониться к разрушению, в упрёк Православию в здешней иноверной стране.

Засим, полагая вознаграждение за каждого штатного служителя по 40 рублей серебром в год, придётся по Литовской епархии следующее вознаграждение, соответственно положенному штатами числу служителей при архиерейских домах и монастырях:

1) Виленскому архиерейскому дому по штату 2 класса, за 58 человек – 2,320 рублей серебром.

2) Первому викариатству Литовской епархии в Гродне, за 12 человек по штату положенных – 480 рублей серебром.

3) Второму викариатству Литовской епархии в Ковне, тоже за 12 человек – 480 рублей серебром.

4) Двум первоклассным монастырям: Виленскому Святодухову и Пожайскому Успенскому, каждому за 25 штатных служителей, а обоим за 50 человек – 2,000 рублей серебром.

5) Четырём второклассным монастырям: Гродненскому Борисоглебскому, Жировицкому Успенскому, Березвецкому Рождество-Богородичному и Супрасльскому Благовещенскому, каждому за 17 штатных служителей, а всем четырём за 68 человек – 2,720 рублей серебром.

6) Четырём третьеклассным монастырям: Борунскому Покровскому, Виленскому Святотроицкому, Сурдецкому Святодухову и Тороканскому Богоявленскому, каждому за 9 штатных служителей, а всем четырём за 36 человек – 1,440 рублей серебром.

7) Мядзиольскому женскому первоклассному монастырю, за 20 штатных служителей – 800 рублей серебром.

8) Гродненскому женскому второклассному монастырю, за 10 штатных служителей – 400 рублей серебром.

Таким образом по Литовской епархии, за 266 штатных служителей, принадлежащих архиерейским домам и штатным монастырям, следует ежегодного вознаграждения – 10,640 рублей серебром, считая за всякого человека по 40 рублей.

Уведомляя о сем Ваше Сиятельство, долгом считаю присовокупить о следующем обстоятельстве, касающемся Пожайского первоклассного монастыря. На поддержание этого великолепного монастыря, состоящего вблизи губернского города Ковно, среди одних иноверцев, по Высочайшему повелению назначено в 1832 году прилежащее монастырю имение Пожайсце, а состоящие в сем имении крестьяне, которых ныне 138 мужеского и 138 женского пола душ, обращены в штатных служителей монастыря. С назначением Пожайскому монастырю денежного вознаграждения за штатных служителей по вышеизложенному вычислению, помянутые крестьяне 276 душ обоего пола должны отойти в казённое ведомство. Но земля, ими заселённая, должна остаться монастырскою. Посему преосвященный Филарет, епископ Ковенский, просит моего ходатайства, чтобы помянутые крестьяне или переселены были на казённые земли, или предоставлено было им арендовать от монастыря ныне занимаемые земли, так как в Ковенской губернии есть много казённых крестьян, которые живут на помещичьих землях, ими арендуемых.

Входя в положение Пожайского монастыря, долгом поставляю просить посредства Вашего Сиятельства об удовлетворении прописанного ходатайства преосвященного Филарета, а для усмотрения ближайших обстоятельств препровождаю при сем список с отзыва ко мне по сему предмету его, преосвященного, от 15 сего сентября.

С перемещением в Вильно из Жировиц епархиального Православного управления в 1845 году, духовные училища помещены весьма стеснительно в зданиях упразднённого кармелитского монастыря. В нём кельи маленькие, едва вмещающие по три детские кроватки, да и тех недостаточно, так что почти половина кроватей поставлены в тесных прохожих коридорах. Сверх того, едва третья часть этих помещений пользуется достаточным солнечным светом, другая имеет его только два или три часа в день, остальные же света никогда не видят. Эта теснота, необходимое по расположению комнат течение сквозных ветров и недостаток света, имеют весьма вредное влияние на здоровье воспитанников, здесь помещающихся, так что ежегодно, в некоторые зимние месяцы, почти третья их часть бывает одержима разными болезнями, особенно же глазною.

Потому ещё в 1846 году, от 17 мая за № 1362, просил я предместника Вашего Сиятельства, графа Протасова, о разрешении капитальной перестройки сказанных выше зданий, по приложенным планам и сметам, и об отпуске исчисленной на сей предмет суммы 70,100 руб. 10 коп. сер. В новом отношении к генерал-адъютанту графу Протасову, от 7 марта 1847 года, доставлены мною дополнительная пояснения по сему делу, с тем предположением, чтобы, для избежания важных издержек на перестройку зданий по-кармелитского монастыря, здания сии присоединить к сопредельному Святодухову монастырю, а для Виленских духовных училищ устроить помещение в части зданий огромного по-миссионерского монастыря, предназначенного для женского Православного в Вильне монастыря и при нём училища девиц духовного звания. Предположение это одобрено, и затем, по синодальному указу, представлены мною Святейшему Синоду, от 13 апреля 1849 года, планы и сметы на устройство для духовных училищ означенного помещения в части по-миссионерского монастыря, на которое требовалось, вместо семидесяти тысяч, только 30,137 руб. 96 коп. серебром.

Но вслед за тем здание по-миссионерского монастыря потребовалось под помещение предполагавшегося в Вильне дворянского девичьего института, и по Высочайшему повелению передано обратно в 1850 году из духовного в гражданское ведомство. Затем возникла многосложная переписка об отводе духовному ведомству, вместо по-миссионерских, других зданий, для помещения в Вильне уездных духовных училищ, женского монастыря и училища для девиц духовного звания. Эта переписка, изложенная в рапорте моём Святейшему Синоду от 22 ноября 1852 года за № 4563, кончилась едва в 1854 году, в котором взамен по-миссионерских зданий даны духовному ведомству, по Высочайшему повелению: мыза Бурбишки, по-миссионерский дом и здания по-августианские и по-академические с костёлом.

По случаю возникшей войны, я нашёл тогда несвоевременным входить с представлениями насчёт размещения помянутых выше духовных заведений в ново-отведённых для них зданиях. Ныне, побуждаясь изложенными в начале причинами, долгом поставляю возобновить это дело.

Ещё при первоначальной передаче в Православное духовное ведомство зданий по-августианских и по-академических, предполагалось поместить в них уездные и приходские Виленские духовные училища, как значится в отношении моём к покойному графу Протасову, от 5 декабря 1852 года за № 4757. Эти здания вполне достаточны для помещения сказанных училищ со ста пятьюдесятью имеющимися в них ныне воспитанниками на полном или половинном казённом содержании, и даже доставят возможность увеличить это число при надобности. При вместительности, здания сии находятся в довольно хорошем состоянии, не требующем настоятельных издержек. Недостаёт только соответственной числу воспитанников столовой с кухней. Для сего необходимо перестроить один из флигелей, с устройством в нём столовой с кухней и дортуарами наверху. Кроме перестройки этого флигеля, оказалось нужным устроить отхожие места, часть соединительного коридора и больницу. Прочие работы по перемещению училищ в означенные здания могут быть производимы постепенно на ремонтные или экономические суммы того училища.

На капитальную перестройку означенного флигеля, а также устройство отхожих мест, соединительного коридора и больницы, составлены по моему указанно епархиальным архитектором планы и сметы, с исчислением требующейся на это суммы 6,621 руб. 27 коп. серебром.

Означенные планы на трёх листах, рассмотренные и утверждённые местною губернскою строительною комиссией, а также смету с пояснительною запиской и ведомостью о справочных ценах имею честь препроводить при сем к Вашему Сиятельству и покорнейше просить посредства вашего:

1) Чтобы разрешено было перемещение Виленских уездных духовных училищ из по-кармелитского монастыря в здания по-августианские, среди коих находится недавно устроенная из костёла Православная Андреевская церковь.

2) Чтобы необходимая на перестройку части тех зданий, по смете исчисленная сумма 6,621 руб. 27 коп. сер. отпущена была в возможной скорости.

3) Чтобы разрешено было назначенные по плану и смете работы произвести экономическим образом, посредством строительного комитета.

Остающиеся после перемещения училищ по-кармелитские здания могут впоследствии получить другое назначение, то есть: или быть присоединены к сопредельному Святодухову монастырю по прежнему предположению, или быть обращены на помещение предполагаемого училища для девиц духовного звания, или же отданы для временного помещения женского монастыря, если это окажется нужным, так как постоянное помещение сего монастыря ещё имеется в виду в будущем, по смыслу Высочайшей воли, объявленной мне в конфиденциальном отношении покойного генерал-адъютанта графа Протасова, от 17 сентября 1854 года за № 5291.

С самого воссоединения Униатов, и даже несколько лет прежде того, приняты были разнообразные меры к воссоединению их с Православною Церковью не только по вере, но также по иерархическому и церковному устройству, по языку и народности. Преобразование воссоединённого духовенства посредством воспитания было главнейшею из сих мер – и учреждением семинарии, а также духовным училищам даны полные средства к надёжному образованию духовного юношества, соответственно предположенной цели. Ныне почти уже три четверти священников Литовской епархии принадлежат к воспитанным не только в духе и правилах, но и в формах русской Православной Церкви.

Для окончательного однакож преобразования воссоединённого духовенства необходимо, чтобы и женский пол духовного звания воспитан был в том же духе. Это в особенности необходимо по Литовской епархии, где, по преимущественному преобладанию инородия и иноверия, женский пол воссоединённого духовного звания, более нежели где-либо, отступил в духовном и народном образовании от общего типа русского Православного духовенства. С другой стороны, в сей епархии чувствуется более потребности в образовании девиц духовного звания, частью от того, что в священство поступают почти без исключения семинаристы, получившие полное образование и ищущие для себя жён, тоже хотя несколько образованных, – частью же от того, что между здешним духовенством вошло уже довольно в обыкновение образовать своих дочерей, по мере средств, в пансионах, учреждённых, для девиц иноверных светского звания, в которых удаляются они ещё более от понятий, необходимых дочерям и жёнам Православного духовенства.

Эту необходимость образовать женский пол духовного звания по Литовской епархии имел я постоянно в виду, с предположением учредить в Вильне училище для девиц духовного звания. Ход сего дела, затруднения по оному, мои предположения и ходатайство об учреждении сказанного училища изложены в рапорте моём Святейшему Синоду, от 25 ноября 1852 года за № 4604, и в отношении к предместнику Вашего Сиятельства, от 2 января 1853 года за № 5. Но прежде сторонние затруднения относительно помещения училища, а после военные обстоятельства, остановили ход этого дела.

Ныне, побуждаясь вышеизложенными причинами, долгом поставляю возобновить моё ходатайство по сему важному предмету.

По прежним соображениям предполагалось училище для девиц духовного звания в Вильне учредить или при женском монастыре, или особо, по образцу сего рода училищ, состоящих под Высочайшим покровительством Государыни Императрицы. Первое из сих предположений не может уже осуществиться, – частью от того, что весьма удобный по-миссионерский монастырь, в котором полагалось учредить женский монастырь и училище для девиц, отошёл из духовного ведомства, и по Высочайшей резолюции, сообщённой мне предместником Вашего Сиятельства в конфиденциальном отношении, от 17 сентября 1854 года за № 5291, следует ещё ожидать помещения для женского монастыря в Вильне; частью же, что, по собранным мною в новейшее время сведениям и даже попыткам, едва ли окажется возможным собрать для женского монастыря такое общество монахинь, которое бы могло заняться с успехом и способствовать желаемому образованно девиц духовного звания. Следовательно, остаётся второе предположение.

Посему долгом поставляю покорнейше просить предстательства Вашего Сиятельства к Благочестивейшему Государю, об учреждении в Вильне училища для девиц духовного звания под Высочайшим покровительством Государыни Императрицы Марии Александровны, по образцу и положению таковых училищ, существующих уже в Царском Селе или в Ярославле, с шестьюдесятью казённокоштными воспитанницами, из уважения к пространству Литовской епархии и бедному состоянию духовенства оной, тем более, что цель этого училища есть не столько дать направление воспитанию, сколько перевоспитать женский пол духовного звания.

Взамен огромного по-миссионерского монастыря переданы духовному ведомству и состоят ныне в его ведении: здания по-августианские и по-академические с церковью, по-миссионерский дом за Острыми-воротами и мыза Бурбишки, имеющая свыше ста пятидесяти десятин земли пахотной и под лесом с хозяйственными строениями, предназначавшаяся на угодья для монастыря. Здания по-августианские и по-академические с церковью предназначаются для помещения уездных Виленских духовных училищ, о чём поступает от меня особое к Вашему Сиятельству отношение, от 27 сего января за № 373. Затем под помещение училища девиц духовного звания можно обратить или по-миссионерский дом за Острыми-воротами, или по-кармелитский монастырь, который останется без назначения, после перемещения духовных училищ в по-августианские и по-академические здания. Сверх того, можно к девичьему училищу присоединить, временно или навсегда, мызу Бурбишки, в трёх вёрстах находящуюся, которая может служить и опытным хутором для воспитанниц, и экономическим пособием для училища.

Планы по-кармелитского монастыря препровождены мною к предместнику Вашего Сиятельства, от 7 марта 1847 года за № 682; планы же и фасад по-миссионерского дома имею честь препроводить при сем на трёх отдельных листах. По одному взгляду на сии планы видно, что те и другие строения весьма достаточны для помещения училища для девиц духовного звания. Даже безотлагательное открытие этого училища возможно, так как по положению в первые два года третья только часть воспитанниц поступит в училище, а следовательно, будет нуждаться в небольшом помещении, и могущие потребоваться переделки в училищном здании могут производиться и при существовании училища.

Долгом поставляю возобновить ещё раз покорнейшую мою просьбу о предстательстве к Благочестивейшему Государю насчёт учреждения в Вильне училища девиц духовного звания, по соображениям выше прописанным. С сим вместе осмелился я просить ныне же особым письмом Государыню Императрицу Марию Александровну принять благое участие в сем добром деле, необходимом для Литовской епархии, и это письмо позволил я себе приложить при сем в особом конверте, покорнейше прося Ваше Сиятельство представить оное Её Величеству.

В отношении моём к Вашему Сиятельству, от 29 января сего года за № 389, имел я честь изложить причины необходимости учредить в Вильне для Литовской епархии училище для девиц духовного звания и покорнейше просил об учреждении такового училища под Высочайшим покровительством Государыни Императрицы Марии Александровны, по образцу и положению подобных училищ, существующих уже в Царском Селе или в Ярославле.

Отношением, от 24 апреля за № 3354, Ваше Сиятельство уведомляете меня, что Её Императорское Величество, удостоив особенного внимания благое намерение устроить в Вильне училище для девиц духовного звания, соизволяет на принятие заведения сего под своё Августейшее покровительство.

Затем Ваше Сиятельство требуете от меня подробных соображений насчёт учреждения сего училища с тем, чтобы оно в своём устройстве носило печать простоты, строгого порядка и вместе самой расчётливой экономии в отношении содержания. Притом Ваше Сиятельство изволили указать на училища для девиц в Москве, Симбирске, Харькове, Туле, Вязьме и во многих иных местах, содержимые частью средствами епархиальных начальств, частью же пожертвованиями благотворительных людей.

Испрашивая учреждения в Вильне училища для девиц духовного звания, по образцу и положению подобных училищ, существующих в Царском Селе или Ярославле, – я уверен, что это училище будет вполне соответствовать религиозным, нравственным и экономическим началам, изложенным в отношении Вашего Сиятельства. Если же указание на училища в Москве и других внутренних городах предполагает, что содержание и Виленского училища можно частью отнести к пожертвованиям благотворительных людей, то это в пределах Литовской епархии неосуществимо. Здесь почти все помещики, купечество и даже мещанство принадлежат к иноверию и естественно от них нельзя ожидать поддержания Православных заведений. В Православном исповедании состоят почти одни бедные крестьяне, которые не в состоянии делать приношений. Бедное духовенство этой бедной паствы не в состоянии также способствовать поддержанию училища для девиц. Даже малое число зажиточнейших священников, если не найдут в училище облегчительных средств, не захотят отдавать дочерей своих из трёх губерний в отдалённое Виленское училище, а будут их пристраивать с большею экономией в местные иноверческие пансионы – что было бы противно имеющейся цели, не столько образовать, сколько преобразовать в здешней стране женский пол воссоединённого духовенства. Что больше – учреждение в Вильне училища для девиц духовного звания, со средствами неверными, слишком скудными и необеспеченными, не только не удовлетворило бы местной потребности, но и произвело бы неприятное действе. Иноверцы, среди коих состоит Литовская епархия, попрекали бы духовные власти таким училищем; и попрёк этот был бы тем чувствительнее, что предполагаемое училище принято под Августейшее покровительство Государыни Императрицы.

По сим уважениям я нахожу необходимым (и в этой необходимости, надеюсь, согласится высшее начальство) обеспечить учреждаемое в Вильне училище для девиц духовного звания средствами не роскошными, но безбедными и верными. Средства эти окажутся тем более умеренными, что я нашёл возможным штат сего училища, при равном числе воспитанниц, значительно сократить противу штата Царскосельского училища, да притом бо́льшую часть штатной суммы отнести на особые средства епархиального ведомства.

Проект штата для означенного в Вильне училища, мною составленный, честь имею при сем препроводить. Он, как сказано выше, значительно сокращён противу штата Царскосельского училища – именно составляет 7,120 рублей серебром, вместо 10,169 последнего училища. Но большее сокращение невозможно, особенно при увеличивающейся год от году дороговизне на все предметы продовольствия и задельный труд.

Что касается средств, кои нахожу я возможным обратить на содержание Виленского училища для девиц духовного звания, от епархиального ведомства, то эти средства состоят в следующем:

1) Уездное Виленское духовное училище, с разрешения начальства, из по-кармелитского монастыря положено переместить в здания по-августианского монастыря и бывшей Римско-католической академии. Работы для применения сих зданий к новому их назначению уже начаты, и перемещение в оные духовных училищ должно совершиться к осени наступающего 1860 года. Засим нынешнее помещение сих училищ весьма полезно и удобно обратить на помещение училища для девиц. Это помещение, быв весьма тесно для уездных училищ, будет очень вместительно по новому назначению.

