Глава I. Епархиальное Управление

Пределы Литовской епархии. Епархиальные архиереи. Преосвященные викарии. Духовная консистория. Благочинные. Съезды благочиннические, училищные и епархиальные. Литовские епархиальные ведомости, как официальный орган епархии.

В год воссоединения униатов, т.е. в 1839 году, в состав Литовской епархии входили, кроме тех частей, которые находятся в оном в настоящее время, еще части нынешних епархий – Минской, Волынской, Киевской и Каменец-Подольской, которые были приписаны от униатской Белорусской епархии к униатской же Литовской епархии, по представлению обер-прокурора Св. Синода, Протасова, в видах подготовки их, под руководством пр. Иосифа Семашки, к воссоединению с православною церковью. Впрочем, уже в следующем году, после воссоединения униатов, т.е. в 1840 году, произошла перемена в составе Литовской епархии, вызванная местными удобствами, а именно: воссоединенные церкви Минской губернии, принадлежавшие прежде к униатской Литовской епархии, перешли к Минской, а древле-православные церкви последней, расположенные по Гродненской губернии и Белостокской области, были причислены к Литовской епархии. Древле-православные церкви, состоявшие в Виленской губернии, были перечислены от Полоцкой к Литовской епархии, и последняя была поставлена во второй класс, после Херсонской, и пр. архиепископу Иосифу, получившему сей титул в день официального утверждения Императором Николаем Павловичем акта о воссоединении униатов, т.е. 25 марта 1839 года, было назначено 6 апреля 1840 года именоваться Литовским и Виленским и священно архимандритом Троицкого Виленского монастыря, а с 14 марта 1845 год – Св. Духовского, викарию же его, «Брестским», вместо «Пинского». Между тем в 1842 году произошли новые перемены в составе Литовской епархии. 18 декабря сего года, по Высочайшему повелению, в видах уравнения северо-западных губерний в пространстве и населении, была составлена из северных уездов нынешней Виленской губернии – Тельшевского, Шавельского, Россиенского, Ново-Александровского, Вилкомирского и части Ковенского, новая губерния, под названием Ковенской, с назначением г. Ковны губернским городом. При сем разделении, границы уездов, Тельшевского, Шавельского и Упитского, которому повелело впредь именоваться по названию уездного города – Поневежским, равно как Ново-Александровского и Вилкомирского, оставлены были без всякого изменения, а от Россиенского отделено все пространство между рекой «Дубиссою» и границею Шавельского уезда в состав Поневежского уезда, с прибавлением с другой стороны не большего пространства земли до перешейка, на котором стоит местечко «Румшишки». Южная половина нынешней губернии Виленской, т.е. уезды: Виленский, Ошмянский и Завилейский (переименованный в тоже время в Свенцянский) были оставлены по-прежнему в составе сей губернии. Взамен же отошедших от неё северных уездов, отделены были к ней от Гродненской губернии – Лидский уезд, а от Минской – Дисненский и Вилейский уезды. Вместо же города Ковны, отошедшего от Виленской губернии, был восстановлен упраздненный город Троки, к уезду которого было приписано все пространство нынешнего Ковенского уезда до черты местечка Румшишек или до юго-западной оконечности вновь учрежденной Ковенской губернии. От Гродненской губернии был отделен к Минской Новогрудский уезд. Гродненская же губерния составилась из остальных уездов сей губернии, т.е. Гродненского, Волковысского, Слонимского, Брестского, Бобринского и трех уездов упраздненной Белостокской области, а именно: Белостокского, Сокольского и Пружанского, при чем Дрогиченский уезд был присоединен к Бельскому, и губернским городом в сей губернии был назначен г. Гродна.

С того времени и по настоящее Литовская епархия состоит из трех губерний – Литовской, Ковенской и Гродненской и с теми же уездами. В скором же времени, после нового распределения состава Литовской и сопредельной епархии Минской, состоялась передача дел, касающихся церквей и духовенства, отчисленных от одной епархии к другой, причем число церквей осталось по Виленской губернии 130, Ковенской 13 и Гродненской – 304.⁶ Во главе Литовской епархии в течении пятидесятилетия со времени воссоединения униатов стояло четыре иерарха: архиепископ, а с 1852 митрополит Иосиф по 23 ноября 1868; архиепископы Макарий, с 10 декабря 1868 по 8 апреля 1879; Александр, с 22 мая 1879 по 28 апреля 1885 и Алексий с 11 мая 1885 по 10 ноября 1890 Митрополит Иосиф Семашко был сын⁷ греко-униатского священника из села Павловки, Липовецкого уезда, Киевской губернии, и первоначально обучался в Немировской гимназии, а затем с 16 июня 1816 в главной семинарии при Виленском университете, в которой и окончил курс в 1820 со степенью магистра богословия. По возвращении в епархию, он был определен к должностям: кафедрального проповедника, ассесора Луцкой Греко-униатской консистории и профессора богословия в епархиальной семинарии. 26 декабря 1820 рукоположен во диакона, а 28 декабря 1821 во священника. 7 января 1822 назначен Луцким протопресвитером, а 30 июня сего же года избран в ассесоры римско-католической, а после греко-униатской духовной коллегии. 23 марта 1823 произведен в сан каноника, и 8 октября 1825 в сан прелата-схоластика Луцкого униатского кафедрального капитула; в марте 1828 назначен старшим соборным протоиереем, а 4 августа 1829 посвящен во епископа Мстиславского, викария и председателя консистории Белорусской греко-униатской епархии, с правом присутствия в коллегии, когда будет в Санкт-Петербурге. В 1833 назначен епархиальным архиереем Литовской греко-униатской епархии, при чем с 2 марта 1838 по 14 августа 1843 года состоял председателем греко-униатской духовной коллегии. 25 марта 1839 года по Высочайше утвержденному определению Св. Синода, был принят в общение с православною церковью и возведен в сан архиепископа. 1 апреля 1847 назначен членом Св. Синода, а 30 марта 1852 года возведен в сан митрополита. Скончался 23 ноября 1868  

Как известно, пр. Иосиф был одним из главнейших помощников Императора Николая Павловича в деле воссоединения униатов. После сего воссоединения, пр. Иосиф, как сам воссоединенный архиерей, обязанный ответственностью пред воссоединенными и за воссоединенных, старался, по мере возможности, поставить дело православия и русской народности в северо-западном крае на твердую почву и оберегать его от внутренних и внешних врагов. Тем не менее митрополит Иосиф, между прочим, вследствие ослабления своего здоровья, с 1856 года постепенно увеличивавшегося, оставил своему преемнику епархию в довольно расстроенном положении почти по всем частям епархиального управления.⁸ По при всем том, личность митрополита Иосифа должна занимать видное место в истории, как церковной, так и гражданской, по тому выдающемуся значению, которое он имел в деле воссоединения униатов с православною церковью. Вследствие сего и св. Синод, приняв во внимание, между прочим, ходатайства епархиальных преосвященных северо и юго-западного края, воздал должную честь заслугам митрополита Иосифа, постановив в начале 1870, чтобы в день его кончины, 23 ноября, во всех церквах северо и юго-западного края совершалось заупокойное молитвенное поминовение его.

Преемником митрополита Иосифа был известный в истории отечественной церкви, но своей учености, архиепископ Макарий⁹ Булгаков, в мире Михаил Петрович. Родился он 19 сентября 1816 в селе Суркове, Ново-Оскольского уезда, Курской губернии. 14 июля 1837 окончил курс в Курской семинарии, в 1841 окончил курс в Киевской духовной академии, в которой 15 февраля сего же года пострижен в монашество, 25 марта посвящен в сан иеродиакона, а 29 июня – в иеромонаха. Состоя в должности бакалавра с 27 августа 1841 по 12 июля 1842 Киевской академии, а после – Санкт-Петербургской, он был утвержден 9 декабря 1842 в степени магистра богословия, а 16 октября 1844 назначен инспектором сей академии, с возведением 20 декабря в сан архимандрита. 31 октября 1847 удостоен степени доктора богословия и 20 декабря 1850 назначен ректором Сакнт-Петербургской духовной академии. 28 января 1851 рукоположен во епископа Винницкого, викария Подольской епархии, с оставлением в должности ректора академии. 1 мая 1857 назначен епископом Тамбовским; апреля 18 1859 переведен на Харьковскую кафедру, а в 1862 г, апреля 8 возведен в сан архиепископа. 10 декабря 1868 назначен архиепископом Литовским и Виленским и 8 апреля 1879 – митрополитом Московским. Скончался 9 июня 1882 года.

Служение на Литовской кафедре не могло не представляться для пр. Макария затруднительным, особенно в первое время, по незнакомству его с положением дела в северо-западном крае и при той запущенности в делах епархиальн. управления, которую он, между прочим, констатировал в своем отчете св. Синоду о состоянии Литовской епархии за 1869 год.¹⁰ В первые годы своего служения в Вильне, пр. Макарий, достаточно ознакомившись с делами и лицами, с энергией стал было бороться с различными недостатками, замеченными им в церковной жизни в Литовской епархии, и сделал не мало распоряжений, более или менее целесообразных и направленных к устранению сих недостатков. К сожалению, десятилетнее служение пр. Макария в Литовской епархии в результате своем не принесло той пользы, которой можно было ожидать от него, судя по первым шагам его, по вступлении на кафедру Литовскую. Это в значительной степени объясняется тем, что пр. Макарий был скорее гостем в своей епархии, чем хозяином, так как большую часть года он проводил в Санкт-Петербурге по обязанности члена св. Синода и исполняя в то же время другие возлагавшиеся на него поручения, как-то: ревизии духовных академий, председательство в комитете по вопросу о реформе церковного суда и прочее.

Впрочем, и проживая в Вильне, в своей епархии, пр. Макарий мало занимался епархиальными делами, с одной стороны, вследствие естественного желания отдохнуть после многосложных занятий в Санкт-Петербурге, а с другой, вследствие привязанности к научным занятиям, результатом которых явился составленный им в Вильне IX том его истории церковной, изображающий историю западно-русской или Литовской митрополии и возникновение церковной унии в Литве.¹¹ Будучи уже митрополитом Московским, почивший архипастырь вспоминал с наилучшей стороны время своего служения в Вильне, именно за то, что ему здесь удалось устроиться в своем вкусе, почти в совершенном уединении, в такой прекрасной местности, как Тринополь, загородная дача Литовских архиепископов. Богослужение совершалось им только по праздничным и воскресным дням, и то не всегда, а для приема просителей было назначено только два часа от 10 до 12, и лишь в случаях особенной важности он принимал от 5 до 6 часов вечера.

Сам пр. Макарий обозрел только некоторую часть своей епархии, преимущественно монастыри и городские церкви. Вообще же значительная часть бремени управления епархией была возложена им на своего первого викария. Между тем викарии менялись и при том нередко (первых викариев с 1869 по1879 было 3) а с переменою их, изменялись более или менее и взгляды сих преосвященных на положение дел в епархии, с которым они, впрочем, и не всегда могли ознакомиться надлежащим образом, за кратковременностью своего служения. Нельзя скрыть и того, что самое мнение преосвященных викариев, как видно из дел консистории Литовской, далеко не всегда имело то авторитетное значение, какое могло бы иметь мнение по известному делу самого епархиального начальника.¹² И в существе дела, управление епархией исходило из консистории, как то было и при митрополите Иосифе. При всем том, пр. Макарий оставил по себе добрую память в Литовской епархии, как за дарование ей выборного начала, которое, после тяжелого режима, замечавшегося наиболее всего в последние годы жизни митрополита Иосифа, вследствие преобладавшего значения консистории и особенно первенствующего члена её – зятя митрополита, кафедрального протоиерея Гомолицкого, казалось для духовенства сей епархии величайшим благом, так и за свое благородное обращение со всеми, при неизменном желании держаться справедливости в решении дел.

После перевода пр. Макария на Московскую митрополию, его место занял архиепископ Донской – Александр. В миру он назывался Андрей Васильевич Добрынин и был сын священника Ярославской губернии, Мологского уезда. По окончании курса в Ярославской семинарии, он поступил в Санкт-Петербургскую академию, в которой окончил образование в 1843, с удостоянием в 1845 степени магистра богословия. 17 ноября 1846 пострижен в монашество, 20 – посвящен в иеродиакона и 21 – в иеромонаха и проходил должности сперва преподавателя, помощника инспектора и эконома в Новгородской семинарии; 31 октября 1847 назначен инспектором Пермской семинарии, а 30 марта 1849 перемещен на ту же должность в Новгородскую семинарию. С 31 августа 1851 по 17 октября 1860 состоял ректором Литовской духовной семинарии и благочинным монастырей. 21 ноября 1860 хиротонисан в церкви Виленского Свято-Троицкого монастыря во епископа Ковенского, первого викария Литовской епархии, в каковой должности состоял по 14 августа 1868, когда был назначен епископом Минским. 27 марта 1877 возведен в сан архиепископа, 25 апреля того же года переведен на Донскую кафедру; 22 мая 1879 назначен архиепископом Литовским и скончался в Вильне 28 апреля 1885. Таким образом из послужного списка сего архипастыря можно было бы вывести то заключение, что назначение пр. Александра на Литовскую епархию, с которой он был так хорошо знаком, было весьма удачно.

Но действительность не оправдала тех надежд, которые соединялись с его назначением в Вильну. Главною причиною того было то, что он с Дона прибыл с надломленным здоровьем, которое еще более ослабело после перенесенного им ревматизма в Санкт-Петербурге и сильного нравственного потрясения, вызванного злодейским убиением Императора Александра Николаевича. В Вильну из Санкт-Петербурга, где он пребывал от 23 мая 1880 по 2 мая 1881 для присутствия в св. Синоде, архипастырь явился уже совершенно больной. И хотя после того, несколько оправившись от недуга, пр. Александр продолжал управлять епархией и делать даже объезды по епархии, но ослабление у него энергии и по временам забывчивость явно сказывались в делах епархиального управления. Пред своею кончиною, владыка, страдая водянкой, более полугода не мог выходить даже из своих покоев, хотя продолжал подписывать все бумаги. Неудивительно, что при таких обстоятельствах, управление епархией также сосредоточилось в консистории, и своему преемнику пр. Александр оставил епархию также неблагоустроенною.

Преемником архиепископа Александра был пр. Алексий Лавров – Платонов,¹³ в мире Александр Феодорович, сын священника Пошехонского уезда, Ярославской губернии. По окончании курса в Ярославской семинарии, он поступил в Московскую духовную академию, где и окончил курс в 1854 со степенью магистра богословия. С 9 октября сего года по 6 апреля 1878 состоял баккалавром и затем профессором Московской духовной академии; 9 января 1878 пострижен в монашество, 10 – посвящен в иеродиаконы; 12 – в иеромонахи, 17 марта возведен в сан архимандрита и 30 апреля хиротонисан во епископа Можайского, второго викария Московской митрополии. 22 января 1883 назначен епископом Дмитровским, первым викарием той же митрополии; 9 марта 1885 епископом Таврическим и Симферопольским, а 11 мая того же года – епископом Литовским и Виленским, при чем 13 апреля 1886 возведен в сан архиепископа. Скончался 10 ноября 1890. В лице сего святителя Литовская кафедра удостоилась видеть образец благоговейнейшего служителя церкви, опытного и мудрого администратора, в короткое время хорошо сумевшего узнать местные условия края, познакомиться с делами и лицами, попечительного о бедных и сирых отца, щедрого благотворителя и вполне доступного для всех, имевших в нем нужду, начальника. Вообще это был образцовый правитель епархии, который зорко следил за всем и твердо держал в своих руках все нити епархиального управления, так что консистория, имевшая такое преобладающее значение в управлении Литовской епархией при трех его предшественниках, при пр. Алексии заняла, как и следовало, второстепенное положение, служа для него только вспомогательным органом епархиального управления. Выслушивая охотно советы людей сведущих по известному делу, пр. Алексий принимал эти советы только к сведению, а дело решал самостоятельно, по долгом и тщательном размышлении, от чего может быть и происходило некоторое замедление в делах, но только во благо самому делу. Эта самостоятельность владыки отнимала всякий повод к предположениям, что он в том или другом случае поступил под чьим-либо влиянием. Вообще, если бы не преждевременная кончина пр. Алексия, вызванная в значительной степени непосильными для него трудами, выпавшими на его долю на новом поприще его служения, и церковь и отечество увидели бы самые благотворные последствия от его архипастырской деятельности в северо-западном крае.¹⁴

Преосвященные викарии Литовской епархии были ближайшими помощниками епархиальных преосвященных по управлению епархией, если далеко не всегда в действительности, то, по крайней мере, по идее. До времени открытия Ковенской губернии в 1843 был только один викарий Литовской кафедры, именовавшийся до 1840 епископом Пинским, а с 1843 и по настоящее время их два, из коих первым именуется епископ Ковенский, а вторым – Брестский.

Впрочем, и по времени открытия Ковенского викариатства и по малому числу церквей, находящихся в Ковенской губернии, епископу Ковенскому следовало бы, по-видимому, именоваться вторым викарием, тогда как епископу Брестскому и по времени существования сего викариатства еще до воссоединения униатов, только под другим названием, и по числу церквей, находящихся в сем викариатстве,¹⁵ превышающем число оных в Ковенской и Виленской губернии вместе взятых, надлежало бы иметь титул первого викария. Впрочем, для такого предпочтения Ковенского викариатства пред Гродненским некоторым основанием может служить отчасти то обстоятельство, что викарий Ковенский, и за малочисленностью церквей, находящихся в его ведении, и по близости большей к Вильне г. Ковны, в сравнении с г. Гродною, где проживает Брестский викарий, является иногда заместителем епархиального Литовского архиерея, во время ли его отсутствия, или за болезнью. Еще митрополиту Иосифу в 1843 году было разрешено св. Синодом вызывать в Вильну, по мере надобности, как для совершения богослужения, так и для участия в рассмотрении важнейших дел, того или другого викарии. С этого времени пр. викарии Ковенские сделались уже постоянными заместителями епархиальных преосвященных за отсутствием их из епархии или за болезнью, и проживали в Вильне в Свято-Духовском монастыре, в так называемых настоятельских покоях, тогда как в Ковне в зимнее время помещение они имеют в самом городе, в здании, где помещается причт Ковенского собора, а в летнее время, в 10 верстах от города, в Пожайском монастыре.

Так было при митрополите Иосифе, когда он находился в Санкт-Петербурге для присутствия в св. Синоде, и особенно за последние 12–13 лет его жизни, когда он, за болезнью, мог только редко совершать богослужение и должен был сложить не малую часть бремени управления епархией на первого викария. Так было и при архиепископе Макарии, который, как уже мы говорили раньше, большую часть года проводил в Санкт-Петербурге, так было и при архиепископе Александре даже в то время, когда он еще мог сам совершать богослужение. Но со вступлением пр. Алексия на Литовскую кафедру, Ковенские преосвященные викарии стали уже почти безотлучно проживать в Ковне, за исключением того времени, когда архиепископ Алексий с 24 ноября 1888 по 18 мая 1889 года находился в Санкт-Петербурге для присутствия в св. Синоде,¹⁶ а после того пр. викарий приезжал в Вильну лишь на несколько дней по неотложным делам. Что касается до степени пользы, которую приносили церкви своею деятельностью пр. викарии в Литовской епархии, то она обусловливалась, с одной стороны, личностью того или другого пр. викария, разумея большую или меньшую энергию его и способность ориентироваться среди разнообразных условий местной церковной жизни, а с другой – долговременностью служения в здешней епархии и обширностью того круга епархиальных дел, который предоставлялся им епархиальными преосвященными. Во всяком случае частая перемена викариев, при не долговременности служения после митрополита Иосифа и самих епархиальных преосвященных, Александра и Алексия и ежегодном продолжительном пребывании в Санкт-Петербурге пр. Макария, не могла не отзываться со вредом на церковной жизни в Литовской епархии. Со времени открытия Ковенского викариатства в 1843 и до 1893 переменилось 14 викариев, а в Брестском викариатстве с 1840 по 1893 – 10. Особенно частая перемена пр. викариев заметна в Ковенском викариатстве с 1885, когда в течение 10 лет – по 1895 переменилось их 6.

Вред от такой частой перемены пр. викариев, состоит в том, что они не в состоянии надлежащим образом ознакомиться со всеми недостатками в церковной жизни епархии и настоять на устранении их. Дело в том, что иной пр. викарий, обозрев известную часть епархии, составив даже весьма обстоятельный отчет о своей ревизии и сдав его в консисторию, иногда не мог дождаться, что будет постановлено ею относительно устранении замеченных им недостатков в церковной жизни, потому что получал перевод на другое место. Между тем новый пр. викарий, не всегда справляясь с отчетами своего предшественника, при обзоре епархии находил уже другие недостатки в церковной жизни и по тому самому не настаивал над непременным устранением раньше замеченных. Этим, конечно, объясняется то обстоятельство, что в отчетах викариев очень часто указываются такие недостатки в церковной жизни, которые не должны были бы и существовать, принимая во внимание то, что прошло уже 50 лет со времени воссоединения, период времени достаточный для того, чтобы разные нелепые униатские обычаи были искоренены, если бы только епархиальное начальство настойчиво требовало того от духовенства.

