Борьба римского папы Льва Великого за церковное первенство в контексте восточных Соборов и императорской церковной политики

Аннотация: В статье анализируется церковная политика римского папы Льва Великого (440–461) в период с 448 по 454 г. со времени начала «евтихианского» кризиса и до восстановления отношений римской кафедры с Церквами Востока после IV Вселенского Собора в Халкидоне (451 г.). В результате осуждения на константинопольском соборе 448 г. архимандрита Евтиха римский папа оказался вовлечен в церковно-политические события на Востоке, отмеченные соперничеством церковных и политических кругов при дворе императора Феодосия II (408–450). Несмотря на поданные папе обеими сторонами конфликта апелляции кризис был разрешен императором через проведение Собора в Эфесе в 449 г., на котором притязания папы на роль арбитра были фактически отвергнуты. Последующие требования Льва провести новый Собор по этому вопросу были Феодосием решительно отклонены. Ситуация изменилась после смерти Феодосия и воцарения Маркиана (450–457). Новый император немедленно поставил вопрос о проведении нового Собора, который собрался в Халкидоне осенью 451 г. и удовлетворил все папские требования относительно догматики и церковной дисциплины. Недовольство папы и, соответственно, его отказ признать соборные постановления вызвало 28-е правило Собора, предоставлявшее Константинополю равные привилегии с Римом и второе место по чести после него. Этот отказ вызвал разрыв в отношениях между Римом и Церквами Востока, который длился почти три года и протекал на фоне полномасштабного кризиса, вызванного на Востоке решениями Халкидонского Собора. В статье излагается и изучается церковно-политическая позиция папы Льва, обусловленная его представлением о главенстве Рима во Вселенской Церкви, которое он выводил из превратного толкования 6-го правила I Вселенского Собора в Никее (325 г.), причем в его фальсифицированном виде.

Понтификат римского папы Льва I Великого (440–461) практически единогласно считается исследователями высшей точкой развития позднеантичного папства¹. Данное обстоятельство, объективно подтверждающееся анализом сохранившихся источников, прежде всего связано с развитием идеи папской власти и ее применением в церковно-политической практике в понтификаты как самого Льва I, так и его ближайших преемников².

Основными достижениями папы Льва на церковно-политическом поприще исследователи считают его вклад в развитие теории власти римских епископов как наследников св. Петра и соответствующую разработку специфической римской экклезиологии, его вклад в богословие, литургику, борьбу с ересями, подготовку и проведение IV Вселенского Халкидонского Собора (451 г.), его попечение о пастве Римской Церкви и иерархах Церкви Вселенской³.

Несмотря на имеющееся обилие работ, посвященных самым разным аспектам жизни и деятельности этого папы и в том числе включающих анализ эпохи и событий внешнего по отношению к папскому городу мира Римской империи позднеантичного времени⁴, существует тем не менее целый ряд аспектов, нуждающихся в дальнейшей проработке.

Так, среди прочего остается по-прежнему актуальным вопрос о восприятии папой Львом пределов власти римского епископа как в теоретической плоскости, так и в плоскости его практического применения на церковно-политическом поприще в непростой период, который предшествовал и непосредственно следовал за Халкидонским Собором – в 40-е и 50-е годы V столетия. Соответственно сохраняет актуальность дальнейшее исследование сущности и внешних проявлений папской власти, которая является ключевой категорией римского учения о Церкви на протяжении всей истории папства и находит свое выражение в концепции римского примата (первенства).

Задачей данного исследования будет изучение обстоятельств, связанных с проведением Халкидонского Собора, – рубежного как для церковной, так во многом и для гражданской истории Римской (Византийской) империи события. Этот Собор послужил для папы Льва поводом для того, чтобы представить внешнему миру целый ряд церковно-политических тезисов, призванных подчеркнуть исключительное властное положение римского епископа в иерархии Вселенской Церкви – Ecclesia universalis, по римской терминологии.

Данное исследование будет нами проводиться посредством анализа содержания основного источника по политике папы Льва – его письменного наследия⁵. Основное число церковно-правовых и церковно-политических высказываний папы Льва, а также сведениях о его деятельности как римского епископа, содержатся в корпусе его переписки, насчитывающем 173 единицы⁶. Этот корпус включает как сохранившиеся письма самого Льва, так и письма его корреспондентов. На настоящий момент это собрание целиком доступно, к сожалению, лишь в ряде устаревших и не отвечающих современным научно-критическим требованиям изданиях⁷.

Наибольшее количество сохранившихся писем Льва связано с обстоятельствами евтихианского кризиса, приведшего в конечном итоге к проведению IV Вселенского Собора в Халкидоне в 451 г., и с последующей рецепцией Львом его решений, протекавшей на фоне разрастающегося многопланового кризиса, вызванного их неоднозначностью⁸.

В конце 448 г. в Риме было получено письмо от константинопольского архимандрита Евтиха⁹, принесшего римскому папе жалобу на несправедливый суд, которому Евтих был подвергнут константинопольским архиепископом Флавианом¹⁰. Иск против Евтиха был подан Евсевием Дорилейским, который обвинил архимандрита в еретических высказываниях, касающихся учения о вочеловечении Христа¹¹. Евтих в свое оправдание подчеркивал, что следовал учению Кирилла Александрийского, борясь против рецидивов осужденной на III Вселенском Соборе в Эфесе (431 г.) ереси Нестория. Направленный против него процесс Евтих подает как борьбу тайных приверженцев осужденной несторианской ереси против деятельного союзника Кирилла Александрийского, каким явил себя Евтих в деле против Нестория¹².

