Вторая часть. Жизнь святого Серафима Саровского

Архивы Дивеевской общины подробно повествуют об одиннадцати последних годах жизни преп. Серафима. Но о предшествовавших шестидесяти двух годах, и главным образом сорока двух из них, прожитых в Сарове, известно немногое. В житиях этот пробел не слишком бросается в глаза, ибо их авторы, не утруждая себя предварительной оценкой добросовестности свидетелей, с одной стороны, не осмеливаются приводить многие эпизоды, описанные в архивах, а с другой – не желают довериться этим свидетелям и в тех случаях, когда те разоблачают козни такого значительного лица, как псевдоученик Иоасаф. А тот, хотя и вызвал неодобрение Св. Синода, сумел тем не менее создать в общественном мнении еще при жизни представление о себе как о духовном наследнике преп. Серафима, опубликовав четыре варианта его жития. Однако именно борьба с Иоасафом и была одной из главных забот преподобного в последние его годы. И наконец, в тщетных усилиях создать хронологически выверенное житие биографы жертвовали ценными данными о последнем периоде его жизни ради подробного изложения нередко бессвязных сведений о его жизни в монастыре желал предать огласке Саровский монастырь.

Как уже было сказано, настоятели Сарова предпочли умолчать о наиболее значительных событиях его монастырской жизни. Нам известны лишь некоторые эпизоды, о которых преподобный сам поведал дивеевским сестрам и немногим близким, а также основные этапы, поддающиеся (кроме двух) точной датировке. Все биографии настойчиво внушают, будто преп. Серафим в течение сорока двух лет жил удалившимся от мира аскетом, а за двенадцать лет до своей кончины вдруг стал по вдохновению свыше старцем. Делаются попытки как-то объяснить предыдущие этапы его жизни (демонстративное молчание с 1807 года, возвращение из пустыньки в монастырь и уход в затвор 8 мая 1810 года, выход из затвора, точно не датируемый, и возобновление отшельнической жизни с 25 ноября 1825 года) либо его плохим здоровьем, либо желанием посвятить себя аскезе, либо неким внушением свыше. Ни одно из этих объяснений не удовлетворительно. Внимательное изучение документов свидетельствует, что преп. Серафим старчествовал уже с тридцати шести или сорока лет, а не после шестидесяти двух. Достоверно одно: именно в шестьдесят два года он явил свой дар чудотворения: «По данной мне от Господа благодати я первого тебя врачую», – сказал он Мантурову в 1821 году (157 3/4).

Что касается данных о первых девятнадцати годах его жизни до вступления на путь монашества, то они надежны и точны настолько, насколько надежны и точны их источники, ибо они были собраны Мотовиловым в ходе розысков, предпринятых им на родине преп. Серафима тотчас после его кончины.

Чичагов, которому мы обязаны сохранением архивов, и не пытался обнародовать то, что пожелали скрыть саровские настоятели: тогда его труд не прошел бы через духовную цензуру и канонизация преп. Серафима была бы поставлена под угрозу. Он ограничился сопоставлением всех известных данных, предав их огласке со всеми взаимными противоречиями и несообразностями. В то же время он записал со слов некоторых монахов и устное предание о преп. Серафиме, а не только цензурированную версию, поскольку его первое издание архивов датируется 1896 годом, а в предыдущие годы он, должно быть, не раз бывал в Дивееве и Сарове. Вот что писал он об отшельническом периоде жизни преподобного (1794–1810). «В пребывание его в пустыни, – говорили тогдашние саровские старцы, – вся братия была его учениками» (74 1/3; см. также 73 3/4). В другом месте, ссылаясь на документ, он приводит полное горечи замечание одного саровского монаха о безразличии общины к памяти святого (581 низ – 582 верх).

Мы хотели бы показать, что биография преп. Серафима требует пересмотра: как среди общины, так и среди паломников преп. Серафим начал старчествовать уже в тридцать шесть или сорок лет, а тысячедневное столпничество следует, очевидно, отнести к началу его отшельнической жизни. Настоятель Исайя I (1794–1806) высоко ценил преп. Серафима. Поскольку Нифонт, избранный настоятелем в 1806 году, относился к нему неприязненно, преп. Серафим демонстративно прекратил старческое попечение о монахах (только о них). В 1810 году Нифонт под благовидным предлогом принуждает его покинуть пустыньку и вернуться в монастырь. Весьма вероятно, что преп. Серафим продолжал принимать паломников и Нифонт решил положить этому конец. Получив запрет на посещения и не желая оставаться духовным наставником братии при осуждающем его настоятеле, преп. Серафим ушел в затвор. Не позднее чем через четыре с половиной года и при обстоятельствах, о которых нам не рассказано, он возобновил старчество, принимая и паломников и «многих из братии» (110 1/2). Весьма вероятно, что преп. Серафим, как и старец Леонид, о котором мы будем говорить, был слишком известен, чтобы возможно было надолго запретить ему принимать посетителей. Принимая мирян, он не мог отказывать и обращавшимся к нему братьям. Но ради мира в общине – не в меньшей степени, чем по призванию, – он стал с конца 1825 года проводить дневное время в пустыньке.

Объясняя перемены образа жизни преп. Серафима его благоразумием, мы вовсе не хотим тем самым отрицать, что он руководствовался одновременно и указаниями свыше, как утверждают биографы, хотя эти данные, почерпнутые из житий, изданных Саровским монастырем, вызывают сомнения. Ведь жития ссылаются, помимо откровения, и на его состояние здоровья. Но, как уже было сказано» история строительства преп. Серафимом Дивеевского монастыря свидетельствует, согласно надежным документам, что указания, полученные в откровениях, никогда не связывали здравомыслия преподобного: одно не мешало другому.

