Житие св. Саввы

Жизнь вечно переливается над всеми человеческими словами и понятиями, хотя в человеческих понятиях и словах есть нечто от жизни, но большая часть ее остается покровенной и сокровенной в некоем бескрайнем божественном таинстве. И разум человеческий воспринимает и схватывает что-то от жизни, однако ее великая бескрайность превышает разум людской, пребывая непостижимой и неуловимой для него.

В общем это справедливо относительно жизни и ее тайны, но несравненно более это касается святой жизни. Сама по себе жизнь в своей сущности – от Бога, а жизни святого – вся от Бога, от верха до дна, от начала – до края. Но божественное может быть постигнуто самим божественным: Божественным разумом – что оно – божественно, Богом – что оно – от Бога. Поэтому и благовествует святой Апостол:

«Но мы приняли Духа от Бога, дабы знать, что нам Христом даровано от Бога» (1Кор. 2, 12). Одним Духом Святым люди могут осознать и постигнуть то, что есть от Трисвятого Бога. Сам дух человеческий, разлученный от Святаго Духа Божия, никогда не в состоянии осознать и постигнуть это. Для того, чтобы сознать и понять это, ему нужно родиться и возродиться в Духе Святом. А это происходит, когда человек весь свой ум и весь свой разум с помощью благодатных евангельских добродетелей соединяет с умом Христовым, умом Богочеловеческим, умом Церкви, то со святым и превеликим апостолом можем сказать: Мы ум Христов имеем».

Именно по этой причине только Духом Святым можно постигнуть и объяснить и усвоить святую жизнь святителей Божиих. Ибо у них все – от Бога. Святители – потому святители, что через свое боголюбие всем своим бытием они связаны с Единым Святым – Трисолнечным Богом и Господом: вся душа их вытекает из Бога: так и ум и разум, так и воля и совесть, так и сила и крепость, так и вся жизнь. Они – не свои, но Божии: всей душой своей, всем сердцем своим, всей крепостью своей, всей мыслью своей, всей волей своей они припадают к Богу. Они – свои для себя Самим Богом: насколько они – Божии, настолько – свои. Верою, любовию, надеждой, молитвой, постом, кротостью, терпением, смиренностью и остальными евангельскими добродетелями они переносятся к Богу и в Нем их божественная благодать перерождает, преображает, очищает, освещает, охристовляет, обоживает и они становятся «причастники Божественного естества» (2Петр. 1, 4). То есть они «святы во всех поступках» (1Петр. 1, 15). Они мыслят Богом, чувствуют Богом, желают Богом, хотят Богом, делают Богом, Живут Богом. И как телом на земле, таково их «жительство на небесах», их жизнь «сокрыта со Христом в Боге» (Кол. 3, 3). Отсюда у них божественная, бессмертная, всепобедная, чудотворная сила: в их мыслях, делах, речах. Отсюда они «все могут о укрепляющем их Христе Иисусе» (Фил. 4, 13). Поэтому их святы, чудесные и чудотворные личности или их дела я не могу понимать чувственным разумом, но только разумом охристовленным, облагодатственном, освященным, одухотворенным, духовным, в котором присутствует Дух Святый, как живая, творческая, мысленная сила, ощущающая сила, освещающая сила. «Освящаемый и освящающий – от Единого все» (Евр. 2, 11). Сам человеческий духоводимый ум способен проникнуть в святые и страшные таинства Божия «в глубины Божии» (1Кор. 2, 10). А у святых – всегда глубины Божии. Сам ум, очищенный от страстей и греховной тьмы, и освещенный благодатью Святого Духа, в состоянии почувствовать и постигнуть и захотеть того, что свято, и жить ими и ради него.

Ибо только чистые могут познать Единого Чистого: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5, 8). прежде всего узрят в святых, потому что Он во святых почивает. А также они увидят все божественное, что рассеяно по всем творению.

