Слово при гробе И.М. Соколова, проф. МГУ

Вси путие Господни милость и

истина взыскающим завета Его

и свидения Его. Пс. XXIV. 10.

Не говорить, а слышать поучение желал бы я при сем гробе, – поучение сильное успокоить скорбь, разгнать облак недоумений, указать пути Господни, – утешить, просветить, наставить.

Вземлется человек в поре сил и мудрого опыта, – нужный для страждущего человечества, глава целого Общества таких людей им собранного и руководимого¹, неутомимый в полезной деятельности, добродетельный и благочестивый. Вземлется от некоторых еще особенных дел начатых, но не совершенных, и без него имеющих ли уже совершиться на пользу отечества, паче же во славу Божию? Ибо – знаете ли – он вземлется даже от дела Божия, от строительства храма Божия – притом на место, где доселе не было скинии Господней и где она особенно благопотребна для тысячи христианских душ². Вземлется наконец от любви семейной, родственной, дружеской, которая удерживала его всеми самыми чистыми и напряженными усилиями – и врачевания созданного на земли от Самого же Господа, и – особенно молитвы общей и согласованной, веровавшей, яко от Вышнего есть исцеление (Сир. XXXVIII. 2, 4).

Дайте мне такое поучение, которое бы разгнало толикий облак недоумений, налегающих и на саму по себе тяжелую скорбь смерти, и которое указало бы здесь лучи света, пути Господни милостивые и истинные: ибо, по слову пророка, вси путие Господни милость и истина.

Поучуся в делех Твоих, Господи; в творениих рук Твоих поучуся, паче же – в величайшем Завете и Откровении Твоей любви к человечеству.

Нет в мире ни единого состояния тварей, которое бы могло идти и совершиться мимо Божественного всеведения и которое бы не было направляемо Всемогуществом благости Божией на тот или другой истинный и благий путь к достижению творческих целей. Дабы мы не мудровали, дабы из путей Промысла не исключали ни единого состояния жизни, нам прямо сказано, что Господь печется и о птицах небесных, а об нас еще так промышляет, что даже ни один волос с головы нашей не падает без воли отца Небесного. Но сего мало.

Вот особенный завет любви Господней о человеках, Слушатели: уже прежде чем сотворит мир, Господь промышляет о нас и благоволит предустроить несомненное и ничем неодолимое блаженство человеческое; предвидя бедствия сынов человеческих от греха и смерти, Бог от века полагает Единому Сыну Своему быть Агнцем закланным прежде сложения мира, во избавление создания от греха и смерти. Такова любовь Божия к человекам от самой вечности, такой драгоценной ценой Господь оценил человека еще прежде его сотворения! – Когда же пришло время, тогда явилось и откровение этой вечной и беспредельной любви: тако бо возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единородного дал есть, да всяк веруяй в Него не погибнет, но имать живот вечный (Ин. III. 16). Больше себя любве уже нет ничего; но после такой любви Бога к нам, все прочие действия промышления Божия о нас во всех случаях нашей жизни, или все прочие пути Его в нас могут ли быть иные, разве как пути милости и истины, – только бы мы держали и хранили милостивый завет Его и Откровение Его? Вси путие Господни милость и истина взыскающим завета его и свидения Его.

Пусть различные состояния жизни человеческой более или менее устрояются чрез действия человеческой свободы, – иногда благоприятно, иногда неблагоприятно для непосредственного впечатления; пусть они в том же смысле соплетаются еще собственными взаимными отношениями не только добрыми, но и не добрыми; тем не менее, в своих глубочайших началах и в своих отдаленнейших последствиях, которые, чтобы достойно быть оценены, должны быть следимы не только по смертному, но еще и по бессмертному нашему пути, – все состояния или случаи жизни, таким образом, всегда руководятся Вышнею Десницею, и всегда по истине и милости. Если мы не можем указать этих сокровенных начал; если мы не можем уследить этих в бесконечность простирающихся последствий: признаем в том свою границу и предел положенного нам видения; но и обретем здесь спасительное упражнение нашей вере, которая одна может зреть и невидимое как видимое, и будущее или ожидаемое как настоящее (Евр. XI. 1). Довольно нам одно то знать, что начало всех живых начал в нашей жизни есть Христос, и что конец всех благих ее концев есть тот же Христос. Посему во всех случаях жизни будем так помышлять: если Бог для спасения нашего даровал нам Христа Спасителя, благоволившего приять за нас даже смерть и смерть крестную; то со Христом уже все нам дарствует Господь к нашему благу и спасению; следственно: все пути Его в нас, даже пути скорбные, даже пути смертные суть милость и истина.

