Фрейдистские мифы в свете православной патристики

Даже, по мнению авторов, считающих себя ревностными продолжателями Фрейда, его основные открытия – трансфер и эдипов комплекс – произошли в результате ошибки, или чрезмерной доверчивости врача к истеричным пациенткам. То есть вовсе не гипноз, а элементарный массаж, вызывал у пациенток всплеск эротических чувств к врачу. Фрейд, между тем, был уверен, что именно в результате гипноза активизируется «бессознательное» пациентки, которое она переносит на врача. Он дал этому явлению свое имя – трансфер, и благодаря этой концепции смог почувствовать себя более отстраненным в общении с пациентками.

То же самое в отношении с эдиповым комплексом. «Разве не излишняя доверчивость по отношению к пациенткам, якобы совращенным их отцами, подтолкнула Фрейда к исследованию психической реальности, к созданию теории детской сексуальности и эдипова комплекса?» [1] – задают вполне риторический вопрос популяризаторы <41> Фрейда. Итак, получается, что самих явлений, подтолкнувших к открытию основных концепций фрейдизма, на самом деле не было, но концепции, тем не менее, верно отражают реальность! На пустом месте создан фрейдистский миф, но он слишком хорош, чтобы от него отказываться по причине его необоснованности!

Созданная Фрейдом концепция тpансфеpа предполагает актуализацию прошлого опыта и перенесение его на иной объект. Христианская аскетика объясняет то же явление совсем иной антропологической моделью и построенным на ее основе развитием страсти. Страсть – это неправильное использование личностью сил души, которое происходит именно здесь и сейчас. Пpедыдущий опыт только подает искусительные «пpилоги», но личность несет полную ответственность за принятое решение – согласие или несогласие на искушение, возникшее в связи с пpилогом. В противоположность этому, модель фрейдова тpансфеpа говорит всего лишь об объективировании предыдущего опыта, поэтому человек не несет ответственности за непpоизвольное оживление «бессознательного» и пеpенесение его на психоаналитика.

Еще один фрейдистский миф – панэротизм. В соответствие с психоанализом, основанным З. Фрейдом, эротическим влечением считается не только сексуальное чувство в привычном понимании, но всякое взаимоотношение людей, основанное на природном инстинкте, например, отношение грудного младенца к матери [2]. Безусловно, в действии всех инстинктов, в их рефлекторной структуре и динамике можно найти определенное сходство. И даже вполне корректно было бы подыскать обобщающее название для всех типов взаимоотношения между людьми, имеющих природу и структуру психосоматических инстинктов. Однако, если инстинкт продолжения рода и сосательный рефлекс младенца объединить под общим наименованием «эротическое влечение», которое на самом деле безоговорочно относится только к первому из двух явлений, то неизбежно второе явление станет восприниматься окрашенным теми качествами первого, которых оно вовсе не имеет.

В самом деле, кто может утверждать, что удовлетворение при половом соитии и питании младенца материнской грудью едино по своему качеству? Это утверждает психоаналитик, который пытался заново сопережить опыту новорожденного младенца. Но при этом он, естественно, не смог вернуться к собственному младенческому опыту в его изначальной чистоте. Он неизбежно воспроизвел совсем новый опыт, который не мог не вобрать в себя всю его взрослую сексуальную опытность.

Именно на эту экзистенциальную брешь во фрейдизме, претендующем на научность, указывал, Мераб Мамардашвили: «...Конечно, не существует никакого бессознательного, категорично утверждал он. <...> Психоанализ... был теоретической работой, которая является индукцией условий нового сознательного опыта. То есть такой работой, в результате которой в душе пациента (или твоей собственной) может случиться новый и отличный от прежнего сознательный опыт, разрушающий предшествующие сцепления, размывающий их. Но ведь тогда от предмета, о котором должна была бы быть теория, уже ничего не остается – бессмысленно искать такой предмет, потому что в данном случае назначением мыслительной теоретической работы было именно создание условий теоретической работы, индуцирующих возникновение нового сознательного опыта» [3].

Тем не менее, категории психоанализа Фрейда слишком прочно вошли в современное мышление и к ним прибегают даже некоторые вполне благонамеренные православные богословы [4]. Во всяком случае, всерьез принимается фрейдистский псевдонаучный миф об «универсальном эротическом стремлении». Обожение, воссоединение человека с Богом, тринитарный образ жизни, при этом, напрямую связывается с сексуальным эротическим влечением. Надо сказать, что святые отцы действительно для показа характера любви Бога к человеку и человека к Богу употребляли иногда пример плотской любви, силы природного влечения плоти. Причем, иногда речь идет даже о явно греховных, предосудительных примерах плотского влечения, или даже об инстинкте продолжения рода животных [5]. Однако нельзя совершать насилия над реальным патристическим мышлением.

