Преподобный Сергий Радонежский и Троицкая Лавра его времени

(к 5 июля)

Публичная лекция, читанная 21 ноября 1897 года в Московской Духовной Академии для членов Рогожского отделения первого Московского Общества Трезвости в приезд их на богомолье в Троицкую Лавру.

Стефан и Варфоломей. – Варфоломей (преп. Сергий) один в пустыне. – Начало монастыря и его картина при жизни преп. Сергия. – Внутренний строй монастырской жизни в Троицкой обители. – Значение преп. Сергия в истории русского монашества. – Личность преп. Сергия; внешний образ его жизни, черты его нравственной личности и значение в обществе того времени. – Кончина преп. Сергия. – Заключение.

Пять с половиною веков тому назад на то самое место, где мы сейчас находимся, пришли для подвигов два брата – Стефан и Варфоломей. Они сотворили молитву, начали рубить лес и на своих плечах носить бревна. Поставив наскоро шалаш, они устроили потом келью и малую церковку, которую с разрешения митрополита освятили во имя Живоначальной Троицы. Так возникла Троицкая Сергиева лавра.

Стефан и Варфоломей были дети ростовского боярина Кирилла, который, обнищав под старость, переселился в Радонеж – тогда небольшой город, теперь село Городок вблизи Хотькова и в 10 верстах отсюда. Братья только что лишились родителей и были молоды: Варфоломей около 23 лет, Стефан немного старше. Стефан был женат, овдовел и постригся в монахи в Хотьковом монастыре; юноша Варфоломей, будущий препод. Сергий, с детства готовил себя к монашеским подвигам. Он не принимал пострижения, только исполняя волю родителей, которые были одиноки и просили его заботиться об их старости и немощи до смерти. Варфоломей умолил и увлек теперь из Хотькова монастыря в пустыню Стефана. Но братья недолго нажили вместе. Стефан испугался пустыни – ее трудов, скор­бей, страхов и недостатка во всем необходимом и ушел в московский Богоявленский монастырь.

Варфоломей остался один в своей келье. Скоро он призывает к себе игумена Митрофана, принимает от него монашеское пострижение в церкви св. Троицы и по его уходу остается снова один «без всякаго человека». Новопостриженный инок Сергий предается теперь пустынным трудам и молитве, питаясь только хлебом, который вероятно по временам доставлял ему младший брат Петр, да водой из источника под горою. В таком совершенном уединении «един единствуя» преп. Сергий провел около двух лет. – Место, выбранное братьями и носившее тогда название «Маковец», представляло из себя пригорок над речкой, заросшей частым лесом. Место было глухое: вблизи не было ни сел, ни дворов и никаких людских поселений; мимо его не пролегала дорога, и никто не заходил сюда; «с все страны, – говорит житие преп. Сергия, – все лес, все пустыня». Молодого отшельника окружала дикая лесная пустыня со своими ужасами. В этом лесу водилось очень много зверей. К убогой келье Ceргия по ночам подходили стада волков «выюще и ревуще», случалось и днем, когда он выходил в лес, т. е. за порог своей кельи, мимо него пробегали лесные обитатели и скрывались в чаще или же подходили к преподобному и как бы обнюхивали его.

Всем известен рассказ жития, как преп. Сергий кормил медведя. Медведь часто подходил к келье подвижника; преподобный заметил, что у его мохнатого гостя вовсе нет злого умысла, и стал класть ему хлеба. Зверь более года аккуратно каждый день являлся за своей порцией, и не подозревая, каким лишениям он подвергает пустынника. У преп. Сергия и себе-то часто не хватало хлеба, и медведь не находил тогда своего положенного куска. Он не отходил от кельи, посматривая туда и сюда и упрямо дожидаясь подачки, как злой должник ждет своего долга. Преп. Сергий делился последним куском, а то отдавал и все, что имел, оставался сам голодным, лишь бы не оскорбить и не отпустить голодным медведя «сожителя его пустынного». Впрочем, нередко они голодали оба, потому что у отшельника вовсе не было хлеба.

