Капитон Иванович Невоструев

Биографический очерк

Симбирская губернская архивная комиссия, предположив издать по случаю окончания первого десятилетия своей ученой деятельности особый (юбилейный) „сборник” трудов своих членов, остановилась на счастливой мысли поместить в этом сборнике, между прочим, биографию Капитона Ивановича Невоструева, ученого русского археолога, который очень много и плодотворно потрудился над исследованием Симбирской старины, особенно в области церковно-археологической. Таким образом, в юбилейном сборнике очень удачно должны будут совместиться, с одной стороны, об ученых трудах, так сказать, нового поколения местных археологов (первая статья сборника), с другой признательные воспоминания об ученой деятельности одного из ветеранов на поприще изучения местной старины, трудами которых, можно сказать, указаны пути и отчасти даны средства к дальнейшему изучению симбирских древностей новому поколению местных археологов.

Автор настоящего очерка на предложение архивной комиссии поместить в ее сборнике биографические сведения о К.И. Невоструеве не мог не выразить своего согласия тем более, что с именем Невоструева, а отчасти и с его историко-археологическими трудами, автору приходилось уже несколько познакомиться при прежних своих исторических работах¹, и на основании даже этого мимолетного знакомства он не мог не проникнуться истинным уважением и глубокой симпатией к этому малоизвестному в симбирском обществе великому русскому ученому и выдающемуся местному археологу.

Приступая к своей работе, автор должен был, прежде всего, ознакомиться с печатными трудами по вопросу о жизни и деятельности К.И. Невоструева. Таких источников в местных библиотеках, особенно в фундаментальной семинарской, оказалось немало, и они дали автору достаточный материал вообще для биографии Невоструева и особенно для характеристики его ученой деятельности в Москве², но в этих печатных трудах, к сожалению, автор не нашел почти никаких указаний, или, по крайней мере, встретил очень мало cведений собственно об ученых трудах Невоструева в Симбирске в период его службы в Симбирской семинарии, между тем как задачей автора, главным образом, должно было служить выяснение заслуг К.И. Невоструева в области изучения именно местных археологических памятников. Чтобы восполнить этот пробел, автор должен быль обратиться к другим, преимущественно местным, источникам.

Надеясь получить те или другие сведения по разбору и приведению в порядок К.И. Невоструевым местных монастырских архивов, автор лично наводил справки по этому вопросу в Симбирском женском монастыре, осмотрел архив Симбирского Покровского монастыря, по тому же поводу (через товарища председателя Архивной комиссии) обращался автор с запросами к настоятелю и настоятельнице монастырей Алатырских (мужского и женского), к наместникам Сызранского мужского монастыря и Жадовской пустыни. Результаты этих справок оказались не вполне удачными. Настоятель Алатырского Свято-Троицкого монастыря, например, сообщает: «в архиве монастыря деловые бумаги находятся только с 1743 года, переплетенные в особые тома, по несколько годов в томе (есть тома, переплетенные и погодно); за некоторые годы деловых бумаг не сохранилось; распределение дел и документов по содержанию не приводилось (производилось?). Кем и когда архивные деловые бумаги переплетались – сведений этих не имеется, а также производил ли рассмотрение архивных документов профессор Невоструев – сведений этих нет.»³

Наместник Сызранского Вознесенского монастыря, сообщив Комиссии, что в архиве Вознесенского монастыря дела переплетены и приведены в порядок с 1703 года по настоящий 1905 год, исключая утраченных за некоторые годы, к этому также добавляет: «Но кем и когда приводился архив в порядок, а также когда переплетались дела, сведений этих не имеется.»⁴

От наместника Жадовской пустыни, а также от настоятельниц женских обителей не удалось получить совершенно никаких сведений по архивному вопросу. Только личный обзор архива Покровского монастыря дал автору, как увидим ниже, более положительных указаний на участие К.И. в деле упорядочения монастырских архивов.

Далее, автора давно интересовал, а на этот раз уже стал тревожить вопрос о судьбе архивных материалов, которые по свидетельству местных старожилов⁵ собирались Невоструевым из архивов дух. консистории, монастырей и церквей Симбирской епархии, по-видимому, с целью использовать этот материал для историко-археологического описания епархии. До самого последнего времени все попытки автора выяснить судьбу этих драгоценных в церковно-археологическом отношении памятников оставались безуспешными⁶, и он уже готов был думать, что собранные трудами Невоструева памятники сделались жертвою пожара 1864 года вместе с архивами духовной семинарии и консистории, если эти архивные сокровища оставлены были собирателем их в том или другом из этих архивов. Но наш уважаемый сочлен, протоиерей С.С. Медведков в последнее время дал автору очень ценное указание, припомнив, что бывший преподаватель семинарии А.Л. Вышеславцев брал из архива консистории и разбирал какие-то старинные рукописи, касающиеся монастырей и церквей епархии. Это сообщение побудило автора начать новые и усиленные поиски за драгоценным наследством покойного Невоструева; особенно настойчиво обращался автор за справками по этому вопросу к архивариусу духовной консистории, хотя тот не раз и категорически утверждал, что в архиве консистории таких документов нет, а если когда-либо и хранились, то должны были погибнуть вместе с архивом консистории в пожаре 1864 года. В семинарском архиве и архиве Покровского монастыря новые поиски также были безуспешны.

И вот, когда уже исчезла всякая надежда отыскать Невоструевский архив, в половине прошлого июня, подбирая в фундаментальной семинарской библиотеке необходимые для своей работы книги, автор обратил внимание на сложенный в углу на полу библиотеки какой-то, казалось, библиотечный хлам; присмотревшись поближе к связкам этого мнимого хлама и выбрав на удачу из этих связок два-три старых, покрытых густым слоем пыли, рукописных тетради, автор с величайшим изумлением и радостью признал в этих тетрадях труды К.И. Невоструева, а в остальной груде мнимых библиотечных отбросов – драгоценный епархиальный архив, собранный Невоструевым. Поделившись своею радостью по поводу редкой находки с сочленом по Архивной Комиссии, инспектором семинарии А.И. Соловьевым, автор вместе с ним, очистив связки бумаг от пыли, тотчас же произвели беглый обзор найденным архивным сокровищам. Этот беглый обзор показал уже, что в архиве Невоструева заключаются действительно драгоценные материалы, которые имели и могут иметь огромное значение при изучении местной старины – и не только в церковно-археологическом отношении⁷. Откуда, когда и каким образом этот архив поступил в семинарскую библиотеку – остается открытым вопросом. Можно лишь с уверенностью предполагать, что этот архив до пожара 1864 года хранился не в Симбирске, а в Москве, у его собирателя (иначе он погиб-бы в пожаре), что по смерти Невоструева (в 1872 г.) этот архив, как имевший отношение к Симбирской епархии переслан быль в Симбирскую консисторию (на что указывают сохранившиеся на связках дел сургучные печати консистории), а отсюда уже, может быть, тем же преподавателем семинарии Вышеславцевым перемещен в библиотеку семинарии.

Это ценное архивное наследство К.И. может дать, без сомнений, самую истинную и твердую точку опоры при оценке заслуг К.И. Невоструева в области археологического изучения Симбирского края.

С такими надеждами автор и приступает к своей работе.

* * *

«Вот в Москве, в монастырском уединении, в одной из тесных и мрачных Чудовских келий, среди множества старых книг и рукописей, 20 годов сряду сидит ученый труженик и работает неустанно, днем и ночью, возвышаясь постоянно от кропотливого труда до творчества мысли, работает бескорыстно и самоотверженно, единственно во имя интересов науки, высоких и благороднейших интересов человеческих! Не высоко стоял этот человек на гражданской иерархической лестнице, не носил именитого титула и не увенчан был блестящими украшениями. Это был не больше, как профессор Симбирской семинарии, причисленный затем к Московской, некто смиренный Капитон Иванович Невоструев.»

«Отрешившись от всего ради знаний, от семейных радостей, от общественных развлечений, ничем так не дорожил в своей жизни этот богатырь-работник, как временем. У него сочтена была каждая минута, назначен был час для каждой работы: и каждая работа рассчитана на известный час. Когда почему-нибудь нарушался обычный порядок его занятий, тогда запирался он в своем монастырском уединении и не принимал к себе самых близких людей до тех пор, пока не восполнить потерянного времени усиленным трудом. Труд он считал призванием человека.»

«Не к тому должны мы стремиться (сидит он в своей келье и рассуждает), чтобы трудами других пользоваться для своего удовольствия, но к тому, чтобы своею жизнью облегчать труды других. Никакая роскошь в мире не доставит человеку такого высокого наслаждения, какое доставляет ученому его открытие в области знания.» Такой прекрасной личной характеристикой начинает свою статью о К.И. Невоструеве один из близких к нему людей, Е.В. Барсов⁸.

К этой чудной характеристике нам остается привнести только ту поправку или, вернее, дополнение, что аскетическая жизнь К.И. Невоструева и бескорыстное служение его науке начались не в Чудовских кельях, а в скромной его квартире в г. Симбирске, и продолжались не 20 лет, а гораздо больше. Почти десятилетний период его службы в Симбирске в должности профессора Симбирской семинарии был временем такого же напряженного и идейного служения науке – сначала в сфере его профессорской специальности, а потом и в области местной археологии⁹, как и московский период его археологической деятельности.

Под каким же влиянием создался такой чудный тип идейного труженика и ученого?

