Слово в пяток первой недели Великого Поста, при воспоминании страстей Господних
Мир оставляю вам, мир Мой даю вам: не
Так, как мир даёт, Я даю вам (Ин. 14: 27)
Мы собрались здесь вспомнить страдания и крестную смерь нашего Спасителя и Господа. Мысли христианина весьма естественно при этом случае обращаются к тем словам, в которых божественное человеколюбие передавало своим ученикам последние заветы своей промыслительной благости. Много знаменательных наставлений, утешений и обетований заключает в себе прощальная беседа с присными своими того Учителя любви, которого быть верным последователем должно составлять главное стремление каждого из людей. Им призываемых к свету божественной мудрости, и в дни тяжелых испытаний, так часто посещающих нас, десятки поколений и в них тысячи страдальцев черпали в ней неиссякаемую силу оживления и ободрения для своей изнемогаемой души.
В настоящий день, когда, по возбуждению церкви, совесть наша с тревожным и сокрушенным чувством стоит перед множеством наших язв душевных, и когда мы ищем, примирения и с Богом и с самими собою и с ближними нашими, одно другое слово из последней беседы Спасителя вспомнилось нам, и мы, повинуясь внушению чувства, вызываемого днями покаяния, им предначали свою беседу с вами. Это слово составляет, можно сказать, средоточие и душу всех утешений, так трогательно изложенных Спасителем в честь разлуки своей с учениками, и никогда не должно быть забываемо нами. Оно обещает и дает нам то благо, в котором более всего нуждаемся мы. Мир оставляю вам, мир Мой даю вам.
Мир драгоценное слово, самое лучшее украшение нашей жизни на земле. Он свидетель и неразлучный спутник правильного течения нашего бытия и доброго строя всех его отношений; в нем условие успешного благоприятного развития сил наших. Жизнь считают борьбой, за которой неизбежно следует победа и поражение, приобретение и утрата. Но наше сердце не перестаёт мечтать о блаженстве тишины и покоя, и наша воля для того вступает в опасную борьбу, для того принимает напряженный и изнуряющий подвиг, что бы в конце концов добиться хотя минуты спокойного наслаждения жизнью. Мятежная игра стихийных сил, давящих и ломающих все, подпадающие их воздействию, подобие бушующих страстей человека, подобие общественных волнений, – богатый предмет для созерцания художника или поэта. Но все живые существа робко прячутся при виде грозной борьбы бушующих страстей, и с замиранием сердца ждет конца тревогам. Но тихо в природе, спокойно в душе, мирно в обществе, тогда всё кругом блаженство, напоминающее тишину потерянного нами рая, жизнь как бы покрыта радостною улыбкою и всех зовет к наслаждению.
Не даром песнею о мире приветствовали рождение Христа Спасителя бесчисленные хоры ангелов (Лк. 11: 13–14). Не даром и народы, согласно с указанием пророков, в обетованном избавителе ждали видеть желанного Князя мира. Явившись на земле, обетованный Спаситель желанием мира повелел апостолам предначинать благовестие о царствии Божием, когда в первый раз посылал их проповедовать евангелие к овцам погибающем дому израилева (Мф. 10: 13), и оставляя землю, мир оставлял в наследство всем, которые уверуют в Него (Ин. 14: 27). Ценя блага мира, оставленного нам Господом, церковь словами служителя Бога при каждом богослужении неоднократно передаёт нам благожелание мира, и нас научает на это благословенное приветствие отвечать взаимным пожеланием. Примирения требует она от нас, когда мы готовимся принести дар ко алтарю, или принять дар от Бога. И в общежитии люди доброго христианского духа обвыкли приветствовать друг друга пожеланием мира, встречаясь на пути, входя в дом, отправляясь в дальнюю дорогу, приступая к совершению какой либо работы и т. под.