Труды и невзгоды отшельнической жизни не раз вселяли в душу подвижника страх и уныние, и у него являлось искушение покинуть пустыню. Это настроение живо изображается в житии преподобного. Его искушали бесы. Как-то раз ночью преп. Сергий совершал свою молитву, как вдруг раздался шум, и бесы стадом наполнили его хижину. Они кричали: «уйди, уйди с этого места! Чего ты ищешь в этой пустыне? Что ты найдешь в этом лесу? Или ты собираешься здесь жить? – напрасно. Ты видишь сам, как место это пусто, неудобно и непроходимо, далеко от людей во все стороны и никто сюда не заходит. Или ты не боишься умереть с голода или от душегубцев разбойников, случайно нашедших тебя здесь? В этой пустыне много зверей плотоядных, стада волков воют и подходят к тебе. Здесь много бесов пакостников, страшилищ и грозных явлений без числа. Издавна это место пусто и нечисто. Беги же отсюда, не дожидаясь, без размышления и сомнения; беги без оглядки и не смотря по сторонам, а то мы прогоним тебя скореe или умертвим!» Так говорил молодому пустыннику на ночной молитве голос искушения. Но в его душе было столько силы, и молитва его была так горяча, что уныние и страхи исчезали.

Преп. Сергий ненадолго укрылся от людей в своей непроходимой пустыне. По одному, по двое или по трое стали приходить к нему богобоязненные монахи и просили принять их в сожители. Преп. Сергий указывает пришельцам на тяжесть пустынного подвига, но принимает с радостью. Скоро около него набралось 12 человек братии, и пустыня оживилась. Каждый из новоприбывших построил себе по келье, общими силами обнесли их тыном с одними воротами. У ворот поставили вратаря. Так разрастается поселение отшельника и принимает вид монастыря. Вот картина нашей лавры в то время. В глухом бору над речкой расчищена поляна и обнесена тыном. На поляне стоит маленькая деревянная церковка и тринадцать таких же маленьких келий, разбросанных в беспорядке как попало. В монастыре между кельями еще стоят и шумят деревья; около церкви лежат срубленные колоды деревьев и торчат пни, кое-где взрыты гряды и засажены овощами. – В таком виде монастырь просуществовал недолго. Года два или три спустя к преп. Сергию пришел тринадцатый брат, богатый смоленский архимандрит Симон и вручил ему свое богатство на устройство монастыря. Переустройство монастыря начинается с церкви: на месте маленькой церковки преп. Сергий воздвигает теперь обширный, хотя также деревянный храм. Кельи ставятся в порядке четырехугольником вокруг церкви, так что она была посередине «и отовсюду видима яко зерцало». По-видимому, кельи стояли близко к церкви, так что позади их в монастыре особенно к северной и восточной стороне оставалось большое пространство, занятое огородами и хозяйствен­ными постройками. В северо-восточном углу монастыря, т. е. очень недалеко отсюда, стояла житница, построенная руками преп. Сергия. Огороды были обнесены забором, а тын вокруг монастыря, вероятно, заменен был деревянною стеной. С этого времени обитель преп. Сергия начала понемногу расти и распространяться. С разных сторон и из разных городов иногда издалека приходили в радонежскую пустыню новые подвижники и строили себе кельи в четырехугольнике вокруг церкви Живоначальной Троицы.

Радонежский игумен, встречая прибывавших к нему братьев, говорил им, чтобы они приготовили свои сердца ни на пищу, ни на питие, ни на покой, ни на беспечалие, но – на терпение; он обещал им беды, скорби и печали пустыни, всякую тягость, нужду и недостатки. Действительно, монастырь преп. Сергия на первых порах был очень беден. Он затерялся в глухом лесу, вдали от людских поселений: «окрест же монастыря того, – говорит житие преп. Сергия, – все пусто, с вся страны лесове, всюду пустыня». К нему не было даже торной дороги и пробирались сюда только узкой и тесной стезей. Значит, посетители были очень редки. Между тем игумен дал своей братии заповедь не ходить в села и не просить у мирян ни в каком случае. И вот бывало, что в монастыре выходили все съестные припасы, братия голодала по нескольку дней и роптала на своего игумена. Сам игумен один раз пробыл без всякой пищи дня три или четыре и потом за решето гнилых хлебов нанялся построить крыльцо у кельи одного из братии. Часто в монастыре не было вина и ладана для богослужения, воску для свечей и в церкви приходилось засвечивать лучину. За недостатком кожи или бумаги богослужебные книги писались на бересте. В такой скудости и нищете троицкие подвижники прожили более пятнадцати лет. С этого времени вблизи монастыря со всех его сторон начали селиться крестьяне. Здесь и там вырубили они лес,– что им никто не запрещал, настроили дворов и сел, подняли почву и на починках стали сеять хлеб. Они исказили пустыню, жалуется жизнеописатель преп. Сергия, и не пощадили и превратили ее в чистые поля. Так вокруг Троицкого монастыря образовался Сергиевский посад. Новые поселенцы посещали и «учащали в монастырь», принося в изобилии различные припасы. Его нищета и скудность кончились теперь навсегда.

