Пути христианина

Для меня жизнь – ХристосФлп. 1, 21

Свет инокам – ангелы; свет мирянам – иноки. Древнее изречение

Настоящие очерки предназначаются преимущественно для христиан, живущих в миру. Поэтому в настоящей главе об иночестве говорится лишь очень кратко.

Те из христиан, которые особенно усердно искали спасения, обычно, начиная с конца III столетия, стремились порвать с «лежащим во зле» (1Ин. 5, 19) миром и уйти в монастырь или в пустыню. Этим оправдалось предсказание Тайновидца: «Жена (т. е. Церковь Христова. – Н. П.) убежала в пустыню» (Откр. 12, 6).

По мнению прп. Симеона Нового Богослова, «духовный опыт (мистические переживания) могут иметь как живущие в безмолвии, так и живущие среди мира.

Однако пребывание среди мира и заботы мирские служат препятствием для тех, которые желают жить по Богу».

О том же говорит и Оптинский старец Варсонофий:

«Высшего блаженства могут достигнуть только в монастыре. Спастись и в миру можно, но вполне убелиться, омыться от ветхого человека, подняться до равноангельской высоты, до высшего творчества духовного в миру невозможно, так как весь уклад мирской жизни, сложившейся по своим законам, разрушает, замедляет рост души. Поэтому-то до равноангельской высоты вырастают люди только в лабораториях, называемых монастырями».

А пустынник Никифор («Граждане неба» В. Свенцицкого) говорил:

«Плохо живут в монастырях, а все лучше, чем в миру. Над миром можно подняться только на известную высоту: если мир низок, то подняться над ним люди высоко не могут».

И очевидно, что в монастыре можно с большим успехом и с большей легкостью осуществить христианский идеал полной сердечной отданности Господу.

Итак, хорошо, если иноку удается уединиться в монастыре, в пустыне, скрыться от людей мира. Там ничто не будет мешать ему в молитве, богомыслии и обуздании плоти воздержанием и постом. Там не будут касаться его житейские бури, суета, страсти и пристрастия мира. Но что же такое инок?

«Инок» – это значит «иной», отличный от других, отличный от мира.

Инок – тот, кто всего себя отдает Богу, – и всю свою жизнь, и душу, и сердце. Им он дышит, Ему отданы мысли, Ему посвящена жизнь, Им движется воля, к Нему стремится сердце.

Иночество или монашество есть великое таинство – ангельский чин души человеческой, обручение ее при жизни Господу.

По словам прп. Феодора Студита, монашеский образ жизни – это третья «благодать» (Ин. 1, 16),«небесная жизнь на земле – сведение ангельского мира на землю, достижение того, что по существу своему лежит уже за пределами земного».

А вот как определил иночество Оптинский старец о. Варсонофий:

«Монашество есть блаженство, какое только возможно для человека на земле, выше этого блаженства нет ничего. И это потому, что монашество дает ключ к внутренней жизни. Блаженство внутри нас; надо только открыть его. Полное блаженство – на небе в будущей жизни. Но нижняя ступень его уже на земле; в той жизни оно только продолжается».

«Монашество есть блаженство, какое только возможно для человека на земле, выше этого блаженства нет ничего. И это потому, что монашество дает ключ к внутренней жизни.

Блаженство внутри нас; надо только открыть его. Полное блаженство – на небе в будущей жизни. Но нижняя ступень его уже на земле; в той жизни оно только продолжается».

Девиз инока – девиз ап. Павла: «Для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение»(Флп. 1, 21). Смерть тела поэтому не должна пугать инока. К ней он готовит себя всю жизнь, омывая слезами покаяния свои духовные одежды и запасаясь елеем – Духом Святым Божиим, чтобы не остаться вне «брачного пира» (Мф. 25, 1–13).

Но не тем только отличается инок от мирянина, что живет в монастыре. Можно жить в монастыре, выполнять все иноческие обеты, соблюдать все правила и обычаи монахов и все же по духу быть мирянином.

Как говорил старец Зосима из Троице-Сергиевой Лавры:

«Монашеская одежда, постриг – все это не делает человека монахом. Вступивший на этот путь должен подражать жизни ангельской: жить в непрестанной молитве, в любви ко всем людям, исполнять все добродетели, пребывать в смирении, считая себя за ничто, никого не осуждать и всеми силами с помощью Божией стараться о спасении ближних своих».

Вот почему старец Варсонофий Оптинский различал внешнее и внутреннее монашество. Он говорил:

«Сначала нужно упражняться во внешнем монашестве; перешагнуть его и приступать сразу ко внутреннему нельзя. Нужно потерпеть всякие скорби, унижения и озлобления внутри себя от диавола, а совне от неразумных собратий. Сначала нужно пройти весь искус. Иногда даже будете чувствовать отвращение и ненависть к монашеской жизни. Нужно испытать борьбу со страстями, стяжать смиренное о себе мнение и многое другое».

О конечной цели инока так говорит еп. Игнатий (Брянчанинов):

«Содержать в свободе сердце от всего земного (нестяжание) и молчание, обратившееся в навык, дают свободу непрестанно глядеть в сердце. Вот живой образец истинного безмолвника, истинного инока, мертвеца для мира, таинственного священника и архиерея, приносящего Богу непрестанную жертву глубоких святых помышлений и чувствований, и жертву превысшего их сердечного и умного молчания, за которым непосредственно Бог».

Люди мира часто обвиняют иноков в «эгоизме» – в заботе только о своем спасении, о своей душе, в том, что иноки чуждаются и бегут мира, не хотят помогать спасению других.

Но тех иноков, которые уходят от мира в пустыню, затвор или в полное уединение – их упрекать нельзя. Ведь Господь в Своей притче называл «мудрыми» тех дев, которые отказались поделиться елеем с неразумными девами. Эти девы боялись того, чтобы «не случилось недостатка» (Мф. 25, 9)елея как у них, так и у неразумных дев.

Как объясняет прп. Серафим, «елей» – это Дух Святой, очищающий и освящающий душу христианина. Мудр тот, кто боится того, что среди людей мира он не сможет накопить этого Божественного елея, так необходимого душе при будущей встрече с Женихом души своей – со Христом. И если он, сознавая свою немощь и духовную бедность, бежит от тех, кто не дает ему возможности скопить елей, то он «прав и мудр», по словам Господа.

Здесь надо вспомнить о словах Господа, Который повелевает нам «вырывать глаз», «отсекать руку» и «бросать их от себя», если они «соблазняют» христианина, чтобы спасти «тело» от «геенны» ценой гибели «одного из членов» своих (Мф. 5, 23–30).

Это также можно понимать как одобрение мудрого ограничения себя в общении с членами семьи и людьми мира при боязни от них соблазна.

Вместе с тем надо помнить и о том, что монахи – уединенники, затворники и отшельники – после периода внешнего монашества и очищения себя от страстей и пристрастий посвящают свое время преимущественно молитве за страждущий мир, который и удерживается от бедствий, по словам прп. Варсонофия Великого, именно этими молитвами.

По словам старца Варсонофия Оптинского:

«Монашеством держится весь мир. Когда монашества не будет, то настанет Страшный суд».

