Библиотеке требуются волонтёры
Азбука веры Православная библиотека преподобный Василий Поляномерульский Предисловие или предпутие, желающим читать книгу святого отца нашего Григория Синаита и не погрешать против ее смысла

Предисловие или предпутие, желающим читать книгу святого отца нашего Григория Синаита и не погрешать против ее смысла

Источник

Многие, читая эту святую книгу св. Григория Синаита и не зная опытно умного делания, погрешают против здравого разума, думая, что умное делание принадлежит одним бесстрастным и святым мужам.

По этой причине, держась, по внешнему обычаю, одного псалмопения, тропарей и канонов, препочивают в этом одном внешнем молении. Они не понимают того, что такое песненное моление предано нам отцами на время, по немощи и младенчеству ума нашего, чтобы мы, обучаясь мало-помалу, восходили на степень умного делания, а не до кончины нашей пребывали в песенном молении. Ибо что младенчественнее того (Григорий Синаит, гл. 19), когда мы, прочитав устами внешнее наше моление, увлекаемся радостным мнением, думая о себе, что творим нечто великое, потешая себя одним количеством и этим питая внутреннего фарисея.

Отводя нас от такой, подлинно младенческой, немощи, как младенцев от сосцов млекопитательных, св. отцы показывают нам грубость этого делания, сравнивая гласовое языком пение с пением язычников. Ибо надлежит, говорит св. Макарий Египетский (Гл. 6) по образу жизни нашей, ангельскому быть и пению нашему, а не плотскому, да не скажу языческому. Если же и дозволено нам петь голосом, то ради лености и неведения нашего – с тем, чтобы мы возводились к истинному молению. Какой же бывает плод такого внешнего моления, показал св. Симеон Новый Богослов, во втором образе внимания, говоря:

«Второй же образ внимания и молитвы таков: когда кто собирает ум свой в себе, отвлекая его от всего чувственного, и хранит чувства свои, и собирает все помыслы свои, чтоб не скитались в суетных вещах мира сего, и то исследует помыслы свои, то внимает словам произносимой им молитвы, в иной час собирает в себе все помыслы свои, плененные диаволом и превращенные в лукавые и суетные, в иной же час снова со многим трудом и усилием приходит в самого себя, быв охвачен и побежден какою-либо страстию.

И имея этот подвиг и брань внутри себя, не может он никогда быть мирным или найти время заняться деланием добродетелей и получить венец правды. Ибо таковой подобен ведущему брань с врагами своими ночью в темноте. Он слышит голоса врагов и принимает раны от них, но не может ясно видеть, кто они такие, откуда пришли, как и почему одолевают его. Потому что тьма, которая находится в уме его, и буря, которую он имеет в помыслах, приносят ему сию тщету. И он никак не может освободиться от своих мысленных врагов, чтобы не сокрушали его. Он и труд подъемлет, награды же лишается, ибо окрадывается тщеславием, не сознавая того, думает о себе, что он внимателен, многократно от гордости презирает других, и охуждает их, и считает себя достойным, по своему мечтанию, быть пастырем овец и путеводительствовать их, уподобляясь слепцу, покушающемуся водить других слепцов».

Как же можно внешними чувствами хранить ум или собирать его от тех, кои по естеству сами собою растекаются и парят по чувственным вещам: зрение, рассматривая прекрасное или безобразное; слух, слушая приятное или противное; обоняние, обоняя благовонное или смрадное; вкус, вкушая сладкое или горькое; осязание, касаясь доброго или злого, и таковыми, подобно листьям от ветра, сотрясаясь и колеблясь; уму же, единому, всем этим смущающемуся и размышляющему об их действиях, можно ли когда-либо быть свободным от помыслов правых и левых? Никак и никогда.

Если же внешние чувства не могут оградить ум от помыслов, то, конечно, возникает нужда бежать уму от чувств в час молитвы внутрь к сердцу и стоять там глухим и немым от всех помыслов. Ибо если кто внешним только образом удалится зрения, слуха и глаголания, получает некоторую тишину от страстей и помыслов злых, но в значительно большей степени он насладится покоем от злых помыслов, когда удалит ум свой от пяти внешних чувств, заключая его во внутренней и естественной клети, или пустыне, и вкусит духовной радости, приходящей от умной молитвы и сердечного внимания.

