Девственное Рождение Спасителя: самая атакуемая христианская доктрина

Несмотря на то, что центральным событием христианства является Воскресение Христа из мертвых, складывается впечатление, что наиболее часто атакуемая христианская доктрина – это девственное зачатие Спасителя.

Евангелия от Матфея и Луки утверждают, что у Иисуса не было земного отца. Он был сверхъестественным образом зачат «от Духа Святого».

Происходит не просто появление на свет выдающегося и уникального человека – но Боговоплощение. Слово становится плотью (Ин.1:14).

Вот что пишет евангелист Матфей:

«Рождество Иисуса Христа было так: по обручении Матери Его Марии с Иосифом, прежде нежели сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святаго. Иосиф же муж Ее, будучи праведен и не желая огласить Ее, хотел тайно отпустить Ее. Но когда он помыслил это, – се, Ангел Господень явился ему во сне и сказал: Иосиф, сын Давидов! не бойся принять Марию, жену твою, ибо родившееся в Ней есть от Духа Святаго; родит же Сына, и наречешь Ему имя Иисус, ибо Он спасет людей Своих от грехов их. А все сие произошло, да сбудется реченное Господом через пророка, который говорит: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, что значит: с нами Бог. Встав от сна, Иосиф поступил, как повелел ему Ангел Господень, и принял жену свою, и не знал Ее. Как наконец Она родила Сына Своего первенца, и он нарек Ему имя: Иисус» (Мф.1:18–25).

Евангелист Лука пишет о явлении Ангела Марии, которое произошло несколько раньше:

«В шестой же месяц послан был Ангел Гавриил от Бога в город Галилейский, называемый Назарет, к Деве, обрученной мужу, именем Иосифу, из дома Давидова; имя же Деве: Мария. Ангел, войдя к Ней, сказал: радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами. Она же, увидев его, смутилась от слов его и размышляла, что бы это было за приветствие. И сказал Ей Ангел: не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога; и вот, зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус. Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего, и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова во веки, и Царству Его не будет конца. Мария же сказала Ангелу: как будет это, когда Я мужа не знаю? Ангел сказал Ей в ответ: Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим. Вот и Елисавета, родственница Твоя, называемая неплодною, и она зачала сына в старости своей, и ей уже шестой месяц, ибо у Бога не останется бессильным никакое слово. Тогда Мария сказала: се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему. И отошел от Нее Ангел» (Лк.1:26–38).

Сверхъестественное Рождение Спасителя «от Духа Святого и Марии Девы» всегда провозглашалось Церковью как необходимый элемент её исповедания, в частности оно входит в Символ веры, который поется за каждой Литургией.

Его исповедуют не только православные, но и любые вообще христиане, признающие авторитет Священного Писания.

Как показывают многие примеры, отпадение от веры часто начинается именно с сомнений в рождении от Девы.

Почему эта доктрина вызывает такую враждебность?

Часть возражений против девственного рождения выдвигается не с точки зрения богословия или светской науки, а носит скорее культурный и политический характер. Люди говорят не о том, что это верование не соответствует действительности, а о том, что это верование способствует несправедливости и поэтому должно считаться ложным.

Часто для людей важна прежде всего именно эта сторона вопроса.

Девственное Рождение подчеркивает ценность женской чистоты – и отражает патриархальную культуру, в которой на мужскую распущенность смотрели снисходительно: «мальчишки есть мальчишки», а вот от женщин, по крайней мере, женщин из «приличных семей» требовали строгого воздержания до брака и верности в браке.

Это, как говорят сторонники подобных взглядов, было частью взгляда на женщину как на ценную собственность – а не как на личность, которая может принимать решения за себя.

Женщина, имевшая связь до брака, считалась «испорченной», подобно товару: её уже нельзя было выдать замуж, она позорила «честь семьи» и ставила под серьезный удар брачные перспективы своих сестер.

