Письма разным людям

Господь благословит Вас, родная моя Лиза, за память обо мне, Го­сподь поможет Вам устроить свою душу. Вы глубоко, верно опреде­лили первое свое состояние – первоначальное, радостное, светлое, легкое. Второе состояние – это подмена подлинного призрачным, духовного – плотским. В нем привыкли видеть ценности, которые являются мнимыми. Таковы повышенное чувство экстаза и даже плотские состояния (не отдавая себе в последних отчета). Почув­ствовав неправильность, Вы не открыли всей правды, от этого и помощи не было.

Родная моя, не унывайте, это часто повторяемый путь. Ничего необычного в этом нет. Для греховного пути это свойственно, мож­но сказать, нормально. При этом Вы много познали и сейчас сознае­те. А это великое дело. Прошу Вас: живите проще, не гоняйтесь ни за какими состояниями. Помните, что если нужно, Господь дает сам.

Живите по примеру вдовицы, принесшей Господу две лепты (см.: Мк. 12:41–44; Лк. 21:1–4): «Господи, у меня ничего нет, душа пуста, сердце каменное, но я верую в Тебя и приношу Тебе последние две лепты, которые с трудом собрала у себя внутри». Вот так просто и нужно жить.

Господь увидит Ваше смирение, Ваш труд и даст Вам то, что Вы и не подозреваете, даст радость тихую о Духе Святом. Радость незаметную, смиренную, благодатную. Совсем не такую, что Вы ценили раньше и желали иметь.

Храни Вас Господь! Простите меня за небрежное писа­ние. Тороплюсь, хочется ответить. Сердцем не сразу заживете, а молитву молящемуся, по слову Святого Писания, дает Господь (см.: 1Цар. 2:9). Вы в смирении делайте лишь возможное для Вас в этом направлении.

Глубокоуважаемый и дорогой Валериан Вадимович!

При вхождении во Святый пост земно Вам кланяюсь и про­шу прощения за все содеянное мною. Простите за все! Передайте мой сердечный привет всем Вашим. Да благословит Вас Господь в Ваших общих трудностях!

Переданное Вашими «если помнит о нас, то скажите...» для меня доставило душевную тревогу. Родной Валериан Вадимович! Всегда помню, благодарю и до сих пор по временам тянусь к вам ко всем, как бывало и раньше. Очень прискорбно, что письмо мое ко дню Вашего ангела с моей глубокой благодарностью за Ваше вни­мание к болезни моей не дошло до Вас. Может быть, где и найдется еще, может быть, в книге какой завалялось.

Я писал Вам там и о книге «Древнерусский духовник» Смир­нова. Это вторая часть труда известного профессора, историка Русской Церкви, преемника по кафедре и ученика Голубинского. С. И. Смирнов был профессором и в Академии, и в Московском университете. Мой учитель. Первый том посвящен духовному отцу и старцу древней Восточной Церкви. Это база для выводов его по вопросу покаянной дисциплины в Русской Церкви. Прекрасна ра­бота, давшая совершенно иное освещение прав, роли и значения духовничества в нашей Церкви.

Сердце сжимается за все что происходит! Вот докатилась волна скорбей до Вашей семьи, такой слаженной и для современ­ности совершенно непонятной. Передайте, пожалуйста, сестрам Вашим, что душа моя состраждет, что как умею молюсь и про­шу Господа о даровании им сил духовных на перенесение нео­жиданного испытания. Всегда помню, как хорошо бывало мне в доме Вашем, наполненном до отказа всяким творением Божиим, начиная с птиц и зверей и кончая людьми и лучшим, что есть в людях – их благоподобным творчеством: книгами, картинами, иконами. Попугаи, голуби, вороны, кошки, собаки, подрастаю­щие дети среди груд книг, рукописей, иллюстраций, всевозмож­ных вещей, вещиц. А главное, хозяева, каким-то чудом преодо­левшие вековое враги человеку – домашние его (Мих. 7:6; Мф. 10:36)... Любил я, очень любил бывать у Вас. Да что моя жизнь

дома, как на экране промелькнула... Люди, люди, люди... Все не­когда, все бегом, все наспех!

Нигде в семье я не отдыхал так, как у Вас. Поэтому к Вам, в этот Ноев ковчег всяких ценностей – Божественных и тварных, – всегда в минуты исключительной «переработки» устрем­лялась душа.

Примите от меня глубокую благодарность за все. Если разру­шится так или иначе семья Ваша, я первый из числа оплакивающих ее. Пишу это от всего сердца – так и чувствую: для чего-нибудь я приходил по временам именно к Вам, имея в то время для отды­ха всякие и с «внешней» стороны более подходящие возможности. Еще раз глубокое, сердечное спасибо за помощь и внимание в луч­шие годы мои. Господь воздаст Вам за это! Я ведь ничего для Вас не сделал, а Вы так хорошо относились ко мне и, главное, к нашему маленькому розовому домику.

Примите от меня, много раньше Вас вступившему по воле Божией на путь тех же лишений, слова утешения из опыта послед­него моего крестоносного года:

Я услышал, и вострепетала внутренность моя; при вести о сем задрожали губы мои, боль проникла в кости мои, и колеблется место подо мною (Авв. 3:16).

Как журавль, как ласточка издавал я звуки, тосковал как го­лубь; уныло смотрели глаза мои к небу: Господи! Тесно мне; спаси меня (из Плача Езекии; Ис. 38:14).

Возведите к Господу очи сердец Ваших, ибо он причиня­ет раны и Сам обвязывает их, Он поражает и Он врачует (ср.: Иов. 5:18).

Кто без молитвы и терпения хочет побудить искушения, тот не отразит их, но более в них запутается.

Не предавайся печали душею твоею и не мучь себя своею мнительностью, ибо печаль многих погубила, а пользы в ней нет (Сир. 30:22.25). Управъ сердце твое и будь тверд во время посещения твоего (ср.: Сир. 2:2). Все, что ни приключается тебе, принимай охотно, и в превратностях твоего уничижения будь долготерпе­лив (Сир. 2:4).

При умножении страданий моих в сердце моем, утешения Твои стали веселить мою душу (ср.: Пс. 93:19).

Постоянно помню. Молюсь за Вас и за Сергея Вадимовича. Предайте Господу путь Ваш, и уповайте на Него, и Он сотворит

(ср.: Пс. 36:5). Я всегда сам надеюсь на милость Божию и желаю это­го же и Вам. По мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше (2Кор. 1:5).

Аня шлет крестному привет. Да сохранит Вас всех Господь! Простите! Спасибо за все!

[До 1927 г.] Большое спасибо Вам, дорогая Лидия Александровна, за память обо мне. Я всегда молюсь за Вас и всегда помню. Толь­ко все вот не выбрался к Вам в Посад. Завтра уезжаю на 3–4 дня (вернусь в четверг вечером) в Верею навестить семью. Я не знаю, когда Вы переезжаете совсем в Москву. На той неделе в середине буду в Посаде. Я, если нужен Вам до этого времени, служу в пят­ницу, субботу и воскресенье. Очень рад был бы повидать Вас. Все, что только могу, я готов сделать для Вас и Вашей семьи. Передайте мою сердечную благодарность Александру Дмитриевичу и благо­словение детишкам.

Простите, что пишу так плохо: сижу в вагоне и бумага ле­жит на коленях. Не унывайте! Вам есть для кого жить и мало того: Вы иногда умеете жить для них, потому что любите их. Дело у Вас только в выдержке.

Храни Вас Господь

Грешный недостойный иерей Сергий

Все так неожиданно произошло. Как-то необычно. Моя прось­ба об одном. Помогите впоследствии Евфросинии Николаевне

поближе быть к детям. Привет и благословение всем. Очень рад за Кирилла. Поздравляю его маму, особенно папу. Спасибо за все. Жизни моей остается один час. Простите.

* * *

Спасибо Вам, дорогая Лидия Александровна, за хорошее письмо Ваше. Много и у Вас сейчас волнений и скорбей. Мятущаяся Вы очень по характеру и трудно Вам. Жаль мне, что заболела Ника, что разлюбила она Екатерину Павловну. Пишу отцу Борису и прошу его обратить на Ваших девочек особое внимание. Зачем это Вы так говорите: «с боку припеку»? – неправда. Я не хочу, чтобы Вы так думали. Обращайтесь за всем к Марии Николаевне Соко­ловой. Она все Вам скажет, сделает, даст. Письма мои прошлые к определенному моменту, но очень буду рад, если Вы их прочтете. Там моя душа вся – какая уж есть на самом деле.

<... > Спасибо Александру Дмитриевичу сердечное, что на­писал мне несколько строчек. Мне здесь это очень дорого.

Конечно прочтите Нике записки Ал. Ф., ее по конституции ее это не возбудит чрезмерно. Я их очень люблю, как и автора, но некоторым нельзя целиком читать их. Местами очень возбуждаю­ще написано. Часто ее вспоминаю. Царство ей Небесное. Немного я прожил после нее на Маросейке.

При случае напишите мне о Кирилле. Я о нем беспокоюсь и молюсь. Из него может выработаться хороший ученый. Дай Го­сподь ему встать на эту дорогу.

Передайте мой привет и благословение Нике, Натусе, Ки­риллу и Сашутке.

Храни Вас Господь.

Иерей Сергий

Был нездоров. Теперь поправляюсь. Неделю шел снег, вре­менами при распустившихся яблони и сирени можно было ездить

на санях. Сейчас прекрасная, жаркая, летняя погода. Дети уже не кашляют. Сашутке в следующий раз пришлю их карточку. Мне хо­чется, чтобы он их помнил.

* * *

В День всех святы пишу Вам, родная Лидия Александровна.

Поздравляю Вас с ангелом, а то не пришлось мне в этом году поздравить Вас.

Глубоко тронут вниманием Вашим. Спасибо за ребятишек моих. Особенно же до слез тронут вниманием Александра Дми­триевича.

Через 3–4 недели решится моя судьба. Пошло в Архангельск. Так уж видно угодно Господу. Здоровье дало третью категорию на комиссии, поэтому на канал не поеду.

Перекрестите за меня крестника, поцелуйте его от меня. За все и за всех душа болит. Евфросиния Николаевна моя совсем расклеи­вается – много всякого случайного, житейского и ненужного. А вот сплелось. Но она все храбрится. Молодец она у меня. Уж так ей и без глупости-то этой тяжело – одна и без детей, и без работы, и без меня.

Передайте привет девочкам Вашим. Скоро будет молодой врач. Дай Бог! Студенческие годы быстро пройдут. Профессору мой особенный привет, когда вернется. Я всех поминаю.

Всего Вам, родная, доброго.

Что Господь даст, нужно все принять и перенести. Прости­те, что пишу карандашом. Особенно неудобно перед Александром Дмитриевичем. Вы уж замолвите перед ним словечко.

Христос с Вами!

Спасибо Вам сердечное, дорогая Лидия Александровна, за Ваши весточки. Я отвечал Вам, хотя, правда, и не всегда. Это не потому, что забыл Вас. Все и всюду трудно сейчас. Поздравляю Вас с новой службой. Куда же уехал Кирилл? Надолго?

Спасибо Вам сердечное за Ваши заботы обо мне. Низкий по­клон передайте Александру Дмитриевичу, Сашутку перекрестите и поцелуйте за меня, девочкам передайте, что помню их, что навсег­да останутся они в моей памяти. Очень жалею их.

Живу все так же. Перебрался снова на старое месте. Чуть не умерла у меня здесь бабушка – переволновался за нее очень.

Сейчас поправляется. С Лизухой то хорошо, а то и трудновато. Ха­рактер у нее, видимо, не из легких. Но стала все же гораздо мягче.

Христос с Вами! Простите за небрежное писание.

* * *

Примите от меня глубокую благодарность, родная моя Лидия Александровна. И особенно за Ваше отношение к Евфросинии Ни­колаевне и моим теперешним скорбям. Передайте и Александру Дмитриевичу. Земно Вам обоим кланяюсь. Спасибо. До слез меня тронула забота Ваша.

Не скорбите, что так получилось с Екатериной Павлов­ной. Ведь Вы не нарочно. Так случилось. Очень Вас понимаю, но и говорю Вам: не падайте духом. Примите в терпении. Очень хорошо нам всегда чувствовать свою вину. Пусть это сознание даст Вам силы к налаживанию внутренней жизни. Покаяние – то поле, на котором произрастает христианское делание. Только бойтесь главного врага своего – уныния, отчаяния. За вас всех молюсь, как умею. Господь даст дожить до октябрьских дней, о которых Вы писали. Буду очень, очень рад. Перекрестите за меня Сашутку.

Очень рад, что у Вас наладилось дома и со службой.

Помню о Вас. Очень мне трудно, что розовый дом так. Бес­конечно. Что же делать-то было? Да будет Его воля. И все-таки, и все-таки. Молитесь и Вы за меня. Девочкам и будущему ученому мой сердечный привет. Спасибо за доктора сердечное.

Христос с Вами.

Поблагодарите от меня Е. С. Т. Спасибо ей за все.

* * *

Спасибо Вам, дорогая Лидия Александровна, за память, посылку и письма.

С любовью всегда вспоминаю Вас, Александра Дмитриевича и ребятишек. Задерганность мешала мне бывать у Вас часто. Зато с Александром Дмитриевичем связано много из северных пережи­ваний последних двух лет.

Конечно, побывайте у о. Сергия Лебедева и, когда захочется еще, навещайте его. Мой совет только в одном: причащаться в на­шем храме. Исповедоваться к тому, к кому больше откроется душа, детей же, конечно, к о. Борису Холчеву.

Хотелось бы мне к рождению Кирилла подарить или, вернее, благословить его ангелом-хранителем. Есть он у него? Сообщите матушке. Если нет, то другой иконочкой, но, главное, хочется сде­лать надпись на всю его жизнь. Я о нем тоже беспокоюсь. Как-то все получается с ним по-особенному.

Есть ли теперь ангел у крестника; кажется, у девочек нет?

Напишите мне об этом непременно.

Я теперь об этом позабочусь.

К Александру Дмитриевичу у меня просьба: нельзя ли ему в какой-нибудь наш праздник, например Феодосия Тотемского или Алексия, человека Божия, прийти ко всенощной к началу и про­быть все стихиры (на «Господи, воззвах», литии и стиховне, за ве­черней), после свое мнение передать Вам, а Вы мне. Там у нас по- новому гласы и подобны. Мне очень бы хотелось узнать его мнение. Спасибо Вам за все. Александру Дмитриевичу, Вам и ребятишкам благословение и привет с севера.

Любящий Вас отец Сергий

Натуську познакомьте по-настоящему с о. Борисом (Холчевым). Это очень хорошо.

* * *

Сердечное спасибо Вам, родная моя Лидия Александровна, за Ваши письма. Я все думаю, что уже забыть меня пора, а Вы все помните меня, да еще с такой любовью относитесь. Не стою я этого. Выра­жаю Вам и всей семье Вашей глубокое сочувствие в связи с кончи­ной Павла Борисовича. Всегда теперь поминаю его. Спасибо Вам за него. Очень трогает меня Ваше общее участие в этом стареньком, добром, беспомощном человеке. Вы еще с Сергиева Посада его помните, конечно, да еще через Новгород. Царство ему Небесное!

Очень трудно мне сейчас и нездоров ко всему. Грипп какой- то мучительный. Не в нем главное же. За всех и за все душа болит. Если бы один был, то и шел бы радостно по пути совести своей, а видеть, как трудно другим идущим, иногда сверх моих сил. Всегда было легко мне, а теперь потерпеть надо. Все это понятно, но чело­век я, и иногда за других так тяжело бывает.

Конечно, Сашутку причащайте. Я все так же. Ни от кого не отделялся. Как бы обо мне ни говорили, чтобы ни выдумывали, я такой же, как и был тогда, после разговора с М. С. Помните?

Поэтому благодать, конечно, везде в Таинствах и правиль­ном рукоположении по преемственности апостольской.

Передайте мой глубокий поклон Александру Дмитриевичу. Евфросиния Николаевна тоже шлет ему привет. С тех пор, как она

у меня, много пришлось от нее слышать об Александре Дмитрие­виче. Глубоко, сердечно благодарю за все и за всех, с Алеши на­чиная. Простите меня, дорогая Лидия Александровна.