2) Известно Вашему Сиятельству, что в Вильне предполагалось устроить женский монастырь, и что предположение это не могло осуществиться. Известно также, что в монастырь сей предполагалось перевести штат первоклассного женского монастыря, состоящего в м. Мядзиоле, Виленской губернии Вилейского уезда. В сем предположении Мядзиольский монастырь доныне не устроен. В нём нет настоятельницы, и он управляется священником. В нём состоят только сей священник с двумя причётниками, и только две монахини с пятью послушницами. Настоятельница сего монастыря с шестью монахинями, не пожелавшие присоединиться из Унии в Православие, не состоят на отчёте монастыря, но, по собственному желанию и дозволению начальства, проживают у своих родственников с 1843 года. Монастырь сей полагается излишним, и с упразднением оного штатная его сумма 2,765 рублей серебром с большею пользою обращена быть может на содержание Виленского девичьего училища. Священник Мядзиольского монастыря с причётниками могут получить иные места, а две монахини и пять послушниц оного могут поступить в другие монастыри. Что касается церкви и зданий монастырских, то они с пользою могут быть обращены для местного прихода и приходского духовенства. В Мядзиоле для огромного прихода имеется двуклирный причт, а между тем церковь его крайне тесна; посему я полагал бы к церкви упразднённого монастыря перевести один из Мядзиольских причтов и отделить к ней особый приход. Устройство женского монастыря в Вильне, если окажется нужным и возможным, следует предоставить будущему.

3) Известно также Вашему Сиятельству, что для помещения в Вильне духовных училищ, женского монастыря и училища для девиц духовного звания, переданы в ведомство Православного духовного начальства здания по-августианские и по-академические, а также каменный по-миссионерский дом за Острыми-воротами и мыза Бурбишки, имеющая свыше ста пятидесяти десятин земли пахотной и под лесом с хозяйственными строениями, предназначавшаяся на угодья для женского монастыря. Здания по-августианские и по-академические обращаются уже под помещение Виленских уездных духовных училищ, но по-миссионерский дом и мыза Бурбишки не получили ещё определительного назначения. Этот по-миссионерский дом и мызу Бурбишки я нахожу возможным и полезным передать в собственность Виленского училища для девиц духовного звания, и доходами от них возмещать определённую часть штатной суммы, положенной на содержание училища. Означенные дом и мыза состоят ныне в ведении особого комитета и отдаются в аренду; и дохода с них получено за последний год, с 23 апреля 1858 года по таковое ж число настоящего года, всего 1,857 рублей серебром, за исключением необходимого расхода. Но этого дохода нельзя полагать одинаково верным. С одной стороны, он может уменьшаться от случайных причин, подобно всем экономическим доходам; с другой – может потребоваться на ремонт и капитальные починки расхода гораздо больше противу последнего года. Притом на возмещение штатной суммы необходимо иметь самые верные источники; и лучше, если училищу для девиц останется от сего источника некоторая экономия для улучшения училища и пристроения воспитанниц оного. Посему я полагал бы вернейшим на возмещение штатной суммы, определённой на содержание училища для девиц, предназначить из доходов от по-миссионерского дома и мызы Бурбишек только 1,555 рублей серебром.

4) В Мядзиольском монастыре, по некомплекту монашествующих, накопилось по 1 января сего года из остатков штатной суммы всего 15,765 рублей 57 коп. серебром. С закрытием монастыря эта сумма останется без назначения, и по всей справедливости её можно обратить на необходимое устройство и обзаведение дома училищного для девиц, с обращением могущего быть остатка в экономический капитал училища. Сюда следует причислить и ту сумму, которая окажется в остатке ко времени закрытия Мядзиольского монастыря.

5) Означенные в 3-м пункте по-миссионерский дом и мыза Бурбишки, наравне с по-августанскими и по-акаденическими зданиями, со времени передачи оных в духовное ведомство, состояли в ведении особого комитета, заботливостью которого приносили значительный доход сравнительно с прежним. Из этого дохода, благодарение Господу, оказалось возможным Римско-католический костёл, переданный вместе с по-августианскими зданиями, перестроить отлично в Православную церковь во имя св. апостола Андрея Первозванного. На устройство этой церкви издержано свыше 9,500 рублей серебром; но и за сим к 16-му числу сего июля остаюсь ещё дохода от по-миссионерского дома и мызы Бурбишек 2,386 руб. 21 коп. серебром. Сию последнюю сумму я полагаю полезным и справедливым присовокупить к сумме остаточной Мядзиольского монастыря, на предмет, означенный в предыдущем 4-м пункте, то есть на обзаведение училища для девиц и экономический капитал оного, и туда же причислить доход от по-миссионерского дома и мызы Бурбишки, который окажется в остатке ко времени открытия Виленского училища для девиц духовного звания.

На основании всех прописанных соображений, долгом поставляю покорнейше просить посредства Вашего Сиятельства:

1) Чтобы учреждено было в Вильне училище для девиц духовного звания на тех основаниях и по тому уставу, на которых существует Царскосельское училище, чтобы для Виленского училища утверждён был штат, по прилагаемому при сем проекту на сумму 7,120 рублей серебром, и чтобы на помещение сего училища обращены были те здания, в которых помещались доныне Виленские уездные духовные училища.

2) Чтобы на покрытие сей штатной суммы обращены были: а) штатная сумма Мядзиольского первоклассного женского монастыря, всего 2,765 рублей; б) из доходов по-миссионерского дома и мызы Бурбишек 1,555 рублей, и чтобы остальная недостающая сумма 2,800 рублей серебром восполнена была из общих духовных капиталов, в ведении Святейшего Синода состоящих.

3) Чтобы Мядзиольский женский монастырь, теперь излишний и к переводу в Вильно невозможный, был закрыт, с переводом священника и причётников на другие места, а двух монахинь и нескольких послушниц в иной монастырь, и с обращением монастырской церкви и монастырских зданий для одного из двух имеющихся в Мядзиоле Православных приходов и причтов.

4) Чтобы состоящие в Вильне без особого назначения в епархиальном ведомстве по-миссионерский дом за Острыми-воротами и мыза Бурбишки переданы были в собственность и заведывание Виленскому училищу девиц духовного звания, на восполнение означенной выше части штатной суммы 1,555 рублей серебром.

5) Чтобы имеющуюся по Мядзиольскому монастырю остаточную сумму 15,765 руб. 57 коп. серебром употребить на устройство и обзаведение Виленского училищного дома для девиц, с обращением остатка в экономический вспомогательный капитал того училища, – и чтобы на сей же предмет употреблена была и та сумма, которая окажется ещё в остатке при действительном закрытии Мядзиольского монастыря.

6) Чтобы к сумме, означенной в предыдущем пункте, причислена была и сумма, оказавшаяся ныне в остатке от доходов по-миссионерского дома и мызы Бурбишек, всего 2,886 рублей 21 коп. серебром, с присовокуплением и того остатка, который окажется при открытии училища для девиц.

Смею надеяться, что высшее начальство разделит вполне убеждение моё в том: а) что учреждение в Вильне училища для девиц духовного звания крайне необходимо для перерождения в церковном и народном смысле женского пола воссоединённого духовенства, подобно тому, как перерождается успешно мужеский пол; б) что для сего необходимо училище в пределах, мною представляемых, иначе оно будет бесплодно для предположенной цели и только причинит напрасные затруднения, и в) что представляемый мною проект учреждения училища ограничивается крайнею экономией, как относительно содержания училища, так и относительно дополнительной суммы, требующейся из общих капиталов духовного ведомства.

Потому, в полной надежде на удовлетворение, ещё обращаюсь к Вашему Сиятельству с покорнейшею просьбою о принятии доброго участия в сем благом деле.

Проект штата Виленского училища девиц духовного звания.

В течение многих лет старался я об учреждении для Литовской паствы необходимого ей училища девиц духовного звания. С этою целью в завещании, давно уже мною сделанном, отказал я, между прочим, в пользу того училища 5000 рублей серебром. Ныне означенное училище, по благости Всевышнего, уже открыто, и я нахожу спасительным привести ныне же в действо помянутую статью моего завещания.

Потому препроводил я в настоящий день в консисторию выданный на моё имя государственный четырёх-процентный непрерывно-доходный билет, от 1 мая 1860 года за № 5302, на принадлежащий мне капитал в 5,000 рублей серебром, для хранения, впредь до надлежащего утверждения моего предположения.

Предположение это состоит в следующем: 1) чтобы значащийся по сказанному билету капитал 5,000 рублей серебром принадлежал на вечные времена Виленскому училищу девиц духовного звания; 2) чтобы проценты от сего капитала, по двести рублей в год, обращались всегда на приданое воспитанницам, оканчивающим воспитание в училище, бедного состояния, преимущественно сиротам, отличившимся успехами, по сту рублей серебром одной; 3) чтобы на сем основании, после шестилетнего курса, из накопившегося к тому времени процента в 1,200 рублей серебром выдано было приданое, по сту рублей, двенадцати воспитанницам, принятым в училище в настоящем году, впоследствии ж таковое ж приданое выдаваемо было четырём девицам, оканчивающим учение, после каждого двухлетнего курса.

Покорнейше прошу Ваше Сиятельство, не благоугодно ли будет испросить Высочайшее соизволение на принятие этого посильного моего приношения и на утверждение означенных выше предположений моих.

В течение последних трёх месяцев, в зданиях, назначенных для Виленского училища девиц духовного звания, нужное на первый раз, то есть для первого двухлетнего курса, помещение удовлетворительно устроено. Приготовлены также нужная мебель, посуда, постели и одежда. Из тридцати принятых в сие училище учениц прибыло по настоящее время 26; и затем в настоящей день, праздник Рождества Пресвятой Богородицы и память рождения Государя Наследника Цесаревича Николая Александровича, открыто в моем присутствии Виленское училище девиц духовного звания, с совершением благодарственного молебствия о здравии Государя Императора, Государыни Императрицы и всего Августейшего семейства, с водоосвящением и окроплением святою водою и здания, и обитательниц его.

Кроме наставниц, Антоновой и Павловичевой, преподавание в училище, на два предстоящие года, приняли на себя с моего согласия: 1) Закона Божия, кафедрального собора священник старший кандидат законоучитель гимназии Андрей Курганович; 2) всеобщей истории, профессор Литовской семинарии магистр Константин Снитко; 3) арифметики, географии славянского языка, учитель Виленского уездного духовного училища коллежский асессор Фёдор Будзилович; 4) русского языка и церковного пения, бывший учитель Жировицкого уездного духовного училища крестовый иеромонах Феофил Спаский.

Первые два наставника пожелали преподавать уроки безмездно, а два последние за небольшое вознаграждение – по 40 рублей в год.

Уведомляя о сем Ваше Сиятельство, честь имею покорнейше просить об утверждении сих наставников, если таковое утверждение требуется по правилам училищ, находящихся под покровительством Государыни Императрицы.

Прошу также представить Государыне Императрице прилагаемое при сем письмо, в котором счёл я долгом благодарить Её Величество за доброе участие в учреждении открытого ныне училища и Высокомонаршее оному покровительство.

На указе Св. Синода, от 3 сентября за № 1251, которым предписывает, в видах поддержания и распространения в Литовской епархии Православия, озаботиться, согласно с 14 ст. Устава духовных консисторий, заведением при церквах большего числа училищ для обучения детей поселян чтению, письму, молитвам и начаткам катихизиса, и если бы потребовалось, в поощрение некоторых учащих, производить им денежное за то вознаграждение, то назначать таковое из местных епархиальных сумм, а в случае недостатка оных, представлять Св. Синоду, – записана резолюция: Надеюсь, что благое дело, предлагаемое здесь Святейшим Синодом, подвинет на добрый подвиг многих из священнослужителей Литовской епархии. Бо́льшая часть из них, и даже церковнослужителей, способны обучать мальчиков грамотности в скромных пределах, указываемых Святейшим Синодом в настоящем указе. Вообще в зданиях причтов или у прихожан можно найти комнату для преподавания мальчикам положенных учебных предметов. При нужде преподавание это может происходить и в самых комнатах, где живут священно и церковнослужители. На книги и учебные материалы можно ограничиться самыми скромными издержками. Между тем польза для церкви и общества несомненна. Несомненна также благодарность обучаемых мальчиков и прихожан. Несомненна и признательность начальства к усердным и полезным делателям на сем благом поприще; да и заслуга их драгоценна пред Господом Богом. Предлагаю консистории предписать всем благочинным церквей и монастырей Литовской епархии, чтобы они сообразились с подчинённым духовенством и положили на мере: при которых церквах и монастырях окажется возможным открыть и содержать училища, Святейшим Синодом указанные, сообразно местным средствам, а также усердию и познаниям местных причтов, и о том донесли бы консистории, которая, вникнув в местные обстоятельства, представит на моё утверждение, при которых церквах и монастырях открыть помянутые училища. Впрочем, следует предварить благочинных, чтобы они в маленьких издержках на содержание училищ полагались преимущественно на родителей обучаемых мальчиков, на пожертвования доброжелателей и самого причта, а также на церковные суммы, где из них отделить на сей предмет окажется возможность. Представлять об отпуске суммы от высшего начальства следует только тогда, если нет совершенно местных источников, или по большому числу учеников и их успехам следовать будет обучающим вознаграждение. Следует также вменить в обязанность благочинным, что они должны доносить епархиальному начальству, если где священник по неспособности или малому усердию не пожелает завести училища, при всей местной к тому возможности, дабы можно было такового священника заменить другим, надёжнейшим.

На докладе её, от 6 декабря за № 11020, при котором, в следствие предложения за № 1113, представляя ведомость о сельских приходских училищах, заведённых при церквах Литовской епархии, присовокупляет, что по Волковыскому, Черевачицкому и Дисненскому благочиниям, по донесению благочинных, таковые училища ещё не открыты, и что благочинные Поставский, Глубоцкий и Свислочский, и на подтвердительные предписания не доставили ещё требующихся о заведении училищ сведений, – записана резолюция: Предлагаю консистории: 1) объявить признательность епархиального начальства всем священнослужителям и церковнослужителям, озаботившимся об открытии прописанных в ведомости приходских училищ, а также местным благочинным; 2) вменить в обязанность сим благочинным, чтобы они наблюдали за поддержанием и успехами сих училищ, входя с представлениями к епархиальному начальству, если со стороны оного окажется нужным какое содействие; 3) предписать тем же благочинным, чтобы они к 1 ноября наступающего года донесли епархиальному начальству о тех училищах, которые до того времени поддержаны будут с преуспевающим успехом, а также о виновниках сего успеха для награждения их тем начальством или представления высшему; 4) сделать замечание тем из благочинных, в ведении которых не открыто ни одного приходского училища, или которые не доставили о том сведения; 5) заготовить от моего имени донесение Святейшему Синоду о сделанных епархиальным начальством распоряжениях по его указу и о настоящих успехах по сему предмету; 6) уведомить о сем же управляющих палатами государственных имуществ Гродненского и Виленского, для оказания открываемым училищам доброго содействия, где такое окажется возможным и нужным.

В 1842 году изданы для Литовской и других епархий Высочайше утверждённые штаты, а затем взяты в казённое управление населённые имения, принадлежавшие до того духовенству. В виде особенной милости, те духовные, которые при переводе на штатное положение оказались обиженными противу прежнего содержания от имений, получили соответственное ежегодное вознаграждение. В виде такой же милости, приходским священникам предоставлено пользоваться лично небольшими имениями, принадлежащими их церквам, с тем, чтобы сии имения, по смерти их настоящих владельцев или по усмотрению епархиального начальства, переданы были постепенно в казённое ведомство; а между тем за пользование сими священниками излишнею землёю положен по штатам определённый вычет из жалованья от одной трети до половины.

Засим Литовское епархиальное начальство передало постепенно с разрешения Святейшего Синода, с 1845 по 1856 год, в ведение палат государственных имуществ Виленской, Гродненской и Ковенской, населённые имения 87-ми церквей Литовской епархии, с числом ревизских душ 1570 мужеского и 1435 женского пола. Исчисленный от сих имений доход палаты обязаны вносить посредством местных казначейств в Литовскую консисторию, а сия последняя должна из таковых денег производить назначенное Святейшим Синодом лично вознаграждение некоторым духовным, а также дополнительное многим причтам, а иным и полное жалованье. Из такового источника Литовская консистория обязана была производить ежегодно: 1) на личные вознаграждения шести духовным и на ремонт Виленской Николаевской церкви по 1,805 руб. 70 коп. серебром; 2) на полное жалованье пяти и на дополнительное тридцати причтам по 3,619 руб. 52 коп. серебром, – а всего по 5,425 руб. 22 коп. в год.

По-видимому, доход от полутора тысяч с лишком ревизских душ крестьян должен бы быть достаточным на производство духовенству этих 5,425 рублей. Самые палаты государственных имуществ доход от 59 только имений исчислили в 4,935 руб.; следовательно, если прибавить к сему доход от 31 имения, об исчислении коего палаты ещё не уведомили консисторию, хотя эти имения приняты оными несколько лет тому назад, иные даже с 1847 года, то палаты имеют дохода более нежели нужно для производства сказанных 5,425 рублей. К сему нужно присовокупить, что палаты производили оценку дохода от поступивших в их ведение духовных имений без участия духовенства и положили этот доход третью, иногда половиною и даже менее против показанного духовенством, хотя сие последнее показание по многим имениям основано на формальных контрактах, по которым оные отдавались в арендное содержание частным лицам.