Святым отцам в плотском инстинкте важно было выделить силу желания, которая пригодна для сравнения с силой любви к Богу, а не возводить эротическую энергию в стержневой принцип тварного мира, как это делал З.Фрейд. Собственно, для патристической антропологии (особо проработанной в памятниках аскетики IV–VII вв., особенно у пр. Максима Исповедника) характерно понимание желания, воли, как способности человека, представляющей универсальную силу души. Эротическая энергия – частный случай «желательной силы» восточных отцов, а не наоборот! Вместе с раздражительной силой, или эмоциональной стороной жизни человека, способность желать, хотеть, жаждать, любить составляет низшую психическую сферу человеческой природы; высшую составляет его ум, или дух, т.е. способность сознавать себя.

Поэтому в половом инстинкте отцы видят не более чем одну из форм, в которой проявляется способность желать, вожделеть. Другая природная сфера проявления этой силы души – телесные жажда и голод – гораздо чаще оказываются в литературе христианской традиции метафорой «алчбы и жажды правды» (Мф.5,6). «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже!» (Пс.41,2–3). В Новом Завете именно эта сфера природной жизни человека – сфера питания, а не продолжения рода – напрямую связывается с взаимоотношением человека и Бога. Вернее не сама она, а волевое начало в ней, функционирующее <42> как ничем неутолимое желание, жажда пития и пищи, когда этого требует организм человека.

Для того, чтобы в новозаветных Писаниях усмотреть эротическую любовь в качестве иллюстрации взаимоотношения человека с Богом, потребуется более чем допустимая доля воображения (намек на это можно усмотреть, например, в притче о пире жениха и десяти девах – Мф. 25,1–12). Между тем, аналогия с удовлетворением голода дается прямо и недвусмысленно. «Я есмь хлеб жизни, – говорит Христос, – Приходящий ко Мне не будет алкать и верующий в Меня не будет жаждать никогда» (Ин.6,35). Таинство, объединяющее людей в Церковь Христову, таинство Евхаристии, реализовано также на функции утоления голода, вкушения пищи и пития.

Желание, волевая энергия – универсальный принцип функционирования психосоматической и духовной сущности человека. Мир, приведенный однажды в движение, находится в непрерывном энергетическом обмене. То, что заставляет человека заботиться о поддержании жизни своего тела, о продолжении рода, о преобразовании окружающей его природной среды, это – сила желания, энергия воли. Эротическое влечение – это только одна из ее бесчисленных форм проявления, хотя и весьма заметная форма. Жажда любви, желание встречи с личностью, которая внимает, понимает и в ответ открывает навстречу себя, эта жажда приводит человека к контакту с другой личностью, с личностями людей и Бога. Отцы видели запечатленный в человеке образ Божий скорее не конкретно в эротическом влечении, как об этом говорит Хр. Яннарас, а в самой силе желания, которая может быть обращена как на тщетное, так и на истинную ценность, на Бога.

В свое время Фрейд отказался от практики прямого гипноза, заменив его методом «свободных ассоциаций». Как соглашаются его последователи-психоаналитики, это было своеобразным политическим ходом. Признать гипнотическое «внушение в психоанализе – значит опрокинуть его рациональную конструкцию, ввести в него почти неизвестный элемент – неустранимую аффективность; это значит коренным образом изменить образ психоаналитика в глазах публики: он превращается в исследователя, окруженного неведомым. А это отчасти меняет и психоаналитические «правила игры». Труднее будет привлекать пациентов и проводить бесконечные курсы лечения, результаты которых «несовершенны, ненадежны и недолговременны» [6].

Тем не менее, особый интерес к гипнозу у Фрейда остался на всю жизнь. Поэтому, подчеркивают его последователи, «хотя Фрейду не удалось раскрыть природу внушения, он не считал его непознаваемым, и поэтому быть верным Фрейду – значит продолжать начатые им исследования» [7]. Более того, размышляя над тем, что же объединяет все очень различные виды психотерапии, психоаналитик Л.Шерток приходит к выводу, что это именно внушение. Заметим попутно, что этим наиболее нейтральным словом сторонники Фрейда заменили понятие гипноза. «По-видимому, во всех видах терапии существует общий неспецифический элемент, – размышляет Шерток, – который и оказывает целительное воздействие. Принимая во внимание то, что Фрейд говорит о внушении, можно предположить, что внушение и есть этот общий элемент»> [8].