Посмотрим теперь на внутреннюю жизнь Троицкого монастыря при жизни преп. Сергия. Среди собравшихся около него 12-ти братьев никто (в том числе и сам Сергий) не имел священного сана, а потому служить литургию приглашали первоначально постороннего священника или игумена. Преп. Сергий по великому смирению не хотел принимать священного сана и быть начальником монастыря. Он призвал к себе в монастырь игумена Митрофана, от которого принял пострижение и Митрофан правил монастырем как игумен, совершал литургии, но через год помер. Тогда братия решила советом выбрать в игумены преп. Сергия; приступили к подвижнику и просили его быть вождем духовным. Когда Сергий стал отказываться, братия пригрозила ему, что все они разойдутся от этого места и от храма Живоначальной Троицы, уйдут в мир и отпадут от монашеских обетов. Тогда преп. Сергий принял игуменство и сан священника. – В управлении монастырем преп. Сергий подражал древним великим подвижникам, особенно устроителю русского монашества преп. Феодосию печерскому. Он никому не отказывал в пострижении ни бедняку, ни богачу, ни юноше, ни старцу и в свою обитель принимал всех с радостью и усердием; но никого не постригал сразу, не убедившись в твердости духа и искренности подвижнических стремлений. Удостоив же пришельца ангельского образа, преп. Сергий, так сказать, брал его душу на свою совесть и неусыпно заботился о спасении каждого. Из своего монастыря он хотел сделать место уединения, труда и молитвы и учил братию не ходить по чужим кельям, особенно ночью после вечерней молитвы и не развлекаться беседами, но заниматься рукодельем, какое кто знает, с псалмом на устах и молиться каждому в своей келье. Преп. Сергий имел обыкновение глубокой и темной ночью после своей вечерней молитвы обходить дозором все кельи братии. Проходя по подоконью келий, он смотрел, кто чем занимается. И вот что видел игумен в кельях своей обители: брат стоит на молитве, кладет поклоны, другой безмолвно или с молитвой занимается рукодельем, третий читает святую книгу или сетует о своих грехах, – видел он все это и благодарил Бога и молил Его о помощи этим трудникам. Но ему встречались кельи, куда сошлись несколько братьев, слышалась праздная беседа, смех. Игумена это огорчало: стуком в окно или дверь он давал знать о своем приходе, разгонял беседующих и после наказывал виновных. Лишне, я думаю, говорить, что в монастыре совершали все уставом положенные службы и молились непрестанно: «и славословие в церкви и в кельях и молитва непрестающая к Богу».