Между тем, палаты не доставляют в консисторию дохода и по той пропорции, в которую оный сами исчислили. Всего дохода от имений прислано палатам по 1856 год, то есть за одиннадцать лет, 36,520 руб. 26¹/₂ коп. серебром; на производство ж дополнительного и полного жалованья причтам, на личные вознаграждения и ремонт для Никольской церкви, следовало произвести за то же время 58,839 руб. 14 коп. серебром. Следовательно, духовенство в течение одиннадцати лет не получило более трети принадлежащего оному содержания, то есть 22,318 руб. 87¹/₂ коп. серебром. Но этот тягостный недостаток усугубляется для духовенства неправильным и неверным получением даже и части ему следующего. Часто с крайним прискорбием приходится мне видеть, как духовные, вынужденные необходимостью, прибывают издали в Вильно за следующим для них жалованьем, и должны возвращаться без оного, с тратою времени и путевых расходов, за неимением денег в консистории.

Епархиальное начальство постоянно относилось в палаты государственных имуществ Виленскую, Гродненскую и Ковенскую, о присылке следующих от них доходов; но эта переписка не имела желаемого успеха; а с того времени, как доходы сии предписано палатам вносить в местные казначейства, епархиальное начальство не имеет даже возможности следить за самым ходом этого производства и зависит совершенно от произвола палат в том, что им угодно доставить на часть духовенства. Об отвращении этого беспорядка относился я к покойному синодальному обер-прокурору графу Протасову от 31 марта 1846 и 4 декабря 1851 годов за №№ 3204 и 13021, и представлял Святейшему Синоду от 21 ноября 1847, 23 июля 1850 и 22 марта 1854 годов за №№ 13994, 7359 и 3057; но и сии представления не имели удовлетворительных последствий.

Я полагаю, что в благоустроенной России, по одной только Литовской епархии есть причты и духовные лица, которых штатное жалованье и пенсионы (личное вознаграждение назначено пожизненно) не обеспечены правильным производством, а зависят от произвола ведомств, независимых от духовного начальства. Потому отношением от 11 декабря 1856 года за № 2725 обратился я вновь к г-ну синодальному обер-прокурору графу А. П. Толстому с просьбою о посредстве его к устранению означенного выше, весьма чувствительного по Литовской епархии недостатка.

Просьба эта заключалась в следующем: во-первых, чтобы дополнительное и полное жалованье для тридцати пяти причтов Литовской епархии, отнесённое ныне на счёт доходов от имений, поступивших в ведение палат государственных имуществ Виленской, Гродненской и Ковенской, в числе 3,619 руб. 52 коп. серебром, выдавалось темь причтам на будущее время из государственного казначейства, подобно всем другим причтам, и ассигновалось уже в полном количестве по ежегодным общим расписаниям на жалованье причтам Литовской епархии; во-вторых, чтобы таким же образом обеспечено было по общему штатному расписанию ежегодное производство Виленской Николаевской церкви положенных для неё на ремонт 525 рублей серебром; в-третьих, чтобы тем же общим штатным расписанием, или в виде прибавочного, ассигновано было ежегодно из общих сумм личное вознаграждение, назначенное шести духовным, по ведомости показанным, в числе 1,280 руб. 70 коп. серебром; в-четвёртых, чтобы не полученные в течение одиннадцати лет сказанными тридцатью пятью причтами, Никольскою церковью и шестью духовными, пользующимися личным вознаграждением, деньги, в числе 22,318 руб. 87¹/₂ коп. серебром, были ныне же отпущены из общих сумм духовного ведомства, для справедливого тех мест и лиц за прошлое время удовлетворения; в-пятых, чтобы затем уже доход, долженствующий поступать от палат государственных имуществ за означенные выше 87 церковных имений с 1570 душами мужеска пола крестьян, был вносим на будущее время в хозяйственное управление при Святейшем Синоде, безпосредственно ли из местных казначейств, или чрез консисторию.

Сими мероположениями всё приведено было бы в нормальный порядок, устранилась бы запутанность и облегчилась бы весьма тягостная участь значительной части духовенства, не обеспеченного верным содержанием. Да притом и палаты государственных имуществ, вероятно, исправнее бы вносили следующий от них доход за имения, будучи на виду высшего духовного начальства.

Для пояснения всех выше значащихся указаний к означенному отношению, от 11 декабря 1856 года, приложены мною три ведомости, составленные в Литовской консистории: первая из них показывает отдельно означенные выше имения 87-ми церквей, с количеством ревизских душ, временем передачи оных палатам государственных имуществ и с доходом особо по показанию духовенства, а особо по исчислению палат; вторая представляет расписание 35-ти причтов, содержание коих отчасти или вполне отнесено на счёт доходов с тех имений, с означением сколько и по какому распоряжению положено производить ежегодно каждому причту, сколько каждым получено, а сколько получить ещё следует; третья представляет таковые ж сведения о деньгах, следующих на ремонт Виленской Николаевской церкви, а также духовным лицам, которым положено из того ж источника личное вознаграждение.

Вследствие такового отношения моего к г-ну синодальному обер-прокурору от 11 декабря 1856 года, Святейший Правительствующий Синод, указом от 15 июня 1857 года, дал мне знать, что по обстоятельствам, изложенным в означенном моём отзыве, предоставлено г-ну синодальному обер-прокурору снестись с г-м министром государственных имуществ, и что ходатайство о предполагаемых мною мерах к устранению несвоевременного и неполного отпуска в епархиальное ведомство сумм за передаваемые в казну населённые духовные имения принято будет в соображение при рассмотрении ожидаемого от г-на министра государственных имуществ отзыва по сему предмету.

Дальнейшего распоряжения Святейшего Синода епархиальное начальство не получило. Между тем, положение настоящего дела в три минувшие года не улучшилось. Консистория Литовская в минувшем октябре месяце донесла мне, что доходы от духовных имуществ, поступивших в казённое ведомство, по-прежнему получаются не вполне и неисправно, так что отнесённое на сии доходы дополнительное и полное штатное содержание тридцати пяти причтов, а также положенное шести духовным вознаграждение и ремонт Виленской Николаевской церкви, не удовлетворяются; и за тем к 1 июля прошлого года числилась на этот предмет недоимка в 20,567 рублей 57¹/₂ коп. серебром.

Засим было бы преступным невнимание моё к толь стеснительному положению значительной части подведомого мне духовенства. Потому долгом поставляю обратиться вновь к Святейшему Синоду с покорнейшею просьбою уважить изложенные выше обстоятельства и сделать благосклонное распоряжение по сему делу в смысле предположений моих, прописанных выше в пяти пунктах.

Первоначальным побуждением к назначению штатного содержания Православному духовенству западных епархий было оградить тамошние паствы против преобладающего в той стране иноверия. Но тогда не обращено внимания, что преобладание это вовсе не одинаково по каждой из семи западных епархий. Это видно из следующей табели, показывающей в сих епархиях сравнительное число Православных и Римско-католических церквей и прихожан, – первых по отчёту за 1857, а последних по ведомости, напечатанной в 1853 году.

Таким образом, шестьсот пятьдесят тысяч Православных Литовской епархии находятся под могущественным влиянием почти миллиона шестисот тысяч, то есть, более ³/₅ всех Римских Католиков в западных губерниях; тогда как на все прочие шесть Православных западных епархий, считающие пять с половиною миллиона Православных, тяготят только не сполна один миллион Римлян. Притом на Литовскую епархию тяготят сопредельная Римско-католическая Польша и остающиеся в ней Униаты. Естественно, для противодействия усилиям чуждого прозелитизма требуется в священнослужителях Литовской епархии более способности, более усердия, более усилий, нежели по другим западным епархиям.

С другой стороны, каждая из сих последних епархий ограничена пределами одной губернии, имеет приходы более сжатые, удобные к наблюдению. Напротив, 459 приходов Литовской епархии разбросаны на пространстве трёх губерний, и прихожане рассеяны среди Римских Католиков на больших расстояниях от своих священников. Следовательно, требуется от сих священников более труда и более бдительности, нежели по другим епархиям.

Естественно, что средства, могущие обеспечить духовенство других епархий, недостаточны для того, чтобы иметь в Литовской епархии священников, соответствующих местным потребностям своими способностями и надёжностью.

К несчастью, никоторые из нынешних средств содержания духовенства имеют весьма вредное впечатление на Православных прихожан, особенно там, где они перемешаны между преобладающим Римско-католическим народонаселением. Таково обеспечение духовенства от прихожан квартирами, отоплением и обработкой земли. Тогда как Римские Католики свободны от всякого взноса на эти потребности, расселённые между ними Православные подвергаются на сие взысканию довольно значительному по их состоянию. Отсюда неблагонамеренные внушения и укоризны со стороны иноверцев. Отсюда скорбные чувства и охлаждение к собственной вере воссоединённых к Православию прихожан.

Из прописанного выше, кажется, очевидна необходимость: с одной стороны улучшить содержание священников Литовской епархии, с другой освободить или, по крайней мере, облегчить Православных прихожан от означенных выше поборов, особенно в таких местностях, где Римские Католики решительно преобладают над Православными.

К местностям сего рода относятся по Литовской епархии все церкви Виленской и Ковенской губернии, а в Гродненской губернии по уздам Гродненскому, Волковыскому, Сокольскому, Белостокскому и Бельскому. Прочие узды сей губернии, то есть Брестский, Кобринский, Пружанский и Слонимский, по сжатому в них Православному населению и по сравнительной малочисленности Римлян, могут быть отнесены к тем же средствам, как и прочие западные епархии.

Эти местности Литовской епархии составляют как бы пояс, отделяющий Православное население от иноверия, и как бы поле постоянной между ними борьбы, предстоящей ещё на многие годы. Ясно, коль было бы спасительно укрепить это поле и сделать оное надёжным оплотом для Православия.

По Высочайшему повелению Государя Императора, в настоящее время обсуживается дело об обеспечении духовенства западных епархий. Но это обсуждение потребует ещё много времени. Ещё более времени пройдёт, пока отыщутся и определятся довольно значительные средства для обеспечения всего духовенства тех епархий. Между тем, указанные мною местности нуждаются, чтобы на них безотлагательно обратить внимание – и я долгом поставляю представить на усмотрение Святейшего Синода следующие соображения.

Сказанные местности Литовской епархии имеют 259 приходских церквей, и при них считается 271 штатных священников, нуждающихся в обеспечении. Засим я полагал бы: во-первых, каждому из означенных священников к получаемому ими ныне штатному жалованью прибавить теперь в виде временной меры по 150 рублей серебром в год, из сумм ли особо для сего ассигнованных, или из первых, которые Высочайше назначены будут для дальнейшего обеспечения причтов штатным содержанием; во-вторых, из сих 150 рублей сто обратить на возмещение следующих священнику денег за обработку земли и за отопление, остальные же пятьдесят считать действительным увеличением содержания священников; в-третьих, при окончательном обеспечении духовенства западных епархий, священникам означенных выше местностей Литовской епархии положить жалованье пятьюдесятью рублями выше противу других местностей и оставить их прихожан свободными от взноса обработочных и на отопление денег, обеспечив этот взнос из других источников.

Всепокорнейше прошу Святейший Правительствующий Синод принять во внимание всё прописанное выше и не отказать в предстательстве к Благочестивейшему Государю об удовлетворении прописанной потребности. Сумма 40,650 рублей серебром не столь велика, чтобы ею не пожертвовать для столь настоятельной и важной по последствиям надобности.

Долгом поставляю представить при сем ведомость о числе священников, состоящих при церквах означенных выше местностей Литовской епархии, для коих испрашивается ассигнование ныне по 150 рублей. В сей ведомости пропущены только священники и протоиереи по губернским городам: Вильну, Гродну и Ковну; но зато в ней помещены священники церквей по уездным городам, так как при них вообще весьма мало прихожан из городских жителей, но большая часть из них сельские жители, расселённые на больших расстояниях, иногда по целому уезду.

В конце 1857 года от 21 декабря, Чарнавчицкий благочинный священник Стефан Пашкевич донёс Литовской консистории, что священник Зводской церкви Грегорович, при подаче исповедных росписей, не отметил своих прихожан помещика Брестского уезда имения Полубятич Георгия Евгениева Гажица с сыновьями, Викентием и Константином, и с дочерями, Анною и Еленою, потому, что не были у него на исповеди и у святого причащения, ниже́ представили свидетельства об исполнении сей обязанности у других священников. Избегая переписки, благочинный обязал священника Грегоровича осведомиться лично от помещика Гажица, где он и его дети исполнили этот долг в последнюю Четыредесятницу, – и получил от Гажица уверение, что он исполнил этот долг у протоиерея Высоколитовской церкви Будзиловича, сыновья же его в Свислочском училище, где тогда воспитывались.

Вследствие предписания по сему консистории, благочинный Пашкевич представил письменный ответ помещика Гажица. В ответе сем он пишет, что ежегодно в Четыредесятницу бывает он на исповеди и у св. причастия у протоиерея Антония Будзиловича; а старший сын его Витольд исполняет то же в Варшавской реальной гимназии – и это подтверждается письменными показаниями протоиерея Будзиловича и директора Варшавской гимназии. Далее Гажиц прописал, что младший сын его 8 лет не был ещё на исповеди по малолетству; касательно же дочерей, то те находятся под руководством их матери, которая, будучи Римского исповедания, желает их в оном воспитывать и о том вошла якобы со всеподданнейшею просьбою к Государю Императору.

Между тем, из донесения благочинного и из дел консистории видно, что 17 сентября 1840 года брак помещика Гажица, Православного исповедания, с девицею Констанциею Якубовскою, Римско-католического исповедания, повенчан был протоиереем Круковским, и что имеется в консистории выданная тогда Якубовскою подписка на воспитание детей в Православии. Из метрических же записей видно, что дочери помещика Гажица крещены по чину Православной церкви, старшая Анна 17 мая 1846 года священником Грегоровичем, а младшая Елена 10 июля 1847 года протоиереем Будзиловичем.

Засим консистория предписала благочинному внушить лично помещику Гажицу о необходимости доставлять ежегодно своему приходскому священнику свидетельства о бытии у других священников на исповеди и у св. причастия, а также о достаточности возраста младшего его сына, восьмилетнего Константина, к исполнению сего священного таинства. С тем вместе консистория просила начальника Гродненской губернии вразумить чрез кого следует помещицу Гажиц, что она не имеет права воспитывать дочерей своих Анну и Елену в Римско-католическом исповедании, внушить ей обязанность представить сих дочерей Православному священнику для исполнения христианского долга, а в случае несогласия подвергнуть её законному взысканию.

После сего благочинный донёс, что помещик Гажиц обещал доставлять свидетельства о бытии на исповеди у других священников, а также представить к исповеди и св. причастию младшего своего сына. Гродненское же губернское правление отношением, от 28 января 1859 года, уведомило, что помещица Констанция Гажиц, не смотря на многократные внушения Брестского земского исправника, от представления дочерей своих к Православному священнику для исполнения христианского долга решительно отказалась, впредь до получения разрешения на поданное ею к Его Императорскому Величеству прошение, об оставлении сих дочерей в Римско-католическом исповедании.

Консистория с своей стороны, на основании 25 и 27 статей т. 14 о предупреждении и пресечении преступлений, предписывала вновь благочинному Пашкевичу, чтобы он ещё попытался личными вразумлениями и увещаниями склонить поимщика Гажица и его жену к исполнению требования начальства относительно их дочерей, поставив им на вид и государственные законы, по которым они могут быть преданы суду, как совратители, а их дочери быть отданы другим лицам для воспитания в Православии. На сие благочинный донёс от 28 марта, что он съезжал к помещику Георгию Гажицу, избранному уже и утверждённому предводителю дворянства Брестского уезда; но все убеждения и вразумления его, благочинного, остались безуспешны. Помещик Гажиц окончательно сказал, что он, хотя и глава семейства, но вразумлять своей жены по сему делу не имеет надобности, а, напротив, предоставляет ей полное право руководствоваться религиозными идеями, внушёнными ей Римскими ксёндзами; насчёт же действия указанных выше законов Гажиц с дерзостью отозвался, что эти времена уже прошли. Благочинный продолжает, что Гажиц отказался представить его своей супруге под предлогом её болезни, объявив, что она в конце февраля посредством исправника Парадовского представила в Гродненское губернское правление объяснение, в котором объявила, что дочери её три года тому назад были миропомазаны каким-то Римским епископом Царства Польского и уже два раза были на исповеди и у св. причастия у Римского ксёндза, следовательно, они уже не Православные, а Римляне, и потому Гажиц советовал благочинному не касаться более этого несбыточного дела. Благочинный присовокупляет, что совращение дочерей Гажица есть делом столько же его самого, как и его жены, так как он сам холоден к своей вере и никогда не бывает в Православной церкви, кроме одного раза в году для исповеди и св. причастия.

После этого вменил я в обязанность консистории, от 8 июня прошлого 1859 года, чтобы она на основании законов пригласила Гажица в Вильно для наставления и увещания пред епархиальным начальством, а с тем вместе отнеслась бы в Римско-католическую консисторию об уведомлении, действительно ли дочери Гажица Анна и Елена исповедовались и приобщались по Римско-католическому обряду, с которого времени это происходит и при котором Римско-католическом костёле. Виленская Римско-католическая консистория уведомила, что, по донесению Брестского благочинного, основанному на самовернейших справках, упомянутые дочери Гажица не были принимаемы к исповеди ни в одном Римско-католическом костёле Брестского уезда. Что ж касается Гажица, то он не только не прибыл в Вильно и не явился к епархиальному начальству, но даже не дал никакого ответа на сообщение Литовской консистории.

Из вышеописанного следует принять в соображение: Первое, что сам помещик Георгий Гажиц, как глава семейства, неоспоримо виновен в совращении его дочерей Анны и Елены, и напрасно ссылается в сем на свою жену Римско-католического исповедания. Второе, что непростительно в Гажице пренебрежение его к существующим законам и к самой подписке его жены на воспитание детей в Православии, тогда как всякий благородный человек честно соблюдает не только письменные, но даже и словесные обязательства. Третье, что самоуправство Гажица едва ли не имеет связи с общею целью неприязненной Православию в той стране партии, а во всяком случае будет худым примером и камнем соблазна для других, ещё не довольно в Православии утвердившихся. Четвёртое, что Гажиц за совращение от Православия его дочерей, по силе законов, приличается в уголовном преступлении, и едва ли гражданское начальство до окончания настоящего дела вправе было утверждать его Брестским уездным предводителем дворянства. Пятое, что дочери Гажица принадлежат Православию, и по их отцу, и по подписке матери, и по крещению на лоне Православной церкви. Шестое, что после изъяснённых выше мер, принятых епархиальным начальством к возвращению дочерей Гажица на лоно Православия, не предстоит уже ныне тому начальству других мер прежде усмотрения высшего начальства, тем более, что Гажиц и его жена ссылаются на поданное якобы прошение Его Величеству Государю Императору.