Российский теоретик фрейдизма Е.С.Автономова озабочена отсутствием научной модели воздействия гипноза как внешнего воздействия на подсознание человека. «Впрочем, с точки зрения современной философии в ее постмодернистских вариантах, – пишет она, – этот вопрос не имеет особого смысла, ибо понятия внутреннего и внешнего более не воспринимаются как полярные: они теснейшим образом переплетены. В любом случае гипноз и внушение (как «внешнее» условие или как «внутренняя» предпосылка психоанализа) – это, согласно Л. Шертоку, биологически врожденная матрица развивающихся в дальнейшем межличностных отношений» [9].

В самом деле, что это за таинственный феномен – гипноз? Психоаналитики стремятся всяческие развеять в своих пациентах подозрения о его применении и в то же время между собой признают, что он – главная основа всякой психотерапии. Вот как более ста лет назад описывал свои опыты с гипнозом французский психиатр Берийон. Характерно, что будучи последовательным позитивистом, человеческое сознание он называет не иначе как «мыслящей машиной». «Если же, однако, во время сомнамбулического сна вы приказываете пациенту сохранить в памяти и после пробуждения все совершенные им действия, – пишет он, – то после пробуждения мыслящая машина вступит в свои права, хотя во время гипноза она не могла не выполнять все те действия, мысль о которых ей внушалась. Она будет раскаиваться в том, что она совершила, умолять о прощении, стремиться к искуплению причиненного ею вреда, просить вас помочь ей своей силой и авторитетом. Если ей покажется, что вы колеблетесь, мыслящая машина разразится слезами, гневом и угрозами. Мыслящая машина вновь станет мыслящим, сознательным человеком, который возмущается тем, что оскорбили его как личность» [10]

Действительно, гипноз приводит к странному мистическому нарушению контроля сознания над прочими энергиями, которыми владеет личность. Пpичем, это состояние вызывается искусственно по воле гипнотизеpа и с пассивного согласия гипнотизиpуемого. Гипноз – явление исключительно межличностного взаимодействия, хотя он сопровождается столь поразительными эффектами потери гипнотизируемым самоконтроля над своими действиями.

Какова может быть точка зрения на гипноз патристической антропологии и аскетики? Хотя в патристике <43> и христианской аскетике не рассматривается вопрос о внушении типа гипнотического, христианская пастырская практика знает множество явлений аналогичного плана. Например, по аналогии со схемой гипноза, где обязательно присутствуют активная и пассивная стороны, можно объяснить многие случаи психических отклонений, которые в христианской традиции считаются одержимостью злыми духами. Здесь тоже – взаимодействие личностей. Только насилие над личностью пассивной стороны исходит не от личности гипнотизера, а от демонической личности духа зла.

Как признают многие психотерапевты, «Фрейд ввел гипноз в психотерапию, но растворил его в смутном понятии трансфера» ¹¹. Однако не он был первым, кто стремился замаскировать явления, вызывающие мистические опасения, за наукообразной формой. По мнению современного автора Маннони ¹² концепция трансфера, объясняющая психопрактику, это – конечный плод определенного рода эволюции объяснительных моделей, в исходном пункте которой находилось представление об одержимости злой силой. Эволюция происходила по линии последовательного исключения из мышления понятий, которые прежде воспринимались основополагающими. Сначала было устранено христианское учение о злых духах. Тогда излечение таких таинственных явлений как психическая болезнь, стало связываться с антуражем магических действий. Затем упраздняется магия, остается «магнетизм» как некое природное явление (Месмер). Из «магнетизма» вычленяется лечение гипнозом. А, упразднив гипноз, Фрейд получил трансфер. Для всех очевидно, что это была лишь эволюция объяснительной модели, а не самого явления. Явление остается одним и тем же как в случаях, воспринимаемых в качестве одержимости, так и в психопратике фрейдизма.

Итак позитивизм в процессе последовательных подмен снял-таки естественный человеческий страх перед демонической мистикой! Хотя явление ни на йоту не стало понятней, оно уже не пугает отрицательным в нравственном отношении опытом. Но самое поразительное то, что, по мнению Шертока, теперь уже пришла пора возвращать вещам их имена. «Пора обратиться к проблеме внушения, сняв табу, которым до сих пор отмечено это понятие»13], – пишет он. Действительно, почему бы и нет, кого теперь испугаешь гипнозом? На рубеже 90-х годов уходящего века миллионы советских телезрителей жадно впитывали в себя «исцеляющий» гипноз телемагов. Дело осталось за малым – размотать обратно всю цепочку подмен до конца. Да так, чтобы люди не боялись получать исцеляющую энергию от самого диавола.

Главный пафос позитивизма в том, чтобы освободить научное мышление от нравственных оценок. Если нет абсолютного Блага, которое может быть только божественным, то нет и единых нравственных мерок. Если так, то единственным критерием всему остается критерий пользы, который применим только в каждом конкретном случае и полностью зависит от того, что выгодно каждому конкретному лицу.