Притеснения преп. Серафима, связанные со старчеством, прекрасно вписываются в исторический контекст. То же было со святым епископом Тихоном и его учениками. Через несколько лет после смерти преп. Серафима первый оптинский старец Леонид (1829–1841) претерпел еще более тяжкие притеснения, чем те, что вынес преп. Серафим. После сорока лет старчества он был отозван из пустыни, которую сам построил, и принужден был жить даже не в скиту, а в монастыре³⁹ Обвинив старца в ереси, епископ запретил ему носить облачение схимника. В окормляемых им женских монастырях его ученицы подверглись гонениям. Одни были изгнаны как еретички, другие – низведены до положения послушниц или помещены под строжайший надзор. Однако отец Леонид не прекратил старчествовать, поскольку настоятель ему сочувствовал. Тщетно упрятывали его в труднодоступную келью. Встал вопрос о его высылке в один из сибирских монастырей, но старец сказал, что и в Сибири не перестанет принимать тех, кто будет к нему обращаться. Примечательно, что он, как и преп. Серафим (313 1/2), идя наперекор воле церковного начальства, ссылался не на внушения свыше, а на долг совести: он не мог отказывать тем, кто нуждался в его советах. И в самом деле, монах не может, не впадая в грех, подчиняться указаниям своих начальников, если они идут вразрез с его совестью.

Прежде чем проследить различные периоды жизни преп. Серафима, скажем несколько слов о его здоровье, ибо на это нередко ссылались при объяснении превратностей его жизненного пути.

Преп. Серафим всю жизнь был очень активен; он всегда понуждал себя к значительным физическим нагрузкам, к которым до самого конца добавлял и практику умерщвления плоти: отправляясь в ближнюю пустыньку и возвращаясь оттуда (два с половиной километра), он надевал на спину котомку с камнями и нередко не снимал ее даже во время работы на огороде (196 верх). Насколько известно, болезнь сковывала его лишь трижды. Через два года после поступления в Саров он на три года заболел водянкой, от которой исцелился после бывшего ему видения. В возрасте тридцати четырех лет, став священником и служа каждый день, он был вынужден на время прервать служение из-за болезни ног, покрывшихся язвами (59 верх). Русские подвижники весьма часто страдали болезнью ног; это приписывается тому, что обычно они молятся стоя. Этот недуг был мимолетным, ибо несколько месяцев спустя преп. Серафим стал отшельником. И наконец, став в возрасте сорока пяти лет жертвой зверского покушения, он оправился всего за пять месяцев. Скончался он в возрасте семидесяти трех лет, очевидно от сердечного приступа: по крайней мере с шестидесяти шести лет он страдал одышкой. Все это сказано вовсе не для отрицания серьезности недугов преп. Серафима, но ради того, что состояние здоровья является недостаточным объяснением изменения его образа жизни, как это нередко оказывается в житиях, изданных в Сарове. Так, в качестве одной из причин, почему он стал отшельником, называются ужасные головные боли⁴⁰ Но если он нуждался в свежем воздухе, то непонятно, почему он в таком случае не мог просто открывать форточку в своей келье, воздух в которой из-за огромного количества горящих свечей был до такой степени удушлив, что это причиняло неудобства посетителям. То, что преп. Серафим, как и многие монахи, стал отшельником, было делом совершенно естественным. Уже начиная со времени своего поступления в Саров он проводил свободные часы в лесной хижине (47 низ).

Однажды преп. Серафима придавило срубленное им дерево, и с тех пор он не мог распрямлять спину (86 низ). После покушения на его жизнь он ходил лишь опираясь на палку или топорик. В результате болезни он дважды терял волосы (449 1/4). Согласно Н. Левицкому (с. 171), после его кончины между лопатками у него обнаружили большую язву – язву, которой поразил его дьявол.

Одно не перестает удивлять: с того дня, как преподобный стал отшельником, он уже, видимо, никогда сам не служил или не сослужил литургию, по крайней мере при настоятельстве Исайи I; между тем он пребывал в сердечном единении с общиной. По-видимому, он вслед за отцами-пустынниками считал, что литургисание возможно лишь совместно с братией. До этого он ежедневно и почти непрерывно служил в течение пяти лет и девяти месяцев (51 2/3) начиная со времени своего посвящения в дьяконы до рукоположения в священники и еще в течение года, протекшего после его рукоположения до начала отшельнической жизни. Всю жизнь он как священник причащался очень часто и исповедовал.

Поступив в Саров в девятнадцатилетнем возрасте, преп. Серафим в семнадцать лет совершил паломничество в Киев, где искал советов старца Досифея. Именно тот и посоветовал ему удалиться в Саров (43 1/2 – 44 верх):

«Гряди, чадо Божие, и пребуди тамо. Место сие тебе будет во спасение, с помощью Господа. Тут скончаешь ты и земное странствие твое. Только старайся стяжать непрестанную память о Боге чрез непрестанное призывание имени Божия так: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного. В этом да будет все твое внимание и обучение: ходя и сидя, делая и в церкви стоя, везде, на всяком месте, входя и исходя, сие непрестанное вопияние да будет и в устах и в сердце твоем; с ним найдешь покой, приобретешь чистоту духовную и телесную, и вселится в тебя Дух Святый, источник всяких благ, и управит жизнь твою во святыне, во всяком благочестии и чистоте. В Сарове и настоятель Пахомий богоугодной жизни; он последователь наших Антония и Феодосия!»⁴¹

Этот текст нуждается в следующих комментариях:

– Итак, преп. Серафим начал творить Иисусову молитву еще прежде своего поступления в монастырь, а целью было стяжание Святого Духа. Это то же учение, что в «Беседе», но там нет ни малейшего намека на Иисусову молитву. Тому же учил настоятель Пахомий, единственное сохранившееся наставление которого, обращенное к отшельникам, объясняет им, как их образ жизни поможет им стяжать Дух Святой (Патерик, с.68 низ – 70 1/3).