Помню о Вас и всех Ваших. Кириллу, Нике, Натусе привет. Сашечку перекрестите.

* * *

От всей души благодарю Вас, родная моя Лидия Александровна, за Вашу память обо мне. Передайте и Александру Дмитриевичу мой сердечный привет и глубокую благодарность. Передайте, что его я помню, уважаю, люблю и очень жалею. Всегда помню обо всем, что сделал он и для меня, и для других. Евфросиния Николаевна шлет Вам обоим поклон, она даже не может спокойно говорить об Александре Дмитриевиче, так ей за него больно.

Слушайте, Лидия Александровна, был такой случай (правда, с ребенком), но ведь это не важно. Замучила сыпь и наросты вся­кие по лицу, рукам, ногам, телу. Сплошное мучение было не толь­ко для ребенка, но и матери, и отцу, и всем окружающим. Лечили много, упорно, годами. В качестве врача смотрел и Л. Д. между прочим. Взялся излечить и излечил профессор Филиппов. Старик возмущался, что до такой степени довели и не лечили. А какой не лечили! – всеми способами и у всех врачей. К Филиппову обраща­лись без надежды и, кажется, в связи с другой болезнью. Смотрите, он старик, поторопитесь.

Передайте Нике, что я молюсь за нее. Христос с Вами.

Сашеньку родного моего крепко целую. Привет Наташе и Кириллу. Христос с Вами.

Сердечное Вам спасибо, глубокоуважаемый и дорогой Александр Дмитриевич, за память, внимание в трудные минуты жизни моей. Сочувствие великое дело, понимаемое нами только опытным

путем. Зная Вашу способность к писанию, до слез тронут Вашими строками. Спасибо Вам, родной, за все. За ребят моих, за Алешу, за жену, к которой Вы так тепло относитесь. О себе же и не говорю. Мне всегда бесконечно дорого было отношение Ваше. Мы, конечно, уже не увидимся никогда больше на этой земле. Не звено, а целая цепь звеньев <неразборчиво> предстоят мне в будущем. Я всегда буду с благодарностью вспоминать Вас, молиться за Вас, как умею. Спасибо, что не осуждаете меня за мой крест. О розовом доме и го­ворить не могу, и слышать не в состоянии. Одна сплошная боль, как только этого коснутся. Время, только оно, может быть, смягчит это во мне. Крестника моего крепко целую. Очень рад его способ­ностям, о которых пишет его мама. Привет девочкам. Большущие, наверно, стали. Профессору особенный поклон.

Как Вам, наверное, трудно теперь. Так и чувствуется по письму.

Со своей вышки (живу в чулане) вижу сейчас нежно розовые краски северной вечерней зари, совсем как в Ферапонтове. Отцве­тают вишни, яблони так оделись цветами, что не видно почти и сучьев. Вот снова привел мне Господь увидеть северную весну. Это уже четвертая по счету. Простите за карандаш.

Низко Вам кланяюсь. Еще раз сердечно благодарю. Сегод­ня две недели, как дышу весенним воздухом и только два дня, как имею кров. Трудно с этим здесь.

Татьяне Куприяновой

1923 г.

Т[аня], милая, что с Вами? Я услыхал вчера, что у Вас какой-то на­рыв на губе и высокая температура. Буду молиться за Вас. <...> Если очень высокая температура и в связи с нарывом, то нужно приехать в Москву. У меня вчера заболел Алеша. Сегодня не спал

всю ночь, заболел сильно. Не знаю еще, что [с ним]. Вы на меня не сердитесь. Я всегда помню Вас и молюсь за Вас. Жизнь моя рвется на клочки. Не знаю ни срока, ни места. Я все-таки приеду к Вам в понедельник или вторник, как вот с Алешей. Храни Вас Господь!

Женя пока у нас в квартире.

Пишу во время часов в церкви.

День усекновения главы Иоанна Предтечи.

* * *

Сентябрь 1923 г.

Т [аня! ] Спасибо за письмо. Получил перед самой всенощной. Пишу в церкви. Приехать можно 24-го. Если погода хорошая будет, мож­но и еще раз съездить до октября.

Храни Вас Господь.

Грешн[ый] нед[остойный]

* * *

День св[ятой] Серафимы.

Кисловодск, 1926 г.

Передайте Ляле открытку.

Таня, родная моя, спасибо Вам за письмо. Не унывайте. Раз Вы почувствовали радость, мир и настоящее духовное бытие по­стом на 1-й и 4-й неделях, стало быть, все в Вас благополучно. При­еду и введу эту систему ежемесячно. Не унывайте, теперь скоро увидимся. Приеду в воскресенье 9/22 августа, чувствую себя луч­ше. Ванны заканчиваю.

Помните одно только: в христианстве никогда не поздно начать жизнь сызнова, и во Христе это только и можно. Пример: все святые во главе с разбойником благоразумным. Господь Вас любит и посылает Вам такие испытания, когда вызов по повестке. Слава Богу за все. Храни Вас Господь.

* * *

Лето 1927 г.

Таня родная! Спасибо за письмо. Шлю Вам благословение. Приго­товляйте себя в одиночестве к тайной жизни с Господом и в много­людстве.

Храни Вас Господь.

* * *

Июль 1929 г.

Сердечное спасибо, Таня, за память. Радуюсь за Вас, что тепло и спокойно живете в Ржищеве. Случайно, по совету своего врача, едет к Вам М[аруся] П.; пользуюсь случаем написать Вам. В Мо­скве пока по-прежнему. Борис много писал мне о ваших прогул­ках. Отдыхайте и не уставайте.

У Вас всегда наклонность переборщить. Устав в смысле по­следовательности песнопений и чтений, конечно, можно изучить по Никольскому основательно. Это лучшее пособие (есть еще Розанова), но Скабалланович все же остается единственным в смысле уяснения сущности того или другого богослужебного] действования, включая, конечно, и сторону последования.

Вчера ездил в Дубки. Очень устал. Простите меня, Таня! На­писать же хочется хотя бы и чуть-чуть.

Благословение Господне на Вас!

Люб[ящий] Вас гр[ешный] отец Ваш.

* * *

Январь 1930 г. Кадников

Поздравляю Вас, родная моя Таня, с наступающим днем Вашего ангела!

Спасибо Вам за минеи. Ежедневно, молясь, вспоминаю этот последний с Вами памятный для меня день.

Как живете? Напишите непременно через Е. Н. Постараюсь при случае и ответить.

Что, Т[аня], по разным путям пошли мы с Вами. Вы гоните уж на муч[еничество], а я, хочу или не хочу, должен идти по пути преподобных...

Все введения преподаны, все курсы хорошие и плохие (я го­ворю о моих, а не о всех) в течение 10 лет прочитаны, не хотите ли приступить к самой науке спасения своей собственной души?

Что, Т[аня], и мучеником трудно стать? и преподобным не легче. А ведь призывает меня Господь от теории к практике. Это мой экзамен.

Т[аня], родная, помолитесь и молитесь теперь особенно за меня. Всех поздравляю. Христос с Вами. Как трудно в мои дни. Трудно, Т[аня].

Т[аня], хорошо ли, что Вы часто пишете Б[орису]? Хорошо, с одной стороны, но на чей он пишет адрес, беспокоюсь, Т[аня], – себя берегите.

* * *

1930 г.

Спасибо Вам, Т[аня], за письмо. Не мог сразу ответить, а потом пришлось по обстоятельствам, и сейчас отвечаю по памяти. Ра­дует меня, что Вы обратили особенное внимание на свои трудно­сти, указанные мной. Это хороший признак: заговорила совесть, хотите избавиться от них и еще помните того, без кого Вы мо­жете жить, а кто без Вас живет с трудом. Господь благословляет дочь, помнящую своего отца. Постарайтесь до конца довести дело с Лялей; с Лялей-то Вы [поссорились] из сущих пустяков. Конеч­но, переходите [на новую работу] при подходящих условиях. Вам давно нужен большой оклад, теперь же он особенно ко времени в связи с папой. Надейтесь на Того, Кто может «вычистить» из кни­ги Жизни. На настоящей службе могут оказаться и не только це­нители Ваших заслуг. Знаю, Господи, что не в воле человека путь его, что не во власти идущего давать направление стопам своим (Иер. 10:23). Сейчас же складывается и сложится, как Ему угодно; не противьтесь.

Спасибо, что из моих невозможных проповедей последнего

времени удержали в памяти слово о Павле проповеднике, архиеп. Конст[антинопольском]. Дорого мне сейчас это.

Б[орис] ничего не писал вообще последнее время, а не толь­ко о Вас. Это не от меня.

Много у меня здесь своеобразной, новой радости. Получил, кажется, все, к чему по временам тянулась душа. Уединенная мо­литва (теперь, правда, несколько иная в силу нов[ых] мест[ных] обстоятельств), время на занятия. Мало того, руку Божию до ме­лочей чувствую над собой. Все же очень трудно, Т[аня]. Конечно, всегда с упованием твержу: Да будет, Господи, воля Твоя и на мне грешном, яко благословен еси во веки веков. Аминь.

Не в том дело, что от одного полюса к другому: от многолюд­ства чрезмерного к одиночеству крайнему. Из одной духовной ка­тегории в другую, это вернее. Иной путь подвижничества, отшель­ничества, иной путь пастырства. Отшельник в идеале [работает] единый Единому; пастырь в идеале: се, Аз и дети, яже Ми дал есть Бог (Евр. 2:13); непременно дети, без детей не пастырь. Отшельник к Богу, а затем к людям, пастырь к людям, а затем к Богу. Очи от­шельника обращены к Богу, очи пастыря к людям. В них, в людях, он видит и познает Господа, в них он открывает Его красоту. Па­стырю пасомые не заслоняют Господа, а показуют, не отделяют, а приближают Его. Т[аня], родная моя, я недостойный и паче всех грешнейший, но я пастырь – не только иерей. Дух мой утренюет к каждому храму душевному моих чад. Если бы мне сказали, вы­бирай из двух возможн [остей] – или только служи, или только пастырствуй. Не колеблясь – пастырство.

Рыба, вынутая из воды, засыпает, а в воде живет. Так и я вот чувствую, что истощаюсь, истощаюсь до основания. Очень плохо исполняя, дома я имел полноту иерейства и полноту (возможную, быть может, даже и не только в тепер[ешних] условиях, а вообще) пастырства. Отнято все сразу. Молитесь, родная, за меня. Только не думайте, что унываю. Нет, что Вы, я открываю Вам, как дочери, то, что есть у меня труднейшего. Дыхание мое вы, молитва моя не толь­ко о вас, а от вас, через вас, с вами. Обожение мое, если приведет к тому Господь, с вами непременно. Иначе неполнота, истощание.

Простите за бессвязное письмо. Сретенское письмо подей­ствовало на меня не хуже Преображенского. Хотелось Вам написать по-хорошему, да в голове еще и другое сегодня засело. Благослове­ние Господне на Вас. Простите меня перед наступающими велики­ми днями за все содеянное мною в мимошедшем бог[ослужебном] круге. Храни Вас Матерь Божия и наши св. угодники.

Т[аня], родная, ради Христа, простите. Лежало наверху, пары самовара. Хотел переписать, нет времени, уезжает. Перед самым отъездом. Больше никогда не буду так.

* * *

Зима 1930 г.

Спасибо Вам, Т[аня], за письмо. Очень мало времени, и пишу на­спех. За вторник сердечно радуюсь. Дай Вам Господи и в будущем сил для продолжения работы.

С Б[орисом] спокойнее. Прошу Вас, вносите всегда поправ­ку на одиночество. Отсюда и всякие его «настроения». Вы очень хорошо знаете, что он один, но воспринимаете к действию лишь с одной стороны – необходимой ему помощи. Пишите ему, можете и поехать летом, только поспокойнее. Прошу Вас. Не думайте зря о будущем. Господь устроит, как Ему угодно. Можно перемудрить, как иногда мудрил и Б [орис].

У меня к Вам просьба. Помните, что Вы когда-то хотели к себе М. Т. Теперь настал момент, когда ее необходимо так или иначе устроить. Поговорите с М. П., Е. С., М. А. Как это лучше? У Вас или как? Ей необходимо дать и работу, как вот у Вас. Поэто­му, пожалуй, у Вас лучше, но я не знаю Ваших отношений теперь и отношения] к ней моих [духовных] детей. Храни Вас Господь. Простите за краткое и бестолковое письмо. Я сейчас в таких усло­виях эти дни, что нужно удивляться, как еще пишу. Папе [Вашему мне] очень хочется написать. Не успею сейчас-то. Передайте ему благодарность за письмо и мое благословение. Также и маме. Не­пременно напишу.

* * *

1930 г.

Благословение Господне на Вас, родная моя Т[аня]! Очень порадо­вали Вы меня своим письмом. Дай Господи, чтобы Вам, так хорошо вошедшей в Святой пост, подвигом добрым подвизаться в нем, течение поста совершить, победительницей греха явиться и несужденно достигнуть <...> поклонитися и Святому Христову Вос­кресению.

Как радостно, что в храме так хорошо.

Аще ополчится на мя полк, не убоится сердце мое; аще вос- танет на мя бранъ, на Него аз уповаю. Едино просих от Господа, то взыщу: еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего, зрети ми красоту Господню и посещати храм святый Его... (Пс. 26:3–4) Так это мне близко. Только сейчас, когда воля Божия сказалась на мне, я прошу уже об этом для Вас и всех моих.

Т[аня], будьте моей поддержкой в пении. Все это не так про­сто, тем более отсюда, кажется мне, что и Вы сейчас почувствовали пользу некую. Отрицательное чужое постараемся изжить отсече­нием воспитанием заматеревшего во днех своих, но не чужо­го в существе своем регента. Будь я на месте, все бы было менее болезненно. Но в муках рождается истина. Дело не только во мне отсутствующем. Иконопись сильна древними памятниками, под­дающимися изучению; в пении, к несчастью, подход не только у нас, но и вообще отрицательный, скорее чувствуем, чего нельзя, чем знаем, что можно и нужно.

Записочку Жене прилагаю. На Ваше усмотрение, как найдете. Самим прочесть ли Вам или передать. С Б[орисом] просто, совсем просто, не избегая и излишне не приближаясь. Вот где Вам объект изучения темы Вашего исследования о мере. Все мне позволено, но не все на пользу (ср: Жор. 6:12 и 10:23) (как Вам, так и ему).

Кажется, теперь все. Храни Вас Господь. Вечно тороплюсь, даже и здесь. Хочется не откладывать, а всего-то много очень. Хра­ни Вас Матерь Божия. Пишу без знак[ов] преп[инания]. Некогда, простите.

* * *

Суббота Лазарева 1930 г.

Т[аня], родная моя дочка! Поздравляю Вас с наступающими ве­ликим днями Страстей Христовых и Светлого Христова Воскре­сения.

Сердечно благодарю Вас за письмо Ваше, такое подробное и при всем задоре с такой любовью написанное.

Вот когда для меня особенно открылось Ваше отношение к дух[овному] отцу. Да благословит Вас Господь за это! Я же ничем не заслужил подобного ко мне отношения. Ваше письмо одно из лучших утешений мне, в необычной обстановке проводящему сии пречестные дни.

Хочется написать Вам что-нибудь хорошее, до сердца до­ходящее, да некоторые дни у меня, б[ыть] м[ожет], более суетли­вые, чем раньше: писание для меня дело нелегкое.

Молодец, молодец, Т[аня]. Поздравляю Вас! Экспертизу на высокую квалификацию выдержали с честью. Как это мне все зна­комо. Родственники мы с Вами, и ближайшие, вплоть до задора и задирания.

Наберитесь немножко терпения! На Пасхе в конце Светлой седмицы напишу Вам подробно. Сейчас же поздравляю Вас с памя­тью Женюрки и сажусь писать папе. Книгу пришлите. Буду рад ее почитать.

Т[аня], хочется мне, чтобы Вы, имея уже высокие достиже­ния в области ума и слова, занялись бы вплотную областью сердца. Для меня то, что у Вас сейчас, – это 1923 г. Моя формула: я что только можно в области сердца от батюшки; для Вас была бы, мо­жет, ближе иная: Вы † что можно в области сердца от Женюрки. Я подробно напишу. Помните, что Вы мне написали накануне «Ионы во чреве китове». Для Вас не случайно трехдневное пребывание. Дай Господи почувствовать Вам, как чувствую я необходимость по­ворота Вашего к новому деланию, к работе над сердцем. Об этом, о занятиях вообще подробно напишу.