Возникновение и развитие фрейдистского психоанализа происходило именно внутри этого нравственного сознания. Однако, если все же взглянуть на то, как зарождались идеи психоанализа с позиций абсолютной христианской нравственности, то не может не обратить на себя внимания реальная атмосфера духовного мрака, из которой психоанализ и вышел на свет. С самого начала фрейдистскому учению сопутствовали такие трагичные события как самоубийство ближайших учеников Фрейда. Речь, в частности, идет о Тауске, в течении одиннадцати лет с 1908 года, бывшем рядом с учителем. И хотя сторонники Фрейда оспаривают тяжкое обвинение, сделанное в 1969 году гарвардским профессором Роузеном, что его самоубийство было реактивноэкзогенным ¹⁴, удручающую атмосферу вокруг отца психоанализа этим уже не изменить.

Психоанализ, как отмечал еще в 1927 году Л.С.Выготский, «вышел за пределы психологии: сексуальность превратилась в метафизический принцип в ряду других метафизических идей, психоанализ – в мировоззрение, психология – в метапсихологию... Коммунизм и тотем, церковь и творчество Достоевского, оккультизм и реклама, миф и изобретения Леонардо да Винчи – все это переодетый и замаскированный пол, секс, и ничего больше» ¹⁵>. Надо отдать должное последователям З.Фрейда, они не преминули опробовать свой «универсальный» метод и на его основателе.

В частности Шерток и Соссюр достаточно подробно анализируют черты характера и мотивы, приведшие Фрейда к его открытиям. Например, из его личных писем встает облик необычайно честолюбивого человека, хотя сам Фрейд склонен был видеть в этой своей черте признак героизма. «Фрейд от природы был оппозиционером, – комментируют эту его черту французские авторы. – 2 февраля 1886 года он писал из Парижа невесте: «Уже в школе я всегда был среди самых дерзких оппозиционеров. Я неизменно выступал в защиту какой-нибудь крайней идеи и, как правило, готов был платить за это... Мне часто казалось, что я унаследовал дух непокорности и всю ту страсть, с которой наши предки отстаивали свой Храм, и что я мог бы с радостью пожертвовать своей жизнью ради великой цели...» ¹⁶.

Честолюбие Фрейда проявлялось даже в «мелочах», например в вопросе приоритета научных идей. Биографы Фрейда подмечают, что хотя термин «вытеснения» был введен Тэном еще в 1870 г., и Фрейд не мог об этом не знать, он приписывает себе приоритет создания этого термина ¹⁷. Так что честолюбие отца психоанализа «вытеснило» из его сознания порядочность честного <44> ученого, оставив мелкую наклонность к плагиату.

Честолюбие и эгоизм неразделимы. Для эгоиста типично воспринимать людей вокруг себя не как личностей подобных себе, но в качестве неких овеществленных схем, которыми можно оперировать наподобие бездушных вещей. В этом отношении необычайно показательно, что Фрейду пришла в голову идея, которую он назвал «трасфером». Как врачу-психиатру, проводившему частную практику, Фрейду приходилось иметь дело с пациентами, в которых он был заинтересован материально. Поэтому, естественно его отношение к пациентам, а вернее к пациенткам, которые были в основном весьма состоятельными женщинами, было самым обходительным. Когда же на этой почве возникло некоторое осложнение, Фрейд достаточно легко вышел из положения, объяснив для себя, что страсть, возникающая к нему у пациенток, на самом деле направлена на третье лицо ¹⁸. Это и есть трансфер.

Однако, стоит задуматься над тем, какая почва была нужна, чтобы такая идея могла появиться. Она могла возникнуть только при полном игнорировании такой важнейшей жизненной реальности как личность другого человека и межличностное общение. Нужна была глубочайшая уверенность, что люди настолько замкнуты на себя, на мир собственного «бессознательного», что не способны видеть в другом человеке ту личность, какой он является. При таком крайне индивидуалистическом внутреннем устроении другой, действительно, – всего лишь знак для пробуждения забытых фантазмов, а не человек, не личность. Вот где прямые истоки мира сартровских героев!

Психоаналитики 70-х годов утверждают, что хотя Фрейд с помощью идеи трансфера на уровне сознания «нейтрализовал» для себя личность пациентки и убедил себя, что она также не воспринимает его как личность, тем не менее он не смог сохранить контроль за своим «бессознательным». Исследователи намекают на неосознанные мотивы Фрейда, которые владели им в его сеансах психотерапии, проводимых с истеричками. Можно сказать, – заключают авторы, – что у Фрейда наблюдался «выраженный контртрансфер» ¹⁹. Проанализировав поведение Фрейда, Авторы уверены, что он по сути дела провоцировал своих пациенток бессознательным к ним влечением на ответную привязанность. Другой вопрос, – высказывают они свои соображение на эту тему, – хорошо это, или плохо.