Как обоюдоострый меч, куда бывает обращаем, сечет своей остротой встретившееся, так и молитва Иисус-Христова, обращаемая иногда на злые помыслы и страсти, иногда же за грехи или памятию смерти, Суда и мук вечных действуется. Если же кто помимо умной молитвы песненным молением и внешними чувствами с прекословием захочет отразить прилог вражий и противостать какой-либо страсти и лукавому помыслу, тот скоро одолен бывает много раз, ибо бесы, одолевая его сопротивляющегося и снова добровольно ему покоряясь, как бы побеждаемые его сопротивлением, издеваются над ним и склоняют его мысли к тщеславию и гордости, называя его учителем и пастырем овец.

И, зная это, св. Исихий говорит: «Не может ум наш победить мечтание бесовское сам собою только и да не надеется когда-либо на это, ибо бесы, будучи коварными, лицемерно покоряются и притворяются побежденными, запиная тебя тщеславием с другой стороны. И не терпят, чтобы ты хотя бы даже на один час умудрился призыванием Иисуса Христа». И снова: «Берегись, да не вознесешься, по примеру древнего Израиля, и предан будешь и ты мысленным врагам. Тот, будучи избавлен Богом всяческих от египтян, задумал сделать себе помощником идола перстного. Под идолом же перстным разумей наш немощный ум, который, пока молит Иисуса Христа против лукавых духов, легко их отгоняет и художным искусством побеждает невидимые ратные силы врага. Когда же бессмысленно станет всячески надеяться на себя, тогда, подобно так называемому быстрокрылому, разбивается и падает дивным падением».

Из сказанного достаточно познается сила и мера умного делания, т. е. молитвы и пения. Не думай же того, благочестивый читатель, что св. отцы, отводя нас от многого внешнего пения и повелевая обучаться умному деланию, наносят ущерб псалмам и канонам. Да не будет, ибо от Духа Святого предано все это св. Церкви, в которой все священнодействия возглавляются хиротониею, и все таинство домостроительства Бога Слова, даже до второго Его пришествия, вместе же и нашего воскресения, в себе заключают. И нет ничего человеческого в чине церковном, но все – дело благодати Божией, не возрастающее от наших достоинств, не умаляющееся от наших грехов. Но у нас речь идет не о чинах св. Церкви, но об особом правиле и образе жизни каждого из монахов, т. е. об умной молитве, которая старанием и сердечною правотою обычно привлекает благодать Св. Духа, а не одними словами псаломскими, помимо умного внимания, устами только и языком поемыми. Как сказал апостол: «Хочу пять слов сказать умом моим, чем тьму языком». Ибо следует сначала этими пятичисленными словами очищать ум и сердце, говоря непрестанно в глубине сердечной: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя», – и таким образом восходить на разумное пение. Потому что всякий новоначальный и страстный может сию молитву разумно, в блюдении сердца, действовать, пения же никак, прежде чем не предочистится умною молитвою. Поэтому св. Григорий Синаит, всех святых жития, и, писания и искусство духовное более всех, живущим в нем Св. Духом до тонкости испытав и рассудив, установляет все старание иметь о молитве. Также и св. Симеон, Солунский архиепископ, имея тот же Дух и дар, заповедует и советует архиереям, священникам, монахам и всем мирским во всякое время и час произносить и дышать сию священную молитву, ибо нет, говорит он с апостолом, крепчайшего оружия ни на небе, ни на земле, больше имени Иисуса Христа.