В цитированной уже нами статье Е.В. Барсов весьма удачно выясняет «те внешние воздействия, при которых сложился этот тип замечательного труженика». Воспользуемся авторитетными свидетельствами г. Барсова, поскольку они освещают условия и обстоятельства, среди которых протекал nepиод воспитания и образования К.И. Невоструева (в семье и школе).

«Уже детские годы начали приучать Капитона Ивановича к лишениям и терпению. Сын бедного Елабужского священника, Вятской губернии (родился в 1815 году), К.И. рано начал есть сухари с водой и ходить в школу босой. Если пользовался он ласками матери, зато отец его держал под грозою и обучал, по его словам, не только страху Божью, но и человеческому. По возвращении детей из школы, (духовн. учил), отец всегда требовал от них отчета в том, чему они учились, и тотчас же награждал или наказывал их. Впрочем, эта строгость была умеряема благоразумием и заботами о детском здоровье.

«Низшая духовная школа того времени, не смотря на все ее недостатки, представляла две замечательных особенности, чрезвычайно важных в деле классического воспитания. Детям открывалась тогда полная возможность благородного соревнования, каждый воспитанник сделав в классе, в присутствии учителя, греческий или латинский перевод, мог всегда написать на нем: Contendo le loco cum discipulo... т. е., спорю о преимуществе пред учеником таким-то. Если у подавшего contendo действительно оказывалось в переводе грамматических ошибок меньше, чем у того, на кого оно подано, то по суду учителя и всех учащихся они должны были поменяться местами, последний ученик таким образом легко мог сделаться первым. При этой возможности соревнования каждый учащийся знал, что успехи его оцениваются не произволом только учителя, но могут определяться и действительною ценностью его трудов, не спорною и для всех очевидною. Другая особенность тогдашней школы состояла в том, что выделялся целый месяц в году, для свободного проявления живых детских сил. В течение месяца мая учащиеся коллективно, всею школою, могли взывать к своему начальству: «Сегодня день весенний, воздух ароматный, природа зовет нас к игранию, а мы же к тому устали. Reverentissime pater, clementissimeque rector, rogamus recreationem!», т.е. «почтеннейший отец, милосерднейший ректор, просим сeбе отдохновения». Эти рекреационные дни были и праздниками школы, днями истинного детского веселья, полного и животворного. Их вспоминали, дожидались в течение целого года...¹⁰

«При таких школьных преданиях воспитывался Капитон Иванович Невоструев в Елабужском духовном училище. Он считался здесь сначала одним из посредственных учеников, и если выдвинулся и сталь впереди других, то именно благодаря тому, что подал contendo на одно из первых мест...»

«Из Елабужского духовного училища он перешел (в 1830 году) в Вифанскую Московскую семинарию, благодаря брату своему Александру, который быль уже здесь профессором.»

«На учащихся в это время больше других действовал тогдашний ректор семинарии Венедикт Григорович, впоследствии викарий С.-Петербургский, а затем архиепископ Олонецкий. Это был человек прямой и честный, с железной волей... Работая сам усидчиво и добросовестно, он того же требовал и от других. Будьте исполнительны, будьте исправны: вот правило, которое, повторял он своим питомцам.»

«Но без сомнения на Капитоне Ивановиче отразилось больше всего влияние его брата, Вифанского профессора Александра Невоструева. По собственным его словам, это был человек кабинета и трудолюбия удивительного. Пылкий, быстрый, горячий, он не давал дремать учащимся, и класс его всегда был временем живой и быстрой работы для всех...»¹¹

«Но если в семинарии К.И. Невоструев привык к деятельности, то характер и направление этой деятельности определились уже Московской духовной академией. Здесь в то время (1836–1840 г.) был не один знаменитый ученый, и Академия начинала новую эпоху своей истории. Ректором быль здесь в то время Филарет, впоследствии архиепископ Черниговский… Он начал в академии новую эру… Самая главная его заслуга состояла в том, что он направил умы студентов на изучение всякого предмета по его первоначальным источникам. Любопытно, говорят, было, как два Филарета митрополит Московский и ректор Академии спорили между собою на экзаменах о разных богословских предметах. Как известно, в первом издании «Православного Катехизиса» не было статьи о церковном предании, отчего некоторые упрекали его в лютеранском направлении; после долгих споров о том двух Филаретов, предложено было студентам, в числе которых был н Невоструев, написать годичные рассуждения «о Значении церковного предания». Все эти рассуждения ректором Филаретом представлены были Филарету митрополиту. И вот вскоре после этого, в «Православном Катехизисе» явилась статья о церковном предании, как признак истинной церковной веры.»

«На тот же путь историко-исследовательский направлял студентов тогдашний профессор (в последствии ректор Академии А.В. Горский. Имя его настолько известно не только у нас, но и за границей, что мы считаем лишним о нем распространяться. Заметим только по рассказам товарищей Невоструева, что в классе он постоянно царил над вниманием самых невнимательных слушателей. Записанные студентами лекции его доныне берегутся, как лучшие опыты церковной истории…»

«Новое направление, данное Академии ректором Филаретом и профессором Горским, вызвало всю энергию учащихся. В студенческих комнатах появились греческие и латинские фолианты, пергаментные фрагменты, древние рукописи и старые книги; каждый стремился отыскать что-нибудь новое на пути своих исследований. Опыты подобных исканий проверялись не только профессорами, но и самим ректором. Струя увлечений ученою работою, влитая в молодые силы целым потоком охватила всю академию…»

Вот те „воздействия”, при которых, по мнению г. Барсова, определился характер ученых работ Капитона Ивановича Невоструева.

К этому заключению г. Барсова нам приходится только добавить, что благотворные воздействия, определившие характер ученых работ К. И-ча, к счастью русской археологической науки, заметны и в последующий (внешкольный) период жизни Невоструева; даже можно сказать, что вся дальнейшая служебная и ученая деятельность его протекала под такими благодетельными для его призвания «воздействиями».

Окончив курс учения в Московской духовной академии с правом на степень магистра, К. Ив. Невоструев 17 сентября 1840 года определен был наставником Симбирской семинарии по предметам св. писания, герменевтики, чтения греческих писателей в среднем отделении, патристики, чтения отцов греческих и латинских в высшем отделении, а с 18 октября того же года сделался еще наставником еврейского языка¹². Такое обилие и разнообразие предметов преподавания, особенно при недостатке в то время учебных пособий и руководств в семинарии, могли бы поставить наставника средних способностей и трудолюбия в весьма затруднительное положение или заставили бы его вести дело преподавания своих предметов по шаблону и ex officio. Но К. И-ч в своих разнообразных и не разработанных учебных предметах нашел, по-видимому, для себя только любимую стихию, в которую охотно погрузился душою и телом. Мало-помалу этот достойный наставник, «всегда не речистый, по-видимому, без профессорских способностей», со слабым здоровьем и зрением (близорукость)¹³, сумел так интересно «и научно поставить дело преподавания, что привлек к себе, почти общее внимание учеников, и они нередко с сожалением досадовали, что скоро кончался его класс¹⁴.

На усердного и даровитого преподавателя вскоре обратил свое благосклонное внимание и приснопамятный Феодотий, епископ Симбирский, он, приблизил его к себе и направил его способности и труды на новое дело – изучение местной церковной старины. Свое авторитетное содействие и покровительство К. И-чу в трудах его по изучению Симбирской епархии в церковно-археологическом отношении преосвященный Феодотий обнаруживал во все время своего управления епархией. Сам К. И-ч в письме к редактору «Самарских Епархиальных Ведомостей» в 1867 г. «с глубоким уважением и чувством благодарности» вспоминает «о том живом участии и поощрении, какие постоянно оказывал (ему) ревностный архипастырь Феодотий в деле собирания материалов для истории монастырей, церквей и других сторон Симбирской епархии...» «Его Преосвященство, пишет К.Ив., изволил дать все способы к моим занятиям и доступ к архивам…»

Может быть, не без участия этого высокого покровителя, имя скромного Симбирского археолога сделалось известно и за пределами Симбирской епархии, о трудах его слухи дошли и до Москвы. И вот, в 1849 году профессор Симбирской семинарии Невоструев вызван был на службу в Москву, где открылось уже необъятное поле для его учено-археологической деятельности. Вызов К. Ив. в Москву объясняется следующими обстоятельствами. Московский митрополит Филарет, встревоженный намерениями светских писателей (Ундольского и Погодина) напечатать описание Синодальной библиотеки (в Москве), этой, по выражению Е.В. Барсова, «богатейшей сокровищницы» произведений древней и старинной письменности русской и югославянской¹⁵, а также жалобами (светских писателей) на ее недоступность, в 1849 году решился изъять ученые описания драгоценного книгохранилища из рук светских людей¹⁶ и предложил взяться за это дело известному профессору Московской академии А.В. Горскому, „познания, опытность и духовное направление образа мыслей которого были хорошо известны митрополиту“. Предложение митрополита «застало А.В. во всеоружии учености, подготовленным к работе такого рода»... Посоветовавшись с ректором академии (архимандрит Алексей Ржаницын), он взялся выполнить поручение. А.В-чу предоставлено было право выбрать себе сотрудника, и он выбрал Капитона Ивановича Невоструева, профессора Симбирской семинарии, магистра ХII курса Московской академии ¹⁷.

Невоструев отказывался первоначально «своею неподготовленностью к работе и слабостью зрения», но А.В. убедил его¹⁸.