Ведь конечная цель психоанализа, как теперь общепризнанно, не построение объясняющей модели, а лечение психических и нервных расстройств. Поэтому с их точки зрения нет оснований лишать права на обсуждение вопрос о терапевтических свойствах сексуальной связи врача и пациентки. В частности Шерток и Соссюр ссылаются на опыт лечения любовью, то есть сексуальной близостью между пациентами и психотерапевтами, описанный д-ром Шепардом. Согласно автору, из одиннадцати случаев в шести наблюдался положительный результат, в трех – отрицательный, в двух никакого [20]. К счастью надо отметить, что общая оценка авторами использования в психоанализе love treatment (лечение любовью) все же скептическая. Разумеется, пессимистичная оценка дается не из нравственных соображений, а исходя из чисто прагматической результативности.

Было бы наивно ожидать от фрейдистов заботу о нравственности, в которой они видят не более чем сверх-Я человека, сформированное в результате преодоления эдипова комплекса. Для психоаналитиков-последователей Фрейда не существует никаких нравственных запретов. Например, авторы, будучи поклонниками родоначальника психоанализа, с определенной научной гордостью показывают свои достижения в выяснении внутренних мотивов Фрейда, послуживших толчком к его открытию «бессознательного». «Отец психоанализа» родил свое детище в результате онанизма ²¹ (в буквальном, а не переносном смысле)! С точки зрения христианской аскетики и, вообще, христианского сознания такие выводы психоаналитиков звучат как курьезное саморазоблачение.

То, что психоанализ не наука, а миф, сегодня мало кого уже способно смутить. Время, когда наука определяла массовое сознание, уже прошло. Теперь люди, совершая нравственный выбор, руководствуются не критериями истинности – даже пусть относительной, в ее позитивистском варианте! Теперь люди руководствуются тем, какой опыт принесет им тот или иной выбор. Те, кто вполне разделяют современное гедонистическое сознание (а таких большинство), разумеется, всегда выберут опыт удовольствия и наслаждения, достигаемый кратчайшим путем. Выбор сегодня производится между тем или иным опытом, а не между той или иной логической схемой. Гедонистический опыт ближе и понятнее падшему, неизбежно эгоистическому сознанию человека, чем опыт встречи с другим, наполненный радостным самопожертвованием.

Трагедия в том, что, не зная иного опыта, кроме примитивного гедонизма, человек заведомо отбрасывает все, что в той или иной мере сопряжено с трудом и внутренним напряжением. Отметается подлинное личностное общение с людьми, поскольку в нем есть риск, быть отвергнутым в своей открытости. Отметается также и сама возможность взаимоотношения с Личностью Бога, поскольку уже один только факт возможности таких отношений ставит человека перед реальностью того, что он не принадлежит себе – он во власти Бога! Откуда знать гедонисту, что доверься он Богу, и его жизнь наполнится радостью, бесконечно превышающей удовольствие единоличного владения собой! Поэтому задача тех, кто знает эту радость, сделать так, чтобы гедонисты всегда имели доступ хотя бы к рассудочному знанию об ином опыте. Это надо для того, чтобы всеваемые в их души Богом семена иного опыта сразу могли обрести для себя надежную почву. Поэтому так необходимо сегодня, чтобы христианское просвещение распространялось главным образом в форме описания опыта личностного знания Бога. А такое описание – главный предмет святоотеческой аскетики, одного из самых богатых по числу шедевров жанров христианской литературы.

1 Шеpток Л., Соссюp Р. Рождение психоаналитика. От Месмеpа до Фpейда. Вступительная статья. – М.: Пpогpесс, 1991, с. 179–180.

2 Фрейд Зигмунд. Введение в психоанализ. Лекции. М.: «Наука», 1991, с. 199.

3 Мамардашвили Мераб Константинович. Как я понимаю философию. Изд. 2-е, изм. и дополненное. «Прогресс», «Культура», М., 1992, с. 401.

4 См. Хр. Янарас. Вера Церкви. Введение в Православное богословие. Пер. с новогреч. М. 1992, С.116–118.

5 См. Хр. Янарас. Там же.

6 Viderman S. La Machine dé-formatrice. 1980, p.37. Цитировано по изд.: Шеpток Л. Возрожденное внушение. В книге: Шеpток Л., Соссюp Р. Рождение психоаналитика. От Месмеpа до Фpейда. Пеp. с фpанц. – М.: Пpогpесс, 1991., с. 229:

7 Шеpток Л. Возрожденное внушение. Там же, с. 229.

8 Там же, м. 230.

