Тверитинов, Дмитрий Евдокимович (Дерюшкин), еретик

Тверитинов, Дмитрий Евдокимович (настоящая фамилия его – Дерюшкин) – московский еретик, родом из Твери, по которой и получил свое прозвище, был сначала стрельцом, потом перешел в чернослободцы. В Москву T. переселился в 1692 г. и там, чтобы снискать себе пропитание, служил у иноземцев разных религий. Когда в Немецкой слободе в 1700 г. Иоганном Грегори открыта была первая частная аптека, T. поступил туда, с целью, по его словам, «искать науки у дохтуров и лекарей». Природа одарила его пытливым умом и живою восприимчивостью; он был «между другими от натуры остроумнее и тщаливее». Учась лекарскому искусству, Т. в то же время живо интересовался религиозными вопросами, жадно прислушивался к разговорам в этом смысле, нередко и сам принимал в них участие. Это было время, когда свобода верования не испытывала особенных стеснений. В указе 1702 г. Петр I объявлял: «Мы... совести человеческой приневоливать не желаем и охотно предоставляем каждому христианину на его ответственность пещись о спасении души своей». Об этом же говаривал и T.: «Ныне у нас на Москве, слава Богу, повольно всякому, кто какую веру изберет, такую и верует». Понятно, что только при таких условиях могло свободно развиться, а главное – свободно распространиться то учение, основателем которого явился Т.

Поняв, что с его элементарным образованием далеко не уйти, и сгорая жаждою основательно познакомиться с разными верованиями, Т. не остановился перед трудностью изучения латинского языка и, преодолев его, с жаром набросился на чтение Библии, катехизисов и разных религиозных трактатов. В результате этого чтения и постоянных бесед с образованными обитателями Немецкой слободы он усвоил себе многие из протестантских воззрений, которые впоследствии развил и дополнил собственными домыслами. Т. отрицал авторитет церковного предания, отвергал значение церкви с ее иерархией, соборами и св. отцами, говоря: «Я сам церковь, во Христе все – цари и иереи»; признавая единственным ходатаем Иисуса Христа, он видел заблуждение во всяком посредничестве между человеком и Богом, в ходатайстве ангелов, Богоматери и святых, отвергая почитание их; тем менее могло быть допустимым, по убеждениям T., такое посредничество простого человека, почему он молитву за умерших считал почти кощунством; отрицал он, далее, знамения, чудеса, все обряды, почитание икон, креста и мощей, посты, монашество и другие установления церкви. Единственное, что он признавал и на чем строил как все свое отрицание, так и положительные выводы, был Ветхий и Новый Завет. Из этого видно, что протестантизм оказал большое и несомненное влияние на склад воззрений T., однако его нельзя назвать простым последователем и распространителем учения средневековых реформаторов, – протестантской догмы. От протестантизма воззрения T. существенно отличались тем, что он не принял основного догмата протестантов – об оправдании одною верою, а напротив говорил, что человек спасается единственно по делам своим и заслугам. «Правая вера – говорил он – от добродетели познавается»; спасение не в догме, а в жизни; отсюда его убеждение, что «спастись можно во всех верах», чему он находил подтверждение и в словах апостола: «Бояйся Бога и делаяй правду во всяком языце приятен ему есть». Некоторыми сторонами своих воззрений он сходился с сектой стриголников, имевшей значительное распространение при Иоанне III в Новгороде и в Москве; к таким сторонам относятся его непризнание церковной иерархии, моления ангелам, святым и «стихословие похвал». Его аргументы против разных церковных установлений нередко очень сильны и поражают своею яркостью; видно, что они принадлежат не книжнику, черпающему свои доводы из различных писаний и трактатов, а человеку, самостоятельно искавшему разрешения мучивших его вопросов, размышлявшему над ними долго и настойчиво.

Воззрения Т. как нельзя более подходили к той эпохе, в которой он жил – эпохе преобразований Петра, ломки старых учреждений и обычаев. Вполне естественно, что и в области религии раздался протест против устаревших и в своей неподвижности застывших форм. В противоположность учению других сектантов, учение Т. не призывало к оставленному прошедшему, а именно против него и против всего того, что от него еще осталось, восставало; его догма – протест русской старине в делах церкви, именно в делах церкви, а не веры, протест, отрицание, реформа, почему она так и подходила ко всей деятельности Петра, и почему Петр инстинктивно, безотчетно благоволил к Т. Еще одно обстоятельство очень характерно для учения Т. – в нем относительно очень мало мистицизма, неизменного спутника учений, возникающих в моменты, так сказать, общественных тупиков; напротив, вполне гармонируя с духом времени, учение Т. проникнуто значительной дозой здравого смысла, реализма.