Да будет же известно тебе, добрый ревнитель священного сего умного делания, и то, что не только в пустыне или в уединенном отшельничестве, но наиболее в самых тех великих лаврах, находившихся среди городов, были учители и многочисленные делатели сего умного священнодействия. И достойно удивления, как святейший патриарх Фотий, будучи взят на патриаршество от сенаторского звания, не монах, обучился на таком высоком посту этому умному деланию и настолько преуспел, что лицо его сияло, подобно второму Моисею, от пребывавшей в нем благодати Св. Духа, говорит св. Симеон Солунский. И свидетельствует о нем, что он и книгу написал всепремудрым философским искусством об этом умном делании. Говорит также, что и Иоанн Златоуст, Игнатий же и Каллист, святейшие патриархи того же Цареграда, написали свои книги о том же внутреннем делании. И чего еще тебе недостает, христолюбивый читатель, чтобы, отложив всякое сомнение, приступить к обучению умного внимания? Если скажешь: не имею жития уединенного, – пример тебе – св. патриарх Каллист, который обучился умному деланию в великой Лавре Афонской, проходя поварскую службу. Если сомневаешься, что не находишься в глубокой пустыне, второй тебе пример – св. патриарх Фотий, обучившийся искусству сердечного внимания уже в патриаршем сане. Если под предлогом послушания ленишься приступить к умному трезвению, – за это посмеянию подлежишь, так как ни пустыня, ни уединенное житие не приносят в такой мере преуспеяние в этом делании, как послушание в разуме, говорит св. Григорий Синаит. Или еще с правой стороны окрадываешься, будто не имеешь учителя таковому деланию, – повелевает тебе Сам Господь учиться от Писания, говоря: «Испытайте Писания и в них обрящете живот вечный». Или от левой стороны увлекаешься, смущаясь, не находя места безмолвного, – и в этом тебя опровергает Петр Дамаскин, говоря: «В том состоит начало спасения человеку, да оставит свои хотения и разумения, исполнит же Божии хотения и разумения, и тогда не найдется во всем мире вещи, или начинания, или места, которое могло бы воспрепятствовать ему». Наконец, если еще изобретая благословнейшую причину, претыкаешься неоднократными словами св. Григория Синаита, много говорящего о прелести, случающейся в сем делании, то исправляет тебя сам этот святой, говоря: «Мы не должны бояться или сомневаться, Бога призывая. Если же некоторые и совратились, будучи повреждены умом, то знай, что они потерпели это от самочиния и высокоумия». Кто же в послушании, с вопрошением и смиренномудрием ищет Бога, никогда не потерпит вреда благодатию Христа. Ибо кто право живет и непорочно жительствует и удаляется от самоугодия и высокоумия, тому весь бесовский полк, хотя бы и бесчисленные против него поднял искушения, не может повредить, как говорят отцы. Которые же самонадеянно и самовольно ходят, эти в прелесть впадают. Если же некоторые, претыкаясь о камень Свящ. Писания, принимают указания нам пути прелести поводом к возбранению умного делания, то таковые пусть знают, что они превращают «горняя долу и дольняя горе». Не на возбранение умного делания, но предостерегая нас от прелести, указывают нам св. отцы причины, по которым прелесть приходит.

Подобным образом и сей св. Григорий Синаит, повелевая не бояться и не сомневаться обучающемуся в молитве, приводит две причины прелести: самочиние и высокоумие. И св. отцы, желая сохранить нас невредимыми от них, повелевают исследовать Свящ. Писание, научаясь от него, имея брат брата добрым советником, как говорит Петр Дамаскин. Если нельзя найти искусного делом и словом старца, по примеру св. отец, знающего хорошо отеческое писание, то, пребывая наедине, в безмолвии, всеми силами должно стараться иметь духовное наставление от учений и наставлений св. отец, вопрошая о всякой вещи и добродетели. Такую меру и порядок следует сохранять и нам, читая писания, а не уклоняться от их учения и наставления, подобно тому, как некоторые, не зная опыта умного делания и считая себя имеющими дар рассуждения, тремя причинами или доводами уклоняются, лучше бы сказать, отводят себя от обучения сему священному деланию. Во-первых, они считают, что это делание подобает лишь одним святым и бесстрастным мужам, а не и страстным. Во-вторых, указывают совершенное оскудение наставников и учителей таковому жительству и пути. В-третьих, последующую таковому деланию прелесть.

Первая из этих причин, или доводов, никуда не годна и не справедлива, потому что первая степень для новоначальных монахов состоит в том, чтобы умалять страсти умным трезвением и сердечным блюдением, т. е. умною молитвою, подобающею деятельным. Вторая – безрассудна и неосновательна, потому что, за отсутствием наставника и учителя, Писание нам учитель, как сказано выше. Третья же самопрельстительна, ибо читая писание о прелести, этим же писанием сами себя запинают, криво рассуждая о нем. Вместо того, чтоб принимать писание как предостережение к познанию прелести, они придумывают и находят причину уклоняться от умного делания. Подобно тому, как полководец, получив известие, что неприятели устроили засаду на пути, намереваясь хитростью и тайным нападением одолеть его, не имея силы открыто с ним бороться, он же, будучи нерассудительным, вместо того, чтобы перехитрить врага и одержать победу нечаянным нападением на его тайную засаду, страшится страха, идеже не бе страх, и обращается в бегство, покрывая себя вечным позором пред царем и его вельможами.