Храни Вас Матерь Божия, прибегайте к Ней, как Израиль к Кивоту Завета. Она поручительница Ваша. Дай Бог заключить Вам и «Новый Завет». Писать больше не могу. Хочется и другим тоже. Помолитесь и за меня. Простите. Всех вас мне жалко, а сам без храма в такие дни.

Весна 1930 г.

Т[аня], родная моя! И у меня скорбь. Я не получил Ваше пись­мо. Не знаю почему. Неужели не взяла Е. Н., оставила? Я так ждал его. О чистк она все, что знала, передала. Слава Богу. Что дальше будет? Молился за Вас те дни особенно. Все мы мо­лились, и ребята. Как же и когда у Вас отпуск? Слышал, что до Ш[енкурска] 6–7 дней езды. Правда это? Я думал 4, откуда 7-то получается? Не могу понять. Надеюсь, что перешлют тотчас же при первом случае. Не унывайте, моя хорошая, на Вас особенно вижу милость Божию. Все это испытание для меня уже: все пере­рыл и переспросил, и ничего... Храни Вас Господи! Любящий Вас. Простите меня за все.

Весна 1930 г.

Совсем ослаб, Т[аня]! Прошу прощения. Дело в том, что так пишу, чтобы Вы могли частично [прочесть] для некоторых. Это не о Вас и не Вам только. Это вся Мар[осейка] переделывает. Сил нет. Лежу. Очень слабо работает сердце. А Вам посылаю в благослов[ение] и утешение. Здесь есть и Феодор Студит. Пока держите в тайне. Обязательно получите через 6–7 дней. Простите, помолитесь. Я за Вас молюсь. Простите, обрезал неправильно. Кружится голова. Если серьезно заболею, если даже и не увидимся, написано у меня [для Вас] основное. Я очень, к тому же, стесняюсь. Т[аня], трудно мне, очень трудно без вас и храма. Троицын день наступает. От­дайте Веронике.

Весна 1930 г.

Т[аня], родная моя. Пишу Вам большое письмо. Пускай останется Вам на всю жизнь Вашу, скоро пришлю. Стесняюсь неоконченное посылать. Все и обо всем. Примите с любовью, но не с обязатель­ством исполнять. От души напишите, с чем согласны, с чем нет. Это будет для меня большой радостью.

Нездоровится мне все еще. Писать трудно, но много при­шлось опять [писать]. Сообщите мне адрес Б[ориса], потерял. Хра­ни Вас Господь. Как-то у Вас чистка прошла?

Молюсь за дочку свою. Очень сожалею, что снова огорчаю Вас. Потерпите на мне еще немного, Т[аня]. И мне бывает очень трудно иногда.

* * *

Апрель 1930 г.

Родную мою Т[аню] поздравляю с наступающим праздником свят[ителя] Николая.

Т[аня], что же ничего не написали о моем письме. Ваша фраза «спасибо за о[бщее] письмо» свидетельствует о том, что оно не вошло в Вас. Это для меня очень тяжело. Надеюсь, что сердце Ваше найдет отклик и для моей души. Знаю, что на этом пути можно сорваться, но это возможно и на всяком. Предохране­нием, как и везде, служит: тайная, ежедневная, ежечасная жизнь с Богом и соблюдение меры. Что у Вас, родная моя дочурка, на­рушилось? Примите на память об общей молитве Божьей Матери. Люб[ящий] Вас.

* * *

Весна 1930 г.

Не успею кончить. Скоро ехать надо. Что написал, примите с любовию. Окончание следует. Трудно два раза писать. Не так ярко переживаешь. Я ленивый ведь к писанию, не то что Вы. О[льга] А[лександровна] никуда не уйдет. Всегда можете заехать и зи­мой, и осенью, да и навещают ее. Конш. далеко, да и трудно Вам ехать теперь после переживаний таких при духоте исклю­чительной. Остается Б[орис]. Господь благословит Вас, только предупреждаю: вопрос о браке встанет. Как жаль, что мы с Вами мало об этом беседовали. Я знаю только Ваши состояния в связи с... Прошу Вас: 1) напишите мне что-нибудь по этому поводу,

2) будьте совершенно спокойны, не поддаваясь никаким состоя­ниям Б[ориса]. Помните, что все это касается для Вас прежде всего Вас самой. Что у него, может быть, многое окрашивается и в связи с одиночеством и постоянной перепиской. Мне хочется сейчас одного: почувствовать Вашу душу. Напишите. Конечно, ничего предрешать не надо. Личное общение многое уяснит. Но все же хотелось услышать биение Вашего сердца в настоящих условиях.

* * *

Все занятия должны быть направлены (забегаю вперед) на слу­жение семье нашей. Заниматься и интересоваться Вам и всем нам только тем, что может в самый краткий срок принести мно­гим пользу...

Кроме богослужения хорошо бы поработать кому-нибудь над Библией. Меня не поняли. Я не хотел объяснять канон Андрея Критского.

* * *

Лето 1930 г.

Т[аня], родная моя! Христос с Вами, поезжайте с Господом в Ш[енкурск]. Не знаю точно, сколько езды, но если бы нашлось вре­мя, с радостью повидал бы Вас и у себя. Помогите с Р. Вовсе ни о каком стандарте не может быть и речи, ведь дело совсем в дру­гом. Просто нужно служить и иным, а не только словом. Почему он так разобиделся? Может быть, не так как-нибудь объяснили. Если можно, конечно, отвезите Б [орису общие] письма.

Прошу Вас, совсем спокойно подходите к тому вопросу, о ко­тором я написал Вам. Брак или нет, как Господь благословит. Про­шу Вас, совершенно спокойно. Христос с Вами! Мне хотелось услы­шать биение Вашего сердца, теперь я его услышал. Хотелось, чтобы Вы меня навестили.

* * *

Осень 1930 г.

Перед Вашей новой неожиданной трудностью душа хочет сказать Вам, Т[аня], родная моя, милая хорошая дочка, спасибо Вам за многое-многое. Что Вы меня не поняли последний раз, это случай­ность! Больше всего по моей вине: я не умею писать. Тем более на­спех, второй раз. Одно скажу Вам: я писал столько же о Вас, сколь­ко о себе. Самого определил себя в письме не из желания смирить Вас. Я такой на самом деле. Я помню свои слова у одра отца Не­ктария: «Батюшка, я скверный, очень скверный священник, но я хочу быть хорошим. Помолитесь за меня».

Т[аня], Вы жили сердцем верно, верно, но и я жил, нельзя сказать, не жил. Но теперь чувствую, что настоящее еще идет и, может быть, придет. Я об этом напишу еще, постараюсь получше.

Но у меня, милая, правда, не только малое сердце, но и малый ум. Спасибо Вам и за ту любовную снисходительность, какую имею от Вас.

Потерпите, каждому свое, Вы сильная – Вас по-другому. Бо­лела душа всегда за Ваш переклик с Б[орисом]. Положим, ведь не знаешь, в чем дело. Сегодня и вчера молились за Вас, Т[аня.] Спо­койнее; три первые века недаром сейчас дороги Вам. Это ведь тоже оттуда. Душа особенно болела за Вас перед этими днями. Открытку даже послал Вам. Только опять нескладную. Стесняюсь Вам писать, а теперь после последнего письма еще больше. Молюсь, молюсь, молюсь. Помните об одном только: даже здесь на земле есть Вам «состраждущий помощник», как же там на небе Вам помогают.

Может быть, это начало нашего конца. Да будет воля Твоя, Господи.

Храни Вас Матерь Божия и преподобный Студит Феодор со святым Леонтием Ростовским.

Простите меня за все и за последнее письмо. Если приведет Господь, конечно, Вам история Церкви, а ничто иное.

Родную мою Т[атья]ну благословляю на принятие Его воли в мире и тихости.

* * *

Осень 1930 г.

Т[аня], родная моя, хорошая! Спасибо Вам за поздравление. Не пришлось мне в этом году с Вами праздновать память преподоб­ного [Сергия] – скоро теперь и годовщина [ссылки] наступает. Сейчас хочется написать Вам что-нибудь хорошее, хорошее, да эти дни рвался на отдельные клочки: крест мой писать «многое множе­ство», а сейчас необходимо было.

Что можно сказать о Кащенко. У него очень трудно рабо­тать: он может Вас заездить. Кто стоит во главе – он один или еще кто кроме него? Поговорите об этом с С. А. и отцом Б. Это обсто­ятельство приводило обычно к тому, что от него бежали все. Вооб­ще же, конечно, неплохо было бы во всех отношениях работать по специальности. Все же эту работу можно так квалифицировать. Со

службы нужно уходить. Вы чистку все-таки прошли, не были сня­ты, ну и слава Богу, пора; а то где-нибудь и закрепят не на месте.

Т[аня], я при свидании с Вами ничем не хотел Вас огорчать, потому и больше слушал Вас самое, да я ведь и давно-давно не видел Вас.

Мне тогда уже было ясно, что Вы слишком форсировали свои отношения к Б[орису]. Сразу все решили, все распределили и т. д. В этом отношении мне припомнилось то, что произошло с <...> Помните? Ведь Вам очень трудно было. Вот и сейчас, как-то все: и Анна Алексеевна, и моя позиция, и Ваша подсознательная работа (если выйду, то за Б [ориса]), – все как-то предопределило. Я думал, что Вы на месте побудете потому именно, что встанет вопрос о бра­ке и нельзя решать, минуя личное общение. Думал, что Вы приеде­те с наблюдениями, переживаниями, кот[орые] потом подвергнем совместному контролю. Вы же сразу все решили. Что оставалось делать, да еще тогда, когда мне хотелось выслушать прежде всего Вас, не вмешиваясь и не подавляя, хотя бы и невольно, что-нибудь в Вашей душе. Для меня ясно, что у Б [ориса] на Мар[осейке], кро­ме личного знакомства, близкого, дорогого ничего не оставлено (я не говорю о богослужении, но ведь оно возможно везде), у Вас же иное – душа Ваша вся здесь.

Ему нужна в настоящий момент супруга, и Вы одна из воз­можных; у Вас никакой прямой необходимости нет в этом – для Вас лично Бор[ис], а душа в основе не желает вообще, так как жаждет продолжения жизни в доме. Вы у него одна из <...> (я говорю не с целью обидеть, не осуждать, ведь вы оба мне дороги). Поэтому Вы обошли вопрос, с кем же Вы-то – с ним или с ними. Решая вопрос, Вы больше думали и говорили о браке и безбрачии, чем о нем и о них.

Между тем многие живут Вами, я не говорю уже о родителях. Общее мое положение: Вы чересчур поспешили, как-то не разобра­лись во всем. От Б [ориса] я получил «странное» письмо, писать о нем в такой сутолоке, как у меня сейчас, я не могу, Т[аня]!

Мой совет в молитве и тихости, спокойно, не торопясь, разо­браться в душе своей. Обстоятельства, кажется, мои меняются, но Господь даст для Вас лично: я буду более доступен в письмах, раз у Вас такое сейчас дело, как-нибудь устроим.

Простите меня ради Господа.

Написать столько, сколько я написал [в] эти дни, для меня подвиг, а я такой ленивый к писанию. Вот и посудите, как трудно.

Все, что Вы написали мне о семье, мне чрезвычайно близко. Мне и раньше казалось, что кто другой, а Вы больше многих и многих чувствуете семью нашу.

Простите меня, не сердитесь, что так небрежно и мало на­писал. Т[аня], очень я соскучился по всем. Что-то там у Вас под­готовляется.

Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благо­датию.

Давайте переписываться, я первый буду отвечать Вам, слы­шите?

* * *

Осень 1930 г.

Т[аня], простите меня, очень тороплюсь. Напишу обязательно еще. Спасибо за Лялю. Конечно, все на поправку здоровья, кроме того, надеюсь и на Вашу моральную поддержку ее. Я ей пишу об этом.

За Вас молюсь, трудно отсюда что-нибудь писать о службе. Конечно, лучше переходить. Чистка как-никак у Вас кончилась. Что написано, то не так уже безнадежно. Самое же лучшее было бы временно не работать, но возможно ли это? Т[аня], маме напи­шу. Эти дни остаюсь один. Мне хочется ей написать не торопясь. Только в этом и задержка. Т[аня], родная моя, мама во многом права, и, конечно, Вам нужно с ней считаться, а не говорить толь­ко, как мне написали: она должна поверить Вам и М[аросейке]. Я хочу и Вам написать, какое у меня в глубине души было (когда Вы у меня были) и сейчас чувство от Вашего нового переживания. Сейчас я совсем заработался: так всего много накопилось. Вам пи­сать хочется, взвесив каждое слово, а то опять Вы, хорошая моя дочка, будете лишнее переживать. Спасибо за письма. Пишите, очень рад.

Б[орису] обязательно попробуйте достать Юнгерова (пере­вод Псалтири) и ему напишите об этом, что достаете. Введение в исторические библейские] книги хорошо бы Юнгерова до­стать. Я, помню, говорил, можно через Мишу, одна богослов [ская] Лопух[инская] Библия будет ему элементарна без Юнгерова.

* * *

Зима 1930 г.

Спасибо, сердечное спасибо Вам, родная моя Т[аня], за Ваши пись­ма. Вы, наверное, не зная, много принесли мне радости в эти ис­ключительно скорбные дни. Сейчас выявляются люди особенно мне близкие. Вы в числе их. Когда я читал Ваше последнее пись­мо о том, как Вы чувствуете наши дела, в чем Вы видите смысл М[аросейки], я замечаю, как сердце мое бьется в унисон с Вашим. С какой радостью читал я (не Ваше) письмо о Вас, о Вашей пере­мене, о том, какая Вы теперь простая, как с Вами легко.

Т[аня], хорошая моя, как радостно сознавать, что Вы меня понимаете, как радостно чувствовать, что мое становится Вашим, а Ваше – моим. Зачем же это: «в деле с Борисом я не надеюсь услы­шать Вашего сердца... Я уже ошиблась в К.». Дочка моя, не отка­зываюсь, ни на одну минуту не отказываюсь. Как бы мне ни было трудно сказать свое слово, я попрошу у Господа разумения и скажу. Ну, как я не сказал бы, если бы пришла ко мне моя Ирина? Верьте мне, что скажу. Сейчас же дело в Вас. Вам надо прийти в себя и успокоиться о Господе. Все доверьте Ему. Вот Вас потянуло на Окто­их. Слава Богу. Не думайте много о Б[орисе], совсем постарайтесь не думать. Займитесь Господом. В возможной при совр [еменных] условиях для Вас тишине мало-помалу Вы почувствуете ясно все свое состояние в связи с браком. Вот я тогда и помогу. Обязательно помогу, если обратитесь. У Вас все было сразу решено внутренне, я слушал и не мешал. Мне хотелось послушать до конца Т[атьяну], а не себя. На частности о венч[ании] и т. д. я и отвечал безотноси­тельно, как я бы сделал и для Вас, и для Б [ориса].

Не волнуйтесь, есть страдания и у дух[овного] отца, есть страдания и у вступающей в чужую жизнь. Не пугайтесь того, что Вам бьшо тяжело это время. Даром перемена жизни вообще не со­вершается.

Вот что я Вам скажу. Я Б [ориса] люблю, знаю его трудности, его жизнь. Знаю, что его путь – путь брака, путь личной семьи. Я Вас еще больше люблю, потому что с Вами говорю одним язы­ком. Я хочу узнать Вас вполне, не сгоряча и неожиданно быстро, как в Щадникове], когда для Вас только что предстал новый путь жизни, который, быть может, раньше лишь временно останавли­вал на себе Ваше внимание. Вы, имевшая до того времени полноту

жизни, теперь вдруг увидели полноту по-иному. Мне и хотелось, чтобы Вы это пережили не в две недели, не в особых условиях жиз­ни в Ш[енкурске] и в К[адникове], а в своей обычной домашней обстановке. Дело больше всего не в том, выходить ли за Б[ориса], а выходить ли вообще. Для девушки с Вашим устроением этот во­прос не праздный. Почему я не поставил, помните, тогда вопрос о браке. Можно ведь отказаться и от брака с любимым человеком, если в душе что-то иное еще есть.