Где же мир, оставленный нам Господом в наследие по себе, так часто желаемый нами простым словом искреннего участия, и священным благословением раждателя благодати? Не с миром встретила земля Того, при рождении Которого воспели песнь мира святые небожители, и Который нёс ей с неба потерянный ею мир, – и Он враждой зависти и злобы доведен был до позорной смерти. И после Него малое стадо Его, сплоченное его именем и жившее верою в Него, не видело вокруг себя желанного покоя. Там, где ждали мира, где, во исполнение пророчеств, мечи должны были расковать на орала и копья на серпы, и где волк должен был пастись вместе с агнцем, там сеялась вражда, восходило истязание и меч посекал безоружных служителей Бога. С распространением учения Христова отец восставал на сына, брат на брата, муж на жену, господин на своих домашних, начальники на своих подчиненных, поднимались гонения, неслыханные в истории, и гнавшие христиан думали, что через это они совершают угодное Богу. Мученическою кровью обильно орошен трудный и тернистый путь на кокой вызвало последователей Христовы исповедание святого имени Его. Затем не успело общество верующих порадоваться освобождению от врагов внешних, как явилась многоглавая ересь, враг не менее яростный и злобный, как и неверие, воздвигавшее на христиан кровавые гонения. От одного конца христианского мира до другого она не один век волновала и расхищала церковь, раздирая святыню веры, угрожая часто в имуществе и жизни защитникам православия, изгоняя их из отечества и оставляя без пастыря осиротелые паствы. Во всеоружии и светской и священной учености хранители святыни церковной веры выступали на борьбу с заблуждением, но если им, при пособии Духа Божия, удавалось сразить одну главу ереси, то у неё вырастала другая, – отсекали другую, являлась третья и т. д. Это ли мир, оставленный нам Господом? Это ли времена блаженного покоя, каких ждали с пришествием обетованного Избавителя?
Но оставим времена давно минувшие и обратимся вокруг себя. Кровавые гонения не нарушают ныне покоя церкви, и многоглавая гидра ереси не возмущает мирного исповедания веры. Все мы ученики Христовы, и наследие, оставленное нам Господом, должно бы быть умножено многовековым опытом. Перед нашим слухом при том раздаются хвалебные возгласы нашему времени, которое гордится тем, что в нем более, чем когда либо, в устроении общественной жизни действуют начала правды и любви, положенные в евангелии, – начала, долженствующие сплачивать в тесный союз не только членов одного общества и государства, но и членов международной семьи государств.
Но когда мы смотрим на открытые поприща жизни, мы ищем наследия Христова, – ищем и с трудом обретаем его.
Пойдем в семейство. Семейный союз еще в раю учрежден Богом для произрастания любви и мира между людьми, и в новом завете Господь утвердил его своим благословением, поставив крепость его выше человеческой воли. Покров таинственной благодати блюдет его целость. Где бы жить миру, как не в том богоданном и богохранимом приюте мира? Но в наше мудрёное время многими не ценится и не охраняется святость семейного начала; с учреждения Божия срывают и бросают на ветер таинственные благодатные покровы; человек, завидуя животным, присваивает себе право необузданною волею разлучать то, что Бог сочетает, и поруганный, осмеянный мир семьи, как изодранная ветошь, бросается часто на позор всем, и бросается теми, которые более других готовы хвалиться и просвещением и благородством нравов. А если бы явился здесь ангел, блюститель семейного счастья, приставленный, по вере нашей, к каждому дому, и мы могли бы читать в свитке дел наших, им записанных, какую скорбную историю раздоров, взаимных обид и препирательств, капризов и обманов он рассказал бы нам, указывая то на тот, то на другой дом!
Из семейства пойдем в другие, более широкие общества, видные глазам нашим. Вот вместе живут люди, приставленные к одному делу, служат одним и тем же интересам. Они знают, что согласное действие или необходимое условие далеко не всеобщее явление. Всплывают на верх мелкие страсти, слышатся пересуды и злословия, – и нет желаемого мира. Самолюбие, – обычная пружина деятельности наших кружков, – ослабляет и порывает нити, связывающие в едино товарищей по ремеслу. Под влиянием этой темной силы как часто извращенная воля силится создать свою славу не творческою трудовою работаю, а самохвальным смехом над другими, прошенным и непрошенным унижением чужой посильной деятельности! И мы такие слабые люди, что готовы рукоплескать тому, кто лучше других умеет на смех поднять своего ближнего, и ничего не слушаем и не читаем с таким любопытством, с каким бросаемся не всё, в чём затронута честь нашего ближнего, и чем достойнее этот ближний, тем более удовольствия доставляет нам открытое осмеяние его.