Что касается до круга дел, предоставленных пр. викариям епархиальными преосвященными, то он был не одинаков. Согласно общему порядку, все дела по Виленской и Ковенской губернии, требовавшие в консистории резолюции, кроме текущих дел, посылались на предварительное, после консисторского распоряжения, рассмотрение Ковенского викария, и Гродненской губернии – викария Брестского, после чего поступали уже на окончательное рассмотрение епархиального преосвященного. Иногда епархиальные преосвященные находили необходимым расширить круг дел, подлежавших рассмотрению пр. викария. Так митрополит Иосиф, отъезжая в 1841 в Санкт-Петербург для присутствия в Белорусско-Литовской духовной коллегии, поручил своему викарию, пр. Михаилу, кроме рукоположения ставленников и вообще совершения богослужения, утверждать все протоколы и журналы консисторские по делам, предоставленным его власти, тогда как до этого распоряжения пр. Иосифа в Литовской епархии еще не было установлено такого порядка, по которому бы все постановления консистории утверждались местным преосвященным. Постановления же консистории по другим делам, не предоставленным разрешению пр. Михаила, должны были по прежнему посылаться архиепископу в Санкт-Петербург на утверждение.¹⁷

Отъезжая же в сей город для присутствия в Св. Синоде в 1859, митрополит поручил пр. Филарету, епископу Ковенскому, иметь общий надзор за епархией и представлять на его утверждение только важнейшие дела и, между прочим, о назначении должностных лиц, определении и рукоположении, и увольнении от места всех священнослужителей, определении причетников к городским церквам и разрешении экстренного употребления всех сумм, свыше 100 рублей. В случаях сомнения относительно какого-либо деда, пр. Филарет также должен был представлять его на разрешение самому митрополиту, а равно уведомлять его, в случае необходимости отлучиться из Вильны не на короткое время, чтобы он мог поручить надзор за епархией на это время Брестскому викарию, пр. Игнатию.¹⁸

Несравненно больший круг епархиальных дел был предоставлен архиепископом Макарием ведению первого своего викария. Так отъезжая в 1869 для присутствия в Св. Синоде, пр. Макарий поручил пр. Иосифу, епископу Ковенскому, иметь местопребывание в Вильне и иметь общий надзор за духовенством и ходом дел по епархии и следующие дела решать окончательно: 1) определение на места, перемещение и удаление от мест причетников, 2) определение и увольнение просфорней и церковных старост, 3) разрешение браков в известной степени родства, 4) все вообще консисторские журналы, составляемые по 321 ст. устава духовных консисторий. К нему же надлежало пересылать только те журналы или статьи журналов, которые показались бы пр. викарию особенно важными, или возбудили бы его недоумение, и окончательное разрешение которых он не решился бы принять на себя, 2) все протоколы консистории, составляемые по 32 ст. устава духовных консисторий и, наконец, препровождать к нему без предварительного рассмотрения, но только с изложением справок, какие окажутся нужными, дела относительно: 1) определения на места, перемещения и удаления от места всех вообще священнослужителей; 2) определения, перемещения или увольнения от должности причетников, просфорней и церковных старост по Вильне. 

И такой порядок вещей соблюдался во все время управления пр. Макария Литовской епархией. Преемник его, архиепископ Александр, уезжая в 1880 для присутствия в св. Синоде, предоставил своему первому викарию такой же круг деятельности, как и пр. Макарий. Несравненно меньший круг дел по епархиальному управлению был предоставлен Ковенскому викарию, пр. Антонину, архиепископом Алексием, при его отъезде в Санкт-Петербург для присутствия в св. Синоде, в ноябре 1888. Архипастырь официально обратился тогда к пр. Антонину с просьбою только о том, чтобы он «по прежним примерам, во время его отсутствия, жил в Вильне, в настоятельских покоях Св. Духовского монастыря, и имел наблюдение по делам епархии, в частности: 1) рукополагал назначенных на священнические и диаконские места, рассматривал проповеди духовных лип и делал распоряжения о церковной службе в Вильне; 2) вскрывал все пакеты, адресованные на имя архиепископа, и давал содержащимся в них бумагам надлежащее течение, кроме тех, на которых написано: «секретно» и «в собственные руки», каковые препровождать ему в Санкт-Петербург нераспечатанными; 3) из поступающих по почте или другим образом бумаг и дел консистории – окончательно и непосредственно разрешал дела по просьбам о вступлении в брак в родстве и при не достижении узаконенного возраста, а также дела об утверждении церковных старост и удалении их от должности и все журнальные постановления консистории, исключая тех, которые признал бы нужным, по важности их, представить ему на разрешение».

По в то время, как Ковенские преосвященные викарии по временам являлись заместителями епархиальных архиереев и должны были проживать в Вильне, преосвященные викарии Брестские безотлучно жили в Гродне, приезжая в Вильну только в редких случаях, для личной беседы с епархиальным преосвященным относительно положения церковных дел по Гродненской губернии.¹⁹

В течении пятидесятилетнего периода времени, исполнившегося со дня воссоединения униатов с православною церковью, Брестское викариатство²⁰ занимали следующие епископы:

1) Антоний Зубко, уроженец Витебской губернии, магистр богословия. С 1809–16 учился в Полоцкой греко-униатской духовной семинарии, 1816–18 – в Полоцкой иезуитской академии, а 1818–22 – в Виленской главной семинарии. 1822–25 состоял преподавателем Полоцкой семинарии, по рукоположении в 1824 во священника, и с прохождением одновременно должности члена Полоцкой консистории. В 1825 назначен асессором униатской коллегии, а в 1828 – ректором Литовской духовной семинарии, каковую должность проходил с 1828–34 в сане протоиерея, а с 1834–36 в сане уже епископа Пинского, викария Литовской греко-униатской епархии. В последней должности состоял и после воссоединения униатов до 28 января 1840, когда был назначен епископом Минским. 6 апреля 1841 возведен в сан архиепископа, а 1 марта 1848 уволен на покой и скончался 15 февраля 1884 в Пожайском монастыре, Ковенской губернии, спустя несколько дней, после празднования своего пятидесятилетнего юбилея. Как ректор Литовской духовной семинарии, пр. Антоний оказал большие услуги для церкви, потому что был вполне предан мысли о необходимости воссоединения униатов с православною церковью и старался самое преподавание наук в семинарии поставить в такое положение, чтобы оно облегчало путь к этому воссоединению.²¹

2) Преемником пр. Антония по Брестскому викариатству и после по Минской кафедре был Михаил Голубович, уроженец Гродненской губернии, доктор богословия и церковного права. По окончании курса в Виленской главной семинарии, он с 1828–29 состоял инспектором новооткрытой Литовской духовной семинарии. С назначением его ассесором Литовской духовной консистории, остался при одной должности преподавателя семинарии и проходил оную до 1831. 8 сентября 1839 рукоположен во епископа Пинского, с переименованием 28 января 1840 во епископа Брестского. 1848–68 состоял епархиальным начальником Минской епархии, с возведением в 1853 в сан архиепископа. 23 января 1868 уволен на покой в Жировицкий монастырь, где и скончался 6 марта 1881 года.

3) Па место пр. Михаила был назначен епископам Брестским архимандрит Игнатий Железовский, уроженец Гродненской губернии, кандидат главной Виленской семинарии, в которой окончил курс в 1829 После того занимал должность учителя в духовных училищах, с 1832 по 4 марта 1839 – смотрителя в оных, а затем состоял инспектором Литовской духовной семинарии. 20 апреля 1848 назначен епископом Брестским, в каковой должности состоял по 27 июня 1870, когда был уволен на покой в Гродненский Борисоглебский монастырь, где и скончался 31 марта 1872. Об административных способностях пр. Игнатия митрополит Иосиф был невысокого мнения, но ценил его скромность и набожность.²²

Надо думать, что это последнее обстоятельство и было причиною скорого увольнения пр. Антония на покой.

После пр. Игнатия уже не было викариев Брестских из воссоединившихся униатов.

4) Евгений Шершило, в мире Николай, уроженец г. Чернигова. В 1853 окончил курс Киевской духовной академии со степенью магистра; 5 июня пострижен в монашество и состоял преподавателем Киевской духовной семинарии; 1858–61 – инсиектором Ярославской дух. семинарии; 1861–68 – ректором Черниговской дух. семинарии, а 1868–70 – Литовской и настоятелем Виленского Св. Троицкого монастыря. 9 августа 1870 хиротонисан во епископа Брестского; 10 февраля 1875 назначен епископом Ковенским, а 16 мая 1877 – епископом Минским и Туровским; 26 июля 1880 – епископом Астраханским; 16 декабря 1889 – Ставропольским, а 17 июля 1893 – Могилевским. В 1896 уволен на покой. Скончался 22 марта 1897. При той огромной силе воли, твердости характера и справедливости, какими отличался сей архипастырь, он был одним из лучших викариев Литовской епархии.

5) Владимир Никольский, в мире Василий, сын священника Курской епархии. В 1851 окончил курс местной семинарии и в сане священника состоял законоучителем Бобринецкого уездного училища Херсонской епархии. 1857 декабря 21 пострижен в монашество. В 1859 поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию. По окончании курса в оной в 1863 со степенью магистра, состоял в должности с 18 июля 1864 инспектора и профессора Казанской духовной семинарии по 25 мая 1867, когда был назначен инспектором Казанской духовной академии. 10 июля 1869 определен ректором Самарской духовной семинарии. 16 марта 1875 хиротонисан во епископа Брестского. 16 мая 1877 назначен епископом Ковенским; 14 мая 1881 – Калужским; 21 мая 1888 – Пермским и 1892 мая 7 – Нижегородским.

6) Ианнуарий Вознесенский, сын причетника Курской епархии, в мире Иоанн. В 1849, по окончании курса в Киевской духов, академии, пострижен 7 ноября в монашество. В 1852 удостоен степени магистра; в 29 октября 1856 назначен инспектором Подольской семинарии; 4 октября 1862 – ректором Астраханской семинарии; 8 апреля 1868 – Минской семинарии. 1877 июня 5 хиротонисан во епископа Брестского. 17 февраля 1879 назначен епископом Балтским, викарием Подольской епархии. Скончался 5 сентября 1883.

7) Донат Бабинский, сын священника Смоленской епархии, в мире Николай Ильич. По окончании курса в семинарии, поступил во священники 14 декабря 1852 и, овдовев, в 1853 в Санкт-Петербургскую духовную академию. 23 апреля 1855 пострижен в монашество. По окончании курса академии в 1857, с получением в 1860 степени магистра, 17 декабря назначен преподавателем Архангельской семинарии; 12 февраля 1858 – инспектором той же семинарии; 12 августа 1866 – ректором семинарии и настоятелем Архангельского монастыря. 27 мая 1879 хиротонисан во епископа Брестского. 14 мая 1881 назначен епископом Ковенским; 6 марта 1882 – Рижским; 28 марта 1887 – Подольским; 13 декабря 1890 – архиепископом Литовским; 30 апреля 1894 – Донским. 12 ноября – того же года уволен на покой и скончался 16 апреля 1896 в Николо-Угрешском монастыре, около Москвы. В продолжение своего трехлетнего служения в Литовской епархии, в звании викария оной, пр. Донат оставил по себе добрую память. Его речь, сказанная в Гродненском соборе, по случаю 1 марта 1881, распространилась в сотнях тысячах экземпляров. Устройство причтовых помещений в Литовской епархии, благодаря пр. Донату, значительно подвинулось вперед, особенно по Гродненской губернии, так что в этом отношении им была оказана большая польза духовенству епархии.

8) Авраамий Летницкий, в мире Александр Иванович, сын диакона Астраханской губернии. В 1862 окончил курс в Казанской духовной академии, с присвоением в 1865 степени магистра. 14 января 1863 назначен помощником инспектора Смоленской духовной семинарии; 4 мая пострижен и 9 – рукоположен в иеромонаха. 9 октября 1865 назначен инспектором Тверской семинарии; 30 октября 1868 – ректором Вологодской духовной семинарии; 20 октября 1874 – Тифлисской и 23 октября 1879 – Калужской. 2 ноября 1880 – хиротонисан во епископа Михайловского. 27 июня 1881 назначен епископом Брестским; 9 марта 1885 – Тобольским; 16 декабря 1889 – Саратовским. Скончался 24 октября 1893 года.

9) Анастасий Опоцкий, сын протоиерея Псковской губернии, в мире Василий Андреевич. По окончании курса в местной семинарии в 1851 году, 8 ноября 1852 поступил в С. Петербургское земледельческое училище, где и окончил курс в 1855 году. 29 октября сего года рукоположен во священника. Овдовев, в 1857 поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию, где и окончил курс в 1861 со степенью кандидата. 14 ноября сего года пострижен в монашество и назначен учителем Виленского духовного училища. 1862–65 состоял преподавателем Литовской духовной семинарии и вместе с тем помощником инспектора. Затем 9 октября 1865г. назначен инспектором Минской духовной семинарии и 20 июля 1881 – ректором Литовской духовной семинарии и настоятелем Виленского Св.-Троицкого монастыря. 15 мая 1885 хиротонисан во епископа Брестского. 17 ноября 1891 назначен епископом Сарапульским, а 15 мая 1893 г, – Чебоксарским, викарием Казанской кафедры; в мае 1897 – епископом Туркестанским, но, через месяц, уволен был по болезни на покой.²³ Ныне состоит епископом Балахненским, викарием в Нижнем Новгороде.

Ковенское викариатство со времени учреждения его 19 июня 1843 года по 1890 занимали следующие лица:

1) Платон Городецкий, в мире Николай Иванович, сын священника Тверской губернии. По окончании курса в Санкт-Петербургской духовной академии в 1827 со степенью магистра, с 25 сентября 1829 состоял бакалавром академии. 17 мая 1830 пострижен в монашество. 5 октября 1831 назначен инспектором той же академии; 20 декабря 1837 – ректором Костромской духовной семинарии и настоятелем Костромского Богоявленского монастыря; 28 апреля 1839 – настоятелем Виленского Свято-Духовского монастыря. 8 сентября 1843 хиротонисан в Виленском кафедральном соборе во епископа Ковенского. 6 ноября 1848 назначен епископом Рижским; 27 июня 1849 – управляющим Псковской епархией; 11 марта 1850 – епископом вновь учрежденной самостоятельной Рижской епархии, с возведением 21 апреля того же года в сан архиепископа. 1867 марта 9 назначен архиепископом Донским; 1877 апреля 25 – Херсонским; 4 февраля 1882 – митрополитом Киевским. Скончался 1 октября 1891.

Личность пр. Платона вообще выделяется из ряда других викариев Литовской епархии. Еще когда он был наместником Св. Духовского монастыря, архиепископ Иосиф Семашко отзывался о нем с наилучшей стороны пред графом Протасовым. «Архимандрит Платон, писал он,²⁴ человек дельный и усердный. Он может быть здесь очень полезен. Я все любуюсь мыслью, которую сказал вашему сиятельству пред выездом, т.е. чтобы сделать его вторым викарием по Литовской епархии. Пробыв здесь года два–три, он был бы отличным архипастырем для всякой из западных епархий».²⁵ Действительно, пр. Платон явился украшением всех епархий, которые он занимал, потому что везде сумел снискать своею величественною наружностью и любвеобильностью всеобщее расположение не только со стороны православных, но и иноверцев.²⁶

2) Евсевий Ильинский, в мире Алексей Алексеевич, уроженец Курской губернии, магистр Киевской духовной академии 1835 года, за год пред тем принявший монашество; 1836–39 – баккалавр Киевской академии; с 30 марта сего года – член Санкт-Петербургского духовного цензурного комитета; 27 сентября 1839 – ректор Киевской духовной семинарии и настоятель Киевского Никольского монастыря; с 31 декабря 1844 по 4 декабря 1848 – ректор «Титовской духовной семинарии и настоятель Виленского Св. Троицкого монастыря. 1 января 1849 хиротонисан в Вильне во епископа Ковенского. 29 марта 1851 назначен епископом Подольским; 1 марта 1858 – экзархом Грузии; 8 декабря 1877 – архиепископом Тверским. Скончался 12 марта 1879.²⁷

3) Филарет Малишевский, в мире Фома Феодорович, сын униатского священника Могилевской губернии. Первоначально учился в Полоцкой семинарии, а затем в Виленской главной семинарии, в которой 17 июня 1830 окончил курс магистром. 1 сентября назначен учителем Полоцкой семинарии. 8 ноября рукоположен во священника; с 1831–33 слушал курс словесных наук в Санкт-Петербургском университете. 14 июня 1833 определен профессором Литовской духовной семинарии. В 1837 в сане протоиерея назначен инспектором Полоцкой семинарии. 1840–49 – ректор Полоцкой семинарии и председатель консистории. 10 августа 1840 принял монашество. В 1843 назначен благочинным монастырей. С 15 апреля 1849 по 30 апреля 1851 – ректор «Титовской духовной семинарии. 28 мая хиротонисан во епископа Ковенского. С 13 сентября 1860 по 28 февраля 1869 – епископ Уфимский, а затем Нижегородский. Скончался 7 февраля 1873.

4) Александр Добрынин с 17 октября 1860 по 14 августа 1868 (о нем см. в списке литовских епархиальных архиереев).

5) Иосиф Дроздов, в мире Иоанн Михайлович, сын диакона Тверской губернии. По окончании курса в местной духовной семинарии, поступил в 1847 в Санкт-Петербургскую духовную академию, где 4 апреля 1851 пострижен в монашество. По окончании курса академии со степенью магистра, с 21 сентября 1852 состоял инспектором Рижской духовной семинарии. 23 июля 1856 назначен ректором Симбирской духовной семинарии; 24 ноябри 1860 – Литовской и настоятелем Виленского Св. Троицкого монастыря. 14 сентября 1868 хиротонисан во епископа Ковенского. 7 декабря 1874 назначен епископом Смоленским. Скончался 28 сентября 1881.

6) Евгений Шершилло – из викариев Брестских, с 10 февраля 1875 по 16 мая 1877.

7) Владимир Никольский, тоже из викариев Брестских, с 16 мая 1877 по 14 мая 1881.

8) Донат Бабинский – из викариев Брестских, с 14 мая 1881 по 6 марта 1882.

9) Сергий Спасский, в мире Иоанн, сын священника Костромской губернии. По окончании курса в Киевской духовной академии в 1853 со степенью магистра богословия, 9 декабря сего же года назначен учителем Костромской духовной семинарии. 5 июля 1858 пострижен; 15 – рукоположен в иеромонаха. 8 декабря сего же года назначен инспектором Вифанской духовной семинарии, а 25 сентября 1861 возведен в сан архимандрита. 30 декабря назначен инспектором Московской духовной семинарии; 25 октября 1863 – настоятелем Московского Знаменского монастыря; 1866 августа 12 – ректором Вифанской духовной семинарии. 15 июля 1872 уволен от сей должности. 29 октября 1876 удостоен степени доктора богословия. 28 октября 1880 назначен настоятелем Московского Спасо-Андроникова монастыря. 30 мая 1882 хиротонисан во епископа Ковенского. 7 июня 1885 назначен епископом Могилевским; 2 ноября 1892 – архиепископом Владимирским.

10) Смарагд Троицкий, в мире Стефан Михаилович, сын диакона Рязанской губернии. По окончании курса в местной семинарии в 1858, рукоположен был во священника. Овдовев, в 1861 поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию. 17 марта 1863 пострижен в монашество. по окончании курса в академии со степенью кандидата, 7 ноября 1865 назначен инспектором Виленского духовного училища, а 9 января 1867 – смотрителем оного; 17 июля 1868 – помощником настоятеля посольской церкви в Константинополе. 19 апреля 1871 возведен в сан архимандрита и назначен настоятелем той же церкви. 15 сентября 1885 хиротонисан во епископа Ковенского. Скончался 1 октября 1886 года.

11) Антонин Державин, в мире Иоанн, сын священника Калужской губернии. В 1854 окончил курс в Московской духовной академии со степенью кандидата. 26 февраля 1855 рукоположен во священники. 24 октября 1861 назначен инспектором Белевского духовного училища. 28 февраля 1875 пострижен и 4 марта назначен настоятелен Белевского Спасо-Преображенского монастыря. 1 апреля 1878 возведен в сан архимандрита. 5 июня 1881 назначен инспектором Вифанской духовной семинарии. 23 апреля 1883 уволен от должности инспектора и назначен настоятелем Московского Сретенского монастыря. 15 октября сего года назначен епископом Старицким и 27 ноября хиротонисан. 18 октября 1886 назначен епнскопом Ковенским; 14 марта 1889 – Полоцким и 3 сентября 1893 – Псковским.