У [Щуры] Вин. вопрос о том, идти ли за С. С.», у Вас не толь­ко в этом, но и в другом.

Поймите, моя родная, хорошая. Не Вам, а мне хочется почув­ствовать Ваше сердце.

Мне очень неприятно Ваше самоуничижение; Вы если плохи в чем сейчас, можете сделаться лучше. Пусть не трясет Вас лихорадка от письма Александра Щавловича]. На то Вы и христианка, чтобы исправить, в конце концов, все свои погреш­ности. Я молюсь за Вас. Молюсь в такое время, когда сердце осо­бенно тянется к Богу, когда Рука Господня вот-вот коснется, ка­рая, и нашего дома. Не унывайте, не беспокойтесь, я с Вами, с любовью большою всегда приду на помощь родной своей доч­ке. Как у Вас со службой? Что слышно о психотехн [ической] лаборатории]? Может быть, еще продлится перерыв, быть может, приедете ко мне теперь. Половина дороги моя. Спасибо за все, за письма о других, за Ваше отношение ко мне, которо­го совершенно не стою. Хочется мне с Вами заняться молитвой Иисусовой. Очень хочется. Теперь многое для меня открылось по-иному, и в благодарность за все, Вами сделанное, хочется по­делиться с Вами, но не письмом. Устройте ко мне Лялю, она про­сится. Может быть, вместе [приедете], если еще возможно Вам. Храни Вас Господи. Т[аня], многое и от усталости. Не отдыхали. Ваше положение не из легких даже и не для больного человека. Укажет нам Господь путь, придет Вам спокойствие, не безразли­чие, а радостное решение в тишине и мире Христовом. Христос с Вами, родная, хорошая.

* * *

1931 г.

Т[аня], прошу Вас прислать мне: 1) Симеона Солунского и что у Вас есть по богослуж[ению], кроме Никольского, Скабаллановича. Я Вам давно писал об этом. Но Вы не получили, наверно, иначе бы прислали. Кажется, что-то есть из моих книг по богосл [ужению] у С. А. Прошу Вас. У меня работа стоит. Я все забываю написать об этом, и сейчас наспех. Простите.

* * *

Январь 1931 г.

Еще раз поздравляю Вас с ангелом, родная моя Т[аня]! Шура Кос. как-то мне писала, что ее не удовлетворяют обеды у Ч[ертковых], потому что они крайне непитательны, совсем нет жиров. Это в от­вет на мою просьбу обедать там. Оля пусть теперь читает послания апостола Павла. Если желает. Конечно, возможно в особой мере для нее и для подобных ей [больных], единственно возможно не­которое уменьшение чего-либо [в еде] или изменение чего-либо не по существу, а по виду. Например, сладкое не как отказ от сахара вообще, необходимого ей для организма, а как отклонение в пост от слад [кого], кондитерск [ого] и т. д.

Все это на Ваше, Таня, благоусмотрение. Вы найдете способ дать ей почувствовать пост. Это я приблизительно Боре написал. Веронике пишу. Христос с Вами.

* * *

Апрель 1931 г.

Христос Воскресе, родная моя Т[аня]. Сердечное спасибо за книги. Не стою я, совсем не стою. За что? Что я Вам дал, несчастный пере­сказчик святоотеческих писаний? Стыдно мне. Простите меня.

Вас особенно вспоминаю в день памяти Жени.

Как хорошо молиться за нее среди пасх[альных] песнопений. Помните: тогда [был] вход Господень в Иерусалим и Страстная седмица. Не унывайте. Путь вхождения в жизнь другого, да еще на расстоянии, – путь труднейший. Потерпите. Терпение соделывает

искусство (см.: Рим. 5:3–4). Опыт приобретается жизнью. Что де­лать – трудно, Т[аня]. Безбрачным легче, поэтому сейчас труднее Вам, иначе и быть не может. Простите. После всего перенесенного у меня какой-то упадок сил. Помолитесь.

* * *

1931 г.

Воистину Воскресе, родная Т[аня]. Поздравляю и я Вас с великим Праздником. Нездоровится, и закрутился с писанием. Потерпите. Мне Вам много нужно написать. Простите меня. Подождите. Хри­стос с Вами.

* * *

1931 г., весна

Т[аня], родная, молюсь за Вас и постараюсь ответить. Б[орис] есть тоже семья. Вопрос только, где в данный момент нужнее. Я наде­юсь, что и Вам, и мне откроется это. Давайте молиться. С первого взгляда, хорошо бы отложить на год, а обручение возможно; если же смущает, то лишь благословение на начатие дела. Храни Вас Господь. Я еще напишу, Господь даст. Это только кратко.

Христос с Вами.

Молитесь, молитесь за меня. Не стою я никого из Вас, а тем более любви всех вместе. Простите.

* * *

1931 г.

Спасибо, Т[аня], что значит благословение нам? Я не совсем по­нимаю. Конечно, Б[орис] ждет от меня ответа, и я теперь напи­шу ему по старому адресу. Но, вообще, все уже ясно. Уж очень Вы хотите много заработать! Силы-то где у Вас? Отдохните летом-то. Зарабатывать деньги и этим себя калечить есть самый худший вид мотания средств. <...>

Лучше всего, конечно, прожить Вам еще отдельно год, но решайте этот вопрос сообща. Еще раз скажу Вам, что он тоже М[аросейка] и семья. Борис, по-моему, подождет год, тем более что это последний в Ш[енкурске] и что-нибудь новое ему пред­стоит. Меня беспокоит лишь Ваш визит. Можно ли Вам заехать в К[адников] дорогой? Вы подумайте. При случае передайте привет

маме Р. Как Ваши родители смотрят на это? Я, кажется, совсем и не живу.

Помолитесь все.

* * *

Сентябрь 1931 г.

Спасибо Вам, родная моя Т[аня], за память и поздравление ко дню прошлогодней годовщины. О Вашем решении узнал только те­перь, хотя Вы и думаете, что я уже знаю.

Передайте Боре благодарность мою за письмо, и особенно за подробное сообщение о родителях.

Постараюсь почаще вспоминать Вас, не забывайте и Вы меня. Простите!

За Вас очень беспокоюсь, и хотя выдвигал преимущественно один довод, существует и еще, мне кажется, бесспорный и для Вас. Теперь же все у Вас сведено к чисто хозяйственному вопросу – Ваше теперешнее бытие определяет Ваше сознание.

Не сердитесь – на меня сердиться нельзя. Я ведь Вас, правда, люблю обоих.

Простите.

Вспоминайте меня. Мне сейчас лично трудновато.

* * *

Осень 1931 г.

Земно кланяюсь родной моей Т[ане] и прошу прощения за со­деянное мной в мимошедший церковный круг. Очень прискорбно, что Л. Б. приходится отказываться от своего желания. Пока не представляется возможным. Может быть, когда потом, но она ведь занята будет. Я ей уже ответил как-то подробно на ее письмо.

Хорошая моя Т[аня], понимаю, что трудно со вт[орником]. Очень хорошо понимаю. Конечно, виноват, 1) я-то ничего не даю, 2) их бол[езненное] устроение, 3) Ваша ревность, самая настоящая человеческая ревность. Я не писал никогда Вам об этом – как-то не приходилось, но давно уже заметил, насколько мы с Вами в последнем отношении сродни. Только смею Вас уве­рить: со временем, если обратите на это должное внимание, чув­ство это введется в определенные границы и не будет причинять Вам такого страдания. Понимаю, что иногда нам хочется для всех быть всем, а ведь это-то и не по-христиански, ибо в нем

прежде всего содружество со всем. Ведь то, что иногда бывает у Вас в душе, так мне знакомо из первых лет моего служения, ког­да я хорошо ли, плохо ли для многих был всем, а потом столько приобрел помощников, значительно лучших меня. И, конечно, первое время было так больно, так грустно. На самом же деле впоследствии я радовался соработникам на ниве общей моим близким, милым, дорогим. Не знаю, понимаете ли Вы меня до конца. Думаю, что никто лучше Вас не ведет своего дела, но если родной Ваш (т. е. духовно связанный с Вами человек) поговорит иногда и с другим о чем-нибудь, что же из этого. Не дети ли вы одного отца (духовного) и одного Отца отцов? Я же замечал, что Вам это мучительно больно. Понимаю, понимаю, очень хорошо понимаю. Иначе и не бывает у таких, как мы. Но заметили ли Вы, что против такой страсти нет (почти нет) у святых отцов ле­карств, ибо излечивается она непосредственно от Господа, через вхождение в Его делание, через поставление себя в этом делании в чину всей твари, служащей Ему.

Нездоровится мне, потому и пишу неясно. Дополните смысл своим светлым разумом и Вашей искренней любовью к отцу Ва­шему. Помолитесь, стал принимать лекарство. Попробую теперь исправиться и восполнить обещанное. Мучаюсь, ибо «сон моея ле­ности ходатайствует души моей муку».

Христос с Вами, моя родная. Еще раз простите за все.

* * *

Зима 1931 г.

Таня, родная моя, не могу согласиться с Вами относит [ельно] вторника. Не так все это. Уныние временное руководит Вами в словах Ваших. Не вижу в них правды, а вижу боль, большую боль. Потерпите, родная моя. И со мной бывали такие случаи. Как исключит [ельно] любит Вас А[ня] Лефортовская]. Я даже и не предполагал, кто Вы для нее. Вот Вам настоящая Ваша, всецело Вами живущая и любящая Вас больше всех родных. Если бы она одна была, то ради ее целости устроения необходимо сохранить вт[орники]. А там есть еще и другие. Мало ли что Вам кажется в ту или другую трудную минуту.

Христос с Вами.

Простите за небрежность. Очень нездоровится.

* * *

1931 г.

Еще раз земно кланяюсь Вам, родная моя Т[аня], и прошу у Вас за все прощения. Хочется мне поблагодарить Вас за огромную ра­дость, которую Вы постоянно доставляете мне Вашими весточка­ми. Вы посылаете их во всякое время и при всяком настроении.

Спасибо Вам сердечное. Очень рад, что были на «Хованщине». Я очень ее любил.

Как Вы думаете, в каком положении Лиза докт[ор]? Могла бы она у меня подольше пожить? Как Вы к этому относитесь? Как Вы смотрите вообще на посещение отца?

Шлю Вам благословение Господне.

Христос с Вами.

* * *

1931 г.

Т[аня], родная, за письмо спасибо. Сажусь отвечать после отъезда Е. Н. Она обо всем Вам расскажет.

Простите меня. Я виноват перед Вами, не отвечаю. Т[аня], ведь [общее] письмо и для Вас, и особенно, быть может, для Вас, только не удалось закончить-то как надо.

За храм болит, болит душа.

* * *

1931 г.

Таня, родная моя. Простите меня за долгое молчание. Знал, что Вы ждете, понимал, как тяжело Вам. Но и у меня, помимо моей лени, были особые условия – ослабела сердечная мышца, а с нею и сам. Трудно мне было браться за письмо, но я все время помнил о Вас. Наконец написал, да случилась такая неожиданность. Пишу еще раз. Опять приходится просить прощения. Жалею Вас, родная, по­жалейте и Вы меня, уясните смысл и простите за форму. Второй раз писать для меня затруднительно. Примите с любовью, с чистым сердцем пишу Вам.

О Вас, Таня, нельзя говорить иначе, как в связи с семьей на­шей. Вы не только ее член, но и болеющий ее нуждами человек. По­этому говорить о Вас, значит говорить и о всех. Вы показали свои способности в уяснении себе и другим основ христианской жизни, богослужения, духовного устроения, истории Церкви Божией на

земле. На этом поле Вы настоящая Христова работница. В отноше­нии же сердца, многого недостает Вам, Таня. Вам нужно начинать почти сначала. Не упреком звучат мои слова, а радостью за Вас, за Ваше дарование, от Господа Вам данное. Звучат они и желанием приобрести подвигом и другое, необходимейшее в жизни.

Помните, у Достоевского: «Они, князь, говорят, что я чудач­ка, а я умею различать. Потому сердце главное, а остальное вздор. Ум тоже нужен, конечно... может быть, ум-то и самое главное. Не усмехайся, Аглая, я себе не противоречу: дура с сердцем и без ума, такая же несчастная дура, как и дура с умом без сердца. Старая ис­тина. Я вот дура с сердцем без ума, а ты дура с умом без сердца, обе мы несчастны, обе и страдаем». Конечно, это резко, но это то же, что у Батюшки: «ум рабочая сила у сердца»... Мне кажет­ся, что Ваша неудовлетворенность в духовной жизни (за вычетом усталости, раздражения, безмерности, болезни) происходит от от­сутствия гармонии ума и сердца. Вам очень трудно. Нива, на ко­торой Вы работаете, – служение людям: «Любите людей, служите им. Служа им, служите Богу». В области ума все это понималось и проводилось Вами. Необходимо, чтобы это спустилось в область сердца. Мы с Вами ближайшие родственники, нам по дороге. У меня только еще хуже. Я с малым умом при малом сердце.

Многие говорили мне: «Сколько нам Таня дает, а вот мне с ней трудно». У многих была борьба: остаться у Вас или уйти. На­стоящая борьба, ибо они чувствовали, чем обязаны Вам. Личный, сердечный подход их не удовлетворял. Контраст между большим умом и малым сердцем потому у Вас чувствовался резко, что слу­жение умом и словом Вы удивительно хорошо проводили, несмо­тря на невозможные условия современной жизни. От Вас ждали того же в сердечной области и не получали. Теперь же особенно ждут и будут ждать.

Обратили ли Вы внимание на последние слова моего первого (общего) письма: «Поручаю Вас Божьей Матери, святым угодникам нашим и друг другу»? Бывают времена, когда служение сердцем выдвигается для всех на первое место. Сейчас для нас в особенно­сти такое время. Ваш первый талант не отойдет от Вас, беритесь за приобретение второго – за расширение своего малого сердца.

Хотелось мне поставить перед Вами этот вопрос во всю ширь.

Помните, писал я Вам о пастырстве и подвижничестве? Для приобретения «пространства» в сердце утесненном всегда суще­ствовало два пути: 1) с Богом, 2) с людьми.

Служить Богу и через это служить людям.

Служить людям и через это служить Богу.

Служить Богу – этим служить людям – подвижничество. Служить людям и этим служить Богу – пастырство.

Эти два пути часто приводили идущих по ним к разделению, даже и великих. Если идти с образом «пастыря» и дальше, то можно говорить в христианском делании о подпаске и пастушонке, даже о верной, настоящей помощнице-овчарке. Все это будет относиться к пастырству. В этом смысле всех работающих во Христовом царст­ве, не только носящих священный сан или образ монашества, му­жей, жен и даже детей можно поделить на «пастырей» и подвиж­ников. Часто бывает, что пастыри «не признают» подвижников, подвижники не понимают пастырей. Особенно заметно это на ве­ликих. «В 1856 году, кажется, я именно для того и возобновил зна­комство с оптинскими,–пишет владыка Игнатий,–чтобы еще бо­лее разойтись с ними. Отец архимандрит Моисей известил меня о кончине старца иеросхимонаха Макария... Оптина лишилась души своей. Отец Макарий хотя и был наиболее телесным испол­нителем заповедей, но имел любовь к ближнему и ею поддерживал братство. Он незаменим, по моему мнению... Оставшиеся слиш­ком телесные делатели. Святой Исаак Сирин сказал, что телесное делание без душевного к разуму Божию приближаться не может, а весьма способно к доставлению мнения о себе. Мир прославляет оптинских как святых, но мнение мира всегда бывает противно ис­тине: оскудело монашество и еще более должно оскудеть».

Приговор уничтожающий. Приговор подвижника, не рассмо­тревшего в Оптиной пастырства. Оптина – пастырство плюс под­вижничество. Владыка Игнатий – подвижничество плюс пастыр­ство. Владыку Игнатия понимаем по древним отцам и пустынникам, Оптину воспринимаем по древним пастырям с Златоустом во главе. Оптина чтила и чтит владыку Игнатия, как великого делателя и учителя иночества. Владыка Игнатий отказывает Оптиной вообще в иноческой жизни, приравнивая ее к миру. Это не случайно...