Если мы пойдем в тихие пристанища благочестия, и там можем не найти мира Христова. Зависть, злоречие и клевета, – враги доброго и мирного сожития, – вьют себе гнездо и между людьми, отрекшимися от мира и своей воли, и мир, эта кроткая голубица принуждена бывает оставляет свой святой приют хищным птицам, налетающим сюда от нужды, и блуждать кругом тех стен, которые создаются для её безопасности. Да простят нам, нынешним насельникам пустынь и монастырей, если мы неосторожным словом касаемся их больного места. Мы далеки от того, что бы унижать и оскорблять нынешних подвижников благочестия. И ученики великих Макария и Пахомия страдали такую же болезнью, о какой мы упоминали, и против нее настоятельно указывали средства прославленные основатели иноческого жития. Их всех искушений это скорее всего найдет дорогу в пустыню, и потому оно самое опасное для инока.
Поднимем ли взор выше, – в семью народов, везде одна и та же картина. Правда, здесь давно ведутся толки о вечности мира, но несмотря на постоянно увеличивающиеся сношения народов эти толки не переходят в жизнь из области мечтаний. Не проходит десятилетия, чтобы между христианскими народами не разжигались опустошающие брани, и во всякое время непременно найдется на земле где либо уголок, в котором люди с оружием стоят друг против друга, как разъярённые звери. Нет, народы не обращают мечей на орала и изощряют все средства, к тому, что бы усовершенствовать орудия разрушения и смертоубийства. Незримо являются и зреют вопросы, которые не разрешаются словопрениями, и в виду их народы вооружаются с головы до ног всею своею массою.
Даже в церкви, живущие одним именем Христовым, и молящиеся о соединении всех, в те времена, когда единицы хлопочут о сближении разрозненных, являются новые разделения и разделенные стоят друг против друга, как враги без надежды и примирения.
Приникнем наконец своею мыслью к внутреннему миру каждого из нас. Наш ближний веселится и ликует. Он просит у жизни наслаждений; он покупает их дорогою ценою, – денег, здоровья и времени. Умноженные места увеселений недостаточны доставить удовольствие запросам нашим. Но шум удовольствий не убивает червя грызущего греховную природу, а только заглушает боль им производимую. Кто войдет в себя, тот чувствует тяготу в душе после всех изысканных удовольствий. И когда ныне получает возможность говорить в нас испытующая совесть, мы должны сознаться, что нет мира в мыслях наших, и беззакония наши, как бремя тяжкое тяготеют на нас.
Где же мир, обетованием которого Господь утешал своих последователей? Ужели мы расточили драгоценное достояние принесенное нам Спасителем? Или оно сокрылось от нас и мы потеряли пути, чтобы найти? – Нет не ложно слово Божие. Есть вера во имя Христово; должны быть и те блага, которые принесены Иисусом Христом и оставлены нам в наше утешение.
Не якоже мир дает, Аз даю вам. Весьма обычны в общежитии пожелания мира; они входят в наши ежедневные приветствия. Видимое знамение их наши лобзания и рукопожатия. Но это одна внешняя форма приличия, без силы и значения. Мир не родится от того, что мы пожмем друг другу руку. А часто в этом соблюдении приличия мы грешим лицемерием; на устах мир и любовь, а в сердце холодность, нерасположение, измена и предательство. Мир Христов не в слове, а в силе. Его принимает верующая душа как благодать небесную. Он может жить в душе, и при внешней вражде других и при кровавых гонениях: душа, полная им, не теряет его и при страданиях. Апостолы с радостью терпели и бичевания и заключения за имя Христово, и внешняя скорбь, усиленная вражда иудеев не нарушали бог дарованного покоя их души. С этим миром шли на встречу страданиям и смерти святые мученики: лилась кровь их, а лицо их сияло небесным блеском, и они настолько владели собою, что молились за своих мучителей.