12) Кирилл Орлов, в мире Александр Александрович, сын диакона Московской губернии. По окончании курса в Московской духовной академии со степенью кандидата в 1862, назначен смотрителем Звенигородского духовного училища. 8 июня сего года пострижен. 14 ноября 1863 назначен инспектором Вифанской духовной семинарии. 23 апреля 1872 возведен в сап архимандрита. 30 октября 1880 назначен настоятелем Московского Знаменского монастыря, а 14 декабря сего года хиротонисан во епископа Острогожского, викария Воронежской епархии. 24 апреля 1882 назначен епископом Чебоксарским, викарием Казанской епархии и 13 февраля 1888 – самостоятельным епископом Екатеринбургским. По слабости зрения, апреля 2 того же года уволен на покой. 13 мая 1889 назначен епископом Ковенским. Скончался внезапно 26 декабря 1890.²⁸

После пр. викариев, как ближайших помощников епархиального преосвященного Литовского, следует сказать о Литовской духовной консистории, как о том присутственном месте, через которое, под непосредственным начальством епархиальн. архиерея, производится управление и духовный суд в епархии.

До 1845 все епархиальное управление Литовской епархии сосредоточивалось в м. Жировицах, Гродненской губернии. Архиепископ Иосиф долго колебался относительно того, оставить ли епархиальное управление в Жировицах, или же перевести его в Вильну. Так в 1840 он писал графу Протасову, «сколько ни думаю, а все останавливаюсь на той мысли, что нужно оставить в Жировицах и семинарию и консисторию. Здесь настоящий центр епархии и место сие почти не подвержено влиянию латинян. В Вильне, напротив того, как юношество, так и духовенство, подвергнется важным искушениям нравственным, религиозным и политическим, да при том и духовенство будет вынуждено отправляться с детьми и по делам в Вильну, за 200, 300 и 400 верст, так сказать, вне епархии. По моим соображениям, лучше, всего учредить в Вильне другое присутствие консистории, по примеру консисторий в обеих столицах, и между обеими разделить дела по местному удобству».²⁹ Но спустя два месяца, после освящения в Вильне кафедрального собора и ознакомления с местными обстоятельствами, пр. Иосиф в письме к графу Протасову уже склонился к мысли о необходимости перенесения в Вильну епархиального управления и духовной семинарии, и, если можно, и устройства в ней духовной академии, так как «сим только образом, по его мнению, можно было здесь твердо основаться православным и взять перевес над римлянами».³⁰ По прибытии же своем в Санкт-Петербург в 1840 и после личных объяснений по этому вопросу с Протасовым, пр. Иосиф уже окончательно склонился к мысли о необходимости перенесения в Вильну епархиального управления и духовной семинарии. Вследствие сего, им были сделаны в начале 1845 распоряжения об устройстве при Виленском архиерейском доме временной церкви, об очищении домов, назначенных для помещения духовенства, о приготовлении консисторских дел к отправке в Вильну, об окончательном замещении должностей по кафедральному собору и консистории и о временном помещении её в архиерейском доме, о приписке от Троицкого монастыря трех домов к собору для помещения в них соборного духовенства и консисторских чиновников, и, наконец, о выдаче пособия всем переселившимся в Вильну чиновникам и служащим.

8 мая 1845 состоялось переселение в Вильну всех лиц, составлявших штат архиерейского дома, кафедрального собора и консистории. За всенощным бдением пр. Иосиф сказал прекрасное слово,³¹ по поводу перенесения епархиального управления «из смиренного уголка – Жировиц» в Вильну, город, «украшенный для церкви Литовской многими священными воспоминаниями». А на другой день, после литургии в соборе, состоялось освящение помещения, назначенного под консисторию, внизу архиерейского дома³² со стороны соборной площади, и затем собственно архиерейских покоев.

По перенесении епархиального управления в Вильну, пр. Иосиф вошел с ходатайством к обер-прокурору св. Синода относительно того, чтобы не было изменено название «Литовская» епархия в «Виленская», равно также название консистории и семинарии, как в виду важности этого названия для здешней православной церкви, так и в виду того практического соображения, что в Вильне есть епархиальная семинария и консистория католические, которые именуются «Виленскими», так что, при одинаковости названий православной и католической консистории и семинарии, могли возникать на каждом шагу недоразумения. И это ходатайство было уважено.

Говоря о Литовской духовной консистории, должно заметить прежде всего то, что пр. Иосиф в том же году, когда состоялось воссоединение униатов, позаботился о том, чтобы придать сему важному органу епархиального управления независимое положение в отношении к гражданскому начальству, вследствие чего исходатайствовал отмену прежнего указа об утверждении гражданского властью в должностях членов консистории и также приходских священников.

Что касается числа членов Литовской консистории, то оно большею частью состояло из четырех, как положено вообще по уставу духовных консисторий. До введения устава духовно учебных заведений 1867 сверхштатным членом консистории состоял ректор духовной семинарии, но близкого участия в делах епархиального управления он не принимал.³³

В последующее время, когда ректоры семинарии были освобождены и от номинального, несения обязанности членов консистории,³⁴ литовские архиепископы иногда назначали в консисторию сверхштатных членов, без содержания от казны, как, например, это сделал архиепископ Александр, назначивший в 1884, конечно, с разрешения св. Синода, таковым членом заштатного архимандрита Лаврентия. Впрочем, он недолго занимал эту должность члена консистории, потому что пр. Алексий не нашел нужным существование сверхштатного члена консистории и потребовал только от наличных штатных членов оной более усердного отношения к делу.³⁵

Между членами Литовской духовной консистории за пятидесятилетний период времени существования оной, после воссоединения униатов, особого слова заслуживают два члена по их долголетней службе и особенному положению, какое они занимали, это старший соборный протоиерей, а потом протопресвитер кафедрального собора Антоний Тупальский и Виленский кафедральный протоиерей Виктор Гомолицкий. Тупальский родился в 1769 и умер в 1848. Окончил курс в Виленском папском алюмнате в 1796 году. По принятии священного сана, занимал различные должности в консистории униатской и кафедральном соборе в Жировицах. По замечанию М. О. Кояловича, Тупальский отличался податливостью в разные стороны.³⁶ В деле воссоединения униатов он примкнул к сильнейшей стороне, т.е. сделался сторонником воссоединения, более, конечно, по личным расчетам, нежели по убеждению, как и некоторые другие выдающиеся духовные лица того времени в Литовской униатской епархии. Но как бы то ни было, по своему положению кафедрального протоиерея и первенствующего члена в униатской консистории, Тупальский имел большое значение среди духовенства и его пример в готовности дать согласие письменное на воссоединение не мог не иметь влияния и на других лиц из униатского духовенства. Сам пр. Иосиф смотрел на него, как на одного из своих главных сотрудников в деле воссоединения униатов и опытного советника в деле епархиального управления. До конца своей жизни он оставался председателем консистории, имел ордена: Св. Владимира 3-й степени – награду весьма редкую для того времени, 2 креста из Императорского кабинета и богатую усыпанную жемчугом митру, за что носил в Литовской епархии усвоенный ему духовенством оный титул «митрат». В 1844 году он был назначен сверхштатным протопресвитером Виленского кафедрального собора.³⁷

Еще более влиятельное положение занимал в течение пятидесятилетнего периода времени член Литовской духовной консистории, кафедральный протоиерей Виктор Гомолицкий. При всем своем уме и других способностях, Гомолицкий едва ли когда-либо достиг сего влиятельного положения, если бы не был женат на родной сестре митрополита Иосифа. По окончании курса в недавно открытой Литовской духовной семинарии, в 1836 году, и после двухлетнего пребывания учителем в Борунском духовном училище, Гомолицкий вступил 10 января 1839 в брак с сестрою пр. Иосифа. 30 апреля был рукоположен в Жировицком кафедральном соборе епископом Антонием во священники, а 17 мая того же года уже был определен заседателем Литовской духовной консистории, с переименованием в 1841 году³⁸ в члены консистории. Прося о назначении его членом консистории, пр. Иосиф в своем письме к графу Протасову упомянув, что Гомолицкий, его зять, заметил о нем, что это «отличный молодой человек, 25 лет, и что он считает полезным иметь сей глаз с его стороны в консистории».³⁹ В 1847 Гомолицкий, помимо академистов, был назначен кафедральным протоиереем Виленского собора и благочинным церквей Виленских и Виленского уезда, каковую должность занимал 22 года. Кроме того, на него пр. Иосиф возлагал и разные другие поручения, и сторонние обязанности. Так ему поручалось, наравне с преосвященными викариями, многократное обозрение церквей Литовской епархии. Уже в 1840, когда Гомолицкий пробыл в священном сане только год, пр. Иосиф поручил ему обозреть Слонимское и Коссовское благочиние, с правом лично исправлять на месте наставлениями и указаниями замеченные недостатки и погрешности, а о важнейших доносить самому архиепископу. В консистории голос Гомолицкого был всевластный, как и вообще по всему епархиальному управлению, что, конечно, вытекало главным образом из его близкого положения к епархиальному преосвященному.⁴⁰

Архиепископ Макарий и последующие архипастыри Литовской епархии в делах епархиального управления нередко прибегали к советам сего опытного и умного члена консистории, но того значения, каким он пользовался при митрополите Иосифе, Гомолицкий уже не мог возвратить. В течение своего пятидесятилетнего служения, Гомолицкий, кроме двух крестов, пожалованных ему из Императорского кабинета, получил еще ордена св. Анны 1-й степени и св. Владимира 2-й степени. Скончался он 7 сентября 1889 года, отпраздновав в сем году как пятидесятилетие своей служебной деятельности, так и воссоединения униатов с православною церковью в 1839 году. К сожалению, с достоинствами ума сего протоиерея далеко не гармонировали свойства его характера, отличавшегося жесткостью и надменностью, конечно, значительно развившейся, вследствие того исключительного положения, какое он занимал при митрополите Иосифе. И последний, называя Гомолицкого «одним из отличнейших, усерднейших и честнейших служителей церкви и способным кафедральным протоиереем»,⁴¹ однако заметил о Гомолицком, что он «не был любим по жесткости своего характера и настойчивости» и что он всегда бы желал иметь его кафедралыиым протоиереем, но только иногда думал, что лучше было не быть ему его зятем».⁴² Пр. архиепископ Алексий, после его смерти, в отчете о состоянии Литовской епархии за 1889 сделал такой справедливый отзыв о значении Гомолицкого для епархии.⁴³ «Для духовенства Литовской епархии имя его и многие годы после кончины митрополита Иосифа отожествлялось с консисторией. Все доброе и недоброе, по воззрениям личным, исходившее из консистории, во мнении духовенства приписывалось ему, если не исключительно, то главным образом. Кроме полувекового предания, личных опытов и образовавшейся привычки видеть его во главе духовной администрации, такой взгляд духовенства оправдывался и свойством личного характера покойного, крайне настойчивого и неподатливого, при естественно укоренившейся привычке повелевать. Мир душе почившего!»⁴⁴

Переходя теперь к изображению деятельности Литовской духовной консистории, укажем прежде всего распределение дел между членами оной, которое было сделано архиепископом Иосифом в 1842, в видах аккуратности в ведении оных, и которое почти без изменения соблюдалось до последнего времени. Согласно его предложению, консистория распределила дела по четырем столам, под наблюдением четырех членов, и следовательно, за их ответственностью, в таком виде: к первому столу были отнесены дела:

1) определение канцелярских чиновников в консистории и представление к наградам;

2) определение церковных старост, приобретение и раздача св. мира, назначение проповедей, законоучителей, заведение школ при монастырях и церквах приходских, выписка для церквей богослужебных книг, наблюдение над своевременным представлением клировых ведомостей и исправным ведением оных, сохранение и раздача денег на вдов и сирот.⁴⁵

Членом этого стола был назначен председатель консистории, протоиерей Тупальский. Ко второму столу, членом которого был определен протоиерей Янковский, были отнесены дела: строительные, отчетные ведомости и прочие дела, не относящиеся прямо к другим столам; также дела о дозволении строить иноверческие храмы и преследовании самовольного строения оных; об имуществе архиерейского дома, консистории, монастырей и церквей, землях и домах церковных и вообще обо всем, относящемся к оному; распределение приходов, и, наконец, дела о пожертвованиях на церкви и представлении к награждению лиц за таковые, получении и расходовании сумм на содержание духовных мест и лиц епархии и т.п. 3-й стол был поручен протоиерею Куцевичу,⁴⁶ и к сему столу были причислены судебные дела всякого рода, выдача метрических свидетельств и справок, из оных, ежегодная выдача по церквам метрических и обыскных книг и наблюдение за своевременным представлением оных в консисторию и составление из лих общего экстракта, наложение церковной эпитимий, разбор частных претензий светских лиц к духовным, и наоборот, и споров между духовными лицами; а также дела о хищении из церквей, о взыскании недоимок с фундушевых⁴⁷ крестьян и вообще о понуждении духовных к выполнению должных повинностей по владению имениями. Членом 4-го стола был назначен протоиерей Гомолицкий, и к сему столу были отнесены дела: о получении и рассылке всех указов из св. Синода и передача в стол копий с указов, относящихся к производящимся делам; выдача приходо-расходных книг по монастырям и церквам, составление расписаний на жалование, наблюдение за своевременным представлением в консисторию оных, а также исповедных росписей и составление из них общих экстрактов; проверка отчетов и книг по штатному жалованию сельских церквей и всего епархиального управления и срочное представление отчетов в хозяйственное управление при св. Синоде; дела относительно обозрения архиереем епархии и присоединении к православию и совращении из оного; об архиве, о выписке пробельных листов на разные предметы церкви, также венчиков и разрешительных молитв, и ведение расчета по сему предмету. Так как срочные сведения по делопроизводству должны были сосредоточиваться по делам всех столов именно в 4 столе, то на обязанность члена консистории при оном, а равно и столоначальника, было возложено наблюдение за тем, чтобы по столам таковые сведения были своевременно составляемы и передаваемы в IV отделение для совместной отправки оных по принадлежности.

Нисколько неудивительно, что, при таком распределении дел по столам, когда однородные дела, например, ведение церковных документов и наблюдение за исправностью оного, была разделены между несколькими столами, а равно также дела по ведению отчетности по церковному хозяйству и выдаче духовенству жалования, волокита в ведении консисторских дел не прекращалась и составляла большой недостаток в деле управления епархией. Не мог не видеть сего и пр. Иосиф, который 15 ноября 1843 года был вынужден поставить на вид консистории то обстоятельство, что, несмотря на увеличение содержания консисторской канцелярии и числа чиновников в оной, а также на распределение дел по 4 столам, он замечает медленность и небрежность в ходе дел, так что вынужден каждый день посылать почти по всякому делу подтвердительные предложения, между тем как консистория на эти предложения отвечает, что или дело готово, но не доложено присутствию, или чаще всего, что не получено донесений от подчиненного духовенства и ответов от других мест по предписаниям и отношениям, посланным за несколько месяцев назад, тогда как в подобных случаях должны были последовать повторительные требования.

Причину такой медлительности в делах пр. Иосиф приписывал недостатку бдительности секретаря и присутствующих, тогда как при бывшем раньше секретаре Захаровиче замечалась большая исправность в делах, несмотря на то, что канцелярские средства были более ограничены. Посему он предписал, чтобы каждый столоначальник, не менее раза в месяц, просматривал дела по своему столу и о тех из них, которые требовали движения, заготовлял присутствию доклады для нужных подтвердительных распоряжений, готовые же представлял к окончательному слушанию и решению; 2) чтобы, в сем случае, секретарь имел за столоначальниками возможно строгий надзор; 3) чтобы присутствующие, каждый на своей части, ему порученной, наблюдали за безостановочном ходом дел и, в случае замеченных опущений со стороны столоначальников, докладывали о том присутствию для взыскания, первый раз выговором, во второй – денежным штрафом, а в случае дальнейшего нерадения – удалением от должности. За сим же, в случае неисправности или замеченной медлительности, должен был отвечать секретарь консистории и присутствующие оной, каждый по своей части. Но через три года пр. Иосиф снова заметил консистории относительно медлительности в ходе дел оной и несвоевременном исполнении даже распоряжений высшего начальства, так что он нашел себя вынужденным самому наблюдать за ходом дед и давать консистории многочисленные подтверждения. И на сей раз он предложил секретарю и членам консистории исполнять то его предложение, которое им было сделано в 1843 году относительно ежемесячного пересмотра дел по каждому столу и взысканий с нерадивых канцелярских чиновников.

Впрочем, митрополит Иосиф оправдывал ату неисправность консистории пред обер-прокурором св. Синода в 1853 году, как недостатком канцелярских средств консистории, так и особенно – исключительным положением епархии, духовенство которой, почти все состоявшее из воссоединенных, отступало более, нежели в других местах, от коренных правил восточной церкви и русской народности и не знало самых обыкновенных правил нового устройства и, по большей части, даже русского языка, а также, соприкосновением литовской паствы, на пространстве трех губерний, с преобладающим иноверным и инородным населением и необходимой через то перепиской по самым разнородным и запутанным делам с тремя губернаторами и двумя римско-католическими управлениями, которая (будто бы) поглощала и время и средства консистории. Само местопребывание епархиального начальства в Вильне, вне центра православного населения, по мнению пр. Иосифа, также затрудняло действия сего начальства в непосредственных сношениях с подчиненным духовенством и увеличивало напрасную переписку. «И вот посему, писал он графу Протасову, действия литовского епархиального начальства не могут быть, кажется, сравнены с действиями других епархиальных начальств. Для дальнейшего образования или преобразования самый вернейший путь – прежняя постепенность и время, терпение, да снисхождение к необходимым недостаткам».⁴⁸

По нашему мнению, это объяснение митрополита Иосифа имеет за собою только известную долю основательности. Он как будто бы не замечал, судя по письму его к Протасову, того, что члены консистории были неаккуратны, вследствие несения ими других обязанностей, как-то: законоучительских и по приходу, и, главным образом, того, что консистория Литовская очень часто ставила на очередь дела маловажные, касавшиеся только личных интересов как самих членов, так и их родственников, или же бралась за ведение таких дел, которые совершенно не входили в круг её обязанностей и даже роняли достоинство епархиального управления.

В самом деле, какое, например, отношение к консистории имело рассмотрение ею в 1867 году прошения еврея, портного, Янкеля Брохэса о взыскании с станового пристава Мозырского уезда, Ковалевского, за сшитое для него платье, кроме, разве того, что Брохэс жертвовал из сей суммы, в случае взыскания долга, 20 руб. 10 коп. в пользу попечительства о бедных духовного звания. Консистория, действительно, выиграла это дело и получила следуемый процент. И таких дел было немало, хотя они и не всегда сопровождались успехом для консистории. Так, например, это было по делу крестьянина Радзиванского, подавшего в 1867 прошение на имя митрополита Иосифа, в коем он выражал свою готовность пожертвовать в пользу попечительства о бедных духовного звания 100 рублей из той суммы, какая ему следует от покойного его родственника-ксендза Радзиванского, по недоимочному долгу от еврея Рубана, образовавшемуся от невзноса им поземельного платежа. Но в дело это вмешалась католическая консистория, которая доказывала, что эта поземельная плата следует не ксендзу лично, а Рафаиловскому костелу, при котором он служил. После продолжительной переписки по сему делу, оно было прекращено в 1870, и Литовская духовная консистория ничего не выиграла от ведения сего тяжебного дела.⁴⁹

Между тем, когда дело касалось интересов известной церкви или причта оной, консистория далеко не всегда спешила на защиту оных. Так, например, в 1853 возникло дело, по поводу захвата графом Адамом Плятером церковной земли и строений у диакона Григоровической церкви, под предлогом обеспечения причта выгоднейшими угодьями, с открытием здесь самостоятельного прихода. Однако в 1854 Плятер, владея сею церковною землею, от своего предложения отказался, а консистория 27 ноября сего года сделала было окончательное постановление о сдаче этого дела в архив, оставив, таким образом, церковную землю во владении Плятера, к крайней обиде местного причта. Но в 1856 дело это снова возобновилось, вследствие донесения Друйского благочинного консистории относительно того, что Плятер и не возвращает церковную землю и не платит причту дохода с оной, по крайней мере, по 30 рублей в год. Консистория же с отношением по сему делу вошла в Виленское губернское правление только 22 апреля 1858 года. Затем это дело стало странствовать из одного стола консистории в другой. До 3 июля 1859 оно производилось во втором столе, а с 18 ноября сего же года перешло в третий, и, по состоявшемуся по сему делу постановлению консистории, от Плятера требовалось не возвращение самовольно забранной им церковной земли, а только отвода земли из имения графа под помещения диакона и без взыскания с него за пользование церковною землею по 30 рублей ежегодного дохода с 1849 года.