Не успею ничего больше. Простите. Обязательно напишу снова. Большое письмо второй раз трудно. Но времени сейчас нет.

* * *

Конец сентября 1931 г.

Сердечное спасибо Вам, родная моя Т[аня], за память обо мне ко дню преподобного. Не унывайте. Вот когда, наверно, чувствуете,

что у каждого свое устроение и своя мера. Это Вы и раньше зна­ли, сейчас же Вы опытно познаете это на себе самой. Поэтому не унывайте, усердно прошу Вас. В частности с Е. С. мне показалось по письму, что это Вам особенно больно. Но ведь она-то к Вам ис­ключительно хорошо относится – ведь это ее внутреннее чувство. Т[аня], всем выход[итъ] за муж трудно, вот и Вы тоже подлежите применению этого закона Вот и все. Так и смотрите. Для души же это великий опыт.

Спасибо сердечное за окантовку. Я уже ее повесил. За книги тоже, их получил, за Величко, что узнали [...].

Передайте мою благодарность папе и маме. Пожалуйста, на­пишите мне о Боре. Как он? Простите меня за все. Люб[ящий] Вас.

* * *

Октябрь 1931 г.

Т[аня], моя родная. Не стою, не стою я такого внимания. Спасибо Вам за все. В наш день получил заказную банд [ероль] <... > и, глав­ное, Ваше большое послание. За последнее особенно благодарю.

Постараюсь, в свою очередь, все исполнить, хотя некот[орое] и очень мне трудно: я разумею очерки богосл[овия]. Вам вот лег­ко дается набросать в десятках строк характеристику исповеди и психологического] анализа. Набросать не только верно, но и очень складно. Я же отвык. Вы берете в сущности мою мысль, помните, как говорили в связи с физиологией духа Васильева, раз­виваете ее, и как хорошо. Я бы много мог из богослуж[ения] дать отдельных мыслей, наблюдений, а вот цельное мне трудно. Может быть, здесь есть 50% самол[юбия], не изжитого еще, 50% лени и неумения работать.

Но я постараюсь.

Конечно, Шуре Ч.. Хорошо, что Вы надумали. Другой – напишу. За Олю очень рад. Зину попросите и от моего имени, а не только от себя. За Р. спасибо. За полноту сведений. Вам ведь нелегко было столько мне всего написать. Мысль о право­

славии глубоко верная. Я ему напишу тоже. Танечка, очень я рад, что Вы живете в работе. И я когда-то жил и могу порадоваться за Вас по опыту. От Б[ориса] ничего не получал. Напишу ему еще. Простите меня.

И у меня к Вам просьба 1) спите не менее 7 [часов] (старай­тесь [приближаться] к 8), 2) не забывайте мне писать, кратенько, конечно, ведь так, как сейчас написали, Вам прямо вредно, 3) при первом раскрытии души напишите о себе, не откладывая.

Простите за бестолковое и мазаное письмо.

Тороплюсь, да на душе у меня осадок тяжелый в связи с Н. Н. Очень мне его жаль. Христос с Вами, родная моя Т[аня].

* * *

Декабрь 1931 г.

Таня, моя родная. Вы глубоко правы во взгляде Вашем. Вопрос толь­ко в том, как пред Церковью явится спорность этого вопроса. Об­ращение Н. Н. выявляет истинную причину прощения. Я не знаю, чем кончилось. Переменой формулировки или как? Письмо Н. Н. превосходно, ибо оно свидетельствует в кротости об истинном по­ложении дела. Как и где сейчас ставить точку на отношениях, я не знаю, ибо важно очень довести все до ясного конца. Ведь будут все перетолковывать, наше желание для мира церковного, чтобы пере­толкований было возможно меньше. Стало быть, во всем согласен с Вами. Я предпочитаю не торопиться. Последнее слово всегда за нами, а сказать его надо умело, четко, без перетолкований. Про­шу Вас узнайте об о. Н., для чего ему нужен адрес? Что он по­лучает вообще – Северный край или просто хочет ехать в го­сти? Дать адрес можно, дать необходимо, но при условиях личного чьего-либо свидания, а не письмом и телеграммой либо на чье-то имя. Ведь он сидит еще сам. На мудрость Вашу – устройте.

Спасибо за письмо и Ромино, и Ваше. Простите небрежное писание. Я нездоров совсем. Христос с Вами.

Беспокоюсь за Вас. Поговорите с Марией Николаевной о Т. В. Узнать надо все толком. Берегите себя, родная.

Папу, маму и Вас поздравляю с наступающим днем ангела

Жени.

Январь 1932 г.

Поздравляю Вас от всего сердца, родная моя Таня, со днем Ваше­го ангела и желаю Вам здоровья. Хотя Вы и написали Вашу скорбь по этому поводу, но я, пользуясь радостным днем Вашим, еще раз прошу Вас обратить на себя с этой стороны возможное внимание. Знаю по опыту все, что Вы мне высказали, и все-таки еще раз ска­жу Вам: <...> постарайтесь по болезни не перегружать себя – дать упокоение должное телу своему. Иначе естество отомстит, и же­стоко отомстит. Уж и то великое дело, что пребываете с близкими в труднейшее время. <...>

Сократитесь несколько в трудах Ваших. Знаю, что трудно, но ведь необходимо это. Что у Вас нет пока темп[ературы], очень меня радует. Постараюсь и еще написать Вам. Простите меня, род­ная, подарок за мной. Спасибо за сообщения Ваши.

Шлю Вам благословение Господне.

Простите меня за эти несколько строк. Что увидали и грехов­ную сторону своей любви к М [аросейке], очень хорошо. Могу толь­ко за Вас порадоваться. Ляле можно, конечно, что она думала, только все же не сразу. У меня испытание было еще и с серьезной болезнью бабушки. Сейчас обошлось.

* * *

Начало ноября н. с. 1932 г.

Т[аня], родная моя. Спасибо Вам за весточку Вашу последнюю. Не­здоров я, и головокружения меня одолевают. Видимо, не мера моя была так работать. Давно хотел Вам написать и все откладывал. Работаешь, работаешь, все что под руками, какую работу дают, да приготовить себе надо обед, да еще с вечера принести воды, дрова и т. д. Каждый день ведь имел горячую-то пищу. Думал, имен­но меня и поддержит, да и моим-то всем необходимо. Видимо, не­сколько и перегнул в мере своей. <...>

Всегда о Вас помню. Особенно 22 октября, так вот и захоте­лось к Вам, поговорить, все сказать, что на душе. Немного у меня тех, которые с полуслова могут понять. Знаете, мне еще хочется повидаться и поговорить с кем? С Женюркой Вашей. Вот если бы она жива была.

По-прежнему мне временами трудно за детей своих. Теперь еще новые всякие трудности с Ольгой Гавриловной. Огородила

она себе угол в комнате, и пошли сейчас всякие неприятности. Д. все ходит теперь к ней, даже принимает участие в работе. Ребята же отходят – так вот без призора совсем будут. Знаю, знаю, что так и нужно было все, иначе и не могло быть, а душа хочет еще и от сердца услышать, что слышала от Вас, и (спасибо Вам глубокое) от рассудка. Вот почему Женя. За Вас радуюсь. Очень радуюсь. Толь­ко бы поскорее, не затянуться Вам во времени. Кажется, дело только дней, ибо документы высланы. Т[аня], как хорошо, что в Б [оре] увидали Вы и почувствовали другую его сторону, а глав­ное, что оценили свою маму.

Только зачем же плакать так много и часто. Не надо, не надо. Иное дело, когда слезы сами неожиданно навертываются – те­кут, текут, дают облегчение. Не сосредоточивайтесь на Ваших со­стояниях тоски и одиночества. Скоро, скоро теперь Господь даст и к маме. Получил письмо от Вашей больной крестной. Она с лю­бовью вспоминает Вас и Борю и все дожидается. Старенькая она, больная, а так Вас хочет повидать, что еще ради этого пожить не прочь на земле этой. И на дорогу-то к себе Вам приготовила, не знает только, как лучше послать, теперь или уже поздно, потом лучше восполнить. Любит она вас обоих очень.

С Лялей трудно сейчас. Сразу видно, что философы вы и любовь-то с дружбой по отцу Павлу воспринимаете. Вот ей и тя­жело с Лилей. Не выходит по Столпу-то, нет и ревности, ну и самоуничижение. Так мне ее жалко. Уж очень переживает сейчас остро, да и физически устает. Вологодский уже свободен. Пер­вый [из всех], хотя и за 600 [верст] от ж[елезной] д[ороги]. Голова кружится. Лягу. Теперь отдыхаю всё. Даже и не перечитываю пись­ма. Простите. Борю крепко целую. Христос с Вами. Хорошо начи­наете снизу, дойдете и до верха (помните, как у Феодоры), а я вот все сверху вниз. Вот и трудно. Радуюсь, радуюсь за Вас. А у Вас-то сколько впереди радости. Молоды Вы еще. Христос с Вами!

* * *

Сентябрь 1932 г.

Как-то Вы, Таня, привыкаете к Вашей новой жизни. Напишите, пожалуйста. Шлю Вам, родная, ребятишек. Ежедневная трапеза дает мне теперь силы. Надеюсь от правильного питания окреп­нуть. Это вместе с тем и единственное, чем могу помочь семье моей. Сейчас с продуктами здесь трудно. Картофель с трудом до­стаю все же. Главное, налаживается регулярное питание. Всего, родная, доброго.

Р[ома] в Архангельске], Вы, наверное, знаете, о[тец] С. в [поселении] Вочь [в] Усть-Куломском районе. Это далеко за Усть- Сысольском. Трудно сейчас очень ему. Христос с Вами. Дома все то же...

* * *

Около 20 ноября 1932 г.

«Внегда скорбети ми, услыши моя болезни, Господи, Тебе зову».

Спасибо Вам, родная моя Т[аня], за Ваше письмо. Из подроб­ного сообщения Б [ори] узнал о подробностях жизни Вашей.

Т[аня], моя родная, ребеночка нужно было ждать. Это вовсе не неожиданно. Цель и плод всякого брака. Мне хочется, чтобы у Вас ушло совсем временное чувство к маленькому. Оно случайное и греховное по своей сущности, ибо ведь на это шли и, стало быть, этого и ждали. Мне хочется, чтобы родная моя перенесла посылае­мое ей не только с терпением, но и [с] радостью. Надеюсь, что так и будет. Ведь лучше вначале поунывать, чем потом, после долго­временной бодрости впасть в уныние. Малодушие, преодолен­ное вначале, не вернется, радостный порыв же может и ослабеть. Поэтому не унывайте, родная моя. Поздравляю Вас еще раз. Пере­дайте поздравление и Боре. Вам очень трудно было эти месяцы, но и радость была у Вас. Очень меня порадовало предпоследнее Ваше письмо, в котором Вы так хорошо писали о Б[оре] и о Ва­шем состоянии в отношении к нему. Вас двое, и Вы двое поможете

формирующемуся третьему. Б [орис] будет еще внимательнее, еще заботливее и нежнее к Вам, и то, что по его характеру было трудно исполнить, теперь сделается само собой, потому что на Вас обра­тится и забота его о маленьком. Все время вспоминаю Вас. Как у Вас со службой Вашей?

Б [орис] писал мне, что хочет для домашней работы взять кого-нибудь, а Вам устроиться на службу. Если нагрузка не чрез­мерна, то это хорошо бьшо бы для Вашего духовного состояния. Печки Вас так изматывают из-за непривычки к ним и вообще малой приспособляемости к этой работе. Танюша, родная моя, не унывайте. Все Вас помнят, любят, ценят. Надеюсь, что и здо­ровье Ваше окрепнет от ребеночка. Я много знал таких случаев, еще больше приходилось слышать о них от врачей. Питаетесь Вы пока не плохо, Господь и в дальнейшем не оставит. Как Вы думае­те о возможности Вам отдельно вернуться? Просто спрашиваю о Вашем состоянии. Как думаете и о сообщении маме Вашей? Меня беспокоит, если Б[оре] придется далеко [отлучаться] на зимнюю работу.

Хочется поговорить, родная, о себе. Так бы нужно повидать­ся с Женюркой Вашей, а она уже столько лет умерла. Никто так чутко не подходил к душам других, как она. Я всегда с таким благо­говением о ней вспоминаю. Трудно мне сейчас очень. Простите, что пишу Вам об этом. Последнее время так мне жаль [духовных] детей моих, так моя душа разрывается при виде, что они пережи­вают теперь... «Я услышал, и вострепетала вся внутренность моя... а я должен быть спокоен в день бедствия...» (пророк Аввакум) (ср.: Авв. 3:16). Малодушествует иногда дух мой, видя, что с близкими, милыми, любимыми. Что это? М[ожет] б [ыть], искушение, м [ожет] б[ыть], это пакостник, да не превозношуся. Хочется услышать от мягкой любящей души. Вот от такой, как Женя. Почему никогда не посещали меня раньше такие состояния? Относительно Вас я спо­коен, а вот о них все думаю, думаю и думаю. Пишу Вам, как близ­кой сердцу, хочется, чтобы Вы знали об этом. Нужно к Господу и от Него ждать исцеления, а дух мой ищет подтверждения и у людей. М[ожет] б [ыть], свое про себя и разуметь надо бьшо бы. Шлю Вам благосл[овение] Господне. Передайте Б[оре] привет сердечный, поблагодарите его за все. Его первых ласковых строк не забуду. Спасибо ему за письмо подробное. Не успею сейчас ему написать. Скоро и ему отвечу. У нас все дожди идут. Снег постепенно сходит.

Все по-прежнему дома. В. К., кажется, 12. Папа у него сейчас. Крепко целую родного Б.

Борю и Таню сердечно поздравляю!

Желаю радости в семейной жизни.

Всего, всего доброго. Постоянно помню.

* * *

24 декабря ^{1932 г.}

Таню, родную мою, поздравляю со днем ангела Женюрки. Борю крепко целую. Христос с Вами.

* * *

20 января 1933 г.

Дорогую мою Таню поздравляю с ангелом! Не только я, но и все Ваши родные в этот день будем с Вами, у Вас в гостях душой. Спаси­бо за письмо, такое задушевное и близкое. Вы мне дороги тем, что близки мне по основному подходу к современности. С тем большей жаждой душой обращаюсь к Жене. Что бы она сказала мне, она такая мягкая, нежная, что бы она сказала мне относительно сирот моих, оставшихся без крова. Знаю, что жизнь кончилась, начина­ется житие, а душа-то не подготовлена к этому, как будто врасплох застигнутая.

Танюша, за Вас душа болит. Так вот и побежал бы к Вам. Слы­шал, что письмо, посланное Вами детям, было все облито слезами. По отдельным фразам Вашего письма чувствуется Ваш крестный путь последнего полугода.

На Вас обрушилось все сразу. Новая семья, лишение преж­ней, отложение любимой работы, хозяйство, к которому Вы не способны вообще и даже не имеете и навыка, муж, поставленный в особенные условия жизни. Все вместе и все сразу. Слава Богу, что не унываете до конца, что несете еще бодро и мирно свой новый ярем, что по-христиански ищете в себе источников неудач Ваших. Это в основном тем более меня радует, что Вы переносите это одна, слагая в сердце своем. Но не надорвитесь, милая моя! Меня тре­вожит, что не сообщаете маме [о ребенке]. Почему Вы останав­ливаетесь только на одном: она будет воображать, не будет спать и т. д.? Но ведь и обида может ее так оскорбить, измучить, что ляжет на всю ее дальнейшую жизнь. Не сказать матери, такой бесконеч­но любящей. Здесь может получиться и до смерти не изживаемая ревность, потому что мама никогда не поверит, что Вы никому из своих родных не говорите о Вашем состоянии. Ваше предупре­дительное, из любви к маме вытекающее молчание не есть [ли] в значительной степени продолжение Ваших отношений с мамой в минувшие годы? Наконец, Вам самой ведь нужна всяческая лю­бящая помощь, и сознательно отказываться от нее в такой мо­мент, когда она особенно нужна Вам, постоянно пользовавшейся от мамы этой помощью, не есть ли «мерило льстивое и мерзость перед Господом»? Не есть ли это сверх уж всякой возможной для Вас меры?.. Поставьте себя на место мамы. Я все молчал, думая, что Вы решите в той или другой форме окончательно вопрос с Бо­рей о дальнейшем Вашем жительстве на эти ближайшие месяцы. Конечно, понимаю, что Вы все ждали и общего изменения, что оно все затягивалось.