Как пишет старец схимонах Силуан:

«Монах – это молитвенник за весь мир; он плачет за весь мир, и в этом его главное дело. Кто же понуждает его плакать за весь мир? Понуждает Господь Иисус Христос, Сын Божий. Он дает монаху любовь Духа Святого, и от этой любви сердце монаха всегда печально о народе, потому что не все спасаются. Что есть безмолвие? Безмолвие – это непрестанная молитва и пребывание ума в Боге. Отец Иоанн С. всегда был с народом, но он был больше в Боге, чем многие пустынники… Если любит душа народ и жалеет его, то молитва не может прекратиться».

«Монах – это молитвенник за весь мир; он плачет за весь мир, и в этом его главное дело.

А прп. Нил Синайский пишет:

«Монах тот, кто, от всех отделяясь, со всеми состоит в единении». «Монах тот, кто почитает себя сущим со всеми, и в каждом видит себя самого». «Блажен инок, который на достижение спасения и преуспеяние всех взирает как на свое собственное».

Итак, инок должен забыть себя. При этом он должен забыть не только себя, но и отрешиться от родственных связей ради молитвы и служения всему миру.

Характерным примером для этого является иеромонах Адриан из Югской Дорофеевой пустыни (жил с 1800 по 1853 г.). В его жизнеописании упоминается о следующем случае.

«Будучи сам нестяжательным, о. Адриан и родным своим не давал ничего из того, чем ему служили почитатели, отдавал все в обитель и бедным. Родные на это обижались; просили за них о. Адриана и знакомые ему дворяне. Но инок был верен своим обетам. И в разъяснение своего образа действий так говорил: «От мертвеца и нитки не посмеют пожелать, а монах для мира мертвец. Притом я не враг моим родным, чтобы чрез монастырские вещи вносить огонь в их дом: ихние-то вещи мирские – пожжет монастырское». Как-то сестра со слезами попросила чего-либо у него; о. Адриан, сострадательно указывая на безрукавную курточку, сказал: «Что ты выпросишь у мертвеца? У меня ничего нет, кроме вот этой одежды». – «Так дай на память хоть ее!» Он отдал, но прибавил: «Дать-то я, пожалуй, и дам тебе, да она принесет тебе огонь, хотя не в дом, а в снопы на поле». И что же? На другой день у этой женщины сгорел овин со снопами»

(Жизнеописания подвижников благочестия; август месяц).

Монашество неразрывно с безбрачием.

Про состояние же девства так пишет св. Димитрий Ростовский:

«У ангела отними крылья – будет дева! К деве приставь крылья – будет ангел!»

Надо, однако, помнить, что «не все вмещают слово сие (Мф. 19, 11) и, как поясняет ап. Павел, «каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе» (1Кор. 7, 7).

Поэтому каждому надо в свое время решать вопрос, имеет ли он призвание быть безбрачным, «имеет ли он, что нужно» для построения задуманной башни, и «силен ли он с десятью тысячами противостоять идущему на него с двадцатью тысячами» (Лк. 14, 28–31).

Следует предупредить, что труден вопрос о возможности принесения обетов безбрачия.

Часто случается, что люди пробовали «строить» и потом оказались бессильными и оставляли задуманное. Поэтому и старцы далеко не всех благословляют на подвиг девства.

Однажды к прп. Серафиму пришли две девицы. Одна из них, уже немолодая, просила благословения для поступления в монастырь.

Другая, юная, и не думала о монастыре. Но старец благословил идти в монастырь молодую, а пожилой дал совет вступить в брак, в котором предсказал ей счастливую жизнь. «А в монашество нет тебе дороги. Монашеская жизнь трудна и не для всех выносима», – заключил преподобный. И на деле все произошло так, как он предсказывал.

Поэтому при выборе пути нельзя полагаться на одно желание, но необходимо проверять его через советы старцев или духовных отцов и искать для себя через них воли Божией.

В некоторых случаях уход в монастырь должен отлагаться до благоприятного момента: не могут в монастырь уходить родители, пока их дети еще требуют попечения. Не может уйти в иноки один из супругов, если другой не хочет последовать за ним.

Не могут ранее времени уходить в монастырь и дети, если родители их не могут обходиться без них. Так, прп. Сергий ушел в пустыню лишь после смерти своих родителей.

Благо иноку, если он вступил на этот путь еще в чистоте девственности.

Прп. Серафим говорил:

«Велик подвиг девства перед Богом; девство есть состояние равноангельское».

Вместе с тем «жизнь в девстве гораздо исполнимее и малотруднее жизни брачной», – говорит св. Григорий Палама, имея в виду, конечно, именно трудность сочетания брачной жизни с жизнью всецело в Боге. Но он же добавляет: «Можно и в супружестве живущим достигнуть такой чистоты, но весьма с большой трудностью».

Поэтому можно думать, что идеальный брак с посвящением себя воспитанию детей в полноте благочестия и страха Божьего может быть будет не меньшим подвигом, чем иночество и девство.

Супруги в этом случае подражают (кроме подвига девства) Самой Богоматери и выполняют и весь долг христианина и полноту обоих первых заповедей – любви к Богу и ближнему.

Инок же и девственница – это евангельская Мария, сидящая у ног и слушающая Спасителя: пусть ее часть – лучшая часть, но все же только часть предназначения человека.

Здесь идет речь, однако, о рядовых иноках. Те же иноки, которые молятся за мир, и в особенности пастыри, старцы, игумены и епископы, выполняют в своем служении, конечно, также обе первые заповеди и достигают и полноты служения, и наибольшей сердечной чистоты и близости к Богу. Но рядовой инок пусть преклонится перед подвигом и тех, кто в миру от всего сердца служит Богу и несет крест духовного воспитания молодого христианского поколения.

Приложение к главе 1-й

Психологическое обоснование иночества хорошо изложено в книге Е. Поселянина «Пустыня», где он описывает жизнь фиваидских пустынников (египетских) III и IV веков.

Е. Поселянин пишет:

«Прочтя эти сказания о жизни первых отцов, иной читатель, привязанный к миру, невольно содрогнется и скажет себе: «Господи, за что такие терзания, за что это постоянное, изощренное мучительство себя?»

Да, жутко нам, живущим в миру и любящим этот мир, хотя бы с самых возвышенных и чистых его сторон, – жутко нам читать о том, как отказывались люди от всего, что, по общим понятиям, составляет цену жизни, от всего, что ее красит, веселит и вдохновляет.

Что может быть дороже для человека, как общение с людьми? А они уходили в пустыню…

Сколько великих духовных наслаждений, самых тонких и высоких, мог бы позволить себе при своем положении прп. Антоний, не греша? И как он тою радостью, какую тогда испытывал бы, прославлял бы Бога, Первоисточника всего светлого и прекрасного?..

Ибо разве великое разнообразие мира, перемены климатов, столь непохожих друг на друга в отдаленных странах, особенности быта, все, что составляет для человека предмет восхищения в путешествиях, которые являются одним из главных удовольствий богатых людей, – разве весь этот блеск мира и богатство его красок не созданы непостижимою мыслью Творца?