– Преп. Серафим так хорошо усвоил наставление Досифея, что это поучение в конце концов приписали ему самому, поскольку он, в свою очередь, учил тому же и нередко теми же словами (Патерик, 186 низ). Лишь на основании краткого жития преп. Серафима, опубликованного в Дивееве в 1874 году, Чичагов сумел восстановить его принадлежность старцу Досифею.

– Несколькими годами позже старец Досифей направил одного из своих учеников к старцу Паисию Величковскому (который умер намного позднее, в тот самый год, когда преп. Серафим стал отшельником).⁴² Напрасно мы будем спрашивать себя: почему и его старец Досифей не направил к старцу Паисию: Досифей обладал провидческим даром и, очевидно, такова была воля Божия.

– Мы можем лишь подтвердить, что Саров действительно был школой исихазма. Иисусова молитва была там в чести с самого его основания, с первых лет XVIII века (Патерик, 36 1/2; 32 3/5; 40). Отцов-аскетов и, в частности, «Добротолюбие» там читали по меньшей мере с 1798 года (Патерик, 88 1/2 – 89 1/2).

– Протоиерей С. Четвериков относит Саров к монастырям, населенным учениками старца Паисия, имея в виду старца Назария Саровского, валаамского игумена. Но никаких свидетельств о том, что преп. Серафим был учеником старца Назария; тот покинул Саров через два года после поступления преп. Серафима и вернулся туда лишь на последние пять лет жизни, когда сорокачетырехлетний Серафим сам уже был старцем.⁴³

– Протоиерей С. Четвериков не называет Дивеево в числе монастырей, приверженных учению старца Паисия, а упоминая преп. Серафима, не говорит о нем как об ученике старца Паисия. Памятуя о том, что Саровский монастырь старался замалчивать старчество преп. Серафима, заметим, что его старчество, согласно известным документам, имело следующие отличия от старчества Паисия:

а) у нас нет свидетельств того, что преп. Серафим практиковал «откровение помыслов», как делал старец Паисий и впоследствии – все оптинские старцы, первый из которых, Леонид, был как раз по этой причине обвинен в ереси;⁴⁴

б) мы не имеем свидетельств того, что преп. Серафим учил «художеству» Иисусовой молитвы;⁴⁵

в) помимо Иисусовой молитвы, преп. Серафим нередко велел читать Ангельское приветствие (75 верх).

Наконец, скажем несколько слов и о «старце Досифее». Согласно И. Концевичу,⁴⁶ в действительности это была женщина, которая, живя в отдельной пещере, получила от соответствующих властей разрешение носить платье монаха ⁴⁷.

Примечательно, что наставники преп. Серафима доверяли ему настолько, что на пятый год его жизни в монастыре, когда ему было лишь двадцать четыре года, отправили его в путешествие по России для сбора пожертвований на строительство больницы и церкви.⁴⁸ Вернувшись, он сам трудился на ее постройке, и именно эту больничную церковь преимущественно посещал с того самого дня, как стал отшельником, вплоть до своей смерти.

Ему было тридцать лет, когда, сопровождая в поездке настоятеля Пахомия и его помощника (казначея) Исайю, он посетил вместе с ними Дивеевскую общину и они нашли ее основательницу при смерти. Она же, наделенная даром ясновидения, добилась от них обещания позаботиться об основанной ею общине. Она имела на это право, ибо Саровский монастырь многим был ей обязан: то был долг справедливости, как объяснял сам преп. Серафим (316 низ – 318 верх). Этот долг перешел к нему с 1806 года, когда преемник Пахомия Исайя сложил с себя полномочия настоятеля и вскоре умер; сменивший его Нифонт совершенно перестал заботиться о Дивееве. Можно не сомневаться, что преп. Серафим остался верен порученному ему делу. На самом деле, как мы увидим, он и раньше посылал в Дивеево новообращенных, тем более что старец Исайя выказывал в отношении этой общины куда меньшее усердие, чем старец Пахомий (97 верх). До 1821 года помощь преподобного была, очевидно, лишь духовной, а на время затвора он вынужден был прервать и ее. Однако начиная с 1821 он опекал Дивеево не только духовно, но и материально и административно.

На обратном пути старец Пахомий и его спутники вновь остановились в Дивееве. Основательница умерла, и они участвовали в погребении. Преп. Серафим не захотел остаться в Дивееве на поминальную трапезу, традиционно следующую за погребением, и возвратился в Саров один под проливным дождем (12 км). Этот эпизод единственный за всю его жизнь, когда он, полагаясь на свой ясновидческий дар, посетил Дивеево. Так что еще с тех давних времен он старался, насколько это от него зависело, не давать повода клевете, объектом которой он не раз становился позже.

Послушником преп. Серафим был вверен престарелому монаху Иосифу, который должен был стать настоятелем после Пахомия, если бы в то время не заболел. Старцы Иосиф и Исайя стали его крестными отцами в монашеской жизни⁴⁹ . Старцы Пахомий и Иосиф были близки ему, старец Исайя же, его исповедник, был близок ему в меньшей степени (181 верх). Уточним, что речь идет об Исайе I.