Первое время в монастыре преп. Сергия, как и во всех монастырях того времени, монахи жили особно. Каждый имел свою собственную келью; работал, что умел, питался и одевался, как мог. Преп. Сергий вместе со св. Алексием митрополитом задумал ввести в радонежской обители устав общежительный, введенный в свое время в Печерском монастыре препод. Феодосием и потом забытый в русских монастырях. Св. Алексий и препод. Сергий испросили благословение на это дело у патриарха. Общежительный устав предписывал полное общение имуществ в монастыре и совершенно воспрещал частную монашескую собственность. По этому уставу монаху запрещалось даже запирать свою келью, потому что у него не должно быть даже собственной иголки. Все, что приобреталось руками монахов и приносилось мирянами, отдавалось в монастырь, который кормил и одевал монаха. Общежительный устав, трудный для человека, привыкшего к обладанию собственностью, вызвал в монастыре неудовольствие на преп. Сергия. Некоторые из братии покинули монастырь. На стороне недовольных оказался родной брат преподобного Стефан, воротившийся из Москвы в радонежскую пустыню. Однажды в церкви Стефан громко и грубо высказал свое неудовольствие на брата, заявив, что игумен здесь собственно он, а не Сергий, потому что он первый сел на этом месте, и осыпал преподобного бранью. Преп. Сергий ничего не ответил обидчику и тотчас после службы тайно ушел из монастыря на реку Киржач, где основал новый монастырь. Братия скоро пожалела о своем игумене, стала переходить из Троицкого монастыря на Киржач и наконец упросила Сергия воротиться в прежнюю обитель. Так устав был введен. Слава о преп. Сергии, как устроителе монастыря, быстро разнеслась по Руси, и благочестивые люди начали обращаться к нему за советами при устройстве новых монастырей, прося его указать и благословить место и дать из учеников своих игумена монастырю. И преподобный Сергий делал это с радостью. Обыкновенно пешком он шел в Москву, в Коломну, в Серпухов, на Дубну, указывая наилучшее место монастырям и давая им игуменов. Вам, жителям Москвы, может быть небезынтересно будет узнать, что при таком участии преп. Сергия основались два московских монастыря – Симонов и Андроников. В этих монастырях вводился общежительный устав, и преп. Сергий следил за его применением. Кроме того, множество монастырей (до 30-ти) основали ученики и собеседники преподобного, – преимущественно на севере Руси. По примеру своего игумена, они уходили в лесные чащи вдаль от человеческих жилищ и подвизались иногда даже в дуплах деревьев (преп. Павел обнорский). И подобно тому как к монастырю препод. Сергия пришли селиться крестьяне, так и к месту их подвигов шел народ, вырубал леса, распахивал починки и пролагал дороги в непроходимых дебрях нашего севера. – Таким образом преп. Сергий имел огромное значение в истории великорусского монашества. Он ввел в монастыри общежительный устав и был начальником, учителем и отцом многих монастырей. «И сынове его и сынове сынов его, – говорит жизнеописатель,– яко светила зрятся отвсюду и сияют в вся страны светлым и чудным житием всем на пользу».

Чтобы понять, как случилось то, что отшельник радонежской пустыни превращается в игумена великой лавры, отца многих монастырей и устроителя современного ему монашества, надо посмотреть на самую личность преп. Сергия. Преп. Сергий родился богатырем и вместе подвижником. Жизнеописатель говорит, что в молодых летах он был очень силен «могый за два человека (и множае)» и с раннего детства обнаружил стремление к подвижничеству. Матери любят кормить и закармливать своих детей: Варфоломей сильно беспокоил свою мать Марию, потому что питался хлебом и водой, а по средам и пятницам оставался вовсе без пищи. Когда сыну не было и 12-ти лет, мать говорила ему, что для поста он слишком молод, что пост по­вредит его развитию и здоровью; мать указывает Варфоломею на его сверстников, которые едят по семи раз в день с утра до ночи и много пьют. Но опасения матери не оправдались: он вырос силачом, и пост вместе с безусловною трезвостью и непрестанным трудом были для подвижника средствами усмирить непокорную плоть. Преп. Сергий был строгий трезвенник: «пива же и меду никогда же вкушающи, ни к устом приносящи или объехающи». Его никогда не видали праздным. На первых порах, когда собиралась к нему братия, он собственными руками построил три или четыре кельи и некоторые хозяйственные здания. Без лености, как купленный раб, он служил своей братии: в самом монастыре или в соседнем лесу он собирал и рубил для всех дрова, он носил воду на своих плечах двумя ведрами из источника под горою и ставил ее около каждой кельи. Он молол муку и готовил кушанье братии; кроил и шил для нее одежду и обувь. Сделавшись игуменом, преп. Сергий не изменил своего образа жизни. Трудов у него теперь даже прибавилось. Все, что нужно для литургии, которую он совершал ежедневно, он готовил сам: пек просфоры, варил кутью и кануны, катал свечи и никому не позволял этого делать.– Надо ли говорить об усердии преп. Сергия к молитве. Еще отроком он проводил в молитве бессонные ночи; простым иноком он ранее всех являлся в церковь, пел на клиросе и не знал утомления в храме; с каким благоговением радонежский игумен совершал божественную службу, свидетельствуют видения сослужащего ему ангела и божественного огня на святой трапезе, которые видели его ученики.– Свой монастырь преп. Сергий оставлял только по нужде, отправляясь обыкновенно пешком за много верст: он не ездил на конях и не любил коней доброездных. Его не привязывало ничто земное. Он не был золотоносцем в юности и на старости остался в нищете. Одевался он в сермяжную рясу, часто в заплатах и разодранную. Раз в кладовой монастыря завалялся никуда не годный кусок сукна, на который и смотреть никто не хотел. Преп. Сергий взял этот кусок, благословил, скроил и сшил себе рясу и носил ее до тех пор, пока она не свалилась с его плеч. Однажды в Троицкий монастырь пришел издалека крестьянин посмотреть на славного игумена. Он ожидал встретить святого мужа в чести, в славе и в величии, в дорогой и красивой одежде, окруженным толпой отроков и рабов. Ему показали в монастыре игумена, который в это время копал гряды в огороде. Сквозь щель забора крестьянин рассмотрел блаженного «в худостне портище, зело раздране и многошвене» и не поверил, что это Сергий: он подумал, что над ним глумятся, и сказал: «я пришел видеть пророка, а вы показали мне раба». Таков был преп. Сергий по внешнему образу жизни.