Или человек, предаваясь высоким волнениям, какие возбуждают в душе созерцание созданий искусства – тоже удел богатых людей, – погрешает чем-нибудь против Бога, вложившего в него это стремление к дивной гармонии и чувство счастья пред совершенной красотой?

Или Тот, Кто первое Свое чудо сотворил на браке в Кане Галилейской, осудил бы Антония, если бы он создал себе семью и воспитал в своих детях верных Божиих работников?

Да, Бог не осудил бы всех этих людей, которые бы могли спастись, если и взяли бы от жизни то счастье, которое доступно христианину и которое христианину именно и доступнее, чем другим людям.

Но они сами не могли взять этого счастья, потому что их мысль была слишком прикована к другому.

Есть характеры удивительно цельные. Есть мысли, проникающие всю до мелочей жизнь таких цельных людей.

Все прекрасное, радостное и утешительное в жизни было заслонено для них одним воспоминанием, одною мыслию, одним образом: образом Христа Распятого.

Пусть веселое солнце пригревает землю и весна идет над полями, рассыпая благоухающие цветы; пусть волна глубокого залива, нежно плескаясь у ног, зовет в даль, в чудные незнакомые страны: ХРИСТОС РАСПЯТ – и исчезают в этом слове и радостные внушения весны, и светлые посулы увлекающих в даль волн.

Пусть раздались сладчайшие звуки, какие слышало на земле людское ухо; пусть соловей рассыпает свои тревожащие сердце трели или со струн срываются, затихают, растут и снова силятся и рвутся вперед звуки; речь души, более выразительная и могучая, чем слабое и бледное человеческое слово: ХРИСТОС РАСПЯТ, – и что в ушах человека, пред которым вечно живою стоит Голгофа, может заглушить страшный звук гвоздей, вбиваемых в распростертые руки Богочеловека?

Пусть яркими красками рисуется человеку счастье семьи, пусть манит его к себе картина тихого вечера, обаятельное, насиженное семейное гнездо, обожаемая жена, любимые дети: ХРИСТОС РАСПЯТ – и как же не доказать Христу, что Он не один, не оставлен, что есть люди, которые готовы забыть все в мире, чтобы стоять у Его креста, страдая Его страданьем и упиваясь благодатью Его искупительной жертвы.

Так должны были думать эти люди. Мир был для них пуст, один лишь Христос Распятый влек к Себе их прямые и верные сердца.

И только они, бессмертные, знают, какую усладу нашли на земле в созерцании этого таинственного и вечного Креста и что сказал им Тот, Кому они отдали кратковременный свой век, когда они пришли к Нему после жизни, полной невыразимых пыток и… невыразимого счастья».

Достижение Божественной жизни и совершенства возможно и вне монашества. Схиархимандрит Софроний

Не всем дано, и особенно в молодости, «вместить» безбрачие. Семейные же не могут уходить в иноки, пока их дети еще нуждаются в их заботах или пока супруг или супруга не соглашаются на одновременный уход в иноки.

Кроме того, многим из иноков по духу не удается попасть в монастырь в современных условиях по тем или иным причинам и приходится жить в миру. Но имеется такой рассказ.

Как-то похоронили рядом инока и мирянина. Спустя некоторое время понадобилось раскрыть могилы. И вот – на иноке оказались мирские одежды, а на мирянине – иноческие.

Итак, у Бога не внешность определяет принадлежность христианина к иночеству; и мирянин в глазах Его может быть совершенным иноком и наоборот.

И как пишет свящ. Павел Флоренский:

«Не посты и другие труды телесные, не слезы и не добрые дела – благо подвижника, а восстановленная в целости, т. е. целомудренная, личность».

А схиархимандрит Софроний считает, что «достижение Божественной любви и совершенства возможно и вне монашества».

Как говорит старец Зосима (в романе Ф. Достоевского «Братья Карамазовы»): «иноки не иные суть человеки, а лишь только такие, какими и всем на земле людям быть надлежало бы».

Еп. Герман писал одной игумении:

«Разве не знаете – многие мирские (христиане) будут выше монахов? У мирских много бывает смирения мытарева, терпения, сокрушения. А у монахов очень часто – оценка своих подвигов, черствость сердца, фарисейская праведность («потрудился – заплати»)».

Следует упомянуть, что о. Александр Ельчанинов считает, что у жизни в миру есть даже некоторые преимущества. Он пишет: «Нельзя усыплять страсти, надо их искоренять. Вот преимущество жизни в миру: она открывает нам наши страсти через столкновение с искушающими людьми и обстоятельствами». Поэтому можно быть в миру, жить среди городской суеты, входить в состав многочисленной семьи и все же быть совершенным иноком. Последнему пример – мать 13-ти детей св. Иулиания Лазаревская (память 2 января старого стиля).

Однако достижение совершенства в миру труднее, чем в монастыре.

Можно задаться вопросом: что является самым существенным для инока и отличием его от обычного мирянина?

Инок – тот, кто имеет внутренний монастырь в своем сердце. Об этом так пишет епископ Феофан Затворник:

«Когда в сердце монастырь, тогда строение монастырское будет или не будет – все равно. В сердце монастырь вот что: Бог да душа».

Стены внутреннего монастыря у инока в миру создаются непрестанной молитвой. Вот как говорит об этом о. Валентин Свенцицкий: «"Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного» – вот камень, из которого создаются стены тайного монастыря. Один камень за другим кладет человек, произнося слова этой молитвы, и день за днем, год за годом вокруг души вырастают молитвенные стены, отделяющие его от мирской жизни».

То же утверждает и старец Варсонофий Оптинский:

«Одно внешнее без внутреннего даже приносит вред. Внешнее монашество можно уподобить вспахиванию земли. Сколько ни паши – ничего не вырастет, если ничего не посеешь. Вот внутреннее монашество и есть сеяние, а именно – молитва Иисусова. Молитва Иисусова освещает всю внутреннюю жизнь монаха».

У инока особый уклад жизни. Этот уклад известен, когда инок живет за монастырской стеной. Но когда инок принужден оставаться в миру, у него тоже должен выработаться свой особый порядок жизни, который в известной степени мог бы охранять его от мирского водоворота и суеты и помог бы ему сберечь мирный дух и пламень Божественной любви.

Здесь, в миру, его жизнь, как и в монастыре, должна строиться прежде всего на основе любви к Богу и к ближним с усиленным вниманием к развитию в себе смирения и воздержания.

Свои «таланты» – силы и время – инок должен вдумчиво разделить между Божьим и «кесаревым», понимая под последним все необходимые житейские обязанности (Мф. 12, 17).

Здесь «кесарю» надо отдавать лишь действительно необходимое, тщательно сберегая все свои остальные силы и время, чтобы полнее отдать их Богу и ближнему.

Они будут отдаваться Богу прежде всего в церковной (по возможности) и в личной домашней молитве и при этом в молитве не только о себе, но и о страждущих в мире. «Монах тот, кто молится о всем мире», – говорил старец о. Силуан.

Может быть, здесь такому иноку не удастся даже иметь своего угла для уединения, не удастся молиться перед иконами.

Пусть не скорбит об этом инок: Господь не спрашивает ничего, что не во власти человека. Но инок всегда может творить молитву про себя при всех делах, а свои правила выполнять по необходимости, хотя бы на ходу или сидя за ручной работой.