Засим все эти обстоятельства долгом поставляю представить на благоусмотрение Святейшего Синода и просить в резолюцию указа.

Протоиерей Виленского Николаевского кафедрального собора Виктор Гомолицкий, осматривавший по моему поручению в прошлое лето Православные церкви по уездам Белостокскому и Бельскому Гродненской губернии, особым секретным рапортом донёс мне об открывшемся вновь вредном действии со стороны Царства Польского на сопредельный с Царством воссоединённый к Православию народ.

Виновником этого есть Подляский Римско-католический епископ Вениамин Шиманский, недавно поставленный из монахов капуцинов, отращающих бороды подобно Православному духовенству. Рассказывали протоиерею Гомолицкому: якобы Шиманский ещё в монашеском сане, живя в Варшаве, под видом благотворительности, оказывал особенное покровительство и помощь случавшимся в Царстве Польском эмиссарам; якобы сим приобрёл покровительство знатных лиц польской нации, а особенно графини Потоцкой и помещицы Горской; якобы по ходатайству сих лиц возведён в сан епископа; якобы он не без цели просил начальство о назначении ему местожительства в уездном городе Бяла, где находятся мощи известного ревнителя Унии Иосафата Кунцевича; но, будучи должен поселиться, как его предместники, в местечке Янове, достиг и там своей цели, только другим образом.

Потоцкая и Горская выпросили в Риме у папы часть мощей св. Виктора, привезли их в Краков, а оттуда два ксёндза доставили их в Варшаву, где они и находились некоторое время, без особенного впечатления. Но для переноса мощей в Янов устроена была самая торжественная обстановка. Варшавское духовенство сопровождало оные за город; а для сопутствования в дальнейшем пути, на расстоянии 160 вёрст, были назначены из окрестных приходов особые крестные ходы, которые сменялись на известных пунктах. Некоторое пространство от Варшавы нёс мощи епископ Шиманский, а после суфраган Тваровский. Чем ближе к Янову подвигалось шествие, тем торжественнее оно становилось, тем многочисленнее было собрание народа, так что, при самом внесении мощей в местечко Янов, считали несколько сот хоругвей и более ста Римских священников. Ещё за несколько недель до сего, по сопредельным уездам Царства Польского и Гродненской губернии, Римские ксёндзы возвещали своим прихожанам о несении мощей в Янов, о назначенном по сему поводу восьмидневном торжественном богослужении и о данном папою стодневном разрешении от грехов каждому, прибегающему в это место с молитвою. Накануне Троицына дня, т. е. 30-го числа мая, мощи в 11 часов ночи при великолепной иллюминации были принесены в Яновский костёл, в котором встретил оные епископ Шиманский с епископом Униатским Тарашкевичем и ещё каким-то Римским епископом. К этому дню, а равно и в последующие, стекалось такое множество народа, что в костёле и двадцатая часть не могла поместиться; поэтому епископ Шиманский велел по полю в недалёком расстоянии от костёла устроить 12 престолов с 12-ю кафедрами для проповедников, и с раннего утра до полудня во всех сих местах беспрерывно совершались читанные литургии, произносились проповеди, исповедовался и причащался народ. Для этого торжества были вызваны капуцины, реформаты, доминиканцы, миссионеры, базилиане (Униатские монахи) и ксёндзы большей половины Подляской Римской епархии. Столь великолепная обстановка, а без сомнения и проповеди, имели столь поразительное влияние на народ, что одни толпы сменялись новыми, а возвращавшиеся в дома самыми рассказами побуждали других спешить туда. Гродненский губернатор, посылавший в Янов чиновника, говорил протоиерею Гомолицкому, что каждый день бывало там народа не менее пятидесяти тысяч.

Местечко Янов только в 20 вёрстах от пределов Литовской епархии, и священники приходов, сопредельных с Царством Польским, замечали, что многие из их прихожан отлучались к сказанному выше богослужению; но в проезд протоиерея Гомолицкого ещё не было известно, какие последствия на сих прихожан произвели обстоятельства, сопровождавшие богослужение.

Разумеется, я не имею возможности поверить эти происшествия, совершившиеся вне пределов управляемой мною епархии. Но они уже приносят дурные плоды и в сей епархии. В минувшем декабре месяце я получил от преосвященного Филарета, викария Литовской епархии, поступивший к нему рапорт Клещелевского благочинного протоиерея Гоголевского от 28 ноября. В рапорте сем изъяснено, что прихожане Клещелевской церкви, а в особенности жители заштатного города Клещель, отправляются в большом количестве в город Янов Царства Польского для поклонения мощам св. Виктора; исповедываются там и причащаются в Униатских церквах, а ныне и в Латинском костёле; да притом рассевают слухи, будто Яновский епископ Вениамин принимает Православных к исповеди и св. причастию с разрешения папы. От сего произошло, продолжает протоиерей Гоголевский, что все исповедавшиеся и приобщавшиеся в Янове не ходят в Православную Клещелевскую церковь, но в Латинский костёл, и своими поступками соблазняют других прихожан. Гоголевский указывает на следующий пример: мещанин города Клещель Михаил Когачевский, от роду 31 года, сочетавшийся браком в 1851 году с девицею Римско-католического исповедания, пятеро детей, с нею прижитых, крестил в своей Православной вере, по смыслу данной его супругою подписки. Теперь, 4 октября, родилась у Когачевского дочь и, когда протоиерей Гоголевский напомнил ему об её окрещении, он отозвался, что дочь окрещена уже от воды сестрою жены его, а весною повезёт её в Янов по сделанному обету.

По сему рапорту протоиерея Гоголевского потребовал я точнейших сведений от живущего по ближе Клещель викария Литовской епархии преосвященного Игнатия; консистории же Литовской предложил: забрать точные справки о прописанном выше поступке мещанина Когачевского, а также о тех из Клещелевских прихожан, которые уклонились якобы от Православия, и затем, по сношению с гражданским начальством, сделать надлежащие распоряжения к возвращению уклонившихся на путь долга и правды, и к обузданию своевольствующих и рассевателей вредных ложных сведений и толков.

Но Святейшему Синоду известно, что состав гражданского чиноначалия в западных губерниях более благоприятен Римско-католическому, нежели Православному исповеданию. С другой стороны, прописанные выше обстоятельства имеют особенную важность. Они относятся не к одной Гродненской губернии, но и к Царству Польскому, имеют характер не местный, но общий. Почему долгом поставляю просить посредства Святейшего Синода к высшему правительству, чтобы по означенному делу оказано было от гражданских начальств серьёзное содействие, чтобы начальством сим вменено было в обязанность отклонять вредные посягательства злонамеренных людей против Православия, и чтобы обращено было внимание властей Царства Польского на упомянутые действия Подляского епископа Вениамина, – напредь же не было допускаемо ничего подобного ко вреду Православной Церкви и спокойствию соседствующего населения империи.

Секретным рапортом, от 12 сего января за № 22, донесено мною Святейшему Синоду: о привезённых из Рима мощах св. Виктора, Царства Польского в местечко Янов, на пределах Гродненской губернии; о бывших там торжественных богослужениях, по распоряжению местного Римско-католического епископа Вениамина Шиманского; о действиях при сем случае Римско-католического духовенства и о последствии сих действий на сопредельный Православный народ Литовской епархии. Притом присовокуплено мною, что подробнейшие сведения по сему предмету потребованы мною от преосвященного Игнатия, викария Литовской епархии.

Ныне преосвященный Игнатий уведомляет меня, что, по сообщению его об обстоятельствах сказанного дела, Гродненский гражданский губернатор, для негласного о них на месте разузнания, командировал советника губернского правления Лозовского Православного исповедания, – который об оказавшемся из такового дознания донёс губернатору рапортом, от 30 минувшего декабря. Копию сего рапорта, прилагаемую при сем в списке, преосвященный Игнатий мне доставил.

В сем рапорте надворного советника Лозовского заключаются следующие обстоятельства, сверх значащихся в донесении моём Святейшему Синоду, от 12 сего января. Из мещан города Клещель действительно совратились в Латинство более сорока человек. Они отправлялись по нескольку человек в Янов Царства Польского, исповедовались и приобщались у капуцинов, за возвращением в Клещели подговаривали к тому же других, и уже не ходят к богослужению в Православную церковь, но в местный Римско-католический костёл, Лозовский поименовал зачинщиков и подстрекателей, присовокупляя, что они считают уже себя Римскими Католиками, а ответственностью пренебрегают, говоря: что будет другим, то и нам. По дознанию надворного советника Лозовского от местных благочинных, совращение обнаружилось только между Клещелевскими мещанами, между же жителями деревенскими того прихода и по другим приходам Православным, сопредельным Царству Польскому, совращений не было или по крайней мере таковые ещё не открылись, хотя и сии прихожане в большом числе отправлялись в Янов. Но Лозовский, согласно с мнением благочинных, не ручается, чтобы и по сим местностям не возникли совращения, при дальнейшем по прежнему действовании в Янове польского духовенства. Лозовский обнаруживает особенно важный факт, что и до привезения мощей в Янов, и до нынешнего времени, многие Римско-католические ксёндзы Царства Польского приходят в Бельский уезд Гродненской губернии и там читают проповеди в Римско-католических костёлах, которые часто посещают и Православные прихожане из любопытства к новому проповеднику. Между тем, сколько мне известно, и по правилам Римской иерархии, духовенство не может совершать духовных треб в пределах другой епархии, а костёлы Бельского уезда принадлежат Виленской Римско-католической епархии.

Надворный советник Лозовский представил начальнику губернии следующее мнение: 1) необходимо нескольких из поименованных им совратившихся отправить ныне же на увещание в монастырь, и потом, смотря по следствиям сей меры, сделать соответственные распоряжения; 2) необходимо, по сношению с властями Царства Польского, прекратить возможность тамошним ксёндзам принимать на исповедь и св. причастие, без удостоверения в принадлежности к Римско-католическому исповеданию, и 3) прекратить возможность ксёндзам Царства Польского посещать для проповеди костёлы Гродненской губернии.

Преосвященный Игнатий уведомляет, что с мнением Лозовского согласился Гродненский губернатор и представил о том местному генерал-губернатору, от 4 сего января.

О чём долгом поставляю Святейшему Синоду донести, в дополнение к секретному моему рапорту от 12 сего января, и приложить список с пояснённого выше рапорта надворного советника Лозовского.

На рапорте Бельского благочинного, от 15 июня за № 254, с тремя приложениями, которым доносит, что в Кленицкой церкви, по заведённому уже другой год обыкновению совершать крестный ход по уставу Восточной Церкви, назначен был таковой ход и во второй день праздника пасхи; но, когда начали выходить с хоругвями, казённый крестьянин Аверкий Мартинюк подговорил троих крестьян да одного отставного и одного бессрочноотпускного солдат, которые начали не дозволять вынесшим хоругви и крест идти в правую сторону, а бессрочный солдат Яким Герасимюк насильно вырвал выносной крест из рук несущего оный; что такое же бесчиние произведено в Кленицкой церкви в день Вознесения Господня; что хотя благочинный сообщил об этом в Бельский земский суд, и земский исправник Черегини съезжал в Кленики, но, вопреки постановлению того суда, зачинщиков не подверг аресту, от чего они успели произвести волнение в приходе; и что, когда прибыла на место комиссия следственная и двое из зачинщиков уже сознались, то собравшаяся толпа народа с разных деревень, более ста человек, не допустила зачинщиков подписать сделанных показаний и кричала: «мы все виновны и крестного хода по правилам Православной Церкви совершать не желаем», – как же следователи не могли успокоить толпы, то и постановили: просить земский суд, для безопасности членов, вытребовать военную помощь; – записана резолюция: Вместе с тремя приложениями передаётся в консисторию. Она имеет потребовать от благочинного и духовного депутата донесений о дальнейшем ходе настоящего дела. С тем вместе предлагаю консистории отнестись о сем от моего имени к г-ну начальнику здешнего края и просить его высокопревосходительство, чтобы на это дело обращено было особенное внимание, и чтобы приличившиеся в бесчинстве и буйстве во время священнодействия были подвергнуты строгому взысканию по силе законов. О чём следует донести и Святейшему Синоду.

Из передаваемого ныне в консисторию рапорта Бельского благочинного протоиерея Лопушинского видно, что некоторые из прихожан Кленицкой церкви бесчинно воспротивились совершению в той церкви крестного хода по чину Православной Церкви.

Независимо от воспоследовавших уже по сему делу других распоряжений, предлагаю консистории: 1) предписать Бельскому благочинному, чтобы он воспретил совершение крестных ходов в церкви Кленицкой, впредь пока тамошние прихожане, по чувству или долга, или по пастырскому убеждению, не пожелают вполне совершать таковые крестные ходы по чину Православной Церкви; 2) дать о сем знать всем благочинным Бельского, Белостокского и Сокольского уездов, для надлежащего соображения; 3) вменить в обязанность сим благочинным наблюдать тщательно местные обстоятельства, с целью раскрыть источник и настоящую причину оказывающегося ныне между тамошними прихожанами сопротивления совершению крестного хода по Православному обычаю, равно и возникшей между ними некоторой наклонности к Латинству, – и о наблюдениях своих донести консистории.

Записка, переданная Высочайше на обсуждение в учреждённом комитете при Синоде, предъявляет своею целью улучшение состояния Православного духовенства, особенно западных епархий: и потому следует прежде всего обсудить выведенное в ней с сею целью вычисление.

Сочинитель записки назначает для сельского священника жалованья 500, а для дьячка 150 рублей серебром, и полагает, что этим жалованьем можно удовлетворить из нынешних средств сельского духовенства. Для примера он представляет следующий расчёт по епархии Полоцкой. В ней, по показанию записки, 124000 душ прихожан и, полагая на приход по 600 душ, выйдет 206 приходов; а на 206 священников да столько же дьячков, считая по 650 рублей, потребуется сумма 133,900 рублей серебром, то есть 8,000 менее отпускаемой ныне ежегодно на сельское духовенство той епархии. На пополнение этой суммы записка полагает употребить доход от излишних церковных земель, в числе 9514 десятин, и исчисляет от них чистого дохода 58,986 руб. 80 коп., то есть по 6 руб. 20 коп. с десятины. При определении этого чистого дохода исключалось 4 руб. 30 коп., нужных на обработку каждой десятины.

Но число прихожан мужеска пола в Полоцкой епархии не 124000, как показано в записке, а 220648, как значится по последнему печатному отчёту синодального обер-прокурора. Следовательно, применяясь к предположениям записки, число приходов в Полоцкой епархии было бы не 206, а 367; и сумма на уплату жалованья причтам по 650 руб. выйдет уже 228,550, а не 133,900 рублей. С другой стороны, уволока (почти 20 десятин) пахотной земли в западных губерниях, без усадьбы, нанимается, смотря по местности и доброте, по 10, 15, 20, 25 и 30 рублей, как показали члены комитета из тех губерний; следовательно, за десятину выйдет от 50 копеек до полутора рубля. Откуда же возьмётся чистый доход за церковные земли Полоцкой епархии по 6 руб. 20 коп. за десятину? Очевидно, что исчисленный в записке доход от сих земель в 58,986 рублей необходимо понизить до третьей доли. Не лишними также будет заметить, что указанная в записке цена за обработку десятины земли, в 4 руб. 30 коп., тоже самопроизвольна – губернские комитеты десятидесятинный участок оценили от 60 до 100 руб., следовательно, средняя цена за обработку одной десятины выйдет по 8 рублей.

Таким образом, сочинитель записки действительные потребности Полоцкой епархии уменьшил почти на половину, а доход от земли, предлагаемый на покрытие оных, показал самопроизвольно втрое более. Если, по предположению записки, для приходов Полоцкой епархии положить по 600 душ, если для них назначить только по одному священнику и дьячку, и если для содержания их обратить единственно средства, в записке указанные: то священники сии и дьячки едва ли могут получать и половину сулимого им запиской жалованья в 650 рублей, и будут иметь содержание скуднее обеспеченного нынешними постановлениями. Стоило же из-за этого уничтожать целое церковнослужительское сословие, лишать насущного хлеба всех диаконов, пономарей и просвирен! Разумеется, из предположений записки такой же почти выйдет результат и для прочих западных епархий, каков показан выше для Полоцкой.

Не осуждая сочинителя записки в недобросовестности, нельзя не обвинить его по крайней мере в неосмотрительности, непростительной по столь важному делу, а особенно в записке Государю Императору. Но если в записке толь необдуманно изложены факты, основанные на ясных арифметических вычислениях, то нельзя, кажется, быть довольно осторожным по другим мнениям и предположениям оной, не подлежащим столь точной поверке. Итак:

В записке предлагается закрытие излишних приходов. Как учреждение, так упразднение приходов допускается по обстоятельствам; и где сие последнее будет возможным, то действительно окажет облегчение в содержании церквей и причтов. Но здесь нужна крайняя осторожность, чтобы не стеснить слишком прихожан в их духовных потребностях, а в западных особенно губерниях, чтобы не толкнуть сих прихожан в объятия иноверцев, пользующихся здесь всеми случаями вредить Православию. По Литовской епархии в последние 30 лет закрыто более ста тридцати приходов, так что ныне на семьсот почти тысяч прихожан имеется только 459 приходских церквей, и на каждую из них приходится более 1500 обоего пола прихожан. Но дело не в многочисленности прихожан, а в том, что по многим местностям необходимо поддержать и приходы малолюдные, расположенные на больших пространствах среди Римско-католического населения – так что едва ли окажется возможным упразднить в сей епархии и десять приходов без вреда для Православия. По другим епархиям, где народонаселение более сжато и менее подвержено влиянию Римлян, упразднение приходов может, вероятно, произойти в большем размере. Но приведённый в записке пример многолюдности Лютеранских и Римско-католических приходов неприменим для приходов Православных. Здесь священник обременён исполнением многочисленных духовных треб, от которых Лютеранские пасторы почти свободны; Римско-католические же ксёндзы имеют одного, двух, а иногда и больше викарных, которые легко удовлетворяют потребностям многолюдного прихода. Звание викарных, то есть помощников, могло бы с пользою быть введено и в Православных многолюдных приходах. Эти священники могли бы получать жалованье гораздо менее противу настоятелей, и поступать на места или из не кончивших курс семинарии, или даже из кончивших, пока не приобретут опытности и не заслужат настоятельского места.