В ряде культур до сих существуют «убийства чести». Если на молодую женщину пало подозрение в блуде, отец и братья должны её убить, чтобы «снять позор с семьи».

Добрачные отношения не только рассматривались как нечто нечистое и пятнающее. Запятнанность такого рода могла иметь для женщины самые ужасные последствия.

Если её и не убивали, то она оказывалась исключенной из числа «порядочных», и «приличное общество» просто выталкивало её на панель.

Дети, рожденные вне брака, считались «ублюдками», «бастардами» (само слово в большинстве языков является ругательством) и терпели самое дурное обращение и жестокие притеснения.

Восхваление Марии как образца непорочной Девы было, по мысли критиков, частью этой жестокой и враждебной к женщинам культуры.

Более того, продолжает тот же подход, восхваление отсутствия сексуальной жизни как «чистоты» порождало восприятие сексуальности (особенно женской) как чего-то «грязного», «непристойного», что делает женщину виновной уже в силу того, что она испытывает половое влечение.

Что же сказать об этом?

Во-первых, вопрос о том, истина ли это, и вопрос о том, возможны ли тут злоупотребления, – это разные вопросы.

Люди сплошь и рядом впадают во всякое зло и жестокость, подвизаясь за добро. Увы, такова греховная испорченность человеческой природы. Но добро как таковое от этого не перестает быть добром.

Мы могли бы привести множество примеров того, как жестоко обращались с алкоголиками, особенно в исламском мире. В некоторых странах за выпивку до сих пор можно получить 80 ударов палками, а за систематическое пьянство – смертную казнь.

Мы, вероятно, сочтем такие методы борьбы за трезвость отталкивающе жестокими. Но жестокости, совершенные во имя трезвости, не делают пьянство добродетелью, а трезвость пороком.

Даже если бы некие люди и злоупотребляли возвещением о девственном зачатии, это ничего не говорило бы нам об истинности самого учения.

Опровергать те или иные христианские доктрины ссылками на то, что они (как утверждается) привели к таким-то плохим социальным последствиям – значит впадать в явную логическую ошибку.

Но, во-вторых, что более важно, сам упрек в том, что вера в девственное Рождение (и почитание Пречистой и Непорочной Девы) ухудшает положение женщин, легко проверить.

Критиков христианства (и европейской цивилизации в целом) подводит парадоксальным образом их европоцентризм – они не замечают, как дело обстоит за пределами христианского мира.

Потому что если мы решимся взглянуть на нехристианские культуры, где Матфея и Луку почти никто не читает, мы не только обнаружим всё то, против чего справедливо негодуют наши критики, – мы обнаружим всё это в гораздо более явной и резкой форме.

Те же «убийства чести» имеют место в некоторых регионах исламского мира, в Индии, которая представляет собой мощный оплот традиционного язычества, – но не в христианском мире.

Насмешки над западными феминистками, которые негодуют на предполагаемые несправедливости в своих странах (вроде неравенства доходов) и при этом совершенно игнорируют судьбу своих сестер в других культурах, где обычны принудительные браки и полный набор всех насилий и притеснений, уже приелись – но они не перестают быть справедливыми.

А если мы видим все эти прискорбные явления и там, где их совершенно невозможно приписать христианству, значит не христианство (и не какие-то его отдельные доктрины) является тут причиной.

С другой стороны, враждебность к чистоте, культ распущенности ударил по женщинам (да и по мужчинам) еще сильнее.

Но – это стоит подчеркнуть еще раз – верить в то или иное возвещение стоит не потому, что оно социально полезно, а потому, что оно истинно.

Против истинности возвещения о безмужнем рождении Господа Иисуса обычно возражают с несколько других позиций – принципиальной невозможности сверхъестественного.