Всякий святой есть богоносец, в полной мере, в какой может быть человек, ибо он Богом живет. Богом мыслит, Богом чувствует, Богом хочет, Богом делает. У него все – от Бога, в Боге, ради Бога. Святые суть очевиднейшее, полнейшее, наисовершеннейшее богоявление, к тому же – самое убедительное. Богочеловек Христос есть всесовершенное богоявление в человеческом облике – видимый образ Бога невидимого (Кол. 1, 15). А в Нем и с Его помощью, в большей или меньшей степени все – христоносцы, на первом месте – святые. Чем человек чище сердцем и умом, те все больше он ощущает и видит. Упорный грешник не увидел, или не увидит этого, потому что грех ослепил очи души и очи сердца, и очи сердца, и очи совести, так что он видя не видит, и слыша не слышит, и мудрствуя не разумеет. Отсюда – такие соблазны относительно усопших святых, а особенно – из-за святого Саввы. Ибо когда люди чувственного разума дерзают объяснять его чудесную деятельность, они соблазняются о нем, уродуют и искажают его облик. А все это – оттого, что величие сербского богоносца хотят объяснить без Бога, и величие сербского христоносца стремятся объяснить без Христа, и величие сербского чудотворца желают объяснить без Господа, чудотворствовавшего через него.

К этой мысли побуждает нас даровитый жизнеописатель Святого Саввы, хилендарский монах Феодосий, а кроме него – мудрый ученик святого Саввы, хилендарский иеромонах Доментиан. Монах Феодосий приступал к написанию жития св. Саввы с таким благоговейным страхом и молитвенным смирением, как если бы он принимался за написания Святого Евангелия. И действительно, опосредованно он и приступал к нему, когда описывал жизнь насквозь евангельскую. В этой святой жизни божественное и человеческое непрестанно переплетается, смешивается, соединяется. Все человеческое неощутимо переливается и разливается в божественное и обратно. Тут – все человеческое по-божественному чудесно и дивно, а все божественное – по-человечески реально и ощутимо, как и все в Богочеловеческом Святом Евангелии. Истиннолюбивый монах Феодосий весь – в некоем внутренностном мучении, потому что для него действительно людская речь не может даже приблизительно достойно выразить то, что «произошло в самом деле», для него больно и тяжело подчеркивать, как он говорит, что излагает «не какой-то вымысел, но сущую истину». Кто – от Истины, тот ощущает истинность его искренних речей, кто – против Истины, то Истина не навязывает ему себя силой, но она тихо, с небесной печалью удаляется от него и со вздохом шепчет небу: он оглох от гордости и греха.

Это ясно подтверждает трогательное введение Феодосия в житие святого Саввы:

«Я ничтожен разумом, и не имею ничего в убогом дому ума своего, чтобы по вашему достоинству предложить достойную трапезу, полную словесной ангельской пищи, и прошу вас, о отцы, верные слуги Богатого Владыки и Бога, молите Его, да подаст мне из Своих неисчерпаемых сокровищниц слово, изменяющее разум и язык ясный, а прежде всего – образ светлость, чтобы очистившись от мрака души и ума, я мог ревностно проповедывать о истинах жизни всеблаженного Саввы, просиявших в народе нашем. Я не стремлюсь похвалить его, потому что похвала праведнику – от Господа, но стремлюсь получить пользу от него и себе и другим. Ведь подобно тому, как древним нужно было описывать жизнь знаменитых мужей и почтить их ради пользы, так и сейчас, в последнем и ленивом поколении, в котором уже приближается конец и мало спасаемых, весьма потребно и желательно писать о них с чистым почитанием, для того, чтобы это поколение, смотря на их жизнь, как на живых столпов, столь высоко находящихся над нами, и видя, как мы отстаем от них, устыдилось и осудило бы себя своею совестью за леность, пребывающую в нем, чтобы оно училось хотя бы понемногу двигаться к истине. И этот рассказ, как и многие другие великие повествования, с большим трудом побуждает сердце наше к исправлению жизни.