Предлагается также в записке допущение посвящать священников безбрачных. Вероятно, во многих случаях это было бы безвредно, в иных, может быть, и полезно: но, чтобы мера эта возвысила нравственное положение духовенства, едва ли можно согласиться. Если бы в Церкви Русской допущено было безжёнство священников, то посвящать следовало бы не ниже тридцатилетнего возраста, то есть достаточно испытанных – иначе возник бы впоследствии вопрос о дозволении жениться в священническом сане, или нужно бы ежечасно прибегать к существующему ныне закону об увольнении священников в светское звание. Не нужно забывать, что женатые священники, кроме исполнения своих обязанностей, могут подавать добрый пример семейной жизни и домостроительства.

Предлагается в записке упразднение штатных мест диаконов, дьячков, пономарей и просвирен. Без штатных просвирен обойтись можно; но к местам сим пристраивались священнослужительские вдовы, часто с малолетними детьми, – и едва ли будет какая выгода для казны, если придётся обеспечить сих вдов и сирот призрением из других источников. Не так легко обойтись без пономарей. Когда дьячок читает часы, занимается богослужением, – пономарь должен благовестить, подать священнику кадило и делать другие прислуги в алтаре и по церкви. Разумеется, для сего можно употребить людей и не причётнического сословия, но всё же это не может быть без вознаграждения. Напрасно в записке утверждается, якобы в Латинских костёлах есть только органисты, заменяющие дьячков – там кроме органистов есть сакристианы, которые исправляют те же обязанности, что наши пономари. Дьячков заменить вольнонаёмными, разумеется, можно; едва ли однакож выйдет какая польза искать неизвестных, когда у себя имеются известные и нарочно приготовленные. Да и какие это вольнонаёмные, когда для них полагается в записке определительное жалованье в 150 рублей – разве предоставить торговаться, и оставшееся в экономии обращать на наём пономаря или другие надобности. Диаконы при сельских церквах не необходимы; но не следует забывать, что это коренное церковное учреждение, и его сохранить следует. Разумеется, число ограничить можно: особенно, если сбережённое сим содержание обратить на содержание викарных священников при многолюдных приходах.

Предлагается также обратить в податное состояние всё причётническое сословие, лишить содержания и прав состояния сто или двести тысяч людей. Если в сем сословии есть излишество, то его можно устранить административными мерами; даже достаточно для сего ныне существующих правил. Если бы правительство и решилось на подобную сильную меру: то не следовало бы начинать с западных губерний, как советуют в записке. В губерниях сих менее причётников, нежели в других, и исключить их из духовного ведомства значило бы предать их влиянию сильных в тамошней стране иноверцев. Вообще, судя по содержанию и выражениям, записка сочинена или незнающим положения западных губерний, или преданным видам Римских Католиков. Упразднить вдруг несколько сот приходских церквей; лишить места десять тысяч диаконов, дьячков, пономарей и просвирен; отнять права состояния и средства содержания всему причётническому сословию: есть поднять вопль и слезы во всём Православном населении западных губерний, есть заставить страдальцев обратить взоры и упование на торжествующих там иноверцев. Разумеется, сии последние искренно поблагодарили бы сочинителя записки.

Предложение учредить, как у Лютеран, приходские советы во многих отношениях могло бы быть полезно; однакож оно, менее нежели где-либо, применимо ныне к западным епархиям. Здесь Православные прихожане состоят почти исключительно из безграмотных крестьян, и назначенные в члены совета едва ли бы могли принести какую пользу, а иногда будут слепыми орудиями иноверных своих помещиков и других лиц. Для учреждения этих советов нужно ожидать в тех епархиях времени более благоприятного.

Кажется, прописанных замечаний с лишком достаточно, чтобы оценить по достоинству рассматриваемую записку. Входить в обсуждение других, более или менее верных указаний, более или менее уважительных мнений и предположений, было бы излишним. Нельзя однакож упустить из виду извета, бросаемого сочинителем записки на всё Православное духовенство. Сказав в начале, что это духовенство утратило почти всякую возможность действовать на народ с пользою, он утверждает впоследствии, что и Униатское духовенство, с воссоединением к Православной Церкви, утратило своё нравственное влияние на паству.

Напрасно защищать здесь вообще Православное духовенство. Допускаемые с некоторого времени резкие на оное нападки оценены уже, кажется, по достоинству людьми беспристрастными – это по большей части бросают грязью люди, погрязшие в грязи. Но нельзя не вступиться за духовенство воссоединённое, которое поносят в записке, по-видимому, из пристрастия и угождения Римлянам.

Потерю нравственного влияния на народ воссоединённым духовенством записка основывает на том, что оно, будучи Униатским, привело этот народ к воссоединению с Православием, – ныне же не может его удержать от совращения в Латинство. Сочинитель записки не знал, вероятно, что воссоединение Униатов совершилось иерархическим образом, а не миссионерским. Здесь требовалось не влияния духовенства, а послушания решению архипастырей. Если бы сочинитель записки знал действительное положение бывшего Униатского духовенства, то не превозносил бы влияния оного. Это духовенство состояло в решительной зависимости от Латинян и безмолвствовало при совращении Униатского народа в Латинство. Ныне даже случающиеся совращения есть плод того восхваляемого сочинителем времени. С самого присоединения к России тамошнего края, Униаты отпадали постоянно в Латинство не единицами, а целыми тысячами. Ещё в 1827 году имелось в Римско-католической коллегии под рассмотрением дело о совращении двадцати тысяч Униатов по двум только уездам Виленскому и Дисненскому. Для воздержания этого прозелитизма, правительство должно было принять самые решительные меры, иерархические и административные; должно было учредить особую Униатскую коллегию; должно было оградить законом возвращение Униатов из Латинства.

Вот что бывало под мнимым нравственным влиянием на народ Униатского духовенства! А теперь автор записки обвиняет воссоединённое духовенство в недостатке влияния на народ, потому только, что иногда случаются совращения в Латинство. Не худо бы было автору обратить внимание на ежегодные официальные показания о присоединяемых из Латинства к Православию. Их в последние пятнадцать лет было по Литовской епархии до четырёх тысяч – а это не указывает на недостаток нравственного влияния воссоединённого духовенства – тогда как совращенцев не было за это время и трёхсот, да и сии, за весьма малым изъятием, возвратились на путь долга. Слава Господу и за это, при нынешнем положении дел.

В записке приписывается, между прочим, нравственное будто бы влияние на народ Униатского духовенства тому, что духовенство это состояло большею частью из лиц дворянского происхождения, владевших собственными, хотя небольшими имениями. Но это несправедливо. Униатские священники, имевшие собственные имения, были большая редкость, и здесь сочинитель записки принял исключение за правило. Вообще, показание это может служить мерилом почти всех указаний и предположений записки, более клонящихся к преувеличению, нежели к положительной истине.

В Витебске нашёл я преосвященного Василия в беспокойстве. Ещё в феврале разнеслась весть об увольнении его от управления епархией без просьбы – якобы из письма к учителю семинарии Говорскому от бывшего здесь губернатором Колокольцова, сменённого якобы из-за фактов, обнаруженных преосвященным. Из другого подобного письма дошла весть к нему, преосвященному, что его сменят по просьбе – а наконец, он получил письмо из Петербурга, виденное мною в подлиннике, что об увольнении его на покой последовало уже Высочайшее соизволение в 30-й день апреля.

Не знаю, как судить о последнем известии, полученном преосвященным Василием – кажется, оно не должно бы быть скрыто от меня при выезде из С.-Петербурга. Но достоверно ли оно, или нет, я не должен скрывать, что резкое увольнение ныне преосвященного Василия не может не быть вопиющею несправедливостью и правительственною ошибкой. Не говоря уже о нём, как об одном из деятелей по присоединению Униатов – что даёт ему право на некоторое снисхождение, даже в случае упущений – он и как обыкновенный архипастырь может быть отнесён к усерднейшим, ревностнейшим и деятельнейшим. Я удивился, найдя его при семидесяти летах столь бодрым духом и телом. Не легко найти другого, который бы успел подобно ему управиться с епархией, в подобном положении находящеюся.

Правда, что преосвященный Василий имел всегда множество недоброжелателей, частью по естественному положению воссоединённого архиерея, частью по неровности и опрометчивости его характера. Но нападки на него в последнее время имеют видимый характер интриги. Произошла ли она от мести г-на Колокольцова и покровительствующего ему г-на Батюшкова, как утверждает преосвященный Василий, или же из другого источника; но достоверно, что интриганы имели какое-то ободрение. Одним из них преосвященный называет учителя семинарии Говорского, человека довольно посредственного, но имеющего какие-то сношения с г-м Батюшковым и похваляющегося письмами сего последнего. Говорский известен невоздержным языком, за что он подвергся ещё в 1843 году сильным побоям, о чем и производилось дело. Преосвященный считает Говорского на себя недовольным за частые отказы постоянным его своекорыстным домогательствам. Другим недоброжелателем своим преосвященный считает секретаря консистории Квятковского. Он в родственной связи со множеством (третьею частью, по словам преосвященного) здешних священно и церковнослужителей, и недоволен за частое обуздывание пристрастия его к сим родственникам, и других поползновений.

Сии два лица, по словам преосвященного, преимущественно сеют на него наветы, представляют его действия в превратном виде, рассевают вредные и обидные вести. На их внушениях будто основывались и донесения князя Оболенского и г-на Самарина, с которыми они, по словам преосвященного, проводили ночи.

Мне не сказано всего, в чём обвиняют преосвященного Василия. Из того, что мне известно, не всё можно поверить. Но большая часть этих обвинений носят характер преувеличения и мелких придирок. Многие из них даже обнаруживают прямо неопытность и неведение обвинителей – так что по известному можно заключать о сомнительности неизвестного. Едва ли по подобным обвинениям можно отрешить даже простого священника, а не то заслуженного и достойного признательности архиерея. Это была бы не только несправедливость, до и поругание пред здешними иноверцами заслуг, принесённых Церкви Православной.

Побуждаемый местными обстоятельствами, я долгом счёл изложить всё прописанное на усмотрение Вашего Сиятельства. По моему убеждению, необходимо обуздать здесь дух интриги, не столько по вниманию к преосвященному Василию, сколько в видах общественного епархиального устройства настоящего и будущего. Может быть, учитель Говорский и секретарь Квятковский заслуживали бы и строгой меры; но по крайней мере смещение их, а в особенности последнего, в другие епархии, по моему мнению, решительно необходимо, и то так, чтобы перемещение это не могло считаться наградою. Помнится, что в Святейшем Синоде было положено дозволить Говорскому определиться в Витебске по гражданской службе – и вероятно это уже неисправимо. Впрочем, секретарь Квятковский и виновнее, и вреднее Говорского.

По общим указаниям возложенного на меня Высочайше поручения, донесение должен я отложить до прибытии в Вильно, чтобы общие соображения основать на общих данных всех местностей, которые мне предстоит посетить.

В течение двух последних лет часто получались сведения о принятом в разных местностях Литовской епархии намерений между духовенством и прихожанами воздержаться от употребления спиртных напитков. По резолюции моей, от 2 января сего года, даже объявлена благодарность благочинному Рожинскому и духовенству, ему подчинённому, за добрый подвиг в сем отношении.

Желая иметь точное сведение, во сколько в последнее время распространилась трезвость между прихожанами Литовской епархии и самим духовенством, предлагаю консистории предписать всем благочинным, дабы они, после надлежащего удостоверения, донесли консистории не позже 1 октября: сколько прихожан в каждом приходе их ведомства, в течение последних двух лет, отказалось от употребления спиртных напитков, и кто в сие время из духовенства и причётников поступили таким же образом.

По получении таковых сведений, консистория донесёт мне о них.

На докладе её, от 6 декабря за 11003, в котором, вследствие предложения за № 1149, прописывает сведения о распространении трезвости между прихожанами и духовенством, – записана резолюция: Благодарение Господу Богу за трезвость, распространяющуюся значительно между паствою Литовской епархии, как значится из сведений, прописанных в сем донесении! Благодарение Господу, что нашлось множество добрых пастырей, успевших спасительными наставлениями и кроткими внушениями распространить и утвердить эту благодетельную трезвость между своими прихожанами, несмотря на все противодействующие элементы. Имеет консистория преподать моё благословение сим добрым подвижникам – благословение за прошедшее и на будущее – только бы спасительное их делание заключалось в пределах и в духе, указанном в известном им указе Святейшего Синода.

Секретным указом, от 16 минувшего сентября за № 3411, предписано мне, наравне с другими преосвященными западных епархий, собрать негласным образом и представить конфиденциально Святейшему Синоду, в возможно непродолжительном времени, сведений о средствах содержания иноверного духовенства, нужные комитету по обеспечению содержания духовенства западных епархий, применяясь к программе действительного статского советника Домонтовича, в указе прописанной.

Собрать указанные действительным статским советником Домонтовичем сведения посредством Православного духовенства почти невозможно, особенно по Литовской епархии, где духовенство оной по большей части не состоит в соприкосновении с иноверным духовенством. Во всяком случае сведения эти были бы неполны, неверны и сбивчивы, – так что комитет не мог бы их принять в руководство. С другой стороны, самый факт секретного собирания сведений о всём иноверческом духовенстве не может быть негласным, и по необходимости возродит недоумения и чувства неприязненные к Православному духовенству, не принеся ему действительной пользы.

Смею думать, что это секретное собирание сведений посредством Православного духовенства даже безнужно. Действия комитета по обеспечению содержания духовенства западных епархий есть официальные, и комитет сей иди действительный статский советник Домонтович могли и могут за сказанными сведениями обратиться в министерство внутренних дел безпосредственно или посредством члена комитета вице-директора департамента духовных дел иностранных исповеданий действительного статского советника Батюшкова. Если бы даже, сверх чаяния, министерство отказалось доставить помянутые сведения, то и без того можно обойтись. Сведения эти заключаются в особой книге, напечатанной в 1853 году, по приказанию г-на министра внутренних дел, под заглавием: Список Римско-католических Духовных лиц и учреждений. Здесь показаны все места сего исповедания и все приходы семи Римско-католических епархий: с наименованием каждого, с указанием класса, к которому причислен, с числом прихожан каждого, с названием священников и штатного для них содержания. Такие ж сведения, и ещё с бо́льшими подробностями о средствах содержания, относительно протестантского духовенства, заключаются в другой такой же книжке, тогда же министерством внутренних дел напечатанной. Обе книги были прежде в продаже, но и теперь их легко можно иметь из канцелярии министерства внутренних дел.

По моему мнению, сведения, в сих двух книгах заключающиеся, при их официальной верности, вполне достаточны, по цели, для которой комитет в них нуждается. Необходимо только комитету иметь в виду, что несоразмерность содержания Православного и Римско-католического духовенства основывается не на одном штатном жалованье. И самое жалованье достаточнее для неженатого, нежели для семейного священника. Но кроме того, в западных епархиях Православные приходы состоят из одних почти бедных крестьян, тогда как к Римско-католическим принадлежат все почти помещики и всё зажиточное население, щедро помогающее своему духовенству.

Таковое сведение и мнение долгом поставляю представить Святейшему Синоду, в исполнение означенного выше указа, за № 3411.

Из ежегодных донесений моих известно Святейшему Синоду, что по Литовской епархии ежегодно осматривается определённое мною число церквей преосвященными викариями и кафедральным протоиереем сей епархии, так что в течение четырёх лет осмотрены ими бывают все церкви той епархии. Истекшим летом преосвященный Игнатий осмотрел 50 приходских церквей Слонимского уезда Гродненской губернии, а преосвященный Филарет 41 такую ж церковь Вилейского уезда Виленской губернии, – всего 91 приходскую церковь. На кафедрального протоиерея осмотр церквей не мог быть возложен в настоящем году за отсутствием его в С.-Петербург.

Не безызвестно Святейшему Синоду, что Литовская епархия, за весьма малым исключением, состоит из одних воссоединённых церквей, что церкви сии и прихожане их (в числе 700,000) находятся среди преобладающего полуторамиллионного иноверческого населения, связанного с ними свежими ещё воспоминаниями, и что за тем преобразование тех церквей и воссоединённого народа требует сколько постоянной настойчивости, столько и благоразумия. Это благоразумное постепенное преобразование Литовской паствы было целью ежегодных осмотров церквей. И в настоящем году ревизовавшие по-прежнему главное обращали внимание на это преобразование. По-прежнему замечали существующие ещё недостатки и старались по возможности устранить оные. По-прежнему донесли мне о том, что требует исправления, и от меня последовали соответственные распоряжения. По-прежнему, слава Богу, могу засвидетельствовать пред Святейшим Синодом, что оставшееся от бывшей Унии нестроение год от году более сглаживается и приближается к общему порядку, свойственному Церкви Православной. Разумеется, кто не знал прежнего положения здешних церквей, духовенства и паствы, – пожелали бы ещё многого; но те, которые знали это положение двадцать лет тому назад, знали всю важность борьбы, необходимой с преобладающими здесь чуждыми элементами – порадуются вместе со мною и возблагодарят Господа о благом успехе. Дай Бог лучшего будущим архипастырям!