Этот мир дается нам в блаженном чувстве правоты и невинности. Но так как чувства и чистоты перестало быть уделом потомков Адама, изгнанник из Эдема, то его заменяет вера в прощающую и спасающую любовь Божию. Кто бы ты ни был, человек, в тебе есть неподкупный судья, который следит за твоими поступками словами и желаньями, и вслед за твоими деяниями преследует тебя своими приговорами и наказаниями, которым невольно подчиняется твоя виновная душа, отягченная вольными и невольными прегрешеньями или нарушением долга, тебе предписанного Богом и природою. Эти наказания, мучения сомоосуждающей души, от которых никуда нельзя ни убежать, ни скрыться, и которые служат преддверием неисцеляемых страданий ада. В вихре страстей и удовольствий может быть не слышен голос этого судьи, но наступят, непременно наступят минуты сосредоточения, – в несчастье, в болезни, в предсмертный час, и тогда тем тягостнее и страшнее, те душевные терзания, которые росли незаметно целые годы. Еще задолго до христианства, лишь только человек приходил к самосознанию, ему открывалось во всеужасающей силе мучение преступной души. Перед глазами древнего человека, по его сказаниям, к душе, виновной перед Богом, то как коршун с высоты являлся мучитель, вонзал свои лютые когти в грудь страдальца и терзал его внутренности, которые после каждого терзания вновь вырастали, и это повторялось не раз и не два, а бесчисленное множество дней и лет: кровь лилась ручьями и застывая скоплялась на теле, а палящее солнце, пред которым открыта была зияющая рана, зноем лучей своих увеличивало остроту боли, и виновный, скованный по рукам и ногам, не мог отогнать своего мучителя, пока не пожелал примирения с разгневанным Богом. То поднимались пред виновным из земли страшные, грозные чудовища; волосы их переплетены змеями; дикие взгляды наводят ужас: в трепете бежит от них виновный, а они не отступают от него ни на шаг и стерегут его день и ночь; ни сон, ни уединение не спасают от их преследований; ни утешения друзей, ни вид ликующей природы не ободряют смущенного и испуганного. Из частных личных ощущений слагалось одно общее человеческое чувство, – чувство вины, тяготеющее над родом нашим. Голос этого чувства вы замечаете в сказаниях веры, в представлениях искусства, в размышлениях лучших представителей человеческого сознания, – дошедших до нас из глубокой древности. Стенания Каина братоубийцы, отчаянье современников Ноя, застигнутых потопом, смущение свидетелей вавилонского столпотворения; ужас жителей Содома и Гоморры и многое тому подобное стоят как выдающиеся точки в печальной повести судеб человеческих и определяют собой настроение целых поколений, или живших темною надеждою на возвращение светлого золотого века, или ходивших с отчаяньем во взоре или сдерживавших в себе бесполезные рыдания. Закон дан был избранному народу как светоч жизни; но он, по слову апостола, только гнев мог возбуждать (Рим. 4: 15); потому, что силы человека не в состоянии были понести его иго, и он только увеличивал преступление и виновность человека перед законодателем. Но нам дано прощение по силе жертвы Христовой. Кровь Христова омыла наши скверны, и темные адские духи, мучители виновной души, с убийственным мечом не смеют является в той храмине, которая отмечена печатью крови агнца. Мы, оправдавшись верою, имеем мир с Богом через Господа нашего Иисуса Христа (Рим. 5: 1). Мы сознаем свою виновность, но память дана и благодать утешения; потому, что мы уверенны, что Христос умер за нечестивых, когда мы были ещё немощны; потому, что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам (Рим. 5: 5–6). Искупленная, очищенная природа снова может падать и возвращается на старые вины, которые тяготят душу каждого. Есть для нас благодать, омывающая самые тяжкие преступления, и ею пользуемся мы в тайне покаяния, к которому в настоящие дни особенно, приглашает нас св. церковь. Как сладко и приятно чувствовать себя свободным от бремени греха, смущающего и давящего душу, и предвкушать блаженство мира и усыновления Богу, которое наследуют чистые сердцем.