Если же ты страшишься этого делания и обучения от одного благоговения и простоты сердца твоего, то и я еще больше вместе с тобою устрашаюсь, но не на основании пустых басен, по которым волка бояться – в лес не ходить. И Бога должно бояться, но не убегать и не отрекаться от Него по причине этого страха. Воистину, страха и трепета, сокрушения и смирения, и многого испытания Свящ. Писания, и совета единодушных братий требует это делание, но не бегства и отказа и тем более не дерзости и самочиния. Ибо дерзкий, сказано, и самонадеянный, порываясь к тому, что выше его достоинства и устроения, в гордости стремится достигнуть преждевременно зрительной молитвы. И еще: если кто мечтает мнением достигнуть высокого, будучи охвачен сатанинским, а не истинным желанием, такового сатана удобно опутывает своими сетями, как раба своего. И что нам стремиться к высокому преуспеянию в умной и священной молитве, которой, по слову св. Исаака, едва сподобляется один из тьмы?!

Довольно, довольно для нас, страстных и немощных, хотя след умного безмолвия познать, т. е. делательную умную молитву, при помощи которой прилоги вражии и злые помыслы прогонимы бывают от сердца и которая есть подлинное дело новоначальных и страстных монахов, каковым они востекают, аще Бог восхощет, в зрительную и духовную молитву.

И не следует нам унывать о том, что немногие сподобляются зрительной молитвы, ибо нет неправды у Бога. Только да не ленимся идти путем, ведущим к этой священной молитве, т. е. делательною молитвою сопротивляться прилогам, страстям и злым помыслам. И, таким образом, скончавшимся нам на пути святых, удостоимся и жребия их, хотя бы здесь и не достигли совершенства, говорит св. Исаак и многие святые.

И еще опять удивления и ужаса достойно и то, как некоторые, знающие Писание, не испытуют его, другие же, и не зная, и не вопрошая, дерзают своим разумом на сие умное внимание и притом еще и говорят, будто вниманием стоять и молитву творить должно в желательной части: «То бо, – глаголют, – есть среда чрева и сердца». Это есть первая и самоизвольная прелесть. Не только молитвы и внимания не следует в этой части действовать, но и самую ту теплоту, которая приходит от похотной части на сердце в час молитвы, ни в каком случае не принимать. Средою же чрева, по св. Феофилакту, называется самое то сердце, и она не при пупе, не посреди груди, но под левым сосцом имеет свое место. Ибо так распределяются три силы души: словесная в персях; яростная, или ревностная, в сердце; желательная же в чреслах при пупе, куда и диавол имеет удобный вход, по Иову, возмущая и разжигая ее, как пиявка и жабы в болотном озере, и имея пищей и наслаждением похотную сладость. Поэтому говорит Григорий Синаит: «Немалый труд постигнуть истину явственно и быть чисту от того, что противно благодати, ибо под видом истины диавол обычай имеет, особенно в новоначальных, показывать свою прелесть, преображает лукавое свое как бы в духовное: одно вместо другого изображая внутри естественных чресл, мечтательно преобразуя, как хочет, и вместо теплоты наводит свое жжение, вместо веселия приносит радость бессмысленную и сладость мокротную».