Хотя инок живет в миру, но он теряет вкус и интерес к мирскому развлечению, его тяготят общество мирских людей, их постоянный смех, шутки, злословие и пустословие. Ему не нужны светские книги. Ему не нужно искать – чем бы внешним заполнить жизнь, спасаясь от скуки и тоски.

Жизнь его полна особенного внутреннего содержания. Он тайный монах – тайного монастыря, не принявший пострига, живущий для всех окружающих в миру, но для себя ушедший в монастырь умной молитвы. Он создал этот монастырь терпеливыми непрестанными трудами, с Божьей помощью, подвизаясь молитвой Иисусовой.

Может быть, у инока в миру не будет ни старца, ни духовного отца, у которых он мог бы быть в постоянном послушании. Может быть, ему нельзя будет часто (или даже вовсе) бывать на богослужении в храме.

Пусть опять-таки не унывает от этого инок. Разумное послушание (т. е. в чем это возможно) может быть оказано и окружающим, а совета духовного можно искать у близких и опытных в духовной жизни людей. А богослужения в храме своего сердца у такого инока отнять никто не может.

Ему в этом отношении надо помнить всегда указание Господа самарянке: «Поверь Мне, что наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу… Но… время… настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе»(Ин. 4, 21–23).

Всем инокам «монастыря в миру» следует помнить указания старца о. Алексия М. о том, что здесь «нельзя применять внешние формы монашеской жизни, от которых всегда будет ущерб семье, которая непременно будет заброшена. Внутренняя духовная жизнь одинакова для всех. Можно жить монахиней (или иноком) и в миру (по духу), но внешние правила монастырской жизни в миру немыслимы, чего иногда не понимают духовники из монашествующих.

Для иноков общежительного монастыря внешняя жизнь протекает иначе, чем у мирянина: все у них готово, на все свое время. Подражая монастырской жизни, инок в миру иногда может взять на себя непосильные подвиги, будет тянуться, тянуться, не выдержит, оборвется, и душа его начнет страдать.

А в духовной жизни самое главное – чтобы никто и ничто по возможности не страдало. Страдание допустимо лишь тогда, когда дело идет о покаянии и является плачем о грехах своих».

«Твое монашество – любить тех, с кем в жизни Господь тебя поставил. И в миру можно быть монахиней», – говорил о. Алексий одной из своих духовных дочерей.

Есть разница в отношении к окружающим у инока в миру и инока, живущего в монастыре. Если в монастыре инока сравнительно мало касаются житейские скорби и нужды близких, то здесь, в миру, он окружен ими.

По заповеди ап. Павла «плачьте с плачущими» – инок в миру не может уклоняться от участия в скорбях ближних. И если огонь любви у инока в монастыре направляется преимущественно на Бога, то здесь – в миру – он будет направлен в значительной мере и на страждущих «младших братьев» Христа.

Словом, добродетель милосердия должна быть у инока в миру в полном своем развитии. Иначе он может быть осужден Господом за черствость и сухость своего сердца.

Для тех, кому это под силу, милосердие к ближним должно проявляться в утешении их, придании им духа бодрости и радостного настроения. Это будет даже ценнее и дороже для ближних, чем забота об их теле и материальных нуждах.

Если Промысл Божий не дал возможности христианину-иноку по духу жить за монастырской стеной, ему надо по возможности стремиться к уединенной жизни.

Лучше, если он будет жить отдельно от родных по плоти, если последние ему чужды по духу. Жизнь с ними не даст ему благоприятных условий для самоуглубленной, внимательной жизни.

Любовь к родным по плоти будет заставлять его принимать участие в их мирских делах, может быть, в их ссорах и суете жизни. Он будет чувствовать себя не в праве уклоняться от участия в их интересах по заповеди «плачьте с плачущими и радуйтесь с радующимися» (Рим. 12, 15). В итоге дух христианина будет возмущаться от мирского водоворота и суеты. Если же христианин считает себя обязанным помогать в чем-либо близким по плоти, то лучше эту помощь оказывать издалека, не сливая своей жизни с родными по плоти – не живя с ними под одной кровлей.

Тщательно должен разбираться инок в знакомствах. Только по нужде он должен иметь дело с людьми мира. А друзей себе он должен выбирать лишь тех, в ком чувствует веяние Духа Святого Божия; только их он должен посещать и принимать к себе (если не считать страждущих, болящих и скорбящих).

Совершенно естественно, что усиленное внимание должен обращать инок на развитие в себе добродетелей трезвения, молчаливости и внимания к своим словам. Постоянно он должен проверять свое внутреннее состояние.

В основу же всего своего поведения он должен положить воздержание от всего мирского и глубочайшее смирение перед ближними.

Для того, чтобы возрастить в себе все эти христианские добродетели, инок в миру должен руководиться все тем же законом – «от внешнего к внутреннему» (см. ч. II), т. е. подражать вначале всем проявлениям во внешнем каждой добродетели, чтобы за его усердие Господь даровал иноку и сокровище душевных добродетелей.

Если так сумеет построить инок свою жизнь, то он создаст себе и в миру свой монастырь, незаметный для других, но реальный для него самого.

В этой невидимой обители он будет иметь свой определенный неизменный уклад жизни, свои послушания, своих духовных отцов, свои часы и минуты богослужения в храме своего сердца, свою школу смирения, свои подвиги воздержания и свой ручеек непрестающей молитвы сердечной, текущей в жизнь вечную.

Пусть у инока будет на руках тяжелая или многопопечительная работа, пусть кругом будут бушевать волны житейского моря и суеты – он все же будет жить в своем внутреннем монастыре, со своим богослужением и богообщением, со своими обетами, с полной отданностью Богу всей своей души и всего своего сердца.

Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них. Мф. 18, 20

Приветствуйте Прискиллу и Акилу… и домашнюю их церковь. Рим. 16, 3–4

Семья – это первоначальная ячейка христианской общины, это «домашняя церковь», как называет ее в своих посланиях ап. Павел (Рим. 16, 4; Кол. 4, 15).

А слово «церковь» говорит о том, что в христианской семье присутствует Сам Христос, ибо Церковь составляет Его Тело (Кол. 1, 24).

Из посланий ап. Павла видно, что первоначальные христианские семьи проявляли не только высоту христианских добродетелей (веры, любви, милосердия), но и полноту служения.

Ап. Павел так характеризует одну из христианских семей: «Приветствуйте Прискиллу и Акилу, сотрудников моих во Христе Иисусе (которые голову свою полагали за мою душу, которых не я один благодарю, но и все церкви из язычников), и домашнюю их церковь»(Рим. 16, 3–4).

Прошли первые века мученичества и исповедничества. Христианство восторжествовало, стало господствующей религией. Масса новокрещеных из язычников стала именовать себя христианами, оставаясь по духу язычниками.

Наступил упадок духа в христианской общине, заполненной во множестве мнимыми христианами. Тогда началось обособление от мира многих из тех, кто хотел полнее выполнять заветы Христа, – началось удаление в пустыню и устроение монастырей.

Сюда в значительной степени был перенесен огонь живой веры и подвига во имя Христа, а мир обезлюдел Его истинными учениками.