Преосв. Филарет, епископ Ковенский, управлявший в то время Литовской епархией, за отбытием митрополита Иосифа в Санкт-Петербург, был возмущен ходом сего дела и нашел себя вынужденным предложить консистории к точному и непременному исполнению: 1) чтобы секретарь строго наблюдал за тем, чтобы поступающие бумаги, после пометок и внесения в общий входящий реестр, были передаваемы непременно в стол, по содержанию их; 2) чтобы столоначальник в составляемых им для доклада записках излагал обстоятельство дела со всею подробностью и точностью, под руководством и наблюдением секретаря; 3) чтобы столоначальники приготовляли своевременно исполнение по журналам и протоколам и вместе с тем наблюдали за отправлением бумаг; 4) чтобы по делопроизводству секретарь и члены, заведующие столами, под своею ответственностью, наблюдали за действиями столоначальников; и 5) чтобы в архив сдавались только окончательно решенные дела».

Между тем Плятер убедил настоятеля Григоровичесвой церкви, протоиерея Стукалича, согласиться на замену земли, без всяких формальностей, со взносом 30 рублей за каждый год пользования оной, коих он не отдал до 1857 года. Тогда консистория, находясь еще под страхом ответственности за неправильное ведение сего дела, отказала в своем согласии на эту сделку и вошла в сношение с Виленским губернатором относительно побуждения Плятера удовлетворить претензии причта Григоровической церкви, а о самовольном поступке Стукалича не входила в суждение, так как он в это время состоял под началом. Это пресловутое дело окончилось только в 1877 тем, что причту церкви было дозволено поменяться с наследниками графа Плятера на ферму Химерово. Таким образом, дело это тянулось, благодаря, главным образом, консисторской волоките, более 20 лет. Много, впрочем, замечается неправильных действий в сем деле и со стороны гражданской власти, в лице землемеров и депутатов, которые вместе с консисторией почему-то старались действовать в угоду графу Плятеру.

Чтобы прикрыть свою медлительность, консисторская канцелярия при митрополите Иосифе часто прибегала к такой уловке, как писание журналов задним числом и при том, не смотря на неоднократные замечания за это от митрополита, который, между прочим, в 1851 году, по поводу сего, велел консистории ввести для употребления, при писании журналов, разграфленную в типографии бумагу для скорейшего писания и возложил на члена консистории Пщолко обязанность смотреть за составлением сих журналов.

Между тем, во время продолжительной болезни митрополита Иосифа, неисправность консистории в отношении делопроизводства, конечно, еще более увеличилась, так что новый архипастырь Литовской епархии, архиепископ Макарий, остался совершенно недоволен консисторией и в своем отчете св. Синоду о состоянии епархии за 1869 указал на то, что действие консистории было неудовлетворительно в отношении быстроты делопроизводства. Хотя причиною тому он полагал болезнь секретаря консистории в первой половине отчетного года и совершенное отсутствие его во вторую половину года, за выходом в отставку, равным образом и недостаток в образованных столоначальниках, однако он не преминул указать и на то, что мало успешность действий консистории началась еще не с прошлого года, и что занятия самих членов консистории, за исключением кафедрального протоиерея Гомолицкого, не были надлежаще регулярны и внимательны, вследствие недостатка у них времени, по сложности других занятий.⁵⁰

Вследствие такого положения дел в консистории, пр. Макарий с настойчивостью потребовал усиления деятельности членов консистории. Это видно, например, из дела о протоиерее А. коп., по жалобе на него прихожан Ч. прихода в 1871 за вымогательство.⁵¹ Когда первое следствие, произведенное но сему делу, оказалось неполным, по вине духовного следователя, и оказалось нужным произвести дополнительное, в консистории произошло замедление в отдаче распоряжения относительно оного, и до самого 1874 года происходила одна переписка между консисторией и губернским Гродненским правлением о побуждении полицейского чиновника прибыть на следствие. Так как дело было не маловажное и, надо думать, громкое, то пр. Макарий, обратив внимание на не совсем понятное замедление в производстве оного, сделал строгое замечание члену консистории, протоиерею Дмитревскому, в столе которого это дело находилось, и потребовал от столоначальника объяснения причины замедления в производстве дела, а следователю сделал надлежащее внушение и поручил вторичное производство следствия уже другому лицу. Пока дело велось, протоиерей коп. поспешил поменяться приходом с своим сыном, а когда дело пошло, благодаря пр. Макарию, быстрее и стало склоняться не в пользу его, вышел за штат, и дело в консистории о нем было прекращено в 1874 году с обычною консисторской отпиской: «за выходом его за штат и за не уличением его в вымогательстве».⁵²

В другом случае, когда консистория замедлила дать заключение по отзыву Виленского генерал-губернатора относительно устройства приходских церквей, пр. Макарий 23 сентября 1870 сделал следующее далеко нелестное замечание всей консистории вообще и главным образом члену, по столу которого велось дело: «крайне прискорбно, что консистория так невнимательно занимается делами такой важности. Особенно это поставляется на вид тому члену консистории, в столе которого залежалось это дело без всякого движения. Предлагаю консистории заняться окончанием оного безотлагательно». Благодаря такому внимательному отношению пр. Макария к занятиям консистории, в первые годы его служения в Вильне, некоторые члены консистории и чиновники сочли за лучшее удалиться, по прошению, из оной. 

Впрочем, и с поступлением новых членов и чиновников, хотя дела консисторские и пошли быстрее в общем, однако не в такой степени, чтобы можно было назвать течение дел вполне удовлетворительным. Так, например, дело, начавшееся в консистории в 1871 году о священнике Беницкой церкви Т., продавшем самовольно побернардинские строения, предоставленные причту сей церкви, окончилось только в 1888 году, и то, благодаря пр. Алексию, который вникнул в это дело и поручил произвести следствие о том благонадежному следователю, и виновный священник был уволен за штат. Вообще этот, преосвященный был враг консисторской волокиты в делах и требовал скорейшего исполнения оных. Так на докладе секретаря консистории в 1890 году с ведомостью о нерешенных делах по 3-му столу за 1889 он написал: «под № 3, нельзя ли привести к какому-нибудь концу. Под № 11 необходимо приступить к печатанию без дальнейшего промедления. Если ждать последнего из остальных, то конца делу не будет».

Но, кроме промедления, в деятельности Литовской консистории замечалась еще небрежность канцелярии. Так еще митрополит Иосиф, по поводу сей небрежности, от 2 февраля 1843 сделал запрос консистории из Санкт-Петербурга, где находился в то время, почему на посланном ему из консистории конверте с бумагами был поставлен № 19, тогда как, по вскрытии его, оказался № 16. Консистория в свое оправдание сослалась на то, что предполагалось ему послать в означенном конверте три бумаги и с тремя номерами от 16-го, но, при запечатании конверта, случайным образом, эти бумаги были повреждены и переписывались вновь на бело. Конверт же, уже подписанный, остался тот же, по неосмотрительности канцеляриста, которому за то сделано строгое замечание. В 1851 году в консистории даже пропал конверт с бумагой на имя пр. Иосифа. Подозрение пало на вольнонаемного писца Люткевича, которого и удалили из консистории, как неблагонадежного. В предупреждение же на будущее время повторения подобных случаев, консистория обязала столоначальников, на которых лежало дежурство, и канцеляристов, которые вели дневальство, чтобы никто из последних, кроме дневального, не получал пакетов на имя митрополита, и чтобы всякий полученный пакет немедленно был доставляем в присутствие секретарю для поверки оного с книгою.

При всей указанной нами снисходительности пр. Иосифа к консисторской канцелярии и даже оправдании её, как мы указали в своем месте, пред обер-прокурором св. Синода, он не мог не возмутиться тем обстоятельством, что протокол, утвержденный им еще 15 июня 1853 года, по небрежности консисторской канцелярии, в течение трех лет, не был исполнен ею, так что, только, после получения повторительного указа св. Синода по сему делу от 18 сентября 1856, ему был представлен секретарем консистории для подписи рапорт св. Синоду по означенному протокол.⁵³ По сему поводу пр. Иосиф сделал строгое замечание секретарю и членам консистории и предложил ей приостановить всякое представление к чинам и другим наградам виновных в указанном упущении секретаря консистории и столоначальника Кульчицкого впредь, до усмотрения совершенной рачительности оных по делам, и, таким образом, поступать и на будущее время относительно других столоначальников, виновных в подобном нерадении. О членах же консистории он заметил, что нерадение их будет иметься им в виду при оценке их заслуг. Вместе с тем он предложил консистории представить ему свое заключение относительно того, какие меры следует принять к предупреждению на будущее время подобных беспорядков.⁵⁴

Во время управления Литовской епархией, за отбытием арх. Макария в Санкт-Петербург, пр. Иосифом, епископом Ковенским, им в 1869 году сделано было замечание консисторской канцелярии за то, что отношение от его имени к Ковенскому губернатору было написано на серой бумаге и, когда отношение было переписано на несколько лучшей бумаге, он приказал переписать еще на лучшей. Серьёзного рода небрежность консистории в отношении справок по делам замечаем и при пр. Макарии и Алексии. Благодаря представлению архиепископа Макария в 1871 году, был оставлен св. Синодом в силе брак крестьянина Ковганки с сестрою жены старшего его брата, которые, при венчании их в 1861 году, вместе с поручителями не предупредили причт о своем свойстве, не по намерению скрыть препятствия к браку, а по прежним, еще не отжившим, униатским понятиям.⁵⁵ В одно и то же время, по сему же представлению пр. Макария, было оставлено в силе еще пять подобных браков, при чем священники, повенчавшие их, остались совершенно безнаказанными со стороны епархиального начальства. Между тем, при составлении журнального определения относительно незаконности вышеуказанного брака крестьянина Ковганки, консисторская канцелярия допустила ту небрежность в справках, что показала священника, повенчавшего этот брак в 1861 году, поступившим в г. П., где был повенчан сей брак, незадолго до совершения оного, на основании только того предположения, что он поступил после священника коп., повенчавшего в 1857 брата Ковганки, тогда как, по клировым ведомостям, оказалось, что священник Ж. уже 11 лет до венчания им вышеозначенного неправильного брака состоял при П. церкви. Консистория, сознав свою ошибку, вынуждена была в 1873 году просить пр. Макария о дозволении исправить ее в представлении, сделанном от имени его св. Синоду.

Далеко не так снисходительно отнесся пр. Алексий, к подобной же ошибке в справках консисторской канцелярии в 1889 году, но поводу доклада оной о прекращении дела о священнике. Г., по поводу венчания им крестьян, состоявших якобы в родстве. Усмотрев в сем докладе невнимательное отношение к делу, как со стороны канцелярии консисторской, так и её членов, пр. Алексий написал на оном такую резолюцию: «утверждается. Г. столоначальнику поставляется на вид небрежное составление им докладной части протокола. По его изложению, все дело происходит в текущем году и относится к священнику коп. Г. Между тем священник сей в текущем году не состоял при сей церкви, а состоит настоятелем Плисской церкви. Ужели только архиерей обязан читать и исправлять глупость безграмотных писарей, а ни столоначальнику, ни секретарю, ни члену нет до итого дела. Следует еще обратить внимание на бессмыслицу в конце 8 страницы и в начале 9-й. Для чести канцелярии настоящий протокол следовало бы совсем уничтожить, а вместо него написать другой осмысленный, а не бессмысленный. Предлагаю г. столоначальнику прочитать вслух, в присутствии всех членов и г. секретаря, докладную часть сего протокола в общее назидание».⁵⁶

Достаточно богата летопись Литовской консистории фактами, свидетельствующими о недостатке беспристрастия оной, и даже допущении прямой незаконности в постановлениях. И замечательно, что во всех делах первого рода очевидною становится та роль, которую играл в консистории первоприсутствующий член оной, протоиерей Гомолицкий, симпатии и антипатии которого имели значение тяжелых гирь на весах консисторской фемиды и не только при митрополите Иосифе, но и при архиепископах Макарии и Александре.

Для примера укажем на громкое дело, доходившее до св. Синода, о священнике Крониковском, по обвинению его ревизором по епархии, протоиереем Гомолицким, в разных злоупотреблениях по управлению Мядзиольским женским монастырем. Самое дело о нем возникло без письменного доноса и начиналось так: «дошло до сведения духовного начальства, что по управлению Мядзиольским монастырем допущены разные злоупотребления». Далее в деле следовало изложение по пунктам всех вин, которые были выставлены против Кронивовского, как-то: получение столовых денег и в тоже время пользование припасами от монастыря, безотчетное распоряжение (в смысле действия, по своему усмотрению), монастырским имуществом и частые отлучки в Минскую губернию для свидания с родственниками, отчего, де, монахини оставались без службы.

Между тем консистория по такому важному делу почему-то не сочла нужным назначить формальное следствие и требовать от обвиняемого объяснения, а прямо отрешила Крониковского от места и присудила к уплате некоторой части имущества в пользу монастыря. Митрополит Иосиф смягчил это наказание и велел только вызвать его к кафедральному собору, чтобы удостовериться «в его раскаянии и решимости воздерживаться на будущее время от подобных своевольных поступков и злоупотреблений.⁵⁷ После того консистория предоставила ему место на диаконской вакансии при Лысковской церкви, Волковысского уезда, обратив, таким образом, милость пр. Иосифа к Крониковскому в еще большее наказание, так как, кроме того, что он все-таки лишился прежнего места, еще вынужден был претерпеть в Вильне, во время нахождения при кафедральном соборе, разные притеснения от Гомолицкого. Когда же Крониковский, по справедливости, возмущенный действиями Литовского епархиального начальства, уехал к своему сыну и прислал свидетельство о своей болезни, препятствующей ему принять новое место, Гомолицкий заявил консистории, что, по его мнению, Крониковский не болен, и предложил отнестись в медицинское управление о командировании врача для освидетельствования Крониковского.

Между тем последний подал прошение в св. Синод, в котором жаловался на консисторию за то, что она, получив его прошение, поданное им первый раз в сентябре, вместо «ожидаемой милости оказала по отношению к нему новое не благоволение», и ему пришлось претерпеть притеснение от Гомолицкого,⁵⁸ который, принуждая его сознаться в злоупотреблениях, продержал его в Вильне с 13 марта по 25 апреля, не дозволив ему поместиться в квартире, отводимой при соборе для эпитимистов, вследствие чего он вынужден был терпеть во дни св. Пасхи в наемной квартире холод и голод, и не допускал его до священнодействия. Сверх того, притеснения Гомолицкого простерлись и на его семейство, так как указом консистории от 22 марта велено было лишить его квартиры в Мядзиольском монастыре, и притом со взысканием за прожитие в ней со дня отрешения от должности 30 рублей в пользу монастыря; сын же его был лишен казенного содержания в духовном училище, со взысканием за содержание 22 рубля 90 копеек сереребром, а сам он был определен на диаконскую вакансию, к занятию которой прибыть не мог по болезни. Посему Крониковский просил св. Синод освободить его от уплаты 30 рублей за помещение его семейства и оправдать его окончательно по делу о взведенном на него по монастырю начете и дозволить ему переместиться в Минскую епархию. Высшее духовное начальство, имея в виду, что уже сам пр. Иосиф освободил его от денежного взыскания, также освободило его от оного и позволило ему переместиться в Минскую епархию, сделав только внушение, чтобы он кротостью и приличным сану его смирением старался заслуживать внимание своего начальства. Пр. Минский Михаил дал Крониковскому место священническое в г. Слуцке. Но пр. Иосиф, как и следовало ожидать, был очень недоволен⁵⁹ этим справедливым решением св. Синода по делу о Крониковском, которое, между прочим, показало, что дела по епархиальному управлению в Литовской епархии не всегда находились в должном порядке.

Совсем иначе консистория отнеслась в 1866 году к делу, возбужденному прихожанами Б. прихода, жаловавшимися на своего священника коп. за неприличные его поступки с ними и вымогательство и просившими о переводе его к другому месту. Так как обвиняемый находился в родстве с Гомолицким, то консистория оставила жалобу крестьян без последствий, и они должны были жаловаться на консисторию в св. Синод. По требованию его, было назначено консисторией следствие с духовной стороны, но оно было ведено так, что оказывалось, будто прошение на священника было подано одним крестьянином, по наущению волостного писаря, а другие крестьяне о том ничего не знали. Тогда консистория обратилась в Виленское губернское правление с требованием, чтобы означенные лица были наказаны. Между тем но следствию, произведенному Вплснской палатою уголовного суда, оказалось, что, как на следствии, произведенном благочинным, так и на следствии – со стороны гражданской власти, 49 крестьян под присягою показали, что прошение на священника было писано, с их ведома, хотя между прихожанами нашлись и такие лица, которые показывали, что они не давали своего согласия на подачу прошения на священника и ничего о том не знали. Палата уголовного суда оправдала тех, на кого жаловалась консистория; но остался на месте и священник, которому даже не было сделано замечания за то, что подает повода к таким жалобам на него со стороны прихожан.

Ни сколько неудивительно, что, после таких пристрастных решений консистории, действовавшей по воле и желанию Гомолицкого, было подано не мало жалоб в св. Синод на действия консистории со стороны духовенства уже при пр. Макарии, когда оно почувствовало себя в большей безопасности от преследований со стороны первенствующего члена консистории.⁶⁰

Несправедливые действия консистории видим, впрочем, и при архиепископе Макарии, например, по отношению к священнику М., который указом консистории от 10 декабря 1876 года был устранен от прихода, без суда и следствия, якобы за порубку и продажу церковного леса, со взысканием, кроме того, с него денежной лени. Но в св. Синоде, куда обратился М. с жалобою на консисторию, он был признан невиновным и взыскание с него в количестве 400 рублей за сей лес было снято, и он получил снова священническое место, пробыв без оного с женою и 5 детьми 5 месяцев. Между тем консистория за оскорбительные выражения, допущенные М. в отношении оной в прошении на имя архиепископа Макария, в котором между прочим говорилось, что, «если Литовская духовная консистория так явно и недобросовестно нарушает государственные законы, то мудрый архипастырь не допустит истине страдать без вины и торжествовать иезуитской лжи», предала его гражданскому суду Санкт-Петербургского окружного суда, послав туда уполномоченным истцом от себя секретаря консистории. И сей суд приговорил его к денежному штрафу за оскорбление консистории в 5 рублей.⁶¹

При архиепископе Александре св. Синодом было признано, например, не вполне правильным отрешение от места, с запрещением священнослужения, в 1881 года, священника И. К., виновного в столкновении с полицией, причем преп. Александр ходатайствовал пред св. Синодом еще об удалении оного из Гродненской губернии в Великороссию. Между тем св. Синод, в виду жалобы священника коп. на то, что он отрешен от места только по одному доносу полиции, а равно также и в виду того, что прихожане в поданном прошении епархиальному начальству свидетельствовали о политической благонадежности своего священника и что Гродненским губернатором не было возбуждено в гражданском ведомстве преследования против коп., признал его виновным только за неуместный разговор с полицейским урядником и крайне неприличное по его сану суждение о действиях полиции, а потому предписал оставить его только в запрещении и на эпитимии в монастыре впредь, до усмотрения епархиального преосвященного, не переводя в Великороссию.⁶²

При пр. Алексии подобного рода примеров быть не могло, так как необоснованность консисторских решений не могла укрыться от его проницательного взора. Так, по поводу дела о священнике коп., который обвинялся в нетрезвой жизни, и относительно которого уже было состоялся обвинительный приговор, архипастырь в своей резолюции на этом протоколе указал консистории на то, что она постановила определение, не имея пред собою самой существенной части в настоящем деле – отзыва подсудимого, без которого нет возможности постановить правильный приговор. Кроме того, он указал еще на неполноту следствия по сему делу и предписал консистории потребовать от обвиняемого священника отзыва по взведенным на него обвинениям в месячный срок, а следователю – дополнить следствие указанными им обстоятельствами и «за тем уже, не переписывая докладной части, постановить определение, которое окажется справедливым, согласно со вновь доставленными данными и свидетельскими показаниями, на которые в настоящем мнении консистории совсем не было обращено внимание».

В другом случае, когда консистория, по доносу благочинного, постановила было оштрафовать священника Н. 15 рублями в пользу епархиального попечительства за невнимательность к служебным обязанностям, пр. Алексий предложил консистории сперва потребовать от сего священника объяснения по содержанию донесения благочинного в недельный, со дня получения им указа, срок и, уже по получении объяснения, постановить определение, которое окажется справедливым. Иначе он отнесся к постановлению консистории относительно освобождения от ответственности не явившихся, по требованию судебного следователя для привода к присяге, священников, предписавши консистории оштрафовать их 3 рублями каждого в пользу попечительства о бедных духовного звания, как не явившихся без уважительной причины к приводу к присяге.