Преп. Серафим стал отшельником вскоре после кончины настоятеля Пахомия (20 ноября 1794 года) и оставался до получения указания вернуться в монастырь 8 мая 1810 года. Сам старец Пахомий дал ему на это свое благословение. Отшельничество не рассматривалось как нечто бесповоротное, ибо преподобному после этого несколько раз предлагали стать настоятелем монастыря. Обычно отшельники брали с собой ученика, но преп. Серафим с самого начала поселился один, ибо у тех, кто пытался к нему присоединиться, не хватало упорства. У других отшельников ученики были скорее келейниками, и, очевидно, никто из них не продолжал подвига своего учителя после его смерти (73 низ – 75 1/2). И наконец, если судить по «Патерику», современники преподобного были последними саровскими отшельниками. Согласно «Патерику» и житию преп. Серафима, их было трое (не считая Назария, который был отшельником лишь с 1804 по 1809 года).

Об иеромонахе Дорофее мы не знаем ничего, кроме того, что он скончался в октябре 1825 года. В течение последующей зимы преп. Серафим пользовался его пустынькой, которая находилась поблизости от чудотворного источника; затем ему построили новую.

Двое других считали молодого Серафима своим учителем. Мефодий, который был старше его на двадцать лет, стал отшельником в 1798 году. Он посещал преподобного дважды в месяц. В 1811 году он был допущен Нифонтом к схиме⁵⁰ и принял имя Марка. До своей смерти в 1817 году он жил в пустыньке поблизости от монастыря и каждое воскресенье приходил в церковь⁵¹ . Именно его житие составил монах Сергий одновременно с житием преп. Серафима. Дьякон Александр посещал его раз в месяц. Скончался он, видимо, в 1840 году⁵² . Марк и Александр оставили нам несколько воспоминаний о преподобном.

Первая пустынька преп. Серафима называлась дальней в отличие от ближней, где с 1825 года вплоть до своей смерти он проводил дневное время, возвращаясь по вечерам в монастырь. Дальняя пустынька находилась в пяти или шести километрах от монастыря, т. е. в два раза дальше, чем все другие. Она состояла из одной комнаты и сеней. Согласно Левицкому (с.49), люк в полу открывал вход в подпол, где преподобный укрывался, если хотел избежать встречи с посетителями. Одна колода служила ему столом, другая – сидением.

С этого времени слава о преп. Серафиме разнеслась далеко за пределы монастыря. Ему было тридцать семь лет, и лишь три года он был священником, когда ему в первый раз предложили стать настоятелем. И ведь речь шла о старейшем монастыре, который, пройдя через период упадка и прикрепления к Троице-Сергиевой лавре, вновь обретал свою самостоятельность⁵³ .

В 1804 году после покушения на него в Саров пригласили медицинский консилиум, прибывший из главного уездного города, расположенного в шестидесяти километрах от монастыря (85 1/2 низ). Совершенно очевидно, что все это было необыкновенно для монаха.

В 1806 году, когда больной Исайя I сложил с себя обязанности настоятеля, община избрала новым настоятелем преп. Серафима, «по единодушному желанию братии», как сказано в согласии с обычной формулой (93 низ). Нам кажется, что предложение не было искренним: братия предлагала ему настоятельство, ибо знала, что он откажется; впоследствии же, когда монастырь вступил на путь, не одобренный преп. Серафимом, монахи могли говорить, что он должен упрекать в этом лишь самого себя.

И наконец, в 1821 году проезжавший через Саров губернатор выразил настойчивое желание получить благословение преп. Серафима.

В течение этого периода он был вынужден, несмотря на свое отвращение, несколько раз позировать художникам. Один из портретов пятидесятилетнего Серафима написан искусным мастером (497 1/3, Чичагов не дает его репродукции). Журнал «Надежда» (№ 10, с.424) воспроизвел портрет преп. Серафима в молодости, но, видимо, это другой портрет, ибо на нем преп. Серафиму нельзя дать больше тридцати пяти лет. Это – также творение искусного художника. В нем легко узнаются характерные черты преп. Серафима, лишь руки кажутся стилизованными: это руки человека, не привыкшего к физическому труду. Этот портрет, как и два других, относящихся к последним годам преподобного (один из них воспроизведен Чичаговым на лицевой стороне страницы 494), имеют один общий штрих, в котором можно усмотреть свидетельство их подлинности: после канонизации преп. Серафима искусная рука незаметно превратила их в иконы, пририсовав тонкий золотой нимб.

Как мы видели, преп. Серафим был духовным наставником саровских монахов. Они посещали его в пустыньке, но некоторых братьев он избегал (74 1/2). Он принимал монахов главным образом в монастырской келье, где проводил дневное время по воскресеньям (73 1/2).

В пустыньке, а возможно, и в монастыре преподобный принимал и паломников. Разбойники в 1804 году требовали у него денег, говоря: «К тебе ходят мирские люди и деньги носят». Он же не отрицал посещений мирян: «Я ни от кого ничего не беру» (83).⁵⁴

Видимо, паломники приходили к нему и до того, как он стал отшельником, ибо с самого начала преп. Серафим просил у старца Исайи благословения не принимать в пустыньке женщин (60 1/2 – 62 1/2). «Существуют разные варианты этого рассказа, не изменяющие сущности дела», – признает Чичагов. Во всяком случае очевидно, что, заваливая деревьями тропинку, ведущую к его пустыньке, преподобный старался отгородиться не только от женщин, но и от мужчин, и от монахов. Впрочем, то была лишь временная мера, и очень заманчиво увидеть в ней указание на тот период, когда он предался «столпнической» жизни.

Как-то настоятель монастыря направил к преп. Серафиму кандидата в отшельники. Старец позволил ему построить келью по соседству, но тому не хватило упорства (88 низ 89). Местный дьякон, овдовев, стал посещать преп. Серафима и Марка. Позднее он принял монашество под именем Тимон и стал настоятелем пустыни (76 1/2 – 77 низ). Двадцать лет спустя он навестил старца за несколько месяцев до его кончины (443 верх – 444 1/2).