Т. пользовался всяким случаем, чтобы распространить свои воззрения. Если больной у него просил лекарства от болезни глаз или зубной боли, он с насмешкой советовал ему сделать серебряный глазок или зубок к образу св. Ипатия или Антипия чудотворца; если заставал больного за чтением церковной книги, то отговаривал от чтения, утверждая, что в Библии находится все нужное для спасения; при виде постной пищи, вооружался против постов; встречаясь с людьми, интересовавшимися богословскими вопросами, заводил речь о догматах, отличавших православную церковь от протестантской, и, смотря по обстоятельствам, то прямо критиковал православное учение, то притворялся сомневающимися. По свидетельству знавших его, человек «неглупый в политике», Т. имел «незатыкаемые уста», любил говорить о богословских предметах и говорил красно и убедительно. Его недюжинный дар слова и манеру говорить официальный документ, «Записка» об его деле, характеризует в следующих выражениях: «Он имеет понравие уклонное, мягкое и весьма льстивое, так что уже и телом своим не может быть не уклонен, не уступчив, не прегибателен на тот бок и на другой; такожде и шею свою и на то и на другое плечо полагает, и сам весь изгибается, и говорит очень вежливо, утешно, смехом растворяя; приступает и уступает и всячески мастерит, дабы тому, что с кем говорит, приятен был, и таковым понравием так одарен, что едва равного ему обрести можно». Рассуждения Т. слушались «в сладость», с удовольствием. Он сам искал серьезных противников, с которыми вступал в спор, и часто ходил в славяно-греко-латинскую академию для диспутов как с профессорами, так и с воспитанниками ее. Сравнительно малообразованный человек, он владел таким стихийным талантом диалектики, что из споров даже с серьезнейшими противниками выходил победителем. По словам той же «Записки» об его деле, он «едва не прельстил» архимандрита Златоустинского монастыря Антония и «повредил» даже префекта славяно-греко-латинской академии и учителя философии Стефана Прибыловича, уехавшего из Москвы с «болезнью сердца» – с сомнениями, посеянными в нем Т. Однажды пригласил его к себе для прений сенатор И. А. Мусин-Пушкин, почитавший себя и другими почитаемый за человека весьма начитанного в богословии. Т. однако «переговорил его так скоро, что менее чем в четверть часа заставил его замолчать». Тем сильнее, было, конечно, влияние его на людей малообразованных. В спорах он выдвигал преимущественно собственные рассуждения, но не пренебрегал и текстами из священного писания, которое знал почти сплошь наизусть. В особых тетрадях он собрал до 500 наиболее характерных текстов, разделив их на группы в доказательство отдельных своих мнений а каждую группу отметив особенными надписями, вроде следующих: «О идолех языческих» – против иконопочитания, «О тлении человеческого естества» – против чествования мощей, и др. Эти тетради вместе с переведенным на русский язык «Лютеровым катехизисом» он давал читать и списывать. В переднем углу комнаты, где жил T., находился лист с начертанными на нем первыми двумя заповедями, непонятно почему выдвинутый позже противниками T. как главная улика против него в ереси.

12 лет спокойно прожил Т. в Москве. В течение этого времени он приобрел не одну тысячу последователей как в древней столице, так и в других местах. Многие сами распространяли его учение. Наиболее ревностными и способными его последователями были его двоюродный брат Фома Иванов, фискал Михайло Андреев Косой, воспитанник славяно-греко-латинской академии Ивашка Максимов и шурин T., Петр Олисов, позже ставший его противником и всячески добивавшийся, чистыми и нечистыми мерами, его осуждения. Правительственные лица были хорошо осведомлены об его мнениях, но долгое время оставляли его в покое, вероятно, ввиду упомянутого указа Петра о веротерпимости. Однако, благодаря доносам и проискам упомянутого Петра Олисова и других противников T., духовенство зорко следило за ним, а в 1713 г. решилось начать против него следственное дело по обвинению в ереси. Первым был схвачен Ивашка Максимов, а затем по оговорам последнего – Т. и другие его последователи. Главным двигателем этого дела о «новых московских философах» или «московских вольнодумцах» был местоблюститель патриаршего престола Стефан Яворский. Не ожидая даже окончания следствия, он в мае того же 1713 г. произнес проповедь, направленную против Т. и его учения и исполненную резких и не всегда справедливых нападок. И начал и кончил местоблюститель свою проповедь текстом: «Отче святый, соблюди их во имя Твое... да будут едино, яко же и мы», с чем в кричащем противоречии находится вся его последующая деятельность в этом деле. Следствие о последнем велось духовным начальством при содействии Преображенского приказа. Как T., так и схваченные его последователи были признаны виновными. Т. и Косому каким-то образом удалось ускользнуть из Преображенского приказа и бежать в Петербург, где они жаловались кн. Як. Фед. Долгорукову, обещавшему им свое покровительство.