Таким образом, уже из сказанного нами о деятельности Литовской духовной консистории видно, что она не всегда стояла на высоте своего назначении быть аккуратным, основательным и беспристрастным органом епархиального управления, служа ближайшим помощником в этом своему епархиальному архиерею.⁶³

В виду того важного значения, какое представляет собою консисторский архив в разных отношениях, говоря о Литовской консистории, хотя кратко, скажем о состоянии оного. До поступления на должность секретаря консистории Смирнова в 1869, архив консистории сохранялся не в надлежащем порядке. Об этом свидетельствует донесение сего секретаря, последовавшее по поводу указа св. Синода о разборе консисторского архива особо назначенными для того комиссиями, в коем он говорил, что 1) копии указов св. Синода за 1843, 1865–1868 годы не имели описей или оглавлений и в них были переплетены не все указы св. Синода. 2) Описи дел для сдачи в архив от столоначальников отступали от узаконенной уставом формы в том отношении, что писались не по родам дел, и отдельных описаний секретных дел не было ни у столоначальников, ни в архиве. 3) Дела в столах не были сданы в архив более чем за три года. 4) Распорядок дел, актов и книг в архиве отступал от узаконенного уставом консистории порядка, на таковое отступление не было испрашиваемо разрешения архиепископа, с донесением о том св. Синоду, причем, кроме того, не было в архиве особого, за замком и печатью консистории, шкафа для секретных дел и бумаг. 5) реестр дел, принятых в архив, веден был не в хронологическом порядке и не по родам дел; но и в этом виде был доведен только до 1863 года (вместо 1866); алфавитный же указатель делам вовсе не соответствовал своему названию и узаконенной форме. 6) Не было шнуровой, по уставу, книги, а была только черновая тетрадь для записи как выдачи для справок столоначальникам дел, так и возвращения их с распиской. 7) В архиве оказалось не малое количество дел и отдельных бумаг, не внесенных в архив и архивариусу, по его словам, неизвестных по содержанию.

По поводу сего доклада секретаря, консистория определила назначить комиссию из казначея консистории, архивариуса и еще одного или двух канцелярских чиновников, по усмотрению и избранию секретаря, с тем, чтобы эти чиновники немедленно занялись, насколько позволяли другие текущие занятия их, под руководством секретаря, приведением в порядок архива. В сем же году часть консисторского архива была перенесена в помещение при кафедральном соборе. Для разбора же и описания части оного, секретарь обратился с просьбою к преподавателям семинарии о помощи в этом деле, заявив при том, что комиссия не будет стеснена никаким сроком относительно окончания разбора. За образец описания дел секретарь предложил описание синодального архива – первый выпуск, указанный самим св. Синодом. По резолюции архиепископа Макария, была составлена для означенной цели комиссия, председателем которой был назначен священник Дмитревский, а членами – преподаватели семинарии А. Д. и И. Щ., коим было разрешено брать дела и на дом. Впрочем, никаких следов деятельности сей комиссии по упорядочению консисторского архива не сохранилось.⁶⁴

После духовной консистории, ближайшими и главнейшими помощниками епархиального преосвященного в деле управления епархией были благочинные. В Литовской епархии они свое важное значение унаследовали еще от времен унии, когда они являлись на своих ежегодных съездах или конгрегациях в каждом благочинии в роли экзаменаторов малограмотных священников, раздавали миро священникам и объявляли им указы епархиального начальства. В их заведывании иногда находилось до полусотни церквей, и они занимали лучшие приходы в епархии.⁶⁵

Подготовляя воссоединение униатов, пр. Иосиф обратил особенное внимание на благочинных, как своих ближайших помощников, почему и велел вызывать их для испытания в консисторию в Жировицы. Насколько благочинные могли оказать противодействие делу воссоединения, можно видеть из того примера, который имел место в Новогрудке, где 60 священников, во главе с своим благочинным, подали было пр. Иосифу прошение относительно того, чтобы их не снабжали новыми служебниками Московской печати. Пр. Иосиф, не вступая по сему поводу в рассуждения с священниками, ограничился строгим выговором благочинному, которому при этом заметил, что, если он через 3 дня не привезет письменного отречения от сего прошения подавших оное священников, то будет отрешен от места и отправлен в монастырь. Угроза настолько повлияла на благочинного, что в назначенный срок он привез письменное отречение от поданного прошения подведомственным ему духовенством.⁶⁶ И после воссоединения униатов, когда районы благочиний сократились, благочинные продолжали сохранять, хотя и не в такой значительной степени, как прежде, свое влиятельное положение в среде подведомственных им причтов и доверие в себе епархиального начальства, которое, не только при митрополите Иосифе, по и при приемниках его по Литовской кафедре, свои отчеты по состоянию епархии за тот или другой год составляло, главным образом, на основании данных, доставленных благочинными епархии.⁶⁷

Что касается до числа благочиний Литовской епархии, то оно не всегда было одинаково, то увеличиваясь, то уменьшаясь, по усмотрению епархиального преосвященного.

Так в 1840 году по Гродненской губернии было 16 благочиний;⁶⁸ по Белостокской области – всего 3 благочиния,⁶⁹ в Виленской губернии – 5 благочиний;⁷⁰ в Волынской губернии – 10 благочиний;⁷¹ в Киевской губернии – 4 благочиния⁷² и в Подольской губернии – одно благочиние – с благочинным священником Виктором Лабейковским. Между тем, в том же 1840 Высочайше повелено было в бывших пределах Виленской губернии 5 благочиний распределить так: три благочиния – для уездов Виленского, Ошмянского и Завилейского, одно – для Ковенского и Россиенского уездов и одно – для Вилкомирского, Понсвежского, Ново-Александровского, Шавельского и Тельшевского уездов, причем благочинным последних трех округов в вознаграждение за исполнение сей обязанности было положено по 50 рублей серебром, а прочие благочинные имели пользоваться таковым вознаграждением из особых источников.⁷³ До сего же времени все древле-православные церкви в Виленской губернии, находившиеся в зависимости от Полоцкого епархиального управления,⁷⁴ состояли под ведением одного Виленского благочинного, архимандрита Св. Духовского монастыря Платона, что, конечно, стало для него обременительным, после воссоединения униатов.⁷⁵ Между тем, в 1841, за отчислением от Литовской епархии части воссоединенных церквей и духовенства к древле-православным епархиям, в ней осталось только 24 благочиния.

С течением времени, число благочиний по Литовской епархии увеличилось. Так в 1847 году по распоряжению пр. Иосифа, Виленское благочиние было разделено на два – Виленское и Трокское, причем благочинным Виленским был назначен протоиерей Гомолицкий, а Трокским – священник Стоянович. В 1856 в Виленской губернии число благочинных было 9, в Гродненской – 18 и Ковенской – 3 и 3 благочинных монастыря. В 1857 году, по поводу замеченных ревизией многих неисправностей по Дисненскому уезду и другим благочиниям, что происходило, с одной стороны, от нерадения благочинных, которые часто не исполняли даже те распоряжения, которые были сделаны ревизорами в предшествующие ревизии, а с другой – и от обременения их множеством дел, превышавшем их силы, митрополит Иосиф, согласно с мнением пр. викария Филарета, церкви Дисненского уезда разделил на 4 благочиния: Дисненское – с 10 церквами, Друйское – с 9, Глубокское также с 9 и Поставское – с 11; церкви Слонимского уезда – на 5 благочиний: Слонимское, Дзенциольское, Деречинское, Коссовское и Бытенское, а церкви Гродненского уезда – на 3 благочиния: Гродненское, Скидельское и Лашанское; церкви Кобринского уезда – на 5 благочиний: Кобринское, Черевачицское, Антопольское, Бездежское и Яновское; церкви Пружанского уезда – на 3: Пружанское, Шерешевское и Селецкое; церкви Волковысского уезда – на три: Волковысское, Подоросское и Свислочское; церкви Лидского уезда – на 2: Лидское и Щучинское; церкви Ошмянского уезда – также на 2: Ошмянское и Волошинское; церкви Бельского уезда – на 3: Бельское, Дрогочинское и Клещельское; церкви Вилейского уезда – на 4: Вилейское, Молодечненское, Мядзиольское и Радошковичское и церкви Брестского уезда – на 5 благочиний; Брестское, Влодавское, Чересское, Каменец-Литовское и Высоколитовское.

Впрочем, изменения как в числе, так и составе благочиний, происходили и в последующее время. Так в 1872 было составлено новое расписание благочиний, а именно: по Виленской губернии были благочиния – Виленское, из 12 церквей; Шумское – из 5; Трокское – из 6; Ошмянское – 14; Воложинское – 12; Вилейское – 15, Мядельское – 10; Молодечненское – 18; Дисненское – 12; Глубокское – 14; Друйское – 14; Свенцянское – 9; Лидское – 12; Шучинское – 10, итого 14 благочиний.

По Гродненской губернии – Гродненское, из 14 церквей; Велико-Берестовицкое – 10; Брестское – 20; Влодавское – 14; Высоколитовское – 18; Каменец-Литовское – 15; Кобринское – 12; Черевачицкое – 12; Антопольское – 11; Ивановское – 14; Бездежское – 12; Слонимское – 13; Дятловское – 13; Коссовское – 14; Бытенское – 11; Волковысское – 18; Подоросское – 14; Пружанское – 10; Селецкое – 8; Шерешевское – 10; Белостокское – 12; Бельское – 14; Дорогичинское – 12; Клещельское – 10; Сокольское – 9.

И по Ковенской губернии – Ковенское, с 9 церквами; Шавельское – 5; Вилкомирское – 5; Ново-Александровское – 6, и единоверческое – 44-ое благочиние – из единоверческих церквей – Ковенской, Каролишской и Ново-Александровской. При этом, в 1880, по предписанию архиепископа Александра, причты женских монастырей Литовской епархии были подчинены ведению общих благочинных белого духовенства, а не благочинного монастырей, как то было прежде.⁷⁶

И по настоящее время все эти благочиния, за исключением особого – для единоверческих церквей, остаются без перемены названий, с изменением только количества церквей, принадлежащих к известному благочинию, так как единоверческие церкви приписаны к ближайшим благочиниям и, кроме того, открылось несколько новых приходов.

Что касается до перечисления церквей от одного благочиния к другому, то оно, хотя и допускалось иногда, но только по уважительным причинам. Так в 1849 пр. Иосиф перечислил Дзенциольскую церковь к Свислочскому благочинию из Волковысского, на основании донесения пр. Игнатия о том, что эта церковь, находясь между церквами Свислочской и Белавицкой – Свислочского благочиния, отстояла в большом расстоянии от церквей Волновысского благочиния и потому, при пересылке циркулярных предписаний по благочиниям, упомянутые церкви, находящиеся на пути, приходилось миновать для передачи бумаг в следующую церковь своего благочиния.

Между тем, когда в 1841 священник Юрбургской церкви Смолич с своим причтом, по неудовольствию на своего Ковенского благочинного протоиерея Мироновича, просил о перечислении этой церкви к другому благочинию, и когда консистория положила было перечислить ее, хотя временно, к Виленскому благочинию, пр. Иосиф не только не согласился с этим мнением, но даже положил такую строгую резолюцию: «священники подчиняются тому или другому благочинному не по их желанию и прошению, но по усмотрению епархиального начальства, и потому просьба причта Юрбургской церкви о перечислении оной к Виленскому благочинию заслуживает скорее взыскания, нежели удовлетворения, тем более, что церкви Ковенского и Россиенского уездов назначены в состав Ковенского благочиния по Высочайше утвержденному положению св. Синода».

Точно также было отказано священнику Старокрасносельской церкви Радошковичского благочиния Клодницкому в 1841 в его просьбе о перечислении его церкви к Молодечненскому благочинию, вследствие якобы притеснений от местного благочинного Сцепуры, на том основании, что дело это касается его самого лично, а не церкви и прихожан.

Избрание благочинных во все время управления Литовской епархией пр. Иосифа принадлежало епархиальному начальству. Но пр. Макарий в скором времени, по вступлении на Литовскую кафедру, признавая, с одной стороны, на основании опыта в его прежней епархии, выборное начало на должность благочинных, их помощников и депутатов, наиболее благонадежным,⁷⁷ а с другой стороны – принимая во внимание желание самого духовенства Литовской епархии, не раз уже выраженное ему при обозрении им епархии,⁷⁸ предоставил избрание благочинных, их помощников и депутатов, самому духовенству, посредством закрытой баллотировки, через каждые 4 года.

Дли избрания сих лиц в каждом благочинии должны были собираться все священно-церковнослужители, без всякого исключения, а те из них, которые не могли по какой-либо уважительной причине явиться лично в общее собрание, имели право уполномочивать других лиц, одного ними сана, для подачи их голоса. Распорядителем такого общего собрания духовенства в каждом благочинническом округе являлся местный духовник, который определял, по предварительном соглашении с духовенством своего округа, и извещал, где и в какое число первой половины октября месяца быть общему собранию духовенства и заправлял самым ходом выборов, рапортуя о том епархиальному преосвященному и представляя ему самые выборные листы. Общее собрание духовенства должно было для каждой должности избрать не менее двух кандидатов, причем самые выборы должны были непременно совершаться в церкви и пред началом их отправляться молебствие. При самых выборах, посредством тайной баллотировки, сперва должны были подавать свои голоса протоиереи и священники, а потом диаконы и, наконец, причетники. О каждом баллотированном должно было показываться в выборных листах, подписанных всеми участвовавшими в выборах, особо, сколько он получил голосов избирательных и неизбирательных от протоиереев и священников, и сколько от других. Архиепископ Александр в 1879 году, без нужды, еще более осложнил избирательный процесс по благочиниям должностных лиц, предписав, чтобы духовенство подвергало баллотировке при выборах не двух только кандидатов, а всех священников, имеющих право на известную должность по своему образованию и не состоящих под судом.

Насколько выборные благочинные оправдали доверие к ним пр. Макария, об этом скажем ниже. Теперь же отметим тот факт, что вообще многие благочинные Литовской епархии оказывались не удовлетворявшими своему назначению. К общим служебным их недостаткам должно отнести медлительность в доставлении нужных сведений епархиальному начальству, или представление сведений и донесений неправильных, и даже допущение неправильных действий по отношению к подведомому им духовенству, хотя, впрочем, нельзя не заметить, что епархиальное начальство иногда взыскивало с одних благочинных за то, в чем они не были повинны, и в то же время снисходительно относилось к важным проступкам других благочинных.

Вообще не благоволением епархиального начальства, особенно в лице протоиерея Гомолицкого, пользовались благочинные из древле-православных священников. В числе таковых, например, был Ковенский благочинный Миронович, который, получая частые выговоры от консистории, однако, несмотря на все свои просьбы, не получил увольнения от должности благочинного.⁷⁹ Так, когда он в 1847 подал просьбу об увольнении его от сей должности, ссылаясь на слабость своего здоровья и старость, то получил предложение от пр. Иосифа, если его здоровье, действительно, так расстроено, уволиться и от всех других занимаемых им должностей, как-то: настоятеля Ковенского собора и законоучителя. Когда же Миронович подал объяснение, в котором указал на то, что, по долговременному своему служению церкви, он, действительно, расстроил свое здоровье, в доказательство чего представил медицинское свидетельство, пояснив при том, что управление Ковенским благочинием не тяготит его по малому числу церквей, но тяготят его расстояния оных но 4 уездам, составляющие круговой объезд в 455 верст, и просил не лишать его других должностей, как доставляющих содержание ему с семейством, а по должности благочинного – дать ему помощь назначением письмоводителя из членов соборного причта для отписки дел и назначением ему помощника по должности благочинного не священника Смолича, жившего в Юрбурге, а Шавельского-Страшкевича, как жительствовавшего в центральном пункте Ковенской губернии, консистория Литовская, несмотря на всю видимую основательность просьбы Мироновича, отказала ему и временно оставила его при занимаемых должностях, «делая ему то снисхождение, что он, в случае невозможности, за болезнью, продолжать дальнейшее служение по должности благочинного, может представить епархиальному начальству новое прошение об увольнении его, как от должности благочинного, так и от протоиерейской должности при Ковенском соборе».⁸⁰ Конечно, Мироновичу не оставалось ничего более, как воспользоваться предложенным ему с такой злою иронией со стороны консистории снисхождением, т.е. остаться при всех занимаемых им должностях, из опасения лишиться куска хлеба.

Совсем иначе отнесся пр. Макарий к преемнику Мироновича по должности, как настоятеля Ковенского собора, так и благочинного, протоиерею Суханову, подавшему прошение в 1871 об увольнении его от должности благочинного, по слабости здоровья, написав на оном: «уволить почтенного протоиерея, согласно его просьбе от должности благочинного, которую он проходил столько лет (30 лет и 5 месяцев) и с постоянною ревностью», причем не нашел никаких препятствий к оставлению Суханова при одной должности настоятеля собора и к возложению обязанности благочинного на второго священника Ковенского собора В. Попова. И уже только после смерти протоиерея Суханова, снова соединились в одном лице протоиерея Попова обе должности, настоятеля Ковенского собора и благочинного Ковенского.

Несравненно большею снисходительностью епархиального начальства при пр. Иосифе пользовались благочинные из воссоединенного духовенства. Это видно из того, например, что в 1844 благочинному Довилейскому – Окуличу, заподозренному неоднократно в лихоимстве и в несправедливом отношении к подведомому ему духовенству, пр. Иосиф только дал предостережение, что, в случае дальнейших проступков против должности, будет отрешен от оной.⁸¹ И только в 1853, заметив, что но управлению Довилейским благочинием оказываются постоянные неисправности и запутанности в делах, и приписывая это пожилым летам Окулича и его образованию, пр. Иосиф уволил его от должности, объявив ему однако признательность за долговременную и усердную (!) службу и даже сделал представление в св. Синод об оставлении за Окуличем пособия, в виде пенсии, из получавшегося им доселе оклада в 50 руб. серебром по должности благочинного. Довилейское же благочиние переименовал в Молодечненское и на место Окулича благочинным назначил священника Молодечненской церкви И. Ивановского.⁸²

Другой пример: в 1848 Коссовский благочинный протоиерей Центковский за растрату 160 руб. 44 коп. из сумм, отпущенных на жалование причтам, был только отрешен от должности благочинного,⁸³ причем сам пр. Иосиф уплатил за него из своих сумм 100 руб. 44 коп., не пожелав подвергать его законному взысканию, во внимание к его долговременному служению и стеснительному семейному положению.⁸⁴

Третий благочинный – Шостаковский в 1847 растратил 2555 руб. остаточных сумм от не замещения некоторых приходов членами причта, а консистория ограничилась только тем, что уволила его от должности благочинного и произвела опись и продажу его имущества, причем не достававшие 478 руб. взяла заимообразно из сумм, оставшихся от продажи разных пробельных листов, печатанных до 1854 в Виленских типографиях. Еще более неблаговиден был поступок Антопольского благочинного протоиерея Горбацевича, который, при обозрении церквей в 1840, приняв находившуюся в Мотольской церкви древнюю монстрацию стоимостью в 150 руб. для отсылки в консисторию, обнадежил прихожан, что они за это получат для церкви что-нибудь другое. Между тем, когда они просили Горбацевича о снабжении церкви фелонью и богослужебными книгами, Горбацевич ответил им, что он эту монстрацию представил в консисторию. Но здесь её не оказалось, и консистория, вместо того, чтобы отрешить от должности такого нечестного благочинного, ограничилась одним вычетом из его жалования 105 руб., которые и передала в Мотольскую церковь.

К числу негодных благочинных относился и Друйский протоиерей Стукалич, который, между прочим, занимался корчемничеством, так как из дел консисторских видно, что он в 1844 получил разрешение от губернского правления на постройку на фундушевой земле Чересской церкви корчмы для продажи горячих напитков. За медлительность и неправильность в донесениях епархиальному начальству и за многие другие проступки Стукалич в 1852 был уволен от должности благочинного и переведен к другому месту, а в 1870 году, между прочим, за незаконное венчание браков, был лишен священства и определен причетником.

Недовольный вообще действиями благочинных своей епархии, пр. Иосиф в 1850 предложил консистории строже следить за благочинными, так как они небрежно смотрели за духовенством не только в отношении поддержки церквей и церковных домов, но и в других отношениях, – как-то, за правильным ведением метрических книг и других ведомостей, за соблюдением порядка и чистоты в храмах Божиих и в домах, занимаемых церковными причтами, за правильным совершением богослужения, за поведением священников, за наставлением прихожан в истинах веры и изучением необходимых молитв, словом, за точным исполнением обязанностей, лежащих на каждом из лиц духовного ведомства, предупредив благочинных, что они сами за слабое смотрение или небрежение подвергнутся ответственности, по силе благочиннической инструкции.