«Наука отрицает непорочное зачатие», – говорит какая-то героиня советского фильма, которая хочет завести ребенка. Мне доводилось читать статьи, где на полном серьезе утверждалось, что, хотя партеногенез – развитие организма из женской половой клетки без оплодотворения – возможен у некоторых видов ящериц, у людей его точно не бывает. А следовательно, не могло быть и безмужнего зачатия Иисуса.

За всем этим стоит полное непонимание того, что собственно возвещают евангелисты. Разумеется, это не было случаем партеногенеза. Это было уникальным сверхъестественным вмешательством Бога – а такие вмешательства просто находятся вне сферы рассмотрения естественных наук, которые по определению имеют дело с воспроизводимыми явлениями. С тем, что вы можете пронаблюдать еще и еще раз в природе или в ходе контролируемого эксперимента.

Любые сообщения о сверхъестественном вынуждают нас занять определенную мировоззренческую позицию. Возможно ли сверхъестественное вмешательство в принципе? Можем ли мы рассматривать его как один из вариантов объяснения имеющихся данных?

Должны ли все сообщения о сверхъестественном автоматически считаться ложными? Или мы, в принципе, допускаем возможность, что они могут быть истинны?

Я попробую привести пример. Все мы знаем, что алмазы часто оказываются фальшивыми, и, как говорили еще древние римляне, покупателю следует быть осторожным.

Но верим ли мы в то, что настоящие алмазы вообще существуют? Если да, мы можем исследовать каждый конкретный камень, чтобы выяснить, алмаз ли это. Если нет – единственный смысл такого исследования может быть только в том, чтобы показать этим несчастным, невежественным «алмазоверам», что их слепая вера в то, что «бывают же и настоящие алмазы» очередной раз оказывается посрамлена.

В этом случае мы не пытаемся выяснить подлинность алмаза – этот вопрос уже решен заранее. Мы разоблачаем заведомое мошенничество, как в детективе, где сыщик уже точно знает, кто злодей, и ищет, как бы прижать изворотливого преступника.

При этом принципиальное неприятие сверхъестественного может проявляться в более жесткой, «принципиальной» форме: «любые такие сообщения являются заведомо ложными», или в более вежливой: «верьте во что вы хотите, но историк, практикующий серьезный, научный подход к вещам, не может рассматривать возможность чуда».

Люди часто ссылаются на так называемый «аргумент Юма против чудес» (его ошибочность подробно рассмотрена в другой статье на «Азбуке веры»¹), но, так или иначе, недоверие свидетельствам оказывается не результатом рассмотрения этих свидетельств, а заранее принятой позицией.

В этой ситуации безмужнее зачатие Спасителя воспринимается как заведомо невозможное – такого не могло быть, потому что не могло быть никогда, – и речь может идти только о том, каким образом это, заведомо ложное, убеждение возникло.

Однако такой подход является примером так называемого «кольцевого рассуждения» (или «кольцевого аргумента»), когда тезис, который следовало бы обосновать, с самого начала провозглашается как непреложно истинный. Пример «кольцевого аргумента», который любят приводить сами атеисты: «Библия богодухновенна и истинна, потому, что так сказано в Библии».

Но здесь мы имеем дело с аналогичной закольцованностью: «Любые сообщения о сверхъестественном являются ложными, потому что материализм истинен; материализм истинен, и поэтому любые сообщения о сверхъестественном являются ложными».

«Бога нет, и поэтому любые сообщения о Его чудесах – заведомая неправда; а поскольку все чудеса – заведомая неправда, мы уверены, что Бога нет».

Сообщения о чудесах могут быть мифами, намеренным обманом, ошибочной интерпретацией данных, проявлением душевного расстройства – чем угодно, кроме правды о реальных событиях.

Аргументация против безмужнего зачатия Иисуса, таким образом, направлена не на обоснование того, что его не было – это-то предполагается несомненным и принимаемым без доказательств, – а на объяснение того, как это странное верование могло возникнуть.

Как и в другом случае – Воскресения Христова – даже самое натянутое и неправдоподобное объяснение лучше чуда, потому что чудо категорически отвергается заранее принятым мировоззрением.