Св. Синод, «вполне разделяя изложенные в представлении Преосвященного Митрополита Московского Филарета соображения о необходимости и пользе неотложного составления полного ученого описания Славянских рукописей, хранящихся в Синодальной библиотеке в Москве”, 19–28 июля 1849 года определил: 1) «Составление сего описания по предначертанному Преосвященным Митрополитом плану поручить профессору исторических наук в Московской духовной академии Александру Горскому, по дознанной Преосвященным способности и готовности его к сему труду; 2) в сотрудники Горскому назначить профессора Симбирской семинарии Капитона Невоструева, также известного Преосвященному Митрополиту по своему расположению и способности к археологическим занятиям. Для сего освободить Невоструева от профессорских занятий по семинарии, вызвать его в Москву и обеспечить в средствах к содержанию при исполнении возлагаемого на него поручения, – именно: дать ему удобное помещение в Кафедральном Чудовом монастыре и производить в продолжение исполнения сего дела те же оклады жалованья, какими он пользуется ныне на службе при семинарии ¹⁹; 3) Для пособия в письмоводстве и для переписки предпринимаемого описания, дать профессору Невоструеву двух надежных писцов из окончивших курс воспитанников Московской семинарии с назначением им за труды по ста рублей сер. в год каждому и помещением их для близости в училищном доме Московской семинарии, состоящем в Заиконоспасском монастыре; 4) Расходы на содержание Невоструева отнести на счет духовно-учебных капиталов, а на платеж писцам – на счет суммы, собираемой с угодий упраздненных монастырей в Москве. Из сей же суммы отпустит в распоряжение Невоструева сто двадцать рублей единовременно на заготовление всех канцелярских принадлежностей; 5) Подробное распределение занятий между Горским и Невоструевым, главное руководство их в сих занятиях, разрешение могущих встретиться вопросов в затруднительных случаях и самое пополнение предначертанного уже плана описания, если в том встретится надобность, а также точное определение места для занятий и мер к необходимым предосторожностям в отношении целостного хранения рукописей, – предоставить самому Преосвященному Митрополиту с тем, чтобы об успехе занятий получал он, Преосвященный, от означенных лиц надлежащие отчеты по третям года, и чтобы как о сущности тех отчетов, так и о распоряжениях своих по оным и по делу сему вообще доносить Святейшему Синоду в такие же сроки» ²⁰.

Итак, с 1849 г. начинается последний, самый продолжительный и важный период ученой деятельности К. Ив. в Москве под руководством и даже в сотрудничестве двух ученых светил: глубокого знатока в области церковно-археологической и исторической В. Горского и величайшего русского богослова Митрополита Филарета Московского. Характер отношений между Невоструевым и Горским с одной стороны, с другой – отношения их обоих к Митрополиту Филарету в деле научного описания Синодальной библиотеки в общих чертах намечены в указе Синода от 30 июля 1849 года. Каковы же были эти отношения в действительности?

В печати различные взгляды и суждения о взаимных отношениях этих современников и сотрудников и, в частности, об отношениях между Невоструевым и Горским в грандиозном научном предприятии. Поклонники А.В. Горского, например, «приписывают весь труд описания Горскому, а на Невоструева смотрят как на чернорабочего», сторонники же Невоструева капитальный труд описания всецело считают подвигом Невоструева, а за Горским оставляют только, так сказать, цензуру (почти корректуру) написанного Невоструевым.

Более обоснованный и, пожалуй, правильный взгляд на участие того и другого сотрудника в порученной им ученой работе, по нашему мнению, высказывает биограф А.В. Горского, доцент Московской академии С. Смирнов ²¹. Остановимся на этом взгляде. А.В. Горский и К.И. Невоструев, «выработав предварительно приемы описания (главным образом по методу Востокова), в сентябре 1849 г., по словам биографа, приступили к работе. «Невоструев жил в Москве, в Чудовом монастыре, А.В. – в посаде. Главная работа лежала на Невоструеве, который имел у себя помощниками двоих писцов. А. В-чу принадлежала высшая научная цензура над изысканиями чудовского труженика.... Сначала Невоструев был неподготовлен к специальной работе описания рукописей, и Горскому приходилось показывать ему элементы, азбуку. Толстые тетради, исписанные в Чудовом монастыре, иногда зачеркивались крестом в Лавре, покрывались крестиками, заметками, наставлениями, вопросами. Тетрадь переписывалась снова и снова исправлялась. Случалось иногда, что А.В. на основании своего глубокого изучения лаврских и академических рукописей делал догадку, не видя тех рукописей, которые описывал Невоструев, и его догадка оправдывалась. Или же делалось так, что работу начинал Горский, он брал к сeбе рукопись, прочитывал ее, делал свои заметки и наблюдения и потом отсылал в Москву для описания. При описании было поставлено задачей составить не сухой перечень статей рукописей, но изложить «историческую судьбу тех литературных произведений, списки которых попали в Синодальную библиотеку». Возникало множество вопросов, перед которыми терялись в Чудовом монастыре и останавливались в лавре. А.В. писал иногда Невоструеву: «Подумаем. Я еще не успел себе составить определенного понятия об этом предмете», и Невоструев ждет, до чего додумается и докопается А.В. Некоторые в высшей степени важные отделы «Описания» составлены самим Горским вместо написанного Невоструевым. Он прислать в посад толстую тетрадь с выдержками из Иоанна, экзарха болгарского. А.В. хоронит ее содержание под длинным крестом и пишет свою тетрадку, которую из деликатности пришивает к тетради Невоструева – это блестящее, обильное новыми выводами исследование об Иоанне экзархе. Вообще А.В. обращался со своим трудолюбивым, но еще неопытным сотрудником деликатно и гуманно, не оскорблял его самолюбия. И Горский воспитал этот ученого. Когда Невоструев сам понавык в работе, он стал высказывать суждения, несогласные с взглядами руководителя описания. Выходили споры и неудовольствия. Невоструев тяготился опекой Горского. Но проходить время, он чувствует нужду в указаниях А. В-ча, и согласие восстановляется… Когда А.В. сделался ректором (1862 г.) и отказался от труда по описанию, Невоструев остался хозяином дела. Но здесь то он и почувствовал нужду в опытном руководительстве. Последнюю часть Описания (5-ю) Невоструев выпустил уже один, но в предисловии заметил, что в ее составлении принимал большое участие и А.В. Горский.

Участие Митрополита Филарета в деле ученого описания Синодальной библиотеки, как и отношение его к составителям описания, прекрасно обрисованы в строках статьи (неизвестного автора), помещенной в «Богословском Вестнике» 1900 года.²² «Все дело описания он (Митрополит) поставил под свое непосредственное руководство и контроль и официально принял на себя ответственность за его характер и результаты.» В указе Св. Синода от 30 июля 1849 г., разрешавшем приступить к описанию Синодальной библиотеки, на Московского Митрополита (разумеется, с ведома и согласия его) возлагалось «подробное распределение занятий между Горским и Невоструевым, главное руководство в сих занятиях, разрешение могущих встретиться вопросов в затруднительных случаях и самое пополнение плана описания, если в том встретится надобность».²³ Переписка А.В. Горского и К.И. Невоструева²⁴, а также и другие документы, хранящиеся частью в архиве Горского, а частью в Синодальной библиотеке, наглядно удостоверяют, что это главное руководство Филарета в описании библиотеки было не формальным только, начальническим надзором за работой описателей, но постоянным и непосредственным соучастием в них. Все дело описания организовано было так, что каждый более или менее значительный вопрос подвергался обследованию по предварительном обсуждении его с Филаретом и окончательно решался только после его одобрения. Сначала А.В. Горским вырабатывался общий план описания известной группы славянских рукописей, намечались основные пункты, какие нужно иметь в виду при изучении рукописей, составлялась обстоятельная программа работы – и все это шло на рассмотрение и одобрение Филарета.²⁵ За каждую истекшую треть года обоими писателями представлялись Митрополиту отчеты о сделанных за это время работах, которые затем отсылались в Синод²⁶. К.И. Невоструев обязывался еще к ежемесячному письменному отчету о движении дела и относил их к Филарету обыкновенно первого числа. Некоторые рукописи Митрополит требовал к себе и прочитывал сам. Точно также он прочитывал предварительно и описания более важных манускриптов, делал о них свои замечания и иногда просил перерабатывать их²⁷ . Таким образом, с точки зрения охранительных задач, дело описания Синодальной библиотеки было поставлено в самые благоприятные условия. Описанием руководил высший член русской иерархии, и все в нем совершалось с его ведома, разрешения и одобрения.

Близкие отношения и даже ученое сотрудничество К.И-ча с такими авторитетными и влиятельными современниками, как Московский митрополит Филарет, архиепископ Симбирский Феодотий и профессор (впоследствии ректор) Московской академии А.В. Горский, без сомнения, должны были особенно сильно и благотворно «воздействовать» на направление, характер и результаты ученой деятельности Невоструева.

Теперь естественно остановиться на самой ученой деятельности К.И-ча, чтобы видеть, на какую восприимчивую душу пало это стороннее благотворное воздействие, какие высокие качества ума; воли и сердца таились в этом скромном труженике и в каких осязательных результатах сказалось счастливое сочетание в ученой деятельности Невоструева, его прекрасных личных качествах с воздействиями на него благоприятных внешних обстоятельств.