По словам жизнеописателя, преп. Сергий еще в детстве был замкнут и серьезен, он не подходил к играющим детям и не принимал участия в их играх. Когда он вырос, никто не слыхал его смеющимся, только по временам легкая улыбка появлялась на его лице. Из его глаз очень часто текли слезы. Это был тихий человек, и за этой тихостью не скрывалось никакой хитрости, напротив, доверчивость к людям, «простота без пестроты», смирение и кротость были отличительными чертами его характера. Доверчивостью преп. Сергия злоупотребляли хитрые люди. Он ни пред кем не возносился, и его смирение было видно из служения подчиненной ему братии, из его рабской одежды. Кротость преп. Сергия была так велика, что он не умел отвечать на обиды и не мог обидеть сам даже зверя. Никогда он не говорил гневно и никого не осуждал. Виновному брату он выговаривал не прямо, а издалека, ожидая, что тот сам пойдет на встречу покаянно. Его слово было растворено «солию благодати», сладостью и любовью. По всему было видно, что преп. Сергий всех людей любил равно, всем помогал без всякого различия «не избирая, ни судя, ни зря на лица человеком».

Можно представить, какой свет и тепло вносил «чудный старец» в среду людей. Его все любили, все почитали и все ему благотворили, замечает жизнеописатель. Он сознается, что во всю свою жизнь он не видал еще такого человека. Это был такой особенный человек, вблизи которого человек обыкновенный обращается к своей совести, радуясь и умиляясь. «Кто бо слыша добрый его ответ, не насладися когда от сладости словесе его?, – говорит похвальное слово. – Или кто зря на лице его не веселяшеся? Или кто видя святое его житие и не покаяся? или кто видя кротость его и незлобиe и не умилися?»... Один вид святого старца, одно только созерцание его производили сильное впечатление на людей. Известен случай замечательного влияния радонежского подвижника на сурового и гневного человека. Великий князь Димитрий Иванович находился в давнишней вражде с рязанским князем Олегом. Московскому князю надо было заключить мир со своим врагом; Многие ездили к Олегу и не могли его упросить. И вот наконец от Димитрия едет в Рязань сам преп. Сергий со старейшими боярами. «Преподобный же игумен Сергий, – рассказывает летописец,– старец чудный, тихими и кроткими словесы и речьми и благоуветливыми глаголы, благодатию, данною ему от Святого Духа, много беседовав с ним (Олегом) о пользе душевней и о мире и о любви. Князь великий же Олег преложи свирепство свое на кротость и утишись и укротись и умирись вельми душею, устыдебось толь свята мужа, и взял с великим князем Дмитрием Ивановичем вечный мир и любовь в род и род». С честью и славой воротился на Москву преп. Сергий. Современник преп. Сергия отказывается определять размеры того нравственного влияний, которое он оказал на русских людей своего века, своими беседами, своим примером и только своим видом. Многих он обратил на покаяние, говорит этот современник, многие им спаслись и спасаются не только иноки, но и миряне.