Но какие у нас основания это мировоззрение принимать? Материализм не только не доказан – он даже не пытается себя доказывать, а его неспособность объяснить такие всем нам знакомые явления, как сознание и свобода воли, делают его принятие совсем уже необоснованным актом веры.

Если мы снимаем запрет на веру в Бога, Который сотворил этот мир и поддерживает его в бытии, мы делаемся свободны рассмотреть данные так, как они до нас дошли – без заранее принятого запрета на сверхъестественное. Бог мог сделать так, чтобы Иисус родился без земного отца – и кто Ему воспретит?

Как сказал выдающийся современный генетик Френсис Коллинз, «У меня нет проблем с тем, что чудеса могут время от времени происходить в моменты огромной важности, когда Всемогущий Бог передает нам послание. Но как учёный я устанавливаю очень высокие стандарты чудес».

Когда мы принимаем принципиальную возможность чуда, мы больше не обязаны принимать натянутые и невероятные объяснения – лишь бы они оставались в рамках материализма. Мы делаемся способными увидеть их натянутость. На них мы теперь и взглянем.

Неверующий библеист Герд Людеманн, повторяя одну из популярных версий, считает, что рассказы о сверхъестественном зачатии Иисуса явились ответом на утверждения противников о том, что Он родился вне брака.

Но чтобы принять эту версию, было бы необходимо поверить, что ранние христиане не просто решили прибегнуть к обману, но к обману уникальному по своей чудовищной неуклюжести.

Внебрачные дети – явление самое обычное. В некоторых обществах их принято скрывать, но людям обычно не приходит в голову делать это, приписывая ребенку сверхъестественное происхождение.

В конце концов, у Марии был муж, Иосиф, который принял Иисуса и воспитывал Его как своего сына – что делало бы очевидным ответ на любые нападки такого рода. Гораздо проще сказать, что Иисус – сын Иосифа, чем изобретать историю про чудесное зачатие и явление ангелов, которая сама по себе никак не помогала избавиться от нападок, но, напротив, провоцировала их – и провоцирует до сих пор.

Свидетельство о чудесном Рождении Иисуса хорошо соответствует критерию, который выдвигают современные библеисты, – так называемому «критерию неудобства».

Этот критерий исходит из того, что люди обычно говорят неправду, чтобы облегчить себе жизнь, а не затем, чтобы осложнить её. Если люди говорят что-то, что ставит их в неудобное положение, создает им проблемы и провоцирует нападки, скорее всего, они не лгут. Ранняя Церковь не стала бы выдумывать что-то, что заведомо затрудняло бы её проповедь.

А учение о безмужнем зачатии Иисуса с самого начала вызывало насмешки неверующих – и до сих является камнем преткновения.

Довольно часто в критике Библии используется «аргумент от молчания». Возможно, люди не знают, что он так называется, но прибегают именно к нему. Например, о сверхъестественном рождении Иисуса говорится только у евангелистов Матфея и Луки; ни апостол Павел, ни Марк, ни Иоанн о нём не сообщают. Следовательно, Павел (и два этих евангелиста) не верили в то, что Иисус был зачат без земного отца.

С точки зрения логики это argumentum ex silentio – «аргумент от молчания». В общем случае такой аргумент заключается в провозглашении вывода, основанного на отсутствии утверждений в исторических документах, а не на их наличии.

Философ Джон Ландж так описывает структуру этого аргумента:

· Существует документ D, в котором не упоминается событие E.

· Известно, что намерением автора документа D было предоставить исчерпывающий список всех событий класса, к которому принадлежит E.

· Предполагается, что событие E представляет собой тип события, которое автор D не упустил бы из виду, если бы оно имело место.

Ландж обращает внимание на то, что такой аргумент зависит от дополнительных данных: что мы знаем о намерениях автора? Как мы определяем, что автор должен был бы упомянуть событие Е, если бы знал о нём?