У нас нет свидетельств того, что преп. Серафим заботился о дивеевских сестрах в то время, когда был отшельником, но около 1801 году по меньшей мере одну новообращенную он отослал к ним: в 1861 году сестра Евдокия Ефремовна объявила епископу Нектарию, что состоит в общине шестьдесят лет (645 1/2; повторяется Филаретом на С.681 1/2). Однако она была второй сестрой, которую преп. Серафим перевел на мельницу, а все первые сестры были из числа тех, кого он направил в Дивеево сам. Вероятно, большинство сестер того времени были духовными дочерьми преп. Серафима или, возможно, старца Исайи, его исповедника, пока тот был жив. Дело в том, что сорок из пятидесяти двух сестер покинули общину в 1796 году из-за неразумной строгости Ксении Михайловны, настоятельницы, избранной в тот год (98 1/2). Именно недостаток здравомыслия у этой настоятельницы (дожившей до 1839 года) вынудил преп. Серафима постепенно предоставить Мельничной общине полную самостоятельность. Однако, даже несмотря на такую настоятельницу, ее община в 1825 году насчитывала пятьдесят сестер.

Преп. Серафим поведал своим близким, что в некоторое время, точно не назвал какое, он провел тысячу дней в непрерывной молитве: ночью – на камне в лесу, а днем – на другом камне, перенесенном в пустыньку. Заметим, что саровские монахи, по-видимому, узнали об этом в последнюю очередь. В саровском архиве сохранился черновик ответа игумена Нифонта на секретный запрос Тамбовского епископа: «О подвигах и жизни о. Серафима мы знаем; о тайных же действиях каких, также и о стоянии 1000 дней и ночей на камне никому не было известно» (82 3/4).

Как же преподобный мог исчезнуть почти на три года и никто этого не заметил? Ведь он прервал старческое попечение о монахах и паломниках, перестал по воскресеньям приходить в церковь. Конечно, можно предположить, что он появлялся одновременно в двух местах, но это дерзкая и произвольная гипотеза. Ибо совершенным уединением преп. Серафим мог пользоваться лишь в периоды обильных снегопадов.

Что касается пропитания, то большую часть того, в чем нуждался, он выращивал сам, а хлеб приносил из монастыря. Похоже, период столпничества совпадает с тем временем, когда преподобный питался одной снитью, что продолжалось также чуть меньше трех лет (72 низ – 73 верх; 232 2/3). Снить – это дикорастущее растение, которым в голодные годы кормились русские крестьяне. Преп. Серафим сушил ее на зиму. «А братия удивлялись, чем я питался!»

Одно свидетельство побуждает связать этот аскетический подвиг преподобного с его борьбой против демонов (238 4/5). Об этом нам известно не намного больше. Изданные в Сарове жития подробно описывают его борьбу с демонами, в них столпнический период знаменует завершение и победу. Но они не приводят ни единого свидетельства. Подобное описание сокровенной жизни святых подчиняется агиографическим штампам: если аскет признан святым, неуместно признаваться, что его внутренняя жизнь превосходит наше разумение. И мы придумываем, согласно нашим убогим представлениям, какой была внутренняя жизнь святого, забывая о том, что нам после смерти стыдно будет встретиться с ним.

Нам представляется более верным отнести этот эпизод жизни преп. Серафима к началу его отшельнической жизни, когда он был меньше связан старчеством. Во всяком случае нельзя отнести его к 1806 году, так как начиная с того времени на него пала моральная ответственность за Дивеевскую общину. Нельзя также отнести его и к 1804 году, когда он едва оправился после зверского покушения: настоятель монастыря, бывший его другом, не мог, перестав его видеть, не побеспокоиться о его здоровье.

Скажем, наконец, и о том немногом, что нам известно об отношениях преп. Серафима с учениками старца Паисия, хотя эта тема относится к последнему периоду его жизни.

Как уже было сказано в связи с призванием преп. Серафима, ничего не известно о влиянии на него старца Назария, но один из учеников Назария, ставший монастыреким духовником, был учеником преп. Серафима⁵⁵. Иларион помогал преподобному принимать посетителей (750 низ – 751 верх; 387 низ). Поскольку старец сам никогда не ходил в Дивеево, именно Илариону он доверил постриг некоторых сестер (307 1/2 – 308 4/5). Преп. Серафим хотел бы доверить ему и всю Дивеевскую общину после своей смерти, но знал, что тот «не может» (вероятно, потому, что, имея в монастыре официальную должность, он не мог прямо идти против воли игумена; 453 1/3). Наконец в 1824 году он посылает его в город Ардатов, расположенный в сорока километрах от Сарова, чтобы утвердить в должности новую настоятельницу ⁵⁶. В 1861 году эта настоятельница будет свидетельствовать против Иоасафа. Речь идет об одной из трех общин, которые, по утверждению Иоасафа, были доверены ему преп. Серафимом.

Духовным отцом московской старицы Досифеи был старец Александр, ученик старца Паисия. Она руководила духовной жизнью братьев Тимофея и Ионы Путиловых и вдохновила их стать монахами в Сарове⁵⁷ . Они прибыли туда в 1805 году⁵⁸. Протоиерей С. Четвериков цитирует два рекомендательных письма в Саров. одно – о Тимофее и Ионе, другое – только о Тимофее (262 1/4 – 263 низ). Тимофей перешел в другой монастырь, где принял имя Моисея; в 1821 году он был приглашен в Оптину пустынь и основал там знаменитый скит. Именно он призвал в Оптину старца Леонида и, став настоятелем и монастыря, и скита, позволил старцу Леониду продолжать деятельность вопреки воле епархиального епископа. В старчестве Тимофею помогал другой брат, Александр, ставший монахом Антонием.