Служебная и ученая деятельность К.И. Невоструева, как мы знаем уже, началась в Симбирске. Оставим в стороне вопрос об его служебной (преподавательской) деятельности в Симбирской семинарии²⁸ и остановимся прямо на его учено-археологических трудах Симбирского периода. Вопросы о том, когда и по каким побуждениям началась, при каких условиях протекала и отчасти какими результатами сопровождалась учено-археологическая деятельность К. И-ча в Симбирске прекрасно разрешены самим Невоструевым в упомянутом уже нами письме его в редакцию „Самарских Ведомостей»²⁹.

«В бытность мою в Симбирской семинарии профессором, – пишет К.И. Невоструев, в 1844–49 г., сперва по собственной воле, потом вследствие циркулярного указа Святейшего Синода (о составлении историко-статистического описания епархии по поручению Симбирского Преосвященного занимался я собранием материалов для истории монастырей, церквей и других сторон Симбирской епархии… Не могу не вспомнить теперь с глубоким уважением и чувством благодарности о том живом участии и поощрении, какое постоянно оказывал в этом деле ревностный архипастырь Феодотий.»

«Вполне сознавая важность и необходимость документального, по коренным источникам описания монастырей и церквей не только для науки, но часто полезного и в материальном отношении,³⁰ особенно же нужду полного исторического обозрения епархии, Его Преосвященство изволить дать мне все способы к моим занятиям и доступ к архивам. Последние открыл он мне не только в духовном ведомстве своим распоряжением по епархии, но и во всех почти светских местах губернского и уездных городов, сношениями своими с гражданскими властями. При этой возможности, не говоря о духовных архивах, я просматривал столбцы и старые дела в Симбирске гражданской и казенной палаты, губернского правления, уездного суда и магистрата и архивы уездных судов в городах Сызрани, Самаре, Алатыре, Курмыше и Ставрополе, акты некоторых пригородов и селений, и собрал сведения о гражданском быте и древностях сих городов и мест. Споспешествуя полезному делу, Его Преосвященство от собственного лица рассылал циркулярные вопросы Симбирскому духовенству и с участием просматривал ответы на них, прежде поступления их ко мне, при обозрении же епархии обращал особенное внимание на предметы древности и народного почитания на местные предания и уцелевшие акты и передавал мне о них с отеческою снисходительностью. Таким образом, мало помалу в 1849 г. были составлены мною описания почти всех в Симбирской епархии существующих в числе семи, и упраздненных в разные времена около 20 монастырей и пустыней³¹, как в этом году неожиданно я был вызван в Москву участвовать в описании Синодальной (прежде Патриаршей) Библиотеки. С тех пор, при всем сочувствии моем к Симбирскому краю и привязанности к прежнему делу, не нахожу возможности окончить это дело, как бы хотелось. Вызванный в 1855 г. для присутствия в Святейший Синод, Преосвященнейший Феодотий в том же году приглашал меня к себе в Санкт-Петербург, где по его ходатайству имел я возможность просмотреть к Симбирской епархии относящиеся старые дела в Синодском архиве. Здесь, к особенному удовольствию Его Преосвященства: между прочим, открылись первоначальные акты о просвещении христианскою верою Татарских, Мордовских и Чувашских селений епархии, преимущественно трудами бывшей в Казани Новокрещенской школы и ее миссионеров. И после всего Владыка постоянно был занят материалами и пособиями по возложенному на меня поручению, и на самом смертном одре своем (1857 г.?) выразил сожаление, что не увидит в печати Описание о Христе возлюбленной епархии: в издании коего, однако, я не теряю совсем надежды. С целью сохранения древних памятников, в последнее время Его Высокопреосвященство при Симбирском Кафедральном соборе завел Епархиальное Древлехранилище, которое едва-ли не сделалось жертвою страшного Симбирского пожара в 1864 г. Да не упрекнет меня редакция в этих известиях, высказанных единственно в честь блаженной памяти Святителя; я уверен также, что для многих из духовенства приятно будет такое воспоминание о бывшем архипастыре, а другие, может быть, отсюда получат урок уважать и хранить церковные древности и другие памятники старины.»

Справки о печатных описаниях монастырей, составленных Невоструевым, и обзор рукописей, найденных в его архиве, вполне и фактически подтверждают его личные показания, заключающиеся в приведенном письме.

Первой задачей К. И-ча было, очевидно, собирание материалов для исторического описания монастырей Симбирской епархии, при чем ему открыт был доступ во все монастырские архивы. В письме К. И-ча нет указаний на то, в каком состоянии встречал он при своих изысканиях архивы монастырей; тем не менее, почти с уверенностью можно сказать, что архивы монастырей не могли не поразить собирателя своим беспорядочным состоянием, что, конечно, и заставило К. И-ча предварительно заняться приведением этих архивов в более или менее приличный вид, при каком только и возможна правильная и успешная работа по изучению архивных материалов. Что К. И-ч занимался долго и упорно этой тяжелой работой разбора и приведения в порядок монастырских архивов Симбирской епархии, это подтверждает опять-таки категорическое свидетельство самого Невоструева. В первом «столпе» архива Симбирского Покровского монастыря встречена нами следующая надпись, сделанная рукою К. И-ча: «Сии и все прочие дела бывшего Симбирского Покровского монастыря до самого его упразднения, т. е. до 1830 года, собраны, приведены в порядок трудами, и переплетены в столпы тщанием профессора Симбирской Духовной семинарии Капитона Невоструева в 1847 году. Братия и отцы честной обители, блюдите ради отцов ваших, вас самих и грядущих по вас родов сии памятники минувшего и меня благословите, а не кляните. Молю Вас, братия и отцы, любовью вашей и моими посильными трудами, каковые положил я в описание вашего и всех в Симбирской епархии сущих и прежде бывших обителей, числом до 25: помяните в молитвах ваших меня, недостойного и худшего раба Капитона, и по плоти отца моего иерея Иоанна, и матерь Татиану, и братию, раб Божиих: Василия, Иоанна, Николая и Ольгу.»

«Подписал сие своею рукою, находясь при описании рукописей Московской Синодальной Библиотеки в Московском кафедральном Чудовом монастыре, профессор Капитон Иванов сын Невоструев, 1850 года января 25 дня. Господи, сохрани мя под кровом Твоим!»³²

Отсюда ясно, что архив Покровского монастыря в большей части (с 1671 по 1830 г.) разобран и приведен в порядок собственноручно Невоструевым. Прямое или косвенное участие Невоструева по приведению в порядок архивов прочих монастырей епархии стоить также вне сомнения по крайней мере приведенные выше свидетельства настоятелей монастырей Сызранского Вознесенского и Алатырского Троицкого о состоянии их архивов не оставляют сомнений в том, что наш знаменитый архивовед участвовал так или иначе в упорядочении этих архивов, почему они и являются в сравнительно приличном виде, подобно архиву Покровского монастыря.

Оценить тяжесть труда, положенного К.И-чем при разборе монастырских архивов не трудно, особенно – если принять во внимание предшествующее (разбору) хаотическое состояние архивов в связи с невежеством заведующих ими монастырских властей и неудобствами в их помещениях. Нашему архивоведу, судя по работе его в Покровском архиве, приходилось, прежде всего, подбирать дела, акты и документы монастырей в хронологическом порядке и в тоже время знакомиться с их содержанием (а это очень нелегкое дело при массе старинных рукописей, писанных иногда очень слепо или выцветшими чернилами), чтобы дать каждому документу надлежащее место в сборнике или «столпе»³³. Затем Невоструев собственноручно, по-видимому, перенумеровал каждый (отдельный) документ, ввел постраничную нумерацию их и, наконец, присоединил к каждому столпу довольно подробное и точное оглавление вошедших в него документов. Если приведение в порядок архива Покровского монастыря потребовало от К.И., без сомнения, напряженной работы целого года, то на разбор остальных монастырских архивов он, конечно, должен был посвятить все остальное время своих архивных изысканий (1844–1849 г.).

Эта нелегкая, так сказать, черная архивная работа К. И-ча, т. е. приведение им в порядок архивов монастырей, особенно Покровского Симбирского, облегчила труд изучения монастырских архивов, ценных в историко-археологическом отношении не только самому Невоструеву, но и позднейшему поколению исследователей церковной старины. Так, из архива Симбирского Покровского монастыря обильно черпал данные для своих историко-археологических работ наш уважаемой сочлен А.К. Яхонтов³⁴; архив Покровского монастыря дал и автору настоящего очерка обильный материал для его исследования по вопросу об «учреждении архиерейской кафедры в г. Симбирск». И можно с уверенностью сказать, что архив Покровского монастыря может дать еще немало ценных материалов для историко-археологических исследований, и не только в церковном отношении. Другие монастырские архивы, приведенные в порядок и большею частью использованные Невоструевым, в своем нынешнем состоянии то же вполне доступны и могут дать многое исследователям древности. Архив Алатырского Троицкого монастыря, например, по свидетельству нашего покойного сочлена В.Э Красовского, содержит еще много неиспользованных «сведений, касающихся открытия вновь приходов и основания и устройства вновь церквей и постройки новых церквей на месте старых, пришедших в ветхость». Эти сведения, по словам г. Красовского, «относятся до двух уездов – Курмышского и Алатырского и представляют богатый материал для исправления наших сельских церковных летописей»³⁵.

Разбор и упорядочение монастырских архивов, быть может, несколько задержали, но, во всяком случае, не отклонили К. И-ча от главной цели – составления историко-археологического и статистического описания монастырей, церквей и других сторон Симбирской епархии.