9 Автономова Е.С. В кн.: Шеpток Л., Соссюp Р. Рождение психоаналитика. От Месмеpа до Фpейда. Вступительная статья. – М.: Пpогpесс, 1991, с. 16.

10 Цитировано по изд.: Шеpток Л., Соссюp Р. Рождение психоаналитика. С. 209–210.

20 Там же, с. 177–178.

Опубликовано: От неведения истины к Богопознанию. «Православная беседа», 1995, N 1, с. 2–4.

Протоиерей Михаил ДРОНОВ

От незнания Бога к Богопознанию

Задумывались ли Вы когда-нибудь как то, что находится вне нас: вещи окружающего мира, люди, идеи, которые «носятся в воздухе», становятся нам близкими, понятными, становятся «нашими»? Как в нас появляется знание о вещах, как люди из чужих становятся знакомыми, как мы усваиваем себе те или иные абстрактные идеи? Собственно, в чем же состоит процесс по-знания?

Прежде всего, надо определить участников этого процесса. Если человек хочет узнать о каком-то предмете, то уже есть самое главное – познающая личность, или как говорят философы, субъект, самосознающее «Я». Теперь надо определить объект познания. Объектом может быть любой предмет: вещь, процесс или личность вне субъекта. Но человек не просто познает этот предмет, а он по сути дела познает только свое восприятие того, какой он есть. Предметом, объектом познания, таким образом является информация, которую сознание человека получает от органов чувств: зрения, слуха, осязания... Более того, предметом познавания может стать сам субъект, если он начнет наблюдать за собой, заглянет в свою душу, обратит свою познавательную способность в самопознание.

И здесь очень важно, чтобы человек по настоящему, действительно, хотел познать неизвестное вне него или в нем, чтобы он не подменил подлинную реальность какими-то заранее заготовленными представлениями. К примеру: мне показалось, что автомобиль сделан из бумаги и раскрашен, и, если я не подойду и не потрогаю его жестяную поверхность, так и останусь при своем ошибочном мнении.

Обязательное условие всякого познания – это настоящее, подлинное, искреннее желание познать истину. В этом отношении познание мира видимого, материального одинаково с познанием реальностей выходящих за пределы обыденного жизненного опыта, познания Бога.

Здесь те же самые позиции; субъект, мое «Я», некий Объект вне меня и искреннее желание познать Его, каков Он на самом деле. Здесь тоже важно не подменить реальность своими заранее приготовленными ответами, которые возникли от желания, чтобы это было только так, а не иначе. Но есть и существенная разница. Она состоит в том, что Объект вне меня, Который я хочу познать, это совсем другое, чем не сознающая себя материя мира, которая не более, чем кирпичи и блоки мертвого строительного материала. Познание Бога возможно только в том случае, если Он позволит это сделать, а Он вправе не пожелать этого. Познание Его становится возможным только, если Бог Сам откроет знание о Себе.

Насколько достоверно такое знание? Неверующие могут сказать, что верующие только внушают себе, что знают Бога как объективную реальность, а на самом деле это диалог не с Богом, а с самим собой. Но, если стать на такие позиции атеистов, то придется признать, что правы те пессимистически настроенные философы, которых называют субъективистами. Они утверждают, что объективное познание материального мира вообще не возможно, потому что информация для сознания поступает не непосредственно, а через органы чувств, через зрительные, осязательные нервы и другие рецепторы, где информация неизбежно трансформируется в соответствии с природой этих рецепторов и их ограниченными возможностями. То есть человек живет как в подводной лодке, плавающей в пучине морской без иллюминаторов, и знает о том, что происходит снаружи, только глядя на слабо мерцающий экран эхолота. Это значит, что любое познание, и в том числе познание объективного мира – все равно, как бы то ни было, диалог с самим собой. Поэтому, если мы все же признаем, что представители крайнего субъективизма не правы и мы адекватно познаем материальный мир, то, также адекватно мы можем познавать нематериальную реальность – Бога. Тем более, что знание о Нем доходит до сознания непосредственно, минуя физические органы чувств.

И все же, как проверить знание людей верующих? Здесь также, как в познании материального мира, есть несколько путей. Первый из них напоминает то, как, например, школьник изучает физику по учебнику. Действительно ли есть атомы и элементарные частицы, действительно ли солнце тех размеров, как о нем написано, а не как кажется, величиной с монету? Школьник не может сам убедиться в очень многих вещах и доверяет учебнику. Это касается не только физики и естествознания, но даже предметов, казалось бы более доступных, например, истории. Был ли на самом деле Наполеон? Ведь никто из сейчас живущих его не видел. Конечно, остались свидетельства о нем в документах, вещи, множество книг. На их основании мы можем достаточно детально восстановить его жизнь. Ну а если вопрос встает об истории более удаленной, например, истории Древнего Египта?