Можно предположить, что старица Досифея хотела приобщить братьев Путиловых к школе преп. Серафима. Письма старца Александра содержат лишь общие указания. Возможно также, что Тимофей оставил Саров именно из-за избрания Нифонта игуменом в 1806 году. Но о каких-либо отношениях преп. Серафима с будущим основателем Оптинского скита нам ничего не известно.

Иона же поселился в Сарове и принял имя Исайи. В отличие от его братьев протоиерей С. Четвериков не причисляет его к ученикам старца Паисия. Став в 1822 году помощником (казначеем) игумена Нифонта, он возглавил тех, кто ополчился против преп. Серафима и Дивеевской общины. Он стал преемником Нифонта в 1842 году (Исайя II).

Старец Александр в 1810 году перебрался из Москвы в Арзамас, уездный город, став настоятелем монастыря⁵⁹ . О его отношениях с бывшим духовным сыном Исайей или преп. Серафимом нам также ничего не известно.

Более плодотворным представляется вклад другой общины, также возникшей в Арзамасе и созданной ученицей старца Паисия – Марией Петровной Протасьевой. Ее духовным отцом был старец Федор Ушаков, ученик старца Паисия, а после смерти старца сам архимандрит Паисий. После кончины старца Паисия (1794) ее духовным отцом стал его последователь, старец Софроний⁶⁰ .

об отношениях Марии Протасьевой с преп. Серафимом⁶¹ ничего не известно. Но в 1815 году настоятельница этой общины Ольга Васильевна Стриганова просила духовного попечения у некого Андрея Медведева, ставшего ее духовным наставником. Позднее ему предстояло стать архимандритом Антонием, locum tenens Троице-Сергиевой лавры, духовником и наставником митрополита Филарета. Вначале Андрей, будучи паломником, добивался вступления в Саров, но был принят игуменом Нифонтом только после второго его посещения в 1818 году. Поскольку игумен Нифонт не разрешал ему ходить в город для встреч с Ольгой Стригановой, она спустя полтора года добилась его перевода в монастырь, расположенный в пяти километрах от Арзамаса⁶² . Поступив туда в 1820 году, он с 1826 по 1831 год был его настоятелем⁶³ . Тогда же, во время поездки в Москву, он был замечен митрополитом Филаретом, который сделал его своим locum tenens. Именно он в 1861 году получил из рук Мотовилова рапорт о том, что произошло в Дивееве, и передал его митрополиту Филарету. Как мы уже сказали, митрополит Филарет подробно информировал его о ходе начатого расследования.

Антоний (Медведев) – его не следует путать с Антонием Слепым – продолжал посещать преп. Серафима в бытность свою монахом вблизи Арзамаса и оставил о нем ценные воспоминания: преп. Серафим объяснил ему, в какой мере и при каких условиях он пользуется даром ясновидения (370 верх – 372 низ); в 1831 году, предчувствуя свой отъезд, который он принимает за предупреждение о близкой смерти, он обращается за советом к преп. Серафиму; тот выводит его из заблуждения, говоря, что Божественное Провидение вскоре доверит ему огромную лавру; Антоний не может поверить в это, но преподобный заверяет его и называет имена саровских монахов, которые, как и его сиротки (тот и в самом деле поддержит их в 1861 году), перейдут к нему (378 1/2 – 382 1/2).

Очевидно, Антоний был всецело предан преп. Серафиму и, несомненно, передал свое почитание и митрополиту Филарету. У Чичагова опущен другой эпизод, упомянутый в «Оптиной пустыни и ее времени»⁶⁴ . В 1818 или 1819 году будущий архимандрит Антоний, желая вручить свою волю старцу, обратился к преп. Серафиму, но тот лишь указал ему на образ Спасителя и Божией Матери, упрекнув за стремление к легкому пути. Возможно – это особый случай, а может быть, преп. Серафим хотел предоставить его попечению Ольгу Стриганову, ученицу старца Паисия.

Мы не знаем, опекал ли преп. Серафим общину св. Алексия, но перед смертью он привел ее в пример Дивеевской общине: пусть сестры не добиваются статуса монастыря, но живут как простая община, дабы сохранить свою независимость (318 1/2). Основанная в 1814 году, эта община, как и Дивеевская, получила официальное признание в 1842 году, но статус монастыря был дарован ей лишь в 1897 году⁶⁵. В 1861 году, когда в ней было от 500 до 600 сестер, епископ Нектарий хотел сделать ее, как Дивеевскую общину, монастырем и совершил ряд незаконных действий. Митрополит Филарет от собственного имени и от имени архимандрита Антония доложил об этом оберпрокурору Св. Синода (659 низ 660 1/2).

Все эти отрывочные сведения о соприкосновении преп. Серафима с последователями старца Паисия (Величковского) похожи на осыпавшуюся старинную мозаику, в которой сохранились лишь отдельные фрагменты; в единстве композиции проглядывают два различных мотива. Преп. Серафим и ученики старца Паисия встречались случайно и сотрудничали, но их духовный опыт не совпадал. Если духовные сыновья старца Паисия Величковского не признали одного из величайших русских старцев своим учителем, очевидно, его облик не соответствовал выработанному в их среде понятию о старце ⁶⁶.

Вслед за житиями, опубликованными Саровским монастырем, Чичагов сообщает об обстоятельствах возвращения преп. Серафима в монастырь следующие сведения.

