О нашем церковном проповедничестве
«…Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всякой твари» (Мк. 16:15)
«…Ибо всякое слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого…» (Евр. 4:12)
Религиозное чувство в нас постоянно ослабевает, пересыхает «источник воды, текущей в жизнь вечную» (Ин. 4:14), ревность к исполнению церковного долга охладевает и превращается в грубое безразличие. Оно касается не только религиозной стороны жизни, безразличие от которого мы страдаем, стал характерной чертой нашего времени, оно стало всеобщим. Безразличие царит над всем, и над духовными добродетелями, над всем возвышенным, над нравственными требованиями разумной человеческой природы. Но это не просто безразличие. Это слишком мягкое определение, сегодняшняя религиозность почти граничит с антирелигиозностью, а нынешняя нравственность мало, чем отличается от безнравственности. Необычайное напряжение и лихорадочная спешка в стяжании земных благ, ненасытная страсть и неустанная погоня за телесными наслаждениями, при полном забвении о том возвышенном божественном составляющем человеческой природы, забвении о том, что «дух животворит, плоть же не пользует нимало» (Ин. 6:63), отношении к вере и нравственности как к чему-то лишнему, подмена благородного чувства любви и самопожертвования грубой и ненасытной страстью к наживе и власти, преобладание эгоизма, высокомерия и честолюбия, всё это серьезные симптомы нравственного разложения и слабости, цепи, сковавшие свободный народ и ведущие его в бездну погибели.
Говорить о нашей живой религиозности и нравственности, значит говорить на тему, важность которой никто не может отрицать, это правда, но которая в силу бесконечного повторения стала почти скучной. Поэтому и мы, если бы задержались исключительно на констатации фактического состояния благочестия, рисковали бы наскучить читателю. Не желая этого, и одновременно считая напрасной тратой времени, обсуждение предмета давно всем известного, из личного ли опыта или из дискуссий о нем, мы считаем своим долгом, затронуть тему, которая всюду преднамеренно замалчивается, хотя замалчивание вопроса о состоянии веры и нравственности недопустимо, вопроса, который в силу того, что ему никогда не посвящалось необходимого внимания, стал сейчас особенно острым.
Хотя вопрос о религиозном безразличии многократно обсуждался и уже наскучил, как мы уже отметили, все-таки не будет преувеличением сказать, что решение вопроса едва ли сдвинулось с мертвой точки, и еще меньше на него пролито света и правды. Причиной является одностороннее понимание этого крайне важного вопроса, рассматривание его только с одной точки зрения, соревнование в усердии отрицания собственной вины и ответственности за существующее зло. Сегодняшнее обсуждение этого вопроса напоминает обсуждение войны, причем учитывается атакa только одной нападающей стороны без учета оборонной силы другой.
***
Проповедничество – это искусство. Не каждый может быть художником, следовательно, не каждому дано быть проповедником. Настоящие художники – редкость, редкость и настоящие проповедники. Но это не может быть аргументом защиты для плохих проповедников, ибо также как одаренные люди в неблагоприятных обстоятельствах, особенно те из них, кто недостаточно силен, становится простым смертным, а простые смертные, не имеющие особых дарований, но более сильные духом, могут возвыситься, отшлифоваться, закалиться и стяжать дары. Впрочем, они не могут оправдывать себя этим и потому, что и священником не может быть тот, кому не дано, ибо никто сам себе не воздает чести, но только тому воздается честь, кто избран Богом, как Аарон, ибо «не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод и чтобы плод ваш пребывал...» (Ин. 15:16). Поэтому смертный грех совершает и тот, кто, не будучи избранным принимает священство и тот, кто поставляет неизбранного в священный сан.