Нужно исходить из ребеночка теперь. Как ему лучше, ибо жизнь Ваша и Борина уже проживается. Как можете Вы, столь трудно переносящая хозяйственную заботу вообще, воспринять на свои, не приспособленные к подобному роду заботы слабые плечи новую любимую, хрупкую жизнь. Здесь мама явилась бы ангелом Вашим. Дело не в том, чтобы поступать непременно на службу. У Вас есть родные, и Вы обязаны от них в эту трудней­шую минуту жизни Вашей принять помощь. Это должно и будет сделано. Но этого мало. С этим можно остаться и в Ш[енкурске]. Вам не нужен уход. Он должен быть Вам дан. Вот об этом-то нуж­но очень подумать. Может быть, можно, ввиду возможного (как Боря боится) весеннего заболевания, пожить где-нибудь не в городе, а на свежем воздухе подле. Это мои соображения. Но Вам нужно с Борей подумать об этом серьезно. Главное, Вы исклю­чили сейчас Москву в силу Вашего молчания, она не может дать Вам сейчас совет, ведь обстоятельства там меняются и на месте виднее. Все же надо действовать, это ясно. Мама Ваша, а главное выяснение вообще положения в М[оскве] могло бы много содей­ствовать уяснению понимания пути. Это я все к семейному об­суждению Вашему.

Понимаю очень хорошо, что переживаете Вы по вопросу о «телесной и душевной» любви. Господь даст, лицом к лицу мож­но будет о многом поговорить. Примите только во внимание, что координирование того и другого есть чрезвычайно трудная вещь даже в одном человеке, а в двух – это предмет особенной молитвы Церкви «даруй им единомыслие душ и телес». Настолько это важ­но для жизни общей, что [в] чинопосл[едовании Таинства] брака

это прошение одно из важнейших. Конечно, все в жизни дело под­вига. Необходимо худшее всегда покорять лучшему и плоть пора­бощать духу, только этот момент один из наитруднейших в жизни в этом смысле.

Вот как записался Вам. Простите. Очень небрежно. По­слать хочется. Примите как есть. Шлю Вам поздравление и со днем Богоявления. На Рождество рано утром скончался Евг[ений] Николаевич] Ефимов. Так мне жаль, что не удалось с ним по­видаться. Очень он нам сочувствовал. Ко дню ангела примите и мою лепту маленькую для маленького.

Христос с Вами! Как хорошо, что Вы перестали заниматься «вредительством». Е. Н. просит Вам давно написать, что если Вы лечитесь компрессами, то это лучший способ распространить фу­рункулы по всему телу. Вы мне не ответили об ихтиоловой мази, а я забыл о компрессах. Сейчас, слава Богу, бросили из-за погоды компрессы, и вот первый результат. Хорошие врачи говорят: толь­ко не компрессы. А между тем это обычное лечение, употребляе­мое постоянно.

Спасибо за все, Таня.

Очень сейчас смутно и ничего не видно впереди. Да бу­дет Его святая воля. Без движения у всех. Володя у бабушки во В [ладимире].

* * *

Весна 1933 г.

Таня, родная моя, хорошая! Среди целого оркестра звучащих в сердце моем скорбей – одна из самых главных – скорбь и забота о Вас и Б[оре]. Примите это от меня, как мое посильное участие в том, что у Вас происходит. Душа моя истончевается, не узнаю ее сам. Вас всегда помню, на каждой молитве поминаю.

Шлю Вам благословение Господне. Храни Вас Матерь Божия и все наши угодники. Простите меня за все, чем когда-либо Вас обидел.

Должник я перед Вами великий. Спасибо за отрывки из пись­ма Б.

* * *

Июнь 1933 г.

Родную мою Таню поздравляю с маленьким Алешей. Очень, очень рад благополучному началу его жизни. Спасибо, родная, за яблоч­ки. Ведь это пасхальные яички мне скорбящему. Беспокоюсь о Ляле. Ничего не знаю.

Дедушек, бабушек, особенно Женину маму и папу поздрав­ляю. Ведь они впервые получили такое высокое звание.

Простите за все. Душой с Вами и всеми. Через три-четыре не­дели придет решение. Что уж Господь даст. Местное целиком.

* * *

Июнь 1933 г.

От всего сердца спасибо Вам, родная моя Танечка! И я ждал, и я на­деялся! Мне так трудно было внутренне переживать по-человечески Голгофу нашего дома. В это время душа особенно стремилась к тем, которые без слов могут понять, без объяснений почувство­вать все. Никогда в жизни еще не чувствовал Вас такой близкой, родной, нужной. Так Господь уж устроил, не пришлось возрадо­ваться радостью сочувствия и сострадания до конца. Но перед ли­цом Божиим разве это меняет дело? Разве близость уничтожается расстоянием? Вот сейчас получил от Вас весточку, и душа моя, в которой всегда было Вам место, радуется сознанием единства и чувством полноты. Спасибо Вам, что написали наконец. Я все ожи­дал и думал уже – что-нибудь имеется в Вас, мешающее Вам напи­сать мне. Дождался все-таки, получил и радуюсь. Поздравляю Вас с новорожденным. Крестик посылаю. В день воцерковления буду служить за семью Вашу молебен Господу, Матери Божией и угод­никам нашим. Буду молиться и о Вашем здравии. Что Вы, что Вы! Почему плачете? Терпеть надо уже не за одну себя, а за всех троих, то есть втрое больше, чем раньше. Ведь величайшее дело творите сейчас – образ Божий, явленный в мир через Вас, воспитываете. Преодолеваете трудности материальные, тяготы родителей Ваших и т. д. Ведь все живем сейчас в горниле величайших страданий. Столько я повидал всего за эти месяцы. Вот уж когда терпением спасаются и «тенетами отчаяния удавляеми» погибают. Устроит­ся, устроится все, а пока потерпите себя, папу, маму.

Простите меня за все: главное, за нерадение, леность. Хочу, чтобы у крестной дочка была такой же хорошей матерью, какой прекрасной дочерью явила себя в прежней жизни. Перекрестите за меня Алешеньку, крестик посылаю. Христос с Вами. Спасибо за Р. Б[оре] пишу.

* * *

Июнь 1933 г.

Танечка, родная моя! Еще раз поздравляю Вас с рождением Алеши. Так мне хочется сейчас к Вам, помолиться с Вами, посидеть, побесе­довать. Хочется написать Вам, что чувствую в трудные дни настоя­щих испытаний особенную близость к Вам. Через неделю-две решит­ся моя участь. Помолитесь за меня, родная моя. Вы всегда были ко мне так внимательны. Спасибо Вам за все. Никогда не забуду кануна Воздвижения, день погребения Богоматери. Вашего заболевания и выздоровления. Сколько раз, наряду с Вашей мудростью, выяв­лялась на свет Божий простота и прямота души Вашей в отношении к Вашему отцу. Спасибо, родная, за все. По-человечески мы боль­ше не увидимся. Простите, милая, меня за все, причиненное мною за долгий ряд лет. Много радости получал я от Вас, когда душа Ваша звучала без слов в один тон с моей. В минуты тягчайшие последнего времени сознание, что существуете Вы, разделяющая трудности мои до конца, вливало в меня, близкого к унынию, новую бодрость.

Да хранит Вас Господь. Перекрестите за меня Алешу. Пере­дайте мою глубокую благодарность Боре и привет папе и маме.

Христос с Вами! Спасибо, простите!

* * *

Лето 1933 г.

Посылаю Вам, Т[аня], родная, крестик. Я его освятил сейчас. Хотя это не тот, но примите его. Я его куда-то спрятал и так [и] не нашел. Про­стите. У меня сейчас [обыск], как у Вас, помните, записка-то Ваша.

* * *

Июнь 1933 г.

Господи, молитвами всех святых земли Русския спаси и сохрани родную мою хорошую Т[атьяну].

Молитесь за меня. Помню, ценю, благодарю. За всех спасибо.

* * *

Весна 1934 г.

Спасибо, Т[аня], за Ваши дорогие строчки. Так радостно, что еще пригодился в Вашей жизни.

Алешу поцелуйте. Мужу мой сердечный привет. Письмо до­ставило мне большую радость.

1934 г.

Шлю привет и поздравление родной моей Тане! Постоянно вспо­минаю тебя, супруга твоего и маленького Алешеньку.

Желаю всего-всего доброго. Сердечный привет твоему папе и маме. О сестренке душа тоскует, дорога она мне теперь.

И то, и другое хорошо по-своему: и в том, и в другом можно найти большое утешение. Главное же, как воспринимает это папа. Лежачих больных лучше не беспокоить, но при особых условиях требуется для них и вмешательство хирурга. Очень устаю, скучаю. Никакого развлечения вне работы. Тоскует душа в одиночестве полном. Целую твоего маленького. Простите меня за все.

* * *

1934 г.

Родной моей Танечке шлю привет и пожелания здоровья. Вспоми­наю вас постоянно. Сердечно благодарю Борю за память. Очень был тронут его любовью и еще раз пережил чувство вологодской весны и его внимания.

Ребяток целую. Папе с мамой привет. Танечка, не унывайте. Спасибо, родной мой Б [орис], за все.

1934 г.

Родную мою дорогую Танечку поздравляю с праздником весеннего цветоношения. Вспоминаю с любовью розовый домик, синие ва­сильки и белые платья милых и дорогих деток. Нехорошо мне все еще. Крепко наложил на меня Господь Свою руку. Опять на тяжелой

физической работе. Думаю, что временно. Получим ли отсрочку? Писал Вам, что с Женюрой главное папино устроение. Разделе­ние тела допускается и даже часто практикуется. Вообще же основ­ное – не тревожить. Как мне хочется домой. Устал, измучился. Без выходных. Душа больная, требует ухода. Алешеньку поздравляю, маму и папу тоже. Дедушку и бабушку приветствую. Простите, что так пишу. Трудно мне сейчас очень. Помню, люблю и ценю мою до­рогую Т[аню]. Христос с Вами. Видимо, надорвался, да душа болит.

* * *

Осень 1934 г.

Женюркиной сестренке шлю привет и сегодня особенно ее вспо­минаю! Не нужно, дорогая, расстраиваться. Зачем? Если силенок нет, то в будущем придется пересмотреть и изменить, а теперь очень хорошо, что ребеночек будет не один. Единственный ребе­нок – сами лучше меня знаете – несчастный ребенок и неполно­ценный человек, в каких бы условиях не проходила в дальнейшем его жизнь.

Душой часто с тобой. Как бы хотелось взглянуть теперь на вас. В этом году мне труднее, чем в прошлом, а внешние условия жизни гораздо лучше. Трудно чувствовать себя больным хрони­ком – раньше же была надежда на выздоровление. Всего, всего тебе доброго. Помню и люблю.

* * *

28 августа (первая половина 1930-х годов)

Родная Т[атьяна] И[вановна]!

Шлю Вам сердечный привет и благодарность. Обстоятель­ства сложились так, что отвечаю Вам в день, посвященный Той, Кто именуется «Надеждой ненадежных», «Избавляющей от смерти души наши».

Вы правильно оцениваете свои жизненные трудности, об­щие в настоящее время очень-очень многим. Эти трудности дей­ствительно опасны не только тем, что вредят нашему здоровью, благополучию и покою, но, главным образом, тем, что умерщвля­ют наши души. Духовная смерть для многих теперь не отвлеченное догматическое понятие, но конкретнейшее психологическое пере­живание. Хорошо, если мы не теряем сознания и правильной оцен­ки этого факта: в этом залог и семя воскресения.

Всегда с любовью помню Вас, Вашего мужа и деток, а также и маму Вашу.

* * *

Зима 1935 г.

Тане, родной моей, дорогой, милой, посылаю самое любимое, что есть у меня сейчас.

Да хранит Вас Господь. Простите за все. Очень, очень за Вас беспокоюсь. Почему ничего не пиш[ете]?

* * *

Март 1936 г.

Шлю привет родной моей. Поздравляю с наступающими весен­ними днями. Брат зайдет к Вам и поговорит. Я уж думал, что он давно это сделал. Сегодня дорогой наш день. Земно кланяюсь и прошу прощения за все. Как здоровье? Надеюсь, что брат по­может, а то Вы одна теперь. Передайте мой сердечный привет моему Боре. Прошу его простить меня за все. Целую Ваших ре­бяток. Трудностей много с моими, особенно с Лизой. Всего Вам доброго.

* * *

Зима 1937 г.

Танечку мою дорогую от всего сердца благодарю за письмо. Как хорошо ты умеешь излагать свои мысли. Вот совсем, как бывало раньше, в немногих словах обстоятельно поговорил с тобой лично о моих ребятках и о тебе.

Трудно нам: ведь мои трудности иные, но большие. Давай вместе помнить о том, что много радости можем доставить друг другу своими весточками. Я это почувствовал и постараюсь их посылать. Простите, что пишу вам так. Я хочу непременно напи­сать сейчас, а времени совершенно нет. На твое собранное письмо нужно и ответить по-иному. Прости. Всегда помню. Надеюсь, что Господь пошлет тебе после испытательного срока, с честью тобой пройденного, мир и радость. Всего, всего доброго.

Боре мой сердечный, любящий привет. За ребяток спаси­бо. Как у тебя с моим тезкой? Я буду писать.

* * *

Зима 1936 г.

Шлю моей родной сердечный привет и поздравление с наступив­шей весной. Был ли у Вас брат? Как Вы с ним устроились? Желаю Вам всего, всего доброго. Прошу за все прощения. Простите, что плохо пишу. Я нездоров сейчас. Деток поцелуйте. Б[оре] поклон мой низкий.

* * *

Тане Женюркиной

Спасибо, Танечка, спасибо. Твои строчки доставили мне много ра­дости, хотя и со скорбью смешанной. Как я всегда рад им. Как будто воочию тебя повидал. Не падай духом. Поправишься. Непременно поправишься. Я помогу тебе, как ты в трудные минуты, сама не созна­вая, наверное, помогала мне своею памятью, любовию, близостью душевной. Привет мужу. Поцелуй ребяток. Папе и маме сердечный поклон. Прости, что пишу вторично и так плохо. Хотелось непремен­но ответить. С праздником цветов и живительного воздуха.

* * *

Тане Купр[ияновой]

Таня, родная моя! Забыл Вам написать о Зине, что можно ей, и все мучился. Очень хочется мне лично благословить Вас [иконой Бо­жией Матери], когда и найдете возможным это для себя. М[ожет] б[ыть], и с деньгами я как бы частично устроил. Очень скучаю без Вас. Ведь когда-то Вы много давали мне сил, своими разговорами, наблюдениями. Простите, очень тороплюсь. Так мало времени осталось, а писать хочется. Первый раз не было от Вас записочки. Не рассердились? Еще раз земно кланяюсь.

Родная, очень я огорчен Вашими переживаниями. Все-таки надеюсь, что изменится дело. Не могу согласиться с тем, что это на­всегда. Мариша Ваша поправится. У детей всегда протекает бурно это заболевание. Маме низкий поклон. Всего, всего Вам доброго. Вспоминаю Вас. За все спасибо. Простите.

* * *

24 августа 1936 г.

Танечку, родную мою, сердечно поздравляю. Желаю здоровья, бо­дрости, радости.

Всегда помню. Очень хочется к Вашему дню послать Вам эту открыточку.

Поздравьте от меня Борю и бабушку с дедушкой. Ребяток по­целуйте. Всего, всего Вам доброго.

* * *

1937 г.

Поздравляю тебя, Танечка, с новым годом!

Желаю здоровья и семейного устроения. Как твоя няня? Если будешь у нее 11-го, передай ей сердечный привет. Она меня, наверно, помнит.

Передай мое поздравление Боре, поцелуй ребятишек. Вспоминаю всегда. Сейчас мне трудновато. Оля все рас­скажет тебе. Всего, всего доброго. За весточку спасибо. Очень скучаю.

Ольге Рафаиловне Куприяновой

Спасибо вам сердечное за ваше искренное письмо, дорогая Ольга Рафаиловна! Жаль, что это письмо, первое от Вас, написано по та­кому исключительно трудному поводу.