Вскоре после этого папе также было доставлено разъяснительное письмо Флавиана Александрийского¹³, в котором последний, признавая заслуги Евтиха в деле борьбы с ересью Нестория¹⁴, обвинял его в приверженности ересям Валентина и Аполлинария¹⁵, учивших о неполноценности человечества Христа. За это Евтих был лишен священства, управления своим монастырем и общения с предстоятелем¹⁶.

По получении этих двух писем Лев составил ответ Флавиану¹⁷, в котором сообщил о получении обоих писем – Евтиха и самого Флавиана, а также о том, что не может произнести своего суждения, поскольку подробности этого дела остаются для него неясными. Как следствие, папа потребовал от Флавиана прислать ему подробную реляцию с тем, чтобы римский понтифик мог совершить свой суд¹⁸.

В сущности, письмо Флавиана, в котором он сообщал о деле Евтиха, не содержало просьбы о рассмотрении папой этого дела и, таким образом, не являлось апелляцией. Флавиан четко изложил цель, ради которой он направил Льву письмо: римский епископ должен был всего лишь сообщить о принятом на константинопольском соборе решении по делу Евтиха находящимся в его юрисдикции епископам¹⁹. Флавиан тем самым объявлял дело закрытым и подчеркивал, что в папском вмешательстве нет нужды²⁰.

Лев же, со своей стороны, решил не упускать возможность вмешаться в дела столичной Церкви, коль скоро у него на руках был формальный предлог в виде обращения Евтиха. Именно поэтому в своем ответе Флавиану он подчеркивает, что не считает дело оконченным и далее требует от константинопольского архиерея подробного отчета. В довершении всего он указывает на собственные исключительные привилегии в деле церковного суда и защиты «кафолической веры» (fides catholica)²¹.

В теле Вселенской Церкви Римская, по его мнению, занимала место головы, в то время как прочие назывались членами²². Именно как глава Вселенской Церкви, имеющий о ней особое «попечение», Лев считал возможным принимать апелляции и рассматривать в судебном порядке межцерковные тяжбы²³. Согласно его воззрениям, этим правом он обладал как «наследник святого Петра», в то время как на самом деле право римского епископа рассматривать апелляции других Церквей было признано лишь отцами сардикийского собора и в дальнейшем никакими общепризнанными каноническими постановлениями не подтверждалось²⁴. Практика же обращений к различным крупным церковным центрам с апелляцией была весьма распространена в IV–V вв. и практически не выделяла Рим из ряда других первенствующих кафедр²⁵.

Поскольку же и Флавиан очевидным образом не считал необходимым повторное рассмотрение дела Евтиха в Риме, то он оставил без внимания папское послание, требовавшее от него отчета по этому делу. На молчание Флавиана Лев жалуется в письме императору Феодосию, составленном 18 февраля 449 г.²⁶, указывая на то, что вина Евтиха неоднозначна, а обвинения, выдвинутые против него Евсевием Дорилейским – не очевидны (non evidenter expressit).

Последующие события также развивались не в пользу Флевиана. Совместные усилия Диоскора Александрийского, самого Евтиха и царского кубикулярия Хрисафия привели в апреле 449 г. к повторному разбирательству всего дела в присутствии духовных лиц и представителей императора, которые приняли решение о необходимости пересмотра дела Евтиха²⁷.

Через некоторое время последовало послание Флавиана к папе, в котором нетрудно заметить панические настроения, охватившие константинопольского архиепископа²⁸. Если предыдущее его послание к папе римскому было написано с позиции уверенности в своей правоте и силе и, как следствие, его посылом, являлось то, что папское одобрение соборного решения Константинопольской Церкви не являлось необходимым, то теперь Флавиан почти умоляет Льва дать свое согласие на эти решения²⁹.

Будучи далее осведомлен о деле Флавиана благодаря лицу, передавшему от него письма, и осознав опасность его положения, Лев принял сторону Флавиана и признал обоснованность его действий против Евтиха³⁰.

Немного позднее, 13 июня 449 г., отправляя своих легатов на созванный императором Феодосием Собор по делу Евтиха, Лев направил в поддержку Флавиана знаменитый пространный трактат, известный как «Томос»³¹, в котором изложил свое дифизитское вероучение, созвучное тем богословским положениям, которые привел в своем последнем письме Флавиан.

Спор между константинопольским архиепископом Флавианом и столичным архимандритом Евтихом, в результате которого обеими сторонами Льву была представлена апелляция³², был разрешен на Эфесском Соборе в августе 449 г. со значительными репутационными потерями для римской кафедры: учение о двух природах во Христе, отстаиваемое Евсевием Дорилейским и Флавианом Константинопольским, а также представленное в «Томосе» Льва, были признаны еретическими.

В Риме, естественно, не согласились с результатами Собора в Эфесе и папа был вынужден просить императора Феодосия (408–450) о созыве нового Вселенского Собора. Ссылаясь на сардикийские каноны, которые он выдавал за никейские³³, Лев требовал созыва этого Собора уже в Италии с тем, чтобы в нем могли принять участие епископы, по словам папы, «всех наших мест». Согласно 4-му сардикийскому правилу, поданная в Рим апелляция могла быть рассмотрена в присутствии собора епископов римской области. Папа настаивал на том, что такой порядок предусмотрен именно никейскими канонами и даже приложил текст этих канонов к своему посланию³⁴.

То, что было нарушено одним Собором, имевшим статус Вселенского, Лев пытается решить через проведение другого с аналогичным статусом и потому просил Феодосия «приказать собрать в Италии всеобщий собор»³⁵. Понтифик понимал, что дело в отношении предстоятеля столичной кафедры не может быть возбуждено без согласия императора: очевидным образом, он исходил из того, что для возбуждения дела одной лишь апелляции со стороны бывшего константинопольского патриарха было недостаточно.