Слово сильно, как гром. Оно поражает грешника, оно бальзам для больного и скорбящего, оно исправляет развратника и предостерегает богача. Хорошая проповедь это рельефная картина душевного состояния праведника или грешника, наказания или награды Божией или Его великих благодеяний роду человеческому. В таких наглядных картинах христианин часто видит образ, реальный образ своей души; духовную добродетель или греховность природы, которые рисует проповедник, он сравнивает с самим собой; слушая проповедь, он в одновременно анализирует свою душу; радуется, если находит в ней добродетель и страшится грехов, за которые проповедник грозит Божиим наказанием; христианина смущает проницательность проповедника, он думает, что его слова относятся исключительно к нему, он вздрагивает и боится точного попадания и описания его тайных грехов; он чувствует себя обвиняемым перед судом, перед которым невозможно скрыть вину; судья проникает во все тайники его духа и он не может ему помешать; он предается воле Божией, сокрушается; проповедник перестает обличать, он зовет к покаянию, грешник готов сделать все, чтобы очистить все, что отягощает совесть; совесть мучает его, и он кается. Проповедничество воздействует на душу сильнее поэзии.
Проповедник же зная, что проповедует слово Божие, которому ничего не может противиться, должен говорить авторитетно как власть имеющий, без страха и стеснения. Как пастырь ответственный за свое стадо, он должен грозить и повелевать; как учитель должен наставлять, советовать и просить; как служитель Отца небесного утешать, успокаивать и вселять надежду.
Наши проповедники слишком миролюбивы, чтобы могли совершить такую революцию в душе слушателя; слишком преданны традиции гостеприимства, чтобы могли укорять и нарушать равнодушие верующих, с которыми они входят в храм и выходят из него. Напрасно апостол Павел говорит, что «всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, а печалью; но после наученным через него доставляет мирный плод праведности» (Евр. 12:11).
***
Проповедь является главной частью католической литургии и сущностью протестантской литургии. У последних литургия служится на разговорном, народном языке, у католиков тоже за исключением ектений и некоторых молитв. Мы служим на почти иностранном языке, из-за чего многие верующие оказываются в положении просто наблюдателей, не имея возможности участвовать в общей молитве, они всю службу шепчут свои молитвы. Не поэтому ли нам необходима проповедь, которая истолкует верующим хотя бы Евангелие? Какая польза от самой торжественной службы, если верующие не посещают ее? и если мы служим Господу на малопонятном языке, тогда проповедь нам нужнее, чем католикам и протестантам. А что у нас? У других она необходимость, а у нас роскошь. И слишком дорогая роскошь, если мы так редко и мало предлагаем ее верующим. Как чахоточному больному иногда дают лекарство, не столько для того, чтобы облегчить болезнь, столько для того, чтобы больной утешился мыслью, что о нем заботятся, также и служитель Божий время от времени появляется на церковной кафедре с горькой пилюлей, которую он называет «проповедью», чтобы исполнить долг перед стадом не столько ради того, чтобы его научить, сколь, чтобы показать, что эту часть своего долга он еще не полностью вычеркнул из своей домовой книги.
Сколько раз в год у нас читается проповедь?
Проповедь у нас не является составной частью службы, будет она или нет, это зависит от настроения священника. Кроме того, что они редкость, объем наших проповедей настолько ограничен, что утверждение, что они превратились в роскошь, вполне обосновано. Большинство проповедей едва может составить одну из трех частей, которые требует гомилетика; они настолько коротки, что и наилучший проповедник мог таким ограниченным количеством слов наставить, предостеречь, утешить и духовно окормить христианина. Но также как любая аномалия находит оправдание у своих инициаторов, находит оправдание и это. Краткость проповедей оправдывается тем, что сербы, как они говорят, бурного темперамента и нетерпеливы (тогда, по-видимому, именно из-за продолжительности проповедей верующие уходят из храма раньше, чем нужно!?). Однако же именно о французах известно, что они бесконечно темпераменты, горячие и нетерпеливые, но все-таки они способны с интересом слушать Босси, Бурдала и других своих известных проповедников, чьи проповеди составляют 3–4 печатных листа (а наши, как правило, менее одного!). Святой Златоуст темпераментным грекам читал по две-три проповеди, и все-таки «нетерпеливые» греки Софии с раннего утра терпеливо ждали перед вратами Святой Софии, когда начнется служба и заговорит Златоуст. Наши проповедники появляются на церковной кафедре в самые «урожайные» годы в среднем дважды в месяц и говорят не более четверти часа, что составляет шесть часов в год евангельской проповеди..