Аргумент от умолчания всегда носит приблизительный и вероятностный характер – но, чтобы он обладал хоть каким-то весом, мы должны привести серьезную причину, по которой автор должен был бы упоминать событие или лицо, о котором он молчит.

Например, самым катастрофическим событием I века для иудейского мира было разрушение Храма в 70 г. н.э. Гибель Храма была чрезвычайно веским аргументом в полемике вокруг Иисуса.

Во-первых, ветхозаветный Закон стало просто невозможно соблюдать – он требовал храмовых жертвоприношений, которые теперь пресеклись.

Во-вторых, Мессия, согласно пророчеству, должен прийти в Храм: «Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, и внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете, и Ангел завета, Которого вы желаете; вот, Он идет, говорит Господь Саваоф» (Мал.3:1).

Разрушение Храма ставило современников перед выбором – либо Мессия не придет вообще, и пророчества оказались тщетными, либо Он уже пришел – и это был именно Иисус.

Но мы видим, что, хотя апостол Павел посвящает много места полемике со сторонниками ветхозаветного закона, он ни словом не упоминает, что закон соблюсти просто невозможно. Следовательно, мы можем предположить, что он писал до разрушения Храма.

Аргумент против безмужнего зачатия «от умолчания» мог бы иметь вес, если бы мы имели причину, по которой все новозаветные авторы должны были бы его упоминать. Но такое упоминание было бы ожидаемо в двух случаях.

В случае, если аудитории нужно сообщить что-то, что она, возможно, не знает, и в случае, если вокруг этой доктрины возникли споры.

Упоминать безмужнее Рождение Спасителя не было бы необходимости, если бы оно уже составляло часть фонового знания аудитории.

Множество документов – писем, книг или газетных статей – подразумевают некое фоновое знание читателей о ситуации, которую они излагают, и о вовлеченных в неё лицах.

Например, мы читаем сообщение о подавлении Петром I стрелецкого мятежа и обнаруживаем, что в документе не упоминается, что Петр принадлежал к династии Романовых. Значит ли это, что автор не знает (или отрицает) этот факт? Едва ли мы сделаем такой вывод. Просто описание происхождения Петра не входит в задачи автора документа, он сосредоточен на другом. Он, очевидно, исходит из того, что читателям уже известно, что Петр – российский император из династии Романовых, а не французский король из династии Бурбонов.

В религиозном контексте это тоже так. Безмужнее Рождение Спасителя не упоминается в большинстве проповедей или церковных документов. Просто потому, что они посвящены другим темам. Вчера я был в церкви и слышал две проповеди от православных священников. Ни один из них не упомянул Девственное Рождение Спасителя. Значит ли это, что они в него не верят? Делать такой вывод было бы очень странно. Просто вчера речь шла о другом.

Но, примем на минуту, что Марк, Иоанн и Павел не верили в то, что Иисус был рожден без земного отца – а Матфей и Лука верили. Тогда мы имели бы две группы ранних христиан, которые существенно расходились в понимании того, как Иисус появился на свет. «Он был зачат от Духа Святого и Девы» – «да что вы несете, обычным порядком родился, от Иосифа и его жены».

В этом случае мы видели бы в новозаветных текстах следы этой полемики. Но их нет. Святой апостол Павел бурно спорит со сторонниками соблюдения ветхозаветного Закона, эту же полемику упоминает Лука в Деяниях, первые христиане спорят о том, как именно принимать обращенных из язычников, но никто не спорит об обстоятельствах рождения Иисуса.

Причем у них были хорошие возможности поспорить. Например, апостолы Лука и Павел были близкими друзьями и соработниками, вместе совершали миссионерские путешествия, и что при этом Лука верил в безмужнее рождение Спасителя, а Павел – нет, представляется крайне неправдоподобным.

Таким образом, аргумент от умолчания никак не работает против веры в безмужнее зачатие Иисуса – а, скорее, наоборот, в его пользу.