Впрочем, замечаемые ещё по Литовской епархии недостатки происходят преимущественно от скудости материальных средств. Состояние церквей и обеспечение духовенства не много улучшилось против прошлого года, особенно в помещичьих имениях. Однакож и в сем отношении есть утешительные проблески надежды. В последние годы, час от часу более проявляется между прихожанами усердие к пожертвованиям в пользу церкви, так что на их собственные средства многие церкви украшены, многие починены, а несколько кладбищенских и приписных вновь построено. Это усердие приписать следует ревности духовенства, час от часу, более соответствующего своему призванию; но оно произошло также от улучшенного состояния прихожан среди четырёхлетнего благодатного мира, а также от распространённой в последние годы между ними трезвости. Трезвость эта подвергается ныне сильной реакции со стороны торгующих напитками; в Бозе однакож надежда, что посеянные добрые семена будут укрепляться хотя отчасти, и принесут вящие и вящие плоды.

Ещё долгом считаю донести Святейшему Синоду о новом утешительном явлении по Литовской епархии. Известно Святейшему Синоду из донесения моего от 22 сентября 1859 года за № 2753, о сделанном мною распоряжении по указу Св. Синода, о заведении при церквах приходских училищ. Духовенство приняло к сердцу это доброе дело, и старанием оного, в толь короткое время, именно по 1 октября настоящего года, открыто при церквах 159 приходских училищ с 1695 учениками и 14 ученицами. Время покажет: во сколько поддержание этих училищ окажется возможным – и впоследствии долгом моим будет просить у Святейшего Синода поощрения и пособия для доброго дела и добрых делателей. Впрочем, об открытии приходских училищ заготовляется в консистории особое донесение Святейшему Синоду.

Преподобный отец Иосиф!

При случае возведения вашего сына, старшего соборного протоиерея Иосифа, обратившего на себя Всемилостивейшее Государя Императора внимание своими способностями и ревностным сужением, в епископский сан, я всеподданнейше докладывал Его Величеству и о службе вашего преподобия, равно как о недостаточном вашем состоянии с немалым семейством.

Государь Император, по Монаршей Своей щедроте, Всемилостивейше повелеть соизволил: производить вам в пенсион по смерть вашу шестьсот рублей в год.

Объявляя вам сию Монаршую милость, считаю долгом присовокупить, что пенсионные деньги будут отпускаемы вашему сыну для доставления вам, а потому чрез него будете вы доставлять и росписи в получении пенсиона.

Имею честь быть с почтением вашим покорными слугою

подписано: Д. Блудов.

Указ Его Императорского Величества, Самодержца Всероссийского, из Греко-униатской духовной коллегии, его преосвященству, присутствующему в сей коллегии, викарному епископу и председателю консистории Белорусской епархии Иосифу Семашко. Сия коллегия, слушав предложение г-на состоящего в должности главноуправляющего духовными делами иностранных исповеданий, статс-секретаря и кавалера Дмитрия Николаевича Блудова, от 23 никнувшего февраля за № 370, в коем, давая знать, что он, по получении представления Греко-униатской духовной коллегии, от 5 того ж февраля, испрашивал Высочайшего соизволения Его Императорского Величества на отправление в Белоруссию и Литву на несколько месяцев Вашего Преосвященства, особенно для обозрения семинарий, как Белорусской, так и вновь заведённой Литовской, – и что Его Императорское Величество изъявил на сие представление Высочайшее соизволение; – предлагает об оном Греко-униатской духовной коллегии для надлежащих распоряжений. Потом читано наставление, составленное Греко-униатскою духовною коллегией для Вашего Преосвященства, назначенного определением коллегии, от 30 минувшего января, для обозрения епархиальных семинарий Белорусской и Литовской. Наставление сие заключается в следующем: 1) Главным наставлением и руководством для визитатора по возложенному на него поручению обозреть епархиальные семинарии Белорусскую и Литовскую будут правила, означенные в уставе духовных академий. 2) На основании сих правил он поверит с надлежащею точностью действия правлений семинарских с их уставом, тщательно вникая, исполняются ли начертанные в оном правила, и если в чём от оных правление уклоняется, то по каким причинам. 3) Визитатор войдёт в надлежащее соображение нынешнего помещения семинарий с потребным для полного числа учеников по штату, предположенному Греко-униатскою духовною коллегией. 4) Обозреватель вникнет, какие способы доставляются ныне для содержания семинарий от предназначенных для них фундушей, и какие по соображению местных обстоятельств могут быть приняты благонадёжные меры к умножению способов и для улучшения положения семинарий и увеличения числа учащихся. 5) Войдёт в рассмотрение, не принимаются ли, в противность предписания Греко-униатской духовной коллегии от 17 июля минувшего 1829 года, на полное семинарское содержание дети таких священников, кои имеют возможность давать им от себя содержание. 6) Удостовериться на опыте в прилежании как учащихся, так и самих учащих, в основательном изучении русского языка и словесности и в успехах по сим предметам тех и других. 7) В бытность свою в Жировицах, войдёт в надлежащее рассмотрение распоряжений правления семинарского касательно учреждения уездного духовного училища при Греко-униатском базилианском монастыре в Кобрине, и если заметит какие недостатки, то предложит об исправлении их соответственно разуму данного для сих училищ устава и предположенного образования Греко-униатского духовного юношества. 8) Предоставляется визитатору, буде позволит время, осмотреть Бобринскую обитель и производящиеся в оной работы при построении особого дома для помещения уездного духовного училища, и в случае надобности, сделать нужные распоряжения к усовершению и пользе сего дела. 9) Визитатор обязывается войти в надлежащие соображения касательно помещения в зданиях Полоцкой кафедры предположенной там духовной академии, и какие именно нужно будет произвести необходимые пристройки и переделки. Для ближайшего понятия о сих зданиях визитатор представит в коллегию планы и фасады оным строениям, за подписанием местного архитектора. 10) По недавнему заведению семинарии Литовской, равно как и недавнему же введению новых правил в семинарию Белорусскую, долгом визитатора будет при обозрении на месте сих учебных заведений тщательно вникнуть во все обстоятельства и причины, кои могут содействовать благу сих рассадников просвещения духовного Греко-униатского юношества, и какие причины противоборствуют сему – в важнейших случаях, требующих неотлагательно распоряжения или исправления, предоставляется визитатору, не ожидая окончания возложенного на него поручения, представлять особо Греко-униатской духовной коллегии. Впрочем о всех своих действиях визитатор представит коллегии обстоятельное донесение в своё время. Приказали: Объявив о сем Высочайшем Его Императорского Величества соизволении Вашему Преосвященству, поручить вам обозрение обеих епархиальных семинарий, как Белорусской, так и Литовской, согласно вышеозначенному наставлению, о чём дать (и даётся) Вам указ; – и о сем распоряжении коллегии уведомив указами управлявшего Белорусскою епархией епископа Иакова Мартусевича, председателя Литовской консистории Антония Тупальского, и правления епархиальных семинарий Белорусской и Литовской, довести об оном до сведения г-на состоящего в должности главноуправляющего духовными делами иностранных исповеданий статс-секретаря и кавалера Дмитрия Николаевича Блудова. Марта 1-го дня 1830 года.

Подлинный указ подписал: Митрополит Иосафат Булгак. Скрепил Секретарь Михайло Конкевич. Заверил Повытчик Казимир Рожновский.

Указ Его Императорского Величества, Самодержца Всероссийского, из Греко-униатской духовной коллегии, его преосвященству Литовскому Греко-униатскому епархиальному епископу Иосифу Семашко. По указу Его Императорского Величества сия коллегия, слушав предложение г-на министра внутренних дел статс-секретаря и кавалера Дмитрия Николаевича Блудова, от 21 сего июня за № 1196, в коем, давая знать, что Государь Император, соизволив на представление Греко-униатской духовной коллегии об отправлении Вашего Преосвященства на несколько месяцев для осмотра церквей епархии Литовской и устройства дел её, равно для обозрения семинарий, как Литовской, так и Белорусской, Высочайше повелел выдать вам из государственного казначейства на подъём и прогоны тысячу рублей; – г-н министр внутренних дел предложил коллегии Греко-униатской учинить надлежащие распоряжения к исполнению сего Высочайшего повеления, присовокупляя к сему, что он отнёсся к г-ну министру финансов об отпуске назначенных на подъём и прогоны тысячи рублей в Греко-униатскую духовную коллегию. При сем Ваше Преосвященство, желая поспешить отъездом, просили коллегию Греко-униатскую сделать распоряжение, чтобы Всемилостивейше назначенные вам на подъём и прогоны деньги, по получении оных из главного казначейства, прислать на ваше имя в Жировицы Гродненской губернии. Приказали: О сем Высочайшем Его Императорского Величества повелении объявить Вашему Преосвященству для надлежащего, точного исполнения возлагаемого на вас поручения, об успехе коего и о всех своих действиях по визитации имеете вы представить коллегии обстоятельное донесение; о чём вам предписать (и предписывается) указом; каковые послать для сведения председателю Литовской консистории соборному протоиерею Антонию Тупальскому, Греко-униатским консисториям: Белорусской и Литовской и правлениям епархиальных семинарий, а председателю коллегии сообщить с сего определения копию. С тем вместе истребовать для Вашего Преосвященства с будущими при вас от здешнего военного генерал-губернатора подорожную на шесть лошадей, на проезд из С.-Петербурга до г. Полоцка, а оттуда до местечка Жировиц Гродненской губернии Слонимского уезда; о выдаче же Высочайше назначенных денег на подъём и прогоны Вашему Преосвященству под расписку казначея коллегии отнестись в правление главного казначейства и по получении сделать об оных согласно прошению Вашего Преосвященства распоряжение. О чём исправляющему должность казначея дать указ и о сем распоряжении коллегии донести г-ну министру внутренних дел статс-секретарю и кавалеру Дмитрию Николаевичу Блудову. Июня дня 1833 года.

Подлинный указ подписали: Член архимандрит Иосафат Жарский. В должности секретаря Рожновский. Повытчик Добронравин.

Преосвящеянейший Епископ, Милостивый Государь.

Государь Император, по всеподданнейшему докладу моему отношения ко мне Вашего Преосвященства № 136, Высочайше повелеть соизволил уволить вас на несколько месяцев для обозрения епархии Литовской. С тем вместе Его Императорскому Величеству благоугодно было возложить на вас обязанность посетить и тщательно вникнуть в нынешнее положение и устройство семинарий и духовных училищ в обеих Греко-униатских епархиях, а на прогоны и подъём Всемилостивейше пожаловать вам тысячу рублей серебром из суммы, внесённой Греко-униатскою духовною коллегией в Коммерческий Банк от доходов Жидичинской бенефиции.

Объявив сие Высочайшее повеление коллегии Греко-униатской, считаю долгом уведомить об оном Ваше Преосвященство для надлежащего, зависящего от вас, исполнения.

Имею честь быть с совершенным почтением, Вашего Преосвященства, покорнейшим слугою

Д. Блудов.

Преосвященнейший Епископ, Милостивый Государь.

Представленные мне чрез Греко-униатскую духовную коллегию замечания Вашего Преосвященства о нынешнем состоянии Греко-униатских семинарий Белорусской и Литовской и некоторые ваши предположения к вящшему устройству сих учебных заведений на предбудущее время, я всеподданнейше докладывал Государю Императору, и Его Величеству благоугодно было удостоить сие донесение Своего особенного Монаршего внимания и благоволения.

Давая знать о сем Греко-униатской духовной коллегии для сведения, считаю долгом сообщить о том и Вашему Преосвященству.

Имею честь быть с совершенным почтением Вашего Преосвященства покорнейшим слугою

Д. Блудов.

Указ Его Императорского Величества Самодержца Всероссийского, из Святейшего Правительствующего Синода, председателю Белорусско-Литовской духовной коллегии, преосвященному Иосифу, архиепископу Литовскому и Виленскому, Святотроицкого Виленского монастыря священноархимандриту и кавалеру. По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующей Синод слушали предложение господина обер-прокурора и кавалера графа Николая Александровича Протасова, следующего содержания: Государь Император, по всеподданнейшему докладу его, господина обер-прокурора, в 6-й день сего апреля, согласно предположению Святейшего Синода, Высочайше повелеть соизволил: 1) Церкви Белорусской епархии, состоящие в Минской губернии, перечислить в Минскую епархию, а церкви Полоцкой епархии, состоящие в Виленской губернии, причислить к епархии Литовской. 2) Преосвященному архиепископу Литовскому Иосифу (и будущим по нём) иметь кафедру в Вильне и именоваться впредь Литовским и Виленским и священноархимандритом Святотроицкого Виленского монастыря. 3) Епархии Литовской состоять во 2-м классе и, в порядке епархий, следовать за Херсонскою. 4) Епископу Полоцкому именоваться впредь Полоцким и Витебским. О таковом Высочайшем повелении он, г-н обер-прокурор, объявляет Святейшему Синоду для надлежащего исполнения. Приказали: Изъяснённое Высочайшее Его Императорского Величества повеление объявить указами преосвященным: архиепископу Литовскому Иосифу и епископам Минскому Антонию и Оршанскому Василию для зависящего, что до кого касаться будет, исполнения; для сведения же о том послать по всему духовному ведомству печатные указы, а Правительствующему Сенату сообщить ведением. Апреля 17 дня 1840 года.

Подлинный указ подписали: Обер-секретарь Илья Бейер. Секретарь Фёдор Яковенко. Старш. помощн. секретаря Извеков.

Его Императорское Величество, по всеподданнейшему докладу моему, в 23-й день сего марта изъявив Всемилостивейшее соизволение на просьбу преосвященного Антония, епископа Минского, об увольнении его по расстроенному здоровью в отпуск на шесть месяцев, с тем вместе Высочайше повелеть соизволил, управление Минскою епархией на сие время поручить Вашему Преосвященству на общем основании, с оставлением вас и при исполнении ныне лежащих на вас обязанностей.

Объявив о таковой Монаршей воле Святейшему Синоду, считаю долгом уведомить об оной и Ваше Преосвященство.

Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

По отношению Вашего Преосвященства, от 25 минувшего апреля за № 574, я всеподданнейше докладывал Государю Императору об испрашиваемом вами дозволении отправиться во вверенную вам епархию чрез Москву, Киев и Почаев, для поклонения почивающим там угодникам Божиим.

Его Императорскому Величеству благоугодно было изъявить на сие Высочайшее соизволение, с тем, чтобы возвращение ваше в С.-Петербург предоставлено было собственному усмотрению вашему первой к тому возможности и чтобы причитающиеся вам, по существующему уставу, прогонные деньги сколько оных потребуется на весь путь, какой будет вами совершён, отпущены были вам из экстраординарной суммы, на духовное ведомство ассигнуемой.

Объявив о таковой Высочайшей воле Святейшему Синоду и сделав сношение с министром финансов об отпуске Вашему Преосвященству прогонных денег, считаю долгом уведомить о сем и вас, Милостивый Государь и Архипастырь.

С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшими слугою

граф Протасов.

Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

В последствие полученных мною отношений Вашего Преосвященства, от 3, 8, 20 и 25 июня и 9 июля, считаю долгом принести вам, Милостивый Государь и Архипастырь, искреннюю благодарность за сообщённые в оных отменно любопытные н утешительные сведения о подробностях вашего путешествия душевно радуюсь, что оно доставило вам столько приятных впечатлений.

Касательно изъяснённого Вашим Преосвященством в последнем из сих отношений ходатайства об архимандритах монастырей Тригурского и Мелецкого нужным почитаю уведомить, что оно будет непременно принято в соображение при назначении личных вознаграждений духовным лицам по случаю поступления в казну имений духовенства.

С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшими слугою

граф Протасов.

Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

По отношениям Вашего Преосвященства, от 3, 8, 20 и 25 июня и 9 июля, я всеподданнейше докладывал Государю Императору о подробностях посещения вашего важнейших святых мест в нашем отечестве, представив при том в подлиннике отношение ваше от 16 июля о состоянии вверенной вам епархии.

Его Императорское Величество на докладе моем по сему предмету Высочайше соизволил написать собственноручно «очень хорошо».

Считая долгом уведомить о сем вас, Милостивый Государь и Архипастырь, с совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим слугою

граф Протасов.

Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Я имел счастье всеподданнейше представлять Государю Императору выписку из отношения Вашего Преосвященства, от 24 сентября за № 1378, об успехах распространения в воссоединённом духовенстве обычаев древлеправославных, и Его Императорское Величество на всеподданнейшем моём о сем докладе собственноручно соизволили написать: «очень хорошо».

Долгом считая уведомить о сем вас, Милостивый Государь и Архипастырь, с совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшими слугою

граф Протасов.

Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Его Императорское Величество, по всеподданнейшему докладу моему, Высочайше повелеть соизволил Вашему Преосвященству присутствовать в секретном комитете по делам о раскольниках и отступниках от Православия.

Долгом считая сообщить вам, Милостивый Государь и Архипастырь, о таковом Высочайшем повелении, с совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим слугою

граф Протасов.

Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Его Императорское Величество, в отеческом попечении о благосостоянии западных епархий, Высочайше соизволил признать нужным, чтобы Ваше Преосвященство отправились ныне как в вверенную вам, так и в Полоцкую, Могилёвскую и Минскую епархии, обратив внимание вообще как на нынешнее состояние в оных воссоединённого духовенства и на отношения его к воссоединённой пастве, так и на то, везде ли сельские причты пользуются Высочайше пожалованными им способами содержания и не возникают ли на месте частные жалобы на неисполнение или неточное соблюдение установленных на сей предмет правил.

Предложив о сей Высочайшей воде Святейшему Синоду, имею честь сообщить об оной и Вашему Преосвященству, считая долгом присовокупить, что, сверх следующих вам по положению прогонных денег, Всемилостивейше пожаловано вам на подъём восемьсот рублей серебром.

С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшими слугою

граф Протасов.