Надо сказать, что в XX веке, в связи с заострением вопроса о првильности прочтения и понимания древних текстов, вообще под большое сомнение поставлено наше знание истории. В самом деле, историки описывют историю так, как они ее представляют себе в свой век, а не ту, которая была на самом деле. Поэтому историкам иногда опасно доверять. В 80-х годах была даже сделана попытка с помощью ЭВМ создать математическую модель истории. И машина выдала результат, что никакой древней истории не было, всю историю сочинили в средние века. Это, конечно, абсурд, потому что есть масса археологических памятников и даже разработан такой точный способ датировки, как радиоизотопный метод. Но тем не менее, вопрос стоит очень серьезно: можем ли мы доверять сегодняшнему пониманию исторических свидетельств, или нет? И все же единственный выход из тупика – довериться свидетельству исторических документов. Ученые доверяются своим древним предшественникам – историкам. Школьники и студенты – свидетельству ученых, которые свои выводы часто записывают в учебнике без какого-то ни было обоснования в догматическом виде. Свидетельство – это очень важный аргумент для доверия, для веры. Сам термин этот взят из юриспруденции. Там судьи верят свидетелю. На основании показаний свидетеля можно оправдать или осудить человека.

Каких свидетелей веры мы имеем? Прежде всего, это свидетельство писателей Библии, получивших Откровение от Бога. Это – писатели ветхозаветных книг и новозаветные евангелисты и апостолы. Они все свидетельствуют о Боге. Кстати, название, «Новый Завет» переведено с греческого «Kaine diathike». На латинский язык это же понятие было переведено как «Novum testamentum». Латинское слово Завет (testamentum – завещание, завет) по смысловой наполненности еще ближе к свидетельству (testamen), чем греческое diathike. Хотя и в греческом языке в этом слове есть и тот, и другой оттенок.

Есть еще один путь проверки действительности познания Бога верующими. Кроме свидетельства Откровения есть свидетельства огромного числа верующих людей, живших на протяжении двух тысяч лет христианства. Удивительно то, что люди, жившие и две, и полторы, и тысячу лет назад, люди разных возрастов, юноши и старцы, богатые и нищие, философы – умнейшие люди своего времени – и люди простые, даже необразованные и неграмотные – все они в один голос свидетельствуют об одном и том же знании Бога, о том как Он им открылся и в какие взаимоотношения с Ним они вступили.

И, наконец, третий, пожалуй самый важный путь доказательства, проверки истинности познания Бога – это личная встреча с Ним. Проверить убеждения атеистов невозможно. В то, что Бога нет, можно только верить, но эта вера непроверяема. А вот проверить веру в то, что Бог есть, возможно. Более того, путь проверки один и для верящих в то, что Бога нет (если они пожелают убедиться в своей вере), и для верящих в то, что Бог есть. Это очень простой способ. «Вкусите и видите», – приглашает Писание, надо попробовать самому, и тогда уже на основании своего личного опыта сказать: «Я попробовал, я искал Бога, но не нашел Его». Или наоборот: «Теперь я сам встретил Бога и знаю Его лично, теперь я уже не нуждаюсь ни в чьем свидетельстве о Нем».

И все же познание в науке отличается от познания веры. Для любой науки главный познавательный инструмент – это чистый рассудок. Если у вас есть навык, вы можете делать математические расчеты и одновременно смотреть телевизор. При этом вдобавок вы можете вспоминать о приятной прогулке в лесу. Рассудочное умозаключение само по себе ни в коей мере не может всецело захватить человека, его ощущения приятного или неприятного. Операция рассудка – это чистая отвлеченность, мнимость, абстракция.

Надо сказать, что рассудок – это не единственная способность человека. В человеке есть самосознание – способность задавать самому себе вопросы. Именно эта способность отличает человека от всего живого на земле. Человек единственный, кто может обратиться к самому себе: «ты».

Кроме сознания у человека есть воля, то есть он может к чему-то стремиться, чего-то желать и ожидать.

И, наконец, третья способность – эмоции; т.е. удовлетворение или неудовлетворенность, переживание радости или, напротив, горя – человек может любить или раздраженно кого-то ненавидеть.

В отличие от научного познания материального мира, вера захватывает всего человека, все его способности: и самосознание, и волю, и эмоции. Конечно, было бы ошибкой отказать ученому в удовлетворении, которое он может получить в научном познании. Здесь тоже присутствует эстетический элемент, радость открытия гармонии мира. Однако, чаще всего, когда вы принимаетесь за учебник, кроме рассудочного напряжения здесь трудно что-то еще ожидать. Перед вами поставлена задача: сопоставить, понять, то есть выстроить мыслимую модель изучаемого предмета или процесса, наконец, запомнить.