При разборе монастырских архивов наш археолог попутно извлекал оттуда все сведения, необходимые для задуманного им, во-первых, описание самих монастырей епархии. К этим основным историческим материалам он мало-помалу присоединял тщательные и точные справки относительно монастырей из других местных архивов: духовной консистории, духовных правлений, гражданской и казенной палат и т. д.³⁶

С таким обильным и разнообразным материалом К. И-ч мог уже с 1849 года приступить к самому описанию монастырей.

Из письма в редакцию «Самарских Епархиальных Ведомостей» и автографической надписи в архиве Покровского монастыря видно, что К. И-ч в 1849 г. закончил описания почти всех (до 25) существовавших и упраздненных монастырей епархии. Найденный в последнее время епархиальный архив К. И-ча Невоструева ³⁷ вполне подтверждает эти показания К. И-ча. Здесь находится целая серия рукописных тетрадей (в 1/4 д. листа) К. И-ча, заключающих в себе «описание» разных монастырей. Одни из этих рукописей были уже отрецензированы, т. е., совершенно готовы к печати (некоторые описания, как увидим, уже и отпечатаны); другие набело переписаны, но не имеют цензорских помет; третьи заключают в себе черновые наброски описаний; есть и такие, в которых заключается только сырой материал для описаний.³⁸

Все эти спешные (в течение одного года) работы свои К.И-ч, очевидно, увез в Москву с целью исправить, дополнить и приготовить их к печати. Занятый своими новыми и серьезными научными трудами по Синодальной библиотеке, он, конечно, при всем сочувствии к Симбирскому краю и привязанности к прежнему делу не мог уделять этому делу столько внимания, дорогого времени и труда, сколько тратить на это дело в Симбирске. Тем не менее, он не переставал время от времени вносить в первоначальные свои работы по описанию Симбирских монастырей поправки, заметки и дополнения, что видно уже из самых описаний, где даже отрецензированный текст нередко пестрить его позднейшими заметками и вставками. Материалы для этих дополнительных работ К.И-ч частью получал из Симбирской епархии (чрез консисторию),³⁹ а частью, кажется, заимствовал из Синодального архива (в бытность свою в Петербурге с преосвящен. Феодотием). Таким образом, мало-помалу описания монастырей получили более или менее законченный вид, и К.И. мог приступать к их печатанию. Из всей серии его трудов по описанию монастырей первым вышло (в Москве в 1855 году) «Описание Симбирского Спасского девичьего монастыря»⁴⁰. Затем, в 1866 году появляется в печати заметка Невоструева «О начале Алатырского Киево-Николаевского монастыря» (эпизод из истории унии)⁴¹; в 1867 году отпечатано «Историческое описание бывших в городе Самаре мужского Спасо-Преображенского и женского Спасского монастырей»⁴²; в 1868 году в «Археологическом Вестнике» появляется описание «Кашпирского Благовещенского Симеонова монастыря»⁴³; в 1870 году отпечатан в «Симбирских Губернских Ведомостях» один из самых крупных местных трудов Невоструева – «Описание Симбирского Покровского монастыря, что ныне архиерейский дом» с отдельными оттисками, из которых один недавно только найден в библиотеке Покровского монастыря⁴⁴; наконец, в «Симбирском Сборнике» того же 1870 года

отпечатаны (анонимно) сведения 1) «О бывшей Симбирской Соловецкой пустыни» и 2) «О бывшем Симбирском Успенском монастыре»⁴⁵.

Были ли в печати другие труды Невоструева (по описанию монастырей Симбирской епархии), автору, при всех попытках разрешить этот вопрос, узнать не удалось. Остается, например, открытым вопрос о существовании в печати «Описания Сызранского Вознесенского монастыря». У Зверинского есть указание, что историческое описание этого монастыря помещено в журнале Мин. Вн. Дел 1849 г., XXVIII, 473⁴⁶; но это описание едва-ли принадлежит перу Невоструева, так как имеющееся в архиве его отрецензированное «описание» имеет более позднюю хронологическую дату (12 декабря 1855г.). Наместник Сызранского Вознесенского монастыря в своем сообщении на имя Архивной Комиссии (от 19 марта 1903 года), между прочим, пишет: «В архиве нашлась между делами одна в 8-ю листа книжка под названием «Летопись основания Сызранского Вознесенского монастыря», писанная рукой на славянском языке, в конце которой написаны следующие слова: «Вот краткий очерк Сызранского Вознесенского монастыря, подробности коего изложены в описании в 1849 году июля 16 дня, составленном Симбирской семинарии профессором Капитоном Ивановичем Невоструевым», и здесь же, на поле той же страницы, против упомянутых слов, сделана карандашом пометка, что «описание г. Невоструева хранится у преосвященного Варсонофия, епископа Симбирского и Сызранского, а возвращено ли в монастырь это описание и где в настоящее время оно находится – осталось неизвестным». Здесь, таким образом, констатируется факт существования в монастырском архиве подробного описания монастыря, составленного Невоструевым, но не указано, было-ли это описание печатным, или же заключалось в рукописи, подобной найденной в архиве Невоструева (при семинарской библиотеке).⁴⁷

В 1871 году К. Ив. был, несомненно, занят вопросом об издании описания всех монастырей Симбирской епархии в виде целого сборника и даже вел по этому вопросу переговоры с московскими типографиями; но, может быть, дорогая цена этого издания⁴⁸ или развивавшаяся болезнь автора воспрепятствовала осуществлению издания. К сожалению, также неизвестна дальнейшая судьба тех позднейших рукописей Невоструева, которые должны были войти в задуманное им в 1871 году издание. А эти рукописи должны были отличаться от тех, которые первоначально (в 1849 г.) были им составлены, некоторыми существенными дополнениями, так как теперь известно, что К. Ив., помимо данных, заимствованных из Синодального архива, собирал и собирал важные справки о монастырях Симбирской епархии в Московских центральных архивах.⁴⁹ Во всяком случае, громадные заслуги К. И-ча для истории монастырей Симбирской епархии, насколько можно судить только по известным нам (в печати и рукописях) его трудам, стоят вне всякого сомнения, и остается пожелать, чтобы молитвенная память о нем согласно его завещанию хранилась в монастырях вечно.

Но историческое описание монастырей должно было составить только часть или отдельную главу того обширного труда, который поручен был преосвященным Феодосием нашему знаменитому археологу. К. Ив., по мысли преосв. Феодотия, должен был составить полное историческое обозрение епархии, а для этого, кроме исторического описания монастырей, он должен был собрать и обработать обширный материал для истории «церквей и других сторон Симбирской епархии». И за это поручение преосвященного Симбирского К. Ив. взялся с присущей ему любовью и энергией.⁵⁰

Во время своих частых поездок по городам епархии для собирания необходимых ему (для истории монастырей) сведений К. Ив., по-видимому, нередко заезжал в попутные селения, заштатные города и пригороды с целью собирания материалов для истории местных церквей; иногда поручал он это дело воспитанникам старших классов семинарии, а большею частью, по-видимому, письменно обращался за историческими справками чрез благочинных к приходским священникам. В письменных его обращениях к священникам заключались следующие вопросы: 1) Нет ли в церкви старинных указов рукописных или грамот, каких они годов и содержания? 2) Нет ли старинных книг – Евангелий, Апостолов и богослужебных с подписями, кои из слова в слово и списать? З) Нет ли с подписями ж или без оных старинных икон, особенно чтимых, священных сосудов, крестов напрестольных и храмоздательных (от прежних церквей), колоколов и т. п.? 4) Нельзя ли откуда-нибудь узнать, когда построена первая церковь, т. е., когда селение стало селом; нет ли в нем, у мужиков так называемых крепей (на свитках) или где буде они хранятся? . . . (Из архива К.И. Невоструева).

В самом разгаре этих предварительных работ К. Ив. оставил Симбирск, но не оставил порученного ему и, очевидно, уже дорогого для него самого дела. Преосвященный Федототий сам заинтересованный в скорейшем осуществлении этого важного (но и трудного) дела, оказывал К.И-чу в дальнейших его заботах по собиранию церковно-археологических и статистических материалов для истории епархии самую скорую и энергичную помощь лично и через духовную консисторию.⁵¹ Духовная консистория добросовестно помогает в этом деле преосвященному. Так, указом от 11 декабря 1852 года, духовная консистория по просьбе Невоструева предписывает благочинным собрать сведения о церквах епархии по приложенной к указу печатной программе, выработанной, без сомнения, самим Невоструевым.⁵² Благочинные, по мере заполнения требуемыми сведениями печатных бланок, представляли их преосвященному⁵³, а он, по просмотру, отсылал эти сведения духовную консисторию для отправки их в Москву к К. И-чу. Но по накоплении материалов у К. Ив., очевидно, разрастался и самый план истории Симбирской епархии; он уже не удовлетворяется собранными сведениями и 17 мая 1855 года обращается к Симбирской консистории за новыми (статистического характера) справками;⁵⁴ консистория, в свою очередь, циркулярными указами 31 мая побуждает благочинных собирать требуемые К.И-чем церковно-статистические сведения, благочинные делают соответствующие предписания священникам... Работа закипела, и мало-по-малу к К. Ив. в Москву полетели груды новых «ведомостей» с требуемыми сведениями. Тем же отношением 17 мая, К. И-ч просит консисторию сообщить (ему) «дело об открытии Симбирской епархии» и биографических сведений о первом ее архиепископе Анатолии. «Дело об открытии Симбирской епархии, начавшееся в 1832 году, на 331 листе», отправлено было в Москву 11 июня 1855 года. К. И-ч извлекает из этого дела нужные ему сведения и, согласно обещанию, в непродолжительном времени возвращает это в консисторию, где оно, к сожалению, и погибло с архивом в пожаре 1864 года.⁵⁵ Духовная консистория по поручению К. Ив. собирала сведения для истории епархии даже и в гражданских учреждениях г. Симбирска и уездных городов.