Недостаточность папских полномочий в этом деле осознавали и на Западе. Тем не менее с попыткой подчеркнуть их к Феодосию обратился западный император Валентиниан III. В весьма расплывчатых выражениях, не упоминая ни примата апостола Петра, ни постановлений Никейского Собора, на которых якобы основывались папские прерогативы, он выдвигает в качестве аргумента «древность», которая вручила римскому епископу «первенство священства надо всеми» (principatum sacerdotii super omnes), в силу чего он имеет право и полномочия судить «о вере и о иереях» (de fide et sacerdotibus). Валентиниан подчеркивает, что именно в силу этого Флавиан Константинопольский «по соборному обычаю» (secundum solemnitatem conciliorum) и направил апелляцию папе³⁶.

Сходные мысли содержатся и в письме матери императора Галлы Плацидии, обращенном к тому же Феодосию. Она увещевает восточного императора последовать определению «апостольского престола», который она почитает как «выдающийся» (praecellentem), и передать на суд его собора дело Флавиана. Выдающийся статус римского престола, по ее мнению, обусловлен тем, что в Риме апостол Петр «установил первенство епископата» (principatum episcopatus ordinavit). Впрочем, уважение к римскому епископу обусловлено и тем почитанием, которое причитается Риму как «величайшему городу, который есть мать всех земель» (maximae civitati, quae domina omnium est terrarum)³⁷.

Итак, на приведенных выше примерах можно видеть, что папская власть отнюдь не считалась безусловной: инициатива проведения Соборов считалась принадлежащей императорам; сам папа не мог принять к рассмотрению апелляцию Флавиана без согласия восточного императора. Последнее обстоятельство весьма красноречиво подтверждается и мнением таких авторитетных мирян, как император Валентиниан и августа Галла Плацидия, которые понимали, что согласно существующим законоположениям и принятым практикам власть папы не является безграничной даже в делах, касающихся исключительно Церкви³⁸.

Следует отметить, что римский собор 449 г., несмотря на категорическое неприятие и непризнание папой решений Эфесского Собора того же года, имевшего статус Вселенского, не имел полномочий отменить их или же вынести собственное, отличное от того, что было принято в Эфесе, решение. Весьма показательным является то, что свой протест против соборных постановлений и требование их пересмотра он мог направить только императору Феодосию, но отнюдь не председательствовавшему на Эфесском Соборе Диоскору Александрийскому или иным его участникам.

Реакция на эти папские претензии, хотя и подкрепленные ходатайствами равеннского двора, была тем не менее вполне предсказуемой: император Феодосий однозначно объявил дело закрытым, а решения Эфесского Собора – не подлежащими пересмотру. Этот ответ в несколько различном словесном оформлении был доставлен как папе Льву, так и западному императорскому семейству – самому Валентиниану, его матери Галле Плацидии и его супруге Евдокии, дочери Феодосия³⁹. В письме Галле Плацидии, очевидно в ответ на апелляцию папы и самой Галлы к постановлениям Никейского Собора, было решительно заявлено, что никаких нарушений правил Никейского Собора в Эфесе допущено не было⁴⁰. В целом же, по словам Феодосия, «с его (т. е. Флавиана. – М.Г.) удалением в церквах царят всяческий мир и всякое согласие, и ничто, кроме истины, не имеет силы»⁴¹.

Несмотря на твердую позицию императора, Лев в своем письме от 16 июля 450 г. в качестве залога восстановления церковного общения требует, чтобы Анатолий Константинопольский, сменивший угодного папе Флавиана, наравне с письмом Кирилла Александрийского против Нестория и деяниями Эфесского Собора 431 г. признал папский «Томос», по умолчанию причисляя последний к catholicorum sententiae⁴². Именно на основе этих документов Лев требует публичного и письменного исповедания веры Анатолием перед «апостольским престолом и всеми иереями и церквами Господа»⁴³. Папа был готов направить в Константинополь своих легатов с тем, чтобы в их присутствии Анатолий засвидетельствовал, что его вера полностью совпадает с верой Льва, и таким образом был установлен церковный мир, а папа оставил всяческие подозрения⁴⁴. Лев не сомневается, что доктрина о воплощении Господа, изложенная в его «Томосе», во всем согласна с верой «святых отцов», а тот, кто не следует его вере, «сам себя отсек от тела кафолического единства»⁴⁵.

Неожиданно наступившая смерть императора Феодосия II, последовавшая менее чем через две недели после написания папой вышеупомянутого письма, кардинально изменила отношение константинопольского двора к инициативам папы римского. Новый император Маркиан (450–457), женившийся на августе Пульхерии, разворачивает курс церковной политики Востока на 180 градусов: Анатолий Константинопольский принуждается императорской четой к согласию с вероучением папы, а император принимает папское требование о созыве нового Вселенского Собора.

Последовавший вслед за этим осенью 451 г. Халкидонский Собор внешне явился личным триумфом папы Львы. Всё выглядело так, будто восточная императорская чета оказалась вынуждена подчиниться требованиям папы о проведении Вселенского Собора, и в конечном итоге папские требования в отношении вероучения и наказания тех, кто был с папой не согласен, полностью удовлетворены. Сумма этих обстоятельств послужила для Льва наглядным подтверждением того, что отныне его положение как главы Вселенской Церкви разделяется повсеместно. Со времени, последовавшего за согласием императора созвать новый Вселенский Собор, Лев начинает не только на уровне деклараций, но уже и фактически вести себя, как если бы он был предстоятелем всей Вселенской Церкви⁴⁶.