Еще при жизни своей преп. Сергий стяжал себе великую славу. Молва о нем из радонежской пустыни промчалась по всей русской земле и даже за ее пределы. На Москве его почитали все, начиная с князя, который приглашал преп. Сергия крестить своих детей. Митр. Алексий желал видеть троицкого игумена своим преемником на московской митрополии и этого требовали московские люди «от великодержавных господий и до последних». Летописцы следят за жизнью великого подвижника и сообщают, напр., как «в лето 6683 (1375)... болезнь бысть тяжка преподобному игумену Сергию святому, но Бог помилова, разболеся в великое говение и пакы здрав бысть и вста к Семенову дни». Называя святым и преподобным, современники считали преп. Сергия пророком и чудотворцем. И в его пустыню шли ближние и дальние, люди всех положений и состояний и все несли к нему свои нужды и горести. За его молитвой и благословением спешит великий князь в тяжелую годину нашествия Мамая; с каким-то великим делом до Ceргия в его монастырь приходит издалека крестьянин и раб из ближнего села, обиженный злым господином. И преп. Сергий делал для всех, что мог, молился о победе князя над татарами, защищал вдов и сирот, освобождал рабов, выкупал должников, утешал скорбящих. Он хорошо знал истину, что монастырское богатство принадлежит нищим и развил благотворительность монастыря, как только монастырь разбогател. Он кормил и поил странных, нищих и больных и никого не отпускал из монастыря с пустыми руками. Перед смертью он заповедовал братии не забывать страннолюбия, и это стало монастырским преданием. Когда около Троицкого монастыря проложена была большая дорога от Москвы к Ростову, и пошло бойкое движение, то случалось зимой в большой мороз или метель в монастырь преп. Сергия заезжало много народу, и путников здесь кормили и поили, сколько бы времени ни продолжалась непогода. Князья и воеводы с отрядами войска заходили в монастырь и все получали довольную потребу, как от неисчерпаемого источника. Сколько бы богомольцев ни пришло на праздник обители, монастырь кормил всех без отказа. В народе говорили бывало, что в Троицком монастыре есть такой медный горшок, который готовил без излишка и недостатка, именно столько кушанья, сколько нужно для несчитанных тысяч гостей, пришедших на праздник в обитель.

Преп. Сергий скончался 78-ми летним старцем, прожив 55 лет в радонежской пустыни. На его погребение собралось великое множество народа от многих стран и городов: каждый хотел приблизиться и прикоснуться к его телу или взять кусок от его одежды на благословение. Летописцы записали это событие такими словами: «месяца сентября в 25 день (в лето 6900) преставись преподобный игумен Сергий радонежский и московский, тихий, кроткий и смиренный».

Умирая, преп. Сергий не оставил своему монастырю богатства: ни вотчин, ни золота и серебра. Он оставил ему одно только наследство – в Троицком соборе около южной стены свой гроб с нетленными мощами. И к этому гробу в продолжение 509 лет ходили и ходят тысячи тысяч русского народа всех классов общества. Смиренному игумену, носившему при жизни худую одежду и работавшему, как раб, поклоняются цари земли русской. Его чтут и бедняки и знают все русские люди, потому что в народном сознании он является защитником и покровителем русской народности и православия. Трудовые копейки бедняков, тысячи богачей и вклады русских князей, царей и императоров построили нашу великолепную лавру. Преп. Сергий не узнал бы теперь свою пустынную обитель. На месте двух-трех десятков келий вокруг деревянной церкви, обнесенных деревянной стеной, многочисленные храмы, красавица колокольня, громады корпусов, твердыни стен. Но дух древней Сергиевой обители не исчез в нашей лавре. Припомним великолепные слова покойного митр. Филарета, сказанные лет 50 тому назад в Троицкой Лавре: «прости мне великая лавра Сергиева, мысль моя с особенным желанием устремляется в древнюю пустыню Сергиеву... Кто покажет мне малый деревянный храм, на котором в первый раз наречено здесь имя Пресвятой Троицы? Вошел бы я в него на всенощное бдение, когда в нем с треском и дымом горящая лучина светит чтению и пению, но сердца молящихся горят тише и яснее свечи, и пламень их достигает до неба, и Ангелы их восходят и нисходят в пламени их жертвы духовной. Отворите мне дверь тесной келии, чтобы я мог вздохнуть ее воздухом, который трепетал от гласа молитв и воздыханий преп. Сергия, который орошен дождем слез его, в котором впечатлено столько глаголов духовных, пророчественных, чудодейственных. Дайте мне облобызать праг ея сеней, который истерт ногами святых и чрез который однажды переступили стопы Царицы Небесной. Укажите мне еще другие сени другой келии, которыя в один день своими руками построил преп. Сергий и в награду за труд дня и за глад нескольких дней получил укрух согнивающого хлеба... Ведь это все здесь: только закрыто временем или заключено в сих величественных зданиях, как высокой цены сокровище в великолепном ковчеге. Откройте мне ковчег, покажите сокровище: оно непохитимо и неистощимо!» (Слово по освящениии храма над мощами преп. Михея в Троицкой Сергиевой Лавре 27 сент. 1842 г. По изд. 1882 г. т. 4, стр. 193– 94).