Когда из Преображенского приказа в Петербурге было получено требование выдать T., то за него заступились многие влиятельные сановники: Долгоруков, сенатор Мих. Мих. Самарин и Тих. Никит. Стрешнев, Александро-Невский архимандрит Феодосий и др., все лица, не любивший Яворского. По просьбе Долгорукого, Петр в августе, несмотря на все хлопоты Яворского, приказал дело о Т. и его последователях изъять из Преображенского приказа и передать на новое рассмотрение в сенат. Только благодаря этому Т., по выражению автора «Молотка на Камень веры», «избег меча», ибо сенат, выслушав всех обвиняемых, объявивших себя православными, а когда-либо произнесенные «дерзкие слова» объяснивших или спорами для упражнений в латинском языке, или еще проще – опьянением, не нашел в деле чего-либо серьезного. Примечательно, что из всех обвиняемых Т. оправдался полнее всего. Указом Петра от 3 июня 1714 г. было повелено товарищей Т. по делу послать в Москву к Яворскому, и «хотя они и сказали, что пребывают в православии, однако все еще их освидетельствовать духовно, истинно ли они православную веру содержат и если явится, что истинно, то... в торжественный день, в соборной церкви велеть им самим о себе объявить, что они в православной вере пребывают твердо, дабы тем об них народное мнение искоренить». Что же касается T., то никаким предварительным испытаниям подвергать его не найдено было нужным, и митрополиту Стефану в том же приказе прямо предписывалось «всенародно объявить, что он, Димитрий ... в церковных догматах противления никакого не имеет... и в Петербурге св. тайн причаститися сподоблен, дабы тем объявлением об нем, Димитрии, прежнее всенародное мнение искоренить и учинить его свободна». Таким образом, Петр, удовлетворившись отречением Т. от еретических мнений, категорически предписывал Яворскому присоединить его к православной церкви и «учинить свободна». Однако Стефан, вопреки царской воле, поступил иначе: и T., и его единомышленников он под крепким караулом заключил по монастырям, снова начал следственное дело о них и обнародовал «увещание к православным», приглашая всех, кто что-либо о них знает, объявить о том, донести «освященному собору, а кто утаит – будет под соборною клятвою». Яворский считал себя в праве возобновить дело потому, что к нему поступили будто бы новые документы, с несомненностью свидетельствующие о виновности T., но если бы это было так, то не было никакой надобности обращаться с воззванием о доносах. Документы, на которые ссылался Яворский, были – тетради T. с текстами из писания и его таблица с первыми двумя заповедями, но первые из них и раньше были в руках следственной власти, а вторая ни с какой стороны не могла послужить обвинительным материалом. Мотивы, побудившие местоблюстителя продолжать это дело, следует искать в другой плоскости: это был один из эпизодов борьбы духовной власти с светской из-за преобладания в сфере духовных дел. Боявшийся царя, чтобы вести с ним борьбу открыто, нерешительный Яворский ухватился за это дело, в котором формально право было на его стороны, потому что наличность отклонения Т. от православия являлась несомненной, но сила была на стороне Петра.

Доносчики, конечно, нашлись, хотя показания их ничего нового и существенного к уже известному не прибавили. T., заключенный в Заиконоспасский монастырь, обратился с жалобою к Петру на действия Яворского, но местоблюститель задержал ее. Сильно повредил своим товарищам Фома Иванов, находившийся на покаянии в Чудовом монастыре: доведенный до отчаяния крутым обращением о ним, он рассек косарем в церкви образ св. Алексия чудотворца, за что позже был сожжен. Яворский по обыкновению снова выступил против Т. и его единомышленников в ряде проповедей и в одной из них, не дожидаясь решения собора, предал их анафеме. Московскому собору оставалось только присоединиться к решению его главы, что он и сделал, в 1714 г. предав еретиков проклятию и отдав их гражданскому суду. Но прежде чем гражданский суд произнес свой приговор над Т. и его «богопротивной компанией», дело о нем опять было потребовано в Петербург, чего добился кн. Долгоруков, специально из-за этого на время переселившийся в Москву и внимательно следивший за действиями Яворского. Петр приказал и самому Яворскому явиться в Петербург «к ответу о бывшем соборе» и за неисполнение царского указа об освобождении Т. В марте 1715 г. дело Т. вновь рассматривалось в сенате и приняло совершенно неблагоприятный оборот для местоблюстителя, так что однажды «сенаторы с великим студом и жалем изгнали его вон». Из обвинителя Яворский превратился в обвиняемого. Т. к тому же представил некоторые документы, из которых явствовало, что местоблюститель сам относился, по крайней мере в прошлом, сочувственно к протестантизму. По указу Петра от 22 февраля 1715 г. T. был отдан одному из архиереев «в служение при его доме... дабы непоколебим в вере». В 1718 г. он был освобожден на поруки, и впоследствии, окончательно отрекшись от своих воззрений, ходатайствовал о полном прощении. Синод в 1723 г. определил разрешить его от церковного проклятия, и он был принят в церковное общение.