Сам К. Ив. из Синодального архива и московских государственных архивов извлек, по-видимому, почти все, касающееся «Симбирской епархии вообще, а в частности монастырей Симбирских, церквей Симбирской епархии городских и сельских».⁵⁶

Таким образом в руках К. Ив. сосредоточивался богатейший архивный (сырой) материал для задуманного им, (в широком масштабе) «Исторического описания Симбирской епархии». К. Ив был занят не только собиранием, но и разработкою собранного материала для предположенного издания. К сожалению, довершить и издать этот обширный труд, при всем «сочувствии его к Симбирскому краю», он не имел возможности не только при жизни своего покровителя, преосвященного Феодотия, но и до конца собственной жизни: обстоятельства и условия официальной службы, видимо, оказались сильнее его симпатий к Симбирску.

Таким образом, заслуги К. Ив. в отношении к Симбирской епархии, если даже принять во внимание только труды его как собирателя и хранителя подлинных и скопированных им богатейших, архивных материалов, можно назвать прямо неоценимыми и достойными вечной признательной памяти.

Но не одна церковная старина Симбирского края интересовала нашего ученого архивоведа и археолога; его пытливый ум останавливался на всех вопросах и фактах, имевших особенно важное, для всего Симбирского края значения в историческом или историко-археологическом отношении.

Во время своих частых поездок по Симбирской губ. он останавливает свое внимание, кроме уездных городов, на всех более замечательных в историческом отношении местностях, особенно – пригородах, городищах и заштатных городах (Тагае, Юшанске, Урене, Аргаше, Кашпире); собирает по губернии предания, народные обычаи,⁵⁷ списывает сам (или лица по его поручению) старинные «гражданского содержания» местные акты, набрасывает планы местностей и виды бывших укрепленных пунктов и т. д. Архивы всех присутственных мест г. Симбирска и уездных городов были также добросовестно обследованы К. Ив., и не мало очень ценных в смысле освещения «гражданского быта и древности сих городов» материалов извлечено им из этих архивов. Не пренебрегал, по-видимому, наш ученый и частными архивами в том случае, конечно, когда эти архивы могли дать ему ценные для его научных целей материалы. Так, например, в архиве К. Ив. сохранилась небольшая тетрадь (1/4 д. листа), писанная им собственноручно, в заголовке, которой значится: «Столбцы и старые бумаги, принадлежащие роду Симбирского купца Ивана Феодоровича Сапожникова». Собранный таким путем историко-археологический материал К. Ив., по-видимому, еще в Симбирске начал обрабатывать для печати. По крайней мере, в 1849 г. он направляет в Русское Географическое Общество вместе со сведениями о мордве свою «Записку о построении г. Сызрани и Сызранской черты» (Из архива Невоструева).

Отъезжая из Симбирска в Москву, К. Ив., очевидно, рассчитывал пополнить собранные на месте архивные сведения (о Симбирском крае) справками в московских центральных архивах и потому заранее наметил себе ряд вопросов, по которым желал получать справки в Московских Государственных архивах.

Кроме справок о различных монастырях и церквах Симбирской епархии, К. И-ча, видимо, интересовали в это время следующие вопросы первостепенной (для истории Симбирского края) важности: «Нет ли в Московских Государственных архивах проекта боярина и оружейничего Богдана Матв. Хитрово, или грамоты ему или какого-либо акта на построение города Симбирска в 155–158 годах?»; «Нет ли актов о переводе стрельцов 156 и 157 г. на житье в новопостроенный город Симбирск и впоследствии о переводе в Симбирск же Стрелецкого Афонасьева полка Козлова? Нет ли актов об осаде города Симбирска 179 г. Стенькою Разиным и потом Федькою Шелудяком, например, отписок в это время из Симбирска к Москве боярина и воеводы Ив. Богд. Милославского, Юрия Барятинского, воеводы Петра Вас. Шереметева, похвальной и жалованной грамоты Степ. Твердышеву или другим каким лицам, оказавшим (тогда?) свои услуги городу? Нет ли Симбирск. осадных списков 179 г.? Нет ли писцовых Казанских, книг 111 года Ив. Болтина и 158 г. Дм. Волынского, строельных Симб. книг или чертежей Богд. Матв. Хитрово или строельных книг Симб. воевод 157 и 158 г. Ив. Коньшина (?), 159 и 160 Семена Болховского, 161–162 Петра Измайлова, Симб. Писцовых книг 196 г.? Нет ли актов на построение и поновление Симб. черты 157–179 г., о службах Симб. Стрельцов, наприм. 198 г. на Медведице и 206 г. под Азовым? Нет ли строельных книг города Карсуна воеводы Бог. Матв. Хитрово, Володим. Скрябина или Бориса Приклонского 158 г. или ранее? Нет ли строельных книг и чертежей города Сызрана 191 и 192 г. боярина и воеводы Григ. Аф. Козловского и актов о Сызранской, тогда же построенной, черте? Нет ли древних актов о городе Алатыре (постр. 1553 г.), об Алат. засеке, о разорении его воровскими казаками Стеньки Разина 179 г., о действиях против них IOpия Алексеевича Долгорукова? Нет ли Алатырских приправочных (иначе писцовых) книг Гаврилы Бобрищева-Пушкина 124 и 125 годов? Нет ли приправочных книг Курм. князя Никиты Волконского 122 г.?» (Из рукописи, хранящейся в архиве Невоструева).

В Москве К. И-ч, действительно, начал поиски в государственных архивах, при чем увлекся этой работой настолько, что вышел далеко за пределы намеченной ранее программы. В «Государственном архиве старых дел» и в «Вотчинном архиве» он особенно обратил внимание на разного рода книги – «строельные»,⁵⁸ «межевые», «писцовые», «записные книги грамотам» разных городов, «переписныя» и «отводные» разных городов; интересовался «отписками» воевод (особенно «о вестях про Стеньку Разина»). Все самое интересное и важное для истории Симбирского края К. Ив. большею частью собственноручно списывал в особые тетради. Таким образом им собраны были, без сомнения, обильные и очень ценные архивные материалы, относящиеся к г. Симбирску «его событиям, лицам замечательным, заведениям» и пр.; записаны архивные данные о Симбирском уезде и «черте», о всех уездных городах губернии, о заштатных городах, пригородах, городищах и других местах Симб. губ.; собраны справки относительно помещиков и разных замечательных лиц губернии, о татарских и мордовских мурзах, имена которых сохранились в названиях разных селений губернии; наконец, большое внимание уделено было справкам о печальных событиях времен Стеньки Разина.

Но и этими архивными изысканиями К. Ив. не удовлетворился. Имея, очевидно, ввиду не только топографическое соседство, но и административную (некогда) связь Симбирского края в церковном и гражданском отношении с соседними губерниями – Казанской и Самарской, К. Ив. собирал в Правительственных Московских архивах сведения о Казани с уездами, о казанских монастырях и церквах, о Самаре и Ставрополе с их уездами.⁵⁹

Обработать весь этот громадный сырой материал и издать его в виде цельного очерка истории Симбирского края К. Ив., конечно, не имел времени, да едва-ли такой труд и входил в его планы. Честь и вечная память ему и за то, что он помнил о Симбирске и своими архивными изысканиями, думаем, поможет нам осветить многие стороны в историческом прошлом Симбирского края.⁶⁰

Но не один Симбирский край вправе гордиться именем К. И-ча Невоструева, как выдающегося местного историка и археолога; имя К. И-ча как археолога признано и высоко оценено многими не только отечественными авторитетами, но и европейскими светилами в области археологии. Известность имени Невоструева как ученого археолога создалась и основывалась, главным образом, на его трудах по описанию рукописей Московской Синодальной библиотеки.

Труды по ученому описанию рукописей Синодальной библиотеки К. Ив. Невоструев, как известно, долгое время разделял со знаменитым профессором Московской академии А.В Горским. Результаты их совместных трудов с 1849 г. по 1863 г., выразились в издании (Москва, 1855–1862 г.) «Описания славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки» (Отд. 1 и 2), в четырех томах. С 1863 года, когда А.В. Горский, как ректор академии, освобожден был от занятий по описанию рукописей, К. Ив. один продолжал этот труд и в 1869 г. издал новый (V) том описания, заключающий в себе 1 часть 3-го отд. рукописей (книги богослужебные); кроме того, в Синодальной библиотеке имеется еще целый (VI) том описания, составленный Невоструевым и отрецензированный архимандритом Михаилом 8 апреля 1863 г., но до сих пор еще не отпечатанный.⁶¹