Для избежания же всяких недоумений относительно того, с кого следует взыскивать в том или другом случае за допущенные беспорядки или небрежение, пр. Иосиф поставил в обязанность консистории сделать распоряжение о том, чтобы при каждой приходской церкви была заведена книга для записывания в оной официальных предписаний и распоряжений начальства и чтобы, при осмотре благочинными церквей, они записывали в эту книгу замеченные ими недостатки, с отметкой там же, что они именно приказали священникам исправить или восполнить.⁸⁵ Впрочем, многие благочинные, и после сего предписания пр. Иосифа, продолжали оставаться теми же нерадивыми и медлительными духовными чиновниками, как и прежде, так что пр. Иосиф вынужден был в 1852 оштрафовать 9 благочинных и 9 духовников за непредставление в срок – первыми клировых ведомостей, а последними – исповедных росписей.

Как на образцового благочинного при пр. Иосифе должно указать на Брестского благочинного из древле-православных священников, протоиерея Соловьевича, который не только исполнял добросовестно все распоряжения епархиального начальства, но даже входил к оному с такими представлениями, доставление которых это начальство, сочло полезным сделать обязательным и для остальных благочинных Литовской епархии. 'Гак он первый, по собственному почину, представил в 1841 году пр. Иосифу донесение о том, как совершалось в течение сего года богослужение по церквам его благочиния, и он же первый доставил ему ведомость об учениках Брестского дворянского училища, обучающихся закону Божию православного исповедания, с аттестацией их успехов. По поводу сего донесения, пр. Иосиф предложил консистории доставить ему справки о бывших по сему предмету распоряжениях, из которых выяснилось, что подобные сведения представлялись только в Минской епархии, по распоряжению бывшего Минского преосвященного Евгения; и пр. Иосиф нашел полезным, чтобы эти сведения доставлялись и всеми благочинными Литовской епархии. Этот же благочинный в 1841 доставил сведение о том, что в его благочинии за вторую половину года священники, при всяком благоприятном случае, наставляли своих прихожан в повиновении власти, и что во всем благочинии не оказалось ни одного противящегося власти.⁸⁶ И на основании его рапорта, пр. Иосиф обязал всех благочинных представлять своевременно подобного же рода рапорты.

Соловьевич же счел своим долгом обратить внимание епархиального начальства в 1840 на то, что в Гершоновичском приходе его благочиния значилось по метрическим ведомостям умерших от оспы за 2 месяца 25 детей и просил его войти в сношение с врачебною управою относительно распространения в народе прививания оспы. Консистория одобрила его предложение и просила Гродненское врачебное управление о принятии деятельных мер против распространения этой болезни.

Говоря вообще о неисправности благочинных при митрополите Иосифе, состоявшей всего чаще в несвоевременном представлении отчетностей, а также неверной аттестации подведомого им духовенства, нельзя умолчать и о том, что Литовское епархиальное начальство, в лице консистории, иногда ставило благочинным в вину то, за что они заслуживали бы одобрения. Так в 1847, по поводу жалобы Дисненского благочинного Соловьевича на священника Турцевича за не доставление ему годичных отчетов, что произошло, по объяснению сего священника, по болезни дьячка, обязанного переписывать отчетные ведомости, консистория, хотя и сделала выговор Турцевичу за то, что он не переписал сам отчет, но не оставила без замечания ни в чем неповинного благочинного, поставив ему в вину то, что он «доносил о Турцевиче, не узнав причины не доставления им ведомостей отчетных». Еще несправедливее поступила консистория с благочинным священником Можайским,⁸⁷ который в 1847 донес консистории на Свислочского священника Гомолицкого⁸⁸ за вымогательство им платы за исповедь, под предлогом якобы на постройку колокольни.

После двукратных объяснений со стороны благочинного и Гомолицкого, консистория признала последнего правым, не поставив даже на вид ему всю неуместность сбора на постройку колокольни при исповеди, так как это прихожанам могло показаться вымогательством за исповедь, хотя и под благовидным предлогом, и тем более, что св. Синодом было строжайше воспрещено духовенству Литовской епархии вымогать плату за требы, на что указывал в своем объяснении консистории и благочинный Можайский. По этого еще мало: консистория сама аттестовала священника Гомолицкого в клировых ведомостях за 1847 за «его похвальную ревность ко храму Божию домостроительным и ревностным в благоустройстве своей церкви», а благочинного Можайского за его «якобы ложный донос по каким то проискам» на священника Гомолицкого и «за заведение напрасной и обременительной переписки для епархиального начальства» оштрафовала 5 руб. и при том не в пользу попечительства о бедных духовного звания, как обыкновенно, а в пользу Свислочской церкви.

Пр. Макарий в скором же времени, по вступлении на Литовскую кафедру, потребовал от консистории список благочинных, с показанием 1) времени назначения каждого из них на эту должность, лет от роду и степени образования; 2) числа церквей каждого благочиния; 3) все ли они исправны по должности и представляют ли в срок требуемые от них бумаги, а в отношении неисправных – были ли приняты епархиальным начальством меры взыскания и какие именно; 4) все ли благочинные благонадежны к прохождению этой должности и, если есть неблагонадежные, то кто именно. Когда же консистория представила, как неисправных, троих благочинных: Бельского – протоиерея Маркевича, Друйского – священника Бирюковича и Дзенциольского – священника Паньковского, пр. Макарий велел объявить им, что, если они и впредь не будут исправны, то будут отрешены от должности. И в своем отчете св. Синоду за 1869 пр. Макарий указал на то, что он уволил двух благочинных от должности за неисправность.

В сем же году, как мы говорили раньше, пр. Макарий ввел выборное начало благочинных, при чем из 45 прежних благочинных осталось на своих местах только 23. Но как известно, выборное начало благочинных далеко не оправдало тех надежд, которые возлагались на него пр. Макарием. Эти выборные благочинные не только не были лучше прежних, избиравшихся самим епархиальным начальством, в отношении, например, аккуратности по службе,⁸⁹ но даже гораздо хуже, как служившие игрушкой в руках избиравшего их духовенства, с одной стороны, а с другой – по малоопытности в делах правления, которая происходила часто вследствие того, что непонравившийся духовенству его избранник, по своей настойчивости в отношении требования от него должного, или по другим причинам, чаще всего личного характера, подвергался остракизму на следующих выборах, и на его место выбирали другого, более покладистого человека, причем, при самом выборе, происходили очень часто бурные сцены между партиями, выставлявшими каждая, своего кандидата.

Постоянные жалобы пр. викариев, после каждого обозрения епархии, на выборных благочинных за их неаккуратность и слабое смотрение за духовенством, служили достаточным подтверждением того, что выборные благочинные не оправдали тех надежд, которые на них возлагались сторонниками выборного начала, и что глубоко был прав Московский митрополит Филарет, который высказался положительно против выборного начала благочинных, находя, что подобные благочинные, созданные балотировкой, и которых благочинническая жизнь ограничена только 3 или 5 годами, не будут иметь сильного влияния на усовершение подведомых в дисциплине, нравственности и усердии к делам службы, в сравнении с теми, которые избирались самим архиереем из лиц благонадежных, о которых составилось доброе понятие, видя их усердие по делам службы и во время обозрения епархии и, сверх того, принимая в рассуждение и мнение консистории.⁹⁰

Как известно, в 1881 году св. Синодом было отменено выборное начало благочинных, причем некоторые из них, как, например, Т. благочинный священник П. и В, – священник Р. были уволены от сей должности за слабое смотрение за своим благочинием, и на место выборных благочинных были избраны и утверждены епархиальным начальством благочинные, исключительно по его усмотрению. Конечно, и при таком назначении благочинных, некоторые из них оказывались недостойными того доверия, которое им было оказано епархиальным начальством, и потому устранялись от должности.

Особенно строгим, хотя и вполне справедливым, отношением к благочинным отличался архиепископ Алексий, который требовал от них, чтобы они знали все, что надлежало им знать относительно поведения подведомых им причтов и состояния церквей и безотлагательно и правдиво доводили до сведения его обо всем, заслуживающем внимания. Посему, отличая одних благочинных за исправность их по службе, архипастырь неаккуратным делал строгое внушение и даже отрешал от должности. Так, по поводу возникшего дела о якобы необыкновенном явлении крови на иконе распятия Спасителя в П. Христо-рождественской церкви, пр. Алексий, справедливо недовольный действиями местного благочинного в сем деле, на первый раз ограничился⁹¹ только строгим замечанием ему и внушением, чтобы обязанности, возлагаемые на него доверием епархиального начальства, исполнял строго и в донесениях на непроверенных слухах не основывался, под опасением увольнения от должности. Когда же этот благочинный оказался виновным по делу о крестьянине Т., искавшем освобождения его от православия, показав его не присоединившимся, то пр. Алексий удалил его от должности.

Другой благочинный получил сперва только замечание за небрежное обращение к своему начальству в формальной бумаге. Когда же он оказался виновным и вторично, по поводу представления клировой ведомости одной церкви, тогда владыка предложил консистории дать свое мнение, возможно ли принимать ведомости, наполненные укоризненными и бранными выражениями против епархиального начальства, против лиц высшей светской администрации и других, а вместе дать мнение и о том, возможен ли благочинный, без рассмотрения препровождающий таковые ведомости епархиальному начальству, и не в первый раз, а составителя сих бранных писаний рекомендующий с наилучшей стороны. И благочинный этот, конечно, был удален от должности. Относительно третьего благочинного пр. Алексий предложил консистории потребовать от него объяснения, почему он в клировых ведомостях не показал судимости священника коп., которого он должен был удалить от места, поручив особому надзору благочинного.⁹²

Но говоря о недостатках в деятельности многих благочинных Литовской епархии за обозреваемый нами период времени, особенно их неаккуратности в доставлении отчетностей, нельзя умолчать о том, что это происходило отчасти, вследствие недостатка материального вознаграждения и даже полного отсутствия оного у некоторых благочинных. Как мы уже ранее указали, лишь немногие благочинные и то в первое время, после воссоединения, получали назначенный еще униатским благочинным оклад жалования за исполнение сей обязанности в 50 рублей серебром. Между тем, от благочинных требовали, чтобы они, по крайней мере, 2 раза в год обозревали свое благочиние и доставляли разные рапорты и бумаги. Понятно, что объехать хотя раз в год, например, такое благочинение, как Ковенское, обнимавшее при благочинном Мироновиче 455 верст, сопряжено было с большими личными расходами благочинного. и вопрос о вознаграждении благочинным поднимался неоднократно в Литовской епархии, разнообразясь только во взглядах на способ и источник дарования оного. Не получая жалования, благочинные, пока жалование духовенству выдавалось через них, самовольно делали вычет из оного в свою пользу и даже облагали духовенство другими налогами, как, например, это делал Антопольский благочинный Горбацевич, который требовал от священников на пересылку метрических книг в каждом году и при выдаче их по 1 руб., а иногда 2–3 руб., а если священник, по бедности, не мог дать, то брал из церковной суммы и при том обязывал, чтобы священники, даже по маловажным делам, являлись к нему лично.

Сам пр. Иосиф в 1843 должен был сделать предписание всем благочинным, чтобы они не вымогали денег от священников, при раздаче им жалования, под опасением строгого взыскания.⁹³ Не получая вознаграждения за свою должность, некоторые благочинные выражали желание пользоваться хотя правом бесплатного перевоза через реку, а иные – определения бесплатных писцов в их. канцелярию. Так в 1840 Гродненский благочинный обратился с просьбою к Гродненскому губернатору о не взимании с него платы за перевоз через все мосты, когда он проезжает по служебной надобности, и Гродненское губернское правление разрешило ему это под тем, впрочем, условием, чтобы он каждый раз представлял перевозчикам надлежащее удостоверение. Между тем, когда благочинные обращались с подобными просьбами в консисторию, прося ходатайства её в сем случае пред гражданским начальством, они получали отказ от епархиального начальства в просимом, как это было в 1847 с Свенцянским благочинным, просившим консисторию снестись, с кем следует, о том, чтобы все духовные лица, отправляющиеся по казенной надобности, были освобождены от платы за перевоз, и получившим от консистории отказ не только в своем ходатайстве, «якобы за отсутствием на счет сего законоположений», но и даже замечание за самое представление, якобы неуместное, по тому соображению, что «всякое исполнение поручения по службе с самопожертвованием остается во внимании начальства»,⁹⁴ и при том с предупреждением, «чтобы он впредь был разборчивее в представлениях своему начальству».

Точно также отказала консистории в 1850 Скидельскому вице-благочинному в выдаче ему подорожной для разъезда по казенной надобности. Относительно назначения писца в канцелярию просил в 1840 году Бельский благочинный Маркевич, который, ссылаясь на то, что он все поручения и предписания начальства почитает «за святость», предлагал консистории самой обдумать средства для содержания при нем писца из священнических сыновей. Консистории указала Маркевичу, как на кандидата в писцы в его канцелярию, на сына покойного священника Андроновской церкви, Иосифа Тиминского, который не приносил никакой пользы духовному ведомству, так как занимался частным образом письмоводством у станового пристава, и предложила ему самому условиться с ним на счет содержания, указав на то, что в консистории никаких средств на этот предмет не имелось. Маркевич так и поступил. Пружанскому же благочинному Кургановичу, просившему в 1847 году консисторию относительно платы по 15 руб. в год состоявшим при нем рассыльным из сумм или попечительства о бедных духовного звания, или же из сумм, остающихся от не замещения штатных должностей по духовному ведомству Литовской епархии, было отказано в его просьбе.

Точно также не нашла возможным консистория утвердить в 1867 представление Яновского благочинного о вычете 3,5% из жалования причтов его благочиния, якобы согласившихся на выделение оного процента на покрытие канцелярских расходов благочинного, в виду того, что он не представил письменного согласия на это со стороны сих причтов. Из очевидных желаний духовенства прийти на помощь благочинным отчислением известного процента на вознаграждение оных за труды следует указать на таковое желание духовенства Ошмянского благочиния, которое на своем съезде 14 октября 1869 года для выбора кандидатов на должность благочинного и его помощника и депутатов, положило назначить благочинному на неизбежные расходы, несомые им, при исполнении лежащей на нем обязанности, и на канцелярские расходы, из получаемого ими жалования,⁹⁵ как штатного, так и дополнительного, по 2 коп. с рубля, и таковые деньги ежегодно доставлять благочинному, при получении жалования, т.е. в первых числах января и июля, и уплату сих денег производить с 1 января 1870 года.

В случае же исполнения должности благочинного по чему-либо его помощником временно, благочинный обязывался сам, по расчету, отдавать ему из полученного им жалования от духовенства следуемое количество денег. По-видимому, окончательное свое разрешение получил вопрос о жаловании благочинным в 1893 году, когда на епархиальном съезде, состоявшем почти из одних благочинных, или их помощников, было положено вносить на благочинническую канцелярию из личных средств каждого причта по 10 руб. в начале каждого года, при сдаче благочинному годичной отчетности, что и было утверждено епархиальным начальством.⁹⁶

В связи с выборным началом благочинных, депутатов и духовников,⁹⁷ а так же новыми уставами в духовных семинариях и училищах, явились в Литовской епархии съезды духовенства: епархиальные, окружные училищные и благочиннические.

Ближайшим поводом⁹⁸ к учреждению сих съездов послужило, с одной стороны, ходатайство о том духовенства, а с другой – желание самого епархиального начальства облегчить себя от рассмотрения множества таких дел, которые ближе и удобнее могли быть разрешены самим духовенством. Собравшись в 1869 году году для выбора благочинных и других должностных лиц, духовенство Сокольского и Щучинского благочиний пришло к тому заключению, что учреждение сих съездов было бы полезно, как в виду того, что в среде духовенства, особенно в бытовой и служебной его жизни, встречаются очень часто такие дела и недоразумения, которые могли бы быть решены на месте, без всякого вреда и без липшей переписки, при представлении всякий раз таковых недоразумений на разрешение епархиального начальства, так и в виду полезного единения и общения между собою духовенства в служебной и пастырской деятельности.

Пр. Макарий согласился с ходатайством духовенства об учреждении съездов, но предварительно предложил консистории составить нужные для этих съездов правила. Консистория в своем заключении о пользе учреждения благочиннических съездов и советов пошла еще дальше духовенства означенных двух благочиний. По её мнению, эти съезды послужили бы, с одной стороны, к сокращению переписки и числа дел и к скорейшему производству оных. С другой стороны, полагала консистория, в виду того, что Литовская епархия, по своему географическому положению, прилегала к Курляндии и Пруссии и Царству Польскому «и постоянно подвергалась разным злонамеренным действиям, преимущественно направляемым в православную среду, в которой разнородность элементов и шаткость убеждений ставили духовенство в самое затруднительное положение и в невозможность единичными силами противодействовать означенному злу, съезды облегчили бы эту борьбу, при коллективном обсуждении мер, какие, на основании сгруппированных сведений и наблюдений, могли бы быть приняты при всякой случайности».

Указав за тем на то, что «духовенство в настоящее время возводилось на высшую степень порядка, получало другое положение в общественной сфере, почему и со стороны оного необходимо было соответствующее устройство и забота о приобретении новейших (?) данных, способствующих деятельности духовенства в исполнении своего долга, и что уставами семинарий и училищ требуется участие духовенства в деле воспитания и образования будущих служителей алтаря, для чего уже учреждены окружные училищные съезды», – консистория нашла полезным учредить съезды – для решения споров и маловажных дел на местах событий, по примеру третейского суда, – съезды третейские; для обсуждения дел по благочиниям – съезды благочиннические и для рассмотрения дел общих по епархии и учебной части – съезды епархиальные; окружные же училищные съезды – оставить в действии, как учрежденные еще в 1867 году, вследствие указа св. Синода и распоряжения епархиального начальства.

Правила для сих съездов были составлены первоначально самим протоиереем Гомолицким, неожиданно, при либеральном веянии в епархии, превратившимся в либерала из прежнего консерватора, каким заявил себя при митрополите Иосифе; и правила эти консистория предположила было ввести в действие с 1870 года. Но пр. Макарий, поблагодарив в своей резолюции на постановлении о сем консистории Гомолицкого за составление правил и желая знать мнение о них всего духовенства епархии, предложил консистории созвать епархиальный съезд и назначить для оного в январе или феврале следующего года такое время, какое будет признано наиболее удобным для духовенства, с утверждения пр. викария, епископа Иосифа.

По распоряжению пр. Макария, на этот съезд должны были явиться депутаты, избранные по одному от каждых 10 причтов или члены всех окружных училищных съездов епархии, если они так избраны; но могли прибыть и благочинные, и другие священники, по их желанию, но с правом только совещательного голоса. Для обсуждения должны были быть предложены съезду вопросы относительно правил о съездах и предметах, касавшихся местной семинарии и лиц, указанные в приложенной им бумаге, за подписью ректора семинарии, о чем консистория имела заблаговременно известить духовенство епархии.⁹⁹

Открытие первого епархиального съезда началось молебном, который было совершен пр. Иосифом, первым викарием Литовской кафедры, в сослужении ректора духовной семинарии, кафедрального протоиерея и всех депутатов съезда, причем, пред началом заседания, была послана пр. Макарию в Санкт-Петербург благодарственная телеграмма за даруемое духовенству право. При обсуждении же правил для третейского и благочиннического съездов, которые были составлены Гомолицким, правила последнего съезда, с незначительными изменениями и дополнениями, были приняты собранием; правила же третейского съезда, переименованного в третейский суд, были значительно изменены, причем суд сей был допущен только для желающих, а не должен был иметь обязательной силы для всего духовенства. Но так как третейский суд не мог быть приложим ко всем случаям общественной и церковной жизни духовенства, а для благочиннического съезда были назначены свои сроки, и потому он не мог во всякое время разбирать подлежавшие его рассмотрению дела, и в благочинническом округе он должен был составлять как бы высшее в юридическом отношении учреждение, то депутаты съезда признали необходимым учредить в каждом благочинии постоянный благочиннический совет, состоявший из благочинного округа и двух выборных священников на 4 года.

Рассмотрению благочиннических советов вообще подлежали все проступки духовных лиц против должности, благочиния и благоповедения, которые не требовали формального исследования и за которые, по закону, определялось замечание, внушение и выговор, без внесения в формулярные списки, а также просьбы о вознаграждении за ущербы и убытки, жалобы о неуплате бесспорных долгов и нарушении бесспорных обязательств на сумму до 100 руб., иски о личных обидах и оскорблениях, не соединенных с проступками, противными достоинству духовного сана, и которые, по закону, могли быть прекращаемы взаимным примирением. Не менее важная обязанность возлагалась на благочиннические советы это представление аттестации священно-церковнослужителей по клировым ведомостям и доставление епархиальному попечительству, по предписаниям оного, точных сведений о вдовах и сиротах и заштатных священно-церковнослужителях, нуждающихся в пособии от епархии, а также содействие в сборе благотворительных пожертвований в пользу вдов и сирот духовного звания и засвидетельствование о том, в какой мере члены причтов нуждаются в пособии, назначаемом от попечительства.