«Сего ради и я, покорившись вашей отеческой заповеди, предлагаю повесть о жизни славного всеблаженного Саввы, пребывавшего в посте на святой горе Афон, а после – ставшего первым архиепископом и учителем сербским. Не по пустой молве я составлял его житие, но от честных учеников его, которые вместе постились с ним, и были спутниками в его странствиях, и сотрудниками в его путешествиях, которые оставили его стаду написанное ими житие его, подобное богатой сокровищнице, чтобы и другие имели общение с их блаженным отцом. Я не предлагаю ради похвалы блаженного Саввы каких-либо вымыслов, но только сущую истинную. И мы боимся многими похвалами скорее укорить его, чем похвалить; скорее мы были бы счастливы, если бы смогли ясно рассказать о том, что действительно было, ибо он богат небесными похвалами, и божественными, и ангельскими, которые не в состоянии изречь наш страстный и нечистый ум. Но по его молитвам, призывая в помощь Бога, насколько это в наших силах, начнем повесть о великом Савве откуда следует: ибо от самого корня надлежит искать и росток, и грозд, ведь не собирают терния с лозы».

Великий сербский жупан [Жупан – титул сербских властителей, приблизительно соответствует нашему князю. Титул появляется с одиннадцатого века], самодержец Стефан Неманя, был благочестив, богобоязнен, боголюбив, храбр и украшен незлобием, правдой, милостью и кротостью. Его супруга Анна, внучка греческого царя Романа [В оригинале дочь – кчи, однако это невозможно, поскольку Анна родилась между 1125 и 1130 годом, а ближайший византийский император с именем Роман – Роман IV Диоген умер в 1078 году], ни в чем не уступала своему мужу в благих добродетелях. После того, как у них родилось много сынов и дочерей, тихая и благочестивая Ана перестала рожать по промыслу Божию, как некогда Лия, супруга Иакова (Быт. 30, 9–21)) По этой причине оба они сильно тосковали и всей душой желали , чтобы у них появился еещ один ребенок. И богомудро посоветовавшись между собой, они встали на молитву и со слезами возопили ко Господу: «Господи Боже Вседержителю, Ты некогда послушал Авраама и Сарру и других праведников, которые молились Тебе, да дашь им потомство, услыши днесь и нас грешных рабов твоих, молящихся Тебе: дай нам по воле милосердия Твоего и по божественному промыслу Твоему родить чадо мужского поло, да по бескрайней силе боголюбивого доброверия Твоего исполнит оно свое отечество, которому мы, слуги твои, положили начало по заповеди Твоего Божества и и твоих святых апостолов, надеясь принять Твою божественную награду. И если сотворишь милость с рабами Твоими, то даем тебе единственный обет: от зачатия дитя мы разлучаемся от природной законной любви и ложа, и будем все время, до конца жизни, сохраняться в чистоте тела, «совершая святыню во страсе Твоем.»

И преблагий Господь, Который находится вблизи всех, кто истинно Его призывает, услышал чистую молитву и этих праведников. И это было начало несказанных судеб Божиих, которые так очевидно явились в жизни Преподобного, дивного и в самом рождении, ибо его рожденье было плод не только закона человеческой природы, но и молитвы. И родившись по природе, он дарован был от Бога, как плод молитвы, и Богу был предназначен. Обрадованные родители прославили Бога, и вскоре заново родили свое чадо водою и Духом, просветив его божественным крещением, и дали ему имя Растко [Растко родился в 1169 году. Значимо и интересно то, что в том же году во владение Русских перешел святогорский монастырь св. Пантелеимона, в котором позднее Растко принял монашеский постриг].

Когда Растко подрос и окреп, то родители отдали его учиться священным книгам. Всегда имея о нем великую радость и непрестанно вознося Господу благодарственные молтвы, родители богобоязненно воспитывали его во всяком благоверии и чистоте. И для него были устроены палаты, в которых он и жил. Имея к нему безмерную и сверхприродную любовь, родители всегда смотрели на него с ненасыщенной душой: ибо красотой тела и души он превосходил всех своих братьев, и еще ребенком он удивлял всех своей памятью, так что все говорили: «Это чадо являет как бы некое новое знамение».