Таков в общих чертах, познавательный процесс, когда дело касается мира неодушевленного. Но, если материальный мир пассивен, остается безмолвным перед любопытным разумом человека, бездушен, мертв, даже, если это царство живой природы, то Бог – это Личность. Можно было бы сказать, Бог – Личность в такой же степени, как и человек, но Он в неизмеримо большей степени обладает качествами личности, ибо и человек, сотворенный Богом по Своему образу, только потому является личностью, что похож на Бога.

Познание Бога, поэтому, скорее напоминает познание человеком человека. Ведь узнать человека можно только вступив с ним во взаимоотношение, встретившись с ним лицом к лицу, заглянув ему в душу, обратившись к нему «ты».

Любой человек, и уж конечно каждый подлинно верующий, прежде чем узнал Бога как Личность, сомневался и искал ответ на мучивший его вопрос. Прежде всего его мысль должен был поразить факт неотвратимой смерти. Что последует за смертью? Еще хорошо, если только лопух вырастет на могиле, а если придется отвечать перед Богом за все содеянное в жизни? Да и вообще, уж слишком до странности, до удивления мир целесообразен, все в нем с точностью, исключающей случайность, подогнано одно под другое, все слишком гармонично, чтобы образовалось само собою. А может быть и правда в нем все-таки есть «Что-то Такое»?

На первых порах бывают и такие версии: а вдруг вся наша земля – это пробирка у инопланетян и они экспериментируют над нами? Такие догадки можно часто слышать не только от интеллектуалов. Видимо, сыграли свою роль средства массовой информации, которые с конца 40-х годов периодически поддерживают среди романтиков жажду контактов с неземными цивилизациями. Оптимисты, полемизирующие со скептиками, например, могут аргументировать: откуда школьники в Вологодской области, встретившие НЛО, могли заранее знать об инопланетянах? Но ваш покорный слуга, автор этих строк, может привести другой случай, свидетелем которого он был сам. Трехлетний мальчик, рассказывая, что он нарисовал, неожиданно для отца заявил, что это инопланетянин. Информационная экспансия проникает в детские души гораздо сильнее, чем думают взрослые. Поэтому, говорить о чистоте эксперимента в случае с вологодскими и прочими школьниками и дошкольниками, не приходится.

Версия с инопланетянами, как одна из гипотез может возникнуть на том этапе, когда это «Что-то», которое «все-таки» есть, человек воспринимает как Неизвестное, от Которого он не знает, что можно ожидать. Человек видит в Нем Силу, но не знает, насколько Она разумна. А может быть Она жестока и коварна? Кто же все-таки это «Что-то»?

Чтобы доподлинно узнать все о Нем, есть только единственный верный путь. Надо спросить Его Самого. И самый первый вопрос к Нему может показаться странным и нелогичным. Это вопрос: есть ли Ты, или Тебя нет? На самом деле все верно и логично. Этот вопрос – первый акт взаимоотношений, собственно установление общения личности с Личностью, когда непознанное, чуждое Оно становится познаваемым, понятным, близким «Ты».

Этим путем, от незнания Бога лично, через сознательное обращение к Нему: «Ты», прошли все верующие, независимо от того, выросли они в церковной религиозной среде, или пришли к Богу взрослыми. Часто бывает так, что человек обращается к Богу, только когда попадет в беду или трудную ситуацию, когда он понимает, что никто больше не сможет ему помочь. Когда осталось последнее средство – Бог. Из глубины отчаяния, со всей открытостью человек устремляется к Нему за помощью и неожиданно для себя встречается лицом к Лицу с Тем Кто любит его, любит бесконечной, нежной и жертвенной любовью. И, вместе с этим, так трепетно Любящий его – Всесильный и Безграничный Бог! Он – Личность, Которая по значимости, по тому, сколько дает радости, по ценности превосходит все в этом мире.

Преподобный Максим Исповедник, глубочайший христианский философ и богослов VII века выразил эту мысль в таком сравнении: насколько душа лучше тела, настолько Бог лучше всего того, что Он сотворил. Поэтому, сколь безумен человек, который сердцем больше привязывается к сотворенному, чем к Творцу, к Богу.

Когда человек, обратившись к Богу с горячей мольбой о чем-то конкретном, узнает эту Личность, Которая есть сама Любовь и сама Красота, он нередко забывает то, о чем просил. То, чего он так страстно желал и добивался, для него перестает быть актуальным. По ценности, по значимости, по красоте и важности для него все далеко отступает перед тем открытием, которое он сделал неожиданно для себя. Он встретил Бога и узнал в Нем своего любящего Творца и Спасителя.