Из святых (прославленных Церковью) в миру оставались (после периода мученичества) преимущественно святители и юродивые. Такие же святые, которые жили обычной семейной жизнью, как например св. Филарет Милостивый или св. Иулиания Лазаревская, были, по данным истории, только исключениями, и их насчитывается совсем немного по сравнению с многочисленным сонмом святых преподобных.

Отсюда у многих христиан живой веры сложилось убеждение, что истинное и верное спасение души достижимо лишь при удалении от мира в пустыню или монастырь.

Но как ни привлекательна красота полноты отданности Богу иноков, как ни сладка доля евангельской Марии – сидеть у ног Господа и слушать Его Божественную беседу, но все это, повторяем, – лишь доля от величайшего призвания христианина (за исключением того случая, когда иночество соединено с молитвою за мир или с пастырством).

Пусть труден и тернист путь тех, кто решился на полноту служения по образу Богоматери, – служения и Богу и ближним; пусть приходится им жить в миру, в обстановке, полной соблазнов, все же этот путь своим подвигом прекрасен в своей гармоничной законченности.

Можно думать, что он особенно угоден Господу, если проходится в полноте исполнения Его заповедей. Вспомним, как один из величайших подвижников и преподобных отцов – Макарий Великий – был послан учиться добродетели к двум скромным замужним мирянкам из Александрии.

То же повторилось и с другим великим египетским подвижником IV века – аввой Пафнутием, который был послан для той же цели к флейтисту, старшине селения и к александрийскому купцу.

Итак, жизнь в миру, при всей ее суете и соблазнах, не лишает христианина возможности угождения Богу. Более того, благодаря ее духовным трудностям подвиги этих христиан оцениваются Богом не ниже, чем подвиги иноков, устранившихся от соблазнов мира. Это подтверждается рассказами о свв. Макарии и Пафнутии.

Обычно в миру христианин живет в семье; основой последней являются муж и жена, связанные перед Богом для вечности обетами взаимной любви и общности всей жизни в служении Богу.

Вместе с детьми и всеми домочадцами они образуют, по словам о. Алексия М., домашнюю церковь Христову, посвященную тем святым, имена которых носят члены семьи.

Основной задачей христианской семьи является не только просто вырастить детей, но непременно вырастить их как истинных чад Церкви Христовой – подготовить для Господа благоговейных Его служителей.

Благо, если из семьи выйдут достойные священнослужители или иноки – молитвенники за мир. Ведь упадок качества духовенства происходит исключительно из-за того, что мир оскудевает истинно христианскими семьями. И чем более в таких семьях детей, тем более эти семьи могут послужить Господу.

В таких семьях все члены семьи служат Богу, каждый выполняет свои обязанности как по отношению к другим членам семьи, так и в отношении внешнего мира – всех ближних и посетителей семьи.

Глава семьи – отец. В семье жена должна повиноваться мужу. Ап. Павел пишет по этому поводу: «Учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии»(1Тим. 2, 12)и «жена да боится мужа своего»(Еф. 5, 33). При этом муж должен «любить свою жену, как самого себя»(Еф. 5, 33)и «дети повиноваться своим родителям» (Еф. 6, 1).

У семьи – как в церкви – должна быть (по возможности) общая молитва. Все заповеди Христовы о любви и взаимном служении должны прежде всего и полнее всего выполняться в семье. У семьи должен быть один общий духовный отец.

В некоторых древнехристианских и старорусских семьях при доме были свои домашние церкви. Если их не было, то были особые молельни, комнаты, убранные иконами, как часовни.

Общий дух веры, любви и благочестия связывал всех членов христианской семьи в одно неделимое целое; такие семьи действительно были как особые «домашние церкви».

Часто бывает так, что мы выказываем себя добродетельными и как бы прихорашиваемся, лишь когда соприкасаемся с внешними людьми, вне своей семьи. А в семье мы нетерпеливы, не считаем нужным сдерживать свои слабости, раздражительность, дурные привычки и недостатки и не стремимся в совершенстве выполнять заповедь Христову о взаимной любви друг к другу.

Все, о чем говорилось выше, относится к взаимным обязанностям членов семьи.

Но у каждой христианской семьи есть еще и другая важная и почетная обязанность: это служение Христу через ближних, посещающих семью или имеющих к ней отношение.

Тесная внутренняя связь членов семьи, как мы знаем, наблюдается и у евреев. Но Господь говорит: «Если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?» (Мф. 5, 46–47).

Христианская семья является ячейкой Церкви Христовой, через которую Он согревает холодных, питает голодных, утешает несчастных, принимает странников, заботится о больных и всех согревает Своей любовью – лаской, вниманием, заботой, утешением и ободрением.

Здесь для смущенного и недоумевающего найдется мудрый совет мужа; для молодых и неопытных матерей – знания и опыт матери и жены, а также образцы для подражания в добром воспитании детей.

Здесь найдется хорошая духовная пища в книгах религиозной библиотеки, отдохновение души и тела в ласке и тепле семейного уюта для не имущих этого в своем доме.

На всех приходящих изливается свет и тепло Христовой любви и исполняются заветы старца о. Алексия М.: «Будьте для всех солнышками», «Каждого гостя принимайте, как посланного от Господа» и «Забудьте, совсем забудьте о себе ради тех, кто ищет у вас помощи, утешения и ободрения».

Вот о достижении чего должна всегда молиться всякая христианская семья с самого начала своего зарождения, стоя под церковными венцами при бракосочетании. Это – венцы света Христова, которые Он дарует новобрачным, чтобы пронести их через всю будущую тернистую жизнь и тем исполнить высокое предначертание христианской семьи и подготовить себя к достойному переходу к новой светлой жизни в Его Небесном Царстве.

Отсюда понятны слова св. Иоанна Златоуста, который говорит, что «часто супруги показывают добродетель гораздо более совершенную, чем живущие в монастырях».

В заключение следует упомянуть и о мнении о. Александра Ельчанинова, что истинный христианин может быть только или монахом (хотя бы и в миру), или семьянином в супружестве. Он пишет:

«Есть путь брака и путь монашества. Третье состояние – девственников в миру – очень опасно, соблазнительно и не всякому посильно. Кроме того, такие и для окружающих представляют собой опасность: сияние и красота девственности, которое ведь в некоторой степени «брачное оперение» (когда не имеют прямого религиозного смысла), влекут к себе и возбуждают чувства».

Приложение к главе 3-й

Как возникают христианские домашние церкви и каково их назначение, говорит следующий рассказ.

У архиепископа Арсения (Чудовского) была духовная дочь – девушка, мечтавшая принять монашество.

Но не таков путь был указан ей духовным отцом: «Ты должна быть замужем и иметь многочисленную семью. За всех моих духовных дочерей, принявших монашество, ты должна родить детей, которые будут истинными христианами. А первого твоего ребенка, когда ему будет 12 лет, я сам постригу в иночество, вместо тебя. Ищи себе жениха и приведи его ко мне».

Ради послушания девушка оставила свою мечту о монашестве и стала присматривать жениха.

Один человек понравился ей, и она привела его к владыке. Он поговорил с ним и велел прийти за ответом на другой день. Ответ был отрицательный. То же повторилось и со вторым женихом.