Воспитанный в великой любви, доброй вере и чистоте, и наученный всякому боголюбию и доброму нраву, молодой князь в пятнадцать лет получил от своих родителей одну область в государстве, куда он мог ездить со своими вельможами и сверстниками ради охоты, скачек и других забав. Однако сердце молодого Растка влекло в другую сторону: вкусивши от разума святых божественных книг, которые он непрестанно читал, он стяжал начаток премудрости – страх Божий, и изо дня в день он все больше и больше разгорался божественной любовью, каки как бы добавлял огонь ко огню в своем ненасытном божественном стремлениию Он зажег душу свою Духом Святым и еще в ранней юности он всем сердцем поверил истинным словам Господним: «Кто любит отца или матерь более Меня, недостоин Меня, и кто не берет креста своего и не следует за Мной, недостоин Меня» (Мф. 10, 31; Лк. 17, 26). И своим чистым сердцем и свежим и светлым юношеским умом он понял, что эта жизнь – временна, мятежна и пуста: царство и богатство, слава и сияние этого мира – многомятежны и непостоянны; видимая красота, обилие жизни и счастье на земле подобны тени, удовольствие от еды и питья, веселье, пирование и все человеческое на земле – тщетно и нереально. Вооружившись Духом Святым, богоразумием, девственностью, великим воздержанием, чистой молитвой и духовной любовью, Растко избрал правый путь: он занимался чтением святых книг, ревностно отстаивал в церкви все богослужение, любил пост, избегал празднословия и неуместного смеха, отвращался от непристойных речей и безнравственных песен, которые своей распущенностью расслабляют юношескую душу. Будучи благостным, кротким, любзеным со всеми, он редко как кто любил сирот и весьма почитал монашеский чин. Горя Духом Святым он всегда молил Господа показать ему путь спасения, по которому он должен идити. А сами его родители, видя его возвышенные добродетели, чувствовали себя посрамленными пред ним и так смотрели на него, как будто он был не рожден ими, а действительно подарен им Богом.

Устремляясь своей христоискательной душой ко всему небесному, божественному, бессмертному, Растко ревностно и упорно удалялся и уходил от всего мирского, земного и временнного. Бодрственно продолжая благочестивые дела своего отца, матери и дяди Стратимира в основании обителей – Студеницы, Святого Николая, Топлицы Граца, и читая благочестивые книги и жития святых, молодой Растко ревностно взращивал в себе судьбоносное желание – по примеру пустынников и постников оставить дворец своего отца, удалиться ко святой тишине и всего себя посвятить Богу. Проводя свои юношеские дни в этом возвышенном и сладостном желании, Растко часто и много слышал, в особенности от благочестивых монахов, приходивших для милостыни в Рашку и во дворец Немани, что там далеко на юге, за Солунью есть одна гора, отделенная от мира, которая называется Святой Горой, что там – много монастырей, в которых живут многочисленные монахи, ради Христа и спасения своей души оставившие мир, отрекшиеся от всего телесного и земного и посвятившие себя Богу, посту и молитве. Помимо этого, ему говорили, что там много постников, которые живут по лесам, пещерам и ущельям, мучают свое тело различными способами и проводят тяжкую и строгую жизнь в постоянном посту и молитвой, денно и нощно служа Господу Христу, чтобы обеспечить себе вечную жизнь и вечное блаженство.