***
Имеют ли наши проповеди литературную ценность?
Никто из тех, кто понимает, что церковное проповедничество – искусство, не может отрицать уместность этого вопроса. Французские проповедники 17 века украсили своими проповедями художественную литературу, прославили гибкость, богатство и силу французского языка, вострубили славу Божию громче иерихонских труб. Мы не бедны проповеднической литературой, напротив, печатные проповеди можно измерять на вес, и если бы они, по счастью, имели какую-либо ценность, они составили бы самую богатую часть художественной литературы. Проповеди есть в отдельных сборниках, есть в многочисленных церковных журналах, есть, наконец, в форме брошюр, по одной или две, иногда изданных с намерением автора удовлетворить собственные амбиции, чтобы сделать свое имя долговечнее самих себя, пусть даже этот век издание будет пылиться в каком-нибудь темном углу, или с целью перечислить свои титулы и почетные гражданства. (В православной России проповеди тоже издаются в виде брошюр, которые по большим праздникам раздаются в церкви верующим людям бесплатно. Обычай достойный всякой похвалы, который у нас, к сожалению, не существует. – Прим. авт.)
Количество огромное, качество плохое. Наше проповедничество не только не служит никаким вкладом в литературу, но строго говоря, его нельзя даже рассматривать как литературу. Оно не только не возвысило и не обогатило сербский язык, но наоборот, своей шаблонностью показало миру, что сербский язык не благозвучен, скуден, ограничен в формах и беден вообще; если все это не верно, верно одно, что наши проповеди наиболее слабые письменные сочинения, они выполнены наспех, без усердия и подготовки, но с большой претензией.
Хотите ли, чтобы мы дали определение, что такое проповедь у нас? Неловко говорить, когда знаешь, что правда горька и для того, кто ее говорит, и для того, кому ее говорят, да не упрекнут нас в том, что мы делаем это ради удовольствия кого-то унизить, а не из чувства необходимости поступить именно так. Итак, наша проповедь это масса вымученных, выжатых, сухих фраз, без конца повторяемых, без гомилетической формы, беспорядочно нагроможденных, нелогичных; множество холодных слов, которым, вероятно, нельзя отказать в догматической правильности, но которые прилипают к душе, как чешуя, и быстро опадают с нее, вот что называется у нас проповедью. Такой проповедью наши проповедники не в состоянии вызвать в слушателях минимум напряжения и трепета, больше сказать, они не в состоянии даже удержать обычного внимания, вызвать простую заинтересованность, о чем свидетельствует массовое исхождение христиан из храма во время проповеди.
Верующие, устав от напряженных, но напрасных попыток понять хоть что-нибудь из того, что поется, читается или говориться, уходят в себя. В свои мысли и молитвы своими словами. Чувство радости от размышлений о Боге, вечности и блаженной жизни в ином мире; страх от осознания своих грехов и наказания Божия, благодарность Промыслу за все и поиск новой милости, все это чередуется, переплетается и смешивается в душах верующих, им все непонятно, они не знают, на чем остановиться и как все это себе объяснить. Пастырь неохотно выходит на проповедь, чтобы наставить и вывести свое стадо из недоумения, выходит с предубеждение, что он не сможет выполнить задачи, потому что его проповедь не содержит ничего нового, ничего убедительного и сильного, что бы могло тронуть, умилить или укрепить, выходит, чтобы сражаться оружием, которое пришло в негодность. Отсюда и неохота, грусть, напряженное и утомленное выражение лица, искусственность речи, и боязнь и неуверенность в произношении. Сильный служитель Божий, который может вязать и решить в самый ответственный момент своего служения, являет себя немощным и связанным. Он не знает душевного состояния верующих, ему чужды их чувства, потому он и не касается их, не анализирует их душ, но вдруг начинает говорить о совершенно новом для слушателей предмете, далеком в этот момент от их религиозного чувства, которое никогда нельзя терять из вида. Апатичная и сухая речь оскорбляет слушателей, они расстраиваются и – уходят из церкви с пустотой в душах и, может быть, с решением больше туда не ходить.