Все, что Вы ни писали, кроме отдельных частностей отно­сительно ссыльных и т. д., все это разделяется и мною, и поверь­те мне как священнику, что мои чувства приближаются к Вашим. Вы ведь знаете, что для меня Таня. Я не сказал своего слова (для меня случившееся было неожиданностью, ибо я не думал, что Таня пойдет замуж вообще) и направил для разрешения этого вопроса к Вам не потому, чтобы уклонялся, а потому, что первое и реша­ющее слово – родителей, «зане молитвы родителей утверждают основания домов». Поверьте мне и в том, что против воли роди­телей я никогда венчать из своих не стал бы, если бы и сознавал не­обходимость брака. Передо мной сейчас такой же тяжелый вопрос, как и перед Вами. Я все-таки думаю, что Таня поспешила в своих выводах и решениях. Пусть она спокойно обдумает, взвесит все, а главное разберется в себе, в отношениях к Борису, к Маросейке, к Вам и папе.

Поверьте мне, что я в этом вопросе сам не вижу пока (а мо­жет быть, и не увижу, я еще не знаю) достаточных оснований вы­ходить Тане замуж.

Пишу это искренне, по душе, как есть. В какой-то степени я был ей и матерью, и она мне бесконечно дорога. Ольга Рафаилов­на, прошу Вас, подойдите к этому спокойно. Этот вопрос не решен­ный. Давайте все вместе в любви и согласии, не форсируя, внима­тельно уясним. Главное же Таня.

Прошу Вас помочь мне самому уяснить все, ибо Таня попро­сит и моего благословения, которого я ей не давал. Ведь нам нужно или остановить ее в этом деле, или подкрепить своим благослове­нием. Поспешила она очень.

Храни Вас Господи.

Простите меня. Иерей Сергий.

P.S. Еще раз благодарю Вас за письмо.

Внутри у меня такое чувство: зачем Тане вообще-то выхо­дить? И мне хочется спокойно получить ответ на этот вопрос. По­могите мне.

Евгении Куприяновой

Женя, родная моя, я только сегодня понял, насколько Вы тяжело больны. Вам необходимо побороть свое чувство горделивой зам­кнутости к людям и прежде всего ко мне. Господь поможет. При­ходите завтра непременно каяться месте со св[ятой] Марией Еги­петской. Я все, все для Вас сделаю, только сознайтесь, что Вы больны и что Вам нужно лечиться.

Храни вас Господь.

Недостойный иерей Сергий.

Я всей душой чувствую, как Вам тяжело. Пройдет все это. Да­вайте лечиться.

Как жаль, что Вас сегодня не было за всенощной.

Женя, родная моя, послушайтесь Иоанна Лествичника: «Кто видит в себе какую-нибудь господствующую страсть, тому должно прежде всего противу ней вооружаться, особенно же если это до­машний враг; ибо если мы не победим сей страсти, то от победы над прочими не будет нам никакой пользы, а поразивши сего егип­тянина, конечно, и мы узрим Бога в купине смирения».

Женя, я знаю, что тяжело. Поборите себя. Придите завтра покайтесь.

Простите меня, грешного недостойного иерея Сергия Мечёва.

* * *

1926 г. Неделя о блудном сыне.

Женя, родная, меня вызывают соборовать митрополита Мака­рия: он очень сильно заболел. Я не могу поэтому завтра быть на могиле отца Валентина. Уезжаю, родная, в 6 часов утра. Завтра сообщу вечером, когда приедем. Посылаю Вам благословение отца Нектария. Храни Вас Господи. Грешный недостойный иерей Сер­гий. Мое благословение Тане и папе с мамой.

* * *

Женя, очень беспокоюсь за Вас. Почему Вы не ходите в церковь? Если Вы устроитесь с уроком, придите ко мне перед всенощной завтра.

Храни Вас Господь. Я молюсь за Вас. Недостойный иерей Сергий.

* * *

День памяти преподобного Серафима.

Июлъ[, 19-е]. Кисловодск, 1926 г.

Женюрочка, родная моя, поздравляю Вас с праздником и желаю Вам по молитвам преподобного получить мир душевный, радость о Господе и Его Всеблагой воле и здоровье. Как живете, милая моя дочурка? Я помню о Вас и как умею молюсь. Захворал здесь не­много. Несколько дней лежу. Беру ванны, теперь уже 10 принял. Скучаю здесь без церкви и всех своих. Вчера пришел на несколь­ко времени в храм, да так и ушел – ни тропаря преподобному, ни стихир, ни величания, ни канона... Завтра, Господь даст, встану по-настоящему, немножко погуляю. Теперь скоро увидимся. При­вет мой сердечный и благословение Лизе, Фелицате, Тане, папе и маме. Храни Вас Господи.

* * *

20 июля 1926 г. День св[ятой] Евфросинии. Кисловодск

Женюрка, родная моя. Поздравляю Вас с наступающим праздни­ком. Как Вы себя чувствуете? Я очень устал с дороги. Сегодня буду принимать первую ванну. Давайте вместе поправляться и вместе молиться друг за друга. Христос с Вами, моя родная хорошая до­чурка. Передайте мое благословение Тане, Лизе, Фелицате, папе и маме. Храни Вас Господи. Напишите мне что-нибудь, хотя бы два словечка. Жду.

Кисловодск, вокзал, до востребования.

* * *

Женюрке

День св[ятого] в[еликомученика] Пантелеймона.

Кисловодск. ^{27 июля} 1926 г.

Спасибо сердечное Вам, Женюра, за письмо. Уж очень я ему обрадо­вался. Поздравляю Вас и с освящением в святом Таинстве елеосвя­щения. Будьте мужественны. Отдайте себя Христу и Его Божествен­ной воле. Я же со своей стороны постараюсь во всем помочь Вам. Скоро теперь увидимся. Приеду до Успеньева дня к воскресенью. Причастить Вас нужно, как только вернусь. Я тут тоже похворал. Сейчас поправился. Заканчиваю ванны. Сердце мое значительно сократилось. Соскучился по всем. Храни Вас Господи по молитвам Божией Матери и угодника Христова Серафима. Выздоравливайте. Слышал, что 19 июля была у Вас первый раз температура 37. Пом­ните это. Любящий Вас духовный отец Ваш иерей Сергий.

Б. А. Васильеву

Родной мой Боря! Не гневайся на меня, что промедлил [с] ответом. Если бы можно было не отвечать, а повидаться с вами и погово­рить. Вы мне близкие родные, и душа моя раздирается. Вот все и медлю. Прости меня. Эти строки вовсе не указание, а вынужден­ный ответ, и только. Писать мне трудно.

Сегодня день памяти преп [одобного] Серафима и муч[еника] Романа. Поздравляю тебя с праздником и днем ангела нашего

Ромы. Поздравляю тебя с большой радостью. Т[аня] тебя любит. Это большое, великое счастье. Да поможет и тебе Господь полю­бить по-настоящему свою избранницу. Да благословит Он ваш со­вместный путь.

Конечно, все люди эгоисты. Но требовательность – ис­ключительная черта твоего характера. Чтобы все было для тебя и тебе. Сколько страданий связано у тебя было с этим. Что же удивит [ельного], что сейчас, когда ты в особенных по трудностям обстоятельствах, ты исходишь прежде всего от себя. Я очень хоро­шо тебя понимаю и отнюдь не упрекаю, родной мой.

Но посмотри и на Т[аню]. Ты ничего не теряешь, а только приобретаешь. Обрати внимание на ту, которая, приобретая, теря­ет почти все, чем жила до сих пор. Это бывает при каждом браке, это по известным условиям в особой степени у Тани. Ведь жила же она до этого момента и была у нее полнота жизни. Теперь же ей приходится перестраивать свою душу для иной полноты. Прежнее должно сжаться, потесниться и уступить место новому, основно­му для будущей полноты. Повторяю, если бы это не была Таня, все равно, всякая девушка в муках (даже и при любви настоящей) ро­жает новую жизнь. Подумай, жила в семье, отдавала ей себя цели­ком, и вдруг приходится оставлять эту любимую семью и устраи­вать новую... Ведь старое можно перестроить, а не уничтожить... На уничтожение одни темпы, на перестройку иные – здесь время и терпение прежде всего. Ведь перестройка самого нежного – че­ловеческого сердца...

У Тани была полнота, Господь даст ей и в дальнейшем полно­ту – подожди только. Береги чужую душу. Смотри, она уже любит тебя. Это обязывает тебя к еще большей бережливости. Ты за Та­ней чересчур много берешь и подлинно ценного духовного и ду­шевного. Знаешь историю курицы с золотыми яйцами? Вот так и с душой может быть. Родной мой, не сердись, а пойми, можно и с Таней остаться без Тани. Это тебе мой завет: береги чужую душу с первых же дней. Иначе душа, если не уйдет от тебя, то уйдет от себя. Пишу это не с чужих слов, а по своему опыту, Боря.

Найди в себе силы и отпусти сам. Отпусти и ради ее, и ради себя. Это будет твоя великая и окончательная] победа над твоим великим самолюбием. Дай ей время, не мучай ее темпами: недели там, где нужны месяцы. Таня тебе еще пригодится в гораздо боль­шей степени, чем теперь. Она полюбит тебя еще больше, а вер­нется к тебе здоровой – и надрыва не будет. Пример коношского отшельн[ика] у тебя перед глазами. Если бы он сразу вытребовал

к себе А[нну], что бы получилось? Сейчас она сочетала в себе и семью, и мужа. Вол[одя] этим приобрел себе Анну. Конечно, как муж он мог ее и уговорить, но... в чем другом, а в семейном вопро­се ампутация последнее дело, ничего доброго не предвещающая. Вот как я думаю. Прежде всего от всего сердца поздравляю тебя с тем, что ты любим, а затем прошу принять эти слова, только как мои слова, а не [как] указания. Понимаю твое положение, сердце мне говорит так, чтобы ты еще год потерпел, ведь и внешн[ие] условия Шенкурска очень трудны для Т[ани] к тому же. У тебя, конечно, остается еще одно опасение, но там видно будет на ме­сте, как его преодолеть.

Христос с тобой. Прости меня.

* * *

30 сент[ября] 1931 г.

Спасибо тебе, родной Боря, за твое письмо. Мне всегда казалось, что незаслуженно хорошо ко мне относишься. Тем более чувствую это сейчас, в трудную для тебя полосу жизни. Спасибо, мой хо­роший. Прости меня за все трудности, имевшие когда-либо место в наших взаимоотношениях.

Много узнал о тебе и житье твоем. Тебя Господь ведет своим, особенным путем эти два года. Рука Его на тебе сказывается ис­ключительным твоим положением, условием жизни, работы. Сей­час ближе узнал обо всем и чувствую, как тебе тяжело одному, и с такими, никогда не предполагаемыми трудностями. Как бы хотел повидать тебя такого, почувствовать изменяющуюся в страданиях душу. Боря, обещаю тебе еще чаще вспоминать тебя, постараюсь и писать тебе. За Ваши отношения сердечно радуюсь и убеждаюсь, что они созидаются на твердом основании дружбы-любви. По­здравляю тебя от всего сердца. Ты имеешь обручницу-друга – это великое счастье.

Не смущайся и не требуй того, что она не может еще дать тебе. Все это придет само – непременно придет в час, в который не ожидаешь. У Тани уж так устроена душа.

Еще раз сердечно тебя поздравляю.

Сегодня 17/30, поздравляю тебя с ним.

Христос да сохранит тебя, родной мой.

Крепко, крепко целую тебя и благословляю.

Передай Господу путь твой и уповай на Него, и Он совершит (Пс. 54:23).

Эти годы ты стал мне ближе, дороже. Постараюсь, чем толь­ко смогу, послужить тебе. Всегда помни, что ежедневно поминаю тебя утром и вечером. С именем твоим сроднилось теперь сердце мое. Прости.

* * *

15 января 1932 г.

Спасибо тебе, Боря за память обо мне. Поздравляю тебя с насту­пающим днем Богоявления Господня. Трудно мне ответить тебе в нескольких словах, если бы можно было поговорить лицом к лицу. Глубоко лежит у тебя, родной, обида, раз ты столько времени скрывал ее. Хорошо, что в конце концов высказал все. Ты, родной, прав и неправ. Прав, потому что у каждого из нас есть свои недо­статки, которые только с годами и страданиями мало-помалу из­глаживаются. Есть они и у меня. Моя вспыльчивость, усугубленная чрезвычайной перегруженностью, всегда меня беспокоила. Я му­чился постоянно после своих вспышек, и только через эти мучения уходило и меня постепенно быстрое воспламенение. В детстве и юности же я очень страдал этим. Смерть Батюшки, как мне каза­лось, прекратила эти состояния. Я объяснял это особой милостью Господа. Видимо, работа сверх всяких мер и возможностей лишила опять меня этого благодатного дара, и стало проскальзывать опять прежнее. Конечно, в этом виноват исключительно я, и я до конца понимаю твое состояние в связи с отцом А. Ш. Нужно сказать, что на это были особые причины в связи с ним самим (что отнюдь меня не оправдывает). Мне пришлось читать дневники отца Иоан­на Кронштадтского, не вошедшие в «Мою жизнь во Христе» по при­чине интимных переживаний. Там батюшка мучается как раз тем же, и уже перед концом жизни своей, при всех своих высочайших достижениях, приходится ему считаться со своим характером. Это у великого, ну а у малых и малейших, сам понимаешь, что происхо­дит. За эти два года и то два раза было у меня подобное состояние. А кажется, уже одни скорби ежечасно, ежеминутно.

Прости меня, ради Господа, за ту душевную травму, которую нанес когда-то тебе. Но для тебя (а не для меня) хочу еще приба­вить. Как мог с Марией Николаевной, я сделал все. Дал вам исклю­чительные возможности. Думаю, родной, что это так. Я искренно помолился и благословил вас. Шлю тебе глубокую благодарность за память обо мне и при всем – за терпение меня.

Тане я написал, спасибо тебе, она мне этого не писала. Не сердись на меня. Я ведь человек, и мне трудно бывает. Правда, я

люблю тебя, но как умею. Путь любви – путь длительного посте­пенного восхождения. Я не отчаиваюсь, но трудности всегда пере­до мной. Шлю тебе благословение Господне. Поздравляю тебя с на­ступающим днем ангела Тани.

Крепко тебя целую. Прости меня. Бабушка у меня заболела воспалением легкого. Трудно ей очень.

* * *

Май 1932 г.

Борю, родного моего, поздравляю с радостью. Сейчас только узнал о ней. Это вам за терпение и преданность воле Божией.

Какой ты у меня хороший, Боря. Христос с тобой!

* * *

15 мая 1932 г.

Сегодня день твоего ангела, Боря. От всего сердца поздравляю тебя. У меня нет слов для ответа на письмо твое. Долго и много плакал над ним. Спасибо, спасибо тебе, родной! Ласки твоей, и в такую трудную для тебя минуту, не заслужил. Тем дороже она мне. От тебя ждал иного письма; очень болел этим.

Христос в саду Гефсиманском искал поддержки у близких, любимых. Три раза прибегал к ним за помощью, ища не от ангела, а от тех, с которыми провел годы служения, поддержки, – как это мне теперь близко, понятно, бесконечно дорого. С этой стороны особенно благодарю тебя, приславшего мне первые строчки уте­шения. Никогда я не забуду этого, милый, любимый Боря. Среди самых близких теперь ты в сердце моем. Адреса твоего не знал. Просил тебя поздравить сестру твою; не знаю, исполнила ли она мою просьбу.

Всегда о тебе помнил, а теперь особенно буду вспоминать

тебя.

Прости меня, родной. Постараюсь писать тебе.

Спасибо за О. А., за заботу о ней.

Записочка Т[ани] доставила мне большую радость. Какую прекрасную душу дает тебе Господь!

Все как-то сразу. После письма твоего радостно, что есть че­ловек, с которым пью общую чашу страданий.

Подруге твоей земно кланяюсь сегодня, в день жен- мироносиц].

Всегда, всегда с обоими, дорогими, милыми, родными моими...

* * *

Июль 1932 г.

Прими, родной мой Боря, через меня, грешного, благословение Го­сподне на получение благодати Таинства брака.

Тот, Кто видимо подтвердил вам правильность пути вашего, Тот и соединит вас, Тот и совершит Сам Таинство над вами.