Когда завершилось шестнадцать лет жизни Растка, его родители захотели оженить его, а это намерение решительно повлияло на него с тем, чтобы желание своей души он претворил в решение и привел в исполнение. Этому много способствовал приход святогорских монахов, пришедшийся как раз на то время. На семнадцатилетнего Растка особенно повлиял один русский монах, который с другими святогорскими монахами пришел во дворец его отца просить милостыню. Как говорит его жизнеописатель Феодосий, божественный юноша взял его к себе, и расспросив его о Святой Горе, получил от монаха обещание никому не рассказывать о его тайне. А монах ему рассказал все о пустынножительском чине: об общежительной жизни по монастырям, и о скитской – по два или три человека, и об отшельической – которую проводят некоторые, в посте и молчании. Это все он рассказывал очень точно, ибо этот монах не был просто знатоком того, что он рассказывал, но он был послан от Бога. А юноша, слушая это о монашеской жизни и о их ревности о Боге, и о их добрых подвигах, изливал потоки слез их своих очей. И отдохнув немного, он сказал: «Вижу, отче, что есть Бог, Который знает все, Который, увидев скорбь сердца моего, послал твою святость утешить меня грешного. Сейчас утешилось сердце мое и развеселилась душа моя несказанной радостью. Днесь я понял то, о чем непрестанно тосковал. Блаженны и преблаженны те, кто удостоился столь беззаботной и безмятежной жизни. Что же мне сделать, отче, чтобы я смог избегнуть многомятежной жизни этого мира и удостоиться подобной же ангельской жизни? Но если родители меня оженят, то я, будучи задержан любовью к телесному, не смогу достигнуть такой жизни. Поэтому я не хотел бы оставаться здесь ни одного дня, чтобы не коснулось меня сластолюбие этого мира и против моей воли не отторгнуло меня от любви ко ангельской жизни, о которой ты учишь, отче. Хотел бы я бежать, но не зная пути, я мог бы заблудиться, а отец мой настиг бы меня и возвратил, (ибо это ему возможно), чем бы я и отца огорчил, и себя весьма осрамил, а потом я не достиг бы того, чего желаю.

«Горяча любовь родительская» – сказал старец – « неразрывна связь природная и мило единство семейное. Но Господь заповедал нам и все то с легкостью оставить и взять крест на плечи, и усердно идти за ним и все страдания легко переносить, смотря на Его страдания ради нас, чтобы не наслаждаясь в роскоши, и не ища телесного покоя, и оставив все, мы усердно приучались к наготе, голоду, бдению и молитве и прилежно стяжали умиление и плач с воздыханьем и сокрушением сердца. Вот что предлагается боголюбивым душам, как легкий путь, приводящий к добродетели и приносящий истинную славу и подлинную честь».

И юноша, слушая его, принимал к сердцу речи старца, подобно тому, как добрая земля принимает семя, и непрестанно рыдал. А старец удивлялся его теплой любви к Богу и божественному огню, который так распалил его душу, и внимательно слушал его речи, исполненные целомудрия и умиления, и затем сказал ему: «Вижу, чадо, что душа твоя глубоко вошла в любовь Божию, поэтому поторопись исполнить добрую волю свою, чтобы сеятель зла, дьявол, не посеял плевелы в сердце твоем (Мф. 13, 24–30), и укоренив ее не заглушил пшеницу твою – добрый замысел, и не отвлек от такового намерения. А будучи задержан телолюбием и сластолюбием, ты ничего не сможешь совершить, но будешь подлежать пороку и срамоте, как те в Евангелии, кто ради приобретения имения, и упряжки волов, и молодой невесты отреклись от сладостной вечери и бессмертныя трапезы, и по праву были объявлены недостойными избранного звания и веселья небесного царя Христа (Лк.14, 15–24). Я хочу послужить тебе в таком деле и с помощью Божией сопровожу тебя до Святой горы, куда ты желаешь уйти.

Растко, как только услышал это от старца, сразу покорился его воли, и восхвалил Бога, говоря: «Благодарю Тебя, Господи, что Ты дал уверение сердцу моему через этого странника». А старцу он сказал: «Отче, будь благословен Богом, что укрепил ты душу мою».

Исполнясь радости по этой причине, Растко немедленно направился к родителям, чтобы попросить у них благословение ехать на охоту. «Недалеко отсюда, на горе» сказал он родителям, – «много дичи; благословите нам ехать на охоту, и если мы задержимся, то не сердитесь, ибо я знаю, что там много оленей. Отец сделал по воле его и сказал: «Господь с тобою, чадо, благословляю тебя на добрый путь». А мать по-матерински обняла его и с любовию облобызала и отпустила с миром, наказав ему быстрее возвращаться. Не знали они, что их сын едет не на охоту за оленем, но сам как жаждущий олень устремился к источнику жизни – Христу, чтобы напоить жаждущую душу свою, горящую милым огнем любви Его.