Третьего нашла мать девушки. Совсем не понравился этот невесте. Однако из послушания матери она повела и его к владыке, думая: «Все равно владыка забракует и этого, как первых двух».

Но каково было ее горе, когда на другой день она услыхала от архиепископа:

«Вот тот, кого Господь тебе назначает в мужья. От него ты будешь иметь много детей. И если он тебе не нравится, то не смей никогда хоть сколько-нибудь обнаруживать ему это. С ним ты будешь счастлива».

Горько плакала невеста, но по вере и послушанию духовному отцу подчинилась.

У нее было 13 детей, из которых выросли семь. Прислуги в семье не было, и воспитывала детей только мать. Когда стали подрастать первые дети, их обязанностью было помогать матери: старшие одевали младших, с ними гуляли и т. д.

Семья создалась истинно христианская, и жена со временем полюбила своего мужа. Отношения в семье между всеми членами были всегда неизменно нежными и сердечными.

В семье была общая вечерняя молитва, которая читалась по очереди детьми. Все дети выросли глубоко верующими. Один из них служит диаконом в одном из московских храмов.

А первый ребенок – дочь была пострижена владыкой в иночество 12-ти лет. Хотя с внешней стороны она кажется обычной служащей, но по духу она истинная монахиня и точно исполняет все иноческие обеты.

…Жить тихо, делать свое дело и работать своими собственными руками. 1Фес. 4, 11

Каковы должны быть основы жизни христиан, остающихся в миру, но решившихся и здесь идти неколеблющимися стопами вслед за Христом?

Образцы жизни в миру для христиан мы можем брать из жизни ветхозаветных праведников, из первой христианской Церкви до возникновения монашества и из жизни прославленных Церковью святых из мирян и подобных им подвижников благочестия.

В жизни праотцев еврейского народа как будто бы нет ничего выдающегося. Они жили обычной жизнью семьянина, и мы не видим у них подвигов поста, усиленной молитвы и бдений.

Однако Священное Писание прославляет их. И прославляет их между прочим за то, что, живя в среде развращенных язычников-иноплеменников и среди соблазнов, они не теряли своей веры в Единого Бога и сохраняли себя не оскверненными от мирского порока.

Это было нелегко. Апостол Петр так говорит про жизнь Лота в Содоме: «А праведного Лота, утомленного обращением между людьми неистово развратными, избавил – ибо сей праведник, живя между ними, ежедневно мучился в праведной душе, видя и слыша дела беззаконные» (2Пет. 2, 7–8).

В связи с этим архиеп. Арсений (Чудовской) так пишет в своем дневнике:

«Добрые христиане часто жалуются на трудность жизни в миру среди соблазнов, пороков, развращения и суеты. Но знаешь ли ты, христианин, что тебе скорбями и подвигами надлежит войти в Царство Небесное? Вдали от мира тебе нужны для спасения пост, коленопреклонения, постоянное бодрствование над собой; в миру же, если ты не приражаешься к соблазнам, терпишь и страдаешь от окружающего тебя развратного мира, ты являешься своего рода мучеником, и знай, что каждая твоя слеза, каждый твой вздох, испускаемый от притеснения развращенного мира, стоит многих подвигов и постов. Мученики за Христа претерпевали видимые гонения, страдания и утеснения от мучителей, а ты, живя среди развращенного мира, тоже терпишь утеснения; но только не телесные, а нравственные… И ты также мученик!!!»

Очевидно, что и для современных христиан, живущих в среде развращенного мира и атеистов, должна служить утешением мысль, что одно уже сохранение своей веры и сбережение себя от царящего вокруг порока будет оценено Богом как известное духовное достижение.

Из быта семьи праотца еврейского народа Авраама кроме гостеприимства мы должны поучиться взаимному отношению Авраама и Сарры.

Ап. Петр пишет: «Так некогда и святые жены, уповавшие на Бога, украшали себя, повинуясь своим мужьям. Так Сарра повиновалась Аврааму, называя его господином» (1Пет. 3, 5–6).

Глубокое взаимное уважение и взаимное наименование супругов «господин» и «госпожа» были и в семье первых христиан, как это видно из жизнеописания свв. мучеников Адриана и Натальи (память 26 августа старого стиля).

Для живущих в миру образцом горения духа и вместе с тем обособленности от жизни мира должна являться Церковь I века, основанная апостолами и описанная в Деяниях апостолов и их посланиях.

Что отличало жизнь этих христиан? Все дела свои они сопровождали молитвой. Перед начинаниями или путешествиями они к молитве присоединяли пост. У христиан первой иерусалимской общины все имущество было общее – богатых не было, так как все владевшие имениями продавали их, а деньги отдавали апостолам, т. е. вносили их в общину.

Между отдельными общинами была живая связь, и нужда одной общины вызывала всегда приношения и помощь других общин.

Как известно, первые христиане имели длительные ночные богослужения и причащались каждый день. Они имели общую трапезу, которая следовала вслед за богослужением. Все находились в строгом послушании апостолам или поставленным от них пресвитерам.

Жизнь их была обособлена от не веровавших во Христа и, как пишется в Деяниях, «никто не смел пристать к ним» (Деян.5, 13). По существу это был монастырь в миру, объединивший всех христиан вместе с их семьями.

Быт первой христианской семьи складывался под непосредственным влиянием апостолов и в особенности апостола Павла. Последний рекомендовал христианам «жить тихо, делать свое дело и работать своими руками» (1Фес. 4, 11).

Эта тихость жизни выражалась прежде всего в замкнутости жизни христианских общин, в отсутствии тесной связи (кроме внешне необходимой) с окружающим развращенным языческим миром.

Об этом неоднократно говорится в апостольских посланиях.

В качестве примера быта первого периода христианства можно взять семью св. Григория Богослова. По рассказам последнего, его мать Нонна никогда не обменивалась пожатием рук с языческою женщиной и не садилась за стол для вкушения пищи с язычниками.

Патриархальные семьи первых христиан жили замкнутой жизнью из опасения вредного влияния на детей окружающего мира.

Так, например, св. Филарет Милостивый так воспитывал свою внучку, ставшую впоследствии императрицей (женой Константинопольского императора Константина IV Порфирородного), что мог сказать про нее послам императора: «До вас она не видела никого постороннего».

Конечно, подобная степень замкнутости невозможна в социальных условиях современного быта. Вместе с тем замкнутость имеет смысл лишь в том случае, если в семье господствует истинное благочестие и имеется свой круг духовно близких людей, с которыми семья живет в тесном общении.

Иначе молодое поколение семьи стало бы тяготиться замкнутостью и последняя ожесточила бы детей и восстановила бы их против родителей.

Но как в монастырях наивысших духовных ступеней достигают уединенники и затворники, так и из числа христианских семей лишь те процветут духовно, которые сумели изолировать себя от тесного соприкосновения с окружающим их развращенным миром и создать для себя круг близких высокодуховных людей.

Черты замкнутости быта перешли от первых христиан и Византии в быт старой русской православной семьи.

Христианам первых веков Церковь запрещала участие в языческих пиршествах.

Христиане обычно уклонялись также от участия в общественных развлечениях – от посещения театров, цирка и т. п.