В 1806 году Исайя I сложил с себя обязанности настоятеля, а на его место был избран Нифонт. Будучи слишком слабым, чтобы самому посетить преп. Серафима в его пустыньке, Исайя просил монахов отвезти его в тележке. 4 декабря 1807 года он скончался, и чуткое сердце преподобного исполнилось такой скорби о смерти последнего друга, что мысли его перенеслись ко всем последним утратам; в то же время он утешался тем, что в новом настоятеле видел человека выдающихся достоинств, который ценил и любил его, преп. Серафима. Однако со смертью старца Исайи аскеза его приняла новую духовную направленность (93 2/3 – 95 верх). Он стал «молчальником»: закрыл дверь для посетителей, а если встречал кого-нибудь в лесу, то падал ниц на землю и оставался в таком положении, пока встречный не удалялся. Так продолжалось три года, а на некоторое время он перестал приходить по воскресным и праздничным дням и в монастырь. По воскресеньям, особенно зимой, когда он не мог прокормиться плодами со своего огорода, послушник приносил ему хлеб и капусту. Это еженедельное посещение проходило в полном молчании (101 1/2 – 102 1/2). Прежде по воскресеньям и праздникам преподобный причащался в монастыре; теперь, после тысячедневного столпничества, он страдал болезнью ног и уже не мог столько ходить. Неизвестно было, кто приносил ему Святые Дары, но все были твердо уверены, что он не оставался без причастия Тела и Крови Христовой. Игумен Нифонт созвал монастырский собор, на котором было решено предложить преподобному возобновить посещение монастыря по воскресеньям, если это ему по силам, или в противном случае окончательно вернуться в монастырскую келью. Преп. Серафим выбрал второе предложение и возвратился в монастырь 8 мая 1810 года (104 1/4 низ).

Можно предположить, что если Чичагов и сделал достоянием широкой публики эти несообразности, то не без тайной надежды, что в более благоприятные времена будут выявлены противоречия. И пусть читатель великодушно простит меня за то, что я воспроизвел здесь краткое изложение этих несообразностей. Они таковы:

Нам сказано, что после тысячедневного стояния на камне преп. Серафим был уже не способен одолеть путь до монастыря. Однако очевидно, что в продолжение всего периода столпничества он также не приходил туда. Видимо, столпничество преп. Серафима нельзя датировать 1807 годом, ибо в то время его посетили старец Исайя и сопровождавшие его монахи. В этом случае этот период должен был начаться не позднее 1805 года, по его возвращении в пустыньку через пять месяцев после покушения на его жизнь. (Ну а это, видимо, маловероятно.) Таким образом, преп. Серафим должен был не показываться в монастыре с 1805 по 1810 год. Однако чуть выше (101) написано, что он «безмолвствовал в продолжение трех лет и некоторое время перестал посещать обитель» (точнее, с 4 декабря 1807 по 8 мая 1810 года).

Уму непостижимо, как подобная дисциплинарная мера могла быть принята по отношению к преп. Серафиму без его предварительного уведомления. Однако было сделано не только это, но и сообщение о решении Собора и получение ответа преподобного были препоручены молодому монаху, носившему ему пищу (104 2/3 – низ).

Непонятно, почему игумен Нифонт, если он с таким уважением относился к преп. Серафиму (95 верх и passim), не отрядил повозку, послужившую старцу Исайе, для перевозки увечного преп. Серафима в монастырь: ведь в мае лесные тропинки вполне проходимы.

Что касается названного предлога для возвращения преподобного, то он абсурден. А он таков: принуждение его не только к участию в воскресной литургии, но и к еженедельному принятию Святого Причастия; однако саровским отшельникам, как мы видели на примере отшельника Марка и столпнического периода самого преподобного, это не вменялось в обязанность. Чичагов, видимо, подчеркивает подобную несообразность, замечая, что никто и не сомневался в том, что кто-то приносил ему Святое Причастие. Кого он имеет в виду? Никто в монастыре не мог приносить их по собственной инициативе, тем более не могло делать это местное приходское духовенство; монастырь располагался в устье труднопреодолимых речек Саровки и Сатиса, и, чтобы добраться до Саровского леса, нужно было пройти по одному из двух мостов, расположенных у входа в монастырь, и обойти кругом него. Чичагов, несомненно, намекает на то, что Святое Причастие преп. Серафиму приносил ангел. У нас нет свидетельства тому в жизни самого преподобного, но в то же время он упомянул о подобном мистическом опыте, утешая одну вдову, чей муж, не по собственному небрежению, не смог причаститься перед смертью: «Бывает иногда и так… другой хочет приобщиться, но почему-нибудь не исполнится его желание совершенно от него независимо. Такой невидимым образом сподобляется причастия чрез Ангела Божия» (388 верх). Случай принесения Причастия ангелом засвидетельствован в жизни его духовной дочери Пелагеи⁶⁷ .

Должны были найтись весьма веские причины, чтобы преп. Серафим перестал приходить в монастырь, ибо всю свою жизнь он был предан общине. Мы, разумеется, вправе верить, что Святое Причастие приносил ему ангел. Как бы то ни было, никого нельзя было заставить причащаться более одного раза в год. Монахи и наиболее набожные миряне причащались обычно четыре раза в год. В биографиях самых ревностных монахов указывается, что они причащались один, иногда два раза в месяц. С большей легкостью это дозволялось монахам-схимникам, но преп. Серафим так и не был допущен к схиме и, несомненно, не стремился к ней, ибо это потребовало бы от него более замкнутой жизни, как случилось со старцем Леонидом. Всякий раз, когда преп. Серафим бывал на литургии, ему позволяли причащаться в виде особого исключения, и это свидетельство авторитета, которым он пользовался до избрания игуменом Нифонта. Сам он не дерзнул вменить дивеевским сестрам в обязанность причащаться более шестнадцати раз в год, добавив лишь, что, чем больше причащаешься, тем лучше. Так что, как ни странен был предлог, использованный игуменом Нифонтом для возвращения преп. Серафима под кров монастыря, он был и не менее ловок в том смысле, что выставлял игумена Нифонта в лучшем свете, в то же время вынуждая преп. Серафима молчать.