И тем не менее ситуация была далеко не столь однозначна. Попытка папы отправить на Собор масштабную делегацию была заблокирована Маркианом: император назначил для созыва Собора очень сжатые сроки, на что папа неоднократно жаловался. С другой стороны, Маркиан подчеркивал, что Вселенский Собор мыслится как Собор епископов Востока, Фракии и Иллирика, т. е. тех регионов, которые находились под властью Маркиана⁴⁷. Поскольку очевидным образом, Маркиан не был полномочен созывать епископов земель, относившихся к юрисдикции западного императора, приглашение папе не имело характера директивного распоряжения: император оставлял на усмотрение Льва, прибывать тому на Собор или нет.

Лев, со своей стороны, счел совершенно естественным тот факт, что восточный император лично приглашает его приехать на Вселенский Собор, и истолковал приглашение в том смысле, что его зовут на нем председательствовать⁴⁸. Впрочем, призыв прибыть лично папа отклонил, сославшись на «трудность времен» (necessitas temporis) и, что более симптоматично, – на отсутствие такого обычая⁴⁹.

Отказ папы прибыть на Собор и отправка им вместо себя небольшой делегации могли быть обусловлены и тем мотивом, что Лев опасался оказаться в среде, где у него было слишком много противников, и в ситуации, когда исход мероприятия еще не был предрешен. С учетом того, что Диоскор Александрийский, Евтих и их линия пользовались поддержкой широких кругов клира и епископата в Константинополе и в целом на Востоке, а также ввиду наличия при дворе влиятельных представителей власти, ответственных за проведение Эфесского Собора 449 г. и ревностно поддерживавших линию Кирилла Александрийского, положение папы на новом Соборе могло не оказаться однозначно доминирующим. Отсюда и его отказ приехать на Собор, и представление им своих легатов в качестве коллективного председателя⁵⁰.

Папская делегация была принята в Халкидоне со всеми почестями и заняла по чести первое место среди всех представленных Церквей. Председательство же на соборных заседаниях, как и полагалось, осуществлялось исключительно уполномоченными императором чиновниками⁵¹.

То, что папа в лице своих представителей не председательствовал на Соборе, подчеркивается и тем обстоятельством, что по завершении заседаний его ведущие участники обратились ко Льву с посланием, сообщавшим о результатах Собора. Они, а не представители папы, подвели итог заседаний и утвердили содержание соборных определений. Официальная рассылка уведомлений о решениях Собора была прерогативой его участников и императора, а не папских легатов и не самого папы: последнему предлагалось лишь подтвердить, но не пересматривать соборные постановления.

Что касается решений Собора, то такие, как низложение александрийского патриарха Диоскора и изложение веры в согласии с «Томосом», естественно, не вызвали возражений ни самого папы, ни легатов, представлявших его на Соборе. Однако наличие среди определений Собора 28-го правила⁵², утверждавшего юрисдикцию константинопольского патриарха над диоцезами Фракии, Асии и Понта, а также признающего его равным по чести римскому епископу, хотя и уступающим последнему в ранге⁵³, вызвало со стороны папы бурный протест и многолетнее осложнение церковных отношений между Константинополем и Римом⁵⁴.

В обоснование законности принятого решения отцы Собора ссылались на наличие «издавна утвердившегося обычая», согласно которому «святая Божья Церковь константинопольцев» осуществляла рукоположения митрополитов указанных диоцезов⁵⁵. В качестве канонического основания особой церковной роли столичной кафедры отцы Собора приводили определение II Вселенского Собора в Константинополе 381 г. Согласно этому определению епископский престол столичного города получал второе место по чести после римского⁵⁶. Отцы Собора просили папу Льва об утверждении и присоединении к их решению, подчеркивая, что Собор полностью удовлетворил все дисциплинарные и вероучительные требования римского престола⁵⁷.

За посланиями отцов Собора последовали личные послания императора Маркиана и патриарха Константинопольского Анатолия, написанные 18 декабря того же года⁵⁸. Император и патриарх также просили Льва подтвердить новые привилегии столичной кафедры, против принятия которых на Халкидонском Соборе резко (σφοδρότατα) возражали легаты папы. Император выражал надежду на то, что римский епископ даст свое согласие⁵⁹.

В своем послании Анатолий Константинопольский подчеркивал единогласие в вопросе определения статуса столичной Церкви не только отцов Собора, но и царственных особ, председателей соборных заседаний, сенаторов, клира и народа, а также упоминал, что решения Собора 381 г. были признаны в свое время не только царствовавшим на Востоке императором Феодосием Старшим (379–395), но и всеми крупнейшими иерархами Востока – предстоятелями Константинопольской, Александрийской, Антиохийской, Кесарие-Каппадокийской и Иерусалимской Церквей⁶⁰. Анатолий так же, как ранее и отцы Собора, подчеркнул, что четкое каноническое определение юрисдикции Константинополя, принятое Собором, в сущности является не расширением, а ограничением полномочий столичной кафедры, ибо отныне епископы трех диоцезов должны были рукополагаться только своими митрополитами, а не столичным архиепископом⁶¹.

Ни участники Собора, ни сам Анатолий в своих посланиях не скрывали того, что 28-е правило было принято вопреки протестам и возражениям папских легатов. В отличие от императора и отцов Собора, которые в своих посланиях нейтрально описывают их поведение, Анатолий не скрывает того, что оно было предосудительным. Вопреки единогласному мнению участников Собора, поддержанному царственной четой и сенаторами, папские легаты позволили себе бесчинное поведение и оскорбления в адрес Константинопольской Церкви⁶².