О научном значении этих трудов К.И. Невоструева и А.В. Горского свидетельствует, можно сказать, целая литература авторитетных исследований.⁶² Нам нет необходимости и даже возможности останавливаться на всех суждениях и взглядах авторитетных ученых тем более, что все они, в сущности, сходятся в признании за «Описанием славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки» огромного научного значения. Остановимся лишь, для образца, на научной оценке этого труда, сделанной в последнее время авторитетным профессором Московской академии по кафедре русского и церковно-славянского языков (с палеографией) и историей русской литературы, доктором богословия Г. Воскресенским.⁶³ «Описание славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки – говорит почтенный профессор – есть, можно сказать, неисчерпаемая сокровищница критически очищенных фактов для истории священного библейского текста, равно для истории текста святоотеческих творений и различных богословских сочинений». По широте плана труд Горского и К.И. Невоструева мало имеет себе подобных и в западноевропейской литературе. Это не простая опись многих рукописей (в четырех томах описаны 341 рукопись), а целый ряд глубоких исследований, снабженных в изобилии всеми данными филологии, палеографии, хронологии, истории и древностей, и направленных к объяснению исторической судьбы литературных произведений, хранящихся в Московской Синодальной библиотеке. Так, в частности, в первом томе при исследовании текста древнего славянского перевода свящ. книг ученые авторы «Описания» поставили себе целью – дознать, как образовалось то собрание библейских книг на славянском языке, которое мы имели до первых печатных изданий, и в каком виде вообще было известно Слово Божие нашим предкам? Для достижения этой цели они занимались сличением библейских рукописей между собою, сличением перевода с подлинником, сличением текста рукописей с принятым в Острожское издание Библии. Заветною мыслию их было установление и характеристика редакции рукописной славянской Библии… Второй, третий и четвертый тома «Описания» посвящены разбору рукописей, содержащих толкование Св. Писания, святоотеческие творения, догматические, духовно-нравственные, учительные и различные богословские сочинения как переводные, так и русские. Сколько потребовалось здесь усилий только для приискания подлинников, с которых сделаны были славянские переводы! Зато работы по сличению славянских переводов с греческим текстом привели к открытию некоторых новых, доселе неизвестных или неизданных творений отцов. Напр., по славянским рукописям открылись новые произведения Мефодия Патарского, а доселе известные найдены в лучшем виде. Открылось также, что нередко славянские переводы могут облегчать уразумение подлинного смысла греческих текстов, ошибкою или с намерением извращаемых иногда в западных изданиях... «Описание» А.В. Горского и К.И. Невоструева составило целую эпоху в истории описания рукописей и обогатило науку многими новыми фактами и выводами. Оно составляет основу для изучения древнерусской литературы, и вместе с тем, содержит множество новых объясненных и очищенных строгою критикою сведений, важных не для одних русских или славянских ученых, но для всех исследователей христианской древности и старины. В частности, для славянской филологии «Описание» представляет обильные материалы как в грамматическом, так и словарном отношениях; в нем собрано и подготовлено много соображений и указаний, драгоценных для филолога… В 1867 году этот труд А.В. Горского и К.И. Невоструева, по свидетельству профессора, удостоен был от Императорской Академии Наук первой по времени Ломоносовской премии, «как труд особенно важный и в отношении к знаменитому книгохранилищу, заключающему в себе произведения древнего и старинного письма, необходимые для всякого изучающего язык и литературу русского и всего славянского православия, и по своему научному значению не только в русской и славянской литературе, но и вообще в научной литературе европейской»⁶⁴.

По свидетельству другого авторитетного профессора, появление в печати Описания славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки «вызвало удивление ученого общества. Академия Наук присудила авторам полную Уваровскую (?) премию. Имена Горского и Невоструева стали известны заграничным ученым» и т.д.⁶⁵ Юго-Славянская академия избрала даже Невоструева в число своих членов.⁶⁶

И не в одном только многотомном «Описании славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки» помещал К. И-ч свои ученые труды; не мало его исследований археологического, палеографического, библиографического, агиографического и даже полемического (против раскола) характера встречается в виде отдельных монографий то в периодической печати, то в отдельных изданиях. В «Душеполезном Чтении», напр., по показанию самого издателя, помещены были следующие труды К. И-ча: 1) «С примечаниями К.И. Невоструева»: а) Акты 17 в. (1633–1644 г.г.) о чудесном исцелении от иконы святит. Николая в Успенском соборе и о св. мире, 1867г. апр.; б) Вновь открытое поучительное послание святителя Алексия, 1861г., апрель; в) Древнерусские поучения об иноческой жизни, 1866г. июнь. 2) Исследования о скуфье и камилавке в древней греческой и русской церкви, 1867г. декабрь и 1868г. март. З) Об архипастырском путешествии Дионисия, епископа Якутского, из Якутска в Нижнеколымск 1869г. декабрь. 4) Об имени Иисус (по поводу современного о сем спора у старообрядцев), 1869г. февраль, 1870г. март. Кроме того, Патерик, издаваемый в приложении к «Душеполезному Чтению», переводим был под руководством и редакцией К.И. Невоструева; ученые примечания к его тексту принадлежат ему же.⁶⁷

В «Чтениях в Обществе любителей духовного просвещения» 1869г. напечатаны были собранные К. И-чем «материалы для описания московских церквей по рукописям Синодальной библиотеки».⁶⁸ В «Известиях Московского Археологического общества» из трудов Невоструева помещена палеографическая заметка: «Плащаница кн. Владимира Андреевича 1558г.» с рисунком (в. VI, стр. 41–61); другой труд палеографического характера помещен К. Ив. в «Сборнике древнерусского искусства» 1866 года: это – разбор «Монограммы Всероссийского Митрополита на окладе Владимирской чудотворной иконы Пресв. Богородицы в Московском Успенском соборе»⁶⁹. Как член-корреспондент Академии Наук, Невоструев помещает в «Известиях Академии» одну из выдающихся своих работ – «Описание Евангелия, писаннаго для Новгородского князя Мстислава Владимировича в начале XII века»⁷⁰. Это «Мстиславово Евангелие», приготовленное Невоструевым к изданию, было в рукописи (целиком) в руках академиков, и Академия Наук, по словам Е.В. Барсова, признала этот труд таким, которому нет соответствующего Европе. «К сожалению, этот труд, начатый по мысли митрополита Филарета, при чем издать его предположено было на его же (митрополита) средства в целом виде, не увидел света: смерть митрополита остановила это предприятие».⁷¹

В «Сборнике Академии Наук» (т. VII) помещены две обширные ученые рецензии Невоструева: а) «Рассмотрение рецензий, явившихся на Описание рукописей Синодальной библиотеки» (в отд. изд. С.-Петербург 1870г., т.I) и б) «Рассмотрение книги Ив. Хрущова: «Исследование о сочинениях Иосифа Санина, СПБ. 1868г.»» Эта замечательная, по показанию Иконникова, рецензия Невоструева составлена была по рукописи (Хрущова) и сопровождалась статьею о первоначальной библиотеке Волоколамского монастыря.⁷² Невоструев, по свидетельству Е.В. Барсова, поместил одну статью в издании Югославянской академии, как член этой академии;⁷³ встречаются труды К. И-ча в Записках Одесского Общества Истории и древностей (т. IX и Х) и Вестнике Западной России (1865–1866 г.г. кн. V, 48–53 стр.).

Из трудов К. Ив.. отдельно изданных, особенно выделяются: «Записка о переводе Евангелия на славянский язык, сделанном св. Кириллом и Мефодием» (Москва 1865г.), «Слово Св. Ипполита об антихристе в древне-славянско-русском переводе по списку XII в.» (Москва, 1868г.),⁷⁴ «Сказание о Христе и антихристе Ипполита, епископа по списку XII века» (Изд. Невоструева и Срезневского 1872–1874г.г.). Кроме того, К. Ив. издавал материалы для «истории преподобного Иосифа Волоколамского»⁷⁵ и составил «Историю Волоколамского монастыря» (по рукописным источникам), которая, к сожалению, не была издана за смертью автора и в рукописи хранится в Чудовом монастыре («Опыт историографии» Иконникова, т. I стр. 634).

Источниками для всех перечисленных трудов, кроме материалов, заимствованных из центральных московских архивов и Синодальной библиотеки, служили для К.Ив. библиотеки и архивы Московского Успенского собора, Чудова монастыря, Московской духовной академии, Епархиальная Московская библиотека (при Московском Высоко-петровском монастыре), библиотека Волоколамского монастыря и друг.

Обладая основательным и разносторонним образованием, К. Ив. Невоструев в своих ученых изысканиях иногда уклонялся от излюбленной своей специальности (церковная археология) и пробовал свои силы на археологических исследованиях нецерковного, так сказать, характера. Ученые опыты его и в этом отношении оказались очень удачными. Исторической литературе, не безызвестно, напр., исследование К. И-ча «О городищах древнего Волжско-Болгарского и Казанского царств в нынешних губерниях Казанской, Симбирской, Самарской и Вятской» (Москва, 1871г. 2 т.)⁷⁶. Отрывок из этого труда, читанный в собрании съезда русских археологов в Москве (24 марта 1869 года) препровожден был К. Ив. в Симбирский Статистический Комитет в рукописи с целью узнать (чрез комитет) «не найдется ли на месте, в крепостях или других каких актах, объяснения, подтверждения или кажущегося опровержения на основное здесь положение, что древний Симбирск находился на левой стороне Волги». Не известно, дал ли К. И-чу какие-либо справки (по этому вопросу) Статистический Комитет, но, во всяком случае, «отрывок» этот, под заглавием «Симбирское Городище», украсил собою первые страницы издаваемого Комитетом «Симбирского Сборника».⁷⁷ Позднее исследование «о городищах» появилось в трудах 1-го археологического съезда (т. II, стр. 521–594), а вскоре вышло и отдельным изданием (Москва, 1871г. 2 т.т.)