«Можно жить в миру, но только не на юру, а жить тихо», – говорил старец о. Амвросий.

И вряд ли нужны особые доказательства той истины, что там, где «пространен путь», осуждаемый Господом(Мф. 7, 13), где смех, где шум развлечений и рассеянная жизнь, там не будет сосредоточенной молитвы и подвига «несения креста», там не будет веяния Духа Святого Божия.

Жития новозаветных святых также дают нам, правда, немногочисленные, но яркие образы угодников Божиих, не покидавших мир.

Выше уже рассказывалось про двух александрийских замужних женщин, добродетелям которых был послан учиться св. Великий Макарий Египетский (см. ч. 3-ю).

Несколько примеров мирян, угождавших Богу, имеется в жизнеописании также египетского подвижника IV века Пафнутия, о котором писал епископ Палладий, автор «Лавсаика» (а также церковные писатели и историки первых веков Руфин, Созонт и Никифор).

После периода продолжительного подвижничества в пустыне Пафнутий стал молить Бога открыть ему, кому он подобен из мужей, известных по своей святости.

В ответ на его молитву ему явился ангел и сообщил, что он подобен живущему в городе флейтисту.

Пафнутий отправился в город, нашел известного ему флейтиста и стал расспрашивать о его жизни.

Флейтист сообщил ему, что он был ранее разбойником и на его душе много грехов. Лишь о двух добрых делах стал рассказывать флейтист. Однажды он спас от разбойников и привел в селение одну христианскую девушку.

В другой раз он в пустыне нашел одну голодную женщину и накормил ее. Узнав, что она бедствует из-за того, что муж находится в тюрьме за долги, а сыновья проданы, он выкупил мужа и детей ее.

После этого случая Пафнутий стал вести еще более суровую жизнь в пустыне. Спустя несколько лет он опять стал просить Бога открыть ему, кому из святых он подобен.

Снова был получен ответ от Бога, что он подобен старшине ближайшего селения. Пафнутий тотчас же отправился к нему.

Старшина принял Пафнутия с великим радушием, обмыл ему ноги и предложил трапезу. Пафнутий рассказал старшине о том, что добродетели его оцениваются Богом выше многих подвижников и монахов и просил рассказать о себе.

Старшина отвечал, что он человек грешный и недостоин и имени монаха. На настойчивые же просьбы Пафнутия старшина рассказал о себе следующее:

«У меня жена и три сына. После их рождения мы живем с женой в воздержании вот уже тридцать лет. Когда приходит в селение странник, я принимаю его к себе прежде других поселян. Отправляя странника, я снабжаю его всем необходимым для пути.

Если узнаю про какого-либо бедного и несчастного, то стараюсь помочь ему и утешить. Берегусь чужого и не допускаю своего скота до чужих пастбищ. Никто не может сказать чего-либо недоброго про моих сыновей.

Не было в селении вражды, которую я не примирил бы. Не допускал богатого притеснять бедного. Поля свои предоставлял другим, пользуясь лишь остатками после них. Я никого не огорчал и не осуждал».

Вернувшись в пустыню, Пафнутий еще более стал поститься и подвизаться в подвигах. Затем в третий раз он стал молить Бога открыть ему, кому он подобен. Снова получил ответ, что теперь он подобен одному александрийскому купцу, который сейчас подходит к его келье.

Пафнутий тотчас же вышел навстречу гостю. Это был богатый купец, который нес Пафнутию вместе сосвоими сыновьями десять мешков овощей. Он был известен тем, что весь свой доход от торговли раздавал бедным и монахам.

По совету Пафнутия все трое мужей, описанных выше, закончили свою жизнь в иноческом чине. Пафнутию была открыта та светлая участь, которую они наследовали в Небесном Царстве.

В этом примере важно уяснить, почему флейтист, бывший разбойник, стоял выше по добродетели строгого подвижника и какое достоинство имели добродетели этих трех мирян.

Два своих первых добрых дела флейтист совершил, будучи еще разбойником. Чтобы спасти девушку, ему надо было пойти на ссору с товарищами и озлобить их против себя, что, конечно, явилось трудным делом и требовало большого мужества.

Во втором деле ему пришлось израсходовать большие деньги, чтобы выкупить должника и его детей, и потратить, может быть, все свои сбережения. Это потребовало от разбойника, вероятно, внутренней борьбы.

По существу, флейтист совершил и третье великое дело: он порвал с разбойниками – своими товарищами – и стал добывать свое пропитание честным путем. Для этого он также должен был вынести внутреннюю борьбу. В этом случае он уподобился «блудному сыну» из евангельской притчи, и исполнились слова Господа: «На небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии»(Лк. 15, 7).

Второй из мирян – старшина селения – являет собой уже совершенного христианина, тщательно выполняющего заповеди Христовы начиная с милосердия, и проводит жизнь в воздержании.

Достичь этого в миру много труднее, чем спасаться в пустыне, где нет соблазнов, где перед глазами примеры ревности других братий и имеются высокодуховные руководители.

Третий из мирян – александрийский купец – возвышается над старшиной тем, что служит Богу не только сам, но со своими сыновьями, и благотворит не случайно посетившим его странникам (как старшина), а тем, кто наиболее дорог и близок Богу – монахам и пустынникам. Для этого он сам с сыновьями идет в пустыню, чтобы послужить им. Здесь он наиболее совершенно исполнил заповедь о милосердии, так как, по словам апостола Павла: «Будем делать добро всем, а наипаче своим по вере»(Гал. 6, 10). А при служении «праведнику» обещается и «награда праведника»(Мф. 10, 41–42).

Вот еще образец святого мирянина, ранее уже упоминавшегося, – св. Филарета Милостивого (память 1 декабря), всю свою жизнь посвятившего делам милосердия и точному исполнению заповеди «Просящему у тебя дай» (Мф. 5, 42).

До того как стать зятем императора, св. Филарет отдал нуждающимся и свою последнюю пару волов, и те запасы зерна, которые сам взял в долг для прокормления семьи.

Замечателен образ святой мирянки – жены муромского воеводы, матери четырнадцати детей св. Иулиании Лазаревской, жившей в XVI веке (память 2 января).

Подобно святым женам первой Церкви, она умела соединить в своей жизни заботу о семье и детях и широкую благотворительность с подвигом усиленной молитвы и поста. Последние она начала еще в девическом возрасте и постепенно усиливала их в течение своей жизни, посвящая ночи молитве. На молитву она вставала по ночам даже тогда, когда бывала больна.

Также с ранних лет она проявляла заботу о бедных сиротах и больных. До выхода замуж она все свое время посвящала тому, чтобы шить для них одежды, или продавала свои вышивания для раздачи денег неимущим.

Она никогда не пользовалась услугами слуг, даже не допускала, чтобы кто-либо подал ей воды для омовения рук. Особенное внимание она уделяла тому, чтобы в семье и между слугами не было ссор и брани, и когда была необходимость, брала вину на себя, лишь бы водворить в семье мир. При проступках слуг она старалась покрыть их вину, не говоря о ней свекру и свекрови. Когда же не хватало ее умения и сил справиться со слугами и водворить в доме тишину, она горячо молилась Божией Матери и св. Николаю, прося их помощи.