Тем самым уже в самом обращении к папе отцов Халкидонского Собора было заявлено о том, что согласие папы не было непременным условием признания новой канонической территории Константинополя. Последние указали понтифику на то, что возвышение столичного престола со стороны членов Собора явилось проявлением уважения к пожеланиям императорской четы, сената и народа Константинополя, для какового Вселенский Собор оказался благоприятным поводом. Участники Собора обращаются к папе: «Утверждение церковного благоустроения… святейший и блаженнейший отец, удостой принять… Ибо мы, почитая радующихся этому благочестивейших и христолюбивых царей, а также сиятельный синклит и, так сказать, весь царственный [град], сочли благовременным утверждение Вселенским Собором его чести… Итак, мы просим: почти это решение и своим голосом. Ведь так будет оказано почтение царям, которые решение твоего блаженства утвердили в качестве закона…»⁶³.

Еще более ясно эти обстоятельства раскрываются в послании самого Анатолия Константинопольского папе Льву: «Поскольку надлежало нам провести рассмотрение и иных дел, дабы во всем оказалось, что таковой Собор неукоснительно принимает должные исправления и утверждения и по каноническим, и по прочим церковным главам, озаботились и вседержители, и великолепнейшие и славнейшие архонты, а также пресветлый и славный синклит, весь клир и народ, чтобы святейший престол сего царственного [града] Константина, ощутил некую прибавку чести…»⁶⁴.

Таким образом, в самых почтительных выражениях и отцы Собора, и Анатолий Константинопольский кратко обрисовали римскому папе все аспекты процедурного утверждения нового статуса константинопольской кафедры, представлявшего собой четкую юридическую основу для вынесения легитимного решения, имевшего в церковной сфере статус канона, а в государственной – закона. Принятие решения созванным императором Вселенским Собором епископов по представлению всех конституционных инстанций римского государства – императоров, сената и народа, – имело наивысшую законодательную силу, в равной степени обязательную и в церковной, и в государственной сфере.

Данное решение было принято в пределах территориальной юрисдикции восточного императора, к которой Рим с его епископом в то время не относился. Протесты римских легатов не имели силы, поскольку юрисдикция римского папы, а также его первенство чести не были затронуты. Да и с чисто процедурной точки зрения легаты папы на основании имеющихся у них инструкций не имели полномочий голосовать по этому вопросу⁶⁵.

Именно поэтому отцы Собора просят у папы не вынести решение по вопросу «преимуществ» (πρεσβεῖα) константинопольской кафедры, а всего лишь присоединиться к уже принятому и не подлежащему изменению решению. Согласие папы требовалось для придания решению Собора не юридической силы, а дополнительного веса, позволяющего сообщить ему более благообразную форму единогласного принятия.

Эта мысль прямо и без обиняков выражается в письме императора Маркиана, направленном Льву вместе с посланием отцов Собора. Император указывает, что определение II Вселенского Собора в Константинополе, равно как и новое определение IV Вселенского Собора в Халкидоне относительно положения константинопольской кафедры должно «прочно сохраняться» (firma serventur)⁶⁶, и далее говорит: «Да соблаговолит твоя святость также и этой части (определений – М.Г.) предоставить собственное согласие»⁶⁷. В завершении послания император фактически заявляет о самодостаточности постановлений Собора, не нуждающихся в дополнительном утверждении, и о необходимости папе им следовать: «Мы требуем, чтобы то, что постановил святой Собор, твое благочестие впредь также наставляло соблюдать»⁶⁸.

В ответ папа Лев в своих посланиях императору Маркиану, августе Пульхерии и Анатолию Константинопольскому решительно и жестко отверг притязания столичной кафедры на новую юрисдикцию⁶⁹. Прежде всего Лев заявил, что в своих поступках Анатолий Константинопольский руководствовался «пороком жадности»⁷⁰ и действовал «вопреки почитанию отеческих канонов, вопреки постановлениям Святого Духа, вопреки примерам древности»⁷¹.

Далее Лев выдвинул краеугольное для последующего противостояния между Римом и Константинополем положение: притязания столичного престола явились нарушением постановлений I Вселенского Собора в Никее (325 г.). Противостоять таким попыткам папа считал своей обязанностью: он утверждал, что имеет право выносить решение по таким вопросам единолично, «поскольку мне вверено распоряжение и мне вменится в вину, если будут нарушены правила отеческих постановлений, которые по наставлению Духа Божия были заложены на Никейском Соборе для управления всею Церковью»⁷². Притязания Анатолия папа описал как нарушение прав антиохийского патриарха и одновременно поддержал действия своих легатов на Соборе⁷³.

В письме августе Пульхерии Лев указал, что Анатолий устремился к тому, что было «выше меры его чести»⁷⁴, и в целом повторил те же аргументы, что и в письме августу Маркиану. Если все будут соблюдать никейские каноны, по мнению папы, «не будет никаких разногласий о мере почестей, никаких тяжб о рукоположениях, никаких сомнений о привилегиях, никаких состязаний по присвоению чужого; но по равному праву любви будет сохраняться разумный строй нравов и должностей…»⁷⁵. Претензии же константинопольского иерарха папа описывает как нарушение первенства множества митрополитов, совершенное вопреки постановлениям Никейского Собора⁷⁶.