«Иже за неизреченный Твой дар и многую благость, прише- дый в Кану Галилейскую, и тамошний брак благословивый... якоже тамо, и зде пришед невидимым Твоим предстательством, благо­слови брак сей и подаждь рабом Твоим Борису и Татьяне живот мирен, долгоденствие, целомудрие, друг ко другу любовь, в союзе мира...»

Христос, родной мой, с тобой.

Спасибо за все и прости меня, Христа ради.

Любящий тебя всей душой. Твой и [ерей] С[ергий]

* * *

24 октября н. ст. 1932 г.

Спасибо, родной мой Боря, за память, изображение твоего знака и подробное описание жизни твоей. Сегодня наш памятный день [ареста]. Всех вспоминал. Жизнь человеческая, яко «цвет сельный» (ср.: Пс. 102:15). Вот уже и три года [прошло], когда назад смо­тришь, как быстро все пролетело при всех отдельных едва ползу­щих днях и неделях. А впереди еще ничего не видно. Скоро пойдет уже второй месяц. Надеюсь, что Таня на этих днях уезжает, если уж не уехала. Самочувствие мое неважное. Все прихварываю. Вот зимы-то настоящей все нет. Мороза бы надо. Тогда тело было бы помощником душе.

Вчера и сегодня думал о студитах. Сегодня ясно почув­ствовал, что свой талант нельзя зарывать было. Каждому свое. Мне уж так не впервой и с обновл[енчеством], и с [новым] стилем.

Лично не мог иначе. Сегодня как-то заново пересмотрел это, а глав­ное, почувствовал в тишине сердца за трапезой. Это для меня большое утешение. Детей и детишек очень жалко. Так вот всякая радость с печалью растворяется. Как Таня думает о крестной? Ей все хочется домой. Старенькая она, а Таню очень любит и прислу­шивается особенно к ней. Меня-то она не очень. Написала бы Таня что-нибудь по этому поводу.

Лиза очень важная особа, но учится хорошо и поступает в критических случаях твердо и самостоятельно. Аня нежно ухажи­вает за мамой. Ика выздоровела. Спасибо за внимание. Очень меня трогает. Я, правда, не стою его совсем. Алеша теперь первый уче­ник и председатель класса. С головой ушел в общественность.

Передай сердечный привет родной моей милой Тане. Дай ей Господи здоровья.

* * *

18 января 1933 г.

Поздравляю тебя, родной мой Боря, с Богоявлением Господним и наступающим днем ангела Тани. Дай Господи, чтобы выявилось в душе твоей мирное решение трудного вопроса Вашего.

Что тебе написать? Помнишь, я писал тебе тогда, в тот мо­мент, когда положение было в таком же роде. Припоминается сей­час чинопоследов[ание] рукоположения. Когда наступает момент поставлен, раздаются три, следуемые один за другим возгласа: повели, повелите, повели... т. е. соизволь, соизвольте, соизволь. Пер­вый к рукополагаемому, второй к народу, избирающему рукополага­емого, и третий к епископу. Так в Церкви в таком исключительном, казалось, зависящем от Церкви вопросе, как поставление в священ­ный сан, прежде всего обращаются к намеревающемуся восприять благодать. Так вот и в жизни вообще. Повели ты, ты, родной, найди, если сможешь, силы в себе и повели. Ведь ты глава жены и спаситель тела. Вот все, что могу сказать тебе сейчас. Сохранить семью – это наполовину сохранить устроение вообще. Сохранение семьи – это единомыслие и единоволие. Дело не в службе. Родные должны по­мочь и помогут в это исключительное время. На то и связуются сою­зом любви. Если раньше ставился вопрос о том, что будет лучше для Тани, теперь должен в первую очередь решаться вопрос, как лучше для ребенка, во вторую, как лучше для Тани, носящей в себе этого ребенка, и в-третьих, твой серьезный и больной вопрос.

«Вижу ее силы физические и душевные. Здесь рядом со мной самостоятельная хозяйствен [ная] жизнь была ей временами не под силу. Как трудно Ляле, и т. д.»

Да, Тане это принудительный труд, не иначе. Только из люб­ви к тебе подъятый и исполненный все же. Но с ребенком, и осо­бенно первое время, ей еще трудней будет. Если в хозяйств [енной] жизни ты еще мог ей несколько помогать, то в будущей новой обязанности ей нужна не только любящая, но и умелая спокой­ная помощь. Дело, повторяю, не в материальном] только. Тебе ведь непонятна еще вся исключительная трудность материнства для Тани. Не сомневаюсь, что впоследствии она будет прекрасной воспитательницей] твоих детей, но там, где нужен только уход, уход... там она опять в том же печальнейшем положении, как у печки. Печное предстояние полугодовое ты до конца все-таки не понял. Что для одних легко, то каторжным трудом является для других. Но теперь ты многое понимаешь, а раньше зачастую недо­умевая возмущался. Танино здоровье, кормление ребенка в связи с этим, всякие неизбежные неудачи и т. д. – одно для всех и другое для Тани, а стало быть, и для маленького. Наконец, роды первые в годах Тани – дело серьезное, путешествие младенца из Шенкур­ска не менее рискованное. Просто взвесь и подумай. Ведь ты дол­жен повелеть, и семья тебя имеет своим главой. В крайности, мож­но жить и под Москвой, если уж почему-нибудь будет душа твоя болеть. Боря, что бы ты ни надумал, помни, что всегда с тобой, помню тебя, люблю. Прости, что пишу так. Мне ведь так чувству­ется, что исходить надо от маленького, что в таких случаях лучше быть у родных, и никто лучше бабушек и дедушек не поможет. Тем более, ваших дедушек и бабушек.

Письма мне то же, что печка Тане. Прости меня, нескладного и неисправн[ого] в этом отношении.

Крепко целую тебя.

Христос с тобой. Прости.

* * *

13 июля ¹⁹33 г.

Родного Борю от всей души поздравляю с маленьким Алешей. Се­годня его сретение, и я вспоминаю его папу и маму, приносящих сынка ко Господу. Желаю новому земному насельнику всякого бла­гополучия.

Крестная просит тебе написать, что благодарит тебя за внимание. Она была так растрогана, как может быть растрогана

в ее положении находящаяся одинокая женщина. Она и рада была, и волновалась все о какой-то сумке коричневой. Дошла ли она до тебя? Чудная она какая-то стала. Любит обоих вас по-прежнему. Все беспокоится за своего родного плотника. Положение ее еще не выяснено, как дальше будет жить – неизвестно. Видимо, уедет далеко куда-нибудь. Там жизнь подешевле. Спрашивала о Вале и просила, если возможно, передать ему низкий поклон. Может быть, ты что ей напишешь. Она будет уж так этим довольна. Пока адреса ее точного не знаю, пиши до востребования.

Ну, заболтался. Желаю тебе всего, всего доброго, родной мой, хороший. Какую тяжелую школу жизни приходится тебе про­ходить! С сердечным уважением и удивлением смотрю на тебя.

Крепко тебя целую. Прости, родной!

Твой и [ерей] С [ергий]

Борису Васильеву и Татьяне Куприяновой

Август 1932 г.

Дорогих моих Борю и Таню сердечно поздравляю с наступающим новолетием и памятью преп[одобного] Феодосия. Очень я вино­ват перед вами. Вначале не знал адреса, а теперь все собираюсь и не могу ничего написать. Простите. Болезнь затяжная Марусень­ки меня изводит. Знаю, знаю, что этого по состоянию ее орга­низма и нужно бьшо ждать. Да вот все никак смириться, видимо, не могу. Очень нездоровится мне. Фрося вам кланяется и желает всего наилучшего в жизни. Всегда помню и по-прежнему люблю. Простите за все.

* * *

15 сент[ября] 1932 г.

В день преп [одобного] Феодосия шлю дорогим моим сердечн[ый] привет и поздравление со вступлением в новый год. Теперь каж­дый день вспоминаю вас так, как раньше дома.

Мама прислала мне ваши прекрасные отпечатки фото. Очень мне нравятся. Тане вышлю ребятишек своих. Помню. Спасибо вам за письмо. Я думал, что вы уже знаете теперь. Но на всякий случай пишу вам две причины: 1) вел[икие] праздники, 2) посты, включая и однодневные, как, напр[имер], среда и пятница. По- церковному, как известно, пост начинается с вечера, стало быть, под среду, пятницу и воскресенье (малая Пасха), Усекновение гла­вы Иоанна Предтечи (однодневный] пост) и четыре поста: Вели­кий, Успенский, Рождественский и Петровский. Великие праздни­ки, двунадесятые и храмовые для данного храма.

Очень тронут цветочками. Берегу их. Так хочется к милым, дорогим, любимым. Трудно мне сейчас. Не осуждайте, простите.

* * *

Сентябрь 1932 г.

Хочется мне поблагодарить вас, родных моих, за внимание, ласку, письмо.

Таня, Ваше письмо получил в тот самый день и час, когда прошлый год под Воздвижение. Очень меня тронуло подобное «со­впадение». Спасибо,спасибо.

Напишу Вам обязательно. Сейчас 8, так случилось.

Если еще будете писать, напишите и на Е. Н. Шлю Вам при­вет. Крепко целую Борю. Спасибо за все, спасибо.

* * *

Октябрь 1932 г.

Сердечно благодарю родных моих Таню и Борю за память обо мне 25/X. Был болен, потому и не отвечал. Ежедневная готовка (рань­ше ею не занимался), суета, бессонница, все понемножку сделали свое дело. Головокружение, слабость, одышка, как бывало раньше дома. Сейчас прихожу в себя. Стараюсь войти в норму. Что вы уны­ваете! Огня не будет, пришлем вам свечей. Да теперь уж и недолго.

Всегда помню, и это оправдание моего молчания во время болезни. Таня, помните, я обещал послать Вам, а вместо Вас, думал

о маме Вашей. Обстоят [ельства] изменились, пришлось переслать О. С. Теперь с любовью сердечной посылаю Вам пока первую часть. Христос с Вами. Не браните за молчание. Помню, благода­рю, люблю по-прежнему.

* * *

Ноябрь 1932 г.

Милых, дорогих, родных моих от всей души моей поздравляю с на­чавшейся от вас новой жизнью.

Радуюсь и желаю, чтобы увидали вы и «наслаждение мас­личное окрест трапезы вашей». Хочется быстрей откликнуться на письмо ваше, потому пока и пишу наспех.

Таня, спасибо за доверие, внимание и память.

Боря, спасибо за любовь и терпение, с которым так подробно описал ты свое житье. Я теперь побывал у вас. Всегда помню, лю­блю, благодарю.

Боря, милый, береги Танечку. Никогда, как теперь, не нужно ей будет такого внимания.

Е. Н. спрашивает, чем Вы лечитесь от фурунк[улеза]. Очень помогает ихтиол со спиртом. Лизу только ими и спасли. На­пишите – пробовали? Напишу подробно. Мне сообщила Н. Н., что Вам документы посланы. Оттого так и написал Вам.

Христос с Вами.

* * *

Декабрь 1932 г.

Сердечно поздравляю Борю и Таню с наступающими праздни­ками.

Опять нездоров, опять грипп. Живу все по-прежнему. Ника­кого движения кроме В. К. Он теперь у бабушки с дедушкой. Мои сверстники здесь уехали. Сейчас у меня ребята в отпуску.

Знаете ли Вы, что у В. и А[нны] тоже ребеночек будет. Тоже очень волнуются, особенно А[нна].

Е. Н. шлет привет и поздравления] с праздником. Правда, что Ляля с Верой и Зиной?

Я в большом долгу перед тобой, Боря. Прости меня, пожа­луйста. Постараюсь исправить свою ошибку.

О [тцу] С[ергию] очень трудно. Кругом умирают опухшие и истощенные его сотоварищи. Простите, что так пишу плохо.

Родную мою Надежду Васильевну поздравляю с днем ангела и же­лаю радостного пребывания, бодрственного подвига терпения. Хочется мне сказать Вам словами апостола (найдите): Всегда бла­годарим Бога за всех вас, вспоминая о вас в молитвах наших, непре­станно памятуя ваше дело веры и труд любви и терпение упования на Господа нашего ИисусаХриста пред Богом и Отцем нашим (1Фес. 1:2–3). Мне, не имевшему по нерадению достаточного духовного делания, дается теперь Господом для исправления в изобилии теле­сный труд. Работаю по 8 часов на погрузке барж, и хотя временами изнемогаю до предела, на душе спокойно, радостно, празднично. Чувствую на себе руку Божию и необходимость участвовать в об­щих страданиях.

Перечтите к Гал. 1:10 и к Флп. 1:29. Да нам всем дано не только веровать, но и страдать. Утешаюсь всеми вами. К Флп. 1:27; 2:12.

Передайте привет Вашему брату и племяннице, которых знаю. Да благословит Вас Господь. Помню, люблю, прошу молитв Ваших. Простите за все. Как теперь здоровье Ваше?

* * *

Шлю Вам благословение Господне и поздравляю Вас с днем Вашего ангела, родная моя Надежда Васильевна! Желаю Вам пребывать в здравии и духовном равновесии. С любовью вспоминаю то время, когда мы вместе возносили к Господу молитвы. Прошу Вас, напи­шите, как Вы себя чувствуете. Сейчас я один. Ребятки мои уехали. Особенно для меня ощутительно отсутствие Ики. Она, как стар­шая, много мне помогала и во многом меня понимала. Скучаем по всем. Евфросиния Николаевна всегда была с ними. Теперь она все ходит в лес за клюквой и опятами: других грибов в этом году почти нет.

Сейчас пред крестом Господним особенно чувствую необхо­димость бодро, радостно и покорно нести крест свой. С терпением будем проходить предлежащее нам поприще, взирая на начальника и совершителя веры Иисуса, Который, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест, приобретши посрамление, и воссел одесную престола Божия\ (Евр. 12:1–2).

Сердечно благодарю Вас за любовь Вашу, не заслуженную мной. Бог же терпения и утешения да пребудет, родная, с Вами.

Теперь часто вспоминаю Вас, брата Вашего и близких Ваших.

Со днем Богоявления Господня! Шлю Вам, родная Надежда Васи­льевна, и всем Вашим, особенно брату и Тане, сердечную благодар­ность за память. Очень тронут их теплотою. Спасибо, спасибо. За последние месяцы много и часто думал о Евг. Ник. И вот его кон­чина. Мне более чем с кем-либо хотелось поговорить с ним, крот­ким православным юристом, по больному нашему вопросу. Как хо­рошо, что Вы мне быстро сообщили, я за него теперь молюсь. Это для меня большая радость.

Конечно, возможно, будет исполнено желание Ваше. Вам самой виднее будет, а пока подождите эти недели. Да хранит Вас Христос.

Сердечно благодарю Вас, родная моя Надежда Васильевна за па­мять обо мне и внимание. Спасибо и за ребяток моих, за франц. и за Евфросинию Николаевну, сердечно еще раз благодарю за все!

Молюсь за Вас, за брата, за Таню и за всех, о которых Вы про­сили молиться.

Не смущайтесь тем, что произошло с Вами в день ангела. Все правильно. Только смирения еще немножко, и все будет хорошо.

Пред лицем Господним каждый день становлюсь в своем чине... Юноши и девы, старцы с юнотами да восхвалят имя Го­сподне (Пс. 148:12–13). У не вступивших в Таинство брака и не мо­жет быть иного наименования, как дева. Только (как и вообще люди) есть прегрешившие и не прегрешившие в житии своем теле­сном. Поэтому даже и народ именует девами вообще незамужних, то есть не вступивших в Таинство брака. Последние уже не девы, ибо венчаются «в плоть едину». Хотя бы они и сохранили в браке свое девство, но они уже едино с мужем, и поэтому не девы перед Господом, ибо им преподана благодать на жизнь новую в едином (новом) теле и единей (новой) душе.

Принимайте в смирении то, что Вам, родная моя, добрая На­дежда Васильевна, надлежит. Христос с Вами.

Очень смущаюсь, но все-таки обращаюсь к Вам. Не найдете ли Вы возможным проконсультировать у брата один случай. Очень спорный. Нужно ли делать предлагаемую профессору операцию или нет? Прошу об этом, потому что действительно необходимо выяснить. Если найдете возможным, окажите содействие в этом.