Le Conseil d’Administration de la

SOCIÉTÉ ROYALE DES ANTIQUAIRES DU NORD,

sur la proposition du Comité pour l’ancienne histoire de Russie, a, dans sa séance de ce jour, nommé Associé de la Section Russe

Son Éminence

MOESEIGNEUR JOSEPH,

Archevêque de Lithuanie et de Vilna

qu’elle estime doué de la volonté et de la faculté de contribuer à atteindre le but que se propose la Section, et tous les droits en Associé lui seront réservés conformément au Règlement de la Section.

En foi de quoi le Conseil lui a fait expédier le présent Diplôme.

Copenhague, ce 28 avril 1843.

Vice-Président Finn. Magnusen.

(М. II.) Secrétaire Rafn.

Преосвященнеший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Конфиденциальное отношение Вашего Преосвященства из Жировиц, от 12 июня за № 832, я имел счастье всеподданнейше представлять Государю Императору в подлиннике, равно как и выписку из секретного рапорта Святейшему Синоду о настоящем состоянии воссоединённого духовенства в осмотренных вами епархиях, и Его Императорское Величество соизволил на последней написать собственноручно: «слава Богу».

Долгом считая уведомить о сем вас, Милостивый Государь и Архипастырь, с совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим слугою

граф Протасов.

Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Святейший Синод, приступив к образованию конференции во вновь открытой Казанской духовной академии, избрал Ваше Преосвященство почётным членом сего учёного сословия.

По поручению Святейшего Синода, сообщая о сем вам, Милостивый Государь и Архипастырь, с совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим слугою

граф Протасов.

Sub Arspicatissimo Regimine

Avgustissimi ас Potentissimi Imperatoris

NICOLAI PRIMI

Totius Russiae Avtocratoris

Kazanensis Ecclesiasticae Academiae Conyentus, pro potestate sibi concessa,

Dominum Dominum Josephum, Archiepiscopum Lithuanensem, ob splendidissima exquisitae eruditionis nec non sincerrimi orthodoxiam sustinendi atque promorendi ardentis studii specimina, pro suo Socio honoris gratia Solenni hoc Diplomate declarat, honoremque ei ac privillegia, concessa, decrevisse ac contulisse publice testatnr.

A. D. MDCCCXLV die 27. Jannuarii.

Vladimir Archiepiscopus Kazanensis.

Rector Academiae Archimandrita Gregorius.

Seminarii Kazanensis Rector Archimandrita Clemens.

Academiae Inspector, Professor, Archimandrita Seraphim.

№ 13 Ab actis Academiae, Professor Demetrius Gussew.

(М. II.)

Указ Его Императорского Величества Самодержца Всероссийского, из Святейшего Правительствующего Синода, Преосвященному Иосифу, архиепископу Литовскому и Виленскому, Свято-Троицкого Виленского монастыря архимандриту и кавалеру. По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали два рапорта: 1-й Вашего Преосвященства, от 6 минувшего сентября за № 1538, и 2-й Литовской духовной консистории, от того же числа за № 9581, о пожертвовании вами 1,500 руб. сер. в пользу Попечительства о бедных духовного звания Литовской епархии. Приказали: Святейший Синод, в пожертвовании Вашего Преосвященства из своей собственности 1,500 руб. сер. в пользу Попечительства о бедных духовного звания Литовской епархии усматривая действие, происходящее от известной вашей благопопечительности о благе вверенной вам паствы, поставляет долгом изъявить за оное признательность; о чём и послать к вам указ. Октября 23 дня 1844 года. (Подписали): Обер-секретарь Илья Бейер, Секретарь Дмитревский, Помощник Секретаря Пётр Гуторов.

Его Императорское Величество, по всеподданнейшему докладу моему, в 14-й день сего марта Высочайше утвердить соизволил составленные Св. Синодом, по представлению Вашего Преосвященства, штаты Литовской семинарии и подведомых оной училищ, а также и состоявшееся по представлению вашему, Милостивый Государь и Архипастырь, определение Св. Синода о бытии вам священноархимандритом Виленского Святодухова монастыря, и о перечислении Святотроицкого монастыря в 3-й класс, с обращением остатка от штатной суммы сего монастыря на Святодухов монастырь, и проч.

Объявив о сих Высочайших повелениях Святейшему Синоду, от коего Ваше Преосвященство получите и надлежащие указы по сим предметам, имею честь предуведомить о том вас, Милостивый Государь и Архипастырь.

Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Его Императорское Величество Высочайше соизволил признать нужным, чтобы Ваше Преосвященство отправились нынешним летом, в удобнейшее по усмотрению вашему время, для обозрения Могилёвской, Минской и Полоцкой епархий, обратив внимание на состояние в оных духовенства, на отношения его к пастве, на положение духовно-учебных заведений и вообще на всё то, что признаете достойным внимания относительно благоустройства епархий и духовного блага паств. При сем Всемилостивейше назначено вам, Милостивый Государь и Архипастырь, сверх следующих вам по положению прогонных денег, восемьсот рублей серебром на подъём, на счёт экстраординарной по духовному ведомству суммы.

О сем имею честь уведомить Ваше Преосвященство и присовокупить, что вы, Милостивый Государь и Архипастырь, будете формально обо всём вышеписанном извещены указом Святейшего Синода.

С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим слугою

граф Протасов.

1) От графа Протасова. С.-Петербург, 7 июня 1845 г. за № 4001.

Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Получив при отношении Вашего Преосвященства, от 29 минувшего мая за № 1371, 15 экземпляров слова, произнесённого вами при открытии кафедрального собора в Вильне, и доставив, согласно желанию вашему, часть сих экземпляров членам Святейшего Синода, вменяю себе в приятную обязанность принести вам, Милостивый Государь и Архипастырь, искреннюю благодарность за сообщение мне сего достопримечательного слова. При сем нужным считаю уведомить Ваше Преосвященство, что присланный ко мне прежде сего рукописный экземпляр того же слова представлен был мною на Высочайшее воззрение Его Императорского Величества.

С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшими слугою

граф Протасов.

2) От него же. С.-Петербург, 23 апреля 1848 года.

Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Получив при отношении Вашего Преосвященства, от 3-го сего апреля за № 1113, 11 экземпляров изданных вами, Милостивый Государь и Архипастырь, семи слов, поставляю себе приятнейшим долгом принести Вашему Преосвященству за доставление оных искреннюю мою благодарность.

Приложенные при том же отношении другие 16 экземпляров тех же слов, назначенные по сделанным на них надписям для разных особ и мест, разосланы согласно назначению.

С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим слугою

граф Протасов.

3) От князя Варшавского графа Паскевича-Эриванского. Варшава, 10 (22) апреля 1848 г. за № 2042.

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

С особенным удовольствием получив, при письме Вашего Высокопреосвященства от 3 апреля, книгу, заключающую в себе назидательные поучения ваши, приятнейшим поставляю долгом благодарить искренно за память и изъявленные желания по случаю наступающего праздника Светло Христова воскресения, с коим взаимно поздравляя вас, Милостивый Государь и Архипастырь, с совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Высокопреосвященства, покорнейший слуга

князь Варшавский.

4) От графа Д. Н. Блудова. Павловск, 12 мая 1848 г.

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивый Архипастырь.

Ваше Высокопреосвященство понятно простите мне, а может быть даже и не удивитесь, что я довольно долго не отвечал на Ваше любезное, хотя в немногих словах, письмо от 3-го апреля, и доселе не благодарил за приложенный к нему драгоценный, принадлежащий к самому высшему роду литературы подарок. Они дошли до меня в такое время, когда я страдал душою и телом, потеряв жену и чувствуя более обыкновенного, давно начавшееся, но теперь кажется уже довершающееся разрушение моего здоровья. К печалям и болезни, сему общему уделу человечества в здешнем мире, присоединялись и тревожные известия из всех почти краёв Европы, кроме – слава Богу – нашего благословенного отечества и я был едва в состоянии исполнять даже самые необходимые обязанности жизни. Всё это однако-же не могло помешать мне читать с истинным наслаждением Ваши прекрасные Слова. Они достойны Вас, достойны Вашего двоякого, равно высокого назначения: пастыря Церкви и государственного человека; ибо также равно замечательны в отношениях политическом и духовном; если впрочем можно ещё отделять одно от другого, если можно думать, что нравственное учение Евангелия не есть вместе с тем и высшее, лучшее наставление для действий Государственных Правителей. По крайней мере я не так думаю. Будем любить друг друга, как заповедал нам Спаситель наш; будем кротки и смиренны сердцем, подобно Ему, сколько возможно быть Ему подобным: всё прочее, по словам Его, само собой к тому приложится. Общая любовь к человечеству не препятствует нам любить в особенности наших братий о Христе, любить в особенности наше отечество, его славу, величие, его мудрые сродные нашим нравам установления и освящённые временами праотеческие обычаи, и его язык и народное чувство, и отличительные черты народного ума Русского. А кротость и смирение, воцаряя покой в душе, не уничтожают в ней твёрдости и стремления в добру, не мешают восставать, ополчаться и действовать против пороков и беспорядков ими производимых. Таковы были мысли мои и при чтении Ваших прекрасных семи Слов. В них я вижу, также как и во всех действиях Вашего Высокопреосвященства, также как и в словах и действиях всех истинно-просвещённых Иерархов нашей Матери Церкви Восточной, учение Христа на деле: ревность без нетерпимости, строгость правил, соединённую с благоразумным снисхождением к слабости, старание охранять чистоту и целость догматов веры, без оскорбления тех, которые разнствуют, или думают, что разнствуют от наших о ней понятий; наконец пламенное усердие к отечеству и к поставленному Хранителем оного Монарху и Царственному Дому Его. О! да распространяются, да делаются более и более общими сии правила и чувства во всех пределах нашей святой Руси и да шествует она мирно, но бодро и неуклонно, по стезе самим Провидением для неё предначертанной, к цели, которая как кажется Им-же ей предуказана. Смеем думать, что и теперь она может спокойно, или по крайней мере безбоязненно смотреть на волнения соседственных и других держав, на нескромные изъявления безумной против неё ненависти и на тайные, хотя впрочем довольно худо скрываемые враждебные замыслы.

Сею надеждою заключаю своё письмо, едва-ли не сверх меры длинное, поручая себя святым молитвам Вашим и испрашивая Вашего архипастырского благословения.

С чувствами истинного почтения и преданности имею честь быть, Вашего Высокопреосвященства покорнейшим слугою

граф Д. Блудов.

Оу҆ка́зъ ЕГꙌ̀ І҆МПЕРА́ТОРСКАГО ВЕЛИ́ЧЕСТВА, САМОДЕРЖЦА ВСЕРꙌССІ́ЙСКАГО, и҆зъ Свѧтћйшагѡ Прави́тельств̀ющаго Сѷно́да преосвященному Иосифу, архиепископу Литовскому и Виленскому, Виленского Святодухова монастыря священноархимандриту и кавалеру.

По оу҆ка́з̀ Е҆ГꙌ̀ І҆МПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИ́ЧЕСТВА Свѧтћйшїй Прави́тельств̀ющїй Сѷно́дъ слушали рапорт Вашего Преосвященства, от 8 июля сего года за № 1661, с подробным, описанием состояния воссоединённых епархий, в каком найдены они при осмотре их по Высочайшему повелению вами в текущем году, и с донесением о распоряжениях, замечаниях и внушениях, сделанных вами при сем осмотре. И по справке, Приказали: Святейший Синод, принимая в уважение, что Ваше Преосвященство, при обозрении воссоединённых епархий, обратив просвещённое внимание своё на все части епархиального управления, сделали распоряжения, внушения и замечания, клонящиеся к устройству как административного управления, так и воспитания духовного юношества, и ко благу Православной паствы, полагает: за таковое ревностное, вполне соответствующее видам высшего духовного начальства, исполнение возложенного на вас поручения, объявить вам совершенную признательность; о чём и дать знать Вашему Преосвященству указом. Ноября 30 дня 1845 года.

За обер-секретаря Фёдор Яковлев.

За секретаря Яков Михалевич.

Коллежский секретарь Пётр Иванов.

Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Конфиденциальное отношение Вашего Преосвященства из Жировиц, от 6 сего июля за № 1896, я имел счастье представлять Государю Императору в подлиннике, и Его Императорское Величество на всеподданнейшем докладе моём по сему предмету соизволил написать собственною рукою: «весьма утешительно».

Вменяя себе в удовольствие уведомить о сем вас, Милостивый Государь и Архипастырь, с совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим слугою

Граф Протасов.

Ваше Высокопреосвященство, Милостивый Государь.

По Высочайше утверждённому 8 апреля сего года положению о Виленском Человеколюбивом Обществе, Православный архиепископ в Вильне назначен, в числе других лиц, непременным почётным членом сего общества.

Считая долгом о сем Ваше Высокопреосвященство уведомить, имею честь быть с отличным почтением и совершенною преданностью Милостивый Государь, Вашего Высокопреосвященства покорнейший слуга

Фёдор Миркович.

Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Государь Император Именным указом, данным в 1-й день сего апреля Святейшему Синоду, Высочайше соизволил возвести Ваше Преосвященство в звание члена Святейшего Синода.

Поспешая уведомить вас, Милостивый Государь и Архипастырь, о таковой Монаршей милости, от искреннего сердца приношу поздравление с сим новым знаком Августейшего благоволения к отличным заслугам вашим Православной Церкви и Отечеству.

С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим слугою

граф Протасов.

Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Отношением, от 4 сего апреля за № 2494, я имел честь сообщить Вашему Преосвященству о Всемилостивейшем возведении вас в члены Святейшего Синода.

К сему имею честь присовокупить, что Его Императорское Величество изволит признавать необходимо нужным пребывание Вашего Преосвященства во вверенной вам епархии, которая от личного надзора вашего получает столь успешное развитие во всех частях своего управления.

С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим слугою

граф Протасов.

Указ Его Императорского Величества, Самодержца Всероссийского, из Святейшего Правительствующего Синода, синодальному члену, преосвященному Иосифу, архиепископу Литовскому и Виленскому, Святодухова Виленского монастыря священноархимандриту и кавалеру. По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали рапорт Литовской духовной консистории, от 26 февраля сего года за № 2104, о завещанных Вашим Преосвященством в пользу Виленского Святодухова монастыря 3,000 руб. сер. Приказали: Вашему Преосвященству за сделанное в пользу Церкви пожертвование объявить указом признательность Святейшего Синода. Марта 31 дня 1848 года. (Подлинный подписали): Обер-секретарь Илья Бейер, Секретарь Севастианов и Помощник секретаря Пётр Гуспет.

Милостивый Государь и Архипастырь.

Русское Географическое Общество, равно и Совет оного, которым я представил присланные Вашим Высокопреосвященством, при отношении за № 2953, этнографические сведения, поручили мне изъявить Вам, Милостивый Государь, живейшую признательность за доставление этого прекрасного труда; Общество льстит себя надеждою, что Ваше Высокопреосвященство не оставите его своим просвещённым содействием.

С отличным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Высокопреосвященства покорный слуга

Ф. Литке.

Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Его Императорское Величество Высочайше соизволил признать нужным, чтобы Ваше Преосвященство отправились в наступающее лето для обозрения Могилёвской, Минской и Полоцкой епархий, обратив внимание на состояние в оных духовенства, на отношения его к пастве, на положение духовно-учебных заведений и вообще на всё то, что признаете достойным внимания относительно благоустройства епархий и духовного блага паств.

Поставляю долгом уведомить о сем Ваше Преосвященство, присовокупляя, что о всём вышеписанном вы будете извещены формально указом Святейшего Синода.

С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим слугою

граф Протасов.

Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Г-н военный министр уведомляет, что командующий гренадерским корпусом, генерал-лейтенант Муравьёв, представил письмо Вашего Преосвященства на имя командира Екатеринославского гренадерского Его Высочества Наследника Цесаревича полка полковника Штакельберга, в коем вы, Милостивый Государь и Архипастырь, предлагаете принять от вас, для нижних чинов означенного полка, 60 пуд. говядины и 60 гарнцев водки, присовокупив, что говядина и водка в полк получены. При сем г-н военный министр изъясняет, что Государь Император по всеподданнейшему о сем докладу Высочайше повелеть соизволил сообщить мне, что Его Величество благодарит Ваше Преосвященство.

О сей Монаршей воле поставляя долгом сообщить вам, Милостивый Государь и Архипастырь, с совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим слугою

граф Протасов.

Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Г-н военный министр сообщает, что по всеподданнейшему докладу Государю Императору о доставлении Вашим Преосвященством, при письме к командиру л.-гв. Семёновского полка генерал-майору Гильденштуббе, 150 руб. сер. на винную порцию нижним чинам сего полка, Его Императорское Величество Высочайше повелеть соизволил: благодарить вас за означенное пожертвование, как и за первый дар ваш л.-гв. Преображенскому полку.

Извещая вас, Милостивый Государь и Архипастырь, о сем Высочайшем повелении, с совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим слугою

граф Протасов.

Его Высокопреосвященству Господину Литовскому и Виленскому архиепископу и кавалеру Иосифу.

При высокопочтенном отзыве Вашего Высокопреосвященства, от 20 сего ноября за № 3637, Человеколюбивое Общество, получив тысячу рублей серебром посредством заступающего место председателя сего Общества официала прелата Бовкевича, пожертвованных Вашим Высокопреосвященством для вспомоществования страждущим и неимущим в г. Вильне, в день радостной памяти окончания 20 сего ноября двадцать пятого года со времени восшествия на Всероссийский престол ныне Всемилостивейше царствующего Государя Николая Павловича, честь имеет от имени своего и от имени нищих и несчастных, за таковое великодушное деяние, изъявить Вашему Высокопреосвященству искреннейшую благодарность, и при том довести до сведения Вашего Высокопреосвященства, что, согласно воле вашей, означенный капитал вместе с сим внесён на вечные времена в Государственный Заёмный Банк, и что проценты от оного употребляться будут по назначению Вашего Высокопреосвященства.