Но обратим внимание на то, что иногда выдвигают как аргумент против достоверности рассказа о Рождестве – Матфей и Лука передают его по-разному. Можно ли согласовать их свидетельства? Да, легко, об этом на «Азбуке веры» есть подробная статья.²

Но сама разница версий указывает на их независимость – они не были списаны с одного источника и по оценке некоторых исследователей выглядят так, будто источником информации для Матфея является Иосиф, а для Луки – Мария.

Между тем, если бы рассказ о зачатии Спасителя был поздним дополнением, чем-то, что христиане изобрели задним числом, появление двух независимых источников истории маловероятно. Вообразим, что кто-то из апостолов выдвинул блестящую маркетинговую идею: «А давайте объявим, что у Иисуса не было земного отца, это точно придаст достоверности нашей проповеди», – и остальные с ней согласились. В этом случае мы имели бы одну, а не две версии происшедшего.

Собственно, это один из используемых историками критериев достоверности – независимые источники.

Довольно часто неверующие говорят о том, что Иисус является только одним в длинном ряду богов, которые родились 25 декабря от Непорочной Девы, и христиане только повторили мотив, хорошо им известный из языческих мифологий.

Однако, когда мы пытаемся выяснить, откуда нам известно обо всех этих богах, рождающихся от дев, мы упираемся в книгу Керси Грейвса «Шестнадцать распятых спасителей: христианство до Христа» (1875). Грейвс пишет:

«Изучение истории Востока показывает удивительный факт: рассказы о воплощенных богах, напоминающих чудесный персонаж Иисуса Христа, существовали у большинства (или даже у всех) языческих народов древности. Рассказы о некоторых из этих боговоплощений столь разительно схожи с рассказами о христианском Спасителе, – не только в общих чертах, но иногда и в самых мелких частностях (от легенды о непорочном зачатии до легенды о распятии и последующем вознесении на небеса), – что их можно едва ли не перепутать».

Современные исследователи (даже совершенно неверующие, как Барт Эрман) признают утверждения Грейвса выдумкой – он не указывает никаких древних источников, из которых нам могло бы быть такое известно.

Тем не менее эта выдумка пошла в массы, перепечатана во множестве книг и статей и часто воспринимается людьми как что-то «известное любому образованному человеку».

На самом деле, например, ни Митра, ни Гор не рождаются от девы. Митра появился из камня, а Гор был зачат в результате обычного супружества между Исидой и Осирисом.

Истории о том, как земные женщины рожают от богов, в языческих мифологиях есть – но они не предполагают ничего похожего на сверхъестественное рождение от Девы. Речь идет об обычных отношениях между мужчиной и женщиной, даже если в роли мужчины выступает языческий бог.

Вспомним, что Евангелия создаются в иудейской среде, и евангелисты постоянно указывают на ветхозаветные пророчества об Иисусе – очевидно обращаясь к людям, для которых они важны и понятны.

Пытаться скормить этой аудитории языческий миф значило бы вызвать немедленное и резкое отторжение.

Кроме того, Евангелия создаются всего десятилетия спустя после событий – когда часть их свидетелей (и еще больше людей, знавших свидетелей лично) были живы. Полет мифологической фантазии в присутствии таких людей был бы сильно затруднен.

Возвещение евангелистов о безмужнем зачатии Спасителя всегда вызывало критику и нападки – что делает его особенно хорошо соответствующим «критерию неудобства». У ранней Церкви не было мотива его изобретать. Оно находится в двух независимых источниках – у Матфея и Луки. Мы не видим, чтобы в ранней Церкви оно вызывало бы споры, которые были бы неизбежны, если бы часть апостолов его не разделяли. Рассмотрение предполагаемых языческих аналогий упирается в популярные фейки.

Если мы не являемся принципиальными противниками сверхъестественного, у нас нет причин в нём сомневаться.