Полезно же, думается, и о том знать делателю, что жжение, или теплота, исходит от чресл к сердцу иногда сама по себе, естественно, помимо помыслов блудных. И это не от прелести, а от естества, говорит св. Каллист Патриарх. Если же кто принимает и это за проявление благодати, а не естества, то это, несомненно, есть прелесть. Каково же все это есть, подвизающемуся не следует обрашать внимания, но отвергать. Иногда же диавол, смешавши свое жжение с похотию нашею, вовлекает ум в блудные помыслы. И это есть несомненная прелесть. Если же все тело растепливается и ум остается чистым и бесстрастным и, как бы прилепленый, покрывается во глубине сердца, начиная и кончая молитву в сердце, – это есть несомненно от благодати, а не от прелести. Бывает же некоторым подвижникам немалым препятствием к этому священному деланию и телесная немощь: не будучи в силах выдержать в должной мере и весе сверхъестественных трудов и постов, каковые имели святые, они полагают, что невозможно им помимо этого начать подвиг умного делания. И таковую их ошибку приводя в должную меру, Василий Великий так учит: «Воздержание, – говорит он, – каждому по его телесной силе определяется. И потому, я думаю, прекрасно наблюдать за тем, чтобы, разрушивши безмерным воздержанием телесную силу, не сделать тело слабым и не способным к добрым делам. Ибо следует иметь тело деятельным, не расслабленным никакою безмерностью. Если бы хорошо было человеку быть расслабленным телом и лежать как бы мертвым, едва дышущим, то таковыми, конечно, с самого начала нас и сотворил бы Бог. Если же Он не сотворил нас такими, то погрешают те, кто добре сотворенное не хранят таким, как оно есть. И потому об одном подвижник благочестия пусть заботится: не злоба ли, по причине лености, нашла себе место в душе, не ослабло ли в чем-либо трезвение и прилежное восхождение мысли к Богу, не омрачилось ли как-либо освящение духовное и происходящее от него просвещение души? Ибо если сказанное доброе возрастает, то и телесные страсти не будут иметь времени восставать, когда душа упражняется в горнем и не оставляет телу времени обуреваться страстьми. При таком устроении души принимающий пищу ничем не различается от невкушающего: и не только пост, но и всегдашнее неядение таковой выполнил и имеет похвалу за особенное попечение о теле, ибо умеренное житие не распаляет похоти». И св. Исаак, согласно с этим, сказал: «Если понудишь немощное тело свыше силы его, то причиняешь душе смущение на смущение». И св. Иоанн Лествичник говорит: «Видел я враждебницу сию (утробу) упокоеваемую – и подающую уму бодрость». И еще: «Видел ее изнуряемую постом – и производящую истечение, дабы мы надеялись не на себя, но на Бога живого». С этим согласуется и история, о которой прп. Никон вспоминает, что в наши уже времена был найден в пустыне один старец, не видевший человека тридцать лет, не евший хлеба, кроме кореньев, и исповедавший, что все это время был обуреваем блудным бесом. И рассудили отцы, что не гордость, не пища были причиной такой брани, а то обстоятельство, что не научен был старец умному трезвению и противоборству вражеским искушениям. По этому поводу сказал св. Максим: «Дай телу твоему по силе его и весь подвиг твой обрати на умное делание». И еще св. Диадох говорит: «Пост имеет похвалу по себе, а не по Богу, ибо он есть орудие благоустрояющее к целомудрию желающих». Посему подвижникам благочестия не подобает высокоумствовать о нем, но в вере Божией ожидать конца нашей мысли. Ибо и мастера какого-либо искусства не от орудия хвалятся добрым окончанием дела, но ожидают исполнения, и оно уже обнаруживает достоинство искусства.

Имея таковое установление о принятии пищи, не все усердие и надежду возлагай на один пост, но в меру и по силе своей постясь, стремись к умному деланию. И если имеешь в себе достаточно силы питаться хлебом и водой, добро есть. Ибо не укрепляют, сказано, прочие снеди тела так, как хлеб и вода. Однако не думай, что совершаешь добродетель тако постяся, но ожидай от поста приобретения целомудрия. И такой пост будет разумным, сказал св. Дорофей. Если же ты немощен, повелевает тебе св. Григорий Синаит, если хочешь иметь спасение, есть литр хлеба и воды или вина пить в день три или четыре чаши и от прочих снедей, какие прилучатся, вкусить от всех понемногу, не допуская насыщения, дабы вкушением от всего ты возмог избегнуть кичения и вместе с тем не возгнушался весьма добрых Божиих творений, за все благодаря Бога. Таково рассуждение благоразумных. Если же, вкушая всех случающихся брашен и пия мало вина, сомневаешься в твоем спасении, это есть неверие и немощь помысла. Мера принятия пищи безгрешно и по Богу на три чина полагается: воздержание, доволь и сытость. Воздержание есть когда при еде чувствуется еще алкание; доволь – когда нет ни алкания, ни отягощения; сытость – когда есть малое отягощение. А по насыщении и еще есть, дверь есть чревобесия, коею входит блуд. Ты же, сия рассмотрев, по силе твоей избери приличное, не преступая установленного: совершенным же свойственно и то, по апостолу, чтобы и насыщаться, и алкать, и во всем мощным быть.

Все это тебе, о ревнитель умного внимания, от самых подлинных в великих и святых отцов показано, и в чем состоит мера воздержания и рассудительного поста, и как преуспевать во внимании.


Источник: Трезвомыслие : в 2 т. / Сост. схиигумен Авраам (Рейдман). - Екатеринбург : Изд-во Ново-Тихвинского женского монастыря. / Т. 1. 2009. - 720 с. / Предисловие или предпутие, желающим читать книгу святого отца нашего Григория Синаита и не погрешать против ее смысла. 310-323 с.

Комментарии для сайта Cackle