Согласное решение епископов Собора о признании привилегий Константинопольской кафедры Лев называет «соглашениями епископов, противоречащими правилам святых канонов, принятых в Никее», и считает возможным их отменить: «Мы объявляем [их] незаконными, и авторитетом блаженного апостола Петра, общим определением объявляем вовсе недействительными, следуя во всех церковных делах тем законам, которые Святой Дух через триста восемнадцать отцов установил для миротворческого соблюдения всеми иереями так, что даже если более многочисленные решат постановить нечто иное, нежели те, ничуть не следует уважать то, что будет отличаться от постановления вышеуказанных [отцов]»⁷⁷.

В послании, направленном Анатолию Константинопольскому, папа Лев дает волю эмоциям и выражениям⁷⁸. В своей жадности и высокомерии Анатолий воспользовался случаем, чтобы подчинить себе всю Церковь: «Как будто благоприятное для тебя наступило время, когда александрийский престол утратил привилегию второй чести, а Антиохийская Церковь потеряла свойственное ей третье достоинство, чтобы подчинить эти области своей власти»⁷⁹.

Безусловно, папе было весьма выгодно выставить дело так, что во всем была виновна жадность и амбиции одного Анатолия: в противном случае выглядело бы, будто сам папа выступал против императорской четы, сената, народа и клира Константинополя, а также противился воле Вселенского Собора. Как следствие, Лев сделал неуклюжую попытку свести появление 28-го правила к личным интригам Анатолия якобы силой исторгшего у отцов Собора подписи в свою поддержку, именно для того, чтобы избежать обвинения в неуважении к властям Восточной Империи и к представителям восточных Церквей, причем в ситуации, когда папские требования, ради удовлетворения которых Лев собственно и настаивал на созыве Собора, были выполнены.

Лев повторяет мнение о том, что решения трехсот восемнадцати отцов Никейского Собора не могут быть отменены церковным собранием, даже превосходящим последний по количеству участников. Он также дает новую мотивацию действиям папских легатов на Халкидонском Соборе: оказывается, там они отстаивали каноны Никейского Собора⁸⁰. Папа открыто отказался признавать решение отцов Халкидонского Собора – «призрачное согласие», которое Анатолий, якобы, обманом «исторг» у них⁸¹.

Далее папа конкретизирует свою позицию относительно несвойственного изначально Церкви вопроса о сравнительном соотношении рангов (достоинств) различных кафедр: «Да не будут разорваны права провинциальных первенств и да не будут обмануты предстоятели-митрополиты относительно древле установленных привилегий. Да не погибнет ничуть достоинство александрийского престола, которое он заслужил благодаря евангелисту Марку, ученику блаженного Петра; … также и Антиохийская Церковь, в которой в силу того, что в ней первым проповедовал блаженный апостол Петр, возникло имя христианское, да пребывает в ранге, отечески установленном, и, будучи помещена на третьем месте⁸², никогда да не станет ниже себя»⁸³.

На основе вышеприведенных цитат выясняется вполне однозначная позиция Льва относительно соборной регламентации положения константинопольского архиепископа как предстоятеля столичной кафедры в составе Вселенской Церкви. Римский понтифик считает возможным своей властью отменить решение Вселенского Собора, вынесенное по представлению конституирующих слоев римского государства – императора, сената и народа. Он не дает своего согласия на то, что патриарх Константинопольский получает равные с Римом привилегии, занимает второе место по чести после него, обходя, по мнению папы, Александрию и Антиохию, а также получает в свою юрисдикцию три диоцеза. Во всех этих пунктах он усматривает нарушение правил I Вселенского Никейского Собора, а именно 6-го правила.

Ранжируя вселенские кафедры по их сравнительному достоинству, Лев утверждал, что основывается на никейском правиле, в котором идет речь о привилегиях трех престолов: Римского, Антиохийского и Александрийского⁸⁴. Впрочем, вполне очевидно, что подлинный текст канона не предполагал никакого ранжирования престолов⁸⁵.

Несмотря на этот факт, мотивы Льва можно отчасти понять: восточные епископы сами натолкнули его именно на такую интерпретацию своей формулировкой 28-го правила, которую они воспроизвели в письме ко Льву и которая говорит о втором после Рима месте константинопольского престола⁸⁶.

Тем не менее этой оговорки недостаточно для того, чтобы вполне оправдать позицию римского понтифика в отношении этого вопроса. Поскольку Рим не принимал участия в I Вселенском Соборе и имел о его ходе и принятых на нем решениях довольно смутное представление, каноны этого Собора в конечном итоге стали применяться в Риме в интерполированном, если не сказать фальсифицированном, виде. Ключевое для нашей темы 6-е правило (5-е по латинскому счету) имело прибавку «Ecclesia Romana semper habuit primatum» («Римская Церковь всегда обладала первенством»), не только отсутствующую в оригинальных никейских канонах⁸⁷, но и противоречащую самому духу эпохи I Вселенского Собора. Эта прибавка использовалась представителями Льва на Халкидонском Соборе с целью подвести каноническое основание под идею папского первенства, однако была отвергнута участниками Собора как подложная⁸⁸.

Несмотря на столь очевидный афронт, в Риме, даже убедившись в подложности данного канона, не подумали отказаться от его дальнейшего использования в целях обоснования притязаний римского престола на вселенское первенство. Сам Лев охотно прибегал к аргументации в пользу римского властного первенства, основанной на подложных канонах Никейского Собора⁸⁹. Он полностью поддержал позицию своих легатов по вопросу новых привилегий Константинопольской Церкви. Это говорит в пользу того факта, что для него разница между греческим оригиналом и латинским переводом не являлась аргументом для пересмотра римской позиции.