Сила духа св. Иулиании в особенности проявилась в тяжелые годины – во время голода 1570–1572 гг. она усилила свои милостыни и не доедала сама, чтобы раздать более хлеба. Когда кончились в ее доме запасы зерна, она велела слугам собирать лебеду и кору вяза и из них готовила хлеб, которым питала семью и который раздавала нищим.

Последние говорили: «У других мы получаем хлеб из одной муки, но ни у кого он не был так сладок, как у этой вдовы». Так видимо для всех помогал Господь верной рабе Своей в ее добрых делах.

А вот еще несколько примеров из жизни древней христианской Руси.

Владимир Мономах имел обыкновение молиться по ночам с земными поклонами и говорил, что этим человек побеждает диавола и очищается от грехов, совершенных в течение дня. Вставал он обычно до восхода солнца.

Князь Андрей Боголюбский по ночам ходил в церковь, зажигал свечи, повергался пред иконами и плакал о грехах своих.

Князь Димитрий Донской в посты причащался каждую неделю. Он тайно носил власяницу.

К числу праведников из мирян следует отнести и доктора Гааза. Его жизнь, его труды и все его мысли были посвящены обездоленным и несчастным. В особенности много он сделал для узников. До него заключенные носили очень тяжелые кандалы, и при отправке пешком в Сибирь их сковывали партиями. Он добился замены тяжелых кандал на легкие и отмены сковывания.

Самым любимым его делом было посещать тюрьмы, утешать и помогать заключенным. Заключенных он учил верить в Бога, молиться и раздавал им тысячами Евангелие и религиозные книжки. Часто он пешком сам провожал ссыльных на несколько верст от Москвы.

В начале его деятельности в России он был богат – имел фабрику, имение под Москвой и ездил в карете из шестерки лошадей. В течение своей жизни он продал и фабрику и имение, ездил уже на пролетке, а все свои деньги истратил на арестантов и бедных. Почти все свое жалование он также отдавал арестантам, и поэтому умер в нищете и был похоронен за счет казны.

Всех своих неимущих пациентов он не только лечил бесплатно, но, посещая их, сам помогал им материально. Сила его любви к несчастным и горение его сердца были таковы, что перед его заботами о заключенных склонялись все, начиная от митрополита Филарета Московского до императора Николая I, выпускавшего из тюрьмы престарелых заключенных по просьбам доктора Гааза.

Ниже приводятся примеры благочестивых христианских семей, почти современных нам.

Старец о. Алексий Мечев так рассказывал о семье своих родителей:

«У моей матери было шесть человек детей, а жили мы в двух комнатах. Когда умер вдовый муж ее сестры, она не задумываясь взяла себе еще пять человек сирот и стала относиться к ним даже лучше, чем к нам. Эта любовь, этот пример на всю жизнь на меня подействовали. После, когда отец поступил на службу и имел большую квартиру, все-таки у нас всегда было полно народу – братья, сватья и многие другие. И все всегда находили приют, шли и знали, что будут успокоены, всегда принимались с радостью. Оканчивая курс учения, я не имел отдельной комнаты: приходилось ночью вставать, чтобы заниматься. Все это дало мне хороший пример на всю жизнь. Жизнь с народом, в народе – моя душа, я счастлив здесь. Не могу видеть, когда кто плачет, у кого какое горе, стрелой летишь туда, хочется с ними вместе плакать. Всем этим я обязан моей матери».

Другим примером является семья уездного сибирского судьи, описанная в 1-й части «Откровенных рассказов странника».

В обычае этой семьи было принимать в свой дом странников, кормить их, снабжать всем необходимым и давать им ночлег. При этом и муж и жена старались лично услужить странникам, включительно до омовения их ног. Пришлых странников муж встречал христианским целованием.

На свои средства они содержали нищеприемницу, где всегда жило до десяти человек увечных и больных. По воскресеньям и праздникам они устраивали обед для нищих. Обычно за столом всегда обедали с ними и их слуги. Дети были приучены к тому, чтобы приводить в дом странников и нищих.

Много полезного может дать и чтение жизнеописаний зарубежных подвижников благочестия.

К ним относятся, например, жизнеописания таких великих людей, как бельгийского священника Домана де Весслера – друга прокаженных; английского благотворителя Георга Мюллера, посвятившего всю жизнь строительству многочисленных сиротских домов; итальянского священника Дона-Боско – отца нищих, вдов и сирот.

Нужно упомянуть также о Варваре Джонсон, дом которой около Нью-Йорка служил убежищем и пристанищем многочисленных нищих, несчастных и больных; о Жанне Жузан, стараниями которой во Франции было организовано общество, устроившее 217 богаделен и призревшее 25 000 бедных, калек и больных.

Если у иноков основным средством спасения считаются молитва и всяческое воздержание, то для мирянина, как видно из вышеприведенных примеров, этим будут более всего служение ближним и дела благотворительности.

Значение их таково, что св. Иоанн Златоуст сказал, что не столько нищие имеют необходимость в богатых, сколько богатые (миряне) нуждаются в нищих.

Господь говорит: «Блаженнее давать, нежели принимать»(Деян. 20, 35). При этом иногда принятие даров не только не обогащает мирянина, но даже опасно. Это видно из следующего рассказа.

Один монах имел брата-мирянина, бедняка, и все, что вырабатывал, отдавал брату. Но этот беднел тем более, чем более подавал ему монах.

Видя это, монах пошел к некоему старцу и рассказал ему о случившемся.

Старец отвечал: «Если хочешь послушать меня, более ничего не давай ему, но скажи ему: «Брат, когда у меня было, я давал тебе, теперь же ты трудись и что выработаешь, отдавай мне». Все, что он ни принесет тебе, принимай от него и передавай какому-либо страннику или нуждающемуся старцу, прося, чтобы они помолились о нем».

Монах поступил по этому наставлению. Когда пришел к нему брат-мирянин, то он сделал так, как заповедано было ему старцем, и мирянин ушел от него печальный.

Но вот, по прошествии некоторого времени, он приходит и приносит из сада несколько овощей. Монах, приняв их, отдал старцам, прося их, чтобы помолились за брата его.

Несколько времени спустя мирянин принес овощей и три хлеба. Монах, приняв их, поступил, как и в первый раз. В третий раз мирянин принес ему уже много съестного припаса, и вина, и рыбы. Монах, увидев это, удивился и сказал брату-мирянину: «Не имеешь ли нужду в нескольких хлебах?» Тот отвечал: «Нет, Владыко, прежде, когда я брал у тебя что-либо, то оно входило как огонь в дом мой и пожирало его; ныне же, когда не принимаю от тебя ничего, имею все с избытком и Бог благословил меня».

Образ жизни святых и подвижников благочестия из мирян может некоторым показаться странным и идущим вразрез с принятыми ныне обычаями. Но для христиан недаром было сказано апостолом Павлом: «Будь безумным, чтобы быть мудрым» (1Кор. 3, 18).

И пусть в духовном покое живут в миру и радуются о Господе такие «безумные» миряне, не идущие вслед за окружающим их миром.

Они некогда услышат обращенные к ним слова Господа: «Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне» (Мф. 25, 34–36).