Литературным памятником религиозного брожения, связанного с именем T., остались три полемических сочинения: первое – Стефана Яворского, вышедший уже после его смерти известный «Камень веры»; второе – «Рожнец духовный», написанный шурином T., Петром Олисом, в иночестве Пафнутием; третье – «Молоток на Камень веры», направленный, как видно из названия, против сочинения Яворского; автор «Молотка» неизвестен.

Следственное дело о Т. находится в Московской синодальной библиотеке, №58. – «Записка о деле Тверитинова», составленная Леонтием Магницким, в «Памятниках древней письменности», СПб. 1882, стр. I–XII, I–V, 1–272. – Тетради Т. и выдержки из следственного дела о нем напечатаны в «Православн. Обозр.», 1863, № 8. – Митроп. Стефан, «Камень веры», с предисл. Феофилакта Лопатинского, М. 1723, 1729 и 1730 (три издания). – Инок Пафнутий, «Рожнец духовный», рукопись в Московском Публичном музее, № 1226 (без указания имени автора). – И. Чистович, «Неизданные проповеди митропол. Ст. Яворского», «Христианск. Чтение», 1867, – «Описание документов и дел архива св. Синода», т. I и II (помещена часть протоколов сенатского суда и приведены некоторые официальные документы). – «Сборник Русск. Историч. Общества», т. XI, стр. 301. – Ф. Терновский, «Местоблюститель патриаршего престола, митрополит рязанский Стефан Яворский и Дмитрий Тверитинов», «Прибавления к творениям св. отцов», ч. XXI, Москва 1862. – Его же, «Митрополит Стефан Яворский», «Труды Киевской Духовной Академии», тт. I – II. – Его же, «Московские еретики в царствование Петра I», «Православное Обозрение», 1803, № 4, стр. 305–317; № 5, стр. 111–135; № 6, стр. 323–338. – Его же, ««Рожнец духовный» и «Камень веры». Два полемических сочинения против московских еретиков», там же, 1863, № 12. – «Памятники древней письменности. Дело Тверитинова», там же, 1883, № 8. – Д. Извеков, «Проповедническая и противопротестантская литература на Руси», там же, 1871, № 1, стр. 80–90. – Его же, «Из истории богословской полемической литературы XVIII века», там же, 1871, № 8. – H. Тихонравов, «Московские вольнодумцы начала XVIII в. и Стефан Яворский», «Русский Вестник», 1870, № 9; 1871 г., №№ 2, 6 (перепечатано в «Собрании сочинений», т. II, Москва 1898). – H. Покровский, «Борьба с протестантскими идеями в петровское время», там же, 1872, № 9. – Протоиерей И. Морев, ««Камень веры» Стефана Яворского, его место среди отечественных противопротестантских сочинений и характеристические особенности его догматических воззрений», СПб. 1904. – Его же, «Митроп. Стефан Яворский в борьбе с протестантскими идеями своего времени», СПб. 1905. – Чистович, «Феофан Прокопович и его время», СПб. 1868, стр. 415. – В. В. Андреев, «Раскол и его значение в народной русской истории», СПб. 1870, стр. 241–263. – Филарет, «История русской церкви», период IV. – П. Знаменский, «Руководство к русской церковной истории», Казань 1838. – А. Доброклонский, «Руководство по истории русской церкви», вып. IV, Москва 1893. – Устрялов, «История Петра Великого», т. VI. – С. М. Соловьев, «История России», изд. 1866, т. XVI, стр. 336–344; изд. т-ва «Обществ. Польза», кн. IV, стр. 256–262. – «Московск. Ведомости», 1883, № 108. – Энциклопедич. словарь» Брокгауза-Ефрона, 1-е изд., т. 32, стр. 708–709.