Еще более замечательным в этом poде археологическим исследованием Невоструева является его «Ананьинский могильник Вятской губернии, близь города Елабуги» (Москва, 1871 г. в 2 томах).⁷⁸

Е.В. Барсов сообщает следующие любопытные подробности о происхождении этого труда: «Во время Восточной войны, когда все умы и интересы Русского общества заняты были живыми вестями: впечатлениями дня и минуты, наш Чудовский труженик занят был Елабужским курганом, находящимся в Вятской губернии, близ г. Елабуги». Он указывает на него одному из Вятских своих корреспондентов, ведет с ним деятельную переписку, составляет правила и указания для раскопок этого кургана, борется с препятствиями своему предприятию, радуется своим успехам и любуется вырытыми вещами. Многие затем раскапывали этот курган, много было изысканий и соображений, но не быль доволен ими Невоструев. В 1870 г. он сам отправляется в г. Елабугу и сам раскапывает этот могильник. Нужно представить его радость, когда ему удалось здесь отыскать камень с изображением на нем человека, который жиль здесь за 200 лет до Рождества Христова. Человек этот и по виду, и по вооружению, отвечает описанию Геродота и принадлежит народу «Азиатских Скифов»… «Исследование Невоструева об этом Елабужском кургане, по заключению Е.В. Барсова, не может не поражать читателя громадной эрудицией (автора?) знакомством (его) не только с русской, но и иностранной археологией”.⁷⁹ По свидетельству одного из даровитейших учеников К. Ив. (по семинарии): протоиерея А. Ив. Баратынского, «археологическое исследование (Невоструева) по поводу подземных находок около Елабуги поразило самых присяжных специалистов глубиною и разносторонностью ученых соображений и, по признанию Академии Наук, стоит на самом высоком уровне современной, не русской, а европейской науки».⁸⁰

Оканчивая свой беглый очерк (вернее – сухой перечень) ученых работ К. Ив. Невоструева, автор далек от мысли, что в этот перечень вошли все ученые исследования скромного Чудовского археолога.

Но и этот перечень трудов Невоструева, в связи с высокою оценкою некоторых из них со стороны авторитетных ученых, не может не возбуждать чувства глубокого уважения к памяти этого беззаветного и бескорыстного служителя науки, имя и труды которого не всеми одинаково ценились при его жизни⁸¹, а после его смерти, по-видимому, стали забываться даже в краях, истории которых К. И-ч уделил в своих трудах не мало места…

Многолетняя напряженная кабинетная работа, а особенно тяжелые условия труда в архивах, где собирателю приходится не только ведаться со старинными рукописями, но считаться и с пресловутою архивною пылью, надорвали от природы некрепкое здоровье К. И-ча. «Причиною его болезни (водянка легких) – говорит ученик Невоструева – были, конечно, непомерные труды его, привычка работать постоянно стоя и ходя и полное отшельничество».⁸²

Болезнь К. И-ча особенно стала развиваться к весне 1872 г. Летом известный собиратель рукописей А.И. Xлудов приютил его на своей даче в 80 верстах от Москвы по Рязанской железной дороге. Вот что писал он оттуда одному из своих знакомых: «Здесь все удобства к моему врачеванию – самый чистый воздух, озеро, пруды, лодка, купальни. Свежесть и силы мои восстановляются, боли в горле и задыхания, слава Богу, не чувствую».⁸³ Но вскоре, после этого короткого облегчения болезнь К. Ив. приняла угрожающий характер, он помещен был в университетскую клинику, где и скончался в ночь на 30 ноября 1872 года. К. И-ч завещал похоронить себя рядом с могилами чудовских монахов в Покровском монастыре, где 2 декабря и опущено было в могилу его бренное тело. Литургию в день погребения К. И-ча совершал в Чудовом монастыре друг его – ректор Московской духовной академии протоиерей А.В. Горский, а отпевал покойного при участии многих московских священнослужителей преосвященный Леонид, епископ Дмитровский.⁸⁴ Речь при отпевании говорил близкий к К. Ив. (при жизни) редактор-издатель «Душеполезного Чтения» священник В. Нечаев (впоследствии Виссарион, епископ Костромской). Не можем не остановиться на тех местах этой задушевной надгробной речи, где оратор обрисовывает высокую нравственную личность покойного.

«Пред нами гроб мужа, который оставил по себе добрую память во многих отношениях, которого жизнь, как христианина, как сына церкви, как служителя науки, весьма замечательна и для всех поучительна». Так начал свою речь духовный оратор.

«Почивший собрат наш о Христе (продолжает оратор) был не просто благочестивый христианин, но христианин-подвижник. Он принадлежать к числу тех христиан, которые в древнее время до установления монашества, как особого чина, вели жизнь, свойственную монахам и назывались аскетами. Судьбы Божии привели его наконец на жительство в эту обитель, не для монашеского, впрочем, жития, а для ученых занятий, возложенных на него высшим духовным начальством. Но братия святой обители знают, что он, хотя не принадлежал к их чину, был, однако, образцом для них по строгому подвижническому житию, по точному исполнению церковных уставов, по любви к уединению и безмолвию, по ревности к молитве келейной и церковной. Ревность к церковной молитве простиралась в нем до того, что по окончании церковной службы, когда все уходили из храма, он имел обычай оставаться в нем на некоторое время для продолжения молитвенного подвига.»

«С великим благочестием, соединялась в нем великая любовь к ближним. Скудные средства, какие приобретал праведным трудом, он, отказывая себе в удобствах жизни, употреблял на помощь ближним и на покупку книг, нужных ему для многосложных ученых работ. Но как ни близка была ему эта последняя нужда, он иногда отказывал себе в удовлетворении ее для того, чтобы иметь возможность послужить своим достоянием другим в нуждах частных и общественных».

«Так, во время восточной войны он не задумался принести в жертву отечеству последние 500 рублей, которые предназначил было на покупку нужных ученых пособий. Он служил ближним не только вещественными средствами, но и теплым участием в их духовных нуждах. Он никому не отказывал в своих ученых советах, в ученых справках, за которыми со всех сторон к нему обращались люди науки. Он нередко по нескольку часов беседовал в своей келье с глаголемыми старообрядцами, требовавшими от него справок в Старинных книгах и рукописях, и за свою христианскую готовность удовлетворять их требованиям, за свою примерную кротость и терпение в беседах с ними пользовался не притворным с их стороны уважением.»

«Недавно учрежденное братство св. Петра митрополита для противодействия расколу лишилось в лице почившего одного из самых полезных по учености и ревности к православию своих членов, но не прерывая с ним духовного общения в молитвах за него, оно может ожидать и от него молитвенной помощи в святом деле примирения с церковью отпавших от нее.»

«Ученую специальность почившего составляло, как известно, изучение памятников старины, преимущественно церковной. Труды его по этой части разнообразны. Не время и не здесь входить в оценку научного достоинства его писательской деятельности; позволим себе сказать только о том, каким духом он быль одушевлен в своих ученых занятиях. Изучая памятники старины, он сам жил духом старины; он любил не только памятники, но и самую жизнь в ее лучших проявлениях, о которой они свидетельствуют; он всецело переносился духом в древние времена, которые изучал по хартиям и памятникам, и жил жизнью древних подвижников правды и добра. Пример его в этом отношении весьма поучителен, особенно для нашего времени.»

Невелико было материальное наследство К. И-ча (около 2000 р.), но сделанный им при жизни вклад в науку и оставленные им по смерти (в наследство той же науке) духовные богатства так велики, что не поддаются по крайней мере до настоящего времени недостаточно еще оценены.

Душеприказчиком по научному наследству К. Ив. был, по-видимому, его близкий друг и сотрудник А.В. Горский, по крайней мере он заведовал разбором библиотеки и рукописей, оставшихся после К. И-ча. По окончании разбора этого наследства, библиотека и часть рукописей К. И-ча согласно его завещанию поступили в Московскую Духовную академию;⁸⁵ рукописи, вероятно имевшие отношение (по содержанию) к Московской епархии, переданы в Московскую епархиальную библиотеку,⁸⁶ а остальные, как относившиеся к другим епархиям, в том числе Вятской и Симбирской,⁸⁷ пересланы были в эти епархии. Довольно богатая коллекция древностей Ананьинского могильника, принадлежащая К. И-чу, перешла по его завещанию в музей древностей Московского Археологического Общества. Сюда входили: коллекция древних монет – греческих, римских, восточных и русских и медалей, всего 571 экземпляр, медные кресты, старинные серебряные ложки, оружия, украшения, вещи домашнего быта, символы и амулеты, принадлежности конской сбруи, кремниевые вещи; сюда же завещан был и здесь хранится дорогой для К. И-ча «Ананьинский камень» с изображением Геродотова скифа, раздробленный на семь частей.⁸⁸

В заключение всего чувствуем искреннюю нравственную потребность обратиться к высокой и чистой душе незабвенного К. И-ча с такими же теплыми словами, какими заключил свою речь при его гробе духовный оратор: «Мир тебе, раб Божий и добросовестный, полный любви ко Христу и святой его церкви, служитель науки! Ты был человеком не от мира сего. Не мудрено, что люди мира сего не всегда жаловали тебя… К счастью, недовольных твоими трудами гораздо меньше, чем довольных ими, высоко ценящих тебя за них. Вечная тебе память от Бога, которому ты служил благочестивою жизнью и духом благочестия и правдолюбия, проникнутыми учеными трудами. Вечная тебе память и от всех истинных служителей науки, которым ты оставил добрый пример для подражания, и от всех русских людей, которые в твоих писаниях находят пищу для своей духовной любознательности, и в твоей христианской жизни – назидание для себя“.

Пав. Неболюбов