Еще более доверия оказывалось епархиальным начальством благочинническим съездам, на которые возлагались следующие чрезвычайно важные в церковной жизни обязанности:

1) исследование, посредством взаимных объяснений, правильно ли и согласно ли уставу православной церкви совершается богослужение и не лишено ли оно святости и благолепия неприличною обстановкой, нестройным пением, небрежением и бесчинством, и употребление всех средств к возвышению богослужения;

2) приискание приличных мер к искоренению в прихожанах предосудительных и вредных пороков, предрассудков, суеверий и обычаев, противных духу православной церкви;

3) утверждение народа в вере и нравственности посредством не опустительного проповедания Слова Божия, распространение добрых и святых обычаев православной церкви, приискание способов к усовершенствованию народа к познанию истин православной веры, обучение прихожан катехизису и нужнейшим молитвам и церковному пению, выбор книг для церковных библиотек и для пособия в деле проповеди;

4) приискание мер к возможным успехам православия, охранение прихожан от действия пропаганды, от увлечений и совращений в иноверие и утверждение присоединившихся к православию и развитие в народе образования, учреждение школ в местах, более населенных и применение лучших способов обучения и прочее;

5) обсуждение проектов по устройству и украшению церквей, поддержка и ремонт их и изыскание местных средств к устройству и поддержанию строений, принадлежащих причтам;

6) суждение по неоспоримым фактам о проступках священно-церковнослужителей против должности, восстановление нарушенных хороших отношений лиц из состава причтов к прихожанам;

7) решение жалоб, поступающих во время присутствия съезда, если таковые требовали местного дознания, а также жалоб за убытки и ущербы по долговым обязательствам и по претензиям за посевы и строения и жалоб прихожан на вымогательство причтов за требоисправление, или за несвоевременное удовлетворение их духовных потребностей;

8) представление начальству о награждении лиц из состава причтов, отличающихся особенною ревностью в образовании прихожан, благоустройстве церкви, школ и другими заслугами, выходящими из круга обязанностей;

9) выборы духовных должностных лиц по благочинию и депутатов на съезды;

10) попечение о вдовах и сиротах священно-церковнослужителей;

11) рассуждения по заявлениям депутата училищного округа о состоянии и нуждах училища и воспитывающихся в нем;

12) поверка, правильно ли и своевременно ли исполнены распоряжения начальства и удовлетворены ли требования оного, к кому они относятся; и

13) принятие апелляций на решения третейского суда и благочиннического совета, причем, в случаях, особенно важных и имеющих отношение к духовенству всего благочиния.

Съезду было предоставлено право делать представления епархиальному начальству, с просьбою защиты или наставления, и усвоилась обязательная сила в исполнении всех рассмотренных и решенных дел на съезде благочинническом для всех лиц известного благочиния. Самые постановления съезда безотлагательно должны были приводиться в исполнение благочинным, а в консисторию представлялась только копия с оных, так что епархиальное начальство как бы лишалось права не соглашаться с съездом.

Что касается окружных съездов, которые, как мы уже раньше говорили, были учреждены, по распоряжению св. Синода, еще в 1867 году, причем Литовское епархиальное начальство разделило было всю епархию по числу имевшихся в ней в то время духовных училищ на 4 округа: Виленский, Гродненский, Жировицкий и Кобринский, то местом для этих съездов были назначены те пункты, в которых помещалось училище, а временем, хотя и назначено было в 1867 году – 1 октября и в следующие года – 12 июля, но, при этом, духовенству было предоставлено право, если оно, с течением времени, найдет нужным составить другой съезд в году, определять сроки для сего, по своему усмотрению и по соглашению с училищным или семинарским правлением. А так как предметы занятий сих съездов определялись предложениями епархиальной власти, уставами семинарии и духовных училищ и заявлениями правлений оных, поэтому епархиальный съезд, при рассмотрении правил для съездов других, не стал устанавливать специальных правил для окружных и только дополнил оные тем правилом, чтобы избранные депутаты на эти съезды состояли в этой должности три года, а председатель съезда избирался всякий раз, и чтобы окружной съезд принимал для обсуждения заявления и благочиннических съездов, сделанные через депутатов – членов окружного съезда, причем последние обязывались сообщать благочинническому съезду копии журналов, состоявшихся на окружных съездах.

Указание времени открытия епархиального съезда предоставлялось епархиальному архиерею, и для присутствия на сем съезде, кроме депутатов, избранных духовенством, могли являться и другие священники с правом совещательного голоса. Председатель, избранный на епархиальном съезде, должен был оставаться в этом звании до закрытия съезда и обязывался все протоколы, составленные, на съезде, представить на рассмотрение и утверждение епархиальному архиерею, а бывшие у него бумаги и заявления, при описи, передать в консисторию для хранения. Что касается до занятий съезда епархиального, то оные должны были состоять в обсуждении предметов, изложенных в предложениях епархиального начальства и в заявлениях семинарского и училищных правлений, а равно окружного и благочиннического съездов, переданных начальством.

Предусматривая возможность того, что некоторые депутаты всех трех родов съездов могли иногда не являться на оные, епархиальный съезд установил штраф с них в пользу попечительства о бедных духовного звания, если объяснения их о причине неприбытия на съезд не будут признаны уважительными целым съездом. В случае же возникновения на съезде каких-либо беспорядков, председатель обязывался составить протокол, и, за общею подписью членов съезда, представить оный епархиальному архиерею.

Все означенные правила для съездов, составленные на первом епархиальном съезде, положено было, по утверждении их архиепископом, ввести в немедленное действие по всей епархии, и при том, в виде опыта, на три года,¹⁰⁰ а потом, по указанию оного и обстоятельств, пересмотреть на последнем епархиальном съезде.¹⁰¹

Между тем, на втором епархиальном съезде, согласно указу консистории, было произведено разделение всех причтов епархии по десяткам для выбора депутатов на съезды, считая эти десятки по числу самостоятельных церквей и сопричисляя к ним, как причты городских соборов и женских монастырей, так и причты церквей домовых, учебных и благотворительных учреждений. При этом священнику первой церкви каждого десятка было вменено в обязанность, в случае надобности, собирать свой десяток. Так как, при составлении сего расписания десятков, принималось во внимание, главным образом, только одна численность церквей, то неудивительно, что были допущены несообразности в нем. Так, например, в 17 десятке были поставлены такие церкви, как Евьевская и Кронская – Тройского уезда; Дукштанская, Подберезская и Интурская – Виленского уезда; Козачизненская, Видзская и Каролишская единоверческая – Вилкомирского уезда; Ново Александровская – городская единоверческая и таковая же – Ковенская, т.е. церкви пяти разных уездов и двух губерний, отстоявшие друг от друга на очень значительном расстоянии и состоявшие в разных благочиниях. Странным представляется и то, что в 19 десятке была поставлена первою церковь Подубисская, Шавельского уезда, тогда как Ковенская соборная церковь была зачислена осьмою, несмотря на очевидное преимущество настоятеля сей церкви и вместе с тем благочинного пред священником Подубисской церкви в отношении имения большей возможности собрать, в случае нужды, священников своего десятка в губернский г. Ковну.

Входить в оценку целесообразности и практичности всех тех правил, которые были составлены на первом епархиальном съезде для всякого рода съездов в Литовской епархии, мы не будем. Если даже согласиться с тем мнением, которое было высказано относительно указанных правил для съездов председателем 1-го епархиального съезда, следовательно, лицом, принимавшим близкое и непосредственное участие в составлении оных, а именно: что они, по своей удачности, некоторыми епархиями были приняты почти в целости, а дли других послужили образцом и вошли в некоторые сборники, претендующие на юридическое значение, нельзя, однако, умолчать о том, что правила эти мало имели приложимости в жизни, так как на съездах вообще мало думали о соблюдении установленных для них правил. Представляемая нами далее характеристика деятельности съездов, основанная на фактах, показывает со всею наглядностью, что выборное, начало, дарованное пр. Макарием духовенству Литовской епархии, не оправдало тех надежд, которые возлагал на него, как сам архипастырь, так и духовенство.

Начнем с благочиннических советов. Согласно правилам, установленным для съездов, этим советам, между прочим, было предоставлено право аттестации членов духовенства своего благочиния и определения степени нужды и права на получение стипендии того или другого из учащихся в духовно-учебных заведениях Литовской епархии. Между тем, когда еще только что было даровано пр. Макарием духовенству право выбора благочинных, по клировым ведомостям оказалось, что многие лица, по сим ведомостям, за 1868 год, значившиеся штрафованными и даже состоявшими под судом, за 1869 год отмечены не состоявшими. Не лучше пошло дело и после 1869 года, когда по клировым ведомостям 1875 года оказалось, что благочиннические советы скрыли подсудимость большинства священников, состоявших под следствием и судом за время с 1870 года, не говоря уже о тех лицах, которые были под судом и штрафованы за прежнее время по 1869 год. Даже из псаломщиков, которых в 1875 значилось 540, отмечено было состоявшими под судом и в штрафах 3–5 человек.

Вследствие сего, епархиальное начальство оштрафовало на 5 руб. в пользу попечительства о бедных духовного звания 13 благочинных «за произвольное и умышленное показание неподсудности священников». Это наказание мало помогло делу, потому что в 1876 году, по поводу тех же ведомостей, было замечено, что благочиннические советы, в состав которых входили три лица, ни мало не заботились о пересмотре клировых ведомостей, имея возможность в 2–3 часа пересмотреть до 18 оных ведомостей, и что, всего хуже, – упуская из вида лежащую на них обязанность делать отметки о подсудности тех или других лиц, не делали того, и потому справедливо писал столоначальник консистории Гацкевич в 1877 году что, «после рассмотрения клировых ведомостей на сей год, нельзя не прийти к тому заключению, что все распоряжения епархиального начальства, а равно и предостережения о том, что лица, провинившиеся в неправильном и не точном, составлении клировых ведомостей, будут подвергнуты наказанию, духовенством Литовской епархии не были приняты к сведению и должному исполнению, или по нежеланию, или же вследствие небрежного отношения к делу».

И вина в том, как мы видим, главным образом, лежала на членах благочиннического совета, которые не только не заботились о пересмотре клировых ведомостей и возвращении их священникам для устранения замеченных в них недосмотров и недостатков, кои встречались в таковых ведомостях даже и тех церквей, при которых настоятелями состояли сами благочинные, но и вводили в обман епархиальное начальство, допуская подлоги, в виде намеренного скрывания подсудности духовных лиц благочиния. Вследствие такой недобросовестности сих советов в указанном отношении, указом епархиального начальства от 1 ноября 1886 года было разъяснено духовенству, что на будущее время право аттестации членов клира по клировым ведомостям предоставляется одним благочинным, без участия членов благочиннического совета, в видах, конечно, большей возможности возложить ответственность за неправильную аттестацию на одно лицо, нежели на трех, из коих каждое могло слагать, при случае, вину в том на другое.

А на сколько эти же советы неправильно и, при том, конечно, намеренно, показывали степень нужды того или другого из священно церковнослужителей епархии, желавшего определить кого-либо из обучавшихся в духовно-учебных заведениях епархии своих детей на казенную стипендию, видно из того, что они удостоверяли такие прошения о принятии детей на казенное содержание, в которых в состав семьи включались лица, уже давно вышедшие из неё, например, дочери, выданные замуж даже за священников, причем показывалось, если где упоминалось об этом, что «они не обходятся без помощи родителей». Это обстоятельство обратило на себя внимание пр. Алексия, по распоряжению которого, правление Литовской духовной семинарии, чтобы иметь возможность более справедливо предоставлять ученикам казеннокоштные вакансии, объявило духовенству через епархиальные ведомости о том, что сведения, прилагаемые при прошении об определении на эти места, должны быть составлены с возможною точностью и определенностью, с точным поименованием всех членов семейства, с указанием их местонахождения, а относительно обучающихся в училищах, с пояснением, на каком содержании состоят они; и что те прошения, в которых не будут приложены сведения, подобным образом, составленные и надлежаще удостоверенные, будут оставляемы без последствий».¹⁰²

Таким образом, благочиннические советы, даже и в последнее время, когда члены его стали назначаться епархиальным начальством, не вполне оправдывают свое назначение, и тем более это должно сказать о тех членах сих советов, которые состояли оными, по выбору самого духовенства, и которые, иногда, вместо того, чтобы умиротворять враждующих между собою членов причтов и через то облегчать епархиальное начальство в отношении разбора подобных дел, сами заводили кляузные дела.¹⁰³

Что касается действий благочиннических съездов, то, не отрицая того, что их обсуждению подлежало не мало очень важных вопросов, из которых по некоторым епархиальное начальство нашло нужным сделать соответствующие распоряжения, относительно значительного большинства их справедливость требует сказать, что они также не оправдали своего назначения и подали повод к недовольству вообще выборным началом, введенным в Литовской епархии пр. Макарием. Уже одно обозрение деятельности благочиннических съездов за 1870 год подало повод к тому опасению, что, вместо возможного облегчения трудности громадной переписки епархиального начальства, какая дотоле велась по делам, легко разрешимым на месте общим советом самого духовенства, что и было поставлено одним из мотивов учреждения благочиннических съездов и советов, – съезды эти пойдут к совсем противоположной цели – умножению переписки.

Оставалась, впрочем, еще надежда на то, что «просвещенное духовенство Литовской епархии» на будущих съездах будет строже и точнее держаться в пределах данных правил съездов, точно определивших предметы их деятельности и полномочие;¹⁰⁴ но и эта надежда, как увидим, не оправдалась. Не говоря уже о том, что на благочиннических съездах много времени тратилось на пустые разговоры, возникло не мало жалоб, уже после открытия первых из сих съездов, на действия оных, по причине явно несправедливого решения некоторых дел, причем эти жалобы доходили до сведения самого архиепископа Макария. Такова, например, была жалоба священника Гутовской церкви Гапоновича на действия Ивановского благочиннического съезда, на котором образовавшаяся сильная партия составила неправильные протоколы и произвела неправильно выборы, причем дело дошло чуть не до драки. И жаловавшийся на это священник, не без основания, сравнил способ баллотировки на сем съезде со способом, употреблявшимся во Франции. И хотя консистория оставила было эту жалобу без последствий, однако, когда обратился с жалобою к преосвященному Макарию на действия сего же съезда священник Шеметилло, консистория вынуждена была, по предписанию архиепископа, потребовать донесений от Ивановского благочинного относительно того, какие могли быть причины у священника Ш. к жалобе и рассмотреть, насколько справедливы находящиеся в сей жалобе показания.

В сем же году несколько священников Подоросского благочиния также заявили протест против протоколов, составленных на съезде сего благочиния.¹⁰⁵ Между тем, и само епархиальное начальство, в виду замеченной резкости тона суждений и самого изложения протокола одного из благочиннических съездов, бывшего в мае месяце 1870 года, относительно предложенного епархиальным начальством для обсуждения вопроса о разделе земли между членами причтов, вынуждено было напомнить через Литовские епархиальные ведомости всему духовенству епархии об ответственности председателей съездов не только за правильность совещаний и сообразность их с законами и постановлениями, но и за редакцию журналов и протоколов в отношении к строгому приличию тона суждений и выражений вообще, и тем более относительно начальственных распоряжений и постановлений.¹⁰⁶

А как смотрело само духовенство на эти съезды, видно из сообщений некоторых священников, помещенных в Литовских епархиальных ведомостях,¹⁰⁷ из коих следовало то, что, по мнению одного священника, близко стоявшего к благочинническим съездам, эти съезды вообще не достигали своей цели, так как собиравшиеся на них со своими домочадцами и лошадьми отцы только наносили ущерб хозяину, объедая и опивая его, и в тоже время занимались на съездах неважными делами, причем, хотя в протоколах благочиннических собраний за прежние годы и встречалось много добрых суждений и постановлений,¹⁰⁸ но одни из них оказались мало осуществимыми в жизни, а другие остались только на бумаге. По мнению сего священника, следовало съезды если не совсем закрыть, то, по крайней мере, сократить до одного раза в год.

Другой священник, указывая с иронией на то, что в его благочинии духовенство не может пожаловаться на ущерб, приносимый хозяину благочинническими съездами, причину того поставлял в том, что на благочиннические съезды не приезжали даже и те отцы, которые обязаны быть, если не для совещаний, то, по крайней мере, для выборов должностных лиц. «Они, пишет этот священник, конечно, как и везде избираются. Но как? начало, разумеется, обычное, хорошее: рассылаются всегда заблаговременно по благочинию повестки, что на такое-то число причты должны явиться туда-то на съезд, на коих члены причтов расписываются. Между тем, к назначенному числу из всего благочиния прибыли только причты двух церквей, да и то, вероятно, по оплошности, а знай они, что их соседи не поедут, надо думать, и они также бы поступили, как и оставшиеся, т.е. вручили бы доверенности один другому, а оба вместе – третьему лицу. Но при этом случалось, что и эти уполномоченные лица также не являлись, причем одни из них или вовсе не считали нужным представить причины своего отсутствия при выборах, или же указывали причины, не заслуживающие внимания, например, вследствие заказной обедни, или просто, как один выразился, по причине дальнего расстояния. Между тем, выборы не состоялись, вследствие этого, и прибывшим на оные своевременно приходилось, по получении повестки, готовиться вторично в путь, а с ним вместе и к путевым расходам, приносящим пользу только содержателю корчмы. А с появившимися ничего не делали, о них даже и помину не бывало; доверенности представили – и довольно, хотя, по долгу справедливости, следовало бы составлять акт о появившихся и поступать с ними по существующим правилам».¹⁰⁹

Впрочем, и сами выборы должностных лиц по многим благочиниям происходили весьма неправильно, причем избирателями допускались иногда прямо школьнические проделки. По местам оказалось, что духовники, которые должны были быть руководителями духовенства при выборах благочинных, вяло относились к своим обязанностям, а потому подпадали под влияние лиц, особенно заинтересованных выборами, или же, видимо, прочили в благочинные то свата, то брата и т.д., прерывая и сбивая баллотировку, то вновь требуя оной, под разными мелочными предлогами, если видели, что их клиенты прокатываются на вороных, или же снабжаются минусами и черными бобами. (Способ баллотировки).

При этом выборы, вопреки постановленным правилам, часто, после молебствия в церкви, производились на дому, что, конечно, было не одно и тоже для среды, разделенной по своим стремлениям на партии. В самом избрании места и времени для выборов нередко принимали участие сильные благочинные, иногда сопровождавшие циркулярные отношения к духовенству по делу о выборах своеобразными и самоизмышленными предложениями, не имевшими основания в существовавших правилах, и, таким образом, предварительно подготовляли пререкания.

Злоупотребления относительно выборов продолжались и во все время существования выборного начала. Правда, в № 26 Литовских епархиальных ведомостей за 1879 год, который был посвящен обзору деятельности преосвященного Макария, по поводу перевода его на Московскую кафедру, было замечено, очевидно, для похвалы сему архипастырю якобы за то благо, которое даровал он Литовской епархии в виде выборного начала, что это начало, «после некоторых колебаний, выделения партий и т.п., стало прочною ногою в епархии и почти все выборные лица соответствовали своему назначению», но это заявление должно считать несправедливым, потому что уже в 1880 году на страницах тех же епархиальных ведомостей была помещена жалобная заметка одного священника Литовской епархия, по поводу благочиннических съездов, в которой он писал, что эти съезды – нередко пустой звук, одно лишь название, без всякого внутреннего смысла и значения, пустая трата времени дорогого, по мнении» одних, разорение хозяина, по мнению других, и повод к жгучим спорам и ссорам, по мнению третьих. «Ведь известны факты, писал этот священник, даже официально неопроверженные, что некоторые съезды позволяли себе своего рода шутку: открыв съезд молитвою, тут же заявляли, что все благополучно, а потому следует закрыть съезд, и он закрывался. На одном из сих съездов священник, возбудивший вопрос о возможно лучшем способе преподавания закона Божия в народных школах в благочинии, был встречен смехом. Другому священнику, наскучившему пустым время препровождением членов съезда и предложившему заняться делом, было сказано: «так занимайтесь, коли хотите». И виновниками такой постановки дела на благочиннических съездах этот священник считал благочинных выборных.¹¹⁰

Что касается действий окружных училищных съездов то, не отрицая известной доли пользы, которую принесли они духовно-учебным заведениям своими рассуждениями и постановлениями, направленными ко благу оных, однако, нельзя умолчать о том, что главнейшим недостатком сих съездов было отсутствие спокойной рассудительности в обсуждении вопросов, касавшихся училищной жизни, и часто весьма резкий и неприязненный тон по отношению к училищному начальству. Таково, например, было отношение депутатов Жировицкого училищного округа к училищному начальству, выразившееся в ходатайстве их через первый епархиальный съезд пред архиепископом Макарием о дозволении им подвергнуть баллотировке смотрителя сего училища, его помощника и членов училищного правления от духовенства, на том якобы основании, что состояние сего училища представлялось депутатам училищного округа неудовлетворительным. И, несмотря на видимую голословность заявления сего, епархиальный съезд «единодушно и единогласно» возбудил о том ходатайство пред пр. Макарием, и последний не только согласился на оное, но и, умаляя свой авторитет, как начальника епархии, пред мнением выборных депутатов съезда, положил такую резолюцию, которая ставила всю администрацию училища в положительную зависимость от училищного съезда: «по § 24 нового училищного устава, окружной Жировицкий училищный съезд может и без моего предварительного разрешения производить избрание, посредством закрытой баллотировки, кандидатов на должность смотрителя училища, а также членов училищного правления от духовенства, если признает настоящего смотрителя и членов правления от духовенства несоответствующими своему назначению». Жировицкий же училищный съезд, бывший в 1870 году, снова превысив свои права по отношению к училищу, между прочим, положил было обязать поступающих на место учителей прослужить не менее 4 лет, во избежание от частых перемен учителей расстройства в занятиях учеников, но пр. Макарий на сей раз, хотя и согласился с этим мнением, однако, отказался сделать по оному желаемое распоряжение, в виду неимения в законе на то оснований.