Можно лишь догадываться об истинных причинах отзыва преподобного. Ниже мы увидим (гл. VIII, с.214–225), что именно можно узнать об отношениях игумена Нифонта и преп. Серафима. Митрополит Арсений намекает, что преподобный стал жертвой настоящих или мнимых учеников. Но он был совсем не наивен и лишь после смерти оказался жертвой происков Иоасафа и его сообщников, впрочем, игумену Нифонту не было до этого дела. Преемник Нифонта, Исайя И, признал, что тот не позволял преп. Серафиму, в бытность его отшельником, принимать паломников. Речь шла как раз о возвращении преподобного в 1810 году, ибо позднее ему уже никогда не разрешали жить в пустыньке, вынуждая ночевать в монастыре. Поводом для возвращения могло стать и то, что с 1807 года он возобновил старческое попечение о паломниках, воздерживаясь в то же время от приема братьев. Помимо этого, известно, что своими молитвами святой отвратил гнев Божий, нависший над Саровом; весьма возможно, что гнев этот был вызван мирским духом, насаждаемым в общине игуменом Нифонтом: на это намекает еще одно свидетельство, к сожалению очень краткое. Чтобы не оказаться вынужденным осуждать настоятеля, преп. Серафим уклонялся от встреч с братьями, а затем сделался затворником.

Игумен Нифонт производит впечатление честолюбивого и недалекого человека, бывшего притом в наилучших отношениях с известным фанатиком архимандритом Фотием ⁶⁸ (Патерик, с.94–95).

О годах, проведенных преп. Серафимом в затворе, ничего не известно, если не считать весьма яркого штриха: усердно изучая Священное Писание, он читал его и в затворе, но вслух, так что его было слышно снаружи. Можно предположить, что он делал это, борясь с рассеянностью, но он не только читал таким способом Евангелия и Деяния Апостольские, но и толковал их, и многие приходили послушать его слова для поучения (108 1/4). Очевидно, он размышлял вслух не ради самого себя – это была возможность продолжать старческое попечение о братии без риска обратить часть братии против настоятеля, ибо слушатели оставались наедине с собственной совестью.

Приводятся различные даты выхода преп. Серафима из затвора или, точнее, того момента, когда он начал принимать посетителей. Лучше всего остановиться на его собственных словах, записанных в дивеевских архивах: 9 декабря 1825 года, отправляясь с двумя сестрами в дальнюю пустыньку, он сказал им, что впервые посещает эти места с тех пор, как двенадцать лет тому назад покинул затвор. Таким образом, он вышел из затвора к концу 1813 года, по истечении трех с половиной лет (184 верх). Сообщения, согласно которым он с 1815 по 1820 год принимал посетителей, не говоря им ни слова, исходят, вероятно, от некоторых монахов, приходивших к нему из любопытства, возможно и недоброжелательного. Именно в 1821 году преп. Серафим совершил первое чудесное исцеление. Каковы бы ни были обстоятельства, позволившие ему возобновить прием паломников, игумен Нифонт по-прежнему не доверял ему и не позволял покидать монастырь вплоть до того дня, когда по будням он стал проводить дневное время в ближней пустыньке.

Для преп. Серафима, к которому приходили за советом из всех уголков России, жизнь среди братии была с 1810 года исполнена унижений и даже бесчестья. Так, его обвиняли в краже леса (186 3/5 – 187 3/5) и распутстве (247 4/5 – 248 1/2); он изо всех сил старался скрыть этот скандал (248 1/2). Второе расследование вел лично Исайя II; как «казначей» он ответствен также и за первое.

Закончим трогательным эпизодом, которым обязаны надежной свидетельнице М. В. Никашиной. Однажды, за несколько месяцев до смерти своего мужа, она застала преп. Серафима собирающим щепки на дороге: «Вот, матушка, святые отцы благословили меня собирать эти щепки для сирот Дивеевских; придет зима, нужно будет топить им печки». Потом, продолжает она, взяв меня за руку, довел по дороге до своих гряд, где был посажен лук и картофель, и сказал: «А вот, матушка, мое богатство, вот как я живу; богатство же муженька твоего пойдет в другие руки, но ты не унывай о том» (404 низ – 405 1/4).

В то время как о первых шестидесяти двух годах жизни св.Серафима Саровского мы знаем немногое, последние двенадцать лет благодаря дивеевским архивам известны, можно сказать, день за днем. Но по названным причинам ни один биограф пока не воспользовался этой сокровищницей сведений. Сам Чичагов, конечно, представил архивные материалы полностью, но, поскольку ему запрещено было упоминать об унизительном положении преп. Серафима начиная с 1810 года, о котором широкая публика не была осведомлена, очевидно, что его старания обойти цензора обманули и читателя.

Кроме того, о тетрадях №№40–60 из тех шестидесяти тетрадей, на которые разбиты дивеевские архивы, Чичагов не говорит ничего, за исключением того, что это записки Мотовилова, и ни разу не ссылается на них. Может статься, Мотовилов изложил в них как раз эту грустную историю, которую мы по мере наших возможностей попытались восстановить. Профессиональный юрист, умеющий обращаться с личными делами, Мотовилов мог собрать обширную документацию. Но ничего такого Чичагов не обнародовал.