Но это еще не все. Мир свой, превосходящий всякий ум, дал нам Господь наш в благодати прощения грехов наших; но Он оставил нам другой мир, – миротворящие начало для наших общественных отношений. Это начало лежит в самоотверженной любви, которая служит основанием к сущности закона христианского, и по которой человек душу свою должен полагать за друзей своих. Это начало неслыханно было прежде, в древнее времена. Гордость и самолюбие управляли древним человеком, те начала в которых корень всех раздоров наших. Гордый и самолюбивый выше всего ставит свою честь и свою выгоду, и себя считает средоточием, к которому все должны относится как служебные орудия. Отсюда ненасытное стремление к порабощению других, к попранию чужой чести, к овладению чужим добром. Другой не хочет добровольно быть покорным орудием своего собрата: быть приниженным перед другими значило бы согласиться на бесчестие, несносное для естественного самочувствия. Удар направленный одним самолюбием на другого, поражаемый возвращается к тому, от кого выходит он. Получает силу при этом закон возмездий, около которого завязывают бесчисленные нити враждебных отношений и группируется нескончаемы ряд обид и браней. Как сильно был укоренён в древнем человечестве этот закон видно из того, что и избранный народ служил ему. Ветхозаветный закон допускал воздавать душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб (Исх. 21: 23–25). Господь наш, желая даровать мир нам, отводит нас от застарелых и испорченных пружин нашей деятельности, и притупляет в нас жало самолюбия, убивающее согласную жизнь общества. Своим примером и учением он освещает перед нами смирение и благожелательную преданность другим, даже врагам, до пожертвования кровью. Он не велит нам воздавать глаз за глаз, зуб за зуб, а заповедует нам не противится злу. Но кто ударит тебя в правую щёку твою, обрати к нему и другую: и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду (Мф. 5: 39–40). Любите врагов ваших (говорит он), благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящем вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будите сынами Отца вашего Небесного (Мф. 5: 44–45). И так вот где тайна того мира, который так необходим для нас, и который оставил нам Господь наш. Убей в себе самолюбивого червя, грызущего твое сердце, – уступи другому, услужи ему, откажись от своего блага в его пользу, – и ты создашь вокруг себя новое царство любви и мира. Аще алчешь враг твой, у хлебы его аще жаждешь, напой его, и ты укротишь его, Он посягает на твою честь: промолчи и протерпи перед ним, и готовая ссора умрет прежде своего начала. Тяжело для нашего ветхого человека исполнение закона любви и самоотвержения. Но труд, здесь приемлемый, приобретает победу и венец никогда не увядающий, и малый приниженный пред людьми, делается великим в очах Божиих. Если есть подвиг в борьбе, то еще больший подвиг в смиренном устранении от борьбы. Но мы уклоняемся от исполнения закона Христова, и наше самолюбие вовлечет нас в ссоры и брань. Разве эта брань потребует от нас меньшего напряжения? А разные неприятности, целым роем возникающие при этом, измучат нашу душу и задавят ее, и она не найдет утешения и в позднем раскаянии.
О, если бы начала, проповеданные Господом, были основанием и правилом нашей деятельности во всех сферах нашей жизни! Как прекрасно и тихо было бы жить тогда на земле. Царство благодати, нами ожидаемое, было бы тогда уже нашим достоянием! Но мы ученики Христовы, а жизнь наша далеко от Его учения, и блага, им обещанные, стоят перед нами, а мы не в состоянии воспользоваться ими.
В виду этого чем приличнее всего нам заключить свою беседу с вами, как не пожелания всего нам от лица церкви того, чтобы закон любви Христовой воплощался в сердцах и волях наших, и чтобы мир Божий водворялся в нас богато, к нашему благу и спокойствию? Аминь.
В. Певницкий.