Впрочем, еще более обостренные отношения между окружными училищными съездами и администрацией училища существовали до последнего времени по округу Виленского духовного училища и которые послужили ближайшим поводом к оставлению своих должностей несколькими смотрителями сего училища, хотя, впрочем, и не без вины со стороны их. Всего чаще нежелательные отношения между училищной администрацией и училищными съездами возникали на почве экономической, когда училищное начальство требовало, по тем или другим основаниям, увеличения училищного бюджета, а духовенство округа не хотело соглашаться на это, или же, если и соглашалось, то с тем, чтобы суммы на эти расходы были даны св. Синодом.¹¹¹

Так, при обсуждении сметы в 11444 руб. на содержание Виленского духовного училища в 1872 году депутаты съезда сего округа согласились внести от себя только 2 тыс. руб. и отвечать за них, если не из местных каких-либо средств, то из собственного жалования, отказываясь в то же время от взноса остальных денег, на том основании, что якобы условия быта собственно духовенства, в течение последних 10 лет, заметно, изменились к худшему, по причине чрезмерного возвышения цен на рабочие руки, разорительно влияющего на хозяйство, главную статью обеспечения духовенства, особенно и – с отменою отработки причтовых участков земли прихожанами и отнесением ремонта и снабжения отоплением причтовых домов и строений на обязанность самих причтов, а также с увеличением взносов и пожертвований на разные предметы и нужды, вызываемые обстоятельствами епархии, падающими, по преимуществу, на личные средства священников.¹¹²

Ссылаясь в тоже время на другие епархии, духовенство указывало на то, что взнос в них на училища, по новым уставам и штатам, возложен почти всецело на церковные капиталы, достигающие значительных размеров, тогда как в Литовской епархии, особенно по Виленской и Ковенской губернии, церковные капиталы весьма незначительны, иной раз до 10 руб., и нет, де, возможности увеличить их при грошовых взносах.

Вообще духовенство Виленского округа находило, что, с одной стороны, нельзя было ожидать прямого содействия народа такому полезному учреждению, как содержание духовных училищ, так как в пределах Виленского училищного округа многие благотворительные операции, как, например, свечная прибыль отчасти не привилась к народу надлежащим образом, отчасти же парализовалась свечной операцией церковных братств, и особенно потому, что в народе заметно индифферентное отношение к религии и её благочестивым обычаям, а с тем вместе, и охлаждение к пожертвованиям»,¹¹³ а с другой стороны, не нашло в то же время возможным делать и какие-либо косвенные прибавки к ценам при продаже крестиков и венчиков, при совершении некоторых треб и т. п. Посему депутаты сего съезда просили пр. Макария ходатайствовать пред св. Синодом о пополнении недостающей суммы для покрытия сметных расходов по Виленскому училищу на 2-е полугодие 1872, а на будущее время, об отпуске ежегодно-исчисленной выше суммы на целый год, т.е. по 8 тыс. руб. сер., а недостающие по смете 2444 руб. возложить на духовенство.

Но, хотя пр. Макарий и возбудил это ходатайство, однако, св. Синод, в виду закрытия училищ Гродненского и Жировицкого, определил отпускать из синодальных сумм ежегодно только по 4020 руб. на каждое училище в Литовской епархии, в виду сбережения этой суммы от жалования по личному составу всех училищ, предоставив вместе с тем духовенству самому изыскать местные средства на покрытие остальных расходов по училищам, какие окажутся, по его усмотрению, существенно необходимыми, и притом поставил на вид духовенству епархии Литовской, что в его распоряжении остаются доходы с оброчных статей училищных и сбор от продажи венчиков и листов разрешительной молитвы, увеличение которого зависит от самого духовенства. Между тем, самое сокращение училищных округов в Литовской епархии из 4-х на 2, образовавшееся через закрытие Гродненского училища и соединение Кобринского с Жировицким, не обошлось без возражений со стороны духовенства, принадлежавшего прежде к Кобринскому училищному округу. Это видно из того, что в 1871 году на училищном съезде депутатов Жировицкого училищного округа от депутатов бывшего Кобринского округа было сделано заявление о необходимости восстановить Кобринское училище. В своем прошении об этом на имя архиепископа Макария эти депутаты, выставляя разные доводы в пользу восстановления самостоятельного Кобринского училищного округа, между прочим, указали на то, что «перенесение училища из Кобрина в Жировицы состоялось, вследствие необдуманности депутатов округа, так как самый вопрос об этом был предложен на епархиальном съезде неожиданно для всех, между тем как таковой вопрос, по своей важности, должен был бы быть объявлен духовенству заблаговременно, дабы оно имело возможность обсудить зрело инструкцию своим депутатам». В крайнем случае, они просили, чтобы вопрос этот снова был подвергнут обсуждению на епархиальном съезде, и пр. Макарий согласился с этим.

III епархиальный съезд постановил не только оставить Кобринское училище в Жировицах, но даже впредь не возбуждать и вопроса об этом переводе, без существенной надобности, так как толки о сем не выгодно отражались на материальном благосостоянии училища. А для того, чтобы удалить дурное влияние на учеников сего училища со стороны эпитимистов, посылавшихся в Жировицкий монастырь, что и было одною из причин, по которой депутаты Кобринского округа требовали перевода своего училища из Жировиц, этот же съезд обратился к архиепископу Макарию с просьбою о том, чтобы в сей монастырь не посылали провинившихся из духовенства на эпитимию. В связи с вопросом о соединении Кобринского училища с Жировицким возникла в 1873 году жалоба правления Жировицкого духовного училища епархиальному начальству на то, что, хотя этим последним, вследствие перемен, происшедших в положении Жировицкого и Кобринского училищ, и было назначено несколько известных сроков для окружного училищного съезда по делам сих училищ, но оный не мог состояться, за неявкой депутатов, причем правление справедливо находило, что такой порядок вещей был неблагоприятен для училища, особенно в то время, когда набралось немало дел, касающихся довольно важных вопросов по училищу и требующих безотлагательного обсуждения окружного училищного съезда.

Благодаря архиепископу Алексию, самые отношения училищных съездов к администрации училищ заметно изменились к лучшему в сравнении с тем, что было при его предшественниках, и осязательным результатом сего было то, что в 1886 году съезд Виленского училищного округа, после неоднократных раньше отказов, согласился назначить от себя по 200 руб. ежегодного пособия смотрителю училища, его помощнику и учителям, и пр. Алексий, утверждая это постановление съезда, написал, между прочим: «благодарю духовенство за внимание к трудящимся в деле воспитания и обучения его детей и питаю уверенность, что оказанное пособие получающими оное лицами будет принято, как побуждение к усугублению ревности и усердия».¹¹⁴ 

Что касается деятельности епархиальных съездов, которые по идее являлись выразителями мнения по известному вопросу всего духовенства епархии и обсуждению которых подлежали вопросы, касавшиеся интересов духовенства целой епархии, то, к сожалению, приходится сказать, что и они далеко не оправдали возлагаемых на них надежд, как со стороны самого духовенства, так и со стороны епархиального начальства – в лице пр. Макария. Весьма много поднималось и обсуждалось на этих съездах вопросов большой важности для целой епархии, как, например, об учреждении эмеритальной¹¹⁵ кассы для духовенства, епархиального свечного завода, об устройстве другого женского духовного училища, или же расширении прежнего; но все эти вопросы, кроме вопроса об учреждении эмеритальной кассы, остались и доселе неразрешенными, благодаря, между прочим, отсутствию солидарности во мнениях относительно известного вопроса депутатов одного епархиального съезда с депутатами другого, самой неподготовленности депутатов к разрешению оных, так как эти вопросы иногда ставились неожиданно, да и сами депутаты, по мало опытности своей, как избиравшиеся большею частью из молодых священников, оказывались неспособными к разрешению сих вопросов. Притом же они часто уклонялись в сторону от разрешения оных, или же обсуждали те вопросы, которые не подлежали их ведению.¹¹⁶

Особенно резко эти недостатки в действиях замечались на первых съездах. Так, на первом епархиальном съезде, по поводу голословного, хотя и письменного, заявления депутата от Белостокского благочиния относительно необходимости дать ученикам всех духовных училищ возможность учиться в семинарии в большем, против положенного по штату, количестве, епархиальный съезд, ничтоже сумняся, сделал постановление о том, чтобы просить через пр. Макария св. Синод об увеличении числа сверхштатных учеников в Литовской духов, семинарии, без открытия, однако, параллельных классов. Впрочем, пр. Макарий отклонил это ходатайство, нашедши указанное постановление съезда лишенным всякого основания, в виду хотя бы того, что, по новому уставу в Литовской семинарии, кроме положенных по штату 115 человек воспитанников, могли быть допускаемы в нее самим епархиальным начальством, и без открытия параллельных классов, еще 200 сверхштатных воспитанников из детей местного духовенства, число, слишком достаточное для духовенства Литовской епархии. Точно также отказался пр. Макарий утвердить другое постановление этого же съезда относительно того, чтобы члены семинарского правления от духовенства были избираемы на три года, вместо шестилетнего срока, указав на то, что он не имеет права разрешать и утверждать изменение в каком-либо параграфе Высочайше утвержденного устава. Между тем, как бы не довольствуясь указанными двумя постановлениями, хотя и лишенными основания, тот же съезд посвятил целое заседание рассуждению о таком предмете, который совершенно не входил в круг его задач и превышал его компетенцию, а именно, о приноровлении духовно училищного курса к гимназическому. Съезд находил, что духовные училища того времени, по своему положению, до чрезвычайности стесняли воспитание детей духовенства, так как не давали им прямого выхода, кроме семинарии, где штат был, по мнению депутатов, весьма ограничен, в другие учебные заведения, а при ограниченности училищной программы нельзя де было ожидать того, чтобы эти училища привлекали к себе детей из других сословий, как это вообще желательно.¹¹⁷

Кроме того, съезд находил, что, при недостаточном содержании духовных училищ, даже по новым штатам, и при отсутствии в них учителей с высшим образованием, преуспеяние оных немыслимо, и что, если они останутся в настоянием положении и впредь, то воспитанники оных, при ограниченности приема в семинарию по штату, не найдут себе приличного куска хлеба, и (потому де) единственно возможная мера, для устранения неправильной якобы постановки учебного дела в духовных училищах, есть преобразование их в епархиальные прогимназии, с полным введением в оные курса классических прогимназий. Таким образом, I епархиальный съезд в одном заседании решил дело такой величайшей важности и не затруднился просить архиепископа Макария, «из внимания к местным потребностям и условиям епархии» (?), ходатайствовать о преобразовании духовных училищ в епархиальные прогимназии, в числе, по крайней мере, двух, с тем, чтобы это преобразование совершено было, при пособии от правительства, так как местное духовенство не в состоянии на свои средства поддерживать и покрывать расходы по приведению сего в осуществление, и чтобы суммы на содержание казеннокоштных воспитанников были и впредь отпускаемы, в виде стипендий, с целью поощрения и вспомоществования детям недостаточных родителей.

Что съезд мог возбудить подобное совершенно неосновательное представление, удивляться этому не приходится, принимая во внимание то, о чем рассуждалось, и каким скороспелым образом разрешались на первых епархиальных съездах самые важные вопросы, но приходится удивляться тому, что пр. Макарий согласился со съездом в этом вопросе и предложил изготовить от его имени представление св. Синоду по сему делу. Конечно, никаких результатов от сего представления не могло быть. Этот же съезд не затруднился поставить пр. Макария в неловкое положение своею просьбою о перемене начальницы женского духовного училища Неумоиной в виду заявления якобы многих депутатов съезда о неудовлетворительном состоянии сего училища. И пр. Макарий, согласившись удовлетворить это незаконное ходатайство съезда о перемене начальницы, так как это лицо в Виленском женском духовном училище назначается и увольняется самою Государынею Императрицею, по представлению г. обер-прокурора св. Синода, без всякого участия в том духовенства, получил замечание относительно незаконности указанного ходатайства духовенства Литовскской епархии, хотя, впрочем, начальница и была уволена. Как на противоречивое постановление одного епархиального съезда с другим по одному и тому же вопросу, можно указать: 1) на то, что в то время, как первый епархиальный съезд в 1870 году отказался отпускать деньги на содержание надзирателей в семинарии, рекомендовав вести надзор за учениками младших классов через учеников старших классов, что было утверждено и пр. Макарием, III епархиальный съезд должен был отменить постановление I съезда, когда правлением семинарии было ему выяснено, что институт старших отменен высшим начальством, и когда опять, вопреки мнению депутатов I съезда, признал, что старшие из учеников не могут заменить собою инспекторского надзора и нередко содействуют к развитию дурных сторон в семинарской жизни.

Не распространяясь более о деятельности епархиальных съездов, достаточно сказать для суждения о степени пользы, принесенной ими духовенству епархии, на то, что из многих вопросов, подлежавших их обсуждению, получили осуществление в жизни лишь вопросы,¹¹⁸ об изменении летних каникул для учащихся в духовно-учебных заведениях Литовской епархии, применительно к сроку заведений светского ведомства, о выдаче жалования духовенству помесячно, об учреждении стипендий имени Императора Александра II и митрополита Иосифа в том или другом духовно учебном заведении епархии, о некотором увеличении из местных средств содержания наставникам в духовных училищах и в самое последнее время, относительно учреждения эмеритальной кассы. 

Таким образом, из обозрения того, что было сделано для блага Литовской епархии, при существовании выборного начала в оной, всякого рода учреждениями и лицами по духовному ведомству, стоявшими в зависимости от сего начала, приходится вывести то заключение, что выборное начало не оправдало тех надежд, которые возлагались на него. И глубоко прав был митрополит Филарет, который, по поводу стремлений ко введению выборного начала в разных ведомствах и, между прочим, по духовному, писал: «в России усилена способность и склонность перенимать чужое, для себя новое, прельщающее; не останавливаются подумать, годится ли это для них и как надежнее может быть исполнено, поспешно приступают к делу и производят только призрак без содержания, без силы, без плодов.»¹¹⁹ И как известно, выборное начало в отношении благочинных было совершенно отменено св. Синодом в 1881 году, в виду узнанной на опыте нецелесообразности оного, причем подверглись ограничению и права епархиальных и других съездов духовенства.

В виду того важного значения, какое имеет для епархии орган печати оной, как служащий, с одной стороны, указателем распоряжений высшего духовного начальства и местного епархиального, а с другой – по тем статьям и сообщениям, которые, хотя помещаются в неофициальной части епархиальных ведомостей, но, в некоторых случаях, служат руководством для духовенства епархии в его служебной деятельности, считаем нужным сказать в общих чертах об официальном органе Литовской епархии – Литовских епархиальных ведомостях. Основанием своим эти ведомости были обязаны митрополиту Иосифу, который в 1861 пришел к мысли о необходимости иметь свой литературный орган для Литовской епархии. По утверждении св. Синодом в 1862 программы сих ведомостей, редакция оных была возложена на ректора семинарии архимандрита Иосифа, кафедрального протоиерея Виктора Гомолицкого и члена консистории протоиерея Антония Пщолко, причем митрополит пожертвовал от себя на первоначальное ведение дела 300 руб. Самую выписку ведомостей пр. Иосиф сделал обязательною для духовенства епархии, причем издержки по приобретению оных возложил на самих священников потому именно, что сии ведомости, представляя собою журнал, должны были уменьшить труды священников по письмоводству. Принимая же во внимание бедность некоторых священников, митрополит Иосиф предоставил благочинным разрешать употребление на означенный предмет церковных денег, если их имелось свыше 30 руб., доводя о том до сведения консистории. По расчету редакции, доходу было предположено с 450 подписчиков по 5 руб. – 2250 руб., а расходу – 1257 руб., причем было предположено остальную сумму дохода распределить на вознаграждение редакции за труды по составлению статей и официальной части, авторов за статьи неофициального содержания, корректоров и письмоводителей и на вспомогательные средства при редакции. Цензура епархиальных ведомостей была возложена на ректора семинарии.

Находясь под редакцией архимандрита Иосифа и пользуясь сотрудничеством преподавателей Литовской духовной семинарии и других известных лиц в литературном отношении, Литовские епархиальные ведомости на своих страницах дали духовенству, кроме официальных сообщений, множество интересных и полезных статей, особенно исторического содержания, главным образом, относящихся к истории западно-русского края, держась в тоже время, как официальный орган, строго объективного тона суждений, по тому или другому случаю из епархиальной жизни.

Между тем, с переходом в 1869 году редакции епархиальных ведомостей из семинарии¹²⁰ в новые руки, направление ведомостей изменилось к худшему. В официальном органе печати появлялись иногда, и притом нередко, такие мнения и суждения по поводу известного лица или события, которые имели оттенок личности и носили отпечаток субъективизма самого редактора, что замечалось и самим епархиальным начальствам. Мы уже говорили о том, что пр. Иосиф, епископ Ковенский, в 1873 году отнесся неодобрительно к тому, что редактор Литовских епархиальных ведомостей, в звании председателя окружного училищного съезда, в том году поместил в сих ведомостях оскорбительные, чисто субъективные, свои суждения относительно мотивов, по которым кафедральный протоиерей Гомолицкий отказался от принятия возложенной на него сим съездом должности члена строительной комиссии по Виленскому духовному училищу. При архиепископе Алексии целое Коссовское благочиние вошло в консисторию с ходатайством о воспрещении печатания в епархиальных ведомостях корреспонденций задевающего характера и при том несправедливых; и пр. Алексий, утвердив постановление консистории, по поводу сего прошения, написал еще: «и посему¹²¹ и вследствие отношения генерал-губернатора от 12 мая 1887 года, предлагаю о. редактору каждую корреспонденцию, предполагаемую к напечатанию в епархиальных ведомостях, представлять на просмотр мне и без такового не печатать ни одной, о чем сообщить и о. цензору, который, со своей стороны, усугубит внимание при просмотре других статей». Иногда в Литовских епархиальных ведомостях печатались такие сообщения, без всякой оговорки со стороны редактора и как бы в назидание всему духовенству Литовской епархии, которые заслуживали полного осуждения за проводимую в них мораль: «цель оправдывает средства», и положительно, не имели права на помещение их в официальном органе епархии.¹²²

Самое заведывание редактированием Литовских епархиальных ведомостей одним лицом, обремененным другими разнообразными и сложными занятиями, не могло, конечно, не отразиться неблагоприятно, хотя бы, например, в отношении к делу такой великой важности, как печатания в епархиальных ведомостях историко-статистического описания церквей и приходов Литовской епархии, первая мысль о составлении коего принадлежала митрополиту Иосифу, поручившему это дело ректору Литовской семинарии архимандриту Филарету. Когда же последний, сделавшись викарием, отказался от возложенного на него поручения, пр. Иосиф пришел к такому убеждению, что неудобно возлагать такое важное дело на одно лице, по изменчивости положения оного, и потому поручил оное правлению семинарии, под непосредственным руководством и распоряжением ректора семинарии.¹²³ И пока редакция епархиальных ведомостей находилась при семинарии, на страницах Литовских епархиальных ведомостей появилось много ценных исторических материалов, относящихся к описанию монастырей и церквей епархии. Когда же редакция перешла к единоличному редактору, то оказалось, что уже составленное в 1886 году, по предписанию архиепископа Алексия, по указанному плану, духовенством Литовской епархии подробное историко-статистическое описание своих церквей и приходов, в видах издания оного к предстоявшему в 1889 году пятидесятилетнему юбилею со времени воссоединения униатов с православною церковью, и по настоящее время лежит без движения, так как о. редактор, принявший на себя труд посему изданию, не приступил к оному, за неимением, конечно, даже одного времени, и рукописные описания церквей и приходов епархии продолжают храниться в консисторском шкафе.¹²⁴