***
В чем причина нашего плохого церковного проповедничества? Проповедь отражает общий уровень образования проповедника. Только знания правил гомилетики недостаточно. Это только внешнее, формальное требование, без которых проповедь была бы нескладной, но которые не составляют ее сущность, также как рама и стекло не являются содержанием картины. Проповеднику слова Божия необходимо глубокое знание богословских дисциплин и церковной литературы, без этого невозможно представить себе хорошего проповедника; необходимо, следовательно, фундаментальное знание истории мира, философии, литературы и мировой риторики.
Наше церковное проповедничество со всей ясностью показало, что уровень образования наших проповедников недостаточно высок. У нас уже стало обычаем, что люди очень легкомысленно принимают на себя тяжелые, очень тяжелые обязанности, несущие на себе огромную ответственность, с подготовкой совсем не соответствующей высоте такого служения, с несоразмерными высоте священнического служения способностями. Но разве можно ожидать от нашей Богословии, при существующем в ней теперь уровне преподавания, чтобы она обеспечила более глубокую и фундаментальную подготовку кандидатам в священство? На это нет никакой надежды, зная, до какого состояния она доведена, каких слабосильных воинов Христовых она призывает, каких немощных поборников Евангелия и народа готовит, какое уродливое в воспитательном смысле поколение священства выпускает; наконец, когда известно, каким насмешкам подвергается этот священный институт, который должен подобно небесному лучу освящать все уголки сербской земли, но который при всем этом является едва ли не худшим органом просвещения такого рода в Сербии. И будет ли удивительно, будут ли иметь наши проповедники право обижаться, если кто-то обратится к ним, вместе с апостолом Павлом со словами – «вам надлежало быть учителями, но вас снова нужно учить первым началам слова Божия» (Евр. 5:12).
Следовательно, поверхностность образования, как богословского, так и светского (на светское образование в Богословии обращается совсем мало внимания – Прим. авт.), принятия священнического сана, слабость воли или подверженность внешним влияниям наших проповедников, вот что, а в особенности первое, является причиной плохого церковного проповедничества, а косвенно и главной причиной антирелигиозности народа.
***
Так где же лежат искомые причины религиозного безразличия?
Ответ на этот вопрос дополнит и подтвердит сказанное в предыдущей части, и кроме того он очень характерен для нашей церковной ситуации. Есть два ответа. Один из них гласит – причина этого зла в распространении западной цивилизации! И об этом всерьез говорилось не раз, всегда, когда заходила речь о состоянии нашей религиозности. Сразу же удивляет, почему эта цивилизация не уничтожила веру на западе, там, где зародилась. Однако, без сомнения, папа может похвалиться большей ревности членов своей церкви, нежели мы. Да, никто не отрицает, что на западе ведется отчаянная борьба между атеистическими идеями и христианским учением, но все-таки эта борьба не является предметом беспокойства борцов за христианство. Почему? Потому что эту борьбу ведут священники иезуиты, глубокие знатоки светских учений, исполины богословия, тонко знающие идеи, против которых борются, люди неиссякаемой энергии, неустрашимые воины, крайне осторожные во всем, что может ущемить авторитет веры. Они не ропщут на атеизм, они отдают все силы на борьбу с ним.
У нас все наоборот. Именно такая борьба у нас отсутствует, ибо систематическое проникновение просвещенного атеизма, его преобладание, является очевидной победой, которую он без борьбы одерживает над религиозным чувством, и это следует назвать не борьбой, а превосходством сил носителей западных, атеистических идей и отступлением со всех боевых позиций защитников религии. Проповедники Евангелия отступают без борьбы. Они вопиют и причитают о том, что все пошло кувырком. Это обезоруживает верующих и ведет прямо в стан тех, против кого раздается ропот. Или публикуется какая-нибудь статья в церковных журналах, с целью дать небольшой отпор неверию, статья, конечно, такая же убогая как и та «О бытии Бога» в «Вестнике Сербской Церкви» за январь-февраль этого года. Даже те, кто верил в эту святую истину, прочитав эту жалкую статью и увидев, как сербские клирики доказывают этот самый возвышенный христианский догмат, рискуют изменить убеждения.