Заступающий место председателя Общества, официал прелат Бовкевич.

Вице-директор 1-го отделения, коллежский советник Костровицкий.

Директор 2-го отделения, коллежский асессор Снядецкий.

Секретарь А. Потоцкий.

Высокопреосвященнейший Владыко и Архипастырь.

Состоящее под моим председательством Императорское Русское Географическое Общество избрало Ваше Высокопреосвященство в свои почётные члены.

Препровождая при сем диплом на это звание, мне приятно надеяться, что Ваше Высокопреосвященство, в свободное время от трудов по управлению вверенной вам паствы, примете участие в полезной деятельности учёного сословия, которое имеет главною целью изучение отечества и распространение между Русскими правильных сведений о России.

Поручая себя вашим молитвам, пребываю к вам навсегда доброжелательным.

Константин.

ИМПЕРАТОРСКОЕ РУССКОЕ ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО.

В собрании 19-го мая 1851 года

избрало

Высокопреосвященного Иосифа Архиепископа Литовского своим Почётным Членом

Председатель Константин.

Вице-председатель М. Муравьёв.

Секретарь Ханыков.

(М. П.) № 284. 20 мая 1851 года С.-Петербург,

Оу҆ка́зъ Е҆ГꙌ̀ І҆МПЕРА́ТОРСКАГО ВЕЛИ́ЧЕСТВА, САМОДЕ́РЖЦА ВСЕРꙌССІ́ЙСКАГО, н҆зъ Свѧтћйшагѡ Прави́тельств̀ющаго Сѷно́да, синодальному члену преосвященному Иосифу, архиепископу Литовскому и Виленскому Святодухова Виленского монастыря священноархимандриту и кавалеру.

По оу҆ка́з̀ Е҆ГꙌ І҆МПЕРА́ТОРСКАГО ВЕЛИ́ЧЕСТВА Свѧтћ́йшїй Прави́тельств̀ющїй Сѷно́дъ сл́шали предложение Его Сиятельства, г-на обер-прокурора Святейшего Синода графа Николая Александровича Протасова, полученное 14 апреля следующего содержания: Правление С.-Петербургской духовной академии донесло, что Ваше Преосвященство предложением, от 5 прошедшего марта, дав знать Литовскому семинарскому правлению, что завещанием, сделанным ещё в 1847 году декабря 10 дня, отказали всю библиотеку свою Литовской семинарии, почти половину сей библиотеки передали ныне же в собственность семинарии с приложением каталога жертвуемых книг, собственноручно Вашим Преосвященством подписанного и скреплённого по листам. В сем каталоге значится книг 397 номеров, а сочинений 319, в 1130 томах, в чистом переплёте, за исключением 103 брошюр. Цена всем книгам показана свыше полутора тысячи руб. сер. Семинарское правление, приняв все означенные в каталоге книги в целости, передало оные библиотекарю семинарии для внесения в каталог книг семинарской библиотеки. О таковом пожертвовании Вашего Преосвященства Его Сиятельство предлагает Святейшему Синоду. Приказали: Вашему Преосвященству за новый знак усердия к пользам Литовской семинарии объявить особенную признательность Святейшего Синода; о чём и послать вам указ. Августа 7 дня 1851 года.

Обер-секретарь И. Бейер.

Помощник секретаря Н. Россов.

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивый Государь.

Государь Император, по всеподданнейшему докладу моему, в 9-й день сего апреля, Высочайше соизволил утвердить Ваше Высокопреосвященство вице-президентом Виленского комитета.

Сообщая вам, Милостивый Государь, о таковой Высочайшей воле и поручая себя архипастырским молитвам вашим, покорнейше прошу принять уверение в совершенном почтении и преданности.

Граф Орлов.

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

По Высочайшему повелению, имея честь препроводить при сем к Вашему Высокопреосвященству назначенный вам Государем Императором экземпляр изданного архитектором Фоссати Живописного Альбома Аия-Софии в Константинополе, покорнейше прошу о получении меня уведомить.

Поручая себя молитвам вашим, с совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Высокопреосвященства покорнейшим слугою

граф В. Адлерберг.

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Государь Император, по всеподданнейшем представлении Его Величеству препровождённого ко мне Вашим Высокопреосвященством конверта на Высочайшее имя с просьбою о принятии на военные потребности, во всё продолжение войны, половины производящегося вам по штату архиерейского жалованья, Высочайше соизволил собственноручно на докладе моём написать: «благодарить».

Сообщая о сем вам, Милостивый Государь и Архипастырь, долгом считаю присовокупить, что относительно приёма, согласно желанию вашему, пополугодно, жертвуемого вами жалованья, я вместе с сим вошёл в сношение с г-м военным министром.

С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Высокопреосвященства Милостивого Государя и Архипастыря покорнейшим слугою

граф Протасов.

Преосвященный Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Государь Император изволил получить всеподданнейшее письмо Вашего Высокопреосвященства, от 23 минувшего февраля, в котором вы, выражая горестную потерю России кончиною незабвенного родителя Его Императорского Величества Императора Николая Павловича, вместе с тем приносите Его Императорскому Величеству верноподданнические чувства преданности.

Его Императорское Величество, с благоволением принимая выражение чувств ваших и преданность к престолу и отечеству, изъявляет Вашему Высокопреосвященству Высочайшую свою благодарность.

По воле Его Величества имею честь сообщить о сем Вашему Высокопреосвященству.

Испрашивая вашего архипастырского благословения, имею честь быть, с совершенным почтением и таковою же преданностью, Вашего Высокопреосвященства, покорнейший слуга

Александр Танеев.

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Получив от г-на министра финансов назначенную Государем Императором для Вашего Высокопреосвященства золотую медаль на кончину в Бозе почивающего Императора Николая Павловича, имею честь препроводить сию медаль к вам, Милостивый Государь и Архипастырь, покорнейше прося о получении оной почтить меня уведомлением.

С отличным почтением и совершенною преданностью имею честь быть Вашего Высокопреосвященства, Милостивого Государя и Архипастыря, покорнейшим слугою

А. Карасевский.

Поручение Вашего Высокопреосвященства о погребении дражайшего родителя вашего, в Дзякушках, исполнено. Отправившись из Вильна 18 числа сего июля, в 6 часу вечера, и продолжая путь безостановочно, в Дзякушки прибыли мы в 12 часу, на другой день, где застали о. благочинного с духовенством, окончивших вынос в церковь в Бозе почившего. Они вынесли из дома усопшего в 8 часов утра, 19 июля, и потом служили соборную литургию и панихиду. Матушку нашли мы в состоянии здоровья весьма хорошем и в примерном благодушии, каковое продолжалось и во всё время пребывания нашего в Дзякушках. При ней находились брато́ва о. благочинного и дочь Богдановичова. В 6 часов вечера того же дня совершили и мы соборную панихиду и читали при гробе святое евангелие; а в 8 часов сего ж вечера прибыла и Елена Осиповна с семейством; она, узнав на пути, что вынос сделан, остановилась у церкви и совершила долг поклонения усопшему родителю. В пятницу, 20 июля, была в церкви заупокойная литургия и отправлена мною соборне панихида, а после чтение св. евангелия; при сем присутствовали матушка и всё семейство. Вечером того ж числа служили всенощную, а после таким же порядком панихиду. В субботу, 21 числа, утром, собралось духовенство всего благочиния и о. благочинный; (они после выноса отправились по домам, оставив трёх священников для чтения св. евангелия, а о. благочинный выезжал на ночлег в Голдово к сыну). В 10 часов утра начато было богослужение совершением проскомидии и чтением часов, а в половине 11 часа, когда прибыли в церковь матушка и Елена Осиповна с детьми, начали литургию в сослужении о. Иоанна и трёх священников, с двумя диаконами. Во всё время литургии священники, не служившие оной, все стояли около гроба, в ризах и со свечами в руках. Во время причастного, священник из Лиды Крюковский говорил надгробное слово, а на отпевании после последней ектении, пред прощальными стихирами, таковое ж слово говорил о. Иоанн, смотритель училищ. Святая литургия и отпевание совершены были чинно и в порядке; причётники пели и читали очень хорошо без всякого опущения; пять евангелий на отпевании читались поочерёдно мною, о. благочинным, о. смотрителем, вице-благочинным и следующим за ним священником. Евангелие, пожертвованное от Вашего Высокопреосвященства, во всё время стояло на гробе у головы, а ниже его кресты, бриллиантовый, золотой и за 1812 год. Гроб закрыт был ещё при выносе в церковь. Матушка присутствовала в церкви во всё время богослужения, которое продолжалось, кроме чтения часов, ровно три часа; её подводили к гробу проститься; все пролили слёзы, Елена Осиповна и все дети, а наипаче когда опускали гроб в могилу; не равнодушны были и мы, прощаясь с добрым и маститым старцем – отцом. По окончании всего подобающего в церкви, все отправились в дом, и там по совершении литии всё духовенство угощено было обедом; была и матушка за сим обедом, не чувствуя, как заметно, никакой усталости и утруждения; обед был заключён пением «вечная память» и «со святыми упокой».

Засим имеют честь донесть Вашему Высокопреосвященству и о последних часах жизни дражайшего вашего родителя, из рассказанного мне священником Грудзинским, на руках коего в Бозе почивший скончался. Покойный за несколько уже дней до кончины имел дыхание тяжёлое; священник Грудзинский всякий день был при нём, сколько было нужно; но как 16 числа дыхание сделалось тяжелее, священник остался при нём неотходно; вечером этого числа покойный дышал уже очень тяжело, но молился и говорил до половины 11-го часа вечера; по его желанию отслужен был молебен и прочитан канон на исход души; всех он благословил поимённо, с прибавлением слов: «всех, и великих и малых». Просил и сам у всех прощения, чтобы и его простили, с присовокуплением слов: «аще отпустите на земли, будет отпущено и на небеси». При сем говорил, чтобы по кончине его дать знать в Лиду, а там уж пошлют и в Вильно; в Новогрудок и в Мир посылать и осведомлять не велел; после, как мне говорили, и матушка была того ж мнения. Что и было исполнено, а чрез это при погребении никого не было, ни из Мира, ни из Новогрудка; впрочем Елена Осиповна говорила, что будет писать к ним тотчас после погребения. С половины 11-го часа вечера покойный начал слабеть и забываться, и последовала дремота. В половине 1-го часа по полуночи, т. е. 17-го уже числа, слабеть стало у покойного самое дыхание, делалось уже редкое. Ровно в час по полуночи священник, заметив хрипение, начал читать молитвы, а Ивацевича послал разбудить матушку, как она приказывала при кончине разбудить её; но матушка не застала уже кончины. Батюшка скончался на руках священника ровно в час полуночи, или в начале 2-го часа; о. Грудзинский при сей кончине для облегчения кончавшегося поддерживал голову. – Матушка пришла, помолилась Богу, поцеловала руку усопшего, постояла, ещё помолилась и отошла в спальню, села на кровать, и уже сидела и не ложилась спать. В 2 часа опрятали тело, облачили в полное священническое облачение, вложили в руку чашу собственную покойного, тампаковую золочённую, как он желал, отправили панихиду и тотчас послали в Лиду к о. благочинному, который того же дня вечером и прибыл. Два дня усопший лежал как спящий; но на третий день по общему согласию гроб закрыли, предположив совершить погребение в пятый день, т. е. 21 числа июля, в субботу. – Могила, в которой похоронили покойного, в церкви, со сводом, у северной стены, близко к иконостасу, между двумя окнами в стене, в промежутке коих, по мнению моему, кроме плиты на полу над гробом, есть возможность вставить особую плиту на стене с надписью о покойном, а сверх оной можно поставить образ по мере других трёх уже предназначенных; можно, чтобы в память покойного пред сим образом и лампадка теплилась, хотя во время одних только священнослужений в церкви; но это как будет благоугодно Вашему Высокопреосвященству.

Но осмеливаюсь при сем доложить ещё Вашему Высокопреосвященству, что в Дзякушской церкви, как я заметил, напрестольный крест очень беден, медный и когда-то посеребрённый, самой простой работы. Не благоугодно ли будет, на счёт тех 800 рублей, что в Свято-Духовом монастыре, поручить купить в Москве крест сребро-позлащённый, на рукояти коего, на задней стороне, вырезать бы слова в память усопшего, настоящий же медный крест может употребляться при требах по приходу. Ещё, престольная одежда – одна, и праздничная и будничная, малинового плиса с тиснёными цветками, но и та уже совершенно полиняла; нужно бы и таковую одежду устроить новую, хотя не из богатой какой-либо материи, вместе ж с тем и пелену для жертвенника; на всё это по вымеру иеродиакона Серия нужно материи или парчицы, если в 10 вершков ширины, не более 25-ти аршин. Кадил там два, одно серебряное, старой формы, но хорошо, другое медное и почерневшее. Поэтому не нужно ли купить и новенькое медное посеребрённое кадило. Стихаря в церкви нет ни одного.

Из Дзякушек мы предположили было выехать в воскресенье после обеда; но матушка и Елена Осиповна убедили нас остаться до понедельника, в который после обеда мы и выехали. Пред отъездом я говорил священнику Грудзинскому, чтобы он не упустил дней поминовения, чтобы в 9-й, 20-й и 40-й дни по кончине были, непременно литургии и панихиды. В 9-й день, 25-го числа июля, в среду, совершены были литургии и в Волынских церквах и монастырях, а в кафедральном соборе после соборной литургии панихиду служил преосвященнейший Филарет.

Затем, осмелясь представить Вашему Высокопреосвященству два надгробные слова, произнесённые в день погребения родителя вашего, одно на литургии священником Крюковским, а другое в конце отпевания смотрителем училищ о. Иоанном, имею счастье пребыть Вашего Высокопреосвященства нижайший послушник

наместник архимандрит Антоний.

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивый Архипастырь!

Государю Итератору благоугодно было Всемилостивейше повелеть: архиерейское облачение, устроенное ко дню священного коронования Их Императорских Величеств, которое вы в сей день имели на себе, вам подарить.

Как из сведения Успенского протопресвитера видно, что сие облачение находится уже у вас, то покорнейше прошу в сем меня удостоверить.

С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего Высокопреосвященства покорнейший слуга

Филарет, митрополит Московский.

МУЗЕУМ ДРЕВНОСТЕЙ

и

ВИЛЕНСКАЯ ВРЕМЕННАЯ АРХЕОЛОГИЧЕСЕАЯ КОММИССИЯ

НА ОСНОВАНИИ ПОЛОЖЕНИЯ

Высочайше утверждённого в 29 день апреля 1855 года признали избранным Высокопреосвященного ИОСИФА Митрополита Литовского и Виленского в число своих

ДЬЙСТВИТЕЛЬНЫХ ЧЛЕНОВ.

Попечитель Виленского учебного округа, генерал-лейтенант и кавалер

барон Врангель.

Попечитель музеума древностей, председатель Виленской археологической комиссии и кавалер

граф Тышкевич.

(М. П.) Учёный секретарь Крупович.

Ваше Высокопреосвященство Возлюбленный о Господе брат и сослужитель!

Конференция Киевской духовной академии, имея в виду неослабную ревность вашу по Православию и любовь к преспеянию духовного просвещения, ваши архипастырские труды, коими Ваше Высокопреосвященство содействовали возвращению в лоно Церкви Православной множества отторженных чад её, – в собрании своём 30 минувшего марта, единодушно положила поднести Вашему Высокопреосвященству диплом на звание почётного своего члена.

Предварительно приведению сего в исполнение, на основании 297 § академического устава, покорнейше прошу вас, Милостивейший Архипастырь, почтить меня уведомлением о согласии вашем на принятие такового звания. По получении сего уведомления конференция почтёт приятным для себя долгом представить о сем по надлежащему Святейшему Синоду.

С совершенным почтением и братскою о Христе любовью, честь имею быть Вашего Высокопреосвященства покорнейший слуга

Филарет Митрополит Киевский.

Высокопреосвященнейший Владыко. Милостивый Архипастырь!

Вследствие изъявленного Вашим Высокопреосвященством согласия принять на себя звание почётного члена конференции Киевской духовной академии, определением Святейшего Синода, состоявшимся 7-го минувшего июля, Ваше Высокопреосвященство утверждены в сем звании.

Почтительнейше препровождая при сем от лица конференции диплом на оное, покорнейше прошу почтить академию уведомлением о получении оного.

Испрашивая вашего святительского благословения на труды сочленов и поручая себя вашим молитвам, честь имею быть Вашего Высокопреосвященства Милостивейшего Архипастыря всепокорнейший послушник

Ректор академии архимандрит Антоний.

Sub Avspicatissimo Regimine

Aygustissimi ас Potentissimi Imperatoris

ALEXANDRI SECUNDI

Totius Russiae Avtocratoris

Kijoyiensis Ecclesiasticae Academiae Conyentus pro potestate sibi concessa

Eminentissimum Iosephum, Metropolitam Lituaniae, Virum illustrissimum et eruditissimum variorumque ordinum Equitem, tum ob sacrum studium religionis Iesu Christi in Orthodoxa Ejus Ecclesia promovendae nec non flagrantem ardorem divinae gloriae amplificandae in procuranda animarum salute, tum ob ipsa merita praeclara in Orthodoxa patronymica Ecclesia peracta eaque favore et gratia ipsius Summi Numinis insignita, Honorarium Socium suum Solenni hoc Diplomate declarat, honoremque ei ac privilegia, concessa, decrevisse ac contulisse publiee testatur.

A. D. MDCOCLVII die 20 decembris.

Philaretus, Metropolita Kioviensis et Halicensis.

Apollinarius, Episcopus Czihyrinsky Wicarius Kioviensis Eparchiae.

Academiae Rector, Doctor Theologiae, Archimandrita Antonius.

Kioviensis Seminarii Rector, Archimandrita Petrus.

Academiae Inspector, Archimandrita Iohannicius.

Protopresbyter, Iohannes Scworcew, Doctor Theologiae.

Ab actis Academiae Davides Podgursky.

№ 67.

(М. П.)