Только с учетом интерполированного текста можно объяснить отстаивание Римом того представления, что никейские каноны утверждают некую иерархию престолов, которую выстраивал папа Лев и согласно которой Рим занимал первое место, Александрия – второе, а Антиохия – третье. Римский понтифик, по-видимому, не считал, что его личная репутация и авторитет «престола святого Петра» могут пострадать, если он будет требовать от Востока следования той версии никейского канона, на подложность которой его легатам было указано в Халкидоне⁹⁰.

Между тем на Востоке рассматривали 6-е правило только в контексте утверждения сложившихся к 325 г. церковно-политических связей ряда диоцезов с крупными городами Империи: Римом, Александрией и Антиохией. Канон явно не налагал запрета на дальнейшее церковно-политическое переустройство и отнюдь не предусматривал на веки вечные «свободу митрополий», как выражался папа Лев, представляя дело так, что 28-е правило нарушало 6-е никейское и угрожало древним привилегиям Александрии, несмотря на то, что церковная область последней, так же как и ее отношения с провинциальными епископами, не подверглась никаким изменениям.

Не действия Константинополя, а скорее указанная позиция Рима была опасна для Александрийской церкви, поскольку Лев недвусмысленно объявил себя ее покровителем и защитником ее привилегий⁹¹. Лев однозначно считал себя вправе подтверждать властные преимущества александрийского архиепископа относительно находящихся в его юрисдикции епископов (comprovinciales episcopos) и права собора Александрийской Церкви⁹², тем самым давая понять, что ее внутреннее устройство и сложившиеся внутри нее отношения являются не продуктом долгой истории взаимоотношений между Александрией и прочим Египтом, а результатом политики Рима⁹³. Лев демонстрировал полную уверенность в том, что положение Александрийской Церкви обусловлено тем фактом, что апостол Петр через своего ученика Марка передал последней ту веру, которую к тому времени Петр распространил в самом Риме⁹⁴.

Лев, таким образом, вполне однозначно заявляет о том, что фактически изобретенная им ранговая система является системой иерархической, в которой чем выше ранг кафедры, тем больше у нее власти, а младшие кафедры «подчиняются» старшим. Он подчеркивает, что Константинополь, сравнявшись в привилегиях с Римом, получил на Востоке именно властное первенство, т. е. право управлять другими Церквами⁹⁵. Тем самым «прибавление в чести» (προσθήκη τιμῆς) Константинополя, о котором говорили отцы Халкидонского Собора⁹⁶, обращаясь ко Льву, Рим истолковывал как «прибавление власти» (auctio potestatis)⁹⁷. Этим вполне проясняется подлинная причина негодования римского понтифика: полагая себя истинным главой Церкви, он увидел в константинопольском архиепископе узурпатора своей власти⁹⁸.

Ситуация с Антиохийской Церковью, занимавшей, по мнению Льва, третье место, еще более ярко выявляет нелепость папской позиции по отношению к Востоку, основанную на весьма широком применении фальсифицированного канона. Церковная область Антиохии была уменьшена на Халкидонском Соборе на основании соглашения об отделении от нее Иерусалима с тремя палестинскими провинциями, достигнутого Домном Антиохийским и Ювеналием Иерусалимским. Если следовать логике папы Льва, этот акт знаменовал собой вопиющее нарушение 6-го никейского правила, якобы налагавшего запрет на дальнейшие церковно-территориальные переустройства. Кроме того, данное решение было принято без консультаций с Римом, римскому папе о нем не докладывали и его подтверждения не спрашивали.

И тем не менее по данному эпизоду Лев не только не заявляет своего протеста, но и вообще никак не комментирует это событие, что еще более удивительно, поскольку создание Иерусалимского патриархата из нескольких провинций Антиохийского было согласовано на поместном соборе в Константинополе в 450 г. Можно сделать вывод, что там, где это было ему выгодно, Лев оставлял без внимания весьма значительные изменения церковно-административных границ⁹⁹.

Спор о 28-м халкидонском правиле между Львом, с одной стороны, Анатолием Константинопольским и императорским двором – с другой, продолжился и далее вплоть до 453 г., когда под давлением обстоятельств Лев был вынужден пойти на частичный компромисс: он восстановил общение с Анатолием, признал вероучительную часть постановлений Халкидонского Собора, однако формально так и не признал нового статуса и юрисдикции Константинопольской Церкви.

На основании проделанного нами анализа можно сделать ряд наблюдений, касающихся положения римского папского престола и его отношений с церквами Востока Римской империи, а также к императорской власти. Прежде всего, следует отметить, что именно Восток и восточные Церкви генерировали и утверждали нормы как христианского вероучения, так и церковной дисциплины. Церковно-политическое значение восточных кафедр, их ведущая роль в развитии христианской цивилизации в позднеантичную эпоху являются несомненными. Любое явление церковной жизни, претендовавшее на общецерковную значимость, возникало не иначе как на Востоке и принималось посредством разработанных на Востоке соборных процедур. Наивысшее значение при этом имел институт Вселенского Собора, государственный по своему правовому статусу и происхождению. Этот институт действовал в пределах юрисдикции восточного императора, в то время как его решения фактически являлись общеобязательными в пределах Церкви всего римского государства¹⁰⁰, а за римским папой сохранялось лишь право присоединиться к общему решению.

Именно эти базовые положения был вынужден учитывать при проведении своей политики папа Лев. На основании анализа его корреспонденции можно видеть, что отношения римского папского престола с восточными кафедрами осуществлялись с ведома восточного императора. Для осуществления своих действий в отношении предстоятелей ведущих восточных кафедр Лев был вынужден запрашивать санкцию восточного императора. Наиболее красноречиво это проявилось во время кризиса, связанного с Евтихом и Флавианом Константинопольским, когда Лев, получая многочисленные апелляции от различных сторон, запрашивал разрешение императора на то, чтобы провести дознание и суд. Чрезвычайно важно отметить, что римский папа просил восточного императора созвать собор в Италии для того, чтобы пересмотреть решения Эфессого Собора 449 г. Весьма показательно и то, что император Феодосий ответил на это категорическим отказом, так что Лев при жизни последнего более не возвращался к этой теме. Вновь она была поднята лишь после перемены на константинопольском императорском престоле, когда по инициативе и на условиях новой императорской четы был проведен Халкидонский Собор 451 г.