Не просвещение виновно в нашем неверии, а его недостаток и близорукость тех, кто восстает на него, не видя, что онo – мощное оружие, которым нужно бороться против неверия. Нам любопытно узнать, что эти «враги западного просвещения» могли бы предложить в качестве средства для устранения этого «зла»? Уж не «официальный» ли запрет на европейскую цивилизацию в нашей стране или предотвращение человеческого прогресса?!
Помимо истории мира по учебной программе, правда, изучается психология и логика, русский язык и педагогика и методика, но поверхностно и сжато. Недостаточность образования в этой, также как и в других областях, особенно очевидна в нынешнем поколении богословов, и, несмотря на то, что они имели счастье изучить историю философии, пусть хотя бы месяц, немецкий и французский языки и того меньше, и теорию литературы целый год, последний предмет изучали у одного добрейшего монаха, который понимает в литературе столько же, сколько в вязании.
***
В чем спасение?
Общество нравственно опустилось; состояние религиозности – первый симптом, который говорит об этом. Воцарилось безразличие и летаргия, которая наносит ущерб и государству и церкви и каждому в отдельности. Пастырь растерял своих овец и не может найти их, потому что не знает, как их искать. Необходимо влить свежие силы и восстановить изношенный и нравственно ослабший организм нашего народа, необходимо совершить нравственное перерождение нашего общества. О том, кто это перерождение осуществит, нет дискуссий, ибо к этому как никто другой призваны священство Божие, суть служения которых и состоит в этом духовном, нравственном перерождении личности и общества, и подготовка их, таким образом для Царства небесного. «Если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие» (Ин.3:5)
Не может быть также и споров относительно средств, с помощью которых совершается перерождение. Единственная вечная сила, которая однажды оживила падший мир, которая всегда оживляет его, как только он падает вновь, которая вечно будет оживлять и перерождать его, сила, которая всегда одна, вчера, сегодня и завтра, это – Слово Божие. Одни только идеи, древность и неизменность которых, естественность и ясность, и самое главное, божественная возвышенность свидетельствует об их вечности. Сборник, страницы которого никогда не обветшают, слова над которыми не властны века, века только делают их более ясными и легкими для понимания. Этот сборник – Евангелие. Древнее почти двухтысячелетнее Евангелие, что говорю – древнее? Нет, и когда пройдет еще девятнадцать раз по девятнадцать веков, оно не станет древним. Оно такое же юное и сильное, как будто только что отзывалось эхом с Елеонской горы и разлеталось по благородным долинам Палестины. Чистое, как хрусталь, ясное, как утренний свет, сильное, как гром. Таково евангельское слово от Назарета до Гренландии, от края до края света, от начала до вечности. До тех пор пока воздух и пища будут важны как средство поддержания и укрепления физической человеческой природы, до тех пор евангельское слово будет божественным животворным напитком, которым будет питаться человеческая душа. И когда не будет воздуха и пищи и человека, останется евангельская истина, которая вернется туда, откуда пришла, туда, куда стекаются все истины – вернется к Богу.
Это мощное оружие, которым наши проповедники пользоваться не умеют. В неверном использовании этого оружия причина упадка веры и нравственности, в правильном же средство поднять и первое и второе на высоту, которая им подобает. Вне этого все причины ничтожны, все средства бесполезны. Проповедники должны трудиться и не надеяться ни на кого, только на Бога, Которого проповедуют и Которому служат, ибо, если когда-нибудь, как говорил Гоголь, миру будет суждено подняться «из праха земной суеты и полностью предаться любви и смирению Христову», это произойдет при помощи священника. «Дело нашего исправления, – продолжает великий русский писатель, – в руках священства».
Закончим на том, что только сильная, крепкая, божественная проповедь Евангелия в состоянии растопить ледяное безразличие и грубое безверие человеческих сердец, укрепить, освежить и поднять наше общество, а с этим и авторитет веры и церкви и ее священства.