И в особенности так надлежит нам. Христиане, помышлять о смертных путях. Ибо сии пути суть последние на земле и решительные, ведущие христианина к конечной цели спасения, в ближайшее общение с самим Господом Спасителем; и потому суть преимущественно пииту Господни спасительные. Благоугоден Богови быв восхищен бысть, говорит слово Божие о скончании благочестивого; то есть – благочестивый вземлется от земли в богоугодную минуту, следственно в самую лучшую в его жизни минуту, в минуту его созрелости для жизни вечной. Подвиг земной, по милосердию Господа, не простирается в бесконечность. Но завершается он не тогда, когда представится оконченным для нашего глаза не очень далеко и не очень глубоко усматривающего, но когда Всевидящее око усматривает его совершение. Иной восхищается от земли как бы преждевременно, нов самом деле истинно благовременно; пожив вмале, исполняет лета долга, – посему и призывается, да почиет от трудов своих в блаженном успении о Господе (Откр. XIV. 13).

Пути смертные суть пути решительные; и если любовь человеческая, желая пребывать в общении возможно более продолжительном, с своей стороны тщательно охраняет жизнь присных и усиливается как бы удержать восхищаемых в последний путь; то любовь в сем действует, конечно, в пределах своей обязанности и никак не вопреки своему благому закону. Любовь во всяком образе – от Бога: пребываяй в любви в Боге пребывает. Но любовь по Бозе должна уметь сообразоваться с путями Божиими, когда они уже открылись, и свой хотя добрый закон покорять высшему первообразному всякой любви закону. Мы не можем не сознавать, что утверждение здешней жизни имеет вообще богоположенный предел. И естественное искусство врачевания признает свое бессилие против известного рода болезней; но искусство веры углубляет сию мысль, полагая вообще причину конечную и причину неуспеха врачевания не в злой болезни самой по себе, но в воле Всевышнего. Жизнь как дается, так и утверждается от Господа; Господь обновляет и ветшающую жизнь; Господь и неисцеленные болезни исцеляет и без врача и чрез врача, если есть на то Его всеспасительная воля. Когда же его благое изволение определяет человеку уже жизнь высшую настоящей; тогда самая обыкновенная болезнь становится неисцеленной и смертной. В сих иногда случаях упрекают искусство врачей в неусмотрении; напрасно; врач ошибается. Но Господь никогда не ошибается. Здесь да молчит всякое ропотное помышление; любви в ее лишении предстоит не раздражение самонадеяния, но мир веры и упования о Христе: вси путие Господни милость и истина.

Пути смертные, как решительные, суть по преимуществу пути Господни спасительные. В этой мысли да обретет себе успокоение и самая молитва, бывшая многою – общей и согласной, умолявшая Господа, да приложит лета жизни болевшему, но теперь уже достигшему страны безболезненной. Видно, пути Господни о нем выше и благостнее желания сердец наших: болий есть Бог сердца нашего. Без сомнения, уже и в том есть истинный и милостивый путь Господень, что молитвы оные были возможны и что они были; когда же они были по воле Божией, то были и слышимы. Впрочем, молитва бескорыстной любви всегда бывает слышима, следственно никогда не бывает напрасна, – всегда находить свой путь и достигает цели, хотя иногда в ином, но конечно всегда в лучшем образе противу наших помышлений. В самом деле, помыслу лишения противопоставим то помышление, братие, что новопреставльшийся сподобился пред исходом своим трижды приобщиться св. бессмертных Христовых Таин со внимательным каждый раз исповеданием; сподобился пожелать и приять и последнюю Тайну Елеосвящения. Помыслим еще, с какой после сего тишиной, ясностью и твердостью духа он до конца ожидал часа Господня дондеже прииде. Разве это не милости Божии богатые, явленные самим молившимся? Какая молитва может испросить что-либо на земле, высшее сего? По истине, мирная и непостыдная христианская кончина выше многих и многих лет жизни, кА возвышенно говорит псалмопевец: лучши милость Твоя паче живот, – уста моя да восхвалят Тя. Однако мы указываем лишь то, что уже явно нам; а есть и будет еще нечто, ныне нам невидимое, – еще высшее в истинных и милостивых путях Господних со благочестивыми почившими: не у явися что будут.

Итак, не только да не колеблется в смущении, но да продолжится молитва любви в твердой вере, что Господь не напрасно умоляется.

Глубиною мудрости человеколюбно вся строяй, и всем всегда полезная подаваяй, Едине Содетелю всяческих! Упокой душу новопреставленного раба твоего Иоанна в селениих блаженных, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная! – Нас помилуй яко благ и человеколюбец! Аминь.