Далее показательно для характеристики положения римской кафедры в рассматриваемую эпоху то, что фактически Вселенский Собор для достижения законности своих решений не нуждался в папском одобрении. Из переписки папы Льва с участниками Собора, а также с императором становится ясным, что обращение к римскому епископу требовалось для придания решениям Собора единогласного характера. Как это видно на примере спора из-за 28-го халкидонского правила, в случае, если папское одобрение нельзя было получить, решение вступало в силу без него¹⁰¹.

Весьма характерна в этом контексте непоследовательная позиция папы Льва, с одной стороны, протестовавшего против увеличения территории Константинопольской Церкви, поскольку, дескать, оно нарушало права многих митрополий и шло вразрез с превратно толкуемым папой (и, кроме того, фальсифицированным) 6-м правилом Никейского Собора, а с другой, – молчаливо принявшего отделение от Антиохийской Церкви Иерусалима с несколькими палестинскими епархиями. Не трудно сделать вывод о том, что в данном случае позиция папы имела ярко выраженный политически ангажированный характер, причем он явно прибегал к двойным стандартам, толкуя в диаметрально противоположном ключе два аналогичных случая.

Факт непризнания папой новой юрисдикции константинопольского патриарха никоим образом не мог изменить или даже повлиять на сложившуюся на Востоке церковно-административную и церковно-политическую ситуацию, однако остался константой отношений между Римом и Константинополем вплоть до конца первого тысячелетия истории христианства. Попрекая Анатолия Константинопольского неумной жаждой власти, Лев явно проецировал на него свои собственные скрытые желания. Демагогически отстаивая «права провинциальных приматов» (provincialium jura primatuum)¹⁰², по сути дела, он обвинял Анатолия лишь в том, что тот делал невозможным подчинение восточной Церкви папской власти. Тем не менее именно папская политика, приведшая на последующие десятилетия к отчуждению между кафедрами, оказавшимися в расколе по вопросу о Халкидонском Соборе, в конечном итоге является причиной того, что в VI в., начиная с эпохи Юстиниана Великого, Константинополь становится безальтернативным центром церковной власти на Востоке¹⁰³.

Именно Халкидонский Собор, который в католической церковной историографии обычно трактуется как триумф папства, со всей наглядностью продемонстрировал, что Восток принципиально отверг идею римского примата, понимаемую как властное первенство римского епископа. Попытка папы Льва выстроить на основе специфического толкования подложных или фальсифицированных никейских канонов властную иерархию церквей с Римом во главе провалилась.

АДСВ – Античная древность и Средние века

ВВ – Византийский временник

ВДИ – Вестник древней истории

ВИ – Вопросы истории

ГИМ – Государственный исторический музей

ЗИАН – Записки Императорской Академии наук

ИРАИК – Известия Русского археологического института в Константинополе

ППС – Православный палестинский сборник

ПСРЛ – Полное собрание русских летописей

ПЭ – Православная энциклопедия

РАИК – Русский археологический институт в Константинополе

РНБ – Российская национальная библиотека

ФО НА ИИМК РАН – Фотоотдел Научного архива Института истории материальной культуры Российской Академии наук

ЧОИДР – Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете

ACA (ՄՀ) – Armenian Classical Authors. Antelias–Lebanon, Armenian Catholicosate of Cilicia (Մատենագիրք Հայոց. Անթիլիաս–Լիբանան, Մեծի Տանն Կիլիկիոյ Կաթողիկոսութիւն)

ACO – Acta Conciliorum Oecumenicorum

ANA – Albanian National Archive

BASOR – Bulletin of American Schools of Oriental Research

BF – Byzantinische Forschungen

BHG – Bibliotheca Hagiographica Graeca

BIFAO – Bulletin de l’Institut Français d’Archéologie Orientale

BL – The British Library

BMGS – Byzantine and Modern Greek Studies

Byz. – Byzantion

BZ – Byzantinische Zeitschrift

CCAG – Catalogus Codicum Astrologorum Graecorum

CPG – Corpus Paroemiographorum Graecorum

CSCO – Corpus Scriptorum Christianorum Orientalium

CSEL – Corpus Scriptorum Ecclesiasticorum Latinorum

DOP – Dumbarton Oaks Papers

EHR – The English Historical Review

ÉO – Échos d’Orient

EPHE – École Pratique des Hautes Études, Paris

FHG – Fragmenta Historicorum Graecorum

GRBS – Greek Roman and Byzantine Studies

IEJ – Israel Exploration Journal

JÖB – Jahrbuch der Österreichischen Byzantinistik

MGH AA – Monumenta Germaniae historica: auctores antiquissimi

ODB – The Oxford Dictionary of Byzantium.

PG – Patrologiae cursus completus. Series Graeca

PL – Patrologiae cursus completus. Series Latina

PLP – Prosopographisches Lexikon der Palaiologenzeit. Fasz. 1–12. Addenda. 2 Bde. CD-ROM-Version. Wien, 2001

PLRE – Prosopography of the Later Roman Empire

RO – Patrologia Orientalis

REB – Revue des études byzantines

TLG – Thesaurus Linguae Graecae